День второй, утро

Без пяти минут девять Сергей Георгиевич вышел из арки и направился к автостоянке. За шлагбаумом стоял черный «Мерседес», а около него прохаживалась Маша. Сергей Георгиевич подходил к Маше, когда из машины вышел крупный мужчина плотного телосложения. Безусловно, это был охранник.

— Здравствуйте, — поприветствовал его Сергей Георгиевич и подошел к Маше.

Маша напряженно смотрела на Сергея Георгиевича. Увидев улыбку на его лице, она облегченно вздохнула и призналась:

— Я все волновалась, переживала — состоится ли поездка?

— Мы же договорились.

— Мало что может произойти в последнюю минуту, — высказала Маша тривиальное предположение.

— Обойдемся без происшествий, планов много, и их надо осуществлять. Бери вещи и пошли к моей машине.

Охранник, который слушал их разговор, вынул из багажника дорожную сумку и, сопровождая Машу и Сергея Георгиевича, шедших чуть впереди, двинулся по Камергерскому переулку. Напряжение, вызванное некой неопределенностью, у Маши спало, и она, проходя мимо кафе-пиццерии «Академия», весело сообщила:

— Здесь я была с одноклассниками. А Вы здесь бываете?

— Нет. У меня с ними сложные отношения.

— Не предполагала, чтобы у Вас могут быть с кем-то сложные отношения. Мне показалось, что Вы человек неконфликтный, живущий в мире со всеми, кто ходит, летает, бегает.

— Согласен с тобой, но есть еще те, кто коптит. С ними у меня редко, но иногда складываются сложные отношения.

Сергей Георгиевич оценил ситуацию — было ясно, что Маша заинтересовалась случайно полученной информацией, будет возвращаться к ней, чтобы выяснить все нюансы. Юношеский максимализм, с которым она восприняла Сергея Георгиевича, требовал немедленного объяснения.

— Я живу на последнем этаже этого дома, а на первом этаже, как ты видишь, расположилось кафе. Вытяжная труба проходит со стороны двора, куда мы сейчас идем. Она периодически горит — это грозит пожаром. Кроме того, она горячая, что приводит к конденсации влаги на стене ночью, когда кафе не работает. Это приводит к тому, что краска и обои в комнате, которая расположена со стороны двора, отслаиваются.

Маша неожиданно остановилась, удивленно посмотрела на Сергея Георгиевича и спросила:

— И что? Ничего нельзя сделать?

— Можно! Положив много энергии и здоровья, — с улыбкой произнес Сергей Георгиевич. — Пожарник берет деньги и ничего не видит, санитарные врачи не получили разрешение суда на внеплановое обследование, а управляющая компания, эксплуатирующая здание, сама согласовала установку трубы.

— Тоже за деньги?

— Предполагается. Уж больно они ничего не видят и ничего не хотят обсуждать. Маша, оставим эту проблему. У нас праздник, не будем думать о простом житейском быте.

Маша увидела в Сергее Георгиевиче простого человека, который погружен в реальный мир нашей действительности, но который хочет создать ей ощущение праздника. Интересно, подумала Маша, в кругу семьи он такой же?

Свернув в арку, они оказались во дворе, где находилась стоянка автомобилей жильцов дома. Это было неожиданностью для посторонних, которые не предполагают, что в центре Москвы есть укромные дворики, закрытые от глаз непосвященных. Охранник удивленно рассматривал двор, а потом спросил, указав на здание напротив:

— Это ведь здание Госдумы?

— Да, между нами небольшие строения, а это тыльная, со стороны Георгиевского проезда, сторона. Потом, мы находимся на пригорке. С окна квартиры хорошо видны многие кабинеты и приемные.

— Интересно за ними понаблюдать, — с юношеским азартом произнесла Маша.

— Я бы не сказал. Каждый из них занят своим делом, своим бизнесом, саморекламой. Каждый думает о своем будущем.

— Все?

— Про всех сказать не могу, но большинство — это точно.

— А как люди, избиратели? — наивно спросил Маша.

Сергей Георгиевич ничего не сказал, только криво улыбнулся.

* * *

Госдума, размещенная в здании бывшего Госплана СССР, не обладала достаточными местами парковок — они были отданы под стоянки автомобилей руководителей верхнего звена. Поэтому обладать парковочным местом для остальных депутатов было делом престижа, и они пытались найти места для своих автомобилей в соседних дворах, которые обзавелись собственными шлагбаумами, ограничивающими въезд посторонних машин. Не исключением был уютный внутренний двор дома, в котором проживал Сергей Георгиевич. Проезд к нему всегда был осложнен плотно заставленными автомобилями, которые оставляли свободной узкую проезжую часть дороги, что позволяло лишь аккуратно, ловко маневрируя, проехать только одной машине.

Во дворе, на въезде которого также был установлен шлагбаум, стали появляться три автомобиля депутатов Госдумы. В дневное время во дворе были свободные места — жильцы отлучались на работу или по личным делам, поэтому появление дополнительных машин не вызывало особого раздражения. Многие жильцы-водители возлагали на депутатов особые надежды, предполагая, что они помогут решить вопрос стоянки, если местная власть попытается ввести какие-то ограничения.

