– Всем замкомвзводам распределить солдат на хозяйственные работы,

– приказал ротный, когда вещевые мешки были уложены в шкафы, и солдаты уже слонялись без дела. – Ханин, ко мне.

Я подошел к старлею.

– Возьмешь с собой двадцать архаровцев, получите лопаты и кирки и в распоряжение связистов до вечера. Машина на КПП.

Работать вне пределов части всегда было радостнее, чем в полку.

Меньше шанса нарваться на кого-нибудь из офицеров.

– Кого имеют в дождь и грязь? – приветствовал я связистов. – Нашу доблестную связь.

– А если связи неохота, то вперед идет пехота. Привет, Санек, – хлопнул меня по руке Витя.

Со связистами многие старались поддерживать хорошие отношения.

Если знать позывные, то можно было дозвониться даже до дома. В отделении связи был мой земляк – Сергей Самохвалов. Парень он был отличный и, когда меняли позывные, потихоньку делился со мной этой информацией. Сергей был электронщиком и разбирался в рациях, но его основная работа была – вождение БРДМ, машину, на которой стояла радиостанция. Однажды Сергей отдал управление БРДМ одному из связистов, а сам показывал направление заезда машины в бокс. Связист умел управлять техникой на колесах, но не так высококлассно, как

Самохвалов. Машину зашла в бокс, но в момент остановки, солдат выжал газ чуть сильнее, и БРДМ соскочила в сторону и прижала Серегу к соседнему БТРу. Самохвалову удалили легкое, демобилизовали. Связиста убрали из части. А одного из солдат нашей роты перевели в отделение связи. Вот его-то и Витю, командира отделения связистов, я и встретил.

– Погнали! – дал команду водителю связист, и машина выехала из расположения дивизии.

Мы ехали минут сорок по проселочной дороге. Дорога убегала из-под колес, высокие, стройные ели стояли, чуть наклонившись над дорогой.

– Грибы, уже, наверное, появились, – сказал я командиру второго отделения Меньшову.

– И чего с ними делать?

Меньшов, хоть и был русским парнем, но всю свою жизнь прожил в

Фергане, и ментальность востока была ему ближе, чем русские леса, поля и тихие речки.

– Чурка ты, хоть и русский, – хлопнул я его по спине. – Грибочков бы собрать, пожарить, ммм…

Он пожал плечами, жуя заменитель табака, и отвернулся.

На месте, где нас высадили, уже работали человек пять солдат.

– Товарищи солдаты, – обратился я к бойцам. – Вам поручено правительственное задание по копанию траншеи для кабеля под секретную связь. Поэтому ни одна сука не покидает место, пока не закончит. Прием работ осуществляет командир отделения связистов. Он же и поставит вам задачу на местах. И помните: "Десять хлопцев из стройбата заменяют экскаватор, а один ковровский "дух" заменяет даже двух".

Солдаты получили лопаты, начали копать неглубокую траншею для прокладки кабеля. Связисты, Меньшов и я уселись за кустами. По дороге, проходящей рядом, шел грузовик. Увидев солдат, грузовик остановился, и сидящий рядом с водителем парень деревенского вида, выскочил на обочину.

– Привет, мужики.

– И тебе не болеть.

– Что копаете?

– Землю.

– Приколисты. Сколько отслужили? Выпить хотите?

В армии мало людей отказывающихся от такого предложения, и через несколько минут парень вернулся с бутылкой самогонки и пакетом закуски. Отказавшись пить, я закинул руки за голову и уставился в синее небо. Теплая земля, монотонные голоса и плывущие облака вогнали меня в дрему и, когда я проснулся, сидящие рядом уже уговаривали вторую бутылку самогонки, переговариваясь уже заплетающимися голосами.

– Пойду, проверю трудовые подвиги, – поднялся я.- Раздам ордена и медали.

– Оставь. Какая разница? – посоветовал гражданский паренек, появившийся за время моего отдыха.

– Тебе никакой, а с меня ротный спросит…

– Да кто ему доложит?

– Стукачей хватает.

– Веди стукача, разберемся, – заверил старший из гражданских, хлопнув ладонью по разложенной плащ-палатке.

Я пожал плечами и пошел вдоль траншеи. Кто-то из солдат ковырял лопатой, кто-то схватился за лопату, когда увидел меня, кто-то бросил сигареты или отошел от товарища, но один продолжал сидеть даже по мере моего приближения.

– Раждумаев, – окликнул я солдата, – ты еще живой?

Солдат молчал.

– Раждумаев, может быть, ты встанешь, когда с тобой разговаривает старший по званию?

Солдат поднял голову и посмотрел на небо сквозь меня.

– Встать, солдат!! Это приказ!!

Нехотя, показывая свое полное нежелание выполнять приказ, таджик поднялся.

– Раждумаев, чего ты развалился, когда все твои товарищи трудятся?

– Нэ всэ.

– Нэ всэ, – передразнил я его. – Это ты один. Обернись, солдат, у каждого лопата в руке, а ты… Вперед, работать.

– Нэ буду.

– Чего?

Такого наглого отказа от "духа" не часто можно было услышать.

– Ты чего сказал, солдатик?

– Нэ буду копать.

Солдаты начали оборачиваться, останавливаясь, ожидая продолжения.

Не желая вступать в пререкания при остальных и наживать себе ненужных свидетелей, я дернул солдата за ремень.

– Иди за мной, воин. Всем работать. Если траншея не будет вырыта

– взвод будет наказан. Вы и так, на грани… – и пошел обратно по траншее.

Руджамаев поплелся за мной, бурча, что работать он все равно не будет.

– Этот стукач? – начал подниматься гражданский.

– Нет. Этот борзОй. "Дух", возомнивший себя "дедом".

– Обурел, чурка? – качаясь, встал деревенский парень.

– Сам чурка, – ответил Руджамаев.

– Чо? – парень схватил солдата за ремень и резко дернул на себя.

– Ты чурка. Запомни! Ты чурка!! И ты, – он ударил Руджамаева кулаком в пуговицу на хэбэ, – должен отвечать: "Так точно, товарищ

Харитонов, я чурка грёбаная".

– Брось, зёма, – попросил я. – У нас сейчас за неуставником следят. Я потом буду за этого тупоголового сидеть…

– Не боись, – Харитонов обнял Руджамаева за плечи. – Мы с зёмой поговорим. Индивидуально. С глазу на глаз. Давно я с земляками не разговаривал, – и он засмеялся своей шутке.

– Только живого мне его оставь…

– Не боись, – и Харитонов потащил Руджамаева в дальние кусты.

