Гипсовый слепок был идеальным. Финн Хабер впервые за день улыбнулся, не скрывая, что доволен тем, что не забыл старое искусство. Он почистил щеткой слепок. Это была точная копия подошвы сапога, прошедшего по тропинке.

– Выглядит новым, – заключил Хабер. – Никаких потертостей. Чистая и целая подошва. По этому следу будет тяжело определить конкретный сапог.

Вистинг вздохнул. Он по-прежнему не знал, что делать со слепком, но надеялся понять, кто стоит за взломом.

– В здешней земле много соли, – произнес Хабер и повернулся к морю. – Если ты найдешь человека, который здесь побывал, тебе нужно будет взять пробу почвы с сапог. Сравнительный анализ будет хорошим доказательством.

Вистинг обернул слепок тканевой салфеткой и положил в багажник. Хабер взял баллончик с лаком для волос и пакетик с остатками гипса, сел в машину. Половину обратной дороги на лоцманскую станцию в Невлунгхавне они ехали молча.

– Он в твоем списке? – вдруг спросил Хабер.

– Кто?

– Франк Рубекк.

– Он в списке тех, с кем я хочу поговорить, да.

Они не проронили больше ни слова, пока Вистинг не остановил машину перед гаражом.

– Спасибо за помощь, – сказал он.

Хабер открыл дверцу машины, но не вышел.

– У меня для тебя кое-что есть.

– Что же?

– То, что может показаться тебе интересным. Пойдем со мной, внутрь.

Вистинг последовал за ним в главный дом. Хабер поставил свои сапоги на крышку подвального люка, как в прошлый раз. Вистинг не стал разуваться.

Они прошли по коридору в рабочий кабинет Хабера, где тот хранил гипс.

– Вон там, – сказал Хабер и показал на высокий шкаф в глубине комнаты.

Вистинг сделал несколько шагов вперед. Позади него Хабер раскладывал по местам все, что ему потребовалось для того, чтобы сделать слепок.

– Я не знаю, будет ли тебе это полезно, – сказал он и прошел мимо Вистинга к шкафу. – Но я заметил у тебя дома копии всех документов по делу Сесилии.

Криминалист открыл шкаф. Его содержимое не отличалось от того, что можно было видеть на полках вокруг и вообще в комнате. Папки на кольцах, книги и газетные подшивки. На двух верхних полках стояло несколько низких и широких картонных коробок. Хабер снял ту, которая стояла посередине самой верхней полки, и перенес ее на письменный стол.

– Мне это в любом случае не понадобится, – сказал он.

– Что это такое?

– Лишние фотографии из дела Сесилии.

Он открыл коробку, и Вистинг заглянул внутрь. Примерно три сотни фотографий, стоящие на ребре в три ряда. На разделителях написано, где и когда были сделаны фотографии.

– Их следовало уничтожить, когда я закончил работать в полиции, – сказал Хабер и стукнул ладонью о шкаф. – Но я не смог этого сделать. Тут, в этих коробках, вроде вся моя жизнь. Задокументировано все, в чем я принимал участие. Я думал написать книгу и проиллюстрировать ее фотографиями, но из этого ничего не вышло.

Вистинг пробежался пальцем по ряду фотографий и вытянул наугад несколько снимков из раздела, озаглавленного «Клинические исследования 30/07». На этих фотографиях был Рудольф Хаглунн, они были сделаны в больнице, в комнате для освидетельствования, чтобы задокументировать повреждения, которые Сесилия Линде могла нанести преступнику. Царапины, укусы и прочее. Обследование не дало результатов. Может, поэтому Вистинг не видел раньше этих фотографий, а только читал заключение врача.

Рудольф Хаглунн стоял обнаженный по пояс. Он был бледным, но казался мускулистым и жилистым. На лице застыло то же безразличное выражение, которое Вистинг запомнил по допросам.

На остальных фотографиях были крупным планом руки, ладони и другие части тела.

– Что это? – спросил Вистинг, указав на фотографию старого шрама, видневшегося на внутренней части бедра Хаглунна.

– Шрам от операции, – объяснил Хабер. – У него осталось три таких после того, как он удалил родинки. У него был рак кожи.

Для Вистинга это стало новостью. Он не помнил, чтобы слышал о том, что Рудольф Хаглунн был болен раком, но шрам казался старым, да и данные о здоровье обычно не проверялись при расследовании уголовного дела.

Там были и фотографии, по всей видимости, пробные – нужные, чтобы проверить свет, на них были следователи, которые привели Рудольфа Хаглунна на врачебный осмотр. Нильс Хаммер и Франк Рубекк. Вспышка отразилась в одной из линз очков Рубекка, но Вистингу показалось, что он все равно видит в его взгляде пустоту. Пустоту, которая потом не дала ему продолжить работу в полиции. Нильс Хаммер выглядел иначе, он практически ликовал. Он обнажил зубы в улыбке, а глаза его сияли как у натренированной гончей, возвращающейся с добычей к хозяину.

– Бери, если они тебе понадобятся, – сказал Хабер.

Вистинг положил фотографии обратно, закрыл коробку и взял ее под мышку.