Дэвид Лоуренс не терял оптимизма, хотя преподавал в средней школе Голливуда двенадцать лет и так часто подвергался ограблению, что ему выдали разрешение носить оружие. Он был дружелюбным, забавным, моложавым человеком тридцати семи лет, к нему хорошо относились коллеги, особенно женского пола.

Живя в мире Блейд-Раннер современного Лос-Анджелеса, он, не жалуясь, смирился со скудной зарплатой, развалом семьи и неблагодарной профессией. Одаренный природой крепким умом, исключительно привлекательной внешностью, приятным нравом и склонностью потакать своим чувствам, Дэвид каждый день находил способ, как доставить себе удовольствие.

Найти женщину, согласную на обычный секс, было легче, чем ту, которая разделила бы его интерес к порке. Женщин, которые охотно подверглись бы порке, было мало. Ему страшно хотелось найти женщину, которая бы думала о порке не меньше, чем он сам.

«Это не должна быть девушка, похожая на куколку», — задумчиво бормотал он, смотря в окно классной комнаты, которая находилась на третьем этаже и откуда открывался вид на пересечение бульваров Сансет и Хайленд. Здесь каждый день в течение последней недели в 3.45 весьма очаровательная блондинка с вьющимися волосами до пояса, в лифе без рукавов и облегающих бриджах неслась на роликовых коньках вниз по южной стороне бульвара Сансет, развозя готовые обеды.

На пятый день Дэвид считал своей святой обязанностью быть на улице в 3.45. И, конечно же, куколка проезжала мимо, на этот раз везя еду в очаровательной авоське с портретом Кларка Гейбла с одной стороны. Проносясь мимо, она сверкнула Дэвиду улыбкой и вдруг сказала:

— Какой вы клевый!

Уже в следующее мгновение она покраснела, поняв, что не собиралась произносить эти слова вслух.

А Дэвид, впервые увидев куколку с близкого расстояния, был поражен. Это была барышня лет двадцати или двадцати пяти, излучавшая энергию и красоту, которой суждено украшать афиши на бульваре Сансет. Действительно, она отличалась поразительной красотой. Девушка свернула за угол у Ла-Бреа и исчезла.

«Наверно, мне показалось, что она так сказала», — подумал Дэвид, направляясь в свое любимое кафе. Он выбрал место у окна и раскрыл номер «Свободной прессы Лос-Анджелеса», вложенный в «Еженедельник Лос-Анджелеса», чтобы помечтать наяву о посещении одного из садо-мазо салонов, реклама которого помещалась в первом издании.

Как постоянный клиент, Дэвид не стал делать заказ, ибо стоило ему сесть, как Брук Нойман уже начала готовить его обычный двойной «капучино».

Брук была самой выдающейся студенткой по предмету мировая литература, который преподавал Дэвид. У нее не было матери. Отец зарабатывал на жизнь эстрадным комиком, и Брук приходилось трудиться в нескольких местах на полставки, чтобы были деньги на мелкие расходы. Дэвид много раз беседовал с ней и обнаружил, что она и оригинальна, и очаровательна.

Грациозное тело Брук, красивые черты лица, черные шелковистые волосы не производили впечатления на Дэвида, ибо он не думал о своих ученицах в этом ключе, хотя и не мог не заметить, что она, возможно, была единственной в средней школе Голливуда, кто равнодушен к пирсингу, татуировке, а волосы у нее не меняют цвет еженедельно.

Дружок Брук, надменный мальчик из немецкой семьи по имени Вилли Кроненберг, был вторым выдающимся учеником в классе, но Дэвида не интересовала личность этого насмешливого мальчика, и он не понимал, что Брук нашла в нем, если не считать привлекательной внешности и хорошего среднего балла.

Пребывая в блаженном неведении о том, что Брук влюблена в него, Дэвид даже не потрудился прикрыть газету с объявлениями, когда та принесла ему кофе. В то мгновение Дэвид не мог бы закрыть ее, даже если бы хотел, ибо только что увидел фотографию, приковавшую его внимание. Среди центрального разворота на фоне престижного садо-мазо клуба под названием «Башня» красовалась его куколка! Девушка, которую он видел на коньках несколько минут назад и за которой наблюдал из окна целую неделю, рекламировалась как покорная и, вырядившись в кожаное платье без рукавов, с озорным видом восседала на скамье, а рядом лежала лопаточка. Сердце Дэвида екнуло так, что он чуть не подавился.

Куколка доступна для сеансов! Его куколка. Прямо здесь, в Голливуде. В рекламном объявлении она именовалась Хоуп, поклонница литературы и мечтательница. Дэвид взял это на заметку.

— Никак не дождусь, когда стану взрослой и смогу работать в садо-мазо клубе, — мимоходом заметила Брук. Дэвид взглянул на нее и улыбнулся, он привык к ее циничному юмору. — И особенно в этом клубе, — добавила она, продолжая удивлять его. — Я уже два года слежу за его рекламой.

— Почему в этом? — небрежно спросил он, думая, обладает ли она такой же интуицией, как и зрелым умом.

— Из-за хозяйки, конечно, — ответила Брук. — Мне нравится, что она никогда не снимает очки. Я писала ей несколько раз, но она твердо стоит на том, что туда нельзя приходить, пока мне не исполнится восемнадцать лет.

— Брук, ты удивляешь меня. — Дэвид чуть не задохнулся от ее беззастенчивости. Тем временем он подумал про себя: «Дело решено, сегодня я иду в „Башню“!»

Брук покинула его, чтобы обслужить другого посетителя, а Дэвид курил и смотрел в окно. Наконец он встал и направился к телефону в глубине кафе. Он набрал номер «Башни». Ему тут же ответили.

— Здравствуйте! — отозвался ласкающий слух голос.

— Здравствуйте, — произнес он своим нежным голосом. — Я слежу за вашей рекламой в «Свободной прессе», и мне хотелось узнать, что включает посещение вашего клуба.

— А что вас конкретно интересует?

— Сеанс порки.

— Пассивная или активная роль?

— Активная.

— Получасовой сеанс стоит сто, а час сто шестьдесят долларов. Сегодня можно выпороть Черри и Хоуп.

— Я бы хотел встретиться с Хоуп, если это возможно, — сказал Дэвид, дрожа от волнения от такой удачи.

— Сейчас она свободна, — вежливо ответил молодой женский голос.

— Где вы находитесь?

Хозяйка клуба дала Дэвиду адрес улицы в четырех кварталах от того места, где он находился. Дэвид обещал явиться через пятнадцать минут и пошел к прилавку оплатить счет.

Брук, которая явно была занята все время, пока Дэвид разговаривал по телефону, тем не менее следила за выражением его лица и заметила, что тот, прежде чем позвонить, изучал газетный разворот с рекламой клуба. Выходя из кафе, он сгреб газеты и ушел в такой спешке, какую она за ним раньше не замечала.

Бросившись к телефону, она опустила монету в двадцать пять центов и нажала кнопку повторного набора номера. Отозвался тот же самый медоточивый голос, и Брук не сразу решилась ответить.

— Хозяйка Хильдегард?

