Андрей добрался домой к полуночи. И сразу напрягся, увидев машину скорой помощи во дворе. Водительская дверца была открыта, и шофер лениво курил. Рядом стоял еще один фургон — без всяких надписей, но с мигалкой. Из подъезда вышли двое врачей. Один из них, поставив чемоданчик в кабину, тоже вытащил сигарету.

— Ну, что? — спросил водитель.

— Ничего. Не наш случай. Сейчас поедем.

Чувствуя, как холодеет в груди, Андрей бросился вверх по лестнице. Дверь в квартиру девчонок была приоткрыта. Он вошел и заглянул в комнату. На диване лежала Инга, а рядом стояли трое в темных комбинезонах. Наташка, сидящая за столом, вытирала слезы.

— Что случилось? — спросил Андрей.

Наташка подняла на него глаза и несколько секунд смотрела, словно не узнавая. Потом, наконец, сказала:

— Она… она без сознания. Лежит вот так и почти не дышит…

— Давно?

— Не знаю. Я пришла полчаса назад, а она уже… Я от соседей скорую вызвала…

— Молодой человек, вы родственник? — вмешался парень в комбинезоне.

— Друг, — ответил Андрей, — а вы кто такие?

Незнакомцы переглянулись.

— Будьте добры, пройдите на кухню. У нас к вам будет пара вопросов.

— У меня к вам тоже. А сейчас отвалите.

Сказал и шагнул к дивану. Один из мужиков преградил ему путь, а двое других мгновенно сказались справа и слева. Скрипнув зубами, Андрей задрал рукав куртки.

— Слушайте, вы, уроды, — прошипел он, стараясь не сорваться на крик, — я за себя сейчас не ручаюсь. Знаете, что это такое?

Да, они знали. Старший предостерегающе мотнул головой, и его напарники отошли на пару шагов. Андрей склонился над Ингой. Она лежала, закрыв глаза, и лицо ее было молочно-белым. Левое предплечье прикрывала манжета — но сидела не плотно, а болталась свободно, и сразу становилось понятно, что толку от нее сейчас нет. Андрей осторожно сдвинул ее и замер от удивления. Алый узор исчез. Точнее, сама «татуировка» была на месте, но совершенно выцвела.

Андрей попытался снова прижать манжету, но щетинки не желали присасываться к узору. Матерясь от бессилия, он отбросил бесполезную шкурку. Не зная, что еще предпринять, поднес к предплечью Инги свою «паутину». Нити зашевелились, предвкушая контакт, но секунд через пять разочарованно улеглись. На руке у девчонки больше не было ничего, с чем они могли бы соединиться.

Он поднялся и окинул взглядом всех троих незнакомцев.

— Кто вы? Почему вы сюда приехали?

— Врачи нас вызвали. Это стандартная процедура. Увидели, что сами помочь не могут, и позвонили нам.

— А вы, значит, можете?

— Не знаю, — старший пожал плечами. — Я еще ни разу не видел, чтобы было так сильно выжжено. С другой стороны, если у нее друзья вроде вас…

Андрей с трудом подавил желание сломать собеседнику пару-тройку костей. Несколько раз глубоко вздохнул и спросил:

— Что дальше?

— Мы ее забираем.

— Куда забираете?

— Здесь рядом, — мужик кивнул за окно. Андрей машинально перевел взгляд. Через дорогу мерцали огни «восьмерки».

— Я с вами поеду.

— Извините, это запрещено.

— Меня это не колышет.

Старший вздохнул.

— Хорошо, поехали. Но вы ничем не поможете. Будете только путаться под ногами. Подумайте хорошенько…

— Уже подумал.

— Как знаете. Я вас предупредил.

Ингу положили на носилки и вынесли в коридор. Прежде чем выйти следом, Андрей взглянул на Наташку, но так и не смог подобрать подходящих слов. К счастью, про Игоря она не спросила.

В фургоне не было окон, но это не имело значения — поездка закончилась очень быстро. Вырулив со двора на дорогу, машина через полминуты свернула влево, притормозила и посигналила. Послышался скрип ворот. Старший спросил Андрея:

— Паспорт у вас с собой?

Твою ж мать, подумал Андрей, ты лучше молись, чтобы я не сорвался. Мужик словно бы прочел его мысли:

— Поймите, это будет быстрее. Вам сделают одноразовый пропуск.

Андрей вылез вслед за ним из машины и сунул паспорт в окошко. Хмурый тип в фуражке долго сличал его лицо с фотографией и недоверчиво кривил рот. Потом у него зазвонил телефон. Цербер выслушал, неприязненно посмотрел на Андрея и, наконец, выдал ему бумажку с печатью.

Машина проехала еще метров сто и снова остановилась — на этот раз, кажется, окончательно. Вокруг не было ничего необычного — внутренний двор с безликими бетонными корпусами. Они подошли к одной из дверей; за ней обнаружился еще один пост охраны. Товарищ в комбинезоне что-то тихо сказал мужику, который сидел за стойкой. Тот кивнул, ответил (так же тихо и неразборчиво) и проверил у Андрея бумажку.

…Коридор, залитый мертвенно-белым светом. Трехзначные номера на дверях. Гулкое эхо шагов. И запах — но не больничный, не химический, а горьковато-полынный, как будто ветер из степи, лежащей за тысячу километров, прорвался сквозь бетонные стены…

— Сюда.

Ингу внесли в просторную палату без окон. У кровати уже ждали трое в белых халатах. Девчонку быстро и сноровисто раздели, потом накрыли блестящей тканью — оставили только руку с «татуировкой». Воткнули иглу в предплечье и подключили капельницу. Инга лежала, не подавая признаков жизни.

— Вот и все, — сказал старший.

— Что значит — все? — не понял Андрей.

— Сейчас мы больше помочь не можем. От нас уже ничего не зависит. Единственный выход — ждать. Будем надеяться, что она сумеет вернуться.

— Когда?

— Через час, через сутки, через неделю — никто не знает.

Андрею хотелось сесть рядом с Ингой и сидеть до тех пор, пока она не откроет глаза и не улыбнется — как вчера в его комнатушке. Но сначала он должен закончить дела снаружи.

Он вышел в коридор. Мужик в комбинезоне — за ним.

— Что это за контора? — спросил Андрей. — Чем вы здесь занимаетесь?

— Вы же видели — работаем с теми, у кого возникли проблемы.

— Просто так, из альтруизма? Не верю. Для чего вам эти люди? — Андрей шагнул к соседней двери. — Ну-ка, давайте глянем.

Дверь была заперта. Андрей ощутил, как шевельнулась «татуировка», и замок под его ладонью рассыпался ржавой пылью. Переступив порог, он увидел женщину, сидящую за столом. Левое предплечье у нее было забинтовано. Она не испугалась, не вскрикнула — лишь повернула голову и посмотрела на гостей равнодушным взглядом. Глаза были потухшие и пустые.

— Что вы с ними делаете? — спросил Андрей у своего провожатого.

— Не мы — они сами. Не желают быть теми, кто они от природы.

Несколько секунд Андрей и сотрудник «восьмерки» стояли, буравя друг друга взглядом.

