Ночью или скорее ранним утром снова включилось электричество. Я уверена, что это случилось после рассвета, потому что не разбудило нас.

Я лежала, гадая, почему горит лампа на другом конце комнаты, пока не поняла, что чудо электричества снова с нами. По понятной причине я испытываю к электричеству смешанные чувства, но в тот день была рада видеть горящую лампу. Я высунула из-под груды одеял палец ноги — и он не замерз в ту же секунду. Просто отлично! И моя рука чувствовала себя лучше.

Я вылезла из постели и пошла в ванную. Почистила зубы, обтерлась губкой, переоделась, ухитрившись сделать все, кроме как справиться с лифчиком. Его я просто не стала надевать. Все равно это было незаметно, так как я носила безрукавку и свитер. Кто узнает, в бюстгальтере я или нет?

Полиция, вот кто. Как раз когда я пыталась придумать, как надеть чистые носки, раздался стук в дверь. До меня дошло, что я слышала звуки шагов, просто слишком сосредоточилась на том, чтобы одеться, и не обратила на них внимания.

Я обрадовалась, что уже не сплю и могу открыть дверь, тем более что я представила шефу полиции Толливера как своего брата. И вот она здесь, а в комнате спали только в одной постели. Впрочем, было вполне правдоподобным, что я встала первой и заправила свою постель. Мне просто не хотелось ничего объяснять или выдерживать шокированный взгляд, если бы все обстояло по-другому.

Но оказалось, что у Сандры Рокуэлл на руках проблемы поважнее, чем беспокойство о том, как мы с Толливером спим.

Толливер поднялся и стал смотреть, как она проходит мимо меня в дом, а когда она вошла, взглянул мимо нее на дверь.

— Шериф, в чем дело? — спросила я.

Сандра заглянула под кровати, в ванную, а потом открыла люк и спустилась в гараж внизу. Когда она вернулась, вид у нее был не таким напряженным, как раньше, хотя отнюдь не радостным.

— Послушайте, я не в восторге от вашего поведения, — заявила я.

Толливер едва соизволил повернуться спиной, снимая тренировочные штаны и натягивая джинсы.

Шериф кинула на него оценивающий одобрительный взгляд, который, как я поняла, она могла бы повторить мгновение спустя, и мне захотелось ее стукнуть.

— Вы видели Чака Алманда? — поинтересовалась шериф.

Сказать, что я удивилась, значило ничего не сказать.

— Со вчерашнего дня — нет. А вчера мы его видели. С какой стати нам с ним встречаться? Что с ним случилось?

— Вы можете рассказать мне в точности, что произошло?

— Хорошо. Мне захотелось убедиться, что я ничего не пропустила в амбаре. Просто казалось: там есть что-то незавершенное, понимаете? Поэтому я вернулась. Я знала, что глупо так поступать, но надеялась, что смогу просто проскользнуть внутрь и уйти незамеченной. Чак вошел, пока я там была. Он разозлился и ударил меня.

— Ударил вас?

Но шериф не была удивлена, вовсе нет. Без сомнений, она уже слышала все от отца Чака.

— Да, он сильно ударил меня в живот.

— Как я представляю, вас это здорово рассердило.

— Скажу так: меня это не обрадовало.

— Держу пари, что вашего брата это не обрадовало тоже.

— Вообще-то я здесь, — заметил Толливер. — Да, я определенно не обрадовался. Но вошел его отец, и мальчик казался таким расстроенным, что мы просто ушли.

— И вы не сообщили нам об этом происшествии?

— Нет. Мы полагали, что у всех вас есть более важные дела.

Она знала, что мы не сообщили. Просто подчеркивала все совершенные нами ошибки.

Я чувствовала себя все хуже и хуже. Это была моя вина, что мы вернулись в амбар, мое неверное решение, и, если мальчик исчез, может быть, в этом виновата я.

— Итак, никто не знает, где он? — спросил Толливер. — С каких пор?

— Один из консультантов медицинского центра проезжал мимо, где-то через час после происшествия в амбаре — насколько точно я смогла вычислить время. Он близкий друг Тома и захотел увидеться с Чаком, чтобы посмотреть, не сможет ли он ему помочь.

Шериф скорчила гримасу. Она не верила, что консультации что-то изменят в случае Чака, это было ясно.

— Поэтому Том начал искать мальчика, чтобы привести его для разговора с консультантом, но Чака нигде не было. Тогда консультант настоял, чтобы Том позвонил в полицию. Он так и сделал, а потом начал обзванивать друзей Чака. Никто не видел мальчика.

— Вам удалось найти кого-нибудь, кто видел бы его в городе?

