А дальше, вы не поверите, еще одно невообразимое совпадение. (События все больше и больше наводят на тоскливую мысль — я попал в одну из новелл Томаса Харди, пав жертвой жестокого случая.)

Наверное, ничего удивительного, что история с Бет повторилась. (Особенно учитывая простой факт: женщины, с которыми мне доводится общаться, принадлежат к тому же кругу, что и я сам.) Открывается дверь, и слышен растерянный возглас: «О, Дэниел, здравствуй. Так, выходит, ты тот самый человек, которого я вызывала. Какое невероятное совпадение! Ну проходи же, проходи!» Честное слово, когда подобно случается дважды на одной и той же неделе, это, согласитесь, кого угодно выбьет из колеи.

Одиннадцать вечера, меня направляют в тихий переулок в районе Пимлико. Вызов в столь поздний час может означать только одно: клиентка желает секса — ей не нужен ни вечер в опере, ни ужин при свечах, не жаждет она и робких касаний пальцев за супом из лобстеров в тихом романтическом уголке, залитом золотистым светом тусклых ламп и улыбками влюбленных.

Одиннадцать вечера означают постель.

Дверь открывает Оливия — леди Крэйгмур, мать Клайва.

Она в черном шелковом кимоно с золотисто-пунцовыми райскими птицами, на красивом лице превосходный макияж, в зубах — черная сигарета. Надо отдать Оливии должное: неловкую ситуацию она сгладила блестяще — на лице не промелькнуло ни тени смущения. Более того, Оливия звонко рассмеялась — оглушительно, с неподдельным весельем. Она одна так умеет.

Мы сидим в не слишком чистой, но стильно обставленной гостиной. Леди Крэйгмур наливает мне бокал шампанского, откидывается в кресле, закинув руку на спинку, и улыбается в бокал, видя мое смущение. Я сижу на краешке дивана, затравленный и перепуганный, всеми силами стараясь выглядеть как можно естественнее.

— Так-так, — мурлычет она. — Я, конечно, уже слышала от Клайва, что тебя попросили из того кошмарного места… как там оно называлось? Но, дорогой мой… — Оливия склоняется ко мне и кладет ладонь на мое колено. — Я и не представляла, что ты станешь мальчиком по вызову. — Кокетливо склоняет голову набок и насмешливо улыбается. — Или предпочитаешь «жиголо»?

— Лучше «служба сопровождения».

Оливия смеется и стряхивает пепел в стоящую рядом пиалу.

— Что ж, надо отдать тебе должное, необходимо обладать настоящей отвагой, чтобы принять подобное решение. Серьезно. — Она поднимает бокал. — Браво!

Я тоже поднимаю бокал. Не знаю, Оливия то ли делает из меня шута, то ли действительно настолько свободна во взглядах, что может искренне посчитать проституцию невероятно увлекательным и творческим занятием.

— А Клайв знает?

— Нет, друзья не в курсе. Кроме одной знакомой… — Я замолкаю. Думаю, вряд ли мне удалось бы объяснить случай с Бет — я и сам в нем до конца не разобрался.

— Ну что ж, — снова говорит Оливия и поднимается. Я вздрагиваю и, отирая вспотевшие ладони о штанины, вскакиваю на ноги, возбужденный и готовый тут же, не сходя с места, выпрыгнуть из штанов. Неверно было бы назвать Оливию непривлекательной — она невероятно красивая женщина. Мною овладевает какая-то странная нервозность, которой я не могу дать объяснения. Может быть, накладываются воспоминания о сходной ситуации менее недели назад и как Бет со мной обошлась. Так и кажется, что не успею я глазом моргнуть, как Оливия распластается на персидском ковре, раскинет в стороны руки и ноги и скажет: «А теперь возьми меня». Мной овладевает невероятно странная смесь смущения, неловкости, трепета и, должен признаться, самой презренной и неуемной похоти.

Леди Крэйгмур, неподвижно замерев на самом краешке кресла, поднимает на меня взгляд над своими округлыми полумесяцами и спрашивает:

— Ты ведь?..

— Что я?

— Ты хочешь?

— Ну, я просто подумал…

— Ты же не…

— Вы не?..

— Дорогой мой мальчик, — говорит она со вздохом, снова опускаясь в кресло и глядя с удивлением и укоризной. — Ты же не хочешь сказать, будто теперь нам самое время прыгнуть в постель?

