Книга Мёртвых

Халгаев Джал Александрович

В мире много грязи. В мире много плохого и хорошего, доброго и злого. Некоторые из вас любят читать детские сказочки наподобие тех, где сначала все хорошо, потом все время плохо-плохо-плохо, а в конце главные герои все вывозят на своих горбах, и конец — все снова хорошо. Другие предпочитают кровь и оружие, лязг стали и хрип изорванных в клочья глоток, бурю войны. Что ж, у всех разные предпочтения, этого просто так не отменишь. Все мы разные, разве кто-то может с этим спорить?

Вторая часть Трилогии Ледяной Пустоши

 

ГЛАВА 1

В мире много грязи. В мире много плохого и хорошего, доброго и злого. Некоторые из вас любят читать детские сказочки наподобие тех, где сначала все хорошо, потом все время плохо-плохо-плохо, а в конце главные герои все вывозят на своих горбах, и конец — все снова хорошо. Другие предпочитают кровь и оружие, лязг стали и хрип изорванных в клочья глоток, бурю войны. Что ж, у всех разные предпочтения, этого просто так не отменишь. Все мы разные, разве кто-то может с этим спорить?

А еще ничто не в праве считаться новым, если это не первоисточник. Таким образом, наверное, каждая история, кроме самых первых, не может называться «новой и оригинальной». На кой черт я все это пишу? Мне просто нечего делать, и я развлекаю себя тем единственным, что у меня сейчас осталось, и из-за чего я еще вконец не спятил в этой заср… извиняюсь, богом забытой холодной темнице.

Начнем с того, что, как вы уже догадались, у меня все отняли. Даже то, чего у меня и в помине не было, они умудрились дать и тотчас же отнять, чтобы причинить мне как можно больше боли и страданий. Не буду врать: страдал я здесь часто. Пару раз даже впал в истерику и просто плакал, забившись в самый темный — и самый безопасный — угол, не вылезая из него ни днем, ни ночью. Даже справлял свои естественные нужды в том же самом углу, из-за чего, впрочем, пришлось покинуть это свое «начальное» жилье.

Что ж поделать, никто не железный. Моя новая жизнь заставила меня многое переосмыслить, сокрушила все мои идеалы и принципы, которыми я руководствовался все двадцать (первые десять не берем, потому что ума у меня было как у курицы) лет. Все пошло прахом.

Сейчас, вспоминая старые темные картины в тронном зале, где были изображены высокие поджарые рыцари в сверкающих латах, и давнишние легенды, записанные на вощеной бумаге, я лишь смеюсь. Разве могут они действительно кого-то вдохновлять? Разве ложь имеет такую силу над людьми, заставляя весь их здравый смысл сжиматься до одной крохотной точки и исчезать из разума как серый дым? Ну не мог один человек, пусть даже он и являлся когда-то королем, раскидать у Драмма дюжину лучших убийц западных кочевников!

Хотя… Я и сам когда-то верил в легенды. Наверное, в тяжелые моменты жизни нам просто нужно во что-то верить. Без веры мы ничто. А вера в героев — вытекающее. В беде каждый надеется на героя, который придет и спасет их, и ведь были же случаи! Как жаль, что я не один из них — ни тех, ни других. Я просто изгнанник, которого унизили и лишили всякого добра, а напоследок еще и выкинули за третий круг и засунули в самую темную задницу мира.

Хоть за последнее я им благодарен. Только здесь тридцатилетний мальчишка научился выживать и стал более-менее сносным мужчиной со своим видением мира, а не розовой палитрой единорожьего дерьма, схожей с облачными дремами шестнадцатилетних девиц.

А здесь… Здесь все просто: ты умер или выжил. Умер — плохо, выжил — еще хуже, ведь придется выживать и дальше, а это уже чертов замкнутый круг, из которого нет выхода. Признаться, первые десять лет меня постоянно преследовала мысль повеситься или проткнуть свой мозг острой палкой через нос и пошерудить ей там для верности (нездоровые фантазии — побочное), но потом бесконечная пляска со смертью как-то приелась, и жить стало намного — нет, не легче — необременительней. Жизнь без идеалов и стремлений в общем не может быть обременительной…

Чей-то темный силуэт проносится мимо со скоростью падающего ворона.

Я откладываю в сторону крошащийся в пальцах кусок черного угля, на ходу складываю маленький посеревший листочек бумаги в кулек и прячу его в нагрудном кармане, вшитом в тяжелую теплую накидку из белых шкур.

Высовываюсь из пещеры. Длинные, свисающие до плеч грязные волосы какого-то непонятного черно-коричневого цвета обдувает ледяной ветер, кидающий в лицо острые края витающих в воздухе мельчайших льдинок.

Моя левая рука ложится на лук, правая уже вытягивает из небольшого колчана на бедре стрелу и уверенным движением вкладывает ее в тетиву.

Длинная и худющая сгорбленная фигура застывает на миг у больших хвойных деревьев, припорошенных вечным снегом, а затем вдруг срывается и скачет вниз с холма, припадая на все четыре лапы.

Сердце колотится. Всегда страшно. Всегда страшно встречать в этой полной одиночества долине еще кого-то, и особенно если он походит на одного из людоедов.

Нет, не так… Людоедов тут нет. Каждый питается тем, что может достать.

Я могу повернуть обратно и снова вернуться в лоно костра, но просто так нарушение границ моей территории им спускать нельзя. Я не из тех, кто повторяет свои ошибки дважды.

На полусогнутых в коленях ногах я легким шагом подхожу к деревьям и присматриваюсь к едва заметному следу когтей, который оставила здесь тварь. Заставляю руки перестать дрожать.

Так и есть. Шонк — подземный копатель, выходящий на поверхность только учуяв добычу.

Отлично. Может быть, прослежу за ним, и мне что-нибудь перепадет, ведь не ел я уже по скромным подсчетам дней пять, не меньше.

Я спускаюсь вниз по склону, тщательно всматриваясь краем глаза в окружающую меня метель. Вот и он.

Припав к небольшому каменному выступу на краю кривого утеса, возвышающегося над единственной здесь дорогой, лохматый шонк, чья лоснящаяся гладкая шерсть покрыта слоем изморози и застрявших там кусочках промерзлой земли, высматривает что-то в тумане вьюги. Его длинные острые уши размером с две моих ладони едва заметно вздрагивают, ловя только ему понятные вибрации зимнего воздуха.

Я задерживаю дыхание, пытаюсь не шевелиться, чтобы не сбить ему охоту и не выдать себя, ведь в таком случае его перекусом вполне могу оказаться я.

Вдруг до моих неприкрытых ушей доносится цокот копыт. Послышалось?

Я смотрю на шонка. Тот тоже напрягся — видимо, нет.

Не успеваю я и подумать над тем, что делать дальше, серый копатель срывается с места и скрывается вдалеке, одним прыжком преодолев и округлый каменный выступ, и огромное расстояние от утеса до придорожья.

Натянув тетиву, я приближаюсь к выступу и выглядываю за камень.

Девушка. На вид лет двадцать пять или больше. Лицо прикрыто капюшоном, из-под которого выглядывают длинные черные локоны, а на плечах скачет в такт охрипшей вороной лошади небольшой кожаный мешок, бряцающий чем-то металлическим.

Что за?..

Сделать я уже ничего не мог. Или эта девка, непонятным образом оказавшаяся в самом дальнем уголке земли, решила покончить с собой, или лошадь ее окончательно выдохлась, но голодный шонк всегда преследует добычу до победного конца, и этот случай никак не хотел становиться иным.

И вот расплывчатая серая тварь в прыжке отрывается от земли.

Девица замечает его краем глаза. Разворачивается, протягивает руку к висящему на поясе палашу, но уже поздно.

Тощий копатель сбивает ее с седла, на ходу откусывая одним махом голову и заодно перерезая твердым как камень когтем лошади глотку.

Вся троица валится на заснеженную дорогу. Кругом кровь.

Я медленно выдыхаю, успокаивая сердце.

Шонк достает из пасти остатки ее головы и выпрямляется — удачно. Он собирается утащить свою наживу к себе в нору и впасть в летаргию еще дней на тридцать. Вот он уже вкалывает в тело ее свой яд, используя растущую вместо носа кривую трубку, оканчивающуюся острым шипом, но я спускаю тетиву.

Стрела визжит.

Я не сомневаюсь, что шонк услышит, но уклониться от нее уже не сможет.

Дождавшись стука его мертвого тела о лед, я поспешно спускаюсь вниз и развязываю на поясе толстую веревку. Связав за ноги вместе шонка и лошадь, я думаю, как затащить их наверх и быстро, ведь остальные тоже дожидаться не будут: дорога ничья, и охотиться тут может каждый.

Еды мне теперь хватит на месяц…

Я смотрю на обезображенный труп девушки и поправляю себя: на месяц и еще дней шесть.

* * *

Сначала создание своего собственного календаря показалось мне неплохой идеей. Первые лет сорок я действительно каждый день оставлял на стене своей пещеры в горах новые черточки, тщательно вырисованные проледеневшим треугольным камнем, но потом, когда их стало столько, что они полностью стали перекрывать двухметровый пласт породы, мне надоело.

Как выяснилось, сойти с ума не так уж и сложно. Дошло до того, что я одно время перестал оттуда выходить и добывать себе пропитание, а тупо пялился на эти гребаные черточки и думал — в основном о том, что я тут сдохну. Не в силах больше смотреть на потраченные впустую дни, проведенные мною в этой чертовой темнице, я вынужден был уйти оттуда, едва не лишившись разума.

Шесть дней я искал новое жилье. Отморозил два пальца на правой ноге, чуть не потерял от холода нос и левый глаз, когда в него угодила льдинка, и застрял еще на неделю в темной расселине меж хребтами неизвестных мне гор. Кстати, последние оказались обиталищем дюжины шонков, так что пришлось оттуда поспешно сматываться.

Еду я, конечно, с собой прихватить догадался, но она закончилась на четырнадцатый день, а погода все ухудшалась. Снег валил, будто на зло выла протяжнее метель, и из этой бесконечной вьюги теней я отчаялся выбраться. Пришлось отрезать от бока пласты кожи и есть их так — сырыми, лишь бы не упасть в обморок от голода, ведь тогда я бы точно подох.

Нет, я вовсе не напрашиваюсь на жалость, да и обычный человек навряд ли бы тогда выжил, но, во-первых, я находился в изгнании в довольно-таки странном месте, а во-вторых, я вовсе не обычный. То, что со мной сделали в наказание, помогло мне протянуть уже около трех веков и несколько улучшило самочувствие. Бессмертие? Я бы не сказал. Я знал, что если получу рану или не буду есть, то погибну, и это уже отнюдь не бессмертие, а здесь и того хуже — почти бесполезное свойство организма, притупляющее боль.

На двадцатый день боги решили-таки надо мной сжалиться, и погода успокоилась. В течение двух дней еще шел снег, и выл ледяной ветер, но он уже не пытался скинуть меня вниз или вжать в землю до такой степени, чтобы я стал с ней единым целым. Я смог идти дальше.

За сутки я преодолел несколько километров и остановился на ночлег у подножия каменных скал, спрятавшись в разломе, прикрытым с одной стороны толстыми наростами синего льда. От них я отколол несколько маленьких льдинок в форме линз и развел огонь из подготовленного заранее хвороста, хоть и мало надеялся на успех этой затеи.

К ночи объявились аквитлы — такая местная разновидность снежных барсов. Нападать на всю стаю в открытую — чистое самоубийство. Даже один аквитл челюстью запросто прокусывает медведю лапу, заодно ломая надвое и кость, что уж говорить о человеке, существе слабом и неприспособленном.

Я дождался сумерек, взял свой лук и вышел на охоту.

Может быть, я говорю очевидное, но в охоте главное не стать добычей. Был вариант охотиться на кого поменьше, но здешняя фауна не славилась особым богатством чего съестного. Те же аквитлы чаще питались друг другом, чем, скажем, турами или снежными козами. Последних так вообще теперь почти не встретишь.

Затянув потуже завязки своей одежки, сделанной из шкур убитых мной ирбисов (чтобы зверье не учуяло во мне человека), я стал медленно спускаться вниз.

Снег прекратился, и я впервые за долгое время увидел жухлый полумесяц далекой луны и иссиня-черное безграничное небо с россыпью мелких горошинок-звезд.

Я припомнил, каким оно выглядело, когда я еще жил во дворце, и знаете, что я вам скажу: пожалуй, небо — единственное, что ничуть не изменилось. Сегодня мне повезет. Надеюсь.

Первого аквитла я приметил у маленького ручейка с пресной водой, который каким-то чудом не замерз и спускался с самых верхушек гор. Тварь мирно стояла рядом и хлебала ледяную водицу из ручья, даже не замечая меня всего-то дюжиной метров выше.

Я вытянул стрелу и приготовился натягивать тетиву, но нечто вдруг дернуло меня за руку, и я остановился. Глянув в сторону, я с досадой заметил крадущегося к аквитлу шонка по левую руку от меня.

Его продолговатая морда повернулась ко мне и ощерилась сотней кривых клыков, на удивление приемлемо размещающихся на коротких округлых челюстях.

— Понял, — прошептал я, пуская облачко пара. — Он твой.

Я на секунду запнулся. Я мог пустить ему стрелу в лоб как тому, что убил ту странную черноволосую девицу, но вовремя остановил руку, заметив, что тварь, хоть и подкрадывается к огромной кошке, все равно продолжает внимательно за мной наблюдать. Да, шонки наполовину слепы, однако по реакции не уступают и кобрам. Тот же просто был отвлечен близкой добычей — молодняк, чего с него взять.

Я спустился чуть ниже, обогнул небольшую рощицу из низеньких северных березок и вышел к озеру, которое походило на белом фоне склона как огромное жидкое зеркало из чистого серебра.

Я остановился, наблюдая, как клыкастый белый аквитл грызет продолговатую берцовую кость неизвестного мне существа. Ну, вот и моя добыча. Лишь бы поблизости не оказалось его дружков, иначе потрачу впустую стрелы, давшиеся мне тяжелым трудом, и придется улепетывать от голодных барсов.

Я натянул тетиву. Ладонь остановилась напротив щеки, забитые мышцы неохотно напряглись. Я прицелился.

Стрелять не так уж и просто, скажу я вам. Даже спустя стольких лет я так нормально и не научился справляться с луком, через раз промахиваясь или сетуя на чертов ветер, который уносил мою стрелу в сторону, из-за чего не раз моя жизнь оказывалась на грани жизни и смерти, а треть шрамов на моем теле постоянно напоминали мне о моих неудачах.

Вот и сейчас. Успокоиться, вдох-выдох… Задержать дыхание, прицелиться, выпустить стрелу…

— Вот дьявол!

Стрела протяжно взвизгнула, разрезая острым наконечником воздух. Острие почти угодило аквитлу прямо в глаз, и я уже успел обрадоваться, что мой желудок сегодня в очередной раз не свяжется в узел, но внезапно стрела пропала. Просто взяла и исчезла прямо у его носа!

Аквитл поднял морду. Его взгляд ненавистно уставился на меня, и я от неожиданности отшатнулся. Черт!

Я натянул капюшон с башкой ирбиса на лицо и припал к земле, стараясь не двигаться: если побегу, он меня догонит, так что больше особо шанса выйти сухим из воды у меня нет. Им нельзя показывать свой страх, даже если от него сводит колени.

Снежный кот поднялся на все четыре лапы, теперь в его глазах читалась неуверенность.

Я нервничал. Ладони стали липкими от пота, и на лбу проступила испарина. Глаза защипало.

Наконец, аквитл фыркнул и недовольно поплелся прочь, резко подергивая длинным пушистым хвостом, оставлявшим на снегу кривую полосу следа.

Я облегченно выдохнул, слушая, как колотится в груди сердце.

Повезло. Тварь попалась сытая и не стала жрать себеподобного, пусть он и выглядел в ее глазах несколько… странновато. Что поделать, тупая скотина. Одно плохо: с моим умением выбираться из передряг, мое везение сегодня, похоже, на этом и закончится.

Я подошел ближе и присел аккурат у того места, где исчезла моя стрела. Сглотнув, я с опаской протянул руку вперед, но ничего не произошло. Так, это определенно мне не нравится!

Я расчистил снег и провел по гладкому синему льду пальцем, стянув мешающую мне перчатку. Обычный лед, только немного теплый — из небольшой щели посередине дует прямо-таки горячий воздух.

Я огляделся. Убедившись, что поблизости нет никого, кто бы хотел мною полакомиться, вытянул из кожаных ножен на рукояти вытесанный из камня более-менее острый клинок и ковырнул им щель.

Хрустнув, лед не поддался, только у ребристого края трещинки образовалась белая стружка. Я сдул ее и продолжил разламывать промерзшую землю.

Минут через тридцать, когда мне уже вконец осточертело торчать на самом видном месте, обдуваемом всеми ветрами, и пот лил буквально отовсюду, пропитав итак не самую чистую одежку, я пометил это место треугольным валуном (чтобы перетащить его сюда, сил понадобилось еще больше) и вернулся обратно, злой и по-прежнему голодный.

На следующее утро, когда унылое и холодное как подножия этих каменных айсбергов солнце еще даже не вышло из-за расплывчатой линии горизонта, я поднялся с лежанки из старых шкур, пропахших кровью и мясом, и поплелся вниз, рассчитывая осмотреть то странное место в момент, когда ночная опасная живность уже уходит в свои норы, а дневная пока еще лениво потягивается в оных.

Но это сделать мне не удалось. Только я успел добраться до треугольного валуна, как заметил на нем длинные черные следы яда, размашисто прорисованные на камне будто широкой кистью.

— Оп-па, — прошептал я. — Значит, началось…

В следующую секунду снег взорвался чернотой.

Огромные клубы слипшихся снежинок взлетели вверх. Синий лед, перемешанный кусками черной гниющей плоти, от которой остро смердело мертвечиной, разлетелся на мелкие кусочки, разбрызгивая отвратную коричневую жидкость вокруг.

Одна капля попала на руку. Я прикрыл ей лицо и отпрыгнул в сторону, поспешно избавляясь от накидки, по которой уже распространялась темная дымка, от которой на коже оставались волдыри, а одежда стремительно скукоживалась, обращаясь в прах.

— Дьявол!

Отрезав ножом часть бороды и своей грязной шевелюры, зараженной скверной, я откинул ее куда подальше и стал пятится, уворачиваясь от брызг отрицательной материи (странно, откуда я знаю это название?).

Надо бежать. А как же трещина? К черту ее!

Я за мгновение поднялся наверх. Дрожащими от страха руками собрал весь свой невеликий скарб, закинул лук на плечо и ринулся прочь оттуда, оставляя тронутую скверной землю далеко позади.

В скитаниях по ледяной пустыне я провел еще два года, перебиваясь в большинстве своем обмерзлыми корешками и талой водой. Судя по всему, шел я на север, и чем дальше я шел, тем меньше вокруг становилось живности, и тем больше холодел воздух, неприятно щипая кожу лица.

Стало ясно: пора собираться обратно. Но что стало с землей позади? Стоит ли вообще пытаться и тратить силы, если там меня ждет лишь черная смерть, полная боли и мучений?

Кажется, я видел когда-то в прошлом, как человек гибнет от скверны… Премерзкое дело.

Но, проклятые боги Скадина, кто был тот человек, и когда я все это видел?

Я остановился и сел, погружаясь в глубокие раздумья. Не успел я очухаться, как прошел целый день, и наступила ночь, а в такое время суток шататься по северному краю — гиблое дело. Если днем еще более-менее спокойно, то ночью здесь начинаются настоящие ведьмины танцы с бубнами и всеми прилагающимися жертвоприношениями.

Племя Но'охари славится — хотя среди кого тут славиться, я не знаю — своей кровожадностью и полным отсутствием интеллекта. Хоть его члены и выглядят как люди, на деле же — чистые звери. Еще хуже встречи с одним племенем является встреча сразу с двумя: чуть южнее свои владения держит Ор'крост, и оба пребывают в постоянной войне друг с другом.

Укутавшись в шкуры, я зарылся в снег, но заснуть не удалось. Я все думал.

Кто я? Что я здесь делаю? Я понял, что совершенно забыл свою прошлую жизнь, остались только ощущения, и те не из приятных. Предательство — самое острое из них. Вот холера!..

А может, оно и к лучшему. На кой хер мне воспоминания, если я все равно заперт здесь и знаю, что выхода нет?

Всю следующую неделю я потратил на переход через горы на западную сторону — в бегах от солнца. Как ни печально, а небо начало приобретать светло-красный, почти кровавый оттенок, из-за чего я сделал вывод, что вскоре мое единственное «светило» начнет выжигать на всем сущем свои огненные узоры. Если я останусь, я попросту сгорю.

Отыскав небольшую пещерку, похожую на пустую берлогу медведя (уж очень надеюсь, что он не вернется), я затаился и решил ждать. Заранее я набрал несколько приличных бурдюков воды и пристрелил-таки небольшого, но довольно мясистого аквитла, так что припасов у меня было предостаточно, чтобы переждать бурю на солнце.

Все началось через день. Сначала об угрозе оповестила короткая красная вспышка, тучи загорелись огнем и полыхнули молниями, а после начался дождь — нет, настоящий ливень.

Мир погрузился во тьму, остался только бесконечно тоскливый звук льющейся с неба воды. Я даже сунуть нос из норы не мог — тут же натыкался на образовавшееся вокруг море, подернутое сверху желтой пленкой идущего из-под толщи каменных плит яда.

Как ни странно, а теплее не становилось. Наоборот, ветры сменили свое направление и яростно гоняли холод с севера, едва ли минуя мою пещеру.

Спустя три дня водопад, наконец, прекратился, и отравленная земля вновь покрылась льдом, но это было только начало.

Красное солнце, находящееся в зените все время катаклизма, отражалось от гладкой зеркальной поверхности и разносило повсюду ауру скорой смерти. Лед не плавился, но по совершенно неизвестной мне причине горел.

Желтое пламя плясало на его поверхности. Я слышал крики тех, кто не успел скрыться в своих логовах. Слышал, как визжали вышедшие по глупости на охоту шонки, и чуял запах их шерсти. До меня доносились отголоски смертей животных, звуки войны двух враждующих племен, для которых этот конец света являлся настоящим знамением, и они, не жалея себя, выходили из пещер глубоко под горами и вступали в смертельную схватку с огнем и друг другом.

Я достал из нагрудного кармана маленький амулет на красной нитке — единственная вещь, что связывала меня с прошлым. Пришло время от нее избавиться: на кой мне черт то, чего я совсем не помню?

Я подцепил ногтем маленькое углубление на амулете и вытянул оттуда короткую деревянную щепку красного цвета. Положив щепку под язык, я выкинул ненужный кусок древесины в огонь и закрыл глаза.

Вскоре меня настиг наркотический сон.

Как я и рассчитывал, проснулся я только через месяц, когда огонь пошел на спад. Вот уже две (или три?) сотни лет амулет помогал мне переждать бурю, но теперь все это странное вещество, не знакомое мне, исчерпано. Остается только кусать губы и царапать ногтями стены.

Голодный почище всех шонков вместе взятых, я за раз слопал заранее приготовленное мною мясо аквитла вместе с кореньями, а затем отправился дальше на юг, все еще опасаясь выходить на восточную сторону горных хребтов: там еще никто не будет жить целый год, пока тухнет магический огонь.

Еще через два месяца я вернулся к тому месту, где и начал свое путешествие, казалось, целую вечность назад.

Расчистив замусоренную во время моего отсутствия пещеру у дороги, я соскоблил со стены свой «календарь» и к ночи развел огонь, ощутив, наконец, облегчение. Теперь о тяжелых перевалах можно забыть еще лет на сорок, и дни отмечать я больше не намерен, иначе снова попаду под самую раздачу, не усидев на месте какой-то месяц.

Я закрыл вход потрепанной лошадиной шкурой и лег спать.

Не спалось. Пришлось ворочаться с одного бока на другой, чтобы найти удобную позу для сна, но та, как назло, не находилась. В голове роились неприятные мысли, говорили отдаленно знакомые голоса.

«Такое бывает, — уговаривал я себя. — Ведь было уже. Значит, снова припадок. Снова сходишь с ума. Но все пройдет. В прошлый раз ведь прошло».

Однако не помогло. Так я и сидел, вжавшись в холодную стену пещерки спиной, и думал о той странной трещине во льду, из которой тянуло теплом. Определенно, под землей что-то было, но что? Из-за чего-то же появилась скверна! Магия?

Нет, сейчас, когда я только вернулся, снова выходить в пусть глупо и опасно. Но проверить все равно стоит. Значит, через два года вернусь туда, решено. А когда это — два года? Черт…

Вместо того, чтобы считать дни, я просто решил переждать два затмения. Уж не знаю, означали ли они, что минул указанный мною срок, но за это время скверна уже должна была утихомириться и сгинуть. По крайней мере, я на это надеялся.

Укокошив по пути парочку снежных коз, которых мне посчастливилось встретить на крутых горных склонах, я заготовил с дюжину стрел и снова двинулся в путь.

На этот раз идти оказалось гораздо легче. Я избавился от большей части подкладок и второго слоя шерсти: по сравнению с прошлым годом заметно потеплело. Прихватив с собой мешок с железяками той погибшей девицы, я снова перебрался через хребты и оказался аккурат у той прикрытой льдом пещерки чуть выше «аномалии».

Ночь выдалась беспокойной: снова кошмары. На этот раз только тьма и сотня голосов, талдычащих наперебой друг другу одно и то же: «Пора домой, август, пора домой». Хотя причем тут название месяца, я так и не понял. Ясное дело: бред. Еще бы, я уже месяц жру какие-то странные разноцветные коренья, от которых перед глазами все кружится и хочется постоянно смеяться. Нет, не потому что смешно, а потому что до ужаса страшно.

На рассвете я крепко привязал колчан к поясу, перекинул через голову самодельный лук и стал спускаться, стискивая в левой руке нож.

То, что ждало меня там, заставило мою уверенность пошатнуться. Вместо снега на небольшом участке земли — как раз вокруг моего треугольного валуна, превратившегося из крепкого камня в настоящую губку с сотней шедших насквозь круглых дыр — бурлило нечто. Черное и жидкое как грязь, скверна шипела и плевалась кислотным гноем, проделывая в камне новые пятна.

«Пора домой, пора домой!..»

Я осторожно подошел ближе, бросил носком сапога в черную лужу пласт снега. Тот в один миг растаял, обратившись в воду — такую же мрачную, как и все вокруг.

Следующим делом я решил проверить лед. Отколов небольшой кусок синего «зеркальца», я с осторожностью вытянул его вперед и поймал на край одно из брызг. Как я и ожидал, лед мгновенно покрылся черными пятнами и ссохся, едва не зацепив пальцы.

— Дьявол! — выругался я.

Не знаю, почему, но та трещина влекла меня с каждым днем все больше. Я будто знал, что там, под слоем льда и камня, находится нечто, что я просто обязан отыскать. Может, я смогу отсюда выбраться… Хотя нет, бред, отсюда нет выхода.

И как же туда попасть?

Я достал из колчана стрелу, натянул тетиву и под углом выстрелил в треугольный камень. Хрустнув, стрела обломалась, но зато камень тронулся и, как я и рассчитывал, провалился внутрь, образуя вокруг себя большую в метр шириной яму.

С такими свойствами скверна могла бы давно проделать дыру до самой преисподней, но это не так. Вопреки всей своей кислотности скверна уничтожает лишь то, чего касаются либо ее частицы, либо что находится точно над ней, но под ней — никогда. Проблема в том, что брызги, хоть и не трогают поверхность, попадают на все подряд.

Мне повезло: лед истончился, а теперь, когда он сломан, скверна не будет распространяться на то, что внутри, ограничиваясь лишь поверхностью. По крайней мере, я на это надеюсь.

Я попытался разглядеть, что там внутри, но яма была скрыта тенью. Придется лезть самому.

К счастью, поблизости оказалась маленькая чаща с низенькими пожухлыми березками. Пытаться вытянуть такую из земли — дохлое дело, ее корни уходят глубоко в землю, зато с ножом все гораздо быстрее.

Срубив шестерку тонких стебельков, я связал их веревкой вместе и приготовился. Выдохнув, резко кинул их вперед перед собой — прямо на лужу черноты — и сам скакнул вперед, молясь богам.

Ступня скользнула по древесине, вторя нога пошла правее, и я едва не свалился вниз, но успел извернуться и изо всех сил прыгнул вперед, уходя от брызг скверны.

Я хлопнулся на задницу и со стоном перевалился на бок, прикрывая глаза ладонью. Вспомнив про брызги, я поднял голову вверх, но с облегчением обнаружил, что тьма отступила, и я в безопасности.

— Дьявол! — я потер копчик, поднимаясь на колени и ожидая увидеть какой-нибудь страшный секрет создателя этой части мира.

Солнце медленно поднималось выше, и тьма отступала. Вот настал тот момент, когда граница света распространилась на всю волчью яму, и я увидел… ничего. Обычная, мать ее за ногу, яма, внутри которой воняло мертвечиной и гноем скверны, а на донышке лежал небольшой железный сундучок с тяжелым ржавым замком. Ну, это уже плюс. Сколько я здесь уже живу, а людей тут особо не водилось, кроме той девицы. Как она только сюда попала?

Ругнувшись, я схватил сундук и выбрался наружу — черная муть вконец пропала. Везет же, однако…

Я вернулся в пещеру, развел огонь и сел, внимательно осматривая свою добычу.

Сундучок по размеру был небольшим: в половину моего локтя длиной и в ладонь шириной, весь покрытый слоем грязи и возрастной ржавчины. От замка я избавился легко: тот и сам почти рассыпался, так что один легкий удар ножа исправил ситуацию.

Я открыл сундук и чертыхнулся. Разделенный на двенадцать разных частей, он содержал одинаковые по размеру и форме небольшие стеклянные пузырьки, наполненные доверху разноцветными жидкостями.

— Зелья! — охнул я от удивления. Вот так-так, вот это удача!

Я взял один из них. Слегка влажное гладкое стекло приятно хладило ладонь и уверенно держалось в пальцах, вот только, к сожалению, надписей я на флаконах никаких не обнаружил. Принимать зелье и не знать, что оно делает — чистое самоубийство.

Я выложил все двенадцать сосудов на землю перед собой, смахнул со лба пот и разделся, сгорая от жажды. Последнего бурдюка с водой хватило всего на несколько глотков, но спешить пополнять запасы я не стал, больше интересуясь своим приобретенным сокровищем.

В который раз осмотрев сундук, я убедился, что ничего не упустил. Тогда я пару раз шмякнул его об пол — для верности. На землю упал маленький желтый квадрат бумаги, исчерченный знакомыми мне буквами.

Я взял его в руки и напряг зрение. За столько лет читать я совсем разучился, так что времени, чтобы расшифровать все эти знаки, мне понадобилось очень много — закончил я только к вечеру, и то перевел только первые пять наименований.

«Зелье Воспоминаний (желтая, с серебристым отсветом) — 3 шт. Зелье Исцеления (зеленая, мутная, с пузырьками на поверхности) — 1 шт. Зелье Теней (белая) — 2 шт. Зелье Правды (темно-зеленая, наполовину сухая) — 1 шт. Зелье Проклятия (коричневая, с вкраплениями желтизны) — 3 шт….»

И того десять. А остальные два? Ладно, завтра докончу, сейчас надо сходить на охоту.

Я вышел с луком в хорошем расположении духа. Еще бы! Пусть я и без понятия, что делает большая часть этих стекляшек, но одно из них — а именно то, в котором говорилось что-то про исцеление — радовало меня больше всех. С моей-то жизнью хорошее лекарство всегда понадобится, пусть и «1 шт.».

Поохотиться мне в этот раз не удалось.

Уже на подходе к озеру, у которого всегда крутилась добыча, я учуял неестественный запах гнили и человеческого пота — от меня так сильно вонять не могло.

Притаившись, я припал к земле и медленно двинулся к источнику запаха.

Чем ближе я подходил, тем сильнее становились крики людей. Внутри все похолодело. Племена! Но как они забрались так далеко от своих жилищ? Ни разу еще со мной такого не случалось, и больше всего я боялся, что они притащились сюда не по своей воле, а что-то их гнало с севера.

На всякий случай я решил проверить.

Я поднялся чуть выше и зарылся в снег, наблюдая за происходящим.

Длинные черные вереницы одетых в шкуры людей тянулись с севера сюда. Здесь я видел представителей обоих племен: одни трещали при каждом шаге костями убитых врагов, пришитых к одежде, а у других на шеях даже отсюда я видел окровавленные ошметки плоти — уши.

Они даже не обращали друг на друга внимания! Но'охари хмуро тянулись слева, а Ор'кросты шли с другой стороны, сжимая в руках длинные скрюченные копья.

Ни разу я еще не видел их такими подавленными, будто из них вышел весь дух. Кровная вражда так просто не проходит, тем более у племен. Значит, действительно что-то случилось, но что?

Внезапно кто-то схватил меня за шиворот и резко тряхнул, вырывая из снега.

Я вскрикнул. Пнул напавшего по голени и перекатился на живот. Перед глазами на секунду промелькнуло белое обезображенное шрамами лицо воина, чьи гнилые кривые зубы не помещались во рту и росли наружу, а затем еще одно — тот уже замахивался на меня копьем.

Я извернулся, но первый хватки не ослабил.

Вспомнив про нож, я коротко рубанул им по запястью и толкнул его в грудь ногой. Воин вскрикнул, когда его обрубки-пальцы шлепнулись в землю, но не отступил ни на шаг.

Он с рыком кинулся на меня, замахиваясь копьем.

Я вынул из колчана стрелу.

— Тупой ублюдок…

Наконечник глубоко застрял у него в черепе.

Схватив его за горло, я перевалил его тело на другой бок и закрылся от сильного удара копьем, используя труп как живой щит. Все заняло меньше секунды.

Я перекатился, вскочил на ноги и сходу отскочил вбок, уже натягивая тетиву. Последняя коротко тренькнула, и стрела застряла глубоко в глазу члена племени.

Я оглянулся, надеясь, что нас не услышали…

— Дьявол!

Вся сотня чертовых воинов неслась прямо на меня — с криками, но ужаса или ярости?

Я ринулся прочь, понимая, что не успею убежать. Топот ног слышался прямо за спиной. Они быстрые… Слишком много в них звериного, чтобы пытаться спастись бегством…

Земля дрожала, сердце — тоже.

Я оглянулся. Прямо в меня летело копье.

Я поскользнулся на льду, и это спасло меня от верной гибели, однако костяное острие копья с зазубринами вонзилось мне в бок, под ребра, прямо рядом с сердцем.

Я рухнул вниз, покатился по склону к озеру и со всплеском рухнул в ледяную воду.

Взгляд затуманился. Напуганное зверье разбегалось в разные стороны, и даже серые силуэты шонков, которые притаились чуть выше, медленно отдалялись, закапываясь в свои подземные норы.

Я выдохнул, ветер свистел в ушах.

Озерцо мгновенно стало красным от крови. Вокруг галдел народ, оба племени собрались вокруг и собирались покончить со мной, выловив меня за капюшон, но внезапно что-то на севере заревело.

Все замолчали. Из последних сил я повернул голову.

Там на горизонте расцветал огромный черный цветок. Темный туман заволакивал небо, и море смерти разливалось по горам, погребая все на своем пути. Даже сейчас мне было ясно, что это конец.

Они побежали. Побежали, хотя, наверное, ясно понимали, что не успеют, как и я понимал.

Через минуту скверна добралась и до нас. На секунду черная волна зависла в воздухе у меня над головой, шипя и плюясь как загнанный в угол зверь, а потом ринулась вниз.

Очнулся я только под утро с адской жаждой и скромной мыслью, что я умер. Ан нет, все еще жив, и копье торчит аккурат из левого бока, поигрывая лучами солнца на идеально гладком ровном древке.

Я застонал. Стиснул древко у наконечника и попробовал его выдернуть, но не тут-то было. Зазубренное, зараза!.. Вообще не представляю, как я еще жив.

Я огляделся, с содроганием вспоминая про волну тьмы, но вокруг все выглядело таким нетронутым, будто мне все привиделось. Но копье-то здесь!

Только подняв правую руку над собой, я понял, как сильно ошибался над всеобщей «нетронутостью». От пальцев до самого плеча, видного из-за ободранной шерсти, моя кожа стала черной как ночь и треснула в нескольких местах, обнажая кровавое жилистое мясо.

Меня стошнило прямо в воду.

Подгребая целой рукой, я вытащил свое тело на берег и попробовал перевернуться на бок, чтобы доползти своего убежища, но все тело внезапно охватила волна нечеловеческой боли.

Закончив кричать, я закусил зубами шерстяной воротник и пополз на спине, ощущая, как из меня вместе с кровью выходить жизнь, а черная зараза с каждой секундой распространяется все дальше.

Я взвыл. Боль все хуже…

«Ползи! Ползи! Или ты хочешь сдохнуть? Здесь?! Вот же-ж… экая анафема…».

Перед глазами все плясало, с каждым ударом сердца из раны выливалось все больше крови.

«Зараза! Ползи, ползи! Ты обещал себе, что умрешь только на свободе, так что ползи!».

И я полз. Полз, как только мог, дрыгаясь в конвульсиях и оставляя за собой длинный алый след на снегу. Все — чтобы выжить. И выбраться. Как я об этом забыл? Как я мог забыть, что мечтал о свободе?

Это открыло во мне второе дыхание.

Едва живой, я добрался до своей пещеры и ввалился внутрь, хватаясь трясущимися в лихорадке пальцами за сундук.

— Зелье Исцеления, мать вашу, — прохрипел я. — Одна штука, чтоб тебя. Лишь бы помогло…

Зеленая, мутная, с пузырьками на поверхности.

— Где же ты? Черт! — стекляшки все время выскальзывали из рук, и я боялся, что они разобьются. После долгих копаний я, наконец, выудил из сундучка нужный мне флакон и положил его рядом с собой, заготовив нож.

Надо вытащить, иначе мне конец. И вовремя выпить зелье, потому что я могу просто снова свалиться в обморок, и тогда уже никакая магия меня не спасет.

Я выдохнул, стараясь успокоиться. Прижал острие ножа к воспаленной коже вокруг наконечника и…

— А-а-а!

Переборов себя, я рванул копье, и то с треском разрываемой кожи вырвалось наружу. Снова крик, снова страдания, и снова бесконечные волны боли, захлестывающие с головой.

Я успокаивал себя мыслью, что случалось и хуже. Когда я сломал обе ноги в горах. Пришлось вправлять. И у меня не было зелья, а теперь есть. Лишь бы не испоганить.

Я зажал края рваной раны пальцами и залпом выпил зелье, вытянув зубами пробку, а после погрузился в долгий сон, полный лихорадочного бреда.

«Я иду по темному коридору дворца, на каждом углу стоит стража.

Я нервничаю, руки неприятно дрожат. Вокруг царит клубящийся мрак, и я буквально ощущаю висящее в воздухе напряжение. Сейчас или никогда. Надо решаться, иначе…

Внезапно чья-то рука утягивает меня за статую оборотня в старых железных доспехах.

— Нат, чтоб тебя волки съели!

— Ладно тебе, Август, — мимолетный поцелуй в щеку. — Кстати, я говорила тебе, что когда ты злишься, ты становишься ну очень привлекательным?

— Да, каждый раз, когда я злюсь. А злюсь я теперь часто.

Я едва вижу во тьме ее лицо, но яркие зеленые глаза горят озорным безумным огоньком, таким холодным, что по спине бежит холодок. Что бы она там ни говорила, а все не так…

— Я даже не знаю, — мурлычет она мне на ухо, — сдержусь ли…

— Мы на приеме, Нат. Тут толпы людей шастают туда-сюда и ищут зрелищ, а на каждом чертовом углу стоят стражники. Как думаешь, что они сделают если застанут нас вдвоем?

— Ну, думаю, мигом растреплют все и всем, и твой любезный дядюшка с радостью сошлет тебя в какую-нибудь далекую пустошь, а меня сожжет на костре.

— Именно, — мои руки тем временем уже блуждают по ее спине.

— А если мы сделаем так?

Внезапно она пропадает. Я со вздохом удивления отхожу, но продолжаю чувствовать ее тело руками, не понимая, что происходит. Мои пальцы, кстати, тоже становятся невидымими.

— Так тебе спокойнее? — слышу я ее голос.

— Вот это да! Где ты этому научилась?

— Должна же я как-то поддерживать свою репутацию ведьмы, э? Ну-ну, не хмурься, Август, так ты становишься похожим на своего покинувшего этот мир старика, а он мне никогда не нравился.

— Ты и не скрывала… Но я тебя не вижу.

— Я не прочь попробовать нечто новое.

— Как вам будет угодно, госпожа…».

Не знаю, сколько я там провалялся без сознания, но потрепало меня знатно. После моего «чудесного» возвращения в этот мир, я выблевывал свои внутренности еще дня два подряд, не в силах даже подняться с пола, и вскоре в пещере начало смердеть почище всякой помойки, из-за чего пришлось ее оставить.

Сбитый с толку догадками о том, как мне удалось выжить, и куда делась вся живность, я двинулся обратно на юг, надеясь, что хоть там все осталось нетронутым, и я отыщу хоть какой-нибудь приемлемой еды.

К сожалению, хоть рана от копья и зажила начисто — от нее остался только лишь кривой красный шрам — следы скверны на теле остались, пусть и прекратили распространяться дальше по телу, и рука неимоверно болела. Пришлось искать выход: я начал ведрами жрать коренья, от которых в голове гулял ветер и от которых я становился тупее и медлительнее.

Я сделал вывод, что это все-таки проклятие, но зелье принимать не торопился. Кто знает, лечит оно хворь или накладывает еще одну — в делах с магией и алхимией всегда надо держаться от обеих подальше.

Через месяц таких мук я сдался и залпом выпил сразу две штуки, уже в который раз лишаясь чувств на целых три недели. Зато чернота схлынула, остались только глубокие рваные раны, гниющие по краям, но и они со временем зажили — не пришлось отпиливать и руку.

Таким макаром я прожил еще двенадцать лет, все больше углубляясь на юг, где оказалось так же пусто, как и на севере. Похоже, я остался один… Я и эти проклятые жухлые растения, которыми мне приходилось питаться, чтобы не сдохнуть от голода.

Каждый день я думал, как возможно выбраться отсюда, решимость оказаться на свободе снова горела во мне, но чем дальше я шел, тем абсурднее казалась эта идея. Кажется, нет конца этой чертовой пустыне…

А потом случилось нечто.

Я как обычно целый день вспоминал в подробностях все проведенные здесь дни, медленно подбираясь к прошлой жизни, которая, как назло, вечно от меня ускользала. Я сошелся на том, что провел в этой дыре вот уже три с половиной сотни лет.

— Пора выбираться, — прошептал я. — Пора выбираться… Но как?

Ответ пришел сам собой.

На закате я вышел из своего жилища, чтобы набрать кореньев и настрогать для себя коры, как услышал снизу голоса. Я снова устроился у дороги, и, похоже, на этот раз удачно.

Заинтригованный услышанным, я прихватил с собой мешок и спустился на несколько уровней ниже, устроившись в зарослях колючего кустарника, припорошенного снегом.

Их было пятеро, и все на конях: один седой старик с козлиной бородкой и в богатой заячьей шубе и четыре солдата в дешевых ржавых доспехах, надетых поверх таких же серых кольчуг. На каждом из стражников красовались объемные круглые шлемы, украшенные красными птичьими перьями, и длинные алые плащи, ярко выделяющиеся на общем фоне.

Старик что-то бормотал. Он повел своего гнедого вперед, отделившись от общей группы, и скрылся в чаще хвои. Выглядел он, мягко говоря, обеспокоенным. Лицо белее снега, волосы, не прикрытые шапкой (что за?..), растрепаны и походили на извивающихся змей, и глаза — безумные глаза, которые я сам часто вижу в отражении, — что-то искали в округе. В общем, ничего примечательного.

Желая узнать, как они тут оказались, я пробрался ближе к солдатам и прислушался.

— На кой хер мы вообще сюда приперлись? — один из них поежился от холода и стянул с головы шлем. Я ужаснулся: половина его лица напрочь отсутствовала. Словно у восковой статуи, левая часть его головы, лишенная всяких волос, оплыла вниз, покрытая безобразными красными шрамами от ожогов, от которых даже меня воротило.

— Прекращай ныть, Ник, — сплюнул второй, здоровый и неповоротливый как медведь. — Задрал уже…

— А тебе самому это не надоело? — продолжал возмущаться «шрам». — Каждый херов раз, как только находится самое грязное дело, отправляют именно нас! Да я еще только в нужнике не копался, Деррит. Хотя помяни мое слово: вот-вот нас туда и отправят.

— Угу, — третий баюкал на руках внушительных размеров моргенштерн. — Мы только закончили разгребать дерьмо под Бренной, вернулись домой, а тут опять: ведите, говорит, старика в эту дыру, так еще и намагиченную по самые помидоры. Кокнут тут нас, точно кокнут! Гребаный Эрик, чтоб его черти побрали!

Последний, отмалчивающийся до этого момента и имевший на плече алую повязку — главарь банды, вдруг предложил:

— Я тут подумал… Делать нам здесь все равно нечего. Того и гляди выглянет из-за угла какая-нибудь тварь и схавает за милую душу…

— Хватит темнить, Борк, говори, как есть, — прогудел «медведь».

— Я что предлагаю: можно облегчить жизнь и себе, и старичку.

Губы «шрама» вытянулись в безобразную ухмылку двуликого.

— Прикончим его сами, а Эрику скажем, что, мол, виноваты, не уследили: старика сожрал шонк? Получим, ясен пень, втрое меньше, зато хоть выберемся живыми.

— Именно. Все согласны? — он дождался, пока каждый из трех кивнет. — Единогласно.

«Плевать! Говори, как вы сюда попали!».

— А как же его дочурка? — поднял глаза от земли «моргенштерн». — Вдруг она объявится? Тогда нам точно плахи не миновать, ведь нас за ней-то посылали.

— Да она, на хрен, уже сдохла. Ежели не от зверья, то от погоды точно. Холод собачий, сволочь! А тут говорят еще похуже бывает.

Хоть в чем-то он прав.

Я задумался. Дочурка? А не та ли девица, которую убил шонк? Вовремя же они спохватились.

На противоположной стороне дороги послышалась сдавленная ругань. Старик выбрался из рощи и направился обратно к солдатам.

— Эй, остолопы! Где вы там ошиваетесь? Шевелите задницами, надо найти ее к концу недели, иначе застрянем тут навеки!

Те многозначительно переглянулись. Они дождались, пока старик подъедет ближе, а потом третий медленно размахнулся утреней звездой и — шмяк! Голова почтенного господина треснула как переспелый арбуз и разлетелась на сотни мелких частей, заливая снег кровью и ошметками мозга.

— Убираемся отсюда, — буркнул капитан и достал что-то из нагрудного кармана.

— А труп?

— Леший с ним, здесь все равно ни души. Растащат всякие твари, никто и носом потом не поведет. Все готовы? Ну, раз так, погнали.

Нечто маленькое и блестящее упало в снег. Капитан прижал его каблуком и запрыгнул на скакуна. Раздался тихий стеклянный хруст, а затем воздух перед ним замерцал.

С раскрытым ртом я наблюдал, как прямо из ниоткуда впереди появляется большой в два метра диаметром волшебный портал, окрашенный в синие цвета. Он замерцал у краев, а потом середина резко пропала и стала черной как скверна.

Дождавшись, пока портал станет стабильным и скрутится в спираль, солдаты повели коней внутрь и исчезли.

Я опомнился. С собой был только мешок с сундуком и ножом, который я догадался взять, а все остальные вещи остались в пещере, но времени возвращаться не было.

Я сорвался с места и рванулся к порталу, стремительно сворачивающемуся к одной малюсенькой черной точке, сквозь которую едва проступали очертания внешнего мира. Не успею!

«Должен!».

Я прыгнул.

Пролетев несколько метров, я вскрикнул и с грохотом свалился в снег, железно звякнув мешком за спиной. Снег все так же падал вниз и за секунду покрыл меня с головой, погода ухудшалась, и мороз начинал становиться неимоверным.

Я перевернулся на спину и открыл глаза в надежде, что я все-таки вернулся обратно, но та обратилась в прах.

— А-а-а! — от подступающей к горлу злобы я пнул камень и закрыл лицо руками, не в силах сдержать слезы. — Дьявол!

У меня был единственный шанс! Единственный шанс выбраться из этой сраной дыры, но я его упустил, испоганил, снова! Я перевернулся на живот и взвыл от безысходности, не зная, что делать дальше.

Разбитость? Нет. Полная ничтожность, дери тебя козел!

Где-то через полчаса я успокоился и поднялся с земли, понимая, что могу простыть и слечь от лихорадки. Не сейчас, не теперь, когда я узнал, что выход все-таки есть.

Я вспомнил про мертвого старика, оглянулся.

Лошадь, естественно, давно сбежала, протянув за собой всадника еще пару метров, из-за чего итак неприятное зрелище стало еще хуже, но мой желудок знавал виды и похуже. Нет, больше заниматься людоедством я не стану, даже когда мяса так не хватает. Может быть, еще отыщу лошадь, по теперь, перед возвращением домой, человечина встала бы в горле. А я знал, что вернусь. Несмотря ни на что. Должен быть еще способ…

Я стянул с мертвеца всю одежду, решив осмотреть ее при свете огня в пещере.

В логово я вернулся только спустя четыре часа, буквально носом вспахав весь снег в округе. Я убедился, что подобрал все, да еще и отыскал осколки той странной штуки, из которой появился портал. Их было много — около двух десятков мелких стекляшек, — и вместе они, судя по всему, образовывали небольшой синеватый шарик. Ничего особенного, из них я не получил ни толику информации, зато узнал примерную форму нужной мне вещицы.

Я развел костер, подвесил над ним котелок с водой (привет от девицы) и стал внимательно осматривать окровавленное шмотье отошедшего в мир иной старика.

Сапоги — новехонькие, кожаные — оказались аккурат моего размера, и я без лишних размышлений сменил на них свои обноски. К сожалению, это единственное, что мне подошло, зато в остальном добра оказалось не меньше.

Брюки пошли на растопку вместе с приятной наощупь льняной рубахой — человек не из бедных, но к богачам тоже не причислялся. Или за триста лет порядки несколько поменялись, и сильные мира сего перестали доказывать всем, что они лучше? Навряд ли.

Ощупав жилет, я нашел в нем потайной нагрудный карман и выудил оттуда сложенную в несколько раз свежую карту. Меня охватил трепет. Я с замиранием сердца пробежался глазами по знакомым названиям и спрятал карту к себе, чтобы лишний раз не отвлекаться и потом взять с собой: многое осталось прежним, но еще большее заметно изменилось.

На поясе обнаружился увесистый кошель, до горловины набитый серебряными монетами. На месте солдат я бы обобрал беднягу до нитки, но им, походу, деньги были не важны. Понимаю, своя шкура всегда дороже.

— Так, ремень тоже сгодится…

Шуба — полная хрень, в такой тут не прожить и дня при такой погоде, зато дыры залатать сойдет. Так, а что это тут у нас внутри?

Я еще раз провел пальцами по внутренней стороне правого рукава и замер. Между двумя слоями кожи едва ощущался смутный силуэт чего-то круглого, чего-то, что хотели скрыть.

Тут же выхватив нож, я проделал в рукаве дыру и хохотнул, не веря своей удаче. Стеклянный камень! Совсем такой, какой использовали солдаты для портала. Да, черт возьми!

Я хотел разбить его на месте, но повременил.

Магия — штука нестабильная. Для портала нужны две стороны: отправляющая и принимающая, причем последняя обязательно должна уметь колдовать, чтобы направить дыру в пространстве в нужное русло. Что будет, если я разобью его сам, один? Не застряну ли я между мирами?

— И откуда я это знаю? — пробормотал я под нос. — Ладно, потом разберемся.

Я вздохнул. Второго такого шанса навряд ли представится, а ждать следующего возвращения гильдии солдафонов можно и до очередного Пришествия, что отнюдь не скоро.

Но до утра потерпеть стоит. Собраться с силами, хорошенько подумать и, в конце концов, подготовиться.

— Завтра так завтра. Решено.

Я отбросил шубу в сторону, и тут раздался тихий стук. Приподняв меха, я увидел на полу маленькую записную книжицу, обернутую в несколько слоев черной кожи.

Взяв ее в руки, я вздрогнул. Такая мягкая…

— Дьявол.

Я развязал шнуровку и пролистал несколько желтых страниц, исписанных непонятным размашистым почерком. Нет, прочитать я ее не смогу: слишком сложно. Может быть, потом, когда вернусь к себе подобным.

Я с грустью завернул книжицу в кожу и отложил, закрывая глаза. Надо отдохнуть.

Проспал я долго — почти два с половиной дня — так что сразу пришлось приниматься за работу. Я сходил за хворостом, просушил влажные от снега ветки и подкинул их в костер, собирая все свои вещи.

А потом я решился. Сломал лук, кинул его в огонь вместе со стрелами и колчаном. Уничтожил все, кроме ножа, сундука и нужной мне одежды, и долго наблюдал за тем, как вся моя жизнь здесь горит синим пламенем.

«Все или ничего. Если не получится, то пора бы уже принять смерть. Нельзя так жить».

Я вытащил синий шарик и сильно сжал его в руке. Хрустнуло. А затем мир пропал.

— Дьявол!

Я выбрался на берег, отплевываясь от холодной соленой воды. Смахнул ее с век и осторожно разлепил глаза. Мой мозг вдруг взорвался от обилия красок, и я пораженно вздохнул.

Лес. Нет, не белый хвойный лес, в котором таилась опасность и рыли свои норы шонки, скрывая их от врагов, а настоящий, лиственный, весь зеленый от растущих на ветвях плоских листьев. Ветер дул, и он приветливо шумел, порождая в моей душе бурю эмоций.

Выбрался. Наконец…

Я рассмеялся. Стянув с себя опостылевшие шкуры, я остался в одних штанах и, перевернувшись на спину и лежа в воде, стал любоваться предрассветным лазоревым небом.

Оно было таким чистым и спокойным, что захватывало дух. А солнце! Такого огромного и желтого солнца я не видел никогда в жизни.

Я протянул руку вперед и ощутил на ладони мягкие теплые лучи. Закрыл глаза. Как оказалось, зря.

Первый труп, что приплыл из моря, коснулся моей ноги. Волны выбили нас на берег, тяжелая туша, закованная в латные доспехи, навалилась на меня сверху, и ужасно раздутое посиневшее лицо, в котором копошились насекомые, оказалось прямо у моего носа, а волосы, пропахшие тиной и водорослями, залезли прямо в рот.

Стащив с себя мертвеца, я с криком отшатнулся. Я залез в рот и вытащил оттуда длинную черную прядь. Тошнота подступила к горлу, я поморщился и проблевался.

Едва отдышавшись, я выпрямился и смахнул слезы с глаз. Я посмотрел на спокойное море. На голубом горизонте, медленно плывя по волнам в мою сторону, виднелись черные точки — сотни маленьких черных точек, — от которых даже досюда смердело мертвечиной.

И массивные темные обломки корабля, чей парус до сих пор спокойно развевался на торчащей из воды мачте.

Под шум прибоя я ждал, пока весь этот ужас доплывет до берега. Зачем? Не знаю. Может быть, кто-нибудь выжил, и я смогу помочь.

Но через час я понял, что ошибался. Вот уже тридцать тел прибило к линии берега, а ни одно из них не подавало никаких признаков жизни. Решив, что пора уходить, я прошел вдоль покачивающихся в такт волнам обломкам корабля и вдруг услышал сдавленное хриплое дыхание человека.

Я прислушался. Шум шел откуда-то из-под досок. Там!

Я кинулся к носовой части, от которой остались по большей части лишь щепки, и оттолкнул в сторону тяжелую бочку, набитую железяками.

Труп. Или нет?

Я вытащил его на берег, перевернул на спину и прислушался к дыханию. Живой! Дьявол, и что мне делать?

— Эй, слышишь меня? — я ударил его по щеке, пытаясь привести в дыхание. Чернявый устало разлепил глаза и что-то невнятно прохрипел. — Чего? — я склонился ближе.

— Черная… дыра по середине, — сказал он. — Разрушила корабль, и мы все…

Под рукой разлилась кровь. Я глянул на его рану и чертыхнулся: вся его грудная клетка у сердца была изорвана в клочья, и при большом желании я даже мог наблюдать, как бьется его сердце. При таких поражениях не живут, а зелья у меня больше нет.

— Облегчим страдания, а? — я вытащил из мешка на плече свой нож.

— Что? Нет! — «мертвец» попытался оттолкнуть меня рукой, но та оказалась безнадежно слабой. Он дернул туловищем, старался отползти, и хрипло кричал, а я уже вынимал каменный клинок из ножен. — Нет! Нет! У меня жена, дети, господин, прошу!

Как только острие вонзилось в сердце, он вздрогнул и замер. Я поднялся. Ну, вот и все.

Поразительно. На моей памяти я в первый раз убил человека, и это «новое» ощущение ничуть не отличалось от того, которое возникало, попади моя стрела, скажем, в шонка. Ничего, пусто. Может быть, годы, проведенные в первобытном мире, научили меня не придавать большого значения морали?

Я стянул с него штаны, забрал у другого мертвеца легкую курточку и хотел отыскать еды, но та, к сожалению, пропала, не выдержав влияния соленой воды. Зато вина наплыло — хоть телегами вози. Я набил бутылками мешок и пошел прочь.

Только в пути я понял, о чем он говорил.

«Черная… дыра по середине. Разрушила корабль…».

Он описывал портал, мой портал. Видимо, он появился прямо в корабле и проделал в нем дыру, заодно облучив всех людей отрицательной материей, из-за чего большинство погибло, а оставшиеся умерли при крушении. Что ж, такое случается…

Получается, я виновен в их гибели. Но чувствовал ли я себя виновным? Ничуть. Я только был счастлив, что выбрался из своей ледяной темницы, а сколько людей при этом лишилось жизни — не моя проблема. Магия, как говорится, всегда берет свое.

Я остановился на маленькой уютной полянке в лесу. Хоть и было прохладно, даже этот северный ветер не мог сравниться с собачьими морозами края земли, а мягкая сочная трава под ногами приятно успокаивала, заставляя забыться. Гляди-ка, почти ничего не изменилось.

Я думал, чем можно перекусить, ведь лук я по дурости уничтожил и с собой не прихватил, но потом нашарил взглядом маленький кустик с красными ягодами — бери не хочу!

Хотел бы я описать это великолепное ощущение словами, но я, знаете, как-то разучился красиво складывать предложения. К сожалению, конечно, ведь сейчас я именно этим и занимаюсь.

Воодушевленный и отдохнувший, я двинулся дальше, пытаясь отыскать дорогу, ведущую в город. Больше всего мне, пожалуй, не хватало общения, а без людей этот процесс становится несколько… однообразным.

Я хотел избавиться от одиночества, и шанс был. Я снова дома, ха-ха!

Не успел я этому нарадоваться, как вдруг где-то в кроне деревьев тренькнула тетива арбалета. Я попробовал увернулся, отклонился влево и вдруг почувствовал острую боль в правом плече.

— Дьявол!

Я, шатаясь, поднялся на ноги. Выдохнув, схватился за кончик болта, выглядывающий из окровавленной плоти, и рванул на себя.

— Черт! За что?

Кто-то спрыгнул с дерева. Тяжелые сапоги стукнули оземь, и из тени деревьев вышел щуплый бледный мужик, целясь в меня из арбалета.

— Долбаный ты ублюдок, — я, шипя, сплюнул. — Что, бородавки на роже до мозга добрались?

Он оторвался от прицела.

— Так ты не из этих?

— Выражайся яснее, — я приложил к ране край рукава, останавливая кровь.

Бородавочник ткнул пальцем в красную нашивку на плече моей куртки.

— Стащил с мертвеца.

— Вор?

Я поморщился.

— Нуждающийся.

— Вон оно как. А ты не многословен, братец, — еще один болт сверкал наконечником. — Откудыть я знаю, что отпущу, а ты потом меня ножичком в бочок не пырнешь?

— Отпустишь, и я тебе вивисекцию проведу, — мрачно пообещал я в ответ.

— Виви… Чаво?

— Не важно. Убери махину, поговорим спокойно.

— Не, тут у нас похороны, братец, я итак на тебя отвлекся. Ходют тут, знаешь ли, всякие, вот я впереди и иду. Особенно вот эти, — он снова кивнул на куртку, — сволочнее всех сволочей. Грабят, девок портят, а потом сядут на свою пасудину, и ищи их…

— Пираты?

— Угу, — бородавочник, наконец, отпустил арбалет. — Ну, ты извиняй, мил человек, не рассчитал малость. Почапали, рану перевязать надо.

— Само заживет.

Он хохотнул.

— Бессмертный, что ль?

— Оно самое, — честно признался я, но за ним все равно пошел.

Мы дальше углубились в чащу и свернули на узенькую лесную тропку, скрываясь в тени деревьев.

— А с пирантами ентими что случилось-то? С кого ты курточку стащил?

— Потопли они. На корабле плыли и потопли.

— Хо-хо! — он вдруг хлопнул меня по больному плечу.

— Дьявол!

— Извиняй, извиняй, — бородавочник помог мне удержаться на ногах. — Два раза должен буду: за увечье и за новость хорошую. Радость-то какая, утопли! Ха! Надо нашим рассказать, не поверят. А как утопли?

— Без понятия.

— Одна посудина али две?

— Одна.

— Эх, жаль, их-то две было. Ну, ничего, с остальными сами расправимся, уж будь покоен. Ты только это, держись, зенки не закрывай, ща дойдем.

Вздохнув, я кивнул.

— Надо потом глянуть. Они там все, у берегу?

— Ага.

Мужичок остановился и мельком принюхался, косясь в мою сторону.

— В баньку бы тебе, дорогой. Ты уж прости, но тебе не помешает.

— Вот и первое желание.

— Заметано. Пропарим так, шо все дерьмо на раз выйдет. Станете чистым как в первый день своей жизни, милгосподин.

Мне почему-то стало плохо. Показалось, что первый день моей жизни вовсе не был таким радужным, как думал этот «дрогой» моему сердцу человек, чуть не пристреливший меня из арбалета.

Лес стал редеть, и за деревьями замаячил большак.

— Ты из городских?

— Не, мы ребята из деревни. Она тут, недалеко, с километр от тракта. Видишь? — он указал пальцем куда-то вдаль.

— Нет.

— Ну, ничего, еще увидишь. Как только Митяся закопаем, так сразу.

— Похороны у вас, так?

— Они самые, похороны. На днях наш мясник местный окочурился, от трясучки его снесло, так мы его подале от урочища решили закопать. Мало ли, зараза какая, а нам еще жить охота.

— Предусмотрительно.

— Вона наши, кстати, и коняка телегу с Митясей тащит. Видал?

— Видал, видал, — кровь уже насквозь пропитала более-менее новую куртку. Дьявол! Что за издевательство? Так на каждый раз одежки не хватит. Ну, зато хоть деньги есть на первое время. — Слушай…

— Карпин.

— Слушай, Карпин, у вас в селе для меня местечка не найдется? Деньги есть, все оплачу.

Мужичок цокнул языком и задумчиво почесал затылок, перебрасывая арбалет на плечо.

— Ну, местечко-то всегда найдется, только толк бы был. Мы, знаешь ли, гостей любим, но чужих не привечаем. У нас каждый своим делом занят: кто хлебушек свежий печет, кто животину разделывает…

— Ясно. Значит, никак?

— Отчего ж. Вот ты, допустим, оленей стрелять можешь? Митяся-то нам каждый раз из лесу свежатины тащил, этим и подрабатывал. Я бы сам взялся, да вот только господина нашего снова мор какой-то взял: еще зерна требует. А откудыть у нас еще, а? Вот и торчим в поле целыми днями: я, да мужики мои. Еще и скот этот дохнуть начал… В общем, еда нужна, милгосподин.

— Устроим. В лесах-то ваших зверья много или придется весь день за одним бегать?

— А как же, полно, только этим и славимся. Только знаешь, непостоянно.

— М?

— Ну, иногда пойдешь — сразу на кабана набредешь, а иногда до зари по дебрям лазаешь, только белку разве что и пристрелишь.

— Не беда. Так как, договорились?

— Договорились!

Мы пожали друг другу руки и продолжили путь. Пока, как ни странно, все складывается просто на удивление прекрасно. А потом он спросил:

— А тебя как звать?

Я запнулся.

— Не знаю, — не стал я врать. Август — слишком уж пафосно, и не подходит ни теперешнему мне, ни сельским людям. Сразу примут меня за какого-нибудь «господина», и хрен я с ними сдружусь. А больше имен я не знал.

Карпин подозрительно прищурился, сбавляя шаг.

— Контуженный, али сам из ентих… пиратов?

— Контуженный. Помню только как трупы нашел, больше ничего не помню.

— Ну-у-у… На плече мешочек приличный, в мешочке — сундук железный. Кажись, ценное чего. Вижу нож под сундуком и книжицу какую-то. Остальное — хлам, а вот на поясе мошна примечательная. Шрамы на роже, да и везде, так думаю, руки крепкие, мозолистые — работали ими много. Еще говоришь стрелять умеешь. В глазах вижу: убивать тоже. Наемник чай?

Я присвистнул.

— Отдаю тебе должное, Карпин, ты просто до ужаса наблюдателен.

— А то ж, — он зарделся от удовольствия, от чего бородавки по цвету почти сливались с кожей. — Я ведь как: гляну, допустим, на овечку, так сразу признаю, сколько ей годков то стукнуло, кормили как, да и, чего уж таить, могу и кожу не щупать, на глаз выберу.

— Истинный мастер, — хмыкнул я, сильнее прижав кусок ткани к кровоточащей ране. Перед глазами двоилось. — Долго еще?

— Вот же ж, пришли, — мы вышли из-за деревьев и ступили на ровный наезженный тракт. Карпин махнул рукой. — Марилька! Марилька, глухая ты тетеря! Ходь сюды, помощь твоя надобна!

Митяся, Мариля… Просто сборник народного фольклора, мать его за ногу…

— Необычное имя.

— Марилька-то? Да не, эт мы ее так называем, а так она… не помню уже, старый стал, башка плохо варит.

Конечно, он лукавил. Несмотря на редкую проседь в висках и с десяток бородавок, которые его несомненно не только уродовали, но и порядком старили, выглядел он лет на сорок пять-пятьдесят и двигался вполне себе плавно и ровно. Да и стрелял, походу, тоже ничего.

Я оторвал от него взгляд и резко остановился, едва не наткнувшись на подскочившую к нам черноволосую девчушку. Она хмуро оглядела меня, а потом повернулась к Карпину:

— Чего звал?

Он ткнул в мое плечо пальцем.

— Зашей, поранился человек.

— Угу, поранился, — Марилька состроила гримасу. — Как же, дуй. Карпин, научился бы ты сначала головой думать, а потом из своей деревяшки стрелять, — она без лишних слов стянула с плеча куртку и деловито осмотрела рану, больно тыкая в ее края пальцем.

— Ай! — я отстранился. — Да ладно, сама заживет.

— Ну, как хочешь, — черноволосая пожала плечами.

— Шей, шей, это у него уже бред начинается.

— Так он же сам сказал, — возмутилась она. — Чего нитки зря тратить, раз он сам не хочет?

— Штопай, баба, кому сказал!

— Тьфу ты, — сплюнула Мариля, сцапала меня за запястье и потащила в сторону телеги, на которой лежал внушительных размеров деревянный гроб, прикрытый грязной белой парусиной. Я не сопротивлялся. — Идем, на холме зашью, а пока прокатишься рядом с Митясей. От него несет, конечно, но от тебя тоже пованивает не меньше. Сдружитесь.

Я усмехнулся. Прелестно, просто прелестно.

 

ГЛАВА 2

— Прости, — она еще крепче сжала мою раненную руку, смахивая с глаз проступившие капельки прозрачных слез, блестящих в свете огненных фонарей, подвешенных на раскачивающиеся ржавые цепи к потолку.

Я молчал, стиснув зубы. Кто же знал, что все так обернется? Я надеялся найти свое будущее, а попал в еще одну паршивую темницу и вновь нацепил на себя невольничий ошейник. Неужели со мной всегда будет случаться… это.

Я вздохнул.

— Дерьмо, — вслух закончил я свои мысли, закрывая глаза от нудящей тупой боли во всем теле, как будто по нему прошлась вся королевская конница.

— Что?

— Дерьмо, — повторил я.

Девушка всхлипнула и убрала руку, скрывшись в тени подземелья, от которого меня отделяла крепкая железная решетка, каждый прут которой красовался торчащими иглами колючей проволоки.

— И вот спустя семь месяцев ты, наконец, пришла ко мне, — глухо прошипел я, едва сдерживая подступающую к горлу ярость. — Прелестно, просто прелестно!

— А что я могла сделать? — уже в который раз начала она, кажется, пытаясь больше убедить в этом себя нежели меня. — Я тебя не знала, ты ничем не отличался от других и…

— Узнала? И что теперь?

— Прости!

Я заметил, что невольно копаюсь окровавленными пальцами в открытой ране, не замечая боли, и тут же одернул руку.

— Знаешь, я много времени провел там, где слова не значили ровным счетом ничего. Я надеялся, что приду сюда, и они, наконец, обретут значение. Зря надеялся. Для меня они по-прежнему ничего не значат.

— Что мне сделать, чтобы ты меня простил? — в отчаянии она повысила голос и испуганно прикрыла рот ладонью, на мгновение прислушиваясь к сопению жирного стражника, умостившегося на деревянной табуретке справа от массивной железной двери, на которой ясно виднелись размазанные следы свежей крови — моей крови.

— Вытащи меня отсюда.

— Нет!

— Вытащи меня отсюда, девка, иначе, клянусь своей жизнью, я не успокоюсь, пока не уничтожу каждого из вас! — рявкнул я и оскалился.

Она отшатнулась, тряся головой. Не успел я сказать ничего еще, как она вскочила на ноги и стремглав унеслась прочь, разрушая мою последнюю надежду на свободу.

Я закрыл глаза и уперся спиной в ребристую стену из твердого черного камня.

Там, в ледяной пустыне, я и мечтать не мог выбраться оттуда. Со временем все мое представление об этом мире замылилось острым желанием оказаться среди себе подобных, говорить с ними, а не только с собой, и жить среди них, а не в одиночестве. Я и забыл, какими жестокими мы можем быть.

Я выживу. Всегда выживал.

Этот случай заставил меня о многом задуматься, и теперь я точно знал, что делать. Отныне есть только я, и никогда больше ни одно живое существо не станет для меня важнее себя самого.

Пора выбираться.

* * *

Кризла — так звали ящероподобное существо, плюющееся кислотным зеленым ядом. Как я понял, кризлы питались плодами ядовитого морозостойкого растения под названием гнельица. В их организме весь яд перерабатывался и всасывался в кровь, от чего и та становилось исключительно опасной для незащищенной кожи или пасти напавшего на нее врага. Особые же железы, расположенные в нижней челюсти под двумя главными клыками, загнутыми внутрь, вырабатывали еще более омерзительное вещество, способное расплавить даже самый твердый металл из всех существующих в мире сплавов.

Вещество это, выделяющееся в органе за доли секунды, мгновенно поступало в заостренный лиловый язык, и тот подобно духовой трубке выбрызгивал порцию яда вперед — туда, куда был направлен взгляд кризлы.

В этот момент он был направлен прямо на меня.

Я сглотнул, пытаясь взять себя в руки. Жизнь на арене никак меня не прельщала, а постоянный гул и гомон, шедший с трибун, расположенных высоко наверху и скрытых тенями горящих огней, заставлял голоса в моей голове орать от растущего напряжения. Я не мог больше этого терпеть, но я хотел выжить. Пожалуй, у меня осталось только это желание — и ничего больше. Но ведь мне не привыкать.

Кризла, чей размер от кончика тупого и покрытого зеленой чешуей носа до окончания непропорционально длинного хвоста, загнутого вверх на подобие хвоста пустынного скорпиона, составлял около двух с четвертью метров, выгнулась еще больше.

Короткие, но толстые и сильные лапы без когтей, напряглись. Выпученные черные глаза на мгновение застыли, а затем…

Я резко отскочил в сторону, в последний момент уходя от брызнувшей из языка темно-коричневой слизи, а затем ринулся вперед, двумя прыжками сокращая расстояние между нами.

Короткий удар ржавого, но по-прежнему острого изогнутого клинка решил дело. Голова чудовища уже упала на землю, заливая ту ядовитой кровью, и откатилась в сторону, а тело продолжала биться в конвульсиях, пока я не остановил его, пригвоздив мечом к пропитанной влагой почве.

Гомон на секунду прекратился. До меня доносились голоса тех, кто принимал ставки, и радостные возгласы выигравших, а потом снова тихо завыл рог, означавший, что мои страдания на сегодня еще не окончены.

Я пошатнулся от усталости. Только сейчас я заметил, что кусок плоти на правом плече попросту отсутствует, и из раны обильно течет кровь, но остальным было плевать.

Я поднял голову вверх и нашарил глазами бледное испуганное лицо знакомой мне девушки.

— Довольна? — прошептал я одними губами.

В тот же миг она скрылась из виду, исчезнув в тенях, а решетка напротив со скрипом распахнулась, оповещая о приходе моего нового противника.

— Человек, — фыркнул я, оглядывая изящную тонкую фигуру, скрытую под тонкой старой кольчугой. — Женщина!

Воспользовавшись короткой передышкой между боями, я решил потратить время на благое дело и внимательно осмотрел представшее передо мной «чудо». Я представления не имел, как она собирается сражаться.

На вид я бы дал ей лет двадцать-двадцать пять. Необычайно миниатюрное создание с меня ростом выглядело так, что казалось, будто ее хрупкие длинные ручки могли сломаться даже от одного моего прикосновения, но я не стал себя обнадеживать: шрамы на ее прекрасном теле говорили сами за себя. Она прошла ни один бой, и раз жива, то вышла из них победителем.

Воительница вынула две изогнутые сабли из ножен и воткнула их в землю, перетягивая длинные иссиня-черные волосы обрывком грязной ленты. Ее изумрудные глаза с той же заинтересованностью изучали меня.

Я вздохнул и перекинул клинок в левую руку. Вытирать его от крови я не стал, и это не укрылось от глаз моего оппонента.

Ее тонкие губы изобразили усмешку. Она кивнула на меч.

— Разве это честно? — даже тонкий бархатный голос не выражал никакого страха.

— Плевать, — впервые мне удалось поговорить с кем-то на этой арене.

Она пожала плечами, позвякивая кольчугой, и затем взяла сабли в руки.

Никогда я не интересовался оружием, никогда не обращал на него внимания, больше основывая все свои действия в бою на собственном предчувствии и тактике, и этот раз не стал для меня исключением. Конечно, хороший меч может решить исход поединка, но это всего лишь железяка, находящаяся в руках хозяина, так к чему же приглядываться?

Отчасти так думал я и потому, что мое понимание в дуэлях на этом и заканчивалось. Я не был воспитан воином и надеялся, что выносливость, приобретенная за три сотни лет жизни в ледяной пустыне, прикроет эти недостатки.

— Ты не похожа на обычную женщину, — решил я продолжить разговор.

— Эльф? — так же немногословно предложила она.

— Навряд ли. Эльфов не существует, это всего лишь сказки для детей. Мутация?

Что-то подсказывало мне, что в прошлой жизни и с этим мне приходилось иметь дело.

Безобразная усмешка превратилась в гримасу боли.

— Надеешься выведать что-нибудь или просто тянешь время перед смертью?

— Конечно же, первое. Я слышал, у вас два сердца и поразительная скорость, это так?

— Сейчас сам убедишься, — мстительно ответила она.

И я убедился.

Очнулся я только через два дня, не разбирая дня и ночи. Глаза постоянно косились, голова трещала, словно внутри нее зрело семя опухоли, которое стремительно разрасталось и разрушало сознание, и тело… Проклятые боги всех миров, я никогда не чувствовал себя таким разбитым!

Я через силу открыл глаза. Заклятие, наложенное на мое тело, но не разум, уже в который раз помогло мне выжить, однако счастья я от этого я никакого не испытывал: именно эта особенность моего организма так радовала хозяина, и он раз за разом посылал меня на арену, даже не давая времени на отдых.

Какого было мое удивление, когда я вдруг обнаружил, что нахожусь не в своей прежней грязной конуре!

Теперь мое зрение немного прояснилось, и я понял, что вокруг меня не черные камни, а вполне себе приличная кирпичная кладка. Да, судя по всему, я все еще находился под землей, однако ж не мудрено: не могли же меня освободить, а невольников всегда держат там, откуда нет пути наружу. Даже самый выносливый человек не сможет сделать подкоп, если он заключен в маленьком кубе, с пяти сторон окруженный твердыми камнями, а с шестой — не менее прочной решеткой.

Я поднялся с неудобного матраца, лежащего на теплом полу (всяко лучше охапки соломы, пропускающей весь мертвецкий холод подземья), и доковылял до решетки. Камера оказалась во много раз просторнее, присутствовала даже глубокая яма, служащая чем-то вроде нужника, и я с удивлением отметил, что на ее дне стоит большое ведро, а справа от него виднеется щель, через которое это ведро, судя по всему, убирали — слишком маленькая, чтобы вылезти, но достаточно широкая, чтобы опорожнить деревянный бочонок.

Щуря глаза от полутьмы коридоров, я выглянул наружу. Пара огней, слипшись с высоким потолком, поддерживаемым четырьмя балками, озаряли своим ядовито-зеленым магическим светом длинную лестницу, ведущую куда-то наверх, и часть темной решетки напротив моей камеры.

Я прислушался. В противоположной темнице кто-то тихо сопел. Еще один раб?

Взглянув на тяжелый амбарный замок, свисающий с загнутого прута решетки, я протянул к нему руку и дернул, понимая, что ничего не сработает. Раздался тихий щелчок, и замок вдруг разделился на две части и грохнулся на землю.

Я задохнулся от удивления.

Я приготовился к внезапной атаке. Подтянув спадающие штаны (на здешнем подножном корме особо не разжиреешь), я медленно открыл решетку и шагнул в темный коридор. Петли тихо взвизгнули, я насторожился.

Тишина.

Внимательно оглядевшись, я понял, что выход отсюда только один — та дверь в конце лестницы, к которой, словно призывая взять его в руки, лежал внушительных размеров обоюдоострый топор, чьи лезвия-полумесяцы хищно отливали краснотой.

Я сглотнул, не веря в происходящее.

Приблизившись к второй клетке, я вгляделся во мрак. Когда глаза немного привыкли к окружающему освещению, я осторожно открыл решетку — та оказалась не заперта.

Внешне комната полностью напоминала мою, и я без труда даже во тьме нашел пристроенный к правой стене матрас и наощупь протянул руку вниз.

— Эй, — тихо позвал я, ожидая, что меня сейчас оперативно скрутят и надают по башке.

Пальцы сомкнулись на чем-то теплом, покачивающимся в такт дыханию. Я напрягся, осторожно стянул кусок ткани с матраса…

— Дьявол!

Я прикрыл нос от смрада, идущего от кучи гниющего мяса, и отскочил в сторону. Крысы, встревоженные моим вмешательством, злобно запищали. Во тьме зажглись десятки злобных красных глаз-бусинок. Они быстро двинулись в мою сторону, но я угрожающе топнул сапогом по каменному полу, и они отступили, обратившись в огромный шерстяной ковер смердящих тел, покрытых запекшейся кровью.

Выбравшись из клетки, я прикрыл решетку и фыркнул, пытаясь выгнать из носа все еще стоящий там запах давней смерти.

— Дьявол, — уже в который раз пробурчал я под нос и медленно двинулся по лестнице вверх, широко расставив руки и уперев ладони в стены, чтобы, если что, удержаться на ногах и дать отпор.

Но нападения не последовало, а топор продолжал призывно лежать у выхода.

Я протянул к нему руку и остановился, не зная, что делать. С одной стороны, оружие может мне пригодиться, однако какова вероятность того, что оно не зачаровано? Припомнив несколько трюков, я два раза щелкнул пальцами у рукояти топора и пригляделся.

— Ничего, — с облегчением выдохнул я и обвил надежную деревянную рукоять пальцами. Топор лег в руки как влитой. После меча он казался мне слишком массивным и грубым, и я боялся, что он может ненароком вылететь из опухших мозолистых ладоней.

Выдохнув, я толкнул ногой дверь.

Первый удар пришел из тьмы. Мрачный силуэт человека, укутанный в плотный плащ, отделился от правой стены и стремительно пошел на сближение, сверкнув коротким кинжалом.

Я отступил. Кинжалы всегда заставляли меня чувствовать некое смущение: их используют либо отъявленные мастера, либо самоубийцы, решившие, что смогут управиться с этим невероятно опасным оружием.

Я сделал еще шаг назад, а затем резко двинулся вперед, делая вид, что собираюсь напасть на противника с выпада. Не раскусив такой простой финт, темная фигура дернулась вправо, где ее уже поджидал мой топор.

Рубанув с плеча, я резко отвел руки на себя. Перед глазами уже стояла картина, где мой оппонент лишается головы, но стоило красной стали коснуться его силуэта, как тот исчез во мраке, оставляя после себя неприятный спертый запах болота.

— Чертовщина какая…

Пожав плечами, я двинулся дальше. Теперь я не сомневался, что это какая-то игра моего хозяина, но на кой черт ему так мудрить? Неужели он решил от меня избавиться?

Несмотря на мрак, я продолжил путь вперед. Топор с каждой минутой становился все тяжелее. Он тянул меня вниз и заставлял горбиться, и я все больше боялся, что в следующей стычке эта непривычность и скованность в движениях может сыграть врагам на руку.

— Ненавижу оружие! — прошипел я, уже в который раз перехватывая рукоять грозного орудия убийств.

Эти слова были правдой. Из всего арсенала мира я бы выбрал только лук, стрелы и какой-нибудь неприметный нож, который бы сгодился для простого свежевания туш. Выживать — не сражаться.

Внезапно под правой ногой нечто тихо щелкнуло. Я понять не успел, что произошло, но инстинкты, наработанные за триста лет жизни в пустыне, сделали свое дело, и я едва не лишился ступни, когда капкан с оглушительным скрежетом стали хищно захлопнулся.

Я сглотнул. Страшно представить, что бы случилось, окажись моя нога там.

Решив не повторять своих ошибок, я огляделся в поисках ближайшего источника света, но зеленые огни остались далеко позади, а вокруг царил непроглядный мрак. Я рассудил, что стоит двигаться вперед и дойти до стены, а там сориентироваться и отыскать выход.

Опустив лезвие топора на уровень ступни, я медленно двинулся вперед, едва переставляя ногами и тщательно следя за движениями.

В темноте послышался шорох. Что-то мелькнуло сбоку, и в следующий миг мое итак больное предплечье вспыхнуло от резкой боли, и туго натянутая покрасневшая кожа с треском лопнула, и швы разошлись.

Я вскрикнул. Махнул наугад топором, но ничего не задел, и только лишь потерял равновесие, хлопнувшись на колени.

— Иди сюда, — злобно прошипел я сквозь стиснутые зубы. Правая рука отказала почти мгновенно. Уж не знаю, куда именно пришелся удар, и повредил ли он серьезно мою конечность, однако свободно орудовать тяжелым топором теперь я уже не мог.

Перехватив рукоять почти у того места, где древко соединялось с лезвиями, я поднял его вверх и приготовился защищаться.

Невидимый клинок вспыхнул еще раз. Неумолимо сверкнув серебром, он прочертил плавную дугу сверху-вниз и оставил на моей спину длинный надрез прямо по линии позвоночника.

Я размахнулся, но и на этот раз топор не нашел своей цели. Он перевесил, и я вновь хлопнулся на колени, ощущая, как горячая кровь струится со спины вниз по телу.

Я хотел крикнуть что-то вроде «Выйди и сражайся с честью!», но потом благоразумно передумал. Во-первых, я точно знал, что мой противник не клюнет на такой простой фокус, а во-вторых, сейчас лучше притаиться и обратить его же преимущество против него самого. Надеюсь, он не видит во тьме…

Лишь с легким шорохом, едва перекрывающим шум ветра в далеких стенах, я с опаской сделал два шага влево и один вперед, а затем закрыл глаза и обратился в слух. Я пытался нашарить своего оппонента, услышать его шаги или хотя бы дыхание, однако стук собственной крови в ушах и жуткая боль мешали мне сосредоточиться. Я понял: еще одна такая же атака, и мне конец.

Что делать? Преимущество противника казалось неоспоримым. Во тьме он ориентировался намного лучше меня, а удары его клинка были точными и быстрыми — я в любом случае не смогу отразить следующий. И еще эта исчезнувшая тень! Магия?

Стиснув зубы, я резко выдохнул и поднялся на ноги, подбрасывая топор вверх, чтобы удобнее перехватить его целой рукой. Широко расставив ноги, я напрягся и приготовился к атаке.