– Оборзели твои "духи"? – спросил связист.

– Да ну их, – махнул я рукой и, достав журналы "Юность", выпрошенные у библиотекаря под честное слово, уселся читать нашумевшую тогда повесть "Сто дней до приказа". Повесть была актуальная. Многие вещи из того, что было описано, казались мне утрированными, но я служил в учебке Московского военного округа, где служба считалась наиболее приличная. Я слышал о зверствах в

Забайкальском военном округе и о страшных болезнях в частях, расположенных под Мурманском. На мелкие казусы в повести я не обращал внимания, стараясь сравнивать описанное с тем, что я видел собственными глазами. Читать опубликованную благодаря перестройке повесть было увлекательно.

– Ты все понял, чурка? – прервал мое чтение голос Харитонова возвращающегося с солдатом. – Все? Тогда, вперед, пахать!

И он толкнул солдата к другим.

– Ты чего с ним сделал? – поднял я голову.

– Поговорил по душам, если у этого палена она есть, – и он снова засмеялся собственной шутке. – Давай выпьем, зема.

Во второй половине дня, когда мы вернулись в казарму, в расположении появился взводный.

– Как дела, замок? – приветствовал он меня. – Я все еще в партию вступаю.

– Серьезное занятие…

– И не говори. Я вот тут, что подумал: а не сводить ли нам взвод в кино? Как тебе идея?

– Вечером рота заступает в наряд. Я со старшиной иду…

– А кого меняете?

– Четвертую роту.

– Я с их старшиной договорюсь – мы примем наряд без проверки.

– А ротный?

– И с ротным договорюсь. Построй взвод.

– Взвоооооооооод! Строится.

Мы объяснили идею солдатам, все согласились и пошли скидываться

Имрану билеты в кинотеатр.

– Третий взвод, строится! – голос старшины из каптерки разнесся по всей казарме. – Была команда: "Строится"!!

Кто-то двинулся к "взлетке", кто-то продолжал стоять около Имрана в ожидании сдачи денег.

– Третий взвод хочет побегать? – удивился прапорщик, выходя из своей комнаты. – Бегом на "взлетку", вашу мать!!!

– Взвод, становиться, – дал я команду. – Равняйся, оставить!

Равняйся, смирно! Товарищ гвардии старший прапорщик, третий взвод по

Вашему приказанию построен.

– Почему шевеления в строю? – раскачиваясь с пятки на носок, посмотрел поверх голов старшина. – К окну около каптерки бегом марш.

Взвод побежал, не торопясь, в указанном направлении.

– Взвод, строится! – снова дал команду старшина. – Бегать разучились? К окну бегом так, чтобы ветер был слышен. Марш!!!

Солдаты сорвались с места и, толкая друг друга, понеслись к окну.

– Взвод, строится,- снова приказал старшина. – К окну около канцелярии бегом марш!!! Добежали? А теперь к окну около каптерки, бегооооооооооооом!!!

Пробежав означенными маршрутами три-четыре раза и немного запыхавшись, солдаты готовы были выполнять уже любую команду старшины.

– Наряду по кухне подойти к каптерке для получения рабочего хэбэ,

– спокойно сказал старшина и пошел к своему ведомству.

– Товарищ, старший сержант, – подошел ко мне Имран. – Деньги украли.

– Какие деньги?

– Те, что мы на кино собирали.

– Взвод же бегал. В расположении кроме своих никого не было. Ты их куда положил?

– На койке оставил.

– Товарищ лейтенант, – подошел я к взводному.- Кто-то из солдат деньги украл. Из своих же.

– Взвод! – рявкнул командир. – Строится. Во взводе обнаружилась крыса. Вор. Пусть он сам выйдет из строя.

Строй стоял.

– Я приказал выйти из строя, и ему ничего не будет.

Никто не шелохнулся.

– Что же вы, как суки, у своих же? Ведь вор украл у своих же товарищей. Может быть, ему с ними завтра в бой. Пусть окажется мужиком, а не трусливым чмом и сделает шаг вперед.

Взвод не шевелился.

– Вот ведь, бараны… Значит, взвод никуда не пойдет!! Уроды…

Разойдись. Или нет – пусть вор тихо положит деньги обратно. Я смотреть не буду. Мы с замком пойдем покурим, а вы… в общем, понято. Разойдесь.

За четверть часа деньги не появились. Заставив всех вывернуть карманы, мы так же денег не нашли. Наши подозрения упали на

Раджаева, но доказательств у нас не было. В кино мне идти хотелось не меньше других, и я уговорил взводного повторить сбор денег еще раз. Мы смогли собрать необходимую сумму и пошли к ротному.

– Первый и второй взвода на директрисе, – оторвав голову от бумаг, сказал ротный, – ищите катафоты.

– Найдем! – заверил взводный, и мы вышли в коридор.

– Где я их найду? – посмотрел я на него. – Да и в увольнение катафоты и флажки не нужны.

– Увольнительная есть? – заговорщицки глянул Алиев.

– Есть, – я достал из кармана бумажку с печатью.

Лейтенант взял увольнительную записку и написал в графе звание и фамилия: "Гвардии старший сержант Ханин" и в графе "с ним следует" проставил: "40 человек".

– Нормально?

– Не знаю. Устав не ограничивает количество "с ним", – ответил я.

– Взвод! Строится!!

Через пять минут мы стояли на КПП.

– Не пущу! – стоял, уперев руки в бока, младший сержант роты водителей.

– Кого ты не пустишь?

– Взвод не пущу в город. Обязаны быть флажки и катафоты.

– А мы в увольнение, бумажку не видишь?

– Есть правила. Есть устав… Не пущу!!

– Кто дежурный по караулам? – резко спросил Алиев.

– Капитан Жуков… Но он тоже не разрешит.

Алиев повернулся и пошел к зданию коменданта. Выйдя через две минуты, он подмигнул мне и тихо сказал на ухо:

– Жуков пошел в туалет, а что тут произойдет за это время, его не волнует. Усек? Командуй.

– Взвод! – громко сказал я. – Построение личного состава по ту сторону ворот… через тридцать секунд. Время пошло. Осталось двадцать!!

Солдаты, которым идея любой аферы нравилась куда больше, чем жизнь по уставу, кинулись на забор, на ворота, перелезая и перепрыгивая, отталкивая и одновременно помогая друг другу.

– Не пущу! – громко крикнул дежурный по КПП и встал в дверях.