— Не удалось. Но мы подумали: возможно, он попытался отыскать вас, чтобы закончить то, что начал. Или извиниться. С таким испорченным мальчиком никогда не знаешь, что он собирается делать.

Вошел помощник шерифа Роб Тидмарш, топая ногами так же, как раньше шериф.

— Ничего не нашел, шериф, — сообщил он.

Значит, она отвлекала нас, пока ее подчиненный обыскивал участок. Что ж, он ничего не нашел, и не было смысла сердиться на обыск. Шериф делала то, что должна была делать.

— Возможно, нам надо позвонить нашему адвокату, — сказала я.

— Он у меня на быстром дозвоне, — отозвался Толливер.

— А может быть, — повысила голос Рокуэлл, перекрыв наши голоса, — вы нашли Чака и решили ударить его в ответ?

Произнося это, она смотрела на Толливера, как будто для меня было привычным делом посылать брата кого-то избивать.

— Мы были здесь всю ночь, — сказал Толливер. — Нам позвонили в… Харпер, когда именно звонил Манфред?

— Около трех часов.

— Какое это свидетельство — звонок на мобильнике? — бросила Рокуэлл. — И Манфред разговаривал с вами? — Она смотрела на Толливера с недружелюбным выражением лица.

— Он разговаривал со мной, — вставила я, — но Толливер был здесь.

— Значит, он не сможет подтвердить, что говорил и с Толливером тоже.

— Возможно, он слышал его голос на заднем плане. Но напрямую с ним не говорил, это верно.

Позвонить нашему юристу в Атланту начинало казаться вариантом, который следует принимать во внимание. Недавно Арт Барфилд получил от нас большой куш, и я была уверена, что он не возражает получить еще.

— У меня нет привычки похищать мальчиков, — заявил Толливер. — Но конечно, у кого-то в этом городе есть такая привычка. Почему вы смотрите на меня, вместо того чтобы выяснить, кто похитил всех остальных мальчиков? Куда более вероятно, что тот же самый человек забрал и Чака Алманда. И если так, время мальчика истекает.

Судя по напряженному взгляду шерифа Рокуэлл, она скрипнула зубами от огорчения.

— Думаете, мы не ищем? — вздохнула она, с трудом выдавливая слова. — Теперь, когда он не пользуется прежним местом для убийств, куда он забрал мальчика? Мы обыскали каждый сарай и амбар в округе, но нам следует проверить и другие возможные варианты. Вы один из таких вариантов, к тому же весьма вероятный.

Я не считала, что мы такой уж вероятный вариант, но, с другой стороны, у нас была стычка с Чаком и его отцом. И я могла рассказать представителям закона кое-что еще.

— Он извинился передо мной, — сказала я шерифу.

— Что?

— Мальчик извинился передо мной. За то, что меня ударил. Он велел найти его позже.

— Зачем? Зачем, как вы думаете? Какой в этом смысл?

Высокий помощник шерифа посмотрел на меня через плечо Рокуэлл так, словно я начала лаять.

— Тогда я просто подумала… Должна признаться, подумала, что он говорит так из-за умственного расстройства. Когда он это сказал, он выглядел так странно.

— А что вы думаете теперь?

— Думаю… Я не знаю, что думать.

— Нельзя сказать, что вы нам отлично помогаете.

— Я не психолог, не специалист-криминалист, занимающийся составлением портрета преступника, я не состою в правоохранительных органах, — ответила я. — Я просто нахожу мертвых.

Я просто нахожу мертвых…

Чак знал это.

И он сказал: «Найдите меня».

— Тогда нам нужно, чтобы вы тоже занялись поисками, — произнесла Сандра Рокуэлл.

Я сидела во власти ужасающей мысли, гадая, как всего день назад могла подумать, что мир стал бы лучше, если бы кто-нибудь немедленно забрал из него Чака Алманда. Это было до того, как я увидела его тайное лицо — такое, каким оно было перед тем, как мальчик сказал, что должен меня ударить.

Толливер начал что-то говорить — и замолчал. Я посмотрела на него. Не время было напоминать им, что я должна получить плату за свою работу. Инстинкт, который заставил его придержать язык, был хорошим инстинктом. Нет, я не читала его мысли. Мы просто слишком хорошо друг друга знали.

— Где вы хотите, чтобы я поискала? — спросила я. Мой голос доносился словно издалека.

Такой вопрос на мгновение поставил шерифа в тупик.

— Вы поймете, если труп будет свежим, правильно? — спросила она.

— Да.

— Тогда мы просто повозим вас по всем местам, которые держим на заметке.