На этот раз Тень допустила ошибку. Вместо того, чтобы зайти со спины и сделать победу гарантированной, он напал спереди. Магический серебряный блеск клинка показался лишь на доли секунды перед основным ударом, но я уже знал, что делать.

Из груди непроизвольно вырвался триумфальный крик.

Я ринулся вперед, из последних сил опуская топор на голову противника. Враг на мгновение замешкался — это стоило ему жизни.

Грозное оружие с треском раскроило череп человека, укутанного в темный плащ. Лезвия играючи разделили голову на две части и устремились дальше, разрубая беднягу на две равные части. Обе со стуком упали к моим ногам.

Я с испугом отшатнулся, не веря своим глазам.

Тьма резко отступила, очертания трех ярких зеленых огней проступили на высоком потолке, и я на секунду зажмурился, чтобы дать привыкнуть глазам к освещению, а когда открыл глаза…

— Ничего, — пораженно выдохнул я. Даже на топоре, который по-прежнему оставался в моей руке, не оказалось следов крови, будто все это вдруг стало неправдой, злой иллюзией, которую на меня напустил хозяин. Но до этого дня я не слышал, чтобы он был сведущ в магии!

Из-под земли внезапно вырвалось энергетическое щупальце желтого цвета. С резким хлестким звуком оно обвило мое запястье и рвануло вниз, заставляя рухнуть на колени. Раны, не пропавшие в отличие от всего остального, обожгли тело болью.

Не успел я замахнуться топором, чтобы обрубить путы (хотя знал, что это все равно бесполезно), как из пола вырвались еще два щупальца и крепко сплелись на втором запястье и шее. Они все сжимались, и все перед глазами стало приобретать темноватый оттенок. Лицо налилось кровью, дышать стало тяжко.

— И как он тебе? — позади раздался незнакомый мужской голос.

— Какая разница? — говорила женщина. — Неужели тебе не безразлично мое мнение, о великий господин? — каждое ее слово буквально сочилось ядом и ненавистью. Кажется, я где-то ее уже слышал…

— Не смей мне дерзить, гадина, — прошипели в ответ. — Я терплю тебя лишь потому, что ты приносишь мне деньги, мерзкое ты отродье канализационных крыс!

— Только деньги? Чего ж ты тогда мне запрещаешь уродовать тело шрамами, импотент несчастный? Думаешь, я забыла, как ты визжал от злости, когда я чуть не лишилась руки? Конечно, какому мужчине понравится насиловать калеку!

Наступила короткая пауза, а затем мужчина снова спросил:

— Что ты о нем думаешь?

— Бесполезная трата времени. Реакция как у ужа, только вылезшего из своей зимней норы, техники никакой, а ума меньше, чем у деревянной кочерыжки!

— М-м-м. Бегдар неплохо на нем заработал…

— Бегдар неплохо на нем заработал, потому что выпускал только против таких же тупых тварей. Там все его недостатки покрыли выносливость и сила — вот в чем причина, почему он еще жив, — а твои потные ладошки всегда тянулись к большим деньгам, такие водятся только на людских аренах.

Я застонал, от нехватки воздуха едва понимая, о чем они говорят.

— Отлично. Вот ты им займешься.

— Что? — вдруг оглушительно закричала женщина. — Ты совсем из ума выжил? У меня что, других дел нет?

— Я сказал: займешься! Хватит со мной пререкаться, мерзавка! Ты принадлежишь мне, девка, не забывай это!

— Не забуду, уж поверь. И когда-нибудь острие моей сабли окажется у тебя в черепе!

— Обучи его. А я, так уж и быть, со своей стороны забуду на время о некоторых твоих… ночных обязательствах. Только если он сможет биться, иначе — нет.

Его слова заставили женщину умерить пыл. Их разговор закончился, и я, понимая, что больше ничего не услышу, расслабился и впал в забытье.

Сколько раз я оказывался во тьме? Сколько раз лишался чувств, падал в обморок? Начиная с того первого дня, что я помню, когда очнулся в ледяной пустыне, сплошь залитой белым светом холодного солнца, пожалуй, уже тысячи раз. Нет уж, пора заканчивать подвергать свою голову таким тяжким испытаниям.

Задумавшись об этом, я вспомнил о последнем разговоре, звучавшем у меня в ушах. Кажется, кое-кто меня назвал тупым…

Передо мной, постепенно приобретая четкие очертания, медленно возникло знакомое лицо. Не мешкая, я рванулся вперед и схватил ее левой рукой за шею, надеясь сломать хребет, но девушка вдруг взяла и цапнула меня за палец.

— Ай! — от неожиданности я вскрикнул и одернул руку.

Она оскалилась, проводя языком по окровавленным губам.

— Вот так мы начинаем знакомство?

Я огляделся и с ужасом осознал, что нахожусь не в клетке, а в самой настоящей комнате. Пусть и не просторной, но зато освещенной обычным солнечным светом и без дребезжащих от подземных толчков железных решеток.

Спустя секунду я понял, что лежу на кровати совершенно голый.

— Где я?

Заметив, что я щурюсь от непривычно яркого света, девушка сделала пару шагов в сторону окна и задернула шторы, погружая нас в приятную полутьму.

— У меня нет никакого желания с тобой разговаривать, — прошипела она в ответ. — Одень на себя уже что-нибудь, и мы спустимся вниз. Пусть он сам с тобой объясняется. А потом, ради бога, отмойся!

Я поднялся и сел на край кровати, все еще не в силах прийти в себя. Неужели свобода?

— Даже не надейся, — будто прочитав мои мысли, моя собеседница качнула головой. — От того, что тебя подняли на пару десятков метров выше, свободы тебе все равно не видать.

Я украдкой бросил взгляд на окно. Не может все быть так просто.

— А если я попробую сбежать?

Она фыркнула и удалилась за дверь, показывая мне, что больше не скажет ни слова.

Я внимательно осмотрел себя. Многочисленные старые шрамы все еще отчетливо проступали красными полосами на контрастной бледной коже, но свежие раны (судя по ощущениям, проспал я не больше суток) уже зарубцевались и прекратили болеть. Даже с моим «бессмертием» они не могли затянуться так быстро.

«Маг!» — пришло мне в голову. Получается, мой новый хозяин — маг?

Я от досады едва не завыл. Если от прежнего олуха еще можно было попытаться ускользнуть, то даже от самого заносчивого и неумелого мага бежать бесполезно: могу поспорить, он уже нацепил на меня какой-нибудь невидимый ошейник!

— Дьявол!

И все мои зелья с другими не менее важными вещами бесследно пропали!

Я дернул себя за отросшую бороду, клочками росшую на щеках и подбородке, словно я страдал лишаем, и вздохнул. Просто не может одному человека так не везти!

Заметив висящее напротив квадратное зеркало, я взглянул на себя и пробурчал:

— Еще как может!

Натянув на себя заранее приготовленную для меня одежду, аккуратно сложенную на небольшом железном сундуке под окном, я вздохнул и толкнул плечом дверь, вываливаясь в большой темный коридор, освещенный тремя зелеными огнями на обоих стенах.

Меня уже ждали. Сверкнув изумрудными глазами, по которым гуляли темные блики пламени, девушка фыркнула. В ответ я недвусмысленно показал ей фигу, и мы стали спускаться вниз по винтовой лестнице.

Заметив до этого еще несколько разветвлений коридора, воздух в которых отливал синевой, я спросил:

— Это крыло ведь создано для таких, как мы, так? Отсюда не сбежишь.

— Верно. Сам додумался, или подсказали?

Я оскалился.

— Может, я и такой тупой, как ты и говорила, но несколько простых заклинаний барьера и сдерживающие лучи я различаю прекрасно. Без специального пропуска никто из нас не покинет это место, даже если все сгорит дотла. Хозяин не станет жить рядом со своими рабами, если не будет уверен в своей безопасности.

— Он, по крайней мере, лучше предыдущих, — тихо прошептала она.

— Может быть. Сколько здесь еще таких, как я?

Она молчала. Я чувствовал повисшее в воздухе напряжение, и был уверен, что она сомневается, стоит ли со мной говорить или нет. Наконец, она ответила:

— Раньше было много, теперь только мы вдвоем.

— Вот как. Что случилось?

— Слушай, — она вспыхнула, — хватит, а! Это тебе не допрос, и здесь ты имеешь не больше прав, чем тот пес, посаженный на цепь во дворе. Заткнись и топай ножками!

Я молча выслушал ее слова и решил промолчать. Нет, скорее даже не решал, а просто молчал. Усталость делала свое дело, и даже долгий сон никак не мог сгладить все пережитые мною «чудесные» дни. Я должен был выбраться, но понимал, что с каждой секундой задача усложняется. И вот теперь передо мной стоял выбор: победить мага (что, конечно, почти невозможно) или остаться здесь и сгнить на скотомогильнике, куда мое бездыханное тело притащат с арены. С моими способностями к схваткам этот день, боюсь, не так уж далек.

Мы спустились на первый этаж. Я уже готов был выйти в огромную гостиную, сплошь уставленную драгоценностями, от чего та сияла буквально как кусок стекла на жарком солнце, но моя спутница хлопнула меня по руке и ткнула пальцем в дверь с правой стороны.

Я пожал плечами и вошел туда первым.

Первое, что бросилось в глаза, — это невзрачность всей обстановки. Комната пусть и была в меру большой и имела три больших прямоугольных окна, однако солнечные лучи едва проникали внутрь, и зал утопал в серости и затхлости воздуха.

Старик (ему я бы дал лет пятьдесят-шестьдесят, но кто знает этих магов!) поднялся со стула и поправил воротничок своих богатых одежд, резко контрастирующих с их мрачным окружением.

Он напыщенно улыбнулся. На его каменном, застывшем словно маска лице будто пролегла трещина. Бледные тонкие губы неприятно покривились, и стали видны кончики идеально-белых, будто фарфоровых зубов.

Я глянул на него исподлобья, спиной ощущая, что он силен. Излишне худое, даже, пожалуй, тощее тело не выдавало в нем ни грамма воинственности, однако то, как он на меня смотрел, и красные вместо черных зрачки его глаз, говорили о том, что сил ему не занимать.

Прелестно, просто прелестно…

— А, вот и наши гости проснулись! — он пытался изобразить из себя добродетель.

Я задумчиво пожевал губу и прищурился.

— Почему арена, а не алхимия или иллюзии? Ведь так деньги добывать гораздо проще, нежели выкупать рабов у всяких забулдыг.

По пути сюда я думал, на кой же черт он вытащил меня из подземелий, ведь в его глазах я все тот же раб — ничего больше. В человечность я никогда не верил, и решил, что подобные ему люди любят манипулировать другими людьми. Он попросту надеялся, что я почувствую себя должным ему. Может быть, с другими невольниками, которые настолько привыкли к темноте и вечным издевательствам, что видели в нем настоящего спасителя и с охотой сражались на арене за мягкую постель и еду, это и срабатывало, но определенно не со мной. Я пообещал себе, что выберусь, а напоследок сломаю этому хмырю с бельмом на правом глазу нос.

— Что ж, — его лицо раздраженно дернулось, но слащавая противная улыбка с него не слезла, — сразу к делу, так?

Он сел за стол и жестом пригласил — или приказал? — нас присоединиться. Девушка без лишних размышлений хлопнулась на стул по правую руку от него, и я чуть погодя последовал ее примеру.

Маг выудил из своих обширных многослойных одеяний, висящих на нем как на скелете, маленький колокольчик, и воздух пронзили три коротких звонка, больно резавших уши.

Вторая дверь, ведущая, видимо, на кухню, потому что оттуда до нас доносился приятный аромат мяса и специй, отворилось. Несколько молоденьких служанок в черно-белых платьях с передниками тут же кинулись к нам и стали накрывать на стол, тщательно раскладывая столовые приборы.

Я внимательно наблюдал за их лицами. По тому, как они все время бросали испуганные взгляды на своего господина и дрожащими руками осторожно расправляли салфетки на скатерти, я еще раз убедился, что этому человеку доверять не стоит.

— Прошу, наслаждайся, — на тарелку передо мной шлепнулась приготовленная тушка голубя, пышущего жаром.

Сам он и пальцем не притронулся к своей еде, зато девушка сразу же схватила со стола нож и вилку и с жадностью приступила к потрошению дохлой птицы, изредка запивая все это дело красным как кровь вином, разлитым по бокалам.

— Итак, с чего бы начать?

— Где мои вещи? — особо не церемонясь, приступил я к разговору.

— Вещи?

— Да, вещи. Они были со мной, когда меня схватили и усадили в подземелье. Где они?

— К сожалению, не имею ни малейшего понятия, — маг развел руками. — Когда я выкупил тебя у Бегдара, он и словом не промолвился о твоих вещах.

Я глянул ему в глаза и понял, что он откровенно врет. Насмехается надо мной, зная, что я все равно ничего не могу сделать. Дьявол!

Я медленно выдохнул.

— Я так понимаю, мне все равно придется биться на арене, так?

— Естественно, — он согласно кивнул.

— Тогда не вижу смысла продолжать разговор, ничего ведь не изменилось. Хотя, постой-ка, — я поскреб ногтем лакированную поверхность стола, — кое-что все-таки стало другим. Теперь вместо человека, откровенно презиравшего меня и использовавшего в своих целях, мною владеет напыщенный индюк, считающий, что за мягкую постель и парочку дохлых птиц я буду лизать ему ноги. Я не спорю: Бегдар был той еще мразью и засранцем, но он хотя бы не скрывал своего ко мне отношения. Ты еще более гнусен, маг.

Я нагло улыбнулся, наблюдая, как мой собеседник меняется в лице. Девушка, сидящая рядом, прервалась. Ее губы расплылись в довольной усмешке, и я с удовлетворением понял, что приобрел если не друга, то союзника.

Переведя с нее взгляд на застывшего мага, я пожал плечами. Я ожидал всего: пыток, смерти или еще более чудовищного наказания, которое он может для меня придумать за такое оскорбление, однако чародей рывком поднялся со стула, едва не опрокинув его, и сказал:

— Надеюсь, ты еще… — его лицо дергалось, а пальцы сжались в кулак, — …изменишь свое мнение. Встретимся… потом. Талия, — он обратился к девушке, — проводи его в комнату и запри там. Я буду ждать тебя в саду.

С этими словами он стрелой вылетел за дверь и скрылся за углом, исчезая в полутьме гостиной.

Мы с девушкой переглянулись. Я довольно осклабился и хлебнул вина.

— Кажется, моя жизнь уже не будет такой радужной, да?

— Это еще мягко сказано. Но ты ему нужен. По крайней мере, до тех пор, пока не отработаешь потраченные на тебя деньги.

Решив не тратить времени зря, я занялся голубем.

— Мы с тобой теперь соперники.

— Но ты будешь меня учить, — когда она бросила встревоженный взгляд в мою сторону, я пожал плечами. — Просто невольно подслушал разговор.

— Верно. А теперь лучше заткнись. Вернись в свою комнату, там тебя уже ждет ванна. Отмойся, пахнет от тебя просто омерзительно!

Я ничуть не обиделся.

— Ну, семь месяцев под землей и шесть — на арене делают свое дело.

При упоминании о последней она едва заметно дрогнула. Ее взгляд затемнился, костяшки на пальцах побелели. Я стиснул зубы. Встав из-за стола, я поспешно удалился и последовал ее совету, оставив девушку тремя этажами ниже наедине со своими мыслями.

Остановился я у своей двери. Весь путь сюда я едва помню. Я много думал — к сожалению, совсем не по делу. Меня бесконечно радовала смена обстановки и особенно отсутствие затхлого запаха подземелий, сковывающего легкие и выбивающего из тебя всю надежду на спасение, однако свободы я не чувствовал ни толики.

— И как же мне выбраться?

Как и обещала Талия (странное имя, даже для «мутанта»), в комнате меня уже ждала ванна, до верху наполненная горячей водой, с поверхности которой тонкими прозрачными струйками шел пар. Рядом на подставке лежал огромный брус душистого мыла.

Против воли мои губы расплылись в довольной ухмылке. Прелестно, просто прелестно.

Скинув с себя одежду, я опустился в воду. Кожа тут же неприятно покраснела, ее защипало, будто обожгло огнем, но я закрыл глаза и заставил себя сдержаться, пока не привыкну к температуре.

— Проклятые боги Скадина, как я устал, — уже сквозь сон пробормотал я самому себе и прикрыл глаза, наслаждаясь короткой передышкой. Как сбежать, я буду думать завтра, а сейчас просто воспользуюсь обстановкой и отдохну.

Следующий день воистину мог стать одним из самых худших дней моей продолжительной жизни. С магом я больше не виделся, зато Талия, которую, видимо, не очень прельщала перспектива обучать меня бою, взялась за меня основательно.

Если для вас проснуться в собственной пылающей постели — ужас, то вы еще не знаете, на что способна злая женщина, стоит тебе оказаться у нее в руках.

Первым делом ее заинтересовало мое бессмертие. Естественно, про проклятие-дар я ей ничего не рассказал, однако пока я был в отключке, она успела присмотреться и удивилась моей скорой регенерации. Дошло до того, что Талия привязала меня к стулу и на пробу порезала мою спину на ремни. Боги, что за дурдом…

Перевязав мои раны, эта спятившая баба дала мне два часа на отдых, а потом потащила на задний двор.

Тот выглядел просто потрясающе.

Огромный зеленый лабиринт, стены которого по высоте превосходили человеческий рост раза в два, располагался позади не менее колоссального особняка. Без проводника я бы заблудился в веренице этих сумасшедших поворотов и тупиков, но даже с Талией нам понадобилось не меньше получаса, чтобы достигнуть прямоугольной тренировочной площадки, поросшей ровным зеленым газоном. Последний, между прочим, рос не везде: в нескольких местах вместо травы располагались большие лужи, наполненные отвратной зеленой жижей, от которой шел пар.

Как оказалось, моя слегка ускоренная регенерация сыграла на руку ее садистским наклонностям, и весь следующий день до самой поздней ночи она гоняла меня по всей площадке, не давая ни минуты отдыха.

Не сказать, что было сложно. В свои времена я еще и не так по горам лазил, однако под конец, когда я уже окончательно выбился из сил, и перед глазами то и дело мелькали бесконечные маятники и перекладины, я умудрился все шесть раз из шести провалиться в кислоту, опалив кожу и брови.

И знаете, что она мне сказала?

— Отлично. Теперь, когда мы узнали, на что ты способен, можем приступить к настоящим тренировкам. В комнате тебя ждет ванна, травы помогут быстрее заживить раны, и завтра уже будешь здоров.

Но все же из этих суток я кое-что для себя и уяснил. Может быть, мне все-таки повезло, что я здесь оказался, и дело вовсе не в комфорте собственной мягкой постели, а в возможностях. Мне не помешает научиться владеть оружием. В мире, полном людей, есть свои минусы, и мне не помешает обзавестись защитой.

Боги, я ведь совсем другим представлял свое возвращение домой!

— На арене главное совсем не владение оружием, — объясняла она мне на следующий день, когда я спросонья чесал голову и пытался понять, что вообще происходит. — Ну, это, конечно, тоже важно, ведь криворукому задохлику быстрее отрубят голову, чем заядлому головорезу, однако чего прежде всего требуют зрители?

— Голых девиц? — недовольно пробормотал я, ощущая, как вся кожа все еще горит от вчерашней тренировки.

Талия недовольно наморщила носик, и я усмехнулся. Не знаю, почему, но злить ее мне определенно нравилось.

— Зрелищ, тупица. На арену все прутся за зрелищами, и если ты выступил так, что у всех перехватило дыхание от восторга, то они могут потребовать твоей пощады.

— То есть я должен научиться кривляться на публику?

— Выживать, — поправила меня она.

— Плевать. Лучше скажи мне, где тебя такую откопали?

Ее лицо дрогнуло и стало пунцовым, издалека походя на большой такой помидор, и я не сдержал улыбку, за что тут же получил оплеуху.

— Если мне запретили тебя калечить, это еще не значит, что ты можешь обращаться со мной как с обычной деревенской бабой! Думаешь, я не отвечу?

— Думаю, что ответишь, за этим и говорю.

— Самоубийца.

— Всяко лучше, — пожал я плечами, и мы на несколько минут замолчали.

Талия первой нарушила молчание.

— Он мне сказал, что твой первый бой состоится через неделю.

— Прелестно, — безразлично ответил я. Девушка вздохнула.

— Ты не понимаешь? Никто не научится сражаться за одну неделю! Если тебе попадется противник, хотя бы равный тебе по силам, но знающий клинок, тебе не жить. Я-то, конечно, отделаюсь этим от лишних обязанностей и смогу отдохнуть, но хозяин потеряет деньги и будет злиться.

— Могу поспорить, в это время оказаться рядом с ним равносильно катастрофе.

Талия, закусив губу, кивнула. В ее глазах на один лишь миг проскользнула мрачная тень, но я не особо придал этому значения и больше погрузился в собственные мысли.

Значит, неделя. Только вчера я снова загорелся идеей сбежать и приготовился уже составлять план, а тут мне преподносят такой подарок. Она права: надо учиться. К сожалению, из-за коротких сроков я, могу поспорить, даже не успею спину разогнуть, не то что думать.

— Ладно. И что мы будем делать?

— Для начала надо выбрать оружие, хотя бы одно, и научить тебя им пользоваться. На всякий случай я покажу тебе несколько несложных приемов, которые со стороны выглядят красочно, и посмотрим, что выйдет.

Припомнив свой прошлый бой, я удивился:

— Разве на арене дают разрешение выбирать оружие заранее?

— Нет, — она кивнула, — но он не такой дурак, чтобы профукивать тебя в первом же бою. Именно он предложил мне так поступить, а еще назвал имя твое соперника.

— Ясно.

«А я уж думал, это ты обо мне так беспокоишься. Но, видимо, некоторые люди не такие, какими я мечтал их видеть», — проскользнула шальная мысль в моей голове.

— Что? — я заметил ее пристальный взгляд.

— Что? — она развела руками. — Я только что сказала, что у тебя все шансы на победу, и это все, что ты скажешь? «Ясно»? А хотя ладно, забудь, — Талия фыркнула. — Это ненадолго. Скоро ты исчезнешь так же, как и все остальные…

— Еще посмотрим, — мрачно заявил я.

Талия фыркнула. Посмотрев еще пару секунд на мое лицо, она неуверенно качнула головой и ткнула меня пальцем в лоб.

— Хорошенько же я тебя отделала, раз все мозги вытекли. Ты не выживешь.

«Еще посмотрим», — снова повторил я, но уже про себя.

После небольшого завтрака вдвоем, мы вновь вернулись на тренировочную площадку, однако на этот раз Талия не стала изнурять меня «бегом по лужам», и провели мы там вдвое меньше времени.

Не скажу, что ее радовало мое присутствие, скорее наоборот, но я заметил, что моя выносливость ее приятно удивляет. Хотя сам я ощущал себя так, будто по мне только что прошлось стадо гогодзунов — огромных каменных великанов, внешне походящих на горилл, поросших вместо шкуры твердыми кристаллами. С этими тварями в ледяной пустыне я встречался только дважды, и оба раза закончились для меня весьма трагично.

После несытного обеда в виде каких-то зеленых листьев, мы поднялись на шестой этаж. Он, к моему удивлению, представлял собой один единственный огромный зал. Семнадцать волшебных огней у потолка, имеющие необычный для них ярко-желтый цвет, хорошо освещали затемненное помещение, и из-за них десять огромных стрельчатых окон были задернуты плотными шторами.

Противоположная окнам стена оказалась заставленной высокими стойками с самым разнообразным оружием всех видов и форм. Я не имел ни малейшего представления о всем этом, даже не знал, что и как называется, а только видел, что его там воистину просто колоссальное количество.

Я пригляделся к деревянному полу, усыпанному тонким слоем песка и земли. В тех местах, где покрытия не было, виднелись широкие кровавые разводы.

— Ты умеешь пользоваться всем? — взволнованно спросил я.

— Большей частью.

Я кивнул, удивленный ее мастерством, и стал прохаживаться вдоль стены, осматривая порой диковинные оружия.

— Твоим противником будет Медведь Норгульф. Знаю, имечко еще то. Он сам с севера и в рабстве находится еще со времен своего девичества, зато топором машет будь здоров, так что против него ничего тяжелого лучше не брать: клин клином вышибают только в сказках.

— Предоставляешь мне выбор?

— Именно. Всегда лучше сражаться тем, что тебе нравится.

— Я бы предпочел лук и стрелы…

— Нельзя. Можешь взять кинжал и саблю, но не думаю, что смогу научить тебя ими пользоваться за одну неделю даже на уровне Норгульфа.

Я кивнул. Немного подумав, я спросил:

— Ты знаешь, где мои вещи?

— Нет. Чего ты к ним прицепился? Надеешься сбежать? — не дождавшись ответа, она раздраженно продолжила: — Забудь. Даже если ты убьешь меня, магия все равно останется, она тебе помешает.

— А если уничтожить хозяина?

Талия вздохнула.

— Тоже нет, я пыталась. Понимаешь, он связывает нас с собой какой-то штуковиной, — девушка с омерзением передернулась. — Пострадает он — пострадаем мы, а я не хочу умирать.

— Как и я, — вздохнув, я подумал и улыбнулся. — Всего два дня прошло, а ты уже относишься ко мне намного лучше.

— Это просто усталость. Ты меня окончательно достал. Выбирай оружие, и покончим уже с этой возней в навозе, Дон Жуан комнатный.

Кем был этот последний, я не знал, но решил зря ее не злить и последовал совету.

Я еще раз прошелся вдоль стоек, и мой взгляд остановился на паре странных клинков-кастетов. Я протянул к одному из них руку и сжал пальцы на удобной шероховатой рукояти, осматривая серебристые переливы дугообразного клинка, шедшего от края до края. Более того, еще два клинка немного уже выходили из концов рукояти и выпирали вперед, походя на рога какого-то животного.

— Как ими пользоваться? — спросил я, примеряя второй.

— Очень просто: бить. Разве так сложно догадаться? А теперь заткнись и становись в центр, сейчас я буду тебя избивать.

Пожав плечами, я послушался. Все следующие три часа я прилично отхватывал по лицу, и под конец оно представляло собой одно большое кровавое месиво. Зачем Талия это делала? Она говорила, что заставляет меня привыкать к боли, так как этот Норгульф любит уродовать рожи, но лично мне казалось, что ей это просто нравится.

Когда я доковылял до комнаты, то меня там уже снова ждала ванна с целебными травами, от который воняло так, что захватывало дух. Погрузившись в воду, я сразу уснул от усталости.

Проснулся я от того, что кто-то неустанно тарабанил меня костяшкой пальца по затылку.

Я разлепил глаза. Вытер со лба проступивший от неясных кошмаров пот и вздохнул: кожа моя теперь напоминала пропавший абрикос и сплошь покрылась глубокими морщинами, в которых при желании можно было спрятать целую золотую монету.

— Ну и видок у тебя! — недовольно проворчала Талия.

— Дьявол!

— Ха! Можешь не прикрываться: все, что надо, я уже рассмотрела.

Я стиснул зубы. Вылез из холодной как лед ванны и замотался в полотенце, пытаясь во тьме разглядеть ее лицо.

— Еще ведь даже не рассвет, что ты здесь делаешь?

Когда глаза немного привыкли к плохому освещению, я заметил, что девушка стоит передо мной в полном боевом снаряжении. Две одинаковые прекрасные сабли покоились в ножнах у нее на поясе, необычайно тонкая новехонькая кольчуга прикрывала изящное тело от бедер до самой шеи, слегка позвякивая при каждом движении, и острые серебряные шипы поблескивали во мраке на тонких перчатках без пальцев.

— Надеюсь, ты не меня собираешься бить?

— Жаль, но нет, — прошептала девушка в ответ. — Я бы позвала кого другого, но ты тут единственный человек, который все тут же не доложит хозяину.

— Он ведь сам когда-нибудь все узнает, я прав? — без лишних слов я стал одеваться. — Мы ведь не ягоды на поляну собирать идем.

— Узнает, позже. Будет злиться, но так надо.

— Ясно. Веди, куда надо, я хочу еще отдохнуть.

Украдкой мы спустились на первый этаж и вышли в гостиную. Скудности прислуги и охраны я никогда не удивлялся: в конце концов, наш хозяин — маг, способный одним щелчком пальцев создать вокруг себя огромный кратер, так что беспокоиться ему не приходилось.

Мы остановились у разветвлений большой главной лестницы, ведущей наверх, и перед нами расположилась чудовищно безвкусная композиция ростом с человеческий рост, подвешенная на стене. Представляла она собой нечто, созданное из множеств, рогов животных. Пожелтевшие от времени загнутые костяные образования складывались в единую непонятную картину чего-то страшного, настолько жуткого, что по спине пробежали мурашки.

Талия взглянула на меня и понимающе усмехнулась. Она протянула руку к рогам оленя и осторожно дернула их вниз за один конец.

— Как предсказуемо, — пробормотал я под нос, а сам запомнил, что она сделала: может, еще понадобится.

В глаза ударил свет парящего в воздухе огонька. Я на миг прищурился, а когда снова открыл глаза, то увидел еще одну старую и дряхлую лестницу, ведущую вниз. Я сжал пальцы в кулак. Интересно, что же находится там, внизу? Уж не собираются ли меня снова муштровать?

Я исподлобья посмотрел на миловидное личико Талии и вздохнул. Несомненно, она меня привлекала, а как же еще? Три сотни лет не быть с женщиной и не думать об этом — это верх суперсилы, так могут, пожалуй, только боги. Хотя и те знамениты своей неверностью супругам…

Задумавшись, я споткнулся и ударился затылком об низкий потолок.

— Тише! — тут же шикнула на меня девушка.

Лестница вскоре закончилась, и нос вновь забился неприятный затхлым воздухом, пропахшим смертью и подземными газами.

«Подземье!», — пронеслось у меня в голове.

— Так, — Талия остановилась и взглянула на меня. — Не задавай никаких вопросов, просто делай, что говорят, раз хочешь доказать, что не такой тупой, как я думаю. Что бы ни произошло, не вмешивайся, понял?

Я кивнул. Она протянула мне небольшую деревянную щепку, подпаленную по краям, и объяснила:

— Если будешь уверен, что я умру, сломай ее. Не раньше.

— Что мешает мне ее не ломать?

— Ничего, — она повернулась ко мне и заглянула в мои глаза. — Но будь уверен: я обязательно стану призраком и буду преследовать тебя в кошмарах.

Вздохнув, она протянула пальцы к ручке и толкнула дверь. Мы вошли внутрь.

Он был там. Тощий, как соломинка, и невероятно грязный, будто последние десять лет только и делал, что мерил собою все лужи по пути. Пленник был закован в огромные почерневшие цепи, которые при лучшем освещении отливали бы серебром, потому что из него-то они и сделаны.

Когда мы вошли, и дверь захлопнулась, пленник дрогнул. Длинные до самых плеч волосы, обратившиеся в безобразные патлы, дрогнули. Его голова медленно поднялась, и на лице, поросшем кустистой бородой, вспыхнули глаза.

Сложно сказать, какого они были цвета, но невероятная сила, таившаяся за ними, заставила меня вздрогнуть. Даже я, считавший, что все это глупость, на мгновение замер.

Губы пленника расплылись в довольной усмешке.

— О, ко мне снова гости! — голос слегка хрипел, но звучал живо и беззаботно, будто он сидел не на цепи, а находился у себя дома. — Проходите, господа дорогие, располагайтесь. Может, чайку? А, я же вспомнил, тут нет даже долбаного чая!

Талия поморщилась. Она неуверенно сделала шаг вперед, остановилась. Затем, вздохнув, продолжила ход и склонилась над пленником. Я видел, как она пыталась смотреть ему в глаза, но у нее не получилось, и девушка отвела взгляд, стиснув зубы.

— Да ладно, я не кусаюсь, — продолжал он болтать. — Ну, большую часть времени. А сейчас я едва сдерживаю себя, знаешь ли, от тебя так приятно пахнет, — пленник склонил голову, будто обдумывая слова. — Как от шницеля. Сыпануть бы еще перца, и-и-и…

Не сдержавшись, Талия коротко размахнулась и дала ему кулаком в глаз. Его голова дернулась, и я думал, что он сейчас окочурится от такого сильного удара (конечно, при своем-то весе!), однако пленник лишь рассмеялся, облизнув засохшие губы.

Я же предпочел просто смотреть, сгорая от любопытства.

— У, девушка, сдерживайте свои желания, я вас умоляю, — он склонил голову влево и впервые меня заметил. — Оп-па, а кто это с тобой, дорогуша? Что ж ты молчала, что не одна? Отлично! Зови старого пердуна и подружек — устроим оргию!

Он захихикал, за что еще раз получил в глаз. Я лишь улыбнулся, понимая, что этого человека не заткнет ничто.

— Фу, как грубо. Сходи на курсы преодоления гнева, говорят, помогает.

Талия потянулась рукой в карман брюк и вытащила оттуда маленький серебряный ключик. Пленник замер, в его глазах загорелись озорные огоньки.

— Что, снова? Не боишься хлопнуться личиком в грязь перед новым поклонником?

Он повернулся ко мне и подмигнул.

Девушка без лишних слов расстегнула на нем оковы и отошла на три шага назад. Он вытянула из ножен одну из сабель и кинула ему под ноги.

— Серьезно? — потирая запястья, мужчина убрал волосы назад и с недоумением воззрился на лежащее перед ним оружие. — Дай мне мой серп, женщина, я тебе головушку-то отсеку, не будь я… — он запнулся, смутился. — Кхм, это вам знать не обязательно.

— Бейся во всю силу, оборотень!

Оборотень? Подняв от удивления брови, я взглянул на «шута» другими глазами. Я никогда не слышал об оборотнях… Ну, может, и слышал, но в прошлой жизни, о которой я мало что помню.

— Если я буду биться во всю силу, девчонка, одной тебя мне не хватит, — фыркнув, он толкнул саблю ногой в ее сторону и развел руками. — Вот так уже более-менее честно.

Я думал, что она откажется, но Талия лишь сдержанно кивнула головой и подняла оружия, принимая боевую стойку. Она выглядела уверенно. Черт возьми, я даже знал, как прекрасно она сражается своими саблями, ведь я не раз становился жертвой ее ударов, однако нечто мне подсказывало, что этот сгорбленный ухмыляющийся оборотень умнет ее одной левой.

— Чур, ты первая! — хлопнул он в ладоши и тут же взвизгнул, когда девушка мгновенно сорвалась с места и ринулась на пленника, замахиваясь саблей.

Ее оружие прочертило идеальную серебристую дугу. Лезвие со свистом разрезало воздух. Оно устремилось к шее оборотня, и тот уже не мог уклониться, не успевал!

Я затаил дыхание. Я уже видел, как его обезглавленное тело падает на пол, но внезапно…

— Ай-яй, вот незадача!

Мы с Талией пораженно выдохнули. Мужчина все так же спокойно стоял на своем месте. Сначала я не понял, что произошло, а когда перевел взгляд на его руку, то просто опешил: он остановил летящую к его шее саблю двумя лишь пальцами.

— Ну что, продолжим мериться достоинствами или прекратим? Все так же хочешь считаться лучшей или будешь благоразумной и выберешь жизнь? Ну же Талия, решайся!

Девушка с криком развернулась и с полуоборота рубанула второй саблей сверху.

Пленник легко ушел от удара. Он отпустил ее первую саблю, легко, будто не его держали на цепях, перекатился вбок и резко выпрямился, выбрасывая вперед правую ногу. Все заняло меньше секунды, я даже не успевал следить за его движениями.

Талия рухнула на пол.

— Я знал, что ты сделаешь правильный выбор! Я никогда не сомневался в твоей способности проигрывать, девчонка… Ай, чтоб тебя черти задрали!

Из-за своей болтовни он не заметил, как дернулась ее рука. Острие сабли лишь коснулось его ноги, но этот маленький пустяковый порез доставит ему еще массу неудобств.

— Больно, между прочим!

Девушка оттолкнулась ногами от земли. Будто стрела, пущенная из лука, она бросилась вперед, выбрасывая обе сабли вперед, и ее скорость была настолько впечатляющей, что на долю секунды тело воительницы представляло из себя одно размытое пятно.

Я придвинулся чуть вперед, чтобы лучше разглядеть разыгравшееся сражение.

Пленник до последнего стоял на одном месте, а когда острия обеих сабель почти коснулись его носа, круто развернулся на пятках и замахнулся рукой, локтем попав ей в спину чуть выше поясницы.

Талия вскрикнула и снова рухнула на землю.

Я приготовился сломать щепку, но она крикнула:

— Нет!

— Слышал, что дама молвит? Нет, значит нет! Поехали дальше…

Он схватил ее за волосы. Она сопротивлялась, однако мужчина с той же легкостью подавил это сопротивление, пару раз ударив ее кулаком по носу, от чего ее лицо сразу же превратилось в одну огромную гематому, залитую кровью.

— Ох, ты не представляешь, как долго я мечтал это сделать! Больше, пожалуй, я мечтаю только повыть на луну и насрать на коврик этому старикашке-магу!

Он размахнулся, изо всех сил ударил ее свободной рукой по животу, а затем отбросил в сторону, впечатав ее спиной в твердую каменную стену.

Талия застонала, пытаясь прийти в себя.

— Не-а, не-а, даже не думай, девчонка. Я хоть человек и великодушный, и женщин люблю, а не дурак, — он запнулся, задумался, а потом затараторил: — Конечно, в некоторых случаях дураком лучше прикинуться, помогает. Жизнь спасает, знаешь ли, а еще… Ну ладно, сейчас не об этом.

Талия поднялась на четвереньки. Она сплюнула кровь и потянулась за саблей, валяющейся рядом, но он схватил ее за волосы и с размаху долбанул затылком об стену, выбивая дух.

— Эх, работа — мечта! Мне б только двери вышибать, да людей жалко. Голова-то, наверное, болит?

Мне бы вмешаться, но она же сама сказала, что не раньше, чем я буду уверен, что она умрет. Ну, пока она не умирала.

— Присоединишься? — обратился он ко мне. — Нет? И ладно.

В следующую секунду на моих глаза произошло чудо. Его тело внезапно раздулось, кости с хрустом стали деформироваться, и кожа поросла жесткой серебристой шерстью. Сейчас он представлял из себя настоящего оборотня — ни человека, ни волка. Он стоял на обеих ногах, колени выгнуты в обратную сторону, и огромная зубастая челюсть широко открылась, представляя из себя одну большую кровавую пропасть.

— Если не сбегу, то хоть пожру нормально, — прорычал грозный зверь и двинулся на девушку, но та успела доползти до своей сабли и полоснула его по животу.

Оборотень взвыл. Он отшатнулся, и девушка не стала упускать возможность победы.

Совершив стремительный рывок вперед, она с полуоборота рубанула наискось, и две серебряные сабли замелькали с удивительной скоростью, оставляя на теле оборотня десятки глубоких кровоточащих ран.

Потеряв преимущество, зверь продолжал отступать, прикрываясь руками.

Талия уверенно наступала. В глаза ей заливала кровь, правая нога хромала, но она продолжала идти вперед, и сабли пели в ее руках. Клинки пропали, вместо них я видел только короткие серебряные вспышки.

Я сглотнул. Глупо было тогда надеяться ее победить…

Девушка прижала монстра к стенке и замахнулась, готовая нанести смертельный удар. Ее рука пошла вперед, острие устремилось к его сердцу, и…

— Сюрприз! — взревел оборотень и одним взмахом мощной лапы отправил ее в противоположную сторону комнаты. — Думаешь, когда-нибудь станешь лучше меня? Я бы показал тебе средний палец, да он сейчас не разгибается.

— Ты обратился, — прохрипела она в ответ. — Так не честно!

— А ты вообще мутант, так что кто бы говорил! Сама-то не больно честно играешь, раз притащила с собой серебряную пыль. Думаешь, я ее не чую в воздухе? Она уже забилась в мои легкие, и они горят как стая гребаных фениксов на новый год! Давай, девчонка, связывай меня обратно, но я знаю: ты вернешься. Твоя гордыня выбила остатки твоего мозга, и когда-нибудь ты сдохнешь от моей руки!

Он поднял с земли ее саблю. За два больших шага зверь преодолел все разделяющие их расстояние и вонзил клинок в ее плечо, пригвоздив к земле как бабочку на иголку.

Пора заканчивать. Я мог бы подождать, пока ее убьют, но понимал, что без нее мне будет тяжко. Какой-никакой, а Талия все же мой учитель, она мне нужна.

Я разломал щепку пальцами, и вовремя: оборотень уже стиснул когти на ее шее, желая вскрыть ей глотку. Только деревяшка в моих руках с щелчком треснула, как неведомая сила подняла его вверх.

Его тело дрогнуло. За одну секунду он вновь обратился в человека и оказался у стены, где кандалы, будто живые, сплелись на его руках и ногах и защелкнулись.

Он рассмеялся.

— Я-то выживу. Я нужен этому озабоченному старикану для его опытов, а даже если и перестану — что с того? Меня просто так не убить. А вот вы — другое дело. Только перестанет он интересоваться боями, как вы уже станете трупами. Жизнерадостными такими скелетами с три руки под землей, о которых никто не вспомнит.

Я коротко кивнул. Осторожно обойдя пленника стороной, я подобрал с земли саблю, вынул еще одну из плеча упавшей в обморок Талии и закинул девушку на плечо, намереваясь оттащить ее в свою комнату и посмотреть, что можно сделать с ранами: думаю, ей бы не хотелось, чтобы хозяин прознал о нашем ночном визите в подземелье.

Прежде, чем я закрыл дверь, меня окликнули:

— Постой! Ты, я вижу, мужик с башкой на плечах и не думаешь тут сидеть и ждать, пока тебя прикончат. Соберешься бежать, прихвати меня с собой. У старикана намного больше слуг, чем ты можешь себе представить, и магия тоже не хухры-мухры.

— Хорошо.

— А я всего лишь скромный оборотень, — услышал я его бормотание, уже выходя на лестницу. — Сожрать там пару овечек, убить десяток-другой рыцарьков. Разве я много прошу? Нет. Нет! Вернуться, вернуться назад… Черт! Черт! Черт!

Даже несмотря на то, что весила Талия почти вдвое меньше меня, я едва дотащил ее до своей комнаты. Мы ввалились внутрь, я стянул с кровати простыни, уложил ее на матрас и зажег единственную лампу, стоящую на небольшом письменном столике в углу.

— Дьявол!

Талия застонала. Она попробовала поднять, но я осторожно хлопнул ее ладонью по лбу и уложил обратно.

— Легче позвать хозяина. В конце концов, маг он или нет? Тут одними швами не отделаться, — проворчал я под нос, и девушка тут же замотала головой, стиснув мою руку. — Ладно, ладно, обойдемся подручными средствами.

Я поднял лампу над головой и внимательно осмотрел ее тело, все заляпанное в крови. Больше всего меня волновала огромная рана в левом плече от сабли, так что я решил сначала разобраться с ней, а потом заняться многочисленными переломами и порезами.

Я вынул из ножен ее саблю. Стараясь как можно меньше ее шевелить, осторожно стянул с нее кольчугу, расстегнул плотный кожаный жилет и порезал тонкую льняную рубаху, пытаясь успокоить дрожь в руках. Даже мне, видевшем раны и похуже, было страшно: кроме себя, никого и никогда я больше не зашивал.

Разорвав простыни, я подложил кусок ткани под ее плечо. Я набрал немного воды из остывшей ванны, промыл рану. Я попытался остановить кровь, но та хлестала ручьем, и Талия дышала все медленнее и медленнее.

— Чтоб тебя волки съели! — выругался я и открутил стеклянную трубку от раны. — Сейчас будет жечь. Иди сюда…

Я бережно приподнял ее и обнял сзади, крепко стиснув ее в объятьях, чтобы она не вырывалась. Вздохнув, я резко прижал верхнюю часть лампы к ее ране.

Талия взвыла, но стерпела боль и застыла, пока я держал огонь рядом с ее кожей. То же самое пришлось повторить и сзади: сабля прошла насквозь.

— Надеюсь, я делаю, что надо, иначе руку придется отрубить.

Закончив с раной от оружия, я тщательно смыл кровь вокруг обожженной кожи, разорвал на лоскуты наволочку и перевязал плечо.

С переломами дело пошло легче: кости я вправлял сотни раз, причем самому себе! Я только надеялся, что срослись они действительно правильно, иначе у меня большие проблемы.

Я выловил из ванны большие листья целебной травы, разорвал их на части и сделал пару примочек. В итоге Талия стала представлять собой вполне себе жизнеспособную мумию, укутанную в окровавленные полотна.

Не совладав с усталостью, я сполз на пол и уснул.

— Эй! Эй, просыпайся, мать твою, и помоги мне выпутаться из этого балахона!

Вздохнув, я через силу разлепил глаза. Да здравствует новый день!

— Хорошо хоть хозяин за нами не следит, иначе бы точно приполз сюда и разорался, какого черта я делаю ночью в твоей конуре!

— Молчала бы лучше, раны снова откроются.

— Ты их что, не зашил?

— Нет, — я покачал головой и поднялся, пару раз зевнув. — Одну сквозную прижег, остальные были не такими глубокими.

— Ну ты и идиот! Повезло, что на мне все заживает, как на собаке, иначе бы точно окочурилась с такой-то заботой.

— Сама попросила с тобой пойти.

Талия фыркнула и снова дернулась.

— Давай, разматывай, помощник, блин!

Через час она уже спокойно сидела на кровати, вжавшись спиной в стену, и буравила меня взглядом. Вздохнув, я понял, что пора задавать вопросы.

— Кто это был?

— Оборотень, разве не видно?

— И ты не… — я махнул рукой.

— Нет, это не передается через укусы, только по крови.

— Кхм. Его держат здесь для опытов, это я уже понял, а зачем он тебе-то понадобился?

— Сделал кое-что, — так же коротко ответила Талия, не вдаваясь в подробности. Больше всего ее сейчас беспокоил ожог. — Вот и всыплет же мне старикан за это уродство!

Я стиснул зубы. Естественно, давно уже было понятно, что он ее держит не только ради боев на арене, и это заставляло мою душу гореть праведной яростью. Я надеялся, что хоть что-нибудь изменилось за триста лет. Как оказалось, нет…

— Как будешь с ним объясняться?

Девушка безразлично дернула плечом.

— Отделаюсь парой оплеух, да и все. В конце концов, у него есть магия, и на этот раз я согласна, чтобы он исправил это безобразие.

После недолгой паузы, когда мы оба молчали, глядя в окно, где уже маячило над горизонтом солнце, я сказал:

— Ты его не победишь. А если победишь, то нечестно, а это не то, чего ты хочешь, так ведь? Он намного сильнее, и дело вовсе не тренированности тела. Даже в таком состоянии он легко прижал тебя к стенке.

— Но я почти его достала!

Я усмехнулся.

— Нет. Думаешь, я ничего не вижу? Этот человек просто с тобой играл, как охотник играет с добычей. Ему ничего не стоило одним ударом размозжить тебе череп. Да даже без обращения двигался он в десятки раз быстрее и запросто мог тебя убить!

— Так почему не сделал этого? — громко спросила девушка.

— Думаю, ему просто скучно, а ты его веселишь.

— Брехня!

— Думай, как хочешь, я остановлюсь на своем. Как плечо?

Убрав растрепанные волосы назад, Талия пощупала перевязанную рану пальцами и поморщилась, что говорило само за себя.

— Как я выгляжу? — спросила она.

— Как гнилой помидор, лопнувший изнутри, — признался я.

— Черт! Если хозяин заметит…

— Оставайся здесь, а я пойду, потренируюсь, раз уж на то пошло. В конце концов, у меня бой меньше, чем через неделю!

Девушка согласно кивнула и медленно опустила голову на подушку, закрывая опухшие глаза. Я не упустил возможности съязвить:

— А еще тебе бы не помешало помыться!

С этими словами я вышел из комнаты и направился наверх, сжимая в руках мое новое оружие. Скоро ему предстоит хорошенько потрудиться, а мне — не подохнуть от лап великана-полукровки!

Неделя прошла на удивление быстро. Может быть, потому что я просиживал почти все время на тренировочной площадке, бесконечно упражняясь во владении клинками и оттачивая всего лишь несколько приемов с ними до полного автоматизма, а может, и потому что параллельно мне приходилось ухаживать за Талией, которая напрочь отказывалась обращаться еще к кому-либо и строила из себя гордое одиночество, изредка хлопаясь в обморок посреди занятия.

Все ее раны почти зажили, и хозяин так ничего и не узнал. С ним я не виделся, но однажды Талия проболталась, что он увидел-таки шрам от ожога и долго что-то втирал ей по обязанности, а потом залечил его магией. На вопрос, откуда он взялся, она ответила, что нечаянно упала в жаровню. Естественно, если бы он знал, что жаровни в его доме не было ни одной, он бы выявил подвох, однако все прошло на удивление гладко.

И вот я снова стою на арене. Подо мной шуршит горячий песок, обагренный кровью предыдущих соперников, одного из которых — обезглавленного — сейчас тащили прочь в большом мешке из-под картофеля.

Я обвел взглядом трибуны, но снова не смог разглядеть ни одного лица, и только блеск изумрудных глаз Талии во тьме подсказал мне, где они находятся.

Я покрепче стиснул рукояти «рогов оленя» и опустил плечи, разминая их перед боем.

Скоро все начнется…

 

ГЛАВА 3

Разве мог я себе представить, что будет так больно? Разве тогда, десять лет назад, когда я только отыскал путь домой, в мою голову приходило, что все мои страдания в ледяной пустыне — ничто по сравнению с тем, что мне еще предстоит пережить?

Я готов к смерти. Я распрощался со всем в своей жизни, я все потерял… Моя семья, мои друзья… Талия, Нелькон, Димерис, Шласс — все уже давно мертвы. Был ли я всему виной? Нет. Но я выжил, в отличие от них. Я выжил и шел дальше в полном одиночестве, ощущая, как пустота внутри становится все больше, как она разрастается и захватывает меня с головой, лишая души.

Я всегда умел выживать, и это стало моим проклятием. Когда все вокруг вдруг обратилось в прах, когда теплое солнце, о котором я раньше мог только мечтать, стало враждебным и отмеряло только дни, которые я провел в одиночестве, я сдался.

Я желал смерти, а та все не шла. Она будто в страхе бежала от меня, не в силах справиться с моей жаждой, а я все шел за ней попятам. Не важно, в скольких передрягах я бывал, я все равно выходил сухим из воды.

Даже когда подземные существа-гомункулы, слепленные из чистой черной магии, утащили меня в сердце своего темного царства и возложили на алтарь, готовясь принести в жертву своей кровожадной богине Гекате, я невероятным образом спасся и оказался в самом центре разыгравшегося сражения между служителями зла и доблестными гномами Нижних ярусов.

Пару раз я думал покончить с собой, но я слишком слаб для этого. Как и за три сотни лет в заточении я не решился наложить на себя руки, так не совершил я этого и теперь.

И смотрел, как стареют все те, кого я знаю. Десять лет прошло, а я ничуть не изменился, только шрамов стало несоизмеримо больше. За этот недолгий для бессмертных срок в Едином Королевстве успело смениться целых пять королей. Правительство погрязло во лжи, отчаянии и переворотах. Двадцатилетние парни, с которыми я повстречался в начале своего пути, уже заводили собственные семьи, нередко я видел их счастливыми, гуляющими вместе с детьми, и внутри меня все переворачивалось.

Нет, я не желал становиться смертным, не хотел погибнуть в старости в своей постели… Я хотел умереть. В бою или заколотый предательским ножом в спину — не важно. Я жаждал покоя, которого мне не могла предоставить жизнь.

Проводя свои последние годы в одиночестве в отдаленных пещерах, я превратился из человека в животное. Я разучился говорить, я стал жить лишь инстинктами убийцы, которые не раз спасали мне жизнь. Этим я отгородился от той душевной боли, что преследовала меня и пожирала мучительно и неумолимо.

Лишь воспоминания о друзьях, ставших мне настоящей семьей, позволяли единственной крупице человеческого разума в моей голове сохраниться и направлять меня в те недолгие моменты времени, когда мне приходилось встречаться с людьми.

Я — человек, потерявший все. Разве может быть хоть кто-то более жалок? Вместо того, чтобы жить дальше, я предпочел закрыться и страдать в одиночестве среди вечных снегов и диких животных.

Воспоминания грели меня и заставляли двигаться. Заставляли бросаться в бой, рисковать жизнью, но все — тщетно. Словно весь Скадин только и делал, что спасал мою шкуру против моей же воли.

Одно я помню лучше всего…

Этот короткий миг тишины и покоя, пропитанный теплотой, которая грела меня целый год и напоминала о потерянном, о предательстве и воскрешении, что довелось мне пережить, заставлял меня ходить по краю и держаться на самом краю пропасти.

Перед глазами у меня до сих пор стоит эта картина.

Мы сидели впятером у костра недалеко от Несма — небольшого портового городишки, до верху набитом преступниками всех мастей, — и ждали, пока бургомистр наберется-таки смелости и сделает заказ, либо направит сюда своих солдат и прогонит нас взашей.

Как обычно в такие теплые весенние вечера, когда прохладный ветер веет с юга, принося с собой соленый воздух двух морей, наша игра была в полном разгаре.

— Эй, ты опять жульничаешь! — хихикнув, ткнула гнома в бок Талия.

— Не, милсдарыня эльфийка, нету тут никаких жульничеств, — тот расплылся в самодовольной улыбке и покраснел как помидор, разводя руками. — Только ловкость рук и голова не плечах!

— Не гунди, Шласс! — встрял Димерис, уже в который раз прикладываясь к горлышку бутылки губами. — Все мы знаем, что ты тот еще жулик, так, ребятки? — все дружно закивали. — Так что давай, выворачивай рукава, мелкий ты пройдоха!

Шласс оскорбленно засопел, надувая губы как обиженная баба, и мы расхохотались. Талия снова ткнула его в бок, а когда гном попробовал увернуться, резко схватила того за рукав и дернула на себя. В воздух тут же полетела кучка засаленных карт.

— Ах ты, врун эдакий! — взревел Нелькон. — А ну, возвращай мою долю или я тебе сейчас голову-то оторву!

— А ты попробуй, — огрызнулся Шласс и с хохотом плюнул ему в глаз.

Огромный как медведь наемник сорвался с места и вцепился ему в шею, но мы успели оттащить его прежде, чем тот выбил дух из нашего наглого друга.

— Ну смотри, я еще с тебя спрошу, говнюк, — мстительно прошипел здоровяк, но все равно не сдержался и залился добродушным громким смехом, не в силах больше смотреть на эту красную рожу с маленькими черными глазенками, затуманенными третьей бутылкой вина за раз.

И в этот миг я посмотрел на нее. Ее лицо, так хорошо знакомое мне за долгие годы нашей жизни вместе, сияло. Я не мог противиться. Я знал, что сейчас мы всего лишь друзья, и помнил ее измену, но готов был простить, забыть, лишь бы она снова оказалась рядом. Особенно теперь, когда все наладилось, и во мне появилась тяга к жизни. Нормальной жизни. Кто знает, может, у нас и получится…

Заметив мой пристальный взгляд, Талия улыбнулась и прошептала одними губами:

— Прости. Я тебя люблю.

Я улыбнулся в ответ. Мое сердце трепетало в груди от радости и счастья, и я потянулся к ее руке, желая заключить в объятьях, пусть даже на нас смотрели сейчас наши друзья, но внезапно над нами пронеслась черная тень. А потом мир окрасился в алое…

— Август! — прозвучал в ушах испуганный крик Талии.

— Ложись! — с не меньшим ужасом заорал Нелькон, и мы бросились врассыпную, уходя от огромного огненного шара, несущегося с неба прямо на нас.

Я бросился к ней, хотел закрыть ее своим телом, однако судьба рассудила иначе. Прежде чем я смог добраться до Талии, раскаленный метеорит врезался прямо в центр костра, и прогремел взрыв.

И дальше — тьма.

Я не знаю, как я выжил. Я очнулся лишь минуты спустя, а все вокруг уже превратилось в пепел, и от моих друзей остались лишь обгоревшие остатки окровавленного тряпья, кучка воняющего дымом мяса и расплавленное оружие.

Я не мог поверить в то, что случилось. Я вновь остался один, и потеря моя была страшна, как и смерть тех, кто был мне дорог больше жизни. Я потерял все.

И я вспомнил про клятву, данную самому себе десять лет назад. Тогда я решил, что буду заботиться только о себе и никого не поставлю выше своей жизни, и нарушил этот обет. Что ж, теперь, я одинок, и клятва соблюдена.

Но я поклялся отомстить. И в один прекрасный день, когда я вновь вспомню о том, как стоял на холме, а вокруг в воздух поднимался черный дым, шедший от их изуродованных до неузнаваемости тел, я выйду на охоту. Я найду виновного и заставлю его страдать, заставлю наблюдать, как лишаю его всего самого дорогого, как уничтожаю его жизнь и оставляю от нее лишь прах, в который обратилась моя семья. Только потом, насытившись собственной злобой, я подарю ему быструю смерть.

Я клянусь.

* * *

— Эй, красавица, шевели-ка ты булками! — резкий хриплый голос заставил ее отвлечься от собственных мыслей и вернуться в реальность. — Мы с друзьями ждем наш эль уже битый час!

— Не гунди, Патаг, — фыркнула женщина в ответ, расставляя на тяжелом деревянном подносе большие кружки, полные пенного напитка, от которого несло душком. — Будешь меня торопить, и весь твой эль уйдет крысам в канаву.

Грузный мужчина добродушно рассмеялся, поглаживая длинную густую бороду, заплетенную в несколько тоненьких косичек.

— Да ладно тебе, девонька, я ж пошутил. Давай, неси это добро сюда, а мы уж с ним сами разберемся. И мясо тащи, да побольше. В долгу не останусь.

В подтверждение своих слов старый лесничий вытянул из-за пояса большой кожаный кошель, набитый звонкими монетами.

Поставив поднос на стол, женщина улыбнулась.

— Ты смотри, деньжатами тут не свети, отберут поди, будешь весь месяц опять морошкой питаться да водой запивать. Что я, не помню, что ли, как осенью дело было?

— Пф-ф-ф! — другой мужчина, немного помоложе, хлопнул своего друга по плечу. — Так тебя что, обокрали, что ли? А нам, старый пень, втирал, что все на девок просадил, хрыч ты языкастый!

— Ха! — встрял третий. — Так это он это, чтоб мы не насмехались. Небось, и в постели он то же полено, которых каждый день в своем лесу наблюдает.

Они втроем расхохотались еще громче, да и она не сдержалась, а вот Патаг обиженно надул губы и покраснел, от чего стал похож на настоящий раскаленный чугунок с бородой.

— Это я полено? Это я полено? Да я тебе это полено знаешь куда засуну?

— Не прокатит, старикан, силенок-то не хватит! — буркнул второй, и теперь уже вся таверна залилась смехом, заставляя лесничего краснеть все больше и больше.

— Да я!.. Да я!.. — он задохнулся. Бросив взгляд на все еще стоящую рядом женщину, он вдруг размахнулся и хлопнул ее ладонью чуть ниже поясницы, на что незамедлительно получил ответ в виде перевернутой пинты с элем на голове.

— Так уж и быть. Если извинишься, принесу вторую.

Патаг ошеломленно вытер глаза и выдавил:

— Прошу прощения, сударыня, сдурил.

Она довольно хмыкнула и пошла за еще одной кружкой спиртного.

— Э, а хоть за твой счет?

— Мечтай!

Примерно вот так вот проходили все ее дни. Эта таверна на самом краю света стала ее новым домом, и люди, живущие и работающие здесь, в отличие от населения других городов, отличались на редкость бескорыстным дружелюбием, хоть и грешили тоже… мягко сказать, нередко. Но это так, по мелочам.

Может быть, именно скудность обстановки и малая численность обитающих здесь людей делала это место таким прекрасным? Здесь каждый знал друг друга и готов был помочь, несмотря на часто вспыхивающие ссоры, которые, впрочем, почти всегда кончались здесь, в этом приятном месте, за кружечкой-другой ароматного спиртного, ходившего только здесь и в нескольких городах поблизости.

За столько лет гонений и испытаний, выпавших на ее душу, Селеста, наконец, нашла свой дом и была бесконечно счастлива, пусть и разносила целыми днями подносы, а потом драила полы и посуду, когда их кухарка отпрашивалась из-за болезни одного из шести ее сыновей.

Но женщина не жаловалась, даже наоборот: без таверны на краю света ей было некуда деваться. Именно из этого захудалого места, обдуваемого всеми северными ветрами, и состояла вся ее жизнь, а без него она казалась ей на редкость пустынной и пустой.

Без хвастовства, Селеста являлась самой красивой женщиной в этой небольшой деревушке и пользовалась большой популярностью среди мужчин, но каждый раз она отвергала их предложения стать парой. Почему? Ей уже почти тридцать, пора заводить семью, детей…

Селеста не раз думала об этом. Она понимала, что пора начинать к чему-то стремиться, однако не могла заставить себя полюбить, а мысль найти просто надежного мужчину и жить с ним без всяких чувств внушала ей невообразимый ужас.

В конце концов, она решила просто жить сегодняшним днем, и будь что будет. Она поняла, что это лучший выход, если не единственный возможный.

Вот уже пятый месяц она жила здесь. На свои сбережения купила небольшой домик у окраины деревни, подружилась с соседями. Все бы ничего, если бы однажды ее прошлое не дало о себе знать.

Вот почему так? Почему человек не может начать жизнь с чистого листа? Наверное, потому что бесконечная паутина связей, что опутывает его с самого рождения, никогда не пропадет. Наверное, единственный способ разорвать все отношения с прошлой жизнью — уничтожить все, что ты в ней приобрел, и плохое, и хорошее.

В то морозное утро женщина, как обычно, расставляла стулья и протирала мокрой тряпкой столы, заготавливая таверну к открытию и готовясь принять первого посетителя. Гедин, хозяин этого заведения, еще даже не проснулся, а Селеста уже топила огромный камин в зале и натаскала к нему дров. Она всегда любила побыть в одиночестве перед началом очередного тяжелого рабочего дня.

Закончив с поленьями, она умылась и причесалась, простояв несколько минут у небольшого зеркала, повешенного у стены, а потом выглянула на улицу.

Глаза мгновенно стали слезиться от жесткого холодного воздуха, и в волосах застряли снежинки. Сильный ветер ворвался в таверну, принося с собой свежесть, и когда она попыталась закрыть дверь, возмущенно толкнул ее в живот, распахивая ту настежь.

Едва захлопнув дверь, Селеста вздохнула. Погода становилась все хуже, и, судя по всему, сегодня наступил Долгий Очаг, означавший начало холодов и предвещавший суровую «зиму». В такое время редко кто вылезал из своего дома, и весь скот загоняли в специальные амбары, соединенные с жилищами или подземными ходами, или деревянными коридорами, по которым можно было спокойно пройти и не оказаться снесенным ураганным ветром.

А еще Долгий Очаг наводил на мысли о том, что сама таверна тоже закроется на долгое время, и почти все ее работники останутся здесь. Нет, не по принуждению, а по собственному желанию, так как в одиночестве сидеть дома тоже не так уж и весело. Пожалуй, только кухарка отправится домой, а это значит, что готовить и заботиться обо всем тоже придется ей, Селесте, да еще нескольким служанками-официанткам, которых заботливые отцы отправляли сюда поумерить девичий пыл.

Нередко в такие дни сюда стягивались и путники, волею судеб попавшие на край света в такое неудобное для походов время, да и некоторые жители тоже не отказывались от хорошей компании на следующий месяц (примерно столько длились здесь самые жестокие и смертельные холода) и пинтой-другой эля перед камином.

Осталось только заготовить запасы, иначе здесь просто не выжить.

На то время, что провела здесь Селеста, Долгий Очаг начинался уже в третий раз. Нет, он не зависел от времени года, и только проклятые боги Скадина решали, когда насылать свои бури на землю.

Ступеньки тихо заскрипели.

Селеста обернулась и тепло улыбнулась спускающемуся вниз хромому Гедину, старику в уже достаточно преклонном возрасте: в семьдесят лет жители куда более теплых мест уже собирались в мир иной, а уж что говорить про край света, где даже слюна мерзла во рту в особо «прекрасные» дни?

— А, девочка, ты уже на ногах, — хмыкнул он. — Могла бы и выспаться, Долгий Очаг — не время для уставших. Ха! А если так, я могу тебя и отпустить, ты хорошо потрудилась за эти несколько месяцев. Эх, еще б все такие были, как ты, цены б вам не было! Ну как, идешь домой?

— Не, я лучше останусь, — ответила она, вздрогнув при одной мысли о том, что застрянет в своей одинокой норе на целый месяц. — Когда мне сходить к Теркеру?

— Успеется, — он подошел к стойке и выудил из-под нее бутылочку вина, приглядываясь к цвету напитка. — Хм, что-то я такого не помню. Ну, да ладно, опохмелиться сойдет.

— Погоди-погоди. Ты что, сам собираешься к нему идти? Но тебе же нельзя много ходить!

— Ха! — фыркнул Гедин, прикладываясь к бутылке. — Спасибо за беспокойство, но я и сам прекрасно знаю, что мне можно. И видят боги, я бы сам отправился к этому мошеннику, вот только сраные кости снова ноют так, будто на мне всю ночь ездили йети!

— Но тогда?..

— Перестань кудахтать надо мной, девочка! Я еще не окончательно выжил из ума, и кое-что да помню. Все будет в порядке, готовься селить гостей, моя дорогая, обо всем другом я позабочусь сам. Дай только допью эту чудесную бутылочку Шотена…

Пожав плечами, Селеста взяла связку ключей из шкафчика на кухне и поднялась наверх. Пройдя вдоль длинного коридора, женщина открыла последнюю дверь, взяла в охапку несколько комплектов недавно постиранного постельного белья и стала разносить их по комнатам, проверяя, все ли в порядке, и нет ли в стенах прогрызенных мышами дыр, через которые холодный воздух с улицы мог бы задувать внутрь: здешние заморозки нередко оставались незамеченными в течение дня, зато ночью обретали особую силу, из-за чего гости могли заболеть или, еще хуже, запросто отправиться в мир иной.

Да, смерть от мороза не была здесь такой уж редкостью, но со временем можно ко всему привыкнуть, и Селеста, коренная уроженка теплых стран, теперь даже не замечала сухого ледяного воздуха, от которого по началу все время пыталась скрыться за бесконечными шарфами.

Закончив прибирать последнюю комнату, она села на стул и решила немного передохнуть, вглядываясь в набирающую силу белую метель, гуляющую за окном.

Постепенно шум внизу нарастал, и она слышала, как хлопают дверьми молоденькие официантки, разнося еду и выпивку по столам. В такие дни народ предпочитал напиваться, а потом просыпаться в теплой постели, по доброте душевной дотащенные до комнаты Селестой или старым Гедином. Действительно, а что еще делать, если не пить?

Но внезапно к шуму толпы прибавился и какой-то неясный скрежет опускающейся и поднимающейся дверцы подвала, где Гедин хранил запасы на месяц Долгого Очага. Чтобы прокормить такую толпу, требовалось невероятно много всякого съестного, а вопрос с хранением запросто решала за людей суровая погода, за ночь замораживающая всякое мясо. Правда, после такого не все продукты сохраняли былой вкус, однако и к этому люди тоже привыкли.

Вздохнув, Селеста поднялась со стула. Она решила, что Гедин-таки не послушал ее и сам пошел по лавкам, закупая все необходимое. Поворчав немного, женщина спустилась вниз.

— Здарова, Селеста! — приветственно махнул ей рукой Патаг, умостившись со своей неспокойной компанией у дальнего окна рядом с теплым камином. — Есть еще у вас место для нас четверых?

Она улыбнулась в ответ и звякнула связкой ключей.

— Зная твое предпочтение к спиртному и картам, припасла для вас самую большую!

— Эт хорошо, — он вдруг зарделся. — К нам еще кое-кто присоединится, ты не против?

Селеста фыркнула. Ну да, куда же на месяц и без подружек?

— Только не разворошите там все, я вас умоляю. После твоего прошлого захода, Патаг, мы целую неделю чинили разбитую стену!

— Заметано.

Перекинувшись еще парой фраз с посетителями (эта таверна была единственной во всей округе, так что все ее завсегдатаи прекрасно знали Селесту), женщина вышла через кухню к заднему выходу и встретила там Гедина, задумчиво вертевшего в руках увесистую ножку кабана.

— Упертый же ты старик! — укорила она его, когда Гедин ее заметил. — Я же сказала: сама все сделаю. Или, если так не хочется меня тревожить, послал бы Пайка, этот оболдуй только и делает, что в носу ковыряет да истребляет все наши запасы вина со скоростью света!

— Ха! Это точно, девочка… С этим не поспоришь. Однако ж я, как я тебе уже неоднократно говорил, еще не выжил из ума и никуда сам не ходил.

Селеста взглянула на открытый подвал и туши свежих убитый зверей, что еще лежали рядом, а потом взглянула на Гедина, молча задавая простой вопрос.

Прежде чем старик успел ответить, задняя дверь снова открылась, и на пороге вырос мрачный силуэт человека, укутанного в шубу из кошачьих шкур (в горах водились такие размером с приличных быков).

— Шесть, — хриплым голосом буркнул он и кинул на землю еще одного кабана.

Выдохнув сквозь стиснутые зубы, он устало потянул спину.

— Аквитлы, кабаны, козлы, два диких яка, несколько ведер зимних ягод, три ведра сухой коры, коренья и прочая лабуда — все как заказывали. Теперь давай мою плату, и распрощаемся еще на полгода.

— Ну, давай хоть руки пожмем, — предложил Гедин и тут же протянул свою, но мужчина с сомнением на нее посмотрел и покачал головой, давая понять, что это лишнее. — Кхм… Как хочешь. Вот твои стрелы и новые сапоги, — он выудил из шкафа два свертка: из одного выглядывали черные оперения стрел, а во втором лежала обувь.

— Зиму выдержат? — с сомнением спросил посетитель.

— Обижаешь! Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Нет, — он принял из его рук свертки. — Но в общем счете я знаю тебя только пять дней. Не привык доверять незнакомцам.

— Тьфу ты, парень! Я человек чести, вот она может это доказать. Иди-ка сюда, девочка! — Гедин схватил ее за локоть и подвел к мужчине.

Селеста нехотя подошла чуть ближе и полностью оказалась в тени великана. Она испуганно сглотнула и стиснула зубы, стараясь не выдать своего страха. Отыскав взглядом в полутьме таверны его глаза (остальное лицо скрывал теплый шерстяной шарф), она слабо кивнула.

Мужчина хмыкнул.

— Тогда до следующей встречи, Гедин.

— И тебе удачи. Я так полагаю, имени своего ты снова не назовешь?

Когда дверь снова хлопнула, и незнакомец скрылся в белой метели, старик недовольно цокнул языком.

— Немногословный, однако…

— Кто это был? — облегченно выдохнув, спросила Селеста.

— А, без понятия, — Гедин махнул рукой, устроившись на табурете и потирая замерзшие руки. — Пришел года два-три назад, живет в горах.

— В горах?

— Ага. И не пялься на меня так, девочка, я сам прекрасно знаю, что там даже йети дохнут, а у этих шкура-то потолще нашей. Живет и живет… Наведывается два раза в год сюда, тащит животину всякую или то, что я попрошу, а я ему плачу вещами. Вот и весь разговор.

— А может он врет? Может, ни в каких горах он не живет?

— Не, я ему верю. Веет, знаешь ли, от него какой-то силой, злом…

— Скорее животным душком, — недоверчиво фыркнула Селеста.

— И этим тоже. Ты-то тут недавно, не знаешь всего, — Гедин устало вздохнул. — Пока он не явился, на нас частенько ледяные великаны наезжали. Ну, знаешь ли, они живут по ту сторону Хребта. Много народу они загубили, пока вот этот странник в горах не поселился. Говорят, он их всех и того… прибил. Глупо, ясен перец, но с того дня ни одна из этих мразей больше здесь не появлялась. Из-за этого его и терпят…

— Еще бы его не терпеть.

Гедин дернул плечом и скорчил недовольную гримасу.

— Люди не любят жить рядом с тем, кого на знают, девочка. Особенно с тем, о ком ходят слухи.

— Какие?

— Разные! — старик вспыхнул. — Иди работай! Ишь, расселась тут, допытывается… Не знаешь, вот и не знай, крепче спать по ночам будешь.

С этими словами он поднялся и заковылял к залу, недовольно ворча под нос ругательства.

— Пайк, скотина! — донесся до нее рассерженный голос Гедина. — Чего расселся, дурья башка? Поднимай свою ленивую жопу и топай в подвал, хоть для чего-то твои мускулы сгодятся.

Селеста поправила прическу и пошла за ним, намереваясь немного умерить пыл хромоногого старика, припомнив, как в прошлый раз, напившись вусмерть, он едва не спалил всю таверну, решив немного «осветлить» свою жизнь.

Про странного посетителя она тут же забыла, погрузившись в пучину предзимнего беспокойства и кипящей работы, от которой голова шла кругом, и все мысли были заняты одними лишь подносами да бесконечной беготней от стойки и обратно.

Вспомнила она о сегодняшнем странном визите только после полуночи, когда уставшая свалилась на кровать в своей комнате и закрыла глаза, даже не расправляя постель.

Ей смутно казалось, что где-то раньше она слышала этот хриплый жесткий голос, отливавший твердой сталью, но вот где? За всю свою жизнь она побывала в стольких местах, что даже самый старый скиталец мог бы только позавидовать ее путешествиям, а уж сколько людей ей встречалось на этом пути — просто море!

Но ей почему-то смутно казалось, что именно этот человек сейчас для нее важнее всего. И так, ворочаясь с одного бока на другой, женщина и заснула, терзаемая сомнениями и пустыми догадками. Перед сном она пробормотала самой себе:

— Не важно. Долгий Очаг настал, теперь я здесь на целый месяц. Все равно не смогу его разыскать и спросить, кто он такой. А вообще… плевать!

Во сне ей вдруг припомнился кровавый рассвет трехлетней давности, когда она попала в передрягу близ Шаййена и нашла приют в доме тамошнего верховного мага. Как же его звали? Кажется, Нерт Однорукий. Нет, Однорукий вовсе не потому что он лишился руки, а потому что мог произносить заклинания, используя лишь одну руку, что не удавалось даже большинству архимагов.

Над Шаййеном тогда сгущались сумерки. Дуботрясы, тамошнее племя железных великанов, решило развязать войну с ранее дружественным городом, и на рассвете третьего дня весны, когда вода в реке разлилась и поглотила большую часть полей, они напали на Шаййен, вооружившись огромными дубинами размером с приличный старый дуб.

Большая часть населения тогда трудилась в полях, да и сам город особо не славился своей армией, так что великаны легко разломали городскую стену и учинили на оживленных улицах настоящую резню, не гнушаясь убивать и поедать даже детей.

С чего все началось, никто не знает. Говорят, в один момент все они просто сошли с ума и обратили свой кровожадный взор на единственное близлежащее селение людей — сам Шаййен, — однако споры насчет этого вспыхивали нередко. Например, другая часть страны сошлась на том, что какой-то злой маг захватил разум вождя племени и направил их на Нерта, горя желанием уничтожить конкурента. По крайней мере, они так думали…

Но Селеста была там в то утро. Она завтракала вместе с магом и его семьей на вершине Хрустальной Башни, главного творения Нерта, и против воли оказалась в самом центре развернувшейся драмы.

Она помнила, как пал Шаййен, она наблюдала за атакой великанов из самой высокой точки города и страдала от того, что не может ничего сделать. К счастью, у города был лучший защитник, о котором только могли мечтать люди, — Нерт, маг, победивший в честном бою сильнейшего чернокнижника всех времен (его имя благоразумно было стерто из истории и всех летописей) и одолевший в поединке самого Гонтлгирма, величайшего ледяного дракона Севера. И он бы принял участие в битве, если бы к ним не присоединилась еще одна весьма примечательная личность.

— Здрасьте! — гость радостно развел руки в объятьях, но никто из не шевельнулся. — Никто не хочет обнимашек? Ну и ладно, противные людишки, как же вы еще не сдохли-то от скуки?

— Ты еще кто? — Нерт вышел вперед, загораживая собой жену и двух своих детей.

— Ах, ну да, мы же еще не знакомы, — тощий мужчина, одетый в облегающий кожаный жилет, неприятно подчеркивающий его худобу, и не менее облегающие брюки, шутливо сделал реверанс, разведя в стороны края черного плаща. — У меня много имен в вашем мире, — делая ударение на «вашем», начал он, — но я предпочитаю зваться Ликаоном. К вашим услугам, милсдарь колдун.

Заметив Селесту, он мельком окинул женщину взглядом и, усмехнувшись, вульгарно ей подмигнул, а потом снова повернулся к магу.

— Итак, чем я могу помочь маэстро в час нужды?

— Ты знаешь заклинания? Можешь сражаться? — торопливо спросил Нерт.

— Я, знаете ли, добрый господин, странствующий чернокнижник и мастер порталов. Эй, ничего противозаконного! Я никогда не использовал некромантию и не занимался демонологией, всего лишь продавал простенькие талисманы и амулеты! Ну, там, сглаз отвадить…

— Отлично! Иди сюда и помоги мне поддержать заклинание, мастер порталов, и я обогащу тебя на десять лет вперед!

Не дожидаясь ответа, Нерт выбежал на балкон и воздел руки над головой, на ходу бормоча под нос магическую формулу Слова.

Селеста вздрогнула. Она чувствовала, как воздух накаляется от безумной мощи, шедшей от разгневанного мага, и решила отступить в сторону, лишь бы остаться в сознании и не упасть в обморок от эссенции чародейства, разливающейся вокруг.

— Ты поможешь, чернокнижник, или будешь стороне в стороне как трус?

— Я-то? — мастер порталов встрепенулся. — Я-то помогу… Так помогу, что у тебя задница взорвется от моей помощи!

— Осторожно! — закричала Несса, жена чародея, увидев, как незнакомец вытаскивает из-за пазухи кривой кинжал и стремительно подбирается со спины к Нерту.

«Действительно, — подумала Селеста, едва удерживаясь на ногах от непривычки. — Как он прошел через охрану? Если только они все уже не мертвы…».

Нежданный гость нанес подлый удар, но маг, до которого все-таки донеслось предостережение супруги, успел отскочить в сторону, так и не закончив творить волшбу.

— Подлец! — закричал он, вытягивая перед собой правый кулак, на безымянном пальце которого покоился волшебный перстень со странным черным камнем, изредка выбрасывающем синие искры. — Ты умрешь!

Одним взмахом мизинца он выбил из рук нападавшего кинжал, заодно и вывернув ему все пальцы.

— Едрить-колотить! — взвизгнул мастер порталов. — Ты хоть знаешь, как это больно? Чтоб тя черти задрали, мужик, а потом еще и Холхост вдобавок!

— Амнел, — до Селесты непонятным образом донесся шепот Нерта.

Камень на его перстне коротко вспыхнул, и чернота вокруг него стала стремительно распространяться в воздухе, создавая загадочный вихрь теней, водоворотом кружившихся вокруг чародея.

— Так и знал, что он у тебя! — победоносно воскликнул демонолог.

Он ринулся вперед, протягивая к Амнелу целую руку, но не успел: Нерт закончил творить заклинание и топнул ногой. Воздух вокруг него вздрогнул, и Однорукий отступил назад, давая магии закончить дело.

Мастер порталов остановился, будто уткнувшись носом в стену. Жилки на его лбу вздулись, капельки пота покрыли лицо от напряжения. Он попытался сделать еще шаг к своей цели, но внезапно из его глаз пошла кровь. Кожа съежилась, она стала слезать с его лица пластами и испаряться словно пар.

Селеста вскрикнула от ужаса. За несколько секунд человек превратился в груду ходящего фарша. Бедняга кричал в агонии. Любой бы на его месте уже умер, однако демонолог внезапно сделал еще шаг, заставляя Нерта в ужасе отступить.

— Неожиданно, да? — расхохотался живой мертвец, еще раз переставляя ноги.

— Невозможно… — только и успел выдохнуть один из величайших магов вселенной, прежде чем окровавленная рука без кожи схватила его за шею.

БАМ!

В стену башни врезался первый камень, брошенный великанами, и она пошатнулась. Осколки кладки посыпались с потолка. Один такой угодил в жену чародея и лишил ее чувств, а ударная волна отбросила двоих детей к стене, и вскоре их тоже завалило обломками.

— Я бы сказал, что мне жаль, — прорычал демонолог и жутко хихикнул, — но мне не жаль. Лгун, обманщик, вор, убийца, совсем не добрый маг и защитник обездоленных. Что ты скажешь на правду, Нерт? Что ты скажешь на правду?..

БАМ!

— И пусть никто не узнает, кто ты в истинном свете луны, но я вижу твою душу, волшебник, и она черна, как и моя. Встретимся в пекле, Нерт Однорукий, твоя семья тебя уже заждалась!

Селеста отлетела в сторону. Ее взор заполонила тьма, и последним, что она увидела, была ужасная картина того, как огромный серый оборотень одним махом вырывает нижнюю челюсть еще живого чародея и стягивает с трупа волшебный перстень, слизывая с вытянувшейся морды кровь.

Проснулась она в холодном поту, радуясь, что те ужасные времена уже прошли. Поднявшись с кровати и взглянув в окно, женщина обнаружила, что уже давно перевалило за полдень.

Она спустилась вниз. Зал, как это всегда бывало в зиму (здесь месяц после Долгого Очага называли именно так вне зависимости от того, какое сейчас стояло на улице время года), был полностью набит посетителями, и официантки мелькали то тут, то там, разнося заказы и еще успевая перемолвиться парой фраз с друзьями и знакомыми.

Селеста вздохнула и улыбнулась, решив как можно скорее приступить к работе, пока старик Гедин не поднялся с постели и не начал снова ворчать, грозясь всех выгнать отсюда взашей. Конечно, он только грозился это сделать. В один из долгих вечеров у камина после трудного рабочего дня они пропустили по кружке хорошего пива, и хромоногий хозяин таверны признался, что любит их всех как собственных детей и никогда бы никого не бросил. Вот только ворчать, к сожалению, он умел так, что даже мертвый бы поднялся из гроба и принялся драить полы, лишь бы Гедин замолчал.

Этот день прошел быстро, как и все следующие за ним. Любой бы завыл на ее месте от постоянного однообразия, и в первый свой такой месяц Селеста готова была выбраться наружу и погибнуть в метели, лишь бы хоть как-то изменить следующие двадцать четыре часа, но со временем и она привыкла, стараясь думать лишь настоящим и перестать занимать голову бесполезными мыслями.

И вот, наконец, метель за окном пошла на убыль и вовремя: все запасы в подвале уже подошли к концу, и в последний такой день они перешли на строгую диету из кореньев, от чего лица гостей приобрели мертвенно-бледный оттенок, и сами они стали бросаться друг на друга по самому пустяковому поводу. Дружба дружбой, а целый месяц наедине друг с другом в закрытом помещении кого хочешь сведет с ума.

В ту ночь Селеста едва доползла до дома. Руки ныли от постоянной работы, голова трещала от постоянных жалоб и нетерпеливых вопросов людей, желавших, наконец, выбраться наружу, да и сама она ужасно устала от одного и того же зрелища каждый проклятый день. Женщина надеялась, что боги дадут ей хотя бы месяца два передышки перед следующим Долгим Очагом, иначе она точно кого-нибудь убьет.

Едва преодолев тающие снежные сугробы, она ввалилась в свой дом и принялась разводить огонь в печи, едва отыскав более-менее сухие поленья, заранее припасенные ей перед холодами.

И только когда огонь затеплился, и по комнате загуляли темные блики пламени, Селеста вдруг заметила, что за ней из дальнего угла гостиной наблюдают чьи-то жуткие желтые глаза.

— Ради богов, не пугайся… — начал голос.

Женщина от ужаса вскрикнула и схватилась за кочергу, готовая защищаться.

— Ну вот, чтоб тебя черти драли, е-мое! — ругнулся мужчина, поудобнее устраиваясь на скрипящем деревянном стуле. — Я же просил, неужели так сложно послушаться? А хотя ладно, забудь, ничего этого не было. Я просто хотел спросить…

— Ты кто такой? Как ты сюда пробрался?

— Кхм… Мне отвечать по очереди или как? Могу наугад, могу вразброс. Правда, для последнего вопросов маловато, но ты не стесняйся, подкидывай еще!

Селеста запнулась от неожиданности.

— Лады, сударыня дама, так уж и быть, удовлетворю твое излишнее любопытство, — продолжали болтать «глаза». — Я лично добрый человек, которому срочно требуется помощь определенного вида. Нет, ты не думай, я не извращенец, насиловать не собираюсь…

— Что?

— Ну вот, ну вот, о чем я и говорил! Можешь не перебивать, а? — мужчина вздохнул и продолжил: — Итак, пошли дальше. Как я сюда пробрался? Очень просто: приподнял дверь за ручку, и замок открылся. Кстати, позови плотника, женщина, так ведь и до незваных посетителей дойти может! — он сделал паузу, прочищая горло. — А ты чего стоишь-то? Совести у меня нет, не бойся, но все равно как-то неудобно разговаривать с человеком, стоящим на ногах, и особенно если в руках у него раскаленная кочерга!