– Кого? Меня? Офицера?! – крикнул лейтенант. Дежурный понял, что может запросто схлопотать от азербайджанца и, отодвинувшись в сторону, пропустил офицера, тут же закрыв собой проем.

– Не пущу!

– Пшел вон, душара, – я толкнул его раскрытой пятерней в лицо. -

Или ты не видишь старшего по званию с документами? Пшел вон, чмо.

Дежурный хотел еще что-то сказать, но я подхватил его под ремень и вытолкал за КПП. Взвод уже стоял в колонну по три.

– Я доложу. Я доложу, – ныл парнишка.

– Иди, иди, стучи.

Такая формулировка была самая правильная, потому что она останавливала младшего сержанта в своих помыслах. Стукачей били нещадно как свои, так и чужие. Положенное уставом он выполнил.

Дежурный по караулам не вмешался. А нарушение было не столь существенное. Его совесть была чиста. А мои действия прикрывали офицерские погоны темпераментного взводного. И мы пошли в город.

– Взвод! – давал я команду, когда мимо проходила смазливые девушки, – равнение на красавиц.

Солдат это веселило, девушки ускоряли шаг, поглядывая на солдат.

Мы с взводным шутили, что солдатам эти девушки еще не скоро "будут давать". Но кто-то из девчонок решил не обходить бравых солдат, а пройти между ними. Радости тех, кто смог коснуться рукой девчонки, не было предела. Девчонка завизжала, вдруг поняв, куда она угодила, и это еще больше раззадоривало парней.

– Иды суда! Красавица. Луби мэня, – слышались многонациональные голоса со всех сторон.

– Взвооод! – гаркнул я, и солдаты перешли на строевой шаг.

Девчонка выскочила из строя, тяжело переводя дыхание. Лица солдат улыбались. Такого развлечения им никто не обещал. Три месяца не видеть, не дотрагиваться до женского тела было тяжело молодым парням, еще недавно нежившимся под гражданскими одеялами и в объятиях подруг.

Фильм, мороженое, стакан кваса – этот предел мечтаний солдата-первогодки, мы смогли воплотить в этот вечер. Еще через два часа наряд "шуршал" по столовой, приводя все в порядок под моим присмотром, так как старшина решил раньше времени уйти домой.

– Товарищ сержант, – подошел ко мне ротный на следующий день после наряда. Я встал. – Кто ударил Раджаева по яйцам?

– А я откуда знаю?

– Он получил по яйцам, когда вы были вместе со связистами и копали траншею. Где Вы были?

– С личным составом. А куда мне деться с подводной лодки?

– Зачем Вы избили солдата?

– Я? Не бил я его.

– А солдат говорит…

– Что я его бил? Лично я?! Раджаева ко мне!!

– Зачем Вы позвали солдата?

– Сразу и разберемся. Раджаев, я тебе бил по яйцам? Да или нет?!

– Нэт…

– Свободен, солдат.

– Вы грубо обращаетесь с подчиненными, товарищ сержант.

– А я им не мама и не девушка, чтобы их ласкать, товарищ старший лейтенант. Солдат должен выполнять приказы. А всем остальным пусть замполит занимается.

– Я знаю, что его ударил гражданский…

– Значит, солдат полез в драку с гражданскими? Его наказать, товарищ старший лейтенант?

– Что ты выпендриваешься? Ты же знаешь, о чем я!

– О чем?

– О том, что у тебя во взводе мордобой. У солдата яйца распухли.

Ты сядешь.

– А это уж фиг. Не я бил. Солдат подрался с гражданским – это уже не неуставные взаимоотношения, так как гражданский не является военным. Каламбур, но… не ко мне. Я недосмотрел. Готов понести наказание. Соглашусь на кратковременный расстрел…

– Ты мне чего дурака включаешь? Запомни: в армии пословица "ты начальник – я дурак" не работает. В армии есть другая пословица: "я начальник – ты дурак". Улавливаешь разницу? И ты это еще на себе почувствуешь. Я обещаю. А насчет неуставных взаимоотношений в твоем взводе мы еще поговорим, – пообещал мне ротный и пошел дальше.

Следующие несколько дней рота вместе с курсантами общевойскового училища проходила подготовку, оставаясь в казарме на директрисе.

Возвращаясь через день в казарму, уставшие и замученные солдаты шли в строю, шаркая ногами по асфальту кирзовыми сапогами, когда поравнялись с командиром полка.

– Р'ота! – картаво прокричал ротный, который присутствовал, как старший офицер роты.

Солдаты не усилили шаг, а продолжали дальше, уставши, плести ноги.

– Командир роты, ко мне! – крикнул подполковник.

Ротный подскочил к нему, подняв руку к фуражке.

– Старший лейтенант Дрянькин! Поверните роту и пройдите, как положено.

– Р'ота! Кр'угом! Бегом мар'ш!

Еле подвигая ноги, солдаты отошли на несколько метров.

– Р'ота! Р'авняйсь! Смир'но! Шагооооом ар'ш!! – выкрикнул ротный, стоя впереди строя подразделения.

Солдаты начали не очень ровное движение, толкая друг друга в спины.

– Р'ота! Смир'но! Р'авнение на-пр'аво!! – скомандовал командир и начал единственный из всего строя чеканить шаг, поедая глазами комполка.

Рота, не сильно усилив шаг, шла мимо подполковника.

– Тааак, – протянул командир полка. – Дрянькин, ко мне. Бугаев, повторите… это был учебный заезд.

Бугаев развернул роту, заставив солдат отбежать на десяток метров. Сержанты начали показывать солдатам кулаки, поднимая остатки их боевого духа обещанием будущих ночных неприятностей. Под командованием замстаршины третья мотострелковая рота прошла как на параде на Красной Площади, чеканя шаг, как один человек, гордо повернув головы в сторону офицеров.

– Нда… – задумчиво сказал подполковник. – Понятно. Бугаев, уводи роту. Дрянькин, останься. Нам надо серьезно поговорить.

Через десять минут ротный строил роту в казарме. Солдаты вставали медленно и не торопясь.

– Р'ота, – обратился старлей к солдатам, врожденно картавя. -

Сегодня мое пр'иказание было похер'ено.

– Опять похер'ено, – крикнул негромко кто-то из солдат, передразнивая картавость.

– Что?! – опешил старлей.

О такой наглости в полку не слышали. Командир роты мог иметь конфликты с младшими по званию, но ниже сержантов это никогда не опускалось. Чтобы солдат-первогодок ляпнул такое на общем построении роты – это был верх хамства.

– Кто сказал?! Кто?!

Тишина была ему ответом.

– В чьем взводе был выкрик?