Я подумала о Манфреде, сидящем в больнице или в комнате в мотеле в надежде, что мы появимся. Я подумала о дороге, ведущей из города, уводящей прочь от той ситуации, в которую мы попали. Но поскольку на другой чаше весов лежала жизнь мальчика, что я могла сказать? И Рокуэлл, конечно, знала, что сказать мне нечего.

— Вы готовы ехать? Позже мы завернем сюда и захватим мистера Лэнга, — сказала шериф.

— Нет, не годится. Я никуда без него не поеду.

Хотя было бы лучше, если бы Толливер отправился помочь Манфреду, если мы должны разделиться. Но тогда… Нет. Лучше будет оставаться вместе. В этом отношении я собиралась поступить эгоистично.

Пока я заставила шерифа быть полезной, попросив помочь мне обуться, Толливер исчез в ванной. Тидмарш попытался не фыркнуть, но ему это не вполне удалось. Шериф Рокуэлл не отказалась помочь, и вскоре мои туристические ботинки были зашнурованы, а шнурки завязаны аккуратным узлом. Я приняла таблетки и слегка прибралась в доме, пока мы ждали. Я пыталась сгрести угли в очаге так, чтобы можно было снова раздуть огонь. Может, электричество и включили, но его вполне могли снова вырубить. Очаг все еще был необходим.

У меня было мрачное предчувствие, что мы проведем здесь еще одну ночь.

Манфред умел лучше меня решать такого рода проблемы. Может, если бы он отправился в дом или в амбар, где мы в последний раз видели Чака, то смог бы каким-то образом выследить мальчика. С другой стороны, просить Манфреда приняться сейчас за работу было бы бесчеловечно. И он, возможно, был не в силах ее выполнить. Он говорил мне несколько раз, что его экстрасенсорные способности слабее, чем у бабушки. Я считала, что он ошибается, но он в это верил.

Я позвонила ему, раз уж мы все равно ждали. Голос Манфреда был печальным, но сосредоточенным. Я объяснила ему ситуацию, и он сказал, что ему снова звонила мать, она теперь едет быстрее, поскольку дороги очищаются.

— Увидимся позже, — сказала я. — Держись, Манфред.

— Я здесь никому не доверяю, — ответил он. — Не доверяю доктору, не доверяю медсестрам, не думаю, что санитар ведет честную игру. Даже из-за священника у меня мурашки по коже. Думаешь, у меня паранойя? Думаешь, здесь и вправду что-то нечисто?

— Пока я не могу на это ответить.

— Да, правильно, там же шериф, — угрюмо произнес Манфред. — Я просто не могу избавиться от этого чувства, Харпер. Здесь что-то очень не так.

— В Доравилле? Или именно в больнице?

— Я недостаточно проницателен, чтобы ответить, — после долгой паузы отозвался он. — У меня нет того дара, какой был у бабушки.

— По-моему, ты ошибаешься. Все, что тебе нужно, — это немного опыта, — заверила его я. — По-моему, в тебе есть дар.

— Ты даже не знаешь, как много это для меня значит. Послушай, теперь мне надо идти. У меня есть идея.

Это звучало плохо. Как будто он собирался предпринять что-то самостоятельно. Молодые люди в Доравилле, будучи предоставлены самим себе, не очень хорошо справлялись. Я попыталась немедленно перезвонить, и в конце концов Манфред ответил.

— Куда ты собрался? — спросила я.

Толливер наконец-то вышел из ванной, умытый и одетый. Он застыл на месте с грязной одеждой в руках, услышав тревогу в моем голосе.

— Собираюсь поискать мальчика, — заявил Манфред.

— Нет, не езди никуда один, — велела я. — Скажи нам, куда ты собираешься.

— Вы можете снова угодить в беду.

— Эй, с нами же шериф, помнишь? Так куда ты?

— Снова в амбар. Я должен туда пойти.

— Нет, подожди нас, ладно? Манфред?

— Встретимся с вами там.

Но поскольку мы двинулись в путь от озера, у нас ушло куда больше времени, чтобы добраться до амбара.

Я объяснила шерифу ситуацию, и она взбесилась.

— Мы уже обыскивали амбар! — воскликнула она. — Снова и снова. В земляном полу ничего нет, нет и на чердаке. Это пустое деревянное строение со стенами такими тонкими, что там не может быть тайников. Там больше нет мертвых животных, и я уверена почти на сто процентов — да и вы сказали то же самое, — что там нет человеческих тел.

— Мертвых нет, — ответила я. — Никаких мертвых… По крайней мере, не было никаких… О черт! Мы должны туда попасть!

Чувство ужаса, зародившееся в моей душе, теперь расцвело в полную силу. Больше я ни с кем не разговаривала.