Нашарив левой рукой валяющийся рядом табурет, желтоглазый подтолкнул его к Селесте и призывно махнул рукой.

Женщина отрицательно мотнула головой, покрепче перехватывая кочергу.

— Сядь! — внезапно рявкнул незнакомец, и она против воли плюхнулась на деревянную сидушку. — Вот так-то лучше, — спокойно кивнул он. — Итак, Селеста, ты меня помнишь?

— Н-нет, — сглотнув, пробормотала она.

— Эх, что за времена? Неужели я настолько постарел, э? Что, хорошенькие дамы уже забывают меня после первой же встречи? Хотя ладно, молчи, вечно я слишком много болтаю. Знаю, пора от этого избавляться, но что ж поделаешь, харизма из меня так и прет. Наверное, поэтому я не могу относиться ко всему с должной серьезностью, — он вздохнул. — Держи. Может, хоть это освежит тебе память.

В воздухе мелькнуло нечто маленькое и круглое. Ойкнув, Селеста сложила ладони лодочкой, выронив кочергу, и едва поймала вещицу, прежде чем та упала на пол.

В ее руках оказался мужской перстень с удивительно глубоким черным камнем, внутри которого будто клубились мрачные тени.

В голове Селесты тут же вспыхнуло приснившееся ей месяц назад воспоминание о падении Шаййена и смерти Нерта Однорукого. Ее душу обуял страх. Если прямо перед ней сидит тот, кто убил одного из самых сильнейших магов человечества, то какова ее судьба? И зачем она ему вообще? Лишний свидетель? Тогда почему он сразу ее не убил, почему тянул так долго?

Тряхнув головой, она прогнала плохие мысли и решила выслушать «гостя».

— Поедим? — пока она рассматривала перстень, предложил оборотень.

— Нет, я уже ужинала.

— Ужин ужином, а ночные пожирунчики — дело святое, — совершенно спокойно фыркнул он и поднялся. — Я тут соизволил немного покопаться в твоих погребках, да и с собой кой-чего притащил, так что прошу на кухню. Ты не подумай, я не приказываю, но отказываться не вежливо.

Его глаза угрожающе сверкнули в полумраке комнаты, и Селесте ничего не оставалось, кроме как последовать за ним и сесть за стол перед приличной тарелкой съестного.

— Оно ведь холодное, — заметила женщина, по привычке поправляя вилку.

— Так и надо. Ешь, заодно и поговорим. Вернее, я буду говорить, а ты слушай и вникай. Я вовсе не хочу принуждать тебя делать что-то против воли. Скажем так, за сорок лет своей жизни я кое-что да понял и совершенно уверен: чтобы люди все сделали правильно, надо убедить их в выгодности дела.

— Вот как? Мы виделись в первый и последний раз уйму времени назад, и ты у меня на глазах убил хорошего человека! А еще!.. — женщина запнулась.

Желтоглазый поморщился, будто она ударила его по лицу.

— А еще я оборотень, да. И что?

— И что? Ты вырвал Нерту челюсть, и вся его семья погибла!

— Вот только не надо ля-ля! Его семья погибла не по моей вине, не я настроил великанов на разгром. Нерт сам виноват, во всем!

— О чем ты?

Гость вздохнул. Несколько секунд он молчал, елозя вилкой по своей тарелке и издавая такие противные звуки (в смысле, вилкой), что по спине бежали мурашки, а потом сказал:

— Этот камень, Амнел — вещь высшей силы. Могущество, скрытое в данной безделушке запросто может похерить весь мир и отправить его к Холхосту на закорки, и если перстнем завладеет такой дурак как, например, я, то готовьтесь к концу света. Я-то его сюда и притащил. Представь мое удивление, когда я просыпаюсь утром, а его нет! Отпущу кровавые подробности моего преследования, но я, в конце концов, узнал, что его украл некий Нерт. Узнаешь имечко?

— Я тебе все равно не верю.

— Ха! И правильно. Я сам всегда говорил, что доверять стоит только себе, однако ж от истины никуда не денешься: ваш добрый маг — вор и убийца, каких еще надо поискать. Всю свою славу этот лживый ублюдок отгрохал на могуществе Амнела, сам бы он даже чашку не склеил своими силами. В ваших глазах он выглядел героем, а сам за спиной своего народа строил козни и учинял беспорядки, лишь бы добиться еще большей власти. Сама посуди: если кто-то предотвратил войну, то кем он станет для людей?

— Героем, — тут же ответила Селеста, замечая, что съела уже целую половину своей порции, даже не заметив этого.

— Правильно. Но если «герой» сам эту войну и затеял, что тогда?

Она не ответила, пораженная тем, что самый взаправдашний сказочный оборотень ведет с ней простую человеческую беседу. Всего она могла ожидать от зверя, даже кишок, натянутых на шею, но чтобы так просто…

— Можешь не верить, но ты видела, на что способен этот камешек.

— Тогда почему он не смог остановить великанов? Почему не убил тебя?

— Просто я живучий, — расплылись в хищной улыбке губы оборотня. — Да и Нерт дебил, так что все в порядке. Полный потенциал Амнела раскроет лишь тот, кто знает, как им пользоваться, Нерт же едва не привел всех вас к огромной-огромной заднице. Ты ешь, ешь, полезно, а насчет фигуры не беспокойся, она у тебя итак отличная. Так бы и съел, только костями подавиться страшно.

Селеста напряглась, и это не скрылось от гостя.

— Не бойся, это я так шучу. Плоско, да? Моя жена всегда мне говорила, что пора браться за ум, а я ее не слушал. Теперь уж ничего не исправить…

— Так это Нерт спровоцировал великанов? — решила она вернуться к старой теме.

— Естественно, разве так сложно догадаться? Он бы и остановил их, и снова показал, насколько он герой, вот только тут вмешался я и вернул украденное.

— Мог бы вернуть и позже, — недовольно прошептала женщина. — Столько людей тогда погибло.

— За все приходится платить. Это и есть жизнь, — нашелся демонолог.

Она вздохнула, отодвигая тарелку с остатками еды в сторону.

— От меня-то ты чего хочешь?

— Да совсем немного, можешь не беспокоиться. Услуга за услугу, так сказать. Я спасаю твою шкуру, а ты уговариваешься некоего горного жителя, что приходит сюда раз в полгода — по глазенкам вижу, что узнаешь! — со мной поговорить.

— Почему же сам с ним не поговоришь? Я его даже не знаю!

— Ошибаешься. Но сейчас я тебе ничего говорить не собираюсь, так совсем не интересно. Итак, ты принимаешь мои условия?

— Нет! В конце концов, мне ничего не угрожает.

— Да? — он усмехнулся. — Значит, мужик с ножом, что стоит у тебя за спиной, пришел, наверное, за солью. Соль-то у тебя хоть есть? Что он, зря от Равнины сюда перся, что ли? Ай-яй-яй, нехорошо получается!

— Что?..

Она начала поворачивать голову, но уже сейчас заметила кривую тень у себя за спиной. Спина ее похолодела — он замахнулся.

— Придурок, однако. Видит же, что у меня глаза горят, так какого хера так подкрадываться? Плащ-невидимка все равно запахов не скрывает, дурень. В сторону!

Селеста решила не спорить и рухнула со стула на пол, прикрывая голову руками, и в тот же миг острие клинка чиркнуло в сантиметре от ее шеи, едва задев щеку.

— Ха!

Оборотень ударил по другому краю столешницы и резко вскочил на ноги, толкая ее вперед, так что острый угол деревянной поверхности угодил прямо в кадык нападавшему. Раздался короткий вскрик, убийца отшатнулся, но, надо отдать ему должное, быстро пришел в себя и решил сначала избавиться от более опасной цели, а потом покончить с женщиной, растянувшейся на полу.

— Знал бы, с кем связался… Скажу так: я тебе не завидую.

Убийца ринулся вперед. Молниеносным движением руки он направил свой кинжал в сердце мастера порталов, однако тот одним взмахом ладони отбил его клинок в сторону.

Селеста отползла в сторону, давая двум мужчинам закончить бой.

Женщина встала на четвереньки и подползла к двери. Она открыла ее и тут же чертыхнулась, стараясь шипеть как можно тише: на белом снегу вдали четко прорисовывались очертания еще двенадцати человек, одетых в белые шубы, и она бы их не заметила, если бы не скиталась в свободное время по горным хребтам, ведь там надо быть на чеку — каждый захочет отведать свежей человечины в голодный период.

— Вот же проклятье!

Она обернулась.

— Ради бога, не подавись, мне ее еще потом вытаскивать.

С этими словами Ликаон уклонился от подлого удара кинжалом сверху-вниз и сунул свой кулак прямо в рот убийцы, выбив пару зубов.

Тот, не ожидав такой наглости, выронил свой клинок и попробовал высвободиться, но все тщетно — в следующую секунду демонолог уже стоял над бьющимся в конвульсиях трупом, стискивая в лапе оторванный язык.

Селеста схватилась за живот, ее мутило.

— Это у тебя лицо бледное или я грибочков переел? — усмехнулся оборотень.

— Их там по меньшей мере дюжина, и они уже почти добрались до порога! — пробормотала в ответ женщина, хватая единственное, что хоть как-то подходило на роль оружия — кочергу.

— Значит, придется драться… Не смотри на меня так, дамочка, тебя я глотки рвать не заставляю. Перстень все еще у тебя?

— Да.

— Вот и отлично. Я надеюсь, у тебя есть задний выход. Эти засранцы к холодам не привыкли. Могу поспорить, они надеялись застать тебя в одиночестве и послали данного примечательного индивида, — он пихнул мертвеца носком сапога, — по-быстрому закончить дело. Я останусь, а ты иди в горы — погодка просто прелесть! — и разыщи мне этого долбаного горца. Заставь его прийти ко мне на помощь, он все поймет, когда увидит Амнел. Если он откажется… — он вздохнул. — Передай ему, чтобы шел к чертям собачьим и забрал этот проклятый камень вместе с собой! Я чую серебро в их железе, а это плохо для моего иммунитета. Он итак слабенький, а тут еще…

— Я не понимаю, кто их послал?

— Слишком много тупых вопросов, женщина! — фыркнул он, но потом ответил: — Без понятия. Они есть, и все тут. Ты или выживешь, или умрешь. А я точно сдохну без помощи. Вот, держи, — Ликаон стянул с трупа плащ и кинул его Селесте. — Натяни его, чтобы ничего не было видно, и иди. Он скроет тебя если не от холодов, то от стрел их арбалетов. Вот же хитромордые мрази! Чего расселась, твою мать? Вали отсюда, кому сказал! Кыш-кыш!

Она кивнула и выскочила наружу через заднюю дверь.

— Если повезет, — донесся до нее голос оборотня, — еще свидимся, Селеста. А если нет, значит, я сдох! Ну, или ты окочурилась.

Ликаон вздохнул и про себя усмехнулся. Ну что за дебильное однако же имя! Но делать нечего, пришлось же как-то назваться, а именно с этим именем у племен дальнего юга, где он впервые оказался, были связаны кое-какие поверья. Конечно, на руку сыграло и то, что он Волк (е-мое, именно Волк, никакой не оборотень!).

Позволив своей руке стать когтистой лапой, он дотронулся ей до сердца и закрыл глаза.

Как он устал. Если бы кто-нибудь знал, если бы кто-нибудь понял!

Но он снова одинок в этом чуждом для него мире. Люди видели в нем лишь проклятого оборотня, а кто не знал, тот принимал за шута, однако Йен по-другому не мог. Настоящим он становился только с той, которую любил, которая осталась в другой жизни, в другом мире, куда он так отчаянно хотел вернуться.

Вернувшись мыслями в свой последний день рядом с женой, он измученно улыбнулся. Он помнил, как сидел рядом с ней, и до сих пор он ощущал ее рядом с собой, и это помогало ему держаться.

Надо же! Кто мог подумать, что у последнего из их рода, самого безответственного и бесшабашного Волка всех времен и народов, будут дети? Интересно, как они выглядят? Он знал, что их двое — мальчик и девочка, — но даже не представлял, на кого они похожи больше, ведь пропал он раньше, чем они родились.

Проклятые боги Скадина, что же она о нем думает?! Что он в ужасе смылся от нее? Что он трус? Предатель? А вдруг она уже погибла или вышла замуж за другого?..

Заметив, что глаза начинают щипать, он смахнул навернувшиеся слезы со щек и тряхнул головой. Он вернется. Когда-нибудь он точно вернется или погибнет в попытке, а пока ему остается только засыпать, мечтая о прошлом.

— За тебя… И за наших детей.

Вытянув из-под складок плаща старый серп с потрепанной рукоятью, он проверил его на остроту и довольно цокнул языком, мрачно ухмыляясь. А теперь — прочь лишние мысли! Сейчас остаются лишь он и его жертвы.

Он подошел к окну и выглянул наружу.

— Придурки. Ножами махать умеют, а скрываться — нихрена! Помочь им, что ли? Эх…

Он толкнул дверь ногой и выбрался наружу, широко расставив руки в приветственном «жесте доброй воли». Йен довольно усмехнулся.

Он едва замечал их в снегу, его глаза болели от бесконечной белизны округи, но нюхом он чуял всех и каждого, кто притаился в засаде, готовясь нанести смертельный удар.

Стянув с себя плащ, Волк шутливо поклонился и только он раскрыл рот, чтобы съязвить, как в его плечо впился первый арбалетный болт. Раздробив кость, снаряд глубоко засел в его плоти, и яд от серебра (ну, никуда теперь от них не денешься, каждый дурак скупает этот дурацкий драгоценный металл как средство от нечистой силы. Помогает, конечно, но надо же и о других думать!) стал медленно распространяться по телу.

Он стиснул зубы, стараясь не взвыть от боли, и едва не хлопнулся в обморок. Надо дать Селесте больше времени — в этом его единственный шанс вернуться домой.

— Да ладно, пляшем дальше!..

Он смотрел, как дюжина тренированных убийц поднимается из снега, вынимая из ножен серебряные клинки, и понимал, что долго ему не продержаться.

Много раз он обманывал смерть, и последний омрачил его жизнь весьма неприятными болячками, сделавшими его много раз слабее. Теперь на кону все. Главное, чтобы план сработал…

— Ну что же, ребятки, я готов!

Первый удар пришел из тьмы. С любым другим жителем мира под солнцем этот трюк бы прокатил, но только не с ним. Как там говорила его дорогая женушка? Волки — самые подлые, самые мерзкие и самые хитрые существа на свете!

Чуть отклонившись вбок, Ликаон позволил оцарапать лезвием чужого меча свой бок и наигранно вскрикнул, падая на спину.

Из раны хлестала кровь. Она капала на белый снег и оставляла огромные алые разводы, медленно распространяющиеся все дальше.

Запах собственной крови заставил его прийти в себя.

Нападавшие, решив, что дело сделано, стали не торопясь сближаться, окружая его со всех сторон, и из круга вышел один из них, поднимая над головой меч.

— Твои глаза горят адским пламенем, — прошипел он сквозь зубы. — Я думал, с оборотнями сражаться намного интереснее. Жаль, что я ошибался.

— А мне-то как жаль, — вдруг усмехнулся раненый. — Ты, видно, главный в этом курятнике? Отлично, начнем с тебя. И рот прикрой, смотрится отвратно! Мне еще твою голову на шест насаживать…

Увернувшись от резкого — скорее, глупого порывистого — удара, мужчина взвился ввысь, размахиваясь серпом, и смертельный кривой росчерк заговоренной стали играючи снес нападавшему голову с плеч.

И тут началось просто нечто. Все оставшиеся одиннадцать убийц с криками бросились на единственного (но все еще живого!) Волка, который сейчас даже не мог призвать все свои силы, чтобы защититься.

Он кружился в диком танце смерти. Серп в его руке послушно исполнял приказы и стал продолжением его руки, разя врагов, хотя его хозяин понимал, что долго в таком состоянии попросту не протянет.

Двое погибли почти сразу.

Они бросились на него с двух сторон, отрезая пути к отступлению, и ударили в голову.

Едва увернувшись от их атаки, Ликаон стиснул зубы. Если бы здесь не было столько народу, и было больше места, то он бы точно сдох, однако убийцы, похоже, не особо заботились о командной работе и мешали друг другу, а длина их клинков не позволяла фехтовать в полную силу.

То ли дело его серп.

Легки движением кисти он подрубил одному сухожилия. С полуоборота отбил удар сверху, снова развернулся и вонзил кинжал, припрятанный в рукаве, в сердце очередного наемника.

Запах крови усиливался. Она лилась на землю, орошая ее багровыми цветками, и их аромат дурманил его разум. Он понимал, что бороться бесполезно. Расслабившись, он позволил безумной ярости подхватить себя и полностью отдался бою.

Сначала они погибали быстро. Кто-то падал с перерезанной глоткой, кто-то погибал от множества кровоточащих ран, но чем дольше длилась схватка, тем осторожнее они себя вели, и пространство, освободившееся после гибели почти половины их отряда, позволяло совершать обманные маневры.

Кроме того, не гнушались они пользоваться и небольшими арбалетами, и судя по тому, как силы его таяли прямо на глазах, маленькие стальные болты их были смазаны сильнодействующим ядом, который бы точно его убил, если бы не кровь Волка, все еще текущая в его жилах.

А еще кое-кто догадался использовать кинжалы…

Они теснили его к стене. Несмотря на его отчаянные попытки сопротивляться и забрать с собой на тот свет побольше народу, убийцы видели, как быстро он выдыхается.

— Сволочи, — прошипел сквозь зубы Ликаон.

Дыхание давно сбилось, мышцы болели. Он едва поднял серп выше, чтобы загородиться от сокрушительного удара молотом, и вжался спиной в холодную стену пустого дома.

Кольцо смыкалось. Если раньше в нем было его спасение, то теперь убийцы перегруппировались и изматывали его подобно хищному зверю, загнанному в угол.

Он понял, что пора выбираться.

— Сдохнуть сдохну, а просто так не дамся!..

Прикрыв голову руками, он отклонился от стены и ринулся вперед — прямо на клинки. Он чувствовал, как посеребренная сталь впивается в его плоть и раздирает кожу, обжигая нутро, и взвыл. Из последних сил Ликаон оттолкнулся ногами от земли и прыгнул.

— Черт!

Толкнув одного из убийц, мужчина свалился на спину и тут же вскочил на ноги.

В боку больно кольнуло, и по телу разлился дикий холод. Он глянул вниз и ругнулся: прямо из груди торчала окровавленная рукоять кинжала.

Ликаон пошатнулся. Он взглянул на своих противников, взгляд его подернулся алой дымкой. Убийцы застыли в нерешительности, они не решались к нему подойти, опасаясь, что он делает вид, чтобы контратаковать.

Но Волк действительно погибал.

— Глупо как-то вышло… и совсем не круто… — вырвалось у него.

Ликаон вздрогнул и упал на холодный снег. Ледяной ветер хлестал его по лицу, но этого он уже не чувствовал. Он не мог пошевелиться, только смотрел на иссиня-черное северное небо, наблюдал за далекими серебряными звездами и проклинал богов за те испытания, что ему пришлось пережить.

— Нет, нет, нет!

Он перевалился на бок, попытался подняться и тут же почувствовал, как еще один клинок вонзается в его позвоночник, перерубая связь с ногами.

Матерый Волк взвыл от боли. Смерть уже жадно хватала его за ноги и тянула вниз, в свои владения, но Ликаон — а в прошлом Йен — отчаянно цеплялся за жизнь.

Еще раз меч стал терзать его плоть. Убийца, вонзив свой клинок в его сердце, прокрутил рукоять и отошел. Он знал, что после такого удара не выживет даже самый сильный оборотень, однако жертва снова дернулась и со стонами стала отползать в сторону.

— Убейте его, ну же!

Остатки банды приступили к своему кровавому делу. Они били, пинали и разили «мертвеца» мечами, однако оборотень упорно продолжал ползти вперед, и спина его, утыканная десятком клинков подобно спине дикобраза, вздрагивала от стонов и безумного, продирающего до самых костей хохота.

Старый разбойник отшатнулся. Пот заливал его глаза, и он трясущимися от неподдельного ужаса руками уже перестал смахивать его со лба. Он не знал, что им делать, и предпочел отойти в сторону: интуиция спасала его не раз в темных подворотнях, и только благодаря ей он дожил до своих лет и остался в деле, и теперь она приказывала ему бежать.

Но он остался и смотрел, как тощее тело незнакомца, обратившееся в груду мяса и костей, скребет пальцами промерзшую землю и все ползет…

— Как это?.. Что за дьявол! — кричали остальные, и он не знал ответа.

Внезапно оборотень резко развернулся. Два его едва ли целых глаза вспыхнули желтым, и огромная когтистая лапа схватила одного из них, одним движением пальцев проломив череп жертвы как грецкий орех.

— Так просто я не дамся, — прохрипело чудовище, и запекшаяся кровь из его рта полилась вниз. — Даже не смейте убегать!

И они не побежали. Вопреки здравому смыслу и желанию выжить банда убийц и воров продолжала свои тщетные попытки убить монстра, пока тот не поднялся на ноги, и каждая их атака будто придавала последнему сил, питая его злобой и безумием.

— Но как же? Ведь серебро!

Старый разбойник попятился. Его заданием было убить женщину, что в прошлом году сбежала из замка его хозяина и убила его любимую наложницу, а вовсе не тягаться с… этим!

Схватив валяющийся на земле кинжал, старик развернулся и бросился прочь. И каждый крик ужаса, доносившийся из-за спины, заставлял его бежать все быстрее и быстрее, несмотря на назревающую вьюгу.

«В горы! — кричал его разум. — В горы! Туда он не поднимется, а снег заметет все следы!»

Когда окончательно выдохся из сил, он отыскал глазами место, где можно ненадолго скрыться, и припорошил шубу снегом, почти сливаясь с белым фоном горного хребта.

— Проклятье! — в отчаянии выругался старик. — Если бы еще не эти старые кости, я бы мог уже добраться до тракта!

Он прижал окровавленный меч к груди и пытался отдышаться после короткого забега. Ступни давно кровоточили, но ему было не до них: перед его глазами все еще стоял образ этого безумного хохочущего оборотня, утыканного мечами, и он боялся, что, покончив с остальными, зверь двинется вслед за ним.

— Я слышал, они могут учуять жертву за целую милю, — пробормотал он самому себе, кутаясь в теплую шубу. — Надеюсь, это не так…

Внезапно чей-то размытый силуэт мелькнул чуть ниже по склону горы, и старый разбойник притаился, затаив дыхание. Впервые за всю его долгую жизнь ему было страшно так, что тряслись поджилки.

Какого же было его облегчение, когда вместо кошмарного монстр он увидел женщину, медленно шагающую вверх по склону. Каждый шаг давался ей с трудом, но она уверенно шла вперед, кутаясь в странный плащ.

— Так это ж плащ-невидимка! — догадался старик, когда понял, что это его обманывают не глаза, а части тела женщины просто скрыты иллюзией.

Внутри него вдруг разбушевалась ярость.

Это она во всем виновата!

Спрыгнув с уступа, он ринулся вперед, занося для удара меч. Женщина заметила его только в самый последний момент. Она заградилась от него руками, вскрикнула, но старый разбойник с ревом вонзил меч в ее живот и прокрутил его в ране, чтобы быть уверенным, что она умрет.

Женщина свалилась на снег, заливая его своей кровью. Она лежала без движения, однако он видел, как судорожно вздымается ее грудь в порыве глотнуть еще хоть каплю живительного воздуха.

Убийца снова замахнулся, желая завершить начатое, и вдруг замер.

Он видел стрелу, глубоко засевшую в его груди, и человека, спускающегося с гор. А потом рухнул вниз и провалился во тьму.

Таков был конец Йорика Тени, самого старого из всех известных воров и убийц Ерифейма.

А зверь тем временем заканчивал свой кровавый пир. Сплошь пронзенный клинками с серебряным напылением и утыканный тяжелыми арбалетными болтами, в своем безумном помешательстве Ликаон убивал все живое, что видел перед собой. Из тех остатков банды убийц, что уже праздновали свою победу над одиноким оборотнем, лишенным возможности сражаться в полную силу, остался лишь один.

Выживший попытался сбежать, но израненный монстр легко догнал его двумя прыжками и одним движением непропорционально огромных когтистых лап разорвал его тело на две части.

Внутренности с отвратным хлюпаньем вывалились из трупа. Фыркнув, чудовище откинуло части тела в стороны. Оно пошатнулось. Свалившись в замерзшую лужу крови, Ликаон застонал, ощущая себя так, будто его засунули под пресс и стали без предупреждения сжимать его до нормальных размеров, дробя кости и плоть.

Он выдохся. Пелена боя спала с глаз, и невероятная боль вновь вернулась, пронзая его разум ледяными зазубренными кольями.

Он не знал, как еще терпит все это, как он еще остается живым, несмотря на множество смертельных ран, и хотел как можно быстрее закрыть глаза и уйти на покой, распрощавшись с жестоким миром.

Но его снова прервали.

Краем целого глаза он заметил, как кто-то подходит к нему слева. Высокий мужчина, закутанный в шубу, спускался с гор, и на руках у него лежало… тело?

— Хорошо выгляжу, да? — прохрипел он и закашлялся, сотрясаясь от сдавленных рыданий.

— Я бы так не сказал, — тон Августа не предвещал ничего хорошего. Остановившись рядом, он положил женщину на снег и выпрямился, сжимая в руках свой кинжал. — Она погибла из-за тебя. Ты послал ее ко мне!

— Я тебя умоляю, не мели чепухи, балбес. Ох, как же больно говорить…

— Так не говори, я итак все знаю.

— Пф! Ты туп как яйцо, а то вообще безмозглое! Ты думаешь, если бы не я, она бы была жива? Ошибаешься. Убийцы пришли за ней, а не за мной, и я, как видишь, не в лучшем… положении.

— Их мог подкупить ты, чтобы уговорить меня тебе помочь.

— Совсем дурак? Стал бы я сейчас валяться перед тобой в виде кучки полудохлого мяса, если бы это были мои люди? Можешь отвернуться, даже я… боюсь на себя сейчас смотреть, — он взял паузу, чтобы передохнуть, и продолжил: — Как я понял из их лепета, их подослал какой-то владелец замка из Ерифейма. Ее схватили по дороге сюда, и этот «хозяин» положил на нее глаз. А она сбежала. Прихватила с собой еще любимую наложницу данного господ… кха!.. В пути последнюю подстрелили, она погибла от ран. Охотники, что за ними гнались, скинули всю вину на нее. Вот и конец сказки.

— Ты хотел, чтобы она уговорила меня тебе помочь, так?

— Ага.

— Но почему именно она? Я ее даже не знаю!

— Ты так уверен? — Ликаон измученно улыбнулся. — Помнится, когда-то она жила под крылышком некого Карпина, рабовладельца и ярого борца с пиратами. И звали ее…

— Марилька! — изумленно выдохнул Август, присаживаясь рядом. Дрожащими пальцами он откинул с лица женщины слипшиеся от пота и крови пряди и стиснул зубы. — И вот я хороню еще одного друга…

— Ты еще расплачься, идиот. Она бы погибла так и так, бессмысленно тратить время на самотерзания, особенно для такого дебила как ты. Просрал все, просрал всех, а теперь строит из себя мученика и тарится в долбаных горах, а еще отказывается выполнить мою единственную просьбу!

Ликаон отхаркнул кровь, скопившуюся в гортани.

— Единственную просьбу? — вспыхнул Август. — Ты просишь открыть расселину между мирами с помощью моей крови!

— А тебе что, сложно отлить мне пинту-другую?

— Нет! Ты хоть знаешь, что может случиться с миром после такого катаклизма?

— Плевать! — Волк сжал пальцы в кулак, подаваясь вперед. — Я хочу вернуться домой, ясно тебе? Я хочу увидеть жену, увидеть своих детей и жить своей жизнью! Ты хоть представляешь, что такое иметь семью, одинокий ты урод? Ты хоть знаешь, как мне больно при одной мысли о том, что мои дети остались без отца, хотя я все еще жив? А-а-а!..

Он прервался, хватаясь за развороченную грудь.

— Ничего ты не знаешь… — успокоившись, пробормотал он и закрыл глаза. — И если не хочешь мне помочь, то отлично. Если все, что я сделал для тебя, это пустой звук, то прекрасно! Тогда я сдохну здесь. Нет-нет, можешь не напрягаться, просто засыпь мой труп снегом или скорми его свиньям, мне без разницы.

— Ликаон…

— Йен. Меня зовут Йен, ясно тебе?

— Йен, — прочистив горло, сказал Август, — мне честно жаль, но я не могу…

— Заткнись. Ради бога заткнись и помоги мне спасти эту несчастную женщину. Сам-то ты снова не сможешь сделать нихрена!

— Она мертва…

— Молчи. Ты слышишь, как бьется ее сердце? А я слышу. И если бы ты был один, она бы точно погибла, но ей повезло, что кроме тебя, идиота, здесь есть еще и издыхающий Волк, способный передать ей остаток своих сил для заживления ран. Вытащи из меня это все!

— Ты не выдержишь.

— Выдержу! — рявкнул оборотень. — Я пережил одну смерть, и трижды оказывался на краю гибели, и сейчас выживу. Выдергивай, быстрее!

Кивнув, Август принялся вынимать из его тела клинки и болты, глубоко засевшие в ранах, и Ликаону оставалось только терпеть боль и проклинать этого человека, что стоит на пути к его семье.

Действительно, в нем была его последняя надежда, и только его кровь, бессмертная кровь, могла взаимодействовать с Амнелом и разорвать ткань миров для создания одного единственного портала прочь отсюда. Кроме него кандидатов больше не наблюдалось.

Попытавшись подняться, Ликаон вдруг ощутил слабость и стал падать на локтях, но Август успел его подхватить и поднял на ватные ноги, едва способные удержать тело в вертикальном положении.

— Поднеси меня к ее шее, ну же! — зашипел на него Волк.

— А она после этого не?..

Ликаон чуть не расхохотался.

— Разве тебе это важно? Она умирает, олух, и каждая секунда на счету.

Тот смутился и послушно опустил его рядом с лежащей в снегу женщиной, чья грудь уже почти не шевелилась. Волк стиснул зубы, стараясь не упасть в обморок, и подполз чуть ближе.

— Нет, не станет, — глухо ответил он переминающемуся с ноги на ногу Августу. — Она или выживет, или умрет.

Охотник вдруг осторожно положил руку ему на плечо.

— Спасибо, — тихо прошептал он, украдкой озираясь по сторонам: люди не могли не заметить жестокой схватки и сейчас, наверное, уже строчили доклад властям. — И мне действительно жаль.

Волк лишь фыркнул в ответ.

— Не жаль, — выдохнул он сквозь зубы. — Никому из вас не жаль, и я не требую. Не нужна мне ваша жалость… Я всегда был один, один и сдохну. Невелика беда для мира.

Выпустив клыки, Ликаон вздохнул. Он убрал с ее шеи налипшие волосы и осторожно куснул в шею, закрывая глаза. А потом вдохнул и замер, ощущая, как тускнеет в голове разум, и тело медленно погибает, освобождая его от уз плоти.

Перед смертью он ни о чем не думал. Он мог лишь радоваться тому, что сделал все, что только мог сделать, пусть и вышло все криво и до боли глупо. Он надеялся, что план сработает…

Йен Рейнгольц уснул в последний раз и больше никогда не проснулся.

 

ГЛАВА 4

Кто не задумывался о смерти? В конце концов, всем когда-нибудь настанет каюк, даже бессмертным, которые так и хвастают своей неуязвимостью. Все умрут, все умрет, и Смерть пожнет свои плоды, не взирая на то, как хорошо ты от нее прячешься.

Лично я побывал во многих странах. За свои сорок лет с копейкой лет я облазил какие только можно уголки света, и видел столько культур, что у любого историка сварились бы мозги, возьмись он описывать все мелочи верований нашего многочисленного народа.

Например, на Равнине чаще всего встречаются люди, верящие в Рай и Ад, в Господа и Дьявола, а чуть дальше на юге живут племена Тику, поклоняющиеся языческим богам-близнецам Рорку и Торку. Кажется, они представляли собой в их понимании день и ночь, добро и зло, и Тику делили абсолютно все вещи на принадлежность либо Рорку, либо Торку. Жизнь их была проста до крайности, и они выглядели… счастливыми? Нет. Скорее необремененными.

Я не спорю, они в чем-то правы. За последние лет пять-десять я много пересмотрел свои убеждения и сошелся на том, что добро и зло, светлое и темное все-таки существует, но они сплетаются между собой и порождают краски, о которых мы даже не могли мечтать. В веровании Тику оборотная сторона медали заключалась именно в этом порочном абсолюте, не раз становившимся камнем преткновения, из-за чего разгорались межплеменные войны, в ходе которых погибала треть всего населения южан.

Но разве церкви Равнины лучше? Да, они выглядят цивилизованными, но в свою очередь очень часто за словами священников стоит не вера в их бога, а корыстное желание обогатиться или заполучить над людьми власть, окутывая их паутиной лжи и обмана.

Если обычаи Тику можно открыто считать варварскими и устаревшими, то необычайный прогресс «Господа и Дьявола» заставляет меня только с печалью качать головой и наблюдать, как честные и добрые (впрочем, не всегда) люди жертвуют последнюю краюху хлеба церкви, надеясь на благословление и иллюзорную мечту «все станет лучше, надо только потерпеть» и «после смерти я попаду в Рай, где буду счастлив».

А инквизиция?

Я наблюдал за ними. Я слышал, как кричат от боли женщины, задыхаясь от дыма, идущего у них из-под ног, и видел изуродованных мужчин, которые едва выползали из темниц, угодив туда за обвинение в колдовстве, даже если они не умели читать!

А еще земля: почти все лорды и леди тех земель, желая захватить еще хотя бы один жухлый участок земли, использовали эту веру и уничтожали фермеров, освобождая тем самым желаемое.

Впрочем, вера всегда подразумевала кровь и обман. Я не могу отрицать, что нередко она спасает людей и помогает им жить дальше, но мое сердце каждый раз обливается кровью, когда я вижу, как это великолепное создание человеческого разума используется во вред.

Однако, что же все-таки есть смерть? Рай или Ад? Забвение или перерождение? Вечные муки или вечное молчание? Этот ответ мы получим только тогда, когда вздохнем в последний раз и погибнем.

Август, этот редкостный инфантильный дубень, всегда говорил, что умеет выживать. Я же сейчас скромно заявлю, что умею жить даже в смерти. Ну разве не прелестно?

И если нашего бессмертного великана с удивительно маленьким… мозгом частенько спасала удача, то я всегда полагался на свой ум и просто удивительное чувство юмора, не раз открывавшее мне замки на дверях и сердцах прекрасных дам. Ну, это я вру. Двери я обычно открываю ломом.

Однажды я уже был мертв, и вспоминаю тот миг предательства и смерти с дрожью в голосе, но тогда мне помогли вернуться даже против моей же воли, но теперь все изменилось: я остался один.

В первый раз я не помнил, что со мной происходило в тот год, когда мое тело по крупицам вбирало витавшие в воздухе осколки души, и теперь случилось то же самое. Сначала меня окутала тьма, полная боли и отчаяния, а потом все оказалось таким далеким, что мне стало все равно. Я просто отдался погибели и отпустил себя.

А потом очнулся. Нет, я не ожил — в конце концов, дважды такое счастье привалить не может, — а просто очнулся, ощущая, как прохладный ветер из открытого окна нежно обдувает лицо, и в глаза светит ненавистное — и такое прелестное, просто жуть! — солнце.

Значит, все сработало?

Мир передо мной зашатался. Я поднялся (при всем при этом я даже не чувствовал, что шевелю ногами!), прошел к стулу и сел, переводя взгляд на зеркало. Оттуда на меня смотрела Селеста — слегка потрепанная, с красными от бессонницы глазами и красивым, слегка опухшим лицом, но, тем не менее, живая.

— Ты… — она запнулась, откашлялась. — Ты меня слышишь?

— Да, — ответил я и вдруг понял, что не шевелю губами.

Женщина вздрогнула и поежилась, продолжая смотреть на себя в зеркало.

— Ты меня видишь?

Я попытался вздохнуть, однако и это у меня вышло только в ее мыслях.

— Вижу, вижу, не беспокойся. Кстати, застегни-ка ты пуговичку на груди, а? Я не спорю, тело у тебя прехорошенькое, но мне как-то неуютно. Я ж, получается, нахожусь сейчас в тебе и совсем не в том смысле, который бы предпочел!

Она стиснула кулаки, стараясь не возмутиться, но пуговичку застегнула.

— Во, так-то лучше, — я хихикнул. — Итак, девица, о чем хотели поговорить?

— Так значит, это правда…

— Агась, я туточки. А ты думала, я так легко сдохну? Нет, дорогуша, я к тебе привязался, да и извечная тьма меня чего-то не очень прельщает. Что, хочешь выгнать? Уверяю тебя, ничего не…

— Нет, — прервала она мою болтовню. — Наоборот, хотела поблагодарить за… все. Даже если это был твой подлый план, я все равно хочу сказать спасибо. И за то, что спас, и за то, что воскресил.

— Милочка, я не Господь Бог, я людей не воскрешаю. Хотя и тот, наверное, не особо старается… Перенаселение, знаешь ли, вся фигня. Но сейчас не об этом. Я просто пожертвовал остатками своей силы и заживил твои раны. Остальное твой организм довершил сам по себе.

Коротко кивнув, женщина вздохнула.

— А ты знал, что такое случится?

— Мог предположить.

Я заворочался. Непривычно как-то было понимать себя в качестве одного лишь голоса и мысли, без ног и рук. И, кажется, страшно. Черт, как же страшно!

Я застонал и попытался взять себя в руки. Что же, уже ничего не изменишь и придется привыкать. А еще можно захватить это тело и стать бабой, что мне тоже не очень-то нравилось. Да и как его захватить? До этих знаний я еще не дошел, так что решил освоиться по пути.

— Выходит, понадеялся на случай? — она слабо улыбнулась.

— Угу. Итак, дорогуша, что будем делать дальше? Например, можем отправится в Нара'трезим и завалиться в корчму «У кукушки», там делают просто прелестные ставки на бои. Я знаю там одного маленького махинатора, срубим бабла и будем бухать дни на пролет! Не жизнь, а малина!

— Нет. У меня есть идея получше, — ее улыбка стала еще шире.

Я тоже улыбнулся — по крайней мере, попытался поверить, что улыбаюсь, — а потом довольно рассмеялся.

— Я же говорил: по собственной воле все идет гораздо быстрее. Где наш Август?

— Спит.

Ее щеки вдруг покрылись румянцем. Я застонал еще громче.

— Блин, женщина, не обязательно было с ним спать, я же теперь с тобой… в тебе! Фу, фу, фу!

— Можешь не болтать хотя бы секунду?

— Не-а, не могу, это мой злой рок. Ничего, привыкнешь, а теперь поднимай свою — нашу! — задницу со стульчика и пошли мутузить этого старого интригана. А еще лучше взять его за… кхм, кое-что и отрезать!

Я еще никогда не чувствовал себя настолько беспомощным и бесполезным. Я ощущал себя просто ущербным, но спустя несколько секунд «новой» жизни вдруг понял, что четко могу ощущать ее эмоции, отдаленно слышать ее мысли и разделять свои с ней. Сначала это меня совсем не обрадовало, однако потом до меня дошло, насколько я соскучился по обычной душевной близости.

Я остался без тела. И я был рад. Примечательно, не так ли? Походу пора лечить свою больную головку…

* * *

Я всегда считал себя гением, однако сейчас эта моя гениальность перешла все границы. В первый же день я понял, что не зря выбрал своим «вместилищем» именно Селесту. Эта примечательная личность, как мне сразу показалось, прошла многое и многое преодолела, и я в этом убедился, как только она меня призвала из глубин своего разума и даже не удивилась.

Примечательно, не правда ли?

А проведя вместе с ней уже целых три дня и едва свыкаясь со своим нынешним состоянием, до меня, наконец, доперло, что у Селесты когда-то в прошлом уже был опыт общения с голосами в голове. Я уже думал, что она того, психованная, но потом нашарил в ее воспоминаниях месяц пленения в магических темницах Ерифейма, и все встало на свои места.

Днем мы обычно совершенствовались в общении друг с другом. Я несколько раз уже видел подобную технику, и нередко оба разума, запертые в одной голове, конфликтовали друг с другом за право владения телом, и один из них почти всегда растворялся в другом (то ись погибал), либо оба сходили с ума. У нас, кажется, все шло пока нормально…

За исключением того — ясен пень! — что каждую проклятую ночь женщина тыкалась носом в подушку и плакала. Она знала, что я рядом, и понимала, что я за ней наблюдаю (больше мне ничего не оставалось делать), но все равно не могла себя сдержать.

— Пресвятые помидоры, женщина! — не выдержал я в одну из таких «восхитительных» ночей. — Прекрати строить из себя хряка и плачь уже нормально, а! Я не знаю, что лучше слышать: твое это постоянное хрюканье или нормальные бабские слезы!

— П-прости, — пролепетала она в подушку.

Не знаю, зачем она разговаривала со мной вслух, ведь я итак слышал ее мысли, но решил, что лучше ее сейчас не трогать.

— Да ладно…

Если б я мог, я бы вздохнул. Она была разбита, я это чувствовал. Селеста едва держала себя в руках днем, и к ночи ее самообладание иссякало. Я хотел узнать, что с ней случилось, однако она не отвечала, и я подумал, что в ее мысли сейчас лучше не лезть, прошлый раз итак обошелся для нас двумя минутами «сурьезного» разговора.

Может быть, это все из-за меня? Или из-за того, что я сделал? Вполне вероятно, что она, как обычный человек, невольно корила себя за смерть той дюжины и еще одного.

И если бы я только мог, я бы ее утешил. Обнял бы, не знаю, и что-нибудь сказал. Сейчас же я первого сделать не мог, а второе казалось мне бесполезным, потому что она итак меня прекрасно слышала.

На следующую ночь я сдался. Мой разум итак трещал от бесконечной беготни между столиками и миленьким воркованием с посетителями, так что при свете луны я хотел отдохнуть, а не трястись от рыданий и вдаваться в депрессию.

— Так, хватит! — пожалуй, слишком резко прервал ее я. — Что случилось?

— Я… — Селеста шмыгнула носом. — Я не знаю.

— Чего? — не понял я.

— Не знаю! — вспыхнула женщина. — Просто не знаю, ясно тебе? Днем я чувствую себя как обычно, а когда остаюсь одна, то… — она запнулась. — Мне плохо.

— Это я и сам вижу прекрасно. Одно, дорогуша, ты забываешь: теперь ты не одна. Можешь считать это проклятием или даром одного дохлого Волка, а я теперь неотрывно связан с твоей больной головушкой. По крайней мере, на ближайшие лет пять.

— Пять? А что потом?

— Без понятия, — черт, как же я хотел хотя бы дернуть плечом или показать язык! — Я много думал о своем выборе, много чего изучал. В конце концов, не зря же я перешерстил всю башню магов Равнины и забабахал себе репутацию мастера порталов и чернокнижника, э? Думаю, наши разумы постепенно сливаются в единое целое — это природа, е-мое, и просто так она мирится с двумя головами на одном теле не будет! Если, конечно, это не мутант какой…

— Значит, через пять лет мы станем одним человеком? Как это возможно?

Я задумался. Заметил, что она, наконец, успокоилась и вытерла слезы со щек, и попытался ухмыльнуться. Дело сделано, однако!

— Еще б знать. Скорее всего мы просто сольемся. Этот процесс будет медленным и иногда мучительным — могу поспорить, посмотри на тебя сейчас кто другой, он бы точно счел тебя сбрендившей! Но я давно заметил, что именно такие истощающие и долгие вещи делают результат неожиданным. Время — клевая штука. И поразительно дурацкая.

— Это точно, — вздохнула Селеста.

Мы замолчали и просто смотрели в потолок. Я все еще не свыкся с тем, что теперь являюсь только голосом в ее голове, так что ощущал себя не в своей тарелке, убеждая себя, что все пройдет.

Скоро я увижу их. Конечно, сначала их надо найти, но разве ж это беда? С помощью магии можно творить и не такие штуки, а в последнем я себя за десять с лишним лет малость понатаскал.

— Расскажи что-нибудь, — вдруг попросила меня женщина, отбросив душное одеяло в сторону и сложив руки на животе.

— Чего? Я тебе что, сказочник, что ли, женщина?

— Нет, я не прошу тебя сочинять! Расскажи про свою жизнь, прошлую жизнь, к которой ты хочешь вернуться. Я… я ведь чувствую тебя, но только сверху. И столько крови… — она задохнулась, стараясь удержать мысли в порядке. — Тебе больно, я права? Почему? Что было в прошлом, Йен?

Я словно становился меньше с каждым словом. Ее вопросы с каждым разом все сильнее пронзали мое отсутствующее сердце, и я ответил:

— Дружба, предательство, смерть, любовь, тьма. Достаточно?

— Размыто.

На меня внезапно накатили воспоминания. Я полностью отдался этому потоку. Он подхватил меня и закинул в такие дали моего сознания, что я содрогнулся. Я никогда не считал себя жертвой и всегда недолюбливал людей, сетующих на свою судьбу, но сейчас мне вдруг стало так плохо, что если б я мог, я бы заплакал. Неожиданно, да?

Вдвойне неожиданностью для меня стало то, что Селеста снова зарыдала.

— Дебил! — воскликнул я, когда на меня наконец дошло происходящее. Черт, как я сам не догадался? Что за тупая башка, однако же! Придурок, долб!.. Кхм, опустим это плохое слово и продолжим дальше.

Я мгновенно спохватился и заставил себя отбросить плохие воспоминания в сторону. Пару секунд помедлив, я сконцентрировался и расслабился, ощущая, как спина Селесты перестает вздрагивать, и женщина медленно успокаивается, от усталости сразу же погружаясь в сон.

Что за чудеса, а? Теперь придется следить не только за ней, но и за собой тоже.

Еще одним минусом моего нынешнего состояния оказалось полное отсутствие потребности спать, и всю ночь я провел в размышлениях, стараясь не поддаваться эмоциям и дать женщине выспаться. Плохо я на нее влиял, однако, но я вообще уже привык, что меняю каждого человека, что становится мне ближе трех шагов, исключительно в темную сторону. Ну и что? Тьма — тоже сила, и люди порой забывают, что сила вообще не имеет предназначения, цвета. Только существа, использующие силу, могут выбирать между злом или добром.

Ладно, что-то я слишком уж поддался философствованию и запутался в собственных мыслях. Пора бы уже определиться со следующей целью и приступать к действию.

К сожалению, на следующую ночь Селесту снова прорвало на откровения.

— Семь лет назад я жила в Лоринде — ну, знаешь, небольшой портовый городок далеко на юге. Ты там был?

— Нет. Но слышал.

— Туго мне пришлось. Жарко там было как в пекле, а море рядом почти не давало о себе знать. Даже корабли там ходили редко: оно смердело помойкой, и мусор, плавающий в нем, мешал кораблям подойти к пристани. Представляешь?

— Представляешь, — с готовностью ответил я. — И что занесло тебя в эту дырень?

— А ты как думаешь? Бежала. Я хотела найти работу, а тут оказалось, что женщины в Лоринде — самый ходовой товар. Вот попала, да? А на корабле мне даже никто не сказал!

— Их подкупили, ясень пень.

— Вот и я так думаю, — кивнула Селеста, буравя взглядом потолок (черт, я даже с закрытыми глазами смогу описать на нем каждую царапину, во бред!). — Только я ногу поставила на причал, а меня сразу же скрутили и отправили на невольничий рынок.

— Встань, — прервал я ее, заметив, что она дрожит.

— Зачем?

— Хватит глупых вопросов, женщина, я просто хочу тебе помочь! Встань и иди, я просто жажду увидеть свою могилу.

Кивнув, Селеста поднялась с кровати. Она натянула на себя толстую теплую шубу, одела сапоги и вышла наружу, направляясь к горам. Там, у самого склона, нам открылся едва заметный вход внутрь, занесенный снегом.

Женщина, убедившись, что нас никто не видит, вошла внутрь и сразу же остановилась.

— Пришли, — ее голос слегка дрожал от холода.

Я замолчал. Я смотрел на большую горку промерзлой земли, где покоились мои убийцы, а потом перевел взгляд чуть выше.

— Иди вон туда, видишь? Там дует меньше, и тепло от земли поможет тебе согреться.

— Ты чувствуешь холод? — удивилась она, но совета все-таки послушалась.

— Естественно!

Умостившись в углу, мы еще крепче укутались в меха и вздохнули.

— Примечательно, не правда ли? Я сижу на кладбище четырнадцати трупов и разговариваю сама с собой, — Селеста хихикнула. — Кто бы увидел, сразу бы отправил отсюда вон!

Я фыркнул.

— Пить надо было меньше.

— Это да… Так зачем мы сюда пришли?

Я пару секунд промолчал, думая, что можно сказать (вернее, составляя мысль, так как кроме нее меня все равно никто не слышал).

— Видишь эту могилу?

— Да. Она же твоя.

— Вот. И я вижу. И знаешь, что я чувствую?

— Да, — снова сказала она.

— Черт! Ну никак с тобой не поговоришь! Ладно, короче, вот моя могила, там валяется мой бездыханный труп и отдыхает после сорока лет приличной жизни — заслужил. А что я? Я сижу тут с тобой и смотрю на этот «гроб» — кстати, могли бы хотя бы гроб отгрохать! — и ничего не чувствую. Я к чему: тело — всего лишь тело. Да, оно несомненно несет в себе просто огромнейший смысл, в нем и есть жизнь, однако оно по-прежнему остается одним большим мешком крови и костей. Если там с тобой…

— Я поняла, спасибо, — Селеста пожевала губу. — Но мне еще повезло. Я видела, как некоторых приносили в жертву прямо там — они поклонялись какой-то злой богине-ворону. О «кровавом орле» слышал?

— Еще бы.

— Так вот там было нечто похожее. Я молилась богам, чтобы меня миновала эта участь. Конечно, я бы скорее умерла, чем стала рабыней какой-нибудь похотливой свиньи, но так я умирать не хотела.

— Понимаю, — слушая завывания ветра снаружи ответил я. — И куда же ты попала?

— Сначала никуда. Я жила с другими рабами две недели, питалась червями и отбросами, и среди питья грязная сточная вода казалась мне настоящей амброзией. А потом меня отправили в бордель. Меня отмыли, накормили и относились лучше, чем когда я жила в подземельях, но все мы знали, какова моя судьба.

— Ты совсем не обязана…

— Нет, дослушай!

Все мое естество вздрогнуло от ее тона. Я ожидал, что сейчас на меня накатит волна отчаяния, однако ее не последовало. Вместо этого я почувствовал… смирение? Вот это уже интересно. И никаких тебе соплей!

— Их было много. Очень много. Наверное, в такие моменты начинаешь по-другому относиться к своей красоте… А еще они были разные: одни приносили с собой бутылку-другую вина, и оно помогало мне забыться, другие же оказывались настолько жестокими, что наутро я едва вылезала из постели, избитая до полусмерти. И каждый раз, день за днем…

— Хватит! Зачем все это? Зачем ты мне это рассказываешь?

— Я к тому, что у нас обоих есть свои демоны, так ведь? — Селеста улыбнулась. — Готов ли ты к тому, что вскоре мы станем единым целым, Йен Рейнгольц?

Я фыркнул.

— Пф! Вообще-то я должен был тебе это говорить.

— Ты спас меня, я тебе благодарна.

— Ох, остановись, я сейчас расплачусь, — недовольно проворчал я, и она вдруг рассмеялась. Я застонал. — Однажды наши демоны познакомятся, Селеста, и не сомневаюсь, они станцуют джангу в наших мозгах. Однажды. Но не сейчас.

— Ты мне не веришь?

— Я в твоей башке, дура, как я могу тебе не верить? А сейчас поднимай свой зад и возвращайся домой, мне уже холодно. А еще лучше пошли к Гедину и растормошим его на ящик вина, э?

— Заманчивое предложение, — усмехнувшись, Селеста.

— Ну вот! И хватит хандрить. Впереди у нас такое приключение, о котором ты и мечтать не могла, женщина, и отбрось к херам свои сопливые штучки!

— Сопливые штучки? Ха! Я тебя чувствую, забыл? У меня сейчас такое ощущение, что это ты сейчас расплачешься!

— Чего-о-о? Что за мысли тебе в голову лезут?

— Ты!

— Брехня, я сейчас думаю только о баре, так что топай быстрее.

— Гедин, наверное, уже спит…

— Угу. А волки кроликов жрут только из чистого гуманизма, чтобы те нам на крыльцо не гадили. Нифига он не спит, Гедин твой, а опять свои запасы лакает. В одиночестве. Во жук, старик, во жук!

Я ощутил ее радость и улыбнулся (это я по привычке так говорю). Нет, эта дама совсем не обычная, гори мои кости! Мне повезло, что я встретил именно ее. А может, это и есть судьба, и Холхост все-таки услышал мои мольбы?..

Хотя нет, во всем виновато мое долбаное самомнение!

* * *

Признаться, ночь прошла на славу. Она была бы еще лучше, если бы я мог пить и есть собственными руками, но теперь я не чувствовал голода и тихонько мирился со своим новым положением, перенимая ощущение опьянения от Селесты, которая вливала в глотку вино так, будто собиралась поджечь себя на масленицу вместо чучела.

Очнулись мы только к следующему обеду, заботливо перенесенные в одну из комнат таверны Гедином. Уж не знаю, как у старика силенок хватило перетащить женщину на второй этаж, а это вызвало у меня уважение: в его вчерашнем состоянии я бы не дошел даже до нужника и опорожнился бы на месте.

Кстати, Селесту тоже приперло, и мы сидели сейчас в весьма примечательном месте…

— Дьявол! — пробормотала она под нос, густо краснея.

— Расслабься, это физиология. Ничего постыдного тут нет, — едва сдерживая смех, успокоил я ее.

— Легко тебе говорить!

— У тебя есть хотя бы своя рука, чтобы подтереться, а я сижу тут и вижу твоими глазами. Кому сейчас хуже, э?

— Определенно мне, потому что в моей башке сейчас сидит проклятый извращенец!

— Что? — я возмутился. — Брехня! Поклеп! Почему проклятый? Нормальный я!

Селеста фыркнула и рассмеялась.

— Это определенно минусы нашего сотрудничества.

— Ясен пень.

Ну, это была малость передышка. А потом снова перед глазами замелькали столы, пьяные рожи, весьма миловидные официанточки (тут женщина хорошенько тряхнула меня в голове, чтобы я усмирил свои фантазии) и просто тонна подносов, так что я сконцентрировался и потушил свет, удивляясь, что мне это так легко удалось.

Я погрузился во тьму и задумался. А что я еще могу сделать? Интересно, в моем нынешнем положении есть хоть какие-то плюсы?

Один из них я вскоре нашел. Когда меня вконец достали голоса, я напряг свой уставший разум, и в нем будто что-то вспыхнуло, и затем я потерял сознание. Нет, я все еще продолжал ощущать себя и ее, однако словно погрузился в долгожданный сон в теплой приятной постели.

Не знаю… Мне на миг показалось, что я еще ребенок, мирно дремлющий в утробе матери.

— Эй, ты все еще здесь? Йен! — испуганно бормотала Селеста перед зеркалом. — Черт, надеюсь, ты там снова не сдох… Йен!

— Здесь я, здесь, чего орать? Смотри, опять соседи пожалуются. Забыла, как они выли тут и все осматривали, где ж трупаки, м?

— Конечно они спрашивали! Ты тут так дико выл, что даже мертвый бы встал из могилы напуганный, не то что обычные деревенские жители, особенно в такой мороз.

— Эт я умею, что тут поделать. При всем при этом я вообще-то умирал! — фыркнул я в ответ. — Эх, щелкнуть бы тебя по носу, да сил не хватает.

— Еще бы ты моими руками управлял, оборотень!

— Волк я, не оборотень, — уже в который раз заявил я, вызывая ее улыбку. Что поделать, народ твердолобый. Фиг до них достучишься.

Я решил перевести тему и спросил:

— Ты готова?

Селеста замерла, ее спина окаменела. Я ощущал, как женщина нервничает, но Селеста все-таки взяла себя в руки и кивнула.

— Мы с тобой идем не мир спасать, моя дорогая, а учимся жить вместе. Можешь корить меня за дальновидность или подлость, но я все-таки скажу: я никак не связан с убийцами. Я их не нанимал и даже не выводил на твой след.

— Я никогда не…

— Не гони! Я в твоей голове, я чувствую почти все, хоть и не позволяю себе читать все мысли. А теперь сосредоточься. Я не причем. Услышала?

— Да.

— Поняла, что я не вру?

— Да.

Я с облегчением присвистнул. Конечно, я еще и не те подлости совершал, однако теперь я честно признался, что ничего не делал. И это, как ни странно, является правдой. Клево, да?

— Можешь не беспокоиться, Йен, — женщина обворожительно улыбнулась зеркалу, — все в порядке. Я в порядке. Пусть все это и кажется полнейшим безумием…

— И не такое бывало, — согласился я. — Ну, в путь? До Третьего хребта далековато, а дойти туда желательно к рассвету, чтобы там нас не сожрали ночные твари.

Селеста кивнула и спросила:

— А зачем нам вообще этот дракон?

— Это не дракон, а ящерица! Простая… немного крылатая ящерица размером с приличный сарай. На дракона я бы не замахнулся, слишком уж чешуя толстая, да и мозги у них на месте, а виверна — самое оно. Мечом махать умеешь? А, можешь не отвечать, знаю, что умеешь, но на уровне полосатого калеки. Пока это не важно, нам надо пробудить мою магию, а сделать это можно только в бою с существом, тоже обладающим хотя бы элементарными задатками волшебства, чтобы была отдача. Эта тварь будет воздействовать на тебя магически и психически, пытаясь подавить твой разум, и, надеюсь, пробудит хоть что-то. Не бойся, я с тобой, так что все должно получиться. Пока виверна — единственное, что я отыскал поблизости.

— Слушай, а почему бы мне просто не выучить заклинания?

— Дура что ли? Заклинания — одно, надо еще и дар иметь. У меня он есть, и я лично надеюсь, что и тебе он передался, иначе нам обоим каюк.

— То есть ты не уверен? — сразу же забеспокоилась моя партнерша.

— Уверен на все сто с копейками.

— И этот дар у тебя есть, потому что ты оборотень?

— Я Волк! — заорал я в третий раз за день, и она снова засмеялась. Что за муки? Что за издевательства? А, черт!

Погодка была просто шикарная. Прикольное желтое солнышко на рассвете светило на небе, но его лучи совсем не согревали воздух и землю, безрезультатно отражаясь от покрытого ледяной коркой снега.

Кстати, ночной снегопад все-таки прекратился, и путь оказался намного легче, чем я рассчитывал, только наши ноги все время увязали в огромных сугробах. Пару раз мы даже целиком провалились в один из таких и едва выбрались из ледяного плена, когда твердая сосулька, торчащая из земли, оцарапала голень.

— Дьявол! — вскрикнула Селеста, а я только поворчал, проклиная богов.

Перевязав на скорую руку рану, мы двинулись дальше, решив подняться чуть выше и идти по надежному — пусть и скользкому — камню.

Женщина остановилась и взглянула на заснеженные шапки гор, которые в лучах солнца отливали серебром из-за того же самого противного льда синеватого цвета. Я ощутил ее беспокойство и сказал:

— Идем. Нам повезло, что ночью мы прошли большую часть пути, и мне бы хотелось топать назад хотя бы днем.

— Если я еще смогу топать, — недовольно буркнула Селеста.

К сожалению, все пошло не так, как я рассчитывал. До огромной ледяной пещеры, скрытой тенью гор, мы дошли только спустя час после рассвета, и я уже не надеялся, что мы застанем виверну сонной и слабой, поэтому обратился в эдакого ворчливого старикашку, представляющего из себя ее совесть.

— Да замолчишь ты или нет? — не выдержав моего напора, вспыхнула женщина.

— Замолчу! Когда мы укокошим эту тварь, я обязательно замолчу. На часок-другой…

— Так, если сейчас же не прекратишь меня донимать, я заставлю тебя заткнуться!

— Ага, это угроза? Угроза? — я запнулся, внезапно ощутив ее вмешательство в свои мысли. Оп-па! — Ладно, ладно, сдаюсь, только не трогай!

Селеста фыркнула, дожевывая кусок соленой оленины. Закончив с едой, она глотнула немного ледяной воды из железной фляги, подняла с земли крепкий дорожный посох и резко выдохнула.

— Не волнуйся.

— Я и не волнуюсь.

Я крякнул. И правда, она ничуть не волновалась. Скорее была… возбуждена? Могу поспорить, ей не терпелось вступить в бой, проверить новые силы и — в конце концов! — победить. Я не знал, что в ее прошлом заставляло ее так жаждать приключений, но был рад и решил просто не соваться. Конечно, рано или поздно мы станем единым целым, однако пока существует черта, через которую мы оба не разрешали себе переступать. Ну, по крайней мере, чуть-чуть…

Мы вошли внутрь и оказались в большом туннеле, стены которого были сплошь покрыты крепким и зеркально-гладким льдом.

— Во, глянь направо, — хихикнул я. — Ты там такая толстая, я чуть не усрался от ужаса!

— Иди ты, — буркнула Селеста и все-таки с интересом взглянула на свое правое отражение в огромном куске конусовидной льдины, пронзающей острием потолок. — И правда… Тьфу, не отвлекайся! Я знаю, как выглядит виверна, но где она? Наверное, она уже знает, что мы здесь.

— Ага. Могу поспорить, она уже подбирается к нам сзади. Не чувствуешь зуда в затылке?

— Нет.

— Вот и я еще нет. Значит, идем дальше и осматриваем достопримечательности. Такие твари обычно любят спать на драгоценностях, так что мы можем отхватить большой куш! Деньги, они и в аду деньги. Хотя мертвым они навряд ли пригодятся…

— Железная логика, — усмехнулась Селеста.

— Хочешь я тебя обрадую? — я пытался в это время припомнить пару заклинаний и держать их наготове, когда мой дар перейдет к ней.

— Ну, попробуй.

— Я тебя укусил…

— Да уж знаю. До сих пор болит, между прочим!

Селеста машинально потянулась к шее, где сейчас красовалась уже зарубцевавшаяся отметина моих челюстей.

— Можешь не перебивать? Я тебя укусил, так что…

Она резко остановилось.

— Только не говори, что я теперь тоже… Мне что, готовиться выть на луну?

— Нет! Можешь не перебивать? И кто тебе вообще говорил, что Волки воют на луну? — возмутился я. — Бредятина полнейшая. Блин, вот опять сбила, глупая женщина! Я только хотел сказать, что ты не будешь стареть!

— Что, правда? — мои слова будто ее совсем не тронули.

— Нет, конечно, будешь, но по-другому. Лет эдак в сотню ты будешь выглядеть на пятьдесят, а в сорок — на двадцать. Разве ты не заметила, как твое тело становится более… молодым? Как кожа — более здоровой и мягкой? А шрамы? Медленно, но затягиваются!

— Угу. И когда я стану действительно старой, эта старость будет длиться тоже лет сто? И моя кожа будет обвислой, а взгляды привлекать я буду разве что хищников на дороге, хотя и те, наверное, будут обходить меня стороной, потому что я буду похожа на костлявую ведьму, с которой лучше не связываться. Ха!

— Не. Ты просто сразу копыта откинешь и все, капут. Твое тело теперь не приемлет старости, как только она «действительно» настанет, оно убьет само себя.

— Какая радужная перспектива.

Я хихикнул, продолжая глядеть на наши отражения в «зеркалах» пещеры.

— Но это только у женщин. Без понятия, почему, даже не спрашивай, а у мужчин все идет своим чередом и стареют они как обычно. Наверное, все дело в детях, ага. Что за дискриминация, э? В суд на них подать мало!

— Помолчи.

— Не надо!..

— Стой! Слышишь? — Селеста скользнула за ближайший ледяной сталактит и притаилась, сжимая в руках свой дорожный посох.

Я прислушался, в мыслях проклиная и то, что лишился своих животных инстинктов и ощущений. Только через несколько секунд полной тишины я заметил, что дальше, где проход становился много шире и представлял собой еще более огромный шар, залитый солнечным светом, проходившим через потолок изо льда как сквозь линзу, нечто стучит по полу.

— Стучит? Когти! — догадались мы.

Селеста вздрогнула, нервно покусывая губу.

— Теперь страшно? — с насмешкой спросил я.

— Теперь страшно. Если мы слышим ее даже отсюда, то какие у нее когти?

— Лучше спроси, какие крылья.

— Боишься, что улетит?

— Да нет, мне это безразлично. Главное, чтобы магия пробудилась, а выживет виверна или нет — не наше дело. Пусть ее убивают, к примеру, охотники на чудовищ или искатели сокровищ. Кстати, в рифму, слыхала?

— Слыхала. Ну что, идем?

— Да. А-а-а, нет-нет, погоди!

— Что еще?

— Все, теперь пошли.

И мы медленно двинулись вперед. Я не сомневался, что виверна нас давно учуяла (драконы и похожие на них существа обычно вместо нюха носом, который у них по большей части отсутствует, используют ментальное чутье, мгновенно чувствуя приближение любого, у кого присутствуют мозги), так что начинал беспокоиться. Что если план не сработает?

Чушь!

— Что будем делать? Ну, нет у тебя какой-нибудь тактики? Пора бы уже рассказать.

— Какая тактика, дорогуша? Врываемся, мутузим гада, а там как пойдет. Главное не дай убить себя до того, как он начнет атаку на наш мозг, а там все пройдет как по маслу. Я ж специалист, не забыла?

— Не забыла, поэтому и боюсь.

— Ах ты маленькая лгунья!

— Ха!

— Все тихо, тихо, она идет.

Мы притаились, и тут выкатилось оно. Именно оно, потому что по-другому это червеобразное склизкое существо назвать было нельзя!

Низший дракон — да и не дракон вовсе! — выполз из своего логова. Пунцовый раздвоенный язык, яд с которого капал на землю и оставлял большие зеленые пятна, едва показывался из длинной приплюснутой пасти и тут же скрывался за двойным рядом мелких, но чрезвычайно острых зубов.

В отличие от обычных драконов, у виверны отсутствовали передние лапы, и вместо них у нее из «плеч» росли безобразные несимметричные крылья, одно из которых — самое длинное — безвольно волочилось за гадом.

— Фу, — Селеста поморщилась. — И запах… Чуешь?

— Прекрасно!

Виверна низко зарычала, и от этого звука льдинки на потолке задрожали. Она яростно щелкнула кончиком невероятно длинного хвоста, и в воздухе вспыхнули искры.

— О, она и так умеет? — прошептала Селеста, украдкой поглядывая на монстра.

— Угу.

Словно в ответ на это чудище вытянуло змеиную шею и широко раскрыло пасть. По ее чешуйчатой спине сине-белого цвета пробежала дрожь, и следом из глотки вырвалась струя ядовитого пламени.

— Ядовитого?

— Да. Оно не обжигает, а оставляет на коже весьма приличные и болезненные болячки. А если пламя задержится на тебе дольше трех секунд, то все твои внутренности превратятся во вкусную кашку, включая кости. Так виверны и питаются: впиваются зубами в сохранившуюся кожную оболочку и высасывают все, что внутри. Прикольно, да?

— Просто зашибись!

Я рассмеялся.

— Я на тебя плохо влияю, дамочка. Ну все, пора заканчивать. Бегай, чтобы она тебя не достала, а там и до главного недалеко.

— Конечно, все же так просто!

— Вперед, глупая дурочка, хватит болтать. Ба-ха-ха!

Селеста стиснула посох и застонала.

— Еще раз так засмеешься, я тебя побью. Учти: это я уже умею.

Прочистив от удивления горло, я заткнулся. Кто ж знал, что она втихаря закрывает от меня мысли и тренируется мною управлять? Черт, мне уже страшно!

Не успела женщина сделать и шага, как виверна уже сама ее нашла и со скоростью подбитого орла понеслась вперед.

Селеста вскрикнула. Она едва успела отпрыгнуть в последний момент, и большой зверь с грохотом столкнулся со льдом, едва не сломав себе шею.

— Я же говорил: совсем тупенькая малышка!

Виверна вздрогнула. Она приподнялась нас своих задних лапах и плюнула в нас сгустком жидкого пламени, который пронесся мимо, так и не причинив нам никакого вреда.

— Походу еще и косая на глаз, — пробормотала Селеста и сразу же была вынуждена уворачиваться от мгновенной атаки пятиметровым хвостом с острым наконечником из сумрачного кристалла.

Селеста шагнула вперед. Она хотела ударить чудище утяжеленным краем посоха, но то еще шире распахнуло свои крылья и тихо зашипело, сверкая красными заплывшими глазами.

— В пещеру! — заорал я, заранее зная, что случится дальше.

Но женщина вдруг замерла, уткнувшись взглядом в огромную красную пасть, где уже закипало смертельное пламя. Я уставился на собственную смерть. Причем третью!

— Шевелись!

Внезапно я лишь на секунду вновь ощутил свое — наше! — тело. Взяв его под контроль, я рухнул на землю и прикрыл голову руками. И вовремя, потому что в следующее мгновение прямо над нами разверзлась огненная бездна.

— Как ты это сделал? — потребовала Селеста, очнувшись.

— Думаешь, это сейчас подходящий вопрос? Беги, мать твою, беги!

Селеста спохватилась. Бросив взгляд на неистовствующую виверну, напрочь забывшую про нас из-за своего развлечения огоньком, она поползла в сторону пещеры.

Вдруг спину окатило жаром. Она закричала и остановилась, сотрясаясь от приступов боли, и мне пришлось действовать, судорожно нащупывая ту связывающую нас нить. Ощутив ее разум всем своим естеством, я сконцентрировался и принял всю боль на себя. В голове будто взорвался фейерверк, но зато женщина снова смогла ползти.

Боль утихла, и разум прояснился.

— Давай, еще чуть-чуть!

— Заткнись!

— Прыгай, дери тебя Холхост, ты что, слепая?

Селеста оттолкнулась ногами от скользкого льда и прыгнула вперед. Тонкий хвост-кнут прошелся по льду в сантиметре от наших ног и оставил на земле глубокую борозду размером с человека. Что-что, а это нас сразу же подстегнуло, и мы прибавили скорости.

— Петляй, так в нас будет сложнее попасть.

Ойкнув, женщина оттолкнулась концом посоха от края трещины и заскользила спиной вперед.

Горло виверны снова дрогнуло, и мы вновь стали уворачиваться от струи пламени.

— Отлично! Как на санках!

— Чует моя задница: вечером ей будет плохо, — в ответ на это буркнула Селеста, перекатываясь влево от еще одного удара острым как копье хвостом.

— Ты даже не представляешь, какая это двусмысленная фраза…

— Заткни-и-ись!

Виверна вдруг припала на брюхо и стремительно заскользила вперед. Она рванулась на нас, разевая пасть, и Селеста не нашла ничего лучше, как сунуть наш посох ей в рот.

В любом другом случае я бы назвал ее полной дурой — эта палка могла нам еще пригодиться! — однако сейчас если б я мог, я бы захлопал в ладоши. Эта глупая тварь подавилась!

Оставив виверну отрыгивать посох позади, мы метнулись в пещеру, щурясь от резкого солнечного света.

— Дьявол!

— Агась. Вон туда, видишь?

Мы мельком осмотрелись. Внешне пещера напоминала почти идеальную ледяную полусферу с прозрачным потолком, и в дальнем ее краю, куда свет почти не доходил, находился насест виверны. Весьма, я вам скажу, примечательно место.

Мало того, что там была просто уйма расплавленного золота с вкраплениями серебра и драгоценных камней, так еще из его поверхности на нас глядели кричащие маски застывших в металле людей.

И все это припорошено премиленьким пушистым снежком.

Я невольно хихикнул.

— Совсем не смешно, — качнула головой Селеста.

— Да ладно, надо смотреть на мир веселей, иначе так совсем издохнешь от скуки. Гляди сюда! Ну разве не прекрасная картина? А сколько тут экспрессии, жизни!

— Мертвецов.

— Мертвецов! Ладно, хватит глазеть на искусство, наша подруга уже проблевалась. Видишь вон тот маленький лаз? Шуруй туда. И быстрее!

Селеста скользнула внутрь. Откинув мешающиеся края шубы в сторону, она поползла на коленках вперед, а затем вправо, и мы наткнулись на тупик.

— Дьявол! Будь ты проклят!

— Он итак проклят, разве нет, э? Спокойно, не надо больше избивать инвалидов! — я всполошился. — Это как раз нам и подходит: недостаточное расстояние для хвоста, и сама тварь не сможет сюда залезть. Она нас не видит, зато чует.

Она сплюнула и ткнула кулаком в холодный ребристый камень, тут же ойкнув от боли.

— Вот нефиг бить каменюку, дурочка, вывихнешь кисть.

— Бессмысленно! Я думала, у тебя есть план.

— Он и есть. Разве нет? Заставить зверину залезть в нашу голову.

— Ага, как же. Вот мы зашли в тупик, что мешает?..

БАМ!

В этот момент чья-то жирная склизкая туша врезалась в стену в отчаянной попытке пролезть за нами внутрь, но обломалась.

Селеста вздрогнула. Сложив пальцы в кулак, она продолжила:

— Что мешает ей дохнуть огнем? — тщательно выговаривая слова, спросила женщина.

— Ничего. Слышишь? Она это и делает.

— А-а-а!

Полутьму лаза озарила вспышка ядовитого огня. Женщина в ужасе закричала, закрывая лицо руками (глупо, разве нет? Ну, в смысле, если на тебя шурует столп расплавленной и ядовитой лавы, что могут сделать руки?), а я расхохотался:

— Ба-ха-ха!

Пламя брызнуло внутрь. Оно заполонило все по прямой линии, опалив стену и оставив на нем следы кислоты, но дальше не двинулось, и когда все прекратилось, моя партнерша замерла.

— Ты знал, да? Ты знал! — обвинила она меня.

— Естественно. Я может и дурак, но далеко не идиот-суицидник.

— Мог предупредить?

— Зачем? — я довольно рассмеялся. — Так гораздо веселее.

После этих слов я ощутил внезапный ментальный шлепок, больше похожий на удар тяжелой сковородкой по башке, которым меня частенько удостаивала моя дражайшая женушка в порыве животной страсти.

— Ах ты!.. — вспомнив про свою беспомощность, я благоразумно заткнулся.

— И больше не смей забирать мое тело, — зашипела Селеста, вжавшись спиной в угол. — Еще раз так сделаешь, и я тебя выкину из своей головы.

— Поверь, это сделать почти нереально, я прилипчивый. Но! Ладно, договорились, больше не буду. Разве что чуточку… Ладно, ладно, все. Ай-я! Я же согласился!

Мы вдруг замерли.

— Это была не я… — прошептала мне Селеста.

— Я уже понял.

— А-а-а! — завопили мы в унисон, хватаясь за голову, когда чужеродный первобытный разум вонзился в наше сознание подобно раскаленной кочерге.

На мгновение я растерялся. Проникновение оказалось столь мощным и резким, что я не успел смягчить его, и в следующую секунду наши мозги грозились превратиться в серенькое малоприятное месиво.

— Соберись! — закричала Селеста. — Дьявол, Йен, какого черта ты делаешь? Разве не в этом был твой план?

Ее слова окатили меня холодной водой.

Я собрался. Селеста медленно выдохнула, успокаивая нас обоих, и мы сконцентрировались, пытаясь выгнать разум виверны из нашего.

— Ты чувствуешь что-нибудь? — сдерживая зверя, спросил я свою спутницу.

— Нет! А что я должна чувствовать, побери тебя бесы?!

— Силу! Хоть что-нибудь! — я запаниковал. Что если не сработает? Черт! Черт! Черт!

Земля вздрогнула. Занявшись ментальной борьбой, мы совсем забыли про самого зверя, а тот тем временем нашел обходной путь. Какой? Он просто расхреначил камень!

Хвост виверны обвился вокруг талии Селесты и выдернул ее наружу, стукнув головой об лед. На несколько секунд мы потеряли сознание, а когда очнулись, то здоровенная безобразная морда змееобразной твари оказалась прямо перед нашими глазами.

Селеста завизжала. А что ей оставалось делать, она ведь баба! Честно говоря, я завизжал вместе с ней…

— Спаси нас!

— Как?

— Не знаю!

— Вот и все!

Тут вдруг меня что-то толкнуло. Нет, не нас, а именно меня! Мой разум вдруг подхватила невероятная волна возбуждения, и вся клеточка моего иллюзорного тела вздрогнула, пронзенная электрическим разрядом.

Виверна раскрыла искалеченные крылья. Ее прочная чешуя, покрытая безвредной слизью, блестела в лучах солнца, и в кровавых зенках отражалась наша с Селестой смерть.

— Йен, вылезай и сделай что-нибудь, будь ты проклят!

— Что ты несешь, дура? Наш единственный шанс — моя маг…

Я замолчал. Я и раньше ощущал себя подобно младенцу, но сейчас… Я что, рождался?

Некая сила толкала меня наружу. Она стремилась выгнать меня из этого тела, а я даже не представлял, куда я попаду. Неужели старушка Смерть все же решила забрать меня к себе? А как же Селеста? Я не мог ее просто так бросить!

Но когда клыки виверны почти коснулись нашей шеи, я понял, что вовсе не умираю. Я возвращаюсь к жизни.

Огромный злой волк выскочил из тела, на ходу материализуясь из призрачной серой дымки. Низко рыча, зверь вцепился в незащищенную шею виверны и резко дернул вниз, разрывая трахею и откусывая за раз почти половину горла.

Монстр завизжал. Кровь хлестала на лед, но свирепое чудище не сдавалось, оно лишь отошло назад, вставая лицом к лицу с Волком.

— Йен? — испуганно пробормотала Селеста, отползая к стене.

Я честно пытался ответить, но чересчур длинный язык только высунулся из пасти, разбрызгивая вязкую прозрачную слюну и кровь по носу.

Я дернул мордой — мол, сама разберешься — и повернулся к виверне.

Та уже очухалась. Двигалась она медленнее, но все еще отчаянно сражалась за жизнь и стремилась отомстить обидчику.

Я заворчал и припал к земле, поджав уши.

Мы кружили друг перед другом, и никто не решался напасть. Я был безмерно счастлив вновь ощутить свое тело, однако же понимал: оно вовсе не мое. Я слышал о таком виде магии, чрезвычайно редком, существующим лишь среди определенного круга шаманов запада.

Высвобождение духа… Что ж, я рассчитывал на другое, но и это сойдет. Нет, Холхост тебя дери, это даже лучше! Конечно, не факт, что мы пройдем через трещину (хотя ведь это все равно магия), зато я могу шевелить лапами! И носом!

Я прыгнул вперед, метя в разорванную шею.

Виверна изогнулась. Она щелкнула меня по боку хвостом, и я с визгом отскочил, наблюдая, как кожа на ребрах расслаивается, открывая глубокую рану. Одновременно со мной закричала от боли и Селеста, скорчившись на полу в позе эмбриона, но кровь у нее не шла.

Примечательно, однако.

Волк злобно зарычал. Дождавшись, пока виверна снова оступится от усталости, он поднырнул под удар хвоста и оттолкнулся задними лапами от земли.

Ударив тварь тяжелой лапой по глазу, я извернулся в полете и зацепился когтями за ее спину, взобравшись на нее как наездник. Я зарычал, вцепился пастью в основание шеи и стал раздирать чешую открывая нежную и податливую кожу.

Заостренный край хвоста полоснул по спине и впился в хребет.

Я взвизгнул, но крик Селесты заставил мою ярость проснуться. Превозмогая боль, я покрепче впился клыками в шею и запустил когти в ее шкуру, добираясь до ребер.

— Быстрее! — в полуобморочном состоянии закричала хозяйка (я правда это сказал?!), царапая ногтями лед. — Я долго не выдержу.

И я это видел. Чем дальше она становилась от реального мира, тем прозрачнее становилась моя шерсть и тело, а когти стали едва царапать кость.

Я поторопился.

Быстро работая лапами, я отплевывал соленую кровь из пасти и продолжал драть спину виверны, понимая, что отрубить ей голову я уже не успею, а по-другому быстро ее прикончить не получился.

Наконец, ребра треснули…

Мразь изогнулась. Поскользнувшись на льду, она тряхнула головой и впечатала меня в стену, однако этого я даже не почувствовал, войдя в раж.

Как приятно вновь ощущать себя!

На миг ослабив хватку, я перешел клыками на позвоночник и крепко сжал пасть, дождавшись хруста. Когда существо притихло и стало дрыгаться, превращая мою шкуру в кожаные ремни, я сунул уже исчезающую лапу в проем между сломанными ребрами и ударил по сердцу: всегда надо убеждаться, что враг мертв.

Тело виверны задрожало еще быстрее. По ее шее будто прокатился шар, и из замирающей пасти безвольно высунулся толстый раздвоенный язык. Тварь рухнула на пол и окончательно затихла.

Я приготовился исчезнуть, но, к своему удивлению, моя шкура снова стала осязаема, и в голове перестал бродить туман.

Я слез со спины мертвой виверны и подполз к Селесте, слушая ее ровное дыхание. Почему все прекратилось? Почему я перестал исчезать? Наверное, все из-за боли. Может, из-за нее женщина теряет концентрацию? А сейчас она вообще в обмороке!

Я недовольно заворчал. Хрен пойми эту магию, особенно такую. Гляди-ка, и кровь у меня не идет. Показалось, что ли?

Ну-с, пора ее будить.

Я толкнул ее лапой и переложил на спину. Дунув ей на лицо, я лизнул его языком и поморщился: соленое. Она тут что, сопли по щекам размазывала?

Ну, теперь там и кровь, так что отмываться ей придется прилично.

— Ай, хватит! — кашлянув, Селеста толкнула меня рукой и вскрикнула, когда наткнулась на жесткую волчью шерсть. Хлопая ресницами, она привстала и уткнулась спиной в стену. Ее взгляд медленно прояснялся, и смотрела она на меня скорее с удивлением, чем со страхом.

Я попытался улыбнуться.

— Не делай так, — выдохнула Селеста. — Выглядит просто жутко.

В ответ я подошел ближе и ткнулся мордой ей в плечо. Женщина вздрогнула, но осмелилась поднять руки и обвила ими мою шею, крепко прижимая к себе.

— Ну и страху же я натерпелась, — усмехнулась она. — И когда это существо тебя било, мне тоже было больно, представляешь?

Я тихо зарычал.

— Угу. Надеюсь, это не все приключения, которые ты для нас приготовил? Ха! А ты пушистый… — женщина чихнула и шмыгнула носом.

Прелестно. Я еще и пушистый!

Я вздрогнул: по моему телу снова прошел электрический разряд, и шерсть приобрела странный дымчатый оттенок. Ветром меня внезапно подняло вверх, и я… испарился.

— Тьфу ты, е-мое, всего четверть часа! — разочарованно воскликнул я.

— Вообще-то ты все равно мертв, — напомнила мне Селеста. — Так что даже пятнадцать минут для тебя — уже подарок.

— Ну спасибо.

— Ты на это рассчитывал? Это твоя магия?

— Нет. Но думаю, это даже лучше, разве нет?

— Может быть, — пожала она плечами и вздохнула, наблюдая, как кровь вытекает из мертвого чудища. — И сколько раз ты так можешь выходить?

— Без понятия. Если бы ты мне не приказала, я бы об этом даже не узнал, так и померли бы вместе. Прикольно, да?

— Просто зашибись. И как мне снова от тебя избавиться?

— Без понятия. А что?

— Так ты не болтаешь в моей голове без умолку!

— Ну, подруга, ты еще привыкнешь.

Селеста рассмеялась. Она прикрыла глаза и откинулась назад, медленно вдыхая и выдыхая, чтобы успокоиться. Я хотел съязвить, но вовремя остановился и предпочел просто молчать, с упоением вспоминая свои ощущения в каждую секунду моей настоящей жизни, хоть и длилась она всего пятнадцать минут.

Мы улыбнулись.

— Пора возвращаться.

— Да. Но так не охота!

— Согласен. Может, прихватим чего из того богатенького барахла? Смотри, как блестит. Разве женщинам не нравится золото?

— Это всего лишь побрякушки, Йен, — усмехнулась Селеста, а сама все-таки поднялась с земли и потопала к насесту, залитому драгоценным металлом.

Женщина ткнула носком сапога в огромный по размерам бриллиант, но тот даже не двинулся с места.

— Видишь? Тут все сплавлено. Я даже кусок с собой взять не смогу!

— А если попробовать отколоть? Золото, оно везде золото. Деньги всегда пригодятся. Попробуй!