— Я еще вернусь, — сказал, наконец, Андрей.

— Не сомневаюсь. Мы будем ждать…

Выйдя из железных ворот, он минут через десять добрел до дома. Поднялся в квартиру. Сел в кресло и устало прикрыл глаза. Хватит играть в игрушки — пора узнать, наконец, для чего он здесь. Если ответы в башне — он их получит. Но, прежде чем он туда доберется, надо кое с кем побеседовать. Расставить точки над «ё». Значит, Михалыч у нас погоны носил? Причем, с немалыми звездами? Какое интересное совпадение. И не одно, а почти на каждом шагу. К примеру, майор из ФСБ намекает, где искать попутку в Эксклав. Андрей приходит по адресу — и вуаля, машина стоит и ждет. Садись, дорогой, поехали…

Но даже это — не главное. Во время поездки Михалыч сказал однажды нечто такое, что показалось Андрею чрезвычайно важным. Но их перебили, и мысль тогда ускользнула. Ничего, мы выясним. Спросим…

Андрей открыл глаза и встряхнулся. За окном было пасмурно, но светло — уже наступило утро. Может, опять случился прыжок во времени, а может, он просто задремал в кресле. Ладно, пора идти.

Он встал и огляделся. Возникло чувство, что в эту квартиру он больше никогда не вернется. Андрей достал из сумки конверт, сложил его вдвое и сунул во внутренний карман куртки. Что еще? Доллары, паспорт. Шарик, что подарил отец. Мобильник, доставшийся от Ромы в наследство. Бумажка с адресом и телефоном Михалыча. Ну, и все, пожалуй…

Седой жил в центре, в шестнадцатиэтажном панельном доме, стоявшем недалеко от реки. Пока Андрей добирался, в памяти снова и снова всплывали сцены из вчерашней охоты — разорванное тело в углу, гильзы на бетонном полу, визжащие двуногие факелы. Потом перед глазами встало белое лицо Инги. Хитрый прищур майора. Зеленые глаза ведьмы. Черные лозы…

Его наполняла ярость. Нажимая кнопку звонка, он готов был прямо с порога начать допрос и уже заготовил первую фразу — поэтому, когда дверь открыл не Михалыч, а девочка лет восьми-девяти, Андрей от неожиданности завис.

— Здравствуйте. Вы к кому? — вежливо спросила малявка.

— Здравствуй, — сказал Андрей, выходя из ступора. Ярость испарилась, пришла усталость. — А взрослые дома есть?

— Дедушка! — позвала она.

— Иду! — Михалыч вышел в прихожую. — Андрей? Заходи. Светочка, это ко мне пришли. А ты беги в комнату, там мультики начинаются.

— Я что-то не въехал, — недоуменно спросил Андрей. — Ты ж вроде говорил, что у тебя дочка только в институт поступила? Откуда внуки?

— Так то младшая — в институт. А у меня еще и старшая есть.

— А, ну да. Это я не подумал.

— Бывает. Ну-ка, погоди, — Михалыч вгляделся в его лицо. — Андрей, а ты повзрослел. Даже постарел, пожалуй, я бы сказал. Лет на тридцать выглядишь, с гаком…

— Да? — Андрей глянул на себя в зеркало. Морщина на лбу стало глубже, а лицо казалось чужим. — Жизнь такая. Много вопросов, мало ответов.

— Случилось что-то?

— Можно и так сказать.

— Ну, пошли чайку выпьем. Расскажешь все по порядку.

Михалыч поставил чайник, достал из холодильника сыр и копченую колбасу. Со вздохом посмотрел за окно, где над рекой повисли низкие тучи, и извлек на свет божий початую бутыль коньяка.

— Рановато, конечно, но тебе, я вижу, не помешает.

Звякнули рюмки. Андрей опрокинул в себя янтарную жидкость. Взял кружок колбасы и медленно прожевал. Помолчал, собираясь с мыслями.

— Знаешь, Михалыч, я сейчас, когда к тебе поднимался, целый список вопросов в уме составил. Например, в какой ты, собственно, конторе служил? Или, может, не в конторе, а в армии? В каком звании? И как же это вдруг получилось, что такой человек, как ты, теперь гоняет с контрабандистами? И почему вас всерьез не ловят? И случайно ли вы мне подвернулись?

— Да, интересный список, — Михалыч усмехнулся и разлил еще по одной. — Ничего не упустил?

— Ну, что ты. Это так, для затравки. Очень хотелось бы узнать, например, что это за стратегическое сырье добывают у нас в Эксклаве? И какое отношение к этому имеет «восьмерка»? И что это за «питомник», куда свозят девчонок со всей страны? Короче, вопросов море. Но теперь вот сижу и думаю, что это вещи второстепенные. То есть, нет, не так. Они, конечно, очень важны и сверхактуальны. Аллюр три креста, top secret, перед прочтением сжечь… Но размышлять о них мне сейчас не хочется. А волнует меня другое. Например, почему девчонка, с которой я познакомился только позавчера, сейчас находится в коме. А пацан, которого я знаю примерно столько же…

Андрей, не договорив, опрокинул вторую рюмку.

— Только я школу закончил, сразу эта хрень началась. На выпускном — прикинь, Михалыч, на выпускном! — пропал одноклассник, и никто даже не заметил. А сосед мой, Пашка, превратился то ли в куклу, то ли в мумию, хрен поймешь. Нормально взрослая жизнь пошла, ничего не скажешь…

— Знаешь, Андрей, — задумчиво заметил Михалыч, — я вот тоже недавно встретил школьных друзей. Это сколько же лет прошло? Даже подумать страшно. Ну, вот, поговорили мы, пообщались. И вижу я, что мужики эти мне, собственно, незнакомы. Я помню совершенно других людей. С другими интересами, мыслями, устремлениями. А эти, нынешние — лишь оболочки. Они для меня мертвы, понимаешь? Куклы, мумии, как ты говоришь. Так что разница, если подумать, невелика. Просто я это умом осознал, а ты увидел воочию. Дар у тебя такой, что поделаешь…

— И на хрена мне такое счастье? Дар, да еще и миссия. Да, вот так, все по-взрослому. Только это — тсс! — строжайший секрет. Коллега мне твой рассказал из чувства личной приязни… Слушай, Михалыч, мне правда пофиг, какое у тебя звание…

— Я в отставке, вообще-то.

— Сказал же — пофиг. Но ты ведь наверняка что-то знаешь. Вот скажи мне — почему ФСБ меня до сих пор не грохнуло? После поезда, после автовокзала? Меня, конечно, прибить не просто, но если бы захотели — нашли бы способ. Да, я помню, мне объясняли — опасно, дескать, прерывать мою миссию (которая, замечу в скобках, неизвестно в чем заключается). Но, по-моему, еще опаснее, если я, ходячая бомба, буду бродить по улицам, оставляя за собой выжженные кварталы. Как ты считаешь?

— Андрей, пойми меня правильно — я не имею доступа к нынешним государственным тайнам…

— Слушай, давай без этого! Если есть догадки — скажи, если нет — ну и хрен с тобой. Пытать я тебя не буду. Надоело уже, сил нет…

— Ладно, не хнычь. Ответь мне лучше — ты в курсе, с какой частотой появляются люди с узором, как у тебя?