Сержанты, дружно поднимая удивленно плечи, поддержали солдата молчанием.

– Я накажу. Я всех накажу, – пообещал старлей и вышел из расположения роты. – Вот вернусь с офицерских учений и накажу. Всех!

– Нам бы ваш опыт, – грустно сказал вечером в сушилке один из курсантов на пояснения сержантов о происшедшем. – Наши знания и ваш опыт – неоценимы.

– Если ты комвзвода, – начал Бугаев, – то замок для тебя брат и друг. А если ротный пытается "опустить" сержантов учебной роты, то он остается один. Понимаешь? Просто один.

– А другие офицеры?

– Они в роте как на работе, – ответил я, – а сержант с утра и до утра. Двадцать четыре часа в сутки. Ротный должен сержантов холить и лелеять. А он… Как он с сержантами, так и рота с ним. Ведь даже старший по званию не сможет ничего сделать. Костин как-то построил этих "духов", спросил, кто из них музыкант и потом заставил тащить пианино из подвала на третий этаж… пианист хренов. Потыркал пальцами, потыркал. Оно расстроенное. Ужас, а не звук. Неделю над всеми издевался, зараза.

– И?

– Чего "и"? Он уехал на учения, мы тех же музыкантов построили и спустили это пианино… на хрен. Так спустили, что поднимать больше нечего было.

– А чего майор? Ничего не сделал?

– Сделал. Он три наших гитары расколотил. Отсюда из сушилки и вышвырнул. Одна так красиво летела… через все расположение… музыкант, блин. И причину выдумал, мол, запрещено хранить гитары в неположенном месте… урод.

Послушав еще минут пятнадцать о тяжестях сержантской жизни и, как дежурный по роте, посоветовав всем идти спать, так как офицеры точно перед учениями появятся раньше времени в роте, я пошел в штаб батальона.

– Кто там? – раздался за дверью голос Назарчука.

– Свои, открывай.

– Свои в такую погоду дома сидят, телевизор смотрят, – процитировал писарь, открывая мне дверь.

– Быстро ты освоился, Андрюха. Быстро. Кофе налей дежурному по роте.

– У нас самообслуживание, – и писарь протянул мне чайник и кофе.

– Мы только что вскипятили. У нас работы "выше крыши". На завтра: карту комбату рисовать, замполиту, зампотеху и четыре ротным…

Зашиваемся.

– Я порядок наведу – могу прийти помочь.

– Давай. Виталька не может – ему журнал писать надо. А этот журнал…

Закончить Андрей не успел, как в дверь сильно постучали.

– Открывай, – голос Салюткина был высокий и громкий.

– Тссс, – показал мне палец Андрей. – Сейчас доколупываться начнет.

– Я дежурный по роте – выйти должен.

– Ты откроешь, а он меня сожрет.

– А так меня.

– Открывай!! – стук за дверью усилился. – Дневальный. Стой и долби ногой!

Стук стал менее сильным, но методичным.

– Открывай, козел! Я знаю, что ты там. Назарчук, гавнюк, открывай!

Андрей вдруг встал. Взял со стола пилотку. Подошел к двери. Одел головной убор на голову, выровняв звездочку. Поправил гимнастерку и, приложив руку к головному убору, внятно и громко произнес:

– Товарищ гвардии лейтенант, идите нах!

Сенеда хохотал так, что я начал уже беспокоиться за стекла на окнах. Доцейко вторил ему тонким смехом, да и я не мог удержаться.

– Открывай!!! – затарабанил очень громко Салюткин. – Дневальный, где дежурный по роте?

– Ууу… – понял я, что открывать придется. – Андрюш, у меня выбора нет.

– Ну, смотри…

Я открыл дверь.

– Кофе пьем? А кто службу тащить будет? – с порога налетел на меня Салюткин, держа в руках какие-то листы.

– Кофе службе помогает, товарищ лейтенант.

– Помогает? А сейчас увидим. Назарчук, кто я тебе? Кто, я тебя спрашиваю?

– Командир.

– А ты меня нах послал?

– У меня был приказ от комбата.

– Тебе комбат приказал послать меня нах? Врешь!!

– Комбат приказал посылать всех, кроме начальника штаба полка и выше. Вы, товарищ лейтенант, еще не начальник штаба полка.

– А кто я?

– Взводный.

– Правильно. Твой, блин, непосредственный командир. Твоего гребанного взвода. И вот я, как командир, тебе приказываю: нарисовать мне к утру карту. Она маленькая, всего четыре листа. Это тебе не комбата в двадцать…

– Я не успею, – попятился писарь.

– Что значит, не успею? Тебе ТВОЙ командир приказал. Это

ПОСЛЕДНИЙ приказ. И ты обязан его выполнить. Вот карта, и не дай Бог я утром узнаю, что ты не сделал. Сгною в нарядах.

Салюткин гордо повернулся и вышел.

– Дежурный, – услышал я его крик из коридора. – Почему не спят в роте?

Я вышел в расположение роты. Салюткин уже приближался к выходу, не обращая на меня никакого внимания.

Всю ночь писари резали, клеили, писали на картах надписи и наносили стрелки предполагаемого теоретического боя. Я, увидев, что порядок более-менее имеет место быть, пошел к ним в комнату. В начале пятого все изрядно подустали.

– Что за дурь, – бурчал Доцейко. – Все в армии "к утру", "к вечеру" или "к понедельнику". Ну, почему нельзя было карты выдать заранее?

Ему никто не ответил. Сил не было даже на шутки.

– Ой, что я написал? – удивился сам себе Виталик, высоко подняв брови и, вырвав лист из журнала, начал писать текст сначала.

– Ну, я точно рехнулся, – поглядел он в журнал через несколько минут. – Я написал вместо "Начальник штаба" – "Нога начальника" да еще сверху вниз…

– Как японец, – пошутил я.

– Хи-хи, ха-ха, – смех Доцейко начинал смахивать на нервный. – Ты просто дурак, Виталь. Или ты тормоз? Хи-хи.

Наверное, в другой ситуации Сенеда стал бы поддерживать шутливый тон, но последний смешок Олега оказался для него последней каплей.

Виталик медленно поднялся, обошел стол, не торопясь, подошел к Олегу и вытащил его за шиворот из-за стола.

– Ты чего? Ты чего? Пусти, – пытался упираться Доцейко, но Сенеда не обращал на его слова никакого внимания.