И она попробовала, но снова безрезультатно. Тот, кто делал этот слиток явно постарался, чтобы даже капля из него не исчезла. Черт, да эта махина была идеальна! Если б только у нас был напильник или хотя бы нож!

Тут что-то тихо звякнуло.

— Погоди. Слышала?

Селеста обошла насест и присела, пытаясь различить в полутьме очертания вещей.

— Вон!

— Вижу.

Она сунула руку под нарост льдины, припорошенной снегом, и нащупала под ним длинную металлическую цепочку. Женщина вытянула небольшой круглый медальон из серебра и подняла его чуть выше.

— Красивый.

— И серебряный, — недовольно буркнул я в ответ.

— Теперь же это тебе ничем не мешает, — поморщилась Селеста, одевая золотую цепочку на шею. Мы встали и в последний раз взглянули на труп виверны.

— Да, не больно, но все равно неприятно.

— А что с телом?

— А что с телом? Пусть гниет себе, хотя с этой погодкой я поставлю на то, что наша виверна превратится в такую красочную ледяную статую. Обосрется же тот, кто сюда наведается после нас!

— Я так не думаю.

— Ох, вечно ты мне весь кайф обламываешь. Что, сложно подыграть?

— Иди ты.

— Угу. Иду. И ты иди, подальше отсюда. Пора возвращаться, а то старик Гедин не будет больше делиться с нами своими запасами. Эх, а винцо то у него лучшее, что я в жизни пробовал!

— Это точно.

— Только помойся перед этим, траханит от тебя просто жуть, а на роже столько крови, что тебя предпочтут сразу повесить, чем разбираться, чья она такая вышла.

— Помолчи, ради бога.

— Ба-ха-ха!

Мы вышли в туннель, наш посох все еще валялся на льду, слегка опаленный, но все равно целый. Ну, почти…

— Будем его брать? — спросил я. — Сложно будет без него шуровать обратно.

— Нет уж, — Селеста поморщилась, наблюдая, как под деревяхой образуется лужа зеленой слизи. — Хочешь это трогать — вперед, только без меня.

— Любое желание дамы — за ваши деньги.

Селеста качнула головой, и мы двинулись прочь из логова дохлой виверны.

Всю дорогу обратно я думал. Большую часть времени я размышлял, о том, что случилось. Я ведь рассчитывал на привычную магию: молнии, взрывы, заклинания! А получил совсем другое. Свободу? Всего на пятнадцать минут! Но сработает ли это на трещине? Надеюсь, что да.

А потом я осторожно прикоснулся к разуму Селесты, и мне будто снова шибануло током. Я рассмеялся: гляди-ка, вот уже может скрывать от меня свои мысли!

Я вспомнил Марианну, Ольху, и развлекал себя тем, что сравнивал их троих. А что мне еще оставалось? Каждая из них заставила меня измениться. В последнем случае измениться физически, однако ж я чувствовал, что наши сознания влияют и друг на друга тоже.

Марианна… Это имя я всегда вспоминал с болью. Столько возможностей, столько пережитого, и, естественно, столько лжи и обмана! Мы с ней были похожи, мы оба олицетворяли собой дикую природу, вот только моя природа — исконное зло, ведь Волк — результат порочного развития магической чумы в разумах и телах обычных людей. И я — впрочем, как обычно — все испортил. Ну, да ладно, проехали, все равно я никогда не привечал лес и жизнь в грязи. Пусть себе развлекается со своим прехорошеньким Авианом, а мне и без нее нормально.

А Ольха? Прекрасные были времена! Она росла буквально у меня на глазах (и я сейчас говорю совсем не про тело) и прошла путь от обычной городской девчонки до вполне себе приличного проводника, и дальше до моей законной жены. В отличие от хищной подобно черной пантере Марианны она больше походила на такого злого ежика, который бегает по лесу и ищет, в кого бы воткнуть иголки. И в отличие от твердой принципиальной эльфийки, она была готова меняться и понимала, что порой необходимо делать разные вещи.

Ну, а теперь мы подошли к еще одной героине моей трагической пьесы — Селесте. Она еще оставалась для меня загадкой. Внешне она походила на обычную странницу, в прошлом искательницу приключений, пережившую много плохого, но я ощущал, как медленно меня опутывает паутина ее контроля.

Несомненно, я сравнивал ее с ткачихой, плетущей свои сети. Она много чем со мной делится, а скрывает и того больше. Взять, к примеру, хотя бы эти ментальные атаки на мой разум… Честно говоря, я боялся, что может со мной случиться, ослабь я себя хоть на несколько минут. Могу ли я ей доверять?

— О чем задумался? — мы тем временем перешли хребет и уже видели вдалеке нашу деревню.

— Да так, — я кашлянул, пытаясь выдумать, о чем солгать. — Сколько мы испытаний проходим в своей жизни? Сотни? Тысячи? И каждое по-своему меняет нас, делает другим. Но значит ли это, что в наших ошибках виноват кто-нибудь другой? Значит ли это, что эти испытания оставляют на нашей душе незаживающие раны, неизгладимые шрамы?

— О как, — удивилась Селеста. — И что надумал?

— Думаю, нет. Я считаю, что самого себя надо воспринимать как данность, фигурку из воска, которую можно изменять и выкручивать, но эти трансформации вовсе не значат, что на воске остаются шрамы, э?

— Может быть.

Мы остановились, чтобы передохнуть, и Селеста достала из своей сумки немного мяса и воду, в которой бултыхались осколки льда.

— Наверное, себя можно — и порой даже нужно — менять, да и прошлое уже не вернуть. С каждым пройденным метром пути мы меняемся, но каждое изменение — неотвратная эволюция. Вот и все.

Женщина внимательно меня выслушала, а потом вдруг заливисто рассмеялась.

— Че ты ржошь? — вспыхнул я, искажая слова.

— Да нет, просто… Ха!

— Вот снова!

— Успокойся, — женщина примирительно подняла руки. — Я и не думала, что ты такой… философ. Большой злой Волк и мастер-демонолог любит вечерком посидеть у камина и излагать на бумаге мысли великого себя?

— Все возможно в этом сумасшедшем мире.

— Угу. Может, мне еще трубку в зубы взять и шляпу напялить?

— Э, женщина, хватит болтовни! До вечера осталось совсем чуть-чуть, а Гедин нас отпустил только до этого срока. Двигай булками, дорогая, скоро все закончится.

Женщина сглотнула. Она глубоко вдохнула и прошептала:

— Уже не терпится оказаться в другом месте.

— Тогда шевелись, мать твою!

К ужину мы дошли до таверны, заглянув на часок домой и приведя себя в порядок.

— Ну, девчонка, отдохнула? — Гедин поставил на стол перед нами бутылку вина и ухмыльнулся, тихо посвистывая в отросшую бороду. — Выпьем, и давай-ка шуруй работать!

Селеста фыркнула.

— Слушай, Гедин, нам надо поговорить.

— М? — я мысленно толкнул ее в бок, наблюдая, как алого цвета жидкость льется в кружку. — Кто отказывается от бесплатной выпивки, дурында? Глотни винца, а там мы его и разочаруем, а то щас скажешь, кто нам потом нальет?

— Ладно, — пробормотала она и взяла из рук старика кружку.

— Так, о чем ты хотела поболтать? — он закряхтел, забрасывая ногу на ногу и поудобнее устраиваясь на стуле. — Только учти: каждый пропитый час, милочка, идет в минус твоим чаевым. Тем более женский алкоголизм, как я слышал, того, не лечится…

Я расхохотался.

— Я тут подумала, — женщина вцепилась в кружку так, что побелели костяшки, — я уже отработала тут почти полгода и поняла, что мне тут совсем не место.

— О, вот как? — расстроено крякнул Гедин. — Так ты что ж, от нас уходишь?

— Да. Просто…

— А! — хозяин таверны поднял палец, призывая ее к молчанию. — Уходишь? И правильно, скажу я тебе!

— Правда?

— Ага, — он поставил свою кружку на стол и посмотрел нам в глаза. — Мне, естессна, жаль, что ты от нас так убегаешь, но что ж поделать, девочка? Трудилась ты хорошо, твои старания я оплачу, уж не бойся, а сама ты правильно поступаешь. Ток вот тебе мой совет: шуруй-ка ты на юг, здесь ты хиреешь. Не идут тебе холода, хоть ты тресни, такая уж кровь.

— Хорошо, — она улыбнулась. — Учту.

— Э! Ну ты-то хоть этот день отработай!

— Договорились.

— Кхе. Ладно, девочка, иди, обниму!

Гедин поднялся из-за стола и схватил нас за плечи, крепко прижимая к себе. Отдаю ему должное, для его возраста хватка была просто медвежьей!

Мы рассмеялись. Он на прощание чмокнул нас в щеку и захромал в свою комнату, о чем-то тихо причитая.

— Хороший старикан.

— Согласна…

— Тебе будет его не хватать.

— Святые боги, хватит лезть в мою голову!

— Дорогуша, я и не лезу, — я хихикнул. — Обычная логика. Тем более ты, кажись, научила отгораживать меня от своих мыслей.

Селеста напряглась, кусая губы. Попалась, что больно кусалась!

— Расслабься, дура, я тебя не съем. Пока, — мой тон стал угрожающим. — Но я предупреждаю: надумаешь сделать из меня своего безвольного пса, я тебя уничтожу. Ну, все, пей еще, он бутылку оставил!

— Быстро же ты меняешься…

Женщина покачала головой и с облегчением выдохнула, но я чувствовал, что сейчас между нами пролегла стена льда. Правильно, так будет лучше.

Оставшееся время прошло на удивление быстро. Скорее всего потому что я просто снова заставил себя впасть в спячку и очнулся у нее дома.

Селеста открыла глаза. Перед нами на кровати валялся Август. Голый.

— О, черт, выколите мне глаза! — заорал я от священного ужаса. — Быстрее, быстрее, пока я сам не ослеп!

— Успокойся, — Селеста (тоже голая, но на ее смотреть было гораздо интереснее, чем на эдакого здорового потного мужика) выскользнула из постели и подошла к окну, переводя взгляд на снегопад за стеклом. — Зачем так орать? Нас же не убивают.

— Милая, после всего увиденного моя жизнь никогда не станет прежней. Я схожу с ума! А-а-а!

Селеста натянула халат.

— Ха! — она прыснула и тут же попыталась взять себя в руки. — Блин, хватит!

— Чтобы уговорить его, не обязательно было с ним спать, и я тебе это говорю уже в сотый раз! Так, ничего не говори, я знаю, что у тебя на уме: так ты же можешь отрубаться! Ни-хре-на! Читай по губам. Это наше тело, и меня воротит от одной мысли от того, что нас… О, боги, щас вырвет!

Она стиснула зубы и глубоко вдохнула, сдерживая рвотный позыв.

— Я знаю, что не обязательно. Но зачем отказываться от приятного? — она улыбнулась. — И еще он мне кое-что должен.

— Ка-х! А ты мстительная особа. Долго же ты его окучивала, бессердешная, мучиться будет паренек.

— Так ему и надо. Он меня предал, из-за него все началось!

— Помнишь мои размышления? — я усмехнулся. — Прошлого не изменишь, но отомстить — дело святое, уважаю. Итак, что же сказал наш бугай? Отольет он нам немного добровольной жертвенной крови бессмертного?

— Куда ж он денется. Он спит со мной чаще, чем в своих проклятых горах. Сомневаюсь, что он меня любит, но я ему нужна как способ отвлечься.

— У-у-у, — протянул я. — Ты прям железная леди. Расставила свои сети, бедняга запутался, а теперь собираешься оставить его подыхать. Я начинаю тебя бояться.

— Тогда мы квиты.

Она протянула руку к халату и достала маленький пузырек, полный красной жидкости.

— Так ты уже?.. — я замолчал, не в силах сказать ни слова. — Но как?

— Не так уж и сложно уговорить того, кем руководит кое-что между ног, правда ведь?

— Ну-у-у, может быть…

— Наплела ему про знакомую ведьму, рассказала о несуществующих болячках, он и повелся и даже ничего не заподозрил. Как этому придурку в голову придет, что мне это нужно?

Я бы пожал плечами, если б мог. Даже самые, казалось бы, разумные люди часто совершают дурацкие ошибки. Моего дружка Августа же назвать «разумным» невероятно сложно, он скорее идиот-суицидник, которым я становиться не собирался и не собираюсь.

— Когда примемся за работу?

— Сейчас же, — ответил я. — Одевайся, бери только самое необходимое: деньги и сменку на всякий случай, много вещей не бери. Прихвати нож или кинжал, какой у тебя есть. Если надо, на месте докупим остальное.

— А что случится с этим миром? Август все трясется над равновесием и прочей магической лабудой…

— Разве это столь важно? Сотни чернокнижников создают порталы в бездну, и мы еще живы! Ничего не случится, конец света откладывается.

Селеста кивнула, и через пятнадцать минут мы уже стояли на заднем дворе перед лежащей на земле глиняной чашей, в которой лежал знакомый всем перстень с черным как ночь камнем.

Женщина присела над чашей и вылила туда собранную кровь. Она закипела. Перстень мелко задрожал, со звонким треском стукаясь о глиняные стенки сосуда, и внезапно подлетел вверх. Чернота камня вышла наружу. Она быстро распространялась по воздуху, поглощая весь свет, и вскоре все вокруг заполонила тьма.

Она поглотила и нас, и когда мы очнулись, я увидел рассвет…

 

ГЛАВА 5

— Как прекрасно, — пораженно выдохнула Селеста.

— Угу. Вставай давай, женщина, застудишь почки! Прекрасно ей, блин…

Мы лежали на траве. Мягкий прохладный ветер, берущий начало на далеком западе и огибающий снежные шапки до боли знакомых гор, нежно трепал наши волосы и обдувал лицо, вдыхая в легкие чарующий аромат ромашки и сирени.

Несмотря на мое нервное ворчание, Селеста подниматься не спешила. Женщина упивалась свободой, да и как я мог ее винить? Я сам на несколько коротких мгновений оказался в плену этого теплого родного солнца и поразительного чистого синего неба, по которому, будто огромные перья белого голубя, плавали мягкие снежинки облаков.

Всего лишь на несколько мгновений во мне проснулось все былое, вновь вспыхнули чувства. Я готов был взлететь ввысь, отдаться ощущению полета и желанной свободы, отбросить все сомнения и всю ту боль, сдерживающую меня здесь, сейчас, и стать частью чего-то большего. Всего лишь на несколько жалких коротких мгновений…

А потом я вспомнил, кто я и зачем пришел, и наваждение пропало. Сейчас не время для подобной чепухи, да и никогда не было. Стоит вспомнить, что скрывает за собой эта наигранная умиротворенность, и разом перестаешь ее замечать. Хищники всегда бродят в округе, и не важно, животное это или что пострашнее, а тех, кто отвлекается на белоснежные облачка, природа заставляет об этом горько пожалеть.

— Чего ты такой хмурый? — ее губы невольно расплылись в улыбке. Женщина скинула с себя душную шубу, сапоги и несколько накидок, которые приходилось на себя натягивать из-за суровой зимней обстановки края света. Она осталась в одном легком платье и тонких кожаных брюках и снова улеглась на траву, глубоко вдыхая свежий воздух.

Он пьянил ее, делал ее счастливой. Кто сказал, что только Эрин способен развить у тебя зависимость? Зависимость может создать все, особенно люди.

— Давно я не бывала в таких местах, — прошептала небу Селеста, любуясь неровными разводами облаков. — И это твой дом.

— Это наш дом, — поправил я ее и снова повторил: — Поднимайся. Задержимся тут еще минут на тридцать, и можешь смело копать себе могилку.

— Это еще почему?

Я почувствовал резкий укол разочарования. Ну, чего-чего, а приносить людям плохие вести — моя профессия. Не зря ж я почти тридцать лет монстров убивал!

— Северная Голиция, мамаша, — место не для слабаков, любующихся прелестями природы. Это место силы, место отчаяния и зла, причем настолько великого, что тебе и не снилось. Здесь больше века не жил ни один человек в страхе, что проклятие, павшее на этот край, затронет его и сделает безумным чудищем, которого свои же пристукнут при первой возможности. Может, из-за отсутствия людей эти земли стали такими прехорошенькими…

— Не жил.

— Чего?

— Ты сказал «не жил», а сейчас живут? — с интересом спросила Селеста.

— Честно? Без понятия, но когда я в последний раз здесь был, нашлись дураки. Так что поднимай свои сочные бедрышки с сырой землицы и топай на северо-восток: быстрее смоемся, меньше проблем будет.

С некой долей жалости от прощания с красочным пейзажем Селеста встала на ноги и осмотрелась, натягивая перстень с Амнелом на указательный палец. Она откинула шубу в сторону (и правильно: за такую махину здесь мало кто заплатит, морозы тут не такие уж и сильные, да и тащить ее до ближайшего города дело весьма трудоемкое), стянула с ног теплые шерстяные носки и вновь напялила свои сапоги, которые теперь болтались на ступнях как петух с ломаной шеей.

— Ноги сотрешь в кровь, — предупредил я.

— Пусть, потом разберемся, — упрямо заявила женщина, и я не стал больше лезть к ней со своими (не дурацкими!) советами.

Селеста перекинула через плечо свою сумку, и мы потопали вперед.

— Северная Голиция, — будто смакуя каждое слово, пробормотала женщина. — Что за название такое? Есть и Южная?

— Не-а, насколько я знаю.

— Тогда почему?..

— Почемушто! Просто название, чего ты прицепилась?

— Да просто, — она взяла короткую паузу между своими постоянными вопросами. — А что там с проклятием? Оно нас не коснется?

Я выдохнул, но это скорее прозвучало как монотонное «у-у-у-у».

— Я твое проклятие, дорогуша. Второй раз Волком стать просто невозможно.

— Так это отсюда…

— Да! — решил я опередить все ее следующие вопросы. — Я здесь родился, здесь жили мои родители и родители их родителей, проклятие у меня в крови. Как оно появилось? Второй договор с Проводницей, это тебе что-нибудь говорит? Нет? Вот и все!

Селеста фыркнула.

— Мог бы просто поделиться воспоминаниями, разве так не легче?

— Боги, за что вы послали мне эту женщину… Поделиться воспоминаниями — залезть в твою голову так глубоко, что потом не вылезть. Не хочу рисковать, уж лучше ты сама прочти это.

— Нет. Мы ведь договорились пока друг к другу не лезть.

— Вот и умничка.

Селеста легко шагала вперед, изредка прерываясь на короткие перекусы. Казалось, ее не смущают даже ненавистные камни на земле, которые больно впивались в пятки и раздирали стоптанную кожу, но мне все равно стало ее жаль, и я перенял часть неудобств на себя, хмуро оглядывая местность.

Ну, вернулся я домой, и что? Я мог думать только о своей семье и о себе, а ощущение родства с окружающим меня миром так и не наступило. Я будто и не уходил никуда вовсе…

Я понял, что думать обо всем этом просто бесполезно, и отбросил лишние мысли в сторону.

Так пролетел и первый день дома, полный серого занудства для меня и радости странствий для Селесты. Догадаться не трудно: она вновь оказалась в своей колее. К сожалению, чтобы я тоже вышел на свою дорогу, мы должны были найти какого-нибудь поганца из нежити и укокошить его за деньги.

Вот по чему-то подобному я действительно скучал! В том мире чудищ было не так уж и много, и большинство из них жило обособленно, так что люди на них не жаловались.

— Тебе надо выспаться, — напомнил я женщине, разводившей костер. — Ну-ка, осмотрись.

Она послушно покрутилась на месте.

Ага, деревья, кустики, цветочки… Вон там какая-то мрачная каменюка, на ветке горят совиные глаза, и сверчки занудно стрекочут, и им вторит фырканье мелких грызунов, скачущих с ветки на ветку и ползающих по подсохшей траве.

А что это там воет? Волки. Думаю, к костру подойти они не осмелятся. Это не те волки, что жрут странников, специально выслеживая их по запаху огня, эти дикие, не знакомые с подобным творением человечества.

Главное, что людей нет, значит нет и разбойников. Когда я в последний раз проходил по проклятым землям Северной Голиции, несколько жухлых новых деревушек располагались в устье реки Данмар (ее еще называли Огненной Рекой), а та отсюда в десяти днях пути.

— Нормально. Безопасно.

— Угу. Могу я наконец поспать? — положив голову на свой мешок с вещами, недовольно пробурчала Селеста.

— Так уж и быть, спи. Но завтра с первыми лучами солнца, женщина, так что приготовься снова стереть пятки в кровь. Господи, и перед сном намажь их чем-нибудь, мы как будто по воде идем!

— Чем? — ее голос стал сердитым.

— Без понятия! Приложи подорожник, не знаю. Или наплюй и разотри.

— Да ладно, само заживет. Это от непривычки.

— Конечно, блин, от непривычки… — она закрыла глаза, так что я погрузился во тьму. Это мне совсем не нравилось. — Стоять!

— Чего еще?!

— Выпусти меня, я поохочусь. Раздобуду чего на завтрак, хоть пожрешь нормально.

— И как я тебе это сделаю?

Я нащупал сознанием ее разум и осторожно к нему прикоснулся. Меня будто окатило холодной водой, а затем без остановки забросили в адскую печь, но я сдержался и продолжил давить изо всех сил, на каждом шагу получая от нее предупреждение: «сунешься дальше — убью».

— Слушай, ты как будто в первый раз у мужика в постели. Расслабься, попытайся просто выкинуть меня из своего тела, вот и все. Разве так сложно?

— Представляешь, да! В тот раз мне было страшно, я не знала, что делать, и все произошло само собой!

— Брехня.

Я нажал еще сильнее, нащупывая в непроходимой стене под названием «личность» брешь.

Селеста вскрикнула. Она сжала руками свою голову и рывком выгнала меня из своей головы, и я ощутил, как вновь обретаю — пусть и волчье — тело.

— Еще раз так сделаешь, — с облегчением выдохнула женщина, — я тебя убью.

Ну, и что я мог на это ответить? Я высунул язык и когтем схематично накропал на земле кулак с вытянутым средним пальцем.

— Ой, да иди ты в задницу!

Обиженная, она повернулась ко мне спиной и застыла, изображая из себя спящую.

Я недовольно заворчал. Пытаясь отделаться от мыслей о своей семье, я занял себя мыслями совсем о другом и задумчиво поглядел на ровную спину Селесты, по которой бегали мошки, привлеченные светом костра.

Я тихо обошел ее на звериных лапах и на секунду прилег, осматривая миленькое почти по-детски умиротворенное личико с высокими скулами и острым подбородком, прикрытым сейчас вьющимися черными локонами волос.

И еще этот чертов разрез на тоненькой ткани ее платья, на который она постоянно бросала насмешливые взгляды, зная, что мне ничего не остается, кроме как смотреть ее глазами на ее же… округлости.

Глумилось ли она надо мной? Я надеялся на это, потому что о чем-то большем думать мне приходилось с трудом. Она знала, что я никогда не смогу прикоснуться к этому желанному, столь близкому и невероятно далекому телу.

Смогу ли я когда-нибудь ее узнать по-настоящему?

Навряд ли. Временами она была такая мягкая, податливая и уступчивая, пусть изредка выпускала шипы, но, сидя в ее голове, я ощущал весь лед и твердость характера. Непонятного характера, будоражащего характера, и она влекла меня подобно вот этим мошкам на ее спине.

А как она поступила с Августом! Не так уж и плохо, но вариант с постелью можно было и вычеркнуть, дабы не создавать лишние проблемы. Мелкая месть, говоришь? И кто я здесь: охотник или жертва?

Она незаметно набрасывала петлю мне на шею. Боюсь, когда-нибудь я намеренно выбью из-под себя спасительный стул, лишь бы оказаться хоть раз в ее объятьях.

А как же Ольха? Неужели все прожитые годы — пустой звук? Нет, я любил свою жену, но тяжело было сдерживать подобные мысли в компании красавицы-спутницы. Скорее всего это просто желание, ничего больше.

Учуяв запах свежей бегущей крольчатины, я вскочил на лапы и зарычал. Вот он, спасительный запах примитивной охоты, которая мне сейчас так необходима!

Я сорвался с места и бросился в погоню. Волчьи инстинкты разом поглотили мой разум, и я не сопротивлялся. Не мог сопротивляться. Лапы тяжело опускались на землю, и массивное тело зверя устремилось вперед в поисках добычи. Резко остановилось. Зверь понимал: времени мало, а кролика и того меньше. Нужно что-нибудь большое. Олень? Луговая пантера?

Запахи ночи проникли в мой мозг, и я ликующе взревел: медведь!

Надо торопиться. Скоро моя шкура вновь омоется кровью.

«Кто стучится в дверь мою? — промелькнула у меня в голове старая песенка. — Вот того я и убью…».

* * *

— Кто стучится в дверь мою? — насвистывал себе под нос здоровяк с приплюснутым носом, выворачивая мешки с моими пожитками наизнанку. — Вот того я и убью!

— Не стоит.

Из носа сочилась кровь. Правый глаз заплыл, и я едва различал в полутьме силуэты еще троих, наставивших на меня тяжелые боевые арбалеты. Я знал: стоит одной стреле, пущенной из такого оружия, коснуться моего тела, и даже от попадания в ногу я уже не жилец. Яд и серебро всегда делают свое дело.

— Чего ты вякнул, цыпленок? — пробасил тот, что стоят сзади. Ткнул острием меча мне в шею. — Еще раз откроешь рот, и я вырежу твои губы!

Здоровяк продолжал рыться в моих вещах.

— Не стоит, — мрачно повторил я.

Я не злился. Ярости во мне не осталось ни капли. Но мне было противно смотреть, что в моих вещах роется подобный болотный тролль с грязными руками, измазанными чьим-то вонючим дерьмом.

Меча надавил сильнее. Мое терпение лопнуло.

Я вскочил на ноги. Веревки на руках давно лопнули. Я без труда развернулся вокруг своей оси на пятках, уходя от чересчур длинного меча, и оказался за спиной неудачника, дерзнувшего тыкать в меня своей железякой.

Одна секунда — и его больше нет. Свернута шея, ничего особенного.

Тренькнула тетива первого арбалета. Я легко уклонился. Припал к земле и ринулся на второго. Две секунды — еще одна свернутая шея.

Остальные не мешкали. Легко стоять впятером против одного избитого странника. Втроем уже нет.

Остались два арбалетчика. До первого я добрался без проблем: он не успел перезарядить свое оружие, когда первая стрела застряла в глазнице его только что погибшего соратника. Сначала он пытался сделать хоть что-то. Он выхватил кинжал и саблю. Сражаться с перерезанным от уха до уха горлом не мог. Упал на землю, в лужу крови.

Последний успел выстрелить. Мне повезло, костер выбросил искры. Промазал.

Одним ударом под дых я повалил его на землю. Вторым заставил заткнуться, сломав челюсть. Завершил дело каблуком сапога, от давления которого позвонки его шеи коротко хрустнули, перечеркивая линию жизни.

Здоровяк насел сзади.

Бугай обхватил меня за горло. Его деревянные мышцы напряглись, сковывая шею. Дыхание прерывалось. Я ощущал, как синеет лицо, и кровь приливает к щекам.

Взгляд затуманился.

Стиснул зубы. Саданул его что есть мочи по почкам и заставил отпустить. Кашляя, я отполз в сторону, так что костер оказался между нами.

— Засранец, — он ничуть не волновался о своих подельниках. На дороге беспокоятся только о себе.

— Не стоило, — коротко бросил я в ответ.

Здоровяк пнул мешок в мою сторону. Обрывок ткани угодил в огонь. Почернев, он за несколько коротких мгновений расплавился, обращаясь в ничто.

Последний поднял с земли ножны с моим мечом. Он мрачно ухмыльнулся, показывая ряд неровных гнилых зубов. Два верхних и один нижний отсутствовали.

— Сейчас мы тебя на ремни-то порежем.

— Удачи.

Он обхватил толстой мозолистой ручищей изящную рукоять — слишком большую для обеих его ладоней. Выдохнув сквозь зубы, он потянул ее на себя. Раскрыл в недоумении рот, обнаружив, что вместо клинка в ножнах зияет пустота.

— Зачем ты таскаешь с собой сломанный меч? — спросил он.

— Он не сломанный, — ответил я. — Его имя Кейнекен.

— И что?

— Это значит «беззубый».

С криком я сорвался с места. Легко перепрыгнул костер, всадил с разворота локоть ему в кадык. Здоровяк взвыл, накренился вбок, его хватка ослабла.

Я выхватил из его лап рукоять меча. Взмахнул. Отрубленная башка, оставив в стороне фонтанирующее кровью тело, подкатилась к моим ногам.

Я вытер с лица кровь. Размахнулся и пнул голову в кусты, стараясь бить не носком, а боком, чтобы не вывихнуть пальцы. Голова — вещь тяжелая. Подумав пару минут на месте, я углубился в кусты терновника, шипя каждый раз, когда иголки вонзались в тело, протыкая тонкую ткань. Я отыскал отрубленную голову, поставил ее перед собой и выудил из-за пазухи нож.

Работа заняла около двадцати минут: выковыривать зубы всегда проблематично, особенно когда из-за гнилости они крошатся и обламываются.

— Беззубый, — мои губы растянулись в улыбке, но глаза продолжали оставаться холодными. — Как и ты.

Поколдовав еще немного над трупом, я закрепил голову на окровавленной шее и подошел к лошадям. Они были привязаны к толстому дереву неподалеку, все пять. Они меня боялись, они всегда меня боялись. Тем не менее мне удалось водрузить тяжелое тело здоровяка на самого выносливого скакуна.

Подержав конец ножен над огнем и тщательно следя, чтобы кожа не опалилась, я вернулся к лошади и ткнул в его круп раскаленным обрывком стали на конце. В воздухе смердело паленой плотью. Конь вырывался. Я перерезал веревки.

Он не стал долго ждать. Поднимая тучу пыли, скакун понес своего всадника вдаль, все еще сверкая горящим символом в ночи.

Это было возвращение. Но возрождение ли?

Я сплюнул кровь на землю. Под сердцем разливалась скудная серая боль. Я бы не упал, однако тело упорно отказывалось подчиняться. Не выдержав напора вновь открывшейся раны, я свалился спиной на пыльную дорогу.

В голове проносились мысли. В голове роились возможности. В голове жили воспоминания, одни только воспоминания…

После той ночи в одинокой избе, окруженной тысячами мертвых кровожадных тварей, я едва ли мог удерживать в голове больше шести дней. Разум просто отказывался запоминать больше. Он интересовался только той ночью, когда меня лишили… чего? Души ли? Сомневаюсь, что она существует. Думаю, душа — всего лишь термин для совокупности чувств, страхов и желаний.

Меня будто вытягивали из трясины. Чья-то жесткая рука тащила меня за ворот к свету.

Только открыв глаза, я понял, что это всего лишь солнце. Оно светило сквозь небольшое окошко, прикрытое шторой, и бросало лучи на большую прямоугольную кровать, растрепанную, как и я сам.

Нога голой женщины — видимо шлюхи — лежала на моем животе, тонкие изящные руки обхватили шею, и ее лицо упиралось в плечо. Она тихо сопела, повсюду на ее теле проступали синяки с четкими отпечатками моих пальцев.

Я грубо оттолкнул ее в сторону. Она даже не проснулась.

Потирая саднящие от боли виски, я подошел к окну и выглянул наружу. Пустынно, первое, что пришло на ум. И на удивление много леса. Неужели я во владениях какой-то ведьмы?

Я взглянул на шлюху и поморщился. Навряд ли.

Где я тогда? Я возвращался… куда?

Я тряхнул головой. Убрал назад длинные волосы, пригладил росшую клинышком бороду.

Думал.

Без лечения мне в нормальную жизнь не вернуться. Значит, надо искать лечение. Но его нет, ведь и болезнь эта поразила меня впервые за всю историю человечества. Никто раньше с этим не сталкивался. Кто-то сказал, что я обречен.

Если так, надо привыкать жить подобным образом. Не задумываться о прошлом, жить только здесь и сейчас. Попытаться быть свободным.

Женщина сонно застонала. Она просыпалась, ворочаясь в постели, и скинула с обнаженного тела одеяло. Капельки пота поблескивали в свете солнечных лучей, огненно-рыжие волосы разметались по подушке и походили на бушующее на ткани пламя.

Я стиснул зубы.

Я подошел к кровати с ее стороны, уперся коленями в край, осторожно прикасаясь подушечками пальцев к ее нежной бархатной коже. Я водил рукой по ее телу, блуждал по нему, с восхищением изучая каждый его изгиб, и мои движения с каждой секундой становились все более жесткими и настойчивыми.

Я притянул ее себе, обхватив руками бедра, и прижался животом к ее спине. В ноздри хлынул запах свежего пота, смешанный с ароматом дешевых лавандовых духов. Он не отрезвлял, не вызывал отвращения — скорее жгучее желание овладеть ее вновь.

— Не хочу. Я устала.

Она устало попыталась меня оттолкнуть. Руки едва ее слушались после минувшей ночи, и вышло смазано, так что я лишь покачнулся.

Оскалившись, я протянул руку к кожаному мешочку, лежащему на тумбочке справа от кровати. Достал монету, кинул ее на смятую простынь, чтобы солнечные лучики призывно поблескивали на переливах золота с размытым портретом Держателя.

— За день вперед, — прорычал я ей в ухо, и она послушно опустилась на четвереньки, зубами вцепляясь в подушку. Сдержать крики? Но чего? Боли или наслаждения? Плевать.

Я понял, что не знал, что со мной происходит. Да и не хотел знать.

Я вспомнил поговорку бывалых воинов востока, с которыми когда-то встречался: «Жизнь — как туалетная бумага. Если ты не подтираешь ей зад, когда-нибудь сдохнешь от запаха собственного говна. Или от кинжала в спину».

Примечательно. А ведь я даже не знал, что такое туалетная бумага.

Освободил я ее только к закату, даже не спросив, как ее зовут. Она выползла из комнаты, кутаясь в провонявшее влажное одеяло, и стискивала пальцами одиннадцать золотых из моего кармана. До чего же жалкое зрелище.

Я же совсем не запыхался. Лег обратно в кровать. Сложил руки на груди и уставился в потолок. Звериная выносливость делала свое дело. К сожалению, от нее я перенял не только это: с каждым днем мое желание быть с женщиной становилось сильнее, а наслаждение от этого стремительно угасало, будто тело намекало мне, что мне необходимо только совершить нужное и уйти. Не хорошо.

Я оделся, с удивлением оглядывая свое тряпье. Из одежды у меня остались лишь крепкие кожаные брюки, ботинки на шнуровке с ужасно неудобной тонкой подошвой, серая замызганная рубаха и простой темный жилет с креплением на плече для ножен. И пояс. Широкий, почти в две мои ладони, с круглой бляхой с изображением пылающей морды волка. Где я его только раздобыл?

Конечно, и Кейнекен, мой верный невидимый союзник.

Не решаясь выйти к людям, я открыл окно и спрыгнул вниз. Свежий воздух отогнал смрад харчевни, и я глубоко вдохнул. Свобода? Нет. Тогда что? Плевать. Звери не думают о жизни, они просто живут.

Я углубился в лес.

Остановившись у холодного пруда под маленьким водопадом, я огляделся. Принюхался. Убедился, что рядом никого нет, и скинул с себя одежду. Зачем было ее одевать, если все равно снимать? Не знаю.

Я позволил своей коже порасти шерстью. Было больно. Всегда больно, когда твое тело меняется столь сильно. Боль можно уменьшить лишь увеличением срока обращения, а это не всегда позволительно. Особенно в бою.

Когда обличье Волка стало приносить мне боль? Раньше я такого не чувствовал. Я сломался? Что случилось в той избе на утесе? Я должен это помнить? Одни вопросы. Нет ответов.

Я закричал, когда волны мучений и страдания захлестнули с головой. Я свалился на землю, глаза заполонила кровь. Секунда, еще секунда — намного дольше, чем раньше. Кости трещат, деформируются, сквозь кожу проступает жесткая звериная шкура. Боль — слишком обыденно, агония подходит больше. Лишь бы никто не услышал.

Я оттащил свои вещи в кусты и притаился. Я вдыхал запахи леса. Ждал добычу.

Положив тяжелую голову на передние лапы, я прикрыл глаза, непрерывно дергая ушами и хвостом: комары, приходилось отгонять.

Внезапно мое тело вздрогнуло. Я ощутил острый укол в собственный разум и заскулил. Понимал, что нечто грубо вторгается в мои мысли, сеет в них хаос, раскаленным шилом проделывая в голове дыры. Но также внезапно исчезает. Напоследок я улавливаю животных страх — настоящий ужас, — шедший от этого «нечта». Что с ним случилось?

Я погружаюсь в раздумья и вижу истину: он просто испугался. Увидел безумие в моей голове и поспешно скрылся, не желая заразиться. Боялся стать таким, как я. А какой я? Сломанный.

По лугу чуть дальше водопада бегают кролики. Крольчатина — вкусно, но не питательно. Пока словишь одного, другие убегут, и тебе достанется лишь легкий перекус. Требуется нечто большое.

Птицы. Догнать птицу почти невозможно, а если догнал, то ее мясо слишком пресное для такого большого зверя как я. Не питательное. Бесполезное.

Я недовольно заворчал, скаля зубы. Мне это не нравилось. Желудок угрюмо протестовал от голода, издавая отвратные звуки, и я нервничал. А когда я нервничаю, все становится плохо.

Вот наконец примешался новый запах. Противный настолько, что щекотало ноздри. Кошка. Большая кошка, размером с тигра, но местная разновидность. За несколько десятилетий отсутствия людей и последствий Великой Чумы здесь появились новые виды. Боялся ли я заразиться? Нет. Земля почти полностью очистилась, да и во второй раз проклятие на меня не ляжет.

Я сорвался с места. Я преодолел все расстояние за пару минут и резко остановился за кучей ребристых камней, наблюдая за добычей.

Еще одной особенностью этой формы было отсутствие запаха. Нет, люди меня прекрасно чуяли, а большинство животных не замечали меня даже у себя за спиной. Это стало смертью кошки.

Я вышел из тьмы, серебряная стрела, пронзающая ночь. К сожалению, недостаточно быстро, чтобы застать ее врасплох. Она дралась.

Кошка низко зарычала, ее хвост взметнулся вверх, и уши прижались к голове. Темно-желтые глаза горели огнем, и верхняя губа приподнялась, обнажая ряд мелких острых клыков.

Я загнал ее в угол. За ней простирался лишь луг, и она знала, что по прямой я догоню ее за пару секунд. Ей пришлось сражаться.

Стремительно, так что я едва заметил размытое пятно ее лапы, тварь подскочила ко мне и полоснула когтями по глазу. Я взвыл, отскочил назад. Кровь хлынула из раны над глазницей.

Я рассердился. В следующий раз, когда она атаковала, я был готов. Прибил тварь одной лапой, размозжив череп о землю.

Решив не задерживаться на открытой земле, я схватил кошку челюстями за шкирку и оттащил к пруду, притаившись в сени небольшой рощицы.

Тогда я услышал его. Он хлопал в ладоши.

Темный силуэт был рожден из самого мрака ночи, и я не ощутил его запаха — никакого приближения угрозы. Темный, укутанный в сумрачно-черный плащ, он вытянул вперед руку, на которой красовался странный перстень с мглистым камнем, и рассмеялся:

— Поразительно! Давно же я не видел такой охоты. Коротко, зато какое действо!

Камень вспыхнул. Я закричал, так и не успев отведать кошатины.

От жителей деревни, рядом с которой я очнулся в полном своем облачении и Кейнекеном за плечами, я узнал, что с той охоты прошло десять дней. Я напряг память, силился вспомнить, кто был тот человек. Должен ли я его знать? Должен ли я его помнить? Амнел. Плевать.

Много вопросов, мало ответов. Толку нет.

Я добрался до единственной в округе харчевни, ввалился внутрь. На одно мгновение люди затихли. Каждый смотрел на меня с подозрением. Может, потому что у меня за плечом торчала рукоять меча, а может потому что мой мрачный вид вызывал у всех отвращение. Я привык их не замечать. Я прошел мимо и уселся у дальнего стола рядом с окном, выходящим на лес.

Он манил меня, я был его частью. Будто Древо решило заграбастать мою душонку, вернуть должок и тянуло свои корни даже досюда, высасывая память и силы.

На стол легла чья-то рука. Толстая, но отнюдь не сильная. Скорее рыхлая: такими обычно бьют непослушных жен, когда они отказываются продавать свое тело за несколько серебряных грошей, лишь бы муж продолжил растить жир, поедая все запасы в местах, подобных этому. Жены могли обойтись и без них. Нельзя, правила, традиции — бред.

Я перевел взгляд чуть выше. Серая туника, потрепанный крысиный жилет, ничем не примечательное шмотье.

Еще выше. Третий подбородок, свиное рыло, гнилые зубы. Губы кровоточат, волосы давно не видели чистой воды, и мутные глазенки бегают от рукояти меча до тощих плеч и обратно.

Он был шире меня в три раза, зато ростом не отличался. Походил на попа из местной церквушки, который жил лишь подаяниями да «милостью Божьей», лапая прихожанок на каждом углу под видом отпущения грехов.

Вокруг рта жирное пятно. Смердит дерьмом и элем.

— Ты мне не нравишься, — честно признался я, глядя в его глаза, скрытые за складками огромных щек. — Проваливай.

Я знал, что случится дальше. Все всегда происходило подобным образом, и я считал, что это лучшее начало очередного сознательного дня из немногих.

Толстяк взревел. Видимо, из-за своего огромного веса он считал, что свалит меня одним ударом, однако не успел поднять даже руку. Сталь пронзила ладонь в самом центре и пригвоздила ее к дереву. Кинжал вошел до самой рукояти.

Он взвыл, попытался достать меня другой рукой. Промахнулся.

Я легко выдернул кинжал из столешницы, развернул его кисть ладонью от себя и вонзил острие в плечо, поросшее таким же рыхлым вялым жирком.

— Ты мне не нравишься, — повторил я. — Свинья.

Одним мимолетным движением я высвободил Кейнекен из оков зачарованных ножен и плавно провел невидимым лезвием по его горлу. Медленно, чтобы видеть, как гаснет жизнь в его поросячьих глазках.

Кровь хлынула прямо на меня. Не знал, что в толстяках умещается так мало крови.

Труп хряка рухнул к моим ногам. От удара тела о пол подскочили столы, и стул напротив меня грохнулся рядом в лужу багровой жидкости. Я вынул кинжал из его плеча, вытер его о крысиный жилет и спрятал в ножнах за поясом.

Кейнекен в чистке не нуждался: каждая капля крови впитывалась в призрачный клинок, придавая ему сил. Никогда не любил разумное оружие. Но меч мне нравился.

Я оглядел людей, замерших в ожидании, и прорычал:

— Спектакль окончен. Следующий, кто жаждет повстречаться со смертью, записывайтесь в очередь.

Я видел их глаза. Никто не хотел умирать.

Залитый с ног до головы кровью хряка, я сел на свой стул и бросил на него две золотые монеты. Я не знал, откуда они берутся в моем кармане и кошельке, который я, видимо, потерял, так что предпочитал просто их тратить. Никогда не знаешь, когда добро прекратится, и стоит пользоваться им сполна.

Махнув официантке, я указал на золото.

— За труп и еду. Принеси три бутылки вина и мяса. Много.

Сглотнув от страха, она кивнула. Ее руки тряслись. Она видела во мне демона и не желала боле находиться рядом, так что я кинул поверх еще два золотых и сказал:

— Это за комнату. И за тебя. На всю ночь. Хорошо отработаешь, получишь в два раза больше.

Она бы отказалась, если бы могла. Я был ей противен и ужасен, она даже этого не скрывала. Мы вдвоем оглядели зал, никто не посмел мне перечить.

— Ты можешь отказаться, — предложил я и потянулся за своими деньгами окровавленной рукой, но прежде чем мои пальцы коснулись горки монет, те мгновенно перетекли в ладонь миловидной официантки. Договорились.

— Я вернусь на закате.

Она могла отказаться. Все равно согласилась. Почему? Чем деньги заменят тебе потерянную честь, гордость? Я знал: деньги помогут ей жить, поэтому она согласилась. Они ей нужны, по глазам ведь видно почти все.

Труп хряка быстро унесли. Один высокий, широкоплечий, до этого он стоял в дверях, преспокойно пожевывая вырезанную из дерева зубочистку. Вышибала? А второй, чуть постарше и с приличным брюшком — хозяин.

Кровь с пола отмыли. Предложили выстирать мою одежду и нагреть воду для ванны, но я отказался. Не потому что в крови мне было приятнее, а потому что мне было безразлично, как я выгляжу. Просто плевать.

Я сломался? Несомненно. Но как? Для этого необходимо вернуть ускользающие воспоминания. Не хочу, мне будет больно. Я не хочу снова испытывать боль разума, мне хватает и боли тела.

Принесли еду. Выглядело все просто прелестно, а внутри оказалось полное дерьмо. Только вино помогло мне доесть свою порцию. Да, теперь я пил очень много. Не чувствовал ни капли опьянения, что в который раз доказывало мою «сломанность».

Я безучастно поковырял остатки баранины, думая, что с людьми бывает точно так же. Харчевня, до этого полная посетителей, опустела. Только хозяин, вышибала и несколько официанток, среди которых находилась моя избранница, таращились на меня из-за стойки, боясь сказать и слово.

Я бросил на стол еще три монеты.

— За причиненные неудобства. И молчание. Кто из вас проболтается обо мне, тот умрет.

Бесполезно. Меня видели десять человек, а скоро узнает и вся деревня. Так и до округи недалеко. Но мне было интересно смотреть на их лица, когда в их глазах отразился блеск золота.

Я поднялся. Оглядел напоследок харчевню и вышел за дверь. Меня встретили люди. Дюжина, каждый сжимал в руках оружие. Не настоящее, скорее какие-то гнилые палки и железяки, по форме издалека напоминающие серпы.

— Не стоит.

Решимость в их глазах гасла. Они видели кровь, видели смерть. Стояли. Глупцы.

— Проваливай отсюда! — решился взвизгнуть один из них и скрылся за спинами своих сожителей. Глупец. Он умрет первым.

— Не стоит.

В третий раз я обычно не повторяю. Сейчас мне стало их жаль.

— Обратно пути не будет. Кто сделает шаг вперед, умрет. Последний шанс убежать.

Жаль. Всего лишь на секунду. Потом придется убивать.

Четверо убежали. Правильно. Никто не хочет погибать. Остальные глупцы. Восемь.

Они напали. Они били беспорядочно, не знали техники сражений, не знали тактику войны. Они сражались как звери, пользовались лишь гневом и яростью. Она заполняла их глаза, жгла их души и заставляла поступать безрассудно.

Когда-то и я чувствовал гнев. Я сломался? Плевать.

Я вынул Кейнекен из ножен.

Они взглянули на пустую рукоять и рассмеялись. Их было больше, и пусть пока они проигрывали, то сейчас убедились, что я сумасшедший. Пусть.

Первые три полегли мгновенно. Они набрались смелости, ринулись на меня одной линией и так же легко лишились голов — всех трех разом. Фонтан крови поднялся в воздух, омывая меня с ног до головы жизненной силой моих жертв.

Кейнекен ликовал.

Осталось пять. Двое сбежали. Они поклялись вызвать подмогу, позвать солдат, из трусости бросая товарищей, но все прекрасно знали: армии тут нет, солдат — подавно.

Три.

Они обступили меня полукругом. Тот, кто пользовался длинной косой, сделал выпад, едва не отрубив руку союзнику. Я уклонился, в ответ рубанул Кейнекеном по дуге и рассек древко косы у острой железяки. Второй раз ударить он не успел: слег с распоротым брюхом, не рассчитав длину моего меча. Попросту недостаточно отпрыгнул.

Двое. Легкая добыча для жаждущего клинка.

Отбив неумелый удар серпом, я схватил мужчину за волосы и притянул к себе, насаживая его на свой меч. Второй пытался помочь. Вместо этого его топор застрял в черепе первого. Сложно после такого выжить.

Труп соскользнул с моего опущенного клинка. Тот был готов нанести последний удар.

Но мужчина вдруг побежал. Его лицо было обагрено кровью и мозгами мертвеца, глаза горели безумством. Рот открыт, беззвучный крик.

Он бежал. Не добежал: кинжал, пущенный снизу, глубоко застрял в сердце.

Я вернулся в харчевню. Они видели все произошедшее через окно, жались по углам. Выплюнув кровь изо рта, я бросил на стол еще три монеты.

— Приберетесь. Я вернусь к ночи.

Я вернулся в лес. Сложил свои вещи в стопку, тщательно их припрятал. Я нашел укромное местечко — пещеру рядом с пролегающей вдоль равнины речкой — и притаился. Охота раньше действовала на меня отрезвляюще, помогала встрепенуться и собрать мысли в единое целое, теперь же и она стала чем-то обыденным.

Я думал. Сколько женщин я оставил позади? Я не помнил, сколько вообще странствовал по Северной Голиции и сейчас уже не понимал, что именно завлекло меня сюда. Должно же быть что-то…

Наверное, они беременны. Разве не это случается? А я ведь Волк. Последний. Уже нет?

Я сконцентрировался. Я чувствовал, что в этом было что-то важное, о чем нельзя забывать. Я пытался вспомнить, пытался нашарить в себе нечто связующее. И забыл.

Добыча ждала. На этот раз лисица. Я не любил лисиц, от них сильно воняло, и рыжий цвет их шкур заставлял глаза непрерывно болеть от напряжения. Поэтому жажда крови проснулась почти мгновенно. Сейчас я хотел не есть, а просто убить это грязное животное, чтобы доказать самому себе, что я жив. Даже боги не могут подделать вкус смерти.

Я прикончил лисицу быстро, почти не пришлось бегать. Я просто напал на нее сзади и вцепился пастью в шею, одним движением сломал хребет. Пару мгновений — и она перестала вырываться. Мешком повисла в зубах, источая все тот же мерзкий запах.

Откинув лису в сторону, я брезгливо чихнул и слизал с губ кровь. Настоящая.

Позади хрустнула ветка. Я среагировал мгновенно: когда хочешь жить, постоянно надо следить за миром.

Я отпрыгнул в сторону. Вовремя. На том месте, где я только что стоял, появилась огромная дыра размером с приличный пруд. Взрывная волна толкнула меня в сторону и отправила в далекий полет, впечатав брюхом в дерево.

Нападавший выкрикнул короткое заклинание.

Огонь опалил шкуру. Я взвизгнул и отполз в сторону, спасаясь от стены огня. Ребра сломаны, дышать тяжело. Перед глазами маячит только кровь и пламя, и я не знаю, куда деться.

Плевать.

Я вижу, как ко мне подходит высокий человек, закутанный в черный плащ. Он поднимает правую руку с перстнем, на котором поблескивает черный перстень. Он обеспокоен, хочет быстро закончить дело. Говорит:

— Охота закончена. Надеюсь, ей уже надоело спасать твою шкуру. Я предпринял все меры предосторожности.

Легко понять, что я уже мертвец. А потом снова провал.

Постель. Опять. Не такая мягкая как прошлая, да и скрипит при каждом малейшем движении, но зато теплая и настоящая. Я не умер. Это хорошо. Но что случилось?

Надо бы и сейчас на все плюнуть, но я должен узнать, что со мной случилось. Я чуял, что все это — большая игра, и я в ней отнюдь не игрок, скорее пешка. Может, король, от этого все равно не легче.

Я оттолкнул в сторону спящую официантку — я помнил ее по харчевне, однако совершенно забыл, как затащил ее сюда, и сколько времени прошло от нападения на меня в лесу странным человеком. Знал ли я его? Кажется, да. Вот только едва ли помнил.

Я сел. Снова взглянул на женщину, взгляд сам собой перешел на ее живот. В затылке больно кольнуло, я схватился за голову и стиснул зубы, чтобы не закричать. Чтобы не разбудить, иначе пришлось бы ее слушать, а это лишние проблемы. Мне надо было хорошенько подумать, она будет мешать.

Я высунулся в открытое окно и вдохнул рассветный воздух, успокаивая роящиеся в голове мысли. Тело дрожало от напряжения, я пытался не отпускать от себя размышления, однако мысли медленно гасли, будто кто-то намеренно пытался подавить мой разум и направить на нужный ему путь. Что если все это время этот «кто-то» мной и управлял? Что тогда?

Бесшумно одевшись, я сунул руку в карман и кинул на кровать два золотых. Потом снова посмотрел на ее живот, добавил к этому еще десяток. Я делал это впервые на своей памяти, но жест казался мне привычным. Я понял, что неосознанно поступал так каждый раз, уходя от очередной женщины на одну ночь.

Зачем?

Чтобы не избавилась. Ясно как день.

Почему же так болит затылок? Что скрыто в памяти, которой я не могу управлять?

Я выпрыгнул из окна и легко приземлился на ноги. Напоследок припомнив тело молодой девушки, спящей наверху, я пообещал себе, что найду ее через месяц-другой, и скрылся в лесу.

Обращение приносило боль. Обещание я забыл спустя два часа.

* * *

Я понял, что он снова меня нашел лишь потому, что следующий отрезок времени был попросту вырван из памяти. Раньше после такого оставалась просто темнота и полное отсутствие желание узнавать, что было. Теперь же я был заинтригован.

Стоило мне моргнуть, я оказался в карете. Справа и слева сидели рыцари. Закованные в тяжелые латы, подогнанные просто превосходно: с первого раза не пробьешь и хорошим мечом.

Тот, кто сидел передо мной, мог считаться священником. Седые волосы, лысая макушка, старая потрепанная роба и пояс из обычной веревки, завязанной спереди в узел.

Я бы дал ему лет шестьдесят. Морщины испещрили лицо, глаза казались мне не умными, но достаточно мудрыми, и светились эдакой праведностью, цветом богов. Плевать. Я не верил в священнослужителей.

— Что случилось на этот раз?

Я поднял руки, закованные в цепи, и тряхнул ими. Цепи звякнули, все вздрогнули.

Я прислушался к цокоту копыт лошадей и выглянул в окошко. Судя по всему, мы все еще оставались в Северной Голиции. Об этом говорили кривые, будто прокаженные коричневые деревья с излишне желтой листвой. А также трава, чересчур дикая и нетронутая.

— Ты ворвался в храм Райны! — хриплым голосом заявил священник. Он бы закричал, если бы его шея не была замотана в окровавленные бинты. — Убил всех братьев, едва не погубил и меня, но Святая Райна услышала мои мольбы…

— Скорее уж я сплоховал, — безразлично заявил я. Тут же отхватил удар под дых от одного из латников.

— Целых сто лет наш храм не видел оружия! А вот пришел ты и все разрушил. Убил всех, — он скорее рассказывал себе, чем мне. — Изнасиловал послушниц. Вечность на Ледяных Пустошах — слишком малое наказание для тебя!

Он продолжал говорить. Я не слушал, занятый собственными мыслями. Я безрассуден, иногда излишне жесток, но так бы я никогда не поступил. Даже ненависть к богам не заставила бы меня без причины лишить жизни целый храм. Тем более насиловать. Я всегда брал по обоюдному согласию, это впервые.

Если, конечно, он не врет. Но он не врал.

Карета подскочила на кочке. Пора заканчивать.

Резко сорвавшись с места, я поднял связанные ноги вверх и лягнул священника в грудь, выбивая из него дух. Развернулся. Прежде чем латники поняли, что произошло, поднял с пола Кейнекен и вытащил его из ножен.

Они недооценили клинок. Решили, что он сломан, оставили его здесь, словно приглашая меня взять его в руки.

Один взмах — и первый латник свалился обратно в кресло, захлебываясь от собственной крови. Второй поступил умнее.

Пригнувшись, он с ревом попер на меня. Массивный наплечник больно врезался в живот. Воздух вышел из легких. Латник схватил меня за руки и швырнул на дверь. Та с хрустом сломалась, и я вылетел из движущейся кареты, едва не угодив под колеса.

Следом выпрыгнул и латник.

Он подбежал ко мне, схватил своей рукавицей за волосы и поднял вверх, вцепляясь второй в шею. Я не любил, когда меня душили. Пришлось образумить.

Думаю, Кейнекен, чье лезвие легко прошло через его глазницу и застряло в черепе, прибавил ему хоть немного ума.

Так и не отыскав свой кинжал, я скинул с себя одежду. Думаю, меня будут искать, они уже послали грамоту кому-нибудь из местных властей. Но откуда в Северной Голиции храм Райны? Наверное, я вышел за ее пределы, а теперь они просто везли меня на суд через ее земли. Вот и все.

Смыть кровь с рубахи и брюк уже не получится. Я попробовал натянуть на себя одежду мертвеца, но тот для меня оказался слишком широким, сидело неудобно.

Тогда я догнал остановившуюся недалеко карету и вытащил оттуда священника. От его рясы пахло скверно. Запах старости и пота перебивали отвратные духи, хоть на этом спасибо.

Надо найти ближайшее поселение и переодеться. Для начала смыть с себя кровь.

Но далеко я уйти не успел. Меня нагнали. Так и знал, что массового убийцу не будут сопровождать только два латника и старик-священник.

Всадники стремительно приближались ко мне. От копыт их огромных вороных коней сотрясалась земля, воздух погряз в дорожной пыли, и начищенные серебряные латы сияли в свете солнца. Глупо. Легко узнать, кто и зачем приближается.

Еще более идиотской затеей было слезть с коней.

Шестеро, все в латах и с большими двуручниками. На рукоятях находилось изображение Четвертого Креста, знака отличия личной гвардии Церкви. Безжалостные убийцы, искусные воины на служении у богов. Говорят, им отрезают языки еще в детстве, чтобы они не промолвили ни слова на службе. Что может быть глупее?

Напали они без лишних слов — уважаю.

Первый сделал сокрушительный выпад. Любой другой на моем месте уже бы оказался нанизан на его клинок, такова была невообразимая скорость атаки. Но я все равно быстрее.

Я прокрутил вольт. Резко выбросил правую руку вперед, и острие Кейнекена едва задело его глаз. Этого оказалось достаточно, чтобы вывести его на несколько секунд из битвы.

Не дожидаясь, пока подоспеют его товарищи, я совершил пируэт и рубанул сверху вниз. Лязгнула сталь, мой меч едва прочертил на нагруднике косую линию.

— Любопытно.

Я отбил слишком смазанный удар сбоку и прыжком сократил разделяющее нас расстояние. Схватив его за оперение на шлеме, я дернул на себя. Нижняя челюсть сама наткнулась на меч, и латник свалился, дергаясь в агонии.

Пятеро насторожились. Если раньше они были уверены в себе, то сейчас смерть заставила их задуматься. Она всегда заставляет задуматься.

Однако для меня время раздумий уже прошло.

Я тряхнул Кейнекеном, невидимое лезвие кровожадно звякнуло и перешло в щелчок кнута. Я еще раз взмахнул рукоятью, и правый латник с криком отступил. На его подбородке прямо под шлемом красовалась глубокая рана, сквозь которую проступали очертания кости.

Я мрачно усмехнулся. Впервые за долгое время на моих губах играла улыбка.

Быстро переставляя ноги, чтобы меня не достали, я вновь и вновь взмахивал кнутом и проливал кровь. Пусть малую, пусть по чуть-чуть, но со временем они устанут, истекут кровью и сами умрут. В мучениях.

Один рискнул подойти ближе. Легко убивать мечом, кнут же — искусство, которым я овладел лишь недавно. Он рискнул и поплатился своей головой, прокрутившейся вокруг плеч на полный круг.

Четыре.

Краем глаза я заметил арбалет в руках латника. Хитрец припрятал небольшую игрушку за поясом и теперь целился в меня маленькой стрелкой. Такая не причинит мне неудобств. Значит, яд.

Тетива тренькнула. Я едва успел отскочить в сторону. В отместку одним точным движением намотал кнут на его запястье. Дернул, раздался хруст.

На латников у меня ушло намного больше времени. Не будь я таким быстрым, уже бы лежал на дороге в луже своей крови. Но погибать там я не собирался.

Первый погиб по чистой случайности: со шлема слетел ремешок, придерживающий его на голове. Кнутом я стряхнул с него железяку и довершил дело клинком. Обезглавленный труп с грохотом рухнул на землю.

— Есть шанс сбежать, — сказал я уставшим латникам: таскать на себе несколько десятков килограммов брони не так-то просто особенно при такой жаркой погоде.

Обагренные кровью своих соплеменников, они с яростью бросились вперед. Видимо поняли, что всех троих я сразу убить не смогу. Так и получилось.

Одного я успел подцепить Кейнекеном, сунув клинок между плохо наложенными друг на друга пластинами металла, вторые же два навалились на меня всем своим весом, прижали к земле, мутузя здоровыми кулаками, закованными в кольчужные перчатки.

Больно. Боли стало еще больше, когда началось обращение.

Волков боятся не только люди. Монстры, животные тоже бегут от Волков как от смерти, потому что они живут в трех мирах одновременно. Это и есть основное проклятие Проводницы: жизнь на грани.

Первая грань — грань людей, разумного мира. Незрелый Волк — особенно в часы полнолуния — едва ли может удержать себя надолго в этой грани.

Вторая грань — грань животных. Это то, чего требует наша кровь. Наша плоть изменяется, она деформируется и становится звериной. Появляется необычайное чутье, зрение, слух. Все меняется, даже разум. Пусть тело и выглядит намного больше обычного волчьего, зверь есть зверь. Необычайная мощь, которая требует крови и смертей.

Существует и третья грань, до которой редко кто доходит из моего племени. Грань сверхъестественного, грань безумства. Оборотень — нечто среднее между зверем и человеком, оружие великой силы, дарующее своему обладателю больше страданий, чем власти.

Оборотень-Волк намного сильнее и намного больше обычной шавки, что появилась на свет из-за укуса богомерзкой твари. Омерзительное создание. Хуже существ не бывает.

Я ненавидел эту форму всеми силами своей души, потому что именно из-за нее меня подвергли в детстве жестокому испытанию вживлением в плоть серебра. Я проклинал ее, как проклинал своих родителей и других существ своего чертова рода.

Из-за своей ненависти к оборотню я всегда выбирал Волка. На этот раз тело отказалось меня слушать. Теперь его раздирало на части, ребра расширялись, сердце едва успевало за стремительным ростом, нутро горело.

Я отшвырнул левого одной лапой. Развернулся, схватил второго. Легкого усилия хватило, чтобы разорвать латника на две части. С омерзением я отшвырнул труп в сторону.

Я поднялся на ноги. Последний убегать отказывался.

Он с криком ужаса ринулся на меня со своей зубочисткой. Пришлось заткнуть. Легкий удар по голове, когти, обхватившие его хлипкую тонкую шею, и зубы, глубоко вонзенные в металл.

Шлемы чем-то напоминают скорлупу от ореха. Стоит крепко сжать и…

Кровь и мозги хлынули на землю вперемешку с осколками черепа, сочившимися сквозь деформированный кусок железа.

И снова боль, теперь уже от возвращения человеческого тела.

Я пошатнулся. Застыл, не понимая, что происходит. В низу живота стало тепло, даже горячо. Я опустил руку на живот. На ладони остались следы крови — теперь уже моей.

Я холодно хмыкнул. Достал-таки. Из левого бока торчал огромный двуручник.

Я выдернул меч из поврежденной печени, рассеченной почки и бесконечно изорванных кишок, желудка. С болью, но она несравнима с муками обращения.

Со временем заживет.

Так дальше идти опасно, надо скрыться.

С опаской я позволил своему телу стать другим. К счастью, Волк снова стал Волком. Я стиснул меч между зубов и потрусил в лес, выискивая укромный уголок. Залечь на дно. Дней на десять. И разобраться.

Спячка — весьма полезно. Во время спячки ты не нуждаешься в пище. Вода для тебя является пустым звуком, время — жалкой мошкой. Спячка для Волка значит многое, но в моем случае она лишь помогает переждать бурю, залечить раны. Своего рода медитация, вблизи — пародия.

И снова треть месяца попросту пропала из памяти.

Оправился я тогда, когда начались заморозки. Снег слегка припорашивал землю, опадающие листья. В Северной Голиции снег шел редко. Холода проходили быстро и почти не чувствовались. О зиме предупреждали только лысые деревья, жухлая трава и мутное серое небо, потерявшее свой цвет.

Даже солнце светило по-прежнему ярко.

Я выбрался из своей норы. Та насквозь пропахла вонючими лисицами. Ютится приходилось в невероятно маленьком месте, пришлось сожрать его прежних жителей.

Впервые за долгое время я вдохнул запах свежего воздуха и расправил лапы. Нудящая боль во всем теле вновь пробудилась. Пришлось пробежаться, чтобы выгнать из мышц усталость от сна.

Я остановился у знакомого пруда. Не знаю, почему, а именно он стал для меня своеобразным якорем памяти. Надо возвращаться сюда вновь и вновь, смотреть на свое отражение. Думать. О том, что со мной произошло, что происходит.

Надо найти ответы. На что? Забыл. Теперь не плевать. Уже нет.

Я отыскал припрятанный меч, вытащил его к воде и вошел в нее сам, возвращая себе свое настоящее тело. Холодная вода жгла давние раны. Я позволил себе напиться и окунуться в пруд с головой, погружаясь в размышления.

Мысли. Все, что у меня осталось, кроме меча и смертей.

Меня вновь отвлекли. На этот раз крики. Чьи? Сначала мужчина, потом женщина — все хриплые, будто их горло вскрыто ударом клинка или топора. Потом кто-то помоложе. Девочка?

Какая мне разница. Плевать.

Но крики не прерывались. Женщина и мужчина скончались быстро — точно перерезанное горло. Девочка не затихала. Если это разбойники с дороги, то вполне ясно почему. Бандиты берут то, что хотят. Больше золота они хотят обычно женщин. Им плевать на возраст.

Я попробовал отстраниться. Вызывал в памяти лица знакомых и силился приписать к ним знакомые имена. Часть получалась, другая же все еще была покрыта завесой.

Я фыркнул, вынырнул из воды с раздражением хватаясь за меч.

Пора прекращать этот плач. Слишком громкий, слишком резкий. Кто-нибудь может прийти на помощь, умрет, затем не отделаешься от местных: те порою так и жаждут кому-нибудь отомстить.

Я потрусил на звук, совершенно позабыв про одежду.

Я оказался прав.

Сломанная повозка лежала чуть поодаль. Большие мешки, связки товара валялись поверх треснутых досок и обломков колес. Рядом лежали мертвые лошади. Две, одна с отрубленной головой. Работали грубо, скорее всего действительно топором.

Я шагнул вперед. Едва не споткнулся о труп женщины, брошенный в кустах.

Я склонился над ней. Одернул изорванное в клочья и когда-то чистое платье, взглянул на огромные синяки от здоровенных пальцев на шее, бедрах, животе. Один глаз заплыл, второй превратился в месиво от шила, застрявшего в глазнице.

Перевел взгляд чуть ниже. Они насиловали ее даже после смерти. Немудрено.

Я перевернул ее на живот. В затылке виднелась зияющая рана, мозг вытекал на землю вместе с кровью. Жалкое зрелище.

Спина порезана на ремни. Садисты. Три вида оружия, еще и топор. Значит, четверо.

Я пошел дальше. Крики девочки не прекращались, но она уже охрипла и теперь скорее сдавленно визжала. Я не торопился.

Тело мужчины я нашел под грудой окровавленного тряпья. По его голове прошлись молотом, раза два-три. Уже пятеро. Хорошо, что я не идиот.

Я подошел чуть ближе к сиплым крикам, слушал сердцебиение. Семь. Значит, шесть.

Я вынул меч из ножен, раздвинул раскидистые ветви деревьев и вошел в придорожный лес. Все были там. Они зажали девочку к деревьям, обступили полукругом и нещадно пользовали. Я привык к таким зрелищам. Мир — сложное место. И не менее темное.

За их разгоряченными телами я не видел ее, слышал лишь голос. Скоро и он затихнет. Может подождать, пока все само разрешится? А потом покончить с ними, чтобы не привлекали внимания к моему пруду.

Я развернулся. Я бы ушел, если бы меня не заметили.

Стрела, пущенная из лука, летит почти бесшумно. Для Волка же этот звук хуже визга железа о железо.

Я присел, уходя от стрелы. Пришлось нападать первым.

Три секунды занял путь до врагов. За это время можно сделать многое, они же только успели взять свое оружие.

Первый пал от распоротого брюха. С криком он рухнул на колени, пытаясь затолкать свои кишки обратно внутрь. Не успел, шок длился еще долго.

Топор со свистом разрезал воздух. Почти задел мое плечо, но я успел прыгнуть и совершил пируэт, выставляя невидимый клинок вперед. Кейнекен легко снес голову с его плеч.

Не тратя зря возможности, я перехватил ту за волосы в полете и швырнул в правого нападавшего. Левый сделал выпад, средний замахнулся молотом.

Я пригнулся, ринулся вперед, проходя между левым и средним.

Кейнекен встретился с сердцем молотобойца. То остановилось мгновенно.

Трое.

Стрела прочертила на щеке глубокую кровавую борозду. Встань я чуть правее, наконечник застрял бы в моем мозгу, а не в земле. На все воля случая. И удачи.

Кейнекен ощутил еще один мозг. Из-за крови на его рукояти мой меч выскользнул у меня из рук, и я остался безоружным перед двумя оставшимися врагами.

Не беда. Легко можно подобрать оружие с земли. Либо просто вырвать челюсть.

Стряхнув с руки кровь, я глянул на лучника.

Кто сказал, что у лучника нет чести? Он стоит позади, он убивает издалека, но тоже проливает кровь. Он видит смерть и… бежит. Нет, он трус.

Я поднял с земли тяжелый молот. Рука не несколько секунд стала больше, поросла шерстью. Когти вонзились в потертую рукоять. Крики, столько криков.

Прочертив в воздухе кривую дугу, боевой молот с хлюпаньем достиг его затылка.

Вот и все. Коротко и ясно, никакой рисовки.

Я повернулся к девочке. Она жалась к дереву, подтянув колени к груди. Ее изорванное грязное платье непонятного серого цвета едва держалось на окровавленных плечах, усеянных потными черными волосами.

Лицо… Не лицо, настоящая маска. Каменная, заплаканная, не выражала никаких эмоций. Она отгородилась от мира, заставила себя покинуть собственное тело и сейчас больше напоминала бездушную куклу.

Я стянул с трупа одежду, только затем притронулся к ее руке. В ответ она лишь вздрогнула.

— Я вернусь через три часа. Принесу еду. Будешь здесь, значит хочешь жить. Уйдешь, я за тобой не пойду.

Надо бы убрать трупы…

Сколько ей? Лет двенадцать, не больше. В таком возрасте пережить нечто подобное губительно, особенно для разума. Я прослежу за ней — не хочу, надо, — если за три дня не добьюсь от нее ответа, убью. Так легче. И для меня, и для нее.

У меня есть три часа. До ближайшей деревни, где можно раздобыть нормальную горячую еду и чистую воду, около сорока минут пути. На обратную дорогу вместе с мешком — все пятьдесят. Остальное время можно потратить на поиски подходящей одежды.

Впрочем, последнюю я опять стянул с мертвеца. Повезло, что человек попался разговорчивый. И мой размер. Даже сапоги оказались впору. Подходящее платье для девочки заставило меня побегать.

Я отыскал харчевню легко. В таких местах она обычно стоит с краю и отличается просто удивительным скоплением народа по вечерам. В некоторых деревнях такие места кажутся приличными, в других же, как в этом, находится настоящее скопление шлюх, служащих как неверным мужьям, так и уставшим путникам.

Свой заказ я ждал несоизмеримо долго — полчаса. Назад идти придется быстро.

Я завернул мясо и овощи в тряпицу и купил для них чистый мешок. Взял два бурдюка воды и бутылку вина для себя. Стоило мне выйти наружу, как передо мной предстал какой-то бродяга. Отдаю ему должное, мятая кольчуга и большой топор придавали ему воинственный вид, зато по-девичьи гладкое красивое лицо вызывало лишь отвращение.

— Такие, как ты, убили моего брата! — заревел незнакомец.

— Да что ты говоришь, — холодно ответил я. — Я много кого убил. Может, среди них и был твой брат. Нападай, закончим это быстро. У меня дела.

И он напал. Довольно глупо. Я даже не успел подумать, о ком он говорил. Может, и не обо мне вовсе.

Не сделав и шести шагов, гигант рухнул на колени, пронзенный в грудь кровожадным клинком. Я выдернул рукоять, оказался за его спиной и опустил меч вниз.

С хрустом он рассек ключицу и остановился только в брюхе.

Тяжело было бы проделать такое с обычным мечом, но Кейнекен никогда не мог считаться «обычным».

Я оставил его труп позади и поторопился назад.

Девочка сидела там же. По ее позе у меня возникло такое впечатление, будто она вообще не шевелилась, только смотрела на одну точку на земле перед собой и едва заметно дрожала.

Я не знал, что еще можно сказать, только разложил перед ней еду и сунул в руки бурдюк с водой. Положил свернутое платье рядом.

— Пей. И ешь. Иначе сдохнешь, как они, — я махнул рукой на смердящие трупы. — Лучше сразу попроси меня тебя убить. Так легче.

Она не ответила, даже виду не подала.

Что поделать, пришлось убирать трупы. Их я закопал чуть поодаль, рыл яму два часа, вместо лопаты используя сломанную доску от телеги. Вот с лошадьми возникла проблема, пришлось использовать лапы и делать крюк, чтобы обойти девочку: ни к чему ей сейчас видеть еще и Волка.

Свалил обломки телеги в одну кучу. Подумал, что легче было бы спалить все вместе с трупами, а потом вспомнил про хлипкие сухие деревья и решил оставить все как есть.

Я вернулся к девочке. Вместе мы посидели в молчании прелестных четыре часа. К еде она так и не притронулась, хоть в животе у нее урчало весьма сильно, да и судя по всему в горле тоже пересохло прилично.

Сильная, пусть и сломленная. Бывает.

Я утрамбовал траву, подтащил камешки и сложил их в круг. Чтобы развести костер, пришлось поднатужиться: огонь мне был не нужен, зато хищников он отгоняет просто прекрасно, особенно ночью.

Я поднялся с земли и сказал:

— Вернусь завтра на закате. Надеюсь, ты выживешь.

Напоследок убедившись, что рядом нет никого, кто бы мог ей навредить, я ушел достаточно в лес и обратился в Волка, спрятавшись под сенью кустов терновника.

Я снова думал. Она сломлена — нет, сломана, как и я. Телом я ощущал себя прекрасно, но разум мой трещал по швам, будто некто просто отнял большую часть моей жизни и присвоил ее себе. Девочка же сломалась и там, и там. Такие раны не заживают, только не так.

Сквозь сон я заворчал.

Два сломанных человека — перебор для этого проклятого места.

 

ГЛАВА 6

Она проснулась с первыми лучами солнца. Хорошее настроение, почти сравнимое со счастьем, давно не радовало ее душу, и теперь она решила использовать его сполна.

Женщина потянулась, разминая затекшие от лежания на камнях конечности, и рывком поднялась на ноги, пару раз подпрыгнув на месте, чтобы разогнать кровь и прийти в чувства.

Костер уже догорал, от него оставались тлеющие угли, но она знала, какова бывает природа, так что позаботилась и хорошенько присыпала очаг землей, чтобы не разыгрался лесной пожар. Конечно, сочная влажная трава мало годится на роль топлива, однако искры при таком ветре могли запросто достичь сухих листьев деревьев.

Селеста стряхнула с платья пыль и дорожную грязь. Она достала из своей сумки маленькое зеркальце на простенькой деревянной ручке и глянула на свое отражение.

Она с неприязнью поморщилась: надо бы отмыть с себя дорожную грязь.

К счастью, за несколько лет беспрестанных странствий она научилась находить воду даже там, где ее, казалось, вообще нет. Этому искусству ее научило далекое племя дикарей на западе, которые при первой встрече едва ее не сожрали заживо.

Присев на корточки, она коснулась травы и довольно улыбнулась. Наконец, вновь дорога, вновь приключения! Она уже думала, что больше никогда не почувствует этого невероятного возбуждения, вынужденная скрываться от бесчисленных врагов, но вот же он — шанс!

Селеста прикинула в голове наброски самодельных карт, определила местоположение гор и примерную длину горных хребтов. Припомнив рельеф местности, женщина закинула вещи на плечо и двинулась в путь, по привычке поправляя глубокий разрез на груди, служащий… так сказать, определенной цели.

Усмехнувшись, она сказала:

— Ну что, Йен, где моя еда, а? У меня живот, между прочим, уже урчит! Раз подбил меня на такое путешествие, изволь кормить даму.

Она приготовилась к еще одному словесному потоку любителя потрепать языком, несчастьем засланного к ней в голову, а в ответ получила тишину. Пустоту, витавшую в ее разуме, она заметила только сейчас, и та настолько поразила ее, что странница пошатнулась.

Ей стало плохо. Опора ушла из-под ног, Селеста обессиленно упала на траву.

Она замерла, стиснула руки в кулак и застонала. На лбу проступил пот, ее тело лихорадило, а через секунду все вдруг прошло.

— Дьявол! Что за говно со мной творится?

Сплюнув кровь — неудачно прикусила язык, — женщина снова поднялась на ноги. Она мысленно позвала своего «сожителя», и тот вновь не отозвался. Может, пропал?

Она внезапно поняла, что эта мысль вызывает у нее беспокойство. Если б он что-то значил, он ведь просто открыл ей путь к свободе! Почему же так страшно?

Вздохнув, Селеста решила, что он просто обиделся из-за вчерашнего и теперь действует ей на нервы. Ей богу, сущий мальчишка! Как будто ребенок вдруг вырос за один день и оказался в теле взрослого мужчины, едва ли понимая настоящую жизнь.

Но ей он все равно нравится. После всех этих серьезных мужчин, строящих из себя героев и машущих здоровенными мечами в попытке доказать свое превосходство над другими, Йен казался обычным деревенским простачком, щелкающим семечки на заборе. Из-за его шутовских наклонностей, порой переходящих все границы, никто не считал его достойным противником, и он этим пользовался.

Зачем? Она задавалась этим вопросом с той секунды, что Йен поселился в ее голове, и никак не могла найти ответ. Может быть, он говорил правду? Может, ему действительно просто хотелось повеселиться?

— Ну что, мой ручной волчонок, искупаемся? — решилась она уязвить его самолюбие, когда наконец вышла к воде.

Со стоном облегчения женщина стянула с себя пропахшие потом брюки, сапоги, сняла платье и пару секунд постояла на месте, осматривая свое тело, чтобы заставить Волка расколоться.

— Да скажи ты уже что-нибудь! — снова молчание. — Ну и хрен с тобой.

Фыркнув, она погрузилась в небольшой круглый пруд под миниатюрным водопадом.

Ледяная вода заставила ее дыхание на мгновение замереть. Кожа покрылась мурашками. Селеста резко выдохнула и напрягла все мышцы разом, чтобы унять дрожь.

— Ох, как хорошо…

Она ощущала, как по телу медленно разливается живительная прохлада. Наконец-то она снова стала собой, и теперь ей совершенно не хотелось больше скрывать свою натуру. А натура у нее, мягко говоря, была та еще.

Она отплыла подальше, скрываясь в тени камней.

Слабый ручеек воды омывал ее тело, и Селеста с благоговением прикрыла глаза, полностью отдаваясь собственным чувствам.

Пока ее вдруг не прервал насмешливый голос:

— Не хочу вас беспокоить, миледи, но я просто обязан спросить, что вы делаете в лесу моего короля.

— Дьявол! — от неожиданности она вскрикнула.

Приподняв веки, она зашипела: доспехи мужчины в солнечном свете сияли так, что слепило глаза, и слезы почти сразу же потекли по щекам.

— Ты еще кто такой? И отойди в тень, дай разглядеть лицо!

— Как пожелает госпожа странница.

Рыцарь поклонился и послушно сделал три шага назад, усмиряя шедшее от него сияние.

— Думаю, тебе стоит представиться.

— И то верно, — он снова поклонился. — Сир Грейсон Тенелом к вашим услугам, миледи. Могу я попросить назвать вас и ваше имя?

— Селеста.

— Селеста и-и-и… все?

— Все. Есть возражения? — его взгляд, с которым он смотрел на ее тело, раздражал женщину больше тем, что в нем читалась вовсе не похоть или желание, а не скрытая насмешка. Где-то она это уже видела!

— Никаких. Итак, Селеста, теперь перейдем к главному, — рыцарь снова подошел чуть ближе, намеренно позволяя свету отражаться от начищенных металлических пластин. — Кто вы? Что завело вас в личные владения моего короля? Вы в одиночестве гуляете по лесу, а ведь чаща — опасное место для дамы.

— Я не одна.

— Вы еще и лгунья, — сразу же ответил он. — Я прекрасно знаю, что одни, миледи.

— Откуда?

Рыцарь ухмыльнулся, развел руки.

— Мой нос еще не забился от старости, моя госпожа. Я могу учуять лань за милю и прекрасно чую даже самую молодую лисицу за три. Тем более видите этот знак? — мужчина провел пальцем по выступающему силуэту морды волка на нагруднике. — Первый рыцарь, доверенный короля. Следовательно, самый лучший.

— Самый лучший хвастун или воин? Извини, я не очень понимаю, о чем ты вообще говоришь.

Сир Грейсон снова свел губы в своей самой обворожительной улыбке. Его глаза хищно блеснули желтизной.

— О, — протянула Селеста. — О-о-о…

* * *

Она возвышалась надо мной, дикая, сумасшедшая. Ее черные окровавленные волосы развевались на ветру. Каждый подстегнутый воздушным потоком локон напоминал шипящую змею, скалящую на меня клыки, и каждая капля срывающейся с них крови была подобна яду, сочащемуся из маленькой пасти.

И сама, бледная как ночь, во вспышках молний она напоминала мне Лиссу, давно забытую языческую богиню безумия, кровавого помешательства.

— Подчинись, — сверхъестественный голос, оторвавшийся от бледных линий тонких губ, совсем не казался девчачьим. — Подчинись.

Она говорила спокойно, но сила, находящаяся в этих словах, заставляла меня дрожать и спину покрываться мелкой сыпью чистого холода.

Я закричал. Деформирующееся тело билось в конвульсиях.

Я не желал обращаться, однако мое собственное тело меня не слушалось. Ребра хрустели, расширяясь в диаметре, и сердце билось все чаще и чаще, едва вынося резкое изменение роста и веса.

Я сопротивлялся из всех сил. Проиграл самому себе.

— Не… А-а-а!

Крик сорвался. Он перешел в протяжный волчий вой, полным тоски, и луна, будто в ответ на мою мольбу, вспыхнула ярче тысячи солнц, отдаваясь отголоском прежнего безумства в темных закоулках моего разума.

Девочка подошла ближе. Я силился поднять голову. Вышло криво.

Она протянула руку вперед, невидящим взглядом смотря перед собой, и какая-то дикая необузданная сила заставила меня перед ней склониться.

— Подчинись, — в третий раз повторила она, и я не мог противиться.

Ее холодная ладонь коснулась моей головы в месте между поджатыми от ужаса ушами. Она склонилась ближе, коснулась щекой шерсти возле правого глаза и обвила второй рукой мою шею.

— Я всегда любила существ твоего рода, — прошептал звенящий голос взрослой женщины. — Я желала иметь при себе хотя бы парочку таких, как ты, но моя злая сестрица всегда мне отказывала. А потом меня забыли. И знаешь, чего я сейчас хочу больше всего?

Сверкнула молния. От бледной холодной кожи вдруг начал исходить дикий жар. Шкура в местах ее прикосновений опалилась, неимоверно воняло гарью.

Я попробовал выбраться из ее объятий и не смог. Для двенадцатилетней девочки сил у нее было необычайно много. Я гадал, кто она. Может, из-за нее моя память так пострадала? Я хотел верить, что и тот мужчина, ведущий на меня охоту, тоже принадлежит ей. Хотел верить, что сейчас все закончится…

Я был неправ.

— Я хочу безумства мести! Ты доказал свою полезность. Ты разрушил храм этой чертовой Райны и пролил кровь святых. Разве не это есть кровавое помешательство? Пусть к этому руку приложила моя сестра, но именно ты меня пробудил.

Девочка стиснула в кулаке клочок моей серой шерсти и поцеловала в уголок губ, томно проводя языком по частоколу острых желтых зубов.

— Прекрасен… Как ты прекрасен. Думаешь, сестрица обидится, если я возьму тебя себе?

Дождь застучал по листьям. Каждая капля, попавшая на ее тело, шипела, и на ее месте оставался ярко-красный отпечаток, светящийся в ночи.

Я заскулил.

— Грешно использовать тебя как обычного кобеля-осеменителя, — о чем она говорит? — О, я видела плоды ее — твоих! — трудов. Превосходные экземпляры, а время и эволюция делают их еще сильнее. Но ты, мой прелестный раб, лучший. Первый. Ты создан для большего.

Мой разум подавили, будто я еще не миновал совершеннолетия. Я стал рабом.

— Сохрани девочке жизнь. Когда придет время, я явлюсь к тебе в ее теле, — она отстранилась и посмотрела мне в глаза, мрачно ухмыляясь. — Кто знает, может, ты заслужишь большего, чем просто поцелуя.