Через каких-то пять минут мы уже были в дороге, в патрульной машине. Машин было немного, дороги стали чище, но все равно прошло добрых двадцать минут, чтобы въехать в Доравилл, и еще десять минут, чтобы добраться до улицы, на которой жил Алманд.

Вместо того чтобы тайком пробраться на зады участка, к амбару, как сделали вчера, мы въехали на подъездную дорожку, ведущую к старому каркасному дому, и я как можно быстрее выбралась из машины. Сегодня мои мускулы ныли сильнее, чем вчера, и я пропустила прием лекарства, поэтому ощущала каждое свое движение.

Толливер обхватил меня за талию, чтобы помочь продвигаться вперед, и мы, спотыкаясь, шли по остаткам подъездной дороги, что вела за дом, к амбару. Я мельком заметила машину Манфреда на дороге за участком.

И я почувствовала вибрацию, отозвавшуюся в голове. Очень свежий труп.

— О нет! — простонала я. — Нет-нет-нет!

Я перешла на бег, и Толливеру пришлось схватить меня под мышки, чтобы не дать упасть. При виде того, как я расстроена, шериф загорелась, она и ее помощник легко обогнали нас. Рокуэлл вытащила пистолет — я даже не знала, осознает ли она, что вынимает оружие.

Мы все резко остановились, когда вошли в полуразрушенный амбар.

Перед стойлами в задней части амбара стоял Том Алманд с лопатой в руках. Ярдах в трех перед ним мы увидели Манфреда, который едва держался на ногах, по лицу его текла кровь. Он тоже был вооружен — заступом с короткой рукоятью. Заступ так сиял, что, возможно, Манфред купил его этим утром, по дороге в амбар. Он еще не нанес удара.

— Том, положи лопату, — приказала шериф.

— Сперва вели это ему, — ответил Том Алманд. — Он вошел сюда и напал на меня.

— Неправда, — отозвался Манфред.

— Посмотрите на него, он же придурок. А я местный!

— Том, положи лопату. Немедленно!

— Здесь человеческое тело, — заявила я. — Человеческое тело, сейчас!

Я просто хотела, чтобы меня ясно поняли. Хотела, чтобы этого козла Тома Алманда убрали с моего пути.

Манфред отступил от Тома еще на два шага и положил заступ на пол.

И Том ринулся на Манфреда, занеся лопату, чтобы ударить.

Помощник шерифа выстрелил первым — и промахнулся. Шериф Рокуэлл ухитрилась попасть Тому в руку, тот завопил и рухнул.

Мы с Толливером стояли у стены, пока помощник шерифа ринулся вперед, чтобы позаботиться о Томе, у которого текла кровь, а Манфред упал на колени, сжимая руками голову — не в знак того, что сдается, а потому что был ранен в голову.

Мы двинулись было вперед, чтобы помочь другу, но шериф крикнула:

— Назад! Не наступайте на место преступления!

И мы подчинились.

Она вызвала по рации «скорую помощь» и, когда лопату убрали туда, где Том Алманд не смог бы до нее дотянуться, надела на него наручники, несмотря на его окровавленную руку. Потом тщательно его обыскала. Никакого оружия. Шериф зачитала Тому Алманду его права, но он не ответил. Его лицо было таким же бесстрастным, как прошлым вечером в церкви. Этот человечек мысленно пребывал в каком-то другом месте.

— Вы все еще чувствуете тело? — спросила шериф, закончив с этими делами.

У меня ушла секунда на то, чтобы осознать, что она обращается ко мне, настолько меня захватило напряжение только что случившегося, страх, что Том Алманд снова на кого-нибудь нападет, возможность, что Манфред серьезно ранен. Меня ничуть не беспокоила раненая рука Тома. Я только обрадовалась бы, если бы он истек кровью до появления «скорой».

— Да, — сказала я. — Там есть очень свежее тело. Могу я показать вам, где именно?

— Как близко вы должны подойти к этому человеку?

— Я должна подойти к первому стойлу.

— Хорошо, идите.

Очень осторожно я обошла двоих раненых мужчин и представителей закона, чтобы добраться до входа в стойло. Я шагнула на грязную солому и начала пинками разбрасывать ее. Солома все время падала обратно, поэтому я стала собирать ее пригоршнями и вышвыривать через стенку стойла.

— Толливер! — позвала я.

Он немедленно очутился рядом и стал помогать.

Тут пригодились бы лопата или заступ, но я понимала, что лучше не предлагать ими воспользоваться.

— Кажется, там задвижка? — спросила я.

— Хотел бы я, чтобы у нас был фонарь, — ответил Толливер — и фонарик упал на пол рядом с нами.

Такой фонарик носила на поясе шериф Рокуэлл.

Толливер включил его и направил свет на доски у нас под ногами.