Вытащив вырывающегося Доцейко на середину комнаты, Виталик резко повернулся, быстро перекинул ногу за ноги противника и сделал свою коронную заднюю подножку. Олег, весивший килограмм на двадцать легче

Сенеды, взлетел, и его ноги замелькали над столами, все ближе приближаясь к карте комбата, лежавшей на ящике с подсветкой, расположенном на последнем столе.

– Копец… – в один голос сказали мы с Назарчуком.

Олег, пролетая над картой, зацепил носком ноги бутылочку с черной тушью, которая мгновенно разлилась на четыре центральных листа.

– Полный копец, – увидев, что произошло, заголосил Доцейко. – Вот теперь, Виталь, тебя полный…

– Не "Виталь", а товарищ гвардии сержант. Ты понял? Повтори, – и он притянул к себе Олега за отворот гимнастерки.

– Товарищ сержант, товарищ сержант… Да отпусти ты… – Олег пытался отцепить крепкие руки художника. – Чего делать будем? До прихода комбата час пятнадцать…

– Пойду я "секретчика" будить, – направился я к двери. – Вот и пригодился мой допуск. А вы думайте, чем с ним расплачиваться будете.

Секретчика я нашел спящим в пятом взводе.

– Володь, вставай. Володя, у нас пожар.

– Не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым, – сквозь сон ответил Володя и повернулся на другой бок.

– Володь. Мы попали. Выручай.

Поднимали мы секретчика минут пятнадцать. Дежурный по штабу был очень удивлен, когда в половине пятого к нему заявились я и

"секретчик", попросивший отключить сигнализацию в секретной комнате.

Я сдал испорченные листы, получил взамен чистые, расписался, поблагодарил парня и вернулся к друзьям.

Работали мы живо и складно. Кто-то обрезал листы, кто-то вклеивал, кто-то уже начинал рисовать или прописывать недостающие буквы. За работой мы не заметили, как стрелка часов начала приближаться к половине шестого.

– Давай посушим ее над лампой. Надо покачать, так быстрее будет.

На крик дневального "Дежурный по роте, на выход!" я выйти не успел. Вместе с Доцейко, мы складывали карту в "гармошку". За этим занятием нас и застал комбат.

– Все в порядке? И ты тут? Друзьям помогаешь?

– А все равно ночью спать нельзя…

– Как будто бы для тебя это правило… Карта готова?

– Так точно, – и я протянул ему сложенную, еще горячую от лампы,

"гармошку" карты.

Помещение быстро наполнялось офицерами батальона.

– Здравия желаю, товарищ майор. Назарчук, давай, – не здороваясь с подчиненным, влетел в комнату Салюткин.

– Не успел я…

– Что?!

– Я же говорил, что не успею, – не сильно опечалившись, сказал

Назарчук.

– Где моя карта?

– Там, на столе. – Показал Андрей на четыре отдельно лежащих листа.

Салюткин взял их, аккуратно сложил и подошел к комбату.

– Товарищ майор, разрешите обратиться? – чеканя каждое слово, произнес лейтенант.

– Чего тебе?

– Товарищ майор, Ваш писарь меня нах послал! – громко и четко ответил взводный.

Все офицеры замерли в ожидании реакции командира батальона.

– Если он тебя послал, то, что ты еще тут делаешь?

И мы зашлись смехом.

– Солдатско-сержантский состав, покинуть штаб батальона, – в усы приказал майор. – Ханин, у тебя бардак в туалете, а ты тут ржешь как сивый мерин. Марш порядок наводить и мастику у старшины получи. У тебя через два часа генерал-лейтенант с проверкой появится. Чтобы рота блестела, как котовы… сам понял что. Понятно? Дрянькин. Роту

"в поле" на весь день. Чтобы ни один тут не шлялся.

Через два часа рота полностью опустела. Дневальные натирали пол, я сидел на "взлетке" на табуретке и наблюдал за процессом, листая журнал.

– Жестче три, жестче. Натереть надо так, чтобы блестело, как… у комбата. Он так приказал. Вот и старайся. Получишь медаль.

– Медаль?

– Да. Орден Сутулова третьей степени, с закруткой на спине, во всю задницу. Харэ ржать, шутка старая, а они все угомониться не могут. Вперед на мины. Три давай.

Без пяти девять пол был натерт, кровати стояли ровненько. Одеяла были отбиты по углам, а подушки возвышались белыми треугольниками над каждой коечкой. Рота выглядела, как образец военно-полевой подготовки. Любой генерал должен был понять, что с такими полами рота готова к встрече с любым врагом.

– Ли, – подошел я к дневальному. – Ты остаешься дневальным за дежурного. У меня, как положено, отбой через пять минут. Что говорить, когда зайдет генерал, помнишь? Повтори.

– Рота. Смирно! Товарищ генерал-лейтенант дневальный за дежурного, курсант Ли.

– Молодец. И не переживай – генерал, он тоже человек.

И я пошел раздеваться. Часа через два меня разбудил крик дневального:

– Рота! Смирно! Товарищ генерал-лейтенант, тьфу ты, генерал-майор, дневальный за дежурного, курсант Ли.

Генерал был так поражен порядком в роте, что решил не делать замечания бравому дневальному.

– Хорошо, хорошо, солдат. Кореец?

– Так точно.

– А девушка дома ждет?

– Так точно, товарищ генерал-майор.

– Откуда ты, солдат?

– Из Узбекистана.

– А девушка, как и ты – корейка?

– Корейка, товарищ генерал-майор, это мясо, а девушка – кореянка.

– А… ну да, ну да… Пойдемте дальше, товарищи.

Дальше генералу ходить не следовало. Над нашей ротой находилась рота курсантов-механиков, которая за час до приезда генерала вернулась с ночных учений и утренней чистки машин. Грязь просто капала с будущих механиков и порядок, который ночью наводил дежурный наряд, был уничтожен в считанные минуты. На появление генерала никто не среагировал, так как наряд носился по распоряжению старшины, и, спускаясь вниз, генерал попросил:

– Давайте еще раз зайдем в эту роту. Вольно, Ли, вольно. Не кричи. Ох, как хорошо. Прям глаз радуется, – заулыбался проверяющий.

– От сердца отлегло.

"Вот, что надо для счастья человека, – подумал я в полудреме. -

Чтобы пол был хорошо мастикой натерт и табуретки ровненько стояли" и, повернувшись на другой бок, тут же уснул.

Рота вернулась после обеда.

– Товарищ сержант, товарищ сержант, ко мне мама приехаль, – рядовой Алиев просто ел меня глазами.

– И чем я тебе могу помочь?

– Мама приехаль, на КППэ ждет.

– Отпустить?