— Да. — Голос стал еще слаще.

— Это я, Брук Нойман. Вы меня помните? Девушка, которая вам писала.

— Конечно, я помню, дорогая. Но ты ведь не забыла мои слова — я говорила, что не смогу даже говорить с тобой, пока тебе не исполнится восемнадцать? — В голосе Хильдегард прозвучало едва заметное раздражение.

— Извините, — робко ответила Брук и повесила трубку. Затем она выбежала из кафе проверить, находится ли мистер Лоуренс в поле зрения. Ей повезло — она заметила своего учителя на другой стороне улицы у банкомата. «Здорово, он действительно собирается туда!» — сказала она про себя и снова вбежала в кафе, чтобы сообщить боссу, что ей срочно понадобился свободный часок для одного поручения. Брук забрала видеокамеру, без которой никогда не ходила на важные встречи, и выскочила на улицу.

Мистер Лоуренс бодро шагал по бульвару Сансет. Брук следовала за ним на некотором расстоянии, снимая ребят на улице. В одиннадцать лет она решила стать кинорежиссером и с тех пор посвящала свободное время просмотру фильмов, отснятому материалу и написанию сценариев.

Она легко дошла вслед за мистером Лоуренсом до тихой обедневшей боковой улицы, на которой расположился белый деревянный дом клуба «Башня». Ей даже удалось заснять мистера Лоуренса в тот момент, когда тот постучал в дверь и ему открыла великолепная красавица со светлыми волосами.

В приемной клуба Расти, пропитанный табаком вышибала, с растущей тревогой следил за мониторами локальной сети, на которых была видна улица. Как только хозяйка Хильдегард освободилась после сеанса, он решил сообщить ей о девушке, которая снимает всех входящих и выходящих из клуба.

Тем временем Хоуп отвела Дэвида в голубую башенку.

Когда Хоуп вернулась в клуб и узнала, что идет сеанс порки, она переоделась в прозрачное белое вечернее платье, связала волосы голубой атласной лентой в конский хвост. Новое платье было в тон белым туфлям-лодочкам.

— Можно делать вид, что я Кэрол Линли образца 1959 года, — сказала она, пока Дэвид любовался ее нарядом. Она любила разыгрывать сценки из прошлых разных периодов истории и принимать соответствующий им внешний облик.

— Что это? — спросил он, смотря на формуляр в папке с зажимом, который она приготовила.

— Это заявление о приеме вас членом клуба, — объяснила она, передавая ему формуляр. — Напишите свое имя и адрес.

— Это обязательно? Я учитель средней школы, и мне не очень хотелось бы это делать.

— Знаете, вы можете придумать имя. Разве у вас нет почтового ящика?

— Если откровенно, то есть.

— Я так и думала! — засмеялась Хоуп и догадливо заметила: — Как же иначе вы могли получать все эти шалости по почте? — Тут она внимательно посмотрела на него. — Я вас знаю?

— Я работаю по соседству. Возможно, мы бывали в тех же ресторанах, — сказал он вне себя от радости, что она запомнила его после недавней мимолетной встречи на улице.

— Если бы у меня были такие симпатичные учителя, как вы, я бы никогда не бросила колледж, — игриво призналась она.

— Неужели вы бросили колледж?

— Похоже, вы это не одобряете.

— Конечно, не одобряю.

— Вы не хотите дать мне деньги, чтобы я могла отнести их вниз и получить разрешение начать сеанс?

— Конечно.

Дэвид передал ей деньги. Пока ее не было, он заметил, что кто-то оставил на скамье лопатку, расческу, ремень и миниатюрную плетку. Он с возбуждением подумал, что Хоуп собрала эти предметы, чтобы опробовать их на своей (в этом не могло быть сомнений) безупречной попочке.

Но вот странное дело, еще до того, как она вернулась, перед его глазами возник образ Брук Нойман. Почему такая спокойная, задумчивая девочка, как Брук, мечтает работать в этом заведении?

Он ходил по комнате, рассматривал аксессуары, закурил сигарету, затем отодвинул тяжелые бархатные шторы и посмотрел в окно. От увиденного, у него екнуло сердце. На тротуаре напротив «Башни» стояла Брук с видеокамерой на плече и беспечно снимала, прохаживаясь то в одну, то в другую сторону. Дэвид опустил шторы и бросился к двери, но заставил себя остановиться и решил дождаться возвращения Хоуп.

Когда Хоуп, безмятежно улыбаясь, вошла в комнату, он на мгновение залюбовался ее красотой, затем опять запаниковал.

— Идите сюда, — сказал он, слегка отодвинув штору. — Посмотрите вон туда. Видите кого-нибудь на улице?

— Да, там девушка с видеокамерой на плече. Боже, она снимает нашу парадную дверь? — Хоуп с тревогой взглянула на Дэвида.

— Это моя любимая ученица. Должно быть, она меня выследила.

— Она знает, что это за место?

— Знает ли она! Она хочет здесь работать.

— О! Что ж, она очень шикарна, — выдохнула Хоуп с искренним восхищением. — Она заработала бы кучу денег.

— Сейчас ей всего лишь семнадцать.

— Как жаль. Но зачем ей снимать дом?

— Она постоянно что-то снимает. Она собирается в будущем снимать фильмы.

— Я восхищена подобной инициативой, но лучше ее остановить, пока она не встревожила всех посетителей этого дома, — благоразумно сказала Хоуп. — Хотите пойти поговорить с ней?

— Я? Ни в коем случае! — запротестовал Дэвид. — Я могу потерять работу, если об этом станет известно.

— Неужели.это правда?

— Понятия не имею, но мне не хочется проверять это на себе.

— Тогда я пойду и все объясню хозяйке. Подождите здесь. И не волнуйтесь.

После ухода Хоуп Дэвид продолжал следить за Брук из окна. Вскоре грубоватый старый Расти, не вынимая сигарету изо рта и руки из карманов джинсов, пересек улицу и оказался перед Брук. Они обменялись несколькими словами, и Брук ушла. Затем Расти неторопливо вернулся к дому, а Хоуп в башенку.

— Все в порядке, — весело доложила она.

— Что он сказал ей? — озабоченно спросил Дэвид.

— Что ей необходимо разрешение, чтобы снимать на улицах Голливуда.

— Здорово! — Дэвид был в восторге от Расти.

— Надеюсь, он не отбил у вас охоту заняться игрой.

— Ни в коем случае. — заверил он, вешая пиджак на крючок. Хоуп ахнула, когда Дэвид повернулся и увидел отражение своего пистолета и кобуры на противоположной зеркальной стене.

— Вы вроде бы говорили, что работаете учителем! — вскрикнула она не без тревоги. — Вы из полиции нравов? А эта курочка прикрывала вас. Это полицейская облава?

— Я не полицейский. Успокойтесь. Честно говорю, я учитель средней школы, на которого нападали так часто, что ему дали разрешение носить оружие. — Дэвид показал ей разрешение, водительские права и членский билет профсоюза учителей. Хоуп никак не могла успокоиться, и казалось, что она вот-вот заплачет от досады, ибо ей очень хотелось поиграть с ним. — Отнесите это своей хозяйке, — вздохнув, сказал он и вложил свои документы ей в руки. — Я подожду здесь.