— Майор сказал — один на сто миллионов.

— Ну, это они округлил, конечно. Для красоты звучания. Впрочем, дело не в этом, точные подсчеты ничего не дадут. Я бы сформулировал так — мерцающий появляется, в среднем, раз в поколение. Иногда чаще, иногда реже. Ну, если в цифрах, то с интервалом от пятнадцати до тридцати лет.

— Ага. Ну, и что?

— А то. Предыдущий был в середине восьмидесятых. Забавное было время…

Михалыч встал, прошелся по кухне. Посмотрел в окно и снова наполнил рюмки.

— Еще раз подчеркиваю, — сказал он, когда они выпили и закусили сыром. — Я тем делом не занимался. Все, что я тебе говорю, это только слухи, а может быть, просто глупые байки…

— Давай, давай, не томи.

— В общем, появился мерцающий. Какая у него была миссия — я, естественно, без понятия. Да он и сам, наверно, не знал. Но чем-то он наших товарищей напугал. И, якобы, решили они его… гм… аннулировать.

— Грохнуть, что ли?

— Ага. Такие слухи ходили. Способы нашлись, тут ты верно заметил. В общем, мерцающего не стало. А через пару месяцев началась перестройка. И чем это для страны обернулось, ты, я думаю, в курсе.

— То есть, из-за того, что он?..

— Я не буду гадать о причинно-следственной связи. Но по времени два события совпадают. Факт первый — миссия мерцающего была насильственно прервана. Факт второй — страна покатилась в тартарары.

— Если так, то с меня пылинки должны сдувать…

— Ну, зачем же? Если ты случайно (я подчеркиваю — случайно, тут судьбу не обманешь) споткнешься на лестнице и свернешь себе шею, то обойдется без глобальных последствий. Товарищи только рады будут, извини уж за откровенность. И если бы ты по собственной воле поехал в Сибирь охотиться на медведей, никто бы тоже не возражал. Но в Сибирь тебя не заманишь, зато в Эксклав — без проблем. Романтика ведь, запретная зона. Вот ты и прибыл.

— То есть, они рассчитывают, что я здесь по-быстрому сверну шею?

— Ну, это в лучшем случае… В лучшем для них, конечно, не для тебя. А вообще, вспомни вот о чем — у Эксклава есть некие, скажем так, магические границы. Вдруг они удержат тот негатив, который может возникнуть в результате твоих свершений? Так, наверно, в кабинетах решили. Это мои догадки. Верить или не верить — сам думай.

— Версия интересная.

— Старался. Но кое-что она все же не объясняет. Например, какая сволочь вертолет против нас послала — там, на автовокзале. Уж явно не ФСБ.

— Ну, кто послал, я знаю.

— Знаешь? А ну-ка.

— Ты историю Эксклава читал? Впрочем, глупый вопрос. Помнишь — болота, черные лозы? Ну, или черные змеи — кому как нравится? В общем, здесь мы, похоже, схлестнулись с теми, кому эти змеи служат.

— Ведьмы, что ли, из сказок? С чего ты взял?

— Не сказки это, Михалыч. Сам с одной разговаривал — в поезде, перед тем, как он развалился. И еще по телевизору видел. Прямо по морде нити ползут чернильные. Что, не встречал?

— Бог миловал.

— А другая — знаешь, где ошивалась? В доме правительства, на каких-то переговорах. Бродила вокруг стола, как у себя дома. Только ее там не замечали. И зрители по ТВ, которые передачу смотрели, тоже бабу не видели — такое у меня впечатление. А если и видели, то без черных знаков на лбу. Как тебе такой поворот?

— Ты уверен?

— На сто процентов. Наверно, поэтому и хотят меня завалить — я единственный, кто их наблюдает во всей красе. А вот чего им надо в глобальном смысле — это уже вопрос посложнее. Кстати, раз они в такую силу вошли, то, по идее, и базы у них должны быть. Ну, то есть, логова. Болота эти черные, например, в Эксклаве еще остались?

— Да ну, ты что. Все выжгли после войны. А потом бетоном залили. До сих пор стоят пустые площадки. Одну только и застроили — лет семь-восемь назад, пожалуй.

— И что там теперь?

– «Питомник». Ну, этот…

— В который девчонок свозят?

— Угу.

— А чей он? Что за контора?

— Да не знаю я! Мне, думаешь, докладывают? Я ушел, когда Союз развалился. А про нынешний бардак мне даже думать противно. Конторы новые появились — хрен знает, чем занимаются. Каждый сам за себя — феодалы, бляха. А этим, наверху, похоже, насрать. Не люблю я ныть, Андрюха, одно скажу — в наше время все по-другому было…

Михалыч махнул рукой и снова потянулся к бутылке. А Андрей пытался выстроить логическую цепочку. Итак, еще раз. Были болота. При Союзе их выжгли, и больше туда никто не совался. Потом Союза не стало. И сразу на одном из бывших болот построили непонятный «питомник». И кто же там рулит? Инга рассказывала, что вербовать ее приходила молодая строгая тетка. Даже гадать не надо, кто это был. Значит, ведьмы (будем их так называть для краткости), которые раньше встречались только в легендах, да еще в манускрипте, что получил Андрей, теперь выходят на сцену. Нагло выходят, на мелочи не размениваются. И им зачем-то нужны девчонки с красным узором. Мутные дела завертелись, мутные. Как там выразился Михалыч? Дескать, времена изменились…

Андрей потер виски, чтобы лучше соображать. Что-то было в этой последней фразе седого — что-то очень знакомое, словно осколок, застрявший в памяти. Точно, точно… На эту тему был незаконченный разговор, когда они ехали из Москвы. Рома жаловался тогда на мерзость советской жизни, а в ответ услышал…

— Михалыч, — сказал Андре й, — помнишь, Рома про совок рассуждал? А ты ему возразил — имелась, дескать, в Союзе такая вещь… Она нематериальна, но перевесит все то дерьмо, что произвел совок… Вот как-то так примерно. Потом отвлеклись, и ты не договорил. Что ты имел в виду?

— А почему ты вспомнил?

— Не знаю, просто чувствую, что это мне сейчас нужно. Такое ощущение вдруг возникло, что именно за этим к тебе пришел. Как будто я сейчас услышу ответ, от которого все зависит…

— Ну, это ты загнул. Никаких философских тайн я тебе не открою.

— И тем не менее.

— Все очень просто, на самом деле. Вот скажи, ты бы хотел жить в будущем?

— Чего? — Андрей даже подавился от неожиданности.

— В будущее, говорю, тебе хочется? Как оно тебе представляется, исходя из сегодняшней ситуации?