– Да.

– Ладно. Алиев. Тебе двадцать минут увидеть мать и вернуться с грамотным докладом, – сделал я ударение на предпоследнем слове. -

Беги, сынок.

Через двадцать пять минут Алиев стоял напротив меня.

– Товарищ сержант, рядовой Алиев прибыл с КПП.

– Я не вижу грамотного доклада, – снова повторил я ударение на предпоследнем слове.

– Товарищ гвардии старший сержант, курсант Алиев прибыл с КПП со свидания с мамой.

– Алиев, я не ВИЖУ грамотного доклада. Он правильный, но не

ГРАМОТНЫЙ.

– Аааа, – понял курсант. – Можно еще раз сбегать к мама?

– Беги. Одна нога там, другая… давно тут.

В этот раз Алиев вернулся с пакетом. Пакет был тяжелым и действительно, грамотным. В пакете оказались две бутылки

"Портвейна", несколько банок консервов, колбаса и копченая курица.

– Молодец, положи к Бугаеву в каптерку. Сейчас с ротным договорюсь об увольнительной.

Через десять минут Алиев на зависть остальным солдатам ушел гулять по городу в середине трудовой недели.

Солдаты учили уставы, рассевшись на табуретках, писали письма или переписывали никому не нужные тексты политзанятий, а я с сержантами роты сидел и смотрел, как Самсонов махает штангой.

– Ну, Самсон, ты гигант. Надо тебе конкурс с Михалычем учинить.

– И приз бутылка.

– Где мы тебе бутылку найдем?

– У Бугая две стоит, – кинул я идею.

– Откуда?

– К Алиеву родаки прикатили, так он пакетик принес. О, богатым будет. Алиев, – окликнул я входящего солдата. – А чего ты так рано?

У тебя же еще два часа?

– Мне к ротному, – пытаясь проскользнуть мимо нас, торопился азербайджанец, пряча что-то за спиной.

– Стоять. Солдат, чего несешь?

– Это не мое, это ротного, – начал мямлить Алиев, пряча большой портфель.

– Солдат! Стоять! Ко мне!!

– Я…

– Команду "Ко мне!" не различаем? Пять шагов назад. Рядовой Алиев!

– Я!

– Ко мне!

– Есть! Товариш гвардии старший…

– Портфель дай сюда

В портфеле оказалось три балыка, две палки колбасы, дыня, бутылка шампанского, две бутылки коньяка и четыре бутылки вина.

– Нифига себе, – присвистнул Денискин.

– Экспроприация экспроприаторов, – начал я вытаскивать из портфеля.

– Это ротному… – сделал робкую попытку Алиев.

– Ему одному много будет. Еще плохо станет. Не дай Бог заворот кишок с непривычки. А мы заботимся об отце-командире. Держи свой портфель, там ему хватит. Нас больше, но поделили честно. Как Бог учил – по-братски.

Портфель полегчал на две бутылки вина, бутылку коньяка, балык и палку колбасы. Дыню и бутылку шампанского мы решили не трогать.

Ротный спал в сушилке, охраняемый дневальным. Алиев что-то шепнул на ушко дневальному, и тот отодвинулся. Через несколько минут Алиев выскочил без портфеля, но с бумажкой в руке.

– Алиев, что тебе ротный выдал?

– Увольнительная на ночь. Завтра приду.

– Иди, иди. Завтра выход "в поле". Не опоздай, – посоветовал я солдату и повернулся к Самсонову. – Мужик, ты меня сегодня меняешь в наряде?

– Ага.

– Если душара опоздает – идет к тебе в наряд в дополнение.

– Ага. Пить когда будем?

– Ночью и… ты же знаешь, что я не пью.

– Ну, хоть поешь…

Дежурным по полку заступил старший лейтенант Гранов. Гранов выглядел устрашающе. Высокий, широкоплечий качок был обладателем черного пояса по каратэ. Эту тайну мне поведала однажды его жена – фельдшер Галина.

– Ты ведь знаешь, как мальчишки любят перед девчонками форсить, – рассказывала сержант сверхсрочной службы. – Я думала, что он как все. А потом фотографии увидела. А он там в полете на два метра высоты. Много фотографий. С соревнований. Настоящий черный пояс. Но я его не за это люблю.

Гранов собрал всех старых и новых дежурных в штабе полка.

– Дежурным передать наряд как положено, с проверкой количества противогазов, автоматов и прочего снаряжения. Новый дежурный должен приходить сюда каждый час и отчитываться.

– Зачем, товарищ старший лейтенант?

– А чтобы не спали ночью. Рожу заспанную увижу – тут же в рыло получит. Понятно? И еще: на "тумбочку" поставьте грамотного солдата.

Если услышу опять "Тумбочка. Дневальный. Трубка слушает", то дежурный по роте будет у меня в дежурке отжиматься до утра. Свободны.

Наряд по роте мне никогда не нравился. После него было внутреннее ощущение, будто наелся тухлых яиц. Ощущение проходило только после нормального ночного сна. Как только кусок курицы и колбасы, взятые у

Алиева, опустились мне в живот, я начал чувствовать, что глаза мои слипаются.

– Мужики, я пошел… спать хочу – сил нет.

– Может дернешь? – предложил кто-то из сержантов. – Твое, все-таки.

– На здоровье. Вам больше достанется. Дай конфетку.

Мне протянули что-то в фантике, не разбирая, я кинул конфету в рот и пошел к кровати.

Проснулся я оттого, что меня кто-то тряс за плечо.

– Товарищ сержант, товарищ сержант, вставайте, вставайте, Вас ротный зовет.

– Нах… испарился нах…

– Товарищ сержант… ротный.

Я посмотрел на часы. Стрелки показывали без десяти минут три.

– Ты офигел, солдат? Отвали.

– Ротный зовет.

– Какой на фиг ротный? Пошел в… – и я отвернулся от солдата к стенке.

Я успел уже уснуть, когда меня резко подняли, отчего сон мгновенно улетучился. Передо мной стоял Самсонов с повязкой дежурного. От него шел перегар, который чувствовался за метр. Я посмотрел на Самсонова и вспомнил, как однажды Шнетько послал дневального разбудить меня, когда я был начинающим дежурным по роте и спал в отведенное мне время. Я не просто послал дневального, я посоветовал ему послать и Шнетько. В следующее мгновение Коля выдернул меня из нательной рубахи, порвав ее одним рывком прямо на мне.

– Ты кого нах послал, душара? Ты меня нах послал? – брызгал он прямо мне в лицо слюной. – Ты забыл, кто я? Ты дежурный, а у тебя срач в сортире!