Хоуп снова исчезла и через мгновение вернулась сияющая от радости.

— Хильдегард считает, что я должна задать несколько вопросов, чтобы убедиться, что вам можно верить.

— Да? Что это за вопросы?

— Вы говорите, что увлекаетесь поркой, так?

— Да. А что?

— Докажите это.

— Что вы имеете в виду под доказательствами?

— Расскажите мне о том, какая порка вам нравится.

Хоуп присела рядом с ним на покрытую кожей скамью для связывания, вытянула ноги и начала рассматривать белые ленты вокруг подъема туфель.

— На это уйдет время, — улыбнулся он.

— Пока вы еще ничего не доказали.

— Скажите, сколько вам все-таки лет? — вдруг задал он вопрос.

— А сколько мне, по-вашему? — рассмеялась она.

— Двадцать?

— Спасибо! Если вы полицейский, то в гатант-ности вам не откажешь. Мне двадцать пять.

— У меня отлегло от сердца.

— Правда? Вы охотнее отшлепали бы свою очаровательную кошечку с видеокамерой?

— Мои ученики меня не интересуют.

— Если она действительно ваша ученица, то по уши влюблена в вас.

— Это правда, девочки время от времени влюбляются в меня. Но она слишком умна для этого.

— Зачем она тогда идет за вами по пятам?

— Примерно час назад у нас был разговор в кафе, где эта девочка подзарабатывает, и она сказала, что уже два года мечтает работать в этом самом клубе. Я неосторожно позвонил при ней, она обо всем догадалась и пошла за мной следом.

— Значит, она умна, красива, влюбилась в своего властного учителя и хочет работать в клубе са-до-мазо. Как это клево!

— Думаю, что если мы начнем играть, то придется обсудить этот новояз, на котором вы, ребята, изъясняетесь. Вы, например, кажетесь достаточно умной, чтобы выражаться более оригинально.

— Теперь я знаю, что вы учитель! — заявила Хоуп и широко улыбнулась. Затем она нажала на кнопку оперативной связи и велела Расти позвонить через полчаса.

Если не считать тревожного ощущения надвигающейся опасности, которое приходило каждый раз, когда Дэвид позволял себе думать о Брук и о том, что та знала о нем, он чувствовал божественное удовлетворение от первого визита в «Башню».

Отшлепав жизнерадостную, но покорную Хоуп, Дэвид испытал эротическое удовольствие, которое превзошло все ожидания. То, как Хоуп прижималась к его коленям и как краснела алебастровая кожа от ударов его руки, возбуждающие стоны, которые она издавала, пока он гладил ее между шлепками, все подтвердило его теорию, что некоторые женщины действительно любят порку.

Хоуп пребывала в отличном настроении и не теряла остроумия. Похоже, она интересовалась Дэвидом не меньше, чем он ею, и отпускала столь остроумные комментарии относительно любимого предмета учителя, что осталось чувство, будто это самое приятное свидание в его жизни.

Когда сеанс закончился, она поудобнее уселась на коленях Дэвида, крепко обняла его и высказала надежду, что он будет часто посещать ее. Он поклялся, что будет приходить только к ней, сунул ей в руку двадцать долларов чаевых, сожалея, что не может дать больше.

К Брук у Дэвида возникли смешанное чувство недовольства, недоверия и восхищения. В глубине души он чувствовал, что от Брук ему не надо ждать неприятностей. Даже в том случае, если он устроит ей заслуженную порку за то, что она выследила его у «Башни» и всполошила всех! Однако в создавшейся ситуации он подумал, не следует ли обратиться к адвокату, прежде чем снова заговорить со своей ученицей.

Брук мучилась весь конец недели, теряясь в догадках, сообщил ли мистеру Лоуренсу пропитанный табаком охранник, что та околачивалась у «Башни» с видеокамерой. Мировая литература в понедельник была вторым уроком, но как только он вошел и с шумом бросил портфель на стол, она в этом больше не сомневалась.

Обычно преподаватель в первую очередь улыбался Брук. А сегодня он поворачивал голову в ее сторону только в случае необходимости. Все же ему приходилось это делать, ибо она всегда поднимала руку. Даже сегодня, когда ей этого не хотелось делать, гордость все равно взяла верх. В классе читали «Госпожу Бовари», а у нее было полно мыслей насчет этого романа.

Вилли, сидевший прямо за Брук и замечавший все, что касалось этой барышни, заметил перемену в отношении учителя к его подружке, что озадачило наблюдательного мальчика.

Когда они вышли из класса, он потребовал объяснения в своей властной манере:

— Почему это мистер Лоуренс сегодня не обращал на тебя внимания?

— Мистер Лоуренс вызывал меня несколько раз, — возразила Брук, недовольная тем, что надоедливый ровесник отрывает ее от горестно-сладостных размышлений о своем идоле.

— Да, но он не хвалил твои ответы с обычным энтузиазмом. Короче говоря, он отнюдь не был в восторге от тебя. Что происходит?

— Не знаю. Может, он остыл ко мне.

— Тебя это не беспокоит?

— Почему это должно меня беспокоить?

— Разве ты не рассчитывала, что он напишет тебе рекомендацию от колледжа?

— Не сомневаюсь, он напишет рекомендацию, которую я заслуживаю.

— Ты знаешь больше, чем говоришь, — упрекнул ее Вилли. Но начало третьего урока по американской истории прервало разговор.

Брук встречалась с Вилли со второго класса. Он у нее был первым парнем, а она у него — первой девчонкой. Она с самого начала призналась, что любит порку. Будучи по происхождению немцем, любящим властвовать и заниматься сексуальными играми, Вилли отшлепал Брук на первом свидании.

Они поехали в ресторан «Ямаширо», расположенный на вершине одного из голливудских холмов. Брук пыталась заказать вино за ужином, хотя ей тогда исполнилось всего шестнадцать. Вилли сказал в присутствии официанта:

— Веди себя прилично, не то отшлепаю тебя.

— Они ведь не догадались бы, — возразила Брук, ибо это был ее день рождения и первое свидание в ресторане.

— Все равно тебя следует выпороть, — твердо сказал Вилли, и Брук сразу влюбилась в него.

После ужина, ожидая, когда подадут машину, оба наклонились через парапет и любовались великолепным морем городских огней, бушевавшим внизу.

— Твоя поза напоминает мне о том, — сказал Вилли, обхватив одной рукой ее за талию, — что тебя надо выпороть.

Он тут же шесть или восемь раз отшлепал Брук по мягкому месту через юбку и остановился, только когда служащий подогнал машину.

Всю дорогу домой Брук дрожала от возбуждения. Поскольку это был очередной вечер, когда ее отец вел программу концерта в театре «Звездная полоса» до трех часов утра, она пригласила Вилли к себе домой, и их роман начался.

Как оказалось позднее, Вилли шлепал, руководствуясь скорее врожденным ощущением мужского превосходства, чем желанием возбудить ее, а как раз подобное Брук отнюдь не собиралась терпеть после окончания школы.