Андрей задумался, и узор на его руке замерцал, словно подгоняя воображение. Исходя из сегодняшней ситуации? Ну, ладно, что у нас там сейчас с научным прогрессом? Компьютеры, интернет — это, пожалуй, главное. Через пару лет совсем дешевые станут. Каждый сможет купить. Все будут сидеть, прилипнув к экрану. Мобильники, опять же, с функциями компьютера. Ладно, еще что? Геном человека, по идее, скоро окончательно расшифруют. Клоны, овечка Долли… И, наконец, биология в сочетании с микросхемами — сразу «матрица» вспоминается, не зря же фильмы снимают. С космосом что? На Марс в ближайшие лет двадцать не замахнемся. А то и вообще про него забудем. На небо перестанем смотреть — станцию «Мир» вот только затопим. А лет через сто? Фиг знает. Но как-то не очень верится, что пресловутая Альфа Центавра будет в центре внимания…

— Нет, знаешь, — сказал Андрей, — в будущее я не хочу. Во всяком случае, в то, которое мне видится из нынешнего момента.

— А в какое хочешь?

— В какое? Ну, в то, про которое в книжках писали — лет тридцать назад, примерно. Чтобы звезды и вся фигня. И коммунизм до кучи… Блин, самому смешно. Но мечта была красивая, согласись.

— Соглашаюсь, — сказал Михалыч. — Я про это и говорил. Была мечта — эфемерная, но многим она казалась реальной. Но Западе, кстати, тоже про это книжки писали — Саймак, хотя бы. Но там это было отклонение от стандарта. А у нас хватало людей, которые совершенно искренне верили, что настанет такое будущее. Песню про «прекрасное далёко» все-таки у нас сочинили, а не у них. Другое дело, что наличие прекрасной мечты совершенно не означает, что сейчас, в текущий момент ты должен жить в нищете. Тут мы могли бы у Америки поучиться. Но это, повторяю, другой вопрос.

М-да, подумал Андрей, все это интересно, конечно, но ясности не прибавилось. Посидели, выпили коньяку. По ходу дела удостоверились, что страна, занимающая одну шестую часть суши, незаметно потеряла мечту. Блин, да у нас каждый третий кухонный разговор приводит к глобальным выводам. Толку-то что? В паре километров отсюда Инга по-прежнему лежит без сознания, потому что по глупости связалась с Андреем. Точный момент, когда она впала в кому, ему, правда, не известен, но можно поспорить — за пару секунд до этого зажглись три факела в заброшенном цехе.

А еще рядом есть болото, которое, похоже, выжгли не до конца. И сейчас там стоит «питомник», где, с большой долей вероятности, содержится небезызвестная Ксюша. С одной стороны, так ей и надо, чтобы меньше выпендривалась, а с другой — не мешало бы, все-таки, ее оттуда извлечь. Можно пинками — в память о старой дружбе. А потом уже в башню — чего тянуть…

— Ладно, пойду я, — Андрей поднялся. — Спасибо за угощение.

— Что делать думаешь?

— Навещу одно заведение. Пансион благородных девиц, так скажем.

— Может, с тобой поехать?

— Не надо. Но спасибо за предложение.

Они вышли в прихожую, и Андрей уже хотел попрощаться, когда из комнаты вдруг долетели звуки, похожие на грохот орудий. Он даже не стразу сообразил, что там работает телевизор.

— Ни фига себе. Что за мультики она смотрит?

— Не знаю, — Михалыч, похоже, тоже был удивлен.

Он зашел в комнату, Андрей из любопытства шагнул за ним. Да, кадры, мелькавшие на экране, мало напоминали мультфильмы.

Андрей узнал Манежную площадь. И по ней сейчас ползли танки.

— Светочка, — сказал Михалыч, — что это здесь показывают?

— Не знаю, деда! Я «Том и Джерри» смотрела, потом их вдруг отключили, а теперь вот это идет.

Она взяла пульт, желая сменить канал, но Михалыч попросил:

— Ты пойди пока в другую комнату. Поиграй там немножко, ладно?

Седой сделал звук погромче и подошел к экрану.

Один из Т-90 слегка довернул башню, и камера проследила, куда теперь направлена пушка. На Охотном Ряду была баррикада — перевернутый автобус, несколько легковушек и даже, кажется, вырванный с корнем фонарный столб. Вся эта куча перекрывала подход к парадным дверям Госдумы.

Т-90 плюнул огнем, камера вздрогнула, и снаряд ударил в одно из окон. Сноп грязного дыма вырвался из проема, и в этом дыму порхали листы бумаги — как будто Думу стошнило чудовищным конфетти. Репортер зачастил за кадром:

— Срок ультиматума истек, и президент намерен выполнить обещание. Судя по всему, дана команда на штурм. Кстати, по неподтвержденным данным, отряды «Альфа» и «Вымпел» отказались принимать в нем участие. Как бы то ни было, кризис перешел в горячую фазу. После того, как Дума объявила президенту импичмент…

Михалыч стоял в напряженной позе, впившись глазами в телеэкран. Андрей же почти не слушал корреспондента, ощущая странное равнодушие. Как будто движения на Охотном Ряду были дурацкой пьесой, разыгранной актерами провинциального ТЮЗа, чтобы отвлечь внимание от чего-то по-настоящему значимого.

Картинка сменилась, теперь показали Ельцина. Он сидел за столом — белые волосы уложены волосок к волоску, а брови грозно нахмурены. Освещение было выставлено искусно — от человека в кадре словно исходило сияние, и просто не верилось, что он способен поступить плохо. Андрей, не особо вникая в смысл, улавливал отдельные фразы: «Конституционный порядок… красно-коричневая чума… остановим любой ценой…»

Обращение закончилось, и снова показали Госдуму. В окнах верхнего этажа бесновалось пламя. Раздался грохот, изображение дернулось и пропало, после чего на экране появилась заставка. Прошла минута, но ничего не менялось.

— Вот черт, — процедил Михалыч.

— Ага, — подтвердил Андрей. — Ну, раз больше ничего не показывают…

Он развернулся, чтобы выйти из комнаты, но зацепился взглядом за что-то на книжной полке. Подошел ближе. Так стоял серый невзрачный томик — латинско-русский словарь. Андрей протянул к нему руку.

— Можно?

— Что? Да, бери, конечно, — Михалыч ожесточенно давил на пульт, но по другим каналам не было прямых репортажей — шли сериалы, и выступали эстрадные юмористы, словно ничего не случилось.

Андрей вернулся в кухню и, прежде чем сесть за стол, достал из кармана паспорт. Вытащил листок отрывного календаря, зажатый между страницами, — тот самый, что дала ему «фермерша» после приключений в Гуняево. Полюбовался на «сороку-ворону» и еще раз прочел латинскую фразу: «Cantus sinister oscinis». Ну-ка, посмотрим, что это значит.

Cantus — звук или песня; заклинание, заговор.

Sinister — левый, дурной, испорченный… Ну, кто бы сомневался… Хотя, стоп, последнее значение отличается. Читаем: «У римских авгуров — благоприятный, счастливый». Да, странные люди — авгуры… Блин! А ведь автор манускрипта — тоже из них. К чему все это? Ладно, одно слово осталось.

Oscinis — происходит от oscen. Значение: «Вещая птица (ворон, сова, ворона), по крику которой авгуры делали предсказания». Опять авгуры, ёрш твою медь.