Напоследок она сказала:

— Убей их. Убей их всех. Подари мне реки их проклятой крови.

Девочка вскрикнула. Она отшатнулась назад. Сияние и жар от ее кожи пропали, и в глаза вернулась та потерянность, из которой я пытался ее вытащить и натолкнулся на спящий внутри нее дух.

Она открыла рот. Думал, она закричит. Ошибся.

Девчонка высунула свой язык и сжал челюсти. Кусок окровавленной плоти скатился по ее платью и шлепнулся в пыль на землю. Захлебываясь кровью и визжа от боли, бедняжка рухнула на колени. Из ее рта ручьем лилась алеющая жидкость.

Я хотел оставить ее умирать. За последнюю неделю на нее навалилось слишком много бед, и милосерднее ее просто убить.

Но я помнил наказ безымянной богини — тот раскаленным клеймом отпечатался в моей страдающей памяти.

Я обратился, оделся, закрепил Кейнекен за спиной и поднял девочку на руки.

Она дрожала. Кровь хлестала из раны, и дождь лил сверху, будто сами небеса страдали. Громыхали молнии. Каждая вспышка освещала ее изувеченное тело, и я все больше убеждался в неотвратимости ее смерти.

А как же богиня? Я боялся, что она — еще одна галлюцинация. Уж лучше верить в свое служение чему-то настоль сверхъестественному, чем убедиться в собственном безумие.

О чем она говорила? Чего хотела? Мутные фразы, непонятные слова. Не думать.

Я ничего не мог сделать. Поэтому я бежал.

Пока я блуждал по деревне прошлым днем, дожидаясь еды, я слышал о местном лекаре. По слухам, он жил в лесу в часе ходьбы от селения и лечил только самых нуждающихся за весьма приличную сумму. Чем я не нуждающийся?

Нашел я его легко: от его жилища смердело травами и дерьмом, что кучей лежало на заднем дворе рядом с маленьким огородом.

Я выбил дверь ногой.

Старик с криком вскочил с кровати. Он судорожно пытался натянуть спавшие штаны, но старые узловатые пальцы отказывались слушаться.

— Нужна помощь, — рыкнул я на него и переложил девочку на кровать, оттолкнув хозяина в сторону. — Быстро.

— Я не!.. — пытался он возразить.

Я осклабился. Одним тренированным движением я вынул Кейнекен из ножен и вонзил его в пол, разрубая мизинец на правой ноге. Тот взвыл. Я схватил его за шею и стиснул кадык, перекрывая воздуху путь в легкие.

— Еще раз раскроешь свой рот не по делу, я отгрызу твои губы!

Он увидел всплеск желтизны в моих глазах и вдруг согнулся, склоняя голову. Впервые человек при виде крупицы моей настоящей натуры не испугался, а выказал знаки уважения!

— Так вы из них, господин, — пролепетал он. — Тогда все будет в лучшем виде. Ваше желание для меня — закон, господин.

Я не стал задавать вопросы. Я всегда успею их задать, и если девочка умрет, то именно мой голос старик услышит последним.

Я указал на девочку и прикрикнул:

— Быстро!

Старик сорвался с места. Он хромал, сжимал губы и тихо стонал, когда приходилось опираться на раненую ногу, из которой хлестала кровь. Он попросился перевязать увечье, но я запретил: теперь в его интересах завершить все как надо.

Отдаю ему должное, дело он свое знал. Конечно, сравниться с хорошими городскими лекарями он не мог. Даже инструменты его больше напоминали самодельные и едва ли подходили для работы с больными.

Его руки мелькали над лицом обморочной девочки. В воздухе запахло сухими травами, которые старик перетирал в порошок.

Он смешивал растения с мазями, промывал рану и нажимал на какие-то точки на ее теле, даже не стесняясь стягивать с нее платье. Я напрягся. Хотелось вогнать клинок в его глазницу. Пришлось сдержаться: он единственное, что может ее спасти.

Я вдруг понял, что волнуюсь. Заживающий ожог на лице горел, и сердце было неспокойно. Прошла бездушная холодность, и я будто прошел через очищающий огонь.

Неужели я исцелен? Нет. Это лишь ощущения. Слишком зыбкие, чтобы обращать на них внимание.

Я вышел на улицу, оставляя старика делать свое дело. Дождь к тому времени уже прекратится, и небо очистилось. На востоке сияло марево восходящего солнца.

Я опустился на колени и закрыл глаза. Как я устал…

Проснулся я от легкого прикосновения к плечу. Старик стоял в дверях с перевязанной ногой. Увидев, что я обратил на него внимание, он снова поклонился и сказал:

— Теперь все в руках богов, господин. Я сделал все, что мог, и хотел бы попросить не лишать меня жизни.

— Посмотрим. Зависит от результата.

Он вздрогнул. На его бледном лице проступила маска страдания.

— Бесполезно, старик. Я не тот, кто убирает клинок перед стариками и детьми.

— Но это несправедливо! Вы принесли мне ее слишком поздно, у меня нет и шанса сохранить ей жизнь! Даже с моими умениями и травами я ничего не могу сделать.

— Она не истекла кровью.

— Это еще не значит, что она не скончается от лихорадки или заражения крови — все может случится. Я не властен над смертью. Никто…

— Значит, ты уже ничего не можешь сделать?

Старик с облегчением кивнул.

— У меня только один вопрос: про кого ты говорил, когда увидел мои глаза? Здесь живет еще кто-то из моего рода?

— Я думал, вы знаете, господин. Все эти земли находятся во владениях Волков. Говорят, на новый престол Голиции порочат Йариха, вожака вашей стаи.

Я сглотнул. Вожака, значит.

В голове витали вопросы. Какого рожна тут появилась стая Волков? Я точно знаю, что я последний, тогда о ком говорит этот полоумный старик?

Он не лгал. Сколько прошло лет? Храм Райны… Сто! Как такое возможно? Почему я еще жив? Выходит, вся новая стая — мои потомки? Кому это нужно? Проводница! Ольха? Умерла!

Я закричал.

— С вами все в порядке?

Я развернулся. Кейнекен вылетел из ножен и со свистом разрубил шею старика. Труп упал к моим ногам. Пролилась кровь. Все равно я не смог успокоиться.

Столько лет, столько прожитых лет, и я не помню целиком ни единого проклятого года. Я должен был освободиться, должен был все вспомнить, узнать врагов и убить их — всех до единого!

Ольха! Я убежал от нее. Я видел ее предательство и засунул ее образ так глубоко в свое сознание, что только теперь осознал горечь потери. Даже если она дожила до преклонного возраста, даже если уже стала старухой, она уже погибла. Почему я не постарел?

Все шансы потеряны, все дороги закрыты.

«Забудь», — шептали голоса. Я снова забывал, но на этот раз в моих мыслях пробудилась сила неназванной богини, и я смог разогнать туман.

Я доковылял до постели, в которой лежала девочка. Ее дыхание выровнялось, тело перестало лихорадить. Я ощущал связь, все еще чувствовал повисшее в воздухе обещание. Я вспомнил. Желал отомстить.

Меня использовали. Теперь я использую ее, чтобы добиться своего возмездия. Один за одним все мои враги падут.

Будто в ответ на мои мысли девочка закашлялась. Она забилась в истерике, хотела что-то сказать, но изо рта у нее вырывалось лишь бессвязное мычание. От этого она будто обезумела.

Я схватил ее за плечи, усадил обратно. За это получил ногой в живот. Поганка цапнула меня за палец и едва не вырвалась. Я успел схватить ее за шею и осторожно сжать, заставляя ее вновь упасть в обморок.

Она выжила. Но сможет ли жить? Не повредили ли испытания ее рассудок хуже, чем мой? Я слышал, сосуды для богов в древности часто сходили с ума. Если, конечно, боги существовали. Тогда кто приходил ко мне?

Она должна жить, сказал я себе, и она будет. Я помогу. В ответ на небольшую услугу со стороны ее покровительницы. А сейчас мне надо подумать. Она будет только мешать.

Я провел у ее кровати весь день, так и не сомкнув глаз. Спать не хотелось, есть и пить — тоже. В моей голове роились мысли, они жалили разум и приносили еще больше ненужной мне боли.

Я не пытался думать. Я пытался прекратить свои страдания. Может быть, провалы в моей памяти делали только лучше?

Нет! Я не какой-то сопляк, прячущийся от собственных чувств. И я смогу их принять, переживу их и возрожусь в собственном пепле.

Я смотрел на девочку и гадал, в чьей игре я снова оказался пешкой. На ум приходила только старуха-Проводница. Похоже, она моими силами решила возродить свою стаю. Для каких целей? Что ей нужно? И кто вторая?

Ее снова лихорадило. Я поил ее из кадки холодной водой, пытался накормить. Не получилось: рана причиняла ей невыносимую боль, и девочка кричала каждый раз, когда я к ней прикасался. Пришлось напоить ее знакомым отваром и снова погрузить в сон.

Так снова наступила ночь. Она принесла не только тьму.

Из размышлений меня вывел лязг стальных доспехов и грохот тяжелых латных сапог о вязкую грязную землю.

Я поднялся со стула. Кейнекен приветственно зашипел в ножнах.

Медленно открыв дверь, я вышел на порог и обнажил меч. В нескольких метрах от меня стоял воин, укутанный в темное. Его плащ медленно развивался в такт порывам ветра и открывал взгляду великолепные доспехи из чисто-черной стали. Без изображений, без хвастовства, только мощь во всем ее великолепии.

Охотник вытянул из ножен на поясе свой клинок, сжимая большую рукоять тяжелыми латными перчатками. На каждой красовались острые серебряные шипы.

— Долго я тебя искал, — откинув назад капюшон, сказал мужчина.

— Охотник, правильно? — память медленно и болезненно возвращалась.

— Так и есть, Йен, так и есть, — он улыбнулся. — Столько совместной истории, а все стерто из твоей памяти проклятой богиней. Теперь ты не под ее защитой. Сейчас все решится.

Я склонил голову вбок.

— Может быть. Но сначала ты ответишь на мои вопросы.

Охотник рассмеялся.

— Ответить на них не так уж и сложно, они до боли предсказуемы. Почти сотня лет прошла с начала нашего противостояния, волчонок, и это правда.

— Ты не умер.

— Я не умер. Я Охотник, забыл? В нас обоих поддерживала жизнь магия Проводницы. А что до твоего второго вопроса, то твоя прелестная ученица уже давно умерла от старости. Ей повезло больше, чем тебе: она умерла в своей постели.

— Как? — я боролся с желанием кинуться в бой.

— Весьма печально, — он пожал плечами. — Смерть всегда печальна. Ольха хотя бы ушла из жизни в окружении детей и внуков.

— Детей? — я обессиленно выдохнул.

— Естественно. Никто не ждет пропавших без вести, Йен. Она не такая глупая девочка, чтобы угробить жизнь в ожидании своего потерянного Волка, которого опоила и лишила воли одна злая богиня.

— Я помню ее… Я был с ней перед тем как уйти. Она предала меня! Но как?

Я сел на ступеньки и сжал голову, роясь в своей памяти.

— Очень просто. Могу сказать тебе, в том ее возрасте любовью она занималась просто восхитительно, — он поднял свою руку и сжал ее в кулак. — Я до сих пор помню вкус ее губ, волчонок, и жар ее бедер. Я…

Я не выдержал. С криком я ринулся вперед и ударил изо всех сил сверху-вниз, желая насадить его голову на свой клинок.

Охотник легко парировал удар. Сталь столкнулась со сталью, мы отступили. На его лице играла жестокая усмешка.

— А через девять месяцев она разродилась. Конечно, меня с ней рядом не было, я не люблю детей и уж точно не видел себя примерным семьянином. Я взял ее только из-за тебя, хотел заставить тебя действовать. Что сделал ты?

Я сглотнул.

— Я ушел. И она забрала меня к себе, подарила забвение.

— Сбежал! Ты сбежал от меня, Волк!

Выпад, удар. Его массивный клинок врезался в меня с правого бока, и я едва успел заблокировать атаку. Та оказалась настолько мощной, что я свалился на землю.

— Она родила. Кого?

Я перекатился на живот и вскочил на ноги, отражая очередной удар двуручником.

— Девочка и мальчик. О, она страдала очень долго. Она вглядывалась в их лица и видела меня в их глазах. Винила себя, винила тебя, ты ведь так просто ушел. А потом просто вышла замуж. Это все, вся история ее никчемной жизни. Теперь ты можешь погибнуть навсегда со спокойным сердцем.

Я рванулся вперед. Поднырнул под хук справа, развернулся на каблуках и за секунду оказался за его спиной. Времени было мало. Несмотря на тяжесть доспехов, Охотник почти ничуть не убавил в скорости.

Я полоснул его по плечу. Ничего, только царапина на латах.

Я развернулся, хотел в одной мощной атаке опустить Кейнекен на его голову. Клинок устремился к плоти. Я победно взревел, но тот внезапно лязгнул и ушел в сторону, будто натолкнулся на невидимую преграду.

Охотник нанес ответный удар, прочертив своим мечом убийственную дугу, и я с криком свалился на землю. Я попробовал приподняться, не получилась. Огромная рана на груди, сквозь которую виднелись ребра, грозилась стать решающей.

— Быстро, — он поджал губы, возвышаясь надо мной для последнего удара. — И ради этого я бегал за тобой целых сто лет? Многих тварей ты породил. Часть я уже уничтожил. Часть мне предстоит уничтожить.

Я хотел его убить. И готов был пожертвовать ради этого собственной жизнью.

Кейнекен — не только невидимый меч, способный превращаться по желанию владельца в кнут. Я еще не помнил, как он попал ко мне в руки, но за время обладания им я хорошо изучил способности призрачного клинка. Призрачным он назывался не только из-за своей способности скрываться.

Я сжал рукоять и быстро пробормотал несколько заученных слов.

Двуручник Охотника ринулся вниз. Он прошел сквозь меня и вонзился в землю острием, глубоко застревая в зыбкой почве.

— Что?..

Я взлетел на ноги, изо всех сил рубанул Кейнекеном по диагонали, и Охотник вскрикнул, когда на его лице проступила длинная кровавая полоса. Он взялся за свой меч и сделал выпад, вонзая его мне в сердце, но тот лишь прошел сквозь мое иллюзорное тело.

— Не только ты умеешь управляться с магией. Она тебя уже не защищает, я прав?

С этими словами я вогнал клинок в его глазницу.

— Меньше надо было болтать. Сто лет насмарку.

Он рухнул передо мной на колени. Я снова закричал от раздирающей меня изнутри ярости и снес его голову с плеч, чтобы он больше никогда не смог подняться на ноги.

— Будь ты проклят! А хотя что я говорю? Ты итак проклят.

Я стряхнул с Кейнекена кровь и воткнул его в спину трупа.

Ноги подкосились. Теперь они снова стали осязаемыми, и кровь продолжила хлестать из груди ручьем. Я рухнул на спину рядом с мертвым Охотником, слушая, как затихает собственное сердце.

Я не хотел умирать, не было никакого покоя и белого света в конце туннеля. Я отчаянно хватался за жизнь, хоть и понимал, что вечно избегать смерти не смогу. Неужели вот мой конец? Неужели я жил лишь для того, чтобы какая-то сверхъестественная старуха использовала моих потомков как солдат для собственной армии?

Мне жаль, что я не успел попрощаться с Ольхой, жаль, что я не смог вернуться, вспомнить, но это уже в прошлом. Я ничего не смогу исправить. Я хотел верить, что Охотник говорил правду: ему незачем врать.

Сиплый крик вырвался изо рта — это Кейнекен требовал своей жертвы. Магия никогда не дается просто так.

— Подожди, прошу, — молил я меч. Он все равно бы не понял. Его рукоять разгоралась потусторонним синим свечением, и чем больше света проклятый клинок приносил в этот мир, тем быстрее меня затягивало в тот.

Вдруг рядом проползла какая-то горбатая тень.

Со стоном я перевернулся на живот, чтобы разглядеть безобразную фигуру болотной кикиморы, медленно заползающей в дом. Девочка!

— Стой, сука!

Пальцы утопали в грязи, ноги не слушались. Я полз вперед, пытался добраться хотя бы до порога, чтобы перехватить тварь в дверях. Понял, что не смогу. Да и зачем? Я итак уже ходячий труп.

Я едва преодолел три полных шага, когда бородавочная мразь уже выбиралась из избы, и в ее руках был большой мешок, чем-то напоминающий одеяло, которым я укрыл девочку.

— Пошла вон! Убирайся!

Бесполезно. Тварь посмотрела на меня зелеными глазами из-под своих пропахших тиной патл, и ее лягушачьи губы расплылись в отвратной победной ухмылке.

Перехватив покрепче мешок, кикимора закинула его на плечо и вприпрыжку побежала в лес, и я еще долго слышал шлепанье ее перепончатых пальцев по свежим лужам.

— Черт!

Перевалиться на бок стоило мне титанических усилий.

— Должен же ты взять его с собой, — я ткнул труп Охотника сапогом, чтобы он лег на спину. — Ты просто не мог не подстраховаться…

Я потянул латную перчатку на его левой руке на себя. Та не поддалась.

— Черт!

Я взял в руки светящийся Кейнекен и отрубил ему кисть. Теперь перчатка соскользнула легко, но перстня там не оказалось. Я заполз на него и тоже самое проделал с левой, и Амнел выкатился прямо на ладонь.

Магия против магии, только так.

Я подтянулся, поднялся на локтях и перехватил Кейнекен за лезвие, направляя рукоять на свое лицо. Сработает?

Одев перстень на указательный палец, я обхватил полумертвыми пальцами рукоять. В грудь толкнул порыв горячего воздуха. Я перевернулся на спину и с облегчением выдохнул: получилось, проклятый меч возвращает мне мою жизнь обратно!

— Так просто я не сдохну, — похлопал я обезглавленный труп по плечу, закованному в латы.

Я оглядел свою рану и застонал. Пусть Амнел избавил меня от влияния Кейнекена, а физическое увечье все равно осталось.

Я сконцентрировался. Пришлось всю плоть на груди превратить в волчью, чтобы рана зарубцевалась быстрее, и как я не хотел сразу же пуститься в погоню за кикиморой, но не мог. Надо подождать хотя бы четверть часа, чтобы регенерация завершила свое дело.

— Проклятые боги! Проклятые люди! Проклятый я!

Я перевернулся на живот. Кейнекен отдался в руке резкой болью: он все еще пытался добраться до моей жизни, но Амнел упрямо огрызался, блокируя магию некромантии своей тьмой.

Одни шрамы. Мое тело скорее напоминало вывернутый наизнанку высохший анус свиньи, чем обычную человеческую кожу.

Я поднялся на ноги. Те еще едва ли двигались. Я покрепче стиснул горящий Кейнекен и заставил себя идти вперед, погружаясь по лодыжку в склизкую вязкую грязь. Я шел на болота.

Кикимора. Без сомнений, это была именно она.

Низкая, похожая на сгорбленного низкого бородавочного карлика, она всегда незаметно крадется в ночи, и выдает себя только едва слышимым хлюпаньем приплюснутых перепончатых ступней.

Люди всегда недооценивали кикимор. Те часто крали у них детей, и отцы бросались в погоню в одиночестве. Они ошибочно считали, что легко справятся с безобразной старушкой в лохмотьях. Все они ошибались.

В их маленьком неказистом тельце крылась настоящая сила болот. Длинный горбатый нос чуял лучше хорошего волчьего, а ядовито-зеленые глаза легко могли загипнотизировать даже самого волевого человека и заставить его по собственному желанию утопиться в болоте. Собственно, так они и успокаивали краденных детей.

Я достаточно отдалился от избы и скрылся в тени деревьев. Человеческие глаза перестали видеть еще три минуты назад, и я шел наощупь, чтобы не привлечь лишнего внимания блеском глаза.

Оступился, едва не сломал ногу. Пришлось ослабить сопротивление плоти, и во мраке болот зажглись два желтых огонька.

Я думал. Нет, о своих сопливых проблемах я старался не вспоминать. В этом мне помогло дело. Пусть мне не заплатят, а поубивать парочку злобных болотников всегда приветствуется.

Кикиморы, как я говорил, — опасные существа. В основном они развлекаются поеданием людей, поэтому жалости им нет никакой. Размножаются они тоже весьма своеобразным способом.

Они крадут детей — девочек от года и до возраста полового взросления — и затаскивают их в свои болотные норы неглубоко под землей. Три взрослые кикиморы собираются вокруг загипнотизированной жертвы и отхаркивают ей в рот переваренную в их желудках еду. Если девочка приспосабливается, то она в течение года обращается в одну из них. Либо погибает, тогда становится едой.

Ветка справа вдруг хрустнула.

Я рванулся вбок, уходя от камня, пущенного из пращи, и в ответ запустил Кейнекен в полет. Жадный до крови меч рассек воздух и застрял в грудной клетке торфяного водяника в тот момент, когда последний раскручивал второй камень. Тяжелый валун прихлопнул его сверху, размозжив толстый череп.

Я подошел ближе, вытянул Кейнекен из смердящего отходами трупа и пошел по запаху девочки дальше, желая, чтобы как можно больше этих тварей оказались на моем пути.

Болотная пучина передо мной дрогнула. Я вонзил меч в землю перед собой и ощутил сопротивление чешуйчатой плоти.

— А-а-а!

Призрачный Кейнекен Рассек тьму, прекращая существование болотного лешего. Тяжелое низенькое тельце поросшего мхом существа свалилось в топь у моих ног.

Я ощутил вкус битвы, но разум требовал свое. Слишком уж много тварей вылезло из своих нор. С какой целью? Амнел никогда не привлекал существ, тогда что? Или… кто? Был ли выбор кикиморы случайным?

— Черт. Давай!

Никогда не думал, что в таких местах водятся водяные. Но вот он, рассеченный надвое в трех шагах от меня.

Что-то больно резануло по ушам. Я поднял голову и услышал низкий гул, шедший из того же места, что и запах. Что это? На месте разберемся.

— Проклятье!

Какая-то зеленая змея цапнула меня за голень и впрыснула в кровь яд.

Я отсек ей голову, та застряла клыками в ноге. Вынимать не было времени: справа и слева хлынули потоки вонючей грязи. Та с каждым шагом приобретала все более четкие формы низших созданий болот.

Я сплюнул песок изо рта. Развернулся, отскочил назад от еще одного летящего в меня снаряда и вытянул Кейнекен перед собой.

— Посмотрим, что ты еще можешь.

Я немного ослабил волю и позволил протестующему мечу разгореться еще ярче, распространяя повсюду призрачный свет. Каждая тварь, которой касалось сияние меча, погибала в мучениях. Я смотрел на их корчи и ликовал, когда один за одним создания болот лишались своих жалких жизней.

Я пошатнулся. Кейнекен вкупе с Черным Камнем отнимал слишком много сил.

Убедившись, что никто не выжил, я поковылял дальше, едва не утопая по пояс в болоте. Разве оно здесь раньше было? Нет. Сотня подобных мерзостей не могли принести вместе с собой такую топь. Значит, их намного больше. Три сотни? Четыре?

Не важно. Я убью всех.

Они наступали волнами. Сначала в дело шли существа тины, созданные магией болотниц и болотников. Что мне не нравилось, так это отсутствия чар кикимор. Да, те невероятно примитивны, но в умелых руках даже дубина способна размозжить череп титана получше всякого меча.

Воздействовать на подобных големов некромантией бесполезно, они все равно неживые. Сложенные из камней, глины, грязи и водорослей они служили пушечным мясом для кого поважнее. Работу свою они выполняли просто безупречно.

Я рассекал их неживую плоть Кейнекеном, раз за разом все больше окружая себя их растекающимися трупами, и усталость медленно брала свое.

Мне пригодилась бы магия. Но я не знал, как пользоваться своей новой безделушкой.

Казалось, я стою в смердящей куче мусора уже целую вечность, а големов меньше не становилось. Они только шли и шли, почти не пытаясь достать меня когтистыми лапами размером с деревянное бревно.

Я не хотел бежать. Пришлось.

Запах с каждой секундой становился все слабее, и я вынужден был прибавить ходу, чтобы не потерять след. Довольно сложно кого-то преследовать, когда вокруг смердит болотом.

— Кар-р-рак!

Болотный бес появился из ниоткуда.

Громадной махиной он возвышался надо мной, без шеи и ног, и размахивал огромными руками, закованными в латы из камня.

Я усмехнулся. Вытянул Кейнекен ему навстречу и пробормотал:

— Один на один? Мне кажется, бой неравный.

Кулак-кувалда с хлюпаньем врезалась в землю в нескольких метрах от меня.

— Экий ты косоглазый.

Я поднырнул под медленный удар сбоку и ринулся вперед. Я вонзил Кейнекен в его брюхо, Амнел завибрировал, отвечая на вспыхнувший источник некромантии.

Бес низко заревел, так что топкая почва под нами задрожала.

Рогатое чудище потянулось ко мне. Я едва успел высвободить клинок из каменных наростов болотного беса и отскочил в сторону. Загребущие лапы пронеслись мимо. Я схватился за один из его четырех пальцев и легко запрыгнул за предплечье.

Тот дрогнул. Он попытался смахнуть меня с себя, но я уже взобрался на его голову и сокрушительным выпадом вогнал Кейнекен в горящую красным глазницу.

В этот же миг опора из-под ног пропала.

Болотный бес за считаные секунды сменил облик, и я с криком полетел вниз. Рухнув на наступающих големов, я разметал их ударом своей лапы и заскользил по грязи вперед, пытаясь отыскать моего главного противника.

Он лежал поодаль. Пытался превратиться в вурминга, большого плотоядного червя, обитающего на болотах, но не догадался перед этим вынуть меч. Его безглазую голову разорвало на две части.

— Иди сюда!

Големы стискивали мои ноги. Грязевые монстры вешались на шею, тянули меня вниз, и я продолжал упорно карабкаться по их скольким телам к трупу беса, едва дотягиваясь до собственного меча.

Кейнекен дрогнул. Его призрачный клинок вылез из земли и рассек ночную тьму.

Мне снова пришлось бороться со второй волной големов, и я погряз в глине по самую шею, едва способный шевелиться. Грязь лилась отовсюду. Она заливалась в уши, нос и проникала в легкие, лишая меня способности дышать. Они побеждали не мастерством, но бесчисленным количеством. Порожденные самой черной магией, эти неживые монстры грозились стать моим последним противником.

Они облепили меня со всех сторон. Лучи луны едва проходили сквозь изувеченные деревья, и потоки тьмы заполонили весь мир.

От безызвестной кончины меня спас еще один счастливый случай. По чистому везению, отмахиваясь от лапы еще одной грязевой твари, я приложил Амнел к глазу, и затылок пронзила острая боль.

Я закричал, отнял перстень от лица и вдруг увидел странные серебристые ленты, тянущиеся от каждого голема куда-то вглубь болот.

Я тряхнул Кейнекен, размахнулся кнутом и хлестанул по ближайшему ошейнику. Голем тихо заревел, забулькал и неожиданно распался на части. Вместо него по влажной земле растеклось одно большое пятно смердящей тины.

— Ха!

Я размахнулся еще раз и одним махом уничтожил еще с десяток наступающих тварей. Не вечна же их магия!

Собрав последние силы в кулак, я раскручивал над собой разящую плеть, и с каждым взмахом луж из грязи становилось все больше и больше, и вот я уже по пояс стою в этом дерьме и — да неужели! — вижу край этого бескрайнего потока големов.

Когда все кончилось, я едва выбрался из грязи, задыхаясь от исходящей от нее вони.

— Справился-таки.

Голос был женским. На фоне той мерзости, что меня окружала, он звучал как тоненький ручеек надежды, свет из тьмы, шедший… откуда?

Я скатился в топь и отхаркнул кровь.

— Ах, как сверкают твои глаза! Это так возбуждающе. Так бы накинулась на тебя, если бы не эта… пакость.

Я перевалился на спину. Повернул голову в сторону источника голоса и увидел прекрасную обнаженную девушку. Ее влажная кожа персикового цвета соблазнительно блестела в лунном свете, и длинные до пят вьющиеся русые волосы, в которых сверкали затвердевшие капельки росы, обрамляли размытые очертания пухленького личика.

Я прищурился. Силился разглядеть ее глаза, но из-за прикрывающей их магии мой взгляд все время соскальзывал с ее фигуры.

— Ты подойди. Я уж тебя уважу, — буркнул я в ответ. Попытался подняться на ноги. Поскользнулся. Больно стукнулся лбом об откуда-то взявшийся камень.

Водяница тоненько рассмеялась.

— Сколько вас?

— Много.

— Я убью вас всех.

— Умрешь раньше, волчонок.

— Последний, кто меня так назвал, умер как раз недавно.

Я навел острие Кейнекена на ее неприкрытую грудь, не вставая с земли. Невидимая рука будто направляла мою, и в голове, словно давно забытые воспоминания, возникали образы минувших битв.

— Найди ее сердце, — шепнул я мечу.

— Ты настолько обезумел, что разговариваешь с этой железякой? Я бы не…

Она заткнулась, когда проклятый клинок прервал линию ее гребаной жизни.

— Вот и ты замолчала.

Я добрался до ее трупа. Тот уже давно превратился в маленькую лужицу благоухающей дряни, в которой валялся сверкающий меч. Черт! Неужели он теперь никогда не уймется?

Сжав его рукоять, я пару секунд постоял на месте. Смотрел, как сверкающая кровь медленно втягивается в жаждущую призрачную сталь, после чего Кейнекен довольно выпустил в ладонь электрический разряд, призывая идти меня дальше. Дважды приглашать не пришлось.

С каждым шагом я становился все ближе. Значит, чертова кикимора остановилась. Я боялся, что она уже убила девочку, но запах продолжал идти, подгоняемый встречными ветрами, и примеси смерти в нем не было ни капли.

Видимо мои враги поняли, что големов уже выпускать бесполезно: я нашел путь их быстрого истребления. В дело пошли болотные водяники — нечто вроде особого вида водяных. В отличие от пресных и соленых вод, на болотах царил чистый матриархат. Лично мне это безразлично, и тех и других убивать было одинаково приятно.

Водяники предпочитали издалека бросаться камнями. В ближний бой они шли только по крайней необходимости. Оно и понятно: их дубинки от одного правильного удара вылетали из их рук и отлетали на несколько метров. Впрочем, как и их головы изуродованные безобразные головы.

С ног до головы я покрылся кровью и дерьмом. Вонять от меня начинало все больше, и запах девочки медленно испарялся. Я прибавил ходу, выписывая мечом по воздуху сверкающую «восьмерку», и водяные падали передо мной один за одним. Их изрубленные тела означали мой путь.

Я устал. Заставлял себя шагать вперед и раз за разом сеял смерть среди жителей этих треклятых болот. Появился еще один болотный бес. Сдох, так и не успев оставить на мне и царапины. Только издалека кажется, что победить такое чудище почти невозможно. На самом же деле все решается одним точным внезапным ударом.

А болото все не заканчивалось.

Земля оседала, воды и тины становилось больше, и ноги вязли в трясине уже по самый пояс. Приходилось почти плыть и заодно отбиваться от заколдованных водорослей, цепляющихся за лодыжки.

Я зарычал. Сплюнул затекшую в рот вонючую воду и пополз дальше.

И тут они заговорили. Голоса, десятки разных голосов тараторили что-то на непонятном мне языке. Ветер завыл. Холодный воздух пронизывал легкие. Мурашки бежали по потной спине.

— Превеликий Холхост!

Я зачерпнул немного грязи со дна и обмазал им лицо и волосы. В ту же секунду по поверхности болот прокатился порыв смертельного холода, и меня отбросило на три шага назад.

— Чертова магия.

Убедившись, что заклинание прошло мимо, я разлепил глаза.

Тогда в скулу прилетел первый удар чем-то тяжелым и угловатым. В глазах на миг вспыхнуло багровое пламя, кровь брызнула на грудь. По болотам разносился веселый смех девиц.

— Твари, — рыкнул я сквозь стиснутые зубы и получил в нос. Тот омерзительно хрустнул и согнулся настолько, что щекой я чувствовал его кончик.

Со стоном я прикоснулся к сломанному хрящу и резко дернул вниз и вбок, вправляя его обратно. Высок шанс обезобразить свое лицо на всю жизнь. Плевать. Моя рожа итак заставляет молоко в коровьем вымени скисать.

— Убирайся! Убирайся! — орали они, хохоча каждый раз, когда их удары достигали цели — то есть меня. — Они наши, Волк, пошел вон!

Они?

Из глотки вырвался яростный рев. Я выбрался на небольшой островок суши в этом месте жидкой гнили и сорвал с себя рубашку, ощущая, как под кожей с бугрятся с болью нарастающие мышцы.

Я поднял с земли крошечную рукоять Кейнекена. Амнел, будто вживую ощущая мои изменения, расширил размер перстня, и тот завибрировал, когда призрачный меч прикоснулся к Черному Камню.

Кнут со свистом разрезал воздух.

Когда еще одна расплывчатая тень пронеслась мимо, я взмахнул кнутом. Невидимые оковы сплелись на шее водяницы, и та рывком слетела со своего ручного ветерка в пасть грязных болот.

— Что, уже не так смешно? Так умри!

Ее голова слетела с плеч, она даже не успела вскрикнуть.

Вторая пронеслась мимо. Попала в те же оковы. Ничему их жизнь не учит. На этот раз я решил преподать им урок. Заставил проклятый меч проникнуть в ее тело и разорвал его изнутри. Вопреки всей ее «магии» туша водяницы не превратилась в лужу, а разлетелась на сотни кровавых ошметков, разметавшихся по болотам.

Я слизнул с губ кусочек прямой кишки и двинулся дальше. Больше никто не смел преградить мне путь. А хотя… это еще кто?

Какая-то злобная черная собака с горящими красными глазами цапнула меня за ногу.

Я глянул вниз. Шестилапая тварь разодрала в клочья голень. Я рухнул на колени. Попытался отбиться от псины рукой. Только дал ей еще одну цель для атаки.

Я выронил Кейнекен. Водяницы, воодушевленные успехом своей собачонки, осыпали меня ударами самодельных дубин и утяжеленных палок. На моей шкуре появлялись все новые кровоточащие раны.

Дурной поступок.

Увернувшись от еще одного нападения, я выловил псину за хвост и подбросил ее в воздух. Та с визгом подлетела на пару метров и мешком обрушилась вниз, царапая слух своим неприятным писком.

Я перехватил ее в метре от земли. Схватил за раскрытые челюсти, вонзил поглубже когти. Разорванная надвое тварь — прекрасное зрелище.

— Еще одна, — довольно прогрохотал я.

Я взмахнул лапой, едва лишь еще одна размытая тень промелькнула мимо.

Мохнатые когтистые пальцы глубоко погрузились в ее холодную плоть. Я сжал их в кулак. Осколки сломанного позвоночника впились в ладонь. Я вырвал мрази сердце. Оно успело сделать три удара в моей руке прежде чем обратиться в воду.

— Кто следующий?

— Пошел вон!

— С радостью.

Я выловил рукоять Кейнекена из лужи и поплелся дальше, припав на все четыре лапы.

Кикиморы встретили меня во все оружие. Кое-кто поуродливее и еще ниже, закованный в тяжелый железный ошейник, крутился у их ног, взрывая землю раздвоенными копытами. Шилихун, мать его в задницу. Та еще пакость.

Я перевел взгляд на кикимор. Семь штук. Отлично. Покончим со всем выводком одним разом. Всем известно, что на одном болоте могут обитать только семь подобных тварей.

Зачем тогда девочка? Черт их знает!

Я сделал шаг вперед. Шилихун отвратительно заверещал, беснуясь на месте, и нечто вдруг коснулось моей ноги.

Я отпрыгнул в сторону. Схватил Кейнекен и рубанул по маленькой кривой лапе, вылезшей из грязи. Еще один мерзкий визг. Собратья подтянулись. Увечные карлики повыскакивали из своих нор. Они окружили меня. Как я ни сопротивлялся, а сотни мелких существ облепили меня с ног до головы, вонзая клыки, когти и маленькие ножички в мою плоть.

Кикиморы хохотали, и этот звук напоминал скрип старых петель. Зря они это делали. Я разозлился.

Я взмахнул Кейнекеном. Кнут больно полоснул меня по спине, но несколько отвратительных созданий с криками улетели прочь.

Я взревел.

Кровь хлестала из меня ручьями. От нее мое тело стало багровым, шерсть скользкой, и шелихуны, пытаясь вновь на меня взобраться, терпели неудачу за неудачей.

В дело пошла магия Кикимор. Примитивная как палка, она разила лучше всяких насмешливых штучек водяниц. Ребра хрустнули от сокрушительного удара невидимым кулаком.

Я рухнул в тину. В голове витал туман.

Глотая грязь, я понял, что биться после стольких врагов бесполезно. Надо или погибнуть, оказаться убитым этими низшими созданиями, или добраться до кикимор, которые ими управляют.

Я взмахнул кнутом. Тот со свистом разрезал воздух, и вдруг рукоять Кейнекена вылетела у меня из рук.

Додумавшись, что это мой последний шанс, я изо всех сил рванулся вперед.

Кикиморы не ожидали такой дерзкой атаки. Первую я достал пастью, проехавшись брюхом по грязи. Мелкая мерзость разлетелась на две части, разбрызгивая вокруг кровь и синие кольца кишок.

Я развернулся. Схватил ближайшую за голову и крутанул над собой, расшвыривая их отпрысков.

Поднявшись на ноги, я запустил кикимору в ее сестер. В два прыжка достигнув верещащего клубка болотных колдуний, я разорвал их на части.

Вот так просто. И никакой магии.

Я выпрямился. Шилихуны отхлынули так же внезапно, как и напали. Понимая, что голышом идти в их ямы не лучшая затея, я втиснулся в узкий проход, скрытый деревьями, и пополз на четвереньках под землю, следуя запаху — только он помогал мне не заплутать в этих чертовых туннелях.

Наконец, я добрел до темницы. Толкнув плечом деревянную решетку, я влез внутрь. Было темно. Несмотря на свои звериные глаза, я едва различал что-либо из-за мрака, подпитанного первобытной магией.

Я нащупал под ногой камень, выдернул из решетки палку, чиркнул ногтем. Пламя расползлось по краю самодельного факела и стало потухать, но я успел заставить его разгореться зачатками примитивной магии.

Кто-то вскрикнул. Женщина?

Я разглядел ее. Она стояла посреди дерьма и трупов мертвых пленников, загораживая девочку собой. Грязное лицо, такие же грязные темные волосы, за немалый срок превратившиеся в патлы, и старые лохмотья, скрывавшие разве что небольшой островок покрытой запекшейся кровью кожи чуть выше груди.

Зато поразительно чистые голубые глаза вспыхнули угрозой.

— Ты еще кто такой?

— Подарок. Разве не видно? Сейчас бант напялю, — прорычал я в ответ. Я протянул лапу к девочке, но женщина попятилась назад, и мелкая жалась к ней как будто к своей матери, тихо мыча от страха. Ну да, ожидаемо.

Я стянул с трупа кусок ткани, воткнул факел в землю и с новой вспышкой боли обратился, на ходу натягивая свою набедренную повязку.

— Все, отдай мне девочку, и я ушел. А ты проваливай, куда хочешь, свободна.

— Нет! — она еще крепче стиснула плечи немой. — Я вылечила ее не для того, чтобы просто так отпускать, проклятый оборотень…

— Вылечила? Спасибо, это…

Женщина ткнула в меня пальцем издалека.

— Я видела много таких, как ты. Они забирали маленьких девочек совсем не для того, чтобы защитить, разве я не права?

— Нет.

«Таких, как ты…». Эти слова порождали в моей душе совсем не радость от восстановления собственного рода, а желание убивать, чтобы такое вновь не случилось. Но я решил подумать об этом в более приятной обстановке.

— Тогда чем ты отличаешься от них?

— Тем, что я прямо сейчас могу взять и размозжить твой череп о камни.

Я двинулся вперед. Снова испуганное мычание. Женщина слегка присела. Она вытянула перед собой правую руку и растопырила пальцы. Я хотел рассмеяться — неужели она надумала меня остановить? — однако некая сила схватила меня за горло и стала душить. Я рухнул на колени.

— Все вы горазды на слова. Попробуй теперь что-нибудь сделать!

Я сплюнул кровь. Ведьма. Просто отлично.

— Я… не хочу ей навредить, глупая ты баба…

— Врешь!

— Нет! — я пытался ей объяснить, получилось коряво: — Я… мне… В общем, я должен ее защищать. Не для того я перебил этих чертовых кикимор, чтобы подохнуть от руки хреновой ведьмы!

И я резко поднялся на ноги, заставляя женщину отшатнуться.

Я собирался хорошенько вдарить ей по морде и свернуть шею. Остановился, увидев искаженное неподдельным ужасом лицо девочки и ее руки, отчаянно цепляющиеся за ноги ведьмы.

Странные же мне попадаются спутницы…

— Я без нее никуда не пойду, — прошипела женщина.

— Почему?

— Разве ответ не очевиден? — она с улыбкой посмотрела на девочку. — Это дитя умеет привлекать к себе внимание. Особенно если в твоей голове начинает звучать божественный глас безумия, когда ты хочешь забрать у нее жизнь, чтобы продлить свою.

Я сокрушенно вздохнул. По мне бы так убить их обеих здесь и сейчас, но видение богини и ее планы заставляли меня задуматься: мелкая может пригодиться, а ведьма за ней присмотрит.

Выбирались из этих подземных логовищ мы намного дольше, чем я рассчитывал. Девочка едва стояла на дрожащих от страха ногах, а обессиленная ведьма плелась и того медленнее, упорно отказываясь от моей помощи. Пришлось схватить ее за волосы и тащить наверх самому.

Я отыскал Кейнекен. Протянул его женщине.

— Не бойся. Я тебя не убивать собираюсь. Просто прибереги его, а я потом вас найду. В той стороне, — я указал на запад, — есть хижина, ждите там.

— А хозяин?

— Мертв. Рядом еще один труп, на него можете внимания не обращать.

— Ясно. Что ты собираешься делать?

Я огляделся, все еще ощущая в воздухе вонь омерзительных вещей.

— Охотиться.

Она поглядела на меня своими пронзительными голубыми глазами, слегка щурясь, от чего стала похожа на дикую кошку, замершую в ожидании прыжка.

— Когда-нибудь я спрошу, чем ты отличаешься от других существ твоего рода, охотящихся далеко на юге в единой стае. Я слышала, они создают свое королевство, проливая на благо рода кровь и сокрушая плоть.

— Вот как?

— Да. Мне интересно, почему ты не с ними.

— А мне интересно, как хренова ведьма оказалась в плену у простых кикимор, и какого черта она преклоняется перед какой-то неизвестной богиней, — пожалуй, слишком резко выпалил я.

Женщина понимающе кивнула, поглаживая ладонью растрепанную шевелюру изгвазданной в грязи причины, по которой я здесь оказался.

— Она привлекает слишком много взглядов, — снова повторила ведьма. — Скоро здесь может оказаться намного больше чудовищ, чем можно себе представить. Возвращайся скорее, или мы уйдем без тебя.

Я фыркнул. Потом смотрел, как удаляются их спины, и нечто подсказывало мне, что мои следующие годы окажутся для меня весьма неожиданными.

* * *

— Что делать с доспехами?

Я устало поднял голову. Прищурился: прямо в глаза бил яркий солнечный свет.

— Они могут тебе пригодиться, — ведьма протянула мне лязгающий мешок, связанный из нескольких окровавленных тряпиц. — У тебя есть меч, но нет защиты от него.

Махнув рукой, я пересел в тень, взобравшись на порог. Отмывшись, женщина преобразилась. Не скажу, что она была прямо такой прекрасной, но я не мог не отрицать ее простую красоту.

— Эти железки мне не нужны. Мешают.

— Мешают? — она мельком глянула вглубь дома, где на кровати мирно посапывала отмытая девочка, кутаясь в два тонких одеяла, и присела рядом. — Мне всегда было интересно, как происходит процесс обращения у подобных тебе. Я даже как-то выловила из вашей стаи…

— У меня нет стаи, — мрачно буркнул я в ответ.

— Я заполучила образец, — перефразировала она. — Довольно интригующе.

Мы замолчали. Я никак не мог избавиться от ее изучающего взгляда и надумал послать ее куда подальше, но нечто меня вовремя остановило. Здравый ум? В конце концов, магия — не мой конек, так стоит ли лезть в это болото?

— Как это? — нарушила она тишину. — Как происходит твое обращение? По физическим показателям ты отличаешься от остальных. Та форма — оборотень, я права? — выглядит как последствие низшего проклятия укуса, но сил в тебе намного больше, чем у обыкновенного перерожденного. Ты Волк, в этом нет сомнения, тогда как ты обращаешься? Что происходит?

Я тряхнул головой. Слишком много вопросов.

— Больно. Этого хватит?

Ведьма хмыкнула. Подобрав под себя колени и поправив платье, которое я ей раздобыл, она посмотрела на горизонт, думая о чем-то своем.

— У моего прежнего «питомца» не было никакой боли.

— У меня ее тоже не было.

— Что случилось? Магия? Внутренние изменения?

— Что-то случилось. И она, — я кивнул головой на кровать, — ответ. Который, кажется, может порядком затянуться, и это мне совсем не нравится.

— Согласна, — женщина тяжко вздохнула. — Я тоже хотела получить кое-какие ответы. Например, какая сила затянула меня в сети кикиморам. Как они вообще смогли меня опутать своей магией? Занятный факт. Проблеск возможности появился только тогда, когда они закинули в клетку вот эту вот маленькую особу.

— Она могла погибнуть от раны. Спасибо.

Я не хотел этого говорить, но сопли во мне будто взбунтовались.

— Не важно. Она должна жить, это мы оба знаем. Пока мы были вместе, толком ничего не произошло, только появился какой-то странный голос в голове. Он заставил меня о ней заботится. Обещал, что когда-нибудь я получу свой ответ.

— Говорила женщина?

— Да, — она перевела взгляд на меня. — Теперь твоя очередь делиться фактами, неправильный Волк.

Я пожал плечами. Рассказал, что со мной случилось с тех пор, как я убил банду разбойников, взявших девочку, опустив несколько диалогов, включая разговор с охотником, и мы следующий час просто сидели, погруженные каждый в свои размышления.

Ведьма поднялась. Она глянула в мою сторону и сказала:

— Похоже, нам придется идти дальше вместе. Я от нее не отступлюсь. И ты тоже?

— Я ведь уже это сказал.

Она на цыпочках пробралась в хижину. Откинула одеяла, под которым спала теперь уже навсегда молчаливая девочка, и скользнула внутрь, обнимая дитя как свое собственное.

— Мне надо кое-куда наведаться, — негромко сказал я уже следом.

— Без разницы. Мой путь неясен, а ей не помешает убраться с земель, где с ней приключилось подобное зло.

Я кивнул.

— Сколько отсюда до Карантании?

— Нисколько, — уже полусонный шепот. — Тарантура и Карантании больше не существует. Маркграф Ундбар уничтожил весь Совет и правителей. Он объединил те земли против нового врага в лице Волчьего королевства на юге, и теперь они зовутся Империей Диноль. Долго же ты не вылезал из леса, раз не знаешь этого.

Мимо пролетел голубь. Нагадил на деревянную ступеньку в трех сантиметрах от моего сапога и скрылся в тени деревьев.

— Долго, — прошипел я чуть тише, чтобы никто не услышал. — Почти сто гребаных лет.

Мы отправились в путь только через три дня: девчонка проспала все это время, не поднимаясь, и ведьма каждые три часа выгоняла меня из дома, чтобы наложить на нее какие-то чары. Какие, я спрашивать так и не стал. Все равно ответила. Сказала, что затемнит ее воспоминания о случившемся и заменит их на что-нибудь более простое.

Мне это не понравилось. В конце концов, я сам был жертвой подобной магии, и она мне обошлась боком, но в данном случае возразить не мог. Так будет легче всем, включая меня. А на что она их там меняла, мне без разницы. Если богиня почувствовала бы угрозу, думаю, она вмешалась бы и не стала звать эту… ведьму (больше слов нет).

Пока я ждал их и временами охотился или отлучался в деревню за другой едой, кроме мяса, я пытался сбежать. Так, ради эксперимента. Не смог. В голове будто взрывались мелкие снаряды, и я раз за разом падал на землю, тыкаясь носом в грязь. Причем магия совсем не зависела от расстояния, только от твердого намерения уйти, будто в башке сидел какой-то червь и читал мысли.

Я был зол. И я убивал.

Больше мне нравилось охотиться на медведей, они давали хоть какой-то отпор. К сожалению, и тех здесь много не водилось, и я то и дело переключался то на диких кошек, то на рогатых оленей. Везло, если попадалась какая-нибудь переродившаяся тварь, но и скрип в зубах от тины скоро наскучил.

Я ненавидел сидеть на месте. Наконец, девочка проснулась. Выглядела она, мягко говоря, потерянной, однако взгляд более-менее прояснился, и она перестала вздрагивать от каждого шороха и безмолвно выть, размазывая слезы по щекам.

Я наблюдал ее потуги, когда она пыталась что-нибудь сказать. Каждый раз из ее рта вырывалось только бессвязное мычание, хотя — к моему большому удивлению — язык был цел и двигался вполне нормально. Ведьма объяснила это тем, что это только иллюзия. Да, осязаемая, да, видимая, но совершенно недееспособная.

На мой вопрос, на кой черт она тогда так старалась, женщина ответила:

— Зачем уродовать такое милое личико подобным увечьем? Лучше пусть будет немая с языком, чем немая без него.

На этом мои вопросы закончились.

Мы решили выйти на закате. Понимаю, идти в потемках — глупая затея, но именно ночью на дорогах меньше всего путников и с недавних пор патрулей.

Я тащился спереди. Мои глаза, светящиеся во тьме, позволяли мне указывать путь. Ведьма шла чуть поодаль. Я спиной ощущал ее пристальный кошачий взгляд. Хотелось повернуться и снести ей мечом голову (тот, впрочем, так этого и требовал). Насчет кошачьего так и оказалось: ее глаза во тьме изменились, зрачки расширились точь-в-точь как у кошки. Весьма… неприятное зрелище.

А я то и дело поглядывал на девочку. Кажется, она действительно успокоилась. Даже иногда тихо смеялась, когда ведьма с улыбкой что-то шептала ей на ухо.

Я заметил, что довольно ухмыляюсь. И что только на меня нашло?

Не важно. Это наваждение рассеялось, как только нам преградили путь стражники. Трое, разодетых в разноцветные кожаные доспехи как чертовы павлины.

— Стоять! — он крикнул так громко, что птицы на деревьях испуганно заохали. Девочка вскрикнула и спряталась за подолом платья ведьмы. Это меня разозлило.

— Именем императора Ундбара я требую предъявить документы!

А вот это уже что-то новое.

— Отвернитесь.

Мне повезло: ведьма поняла меня сразу же. Она повернула девчонку спиной ко мне, и я с довольной миной вытянул Кейнекен из ножен.

— Гляди-ка! Он хочет откупиться от нас сломанны…

Следующие его слова утонули в булькающей в горле крови. Прежде чем другие двое успели закричать, я широко взмахнул мечом и рассек надвое обоих. Шучу. Во втором Кейнекен проделал дыру от бока до ключицы и застрял где-то около плеча.

— Святая Райна! А теперь убери эти трупы! Нет-нет, стой, не надо поворачиваться, там нет ничего интересного, — обратилась она уже к девочке. — Лучше смотри, что у меня для тебя есть, — она покопалась в своей новой наплечной сумке и вытащила сорванный недавно борец, источавший — для меня — отвратительный запах на всю округу. — Держи. Он поможет, если на тебя нападут всякие… Волки. Смотри, какой красивый, правда?

Я фыркнул. Угу, как же. Чихну, и делу конец.

Когда с трупами было покончено, и они отправились отдыхать в тени колючих кустов терновника, я закрепил Кейнекен на поясе, и мы пошли дальше.

— Зачем было их вообще… — она осеклась. — Зачем от них надо было именно так избавляться? Я бы решила все за пару минут.

— Береги силы, они могут нам понадобиться.

Женщина понимающе кивнула.

— Ты ведь не из-за моих сил так печешься? — спросила ведьма чуть позже.

— Ага.

К сожалению, за всю ночь мы ушли не так далеко. Почему? Да все по тому же.

— Давай остановимся, ей тяжело.

Я оглянулся. Обе мои спутницы устало смотрели на меня, причем одна чуть поменьше буравила меня взглядом ничуть не хуже той, что постарше. Кажется, магия и вправду кое-что да исправила.

— Что, наша маленькая принцесска снова устала? — я склонился над ней. — В пятый раз за час?

Девочка кивнула.

Вздохнув, я обернулся.

— Сколько еще до границы топать?

— Час-два.

— Прекрасно. Надеюсь, стражи там нет?

Ведьма качнула головой.

— Насколько я помню, именно здесь ее нет. Волчье королевство намного южнее, и эта часть Северной Голиции уже давно во власти маркграфа Ундбара. Однако нам могут попасться патрули.

— Не беда, разберемся, — мы переглянулись. — Ну, ты разберешься.

Я перевел взгляд на девчонку и попытался улыбнуться как можно приветливее. И как всегда получилось криво, потому как она сначала вздрогнула и только потом улыбнулась в ответ.

— Хочешь прокатиться на спине?

Мычание, стеснительный кивок.

— Отлично, тогда залезай.

Я повернулся к ней спиной и позволил обхватить тощими ручонками, в которых по-прежнему был сжат чертов борец, шею. Убедившись, что она ненароком не свалится, я поднялся с колен и зашагал дальше, придерживая ее за ноги.

— Кхм, — раздался позади смущенный кашель.

— Чего еще?

Ведьма подняла подол и показала свои туфли. На них виднелись капли крови.

— Не подошли, — объяснила она. — А подъем высокий.

Выругавшись, я снова поглядел на холм, через который вела узенькая дорожка. Подумал. Потом сокрушенно протянул ей руку, и вот таким вот образом мы пошли дальше.

— Счастливая семейка, мать ее за ногу… — недовольно проворчал я. — А я даже имен ваших не знаю. Нет, они мне нахрен не сдались, но когда-то все равно придется спросить.

— Я Челла, — с улыбкой ответила ведьма.

— Ясно. А тебя как зовут, мое маленькое чудовище?

— М-м-м…

— Ну да, так и знал.

— Это я виновата. Мне пришлось заменить очень много воспоминаний. Теперь у нее нет даже имени, — женщина положила свою руку ей на плечо. — Как будем тебя звать, а?

Та пожала плечами.

— Как тебе Эмма? Нравится? Вот и отлично, будем звать тебя Эммой, как мою покойную мамашу. Которую я укокошил! — я рассмеялся, но словив на себе обеспокоенные взгляды, заткнулся и прочистил горло. Вот в чем минус подобной компании — никакого юмора!

— А какое твое имя?

— Адам, — ответил я после недолгой паузы. — Да, просто Адам.

Прикинув наш путь, я сказал:

— Деревни и города будем обходить.

— Но…

— Никаких гостиниц! Мне и своих блох хватает, да и нам лучше уйти подальше от заинтересованных взглядов. Сделаем небольшой крюк и пойдем в Дэн, так будет лучше.

— Дэн? У тебя там кто-то есть?

Я помрачнел.

— Нет. Просто кое-кого хочу навестить.

— Кого-то важного?

Тяжкий вздох.

— Кого-то мертвого.

 

ГЛАВА 7

— Чего ты хочешь?

— Гребаной свободы!

— Зачем она тебе? Неужели раньше твоя жизнь имела хоть какой-то смысл? Что будет, если эта твоя свобода к тебе вернется? Не знаешь? Я скажу, что: все будет так, как раньше. Ты не будешь жить в полную меру, ты будешь пресмыкаться, вечно ползая под сапогом куда более сильных мира сего.

— Пошла в задницу!

— Вот как ты заговорил? И это есть твоя благодарность?

— Благодарность? Совсем тупая что ли? Какая, мать ее, благодарность?

— За жизнь, которую я тебе подарила. За семью, которую ты обрел на долгих шесть лет. За месть, которую я тебе предлагаю сейчас!

— Если я захочу, я отомщу сам. Без вмешательств каких-то потусторонних подстилок, любящих играть в чертовы шахматы. Ну давай, ударь меня еще раз своей долбаной магией, чего ты стоишь? Думаешь, это что-то изменит? А нихрена!

Что это за звук? Хрустнули ребра. Сломалась берцовая кость, ключица, правая скула превратилась в кровавое месиво, и осколки кости белым частоколом торчали наружу.

Йен Рейнгольц, когда-то в прошлом проводник, когда-то в прошлом учитель, когда-то в прошлом марионетка старой Проводницы и родоначальник нового королевства давно забытого рода, а еще когда-то в прошлом и примерный семьянин, лежал во тьме и исподлобья смотрел на знакомое лицо, мрачно ухмыляясь.

Слишком много у него было этих «когда-то». Он уже привык, что его жизнь давно не представляет собой целостную прямую линию как у других «нормальных» людей. Скорее его жизнь напоминала безумную ломанную, обрывающуюся то тут, то там, причем если сначала он делал ее такой собственноручно, то сейчас ее упорно колотили молотками две малоизвестные в современном мире древние особы.

У него иногда составлялось такое впечатление, что они, связав его за ноги и руки своими незримыми нитями, тянули каждая на себя, разрывая его на части. Впрочем, кажется, так и было, раз за его спиной, спокойная как северный ветер, стояла сгорбленная старуха с клюкой и безмолвно взирала за его мучениями, а перед лицом, кутаясь в багрово-красные шелка, возвышалась молодая девушка двадцати лет от роду, чья кожа тускло алела во мраке.

— Экий дележ у нас вышел, — отхаркнул кровь проводник, разглядывая свою руку. — Кто-нибудь считал, сколько мне лет? Мне бы давно на покой, а я все бегаю, зажатый в тиски меж двух идиоток: старой суки и… по новее.

Старуха скрипуче рассмеялась. От этого звука Йен вздрогнул, по его спине пробежали неприятные мурашки. Лицо же девушки угрожающе побагровело.

— Ну что же, папа, так оскорблять свою дочь?

— Не бзди, дорогуша, — тот поковырял пальцем в ране на скуле и поморщился, — детей у меня дохрена, только все они какие-то придурочные. Стая, дери их Холхост, чтоб им пусто было! А больше у меня детей нет. Была одна приемная, да я прибил.

Он снова посмотрел на ее лицо и сморщился еще больше.

— Видимо, не добил. Между прочим, та была немая, а ты треплешься как бабка на рынке… а-а-а!

Та подняла голову и посмотрела на свою старую сестру.

— Отдай мне его. Зачем он тебе? У тебя таких целая свора, а мне так ничего и не досталось. Ты совсем обо мне забыла, сестрица, и мне это не нравится.

— Забирай, — старческий голос теперь уже напоминал скрип старых дверных петель, но менее жутким от этого не стал.

— О! Вот так просто? После гребаной дюжины лет в другом мире я ожидал другого приветствия. Даже шариков не будет? А где тортик? Да ладно вам!

Удар ногой пришелся под дых.

— Чертовы каблуки…

— Отдохни, — мрачно посоветовала юная богиня. — А уж мы с тобой еще успеем позабавиться. Не зря же ты уничтожил мой сосуд и навеки запер меня в этом месте, а?

Йен дернулся, попытался приподняться на локтях. В позвоночник впилась игла.

— Тише, тише, покричать ты еще успеешь.

Она тащила его куда-то вперед. Перед глазами все плыло. Бывалый проводник даже не понимал, где находиться, да и разве это важно? Он проиграл, причем по-крупному, а теперь ему предстояла целая вечность один на один с той, которую не только предал, но и обрек на настоящий ад.

Что ему еще оставалось делать? Он закрыл глаза и, хихикнув, пробормотал:

— Вези меня, большая черепаха!

* * *

— Бум!

Селеста раздраженно сплюнула. Она подняла голову вверх, пристально уставилась на затылок трясущегося в такт ходу лошади рыцаря и буркнула:

— Еще раз так сделаешь, я тебя скину.

— Да ладно, весело же! — чуть подвинулся вперед сир Грейсон. — Смотрите, миледи, какой чудесный день. Разве не прелестно? Цветы цветут, трава растет и бабочки летают. Не хватает только какой-нибудь радостной музыки, чтобы украсить вид. И прекрасная дама, которая, кхм, слишком сильно ко мне прижимается, чтобы я мог нормально соображать.

Женщина снова что-то невнятно пробормотала себе под нос. Ее до ужаса раздражал этот человек, причем — невероятно! — абсолютно всем. Мало того, что он все время пытался над ней насмехаться, так еще и приковал в себе настоящими такими железными кандалами. Один их конец крепился к его запястью, а другой — к ее. Где это вообще видано?

Но больше всего ее злил Йен. Этот натуральный придурок исчез прошлой ночью, отпросившись на охоту, и теперь упорно отказывался появляться. Сначала она считала, что он исчез или как-то умудрился вернуть себе тело и сбежал, теперь же была твердо уверена: дохлого Волка из ее головы попросту забрали. Кто? Как? Эти вопросы крутились в ее голове и прерывалась она от размышления только тогда, когда этот «рыцарь» в сияющих доспехах снова бросал в ее сторону парочку едких замечаний, призванных ее смутить.

— Так, мне надо отлить, — сир Грейсон вдруг потянул узду на себя, и лошадь остановилась.

— Мне-то какая разница? Отстегивай железяки и иди в кусты. Ты не маленький, чтобы тебя учить управляться со своей штуковиной.

— Вот именно, — рыцарь слез с коня и многозначительно поднял вверх указательный палец, гаденько усмехаясь. — Штуковиной.

— Иди в пень!

— Иду. Только не в пень, а вон в ту рощицу. И вы идете со мной, моя госпожа, так как я не смею оставить вас в полном одиночестве.

— Я не одна. Со мной будет лошадь.

— Ага. Но старушка Бетра не сможет вдарить вам по затылку, если вы вдруг надумаете бежать.

Селеста поморщилась. Она послушно соскользнула с седла, но упрямо стояла на месте, когда цепь потянула ее в сторону чащи.

— Слушай, какого дьявола ты вообще ко мне прицепился? Что, разве просто искупаться в пруду такое уж сильное преступление? Ну, допустим, я залезла бес проса на землю вашего — как его? — короля, так не вешать же сразу!

— А я вас и не вешать веду, дура. Я не совсем из ума выжил, чтобы убивать человека из-за «простого купания в пруду».

Они добрели до кустов.

— О Господи…

— Ничего страшного, — фыркнул сир Грейсон. — Это физиология, миледи, в этом нет ничего постыдного. И не пяльтесь так, ради Райны, я краснею!

— Ты мне кое-кого напоминаешь.

— Кое-кого привлекательного?

— Кое-кого назойливого. Ладно, ты все? Пошли обратно, здесь воняет каким-то дерьмом, — она поморщила носик. — Раз ты ведешь меня не на виселицу, то куда?

— К королю, конечно.

Старая Бетра протестующе заржала, переминаясь с ноги на ногу, когда оба всадника (один из которых весил не меньше ста кило вместе со всеми железяками, да еще и их вещи, пристегнутые к ремню на седле!) вновь взобрались на ее спину.

— Мне из тебя что, клещами все выпытывать? Зачем я королю?

— Может, он вас знает.

— Дьявол, нет! Я здесь в первый раз, клянусь всеми проклятыми богами Скадина!

— Чего?

— Не важно. Так ответь мне: на кой черт?!

— Без понятия, миледи. Мне дали указ, вот я и задержал ту особу, что первой попадется мне в этом лесу. На этом все мои познания в планах моего короля заканчивается. Авось он вас королевой сделать хочет, откуда я знаю?

Селеста с ужасом сглотнула. Кое-кто как-то хотел сделать ее своей «королевой», и закончилось это не очень-то хорошо: разрушенный город и больше сотни мертвых жителей.

— Бред! Ты что, в сказку попал? Какой блин королевой?

— Говорю же, что не знаю, моя госпожа. Так, предположил… — рыцарь поправил притороченный к седлу двуручный меч. — Детей-то у него пруд пруди, а королевы нет. Я ведь тоже не дурак, он как мне про «особу в лесу» рассказал, я сразу неладное заприметил. В конце-то концов, елки-палки, что это за приказ такой?

Он еще долго болтал. С его-то характером женщина с трудом могла представить его на месте первого рыцаря Волчьего — да любого! — королевства. Да и что это за королевство такое? Йен ничего про это не рассказывал…

Столько вопросов! Она хотела задать их Грейсону.

— Будь добр, заткнись и ехай. На месте разберемся.

— Да ладно вам, миледи. До дворца короля еще два дня, да и больше шести часов в седле сидеть толку нет: если не натрем себе задницы, то устанем прилично, а это не есть хорошо! Рано или поздно вам наскучит молчать, и мы еще поговорим, вот увидите. Короче, — он развернулся к ней боком и ухмыльнулся, — впереди у нас день… и ночь.

Тяжкий вздох.

— И куда тебя только послать, чтобы ты наконец заткнулся?!

— Исключительно на Ледяные Пустоши.

— Куда-куда?

Они вдруг остановились. Грейсон снова повернулся к ней, только на этот раз с напущенным беспокойством на лице. Он стянул с правой руки кольчужную перчатку и осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони к ее лбу.

— Странно, — пробормотал он. — Лихорадки нет, а ерунду городит. Ты что, сударыня, только из чащи выбралась, а? Или ты нимфа какая? Русалка там, водяница или еще какая-нибудь хероборь из диких? Тогда не удивительно, что король за тобой послал, чудище лесное: у него на таких нюх.

— Чего?

— Угу. И еще ничего не знает. Просто спящая красавица, во имя Холхоста!

Они посмотрели друг на друга, напряжение нарастало. Старая Бетра под ними терпеливо топталась на месте, разгоняя хвостом надоедливую мошкару, и солнце неумолимо пекло, из-за чего пот струился по телу ручьями.

Грейсону приходилось еще тяжелее. От жара и тяжести доспехов его лицо покрылось красными пятнами и стало каким-то пунцовым, как будто он недавно выдул за раз целую кружку пива.

Селеста разглядывала его лицо, смуглое и слегка угловатое, но по-своему красивое, а главное мужественное. Густые черные брови, беспорядочная копна темных вьющихся волос, из-под которых на нее глядели озорные серые глаза, и тщательно выстриженная короткая бородка — все это влекло ее. Она могла сопротивляться. А надо?

Их губы сомкнулись в нерешительном поцелуе.

Она обвила руками его шею. Амнел на миг коснулся оголенной шеи рыцаря, и по перстню пробежала едва заметная искра.

— Ай! Экие странные вы вещи носите, миледи.

Грейсон на секунду отстранился. Он перекинул ноги через седло и оказался с ней лицом к лицу. Руки опустились на голень, пальцы приподняли подол платья и медленно стали подниматься выше, ощупывая каждый сантиметр ее тела, от возбуждения покрытого гусиной кожей.

Она тряхнула цепью.

— Может, хоть сейчас снимешь эту штуковину?

— Зачем? Мне все нравится.

Мужчина расстегнул ремни, скрепляющие латы, и скинул их на землю, оставаясь в тонкой кольчужной рубашке и кожаном жилете. Он спрыгнул с лошади, взял ее за талию и закинул на плечо, уверенным шагом направляясь в лес.

— Ты куда?

— Не будем же мы это делать на дороге, верно? — усмехнулся рыцарь. — Мало ли, увидит кто, а я стеснительный. Тем более я без понятия, зачем ты понадобилась королю, охота, знаешь ли, подстраховаться. Не бойся, не съем. Ну, может быть, чуть-чуть…

* * *

БАМ!

— Серьезно? — пленник резко прервал свой крик и гаденько ухмыльнулся. — У тебя в запасе целая вечность и мир, в котором ты можешь лепить любые вещи как из долбаного пластилина, а ты тратишь время на это? Всерьез решила испытать на мне все оружие современности или это так, разогрев? Если последнее, то давай уже приступим к обеду, мне стало скучно.

Он поднялся с колен, осматривая огромную дыру в груди, где должно было быть его сердце, а теперь зияла пустота. Йен и не представлял, сколько времени он уже здесь провел, но что-то ему подсказывало: не мало.

— Ты меня бесишь! — вспыхнула его мучительница. — Неужели тебе ни капли не больно?

Бывалый проводник пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся.

— Дорогуша, неужели тебе претит идея, что я умнее тебя?

— Это невозможно!

— Поверь, все возможно в этом безумном мире! — он театрально воздел руки к небу. Хотя где здесь небо? — В который раз говорю, что тебе меня ни за что не уделать.

Конечно, он блефовал. Боль была всегда, она никуда не исчезла, однако он сумел вывернуться из паутины сковывающей его магии, и теперь игра хоть происходила не на его условиях, зато с прекрасной возможностью довести до ручки сестрицу Проводницы. Йен находился не в своем теле, он это понимал. Раз уж на то пошло, он находился и не в своем мире, поэтому он смог немного абстрагироваться от боли и сделать ее хотя бы частично иллюзорной.

— Давай свою следующую игрушку, моя дорогая, а то я уже сгораю от нетерпения.

Девушка обессиленно фыркнула. Она подобрала колени под себя и сунула руку в большой деревянный ящик, наощупь выискивая в нем нужный инструмент. Стиснув на тонкой железной ручке пальцы, она вытащила из ящика какое-то замысловатое приспособление, о котором не имела ни единого представления: столько лет вдали от мира сделали ее несколько отсталой.

— Это еще что? — она покрутила железяку перед глазами, пытаясь понять, для чего она сделана и как ей можно причинить вред человеку.

— О! — казалось, обезумевший проводник тут же подскочил к ней и хлопнул по запястью, забирая грушевидный инструмент себе.

Раньше она бы с удовольствием сломала ему челюсть или выдавила бы глаз. Наслаждалась бы его криками, мольбами о помощи и кровью, вытекающей из его «нового» тела. Сейчас же ей все это наскучило: пленник орал все реже и реже. Теперь даже сам брал на себя всю инициативу пыток, а это уже не есть хорошо.

— Кхм, — он кашлянул, прочищая горло, и поднял прибор основанием вверх жестом бывалого фокусника, вытаскивающего из рукава волшебную палочку. — Представляю — кха! — груша… для одного места. Для многих мест, я бы сказал, да и самому неприятно.

— Вот как? — ее это заинтриговало. Подобно маленькой девочке, которую на ночь рассказывают интересную сказку, она положила голову на согнутые колени и наблюдала за своим недавним приобретением в лице этого сумасшедшего. — Как она действует?

Проводник почесал щетину на подбородке. Сунув грушевидную часть себе в рот, он сказал:

— Ну, вот так вот. Вставляешь вот эту хреновину себе в рот… и хрушишь вот ша йинт!

Девушка нахмурилась, не понимая его слов. Заметив это, тот раздраженно всплеснул руками и стал раскручивать небольшой винт на конце. Части груши подобно лепесткам цветка стали медленно расходиться в сторону.

Брызнула кровь, затрещали кости.

Очухавшись, Йен замычал:

— Поао?

— Чего?

Он вынул грушу из развороченного рта и обвел его пальцем, показывая, что нужна ее помощь. Богиня махнула рукой, и его лицо снова стало более-менее обычным, не считая крови на подбородке.

— Понятно, говорю? Вот и все. При желании можно вставить кой-куда пониже и сзади. По мне так это бесчеловечно: на кол их посадить, да и делу конец!

— Невероятно! И это придумали вы?

— Поправка, — он поднял вверх указательный палец. — Не мы, а люди, и не придумали, а создали. Инквизиция, дери их Холхост! Нигде от нее управы нет: ни в этом мире, ни в другом.

— Инк… кто?

— Не важно. Сейчас таких фанатиков мало, а если и встретишь их, они тебя на костре сожгут, так что можешь об этом даже и не думать, дорогуша. Но скажи, я ж тебя сделал, а? Надеялась меня тут пытать, а на самом деле обрекла себя на вечную пытку мной.

Ее носик с неприязнью поморщился.

— Сколько тебе лет?

— Бесполезно. Дебилизм не лечится, о богиня моих мозгов, а я идиот еще тот.

— Но как же так? — она пристально посмотрела в его глаза совершенно непонятного цвета. — Я помню тебя еще в тот день, до того, как ты помчался на болота и вытащил меня и ма… ведьму. Ты был другим. Ты был сильным, жестоким и в то же время слабым. Я могла тебя контролировать! И что случилось? Неужели я настолько ослабла, что не могу подчинить даже одного Волка?

Впервые за все это время Йен улыбнулся по-настоящему. Без насмешки, без иронии и даже без чувства превосходства. Просто улыбнулся, потому что ему так захотелось.

Он сел чуть ближе. Вдруг обнял ее за плечи и прижал к себе. Она этого совсем не ожидала, да и где это видано, чтобы какой-то смертный успокаивал древнего бога? Но спорить ей совсем не хотелось. Она просто ткнулась лбом в его грудь и закрыла глаза, слушая, как ровно бьется его сердце. Надо же! Даже здесь, в ее собственном мире, его сердце стучало и отбивало собственный и независимый ритм жизни, который она еще недавно хотела погасить.

А что теперь? Теперь она хотела, чтобы этот миг никогда не кончался, потому что только сейчас она не чувствовала себя такой одинокой. Что случилось? Может ли существование в смертном теле так ее изменить? Или у богов тоже есть чувства?

— Не разводи тут муть, бабуля, — довольно хмыкнул проводник. — Просто я до ужаса многогранен. Думаешь, мне всегда удается выпутываться из передряг потому что я умный? Один хрен, я тупой как голый дикобраз!

— Так в чем дело? Не верю, что твоя «многогранность» все время вытаскивала тебя из гроба.

— Да нет, за нее это делали другие. Удача, знаешь ли, та еще штука, а вкупе с моей общей «накуренностью» так вообще инструмент против всех проблем. Думаешь, ты безумна? Ха! Одно название твоей деятельности еще не говорит, что ты такая, так что даже не думай этим хвалиться. Если кто и безумен здесь, так это я. Эх, кто еще в моей башке не ковырялся…

Она улыбнулась. Потом рассмеялась, отстраняясь от его плеча.

— Ты чего? — Йен удивился.

— Просто. Ты тут сидишь со мной — со мной! — и сюсюкаешься. Сопли разводишь, говно собачье! Думаешь, я тебя отпущу? Ни за что!

— Не кипятись, — он успокаивающе поднял руки. — Ни о чем таком я не думаю, дурында. Я сдох, ясно тебе или нет? Мне вот совершенно ясно. Я сдох и застрял тут с тобой до конца времен, мне это прекрасно известно!

— Сдох? — она вскочила на ноги. — Придурок! Нихрена ты не сдох, ублюдок!

— Вот и дошли. Итак, выкладывай.

— Пошел ты!

— Не хочешь — не надо. А я еще тут посижу. Вон, в ящичке поковыряюсь, ты не против? — с полнейшим безразличием к ее словам он просто подтянул деревянный ящик к себе и сунул в него правую руку.

Девушка сплюнула. Побагровев, она пнула носком сапога чертов ящик, и тот разлетелся на куски, обращая все свое содержимое в прах.

— Нет, я не понимаю, как тебе удается везде находить свою выгоду?

— О чем ты?

— Как будто не знаешь! Ты погиб в этом мире, но ты выжил. Ты погиб в том мире и опять ты выжил! Почему? В первый раз тебя вытащила эта эльфийка. Как ее? Марианна?

— Допустим.

— А там? Как ты выжил там? Думаешь, это все твои способности? — она его передразнила, скорчив гримасу. — А вот и нет! Это мы все устроили, чтобы ты вернулся и снова попал к нам в руки. Даже память подправили, добавили твою ненаглядную Ольху и двоих детишек. Тьфу!

— И что дальше? — спокойно продолжал он спрашивать.

Она понимала, что поступает глупо, но злость на этого человека дурила ей голову.

— Твое прежнее тело осталось здесь, убереженное от гнили ловушкой кристаллов, вот что дальше.

— То есть при большом желании я могу в него вернуться?

— Да!

— И надрать задницу твоей ненаглядной сестрице?

— Это уж вряд ли.

— Посмотрим…

Она топталась на месте, наблюдая за его непривычно нахмуренным и вдумчивым лицом. В голове творилась неразбериха, а на сердце — да, черт возьми! — царил уже полный хаос. Это и есть древняя богиня? Заплаканная восемнадцатилетняя девчонка, вот ты кто!

— А знаешь, — она топнула каблуком. — Катись ко всем чудищам Ледяной Пустоши, Волк!

— Угу.

— Не слышал? Проваливай! Все, ты свободен, вали отсюда. Возвращайся в свое треклятое тело, делай, что хочешь, только оставь меня одну!

Йен поднялся с колен. Он глянул ей в глаза и снова озорно ухмыльнулся, и несмотря на его немалый возраст и сеть морщин в уголках глаз и на лбу, выглядел он сейчас сущим юнцом, нашедшим на свой зад еще одно приключение.

— Оставить тебя одну? Это уж вряд ли. Ты пойдешь со мной.

Она опешила. Недоверчиво прищурилась, складывая пальцы в кулак.

— С чего бы это тебе брать меня с собой? Ты все помнишь, теперь — все. Я убила Челлу и эту девчонку, которую ты сейчас видишь перед собой. Эмму, так ведь? Я отняла их у тебя, как отняла и спокойную жизнь. Не надо меня мучить, пока я не передумала.

— Не городи чепуху! — Йен раздраженно дернул плечом. — Челлу убил я, потому что она вконец скатилась с катушек, и ты в этом ни капли не виновата. Хоть твои слова и были услышаны, я тебе никогда по-настоящему не повиновался. А спокойная жизнь? Ха! В гробу я видал эту спокойную жизнь, моя дорогая, потому что спокойной моя жизнь станет только там и нигде больше. Хотя, учитывая последние обстоятельства, даже там, как ни парадоксально, моя задница угодит в очередное дерьмо. Ты мне нужна.

— А Эмма?

— Что Эмма? Разве она не передо мной?

— Бред!

— Ничуть, — проводник со всей серьезностью качнул головой. — Чушь про слияние разумов — не хухры-мухры, и это не я придумал. Сосуды богов частенько сходили с ума, потому что даже боги в их головах имели те же права, что и они сами, и не контролировали их ни капли. Разве твоя сестра тебе об этом не говорила? Она-то предпочла ограничить свои силенки в этом мире, лишь бы не заводить вот такое вот «вместилище», а временами пользоваться чужим телом. Ты не подавила Эмму, вы стали одним целым.

Она вздрогнула, не зная, что еще может сказать.

— Все равно бессмысленно.

— В этом весь я. Бессмыслие — мой конек. Идем?

— Даже если так, — уже спокойнее ответила девушка, — ты меня здесь запер, теперь мне ни за что не выбраться.

— Как запер, так и разопру, — он взял ее за руку и до боли стиснул кисть. — Просто вытолкни меня из этой дыры, и я уведу тебя с собой. Сработало ведь это с берегиней, так чем ты хуже? Но! С одним условием: никаких оргий и безрассудных жертвоприношений. Договорились?

Даже секунду не поразмышляв, она с готовностью кивнула.

— Ну-с, надерем задницу этой старой карге, а потом завалимся в какой-нибудь бар, вот это будет праздник!

Границы тьмы стремительно стали размываться.

— Йен.

— М?

— Я до сих пор не верю, что человек бывает настолько везучим. Ты или очень умный, или очередной языческий божок, прикинувшийся проводником и ведущий какую-то свою игру, где даже мы — лишь пешки.

— Не неси чепухи, моя дорогая. Ты забываешь: я не человек, а самый настоящий взаправдашний Волк! Ого, гляди-ка, так и должно быть? Оп-па, а где мои ноги? Ай-а-а-а!

* * *

Она не спала. Под одеялом было невероятно душно, но она боялась пошевелиться и разбудить спящего рядом с ней мужчину. Ее тонкая и бледная на фоне могучей загорелой груди рука осторожно скользнула с его плеча, пальцы мельком пробежались по мускулистому боку.

Женщина беззвучно встала с кровати, с облегчением потирая запястье, на котором больше не красовалась тяжелая железная цепь.

Натянув через голову свое платье, Селеста прихватила со стула облегающие кожаные брюки, подняла с пола разбросанные в разные стороны сапоги и на цыпочках пошла в сторону двери. Половицы под ее ногами предательски скрипнули.

— Дьявол!

Она вздохнула, опуская руки. Глянула в сторону лежащего на кровати Грейсона.

— Можешь не притворяться, я же знаю, что ты не спишь!

Его губы расплылись в довольной улыбке. Хитро приоткрыв один глаз, он перевернулся на бок и внимательно посмотрел на нее.

— Куда-то собрались, миледи?

— Подальше отсюда, — не стала она лукавить.

Сир Грейсон устало сел на край кровати, зевнул. Он не стал утруждать себя одеждой, а просто поднялся на ноги и обошел ее со спины, обнимая за плечи. Его нос ткнулся ей в затылок, рыцарь шумно вдохнул воздух.

— Ты прекрасно пахнешь. Так бы и съел!

— Иди в задницу.

— Разве только в тв…

— Ой, лучше заткнись, — прервала его женщина, — иначе снова получишь в глаз.

Грейсон усмехнулся. Его пальцы машинально тронули растущий под его правым глазом огромный синяк. И кто же знал, что у нее такая тяжелая рука? А он всего-то хотел чуть-чуть укусить ее в шею!

Его интриговала эта женщина. В его родном городе женщины были покладистыми, и мужчины выступали в роли их полноправных хозяев, а Селеста без страха разговаривала с ним на равных. Его это возмущало и одновременно делало ее желанной, кружило голову.

Она повернулась к нему лицом, обвила руками шею и страстно поцеловала, увлекая его обратно в кровать.

— Нет, нам надо ехать дальше, — он отстранился. — Король будет недоволен.

Она коснулась губами его небритой щеки. Положив ладонь на его грудь, она томно прошептала:

— Не сомневаюсь. Если хочешь, можем отправиться хоть сейчас. Или остаться еще на час и провести все это время с пользой.

Сир Грейсон никогда не мог предположить, что когда-нибудь скажет нечто подобное.

— Ну, тогда к черту короля!

— Вот это мне нравится…

Он рывком сорвал с нее платье и властно прижал к себе, покрывая ее шею торопливыми поцелуями. Два разгоряченных тела вновь сплелись в единое целое.

Проснулись они от жуткого крика. Тот разнесся по первому этажу харчевни и поднялся по лестнице, эхом отдаваясь от стен узкого коридора. Он походил на ужасный предсмертный крик человека, наблюдающего свою смерть, и источник мгновенно исчез — так же внезапно, как и появился. Вот только до чуткого слуха Грейсона дошел последний хрип умирающего, и его нос учуял запах… ничего.

— Одевайся!

Селеста нахмурилась, но спохватилась почти мгновенно и стала одевать свое платье даже раньше, чем он ей приказал. Бывалый рыцарь вновь оценил необычность этой женщины: та даже не испугалась, а с готовностью направилась за ним в коридор. Краем глаза он даже заметил, как она достает из своего сапога тонкий треугольный кинжал.

Грейсон удивился, но вслух ничего не сказал.

Сам он успел натянуть на себя только рубаху, брюки да тяжелые сапоги. Когда они тихо закрыли за собой дверь, он вытащил из ножен свой меч.

— Ты издеваешься? — сердито прошипела ему Селеста в спину. — Он же сломан!

Мужчина мрачно улыбнулся. Сколько человек уже говорили ему это, прежде чем он лишал их головы, а вместе с этим и жизни? Не счесть.

— Если клинка не видно, миледи, это еще не означает, что он сломан.

— Магия?

— Именно. А теперь, пожалуйста, заткнись.

Меж ее тонкими бровями пролегла морщинка гнева, и его улыбка стала еще шире. Ему нравилось, когда она злилась, и в большинстве случаев он нарочно выкидывал что-нибудь эдакое, чтобы снова увидеть, как она хмурится.

Одной безмолвной тенью они скользнули на лестницу, притаившись у самого ее конца.

В харчевне царила неразбериха. Хрустело дерево, столы и стулья летали по воздуху как настоящие птицы, подскакивая всякий раз, когда их ножки с грохотом касались пола, а люди орали с каждой секундой все громче, как будто их резали тупыми ножами на скотобойне.

Грейсон глянул за угол, поджав губы. Сдается, так и есть.

— Твою мать, это что еще за твари?

Первый рыцарь короля вздохнул. Подобных существ он видел только однажды в башне магов, когда сопровождал туда своего повелителя по одному деликатному делу (а именно гнойной сыпи в паху), и даже один такой умудрился выбраться из своей темницы и разорвать на части лучшего чародея всей столицы.

— Если я правильно помню, их называют безликими.

— Названьице вполне подходящее!

И тут он был с ней полностью согласен. Безликие, размытые сгустки чистой тьмы с одними лишь трехпалыми руками, пробивающимися из продолговатого туловища, похожего на перевернутую каплю воды, носились по залу и одного за другим поглощали людей, шамкая огромной беззубой пастью где-то в области живота.