Теперь Дэвид избегал кафе, где работала Брук. Он говорил с ней только по теме урока и не прохаживался вместе по коридору, болтая о пустяках. Короче говорящих разделила арктическая льдина.

Разумеется, Дэвид написал Брук отличную рекомендацию. К началу весны перед ней открылось много возможностей. Она могла учиться в Йельском университете, если бы хотела. Вместо этого Брук избрала режиссерский факультет Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и решила сэкономить на том, что жила дома. Но это была не единственная причина, которая заставила ее остановиться на этом выборе.

К окончанию школы, когда все говорили о том, в какой колледж поступить, решимость Дэвида не разговаривать с Брук снова начала таять. Прошло уже несколько месяцев после происшествия в «Башне», и Дэвид убедился в том, что Брук не собирается подвергать его опасности. Однако все еще сохранялось одно «но» — она была несовершеннолетней. Он даже не рисковал улыбаться ей. Даже в выпускной день Дэвид держался в стороне.

Брук чувствовала, что ее сурово наказывают, однако твердость симпатичного учителя возбуждала ее.

Тем временем Дэвид раз в неделю посещал Хоуп независимо от того, мог ли он или не мог это себе позволить. Она стала для него своего рода наркотиком.

И вот однажды в конце сентября, прибыв в «Башню» в пятницу на обычную встречу, Дэвид узнал, что Хоуп ушла!

— Она собирается сниматься в фильмах, — сообщила Хильдегард ошарашенному Дэвиду. — Не отчаивайтесь, дорогой. Она только просила сообщить вам свой номер телефона, — сказала симпатичная хозяйка, записывая номер. — Она говорила, что не сможет жить без человека, который так хорошо шлепает ее.

Сердце Дэвида сжалось при этих словах утешения.

— Думаю, вы не найдете другую такую, как она, — задумчиво пробормотал он.

— Я придерживаюсь другого мнения, — улыбнулась Хильдегард. — В октябре ко мне придет замечательная ученица — ей как раз исполнится восемнадцать лет.

— Вы случайно не о моей Брук говорите? — тут же ощетинился он.

— Она уже ваша? — неодобрительно покачала головой Хильдегард.

— Нет. Конечно, нет. Собственно, я с ней даже не разговаривал после того случая в марте.

— Я тоже, но не сомневаюсь, что мы скоро встретим ее здесь. Кстати, на вашем месте я бы не пропустила нашу вечеринку в День Всех Святых. Тридцать первого октября у нее день рождения.

Даже сильное землетрясение не помешало бы Дэвиду явиться в «Башню» в День Всех Святых. Он пришел в восемь часов в сером костюме в тонкую полоску с большим букетом красных и белых осенних роз, которые срезал с кустов у своего маленького коттеджа в Лорел-Кэньен. Хильдегард обрадовалась, но не удивилась красивым бутонам. Хотя средства Дэвида были ограничены, однако его внимательность не знала границ. За короткое время знакомства он оказал ей множество услуг — он отвозил девочек домой и редактировал ее рекламу.

Хильдегард наливала Дэвиду вино на кухне, когда пришла Хоуп в черном платье из бархата и накидке. Блондинка обняла Дэвида одной рукой за пояс и, протянув свой стакан, попросила наполнить его.

— Дорогая, я так рада, что ты пришла, — сказала Хильдегард, которая была точно того же возраста, что и ее бывшая сотрудница, и последний месяц тосковала по своей любимице. — Ты будешь играть?

— Думаю, да. А ты? — Хоуп улыбнулась Дэвиду, ибо знала, что тому нравилось играть после того, как ее уже хорошенько отшлепали. — Она уже здесь? — спросила Хоуп.

— Нет еще, — ответила Хильдегард.

— Вероятно, она сейчас уже забыла обо всем, — уверенно сказал Дэвид.

— Дорогой, девушка, которая многие годы мечтает о садо-мазо клубе и живет в десяти минутах ходьбы отсюда, не забудет об этом, — заявила Хильдегард, и тут раздался звонок.

— Извините меня, — сказала она, поцеловала Хоуп в нежную шею и вышла.

— Что ты собираешься делать и говорить? — спросила Хоуп, улыбнувшись ему.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда она войдет?

— Она не придет. Но если придет, то я не знаю.

— Со мной ты никогда не лез за словом в карман, — поддразнила Хоуп.

Взглянув на монитор службы безопасности, находившийся на кухне, они увидели длинноногую брюнетку в черном облегающем платье из поливинила.

— Это она, — выдохнул Дэвид. Хоуп сдавила ему руку.

Брук лишь смутно различала лица, когда Хильдегард провела ее в вестибюль и усадила на диван.

— Хозяйка Хильдегард, я та девушка, которая писала вам этим летом, — доверительно сказала Брук и не могла оторвать взгляда от молочного цвета груди владелицы клуба, которая была видна в вырезе платья из голубого бархата. — Надеюсь, я правильно сделала, что пришла сегодня, — продолжила Брук, предъявляя водительские права и паспорт.

— Я ждала тебя, — сказала Хильдегард, с улыбкой возвращая ей документы, удостоверяющие личность. — И еще кое-кто.

— Вы хотите сказать, что он здесь? — Брук огляделась с неожиданно нахлынувшим волнением и в дверях увидела Дэвида. Он ей показался еще более симпатичным. Она почувствовала, как у нее горит лицо, когда его взгляд остановился на ее гибком стане, затянутом в блестящее, короткое платье. Дэвид подошел с едва заметной улыбкой, которая насторожила Брук. Она гадала, злится ли тот все еще за то, что прошлой весной она снимала его в тот момент, когда он входил в клуб.

— Привет, Брук. Как дела?

— И это все, что вы можете сказать по случаю моего восемнадцатилетия и первого посещения «Башни»? — Брук подскочила и импульсивно поцеловала Дэвида в губы. — Пожалуйста, простите меня, мистер Лоуренс, но мне хотелось сделать это уже много лет, — объяснила Брук, опьяненная от радости, что именно в этот вечер он по счастливой случайности оказался здесь.

— В самом деле, Брук, я думал, что у тебя больше здравого смысла, — упрекнул ее Дэвид, скрывая в душе радость. Обычно его не привлекали ученицы, но Брук казалась слишком взрослой для своего возраста. Сам факт, что маленькая добытчица, видно, не нуждалась в нем, чтобы осуществить свои фантазии, поднял Брук до такого уровня опытности, какой ему не встречался среди женщин, вдвое старше ее. Теперь, когда закон не воспрещал желать Брук, он восхищался ею, хотя и не собирался давать ей знать об этом.

— Мистер Лоуренс, можно задать вам вопрос, ответ на который мне страшно хочется получить с того самого дня, когда я пришла сюда за вами следом?

— Ни в коем случае, — проворчал он, но улыбнулся, когда Хоуп принесла ему стакан вина.

— Привет, — сказала Брук Хоуп.

— Привет. Какая ты клевая! — отпустила ей комплимент Хоуп.

— Хоуп, что я говорил тебе об этом бессмысленном заклинании? — раздраженно сказал Дэвид.