То есть, вся фраза переводится… Как это сказать поточнее? Пение вещей птицы, звучащее благоприятно. Что-то вроде того. Правда, это для авгуров — благоприятно, а с точки зрения нормальных людей — «левый, дурной, испорченный»…

И вот еще что любопытно. Вещая птица — это, как здесь написано, ворон, сова, ворона. То есть, соответствует иллюстрации. Ну, почти соответствует — на рисунке у нас «сорока-ворона», так в считалочке говорится.

«Ты у нас Сорокин, и на картинке — сорока…»

Бредятина, детский сад.

Если следовать этой логике, то он, Андрей, вопит, как вещая птица, а авгур доволен. С чего бы это?

Короче, ясно одно — пора дочитать эту хрень в конверте.

Он вышел в прихожую и достал манускрипт из кармана куртки.

Рукопись из конверта. Окончание

И снова я гляжу с высоты на живописные окрестности замка. Легкий ветерок приятно овевает лицо. Дочь лорда-наместника стоит рядом. Мы продолжаем прерванный вчера разговор.

— Я счастлива, что здесь родилась, — говорит она. — Да, провинция, задворки империи. Ну, и что? Зато здесь море и корабли. Сердце щемит каждый раз, как я вижу парус. Особенно на закате. Вы не представляете, как это красиво.

— Я вас понимаю. Сам в детстве мечтал посмотреть на море. Но там, где я вырос — лишь бескрайние степи. А дальше на юг — пустыня.

— А в столице вы были?

— Был, конечно. Дворец огромен, подавляет своим величием. Но даже у самого императора вид из окна вряд ли лучше чем здесь, у вас.

Она улыбается:

— Я в этом нисколько не сомневаюсь! И вообще, наш край — волшебный. В самом, что ни на есть, прямом смысле!

— Это вы, наверно, о том, что он соседствует с другим миром?

— Ага. Когда учитель в детстве рассказывал, я прямо прыгала от восторга! Жалела только, что в тот мир нельзя путешествовать. Или все-таки можно? Ну-ка, признавайтесь немедленно — вы ведь авгур, знаете все секреты!

— Нет, — говорю с улыбкой, — учитель вас не обманывал. Уроженцу нашего мира туда попасть невозможно. Оттуда к нам — иногда бывает. У вас тут, наверно, пришельцев ловят периодически?

— Ловят. Не каждый день, конечно, и даже не каждый год. Одного я даже видела — одежда странная, озирается диким взглядом. Как будто привидение увидел. Неужели мы тут такие страшные?

— Нет, конечно. Просто, насколько я понимаю, переход влияет на разум. Многие просто сходят с ума.

— А почему они к нам могут, а мы к ним — нет? Я учителя спрашивала, и он мне объяснял очень долго. Но такими словами, что я не поняла ничего.

— Почему — я тоже не знаю. Хотя, в каком-то смысле, модель вселенной очень проста. Вот, предположим, вы налепили зимой снежков. Они все большие, круглые. Вы их положили в ряд. Плотно, один к другому. Соседние снежки смерзлись. Теперь представьте, что эти снежки — миры. Там, где они соприкоснулись боками, можно перебраться с одного на другой. В окрестностях вашего замка — такое место. Люди из соседнего мира приходят к нам и, если повезет, возвращаются. Но эта дверь — лишь для них. Мы ее, к сожалению, просто не видим.

— Обидно!

— Что делать. Наша дверь — в противоположной точке планеты. Оттуда мы можем шагнуть на другой «снежок». На следующий в ряду.

Она задумчиво кивает. Ветер теребит ее волосы. Огромное белоснежное облако лениво уползает в сторону Седого Хребта. Наконец моя собеседница прерывает молчание:

— Значит, здесь, — она обводит рукой окрестности, — смерзаются два «снежка». То есть, по сути, это ничейная территория?

— По сути — да, — подтверждаю я. — Более того, она скорее принадлежит им, чем нам. Ведь это их дверь, не наша. Просто они этого, к нашему счастью, еще не поняли.

— А если поймут и… придут?

— Тогда нам придется уйти отсюда, — говорю и пожимаю плечами. — Это будет справедливо, хоть и не очень весело. Но вряд ли это случится скоро.

— Почему?

— Осознать, что это их территория, должны не отдельные люди и не правители, а целый народ. Понимаете? И прийти сюда не поодиночке, а огромной человеческой массой. Только тогда они при переходе не потеряют рассудок. Сто тысяч, не меньше — так, по крайней мере, утверждают наши алхимики. Сто тысяч! Вы представляете это людское море? Я лично — не очень. Поэтому думаю, что опасаться нечего. Меня, если честно, волнуют не чужаки, а наши местные… гм… беспокойные личности…

Вспомнив о черноликих, я мрачнею и хмурюсь. Девушка, заметив это, спрашивает с тревогой:

— Вы знаете, кто устроил фокусы с зеркалами? Не молчите, пожалуйста! Что нам еще грозит? Вы заглянули в будущее?

— Пока еще нет, — отвечаю, тщательно подбирая слова. — Вчера я выпустил гончих. Сегодня они вернутся, и кое-что прояснится.

— Гончие вам расскажут?

Улыбаюсь помимо воли:

— Они ничего рассказать не могут. Это тупые кровожадные твари. Их единственное достоинство в том, что пространство и время им не помеха. Гончие находят в будущем человека, который играет там ключевую роль. Они навещают его в такие моменты жизни, когда он меняет привычное течение событий. В эти моменты я вижу его глазами. Он, в свою очередь, получает что-то от моих ощущений. Не знаю, что именно — да меня это, в общем, и не волнует. Такая вот процедура. Ее и называют прозрением. Согласитесь, довольно просто.

— Да уж, просто… Как бы я хотела тоже узнать, что будет!

— Поверьте, это далеко не всегда приятно. Перемены редко бывают к лучшему.

— Наверно, вы правы. И все равно, я бы за это многое отдала…

Резкий приступ головокружения заставляет меня вцепиться в перила. Темнеет в глазах; мне не хватает воздуха.

— Что с вами?! — голос девушки звенит от испуга.

— Все в порядке, — в голове слегка проясняется, но я чувствую, что времени уже мало. — Гончие возвращаются. Вам лучше уйти отсюда…

— Разрешите мне остаться! Я так хочу посмотреть!

— Лучше не надо. В моем присутствии напасть они не посмеют, но ваш отец не простит, если узнает, что вы глядели этим тварям в глаза…

Дурнота подступает снова. Очертания перил расплываются. Стражник, чуя неладное, обнажает меч и подходит ближе.

— Прошу вас, — обращаюсь к нему, — уведите юную леди. И не пускайте никого на площадку, пока я отсюда не выйду…

Дверь за ними захлопывается. Воздух вокруг дрожит. Тонкий писк мешает сосредоточиться, но сейчас я действую на рефлексах. Достаю амулет-трилистник. Три шарика в платиновой оправе наполняются кроваво-красным огнем. Сжимаю амулет в кулаке. Передо мной густеет жаркое марево. Три длинные тени, уплотняясь, подплывают ко мне. Оранжевые глаза сверкают яростным светом. Твари окружают меня, ощерив мерзкие пасти. Белеют клыки.