— Здесь люк, — сказал он, и помощник шерифа выругался.

Думаю, он был среди тех, кто обыскивал амбар. Том засмеялся, и я посмотрела на группу напряженных людей в амбаре. Помощник шерифа готов был за здорово живешь пнуть его в голову — это было ясно видно по позе полицейского. Я слышала, как вдалеке приближается «скорая помощь», и хотела открыть люк, прежде чем она сюда доберется и суматоха усилится.

Толливер быстро нашел щеколду. Она была очень крепкой, думаю, чтобы устоять, если в люк начнут колотить снизу.

Чтобы его открыть, нам и вправду понадобилась лопата, и, не спрашивая разрешения, Толливер пересек амбар, чтобы взять лопату Манфреда. Мы просунули лезвие в маленькую щель и использовали лопату как рычаг. После того как Толливер слегка приподнял крышку люка, я держала лопату здоровой рукой, а Толливер тем временем схватился за край крышки люка и распахнул ее. Она была очень тяжелой, и тут же выяснилось почему — ее изнанка была щедро снабжена изоляцией, которая заглушала любой звук, доносившийся снизу.

Я посмотрела вниз, в открывшуюся под люком яму, примерно шесть на шесть футов. Может, в высоту даже восьми футов; в нее можно было спуститься по крутой деревянной лестнице. Труп Чака Алманда лежал у подножия этой лестницы. Глаза его смотрели вверх, на нас. Мальчик выстрелил себе в голову. В первую очередь бросалось в глаза, как изуродована была голова Чака.

За трупом к стене был прикован голый мальчик с заклеенным скотчем ртом. Он скулил через скотч и смотрел через плечо, вверх на нас с выражением, которое я никогда больше не хочу видеть. Он был забрызган кровью Чака и, полагаю, своей — его покрывали порезы, кровь запеклась и стала черной. Порезы опухли, покраснели, воспалились. На нем не было никакой одежды, и он пробыл в яме с трупом всю ночь.

Я выбежала из амбара, и меня вырвало. Один из водителей «скорой помощи» бросился, чтобы проверить, как я, но я просто махнула рукой, показывая на амбар.

Спустя несколько минут вышел Толливер. Я прислонилась к деревянной стене с облезшей краской, желая быть где-нибудь в другом месте.

— Он убил себя, чтобы ты его нашла, — сказал Толливер. — И выяснила бы, что делает его отец.

— Да, чтобы имелся труп, который я могу найти, — откликнулась я. — О господи, он рискнул, имея такой маленький шанс. А если бы я не вернулась?

— Если бы Манфред не решил, что должен снова проверить амбар?

— Как ты думаешь, Том Алманд знал, где находился Чак все это время, с тех пор как сообщил о его исчезновении?

— Нет, но, думаю, у него не было шанса прийти сюда и проверить. Тома вынудило сообщить об исчезновении Чака то, что другой консультант попросил увидеться с мальчиком.

— Никогда больше не хочу видеть ничего подобного, — содрогнулся Толливер.

— Он пожертвовал собой, — прошептала я. Мне никак не удавалось собраться с мыслями. — И почти… почти зря.

— Он не думал здраво, — заметил Толливер, что было огромным преуменьшением. — И ему было всего тринадцать.

Мимо пронесли носилки, сперва с лежащим на них Манфредом — лицо его было бледным как смерть, глаза открытые и пустые.

— Манфред! — окликнула я, просто желая, чтобы он знал — кто-то знакомый рядом. Знал, что он сделал.

Но лицо его не изменилось.

Следом появился Том Алманд с закрытыми глазами, с губами, сложенными в странную улыбку. Теперь он был прикован к носилкам за здоровую руку, раненая рука была забинтована. Я надеялась, что его хорошенько подстрелили. Интересно, и вправду ли шериф Рокуэлл метила в руку? Момент был тревожным, но, с другой стороны, полицейских тренируют попадать в цель.

Может, и к лучшему, что ему попали в руку. Может, выжившие люди, которым он причинил самую страшную боль, смогут извлечь какую-нибудь пользу из суда над ним и приговора. Его, конечно же, будут судить и приговорят. А мы сможем следить за этим по национальным новостям. Средства массовой информации любят следить за процессами над серийными убийцами, гомосексуал ли убийца или гетеросексуал, черный, белый или мулат. В этой области — никакой дискриминации.

Я поняла, что мысли мои сумасшедшие, а еще поняла, что нам тут не место. Но двое агентов Бюро расследований штата бежали по задней дорожке так, будто амбар был охвачен пожаром, а внутри находился ребенок. Они не собирались нас отпускать. Стюарт и Клавин не запыхались, потому что были достойными агентами, и теперь стояли перед нами.