— Ну… а что, вы разве?..

— Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. — Она хихикает. — Не волнуйся, я все равно выпишу тебе чек. Я знаю, что ты не обидишься, ты очень хороший и милый, только я никогда бы не стала твоей любовницей. И это же касается любого из друзей моего сына. Не хочу, чтобы люди подумали, будто кто-нибудь из нас страдает эдиповым комплексом.

— Да, разумеется, — говорю я с вежливой улыбкой и сажусь в кресло, невзначай закидывая ногу на ногу и поворачиваясь к собеседнице боком — незаменимая поза, когда необходимо скрыть неуместную эрекцию. — Я просто не знал, что вы об этом думаете.

В ее взгляде безошибочно угадывается игривость — ни с чем не перепутаешь, Оливия с любопытством разглядывает меня своими большими голубыми глазами из-за краешка бокала.

— Все равно спасибо. Ты мне очень польстил, милый. — Она замолчала ненадолго. — В особенности впечатляет эта огромная вздутость под брюками. Похоже, ты с нетерпением ждал оказии.

И мы оба смеемся. Ох как мы смеемся.

Правда, должен вас уверить, это не имеет ничего общего с моим глубоко укоренившимся комплексом пристрастия к зрелым женщинам. И у меня нет влечения к матери, о чем я уже вроде бы упоминал. Просто Оливия, повторюсь, очень привлекательная женщина. Для ее возраста.

Итак, следующие несколько часов мы мило болтаем, судачим о том о сем, сплетничаем, Оливия наливает еще бокал шампанского, а может — два, усиленно потчует меня сигаретами, и в итоге мы каким-то образом переходим к Клайву.

— Какая ужасная девушка, — говорит леди Крэйгмур, подразумевая Эмму. — Она меня просто пугает. Так и цепляется к нему будто какое-то отвратительное морское животное с огромными резиновыми присосками, никуда от себя не отпускает. Мой бедный ягненочек. — Оливия глубоко затягивается. — Причем, уверяю тебя, он ни чуточки в нее не влюблен и даже не думает притворяться. А последний раз, когда мы с ним болтали, он прямо удержаться не мог — все говорил о той индианочке, с которой недавно познакомился. Видимо, на работе.

— А, вы об Амрите.

— Вот как ее зовут? Мило. Она хороша собой?

— О, можете не сомневаться. Высокая, стройная, и что-то в ней есть такое… аристократичное. Впрочем, совсем не то, что в Эмме. Скорее другое: какая-то врожденная гордость и самообладание. К таким людям тянет. К тому же она очень умна и образованна: пишет диссертацию по палеоантропологии.

— М-м, Амрита, — мурлычет леди Крэйгмур. — Интеллект в женщине — чрезвычайно ценное свойство. — И тут в ее глазах зажигается недобрый огонек. — Да, то-то будет номер, когда новость дойдет до его светлости.

У меня в глазах застыл немой вопрос.

— Я о муже, — поясняет она. — Уверена, Клайв упоминал, что его отец — настоящий свинтус, эгоистичный и злой человек.

Я вяло протестую, но Оливия заставляет меня замолчать, махнув своей черной сигаретой.

— Нет-нет, дорогой, это страшный человек. Настоящее чудовище. Ты слышал, что он — Великий Магистр Лиги Защитников Альбиона?

— Даже не знаю, что бы это значило.

— Попробуй догадаться, мой мальчик.

— Ну, я бы заподозрил, что организация с таким названием временами проявляет некоторую, как бы сказать, нетерпимость к национальным меньшинствам…

— Дорогой мой! — восклицает Оливия. — С таким же успехом ты мог бы обвинить в «некоторой нетерпимости к национальным меньшинствам» Гитлера! Ох, жду не дождусь, когда же меня познакомят с прекрасной Амритой! — заключает она, вдоволь насмеявшись.

— Думаю, пока рано считать их сложившейся парой. Боюсь, до этого еще далеко.

— Чепуха, — объявляет Оливия. — Нисколько не сомневаюсь, милашка — лучшая партия для моего Клайва. Бедный ягненочек.

Во втором часу ночи хозяйка благодарит за удивительный вечер, целует в обе щеки, ворошит мои волосы и в облаке сигаретного дыма выпроваживает меня на холодные ночные улицы.

Чек Оливия так и не выписала.