— Биться с ними бесполезно, — прошептал он своей спутнице. — Они и сами исчезнут через несколько минут или пока не сожрут все в этом прелестном заведении. Одно знаю точно: без особых волшебных оков никуда они уйти отсюда не смогут, и скоро их затянет обратно в ту дыру, из которой они появились.

— Ясно. Тогда нам лучше вернуться в комнату и смыться через окно, потому что до двери нам все равно целиком не добраться.

— Восхитительная идея, — пробормотал Грейсон, наблюдая, как толстопузый посетитель харчевни исчезает в безмерной пасти одного из шести безликих. Одно неясно: как они здесь появились? Надо доложить королю. — Прямо так и поступим.

Они вернулись в комнату. Грейсон наспех натянул на себя свои доспехи, кое-как закрепив многочисленные ремни, и дернулся было к окну, как прямо перед ним возникло абсолютно черное существо. Нет, не черное, а скорее бесцветное, потому что тварь будто поглощала собой свет, жадно пожирая каждый солнечный лучик.

На мгновение он замер. Нечто затуманило его разум. Он ощущал, как монстр проник в его мозг и заставил сделать шаг себе навстречу. Если бы не его звериная натура, рыцарь бы сделал еще один шаг и исчез бы во тьме, но он очнулся. Усмехнулся, представив себе такой глупый конец.

— Бей ты уже, ради бога!

И он ударил. Клинок его невидимого меча погрузился во тьму безликого до самой рукояти и намертво застрял внутри чудовища. Грейсон дернулся. Этого он никак не ожидал.

Безликий медленно размахнулся своей могучей толстой лапой, метя когтями трех пальцев в шею, и рыцарю ничего не оставалось, кроме как отпрыгнуть в сторону и оставить свое оружие в брюхе чудища прямо под его зияющей пастью.

— Дьявол!

Он обернулся на крик. Еще один такой же монстр наступал со спины, и Селеста безрезультатно пыталась с ним справиться.

Ее кинжал мелькнул в воздухе. Он вонзился в его плечо, но так же, как и меч, не причинил существу абсолютной тьмы никакого вреда. Наоборот, безликий, будто подстегнутый ее атакой, стремительно метнулся к женщине и схватил ее за талию, уже готовясь заглотить всю целиком.

— Руку!

Попутно отбиваясь ногой от своего противника, сир Грейсон Тенелом пытался вытащить Селесту из лап выродка мрака. Получалось скверно.

Извернувшись, первый вдруг поднырнул под его удар и размахнулся. Тяжелый кулак сравнимый по весу с кувалдой, впечатался в его лицо, и Грейсон отлетел к стене, медленно сползая по ней на пол.

— Ах ты мразь!

Он смотрел, как тьма поглощает Селесту. Упрямая женщина пыталась отбиться. Она упиралась ногами в плечи безликого и тыкала в его пасть кинжалом, но та неумолимо приближалась, а сил у монстра будто только прибавлялось.

— Селеста!

Грейсон ринулся к ней. Не вышло.

Уже во второй раз он ощутил на лице всю мощь кулака противника, и картинка перед глазами тошнотворно двоилась и кружилась, будто он снова вернулся в свое детство и в первый раз оказался на большой крутящейся карусели. В тот раз его стошнило, сейчас же он едва сдержался.

Понимая, что по-другому не получится, он расслабился и позволил телу начать обращаться. У него это всегда выходило легко и быстра, однако сейчас, только стоило его коже покрыться шерстью, безликий оказался рядом.

Монстр схватил его за запястья. Он рванул их вверх, и Грейсон оказался подвешен в воздухе, макушкой почти касаясь потолка. Он понимал: под таким углом лапы волка не сгибаются, и если он попытается снова изменить форму, то только переломает себе все конечности, и регенерация займет бесконечно много времени — столько, что он никак не успеет спасти и себя, и женщину.

— Грейсон, будь ты проклят! — донесся до него крик. Он ничего не мог сделать, и он был в ужасе. Сотни раз рыцарь бывал в битвах и с упоением разил врагов своим мечом, даже не обращая внимания на скачущую рядом смерть. Теперь же от него зависела не только его жизнь, что заставляло его душу трепетать в неподдельном ужасе.

Он задергался, завыл, силясь выбраться из неживых оков, но безликий даже не дрогнул. В его брюхе все еще торчал его меч. Как до него добраться?

Черт!

Рассвирепевший воин замахнулся ногой и ударил пяткой по рукояти клинка. Тот едва погрузился глубже, но зато двигался!

Пасть поглотила его левую ногу.

Понимая, что выхода у него все равно нет, и лучше совершить бессмысленную попытку выбраться, чем сдохнуть, сдавшись, Грейсон пнул по рукояти еще раз, только теперь уже тыльной стороной стопы, направляя режущую кромку меча вверх.

Получилось! Видимо, он что-то задел у того в нутре, потому что безликий беззвучно взвыл, сотрясая воздух, и отбросил его вправо.

Он мгновенно оказался на ногах. Скользнул на коленях по полу, уворачиваясь от отчаянной попытки безликого достать его пастью, вернул свой меч и прыгнул вперед, врезаясь второму чудищу плечом в бок. Тяжелая стальная пластина заставила поганца пошатнуться, и воспользовавшись его замешательством, Грейсон выбил у него из лап Селесту.

— Отходим!

— Я знаю!

Они кинулись к двери. Открыли ее и застыли, понимая, что им конец. Разобравшись со всеми посетителями небольшой харчевни, оставшиеся безликие нашли их и теперь толпились в коридоре, раскрыв в ожидании добавки свои черные пасти.

Раздался хруст, блестящие брызги разбитого стекла хлынули на пол, и к ногам безликих подкатился невзрачный глиняный горшочек величиной с яблоко.

У Грейсона перехватило горло.

— Ложись!

Он схватил Селесту за запястье и ринулся прямо на толпу монстров. Они столкнулись и кубарем полетели дальше по лестнице. Из-за большого веса безликие остановились почти сразу, зато люди отлетели дальше еще на пару метров, скользнув за стойку.

— Что?.. — начала Селеста, но так и не закончила.

Мощный взрыв заставил харчевню пошатнуться. Стены жалобно заскрипели и накренились вправо, а волна жаркого огня прокатилась по коридору, занимая все комнаты, и стала спускаться в зал. Внезапно застыв на полпути к стойке, за которой они вдвоем прятались, пламя отступило и мгновенно исчезло.

Грейсон глянул за угол. То не повредило почти ничего, только на дереве остались следы копоти, и несколько дверей валялись на полу. Никакого следа темных тварей.

— Пронесло?

— Кажется, да. Убираемся отсюда. Надеюсь, еще гостей не намечается…

Входная дверь громко хлопнула и с треском обрушилась на пол, слетая с петель.

— Здрасьте! — в харчевню вошла молодая девушка и закинула тяжелый арбалет на плечо. — Никто тут не пострадал? Я, знаете ли, выпустила кое-кого из гребаной бездны, и эти твари надумали увязаться за мной!

Оправившись от шока, рыцарь прошипел:

— Двенадцать человек погибли!

Девушка поджала губы.

— Двенадцатью больше, двенадцатью меньше — какая разница? Вы же живы, значит, не зря потратила свой единственный «огненный вал». Стоит, между прочим, бешенных денег! Ну, да ладно, я его все равно украла.

Селеста толкнула его в бок и шепнула:

— Уходим. Быстро!

Незнакомка согласно кивнула.

— У меня тут повозка как раз у дверей стоит. Прыгайте.

Они вышли на улицу, с опаской оглядываясь. Как она и обещала, их уже ждала более-менее приличная повозка с шестью конями в упряжке.

— Эй, это же моя лошадь! — возмутился Грейсон, завидев знакомое белое пятно у гнедой старушки Бетры.

— Что было, то было, не надо жаловаться. Ваше барахло, которое было при седле, внутри.

Девушка запрыгнула на козлы и взяла в руки поводья, по-прежнему держа в одной руке арбалет. Сир Грейсон никогда не отличался излишней доверчивостью, но когда позади вдруг послышался знакомый беззвучный вой, толкнул Селесту в повозку и залез следом сам, стукнув по деревянной стенке кулаком.

Первые несколько часов они провели в полном молчании, погрузившись каждый в собственные мысли. Грейсон поправлял доспехи, ругая себя за то, что потерял драгоценные ножны, и пытался понять, почему все вышло именно так. Разве совпадение, что они оказались именно в этой харчевне и именно в этот день? И кто эта загадочная девица с арбалетом? Неужели маг или какая-то ведьма?

Безликие, в конце концов, не появляются просто так. Они дети тьмы и рождаются из брешей между пространством, которые порождают порталы.

Он взглянул на Селесту и удивился.

Неужели она спит? Сам он не смог бы сомкнуть глаз после всего произошедшего, и его до сих пор трясло от одного вида этих странных существ: магию он никогда не любил и старался держаться от нее как можно дальше.

Но Селеста спала. Развалившись на сиденье напротив него, она скрестила руки на груди и мирно посапывала, а растрепанные волосы почти полностью скрывали ее лицо.

Неожиданно что-то тускло блеснуло. Грейсон перевел взгляд чуть ниже и отыскал источник блеска — небольшой перстень с чисто-черным камнем, в котором будто клубились мрачные синеватые тени. Несмотря на то, что делался он явно для мужчины, перстень идеально подходил к ее указательному пальцу и отчего-то внушал Волку смутное недоверие. От него будто веяло чем-то странным, неприятным.

Решив, что просто валяет дурака, Грейсон высунулся из окна и легко взобрался на облучок, рухнув рядом с их новой знакомой.

— Мы направлялись во дворец…

— Отлично! Я тоже туда, — перебила его девушка.

— Вот как? И что же ждет юную чародейку в стенах жилища Йариха Красного? Не очень-то ты опечалилась, когда, по твоим словам, дюжина невинных людей из-за тебя отправилась в мир иной.

Его собеседница фыркнула, закидывая ногу на ногу. На облегающих кожаных штанах в районе бедра мелькнул маленький кинжал в едва заметных ножнах. Чем дальше в лес, тем больше страдают мозги…

— Невинных не бывает, вот и все. Стоит это понять, и проблем с совестью не возникает никогда. А что до моей цели, так это не ваше дело, господин рыцарь, я же у вас ничего не спрашиваю. Это все вопросы?

Они подскочили на кочке, переднее колесо жалобно скрипнуло.

— Нет. Моих вопросов к тебе очень много.

— Ну, раз так, — она повернулась к нему и яростно глянула в его глаза, от чего по спине сира Грейсона пробежал холодок — невероятно! Превеликий Холхост, неужели он опять во что-то ввязался? — то бери-ка ты вожжи, а я отосплюсь. Вот тебе арбалет в придачу.

Даже сам того не замечая, он послушно принял из ее рук поводья.

— Пара порталов — и всей силе каюк, — он слышал, как она недовольно бормочет себе под нос ругательства. — Ладно, потусторонний мир как-никак.

Когда девушка скрылась в повозке, рыцарь вздохнул, провожая ее изящную фигуру взглядом и еще долго наблюдая за тем местом, где она только что была. Он просто должен исполнить приказ.

И все же: какую игру ведет его король?

Он взглянул на старушку Бетру, бегущую в центре всей процессии, и его сердце предательски защемило. Эту лошадь давным-давно подарил ему отец. Ну, конечно же, именно с ней были связаны его самые худшие воспоминания, иначе бы он не таскался везде с этой клячей.

В тот роковой для его судьбы день Грейсону едва исполнилось двенадцать. О, те сладкие мгновения первого обращения и тот ужас перед ним! Разве может быть что-то более упоительное, чем ощущение собственной силы и власти, когда тело пронизывают электрические разряды, и оно неотвратимо меняется, внимая звериному могуществу?

Еще тогда он понимал, что родился вовсе не из-за взаимной любви отца и матери. В те дни Волков было еще мало — да и сейчас их не так уж и много, — и каждая мужская особь воспитывалась в предельной осторожности, чтобы едва возродившееся королевство вновь не погибло от нехватки населения и войска.

Таких, как он, называли чистокровными. Часто Волкам приходилось спариваться с простыми людьми. Последних почти всегда убивали, а детей воспитывали в узких кругах, и если у тех не проявлялась кровь своих отцов — или иногда матерей, — то они отправлялись прямиком на скотобойню или сразу же в могилы. Существовало даже специальное кладбище на окраинах столицы, где покоились такие вот «неудачные» эксперименты.

Когда же король и его советники находили подходящих мужчину и женщину, «чистых» по крови и способных зачать потомство, то выбора у подданных не оставалось: или, как говорится, делайте детей или проваливайте на золотые рудники и будьте полезными там.

Вот так вот и сложилась его, Грейсона, семья. Конечно, ни о какой любви не могло быть и речи. Дикие по своей сути, Волки не могли любить по принуждению, а о верности лучше вообще помалкивать. Но все же его отец и мать жили вместе: никто не хотел отступаться от сына. В этом плане ему повезло.

По крайней мере, так он считал, пока его мать однажды ночью не зарезала во сне отца и не сбежала в лес, оставив его в горящем доме.

Грейсон не винил никого из них. Он не знал, что послужило толчком к подобной катастрофе, зато понимал: рано или поздно нечто подобное все равно бы случилось, и он ничего с этим сделать не мог.

Тогда юный Волк едва выбрался из пожара. Он добрался до стойл, развязал лошадей и ринулся прочь, оседлав свою Бетру.

Вот так закончилось его детство. С его чистой кровью он легко получил себе место в войске короля, а за минувшие десять с лишним лет смог дослужиться и до звания первого рыцаря.

Очнувшись, он тряхнул головой, коря себя за то, что позволил себе по глупости заснуть, погрузившись в бесполезные воспоминания.

Время тем временем шло к вечеру, так что он предпочел свернуть с тропы и поехать к тракту напрямик через лес, чтобы до самой ночи не барахтаться по старой разбитой дороге, громыхая колесами.

Больше он ни о чем не думал. Он ненавидел долгие самокопания и предпочитал спокойно плыть по реке жизни, не расшатывая ее дурацкими мыслями.

Он припомнил свое прозвище — «Тенелом», как назвал его однажды король — и усмехнулся. Еще бы кто знал, почему эта кличка стала для него вторым именем!

Солнце почти спустилось к горизонту, и рыцарь успокоился. Тракт казался ему надежным, и он позволил лошадям идти чуть медленнее, чтобы они отдохнули, и теперь повозка будто плыла по воздуху, едва раскачиваясь в такт стуку копыт и тихому стрекоту сверчков.

Мельком в его голове пронеслась мысль, что для такой маленькой повозки ее перед был слишком большим и как-то неестественно выпячивался наружу. Но разве это важно? В конце концов, мастера могли просто напортачили с расчетами…

Кто-то сел рядом.

Повернув голову, он приветливо улыбнулся еще сонной Селесте, чьи растрепанные волосы сейчас походили на темный одуванчик, а глаза блестели в полутьме позднего вечера.

— Не нравится она мне, — тут же бросила женщина, поудобнее устраиваясь на козлах.

— Твое дело. По мне так об этом задумываться еще рано. Она спит?

— Да. И ты отдохни, я тут посижу.

Он медлил. Селеста скривилась.

— Не веришь, что ли? Серьезно?

— Верю, верю. Просто… ты справишься?

— Еще один такой вопрос, и я тебя ударю. Спускайся и сторожи свою невидимую железяку, а я уж тут как-нибудь без тебя разберусь.

Грейсон кивнул. Передав ей в руки вожжи, он ткнул пальцем на линию горизонта, где уже разгорались маленькие искорки далекого света.

— Огни Беларада. Тракт ведет прямо к городу, просто не сворачивай в пути. На крайний случай следи за огнями или буди меня.

— Иди уже.

На этот раз намеренно выводить ее из себя он не стал. За минувший день он утомился настолько, что Грейсон просто залез на ходу в повозку и беззвучно присел на сиденье напротив спящей незнакомки.

Он шумно втянул воздух, поморщился. Что-то в ней ему не то что не нравилось, а приводило в настоящий ужас, как будто напротив него сидела не восемнадцатилетняя (или двадцатилетняя, хрен их знает) и пусть чуть-чуть необычная девушка, а кто-то древний и опасный.

Волк подался вперед, медленно приближаясь к ее лицу. По мере этого запах менялся, становился спутанным и горячим, хотя на улице стояла вечерняя прохлада.

Мужчина нахмурился. Что-то здесь точно не так…

Он вздрогнул: девица зевнула и поправила спадающий кожаный жилет, лежащий у нее на ногах. Из-за незастегнутой верхней пуговицы в разрезе тонкой мешковатой рубашки проглядывались соблазнительные бледные холмики груди, но рыцарь был занят разглядыванием совсем не этого. Его больше занимало точеное, будто высеченное из единого куска мрамора лицо.

Оно напоминало ему вечно недовольную мину советницы короля. Та была по возрасту на три года старше его, и в этом году ей, вроде как, должно исполниться тридцать два года.

Грейсон в первые годы знакомства с ней частенько гадал, являлась ли она Йариху любовницей, но потом убедился, что нет. Нрав советницы не стерпел бы ни один мужчина, да и она в свою очередь их не очень привечала, больше заглядываясь на женщин. Зато в ее цепких руках находился сам король, а вместе с ним и весь город.

И вот теперь почти точная ее копия спит рядом. Сестра? Или дочь?

Девушка приоткрыла глаза и нахмурилась. Грейсон не стал отстраняться: поздно спасать зад, когда тебя уже запалили.

Она села прямо и двинулась вперед, почти касаясь своим носом его. Улыбнулась, хищно, так что даже ладони покрылись потом.

— Еще раз так сделаешь, пока я сплю, — прошептала она, — я ударю тебя так, что весь следующий месяц ссать ты будешь одной кровью.

Сказав это, она снова припала к спинке сиденья и закрыла глаза. Сир Грейсон Тенелом никогда не думал, что когда-нибудь поступит так в подобной ситуации. Что он сделал? Сглотнув, он откинулся назад и выдохнул, пытаясь унять дрожь в коленях.

Он видел ее глаза. Нет, она не угрожала и даже не говорила серьезно, а просила его продолжить. Жажду крови он отличит где угодно: в конце концов, не так давно и она его мучила целыми днями.

Тут точно что-то не чисто…

Он устало разлепил глаза. Кто-то положил руку ему на бедро и сильно тряс, от чего его латный доспех со скрежетом лязгал, причиняя слуху невыносимую боль. Надо бы его починить.

— Что? — зевнув, он потянулся.

— Приехали, — шепнула ему Селеста. — Стража у ворот требует тебя в доказательство, что мы не причиним городу никаких неприятностей. Похоже, они всерьез думают, что две женщины способны уничтожить столицу.

— Две? А, ну да.

Перехватив покрепче рукоять своего меча, он выбрался из повозки и направился к воротам, на мгновение затая дыхание. Его всегда поражал вид этого колоссального сооружения. Даже высокие стены на фоне тех же ворот казались на удивление хлипкими и ничтожными.

Огромные, они возвышались над ними, сделанные из дерева и цельных стальных пластин, закрепленных бесчисленным множеством больших заклепок и штифтов. По слухам, даже самый сильный пушечный залп не оставил бы на ней и царапины. Конечно, это они уже преувеличили, но крепость единственного наземного входа в город отрицать было нельзя.

— Быстрее, — поторопила его сидящая на козлах девушка, нетерпеливо гладящая пальцами лежащий рядом с ней арбалет.

Оторвавшись от приятного зрелища, Грейсон прошел дальше, и тут его остановили стражники. Судя по их юношеским лицам, едва просматривающимся сквозь прорези шлемов, было им не больше пятнадцати. Когда это мальчишек стали ставить на ворота?

— Мое имя сир Грейсон Тенелом, — громко представился он, в доказательство вытягивая вперед руку с невидимым клинком. — Я здесь по приказу короля, так что открывайте живее ворота или будете объясняться с ним лично.

Они переглянулись. Они просто не могли его не знать, так что послушно подозвали кого-то со стены, и с гулким грохотом ворота стали расходиться в стороны.

Рыцарь запрыгнул в повозку, и уставшие от бесконечного хода лошади двинулись дальше.

По мере того, как они продвигались вглубь города, двигаясь по булыжной мостовой, освещенной большими чугунными фонарями, обстановка медленно менялась. Они уже проехали Бедный квартал, где под грузом времени и долгого отсутствия ремонта маленький деревянные домишки проседали в фундаменте, и теперь неспешным ходом добрались до квартала Кровельщиков, пропахшем свежими деревянными опилками.

Грейсон ненавидел этот город. В нем он будто задыхался. Даже воздух, на воле пропитанный запахом свежей листвы и жизни, здесь был иным, затхлым и неприятным. Он будто оседал на коже слоем грязи и мешал дышать, окутывая тебя атмосферой мрачности и безнадеги.

Столица создавалась вовсе не для комфортной жизни. Она существовала, чтобы при необходимости стать неприступным оплотом Волчьего рода, если их войско падет вдалеке от вражьего меча в неуспешной попытке отвоевать больше земель. Впрочем, пока такое случалось редко, и, казалось бы, можно уже хоть как-то обустроить город, но разум Йариха был занят совсем другими мыслями. Какими? Этого Грейсон, хоть убей, не знал.

Вдруг повозка остановилась.

— Что случилось? — рыцарь выглянул наружу.

К ним подбежал тощий паренек в офицерской форме, которая мешком висела на нем, от чего тот выглядел так, будто напялил одежду отца и вылез на улицу поиграть с друзьями в солдатиков.

— Послание от короля!

— Тише, идиот! — шикнул на него Грейсон. — Разбудишь всех в округе, а нам этого совсем не надо. Не хватало еще любопытных глаз. Говори, что за послание такое.

— Кхм, — гонец прочистил горло. — Вы ведь сейчас во дворец?

— Допустим.

— Так вот его Величество король Йарих приказал мне вам передать, что ждет вас у себя завтра в полдень, а пока приказывает расположиться в «Белорозе» и вкусить там всю его милость от его имени.

Грейсон пожал плечами.

— Ну, мы никуда не торопимся, — он приветливо улыбнулся юному гонцу, — так что передай его Величеству, что мы так и поступим.

Он думал, что сейчас паренек убежит, но тот остался стоять на месте, только повернулся в сторону возницы и ломаным голосом пискнул:

— А вас король желает видеть немедленно.

Мужчина с интересом прислушался, гадая, что ответит девушка, и она его не разочаровала:

— Тогда передай этому говнюку, что я сама решу, когда мне соизволить к нему припереться. Все, топай, мальчик, не загораживай путь.

— Но…

Щелкнули вожжи, и лошади зацокали копытами дальше, оставляя ошарашенного гонца далеко позади.

— И все же не стоило так с ним обращаться, — заметил Грейсон.

— Еще бы я у тебя советов просила! — незамедлительно последовал ответ. — Лучше скажи, где хоть эта «Белороза»?

— Езжай прямо, там на стене будет большая табличка с названием, ее только слепой не заметит, — что-то ему подсказало, что с ней язвить лучше на надо.

Грейсон вздохнул. Они с Селестой переглянулись и одновременно покачали головами.

— «Белороза»? — спросила странница. — Харчевня?

— Лучший в городе трактир. Пожалуй, единственное место, куда еще не дотянулась загребущая лапа жадной армии.

— Ты-то сам из армии.

— Ну и что? Я разве говорил, что я не жадный? Ох, какой я жадный!

— Лучше помолчи, — сокрушенно вздохнула она.

— Согласна! — послышалось сверху, и Грейсону ничего не оставалось, как просто заткнуться и дальше наслаждаться поездкой, наблюдая за плывущими мимо кирпичными домами.

Трактир «Белороза», располагавшийся на краю двух переулков в нескольких кварталах от дворца, представлял собой типичное заведение, предназначенное для не очень хороших целей.

Большое трехэтажное здание, в каждом окне которого ярко горел огонь, мрачной махиной возвышался над домишками пониже. Несколько деревянных вывесок свисали с боковой стены, а прямо над входом, закрепленное на несколько гвоздей, располагался большой холст красной ткани, на котором аккуратным почерком было выведено сие прекрасное название.

Прислушавшись, Грейсон улыбнулся. В такие часы, когда все вокруг затихало, «Белороза» отгоняла тишину стуком пивных кружек и радостными воплями выпивающих. И, естественно, криками лучших шлюх города.

В любое другое время, имея на руках разрешение короля пользоваться всеми услугами «Белорозы» от его имени, Грейсон бы непременно взял в оборот одну из этих дам (стоили они тоже прилично, так что даже первому рыцарю короля редко выпадала возможность насладиться такими «дарами» трактира), но теперь ему открывалась перспектива куда радужнее.

— Ты с нами? — выбравшись из повозки и подав Селесте руку, Волк повернулся ко второй своей спутнице.

— Естественно, — сунув вожжи в руки подскочившего к ним мальца, она спрыгнула с козел и встала рядом, расправляя складки на своем кожаном жилете. — Пить не буду, зато хоть высплюсь и наемся. Или набью пару опухших рож…

— Ну, с этим тут будет проблема: драки в «Белорозе» запрещены. Никакого веселья, а?

Девушка фыркнула. Она первой зашла в трактир, пнув дверь ногой, и погрузилась в беспокойную обстановку празднества, уверенно расталкивая локтями толпу и пробиваясь к стойке.

— Значит, от имени короля? — спросила Селеста.

— Именно.

— Мне одной кажется, что это откровенно попахивает дерьмом?

— Согласен.

Женщина повернулась к нему, проводя ноготками по металлическим пластинам.

— И неужели первый рыцарь короля совсем ничего не знает о планах своего повелителя?

— Честно, — он улыбнулся. Его взгляд остановился на розоватых пухлых губках собеседницы, и он невольно подался вперед, касаясь их своими губами. — Надеюсь, вшей тут нет…

Он почувствовал, как Селеста усмехнулась, не отрываясь от поцелуя.

— А ты серьезно собираешься спать?

Грейсон вздохнул, не в силах противиться чарам этой женщины. Ее запах, шедший от волос и гибкого податливого тела, и нежный вкрадчивый голос — все это заставляло его дрожать от возбуждения. Ощущая, как жгучее желание вновь овладеть ею пьянит ранее свежий разум, он взял ее за талию и уверенно двинулся в сторону открытой двери.

* * *

— Черт! Дьявол! — почти синхронно закричали они, когда дверь в их комнату вдруг с грохотом открылась.

Эмма медленно прошла внутрь, откусывая от пахнущего специями куска вяленого мяса маленькие ломтики. Оторвавшись на миг от усиленного жевания похожей на подошву еды, она глянула в сторону кровати и усмехнулась.

Ее взгляд почти сразу наткнулся на бледную оголенную спину. Селеста оседлала мужчину, ее ноги были плотно прижаты к его бедрам, и только секунду назад с их стороны раздавались тихие стоны, а теперь эти двое замерли, будто настигнутые вездесущей мамашей.

— И как вы только не устали? Не, вы развлекайтесь, развлекайтесь, я никого не тороплю, — она пожала плечами. — Но уже как бы почти полдень, и пора бы вам натянуть хотя бы по рубашке.

Женщина дернулась в сторону, пытаясь слезть с раскрасневшегося рыцаря, но тот обхватил рукой ее талию и прижал к себе, накрывая обоих одеялом.

Пожав плечами, девушка подошла к окну, разглядывая оживший утренний город.

— Ты не можешь хотя бы отвернуться? — раздался сдавленный голос… как его там?.. Грейсона!

— Да пожалуйста. Все равно ничего интересного.

— Пошла вон!

— А вот так обращаться ко мне не стоит, дамочка.

Назло ей, Эмма рухнула на край кровати у их ног, продолжая устало жевать кусок пряной подошвы. Ее веселило, как эта парочка, укрывшись до подбородка одеялом, со злостью смотрит на нее, одновременно с этим покрываясь пунцовыми пятнами смущения.

Девушка вспомнила свое детство. На сердце стало тяжко. Машинально одернув себя — в конце концов, она не простая девчонка из какой-то деревни! — она сказала:

— Вы тут, конечно, можете нежиться еще хоть всю неделю, но без вас я никуда не пойду. А так как я никуда не пойду, то ваш придурок-король рано или поздно сюда наведается.

— Слушай, — вспыхнул Грейсон, — разве обязательно так его оскорблять?..

— Обязательно, — прошипела она в ответ, и тот заткнулся. Что ж поделать, она всегда знала, как правильно расставить интонацию и поставить взгляд, чтобы люди ее боялись. И дело тут вовсе не в технике, а в ее силе. Всегда все решает только сила, что бы ни говорили всякие слабаки.

— Ладно, — подала голос его женщина. — А ты сама зачем к нам прицепилась? Неужели ты не можешь пойти к нему сама? Зачем тебе мы?

— Ты веришь в судьбу? Нет? Ну тогда заткнись и одевайся!

Селеста фыркнула. Она ей не доверяла, и ее откровенно раздражало присутствие Эммы, но девушке было плевать. Незаметно от всех она держала другую руку в кармане жилета и крутила пальцами маленький осколок кристалла — в таком же, только в тысячу раз большем по размерам, сейчас держали ее отца. Но отца ли?

Девушка тряхнула головой. Она совсем запуталась в своих мыслях. Как сказал ей Йен — или Адам? — всему виной слияние двух разумов, однако легче от этого не становилось.

Она едва заметно вздохнула, полностью погрузившись в собственные мысли. То, что ей предстояло сделать, внушало ей одновременно и откровенный ужас, и настоящее наслаждение, что она сможет так нагадить своей сестрице.

— Вон, кому сказала!

Очнулась она от резкого пинка в бедро. Раздраженно дернув плечом, она без лишних слов вышла из комнаты и с громким хлопком закрыла за собой дверь.

Селеста скинула с себя толстое одеяло и прошла к окну, выглядывая на раскинувшуюся перед ней мостовую. Грейсон сел, упершись спиной в стену, и внимательно за ней наблюдал, любуясь, как золотые лучи восходящего солнца подчеркивают прелести ее обнаженной фигуры. Он вздохнул.

— Ты хоть ее имя спрашивал?

— Да нет. И зачем? Думаю, после сегодняшнего дня мы просто разойдемся в разные стороны каждый по своим делам, так что до ее имени мне нет никакого дела.

— Вот как? — она усмехнулась. — А как же я? Я тоже после этого дня окажусь в далеком прошлом, и ты забудешь мое имя?

Грейсон поднялся с кровати. Он подошел к ней со спины и обнял за талию, привлекая к себе. Мужчина уткнулся носом в ее затылок. Ощущая, как спутанные волосы приятно щекочут щеки, он ответил:

— Вы не станете для меня «далеким прошлым», миледи, это я вам могу обещать, как обещаю сейчас повыдергивать ноги тому мужику, который сейчас на нас пялится из-за угла.

— Дьявол! — выругалась она, но отходить от окна не спешила.

Несколько минут они стояли в полно молчании.

— Но все же ты не знаешь, зачем тебя за мной послали, разве не так?

— Так.

— Может быть, меня повесят, как ты можешь обещать такое? Или сделают очередной наложницей вашего этого короля. Всякое может случиться.

— И то верно. Но, — Грейсон нежно поцеловал ее плечо, — во-первых, у короля нет наложниц, а во-вторых, никто с тобой ничего плохого не сделает. Просто если тебя будут о чем-то спрашивать, отвечай и не делай себе хуже. Об остальном я уж как-нибудь сам позабочусь. На крайняк поговорю с повелителем, меня-то он должен послушать.

— Ха! Разве не ты мне вчера сказал, что у Йариха ты теперь в немилости?

— Просто не думай об этом. Я буду рядом.

С каждым словом он все больше удивлялся, что только несет. Честь и долг всегда были для него превыше всего, и если король прикажет казнить Селесту, то он просто не сможет ее спасти, не нарушив клятвы.

Он вздрогнул, понимая, что если подобное случится, то точно станет предателем. И все из-за женщины?

В его мире были женщины — много женщин! — но ни к одной его не тянуло так, как тянет к этой. Ни с одной он не хотел провести больше положенного времени, а сейчас, ощущая под своими руками ее горячее тело, сердце рыцаря билось вдвое чаще, и он не знал, что с этим делать.

Грейсон задумчиво провел пальцами по ее шее. Его рука едва заметно сжалась, он стиснул зубы. Волчья натура, которую он усиленно прятал внутри, медленно проступала наружу, и она требовала крови.

Этот выход показался ему самым легким. Он не собирался менять свою жизнь, не собирался нарушать приказы короля, но еще страшнее для него было запутаться в той паутине страстей, которую он сейчас буквально чувствовал кожей. Она играет с ним, просто использует…

Тенелом осторожно взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе боком, внимательно заглянул в прищуренные, настороженные глаза.

— Что-то случилось? — спросила Селеста.

Да, никакой ответной любви. Как же корыстны чары этой женщины!

Но зачем? Ответ тоже не заставил себя ждать. Первый рыцарь короля стал просто пешкой своих желаний, всего лишь за несколько дней обратившись в обычного слизняка, угодившего в паучьи сети. Просто использует…

— Грейсон?

Клыки слегка выдвинулись вперед. Он подался к ее шее, сильно обхватил одной рукой талию, другой продолжая держать ее за подбородок. Из глотки вырвался низкий голодный рык.

— Грейсон!

Селеста дрожала.

Просто использует…

— А это так важно?

Он ощутил губами тепло ее кожи… и поцеловал.

— Не сейчас. Мы же как-никак собираемся идти во дворец, надо привести себя в порядок. Признаться, мне даже интересно увидеть этого вашего короля.

То, как она говорила о его повелителе, заставило Грейсона вновь взглянуть в ее глаза. Он почувствовал острый укол ревности, когда увидел в них нетерпеливое возбуждение, но заставил себя остановиться. В конце концов, он не какой-то мальчишка! Однако делить свою женщину он ни с кем ни собирался, даже с королем.

Тряхнув головой, Грейсон вздохнул. Нет уж, хватит, еще ничего не решено!

И все же: когда это Йарих пропускал мимо хоть одну юбку? Стоило красивой девушке только пройти мимо, как к вечеру она тут же оказывалась в его постели, а Селеста не просто красива — она прекрасна. Он пообещал себе, что с ней такого не случится, и кивнул, послушно отстраняясь.

В то же время прямо за стеной, укрывшись в тени трех смежных домов, между которыми образовалось недоступное никому пространство, как раз подходящее для размещения небольшой повозки, Эмма методично выдергивала из деревянных досок, закрывавших пространство под козлами, большие железные гвозди.

Те выходили легко, только дерево скрипело слишком громко, и девушка старалась действовать как можно медленнее, чтобы ее никто не услышал.

— Ну, сестрица, посмотрим, сможешь ли ты разглядеть эту штуковину в своей гребаной вездесущей тарелке.

Когда дело было закончено, она протянула руку к большому куску кроваво-красного кристалла и положила на него ладонь. Девушка зашипела: кристалл отозвался в руке резкой болью, и кожа в местах соприкосновения с ребристой стенкой кристаллической тюрьмы покрылась мелкими волдырями, которые она, впрочем, сразу же залечила, потратив на это слишком уж большую часть своих оставшихся сил. Да, чтобы полностью восстановиться, ей понадобятся месяцы, но столько времени у нее нет.

Она вновь взглянула на цельный кристалл. Величиной с человеческий рост, он был покрыт сетью трещин, из которых лился ровный свет синеватого оттенка, и его грани в лучах солнца серебрились всеми оттенками радуги.

Отняв руку от своего сокровища, Эмма щелкнула пальцами. Воздух слегка заискрился, что свидетельствовало о наложенных на темницу охранных чарах.

Сделав два шага назад, она окинула взглядом недавнюю находку, ради которой спускалась в самые глубины проклятого лабиринта, где воздух был настолько тяжел и ядовит, что обычный смертный не сделал бы там и трех шагов. У нее самой едва не расплавилась кожа, пока она добрела до нужной ей ветви.

Эмма обошла его с другой стороны и проследила взглядом за каждой шлифованной временем и песком гранью, тщательно осмотрела каждое острие кристаллических наростов. Убедившись, что с камнем все в порядке, и он поврежден достаточно, чтобы допустить утечку чар, но не позволять существу внутри выбраться наружу, Эмма довольно хмыкнула.

— Юная госпожа? — послышался осторожный голос за спиной. Малек, старший помощник одного из хозяев «Белорозы», выбрался из погреба и оказался в четырех шагах от нее, нервно вытирая промасленные руки о грязный передник.

— Да?

Малек с опаской озирался на кристаллическую тюрьму.

— Не смотри туда, смотри на меня, — спокойно сказала девушка, и помощник беспрекословно подчинился. Его глаза на миг остекленели, отвечая вложенным в голос чарам.

— Я… я только хотел поблагодарить за то лекарство, что вы мне дали вчера вечером, — пожав плечами, он улыбнулся. — Можно сказать, вы меня спасли от неизбежного увольнения.

— Может быть, — она не сдвинулась с места. — Подойди ближе.

Несколько секунд Малек в нерешительности топтался на месте. Потом все же сделал шаг, на миг застыл и уже уверенно зашагал в ее сторону.

Когда Малек встал рядом, по привычке горбясь и теребя в дрожащих руках своей передник, Эмма достала из ножен на бедре маленький треугольный кинжал, молниеносно провела острием по его шее и толкнула его тело в грудь, чтобы он упал на спину и не запачкал ее одежду кровью.

Когда тело перестало дрыгаться, и сердце окончательно остыло, девушка склонилась над трупом Малека и деловито осмотрела страшную рану над его выступающим кадыком.

— Слишком глубоко…

Эмма положила ладонь на грудь трупа, где должно быть сердце. Выдохнув, она снова занесла кинжал, разрезала рубаху и приступила к потрошению, радуясь, что нашлось такое тихое место под боком у дворца, где она может не опасаться быть пойманной. А что до погреба, то сюда все равно редко кто ходит, и их шаги слышно обычно еще на подступах.

Поддев острием клинка край кожи у горла, она повела им вниз. Из раны потекла темная вязкая кровь. Добравшись до ребер, Эмма вернулась в повозку и выудила из-под сиденья маленький топорик. Она старалась все делать аккуратно и не повредить внутренности, так что времени на все ушло довольно много. Надо торопиться.

Сердце еще полностью не остыло.

Девушка освободила его от лишних сосудов и вытащила из груди. Она бережно положила его на заранее расстеленную тряпицу и подождала пару мгновений, пока остановится кровь.

Снова взяв в руки кинжал, Эмма стала разрезать лежащий перед ней орган надвое, и когда лезвие клинка наткнулось на что-то твердое, резко остановилась. Она сунула в сердце палец.

Вытащив наружу маленький — с ее мизинец — кроваво-красный камешек, Эмма тщательно вытерла его краешком тряпицы, очищая от лишней жидкости и остатков въевшейся плоти. Две его выпуклые ромбовидные грани сверкали, и в них она четко могла разглядеть свое отражение — таки гладким он был.

Она сжала его в руке. От трупа надо избавиться. К счастью, у нее как раз оказалось припасено одно заклинание из разряда некромантии, и вскоре кровь и плоть обратились в ничего не стоящий прах, разлетевшийся по ветру.

Эмма привела себя в порядок, собрала непослушные волосы в конский хвост на затылке.

Она вернулась к кристаллической тюрьме. Выдохнув, Эмма приложила острие кровавого осколка к самой большой трещине и сказала:

— Ну, папочка, это был твой выбор. Потом не говори, что я тебя обманула, — она усмехнулась. — И все же как хорошо все складывается, а? Неужели тебе всегда так везет?

По кристаллу прошла дрожь. Изнутри он засиял серебром, и сияние это медленно распространялось по всему его объему. Теперь в нем четко проглядывался сгорбленный силуэт человека, стоящего на коленях, чтобы хоть как-то уместиться в этом камне.

 

ГЛАВА 8

Эмма попятилась. Ее коленки против воли дрожали, лоб покрылся испариной. На ватных ногах девушка отступила на пять шагов назад и застыла в нерешительности.

Человек перед ней вздрогнул. Его руки, скованные ранее живым кристаллом на долгие двенадцать лет, медленно поднялись выше. Мужчина поднес раскрасневшиеся пальцы к лицу, осторожно ощупал нос и перешел к глазам, пытаясь разлепить сомкнутые веки.

— Не надо, не так!

Взяв себя в руки, Эмма кинулась к нему. Она села перед ним на колени и мягко, даже ласково взяла его за руки. Девушка отвела их в стороны, оглядела бросающиеся в глаза черные отметины, сеткой пронизывающие все его тело по линии вен.

— Ты меня слышишь?

Мужчина медленно поднял голову и исподлобья взглянул на нее. Эмма едва не отшатнулась: зрачки его глаз больше не были черными, они полностью выцвели и теперь напоминали бледные синеватые осколки льда, напоминавшие по форме розу ветров и выходившие даже за пределы светло-серой радужки. Выглядело это весьма пугающе.

Он раскрыл рот. Губы беззвучно двигались, он силился что-то сказать, но воспроизводил только невнятные глухие звуки, как когда-то давно она, лишенная возможности говорить.

— Скажи что-нибудь, — потребовала Эмма. — У нас мало времени, а мне еще надо запихнуть тебя обратно!

Оскалившись, Йен всплеснул руками, отталкивая ее в сторону. Воззрившись на свои руки с той отрешенностью, будто те ему не принадлежали, он силился что-то сказать. В конце концов, плюнув, Йен попытался подняться на ноги. Не получилось.

Эмма бросилась помогать, но тот заставил ее отойти тихим рычанием и снова повторил свою попытку. На этот раз он только пошатнулся. Сначала непослушное, едва очнувшееся ото сна тело, угрожающе накренилось в бок, но Йен быстро пришел в себя и удержался в воздухе, расставив руки в стороны.

Сделав шаг назад, девушка внимательно его оглядела. Больше всего ее беспокоили внезапные изменения в строении его мышц и костей.

Кроме необычных мертвых глаз, рост Йена увеличился почти на полголовы, а в плечах он стал шире в полтора раза. Мышцы под по-прежнему бледной кожей бугрились, длинные чисто-черные волосы ниспадали на плечи, и вместе с длинной густой бородой он сейчас напоминал настоящего классического оборотня из деревенских легенд.

Рядом с ним Эмма на одно мгновение ощутила себя на удивление маленькой и ничтожной. Всего лишь на одно краткое мгновение.

— Ты готов?

Йен задумчиво окинул себя взглядом. Еще раз проверив на пригодность свои руки и недоверчиво ощупав откуда-то взявшиеся мускулы, он кивнул.

— Это от кристалла. Еще бы лет десять, и у тебя начала бы расти шерсть.

Проводник кивнул во второй раз.

— И… э-э-э, оденься, пожалуйста. Вот, я как раз для тебя припасла, — вытянув из повозки стопку вещей, Эмма кинула ее в руки Йена. Те ударились о его грудь и рухнули на землю. — Какой-то ты медлительный. Может, подождем еще?

Он скривился, одними губами прошептал:

— Нет.

Дождавшись, пока Йен оденется и натянет на ноги особые сапоги с мягкой подошвой и завяжет на них шнурки, Эмма вытащила из кармана осколок кристаллической тюрьмы. Она показала его Йену и пояснила:

— Ты будешь вот здесь. Не волнуйся, я уже наложила на него заклинание, и ты спокойно продержишься здесь часа три.

Он нахмурился. Уловив нависший вопрос, девушка сказала:

— Проторчишь там больше — превратишься в лепешку и навсегда останешься там. Поверь: уж лучше так, чем то, что нас ожидает в случае неудачи. Моя сестрица всегда обладала тяжелым нравом, а в последнее время у нее как будто все время месячные.

Эмма протянула кристалл ему, и Йен стиснул его в кулаке.

— Другого пути нет, иначе она тебя заметит, и тогда ничего не получится.

Проводник недовольно дернул плечом. Что-то проворчав под нос, он фыркнул и вытянул кулак с кристаллом вперед. Эмма сжала его предплечье и пустила в руку медленный поток энергии.

Когда она вновь открыла глаза, то осколок живой тюрьмы лежал на земле, одиноко поблескивая синевой.

* * *

Вокруг царил хаос — это единственное, что он помнил.

Он пробивался сквозь огонь, воздуха не хватало. Дерево трещало, пламя пожирало его дом, и где-то там далеко кричали люди, но он ничего не мог сделать. Он только пытался выбраться из пожара и сдержать проступавшие на глазах слезы, которые мешали видеть.

Руки превратились в горящие головешки. Кожа почти слезла, на ней проступали огромные шипящие волдыри, и юноша давно перестал их чувствовать.

Он полз вперед. Над головой разверзлась красная бездна. Толстые пламенеющие балки падали вниз. Он закричал: одна из них придавила ногу, и опаленные штаны охватил жаркий голодный огонь.

Парень повернулся боком, ударил по балке целой ногой и полз дальше. Ему казалось, этому не будет конца, но вот впереди уже темнеет предрассветное небо, и столбы черного дыма поднимаются вверх, унося с собой их жизни.

Осталось только протянут руку к открытой двери, еще чуть-чуть…

Пол проваливается. Последнее, что он видит, летя вниз, это как его окутывает шквал красного пламени.

Он открывает глаза. Гулкие удары сердца отдаются в ушах. Повсюду огонь.

Он со стоном переваливается на живот. Его кожа горит, тело едва слушается, и грудь сотрясается от беззвучных рыданий. В легкие проникает дым, кашель приносит невыносимую боль.

Подвал? Ему конец.

Он поднимается на четвереньки, ползет вперед, едва разбирая дорогу. Где-то здесь должен быть лаз, отец сам его делал, опасаясь набегов южан. Где-то здесь…

Глаза заволакивает тьма. Он трясет головой и продолжает двигаться.

Сил остается мало. Кажется, одежда горит, и искорки уже пляшут на его открытых костях. Ничего не чувствует, только боль повсюду, и повсюду смерть.

Голова натыкается на раскаленный камень. Кричать он уже не может, только сдавленно хрипеть. Он заставляет себя сесть на разбитые колени, начинает шарить руками по каменной стене, и обуглившиеся пальцы натыкаются на едва заметное углубление. Чуть не упустил…

Юноша хватается за край каменной двери. Из последних сил он тянет ее на себя, и в лицо ударяет резкий порыв свежего прохладного ветра. Он разгоняет огонь, нежно обдувает изувеченное тело. Но всего лишь на секунду, потому что в следующий миг пламя вспыхивает с удвоенной силой и уже жадно облизывает пятки, плавя подошву старых сапог.

Больше всего он хочет просто лечь на пол и ждать своего конца, обрести покой и отдохнуть. Нельзя. Надо выбраться, узнать, что случилось с его семьей.

И он движется дальше, едва переставляя руки и ноги. Сначала правую руку, правую ногу, потом левую… Быстрее, быстрее!

Воздуха остается все меньше.

Туннель сужается. От топота чьих-то ног прямо надо головой земля клочьями сыпется на его голову, и толстые коренья цепляются за лодыжки, будто на зло затягивая его назад в лоно жаркого пламени.

Еще чуть-чуть… Надо терпеть, еще чуть-чуть…

Он протягивает руку вперед, пальцы сами собой сжимают маленькую железную ручку. Кожа хрустит. Он толкает дверцу от себя и вываливается на землю, жадно хватая ртом воздух. Нет, не свежий, пропитанный насквозь порохом и смертью.

Передохнув всего пару секунд, он делает шаг вперед, но тут же валится обратно на спину: ладонь прилипла к холодному железу.

Хрипло зарычав, он тянет руку на себя, и та подчиняется, оставляя на ручке куски оплавленной плоти.

Сквозь звон в ушах он слышит крики.

Поднимая голову, юноша устало оглядывается, пытаясь различить хоть что-то почти невидящими глазами. Перед ним мелькают силуэты, кто-то бежит, спасается бегством, а кошмарные создания, похожие на людей, но со странными глазами, горящими желтым огнем, догоняют их и кончают прямо на месте, вонзая клыки в шею или меч в самое сердце.

Раздается взрыв — это его горящий дом рушится. Крыша падает прямо у него на глазах, и особняк проваливается в бездну.

Всюду разруха.

Где его семья?

Над ним пролетает темное пятно. Нос на миг забивается резким мускусным запахом млекопитающего, он падает лицом в траву, чтобы не выдать себя.

Поздно. Огромный монстр, похожий на волка, резко останавливается. Зверь поворачивается к нему, рычит, обнажая ряд желтоватых клыков, с которых капает прозрачная слюна, окрашенная в красное свежей кровью. Глаза волка горят желтизной.

Парень в ужасе застывает и закрывает глаза.

Он чувствует на шее тяжелое горячее дыхание монстра и едва не вздрагивает, но вовремя заставляет себя замереть и задержать дыхание. Злобное рычание становится все ближе… и внезапно исчезает.

Открыв глаза, он видит, как серая волчья фигура уносится вдаль, заприметив еще одну убегающую жертву. Юноша вздрагивает: зверь прыгает на спину мужчине и разрывает его пастью не две части. Синие кольца кишок падают на землю.

— Нет!

Знакомый голос. Он поворачивает голову в сторону источника звука, но едва может различить на фоне разгорающегося пожар хоть что-то.

— Нет! Нет! Пожалуйста, хватит!

Его сердце на миг прекращает свой ход. Он понимает, что кричит его младшая сестра.

Усилием воли парень заставляет себя подняться на ноги. Он бредет в сторону, откуда доносится голос ее сестренки, и прикрывает слезящиеся глаза рукой, пытаясь разглядеть размытые силуэты людей.

Внезапно кто-то врезается в его плечо. Они вместе падают на землю.

Снова крик, на этот раз под самым ухом. Мужчина вскакивает на ноги и бросается прочь, однако почти в ту же секунду воздух взрывается выстрелом пистолета, и тот с глухим стуком рушится обратно с пробитой грудью.

Откашлявшись, юноша встает на четвереньки. Он знает: стоит ему высунуться, и его тут же убьют, и хотя все его нутро желает сбежать и сохранить жизнь, сердце требует идти дальше и найти родных.

— Хватит!

Истошный крик десятилетней сестры открывает в нем второе дыхание.

Обогнув еще одно горящее здание, он застывает. Еще один одетый в латы солдат стоит прямо перед ним, прижимая маленькое грязное тельце девочки к сломанному столу. Ее когда-то гладкие золотистые волосы слиплись от пота и грязи, новое платьице изорвано и задрано вверх, и вся спина покрыта следами от когтей.

Она кричит, но вырываться бесполезно. А солдат, спустив штаны и схватив ее за шею, все быстрее движется тазом взад-вперед, тихо постанывая от удовольствия.

В его груди вскипает гнев. Одним большим комом он замирает у него в горле, и он, превозмогая боль бросается вперед, хватая солдата за шею.

От неожиданности тот падает назад, но от его большого веса у юноши из легких выбивает сразу весь воздух, и руки обессиленно соскальзывают вниз. Солдат разворачивается. Его яркие желтые глаза надолго останутся у еще только недавно беззаботного мальчишки в памяти.

Солдат вынимает из ножен на бедре стилет и бросается на юношу, пытаясь вонзить оружие в его горло. Хрипло выдохнув, парень в отчаянии пинает монстра в колено и переворачивается на живот, пытаясь отползти в сторону.

Необычайно холодные пальцы стискивают его опаленную лодыжку и тянут назад.

Кричать не получается. Он снова бьет ногой наугад, но на этот раз промахивается, и стилет мягко пронзает его плоть и вонзается в бок.

Глаза закатываются.

— Непослушных надо наказывать, — смеется прямо в ухо солдат и заносит руку, чтобы закончить дело.

— Дасти!

Что-то вспыхивает у второго бедра солдата. Стилет уже мчится к его глазу. Стиснув зубы, юноша бросается вперед и перехватывает другой такой же клинок. Извернувшись, он вонзает стилет солдату в нижнюю челюсть.

Скинув с себя тяжелый труп, он вытаскивает оружие из головы мертвеца. Видит второй — выковыривает его из скрюченных как у ворона пальцев.

— Лиза, иди сюда!

Едва поднявшись на ноги, он протягивает руку к сестре. Она бежит навстречу, размазывая по щекам слезы. Грохот. Выстрел. Ее тело падает к нему на руки, и вместо лица у него одно кровавое месиво из крови, костей и мозгов.

— Лиза! — рыдая, он трясет сестру за плечи. Бесполезно.

Осторожно опустив ее на землю, парень оглядывается и видит, что прямо к нему движется еще один солдат, и в руках у него вспыхивает кривая полоса красной сабли.

Он в последний раз бросает взгляд на тело своей сестры и бежит прочь.

— Ловите его! Брукс, он бежит прямо к тебе!

Ноги подкашиваются, и он падает. Бьется головой о что-то мягкое и тут же с воплем бросается в сторону, едва не свалившись лицом в развороченный живот мертвого отца. Рядом с ним лежит и мать, недвижимыми руками прижимая к груди кричащий маленький сверток, и ее остекленевший взгляд упирается в кровавое от восходящего солнца небо.

Он протягивает к ней руку. Окровавленные пальцы стискивают маленькую подвеску, лежащую у нее на груди.

— Добегался.

Он поднимает голову вверх и встречается глазами с человеком, чье лицо от правого глаза до самого подбородка изуродовано большим кривым шрамом.

Солдат следит за его взглядом, с интересом смотрит на укутанного в старое одеяло младенца.

— Твой сын или брат? Нет, для сыночка ты слишком молод. Сколько тебе? Шестнадцать?

В ответ он слышит лишь молчание. Вокруг уже толпятся другие, и на их лицах сверкают мрачные ухмылки, а глаза горят желтизной.

— Отвечай, иначе я насажу его на меч!

В доказательство своих слов солдат направляет острие клинка на ребенка.

— П-пятнадцать, — с болью выдыхает юноша.

— Пятнадцать, — «шрам» довольно кивает. — Как раз сгодишься для работы на рудниках.

— Не убивай его, прошу. Я сделаю все, что угодно, только не убивай брата…

Захватчик улыбается. Схватив маленького Генри за голову, он кидает его в сторону, и визжащий малыш исчезает в пасти подбежавшего волка.

— Нет!

— Вот, что случается с…

Договорить он не успевает. Небо внезапно заливает ярким красным светом, кто-то кричит:

— Капитан, в сторону!

— Сраный Ель снова палит куда попало!

Снаряд врезается землю, и их накрывает оглушительным гулом взрывной волны.

* * *

— Нашел что-нибудь, Патрик?

— Не-а. Походу эти говеные псы все заграбастали себе. Только всякие железки и остались. О, гляди-ка, еще и кольцо.

— Золотое?

— Медяк.

— Так выкинь его, балбес! Сейчас за медь дают меньше, чем за чистое лошадиное дерьмо. Им, видите ли, удобрения нужны для растений. Тьфу ты, куда только катится мир.

— И не говори. Походу скоро мы вообще останемся без заработка.

— Угу. А у меня вот-вот дитятко появится.

— Поздравляю! Что ж ты сразу не сказал, старый хрыч?

— Сам ты старый, бычий ты хрен. Просто сглазить не хотел. В прошлом коду как Марта разродилась, так девчушка мертвая появилась. Тьфу-тьфу, мы ее быстрей на святой землице прикопали, чтобы вурдалак какой не явился.

— Марта-то небось убивалась?

— Еще как. Целыми днями продыху не давала, заперлась в каморке и рыдает, только стенки трясутся. Между прочим, весь месяц я других двоих сам с ложечки кормил, чуть не спину не надорвал, пока между работой и домом разрывался.

— Ну-ну, все в конце концов налаживается. А Гейла и Жук?

— А что с них станется? Живы-здоровы. Одна красивенькая прям как цветочек какой, а другой с каждым днем все выше и толще, скоро уже вместо меня сможет землю копать.

— Это хорошо… А, долбаный Холхост!

— Чего такого?

— Снова трупы, едрить их в задницу это сучье отродье! Воняет как в нужнике у Лине, хоть стой хоть вешайся.

— Так заткни нос и пошарь по карманам.

— Да ну, навряд ли они и там чего оставили, ты ж знаешь этих оборотней клятых. Я лучше вон к той развалюхе пойду. Дом, глядишь, богатый, только остыл. По-любому осталось чего.

Услышав удаляющиеся шаги, Дастин захрипел. На крик сил не оставалось, горло неимоверно першило, и язык опух настолько, что не выговорить ни слова.

Юноша попытался двинуть рукой или ногой — бесполезно. Тело его не слушалось, зато кожа горела с удвоенной силой, а боль с каждой секундой все нарастала. Под грудой тяжелых трупов он лежал совершенно неподвижно и не мог сделать и вдоха, а если и удавалось зачерпнуть маленькую порцию живительного воздуха, то вонь мертвечины тут же проникала внутрь, кружа голову.

— М-м-м!..

Дастин понимал: если он не сможет позвать не помощь, то умрет страшной смертью. Даже страшнее, чем погиб вчера его отец.

Растрескавшиеся губы едва шевелились.

— Помо!.. — голос сорвался, и легкие обожгло вчерашним огнем.

Шаги остановились.

— Слышал? Вроде зовет кто?

— Да не, тебе показалось. На таких пепелищах чего только не привидится. Помнишь, в прошлый раз мы тоже думали, что кто-то помощи просит?

— Ага. Оказалось, гуль. Едва ноги унесли. Развелось тварин, управы на них нет!

— Это ты что же, проводников хочешь вернуть?

— Заткни хлебало, дурень! И сплюнь. Я бы лучше от вурдалака сдох, чем пожелал, чтобы эти звери сраные вернулись!

— И то верно.

Нет, нет! Вот же он! Почему они не идут?

— Помогите! — сделал Дастин над собой усилие.

Правая рука невольно дернулась. Пальцы задели лежащий рядом осколок стены, и маленький камешек скатился вниз, звонко стукнувшись о какую-то железку.

— Вот снова. Слыхал? Точно есть тут кто-то!

— Ладно, авось и правда. Откуда звук шел?

— Из той кучи.

— Давай растащим трупы, там и посмотрим. Только ты смотри: если рожа какая появится, сразу палкой по носу бей и деру давай.

— Знаю.

Дастин почувствовал, как его ноша постепенно становится легче. Эти двое и вправду стали растаскивать гниющие трупы в его поисках, и он сквозь лихорадочный бред почувствовал едва заметное облегчение. Ему помогут, его найдут…

— Ох, черти драные, вот это образина!

Едва разлепив опухшие глаза, юноша увидел, что мужчина смотрит прямо на него, прикрывая от отвращения нос, но помочь не торопится.

— Что ж с тобой приключилось, малец? — второй, кажется, был постарше и выглядел лет на сорок.

— Помогите, — только и смог он снова попросить помощи.

Они его будто не слышали. Напарники внимательно оглядывали изувеченного Дастина, лежащего на горе трупов, и их взгляды остановились на маленьком круглом кусочке обсидиана, оправленного в серебро, который покоился у него на груди.

Дастин помнил. Этот камень — камень его теперь уже покойной матери — нашел отец прошлым летом в лесу, посчитав по ошибке, что это заржавевший наконечник стрелы. Решив проверить, он стукнул по нему рукояткой ножа, и тот разлетелся на десятки мелких осколков. Самый большой, что остался, он отшлифовал и инкрустировал в подвеску.

На глаза навернулись слезы. Теперь он один, и хуже его нынешнего существования были только ужасные смерти родных, отпечатавшиеся в его памяти.

— Во… воды, — прошипел юноша.

— Э, он воды просит, — ткнул локтем напарника Патрик. — Дадим?

— А на кой хер на мертвеца тратить наши припасы? Воды у нас осталось только на обратный путь, и поить таких уродов я не собираюсь. Пусть скажет спасибо, что выжил чудом и снова увидел солнце — на этом с него хватит.

— И то верно.

— Бери камень и кончай его — всяко лучше, чем оставлять здесь. Я пойду дальше чего поищу. Может, тоже повезет.

Когда старый мародер ушел, Патрик сплюнул, морща нос от неприятного запаха. Выдохнув, он сказал:

— Ты это, не обессудь, парень, но нам тоже жить на что-то надо.

Мужчина перелез через трупы и навис прямо над ним, протягивая руку к обсидиановой подвеске. Дастин взвыл от бессильной ярости. Только вчера ночью он пережил смерть всех своих родных, а теперь этот человек отказывается помочь и хочет убить! Убить и забрать единственное, что будет напоминать ему о матери и своей семье. Почему? Неужели все эти разговоры о добре и зле — брехня? Неужели в мире есть только одно зло и ничего другого?

Узловатые пальцы сомкнулись на чисто-черном камне.

— Нет!

Вторая рука мародера потянулась к ножу на поясе. Холодный серебристый металл вышел из ножен и стал приближаться к горлу Дастина.

— Нет!

— Не дергайся. Все закончится быстро, я обещаю…

Дастин видел, как прямо на глазах к нему приближается верная смерть, и ничего не мог сделать. Страх и боль сковали его конечности, и время будто остановилась, только гулкие удары сердца звенели в ушах.

Вдруг он почувствовал, как страх уходит, и его место занимает ярость. Безумный гнев хлынул в сердце и требовал выхода, требовал еще одной смерти, и Дастин был полностью с ним солидарен.

Собрав остатки своих сил в кулак, он подался вперед и резко выбросил правую руку вверх. Стилет, все еще зажатый в руке, как по маслу вошел в грудь Патрика между ребер и пронзил сердце.

Неудачливый убийца замер, так и не довершив свое дело. Он тупо уставился на рифленую рукоять клинка, торчащую у него из груди, а потом бездыханным рухнул на юношу, заливая того своей кровью.

Дастин сдавленно закричал, отплевываясь от чего-то вязкого с неприятным привкусом железа, и едва столкнул с себя свежий труп, который весил никак не меньше ста килограммов.

Но все же окончательно избавиться от крови во рту Дастин не смог. Остатки багровой жидкости пришлось проглотить, чтобы не задохнуться, и юноша буквально чувствовал, как она проходит в ссохшуюся от едкого дыма глотку и камнем опускается в пустой желудок.

Хотя невероятно хотелось блевать, он сдержался. Дастин понимал, что скоро придет второй, и ему никак его не одолеть в таком состоянии. Даже Патрика он смог убить только потому, что тот был неосмотрительным, а тот с проседью в волосах умнее.

Дастин перевернулся на живот. Мышцы медленно приходили в порядок, и конечности очнулись от онемения. Еще секунду назад он искренне думал, что сегодня умрет, однако сейчас решил пересмотреть свой поспешный вывод.

Юноша прислушался. Запах мертвечины дурил голову и мешал сосредоточиться. Хотелось как можно быстрее удрать, и если бы он так поступил, то погиб бы.

— Патрик? Патрик!

Со стоном Дастин схватил труп незнакомого мужчины и потянул его на себя, используя его как живой щит, чтобы укрыться. Он закрыл глаза и заставил себя сосредоточиться на звуках, приглушенных покрытой гноем туши.

— Святая Райна, Патрик!

Стук сапог все ближе. Звон скатывающихся железяк — сломанные мечи? — и тело Патрика скатилось вниз, громко стуча головой о камни. Мужчина взвыл.

— Дери тебя Холхост, Патрик, что ты наделал? Говорил же придурку, делай дело и вали! И что теперь? Как мне перед Гатри отчитываться, идиот? Черт…

Рвота подкатила к горлу. Дастин изо всех сил старался сдержаться.

— Ты всегда был дураком, Патрик, как дурак и сдох. Тьфу!

Старый мародер поднялся на ноги и стал обходить гору трупов, изредка растаскивая их в стороны. Юноша пытался сдержаться изо всех сил, но желчь уже хлынула в рот. Он стиснул зубы, слезы лились уже ручьем.

Шаги остановились прямо рядом с ним. Он уже ощущал, как протягивает руку к лежащему над ним трупу мужчина, и пальцы стали дрожать.

Надо что-то делать.

Стиснув зубы до скрипа, Дастин медленно вывел правую руку вбок и толкнул холодное тело чуть выше по горе в бок. То с глухим стуком скатилось вниз, и мародер ринулся в ту сторону, ступая по трупам. Когда каблук его сапога угодил в живот тела выше, юноша тихо всхлипнул.

Дождавшись, пока тот переберется через него, Дастин бесшумно скинул с себя груз, перевалился на живот. Он скатился к земле и притих, а когда мародер закончил обыскивать трупы, сильно ударил рукоятью второго стилета по железному шлему погибшего воина.

— Сука!

Лысая голова только показалась из-за мертвого воина, как в ее глазу уже оказался стилет.

Дастин с облегчением выдохнул. Он не мог поверить, что выжил, но факт есть факт: удача снова на его стороне, и жизнь при нем.

Распластавшись на пропахшей кровью земле, он закрыл глаза.

Удача ли? Парень вспомнил вчерашнюю ночь. Тогда он не сомневался, что умрет. Он видел ужасную гибель своей сестры, видел трупы матери и отца и стал свидетелем того, как здоровенный волк за один присест сожрал его трехнедельного брата.

Он лежал и прокручивал мгновения минувших дней. В ушах Дастина звенел беззаботный смех Лизы, вечное ворчание отца и ласковые слова матери. Он видел будто наяву, как повитуха выносит укутанного в полотенца нового члена их семьи. У него была хорошая, счастливая жизнь. А потом ее забрала война.

Когда-нибудь он отомстит, но не сейчас. Сейчас ему важнее выжить и выбраться из этой дыры, иначе без помощи все его желание убить того человека со шрамом станет бесполезным.

Дастин встал на четвереньки. Выдохнув, он попробовал подняться. Вышло не сразу. Решив передохнуть несколько минут, юноша повторил попытку, и на этот раз удержаться он смог на пару мгновений дольше.

Только через час он вновь научился ходить.

Вспомнив про оружие, Дастин вынул оба стилета из трупов. Раньше убивать ему не приходилось, однако и это его не особо мучило. Как оказалось, забирать жизнь у человека так же просто, как и у обычной свиньи — один удар ножом и все.

Больше греха убийства его поразил собственный вид. Вся кожа будто попала в чан с уксусом, а потом хорошенько пропеклась на огне. С таким видом его не примут ни в один дом. Но все же…

Он сунул стилеты в карманы изорванных штанов. Горло по-прежнему горело, поэтому Дастин пошарил по трупам двух мародеров и отцепил у них от пояса две маленькие фляги с водой.

Он откупорил одну из них и жадно приложился губами к горлышку. Ледяная жидкость хлынула в глотку, и юноша с непривычки закашлялся.

Когда горло снова привыкло к воде, Дастин смог напиться, и голова прояснилась.

Он взглянул на трупы мародеров. Они не могли прибыть так быстро на пепелище без лошадей. Конечно, возможно, что они все это время крутились где-то рядом, но он все же решил понадеяться на лучшее.

Юноша стянул с трупа Патрика длинный кожаный плащ темно-коричневого цвета. По счастью в свои пятнадцать лет Дастин по росту не уступал и взрослым мужчинам, так что одежка пришлась в пору.

Солнце неимоверно пекло. Еще пару дней назад он всегда любил нежиться в его лучах, а сейчас оно только приносило еще большую боль. Особенно страдало лицо.

Ему пришлось отыскать подходящую широкополую шляпу, напялить ее на голову, этим самым укрывшись от палящих лучей, и идти прочь от утеса, где десятью часами ранее находилось его родное поместье.

Виновные ответят, клялся он самому себе, делая очередной шаг, сопровождающийся страданиями. Кожа, покрытая коркой, хрустела, но гореть все-таки перестала — добрый знак. Или плохой, если у него шок.

Лошади нашлись на привязи у границы поместья. Пока он добрался до них, ноги сбились в кровь. Он корил себя за то, что не догадался отыскать себе и пару подходящих сапог.

Хотелось есть. Пару раз ему на пути попадались свежие фрукты, упавшие с едва живых яблонь в саду, и Дастин хватал их и впивался зубами. Каждая такая попытка заканчивалась сокрушительно неудачей: желудок напрочь отказывался принимать любую пищу. Какая ирония! Он выжил в настоящем аду, а подохнет на дороге от голода.

Когда он подошел к вороной, та с испуганным ржанием попятилась.

Дастин опустил руки. Раньше животина всегда его любила, а теперь шарахалась как от прокаженного. Почему? Потому что от него просто разило смертью.

Гнедая приняла его не многим лучше, но юноша, по крайней мере, смог залезть в седло и даже нашел в седельном мешке какие-то невзрачные ржавые железки и приличный кошель с одной лишь медью. Ничего, и это сгодится.

Дастин пнул лошадь в бока и направил ее в сторону тракта. Остается лишь надеяться, что волки ушли и вернуться не скоро.

Голова кружилась. Он едва не падал с лошади, так что пришлось припасть головой к ее шее и вцепиться второй рукой в жесткую гриву.

Он даже не понял, как упал в обморок.

Дастин свалился с лошади, едва не переломив себе хребет.

Он не хотел подниматься. Жажда лечь и просто поддаться боли была столь велика, что он даже не поднялся, когда лошадь ускакала прочь. Но подниматься все же пришлось. Едва Дастин протянул руку вперед, как пальцы наткнулись на что-то холодное.

Он сел на колени, и горестный стон вырвался из горла.

Прямо перед ним лежало посиневшее тело молодой девушки. Дастин прикоснулся к ее окаменевшему лицу, провел пальцем по губам, которые когда-то целовал, и не мог в это поверить. Как она сюда попала?

— Тиза, — он хрипло прошептал единственное имя, значившее для него больше родных.

Они собирались пожениться в следующем году, в праздник летнего солнцестояния — к тому времени им обоим исполнилось бы по шестнадцать. Но какой человек может столько терпеть, когда любовь каждый день ходит рядом?

Он узнал, что Тиза беременна только на прошлой неделе. Вот и ее теперь нет.

Дастин снова протянул к ней руку, но ее тело вдруг исчезло, и пальцы погрузились в мерзлую почву. Холода он не почувствовал. Да и зачем ему холод? Разбитое сердце разом замещает все это.

Поднявшись на ноги, юноша стряхнул с шляпы капли начинающегося дождя и в полном молчании побрел дальше. И пусть мир перед глазами крутился, он ничего не замечал.

Осталась только дорога и только мрачные мысли, роившиеся в больной голове.

Так на мир опустилась ночь. Ненавистное для кожи солнце зашло за горизонтом, напоследок умудрившись обжечь лицо, зато прохладный воздух закатной тьмы мягко обволакивал ожоги, немного облегчая страдания.

Впереди вдруг блеснуло что-то желтое.

Дастин остановился и прищурился, слизывая с губ запекшуюся кровь. Решив, что это просто галлюцинации, юноша глотнул еще воды и устало потер глаза. Он вновь вгляделся во тьму и ошарашенно вздохнул. Костер!

Мгновение он топтался на месте. Какова вероятность, что это друзья? Может эти треклятые волки решили погостить в его землях еще немного?

Пальцы сами обхватили рукояти стилетов, и стиснутые донельзя зубы заскрипели от бессильной злобы. Было ясно, что с ними он не справится.

Дастин пошатнулся. Он застонал и схватился за раненый бок, припав на одно колено.

Другого выбора все равно нет: он или попросит помощи, или сдохнет здесь. Даже если там у костра собрались все его враги, уж лучше быстро погибнуть от их клинков, чем так.

Хромая на правую ногу, юноша уверенно двинулся вперед.

Пламя становилось все ближе. Оно порождало в его душе ужасные воспоминания и невероятно резало глаза. Последнее он решил спихнуть на травмы, однако что-то внутри упорно твердило свое, споря со здравым смыслом. Что в нем не так? Или он просто обезумел?

Увидев силуэты четырех людей, он притаился за деревом. Дастин заглянул за угол и с облегчением вздохнул. У костра сидели действительно четверо: двое взрослых мужчин и две женщины.

— Семья, — это слово помимо воли сорвалось с губ.

И правда. Мужчина и женщина, что постарше, являлись отцом и матерью, а младшие, почти точь-в-точь похожие на родителей, вне сомнений были детьми. Девушке он бы дал лет семнадцать, а парень походил на его ровесника. Значит, пятнадцать-шестнадцать. Чуть поодаль стояла небольшая повозка с навесом из белой парусины.

Они о чем-то мило болтали, два кролика на вертеле висели над огнем.

Дастин вдруг согнулся от боли. На обугленной рубахе проступили пятна крови.

Ноги подкашивались. Юноша побрел к костру, мир вокруг превратился в одну головокружительную спираль мрачных оттенков. Люди, завидев его, испуганно вскрикнули, а что случилось дальше, он уже не слышал.

Легко понять, что он не выживет. И все его планы о мести — лишь прах, бесполезные мечтания маленького мальчика, которым он оставался. До этого момента…

Он рухнул на землю, едва не угодив головой в костер. Глаза закатились.

* * *

— Не шевелитесь, господин. Ваши раны уже зажили, но любое движение, и они могут снова открыться. Вот, лучше попейте воды и поешьте овсянки.

Дастин послушно оставил свои попытки подняться. Холодное горлышко фляги коснулось губ, и он стал жадно пить воду, от чего почти сразу же подавился и закашлялся. Девушка, лица которого он не видел из-за того, что глаза попросту не открывались, подобно заботливой матери придержала его за затылок и опустила обратно на подушку, продолжая аккуратно поить водой.

Когда дело дошло до каши, его вырвало.

— П-прости.

— Ничего, все в порядке. Хотите еще?

— Нет, — он вдохнул полную грудь воздуха, и легкие пронзила боль. Юноша закашлялся, и рядом вдруг тихо пискнули. Он понял, что продолжает сжимать ее руку, и разжал пальцы. — Прости. Нет…

Она поднялась с колен и прежде чем ушла сказала:

— Отдыхайте, господин, я приду к обеду. Попытайтесь поспать.

Сил ответить не оставалось. Он просто рухнул обратно, снедаемый жутким голодом, и мертвецкий холод продолжал разливаться по его костям.

Как и обещала, она пришла к обеду. Мирита — так ее звали — принесла с собой какой-то целебный отвар и несколько кусочков жареного мяса. И снова организм с радостью принял жидкость и напрочь отверг мясо, хотя голод с каждым часом становился все сильнее.

Она перевязала его раны. К несчастью, все они совершенно не знали, что с ним делать. Дастин слышал, как они обсуждают его чуть поодаль, и старший мужчина предлагал просто избавить его от страданий и похоронить в лесу.

В конце концов, они сошлись на том, что отвезут его в ближайший город к лекарю, и на этом распрощаются — спасибо Мирите. На большее Дастин и не рассчитывал.

Если бы еще только не этот голод! Только сон спасал его от желания отгрызть себе пальцы и насытиться хотя бы ими. Три дня подряд он провел в полутьме без сознания, и все три дня рядом с ним была Мирита или ее мать. Из-за него они не могли тронуться в путь, потому что раны открывались при каждом движении, и обожженная кожа слезала пластами, стоило к ней прикоснуться.

Он сжимал в кулаке маленький кусочек обсидиана, оправленного в серебро, и терпеливо принимал пищу. Дастин невероятно страдал от того, что каждый раз женщинам приходилось отмывать его от собственной рвоты и менять штаны, когда он ненароком в них мочился, но выбора не было. По счастью Мирита к нему хуже относиться не стала, даже уговорила брата поделиться своей одеждой. Тот оказался крупнее него — но жаловаться не приходилось за неимением лучшего.

Добрая душа, как сказал бы отец. Его мать тоже была доброй, хоть они и не ладили, а они ее убили. Время лечит. Дастина оно, казалось, упорно обходило стороной.

После того, как убедились, что он сможет пережить дорогу, они запрягли лошадей, и повозка отправилась в долгий путь.

К концу четвертого дня юноша уже мог самостоятельно следить за собой и держать в руках флягу с водой. Тело все еще ныло, да и кости трещали, но восстановление шло на удивление сносно, и он уже точно был уверен, что не погибнет от ран.

На пятый день Дастин вопреки всем причитаниям женщин стал помогать по хозяйству. Он носил хворост для костра, учился заново ставить силки и чинить повозку. Сил еще не хватало, зато упорство помогало ему уверенно идти вперед.

Как-то вечером они сидели у костра, и он с печалью разглядывал свои руки. От самых кончиков пальцев до середины предплечья кожа покрылась безобразными шрамами от ожогов. Дальше все шло более-менее ладно, и только левая половина шеи напоминала гнилое яблоко.

Заметив его, отец семейства — звали его Коном — протянул ему старые кожаные перчатки.

— Держи. Тебе они нужнее, парень.

Разговаривать еще было сложно, поэтому Дастин просто благодарно кивнул и натянул перчатки на пальцы, морщась иногда от холодных прикосновений к излишне чувствительной плоти рук.

— Как твое имя, парень? Мы уже почти неделю спим и едим рядом, ты знаешь нас, а вот о тебе нам ничего неизвестно.

— Па!

— Тише, дочка, я просто хочу узнать его имя.

Он вздохнул, облизывая потрескавшиеся губы.

— Дастин, — горло отозвалось резкой болью. — Дастин Рейнгольц.

— Рейнгольц? — его жена, Нина, встрепенулась.

— Да.

— Мой дед когда-то работал на одну госпожу. Ее, кажется, звали Ева, и имя ее предков было точь-в-точь такое. Случаем, это не твоя прабабка?

— Нет.

— А и что это я говорю! — Нина всплеснула руками. — Дед рассказывал, что госпожа Рейнгольц умерла страшной смертью, и наследников у нее не осталось. Говорят, ее убил собственный брат…

— Правда?

— Конечно нет, Мирита! Кому понадобится убивать сестру? — ее брат усмехнулся. — Мне вот от одной такой мысли становится тошно.

— Не знаю, мальчик мой. Ее брат был настоящим проводником.

— Кто это?

— Убийцы, — ответил за Нину ее муж. — Ужасные люди и отвратительные создания. У них не было ни чести, ни достоинства, и за деньги они могли свергнуть хоть самого императора. Но теперь их уже нет. К счастью.

Дастин сжал пальцы в кулак.

— Мир — грязное место.

— Это как посмотреть, — пожал плечами Кон. — Если ты хочешь, чтобы он был грязным и темным, он таким и будет. А стоит посмотреть на него с другой стороны — вот! — мужчина похлопал ладонью по траве. — В этом и есть вся суть мира.

Улыбнувшись через силу, юноша кивнул.

— Умный ты человек, Кон, и говоришь мудрые слова. Но одно дело услышать и совсем другое — понять.

— И то верно, приятель. Итак, ты нам расскажешь, что с тобой произошло, или будешь и дальше хранить угрюмое молчание?

— Если разрешишь, я выберу второе. Негоже жаловаться, когда все уже прошло.

Мирита, сидящая рядом, мельком коснулась пальцами его руки и улыбнулась, когда он обратил на нее свой мрачный истерзанный взгляд. Улыбнуться в ответ он так и не смог, припоминая свои слова.

Ничего не прошло, подумал он про себя и задумчиво провел указательным пальцем по правому уху, скрытому краем шляпы. Оно стало длиннее почти в полтора раза.

Кто он? Что произошло? И не значит ли этот голод, что он теперь… мертвец? Другого объяснения нет. Только так он мог выжить.

Вздохнув, он поднял голову и стал внимательно смотреть на каждого из своих собеседников, пока они о чем-то разговаривали. По легендам вампиры могут слышать стук живых сердец, однако сейчас Дастин чувствовал только раздражение и голод. Он почти не изменился — ну, кроме шрамов и чересчур длинных почти эльфийских (но мы то знаем, что эльфы — лишь глупые сказки, а?) ушей.

Что-то здесь не так. Но что? Он, хоть убей, этого не знал. Вот Лиза, его любимая младшая сестренка, всегда интересовалась такими сказками. Насколько он помнил, все они заканчивались хорошо, и злодеи всегда погибали. Вот теперь он попал именно в такую сказку и ощущал себя в шкуре отнюдь не героя.

— Дастин? Дастин!

Ей, кажется, нравилось это имя. Он его всегда ненавидел, потому что отец нарек старшего сына в честь своего отца. Дастин-старший был трусом, в войне из-за его побега погибли сотни солдат, и это имя теперь запятнано клеймом позора.

— М?

Мирита протянула ему деревянную тарелку. Внутри нее дымилось ароматное рагу с овощами, и от одного его вида у юноши потекли слюнки изо рта.

Он сглотнул, на его лице отразилась страдальческая мина.

— Ты уже целую неделю ничего в рот не взял, парень, — уговаривал его Кон. — Мы вообще удивляемся, как ты еще не свалился от бессилия, так что бери и ешь!

— Нет.

— Ба! Ну, как хочешь, нам больше достанется.

Дастин кивнул.

— С вашего позволения я отойду. Подышать свежим воздухом…

Вот и еще одно: разве мертвецу нужен воздух? Ему он был нужен так же, как и сама жизнь. Значит, с ним происходит нечто совсем другое.

Он оставил позади теплый костер и шел вперед, пока не наткнулся на ольху. Узнав дерево по цвету коры, Дастин вздохнул и положил на тонкий шероховатый ствол, съеденный в нескольких местах термитами. Рейнгольц — так он назвался.

На самом деле его родовое имя было совсем другим — Дракенрок. Так звали его отца, но Дастин опасался, что его могут узнать. Зато мать приходилась здешним землям чужаком, и к ее фамилии точно не придерутся.

Юноша взглянул на дерево. Внутри него проснулась злость, и пальцы сами наткнулись на рукояти стилетов. Размахнувшись, он одновременно вонзил оба клинка в дерево.

Беззвучно. Без криков и ругани. Дастин просто всадил стилеты в кору по саму середину, и они с хрустом сломались.

Он остекленевшим взглядом смотрел на обломки в своих руках и представлял на их месте себя самого. На удивление точное сравнение, между прочим. Вся его жизнь прошла как на острие ножа, а теперь она вдруг дошла до ручки. И сломалась.

Хмыкнув, парень отбросил бесполезные рукояти в сторону и сполз на землю.

Что делать дальше? Ответа на этот вопрос он не знал. В таких ситуациях он любил скидывать груз ответственности на других и доверялся случаю, а теперь остался один.

— Господин Дастин?

— Господин? Уже нет, Нина. Пусть вас не смущает мой странный говор… От господина у меня не осталось ровным счетом ничего.

Сказав это, он снова закашлялся. Женщина села рядом на колени и помогла ему, придерживая за локоть.

— Чего… чего вы хотели?

— Помочь.

Увидев в ее глазах странный фанатичный блеск, Дастин обеспокоенно бросил взгляд за ее плечо в сторону костра.

— Ты голоден? Мой ребенок недавно родился мертвым, — ее взгляд помрачнел.

— Соболезную. Я не совсем понимаю, причем тут это.

— Они горюют, хоть и не показывают этого. Повитуха сказала, что у меня больше не будет детей. Мне порой кажется, что даже Мирите от этого хуже, чем мне самой.

Нина вдруг подняла глаза и вцепилась пальцами в его ворот. От неожиданности юноша даже не стал сопротивляться. Он смотрел, как слезы текут по ее щекам, и не знал, какого черта тут вообще происходит.

— Она еще маленькая, моя дочь, господин Дастин. Она еще ни разу не лежала с мужчиной и скоро выйдет замуж за хорошего человека. Прошу, не трогайте ее!

— Я не…

— Вы обещаете?

— Да!

— Тогда я вам помогу.

С этими словами женщина стала возиться с завязками на корсете платья и спустила лямки вниз, открывая его взгляду налитые холмики слегка обвисшей от возраста груди.

У него перехватило дух.

Дастин стал вставать. Нина схватила его за руку и усадила обратно. Когда юноша со стуком рухнул на землю, женщина глянула за спину и убедилась, что их никто не слышит.

— Скоро они придут за нами, — объяснила она. — Кон с того дня всегда обо мне беспокоится.

— Святая Райна, оденьтесь!

— Нет, вы не поняли. Хоть у меня больше нет детей, у меня еще есть молоко! Я понимаю, может, оно не такое, какое бы было…

— Что вы несете?

— Если вы брезгуете, я принесла с собой кружку. Вот, она чистая! — Нина ткнула ему под нос глиняный кувшин. — Я могу нацедить его туда…

Даже не дожидаясь его ответа, женщина обхватила пальцами розовый кружок соска, и молоко медленно полилось вниз. Дастин смотрел на все это совершенно остолбенев. Очнувшись, он поднялся с земли и гневно выдохнул сквозь зубы.

— Хватит! Какую чепуху ты городишь, женщина? Я тебе что, младенец? Или выживший из ума? Пусть я и выгляжу как чертов труп, это еще не значит, что я из-за твоего бреда буду хлебать… молоко? Да что за суеверная срань?!

— Но…

Стянув с себя шляпу, он махнул на нее рукой.

— Проваливай! — зашипел он. — И молись богам, чтобы твоя семья не узнал о том, что здесь произошло, иначе я удушу тебя собственными руками.

Нина упала на спину. Дастин смотрел на ее мертвецки бледное испуганное лицо и заставил себя прикусить язык. Он вовсе не хотел ее напугать, но ее слова вывели Дастина из себя. Они походили на бред сумасшедшего — такой же, от которого когда-то спрыгнула с утеса его бабка. Плохие дни, плохие воспоминания…

— Иди!