Хоуп удивленно посмотрела на Дэвида, затем тут же сообразила, что самая умная среди бывших учениц Дэвида может не слишком хорошо воспринять блатной язык. Теперь Хоуп покраснела так густо, как только способны краснеть блондинки, поскольку сама была влюблена в Дэвида и хотела, чтобы тот хорошо думал о ней.

— Я лучше пойду, пока есть такая возможность. — Хоуп мило улыбнулась Брук, избегая взгляда Дэвида. Она выскользнула из комнаты и побежала вверх, в башенку подруги.

Тем временем Брук навеки запечатлела в уме эту маленькую сцену и растрогалась почти до слез от унижения своей очаровательной соперницы. Значит, эта любимица Дэвида, небесное создание, очень чувствительна. «Но Дэвид не дорожит ею в той мере, как она того заслуживает», — подумала Брук.

Брук пылала от волнения. Сегодня вечером все было очаровательно. Мысль о том, что у обожаемого ею мужчины есть собственное волшебное существо, которое можно наказывать и ласкать, не казалась ей экзотичной. Будь то в классной комнате или башенке, мистер Лоуренс оставался преподавателем.

— Теперь послушай меня, барышня, ты ведь не думаешь устраиваться сюда на работу?

Они присели в гостиной.

— Почему бы и нет? Похоже, здесь самые хорошие клиенты, — дразнила его Брук.

— Отец знает, что ты здесь?

— Отец знает и одобряет все, что я делаю, — высокомерно ответила она. Дэвид вздрогнул, а Хильдегард просияла. — Вы же не думаете, что ему захочется, чтобы я закончила колледж и залезла в долги на шестьдесят тысяч долларов? —веско ответила восемнадцатилетняя девушка.

— Да, но… — запнулся Дэвид.

— За работу в кафе мне платили семь долларов в час.

— Но такая девушка, как ты, в этом месте?

— Проявите уважение, мистер Лоуренс, — ответила Брук. — Все же хозяйка Хильдегард слышит вас.

— Да, но я думаю, она согласна со мной в том, что для тебя найдется место получше, чем здесь, — сказал Дэвид с уверенностью, которую Хильдегард не разделяла.

— Дэвид, — сказала Хильдегард, — одна из моих лучших подруг заработала в этом месте деньги на юридическое образование.

— Никогда не думал, что вы такой консерватор, мистер Лоуренс, — подтрунивала Брук, разглядывая ожидавших в помещении клиентов.

— Пойдем куда-нибудь поговорим, — нетерпеливо сказал Дэвид.

— Вы хотите сейчас уйти? — Да.

— Но я только что пришла.

— Но ты ведь не собиралась начинать работу сегодня вечером?

— Дорогая, Дэвид, возможно, прав, — сказала Хильдегард, заметив враждебные взгляды, которыми награждали Брук другие девушки. — Сегодня у меня полный дом и штатных работников, и клиентов, так что я вряд ли смогу обеспечить тебе полную программу.

— Но я, по крайней мере, рассчитывала, что меня хоть раз отшлепают в честь дня рождения, — призналась Брук.

— У тебя день рождения? — не без волнения спросил невзрачный, чопорный пятидесятилетний мужчина, сидевший на диванчике.

— Да. Мне сегодня стукнуло восемнадцать, — ответила Брук.

— Боже, мне хотелось бы провести сеанс с тобой, — признался этот джентльмен. — Как тебя зовут?

— Кстати, дорогая, какое твое артистическое имя? — Хильдегард проигнорировала сердитое бормотание Дэвида.

— Мне нужно такое имя?

— У всех есть такое имя.

— Мне всегда нравилось имя Алисон.

— Отлично. Что ж, Алисон, позволь представить тебе Пола, который очень увлекается поркой. Может, ты скажешь ему, по каким дням будешь приходить ко мне, чтобы он мог должным образом организовать свой следующий визит, — любезно сказала Хильдегард.

— Я точно буду приходить в пятницу и субботу вечером, — задумчиво сказала Брук, расстроив этим Дэвида. — И скорее всего, также по рабочим дням один или два раза.

— Я обязательно приду в это время, — пообещал Пол.

— А пока у нас здесь есть «Черри», и весь вечер гостит Хоуп. — Хильдегард утешала любителя порки, затем вскочила и открыла дверь.

— Пойдем? — спросил Дэвид, и по телу Брук пробежала дрожь.

— Ты меня угостишь ужином?

— Ужином? Конечно. Обязательно. — Он не ожидал, что она в этой ситуации совсем не смутится, и невольно стал приспосабливаться к бывшей ученице в новом качестве.

— А как же насчет того, чтобы отшлепать меня в честь дня рождения? — спросила она, когда Дэвид вывел ее на улицу.

— Пусть тебя это не волнует! — успокоил Дэвид.

Поскольку Дэвид совсем не потратил денег в клубе, он повел Брук в дорогой французский ресторан, где ей без всяких вопросов подали вино. Смотря на ее высокий рост, элегантную походку, изысканную одежду и высокие каблуки, ей можно было дать двадцать один год.

Брук была настолько счастлива, насколько любовь, успех и надежда могут осчастливить девушку. Такое проявление избытка чувств привлекало, но и пугало Дэвида.

— Расскажите мне о себе и той принцессе в клубе, — за десертом сказала Брук.

— Если я отдам тебе свой пирог, мне можно не отвечать на твой вопрос? — спросил Дэвид, подвигая к ней покрытую шоколадом пирамиду.

— Я хочу знать о своей сопернице.

— О ком?

— Моей сопернице.

— Брук, что с тобой?

— Ничего. Я просто хочу застолбить свой участок.

— Должно быть, вино ударило тебе в голову, — сказал он, удивленный ее смелостью.

— В чем дело, мистер Лоуренс? Разве вы не хотите, чтобы Бетти и Вероника дрались из-за вас?

— Ни в коем случае.

— Нам нечего драться. Мы можем работать в разных сменах.

— Барышня, думай, что говоришь, — проворчал он, почувствовав и шок, и возбуждение от ее самоуверенности.

— Вы так думаете? И что вы будете делать?

— Пожалуй, остается только один выход — отвести тебя домой и выпороть.

Брук без всяких колебаний осталась наедине с бывшим учителем, который отвез ее к себе на Армор-Драйв. В самом деле, ей хотелось отдаться ему как можно быстрее. Но когда он запер дверь, приглушил свет и одарил ее долгим холодным взглядом, она вдруг вспомнила свои высказывания за ужином и подумала, не считает ли он ее очень грубой.

— Пожалуй, я наговорила глупости, — робко призналась она.

— Уже жалеешь, что пришла сюда?

— О нет. Ни за что. Вы, должно быть, уже поняли, что я не равнодушна к вам.

— Ничего подобного. Думаешь, я только и мечтаю наяву о своих ученицах?

— Нет, но после того случая прошлой весной…

— Ах, вот к чему ты клонишь. Да, признаюсь, после этого я действительно немало думал о тебе, но только в том плане, что ты подвергаешь риску мою работу, шпионя за мной и снимая меня на видео.