Пора.

Трилистник раскаляется, обжигая кожу ладони, но я заранее готов к этому и не разжимаю кулак. И когда боль становится нестерпимой, пространство вокруг меня содрогается. Гончие дергаются, но им уже не спастись. Длинные тела неестественно выгибаются — кажется, что невидимый великан выжимает их, как мокрую тряпку. Отвратительно хрустят кости.

Я чувствую отголоски их боли. Всего лишь эхо — но мое сознание почти отключается. Ноги не держат, и я падаю на колени.

Глаза застилает кровавая пелена. Я ничего не вижу, но слышу, как гончие шлепаются на каменный пол. Их выжали досуха — забрали все, что они смогли принести. И теперь это достанется мне.

Огненный шар взрывается в голове.

Меня накрывает волной чужих, незнакомых образов. Эта река несет меня, будто щепку; разум инстинктивно сопротивляется, но я знаю, что должен полностью отдаться течению. Это моя последняя мысль — судорога не дает мне вздохнуть, сознание окончательно гаснет, и меня глотает черный водоворот…

…Я открываю глаза и поднимаю голову. Площадка вокруг усеяна сухим пеплом — это все, что осталось от призванных мною гончих. В серой пыли мерцают синеватые шарики. Я машинально их подбираю. Но мысли мои заняты совершенно другим.

Я видел будущее.

Гончие, конечно, не подвели. Прозрение состоялось. Пожалуй, я даже могу гордиться собой — мое мастерство растет, и мало кто из авгуров сработал бы так же чисто. Но радости я не чувствую.

Мне хочется завыть от бессилия.

Человек, которого я увидел, придет из другого мира.

И он придет не один.

То, о чем я снисходительно рассказывал девочке, теперь не просто страшная сказка. Это может начаться в любой момент.

Люди из соседнего мира поняли — место, где смерзаются два «снежка», по праву принадлежит им. И они уже на пороге.

Я видел колоссальную армию, которую раньше не смог бы даже представить. Я видел солдат, которые ничего не боятся. Солдат, которых не остановишь. Они побеждают, потому что история на их стороне.

До сих пор я думал, что главная опасность — это черноликие с зеркалами. Я ошибался. Зеркала — всего лишь игрушки по сравнению с тем оружием, что имеется в распоряжении чужаков.

Ничего нельзя изменить.

…Я покидаю смотровую площадку. Спускаюсь к лорду-наместнику. Рассказываю ему о том, что случится. Конечно же, он не верит. Я его понимаю. Сам бы ни за что не поверил, если бы не видел собственными глазами.

Ну, что ж, я знаю, как его убедить. Выбираю в своем арсенале прозрачный шарик и сжимаю его в ладони. Потом отдаю хозяину замка. Взяв шарик, лорд-наместник на несколько минут застывает. Мне чудится, что я вижу в его глазах отблески багрового пламени.

Костер истории. А мы — лишь сухие ветки, которые в нем сгорают.

Наместник разжимает кулак, и шарик с веселым стуком падает на каменный пол. Несколько секунд мы смотрим в глаза друг другу.

— Сколько у нас времени?

— Его уже нет, — отвечаю. — Может быть, сутки. Но, скорее всего, часы. Я чувствую — лавина уже идет. Милорд, на этой земле нельзя оставаться. Скажите людям. Я надеюсь, они поверят…

В комнате вдруг темнеет. Мы подходим к окну. Свинцово-черная туча, возникшая неизвестно откуда, наползает на солнце. Она кажется плотной и неестественно симметричной, словно чье-то уродливое лицо хмурится в вышине. Потом два пятна, похожие на глазницы, наливаются изнутри тяжелым мертвенным светом. Во дворе кто-то вскрикивает от ужаса.

Знамение. Мы молчим, не зная, что говорить — просто смотрим на небо. Наконец, наместник отводит взгляд и вдруг усмехается:

— Люди поверят, авгур. Можешь не сомневаться…

…Закончился день. Наступает ночь. Серебряный глаз луны удивленно таращится на вереницу повозок, ползущую по дороге. Мерно ступают волы, кивая огромными головами. Грязная тряпка цепляется за копыта — не то полотенце, не то косынка, принадлежавшая знатной даме. Скрип колес, чья-то ругань; детский плач и женские причитания. Дрожащий свет факелов. Запах пыли и страха.

Исход.

Стою на обочине у развилки. Мой скакун хрипит недовольно. Ему не нравится то, что здесь происходит. Я с ним согласен.

Я, вроде бы, сделал все, что от меня зависело. Предупредил наместника, и люди успевают уйти, не встретившись с чужаками. Но почему меня гложет чувство, что упущено нечто важное?

Трогаю поводья и отъезжаю в сторону от дороги. Закрываю глаза, вспоминая свое видение. Главное — это, конечно же, прибытие чужой армии. На нем я сконцентрировался с первых секунд, отбросив второстепенное. Это было правильное решение, но сейчас пришло время обдумать и другие детали.

Да, меня кое-что смущает. Человек, чьими глазами я смотрел во время прозрения, жил спустя полвека после того, как армия его соплеменников пересекла границу нашего мира. То, что происходит сейчас, для него — далекое прошлое. Почему же именно к нему пришли мои гончие? Ответ один — при его участии на этих землях произойдет еще что-то, способное изменить ход истории.

Вспоминай, авгур, вспоминай…

Итак, окрестности замка станут частью другого мира. Здесь появятся странные города с уродливыми домами, похожими на многоэтажные муравейники. По улицам будут сновать кареты без скакунов. На одной из таких карет сюда и приедет юноша, чьими глазами я видел будущее.

Он поселится в убогой каморке на третьем, кажется, этаже. Впрочем, там будут весьма диковинные предметы. Белый ящик, в котором живет мороз. Железный стол, на котором распускаются бутоны огня. И еще один ящик — черный; передняя стенка у него зеркально блестит, а временами начинает светиться и показывать живые картинки…

Светящееся зеркало. Такие там есть повсюду. И в одном из них юноша однажды увидит женщину с чернильными нитями на лице.

Женщину, которая мне знакома…

Развернув скакуна, направляюсь в сторону города. У ворот наблюдаю жуткую сцену. Люди рвутся наружу, но телеги застревают в проеме. Волы ревут как безумные, заглушая крики возниц. Одна из повозок, чудом прорвавшись через ворота, теряет колесо, накреняется, и скарб рассыпается по дороге. Хозяин хватается за голову, его жена истошно визжит; кто-то, изрыгая проклятья, пытается их объехать. Двое легионеров на скакунах выныривают откуда-то сбоку и перерубают постромки. Вола отгоняют, телегу оттаскивают на обочину; людская масса снова прет из проема, и черепки разбитых горшков жалобно хрустят под колесами.

