Прошлой ночью меня вызвали в огромный особняк в Хэмпстеде, где я бурно ублажал одну молоденькую, двадцати с небольшим, швейцарочку. И ее незамужнюю сестру. Все действо происходило под бдительным оком престарелого супруга. Семидесятилетний богач следил за нашими любовными играми с крохотной позолоченной табуреточки, что стояла в углу по-королевски убранной спальни, и неторопливо пожевывал чипсы, умяв за вечер три большие коробки «Принглс» с ароматом уксуса.

(Порой я задаюсь вопросом, остались ли на свете какие-нибудь известные человечеству извращения, которые не были бы опробованы хоть раз хоть кем-нибудь в нашей замечательной столице?)

Действо само по себе оказалось крайне захватывающим, и, если позабыть о дряхлом любителе чипсов, который не спускал слезящихся глаз с проказливой молодежи, я, по всей видимости, должен был бы получить небывалое удовольствие. О таком приключении можно лишь мечтать, особенно когда ты молод и не пресыщен жизнью. Девочки — настоящие умницы и такие милые. Я же не мог вспомнить о том происшествии без дрожи омерзения. Неужели теряю вкус к жизни и превращаюсь в однолюба? Мне даже не грела душу мысль, будто я тружусь в отместку Бет, этой бессердечной, бесчувственной изменнице, которую я так безнадежно люблю.

И что самое поразительное — я, кажется, охладеваю к сексу. Моя карьера в серьезной опасности.

На следующий день утомленно плетусь в дешевый итальянский ресторанчик, где — так уж вошло в привычку — мы обычно встречаемся с Клайвом.

Вчера по телефону он с ликованием мне поведал, что ему удалось-таки вернуть расположение Амриты и свое доброе имя. Наш находчивый влюбленный объяснил девушке своей мечты истинные мотивы, подвигнувшие его на похищение заветной бутылочки. Клайв сослался на то, что во время несчастного происшествия он проходил курс лечения от сезонных эмоциональных расстройств и ему было необходимо срочно принять таблетку. Амрита — не ожидал от нее такой глупости, — судя по всему, в эту белиберду поверила. Да, а на вид такая проницательная… Кроме того, наш милый друг выяснил, что она действительно самая настоящая индийская принцесса, хотя монархию официально отменили за несколько лет до ее рождения.

И еще они вчера прекрасно провели время в «Уигмор-Холл» . Зовите меня старым романтиком, но здесь не обошлось без доброго волшебника — я сам устроил им этот вечер.

А дело обстояло так.

Пару дней назад мне подарили два билета на концерт в «Уигмор-Холл». Сам я пойти не мог из-за предварительной договоренности с женой индонезийского каучукового магната. И вот вчера не поленился отправиться в Хэмпстед. Путь туда неблизкий, однако ради друга на что только не пойдешь. Заскочил к Клайву (по счастью, Эмма отсутствовала) и вручил ему билеты, как говорят в народе, на тарелочке с голубой каемочкой.

— Что это у тебя? — спрашивает мой старинный знакомец, стоя в дверном проеме в банном халате цвета бордо и вороша полотенцем морковные завитушки.

— Билеты в «Уигмор-Холл», — пожимаю я плечами. — От благодарной клиентки. То есть бывшей клиентки, конечно. Мы с ней встречались по делу. Так вот бери: два билета на сегодняшний концерт.

Клайв открывает конверт и в недоумении созерцает его содержимое.

— Даже не знаю… Эмма не большая любительница таких вещей.

— Ты что, одурел! При чем здесь Эмма? — шепотом втолковываю я. — Иди с Амритой.

У достопочтенного так челюсть и отвисла.

— Недолюбливаешь ты Эмму, как я погляжу.

Не считаю нужным реагировать.

— Ты только представь: Шопен, ноктюрны, несколько мазурок. Да любая пошла бы. А Бородин и Лядов чего стоят!