— О, понимаю. Вы слишком чисты и благородны, чтобы думать о какой-то девушке-ученице, да?

— Нет, дело не в этом, невоспитанный ребенок. Я никогда не стремился быть чистым или благородным. Отнюдь нет. Меня просто не привлекают девочки-подростки. Конечно, я понимаю, ты шокирована, но это качество, кстати, является достоинством учителя средней школы.

— Понятно. Мне надо подрасти, прежде чем я стану интересной для тебя.

— Я так не говорил. Возможно, ты как раз являешься исключением. — Дэвид улыбнулся. — Ты уж точно не ведешь себя, как подростки, которые мне встречались.

— Спасибо!

Дом Дэвида был выдержан в пастельных тонах, свойственных скромному и располагающему к себе западно-восточному стилю. Брук отвели в уютный уголок со стенами цвета персика, где находился обшарпанный дощатый стол и четыре крепких деревянных стула. Дэвид выдвинул один из них и сел. Затем он положил ее себе через колени.

— Скажи, какую порку ты ожидаешь? — спросил он, приглаживая ее короткую блестящую юбку и проведя рукой по стройным бедрам.

— Ту, которая называется серебристым киноэкраном.

— Ты имеешь в виду через юбку?

— Для начала.

— Сколько раз?

— Ты меня спрашиваешь?

— Сильно?

— Сам решай.

— Я не хочу сделать тебе больно.

— Ты не сделаешь.

— Да? Ты хочешь сказать, что тебя раньше пороли?

— Вилли шлепал меня, — призналась она.

— Вилли! — негодование Дэвида было искренним. — Ты удостоила этого черствого юношу божественной чести положить себя через колени? — Шлепок! Рука Дэвида опустилась. Шлепок! — Я потрясен, — добавил он, осыпая ее градом жгучих ударов, отчего Брук завыла.

— Он ведь был моим дружком, — оправдывалась она. — Ой! Мистер Лоуренс, у тебя тяжелая рука, — добавила она без злобы. Когда она потянулась, чтобы потереть попочку, Дэвид поймал ее руку и прижал к боку и продолжал шлепать.

— Если хочешь работать у Хильдегард, тебе придется без особой суеты терпеть более крепкую порку, чем эта, — сообщил он, быстро согревая ее юбку резкими, размеренными шлепками.

— Я не жаловалась. — Она тут же начала оправдываться.

— Лучше не жалуйся после неприятностей, которые ты мне причинила! — Теперь Дэвид начал в полной мере выражать свое недовольство тем, что Брук несколько месяцев назад выследила, как он идет в «Башню». Он задрал ей юбку, осторожно спустил дорогие колготки со швом и ухватился за черную атласную набедренную повязку. — Урок номер один, — сказал он, для убедительности сопровождая каждое замечание шлепком по каждому полушарию, — нельзя идти на игру с любителем порки в колготках и в набедренной повязке!

— Но эта юбка слишком коротка для пояса с резинками, — призналась она, ловя воздух, ибо на голой попе его рука показалась тяжелее. Теперь он дернул набедренную повязку вниз и нанес ей еще не один десяток ударов.

— В таком случае в столь короткой юбке нельзя выходить на улицу, — заявил он. — Хочешь, чтобы тебя ошибочно приняли за проститутку?

— Этот наряд я купила в самом модном магазине на Мелроуз, — сказала она, извиваясь на его коленях.

— Я говорю, что эта одежда слишком коротка. Ты споришь со мной? — строго спросил он.

— Нет, — ответила она.

— В следующий раз надень обычные трусики, — приказал он.

— А что, будет следующий раз?

— Я имею в виду следующий раз, когда ты будешь встречаться с любителем порки, — холодно ответил он.

— О!

— Да, вспомнил. — Он снова схватил ее за талию и тяжело опустил руку на уже розовые пятна на кремового цвета заднице. — Мне не понравилось твое едкое замечание о том, что ты хочешь застолбить свой участок.

Дэвид шлепнул ее еще сильнее. Брук терпела сколько могла, однако не выдержала и разрыдалась.

— Что ты делаешь? — Он перестал шлепать и посмотрел ей в лицо. Он никогда раньше не шлепал девушку до слез, и это его ужасно возбудило.

— Я не жалею, что так сделал, — сказал он, снял ее с колен и помог ей привести одежду в порядок. — Ты заслужила хорошую порку по ряду причин.

— Знаю, — ответила она так покорно, как только могла.

— Естественно, я не хотел, чтобы ты плакала, — добавил он, глядя ей в лицо, чтобы убедиться, что она себя нормально чувствует.

Брук лишь потирала зад и смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Видишь, каким неприятным я могу быть, когда меня раздражают, — небрежно бросил Дэвид и закурил.

— Я не виню тебя, — сказала она.

— Правда?

— Да, правда. У тебя есть все причины сердиться на меня. Ведь я такая эгоистка, что даже в мыслях не допускала, будто ты можешь относиться ко мне безразлично. Прошу прощения.

— Перестань, Брук. Я терпеть не могу ложной скромности. Я ни на секунду не был к тебе безразличен, и ты это знаешь.

— В таком случае, что ты обо мне думаешь?

— Я до смерти боюсь тебя.

— Я очень безобидна, — заверила она и улыбнулась.

— Да? — рассмеялся он.

— Дай мне сигарету.

— Ты же не куришь.

— Я уже начала.

— Как знаешь, — заметил он, давая ей прикурить.

— Значит, мы еще будем играть? — робко спросила она.

— Не знаю. Мне сперва надо посоветоваться с адвокатом.

— Но мне сейчас уже восемнадцать.

— Ты совсем недавно числилась у меня в ученицах, а это может нанести вред моей репутации и, скорее сего, приведет к увольнению. А каких рекомендаций мне ждать, если меня уволят при таких обстоятельствах?

— Вижу, мне дают отставку, — заключила она.

— Дорогая, это неправда. Однако человек в моем положении должен соблюдать большую осторожность, чем обычный игрок клуба.

— Понятно. Мужчина, которого я обожала, оказался без характера! — сердито сказала Брук.

— Похоже, тебе захотелось новой порки, — ответил он совершенно спокойно.

— Я не отказалась бы, ибо встречаюсь с тобой в последний раз.

— Послушай, — сказал он, взял ее за руку и притянул к себе, — ты будешь встречаться со мной всякий раз, когда я велю тебе прийти сюда. Понятно?

Затем он поцеловал ее.

Настала суббота и, как это чаше всего бывало в последнее время, Дэвид первым делом навестил Хоуп в ее крохотной квартирке на пятом этаже на улице Фрэнклина в Голливуде, чтобы узнать, не надо ли помочь в чем-нибудь. Он застал Хоуп за любимым занятием — она выбирала утренний наряд перед зеркалом. На ней был халат из белой мериносовой шерсти, под цвет ему на маленькие ножки она надела вышитые тапочки. Рядом стоял свежезаваренный кофе. К зеркалу прислонился номер журнала «Она». На соседнем кресле лежали короткий джемпер из хлопчатобумажной ткани и белая тенниска. Стоял теплый для ноября день, и Хоуп собиралась пройтись по магазинам. Когда вошел Дэвид с обычным букетом роз, она думала, что надеть на ноги — туфли без каблуков или скромные туфли-лодочки с открытыми носами.