Женщина, сглотнув, поправила платье. Она уже поднималась на ноги, как вдруг грохнул выстрел. Ее голова взорвалась изнутри, и кровь хлынула на лицо ошарашенного Дастина.

Он попятился, зацепился каблуком за траву и рухнул спиной на землю.

В душе снова вспыхнули едва зажившие раны, и в голове замелькало обезображенное тело Лизы.

Снова они!

Со стороны их лагеря послышался крик Мириты. Звон клинков, шедший оттуда, продлился совсем чуть-чуть.

Лошади заржали. Кон, более тяжелый, чем его сын, с грохотом рухнул на землю.

Девушка продолжала кричать.

Перевернувшись на спину, Дастин прижал шляпу к голове. Дыхание участилось. С болью в сердце он снова вспомнил ночь гибели своих родных, и на секунду замешкался. Очнулся он, только услышав сбоку низкое волчье ворчание.

Юноша попятился. Он наткнулся на небольшую лесную канавку и скользнул вниз. Понадеявшись на мрак ночи (слабый довод против волка), Дастин накидал сверху листьев и притаился, закусив губу.

Через минуту он услышал едва заметные мягкие шаги по траве.

Он хотел увидеть своего преследователя, но высунуться из канавы не решился. Только слушал, как шаги становятся все ближе, и вот они уже останавливаются под самым его носом.

Волк шумно вдохнул воздух.

Дастин замер. На спине проступили капельки пота, и он затаил дыхание — сейчас его обнаружат. О нюхе этих тварей ходили легенды, и не может быть, чтобы именно он стал исключением.

Морда подобралась ближе. Сердце едва стучало.

Рычание вырвалось из звериной глотки, и спертый запах мертвечины ударил в его лицо. Он зажмурился, увидев между частоколом острых клыков куски окровавленной плоти.

Напряжение росло. Дастин замер. Он приготовился к смерти… и волк ушел.

Не веря в собственное везение, юноша медленно выбрался из канавы и ползком направился в сторону костра. Когда он проходил мимо тела Нины, то сердито тряхнул головой. Нет, его ненависть к проклятому отродью не стала больше, зато ненависть к себе самому только крепла. Как ни удивительно, а он уже жалел, что не погиб вместе с остальными.

А что? Отомстить он все равно не сможет, и цели больше нет. Собственная немощность заставляла его дрожать от гнева.

У разобранной повозки сидели семеро.

— Баракрос его нашел? — он мгновенно узнал голос убийцы своего брата.

К ним метнулся темный силуэт. На глазах Дастина большой волк обратился в низкого чернокожего человека, абсолютно голого и измазанного грязью.

Когда оборотень накинул на себя халат, он качнул головой.

— Парень или очень везучий, или использует магию. Даже я не смог отыскать ни следа. В последний раз его видели вместе с женщиной, потом отпечатки сапог ведут на восток и там обрываются.

— И все?

— И все. Даже запах исчез. Будто сами боги ему помогли…

— Королю это не понравится.

— Королю редко что нравится, — пожал плечами коротышка.

— Тоже верно, — согласился кто-то третий. — Зато у нас осталась девка.

Дастин стиснул зубы. В ответ раздались одобрительные смешки, и двое одетых в такие же теплые халаты людей подтащили к огню мертвое тело.

Мертвое? Нет. Даже отсюда было видно, что оно шевелилось.

— Мирита.

Не трудно догадаться, что с ней случится.

— Лиза… — пальцы сами собой стиснулись в кулак, и он с мрачной решимостью тихо прошептал: — Я сделаю то, что должен был. Клянусь.

Он подождал, пока поиски закончились. Количество возвратившихся солдат внушало ужас. Один их отряд составлял около двадцати пяти человек, и теперь все они были одеты в крепкие кольчужные доспехи. Мириту они обступили полукругом. Солдаты не могли дождаться, когда их командир даст разрешение на пользование девчонкой.

У Дастина не было идей, как можно ее спасти. Оставался только один вариант.

Сгорбившись, он вернулся к трупу Нины и ощупал ольху в поисках торчащих из ствола стилетов. Юноша выковырял из коры одно из двух сломанных лезвий, оторвал от платья маленький лоскут ткани и привязал клинок к предплечью, чтобы острие едва касалось ладони. Потом он подобрал с земли рукоять, вынул второе лезвие и перекинул его в другую руку.

Он выдохнул. Волки его не чуяли. Более того, на него едва ли действовал их неестественно острый слух, и хоть причин этому он не знал, зато прекрасно понимал, как можно этим воспользоваться.

Думать было некогда. Если раньше капитан колебался, то сейчас на его увечной роже расцвела улыбка. Кивнув, он махнул рукой.

— Раз пацан от нас сбежал, и запаха нет, то двинемся за ним дальше на рассвете. А пока можете отдохнуть… и поразвлечься.

Выдохнув сквозь зубы, Дастин медленно двинулся вперед.

Сначала его никто не заметил. Потом солдат, стоявший в середине их полукруга, краем глаза увидел его и поднял голову. Его лицо вытянулось, будто он увидел призрака, и только через секунду он показал на него пальцем.

— Он там!

Юноша стянул с головы шляпу. Одно мгновение они смотрели друг на друга, а затем за ним погнались.

— Привести его живым!

Дастин развернулся и побежал прочь.

Оглядываться назад в погоне — плохая идея. Ты теряешь скорость и отвлекаешься. Не исключено, что прямо перед тобой может вылезти дерево, и ты свалишься на землю, становясь легкой добычей.

Поэтому он бежал вперед сломя голову. Игнорируя приевшуюся боль и ноющий от голода живот, он переставлял ноги так быстро, как только мог, и едва успевал огибать стволы деревьев и перепрыгивать через кочки и мелкие ямы, предательски кроющиеся под травой.

За спиной раздался вой волков. Волосы на затылке встали дыбом, и Дастин поднажал, пытаясь не замечать колотящееся от страха сердце.

Добравшись до знакомой канавки, он спрыгнул вниз и пригнулся.

Сапоги ступали по гнилой листве, не оставляя следов. Стараясь двигаться как можно тише, он резко свернул направо и ринулся вперед.

Он мог сдаться сразу, но надо было подстроить все так, чтобы никто ничего не заподозрил. Дастин только надеялся, что они окажутся достаточно тупыми, чтобы поверить в такой до идиотизма простой фокус — сам он не мог сейчас придумать ничего лучше.

Надев шляпу обратно, он резко остановился. Дастин сел на колени и притаился, слушая шаги. Со спины к нему стремительно приближалось человек пять с одним волком, слева еще трое брали его в клещи. Что ж, пусть обрадуются.

Он сорвался с места и кинулся вперед прямо на «счастливую» троицу.

В темноте древесных крон он сам едва различил их силуэты. Дастин с разбегу налетел на солдата в металлических доспехах.

Вспыхнули искры, и он отлетел назад, стукнувшись копчиком о твердый камень.

Очнувшись, Дастин кинулся к рукояти стилета, но солдат успел раньше.

— Сломался ножик, да? — усмехнулся он.

— Я бы ответил, да боюсь из-за тебя нарушить свои отношения с твоей прелестной мамашей, — прошипел юноша в ответ и мгновенно отхватил по носу.

Его подхватили под руки и потащили обратно к лагерю.

— Так, пацан, вот ты и добегался. Стоило сразу уходить, — присел рядом на корточки «шрам».

— А я хотел посмотреть в глаза убийце моего брата.

— Посмотрел? Теперь ты умрешь. Но сначала…

С него сняли шляпу. Хмыкнув, капитан схватил пальцами его за ухо и резко дернул, от чего Дастин скорчил неприятную мину.

— Настоящие.

Он внимательно их осмотрел, а затем перевел взгляд обратно на парня.

— Кто же тебе такие ушки заделал, а? Помнится, на прошлой нашей встрече они были совсем обычными, а теперь вон как вымахали, — его глаза буравили Дастина взглядом.

— Значит, ты не знаешь, что со мной произошло?

— Жаль, но нет. Весьма интересное явление… Думаю, тебя можно преподнести в подарок самому королю: любит он всякие пакости.

— Если ты не знаешь, — юноша вздохнул, — значит ты мне больше не нужен.

— Ха-ха! Насмешил, пацан, — он поднялся на ноги и приказал: — Обыщите его и привяжите к дереву, чтобы на этот раз он от нас не сбежал. Уолдер, ты будешь его сторожить.

Солдат вспыхнул.

— А чего опять я? Я, может, тоже хотел девчонкой попользоваться, а ты мне опять суешь охранять сраного человека!.. — он заткнулся, когда в скулу врезался тяжелый кулак в кольчужной перчатке.

— Еще раз откроешь рот без приказа, Уолдер, и пользоваться тебе будет нечем!

Сплюнув кровь, Уолдер пошел за веревкой. Притащив за шкирку не упирающегося Дастина к ближайшему дереву, он завел его руки за ствол и связал их вместе. Когда солдат управился с узлом, то стал обыскивать юношу, начав с ног.

Его пальцы стали ощупывать предплечья.

Дастин напрягся. Если клинок обнаружат, то придется поднапрячься и выкручиваться каким-нибудь другим образом, который он по глупости не предусмотрел.

Но нет, пальцы Уолдера скользнули дальше, не заметив сломанного стилета из-за мешковатой ткани плаща, и солдат с мрачной миной уселся перед Дастином и стал завистливо наблюдать, как брыкающуюся Мириту затаскивают в повозку его товарищи, мимоходом обсуждая свою очередностью.

И во всем виноват он.

Юноша тряхнул головой. Сейчас не время обвинять себя в том, что делают другие. Закусив губу, он обхватил двумя пальцами кончик стилета и осторожно потянул его на себя.

Клинок выскользнул из привязи, едва не свалившись на землю.

Провернув его острием вверх, Дастин стал незаметно перерезать веревки. Лезвие выскальзывало из рук, поэтому он старался работать аккуратнее, однако сраные веревки наотрез отказывались рваться.

Когда они наконец упали, он разрешил себе выдохнуть.

Уолдер тем временем набивал трубку табаком. Он тщательно утрамбовал сухие темные листья и поднес к ним тлеющую щепку из костра. Потянуло сладковатым дымком, и солдат с наслаждением затянулся, прикрывая глаза.

— Разрешишь? — Дастин кивнул на трубку.

— Заткнись, — рыкнул на него Уолдер.

— Я-то заткнусь, но что будет делать без меня твой скудный разум? Боюсь, если я перестану говорить, скоро он попросту отключится из ненадобности мозговой активности.

— Чего?

— Что я и говорил.

Солдат побагровел от ярости. Он ударил его в живот, и воздух вышел из легкий Дастина. Юноша согнулся, и тут прилетел второй удар в челюсть.

Уолдер схватил его за ворот.

Стиснув в кулаке обломок стилета, Дастин воткнул его в правый глаз врага. Солдат хотел закричать, но юноша зажал ему рот рукой и подхватил под локоть, когда тело стало падать на землю.

— Тише, тише…

Он огляделся. Несколько человек включая капитана спали у костра почти под боком, остальные же столпились у повозки.

Дастин стиснул от злости зубы, когда по ушам резанул крик Мириты.

Уговаривая себя, что он не мог прийти раньше, Дастин поднялся с земли. Он перетащил труп Уолдера в сторону, скрыв его во мраке ночи, и стал обходить лагерь стороной по кругу.

Он бесшумно присел у снятого колеса и мельком заглянул в повозку.

Раньше он никогда не понимал выражение «сердце кровью обливается». Ну что ж, сейчас у него были все шансы познать всю боль этих слов на самом себе, потому что теперь его сердце кровью просто захлебывалось.

Он оглянулся. Повезло, что передовые отряды этих треклятых созданий редко использовали коней, зато несколько свободных от повозки лошадок стояло на привязи рядом.

Дастин поднял с земли камень. Размахнувшись, он кинул его в дерево, за которым лежал труп Уолдера, и резко пригнулся, когда булыжник с грохотом врезался в кору.

Секунды длились поразительно долго.

— Это Уолдер. Что у него в башке?

— Какой-то обломок. Еще один стилет? Разве пацана не проверили?

— Уолдер проверил.

— Вот и сдох. Найдите мне мальчика, идиоты, и на этот раз не стоит его недооценивать. Баракрос, можешь его найти?

— Нет, капитан, тут все чисто, будто его в лагере и не было.

— А следы?

— Есть несколько. Идут от вон того деревца и прерываются здесь. Чего-чего, а он не глупый. И легкий — слишком легкий, чтобы след сохранился при такой погоде.

— Ясно.

Дастин осторожно забрался в повозку.

Мирита, жавшаяся в углу, испуганно вздрогнула, когда услышала шуршание его плаща, но потом удивленно выпучила глаза.

— Дастин? Где мама?

— Она мертва. Нет! Сейчас не время плакать, лучше иди ко мне. Мы выберемся, обещаю.

Девушка метнулась к нему. Юноша обнял ее дрожащее мокрое тело, и в ноздри тут же хлынула вонь мужского пота.

— Ну все, хватит, — он пытался ее успокоить, украдкой бросая взгляды в сторону переговаривающихся солдат. — Идти можешь?

— Нет.

В ответ она звякнула цепью.

Он незаметно скользнул вниз и нашарил на земле подходящий камень. Вернувшись, Дастин стал возиться с цепью, грохочущей на всю округу. Та не поддавалась.

— Сука!

Разозлившись, юноша ударил камнем по самому ржавому звену — бесполезно.

— Помоги.

Они вместе стали отдирать цепь от деревянной балки, к которой был прикреплен второй ее конец. Дерево затрещало. Казалось, еще чуть-чуть, и они оба будут свободны…

Поздно.

— Поздно, — сказал он вслух, когда увидел, что они возвращаются обратно.

— Не оставляй меня, пожалуйста, — Мирита трясла его за руку. — Дастин, помоги!

Он взглянул в ее заплаканные глаза. Он не сомневался: будь он лучше, будь он умнее, он спас бы их обоих. Но он всего лишь пятнадцатилетний пацан — этим все сказано. Не важно, что он пережил, он остался полным придурком, и сейчас он понимал, что выживет, только если сбежит. А как же Мирита?

— Повернись-ка.

— Зачем? — спросила девушка и выполнила просьбу, не дожидаясь ответа.

Он сплел руки на ее шее.

— Что ты делаешь? Надо уходить! Дас-сти…

Следующие ее слова утонули в тихом хрипе, когда Дастин сдавил ей горло.

Мирита вырывалась. Она стучала пятками по деревянным доскам, и стук разносился по всему лагерю еще громче звона цепи. Сначала солдаты не придавали этому никакого внимания, а теперь в его сторону шел сам капитан. Он не видел его за девушкой, и когда подошел чуть ближе, закричал:

— Стоять!

Юноша подавил рыдания, когда тело Мириты мешком рухнуло вниз. Она не дышала.

— И кто из нас теперь убийца?

— Мы оба, — прошипел он в ответ и кинулся к лошадям.

Капитан ринулся за ним, вынимая из ножен меч.

Пока он возился внутри, Дастин уже вскочил в седло. Он оглянулся назад, пришпорил лошадь, но та вдруг брыкнулась, едва не скинув его с седла.

— Да что с вами творится? — в сердцах крикнул он.

— Не уйдешь.

Волк схватил его за лодыжку. Он резко дернул ногу Дастина вниз, и юноша рухнул на землю, отбиваясь от солдата кулаками.

Выходило, мягко говоря, прескверно.

Все удары капитан легко отбивал. Он вдруг резко пнул его носком сапога под дых, извернулся и обхватил костлявыми пальцами горло Дастина, вжав того в мерзлую почву. Он сказал:

— Надо было сразу бежать. Никогда не понимал стремление людей помогать друг другу.

Дастин потянулся пальцами к его глазам, но тот невозмутимо приподнял его над землей и снова ударил головой о землю.

— Думаю, на опыты ты сгодишься и мертвый.

Холодная сталь кинжала коснулась его груди и вошла в плоть.

Дастин захрипел от боли, ощущая, как клинок погружается глубже. Он мог поклясться, что наяву видит, как бритвенно острые лезвия скользят меж ребер и уже готовятся вонзиться в сердце, как вдруг над ними пронеслась какая-то расплывчатая огромная тень.

Капитан на миг поднялся в воздух. Он даже не успел понять, что происходит, а уже рухнул обратно на Дастина в виде кучи разворошенных потрохов.

Ошарашенный, юноша поднялся на свои ватные ноги.

Секунду он столбом стоял в луже крови, а потом развернулся и побежал, и в его ушах еще долго звучали истошные крики умирающих.

 

ГЛАВА 9

Что бы вы там ни думали, а жизнь моя сложилась весьма нормально. Со временем все забывается. Признаюсь, сначала я думал, что никогда не прощу ни себя, ни других за то, что приключилось с моей семьей, а сейчас… Можно ли это назвать покоем? Или я просто очерствел?

Прошло всего семь месяцев со дня уничтожения моего поместья. Смерти родных все еще мерцают в моих кошмарах, и предательство Мириты, погибшей от моих рук, все еще терзает сердце, но теперь уже значительно меньше. Скорее все это напоминает так называемую фантомную боль в отрубленном пальце.

Кстати, я говорил, что лишился пальца? Откусила одна тварь. Едва не отхватила все три. Повезло. Увернулся. Теперь на левой руке их всего четыре — нет безымянного. Об этом я почти не волнуюсь: кожа на руках сгладилась, а безобразные шрамы все равно остались, так что красавцем мне больше не быть. Почему? Ну, вечно перчатки носить не будешь, да и шея тоже не выглядит приемлемо для богатых приемов. А еще уши — эти треклятые антенны заострились и стали длиной в целую ладонь. Приходилось скрывать их под широкополой шляпой.

Последняя, впрочем, служила и еще одной цели: она не давал солнцу обжигать лицо. Не то чтобы в его лучах я горел, но на солнце кожа приобретала красноватый оттенок, и я становился похож на сраного омара.

Я понял, что искать мести — глупое дело. Ярость моя подостыла, и теперь все мои мысли занимал другой вопрос. Какой? Кто я такой, черт возьми!

Понимаю, звучит до кишечных колик глупо. Я человек, этим все сказано. Одно «но»: у человека нет таких длинных ушей. Все мои остальные странности вполне можно списать на старые раны.

В поисках ответа я использовал весьма странные средства с точки зрения обычного жителя юга империи. Даже ежу ясно, что со мной произошло нечто, связанное с потусторонними силами. Значит, стоило искать там, где эти силы имели место быть.

Для начала я хотел пойти в церковь. Передумал. Знаете ли, когда тебя гонят по болотам с вилами и факелами до самой Быстрой — это не есть хорошо. Я бы сказал, это очень-очень плохо, сраный Холхост!

Я припомнил рассказ о проводниках, но и тех никто не видел вот уже лет сто как минимум. Выяснил я только, что этих охотников за монстрами всех истребили шпионы Волчьей империи. Думаю, этот их Йарих Красный совсем не дурак и знал, что таких людей надо опасаться.

В своих поисках я дошел до самого востока наших земель и поселился там на три недели, весьма заинтересованный рассказами о некоем Охотнике, который когда-то давно наведывался к Большому морю и спас местный городок от потопа. К моему разочарованию, я понял, что тот занимался только Волками (хотя явно халтурил, так как последних развелось как грязи!) и ничем другим, поэтому решил вернуться назад к болотам Элле и поселился в городке под названием Ласта.

Хотя нет, в самом городе я как раз не жил: боялся, что люди заметят мои «странности» и снова погонят прочь с вилами. Второго такого забега мне не пережить, да и бегать уже как-то поднадоело.

М-да. В общем, каким-то странным образом моим сожителем и единственным другом стала шлюха. Хотя называть ее шлюхой у меня язык не поворачивается, поэтому я буду использовать любимое словосочетание моего отца (тот при поездке в большие города никогда не упускал возможности заскочить по пути в бордель и нередко брал с собой меня). Короче говоря, самым дорогим мне живым человеком стала жрица любви.

Ага. Сам я тоже охренел от происходящего.

Еще большим шоком для прежнего меня стал бы род моих теперешних занятий. Конечно, я все еще искал ответы, но и от других дел никогда не отказывался.

Я и раньше путешествовал, а теперь хотел повидать и весь мир. Дороги нынче полностью находились во власти растущей (хотя по-честному я бы назвал ее чахнущей) империи, однако разбойников меньше ничуть не стало. Даже больше: многие солдаты, которым понижали жалование, с радостью уходили на тракты грабить купцов и зажиточных горожан.

Отсюда происходила нужда обучаться бою.

До этого я немало держал в руках меч или саблю. Мой отец был человеком хоть и распутным, а военное дело всегда любил и уважал. К сожалению, хороших мастеров в наших краях было чудовищно мало, а приглашать их из других земель означало поиметь чудовищные затраты, что папаша никак не мог себе позволить. Ну, поэтому фехтовал я на уровне рядового солдата, каких в империи — тьма тьмущая. С такими навыками на дороге я бы не продержался и месяца: больше путешествовать с караваном мне не хотелось.

Ежу понятно, что научить меня бою «жрица любви» никак не могла, хоть и пальцы у нее оказались просто волшебные, поэтому пришлось искать кое-кого поспособнее. И желательно не человека. Непростой вопрос, не так ли?

Моя дорогая сожительница подсказала мне решение. В лесу на другом берегу реки Навьи жил один старый добряк-леший, когда-то уничтоживший целый отряд Волков одной лишь деревянной дубиной и несколькими простенькими заклинаниями природной магии.

Добряком, конечно, его назвала она. Походу она с ним никогда не встречалась, потому что когда я решил-таки «вторгнуться» в его лес он чуть не убил меня и откусил палец.

Ага. Та тварь — именно он, брюхатая и обросшая зеленым мхом престарелая образина с огромными ручищами и на удивление тонкими лягушачьими лапами. О роже его я так вообще молчу, потому что смотреть действительно страшно. Одни только зеленые глаза тускло горят потусторонним огоньком, а что вокруг них — просто ужас, коллекция рубцов и шрамов настоящего психопата на идеально круглом опухшем лице. Не удивительно, почему люди желали смерти этим монстрам: встретив такого где-нибудь в дремучей чаще, не трудно будет и копыта откинуть. Хотя, по его словам, не все лешие выглядели вот так вот — от этого ничуть не легче.

По счастью, бойцом он оказался отличным. Те, кто насмехался над его брюхом и неповоротливым телом, через несколько секунд оказывались не слишком-то разговорчивыми трупами.

Больше всего Дубец (и имечко под стать) любил свою дорогую дубинку, и когда я попросил научить меня пользоваться стилетами, то не разговаривал со мной дней пять. Ничего, я умею ждать.

— Стилеты — простые железки, шкодник, — ворчал он, когда я его все-таки уломал.

Шкодник — это потому что я его достал. Когда эта тварь отцапала мне палец и едва не свернула шею своими ручищами, я целую неделю ползал по его лесу и оставлял ему повсюду милые подарочки-сюрпризы. Поверьте, когда от тебя на всю округу воняет секретом скунса или коровьим дерьмом — это неприятно даже для престарелого лешего.

— Лучше бы научился бить булавой — вот это настоящее оружие, а не вот эти вот спицы. Что ж они могут-то, а? Не, шкодник, ими только трусливо со спины убивать иль во сне, для боя они не сгодятся.

Откуда у него такие познания в людском оружии, мне было плевать, да и он не очень распространялся. В конце концов мы сошлись на баселарде (не удивляйтесь, я и сам раньше этого слова не знал) в паре со стилетом. Но и от уроков владения саблей и мечом я тоже не отказывался, с радостью пробуя все на практике.

Сегодняшним днем я почти выиграл.

Старый леший наседал на меня с удвоенной силой. Святые черти, я даже и не думал, что этот пузан может так быстро двигаться!

Его лапы мелькали все время где-то рядом, орудуя любимой дубиной длиной в целый метр. Они создавали единый щит, огораживающий меня от его тела и одновременно заставляющий непрерывно пятиться, отхватывая то по плечу, то по туловищу.

Глаза заливало потом, и синяки угрюмо ныли.

Я заставлял себя отступать медленно, с разумом. Изредка натыкался на торчащие из земли коренья и ветки. Падал, тут же вскакивал и продолжал пытаться изменить ход боя в свою сторону.

Казалось, не будет этому конца. Я едва видел его силуэт, мелькавший то тут, то там, и руки мои уже упрямо опускались ниже, из-за чего открывалась голова.

— Не спи, шкодник! — напомнил леший и заботливо огрел дубинкой по щеке. Повезло, что та прошла вскользь, иначе я бы собирал сейчас зубы по земле.

Я уклонился от резкого удара сбоку. Время будто замедлилось, и я с криком сделал выпад.

Острие баселарда больно кольнуло лешего в правую руку, и Дубец ойкнул, слегка сбавив темп.

Я воспользовался шансом.

Резко сократив расстояние, я ударил длинным кинжалом справа — леший присел. Не сбавляя темпа, я пролетел дальше, развернулся и выбросил левую руку со стилетом вперед.

Дубец едва успел отшатнуться, иначе бы клинок застрял в его пояснице.

Я отскочил в сторону, зная, что сейчас он рассердится и начнет вращать свою дьявольскую махину над головой.

Ну, так и вышло. Громогласно взревев, что даже белки на деревьях разбежались, старик-леший поднял свою дубинку над собой и стал ее стремительно вращать, от чего напоминал сейчас пузатую зеленую мельницу.

— Черт!

Я закричал вместе с ним. Нет, не потому что храбрился и хотел напасть, а совсем наоборот. Поверьте, когда на тебя несется сумасшедший с полтора метра ростом, и над ним вращается что-то… вот такое, лучше уж бежать без оглядки.

— Иди сюда, гавнюк, я те ща как наппадам!

Теперь-то я понял, как он избавился от целого отряда треклятых тварей.

С дикими матами Дубец помчался за мной, сшибая каждое жухлое деревце на своем пути, и дубина над ним с каждой секундой вращалась еще быстрее.

— Сам иди в задницу! — заорал я в ответ и припустил к берегу.

— Беги, шкодник, я ж тя щас нагоню!

Ну, я и ответил, как подобает. Опустим пару лишних фраз, уберем всем нам известные маты и не очень-то литературные оскорбления, и весь мой ответ свелся к тому, что его папа, неверное, был водяным, потому что красавица-мавка уж точно не могла воспроизвести на свет такую страхолюдину без помощи демонских сил.

Лешие они такие, своих водных собратьев всегда ненавидят.

— А-а-а-а!

Дубец разозлился еще пуще прежнего и резко выдохнул. О том, что прямо в меня сейчас с бешеной скоростью летит его дубина я догадался только в самый последний, едва не лишившись головы на плечах.

Я успел пригнуться, и единственное оружие лешего улетело в реку.

— Моя красавица!

Позабыв обо всем на свете, Дубец кинулся за ней, а я заботливо подставил старикану подножку. Я думал, что выиграл, когда тот плюхнулся к моим ногам, и к его «шее» (той-то и не было вовсе) прикоснулось острие стилета. Ага, размечтался.

Леший, будто и не замечая моего веса, схватил меня за ногу, раскрутил над собой как сраный снаряд и пустил по воздуху вслед за своей «красавицей». Видимо, чтобы я спас ее от загребущих лап злобных водяных, которые по-любому знали о его любви к неодушевленной деревяшке.

Спасти ее мне так и не удалось.

Я шмякнулся голой прямо об дубину и пошел на дно с полной уверенностью утопленника. От такой участи меня спасла какая-то рыбина, которая — видимо испугавшись моей посиневшей рожи — ударила меня хвостом в лицо и предусмотрительно уплыла восвояси.

Захлебываясь, я выбрался на берег, где меня уже поджидал мой «враг».

— Ну и сволочь же ты порядочная, шкодник, — он ухмыльнулся и протянул мне руку. — За то и уважаю. Честным в этом мире не проживешь.

— Угу. Прости за дубинку, старик.

— Да ничего. Знаю я одну русалочку в местном озерце, так потом к ней наведаюсь и попрошу выловить мою красавицу. А ежели нет, так новую выращу. Но с тебя жареный кабан, шкодник.

— Заметано.

Ну, это я только согласился. Мы оба знали, что кабана я ему никак не добуду. Во-первых, денег у меня не так уж и много, поэтому я экономлю на всем, что могу, а во-вторых, тут и кабаны-то едва ли водятся.

Тремя часами позже мы сидели в его любимой березовой рощице и обсуждали бой.

— Ты не смотри, что все так быстро закончилось, паренек, — уже в который раз талдычил он себе под нос. — Долго только в дуэлях ваших бывает, когда два рукоблуда друг перед другом рисуются. В настоящей бойне все заканчивается быстро, опомниться не успеешь.

Я как-то спрашивал, откуда он столько всего знает о военном деле, и Дубец мне так и не ответил. Только наподдал хорошенько по затылку своей лапищей, так что от его когтей там осталось аж три шрама. В ответ я умудрился подпалить ему смолой зад.

— Вы друг друга стоите, — ворчала как-то моя подруга, когда хирург накладывал швы.

— Ты запомни: если у кого есть пистолет или еще какая-то подобная пакость, сначала надо вырубить его. Если не можешь до него добраться, главное не дать ему выстрелить или закрыться другим, даже если это свой.

— А арбалеты?

— Чего?

— Ну, знаешь, говорят сейчас разбойники любят промышлять с такими маленькими арбалетами. Они мажут дротики ядом, и когда ты вырубаешься, спокойно режут глотку.

— А, вон ты про что, — он почесал подбородок. — Опять же не дай ими воспользоваться. Или увернись. Если не можешь ни то, ни другое, то используй свой плащ.

— Как?

— Ткань толстая, — пояснил леший. — Если дротики маленькие, то можно изловчиться и поймать их в складки плаща. Вот так вот.

Я задумался. И почему эта мысль не приходила мне раньше? Ага. Я просто тупой.

— Помнишь ты расспрашивал про ту тварь, которая тебя преследует?

Я насторожился. Медленно поднял голову и мрачно кивнул.

— Ты что-то узнал.

— Так точно, шкодник, узнал, — самодовольная лягушачья ухмылка расцвела на его безобразном лице. — Расспросил своих друзей, они мне про эту срань и рассказали.

Он выждал долгую паузу, наблюдая за моей сердитой миной.

— Не знал, что у тебя есть друзья, — недовольно буркнул я.

— Есть, — ответил Дубец и снова замолчал.

— Не тяни ты, старый пень! — не выдержал я.

— Ладно, ладно. Вот эта хреновина, что за тобой бегает, зовется Немертвым. Слышал о чем-нибудь таком?

— Ни разу. Зачем этот Немертвый меня спас?

Леший пожал плечами. Он откинулся назад, выставляя свое брюхо напоказ, и довольно потянулся, кряхтя точь-в-точь как старое дерево на штормовом ветру.

— Сдается мне, он и не думал тебя спасать.

— Объясни.

— Ну не такой же ты тупой, шкодник! Он за тобой охотится, ему не за чем сохранять тебе жизнь. Разве что…

— Прикончить самому.

— Ога, — это был его особый говор «ага».

— Только зачем?

— А комар его знает! Вот только имечко его само на себя намекает. Он-то Немертвый, и о нем мало кто кумекает. А кто знает, предпочитает молчать. Я только название этой срани и смог выведать — на этом все, фьють!

Дубец взмахнул рукой, показывая пальцами, как улетает вдаль птичка.

— А если подумать, то он может стать ответом на твои необычные ушенции, придурок. Неспроста он выбрал тебя своей целью. Может, злится из-за того, что ты от него два раза ушел. Не может выследить. Не чует.

Я покачал головой.

— Выследит в конце концов.

— Это да. Но, — леший поджал пухлые губы. — Нет, допросить ты его все равно не сможешь. Судя по всему, Немертвый он потому что никогда не рождался. Слышал я о таких тварях, но чтобы они жили больше недели — никогда.

— Расскажи.

— Чего рассказывать? Из бабы вашей человеческой вырезают дитя, которое еще света не видывало, и растят из него с помощью магии черной образину страшную и могучую — такая даже какую-нить слабенькую богиню прихлопнет и не поморщится.

— Даже так…

— Ога.

— Значит, мне его не убить, — я вертел в руках соломинку. — Остается только бежать и надеяться, что этот Немертвый сдохнет сам собой…

Я задумался.

Немертвый находил меня всего два раза. Сначала он спас меня от Волков незадолго после гибели моего поместья, а потом четыре месяца спустя на пусти сюда напал на караван. Убил всех, никого не оставил. Выжил только я один. Опять.

Но какой в этом смысл?

— Надо бы мне уходить, старина.

— Не мели чепухи, человек! — фыркнул леший. — Четыре месяца — так ты мне сказал. Тогда у тебя в запасе как минимум еще месяц. Двинешься через три недели, я как раз научу тебя еще каким-нить трюкам.

— Я не могу так рисковать.

— Брехня. Я хоть и не знаю, на что этот Немертвый способен, но думается мне, что силы ему восстанавливать надо. Четыре месяца — срок, уж поверь.

— Ну, тогда поверю тебе на слово, — согласился я.

— А у тебя, шкодник, выбора больше нет. Теперь топай-ка ты отсюда подальше. Солнышко скоро сядет, — мне показалось, или его рожа зарделась? — Ко мне кикиморки обещали заглянуть. Они не я, они тебя слушать не станут. Прибьют, да и все.

Я рассмеялся.

Закончив хохотать, я хлопнул его по мшистому плечу и устало поднялся с земли.

— Не помри тут от натуги, старый развратник.

— Чтоб тя в болоте утопили, шкодник! — довольно напутствовал меня Дубец.

Он замолчал, но через несколько секунд до меня донесся его крик:

— Есть еще один вариант, шкодник, и ты его знаешь!

— Никогда, слышал? Я уже две сотни раз тебе говорил: нет! Сам разберусь…

Я шел протоптанной тропкой. Если бы не старый леший, я бы и не заметил ее. Ходил бы до сих пор окольным путем и тратил целых полтора часа впустую на лазанье по древнему лесу.

Брод находился чуть выше по течению. В отличие от тропы его мог заметить даже слепец. Ну, и перейти он его тоже бы смог вполне себе запросто.

Далее мой путь лежал по каменистому склону вверх. Как и всегда, я вышел на нормальную дорогу только к началу ночи и едва не сбил ноги в кровь, пока карабкался по этим каменюкам. Конечно, можно было спуститься ниже, а потом завернуть направо, вот только опять же велика вероятность потратить на это лишний час.

Когда вдалеке замаячила струйка дыма, поднимающаяся в небо, я прибавил ходу. Всегда приятно возвращаться домой, даже если он и не твой вовсе.

Я толкнул тяжелую дубовую дверь, натягивая потуже шляпу.

Здесь всегда любили надежность. Такая дверь выдержала бы натиск вурдалака, а из-за того, что хозяин велел на нее нацепить еще три замка (один из которых был огромным амбарным и крепился на здоровенный железный брус), таверна вполне могла бы стать в тяжкие дни настоящей крепостью — подходящее укрытие при его-то грязных делишках.

Войдя внутрь, я поморщился. После чистого лесного воздуха запах пряностей и сладковатый аромат вина щекотал ноздри.

Я кивнул Хромому, здешнему главному вышибале, который сейчас мирно сидел в уголке и чистил ногти внушительным тесаком, и прошел дальше.

— Чего налить? — спросил хозяин, когда я умостился на стуле у барной стойки.

— Для начала зеленого чаю.

Здесь я вино не пил никогда и вам бы не посоветовал. Почему? Потому что в этой забегаловке вино напоминало больше русалочью мочу с привкусом ее же дерьма и вырубало скорее своим запахом, а не количеством алкоголя внутри.

При всем при этом продавалось оно на удивление быстро. Не знаю, может, здесь сказывается мое детство в богатом поместье — не важно. Я пробовал привыкнуть к этой гадости, но все же поборол лень и опасность и стал навещать городские кабаки, где сий прекрасный напиток имел более-менее приемлемый вкус и не вызывал тошноту.

Первым глотком я нечаянно обжег язык. Сплюнув, я стал пить медленнее и оглядывал хмурым взглядом таверну, наблюдая за особо «деятельными» посетителями.

— Это кто? — спросил я у хозяина, кивая в сторону щуплого молодого человека, нервно кусающего ногти.

— Холхост его знает, — пожал плечами тот в ответ.

— Следи за ним, хозяин. Он мне не нравится.

— А тебе вообще никто не нравится, — хмыкнул он.

— Ага. Тоже верно. Ладно, пойду я. Можешь попросить кого-нибудь принести кипятка в комнату?

— Конечно!

Я не любил хозяина.

Общаться с ним надо было вежливо и всегда корчить приветливую мину. Притворяться, что ты ему рад, даже когда это совсем не так. А все потому что хозяин человек не только жадный, но и хитрый — эти два качества в смеси дают настоящий ад для всех окружающих.

Я жил здесь только потому, что таверна находилась за городом. Именно из-за этого я его и терпел, а так бы шарахнул хорошенько башкой об стол и ушел в другое место.

Дотащившись едва до своей комнаты, я еще минут пять возился с чертовым ключом, который никак не хотел влезать в замок. В итоге я просто выбил дверь плечом (право внутри они на редкость хлипкие), уже прокручивая в голове яростные вопли хозяина, и ввалился внутрь.

Моей подруги здесь не оказалось, и внизу я тоже ее не видел. Надо бы мне побеспокоиться, но я был настолько уставший, что сразу же завалился в кровать и заснул мертвецким сном.

Проснулся где-то через полчаса, когда в комнату ввалилась хозяйка — толстая баба лет пятидесяти с беспорядочной копной жестких седых волос, собранных в какую-то хреновину на затылке.

— Вот те вода, на те вам, — недовольно буркнула она.

Ведра грохнулись на пол, разлив почти половину своего содержимого под стол, и хозяйка утопала восвояси. Повезло, что не стала отчитывать за грязную одежду на чистой постели, как она любила это делать. Хотя где здесь чистота — это я без понятия. Нашу постель мне всегда приходилось стирать отдельно: непонятные желтые пятна посередине не внушали мне никакого доверия.

Вздохнув, я сполз бесформенной кучей на пол и потащился к лежащему в углу небольшому тазу. Я взгромоздил его на стул, налил в него воду и стал умываться, отмывая с кожи грязь и неприятный запах пота.

С откушенным пальцем приходилось обращаться аккуратно. Столько времени прошло… Все мои другие раны зажили, а эта все еще кровит, зараза. По-любому все из-за того, что Дубец ни разу в жизни не чистил зубы — вот старый пердун!

С ожогами тоже приходилось работать тщательнее.

От постоянного ношения перчаток в первые несколько недель руки постоянно стирались в кровь, поэтому временами сильно болели.

Я взглянул на свое отражение и поморщился. Никогда не хотел носить длинные волосы. Они долго моются и быстро пачкаются. Однако шляпу тоже постоянно носить нельзя, так что приходилось отращивать шевелюру и скрывать уши за ней.

Дальше я несколько часов провел за записями.

Ну, да, я занялся чем-то вроде ведения дневника. Знаю, звучит по-девчачьи, зато мне нравилось писать и потом читать свое скромное «творение». А еще я старался припомнить каждую важную деталь, чтобы потом ненароком ничего не забыть.

Сейчас я больше думал о Немертвом. Кто он такой? Какого черта ему понадобилось?

Раз он создан с помощью чьей-то черной магией, значит, им должен кто-то управлять, и что-то я не припомню, что навредил в прошлом кому-то из злых волшебников. Даже ведьмы — в которых я не верил — мне не встречались. Хотя откуда мне знать?

Свеча догорала, и огонек постепенно шел на убыль.

Я закрыл свою тетрадь в кожаном переплете, закрепил ремешки и убрал ее в ящик стола вместе с пером и чернилами. В поместье я всегда пользовался ручкой — она гораздо удобнее и столько же дороже, — а сейчас приходилось обходиться доступными средствами.

Не знаю, сколько я просидел во тьме, пялясь в одну точку, но походу действительно долго, потому что очухался только по приходу Ирисочки (это от названия цветка, а не чертовой конфеты, от которой выпадают зубы).

— Линда! — ее настоящее имя знали только немногие. Впрочем, и о моих ушах знала только она да Дубец. Как говорится, взаимные секреты укрепляют отношения.

Она вздрогнула, когда я ее окликнул.

— Ты еще не спишь? — ее зрение еще не приспособилось к мраку комнаты.

— Нет.

— Хорошо.

Линда беззвучно скользнула за стол и села рядом, устало потирая плечи. Ее потрепанный вид говорил о многом, но я предпочел промолчать — я всегда молчал, за что она мне была благодарна, а я себя ненавидел.

— Как прошел день?

— Как всегда, — я вздохнул, решив сразу перейти к главному. — Я уеду через три недели. Думаю, навсегда.

Девушка потянулась ко мне и осторожно взяла за руку. Не видя ее глаз, я не мог сказать, рада она этой новости или нет, так что решил просто перестать об этом думать.

— Ну и правильно, — наконец сказала Линда. — Пойдем спать? Я дико устала.

— Да, конечно.

Вот так и закончился весь наш разговор на сегодня.

Ну, по мне так это, наверное, просто идеальные отношения. Друг с другом мы разговариваем только по вечерам или в перерывах между ее сменами. Линда, кстати, работает официанткой в этом заведении. Не удивляйтесь так: в трактирах всегда большая половина хорошенькой прислуги подрабатывает по ночам еще и… жрицами любви.

Ага. И ее мечта, ясен перец, — уехать отсюда как можно дальше. Я могу ее понять.

Раздевшись, мы легли в постель. Я по привычке прижался животом к ее спине и накинул на нас тонкое колючее одеяло, закрывая глаза.

Ее влажные волосы пахли душистым мылом. За это я ее и уважал: в отличие от других шлюх Линда всегда тщательно отмывала от себя запах другого мужчины, и сколько я ее помню, никогда не приносила его сюда, в наш дом.

Я вздохнул.

Несмотря на нашу совместную жизнь, у нас с ней ни разу еще ничего не было. Сначала я, побитый судьбой, нуждался только в чьем-нибудь тепле, чьей-то участной близости, не более, а потом это уже как-то вошло в привычку.

Сейчас я ее хотел. Хотел так, что сводило скулы и билось чаще сердце (совсем как у четырнадцатилетнего пацана!), но заставлял себя сдерживаться. Почему? Я боялся того, что она сочтет меня еще одним обычным мужчиной, которому от нее нужно было только красивое тело. И еще я не мог рассчитывать на нечто большее: у меня осталось всего три недели, и я не желал причинять боли ни ей, ни себе.

Так и живем…

Мне снова снилась женщина. Нет, вовсе не в том контексте, о котором сейчас подумали многие из вас. Вы поймите, да, я прижимаюсь к обнаженной привлекательной девушке, и она мне безумно нравится, но в своих снах я предпочитаю непроглядную тьму и почти всегда мне удается ее вызвать, убирая мучительные воспоминания на второй план.

А иногда в мои сны кто-то вторгался.

Начало этому положил мой первый побег от Немертвого. Теперь, зная, что этот кровожадный хмырь, желающий меня убить, был создан кем-то с помощь магии, я догадывался, что эта пронырливая баба имела к нему если не прямое, то частичное отношение.

— Дастин?

Снова она меня зовет. Ни разу я не видел ее лица, только голос и неясное серебряное свечение во тьме. Это мне не нравилось, даже несмотря на красивый бархатный голос.

— Иди в задницу, — как обычно отвечал я ей.

— Дастин!

— Пошла на хрен.

— Пожалуйста, помоги мне, Дастин!

Далее шел короткий словарный поток из благих матов, и на этом все заканчивалось. Обычно. На этот раз меня напоследок окатило таким жаром, что заслезились глаза, и я проснулся в холодном поту.

Отвязалась? Не думаю. Наверное, просто устала и решила передохнуть. Она еще придет через неделю-две. Как и в случае с Немертвым я предполагал, что и у нее есть свой промежуток между явлениями.

Стоит ли мне искать ее, чтобы избавиться от Немертвого? Не знаю. Думаю, стоит подождать, пока я снова окажусь на дороге, а пока просто жить и работать, набивая мошну для долгого путешествия.

Я чуть приподнялся, проверяя, не разбудил ли Линду.

Та спала, прикрыв глаза, и похоже тоже видела какие-то сны: ее ресницы едва заметно трепетали, и губы двигались в беззвучной речи.

Я осторожно сжал ее плечо. Она ответила мне, положив свою прохладную ладонь на мои пальцы.

Как жаль, что я не могу остаться… Даже если я смогу избавиться от кошмарной тетки и Немертвого, наши пути все равно никак не сходятся — только тупому это не понятно. Надеюсь, она все-таки сможет отсюда сбежать и начать новую жизнь где-нибудь в собственном домишке и с хорошим мужем.

Проснулся я от знатного пинка а-ля Хромой.

Натянув одеяло до затылка, я буркнул:

— Чего тебе?

— Твоя очередь, Огонек, хозяин уже ждет, — коротко ответил Хромой.

Огонек — это из-за шрамов. Если сначала я все время бесился по этому поводу, то сейчас привык. В конце концов, так меня называли только Хромой (настоящее имя этого здоровяка до сих пор остается для меня тайной), хозяин и несколько постояльцев.

— Дай еще минуту.

— Я будил тебя четверть часа назад.

— Да? А я не заметил. Ну, разбуди еще через часок.

В любом другом случае он бы пожал плечами и ушел: своего дома у Хромого не было, как и семьи, так что он развлекал себя тем, что набивал морды особо «рьяным» посетителям. Дай ему волю, он работал бы здесь целые сутки, вот только иногда его старательность выходила за границы, поэтому наняли меня.

Сейчас же Хромой угрюмо стоял рядом, вынуждая меня подняться.

Я поправил волосы, чтобы скрыть свои уши, и накинул на шею веревку с кусочком обсидиана.

— Что случилось-то?

— Бастин здесь. Думал, ты сам захочешь выкинуть его по случаю.

Я вздохнул. Бастин — тупой человек. Далее его описывать просто нет смысла.

— Да, спасибо. Сейчас спущусь.

— Он с дружками. Я подстрахую.

Знаю я, как он подстраховывает. Налакается местной мочой, сядет где-нибудь в уголке и будет дрыхнуть. Из крайности в крайность, Холхоста ему в печень и Райну в зад!

Мой ежедневный наряд напоминал облачение человека, который не хочет светиться. Ага, так я думал, пока каждый дурак в городе не стал узнавать меня по необычной для этих мест широкополой шляпе и темно-коричневому плащу, в котором вместо нагрудных карманов находились ладненькие ножны с двумя легкими метательными ножами.

Хромой смотрел, как я натягиваю мешковатые штаны.

— Отвернешься, может быть?

— А что?

Я угрюмо пожал плечами и продолжил одеваться.

Далее шла обычная просторная рубаха с короткими рукавами. Почему короткими? Потому что к предплечью я по привычке крепил на ремни ножны со стилетами. Удобная, кстати, штука, и почти незаметная. Если хочешь внезапно атаковать, достаточно просто скрестить руки или почесать кисть, открепив застежку, — и вперед.

Баселард я с собой брал только на тренировки с Дубцом: эту железяку я не любил. Мало того, что хрен спрячешь, так еще и мешается временами. При всем при этом хозяин не любил больших клинков в своей таверне, так что приходилось обходиться своими двоими (руками в смысле) и иногда ухитряться применять стилеты.

Я поправил шляпу и кивнул Хромому, рассевшемуся на стуле.

— Погнали. Вышвырну его по-быстрому, авось еще вздремнуть смогу.

— Хлебни, — у выхода тот вдруг протянул мне железную флягу.

— Я наше не пью, ты же знаешь.

Он ухмыльнулся, показывая черную дырень на том месте, где должны были быть два передних зуба.

— Эт не наше, не ссы, Огонек.

Приняв флягу, я поднял брови.

— Сцапал кого-то в темном переулке? Или белые снова решили толкнуть здесь свое детище? Учти, в последнем случае я пить ни за что не стану.

— Говорю же: нормально все. Братец подогнал из Дэна.

Я пожал плечами. Если из Дэна, то можно. Если из Дэна…

— Фу! Вот и гадость!

— Да? А я думал, высший сорт, — Хромой заткнул флягу.

Я сплюнул всю жидкость на пол. К сожалению, немного все же бухнулось в желудок, от чего хотелось блевануть немедля, сунув два пальца в рот.

— Пошли уже. Высший сорт, мать твою…

Мы спустились вниз. Бастина я узнал сразу же. Да и как его было не узнать? Такой охламон всегда привлекает взгляды: ярко-рыжие волосы стоят торчком в прическе а-ля «ежик», худощавое и невероятно длинное тело (если бы он не горбился, то точно росту в нем было бы под два метра), а еще поразительно гаденькие крысиные глазки, которые примечали вокруг каждую мелкую деталь.

— Бастин, друг мой! — ярость в груди при одном его виде кипела, подступая колючими комьями к горлу. — Кажется, тебя уже предупреждали больше сюда не соваться, так ведь? Учти: еще раз тронешь здесь хоть одну нашу девочку, я тебе пальчики-то пообрубаю.

Бастин замялся. Его крысиные глазки бегали туда-сюда, однако пятиться он не торопился.

Мы с хозяином переглянулись.

— Только аккуратно, — кивнул он. — Любой сломанный стул вычту из твоей зарплаты.

Я хлопнул в ладоши в предвкушении душевного наслаждения. Спустившись с лестницы, я направился прямо к нему, а он все не отступал. Осмелел, что ли? Нет, трусы не меняются. Что там Хромой говорил о его дружках?

— Ах, Дастин, я так рад тебя видеть!

— Не воняй, Бастин. Если наши имена отличаются только на одну букву, это не значит, что тебе можно бесплатно распускать руки. Вали отсюда или подойди ближе, чтобы я смог как следует тебе врезать.

Кто-то тронул меня за плечо.

Линда бесшумно подошла сзади, в своих руках она сжимала поднос с выпивкой и свежей едой — сегодня у нас одни только сраные овощи.

— Чего?

Она кивнула за столик, возле которого и ошивался наш заблудший «дружок».

Ага, вон оно что. Братья Вороны собственной персоной, чтоб их черти драли! Один низенький (его-то я опасался больше всего: поговаривают, стреляет он отлично, а у меня с собой только ножи), другой здоровый как бык, а третий буравил меня взглядом голодного матерого волка.

Месяца эдак три назад я бы покрылся мурашками, а сейчас ничего, даже интересно.

— А я вот хотел познакомить тебя с моими новыми друзьями, — Бастин улыбнулся. Вот в чем собака зарыта, псина ты паршивая! — Помнишь, ты мне сломал три пальца на левой руке? Они почти зажили…

Все посетители взирали на нас с неприкрытым удовольствием. Конечно, не каждый день здесь кончают человека. А если я не справлюсь по-быстрому, прикончат они меня однозначно. Даже хозяин не будет против: отношения с главами местной банды куда важнее одного меня.

— Здравствуйте, господа, — я склонил голову в приветственном жесте. — Для вас двери этой таверны всегда открыты, а вот вашего… друга придется выпроводить. Он нарушил правила этого заведения.

Низенький улыбнулся.

— Понимаю. И полностью поддерживаю ваши суждения, господин Дастин. Правила есть правила.

— Что?.. — казалось, эта крыса сейчас проглотит язык. — Вы же обещали!

Что они там ему обещали, он рассказать не успел. Я подошел к нему, схватил за шкирку и потащил к двери.

— Прогуляйся, Бастин. И прими наконец ванну!

Шут с визгом полетел на землю.

Понимаю, обходился я с ним прескверно, но с такими по-другому никак.

— Чтоб ты сдох! — напоследок пожелал мне Бастин и, сплюнув, ушел по дорожке в город, громогласно извергая ругательства.

Ага. Что-то слишком быстро все закончилось. В прошлый раз эта немочь нарвалась на драку и после первого же удара в челюсть трусливо убежала, поджав хвост. А сейчас гляди-ка, просто ушел, даже рожу не подставил…

Я оглянулся. Братья Вороны внимательно за мной наблюдали, спокойно попивая свое пивко и о чем-то тихо переговариваясь. Чего это им от меня надо?

Вздохнув, я поправил шляпу и решил заняться своими прямыми обязанностями — к великому разочарованию Хромого.

Моя ночная посетительница меня сегодня несказанно удивила. Она явилась спустя пару часов после того, как я заснул, и сначала что-то невнятно бормотала, и ее слова эхом разносились по темноте.

Потом она попросила:

— Скажи мне свое имя, Дастин.

— Не хочу тебя разочаровывать, но ты только что его произнесла.

— Я хочу услышать твое истинное имя, Дастин. Что, как не оно, отражает душу человека?

— Истинное имя? Я без понятия про эту чушь, так что оставь меня в покое.

И она мне показала. Показала меня самого только со стороны. Я наблюдал, как бреду по какой-то старой пыльной дороге к большому чугунному фонарю и стремительно старею. Вот уже моя кожа обращается в сухой пергамент, черные волосы оборачиваются серебристой сединой, и глаза становятся стеклянными, далекими.

Я бреду вперед и выдыхаюсь. Падаю на одно колено, затем обрушиваюсь на землю лицом вниз, и плащ оседает. Под ним больше ничего — только прах.

— Вот что тебя ждет, если не поможешь мне, Дастин. Я уж об этом позабочусь.

Я сконцентрировался и огородился от ее влияния.

Заснуть я больше так и не смог: перед глазами мелькал я сам, постаревший на тысячу лет.

Чмокнув Линду в основание шеи, я тихо поднялся с кровати и стал одеваться. Я уже выходил из комнаты, как вспомнил про свои стилеты и вернулся за ними: осторожность никогда не повредит.

Луна выглядела просто потрясающе. Несколько секунд я даже подумывал разбудить Линду и прогуляться вдоль берега реки, которая сейчас серебристой змейкой струилась вниз к большой зеркальной глади озера, но потом передумал.

Мое сердце болело. После Тизы я и не думал, что захочу кого-нибудь еще, а тут такая оказия — черт ногу сломит.

Потом подумал про Дубца. Тот сейчас точно не спит, так может заглянуть к нему да прихватить немного ослиной мочи? Пожалуй, единственное, что старый леший любит в людском роде после хорошего оружия — выпивка.

Хотя нет, обламывать ему свиданьице тоже не хотелось.

В итоге я направился — как вы думаете, куда? — к местному кладбищу. Что поделать, я с детства любил погулять меж надгробий в одиночестве и полном покое. Обстановка способствовала.

Там я проводил много времени. Пожалуй, даже больше, чем уделял сну.

Больше всего меня интересовали самые первые надгробия, которые сейчас угрюмо возвышались над более новыми памятниками такими большими махинами — часто с изображением ангелов и прочих летучих тварей.

Я вспомнил Немертвого. В последний раз, когда мы с ним встречались, у него были кожистые крылья — огромные черные полотна как у летучей мыши.

Усевшись под очередным ангелом, я покопался в карманах плаща и выудил маленькую флягу с любимым вином. Так как денег было не так уж и много, приходилось экономить на всем. Даже, черт возьми, на выпивке, в которой я так нуждался. Ну, ничего, вот накопим небольшую сумму, там уж и гульнем.

Немертвый…

Я сжал саднящие виски. В голове ужом вертелась важная мысль, а я все никак не мог ее уловить. Я с болью припомнил свою покойную беременную невесту. Она погибла. А как же ребенок? Неужели он и есть Немертвый? Или я ищу связи там, где ее нет?

Спина похолодела.

Ладно. В конце концов, он хочет меня убить, и он нежить, а значит никак не может быть моим сыном. Ответственность лежит не на мне.

Это одно дело. Совсем другое — понять, как его победить. Он же чертов Немертвый! Как убить мертвеца? Я подумал, что бы ответил Дубец.

— Учиться, шкодник, и еще раз учиться. Если ты один раз подставил мне подножку, это не значит, что какая-нибудь тварь без моей к тебе сердобольности ее в следующий раз не отгрызет.

А чтобы учиться, нужны годы. За все эти месяцы я вряд ли мог считаться хорошим воином. Припомнить, опять же, нашу последнюю встречу — я не смог сделать ничего. Повезло, что на мою защиту встала банда разбойников при караване. С дуру они подумали, что тварь пришла за ними.

Так что же делать? Неужели все время бежать?

Я вздохнул. Сейчас все равно ничего не выяснить, а гадать — вредно для моих расшатанных нервов.

Вот только когда я выясню, кто создал Немертвого, и найду свою ночную любительницу снов, и тому и другой достанется прилично. А если оба — одно и то же лицо, тогда все просто прекрасно, сраный Холхост!

Может, это связано еще и с войной… Нет, хватит, доконали.

Сняв с головы шляпу, я откинулся на холодный могильный камень и стал думать. Занятие у меня, знаете ли, такое — думать.

На этот раз все мои мысли обратились к западу.

Волки выигрывали. Даже несмотря на то, что сил их было чудовищно мало, они умудрялись выходить победителями из каждого мало-мальски важного сражения. Они лучше нас, они сильнее нас. Но нас больше. За что мы сражаемся? Мы уже узурпированы собственным императором, и в мире осталось только несколько островков шаткого спокойствия.

Стоит ли тогда воевать? Я думаю, нет. Если на всех вдруг нахлынет нежелание проливать кровь, и войны не будет. Навряд ли это трусость — так, здравый разум. Но я знал, что войны будут всегда, так уж устроен человек. Он просто не может без войны. Страшно только когда войну эту ведет недалекий и властолюбивый человек, неразумно располагающий ресурсами. Между страшной победой со множеством потерь и достойным поражением с сохраненными силами я бы выбрал последнее.

В конце концов, вся жизнь — сплошная война с самим собой и другими за лучшее место под солнцем. А хотя… кто я такой, чтобы судить сильных мира сего?

Ненароком я заснул прямо на кладбище и очнулся только вечером следующего дня.

Я поднялся с земли, еще раз хлебнул вина и поплелся обратно с такой мрачной миной, что проходи кто мимо, настроение бы у них попортилось знатно. О скисшем молоке я не говорю: этим умением я овладел уже давно.

Я устало поднялся по лестнице на второй этаж. Какого было мое удивление, когда у своей двери я встретил Хромого, стоящего на страже с видом заправского убийцы.

— Ты-то что тут забыл, чудо прокисшее?

— Нельзя туда, Огонек.

— Чего? Это я напился, или ты фигню сморозил? Это моя комната!

Тогда я услышал. Я услышал звуки, которые мне слышать совсем не хотелось.

Земля ушла из-под ног. Я не мог не знать, чем занимается Линда, конечно же, но в первый день нашей совместной жизни она поклялась никогда не водить других мужчин в нашу постель. Потому что она была нашей!

Трудно сказать, разозлился я тогда на нее или страдал, потому что вторая новость ошарашила меня еще больше. Можно сказать, даже ввергла в пучины безумия.

Я кинулся к двери, желая разобраться с незваным гостем раз и навсегда.

Хромой успел схватить меня за шкирку и отшвырнуть в сторону.

— Хватит, Огонек, — сердито прошипел он. — Я не хочу тебя бить.

— Да? Тогда я тебе сам нос сломаю!

Не знаю, почему я тоже перешел на шепот.

— Приказ хозяина. Бастин отвалил огромные деньги, и запрет…

— Бастин?!

Все это походило на дурной сон. Столько времени она молила меня помочь ей отбиться от этого сраного тощего рыжего, столько времени мы с ним из-за нее цапались… Я успел возненавидеть его как собственного врага, а теперь она — с ним.

— Значит, хозяин приказал?

Я прекрасно знал, что если он прикажет, то у Линды не будет шанса отказаться. Я надеялся, что это так, потому что тогда я смогу его убить.

К сожалению, надеждам порой не суждено сбываться.

— Она сама согласилась.

Я пошатнулся.

— Врешь, собака!

— Нет. Прости, друг, но она сама согласилась. Он заплатил ей огромные деньги. Она решила почти сразу.

Даже не думала. Неужели предать так просто? Или я просто преувеличиваю масштаб трагедии?

Нет! Для меня тогда существовал только этот миг. Момент разочарования.

— Ты сам знаешь: она мечтает отсюда уехать. Теперь у нее есть шанс.

— Да. Но это же Бастин, — холодным голосом выдохнул я. — Он специально. Чтобы насолить мне, заставить страдать.

Добился ли он желаемого? Несомненно.

— Ясен перец. Но что поделать? У каждого из нас своя работа. Иди лучше, выпей. Можешь хоть весь бар опустошить — хозяин угощает.

— Само великодушие.

Только сейчас я понял, насколько сильны были мои чувства к ней, и насколько сильна теперь моя ненависть ко всем ним. Я не могу описать, что в тот миг творилось в моей душе, но это была буря, яростная и клокочущая, поэтому ужасная.

Я всегда был вспыльчивым. Таким еще никогда. Это меня пугало. Я страшился того, что могу сделать непоправимое, — например, кого-то убить, — поэтому поспешил прочь.

Я молча спустился вниз. Перед глазами так и мелькали картины того, как крысеныш развлекается там наверху с моей (!!!) Линдой в нашей (!!!) постели. Пусть на месте него был бы кто-нибудь другой — пусть! — я бы пережил. Бастина — никогда. Чересчур много бед мы с ней пережили из-за этого рыжего хрена, чтобы я так просто ушел.

Хочет денег? Пожалуйста! Она их получит. Ох и зря Бастин решил на меня нарваться…

— Я просто боюсь совершить ошибку, — часа через три жаловался я лешему, завалившись к нему в рощу с тремя кувшинами вина — такому подарку Дубец всегда был рад.

— А чего ты маешься, я не пойму? Ну, переспала она с ним, да и все. Она и до этого с мужиками спала, ты же не возражал.

— Не возражал, — язык заплетался. — Я ее уважал. Она клялась, что теперь мы для нее святое, что в нашей постели не будет других мужчин. Жизнью клялась.

— Ну, значит, что-то заставило ее изменить решение.

Я фыркнул.

— Ты простой как пень, старый пень.

— Ик!.. Ага. А по-другому не выжить, шкодник. В этом и смысл, — мы несколько секунд молчали, пялясь на огни звезд. — А лучше завтра поговори с ней — всяко лучше, чем строить пустые догадки и истерить без повода. Не сходи с ума.

Сил спорить дальше не было. Я рухнул на землю и сквозь сон пробормотал:

— Может, ты и прав, старик. Может, и прав…

Я немного остыл. Кажется, я действительно немного перегнул палку.

Просто никогда не думал, что буду так страдать из-за женщины. Похоже, я превращался в соплю — такую зеленую аморфную жижу без хребта. Осталось только расплакаться и кусать локти от того, что меня решили бросить из-за денег. Ей богу, как шлюха…

Кровопролитие редко приносило мне радость.

О да, я убивал. В своих странствиях и до их начала я убивал людей и нелюдей, и хотя последних укокошить было невероятно сложно без особых навыков, я пока выходил победителем. Пока. Может, поэтому я и попросил Дубца рассказывать мне о его собратьях?

Но сейчас не об этом. Кровь льется — это непреложный закон.

Когда я убивал, я делал это из нужды. До нападения Волков на поместье я лишил человека жизни лишь однажды, и то по приказу отца. Вор и насильник. Его осудили. Покарать его было моим священным долгом, так как того желал отец.

Потом Патрик и его подельник — этих вы должны помнить. Далее все шло тоже как определенному сценарию: я защищаюсь, они нападают. Если бы я не отвечал, я бы не выжил. Исключение составляла только Мирита.

А во снах все было иначе. Кошмары не давали мне покоя. Раньше они почти не появлялись, только женский голос преследовал меня во тьме, а в ту ночь они будто пробудились ото сна.

Что было в них? Какой смысл они несли?

Не знаю. Помню только, как стоял на вершине вулкана, и вокруг лилась алая запекшаяся кровь. И трупы. Море трупов. Столько, что захватывало дух.

Они были одеты в яркие серебристые доспехи, сияющие в свете яркого полуденного солнца, и каждое замершее во времени лицо со стеклянным взглядом, направленным в небо, сочилось непередаваемым ужасом.

Вокруг все полыхало, и земля сокрушалась от чудовищных мук — вулкан пробудился.

Я стягиваю шляпу. Вижу себя будто со стороны и мысленно замираю: по морщинам на лице я понимаю, что здесь мне чуть больше сорока. А я изменился. Шрамов намного больше, и взгляд холодный как лед.

Губы отчего-то вздуты. Когда моя старшая копия улыбается, я понимаю, почему.

Он смотрит на меня в упор, и я встречаюсь взглядом с клыкастым чудовищем. Что-то вспыхивает, и кошмар прекращается. В самый последний миг я будто сливаюсь с ним воедино, и знакомое ощущение заполоняет мой разум — я голоден.

Его смех еще долго звучал в моей голове, когда я проваливался сквозь сон.

Первым делом пришлось умыться. Знаю, заодно облегчаться в пресную речку не есть хорошо, но зато это хоть как-то помогло заглушить мою потребность кому-то нагадить.

Приведя себя в порядок, я направился к таверне. Вошел внутрь. В своем уголке хмуро восседал Хромой, закинув ногу на ногу и почесывая свою правую культю, где специальный протез (на самом деле обычная палка) соединялся с плотью.

Завидев меня, он поднялся.

— Сиди уж, — мрачно буркнул я, махнув рукой.

Хромой сел, вот только вид его сейчас напоминал обиженного ребенка с такой кислой миной, что на душе снова заорали драные кошки.

Я взглянул на хозяина. Наверное, что-то во мне показалось ему пугающим, потому что сначала он вздрогнул, а потом попытался взять себя в руки, отведя взгляд. Он вернулся к счету монет в кассе и, когда я подошел, не обратил на меня никакого внимания.

— Разговор есть, хозяин. Позже.

— Мне не о чем с тобой говорить, Огонек. Возвращайся к работе или вали отсюда.

Я раскрыл рот, желая съязвить, но он явно подумал не о том.

— Линда останется, парень. Пока не сможет выкупить свою шкуру, она останется здесь и будет работать. Так, как я ей скажу.

Опершись на стойку, я покрутил у глаз кружку с вином. Я злился. Старался успокоиться.

— Как ты ей скажешь, хозяин? Неужели ты сейчас так боишься, раз решил выложить все разом?

— Нет.

Мы встретились взглядами. Я улыбнулся. Он сглотнул, стараясь не отступить.

Мать всегда говорила, что мой взгляд напоминал ей о ее деде. Тот был страшный человек. В нашем поместье его имя запрещалось произносить, а в тех землях, откуда прибыла мать, о нем, наверное, помнили до сих пор.

Поверьте, сажать на кол по сравнению с тем, что делал он, — сущее милосердие.

И вот сейчас я понимал, что чувствуют силу имущие. Я ощущал власть, и она возбуждала. Сначала я даже не понял, что он сказал, только смотрел ему в глаза и видел страх.

Наверное, я просто слишком много выпил…

— Врешь, хозяин. Вот и вся твоя натура. Что значит «выкупит»? Разве Линда работает не добровольно?

— Проваливай, Огонек. Собирай свои манатки и проваливай. Ты уволен.

— Не велика потеря, хозяин. Но мы с тобой еще поговорим.

Мы с Хромым переглянулись. Он хотел подняться, но я покачал головой и дотронулся до плаща, под которым прощупывалось лезвие метательного ножа. Он прекрасно знал, что я избавлю его от бремени жизни раньше, чем он до меня допрется на своей палке.

Я поднялся наверх. Вздохнув, я протянул руку к ручке двери и в нерешительности замер.

Сняв шляпу, я вошел внутрь. В ноздри ударил затхлый запах табака и застоявшегося пота. На столе лежали три кувшина вина, рядом валялась раскуренная трубка из слоновой кости, которой так гордился Бастин.

Я взглянул на кровать.

Линда отвернулась к стене, обхватив себя руками за плечи, а рядом храпел рыжий ублюдок, от одного довольного вида которого мне хотелось наложить на него руки.

Я хотел его убить. Я думаю, надо было поступить именно так. Вместо этого я взял со стола его трубку, откинул в сторону одеяло. Когда крысеныш проснулся, хлопая спросонья глазами, он раскрыл рот и тут же получил трубку меж своих гнилых зуб.

— Лучше молчи, — на Линду я старался не смотреть.

Я взял его за лодыжку и потащил вниз.

Эта сволочь сопротивлялась. Бастин пинался и все время пытался дотянуться до меня, сыпля ругательствами, и мне пришлось его утихомирить. Получилось у меня скверно — этого рукоблуда не успокоила даже парочка тычков каблуком сапога меж ребер.

Подобно какой-то кукле я спустил его с лестницы, стукая головой о ступеньки. Не буду отрицать: мне это нравилось. Совсем чуть-чуть! Шучу. Это было просто восхитительно.

Под непонятливые взоры посетителей я открыл дверь и молча вышвырнул Бастина из таверны, задав ему начальную скорость в виде хорошего такого пинка под зад. Ойкнув, тот вылетел на улицу и шлепнулся рожей в каменистую насыпь.

Взвыл. Вскочил на ноги, утирая кровь на лице, и закричал:

— Теперь-то понятно, урод, — это он про мои шрамы, естественно, — почему ты так защищаешь свою любимую шлюху. Нет, в постели она полный отстой, просто больше тебе с такой рожей никто не даст! Оба хуже мусора, прям два сапога пара…

— Идешь по накатанной, друг, — пожал я плечами. — Тебе осталось только припомнить мою мать, и будет полный фарш. Ну же, не стесняйся!

И он не постеснялся. Этот ублюдок орал бы еще часа два, если б в его ноге вдруг не застрял метательный нож.

— Ай! — я поморщился. — Прямо в коленную чашечку, как же неприятно! Так и недолго инвалидом остаться. Станешь у нас вторым Хромым, вот я радоваться буду.

Бастин завыл, катаясь по земле, и по его ноге стекала струйка крови. Я сглотнул, припоминая свой сон, но голод не наступал. Значит, всего лишь сон…

— Хромой! — взревел хозяин, грохнув кружкой о стойку. — Вышвырни его отсюда. Зачем я тебе деньги плачу, инвалид, если ты ничего не делаешь?

Тот поднялся со стула. Он подошел ко мне и положил руку на плечо.

— Прости, Огонек, но работа требует.

— Прощаю, Хромой. А теперь убери-ка руку, пока не стал еще и Одноруким.

Ага. Я зарвался. Вчера я бы мог себя еще сдержать, а когда сегодня увидел их обоих в постели башню вообще сорвало. Неужели я такой ревнивый? Нельзя было к ней привязываться. Ничему тебя жизнь не учит, дурак!

— Уходи по-хорошему, я не хочу тебя бить.

Я ухмыльнулся и взглянул ему в глаза.

— Думаешь, раз ты такой здоровый, ты выиграешь?

— Я старше. Ты просто зарвался.

— Дай мне вернуться. Я хочу с ней поговорить.

— Нет. Ты итак уже устроил здесь настоящий спектакль, — зашипел подошедший хозяин. — Никакого расчета, Дастин, просто проваливай!

И тут я не удержался. Ну очень мне хотелось врезать ему промеж глаз, аж руки чесались!

Зрители вздохнули: кто-то восторженно, а кто-то с тихим злорадством. Хозяина мало кто любил. Даже, наверное, его товарищи по темным делишкам его недолюбливали. Знаете, просто бывают люди, которые ну вот никому не по душе!

— Ну, пацан, пора вдолбить тебе в голову, что ты тут не главный!

Кулаки у Хромого прямо как пара кувалд. Ага, и бьют так же.

Я отлетел к стене и рухнул на землю. В башке гудело, перед глазами плавали звездочки. Никогда не думал, что это и вправду так случается, но Хромых стало вдруг пять.

Они подошли ко мне, и их руки сомкнулись на моей шее. Здоровяк потащил меня к двери как сраную дохлую курицу со свернутой шеей. К счастью, не на убой, однако ж мое самолюбие это ничуть не утешило.

Спохватившись, я пнул его ногой в протез.

Вскрикнув, Хромой попытался удержаться на другой ноге. Хватка его ослабла, и я скрутил ему руку, засадив коленом в живот.

Говорила мне мама: не лезь в драку без повода!

Я замахнулся и ударил его в лицо.

Хромой, вместо того чтобы попробовать уклониться, вдруг с рыком подался вперед, и я едва не сломал пальцы, наткнувшись кулаком на его стальной лоб.

— Святые черти, у тебя там хоть кость?

Пальцы ужасно болели. Я укачивал руку на руках как младенца, а Хромой тем временем уже поднялся на… ногу.

Выдохнув, он ударил в живот. Воздух вышел из легких, и я повалился назад.

— Зараза…

Я пополз в сторону.

Хромой, взбешенный моим поведением (я ж ведь просто развлечься хотел, ну чего он вспыхнул?), поднял меня за ворот плаща и хорошенько встряхнул, едва не выбив из меня весь дух.

Хрустнул стол — это он от того, что я в него влетел, когда старый вояка снова зарядил мне в глаз. Ох и фонари же останутся, хоть ночью без света гуляй!

Шляпа слетела с головы. Давно пора. Она итак уже на соплях держалась.

— Глядите на его уши! — кто-то пораженно вскрикнул.

— Ой, давайте только без оскорблений.

Я поднялся с пола, шатаясь и стряхивая с плаща пыль.

Для начала я глянул на Бастина, которого двое затаскивали внутрь. Они не сразу меня заметили, а когда увидели, то тут же отпустили его руки, из-за чего крысеныш рухнул на землю и снова застонал. Ей богу, как будто я ему член отрезал, а не просто изувечил какую-то там ногу! Пусть скажет спасибо, что я тот еще дурак.

Хромой, казалось, проглотил язык. Я похлопал его по плечу и отправился за своим ножом.

— Ага, старик, я злой дух. Всем стоять, твари, а то сожру и не поморщусь!

К моему удивлению, все застыли.

— Закройте дверь, дует же!

Полностью я оказался повержен, когда мой приказ засеменил выполнять сам хозяин. Естественно, народ тут весьма старомоден и суеверен. Поразительно просто, что они меня слушались, а не потащили на костер.

— Так, никому не выходить. Каждый, кто ослушается, будет кровью срать и дерьмом отрыгивать, ясно? — пораженное молчание. — Значит, ясно.

Я стиснул зубы. Как бы мне не опростоволоситься.

Я поднял с пола шляпу и решил вернуться в комнату. Говорить я передумал. Я просто вошел внутрь и стал собирать вещи, пытаясь не смотреть на Линду.

Но не смотреть на нее я не мог. Она сидела, укутавшись в одеяло, и уставилась в точку на перед собой. Она не сказала ни слова, просто сидела и смотрела в стену. Это меня и бесило. Так и хотелось встряхнуть ее и выдавить хоть какие-нибудь слова.

Я тем временем уже успел насобирать мешок своих вещей и прицепил к поясу набитый кошель. Второй такой же я припрятал в вещах.

— Нет, я так не могу! Хоть на ремни меня режь, я хочу знать: почему?

Сначала она не отвечала. Я старался не кинуться к ней и сдержал порывы задушить ее собственными руками, а потом вдруг понял, что она дрожит. Ее плечи поникли.

— Потому что мне заплатили.

— Не говори так. Пожалуйста.

— Почему? — она изо всех сил старалась не сорваться. Именно это и сбивало меня с толку. Если бы она говорила мне в глаза, если бы ее слова звучали уверенно и без этих страданий, я бы просто ушел, а сейчас уже не мог. — Этим я зарабатываю на жизнь. Мне платят, и я их ублажаю. Вот и все.

Я вспыхнул.

— А вот нихрена! Неужели все, что между нами было, тоже из-за денег? Черт возьми, да у нас же ничего не было! Неужели поэтому? Мне что, надо было заплатить? Так сказала бы сразу, я бы хоть понял, кто ты такая, и не хотел бы тебя сейчас придушить!

— Я не…

— Заткнись! — я стиснул пальцы в кулак. — Вот только не надо мне опять втирать, что ты меня понимаешь. Ничего ты не понимаешь. Что, неужто так хотелось срубить больше этого сраного золота? Надеялась дождаться, пока я скоплю больше, и перерезала бы горло во сне?

Это я загнул. Осознав это, я тут же заткнулся и уставился в ее дрожащую оголенную спину, проклиная свой дурацкий язык.

Она закашлялась. Я думал, что это просто приступ ее аллергии на пыль, но Линда продолжала с надрывом кашлять, и из ее горла вырвался сдавленный хрип.

Я подошел чуть ближе. Меня будто окатило ледяной водой.

По ее ладони, которую она прижимала ко рту, стекала мокрота, смешанная со сгустками алой крови. Я сглотнул. Почему-то вдруг стало душно и мерзко.

Я сел на уголок кровати и спросил:

— Когда это началось?

— Месяц назад.

Черт! Целый месяц! Почему я ничего не заметил? Я же видел все эти непонятные склянки и травы. Дурак!

Линда взяла лежащий рядом носовой платок и вытерла руку и губы.

— Почему мне не сказала?

— Я хотела сказать. Ты первый сказал, что хочешь уйти. Я решила не мешать, — девушка шмыгнула носом. — Ты должен уйти.

— Хрена с два я теперь уйду, долбанутая ты женщина!

Я мысленно отвесил себе оплеуху.

— Ладно. Прости. Иди сюда.

— Нет, уходи. Я не хочу тебя видеть!

Звучало тоже как-то неуверенно, поэтому я сам обнял ее сзади и положил голову на ее плечо. Линда перестала дрожать, зато на волю вырвались сдавленные рыдания.

Я дождался, пока она успокоится, и сказал:

— Там внизу сейчас полный кавардак. Я подрался и все увидели… в общем, ты знаешь. Так что я все равно уйду рано или поздно. Прости меня, пожалуйста. Я просто хотел защитить тебя от того, что следует за мной попятам.

— А я просила тебя это делать? Я просила тебя меня защищать? Никогда! Но ты вечно решаешь все сам.

Я обнял ее крепче.

— Да. Потому что так надо, дуреха, и никаких протестов я слышать не собираюсь. Как и насчет того, что сейчас ты одеваешься и идешь со мной. Купим небольшой домик у моря. Я слышал, морской воздух полезен при…

— Нет!

— Да.

— Нет!

— Да!

Она вырвалась из моих рук. Схватившись за одеяло, Линда прикрыла им наготу и вскочила на ноги, гневно сверкая глазами.

— Неужели ты не можешь от меня просто отвязаться? Я тебе не жена, даже не любовница! У тебя нет передо мной никаких обязательств, Дастин, так что проваливай! Ты сказал все, что хотел.

Я вздохнул.

— Слушай, я действительно без понятия, что надо говорить в таких случаях. Да, ничего нас не связывает, но это не значит, что я тебя просто так оставлю. Я люблю тебя, Линда Мартин, и еще раз да: отвязаться я от тебя не могу.

Казалось, мои слова ее поразили. Она столбом застыло посреди комнаты, и я решил не дать ей опомниться.

Я подошел ближе. Вытерев рукавом рот от крови, я ее поцеловал.

Наши губы встретились лишь на секунду, а в моем сердце уже все перевернулось вверх дном. Буря эмоций захлестнула с головой, и самым сильным среди них был страх. Страх того, что она умрет. Страх того, что сейчас, когда я признался ей в своих чувствах, она мне откажет, и, наконец, страх того, что за мной придет Немертвый, и я погибну, наобещав ей горы самоцветов. Как все сложно…

Линда отстранилась. Ее ясные голубые глаза сверкали от слез, и руки дрожали.

— Ты хороший мужчина, Дастин, — она провела пальцами по моей щеке, — и станешь еще лучшим мужем и отцом. Но меня рядом не будет.

— Почему? Потому что детей ты иметь не можешь? — я фыркнул. — Дети — еще не все счастье, Линда, и я не позволю тебе загонять себя в болото лишь из-за того, что с тобой сотворили много лет назад.

Нет уж. Один раз я потерял ту, которую любил. Второго раза не будет.

— Сколько тебе осталось?

Она отвела взгляд.

— Лекарка сказала, что четыре года — не больше.

— Значит, проживешь еще лет двадцать. Знаем мы этих шарлатанов. Одна такая «целительница» предсказала моему двоюродному брату смерть через год от плохого сердца.

— Да? И через сколько он умер?

Я пожал плечами.

— Через три месяца. Толстяк стал таким неповоротливым, что свалился в корыто для свиней и утоп, — мы молчали. Наконец, я решился спросить: — Поэтому ты спала с ним? Чтобы быстрее скопить денег и убраться из этой жизни?

— Да. Ты меня простишь?

— Не знаю, — честно признался я. — Но сейчас я с тобой готов хоть с горки на тачке скатиться, лишь бы не отпускать.

— Ты преувеличиваешь, мальчик, — вот сейчас меня действительно передернуло. Неужели я выгляжу настолько смазливо? — Сейчас в тебе говорит юношеский максимализм. Когда пройдут годы, и от хвори я стану тощей и некрасивой, ты еще пожалеешь о том, что сейчас сказал.

— Может быть когда-нибудь. А сейчас я знаю, чего хочу, и это ты. У тебя есть два пути, Линда. Сейчас я спущусь вниз и оплачу твой долг. Даже не стану его бить. Потом выкуплю повозку с лошадьми и буду ждать тебя у выхода. До заката буду ждать. Если не спустишься к этому времени — я уеду, и больше ты обо мне никогда не вспомнишь.

— А второй?

— А второй путь заключается в том, что мы будем жить долго и счастливо за полмира отсюда и от войны.

Я привлек ее к себе и чмокнул в щеку.

— Решай, Линда, и знай, что если ты не спустишься, мое сердце навсегда будет разбито.

— Ты не оставляешь мне выбора, — девушка измученно улыбнулась.

— Я знаю, — ответил я своей фирменной ухмылкой а-ля «двадцать восемь зубов».

Прихватив с собой своей мешок и баселард, лежащий в ножнах в уголке, я спустился вниз, удивляясь, как гладко все прошло. Ненависть к Линде прошла за считаные минуты, и я благодарил Дубца за то, что он меня немного вразумил.

На душе стало намного легче. Не знаю. Наверное, я должен был беспокоиться о Линде и ее болезни, но сейчас мне хотелось просто жить на всю катушку. Словно второе дыхание открылось.

— О, а вы все стоите, — удивился я. Бастин продолжал ныть где-то в уголке.

Я подошел к хозяину и посмотрел ему в глаза.

— Сколько она тебе еще должна?

— Двадцать линар, — мгновенно ответил тот, даже не утруждая себя расчетами.

Я отцепил от пояса кошель. Передал ему, слегка сожалея о потере такой значительной суммы. Сожаление тут же прошло, когда я вспомнил наш поцелуй. В отличие от предыдущих он был настоящим.

— Здесь весь ее долг и еще десять за двух хороших коней, что ты купил на ярмарке на прошлой неделе, и нашу повозку. Вопросы есть?

Хозяин стиснул зубы. Он бы ответил, если бы так не боялся. Чертовы суеверия! Зато сыграли мне на руку.

— Значит, вопросов нет. Хромой! Да расслабься ты так, я не собираюсь пить твою драгоценную кровь, — я подумал и подмигнул вояке правым глазом. — Ну, по крайней мере пока…

Любо дорого смотреть на его побледневшее лицо.

— Если она захочет уйти, тот, кто ей помешает, умрет. Надеюсь, я ясно выразился, а то потом будет обидно за недопонимание.

— Ему нужен лекарь! — сказала какая-то женщина, имея в виду Бастина.

— А я что, спорю? Без сомнения, ему нужен лекарь.

Я вышел из таверны и заглянул в стойла. Запрягать лошадей никогда не было моей работой, но, как оказалось, это не так уж и сложно, когда сотни раз видел, как это делают другие. Надо только немного постараться.

Она спустилась. Моей радости не было предела, когда я увидел ее, в нерешительности топчущейся на пороге с небольшой сумкой, набитой доверху старыми вещами. Ничего, как заедем в ближайший городок подальше отсюда купим ей все новое.

— Залезай, — я махнул ей рукой. — Крыши нет, зато колеса в порядке. Да и лошадки вполне себе ладные. Спустимся вниз по озеру и поедем на восток.

Линда взобралась на повозку. По ее лицу я не мог понять, что она сейчас чувствует, зато когда она поцеловала меня в губы, все сомнения сошли на нет.

Я улыбнулся. В кои-то веки сделал правильный выбор.

— На восток? К морю? — мечтательно спросила она. — Звучит прекрасно.

— Да. К морю… Только мне надо попрощаться с Дубцом, ты не против?

— Конечно нет! Только без меня. Старый леший меня недолюбливает.

— Я бы так не сказал.

Я задумчиво пожевал губу.

— Значит, сейчас пойдем по реке. Часа через четыре доберемся до местной деревушки у озера, останешься там на ночь. Знакомый у меня там.

— А ты? К Дубцу? — ее взгляд все еще был прикован к таверне, которая с каждой секундой становилась все дальше. Наверное, ей сейчас трудно. В конце концов, я-то здесь жил всего ничего, а мне уже грустно, что уж говорить о Линде, чья жизнь прочно была связана с этим местом.

— Ага. Надо кое-что закончить.

До Босого мы докатили только к вечеру: пришлось сделать пару остановок по важной причине. Нет, совсем не по той, по которой хотелось бы. Мне просто безумно захотелось есть, и я по случаю навернул растущих вдоль дороги грибов. Не знаю, что вдруг произошло. Сколько их жрал, все было нормально, а сейчас… Ну, вот так вот и опозорился в первый день нашей совместной жизни. Повезло, что хоть желудок в узел не скрутился.