Понятно, что здесь я в город не попаду. К счастью, недалеко имеется еще один вход, который использует для своих нужд городская стража. Телега там заведомо не пройдет, поэтому желающих будет меньше. Скачу вдоль стены, нахожу заветную дверь. Несколько стражников стоят рядом. Давки здесь нет. Из двери выходит аристократ, ведет скакуна, навьюченного поклажей. Верхом бы он не проехал — проем слишком низкий. Следом появляется дама, за ней — мальчик лет десяти. Их сопровождают несколько слуг. Я мельком замечаю кованый сундучок, явно очень тяжелый. Эта семейка не будет бедствовать, даже если остальное имущество потеряется по дороге.

Я показываю свой амулет, стражники пожимают плечами. Меня, наверно, никто не стал бы удерживать, будь я даже разбойник с клеймом на лбу и вырванным ноздрями. Сейчас все озабочены тем, как быстрее покинуть город, а если кому-то хочется внутрь, то это его проблемы.

Спешившись, ныряю в проход. Скакуна тяну за собой. Стражники на той стороне смотрят на меня удивленно, но тоже не произносят ни слова. Проулок, ведущий к двери, перекрыт — сюда пускают не всех. Мне навстречу проезжает еще одна группа на скакунах. Я встречаюсь взглядом с юной аристократкой. Она испуганно вцепилась в поводья, глаза широко раскрыты, а лицо даже в свете факелов кажется неестественно белым.

Выбираюсь на очередной перекресток. Слева слышится рев толпы — там по-прежнему штурмуют ворота. Я поворачиваю и еду в другую сторону. Скакун бежит по каменной мостовой, а я опять пытаюсь понять — почему подсказки так настойчиво ведут меня к черноликой?

Странное это дело — логически размышлять, когда люди вокруг спасаются бегством. Но выбора нет, и я вспоминаю, что узнал за эти два дня.

Итак, черноликие изменились. Они нашли артефакт, который, наконец, их устроил. С его помощью воздействуют на людей и без колебаний полезли в замок.

Глупая мелочь на фоне вторжения чужаков…

Или не мелочь? Сравним последствия. Люди из соседнего мира отберут у нас окрестности замка. Место, где соприкасаются два «снежка». Империя теряет провинцию — крохотную, но все же часть своей территории.

А что будет, если не остановить черноликих? Они расползутся по всей стране — прецеденты уже бывали. Доберутся и до столицы. И когда люди из окружения императора начнут сгорать лиловым огнем или превращаться в кукол с потухшим взглядом, это уже не покажется ерундой.

Можно ли этому помешать?

Из всех черноликих я знаю только одну. Да и с ней занялся совсем не тем, чем положено в таких случаях…

Но, предположим, я бы поступил по всем правилам. Отвез бы черноликую на допрос. Что произойдет дальше? Мы узнаем ее сообщниц и устроим на них облаву. Не только в этой, но и в соседних провинциях. И, как обычно, выловим почти всех, но самые умные успеют залечь на дно. Заснут, как они умеют, чтобы проснуться лет через двадцать. И начнется новый виток.

Бесполезно. Мы просто не знаем способа, чтобы избавиться от них навсегда и вычеркнуть их из нашего мира.

Вычеркнуть?..

Мысль, которая приходит мне в голову, заставляет меня вздрогнуть от удивления. Инстинктивно натягиваю поводья, и скакун сердито рычит. Я еще несколько секунд размышляю, а потом пускаю его в галоп.

В доме, где хранится рунное зеркало, горит свет. Но во дворе — ни единого человека. Никто не бегает в панике, не грузит имущество на повозки и не седлает скакунов, чтобы отправляться в дорогу. Как будто происходящее в городе вообще не волнует тех, кто здесь поселился.

Стучу в ворота. Жду минуту, другую. Прикидываю, как лучше перебраться через ограду, но тут мне, наконец, открывают. Чистенькая служанка вежливо улыбается и, не задавая вопросов, приглашает войти. Она выглядит слегка заспанной, словно ее только что разбудили. Удивляясь, иду за ней. Мы пересекаем обширный холл и, поднявшись по лестнице, вступаем в гостиную.

Черноликая сидит в кресле, закинув ногу за ногу, и ухмыляется в своей обычной манере. В комнате горят алхимические светильники, а на столе я замечаю несколько гадальных свечей. Это просто игрушка, модная среди аристократов в этом сезоне. Гадание, да еще таким идиотским способом, в будущее заглянуть не поможет — кому, как не авгуру об этом знать? Но дело сейчас не в этом. Я хочу проверить одну догадку.

Останавливаю служанку, которая уже собралась уйти. Она подчиняется без особого удивления. Черноликая наблюдает насмешливо. Зажигаю одну свечу и, подняв ее на уровень глаз, приказываю служанке:

— Смотри на огонь.

Она смотрит, и пламя под ее взглядом сначала дергается, а потом угасает вовсе. Ладно, больше вопросов нет.

— Ступай.

Девчонка уходит. Черноликая спрашивает меня:

— Развлекаешься?

— По мере сил, — сажусь напротив нее. — Слуги тоже в зеркало посмотрели?

— Не все, а только двое. Зато, сам видишь — спокойные, как морские коровы. Собирают тихонько вещи, без всякой спешки. И даже, кажется, не заметили, что соседи уже сбежали.

— А ты, значит, не спешишь?

— Я успею, — говорит она безмятежно. — Или ты хочешь, чтобы я в толпе спотыкалась? Нет уж, спасибо, я подожду.

— А мародеров не боишься? Сторожевых волков я у тебя не видел.

— Зачем мне волки? Вон, погляди.

Она щелкает пальцами, и светильники гаснут. Когда глаза привыкают, я замечаю во тьме за окном движение. На дереве кто-то есть, но это не человек. Лунный свет блестит на черном смолистом теле. Существо, которое притаилось среди ветвей, сплетено из толстых жгутов — так мне, во всяком случае, кажется. Глаз я не вижу, но чувствую, что это создание тоже на меня смотрит.

— Достаточно? — лампы загораются снова. — Как видишь, я стала несколько осторожнее. Но мне приятно, что ты за меня волнуешься.

— Мне тоже приятно, что чувство юмора у тебя сохранилось.

— А ты приехал, чтобы составить компанию? Хорошая мысль. Представь, как это романтично — мы на рассвете уезжаем последними…

— Представляю. Но вообще-то у меня была другая идея.

— И какая же?

— Я уеду. А тебе предложу остаться. Вместе с твоими сестрами.

Секунду она смотрит на меня недоверчиво, потом начинает заливисто хохотать.

— Ну, ты даешь, авгур! Хочешь отдать меня чужакам? Чтобы я покорно их дожидалась? Коварный план, ничего не скажешь. Я что, по-твоему, сумасшедшая?

— Нет, — отвечаю, — я знаю, что ты умна. И сумеешь оценить свою выгоду.

— Какая выгода в том, чтобы меня сожрали чудовища?

— Они не чудовища. Они обычные люди, просто не такие, как мы. Не забывай, я — авгур, и я уже видел будущее.

— И что же там интересного?

— Я расскажу тебе. Но сначала хочу кое-что спросить. Помнишь, ты пугала меня своим артефактом? Говорила — если через него связаться не с одним, а со всеми зеркалами в пределах города, то жители окажутся в твоей власти. А я тогда возразил — не выйдет, потому что все сразу не сидят перед зеркалом. Помнишь?