— Я думала, что увижу тебя не скоро! — воскликнула Хоуп, вскочила и обвила его шею руками.

— Почему? — У него был озадаченный вид.

— Ты ведь вчера вечером ушел с Брук, — дулась Хоуп.

— Вчера у нее был день рождения.

— Надеюсь, в честь этого ее выпороли? — Да.

— А что еще?

— Поцелуй. Ты же знаешь, ей всего восемнадцать.

— Тогда как мне все двадцать пять, — сказала Хоуп, садясь ему на колени и тыкаясь носом в его ухо. — Дорогой, ты не должен ограничивать себя из-за меня.

— Спасибо. — Он крепко обнял ее за талию.

— Знаешь, мы не играли с тех пор, как я ушла из «Башни», — напомнила она, ерзая на его коленях так, что он тут же возбудился.

— Знаю. Но я сегодня захватил деньги, — ответил он.

— Это хорошо, но не обязательно. В самом деле я иногда охотнее платила бы тебе, мой дорогой низкооплачиваемый государственный служащий.

— Такой поворот не устроил бы меня, моя маленькая работящая девочка, — твердо возразил он, снял куртку и выдвинул на середину комнаты добротное кресло без подлокотника.

Дэвид положил Хоуп через колено и отшлепал ее так, как всегда делал в «Башне». Он начал, не снимая с нее одежду, и хорошо размял ее, затем задрал юбку и обнаружил, что под ней ничего нет.

Как и прежде, ее шелковистая кожа быстро покраснела от его шлепков. Как и прежде, через пятнадцать минут Хоуп сильно возбудилась. Но, как и прежде, когда она изгибалась под его рукой, он пренебрег приглашением и отказался от прикосновений к ее интимным местам. Как и прежде, разочарованная Хоуп не понимала причину этого.

— Дэвид?

— Да, дорогая? — Он сделал паузу, чтобы помассировать ей попочку.

— Разве ты не любишь девушек? — Что?

— Разве я тебе не нравлюсь?

— Что за вопрос. В моей жизни ты самая любимая.

— Тогда почему ты меня только шлепаешь? — Хоуп спрыгнула с его колен. — Разве ты не занимаешься сексом?

Дэвид покраснел:

— Конечно, я занимаюсь сексом. Но не с теми, кому я плачу за сеанс.

Сначала она ахнула от негодования, затем ее глаза наполнились горячими слезами. Выпрямившись в полный рост, равный пяти футам и пяти дюймам, Хоуп нарочно легко шлепнула его по лицу.

— И это все, что ты обо мне думаешь?! — воскликнула она.

— Я даже очень много думаю, поэтому не стал бы оскорблять тебя, ожидая любезностей за сто долларов, — сердито ответил Дэвид, ибо он тоже быстро выходил из себя и не любил, когда его били по лицу.

— Оскорбить меня? Разве тебе не кажется, что ты оскорбляешь меня всякий раз, когда я приглашаю тебя потрогать себя, а ты на это не обращаешь внимания?

— Я старался вести себя уважительно, — ледяным тоном ответил Дэвид.

— Это ведь так безопасно, правда? Ты считаешь меня шлюхой, с которой иметь дело очень рискованно, ведь так?

— Нет, не так. Все знают, что ты принцесса.

— Правда? — Хоуп улыбнулась, испытывая облегчение.

— Скорее всего, я больше похож на шлюху, чем ты, — дразнил ее Дэвид. — Кстати, я всегда пользуюсь презервативом, так что не в этом дело.

— А в чем же дело? Ты же не влюбился в Брук?

— Конечно, нет. Она еще меньше подходит, чем ты.

— Только не говори, что ты встречаешься с другими преподавательницами, — сказала Хоуп.

— Я этого не говорю.

— Ты думаешь, что я недостаточно хороша для тебя?

— Ты даже очень хороша, но ты также садо-мазо девушка по вызову. Думаешь, мне нравится, что моя девушка все время бегает на сеансы с незнакомыми мужчинами? Или снимается в эротических видеофильмах?

Хоуп повеселела, поняв, что он думал об этом, прежде чем решил высказать ей.

— Почему нет? В клубе ты мне часто говорил, что тебе нравится шлепать мою попочку после того, как другие мужчины уже размяли меня. А теперь ты разыгрываешь святошу, — сказала она.

— Ты права, — согласился он.

— Если тебе хотелось сохранить беспристрастные отношения, не следовало навещать меня вот так. Ты всегда вызываешься помочь в домашних делах и делаешь мне одолжения, и разве удивительно, что я не так поняла твои намерения? — надменно спросила она, проницательно беря на прицел эту слабость, которая за ним действительно водилась.

— Послушай, разве нельзя остаться друзьями и играть, не увлекаясь? Я думал, что как раз в этом и заключается красота сеансов, — неубедительно возразил он.

— Мне становится тошно. Убирайся. И больше не приходи! — приказала она, швыряя в него деньгами. — Ты глупый, консервативный, старомодный, импотентный учитель средней школы!

Дэвид некоторое время смотрел на Хоуп, больше впечатленный ее руганью, нежели обиженный ее обвинениями.

— Хорошо, — резко сказал он, — ты сама напросилась. Иди сюда!

Он обнял ее и впервые поцеловал в губы. У Хоуп подкосились ноги, она прижалась к нему, изумленная страстным поцелуем.

Затем Дэвид снял с нее халат и впервые посмотрел на совершенно обнаженное тело.

— Влепи мне пощечину, пожалуйста.

Он встряхнул ее, запустил руку в волосы и снова поцеловал. Затем поднял ее почти невесомое тело и понес к кушетке.

— Лицом вниз, — приказал он, снимая ремень. — Ты получишь шесть самых лучших ударов за то, что била меня по лицу.

— Ты того заслужил, — с вызовом ответила она.

— Я сказал, лицом вниз.

Хоуп надулась, но подчинилась. Ремень резво и больно шесть раз опустился на ее голую задницу. Между ударами ей едва хватало времени вздохнуть. При третьем ударе у нее на глаза навернулись слезы, а при шестом она уже рыдала. Закончив, он отбросил ремень в сторону и повернул ее к себе лицом.

— Я знаю, как лучше наказать тебя за ту остроту по поводу импотенции, — холодно сказал он и вытер ей лицо носовым платком. Затем Дэвид отвел Хоуп к зеленому кожаному коню для порки, который являл собой единственный предмет садо-мазо оборудования в крохотной квартирке, и положил ее на один его конец.

Она повернулась к нему и спросила:

— Хочешь сказать, что сейчас у тебя в кармане лежит презерватив?

— Волнуешься? — надменно спросил он, пригнув ей голову. — Веди себя покорно, какой тебе и следует быть.