— Вы снова здесь, — сказал агент Стюарт.

На нем были подходящие для такой погоды перчатки, толстая куртка от «Л. Л. Бин» и сверкающие сапоги до середины икр. Разве он не выглядел как маленький альпинист! Клавин выглядел не так блестяще в потрепанной непромокаемой куртке, которая, похоже, служила ему не первый год, и в вязаной шапке с ушами.

— Он убил себя, — сообщила я им.

Они захотят знать.

— Кто?

Я думала, агент Стюарт собирается меня потрясти, так ему не терпелось все выяснить.

— Чак Алманд. Он застрелился из пистолета.

— Кто был в «скорой помощи»? — спросил Клавин.

— Том Алманд и Манфред Бернардо, — ответил Толливер.

Агенты непонимающе переглянулись.

— Отец мальчика и внук медиума, — объяснил Толливер.

— Она умерла прошлой ночью, — добавил Стюарт.

— Да, так и есть. И ее внук едва не погиб сегодня, — сказала я. — Последняя жертва жива.

Агенты исчезли внутри амбара так быстро, что их едва можно было проследить глазами.

— Почему они не вывели его?

Толливер заглянул в амбар, но потом сдался. Он не хотел снова заходить внутрь, и я тоже.

— Может, не могут его отковать, — предположила я.

Толливер кивнул. Это казалось резонным.

— Интересно, кто он? — после долгого молчания произнес Толливер.

Погода, может, и улучшилась, но стоять здесь все еще было холодно, и нам было нечем заняться.

Я повернулась к Толливеру и обняла его. Он обхватил меня руками, и мы стояли там ясным холодным днем, вцепившись друг в друга.

— Мы об этом узнаем, — прошептала я ему в шею. — Об этом расскажут в газетах или в выпусках новостей.

Замученный мальчик, привалившийся к стене, повсюду пятна крови. Бедный мертвый мальчик на полу этой несчастной ямы. Господи Иисусе! Ты не для того создал людей.

Я давно не мыслила категориями христианства и удивилась, что думаю так сейчас. Не была я и мятежницей, мне в голову не приходили мысли вроде: «Зачем, Господи?» Такие мысли были плохими, такие мысли были бессмысленными. Конечно, я еще никогда не натыкалась на подобное зверство, на устрашающее обилие жестокости в расположенных рядом могилах.

— Чак спас этому мальчику жизнь, — оцепенело произнесла я. — Он предоставил мертвое тело, которое я могла найти.

— Думаешь, он и вправду резал тех животных?

— Может, отец заставил Чака это делать, надеясь, что сын пойдет по его стопам. Может, Том думал, что, если Чак будет в чем-то виноват, меньше вероятности, что он донесет на отца.

— Ксильда казалась такой уверенной, когда говорила, что это сделал Чак.

— Не хочу думать, будто она ошиблась во время своего последнего сеанса.

— Я тоже. — Голос Толливера звучал мрачно.

— Как ты думаешь, ее отвращение к Чаку подтолкнуло мальчика к тому, чтобы закончить все подобным образом? Ведь в то время все смотрели на него с таким же отвращением, с такой же неприязнью. А его отец подыгрывал им. Хотя он знал, в чем дело, и мальчик тоже знал.

— Чак был героем. Он выжил рядом с отцом, который убивал мальчиков ради забавы.

— Но он никому об этом не рассказал.

— Может, он не знал, пока не выкопали животных. И только тогда понял, что именно отец убивает мальчиков. А может, тогда Том ему и рассказал. Что-нибудь вроде: «Все теперь думают, что ты злой и больной, так я покажу тебе кое-что на самом деле злое и больное! Нравится?»

— А может, он знал все с самого начала. — Толливер мыслил более реалистично. — И молчал, потому что любил отца, или боялся его, или потому что ему нравилось мучить животных и он чувствовал: они с Томом — два сапога пара. Может, он даже помогал с мальчиками. Должно быть, попадались такие случаи, когда нужна была лишняя пара рук. Некоторые из мальчишек были рослыми и тяжелыми. Играли в футбол. Подростки, которые вытянулись в полный рост. Откровенно говоря, не понимаю, как такой коротышка, как Том Алманд, с ними справлялся.

— Но Чак положил этому конец.

Я зарылась лицом в куртку Толливера. Он пробежал пальцами по моим волосам, стараясь избежать выбритого места на голове. Он гладил меня. Это было огромным утешением.

В конце концов выкатили последнюю жертву. Мальчик был укрыт одеялами, к его руке уже подсоединили капельницу и привязали ее к носилкам.

Глаза мальчика были закрыты, слезы текли по грязному лицу.

— Как тебя зовут, сынок? — поинтересовалась шериф Рокуэлл.