— Да, ну и что?

— У чужаков есть свои, особые зеркала. Они показывают живые картинки. Одно и то же видят во всех домах. Одновременно, понимаешь? Если картинки хорошо удаются, то вся страна садится и смотрит. В этот момент с ними можно делать, что хочешь. Это ведь то, о чем ты мечтала?

Черноликая слушает с интересом. Разумеется, это не означает, что она уже мне поверила и готова ждать чужаков. Мои слова она воспринимает как сказку. Но эта сказка весьма ее забавляет.

— Но это еще не все, — продолжаю я, — дальше будет самое главное. Ты мне рассказывала, как вы, черноликие, ищете себе неофитов. Тех, кто будет вам помогать. И жаловалась, что это — довольно сложная процедура. Дескать, с каждой претенденткой надо сидеть подолгу, вглядываясь в глаза. Правильно?

— У тебя хорошая память.

— Так вот, представь страну, где все видно с первого взгляда. Где у каждого на руке — клеймо, выдающее, на что человек способен.

— Клеймо?

— Да. Пятна разного цвета. И в любой толпе ты сразу узнаешь потенциальных помощниц. Достаточно просто посмотреть на запястье. И вообще, в том мире тебе понравится, я уверен.

— Авгур, — говорит она почти восхищенно, — да у тебя талант. Ты все это выдумал специально, чтобы меня развлечь? Честное слово, я польщена.

Я усмехаюсь.

— Понимаю, ты мне не веришь. А если я докажу?

— Каким же образом, интересно?

— Ты знаешь, что такое клятва авгура?

Ее глаза сужаются. Подавшись вперед, она разглядывает меня, пытаясь найти подвох. Знает, что мы такими вещами не шутим.

— Ты хочешь сказать, что готов поклясться?

Я достаю амулет-трилистник. Привычно сжимаю его в ладони. Произношу отчетливо и размеренно:

— Я, авгур старшего круга, клянусь, что сказанное мной — правда. Если же я солгал, то пусть Изначальный Огонь возьмет мое тело.

Амулет раскаляется, воздух вокруг течет, как над огромным костром. Алхимические камни в светильниках лопаются с отчетливым треском. Комната погружается в темноту. Черноликая сидит, не дыша. Я знаю, что она видит — в моих глазах сейчас пляшут языки багрового пламени.

Спустя полминуты я чувствую, как напряжение отступает. Амулет уже не жжет руку. Я прячу его в карман и спрашиваю:

— Ну, теперь ты мне веришь?

— Ты все лампы разбил, — говорит она невпопад.

— Купишь другие. У чужаков они очень яркие.

У меня ощущение, что она улыбается в темноте. Спрашивает:

— Почему ты мне это рассказал?

— Я знаю, что мы не в силах вас уничтожить. Единственный шанс — чтобы вы ушли добровольно.

— Хвастаешься своей откровенностью? Ладно, считай, что я оценила. Расскажи мне еще о соседнем мире.

— Чужаки не сразу привыкнут, что земля вокруг замка теперь принадлежит им. Здесь будет много солдат. Тебе и твоим подругам лучше до поры затаиться. Заснуть на полвека, вы же умеете. Потом будет проще. За это время, кстати, зеркала с картинками появятся в каждом доме. Как вы этим воспользуетесь, зависит уже от вашей фантазии.

— Тебе их не жалко? Этих, которые с клеймом на руке?

— Они мне чужие. Играйте лучше с ними, чем с нами.

— Знаешь, авгур, — она подходит и садится на подлокотник моего кресла, — я позову сестер. Мы обсудим то, что ты сообщил. Может, действительно заснем и посмотрим, как здесь устроятся чужаки. А на сегодня разговоров достаточно…

…Я уезжаю, когда уже забрезжил рассвет. Улицы пусты; только однажды дорогу перебегают лунные волки. Видимо, хозяева не стали их запирать. Пожалели милых зверушек. Мой скакун рычит угрожающе. Волки тоже обнажают клыки, но напасть не решаются, правильно оценив свои шансы. Мы расходимся, провожая друг друга взглядами.

Чем ближе к воротам, тем больше следов исхода. Дорога усеяна обрывками ткани, осколками и липкими пятнами крайне неприятного вида. Из канавы торчит разбитый комод — не знаю, кто и зачем додумался тащить его с собой этой ночью. Попадается брошенная телега — на нее как будто наступил великан. Оси переломаны, борта раскурочены. Еду дальше. Распоротый тюк валяется на обочине; из него, как кишки, торчат несвежие тряпки.

Выбираюсь за городские ворота. Навстречу — всадник из Закатного Легиона. Он в шлеме, лица не видно — но мне почему-то кажется, что именно с ним я столкнулся позавчера, когда впервые подъехал к городу. Кажется, он тоже меня узнал.

— Авгур? Решил задержаться? — его голос звучит устало.

Пожимаю плечами.

— А ты? Здесь уже, кажется, нечего охранять.

— Мы ждем, — он кивает через плечо, где сгрудились другие всадники; наконечники копий светятся, как обычно. — Мы не знаем, с какой стороны появятся чужаки. Но мы их задержим, чтобы все успели уйти.

— Вас тут несколько сотен, — говорю я, — а у чужаков — огромная армия и железные звери, которые плюются огнем. Вряд ли вы их задержите.

Он смеется. Я прежде не знал, что легионеры это умеют.

— Не беспокойся за нас, авгур. У нас тоже найдется пара сюрпризов. Городской алхимик поднимает големов… Впрочем, тебя это не касается. Уезжай. Здесь скоро будет жарко.

Его слова заглушает далекий гром, хотя на небе нет ни единой тучи.

— Это они, — произносит всадник.

— Да, — говорю я. — Это они. Прощай…

…Я сворачиваю с разбитой дороги и еду через поле к спиральной башне. У меня осталось здесь последнее дело. Сейчас я снова позову гончих (мурен, как их называют в том мире). Пусть помогут легионерам. Чтобы пришельцы не чувствовали себя на прогулке.

Но одна из гончих получит задание поважнее.

Я рассказал черноликой правду. Но не всю правду. Я умолчал о том, чем все должно закончиться. А она не догадалась спросить — для этого черноликие слишком самоуверенны. Ну, что ж, тем хуже для них.

Теперь мне ясно, почему я смотрел глазами юного чужака, который будет жить здесь спустя полвека. Точку в этой истории должен поставить именно он.

У всех чужаков на руке клеймо, и у него оно тоже есть. Но не обычное, а мерцающее. Юноша никак не может понять, что это означает. Пытается разобраться, в чем его миссия. Устал и запутался.

Я ему подскажу.

Гончая доставит ему послание. Не ведаю, в какой форме это произойдет. Может, он услышит голос с небес. Или на стене перед ним появятся горящие письмена. Или ему придет обычный конверт по почте.

И тогда ему станет ясно, что он не колдун, не оборотень и не сумасшедший шаман. Он человек, один из своего поколения. Просто он видит то, на что остальные не обращают внимания. Видит, но еще не поверил. А ведь это совсем не сложно, суть можно выразить одной фразой. Всего-то и надо — сказать, что мир…