— Ты уверен, что Амрита такое слушает?

— Ну конечно. Она же культурная, разве нет? — Я отчаянно киваю на билеты. — Ну же, «Классика FM», «Радио Фри». Все первоклассные цыпочки от этого без ума. — Снова перехожу на обычный голос. — Согласен, на концерты приглашают заранее. Но все-таки подумай, может, стоит ей позвонить.

Клайв размышляет, помахивая билетами.

— А если она прекрасно разбирается в музыке? Она поймет, что я полный профан. Чьи сочинения там вообще будут играть? Русских композиторов?

— Вне всяких сомнений. Кроме Шопена, конечно. Да выкрутишься как-нибудь! Гони с умным видом всякую чепуху, блефуй. Мусоргский всегда был не прочь приложиться к бутылке. Их называли «Могучей кучкой» — Балакирева и остальных. Твое природное красноречие преодолеет любые преграды.

— Может, знаешь о них пару забавных стишков?

Я хмурю лоб.

— Боюсь, что нет.

— А сочинить не попробуешь? Она ведь считает меня законченным умником.

— Сам что-нибудь придумай. Возьми хотя бы Мусоргского. И вообще, Клайв, пора бы тебе понять — у меня, автора рекламных лозунгов, специалиста высокого полета, о чьих талантах без умолку толкует пресса, найдутся дела и поважнее, чем сидеть дома и высасывать из пальца сопроводительные двустишия о русских композиторах.

— Хм… — погружается в размышления Клайв. — А что сказать Эмме?

— Скажешь, задержался на работе. Я тебя прикрою в крайнем случае.

— Ну хорошо, — наконец решается достопочтенный. — Спасибо.

— Всегда рад помочь.

На обратном пути я решаю немного размяться и пройтись пешком до «притона», как я ласково окрестил нашу милую квартирку в Буше. Как известно, движение и свежий воздух стимулируют в человеке лирические и стихотворные способности, одновременно улучшая работу органов пищеварения и экскреции. А потому я очень скоро, буквально не моргнув и глазом, изобретаю те самые «забавные стишки», о которых просил друг, пожелавший выставить себя в выгодном свете перед любимой пташкой. Вернувшись домой, набираю номер его сотового: он уже в «Уигмор-Холл» и поджидает свою цыпочку. Без лишних преамбул я начинаю:

— Это правда? — спрашивает Клайв.

— Что правда?

— Он пил бургундское и абсент?

— Конечно, нет, тупица, — отрезаю я. — Зато в рифму, согласись.

— Вроде бы. — Очевидно, уловив в моем голосе нотку негодования, Клайв спешит меня умаслить: — Удачное стихотворение. Амрита будет в восторге. Только зачем же ты беспокоился, у тебя и так времени не хватает…

— Вот именно, — обрываю я лебезящего знакомца. — И мне некогда с тобой разговаривать.

Проходит пять минут, и у меня возникает настоятельная потребность снова позвонить. Ибо родилось продолжение стиха:

— Шатался… — начинаю я.

— Дэниел, — прерывает меня Клайв. — Мне кажется, лучше оставить как есть. Амрита уже пришла, и скоро начнется концерт. Одного куплета вполне хватит. Я тебе премного благодарен.

— Ну, как скажешь, — отвечаю я с достоинством. — Уверен, вам предстоит насладиться захватывающим и страстным действом.

Итак, на следующий день в обеденный перерыв мы встречаемся в ресторане.

Клайв появляется в дверях — и почему-то один. Мне даже за него в некотором смысле обидно, хотя не исключено и простое объяснение: наши влюбленные заметают следы после безумно страстной ночи. Потому что, когда мой друг появляется в дверях, он буквально светится от счастья — вряд ли ночь с Эммой может так изменить мужчину.

— Ну и как?

— Что как?

— Не валяй дурака. Как сходили?

Достопочтенный расплывается в довольной улыбке.