Никакого срача не было. Да и желания наезжать у замстаршины тогда не было, но невыполнение армейской негласной субординации требовало немедленного действия. Коля хотел выцыганить случайно попавшие мне в руки погоны без букв "СА". Это были крайне редкие, старшинские погоны.

– Нафига тебе такие? А я старшину получил.

– И что? – не понимал я.

– Давай махнемся.

– А вдруг я тоже стану старшиной?

– Ты себе найдешь потом. А я тебе три… нет, пять пар обычных погон дам.

Погоны я дал. Через несколько дней Шнетько получил документы об увольнении и клеил разные полоски на погоны, придумывая окончательный вариант к кителю, на котором уже красовались аксельбанты.

– Какой шеврон лучше? Я сделал два. Один с красным кантом, голубым бархатом и танком в середине. А второй…

– Коль. Тебе ведь на дембель два дня тому назад документы дали. А ты тут сидишь… я бы уже домой сбежал, в чем есть. Какая разница, какого цвета кант или…

– Ты не понимаешь. Ты откуда? Из Ленинграда. Сколько тебе от вокзала до дома?

– Минут двадцать, если на метро и пешком, а на такси минут десять…

– Воооот. А я из деревни под Минском. Я в городе выйду – в деревне уже знать будут: старшина едет. Всей деревней встречать выйдут. Понимать надо.

Самсонов поднял меня куда нежнее, чем Шнетько, но все равно достаточно резко.

– Самсон, чо за фигня?

– Ротный в канцелярии. Пошли, – сухо проговорил Самсонов, и я, надев тапочки, как был в трусах побрел ничего не понимая в канцелярию роты.

В комнате горел свет и перед ротным стояли все сержанты роты.

– Пришел? – посмотрел на меня очень внимательно старлей и резко приблизился: – Дыхни!

– Чего? Рехнулся?

– Дыхни!!!

– Ааааа… – выдохнул я воздух ротному в лицо.

– Трезвый, – удивился старлей. – Свободен.

– Ну, точно рехнулся, – повернулся я и пошел обратно к койке. И только дойдя до постели, я сообразил, что не просто так все сержанты стоят в канцелярии.

– Дневальный, – негромко позвал я. – Колись, что случилось.

Только быстро и отчетливо.

История оказалась следующей.

Во время пьянки сержантского состава в каптерке, ротный вернулся в роту. Дневальный отлучился с "тумбочки" в туалет, и никто в расположении не знал о том, что командир роты заперся в канцелярии и чем-то там занимается. Самсонов забыл сбегать на поверку к дежурному по полку и явился только после того, как дежурный прислал кого-то из сержантов другой роты. Пока Самсонов ходил в штаб полка, сержанты решили повеселиться. Кто-то вспомнил, что в ленинской комнате, под полом, если приподнять одну из досок, есть запас боеприпасов и взрывпакетов, долго собираемый прошлыми призывами. Каждый рассчитывал увезти с собой и ни у кого не получалось. Андрейчик напомнил всем об этом потайном складе и пацаны дружно решили, что пора повеселиться, то есть бросить пару взрывпакетов из окна на плац между казармами. Ротный, услышав громкие голоса и непонятный шум, вышел и застукал Андрейчика в ленинской комнате в момент, когда последний, стоя на коленях, шарил под полом. Ребята разговаривали так громко, что на появление командира роты никто не отреагировал.

– А что тут делаем? Чего не спим? – оттолкнул ротный Денискина и увидел стоящего раком Андрейчика. – Что у тебя, там? Доставай.

Андрейчик, поняв, что это "полный залет". Медленно встал, потянулся, поднял ногу в сапоге над приоткрытой доской и, ударив по ней каблуком сказал:

– А там, товарищ старший лейтенант, копец!

Пока дневальный, выполняя приказ командира роты, вытаскивал заполненные боевыми патронами пулеметные ленты, гранаты, взрывпакеты и прочую амуницию, в роте появился Гранов, таща за шиворот пьяного

Самсонова, от которого шли желтые испарения перегара. Гранов действительно должен был обладать недюжинной силой, чтобы справиться с таким кабаном. Самсонов был торжественно передан из рук дежурного по полку командиру роты, который и потребовал привести всех остальных сержантов.

– Ясно. Иди, – отпустил я солдата. – Утро вечера мудренее. Завтра опять "в поле", а послезавтра смотр… может быть, и пронесет.

На смотр все солдаты получили новую форму. Рота выглядела как с иголочки. Дивизия стояла на большом плацу, и тысячи глаз смотрели на генерал-майора, который возвышался на трибуне. Рядом с ним возвышался командир дивизии, а командовал смотром знакомый мне начальник штаба дивизии подполковник Дюжин.

– Товарищ генерал-майор, – голос Дюжина можно было слышать без микрофона, – личный состав гвардейской, краснознаменной учебно-танковой дивизии для прохождения смотра построен.

Выправка подполковника никак не указывала, что начальником штаба дивизии Дюжин стал, продолжив службу после двух лет в танковых войсках, куда его послали после лесотехнического института.

– Дивизия, равняйсь! Смирно! К торжественному маршу. На одного линейного дистанции. Первая рота прямо, остальные напра-во!

Шагооооом арш!!

Первое место на смотре заняла восьмая рота почти полностью укомплектованная из среднеазиатов. Их никак не могли научить маршировать, вытягивая ногу, и тогда кто-то из взводных предложил всем, но обязательно всем, идти, поднимая колено, как в иракской армии. Рота шла не по уставу, но очень синхронно, чем и заслужила благостное отношение начальства.

Сдав форму и облачившись снова в обычные хэбэшки, сержанты под руководством старшины распределяли солдат по нарядам на следующий день.

– Хочешь ко мне в караул? – проходя мимо меня, спросил Салюткин.

– Я дежурным по кухне вместе с Денискиным иду.

– Это же прапорщицкая должность? А что старшина?

– Я за него…

– Зря. Поверь, что зря.

– Не судьба, товарищ лейтенант. В следующий раз.

– Следующего может и не быть, – намекнул непонятно на что лейтенант и отошел.

Утром в роте проводились политзанятия. Командиры взводов и замполит читали написанные сержантами или кем-то из грамотных солдат, конспекты, а сержанты сидели в канцелярии командира роты с тетрадками в ожидании такой же тягомотины.

– Сегодня политзанятий не будет, – начал ротный.

– Можно идти поспать, товарищ старший лейтенант? – невинно спросил Бугаев.