Деревня приняла нас обычно, то есть тихо и спокойно. Кое-кто глядел на нас из окон, пара ребятишек выскочили на дорогу поглазеть, кто к ним пожаловал в гости, а в основном мы больше нигде не примелькались, что меня безумно радовало. Не исключено, что хозяин захочет свести со мной счеты.

Босому я доверял как себе. Этого старого шестидесятилетнего проныру я знал не больше месяца, зато он успел стать мне если не другом, то верным товарищем. Вспомнить хотя бы кое-какие дела, которые мы на пару проворачивали в городе. Ох и сколько денег мы тогда срубили!

Оставив Линду на попечительство щуплого старичка в полтора метра ростом, я пешком направился к Дубцу. Уходить от нее мне не хотелось, только не сейчас, но я понимал, что должен обеспечить нам будущее. Именно нам, а не себе.

— Помнишь, ты предлагал мне кое-что взять у тебя на хранение? — спросил я лешего, пристроившись в тени молодой ольхи.

— Естественно. Неужто согласен, шкодник? — заговорщицки подмигнул мне Дубец.

— Ага. Мы с Линдой уезжаем на море.

— Навсегда?

— Да.

Он хлопнул меня по плечу.

— Рад за вас. Я бы выразил тебе все, что скопилось у меня на душе, вот только нету у меня ее давно. Да и от ваших людских любований друг другом у меня разыгралась язва.

Он почесал подбородок, на котором отрос зеленый мох уже в три пальца длиной.

— Немертвого, значица, хочешь завалить?

— Ага.

— Ну, тогда чего тянуть? Ща приступим.

Я вздохнул.

— Скажи, а мне обязательно варить твою башку в котле или ее можно просто выбросить?

 

ГЛАВА 10

Слушай меня внимательно, шкодник, это тебе не какие-то там суеверные хухры-мухры, а самая взаправдашняя древняя магия. Слушаешь? Ее мне отдал на хранение один старый друг лет эдак с дюжину-полторы назад. Хороший был человек! А еще и немного сумасшедший. На тебя похож. Иногда смотрю я на тебя, и в тебе его вижу… Ладно, эдак я заболтался. Слушай меня. Слушаешь? Это — часть сил одной старой богини, которую в народе Лиссой кличут. Она из мелкой шушеры, не бери в голову. Мне самому с ней по счастью встретиться не пришлось, да и ее уже как тысячи лет никто на свете не видывал. Мой друг мне сказал, что без этой части богиня в нашем мире слаба, так что береги ее как зеницу ока, чтобы другие не добрались. Я уже не могу, стар я стал… Когда он приходил, я уже в стариках побывал, а сейчас понимаю: на покой пора. Слушай меня. Слушаешь? Ты будешь сосудом, никак не источником, понял? Но иногда можешь пользоваться. Только аккуратно. Эта как трещина в кувшине с постоянно наполняющимся вином: если не будешь его сливать, оно выльется наружу, и всем будет плохо, а ежели выпьешь слишком много, то так и опьянеть недолго. Голод — вот что я чувствовал, поэтому и пошел с вами воевать, прикрывшись личиной кой-кого. У нас тут особо не поубиваешь, все друг друга знают… Слушай меня. Слушаешь? Убивать тебе придется, это ничего. Только держи себя в руках, шкодник, и все будет нормально. А теперь можешь приступать. Только наточи-ка хорошенько свою железку: не хочу долго дохнуть. Наточил? Тогда руби.

* * *

— Я не могу торчать тут с тобой вечно, засранец! Или ты скажешь мне, кто и зачем тебя послал, или я приступлю к любимой части своего разговора. Скажешь?

— Нет!

— Ну и хрен тебе в задницу, урод вонючий. Я, видишь ли, несколько недель путешествовал с разбойниками Клинского тракта. Знаешь такой? По роже вижу, что знаешь. В пытках они дело знали, за пару секунд могли любого расколоть. Я не такой искусный, но учусь быстро. Не обижайся. Но будет больно.

— Лучше убей меня сразу, я ничего не скажу.

— Слова древние, как мир. Видел когда-нибудь, как человека разделяют на две части? А я видел. Полледро, мой дружок, развлекался так с одним из богатеньких купцов. Пока остальные держали того за руки и ноги, он аккуратно разрубал тело на две части — вот так, чуть ниже груди. Пока мужик не сдох, рану прижигали. Жил он, конечно, недолго, зато мучился целую вечность. Хочешь так же?

— Нет!

— Отлично. Это слишком долго, и говорить ты, боюсь, уже не сможешь. А еще не факт, что переживешь шок. Могу отрубить ступни, но крови будет много. Опять же, не факт, что выживешь.

— Тебя найдут, идиот! Ты только что обеспечил себе путь на виселицу!

— Ой, товарищ капитан отряда ночной стражи, мне так страшно. Шучу. Все равно вы своими скудными умишками дальше виселицы не зайдете. В отличие от ваших верующих собратьев. В курсе про пектораль? Ага. С нами как раз ехал инквизитор. Одну женщину в деревушке уличили в колдовстве, хотели отрубить голову и сжечь, а тут он подоспел. Этот старый импотент оказался настолько кровожаден, что додумался накалить в огне пектораль и держал ее на груди бедняжки до тех пор, пока та сама не призналась. Выглядело до тошноты дерьмово — одни дыры и остались. Он умер, прихватило сердце. Он заслуживал худшей участи.

— Ты только болтаешь. Сказки сочиняешь, ублюдок. Думаешь, я тебе поверю? Да иди ты в задницу, ушастая мразь!

— Вот это уже неприлично. Да, люблю я поболтать. Болтал, впрочем, пока мой ножичек в костре нагревался. А теперь давай-ка приступим. Пектораль я тебе здесь нигде не достану, да и до женской груди тебе еще расти и расти, толстяк, так что, думаю, соски тебе не понадобятся. Извини, лезвие немного затупилось… Но так даже интереснее, разве нет? Ай-яй-яй, кричать не надо. Ты ведь сам хижину строил. Знаешь, что никто не придет.

* * *

Вышел я из дому с весьма интересными сведениями. Мало того, что хозяин — экая сука! Взял деньги, да еще и убить хочет, — решил выйти на тропу мести, так ко мне еще и прицепились братья Вороны. Им-то я чем насолил? Короче, оказался я между молотом и наковальней.

Почему? Потому что хозяин давно подкупил всех местных стражников, а братья Вороны держали преступный мир в своих влажненьких от пота ладошках. Короче, на меня охотились и солдаты, и бандиты, и они не успокоятся. Может, даже перекроют дороги, если уже этого не сделали. Зашибись, Холхоста им в жопу!

Черт! Неужели даже просто уйти так сложно? Главное, чтобы Линда не проведала, иначе вопросов не избежать. А я не хочу, чтобы она знала, как я собираюсь избавиться от этой большой проблемы. Вот тебе и суеверия, срань господня.

Вот дерьмо! А кровь действительно с рук нихрена не отмывается.

Весь вечер я угрохал на разбирательство с Дубцом и еще до полуночи возился с толстяком-капитаном. Последнего пришлось закапывать на его же заднем дворе: эта жирная свинья весила с центнер. Ух, а как же смердело из его распоротого брюха! Ага, вы же знаете, что живот всегда приходится резать? В мертвом теле скапливаются газы, и тот разбухает как почка на весенней веточке, из-за чего земля начинает бугриться. Так ненароком и запалиться.

Пока я возился со своим тряпьем, отмывая алые пятна в теплых водах Навьи, кто-то подошел ко мне сзади.

Удавка накинулась на шею. Чьи-то сильные руки тянули ее назад, и нога уперлась в спину. Изо всех сил я старался сопротивляться, но было уже поздно.

Когда сознание покидало меня, я думал лишь о Линде. Я ее предал.

Очнулся я в путах, полный удивления от того, что не умер. Я ощущал, как жизнь покидает тело, и вот теперь не мог поверить, что нахожусь в какой-то дрянной вонючей пещере, а на небе сияет луна, ехидно подмигивая мне кривым полукругом месяца.

— Сука, — я закашлялся. Горло болело совсем как после пожара.

Я дернулся, и меня ждала неудача. Руки и ноги были крепко связаны, да и лежал я на голых камнях, что не очень-то сказывалось на моем самочувствии: те впивались в спину как шипы дикобраза.

— Это он! — прямо над ухом кто-то радостно завопил.

Я вздрогнул. Перекатился на спину и увидел над собой двух человек. Голос принадлежал молодой девушке лет эдак двадцати, а рядом с ней стоял высокий сорокалетний мужчина. Последний, кстати говоря, кого-то мне напоминал.

— Я его чувствую, это точно он, — продолжала бормотать под нос девушка.

Да, выглядела она немного… безумно. Все в ней было ладно: и прямые черные волосы, и премиленькое личико, даже фигурка заставила бы любого мужчину пару секунд глядеть только на нее, пуская слюни, особенно в таком облегающем наряде. Вот только когда я посмотрел ей в глаза, то содрогнулся до глубины души — мне на миг показалось, что в них таится настоящая огненная буря. И вместе с этим часть моей души тянулась к ней изо всех сил как муха на дерьмо (сравнение в моем стиле — на любителя).

— Тише, Эмма, успокойся, — ее спутник осторожно положил ей руку на плечо. Наверное, он старался казаться ей другом, однако сам, судя по всему, не очень-то был рад такой компании. Откуда я это знаю? Когда живешь в таком поместье, как мой бывший дом, еще и не так научишься людей видеть. — Раз мы убедились, что это он, просто забери свое. Сможешь справиться одна? У меня до сих пор от кружится голова.

— Да! — выпалила та от нетерпения.

— Тогда я покараулю у входа, — он подмигнул мне правым глазом. — Не подкачай тут с ней наедине, пацан. Она девушка бойкая.

С этими словами он вышел и скрылся где-то за углом пещеры.

Мы переглянулись. Мне стало как-то жутковато.

— Я сейчас, сейчас…

Эмма вытащила из ножен на бедре тонкий нож. Она подошла ко мне, и я испуганно попятился — ну, полз как мог, короче.

— Не бойся. Я тебя развяжу.

И принялась разрезать веревки на ногах.

Когда те треснули, я в долгу не остался. Даже не стал разбираться, друзья они мне или нет (в конце концов, друзья не кидают удавку на шею!), а просто резко подался вперед и ударил ее лбом в переносицу.

Девушка вскрикнула, попятилась.

Я вывел руки вперед, проведя их через ноги, и ринулся к ней. Мое плечо врезалось Эмме в живот, и та упала. Я оглянулся на вход. Второй не мог не слышать, что здесь происходит, но помогать не спешил.

— Стой!

Она вытянула руку вперед и сжала пальцы в кулак. Видимо, что-то должно было произойти, так как вид у нее после этого был очень растерянный.

Ее лицо дернулось. На нем проступил страх.

Не тратя времени зря, я перекинул связанные запястья через ее шею и дернул тело девушки на себя. Она упиралась. Всего несколько секунд. А потом мешком обвисла в моих руках и затихла. Глаза ее закатились. Выглядела она спящей.

Я поднял с земли нож и на скорую руку обрезал оставшиеся путы.

Избавившись от веревок, я метнулся к своему плащу — тот, благо, отыскался неподалеку, — накинул его на плечи. Нахлобучил затем шляпу на голову и выскочил наружу, вынимая свой баселард из ножен.

— А, уже управился. Быстро ты.

Я замер. Мы смотрели друг на друга. Мужчина улыбался.

Когда во мраке я разглядел его глаза, то удивлению не было предела: зрачки его выцвели и стали прозрачными, напоминая кристаллики льда. В некоторых местах они выходили даже за пределы радужки, раскалывая глазное яблоко на части.

— Так старый леший подох?

— Ага. Я за него.

— Прекрасно. Мне так много надо тебе рассказать! Черти драные, как удивительно переплелись наши судьбы…

В любой другой ситуации я бы навряд ли его убил. Сейчас же он почему-то считал, что я ему вовсе не враг. Могу поспорить, он изменил свои суждения, когда мой клинок впился в его мозг через глазницу и вышел из затылка.

Честно говоря, я даже не понял, что произошло. Моя рука просто дернулась вперед — и все. Казалось даже, что на секунду мой голод вернулся…

Засвидетельствовав смерть обоих (бывает, не добьешь, а потом худо приходится), я позволил себе с облегчением выдохнуть.

Хлебнув вина из фляги, я затащил тело мужчины в пещеру и положил его рядом с девушкой. Нет, закапывать их слишком долго, а в реку нельзя — рыбаки в озере могут обнаружить их на следующий день, и тогда точно дороги закроют.

Наряды на них выглядели богато, поэтому я решил, что они какие-то важные особы.

— Холхост, ты надо мной издеваешься? — пробурчал я себе под нос.

Потом пришлось заняться вещами. Я переворошил все, что нашел. Кое-что можно было бросить здесь, так как оно не представляло никакой ценности. Например, еду, мешки и всякие вилки-ложки я просто раскидал по полу — типа налет с ограблением.

Деньги нашел. Целый кошель, полный серебра. Вот это удача!

Спрятав их за пазуху, я пригляделся к нескольким необычным вещам, а именно какому-то сломанному мечу без клинка, зато с примечательно древней рукоятью, которой никак не меньше пяти сотен лет (да, переделывали ее неоднократно, но свидетельства большого возраста сохранились), и странному мужскому перстню с черным камнем. В последнем будто кружились неясные темно-синие тени.

— Во что я вляпался на этот раз?

Может, надо было их выслушать. А, уже поздно!

Когда я прикоснулся к камню, по телу вдруг прошелся резкий электрический разряд:

— Сестра? — скрипучий старческий голос раздался в моей голове.

По спине прошла дрожь, и на лбу проступила испарина. Я понял, что камень — своего рода филактерий или тюрьма для кого-то очень сильного. Может, даже для богини, о которой мне твердил Дубец. Почему я так думал? Потому что часть меня, та новая часть меня, вновь отозвалась чем-то знакомым и родным.

— Сестра, выпусти меня! Обещаю, я не буду тебе мстить…

— Заткнись, камень придурочный, — шикнул я в ответ.

— Кто ты? Нет, стой! — пискнул перстень. — Выпусти меня!..

Я через силу разжал пальцы, и перстень грохнулся на землю, прерывая контакт.

Так, просто превосходно! Похоже, я грохнул ведьмака и ведьму. Великий Холхост, почему я такой дурак? Думать надо было, Дастин, думать…

Я стянул с трупов одежду и затолкал их подальше. Скрутив тряпье в сверток, я завернул туда меч, перстень и кое-что еще по мелочи, что хоть как-то могло намекнуть, кто они такие. Кстати, на ножнах сломанного меча красовался знак Волчьего королевства. Чем дальше в лес, тем злее помидоры, елки-палки.

Потом я вытер окровавленный клинок о тряпки и припустил вниз, к Навье, избавляться от улик.

Затолкав внутрь тяжелых камней, я выбросил все это в воду, украдкой оглядываясь: не видел ли меня кто. Вроде, не видел. Значит, пронесло.

Я вернулся к пещере и убедился, что случайно на нее уж точно никто не наткнется.

Немного привалив вход валяющимися на земле ветками и листвой, я галопом ринулся к Босому, надеясь, что Линда не беспокоится. Для того, чтобы все провернуть более-менее тихо, она не должна меня ни в чем заподозрить. То есть привлекать сейчас ее внимание — чересчур глупо.

Я толкнул плечом дверь, и в ноздри ударил приятный запах тепла.

Знаете, я как будто вернулся домой после долгих странствий на чужбине — такова была магия домашнего очага Босого. Никогда бы не поверил, что мужчина может так ладно управляться с домом, но кроме него здесь бывал только я один, и ни жены, ни детей у старикана не наблюдалось.

Стянув с опревших ног сапоги, я с облегчением рухнул у камина, в котором трещали горящие поленья. Ох, я как будто очутился в Садах!

Я скинул с себя плащ и шляпу. Волосы пришлось поправить, чтобы Босой не увидел уши.

В углу обнаружились наши с Линдой вещи. Повозка с лошадьми стояла за домом, так что волноваться не пришлось. Вот только где Босой? Небось опять давит храпака на печи в дальней комнате.

Ан нет, нету там его.

Возвращаться к любимой я не спешил. Не знаю. Может, боялся, что запятнаю ее смертью?

Наверное, так. Сам я чувствовал себя чудовищно… живым. Только сейчас я это заметил. Клянусь всеми богами, я никогда не ощущал себя настолько причастным! Знаете, это когда несколько лет живешь в старой захламленной лачуге, а потом вдруг переезжаешь в огромный золотой дворец — выше всяких мечтаний.

Даже дыхание прерывалось от возбуждения.

Я вспомнил, что шептала мне в детстве мать. Как она проклинала свою родню и как сетовала на злую судьбу, которая забросила ее в утробу вдовы Рейнгольц. По мне так мое наследие меня вполне устраивало. От обеих семей я взял самое необходимое, чтобы находиться где-то на грани добра и зла. Хотя в эту муть я не верю еще с детства.

Я задумчиво взглянул на свои руки. Покрутив ими перед глазами, я убедился, что они не изменились, и на пробу вытащил наполовину баселард из ножен. Тот тоже казался обычным.

Тогда что изменилось? Как я смогу победить Немертвого, как того обещал Дубец?

Ладно. Придется довериться в последний раз старику и пустить все на самотек. Сначала дождаться эту тварь, а потом завалить так, чтобы она больше не встала.

Осталось разобраться с теми, кто далек от потустороннего мира, а смердит еще почище.

В доме Босого не так и много места было. Одна гостиная с камином, где сейчас сидел я, еще одна комната под склад, большой подвал, где мы частенько запирали особо нерадивых «покупателей», спальня старика с приличной кирпичной печью и еще одна спальня, где раньше жил его сын. Что? А, нет он не покойник! Просто уехал служить в армию. Набираться, так сказать, опыта и набивать себе звание заодно с добрым именем. Хотя по мне так он уже давно стал покойником с такими-то генералами как у нас.

Линда сидела за столом, устало листая мой дневник.

Я вошел беззвучно. Несколько секунд любовался ее лицом в отсветах дешевой старой свечи, от которой остался один только огарок, и только потом осторожно постучался в косяк двери.

Она подняла голову, улыбнулась.

— Читаешь?

— Да, — она закрыла большую тетрадь в темном кожаном переплете. — Извини, мне просто стало любопытно. Наверное, не стоило лезть…

— Все нормально.

Я подошел ближе. Она поднялась со стула и обняла меня так крепко, что на миг я прекратил дышать — и еще от того, как она эта сделала.

— Я беспокоилась. Где ты был? С Дубцом все в порядке?

Когда Линда отстранилась, ее взгляд упал на несколько ссадин на моем лице.

— Этого старикана разве что сам Холхост растолкает, так что он в полном порядке, — слукавил я. — Не волнуйся, я просто по пьяни налетел на дерево, когда он помогал мне очухаться.

— Ясно.

Она устроилась на стуле, и я плюхнулся на табурет напротив, с облегчением вздыхая. Конец дня, чтоб его! Я повешусь, если каждая моя ночь станет такой же дерьмовой.

— Нашла что-нибудь интересное? — я кивнул на свой дневник.

Линда нахмурилась.

— Не знаю… Раньше я думала, что мир другой, а здесь у тебя одни путешествия и кровь. Ты прошел целых полмира, а везде одно и то же. Я надеялась отыскать хоть что-то…

— Спокойное? — догадался я. — Обещаю, мы найдем такое место. На моих бреднях не зацикливайся: там мало правды. Писал, как мог, а остальное само пришло. Кое-где приврал, кое-где преувеличил — вот и весь дневник.

Она подалась вперед и положила ладонь на мою руку. Наши глаза встретились.

— Мне жаль, Дастин. Твою семью, — она сглотнула. — И невесту. Она была беременна?

Я стиснул зубы. Ну да, стило меньше распространяться о своем прошлом в этой фигне. Ну, что ж поделать, уже ничего не исправить. Надо бы сжечь потом эту бесполезную книженцию…

— Да. Третий месяц.

Мы замолчали. Вскоре мне это надоело.

— Ну, хватит о прошлом вспоминать. Если у тебя есть вопросы, я на них обязательно отвечу, только завтра. Устал я просто дико, да и выспаться перед дорогой нам не помешает. Идет?

Линда кивнула. Немногословная барышня. За то и люблю.

Я стал возиться с постелью. Когда я здесь дремал в прошлый раз, в башке завились вши — неприятная мелочь и противная, — так что пришлось хорошенько все вытряхнуть и перепроверить на наличие этих сраных паразитов. Черт, вот кто их вообще только придумал? И нафига?

Я обернулся, чтобы предупредить об этом Линду, но так и замер с раскрытым ртом.

Она стояла передо мной совершенно обнаженная. В ее руках лежало аккуратно сложенное платье, и огненные блики пламени гуляли по прекрасному идеальному телу с ровной кожей персикового цвета.

Я сглотнул.

— Чего? — Линда непонимающе нахмурилась.

Не знаю. Честно. Я и раньше десятки раз видел ее наготу, но сейчас что-то изменилось. Всей душой я желал, чтобы она была моей — и сейчас моя мечта вполне могла стать явью.

Я сделал шаг вперед. Видимо, слишком настойчиво, потому что девушка вдруг невольно отступила.

Я взял ее за талию и привлек к себе.

Наши губы встретились. По рукам прошла едва заметная дрожь, меня трясло от возбуждения. Я продолжал покрывать ее лицо и шею страстными поцелуями, но она вдруг отстранилась.

— Что? Что-то не так? — хрипло спросил я.

— Нет, все так, — ее пальцы коснулись моей щеки и тут же соскользнули. Я смотрел в ее глаза и никак не мог понять, что сделал неправильно. — Просто я не хочу. Прости.

Я выдавил беззаботную улыбку, хотя, по-моему, получилась она какой-то выстраданной.

— Да ладно, не беда. Ложись спать, я дождусь пока Босого.

— Надеюсь, это не из-за того, что я сказала?

— Нет. Я не такой дурак, чтобы обижаться, уж поверь. Просто с этим стариканом у меня кое-какие дела, и перед отъездом мне надо их закончить.

Линда зарылась пальцами в мои волосы и чмокнула в щеку.

Когда она легла, я заботливо накрыл ее одеялом (честно говоря, одеяло я здесь никогда не использовал — колючая дрянь!) и вышел в гостиную дожидаться босого.

— Дастин! — послышался ее сонный голос.

— Чего?

— Твои уши. Кажется, они стали меньше.

Я ошарашенно коснулся пальцами головы. И правда — те стали совсем обычными, человеческими, будто вернули себе прежнее состояние. Вот тебе и последний подарок Дубца. Осталось только от шрамов избавиться — вот это будет настоящее чудо!

Я с облегчением застонал. Сраный Холхост, я, наконец, смогу остричь свою дрянную шевелюру!

Впрочем, этим я и занимался весь следующий час.

Вскипятил воду, вымыл хорошенько голову и наточил затупленную бритву Босого. Исправление моей рожи — как раз кстати. Того и гляди, завтра меня никто не узнает без девчачьих волосов-то.

Пока я обрезал лишние патлы и сбривал отросшую щетину, я думал. Блин, как бы избавиться от всех проблем и не загреметь в тюрягу? Надо что-то придумать… или кончать всех разом и чисто, что по идее невозможно.

Я хлебнул из фляги вина и еще раз понял, что алкоголь — самая великая вещь в мире. Ну, естественно, если его использовать с толком, а не напиваться до усрачки.

До меня доперло, что мне нужен был толчок. Цель, которая помогла бы мне все решить и не маяться самокопанием. Нечто, ради чего я бы мир вверх тормашками перевернул. Некая вещь, с помощью которой… Ай, ну да, вы уже все поняли.

Ага. И какая мысль пришла мне в голову? Естественно, самая дурацкая.

— Линда! Линда!

Чего-чего, а эту бабу я знал, как облупленную. Ну, если не насчет мыслей, то насчет привычек точно. Одной из них, кстати, был нормальный такой здоровый сон — если надо, хрен растолкаешь.

— Чего? — она даже не соизволила поднять голову, уткнувшись лицом в складки одеяла, подбитого под щеку.

— Линда, ты замуж за меня выйдешь?

— Да, да, обязательно.

Получив ответ, я со спокойной душой ушел в гостиную дальше составлять свой дьявольский план. Ясен перец, вышло как-то не по-людски — в конце концов, я ей даже выбора не дал, — зато стимул появился еще тот, и шестеренки в моей башке стали лениво пробуждаться, поскрипывая ржавчиной.

Ага. Я идиот. И заметьте: я это признаю и знаю!

Легче всего достать хозяина. Но тот всегда сидит в своей чертовой крепости и держит рядом Хромого, своего верного пса. Вышибала, конечно, — только прикрытие, на самом деле его дела гораздо более… темные. Ну, например, избавиться от лишнего человека — раз плюнуть! Не могу только понять, чем хозяин заслужил такую преданность от такого человека как Хромой.

А Вороны? Я не надеялся, что они от меня так просто отстанут. Если я им зачем-то понадобился, то они пойдут до конца.

Еще бы вернулся Босой. Где этот старый хрыч?

Хлопнула дверь. Я лениво поднял голову.

— Ты где ошивался, старик? Опять награбленное на черном рынке толкал?

Хитрая морда, испещренная сетью возрастных морщин, приобрела пунцовый оттенок, и тонкие розовые губы растянулись в улыбке. Я хмыкнул: его узкие глаза превратились от этого в маленькие щелочки, от чего Босой стал похож на моего кота — тот любил нагадить всем в тапки, а потом ходить с довольной миной.

Старикан разулся и сел у камина, грея руки над огнем. Он показал двумя пальцами на свои глаза, а потом ткнул указательным в сторону города.

— Следил?

Утвердительный кивок.

Ах, ну да! Я говорил, что Босой немой? Уж не знаю, почему, а за все время нашего с ним знакомства он не проронил ни слова. Говорить насчет этого он тоже отказывался.

— И чего выследил?

Босой снова указал на город, затем на глаза, а потом дернул головой в мою сторону.

— Они меня ищут?

— М-м-м.

Я вздохнул.

— Скажи мне лучше то, чего я не знаю… Ответь, куда ты дел свою долю? Интересно просто, ничего личного. Смотрю я на тебя, и гадаю: на кой черт тебе столько серебра?

Босой пожал плечами, смущенно улыбаясь.

— Ага. Не доверяй никому, так что ли? Морда хитромордая…

Пожав плечами, мой дружок по темным делишкам начал двигать пальцами, складывая их в замысловатые знаки. Эту фишку я просек еще в детстве. Моя старшая сестра (печально, но скончалась при родах три года назад) была глухонемой, и для роли любимого братца мне пришлось заучить назубок язык жестов. Кое-то я решил выучить первым:

— Иди на хрен. Давай медленнее, — последнее я сказал уже вслух: в конце концов, он не глухой.

— Тебя ищут все. Вороны и хозяин. Дороги перекрыты. Как избавишься?

— Чего?

— Избавишься от них. Они знают друг о друге. Если убьешь одного, другие затаятся.

Я почесал зудящий подбородок, судорожно перебирая варианты.

— Помнишь битву при Урихе?

Он сложил брови домиком, примеряя вопросительную мину.

— А, ну да, откуда тебе знать, ты ж здесь всю жизнь провел. Старина, это была настоящая бойня! Ну, может, и в небольших масштабах, зато живописная невероятно.

— Что случилось?

Махнув рукой, я продолжил:

— Тысяча Волков против восьми тысяч имперцев на подступах к городу Урихе. Волки оттеснили наших к городу, началась осада. Генерал Урихе окопался в своем замке и окружил себя сотней лучших воинов империи — о своей заднице заботился. Запасов хватало на год вперед, крепость — высший сорт, стены и ворота не пробьет и лучшая пушка мира.

— Волки победили, — заключил Босой. — Как?

— Сделали подкоп под фундамент крепости. Все они бы туда не залезли, только небольшой отряд из пяти-шести человек не вызвал бы подозрений. Ага. Полдюжины против сотни. Они справились. Очень просто, — я щелкнул пальцами. — Подожгли несколько складов с порохом по всему городу, наделали шума. Диверсия. Если бы генерал не был так уверен в себе и своей безопасности, он бы не допустил такой глупой ошибки… Когда народ всполошился, часть проникла в замок и чикнула генерала, а другая подорвала ворота.

— Помню эту историю. Они все погибли. Одних завалило обломками, других казнили.

— Угу. Вот только у нас тут не Урихе, да и наших врагов охраняет вовсе не лучшая сотня. Так мы покончим с Воронами.

— А хозяин?

— Бомбанем несколько домов, таверны всех не вместят. Когда разберусь с Воронами, пройду вместе с толпой вниз к Навье и доберусь до хозяина — тот никогда не упустит такой возможности обогатиться, а меня щас не узнать. Как два пальца обосрать, короче. Помоги мне только перетаскать порох из склада на Граничной дальше по городу.

Босой нахмурился. Подумав пару секунд, он ответил:

— Ты безумец. Люди умрут. Если рванет.

— Всегда приходится чем-то жертвовать. Ну, помрет кое-кто… А может и не помрет. Хрен знает, что выйдет.

Старикан улыбнулся и погрозил мне скрюченным пальчиком.

— Ладно, к делу. Сейчас только, черкану записочку Линде, чтобы не беспокоилась, когда бухнет, и не смоталась без меня.

Я подхватил плащ, напялил шляпу и усмехнулся:

— А я, между прочим, женюсь, ты знал? Не знал? Ну так вот знай!

Вы даже не представляете, как легко попасть на склад с оружием, когда никакого оружия-то и нет в общем. Ну, как нет, сабельки там, мечики… И все. Пороховой склад использовался воронами как место встречи, и ошивались они там обычно ночью. Солдаты, ясен пень, это знали и предпочитали туда не соваться.

Когда мы доперли до города, солнце уже поднималось над горизонтом. Птички пели, бла-бла-бла — и прочая подобная муть с лазурным небом и другой накатанной дребеденью.

— Дай мне свой меч, — ткнул меня в бок Босой.

— Это не меч, а баселард, старикан. И на кой он тебе черт? Ты же не умеешь фехтовать.

— Зато умею защищаться. Резать глотки со спины не сложно.

— Ладно, держи, — я передал ему клинок. — Забирай навсегда, он мне никогда не нравился. В открытую я бьюсь все равно плохо.

А охрана вся же была. Семь человек сидели у входа в пороховой склад и резались за небольшим деревянным столом в дурака на щелбаны. Мы бы могли проникнуть внутрь любым другим способом (черт, да их десятки!), вот только вытащить тяжелые бочки, наполненные доверху порохом, не так-то просто.

— Убьем?

— Именно.

Вы можете думать, что убить человека в городе невероятно трудно — особенно семерых. А вот нихрена! Если застать их врасплох. Вокруг не такие уж толпы народа, да и закон тут чисто для виду стоит, так что прошло все более-менее тихо.

Перетащив их тела в укромное место, мы с Босым достали большую телегу с лошадьми, нагрузили бочонки с порохом и раздобыли план канализации у нашего общего друга.

Дальше дело шло за малым: расставить бочки у основных несущих колонн, несколько положить в особо «важных» местах, чтобы при взрыве все дерьмо поднялось вверх, и подобрать длину фитилей.

В общем, когда бахнуло, то бахнуло знатно. Вообще удивительно, что у нас такое получилось — сам-то я рассчитывал на неудачу, план ведь был дурацкий.

В чем заключался мой план «В» («Б» мы пропускаем, так как тот уж точно провальный)? А вот этого я вам уже не скажу. Никогда я не был хитроумным, зато в розыгрышах кой-когда толк знал.

* * *

Они стояли прямо передо мной. Испуганные, ошарашенные.

Люди бежали. От них смердело страхом, и лица искажались гримасой животного ужаса. Как удивительно! Когда ничто не угрожает нашим жизням, мы верим во всякую чепуху. Но настоящее лицо человечества проявляется лишь в кошмаре.

Я помог маленькой грязной девочке подняться. Ее едва не растоптали.

Босой тронул меня за плечо.

— Еще не передумал?

— Я похож на идиота? Уже поздно что-либо менять, осталось заканчивать начатое.

Мы пробивались вперед сквозь невероятный поток народа, бегущего прочь от главной площади города, где обычно ошивалась такая знать, как Вороны. Значит, все вышло. Вот только скоро все устаканится, так что надо торопиться.

— Как мы их теперь найдем?

— Понадеемся на случай, естественно, — я толкнул женщину, которая едва не сбила меня с ног. — А если честно, просто будем следовать вон тому шпилю церкви. Как мне признались доверенные источники, сегодня у них служение. По-любому наткнемся.

Угу. Я был прав. Черт, сегодня мне просто невероятно везет!

Группка головорезов клином пробивалась в нашу сторону. Где-то меж их голов в темных шлемах мелькали рожи трех братьев, от которых исходил такой поток благого мата, что даже у меня уши в трубочку свернулись. И это я слышал даже сквозь такой гул и головокружение, возникшее от запаха застоявшегося дерьма и мочи, хлынувших наружу как после пяти литров бодяжного пива.

— Отвлечешь этих рукожопых уродов? — крикнул я в ухо Босому.

Старикан расплылся в своей жуткой жабьей ухмылке, и на секунду мне стало даже страшно — каких же психов земля носит! Выудив из карманов два маленьких ядра, он поджог кусочками кремня фитили и скрылся в толпе.

Я отошел чуть подальше. Через несколько секунд прямо перед носом конвоя разразилось пламя, перекинувшееся вмиг на их доспехи и плащи.

Мысленно я поблагодарил Босого и напомнил себе никогда не вставать у него на пути.

Солдаты запаниковали. Они пытались сбить с себя пламя, кинулись на землю и стали кататься по ней, истошно визжа от боли. Вокруг них образовалось пустое пространство: никто не хотел подходить к голодному пламени.

Я двинулся вперед, вынимая из ножен стилеты.

Никто даже не пытался им помочь. Их уцелевшие собратья отступили назад и просто смотрели, как товарищей пожирает огонь. Я вспомнил пожар в поместье. Вздрогнул, отгоняя воспоминания.

Босой умудрился закинуть вторую в самый центр, где ошивались в непонятках три брата-акробата, и одного из них — того здорового, который своей рожей всех куриц пугал — тут же зацепило. Ну, этого можно вычеркнуть из списка.

Я подошел ближе.

Путь мне попытался преградить солдат. Упал, так и не сказав ни слова. Действительно, скажешь тут что-то, когда в башке торчит приличный клинок.

Я перешел на бег.

Оттолкнул еще одного стражника, увернулся от удара пикой и влетел в поредевший строй конвоя, нанося короткие и точные удары — со стилетами особо не повоюешь.

Минус двое.

Братья оставили свои попытки помочь третьему и только заметили меня. Они переглянулись, о чем-то перешептываясь, и приказали меня схватить.

Я оглянулся в поисках Босого, но старикана уже след простыл. Пришлось справляться самому.

Я отступил.

Еще одного удалось уложить метательным ножом. Остался один, не включая тех, кто корчился в агонии на земле, отдавшись в волю пламени.

Сволочь тащила на спине молот.

Солдат молниеносно сделал выпад, нанося удар с плеча, и я едва успел отпрыгнуть в сторону.

Не сбавляя скорости, он провернул кисть и продолжил удар по диагонали снизу-вверх, и на этот раз самый краешек молота цапнул меня за плечо.

Левую руку охватило пламя. Я не мог ее сломать. Но было больно.

Вскрикнув, я развернулся и ринулся вперед.

Метнув нож целой рукой, я резко остановился и скакнул влево.

Как и ожидалось, солдат легко отбил клинок, но слишком сильно отвел руки вправо, открывая голову — для тяжелого молота не лучший выбор.

Я оттолкнулся ногами от земли и прыгнул вперед.

Самодовольству моему не было предела, когда лезвие стилета мягко скользнуло меж разрезов шлема и вошло в глазницу. Я повалил здоровяка на лопатки.

Я поднял голову.

— Черт!

Эти двое уже смотались, пока я тут валял баклуши с этими идиотами. Все боги мира, на что же я такой дурак? Все у меня через жопу…

Есть!

Я схватил с земли маленький круглый щит, упавший у одного из калек, и бросился в погоню, одновременно прокручивая варианты, куда мог деться третий.

— Идите на хрен! Прочь!

Я принялся расталкивать визжащую как стадо свиней толпу, которая упорна не хотела дать мне пройти вперед.

Одному мужику я отвесил тумака. Толстую бабу, преградившую путь и обрызгавшую меня рвотой, вырубил ударом щита и пробежался по ее пузу, работая локтями как сумасшедший.

Мы выбежали на перекресток.

Ворон свернул налево, и я мысленно усмехнулся: он сам себя загнал в тупик.

По лестнице, приставленной к большой новостройке, я взлетел наверх и двинулся дальше по крышам.

Сапоги предательски соскальзывали с черепицы.

Я уже видел его шевелюру, мелькающую среди редеющей толпы, начавшей понемногу успокаиваться. Догадались-таки, что это до них не война дошла.

Я перепрыгнул на крышу сарая. Хлопнулся на зад, стремительно скатываясь вниз.

Когда ноги коснулись мостовой, резко махнул щитом, сбивая с ног очередное «препятствие» в виде щуплого мужичка, и решил свернуть на Межкварталье, где находилась одна из лучших таверн города. Несомненно, бежал он туда.

Я ускорился.

Взлетев на помост, где устанавливали обычно виселицу, я размахнулся и пустил легкий диск щита в полет, примерившись к ветру.

Хрясь!

Ворон рухнул рожей прямо на камни и прикатился так еще метра три. К черному ходу шел, ублюдок, на этом и попался. Неужели они действительно такие тупые, или просто я много умный?

Я схватил его за волосы. Он застонал.

— Жив еще, гаденыш.

Понимаю, называть так взрослых неприлично, но я уже достаточно натерпелся.

— Расслабились вы, други, разжирели. Вот и сдохли.

Спрашивать, где третий, не имело смысла: все они до ужаса предсказуемы.

Перерезав ему горло от уха до уха, я пошарил по карманам мертвеца. Прихватил, конечно, немного золотишка — оно-то никогда не лишнее — и отыскал то, что мне было нужно. Напоследок плюнув ему в харю, я оттащил его в сторону и прикрыл каким-то куском обугленной ткани.

Я подошел к таверне. Натянув потуже шляпу, чтобы прикрыть лицо, постучал в заднюю дверь. Окошко открылось, из нее высунулась чья-та толстая волосатая лапа.

Вздохнув, я положил на протянутую ладонь большую золотую монету с отличительным знаком вороновых приближенных, и дверь отворилась. Вышибала с подозрением оглядел меня с ног до головы, но впустить впустил.

Как я и ожидал, народу тут было просто уйма. Меня бы не пустили, если бы я не предъявил пропуск.

— Где он? — навскидку задал я вопрос вышибале.

— Наверху. Вторая дверь слева.

Я едва сдержал смех.

Конечно, если бы мой план разрабатывал отец, все бы прошло гладко и с железной логикой. Знаний тактики я, к сожалению, от него перенять забыл, зато любил повеселиться. Особенно сейчас, когда раж охоты доставлял такое удовольствие.

Я медленно поднялся по лестнице.

Остался только один — от этого засранца меня дрожь пробирала по коже. Я с упоением представлял, как режу ему глотку, и руки задрожали от возбуждения.

Я сглотнул. Со мной определенно творится что-то не то.

Стучать в дверь я не стал — в конце концов, я ж никакой не гость, а потенциальный убийца.

Сунув тонкое лезвие стилета меж замком и дверью, я толкнул последнюю плечом.

Та предательски заскрипела, и я едва успел отскочить в сторону, прежде чем тяжелый арбалетный болт застрял бы в моей груди.

— Прыткий пацан, — прошипел выживший. — Где мои братья?

— Мертвы, раз я здесь, — пожал я плечами. — И прежде чем ты сдохнешь, я хочу знать, на кой хер я вам понадобился.

Его смуглое мальчишеское лицо исказилось в непонятной гримасе — это он радовался или страдал? А рожа действительно как у подростка, Холхост его дери…

— Я обязан тебе это говорить?

— По сюжету да, а вот по идее — не знаю, тебе решать.

Тренькнула тетива еще одного арбалета. К счастью, жаждущее и дальше жить тело среагировало раньше, чем я почуял угрозу, и резко провернулось на каблуке, взмахивая полами плаща — в них застрял маленький ядовитый дротик.

— Ты его что, в задницу себе спрятал?

Прежде чем второй (двухзарядная, падла) прилетел мне в голову, я метнул нож, и клинок глубоко погрузился в его правое плечо.

Засранец вскрикнул и хлопнулся задницей на пол.

Я подошел к нему и приставил стилет к горлу. Его лицо горело. Одна рука была повреждена огнем, и правый глаз заплыл, едва ли различая меня в полумраке.

— Можешь хоть весь день орать, здесь все равно кавардак. Не люблю я пытать, но мне нравится это делать.

— К-ха!.. И это все ради нас троих? Не слишком ли ты перестарался, пацан? Мы итак жили в страхе близости войны, а теперь на улицах будет царить настоящий хаос — без нас.

Я фыркнул.

— Плевать. Без вас стражу с дорог снимут, и я отсюда свалю. Хватит болтать, колись уже.

— Ладно. За твою голову назначена нехилая награда. Знают только избранные.

— Ага, — я поджал губы. — И вы с хозяином одни из них. Прекрасно. Кто назначил-то?

— Без понятия. Мы думали, ты знаешь, кто здесь еще действует, поэтому и хотели изловить. Продать, конечно, — позже. Сначала дело, — наши взгляды встретились. На миг мне показалось, что я сейчас сдохну. — Демонам не место в этом мире, паренек, мы для них как игрушки.

Не знаю, к чему были эти его слова.

— Ясно. Снова бред сумасшедшего.

Кому я еще понадобился? Волкам? Им-то я чем опасен? Ох, черти драные…

Я с наслаждением всадил ему в нижнюю челюсть свой стилет, наблюдая, как жизнь уходит из его стекленеющих глаз. Понимаю, кто только про это не говорил, но момент между жизнью и смертью действительно неподражаем.

И еще я почувствовал на секунду жуткий голод, как чувствовал его и прежде, и в своем недавнем видении. На этот раз он исчез почти сразу, когда ворона сдохла.

Одной проблемой меньше.

Затолкав труп под кровать, я вышел из комнаты и спустился вниз.

— Среди наших есть раненые? — хозяин этой таверны меня не знал, но вышибала определенно предоставил ему мой пропуск.

— Да, — в отличие от нашего ему было лет тридцать от силы. Симпатичный мужичок, только дерганный немного. — Двое прибыли только что с ожогами, троих затоптали, еще с десяток с мелкими увечьями.

— Отлично. Погрузите обморочных в фургон и везите в таверну у реки.

— На кой черт?

— Не ты тут вопросы задаешь. Приказ сверху, — я ткнул пальцем в потолок. — Тебе щедро заплатят, да и место освободится. Припряги своего здоровяка. Передайте тамошнему хозяину, что и его услуги тоже будут оценены по достоинству.

На что я надеялся? Не знаю. Я просто продолжал играть с удачей и судьбой, потакая своим желаниям. О Линде я забыл еще с тех пор, когда мы грузили порох в телегу.

Приказ они выполнили оперативно — небось тоже не хотели больше слушать стоны этих ублюдков и кормить их с ложечки.

Когда больных погрузили в закрытый фургон и накрыли тряпицей (ежели кто сдохнет), я забрался в кучу смердящих туш и положил на лицо шляпу. Оставалось только скрестить на животе ручки и ждать, пока меня допрут до места назначения.

Нет, вы не подумайте. Я насилие не люблю, оно у меня само получается.

Пока мы всей толпой тряслись в этой развалюхе, я нашел время подумать и возмутиться: эка складно у меня все получается! Какого хрена? Разве этот мой чудовищно идиотский план не должен был с треском провалиться? Он ведь строился только на дурацкой удаче — в которую я хоть убей не верю — и моем личном сумасшествии, вызванном моим беспокойством о будущей жизни вместе с Линдой.

Ох, а еще этот сраный голод. Он не мучил меня уже довольно долго, зато при эдаком кратком его появлении пробудилась такая буря эмоций, что задохнуться можно.

Спустя некоторое время мы, наконец, остановились у заднего входа, что намного облегчило мне задачу. В конце концов, у главной двери повозкам останавливаться было запрещено, чтобы не загораживать проход.

Я слышал, как громко хлопнула дверь. Тяжелые шаги с деревянным стуком обозначили приход Хромого, а следом вывалился и сам хозяин, матеря своим голоском весь свет земной.

Из-за своего местоположения я не слышал, о чем они там болтали, но тон хозяина, сначала бывший яростным и обозленным, постепенно сошел на нечто вроде скромного смирения с обещанной денежной суммой.

Хромому приказали помочь здоровяку перетащить тела.

— Здрасьте, — ухмыльнулся я, когда с нас стянули тряпицу.

Видели бы вы его рожу — вот это умора! Впрочем, особо церемониться я не стал и попросту перерезал ему глотку острием стилета. Вот так вот, раз-два — и человека нет. Картинность сей картины и ее неожиданный для Хромого исход просто зашкаливали.

Пока никто другой его не заметил, я скользнул на землю и с кряхтением затолкал этого толстяка в фургон, прикрыв окровавленный труп тряпицей.

Кто-то из раненных хотел вякнуть — получил по зубам, заткнулся.

— Ты? — вышибала из Межкварталья удивился.

— Я. Не позовешь хозяина? Перетереть надо кое о чем. Касательно платы. А сам, пока мы тут болтаем, можешь выпить — все за мой счет.

— Лады.

Ну, вот как-то так…

Когда припер хозяин, то его шея тут же наткнулась на лезвие моего стилета.

— Привет, хозяин, блудный сын вернулся. Не-не! Не дергайся, я не собираюсь тебя убивать, — выглядел он воистину жалким. — Если, конечно, ответишь на мои вопросы.

— Скажи мне, друг, ты хотел получить плату за мою голову или отомстить за то, что я забрал у тебя Линду?

Хозяин сглотнул. Трусливый тип.

— Ясно. И то, и другое, я прав?

— Да.

— Почему не сдал раньше?

— Я… узнал только недавно.

— Угу. Так бы давно опоил меня снотворным и отправил в долгий путь, не так ли? — я фыркнул. — Ты знаешь, кто за мной охотится?

— Нет. Знаю только, что дают очень много — за такие деньги не грех и таверну продать со всем персоналом, — он фыркнул. — Видимо, тот, кому ты нужен, от тебя так просто не отстанет. Надеешься сбежать?

— Ага. Он там, а я здесь. Как-нибудь убегу подальше. А вот с вами мне надо покончить здесь и сейчас, чтобы вы не наступали мне на пятки. На этом все, придурок. Добегался.

Это было мое последнее убийство на этот день. Похоже, слишком-то я разошелся и забыл предупреждение Дубца.

В город я больше заходить не решился. Если Босой и выжил, то давно выбрался из этого галдящего муравейника — он парень смышленый, сам разберется.

Мыться пришлось в холодной речке. Кровь, к счастью, не успела пристать к одежде и с некоторыми усилиями отмылась, а вот с грязью и дырками дело обстояло хуже — придется покупать новый плащ. Ну, хорошо хоть не шляпу: она уже как-то приелась.

— Черт!

Я застыл перед дверью, ощупывая плащ. Оба стилета были при мне, а вот метательные ножи я посеял. Разве не полный идиотизм?

Сняв шляпу, я вошел внутрь.

Пахло просто прекрасно. Кто-то готовил мясные пироги, и при том, что мучное я не любил, с голодухи слюнки все-таки потекли. Ясен перец, Босой готовить не умел, так что оставался только один кандидат на роль повара. Линду я в этой шкуре еще не знал.

Кухни у старикана тоже не было, только небольшой столик у стенки. Сейчас там сидел мой дружок, с немыслимой скоростью поглощающий румяные пирожки и запивающий все это дивным количеством ворованного вина.

Заметив меня, он вытер руки о рубаху и спросил:

— Как все прошло?

— Прилично. Идиотизм, конечно, но сработано на славу.

— Это ты.

Я пожал плечами.

Подтянув стул, я уселся рядом с ним и первым делом опробовал еду. Не буду врать, восхваляя старания своей будущей женушки, но кроме прекрасного запаха пироги имели вполне себе приемлемый вкус. Ну, по крайней мере, обычный голод утолить я смог.

— Стряпает она не так уж и скверно, — оценил старикан. — Уж получше моей покойной жены.

— Твоя покойная жена, Босой, умудрилась своей мешаниной травануть старейшину, и сама слегла вместе с ним. По мне так не лучшее сравнение.

Тот хихикнул, откидываясь на спинку стула.

— А где она?

— Красит волосы. Я посоветовал.

Я хмыкнул. Предусмотрительности ему не занимать.

— Ну, пока ее нет, можно разделить и наш хилый заработок, — я выложил несколько кошелей и высыпал монеты на стол. Разноцветные кругляшки со звоном сложились в горку. — Мне две трети, тебе — одну. Идет?

Старикан покачал головой.

— Половину. Я потратил свой последний огонь.

Я задумчиво почесал подбородок.

— Уговорил, негодник! Учти: это я такой добрый, потому что не сегодня-завтра свалю отсюда к чертям собачьим, так что бери свое и припрячь, пока я не передумал.

Скрипнула дверь. Я обернулся.

— Привет, — Линда вошла, с недовольной миной почесывая затылок. Ее длинные мокрые волосы налипли на лицо, из-за чего она сейчас напоминала утопленницу из детских страшилок. — Голова чешется от этой дурацкой краски, — пояснила она.

Я поднялся со стула. Вытерев пальцы о штаны, я подошел ближе и прищурился.

— Нравится? — она улыбнулась. — Босой обещал, что будет каштановый, а получился какой-то темно-рыжий.

— Ага.

Линда обвила руками мою шею и чмокнула в щеку.

— Твоя новая прическа тебе очень идет. Ты в городе был? Что там творится?

— Кавардак там творится, — ответил я. — Какие-то деятели умудрились подорвать канализацию. Ничего серьезного, вот только дерьмом вонять будет еще долго.

— Ясно, — она отстранилась. Ее лицо вдруг приобрело яркий пунцовый оттенок. Линда смутилась, опустив взгляд. — А еще я хотела спросить про вчерашнее. Ты… говорил правду?

— Естественно. И предложение еще в силе.

— Ну, значит, я согласна.

Потупившись, она придвинулась к столу и предложила заварить чаю. Мы с Босым тут же отказались, предпочитая немного похмелиться.

Если честно, совсем не такой реакции я ожидал. Я думал, будет или счастье-радость-все-дела, или печаль-беда-отказ, а получилось нечто вроде «ясно-спасибо-я-поняла». Она приняла это легко и вела себя так, будто ничего значимого не случилось. Или она все-таки хотела отказать?

Я тряхнул головой. Слишком уж я паранойю.

Когда мы все закончили с едой, я вышел на пару минут во двор и притаранил в дом маленький красный сверток, который достался мне в наследство от Дубца.

— Итак, господа, приступим к последнему делу. Не хочу омрачать наш медовый месяц, дорогая, но думаю, лучше от вас ничего не скрывать, — я развернул тряпицу. — За мной вот уже больше полугода охотится одна тварь, и теперь я твердо намерен от нее избавиться. Я не могу рассчитывать на вашу помощь, так как все средства уже перепробовал в прошлый раз, но прошу понять, отпустить и не лезть, когда все начнется: только зря покалечитесь, а то и еще хуже. Договорились?

Босой скорчил рожицу. Линда со всей серьезностью кивнула — она понимала, что это мое дело, и я должен его закончить. Как же хорошо, когда все друг друга любят и уважают. И главное никаких соплей.

— У тебя есть план? — спросил Босой.

— Нет.

— Как ты тогда его победишь? — нахмурилась моя будущая женушка.

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Зачем тебе тогда эта тряпка?

Ну вот, снова вопросы. Я, кстати, говорил, как они меня иногда раздражают?

— С помощью нее я призову эту тварь. Она меня ищет, так найдет еще быстрее и прискачет как лисица в полный курятник. Все, больше ничего не знаю, так что давайте закругляться и пойдем по своим делам, — я улыбнулся, — или напьемся. Никогда не поздно отметить побег от прошлой жизни и… кое-что еще, — решил я не давить.

Идея оказалась удачной. Это я про выпивку, конечно.

Люди безумны в своих желаниях, и я никак не перестаю этому удивляться. Стоит им чего-то захотеть всем сердцем, и эта навязчивая вещица будет вертеться у них в голове и в конце концов завладеет разумом. Моим безумием стал голод.

Даже когда голову вскружил алкоголь, этот древоточец никак не хотел оставлять мою душу. Мне было страшно. И одновременно с этим я мечтал вновь ощутить тот божественный экстаз, который наступал в тот краткий миг, когда мой голод утолялся.

Что-то грохнулось. Ага, это Босой свалился лицом в вяленую рыбу, которую мы стащили на другом краю деревни.

— Что-то мне плохо, — Линда поморщилась, потирая костяшками пальцев покрасневшие глаза. Она попыталась подняться, и ее ноги тут же подкосились. — Ой!

Я едва успел ее подхватить и прижал к себе. Стул жалобно скрипнул. Что-то мне подсказывало, что еще чуть-чуть, и мы рухнем на пол.

Наши глаза встретились. Линда придвинулась чуть ближе. На меня дохнуло вином.

Сердце затрепетало. Ладони — да что за черт! — предательски стали потеть и дрожать, как будто я сейчас находился не с любимой женщиной, а лежал где-нибудь в канаве с приличной горячкой.

Я подался вперед, чтобы ее поцеловать, но Линда в последний миг отстранилась.

Ее губы растянулись в лукавой улыбке.

Я сглотнул. Попробовал еще раз, и снова девушка продолжала меня дразнить, ускользая в ту секунду, когда наши губы почти встречались вместе.

— Ты издеваешься?

— Конечно, — с невинным видом заявила она.

Линда поднялась с моих колен и прошла в спальню, соблазнительно виляя бедрами. Я застыл, не зная, что делать дальше.

— Ты идешь или нет?

— Я? А, да! Конечно…

Выдохнув, я постарался унять дрожь.

Я поднялся со стула и пошел следом за ней. Великий Холхост! В сиянии луны она выглядела еще прекраснее, чем днем.

— Обещай, что вернешься, — шепнула она мне на ухо, встав на цыпочки. — Не может быть такого, что ты так старался меня заполучить, чтобы потом бросить. Я никогда тебя ни о чем не спрашивала, Дастин, не просила. А теперь прошу: обещай.

— Нет. По мне так глупо давать обещания, если не можешь их сдержать.

— Мог бы хотя бы подыграть, — она прижалась ко мне.

Я вздохнул.

— Зачем? Нет в этом смысла. Я не из таких. Не люблю обнадеживать.

Поцелуй вышел… соленым. Знаете, целовать девушку, когда она плачет, весьма печально. И неприятно. Но последнее можно опустить, так как следующие четыре часа вышли просто восхитительными.

И не буду я ничего описывать, извращенцы!

— Что будет, если ты не вернешься? — шепотом спросила Линда, когда мы лежали рядом.

— Ничего не будет, — хмыкнул я. — Получается, этот раз у нас окажется первым и последним. Ха! Я вот лежу и думаю: а ведь мы могли делать это еще давно. Надо было только… Ох, ну я и дурак.

Я прижал ее к себе и чмокнул в лоб. Казалось, на Линду это впечатление не произвело. Она еще продолжала беспокоиться, и морщинки испещрили ее лоб.

— Не беспокойся ты так, я изворотливый. Что случилось?

— Да так, — она тряхнула головой, отгоняя плохие мысли. Девушка подняла голову и взглянула мне в глаза, пытаясь изобразить беззаботную улыбку. — Просто не могу поверить, что заниматься любовью по своей воле так прекрасно.

Она опустила голову на мою грудь.

— И да, ты дурак. Мог бы признаться мне во всем раньше.

По ее телу вдруг прошел спазм. Она прикрыла рот ладонью и закашлялась. Когда приступ прошел, Линда села, вытерла руку платком и отвернулась к стене.

Я обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Вот увидишь, все наладится. Я сам жил у моря какое-то время — погода там просто отличная. И дед мой там жил. Старикан только в прошлом году умер, как столетие справили.

Ага. Ее это мало успокоило.

— А если я коньки отброшу, так поезжай одна. Или Босого вон прихвати — он старикан мутный, зато друг верный. Возьмешь мои деньги, и…

— Нет, хватит, — рассерженно прервала меня она. — Скажи лучше, на кой черт ты ей сдался.

— А хрен его знает.

— Ну да, — как-то она мне не очень поверила. — Ну раз так, раз он сам за тобой охотится, то почему не пришел раньше?

— Треклятая Райна! Не знаю я. Дубец сказал, что у меня вроде как иммунитет ко всяким штучкам с запахом и прочей хренью, а эта тряпка ненадолго его снимет. Тварь примчится, и мы сразимся. Или сдохнет она, или сдохну я. Довольна?

— Нет.

Я фыркнул.

— Вечно ты чем-то недовольна.

— Ах так?

— Да, так!

— Пошел ты!

В общем, как-то так и прошла наша первая ночь, после которой последовала и первая настоящая ссора. И кто тут говорил о семейной идиллии? Ладно, не важно. Спали-то мы все равно вместе.

* * *

Я оставил их перед рассветом.

Просыпаться после такой ночи было тяжко, но дело требовало свое. Босой все еще отсыпался по уши в рыбе, и от его храпа дрожал даже стол, а Линда, стоило мне подняться с постели, мигом заняла свое и устроилась посреди кровати, раскинувшись на ней в позе морской звезды.

Допив остатки вина, я сунул в карман тряпицу, закрепил на предплечьях стилеты и потопал в лес с тяжелой душой. Все или ничего — вот это мне нравится!

— Тьма и ночь — разные вещи, шкодник, — как-то говаривал мне на днях Дубец. — Мы с тобой создания ночи. Разве мы не чувствуем себя лучше, когда на мир опускается мрак? А Истинная Тьма — нечто совсем другое. Для нее есть лишь два коротких мгновения: миг перед рассветом и миг до заката. Ее удел — лед и смерть. Не советую тебе встречаться с ее детьми в это время. Ладно, что-то я заболтался… Тащи пиво, идиот!

Я расстелил полотнище перед собой и сел на корточки. Дубец мало распространялся насчет моих теперешних сил, да и не считал он их моими вовсе. Больше времени он уделял ритуалу, будто пытаясь как можно быстрее избавиться и от жизни, и от собственной ноши — мне-то она вовсе не казалась тяжкой.

Он сказал, что я сам все пойму, когда придет время. Ага. Был бы он сейчас жив, я б его придушил за такие слова. На кой хер нужен этот мистицизм и бесконечное увиливание? Будь моя воля, я бы все завернул в один дерьмовый рулет и засунул в задницу Райне.

Пролилась кровь — моя кровь. Горячие капли обагрили замысловатые узоры ткани, и алое пятно расползлось по ней, становясь величиной со шляпку мухомора.

Ткань зашипела. В местах, где ее касалась кровь, она бугрилась. Когда же нарыв доходил до точки кипения, в нем появлялись маленькие дырочки, и в воздух выплескивалась очередная порция зеленого яда.

Воняло… дерьмом. Ага. А чем еще может вонять гной и какая-то коричневая вязкая дрянь? О, жижка потекла…

— Треклятые Сады! — я зажал нос пальцами.

Богохульство было в моей крови. Из нас троих только отец более-менее почитал Высокую Тройку (так называли всех главных богов кроме Черного Холхоста, ставшего среди своих святых родственничков кем-то вроде отщепенца), а мать никогда не считала их всемогущими и видела в них только один большой обман.

— Если они и наши боги, — говорила она, — то до нас им нет никакого дела. Мне больше нравится думать, что их просто не существует.

Но она ошибалась. Я это знал.

Ткань постепенно полностью покрылась следами гниения. Зеленое облако яда медленно поднялось вверх и застыло напротив моего лица, распространяя все большую вонь вокруг себя.

— Чтоб тебя черти съели в Стране Кошмаров, старый жирный тролль, — прошипел я сквозь зубы, напутствуя усопшего друга.

Я вдохнул яд.

Тот мгновенно заполнил легкие. Я зажмурился, приготовившись к боли, но та не наступала. Продержав эту дрянь внутри положенное время, я резко выдохнул, и теперь облачко приняло странноватый фиолетовый оттенок.

Голова закружилась как после дозы Эрина.

Вспыхнул рассвет. Золотые лучи восходящего солнца дотянулись до меня и опалили лицо. Ругнувшись, я поправил шляпу и поднялся с земли.

Кое-кто говорит, что создания Тьмы могут передвигаться с необычайной скоростью. Но я считаю, что они могут попросту оказываться в нужном месте в нужное время.

С характерным звуком раскрылись кожаные крылья.

Тяжелая туша размером с высокого мужчину взметнулась в небо и камнем полетела вниз подобно ястребу, опускающемуся в одном смертельном прыжке на добычу. Я даже не успел увернуться.

Когти располосовали мой плащ, едва не задев лицо, и до крови расцарапали грудь: все же в последний миг мне повезло.

Я отлетел на пару метров назад.

Рухнув на спину, я попробовал подняться, но тело сковала волна нестерпимой боли. Я вскрикнул и хлопнулся назад, пытаясь откашляться.

Перед глазами полыхало небо. Оно еще не избавилось от сумрака ночи, и только едва проглядывающаяся краснота на востоке и тоненькие желтые лучики света говорили о том, что мир пробуждается.

Ага. А я тут подыхаю по собственной глупости. Бред укуренного наркомана…

— Последний шанс, Дастин, повернуть обратно и вернуться ко мне.

— Заткнись уже, сука! — прошипел я голосу в голове и перевернулся на живот.

Немертвый напал снова. На этот раз я был готов.

Я метнулся в сторону и вскочил на ноги. Когда крылатая тварь схватила когтями воздух, я играючи вынул из ножен свои стилеты и два раза ударил.

На оголенном теле монстра, обтянутом мертвенно-бледной серой кожей, под которой бугрились мышцы, прямо напротив сердца проступили две глубокие борозды. Но крови не появилось и не появиться — это я знал по собственному опыту.

— Что бы ты ни было, работай сейчас! — в отчаянии закричал я и бросился в драку.

Наседать на такого со стилетами — гиблое дело. Поэтому я ограничился лишь скользящими движениями, оставляя на нем почти бесполезные росчерки холодной стали — они не причиняли ему никакого вреда.

Все происходило в абсолютном молчании. Немертвый даже не рычал, только открывал и закрывал свою ужасную клыкастую пасть с раздвоенной нижней челюстью.

И у него, в отличие от меня, силы не кончались.

Я выдохся, да, а подарок Дубца все еще не проявлял себя. Что я сделал не так? Может, я слишком понадеялся на старого лешего?

Черт! И как же с ним управиться? Даже огонь бессилен перед каменной плотью — это я уже неоднократно проверял, спасаясь от полыхающего каравана.

Внезапно огромные кожистые крылья раскрылись на всю длину, ввергая меня во мрак.

От неожиданности я замешкался, и Немертвый одним быстрым кошачьим прыжком навалился на меня, впиваясь когтями в плечи. Он зашипел, и его клыки вцепились в мою глотку.

Он разорвал бы мне горло, если бы какая-то черная ворона, невесть как оказавшаяся в этих краях, не сорвалась с ветки ближайшего дерева и обрушилась на Немертвого, пытаясь выклевать тому глаза.

— Очнись, дурень! — каркнула ворона и скрылась в лесу.

Времени думать о галлюцинациях не было.

Немертвый, прикрывая пораженный правый глаз своей лапищей, на секунду отстранился прочь, слезая с беззащитного меня.

На губах пузырилась кровь. Мне стало страшно.

В тот же миг произошло нечто странное. Земля с небом словно поменялись местами, и мой желудок протестующе подскочил к горлу. Мир кружился. Облака стремительно приближались. В следующий миг грудную клетку придавило луной. Разум затуманился.

Я поднялся на ноги и воззрился на Немертвого сверху вниз — сейчас он почему-то казался мне на удивление маленьким.

Тварь раскинула крылья и зашипела, но я даже не дрогнул. В моей душе созрела мрачная решимость покончить с этим здесь и сейчас.

— Ты знаешь, кто я, Дастин? — паниковал голос — был ли и он всего лишь иллюзией, порождением моего собственного разума? — Я — это мир, я — это Тьма! Тебе все равно не убежать от меня. Сколько бы ты ни прятался в лучах своего солнца, а тьма приходит всегда. Сколько бы ты ни бежал, Тьма везде.

— Закончила? Тогда я продолжу, — безразлично дернул я плечом.

Потоки силы пронеслись по моим конечностям. Было больно. Но вместе с болью приходило необъяснимое наслаждение, и я задрожал в экстазе.

Казалось, Немертвого трясет еще сильнее.

Я видел, каких титанических усилий ему стоило подняться передо мной на колени. Крылья его дрожали от напряжения, и пепельно-серое тело скукоживалось как кожура засохшего апельсина.

Немертвый зашипел. Голод разгорался во мне как пламя, пляшущее на сухой листве.

Хмыкнув, я толкнул его ногой в грудь, и он упал подобной старой фарфоровой кукле. По его коже прошлись черные трещины. Все раны, нанесенные моими клинками, стали темнеть и расширяться, пожирая чудовище изнутри.

В демонических корчах извивался Немертвый у моих ног и вскоре замер, лишившись сил. Последние, будто по воле неназванного бога, единым потоком перетекли в мое тело.

Полыхнула молния. Почти мгновенно за ней последовала гроза, и штормовые тучи заполонили небо за три мгновения, поглотив рождающееся солнце. Все это напоминало какой-то колдовской фокус, но в делах, связанных с богами, даже природа рыдает.

Тучи слились в единую воронку. Внутри нее, полыхая ледяными огнями Лагуны, кружились мистические тени, постепенно опускаясь все ниже и ниже.

Невесомые черные тучи соприкоснулись с землей в том месте, где секунду назад находился съежившийся до размеров щенка труп Немертвого. Наступило затишье перед бурей, и затем грянул гром. В один миг все пропало.

Я поднял голову вверх и вздохнул: абсолютно чистое небо возвышалось надо мной, и белые перьевые облака, плывущие по нему подобно древним кораблям северных завоевателей, медленно двигались по ветру.

Когда же я опустил взгляд вниз, моему удивлению не было предела.

Вместо трупа Немертвого из земли торчал сломанный меч, который я выбросил в реку. Но — о сраное чудо! — рукоять, обросшая зелеными водорослями, висела в воздухе, словно приглашая меня взять ее в руки.

Я так и поступил. Как оказалось, клинок не был сломан, но был невидим — свет не отражался от его поверхности, создавая иллюзорное впечатление пустоты.

Когда мои пальцы оплели рукоять, то указательный коснулся свисающего с гарды черного камня на небольшом волшебном перстне. И его я видел раньше. Я ведь избавился от всего этого, так почему судьба вернула мне эти вещи?

— Сестра! Сестра! — другой голос проник в мою голову подобно раскаленной кочерге и стал повторять одно единственное слово, которое для меня ничего не значило.

Я вернул меч обратно, брезгливо вытирая руку о плащ.

Над головой каркнула ворона. Та же самая? Она уселась на навершие меча и одним кроваво-красным глазом взглянула на меня, вторым уставившись куда-то вдаль.

— Кар-р! Прими или умри!

Я взмахнул рукой, прогоняя надоедливую птицу прочь.

— Отвяжитесь от меня. Можете хоть подавиться своими загадками, мне все равно плевать!

Я повернулся к мечу спиной и зашагал прочь, задумчиво поигрывая висящем на шее кусочком обсидиана, оправленного в серебро.

Я знал: впереди меня ждет другая жизнь. Рядом со мной будет моя любовь, и моя смерть, посеянная семенами моих жертв, всегда будет ошиваться где-то рядом, пытаясь сбить меня с пути своими соблазнами.

Но пока я чувствую голод, я живу.

 

ГЛАВА 11

Она вошла в его царство как луч света в обитель мрака.

Нет, в отличие от других существ тьмы, правитель Ледяной Пустоши любил свет. Любил его всем сердцем, если оно и могло существовать у такого существа, как он. Может, поэтому он и выбрал своим вторым домом Белую равнину Зарока, отстроив за три дня и три ночи величайшую крепость среди бессмертных.

Ее бледные ступни мягко опустились на сияющую мостовую, выложенную лучшими мастерами ниров.

Дорога будто сияла изнутри, переливаясь всеми цветами Надземной радуги, и на одно мгновение женщина поддалась ее чарам, считая, что нет ничего прекраснее этого пути. Всего лишь на одно мгновение — но для таких, как она, это считалось худшим проявлением слабости.

Шаг за шагом она приближалась к мрачной крепости, созданной с помощью сильнейшей черной магии. Крепость эта на фоне прекрасной равнины являла собой единый памятник зла и несовершенства и служила напоминанием, что даже в чистейшей душе есть место мраку. Впрочем, выглядела она как далекий мираж.

От одного ее вида женщину перекосило. В ее сердце пробудился давно дремлющий страх перед величием того, кто восседает сейчас на троне Зарока — в этом она могла признаться только себе.

Гладкий кварц прохладой отдавался в идеально белой коже. Мягкий ветерок, одиноко гуляющий среди немногочисленных мелких деревьев равнины, раздувал полы ее полупрозрачного шелкового платья, и края длинного шарфа кремового цвета, покоившегося на ее плечах, поднимались вверх при каждом ее шаге, создавая иллюзию движущихся крыльев.

В этот день она представляла собой идеал женственности и тонкой красоты. Даже сама сильфида, взглянув на нее из-под своих хрустальных ресниц, потупила бы взор и отступила в тень, лишь бы не омрачать своим присутствием сияние столь дивного божества, а любой мужчина, хоть краем глаза завидев ее на другом берегу Пустого моря, тотчас бросился бы в пучину волн, желая пасть ниц перед ее величием. Такова казалась природа ее великолепия.

Но сейчас ей самой все же казалось, что по сравнению с прошлыми посетительницами крепости Зарока — а такие, безусловно, были — она представляет собой лишь далекий призрак, серый и невзрачный — такой, что хозяин не обратит на нее и доли внимания.

— Не о том думаешь, — прошипела женщина сквозь зубы.

Ворота возникли из ниоткуда. Они представляли собой единый пласт зачарованного обсидиана, испещренного сетью огненных трещин и закованного в превосходный серебряный обод, инкрустированный узорами морд страшнейших чудовищ Пустоши. Его Пустоши.

Стоило ей только коснуться своими изящными пальчиками раскаленного черного материала, как ворота пропали, и перед ней внезапно возник большой портал в никуда.

Набравшись смелости, гостья Белой равнины ступила на обсидиановую лестницу, вокруг которой сгущалась молчаливая тьма, и начала подъем.

Казалось, лестница бесконечна. Уже много времени прошло с того момента, когда ее ноги оказались на ступенях, а та все не кончалась. В конце концов, женщина решила, что хозяин Зарока делает это специально, чтобы посетители приходили к нему уставшими — такого сломать намного легче, не прикладывая почти никаких усилий. А властитель равнины ломать умел.

С облегчением она вздохнула, когда лестница оборвалась.

Сглотнув, она ступила на небольшую круглую платформу, висящую в воздухе, и та нетерпеливо дрогнула, тронувшись в путь.

Дух перехватило от величия того, что она здесь видела. Она поняла, что та уродливая крепость посреди равнины — лишь отвлекающий маневр, пыль в глаза для тех, кто считает повелителя этих мест лишь пешкой в руках его брата и сестер.

Теперь же она могла полностью оценить его могущество, потому что платформа плыла сквозь клубы мрака прямо к великолепному черному дворцу, сделанному из чистого стального обсидиана — такой подарок Тьма делает не каждому.

Посреди всей этой мглы дворец выглядел как маяк для заблудших душ, и снова внутри женщины шевельнулся неприемлемый страх перед мраком.

Она заставила белое сияние, шедшее от ее одежд и от нее самой, усилиться, и враждебный туман на миг отступил. Он облепил защищающий ее купол света, но дальше зайти не мог и предпочел сопровождать ее до самого замка.

В отличие от крепости на равнине, врат здесь не было: созданиям ночи и тьмы они не к чему. Только лишь бесконечные входы и выходы украшали далекие шпили строения, и из них лился тусклый сиреневый свет.

Ей стало не по себе.

— Что я делаю?

Платформа осторожно приземлилась на большой террасе, выходящей на россыпь золотистых звезд на сумрачном небе. Странница поняла, что это свет далеких галактик, и сейчас она находилась в месте между мирами, где не действует ее магия.

Она попалась. Угодила в ловушку, ей же сплетенную. Теперь ей уже никто не сможет помочь, и только тусклый свет, шедший от нее и сопровождавший ее в самых далеких путешествиях, дарил хрупкую надежду на будущее.

Женщина медленно повернулась.

Будто бы в ответ на ее мысли, на террасе возникли большие двери из мутного темного стекла. Скрипнув, они открылись, но за ними все еще царил мрак.

Из тумана внезапно возник призрачный силуэт мужчины. Его голова склонилась вниз в почтительном поклоне, и рот, представляющий собой клубы темного пара, обретшие форму, сказал:

— Прошу, госпожа. Если повелитель забудет о цели вашего прихода, он просил меня передать вам, чтобы вы ему напомнили. В последнее время он становится рассеянным.

Приведение досадливо покачало головой.

— Как тебя зовут? — с сожалением спросила гостья.

— Это не имеет значения. Идите, госпожа, — и мужчина пропал.

Когда она осталась одна посреди молчаливой террасы, женщина с печалью вздохнула. В отличие от своей сестры она не была жестокой и высокомерной, и судьба, постигшая младшего брата, делала ее несчастной. Но все же она не могла ему простить множество проступков, совершенных им из его же мелких желаний.

— Куда же ты идешь, брат мой? И что ты ищешь в этом мраке?

Изнутри дворец казался невидимым и материализовывался перед ней по частям. Когда же она проходила определенный отрезок пути, минуя бесконечные повороты и анфилады нежилых комнат, за которыми стенали и мучились души умерших людей, предыдущая часть дворца снова обращалась в ничто — лишь черный туман, витающий меж обсидиановых стен. Даже свет не мог пробиться сквозь здешнюю тьму, ведь теперь она полностью находилась во владениях ее хозяина.

Последняя дверь открылась бесшумно, приглашая ее войти внутрь.

Просторная мрачная зала освещалась лишь светом нескольких маленьких серебряных люстр, на которых сияли тусклые живые огоньки, запертые в магические клетки, при виде коих страннице опять стало плохо: в своем царстве так бы она не поступила никогда.

Впрочем, свет здесь был нужен лишь для удобства чтения. Невероятное количество книг покоилось в шкафах, выстроенных в ряды вдоль всей залы, и коллекция эта изобиловала самыми различными представителями произведений человеческой культуры. Ни одна библиотека людей не могла сравниться со всем тем богатством знаний, что хранилось в одном этом месте.

Находились здесь и огромные атласы с сотнями разнообразных карт от тысяч картографов всех времен и народов, и бесконечное число легенд и мифов, которые приверженцы хозяина Зарока собирали в мириадах миров. Так же Властитель Тьмы не гнушался романов и любовных историй — в них он тоже видел долю правды. Всего лишь долю, ведь истину он не признавал никогда, считая, что ничто не может быть совершенным.

В конце же залы находился и сам трон — он представлял собой лишь небольшой деревянный стул подле такого же небольшого деревянного стола, освещаемого светом маленького огонька.

Даже самый бедный людской царь не мог позволить себе так унизиться. Властелин же Ночи не нуждался в чьем-то мнении.

Сейчас его взгляд был прикован к одной занимательной книге в старом коричневом переплете. Он с задумчивым видом перелистывал пожелтевшие сухие страницы, пробегаясь по ним беглым взглядом, и его горящие бледным темным огнем глаза не выражали ничего, кроме скуки. Но та тут же стерлась, когда он заметил приход сестры.

Его прекрасно слаженное мужское тело, спрятанное в облегающих черных одеждах, ничуть не дрогнуло. Только глубокий капюшон, прикрывающий голову, приподнялся вверх, чтобы глаза могли лучше рассмотреть гостью.

— Сестра, — выдохнул хозяин дворца.

По спине женщины пробежал холодок при звуке его бархатного вкрадчивого голоса, от которого любая смертная вмиг бы распрощалась с собственной волей и продала бы душу за один поцелуй губ, от которых оторвалось столь очаровательно звучащее слово.

Странница буквально ощутила, как они, спрятанные под глянцевой черной маской на его лице, растягиваются в улыбке.

— Здравствуй, брат мой.

— Зачем ты пришла сюда, сестра? Неужели положение твое столь отчаянное, что ты решилась зайти в мой дворец, лишившись всякой защиты, и просить помощи?

Значит, он ничего не помнит.

Она горделиво подняла голову и встретилась с огнем его глаз. Теперь ее лицо не выражало никаких эмоций, как и подобает лику древнего божества.

— Зарретт просыпается, ты должен это знать. Две сестры Тьмы уже находятся в мире: одна заточена в Амнеле, а другая — в теле человека, юноше, в котором переплелась кровь Пустоши. Третья же…

Император Душ лениво качнул рукой, прерывая ее тираду.

— Я прекрасно знаю, что и где делает третья, сестра. Они все мои отпрыски, не забывай об этом. Я никогда не оставлю их без присмотра, не тревожься. А что касается нашего отца, то я не понимаю, в чем причина твоих бед. Зарретт проснулся бы в любом случае — рано или поздно.

— Не забывай, кто он еще, брат мой. Зарретт — разрушитель, каких давно не видели миры, — тщательно расставляя слова, продолжала женщина. — Стоит ему вновь вознестись к вершинам своего могущества, и он не оставит от наших владений — наших земных владений — и камня на камне. Необходимо остановить его сейчас, пока он еще заперт в корнях Безмерного Древа и не успел созвать своих воителей.

Она вдруг услышала хлопанье птичьих крыльев.

Черная ворона влетела в окно, громко каркнув при виде нее, и уселась на плечо Короля Мертвых, что-то нашептывая тому на ухо.

Женщина терпеливо ждала, пока они закончат свой разговор, а потом, когда ворона улетела, спросила:

— Кто это?

Ее брат пожал плечами.

— Просто мой проводник во внешнем мире, сестра. Он помогает мне оставаться в свете последних событий. К тому же он подтвердил, что твои слова правдивы.

— Кажется, я где-то его видела раньше…

— Сомневаюсь. Йен начал прислуживать мне только недавно.

Она кивнула, удовлетворенная его ответом.

— Но вернемся к нашему отцу, брат мой. Я уже обращалась Эзре и Бальбуку — в этой битве они меня полностью поддержат. Для удачного достижения нашей цели требуются только твои силы и твоя армия.

Казалось, ее последней фразы он не услышал. Хозяин дворца медленно провел рукой в черной перчатке по переплету книги, лежащей на столе, и заметил:

— Ты пришла ко мне последнему. Я думал, ты любишь меня больше, сестрица.

Он поднялся со стула. Его черная невесомая мантия из особого шелка королевства Вечной Тьмы, струилась вниз единым потоком непроглядного мрака. Из-под капюшона на нее смотрели бесстрастные огненные глаза.

Он сделал шаг вперед. Она против воли отступила.

— Не бойся. Я никогда не причиню тебе вреда.

— Я… не боюсь. Я бессмертна. Я бог, — она едва сдерживала дрожь в голосе.

Господин Темноты тихо рассмеялся, остановившись в полушаге от странницы.

— Мы не боги, сестра моя. Ты допускаешь ту же ошибку, что и другие наши… родственники. Вопреки всем словам смертных, мы представляем собой лишь другой, особый народ. Я в этом уже убедился. Я это знаю. В конце концов, у богов нет отцов. А бессмертие… — он потянулся к ее волосам, но женщина резко отвела его руку.

— Не прикасайся ко мне, брат.

Если эти слова и тронули черную душу хозяина Зарока, то он не подал виду.

— Наше бессмертие — всего лишь очередной вид смерти. Оно закончится когда-нибудь, и все мы склонимся перед истинным богом.

— Ты заблудился в своих мыслях и поддался собственному безумию, брат мой. Я не собираюсь разбираться с твоими проблемами здесь и сейчас. Я пришла сюда не просить помощи, так как нашествие Зарретта — и твоя проблема тоже. Если он восстанет, никто из нас не останется в стороне.

Владыка Ночи замолчал. Он смотрел на нее глаза в глаза и походил собой на мрачную статую, нависшую над последним оплотом света в этом царстве. Она и забыла, как он изменился…

— Ты помнишь меня? — задал хозяин дворца свой вопрос после долгих размышлений.

— Что? — не поняла гостья.

— Ты помнишь меня, сестра? Ты помнишь, кем я был? Как вы все ко мне относились? Когда отец был свергнут, я стал среди вас отщепенцем, лишним пальцем на руке, и вы решили от меня избавиться. Я представлял собой лишь жалкую тень себя настоящего. Прятался по углам, не мог противиться вашей воле. Я был изгнан собственными сестрами и единственным братом во мрак.

— Я…

— Молчи. Мы с тобой не виделись с тех самых дней, когда Эзра заперла меня на Ледяной Пустоши, и ты меня не знаешь. А помнишь? Помнишь мои крики, когда меня, существо света и огня, толкнули в пропасть, полную мглы? Мои страдания не пережил никто из смертных и бессмертных. Никто из вас. Тьма овладела мной, но и раб однажды становится господином. Я не стал мстить. Однако я помню. Все.

Она смягчилась. Женщина положила руку на его плечо и улыбнулась. Мрак и свет на миг слились в единое целое.

— Знай: я была против. Я хотела все вернуть, но это невозможно. Я оплакивала потерю своего младшего брата долгие века и счастью моему не было предела, когда я узнала, что ты еще жив. Нас слишком мало, чтобы мы друг друга теряли.

— Да. Слишком мало… — он снова потянулся к ее волосам, и на этот раз странница не стала его отталкивать. Огоньки его глаз затеплились бледным живым светом. Лишь на секунду. А потом его взгляд снова стал холодным и жестоким.

Князь Вечности небрежно стряхнул ее руку с плеча и вернулся к своему столу.

— Может, когда-то я и был среди вас, но сейчас уже нет. Я изменился, сестренка, и ты это знаешь. По силам я теперь не уступаю тебе — наоборот, уже превосхожу в сотни, если не тысячи, раз.

— Что это значит?

— Что я помогу удержать отца в его клетке. Вся моя армия, все мои души и силы будут с тобой, Райна, и я сам поведу войско к Безмерному Древу. Также я клянусь не уничтожать Эзру и Бальбука, этих жалких змей на твоей груди, ведь есть участь много хуже смерти. Конечно же, при одном условии.

В этом она не сомневалась. Правительница великолепных Садов знала, что теперь он и шагу не ступит без ответной услуги, хотя надеялась, что в глубине своей сути он остался все тем же знакомым ей взбалмошным и одновременно стеснительным младшим братцем.

— Чего ты хочешь взамен?

Она уже предусмотрела все варианты и решила, что нет того, чего бы она ему не отдала взамен дальнейшего сна Зарретта.

Правитель Льда подался вперед. На душе у нее вдруг похолодело.

— Книги — прекрасное изобретение человечества. Когда тебе скучно, ты можешь погрузиться в их мир и найти себя среди их строк. Ты открываешь в себе способность обрести новую, более интересную жизнь на их страницах. Но даже они когда-то надоедают.

Он вздохнул, скидывая фолиант, лежащий на столе, на пол.

— Люди перестали меня интересовать уже давно, и вот теперь их культура внушает мне лишь скуку и ничего более. Впереди у меня вечность, и я страшусь провести ее в серости тоски.

— Не надо. Говори сразу, и я обдумаю твое предложение.

Он рассмеялся, а затем вдруг замолк. Он тихо прошептал:

— Я хочу тебя, Райна. Хочу, чтобы ты стала моей. А теперь скажи: ты отдашь мне свое сердце? Потому что в противном случае убирайся прочь и никогда не приходи больше. Разбирайтесь с отцом сами, я лишь позабавлюсь, разглядывая ваши бесполезные потуги.

— Одумайся, брат! — его предложение поразило Райну до глубины души. — Думаешь, когда Зарретт уничтожит нас, он оставит тебя? Нет!

— Пусть приходит. Я уничтожу его так же легко, как он уничтожит вас. Не надейся только, что вас троих я буду оплакивать.

Она задохнулась, не в силах вымолвить ни слова.

— Я вижу, что ты не согласна. Значит, мы больше никогда не встретимся.

Пространство вокруг нее дрогнуло.

Райна моргнула, и когда открыла глаза, увидела себя посреди Белой равнины, только теперь уже от черной крепости Зарока не осталось и следа — только лучи солнца играли в том месте, где раньше находились великолепные обсидиановые ворота.

Холхост их предал, поняла она. Но можно ли предать предателей?