— Удалось?

— О чем ты?

— Хм… Ну, удалось переспать?

Клайв взбешен.

— Как ты смеешь! — шипит он. — Ты говоришь о женщине, которую я люблю! Завалиться в постель с первым встречным, который сходил с ней на концерт в «Уигмор-Холл»! Она не из таких!

— Да-да, прости. Ты совершенно прав. Вам понравилось?

— Отлично, — говорит Клайв. — Та-а, та-ра-ра-ра-ра-а-а, та-та!

— Здорово, — говорю я. — Правда, мне все-таки больше нравится в оркестровом исполнении.

— И еще она ничего не смыслит в классической музыке.

— Да что ты?

Клайв качает головой и радостно добавляет:

— Ни капельки.

— А мои стишки ей понравились?

— М-м… Вообще-то я… Я другим образом обыграл нашу задумку с Мусоргским. — Светящаяся физиономия моего друга омрачается легкими угрызениями совести.

Я вздыхаю.

— Выкладывай.

— Я, как бы выразиться… сказал, будто я… хм… в некотором роде потомок Мусоргского.

— Кто-кто?

— Потомок Мусоргского и одной русской царевны. Знаешь, ведь Амрита у нас голубых кровей: ее отец был раджой местного значения, и технически она считается раджкумари. Мне стало досадно…

— Да, и еще ты сын дровосека! — перебиваю я.

— Что? А, ну да, вроде того…

(Отец Клайва, помимо всего прочего, владеет двадцатью тысячами акров превосходного леса где-то на северо-востоке Шотландии и парой лесопилен в окрестностях Данди .)

— Ах, — вскрикиваю я, по-девчоночьи хлопая в ладоши, — как романтично! — И, оставив шутовство, добавляю: — Как ты думаешь теперь выкручиваться? Навешал девчонке лапши. Это же надо так завраться: потомок Мусоргского!

Распрямляюсь в кресле и, глядя в окно, слушаю, как мой давний школьный товарищ погружается в трясину лжи.

— И еще я сказал, что алкоголизм у нас в крови.

— Поверить не могу — ты самолично себя оговорил? Сознался, что любишь заложить за воротник?!

— Да не я, — оправдывается Клайв. — Матушка, Оливия.

— Ах да, Оливия. Припоминаю.

За нашим столиком ненадолго воцаряется молчание. Наконец я спрашиваю:

— Клайв, а зачем ты сказал Амрите, что у твоей матери проблемы с алкоголем?

Достопочтенный совсем сник и стал затравленно объясняться:

— Сам не пойму. Как понесло меня, как понесло… и остановиться не смог.

— Да, нехорошо получилось.

— Просто мне так хотелось, чтобы и у меня в семье было что-нибудь не как у людей. Вот погляди, кого ни возьмешь — одни проблемы: у этого мать, умерла совсем молодой, у другого сбежала с каким-то психом, третий вообще с мачехой живет. Девчонки всегда тянутся к тем, кто понесчастнее. А мне чем похвастаться? Родители мои — мелкие аристократы, этакие благополучные милые эксцентрики. Хочешь — на Тибет съезди, хочешь — на дельтапланах полетай. Обычные вменяемые люди, у которых не больше проблем, чем у других. Я всегда жил как у Христа за пазухой: судьба меня не била, да и эмоциональных травм никаких не припомню — ну, если не считать ту историю с гуталином.

— Да, и если не считать, что ты прирожденный враль.

При этих словах Клайв заметно приободряется.

— Да, ты прав. А что, если у меня действительно страшный недуг, в самой запущенной форме, — синдром Мюнхгаузена? Согласись, интересный случай.

— Можешь не обольщаться. Все парни им страдают.

Вне всяких сомнений, наш милый Клайв Спунер — на редкость необычайный субъект. Но пока все идет своим чередом, и романтическая история о принцессе и сыне дровосека еще достигнет кульминации.