— Мэл, — прошептал мальчик. — Мэл Чесни. Из Куинс-Тэйбл, рядом с Чистым Ручьем.

— Мэл, как долго ты там пробыл? — спросил агент Клавин, шагая рядом с каталкой.

— Два дня, — ответил он. — Думаю… два дня. — А потом добавил: — Я не могу об этом говорить.

Я его вовсе не обвиняла.

Мальчик находился здесь вчера, когда у нас была стычка с Чаком. Если бы Чак просто сказал нам тогда… Но вошел его отец, и, возможно, Чак просто не смог. Я гадала, был ли Мэл Чесни в яме, когда полиция выкапывала животных. О господи, слишком горько было так думать.

Я не сомневалась, что работающие на месте преступления копы думают о том же самом. Мэл Чесни пробыл внизу часы, сперва — один, потом — с трупом, все время ожидая, что его замучают до смерти. Почти чудо, что он не умер от переохлаждения.

Никто не пытался нас остановить, когда мы двинулись обратно к машине шерифа. Но мы не могли вернуться в дом у озера и забрать наши вещи, если кто-нибудь нас не подбросит.

— Роб, отвези их в участок, — велела шериф.

Роб Тидмарш поднял указательный палец, чтобы показать нам — он будет готов через минуту.

Рокуэлл сердито посмотрела на нас, как будто мы были раздражающими записями, которые ей нужно стереть с доски, прежде чем она перейдет к более важным вещам. Прошло некоторое время, прежде чем она сказала:

— Вы двое сидите в участке, и когда я смогу выделить кого-нибудь, чтобы подбросить вас к озеру, то пошлю их забрать вас.

— А Роб не может нас туда отвезти?

— Роб собирается забрать из участка новую фотопленку. Судебные медэксперты штата будут здесь уже скоро, но мы хотим сделать собственные снимки. Заглянув в участок, Роб сразу вернется сюда, а в данный момент это самое важное место в Нотт-Каунти. Поэтому вам придется немного подождать.

Нам уже немало приходилось ждать.

И с этим ничего нельзя поделать — Роб все равно бросит нас в участке. Как бы сильно нас это ни раздражало. Что касается меня, я была крайне раздражена.

— Мальчика отвезут в местную больницу? — спросила я помощника шерифа.

— Нет, в более крупную больницу в Ашвилле, — ответил Роб. — На этом настояли парни из Бюро расследований штата. А ведь у нас здесь хорошие доктора. — Судя по голосу, он был глубоко обижен.

— Меня здесь хорошо лечили, — сказала я.

Честно говоря, мне хотелось подлизаться к Робу — вдруг мы сможем добиться, чтобы после он отвез нас в дом у озера. Но я сказала правду. Охотно верю, что в таком маленьком городке в больнице не будет современных диагностических аппаратов, какие могут приобрести больницы побольше, но, похоже, мое выздоровление шло отлично, и медсестры были очень добры, хотя и очень заняты.

Роб слегка расслабился.

Всегда есть что-то странное в езде по городу в полицейской машине, когда ты сидишь сзади и тебя отделяет от водителя проволочное ограждение. Это заставляет чувствовать за собой некую вину, и все как будто на тебя глазеют.

Когда мы припарковались за участком и вылезли из машины, представители прессы так и кишели вокруг, желая знать, не арестовали ли нас с Толливером. Проклятье! Я была не в настроении с этим мириться. И не могла понять, почему этот ужасный рой не переместился к старому амбару.

— Мы не отвечаем на звонки и переговариваемся по мобильникам, — объяснил Роб в ответ на мой вопрос.

Теперь он казался полностью открытым, демонстративно шел рядом со мной и придержал заднюю дверь участка, тем самым продемонстрировав ожидающим репортерам, что я у полиции в почете.

В участке царил хаос. Новости уже распространились по зданию, и было только делом времени, когда они просочатся наружу.

Роб, похоже, не знал, как с нами быть, поэтому провел нас в одну из комнат для допросов, рассказал, где находятся автоматы с едой и питьем, и добавил, что в предбаннике есть журналы, если мы захотим почитать. Было ясно, что он бешено торопится забрать пленку и вернуться на последнее место преступления, поэтому мы кивнули — и он умчался.

Последовало несколько часов скуки. Мы могли бы быть уже в дороге, убираясь, черт возьми, из Доравилла. Мы могли бы быть вместе в постели, наслаждаясь нашими новыми отношениями, — за такую идею Толливер был полностью «за». Я наслаждалась бы несколькими аспектами такого времяпрепровождения, но, сказать по правде, у меня порядком ныло в неожиданных местах, и моя рука слишком перенапрягалась для сломанной руки. А еще мы могли бы зарабатывать деньги, занимаясь другой работой. Но вместо этого мы сидели в скучной комнате.