– Нет. Можно послушать. Я сказал, что я вас всех оттрахаю? Так вот, слушайте.

Дальше ротный зачитал пофамильный список сержантского состава роты, по которому выходило, что часть будет разжалована, часть снята с должностей, а кто-то будет отправлен в другие части. Причины были разные, от распухших яиц солдата моего взвода (за что я должен был быть отправлен под трибунал) до пьянки, которая произошла два дня тому назад.

– Я вас всех в Теплый Стан отправлю. Маршировать, – картавил ротный. – Иванцов. Ты почему начштаба дивизии послал?

– Я не посылал. Я же не знал, что это начштаба дивизии.

– Ты в званиях не разбираешься?

– Я на перекладине подтягивался, а кто-то мне сзади по жопе треснул, ну я и сказал…

– Что ты ему сказал?

– Чтобы не трогал меня…

– Ты сказала "отвянь, урод!". Ты это начштабу сказал.

– А если он действительно урод? – тихо пытался возразить Иванцов.

– Вот я тебя и разжалую сразу на два звания…

Иванцов носил погоны младшего сержанта, но был переведен к нам всего несколько дней тому назад, и звание еще не значилось в его документах.

– На два? Так я сразу в гражданские иду. На дембель, товарищ старший лейтенант?

– Рот закрой. Я всех "опущу". Самсонов, Андрейчик, Денискин и

Ханин пойдут в дисбат.

– А я за что? – ошалело смотрел я на ротного, хотя минуту назад слышал бред про распухшие солдатские яйца.

– За неуставные взаимоотношения. Солдат напишет, что я ему скажу.

Понял?

– Командира роты в штаб, – раздался крик дневального через всю казарму.

– Сидите, думайте, что делать пока я в штаб схожу. Потом будете мне объяснительные писать.

Ротный вышел, и мы тут же загалдели. В случайно образовавшейся секундной тишине раздался громкий голос Бугаева.

– Ханин, ты же еврей. Вот и давай, подтверждай национальное умение.

– Какое еще умение?

– Как выкручиваться, блин. Давай, думай. Не зря же ты законы учил.

Думал я не долго. Как будто кто-то сверху передал мне готовый пакет решений и, когда ротный вернулся, я сидел довольный и улыбающийся. Мне нравилась пришедшая очень четко сформулированная мысль, и я ждал момента ее реализации.

– Ну, что? – начал ротный. – Подумали? Теперь пишите объяснительные. Всех посажу на хрен.

– Ага, – тихо, как бы невзначай, сказал я. – Жаль, сидеть придется в соседних камерах.

– Почему это в соседних? – удивился командир роты.

– В одну не посадят, Вы же офицер, а мы – сержанты. Значит, только в соседних.

– Ханин, это ты на что намекаешь?

У Дрянькина был случай, когда он вместе с другими взводными воровал лес и был пойман лесником. Дрянькин тогда всех сдал и все, кроме него, получили взыскания, а взводный смог даже подняться и стать командиром роты. Знали об этом все вплоть до комбата, который однажды поправил посыльного, разыскивающего Дрянькина.

– Запомни, солдат, фамилия командира третьей роты не Друнин и не

Гранкин, а Дрянькин – от слова "дрянь"… чем сам и является…

Солдат тогда поспешно ретировался. А комбат не мог повлиять на решение начальника штаба дивизии, рекомендовавшего Дрянькина командиру полка на должность ротного.

– Я не на что не намекаю, товарищ старший лейтенант, – делая огромные глаза, ответил я. – Вы Самсонова, Андрейчика, Денискина и других за что в дизбат сажать собрались?

– За хищение боеприпасов и пьянство.

– А где факт хищения? Бравые сержанты обнаружили незаконное хранение оружия и передали его из рук в руки комроты.

– Я сам взял у них…

– А Вы, товарищ старший лейтенант, куда дели боеприпасы?

– В сейф положил, куда же еще?

– И сейчас они в сейфе?

– Конечно, а куда…

– Ну, я поверить не могу, что офицер советской армии, гвардии старший лейтенант, командир учебной роты не знает, что найденные боеприпасы должны быть переданы в течение двадцати четырех часов начальнику первого отдела полка. А товарищ старший лейтенант решил утаить боеприпасы.

– Да я не успел…

– Вы не оправдывайтесь передо мной-то, товарищ старший лейтенант.

Это Вы особисту объяснять будете, как Вы решили утаить часть боеприпасов и оставить их в своем неопечатанном сейфе на время выхода роты. Больше того, боеприпасы провалялись там, когда личный состав был на учениях. А все ли боеприпасы были учтены?

– Да, я забрал их у пьяных…

– Во! Товарищ старший лейтенант. У пьяных!

– Да. У меня и свидетель есть – дежурный по полку…

– У меня тоже есть свидетели, что командир третьей роты, старший лейтенант Дрянькин получил взятку от солдата моего взвода курсанта

Алиева…

– Какую еще взятку? – вскакивая со стула, крикнул ротный.

– Вкусную, товарищ старший лейтенант. А с чего ребят напились? Мы же Алиева тормознули, и часть продуктов изъяли, в том числе вино – водочные изделия. Но не все, не все. Как коньячок-то, как?

Вкусненький? А балычок? Мы и дыньку Вам оставили, чтобы витаминчики были.

– Я не брал взятку…

– А почему тогда Алиев получил увольнительную на ночь? К нему жена приехала? Невеста? Или, может быть, я его рекомендовал, как классного бойца? Нет, солдат принес портфельчик… Вы его домой отнесли, товарищ старший лейтенант? Ну и правильно, а из того, что мы оттуда вынули ребята и выпили. Так сказать, с помощью и при попустительстве молодого командира роты… Ну, а про "яйца бойца" я спокоен – у меня масса свидетелей, что я солдата не бил. А за конфликт с гражданским солдат получил два наряда вне очереди. Уже отпахал.

Ротный сидел, выпучив глаза, и тяжело дышал.

– Товарищ старший лейтенант, политзанятия окончены? Разрешите идти?

– Идите. Нет. Стоп. Все взвода идут на гору Пологая заниматься тактическими занятиями по плану. Всем сообщить мне местонахождение взводов. Лично приду проверять, чем вы там занимаетесь. Лично.

– Ну, ты даешь, – хлопнул меня по плечу Бугаев, когда мы вышли из ротной канцелярии. – Я так и не понял, чем ты его "достал"… Но ротный струхнул… Сильно…

– Пилоточку новую подкинешь? Будем в расчете, – пошутил я и пошел строить взвод.