Донне часто приходилось бывать дома одной, но она никогда еще не знала, что такое полное одиночество.

В доме царила почти осязаемая тишина, тишина и отчаяние. Часы на стене показывали 1. 32. Держа в руках чашку чая, она с опущенной головой уселась за буфетную стойку. Центральное отопление было включено на полную мощность, Донна сидела совсем рядом с радиатором, но ее по-прежнему знобило. И казалось, никогда не перестанет знобить.

Женщина-полицейский спросила, она проведет ночь вместе с ними или ей позвать кого-нибудь из родственников. Доктор в больнице прописал ей снотворное. Но она отклонила все предложения, только попросила отвезти ее домой в полночь.

Домой.

Даже это слово лишилось своего привычного значения. Какой же это дом, если в нем нет Криса? Она проглотила слезу и вдруг вспомнила слова медсестры: «У вас есть полное право горевать».

Все происходившее в этот вечер как-то странно смешалось в ее памяти, но эти слова она отчетливо помнила.

Эти слова и признание Маккензи, что ее муж был в машине с другой женщиной.

Ее память упорно перечеркивала этот факт. Точно так же, как сама она не желала осознать, что ее муж мертв.

Итак, он был с другой женщиной?

Но почему? На этот вопрос должен быть какой-нибудь ответ. Не случайно же Сьюзан Риган оказалась в машине вместе с ее мужем. Не случайно же у нее в сумочке были кредитная карточка и чековая книжка ее мужа. Не случайно же там лежали два письма от него и фотография.

Проще всего было бы предположить, что между ними существовали близкие отношения.

Близкие отношения.

Какой милый эвфемизм. Так сказал бы человек благовоспитанный: «Между ними близкие отношения». Менее благовоспитанный сказал бы, что у них роман.

Может быть, она пытается отрицать очевидное?

Сперва его смерть, а теперь его неверность.

Ее осаждали навязчивые сомнения, и чем больше она размышляла, тем сильнее становились эти сомнения. Она встала и, по-прежнему держа чашку чая, вышла из кухни, предварительно потушив все лампы. Мягко ступая по ковровой дорожке, она прошла через холл в гостиную и зажгла там свет.

Здесь было столь же неуютно, как и на кухне.

Над камином, в стекле и окантовке, висели три обложки книг ее мужа.

За последние двенадцать лет он написал пятнадцать романов, каждый из которых был прославленным бестселлером. По двум из них были поставлены плохие, не имевшие успеха фильмы, но за свои права он получил очень приличный гонорар; в экранизации своих книг Уорд больше не принимал участия и продолжал писать романы.

Давно ли он стал встречаться со Сьюзан Риган?

Донна села в любимое кресло своего мужа, где он никогда больше не будет сидеть.

Никогда.

Она бросила взгляд на телевизор и увидела свое отражение на тусклом экране. Под телевизором лежали видеокассеты. Любимая форма развлечения ее мужа.

Когда он был жив.

По щеке Донны скатилась слеза.

Неужели он описал свой дом Сьюзан Риган?

Донна поднялась на ноги и, погасив свет, вышла из гостиной. Пройдя через холл, она вошла в столовую с ее большим, темного дерева столом и книжными полками, где стояли собственные книги Уорда. Сняла одну книгу с полки, перевернула ее, посмотрела на фото с задней стороны суперобложки и провела по нему указательным пальцем. Что и говорить, он был привлекательным мужчиной. Трудно было поверить, что это тот же самый человек, чье лицо она недавно видела все в крови. Она внимательно всмотрелась в его черты, в голубые, со стальным отливом глаза, длинные, по плечо каштановые волосы.

Именно его наружность привлекла Сьюзан Риган?

Донна поставила книгу на место, все еще тихо плача, сознавая, что никогда больше не увидит его живым, никогда не почувствует прикосновения его рук. Ее жилы, казалось, сковал невыносимый холод. И этот холод не отпускал ее.

В ванной она взяла его бритву, провела пальцем вдоль лезвия и даже не заметила, что порезалась. Она увидела, как из маленькой ранки постепенно вытекла большая капля крови, а затем побежала вниз, по первому суставу.

Во всех комнатах она находила что-нибудь, принадлежавшее Уорду, и каждый раз. думала о нем. И чем больше она думала о нем, тем сильнее становилась боль. И с каждым воспоминанием пропасть в ее душе постепенно расширялась.

У двери в его кабинет она остановилась.

Она взялась за ручку, но не нашла в себе сил повернуть ее.

Нет, она не может войти.

Вместе с кипами рукописей в этой комнате, казалось, были нагромождены и воспоминания. Вместе с письмами и блокнотами, лежавшими на подносах, покоились и воспоминания.

Она закрыла глаза и отворила дверь.

Огляделась в тусклом свете настольной лампы. Полкомнаты занимали два огромных шкафа, полкомнаты — письменный стол. На столе стояла портативная пишущая машинка старой модели. Уорд никогда не испытывал желания заполнить свой кабинет современной технологией. Он писал сперва от руки, затем все перепечатывал. Никаких ухищрений.

Около машинки лежали вырванные из блокнота листки с какими-то торопливо сделанными записями. Она увидела словарь, сборник синонимических выражений «Сокровищница», карманный диктофон, который она подарила ему на Рождество. Но ящики с картотекой оставались запертыми, храня за замком свои тайны.

Донна заметила, что маленькие часы на столе остановились, их стрелки застыли в мертвой неподвижности.

Как и сам Крис.

Она выключила свет, вышла и направилась в спальню. У нее не было сил раздеться, она сидела на краю кровати, опустив голову, словно под каким-то чудовищным бременем. По ее щекам катились слезы, в тишине спальни ее тихие всхлипы казались нестерпимо громкими. Горе, которое, казалось, полностью истощилось в больнице, навалилось на нее с новой силой. Она откинулась спиной на кровать, подтянула колени к груди и, лежа в этом характерном для зародыша положении, продолжала плакать. Тело ее сотрясалось.

Снаружи царила непроницаемая тьма, но ее нельзя было даже сравнивать с той тьмой, что затопляла ее душу.

И она знала, что это лишь начало.