Для разнообразия мы совершили набег на предбанник и реквизировали все журналы, купили дрянную еду из автомата, пытаясь не путаться ни у кого под ногами.

Спустя четыре часа вернулась шериф. Она, Клавин и Стюарт вошли, неся еще пару кресел, и началось повторение пройденного, снова и снова.

— Вы и вправду думаете, что мальчик Чак покончил с собой, чтобы вы могли найти другого мальчика? — спросил Стюарт в пятый раз.

— Я не знаю, что происходило в его голове, — пожала плечами я.

— Он мог бы написать записку, мог бы позвонить нам, мог бы позвонить вам, если уж на то пошло, и сказать: «Мой отец держит в тайнике мальчика». Это решило бы проблему.

— Для него это не решило бы проблемы, — возразил Толливер.

— Он был подростком, — напомнила я. — Его переполняли драма, ужас, вина и сожаление. Думаю, он пытался найти искупление для себя и своего отца.

— Вы и вправду так думаете, мисс Коннелли? Думаете, он по своей воле мучил животных?

— Если и так, это развлечение ужасало его.

Я сомневалась, что есть простое объяснение поведению Чака Алманда. Я считала, что в конце он попытался совершить правильный поступок, но его мыслительный процесс не предвидел возможности того, что он мог бы по-другому выйти из ужаса, в который попал, выйти и выздороветь. Он просто жил недостаточно долго, чтобы верить, что у него есть будущее после ареста отца, и хотел, чтобы отец его перестал убивать. По крайней мере, так я истолковывала действия Чака.

С нами разговаривали долго, пытаясь вытащить из нас сведения, которых у нас просто не было.

— И не рассказывайте никому о том, что видели в амбаре. Пока мы полностью не закроем дело, — велел Клавин.

Такое было легко пообещать. У нас не было желания говорить об увиденном.

У меня имелись некоторые сомнения, что дело завершено, но я держала эти сомнения при себе. После всего того, что мы с Толливером сделали, к моим размышлениям пока еще не собирались прислушиваться. Но сомнения не давали мне покоя, и у меня оставалось чувство незавершенности.

Теперь нам надо было найти Манфреда и его мать, которая, должно быть, сокрушалась: что она сделала в предыдущей жизни, чтобы заслужить такое наказание.

Я спросила шерифа, где Манфред, и она удивила меня, ответив, что его держат в больнице Нотт-Каунти. Он сам попросил, чтобы его оставили там, сообщила она.

— Я могу это понять, — сказала я Толливеру, когда мы снова забрались в патрульную машину Роба, которого наконец-то отрядили отвезти нас обратно в дом у озера.

— Так лучше, чем если бы его перевезли в Ашвилл. Если он сможет получить необходимое лечение здесь, его маме будет куда проще.

— Доктор сказал, что здесь с ним все будет в порядке, — подал голос Роб с водительского сиденья.

— Хорошо, это хорошо, — ответила я.

Потом вспомнила, что Манфред подозревал, будто кто-то ночью убил его бабушку. Может, и не очень хорошо, что он остался в той же самой больнице. Черт! Вот еще один повод для беспокойства.

Вернувшись в дом, мы все упаковали — просто на всякий случай — и сложили в машину — тоже на всякий случай. Мы затушили огонь и повесили ключи от дома на зеркальце заднего вида, чтобы не забыть вернуть их Твайле — опять-таки на всякий случай.

Потом мы поехали обратно в Доравилл. Поскольку утром у нас было мало времени, чтобы привести себя в порядок, мы сделали это сейчас и сразу почувствовали себя лучше.

Рука моя ныла, потому что я в этот день напрягала ее больше положенного, и я приняла болеутоляющее. Мне было почти стыдно, когда я отправляла таблетку в рот, ведь столько людей испытывали куда более страшные страдания. Но единственной болью, которую я могла облегчить, была моя собственная.

— Могу я не сворачивать? — спросил Толливер, когда мы добрались до главного перекрестка Доравилла.

Если бы он не свернул, дорога увела бы нас прочь от города. Поворот налево привел бы нас к больнице.

— Хотела бы я, чтобы ты не сворачивал, — ответила я. — Но, думаю, мы должны убедиться, что с Манфредом и его мамой все в порядке. Верно?

У Толливера был упрямый вид.

— Держу пари, что мама Манфреда — крепкая женщина. Она должна быть такой, ведь Ксильда — ее мать. Держу пари, с ними все прекрасно.

Я искоса посмотрела на него.

— Да, хорошо, — произнес он и повернул налево.