Услышав новые нотки в его голосе, Хоуп пробормотала, что сдается. Она повернулась и увидела, как расстегнулась молния, появились большой член и презерватив. Когда член должным образом одели в презерватив, Дэвид позволил ему задержаться между ее ягодиц и протянул руку, чтобы слегка потискать грудь. Она прижалась к нему задом и выпятила свою прелесть.

— Раз тебе так не терпится… — Дэвид раздвинул ее ноги и медленно вошел, но там оказалось страшно тесно, и он вытащил свою дубину. — Ты еще совсем не увлажнилась, — сказал он, шлепнул ее по заднице, а пальцами играл с влагалищем, пока оно не стало влажным. Никогда раньше он так не трогал ее, а она лишь постанывала и тяжело дышала, подбадривая его. — Как воинственно ты сегодня вела себя, — упрекнул он ее. — Моя маленькая принцесса требует секса! — Он шлепал ее по внутренней стороне бедер, пока она не начала извиваться. — Разве так себя положено вести совершенно покорной девушке?

— Думаю, что не так, — призналась она. Тихий ответ вознаградился пятью или шестью легкими, резкими шлепками по ее раздвинутой прелести. Она выгнулась еще немного, чтобы продемонстрировать, как ей приятно. Он подошел к ней сбоку, засунул одну руку под талию, приподнял ее на дюйм-два над конем и стал еще крепче шлепать по влажному лобку и срамным губам.

— Ты не могла подождать естественного развития нашего романа, когда я приближусь к тебе должным образом в подходящее время, а?

— Извини, — пробормотала она. Он отпустил ее и подошел к ней сзади.

— Разве тебе не приходило в голову, что ты могла открыть ящик Пандоры? — сказал он, медленно проникая в нее и держась руками за ее талию.

— Что ты хочешь сказать? — выдохнула она, когда он заполнил ее.

— Теперь, когда я взял тебя вот так, думаешь, мне будет достаточно шлепать тебя и затягивать твои корсеты?

— Думаю, что нет, мой дорогой, — выдохнула она.

— У тебя есть смазка?

— Для чего? — Она повернула голову.

— А ты как думаешь?

— Тебе не кажется, что это немного неожиданно? — пропищала она, с трудом принимая его в традиционном отверстии.

— Только не для меня. Я шесть месяцев мечтал наяву, чтобы трахнуть тебя сзади, — признался он, раздвигая ей ягодицы и рассматривая задницу.

— Разве у меня не осталось шести месяцев, чтобы помечтать об этом?

— У тебя осталось шесть минут, — сказал он, вытащил член и начал искать смазку. — И не смей двигаться, если не хочешь еще раз отведать ремня, — предупредил он.

Вернувшись, он увидел, что она ходит по комнате и нервно курит одну из его сигарет. Он забрал у нее сигарету и улыбнулся.

— Волнуешься? — Дэвид снова устроил Хоуп на коне и начал втирать смазку, глубоко проникая в оба отверстия, пока та не вздохнула и не прижалась к коже. Затем он занялся только задницей Хоуп и шлепнул ее по самой середине. — Твои шесть минут истекли, плохая девчонка.

Когда Хоуп лишь простонала в ответ, он раздвинул ягодицы и взял ее, показав себя специалистом в хитром искусстве содомии, и оба через несколько минут достигли оргазма.

— Ты животное, — пожаловалась она приличия ради. — Никто со мной прежде так не поступал.

— Правда?

Повернувшись, она увидела, что он улыбается. Но тут раздался стук в дверь.

— Ты кого-то ждешь?

Дэвид бесцеремонно вытащил пульсировавший член из ее еще более сузившегося отверстия и исчез в ванной, чтобы избавиться от улик и немного успокоиться.

— Никого, кроме Брук, — ответила Хоуп, снова надевая халат и беззаботно открыла дверь.

— Брук! Что ты здесь делаешь? — спросил Дэвид, когда Хоуп впустила ее.

— Мы идем за покупками в Мелроуз. Разве я не говорила тебе?

Хоуп и стройная брюнетка взялись за руки. Брук улыбнулась ей, затем Дэвиду.

— Итак, ты собираешься проделать это? — Дэвид хмуро посмотрел на бывшую ученицу.

— Что проделать? — спросила Брук.

— Номер Бетти и Вероники.

— Глупости, мистер Лоуренс, просто мы обе поняли, как много у нас общего, — объяснила Брук.

— Только представь, какое впечатление мы произведем, выступая одной командой, — беспечно сказала Хоуп, обнимая тонкую талию Брук. Дэвид представил и вздрогнул.

— Я натяну вот это, — сообщила Хоуп, забирая свой наряд и исчезая в ванной.

Оставшись с Дэвидом, Брук потеряла самоуверенность и избегала смотреть ему в глаза.

— Я еще раз повторяю, ты слишком молода для этого, — проворчал он.

— А я еще раз говорю, что буду заниматься садо-мазо.

— Что ж, если случится нечто ужасное, не говори, что я не предупреждал.

— Нечто ужасное могло случиться с тобой, когда я открыла твою тайную жизнь. Но не случилось.

— Что ты хочешь сказать?

— Мистер Лоуренс, я хочу сказать, что надо поступать так, чтобы дела не расходились со словами.

— Не умничай, — отрезал он, и Брук, надо отдать ей должное, покраснела. Все еще сердясь за то, что прервали его первую сексуальную встречу с Хоуп, он хмуро смотрел на новую протеже Хильдегард. Затем Дэвид надел пиджак и натянул на голову свою серую шляпу. — Я лучше пойду, — сказал он, когда Хоуп появилась в полном облачении.

— Ты не хочешь угостить нас завтраком? — спросила Хоуп, удивленная, что ему так не терпится избавиться от их компании.

— Нет, я не хочу угощать вас завтраком, — ответил он раздраженным тоном, что заставило девушек переглянуться. — До свидания! — сказал он и побежал вниз по лестнице длиной в пять маршей.

— Что мы такого сделали? — недоумевала Хоуп.

— Может, это следствие избытка ощущений, — предположила Брук, когда обе нагнулись через перила и следили за удалявшейся шляпой.

— Наверно, ты права, — согласилась Хоуп. — За истекшие двадцать четыре часа он впервые отшлепал тебя, впервые овладел мною, а теперь еще обнаружил, что мы решили дружить. Не удивительно, что он так растерялся.

— Дэвид казался больше враждебным, чем растерянным, — заметила Брук.

— Что ж, это делает ему честь. Ты смогла бы уважать мужчину, который не расстроился бы от такого поворота дел?

— Однако он мог хотя бы предложить отвезти нас в Мелроуз.

— Пустяки, он принес мне много денег. Мы сможем взять такси, позавтракать и даже купить чулки.

— И не забудем о подарке для мистера Лоуренса, — сказала Брук, впервые наводя объектив видеокамеры на сияющую Хоуп.

— Мистер Лоуренс не принимает подарков от леди, — заявила Хоуп, тут же устанавливая визуальный контакт с видеокамерой Брук.

— Видно, он также не угощает их завтраком.

— Так лучше, — сказала Хоуп. — Мы сможем говорить о нем весь день.

Обе выбежали на улицу и последовали за Дэвидом по залитой ярким солнцем улице.