Женщина-депутат сама управляла своей ярко-красной небольшой машиной, ставила ее аккуратно где-нибудь у стенки и не создавала никаких проблем. Два других автомобиля — большие черные «Мерседесы» — обслуживали наемные водители, по комплекции и манерам очень напоминавшие братков из бесконечных отечественных телесериалов.

В тот день шел дождь, иногда сильный, иногда моросящий. Двор покрылся большими лужами. Двор, как и многие места в центре Москвы, периодически проседал, из-за чего асфальт трескался и вместе с землей опускался, образуя ямки различных размеров и глубины, в которых образовывались лужи. Сергей Георгиевич выглянул в окно, чтобы решить вопрос необходимости зонта. С детства он терпеть не мог зонтики, считая их девичьим атрибутом. В большинстве случаев Сергей Георгиевич обходился кепкой, лишь изредка, в сильный дождь, нехотя прибегал к помощи зонта.

Его внимание привлек один из «Мерседесов». Стоял он очень неудачно, крайне затрудняя выезд отдельным машинам со двора. Почему он так поставил, было очевидно — водитель вышел из машины и прошел, обходя лужи. Соседка с пятого этажа на синей «Мазде» пыталась выехать, но каждый раз останавливалась около «Мерседеса». Она совершала различные маневры, но результат был один и тот же. Возможно, если бы был кто-то, кто руководил бы ее действиями, она смогла бы проехать в нескольких миллиметрах от злополучного «Мерседеса». Быстро надев куртку и захватив с собой портфель, Сергей Георгиевич направился во двор.

Во дворе синяя «Мазда» продолжала выписывать овалы, пытаясь выехать. Сергей Георгиевич направился к ней. Соседка обрадовалась, увидев его, и через опущенное водительское стекло сказала:

— Вот мучаюсь, все никак не могу объехать, боюсь зацепить.

Взрослая женщина, а ей было лет шестьдесят пять, выглядела растерянной и расстроенной. Сергей Георгиевич обошел ее машину, оценил расстояние до «Мерседеса», потом осторожно предположил:

— Трудно сказать, можно ли объехать, вопрос в миллиметрах, в лучшем случае в нескольких сантиметрах. Давайте попробуем.

Сергей Георгиевич отошел и стал показывать женщине, как менять положение руля в процессе движения. Но та, очевидно, устала, перенервничала, поэтому автомобиль дергался. Сергей Георгиевич не стал рисковать и махнул рукой, чтобы она выключила мотор.

— Не будем рисковать, — предложил Сергей Георгиевич, — придется подождать. Думаю, что водитель скоро объявится. Иначе он оставил бы номер своего мобильного телефона.

— А Вы не знаете, чья это машина?

— Кого-то из Госдумы.

В разговоре Сергей Георгиевич обратил внимание на второй «Мерседес», который стоял в глубине двора. Два человека в нем с интересом наблюдали за потугами женщины выехать со двора. У Сергея Георгиевича возникла догадка, и он предложил соседке:

— Вы садитесь в машину, я переставлю свою и предполагаю, что нужный водитель быстро найдется.

Сергей Георгиевич завел свою машину и поставил так, что перекрыл проезд злополучному «Мерседесу».

— Я пойду в магазин за хлебом, скоро вернусь, — предупредил он соседку и направился к арке.

На входе в арку Сергей Георгиевич увидел, что из второго «Мерседеса» вышел человек и быстро направился к «Мазде». Ничего, подумал Сергей Георгиевич, пусть понервничает, это компенсация за неудобства, причиненные им.

Когда он вернулся, оба водителя стояли у его машины, один из них нервно курил и, не видя, что Сергей Георгиевич вернулся, все спрашивал:

— А если мне надо будет срочно подъехать к шефу, что я буду делать?

— Не будешь развлекаться в чужом дворе. Трудно было на метр сдать назад, чтобы женщина проехала? — резко ответил Сергей Георгиевич.

Разговор получился на повышенных тонах, соседка вышла из машины и оказывала Сергею Георгиевичу моральную поддержку, периодически вставляя в разговор свои реплики. Когда конфликт был улажен и «Мерседес» освободил проезд, она подошла к Сергею Георгиевичу и поблагодарила его, отметив:

— Водитель, конечно, хам, но он копирует своего хозяина, его отношение к людям.

— Возможно, — согласился Сергей Георгиевич, — свита если не формирует короля, то копирует его.

— Самый короткий анекдот: «Депутаты — слуги народа», — заключила соседка и, утомленная, направилась к своей «Мазде».

* * *

Во дворе было тихо и пустынно. За шлагбаумом стояли несколько машин, покрытые толстым слоем снега, который выпал накануне. С одного автомобиля снег был убран. Указав на него, Маша спросила:

— Этот ваш автомобиль?

— Да, — ответил Сергей Георгиевич и, открывая багажник, кивнул на дверь автомобиля: — Садись.

Маша села на переднее сиденье. Охранник, положив сумку в багажник, стал ждать, когда автомобиль тронется. Сергей Георгиевич захлопнул водительскую дверь, завел мотор, пристегнулся и неожиданно спросил:

— Маша, фотоаппарат не забыла?

— Нет, он в сумке.

— Ну и ладно, а то могло получиться, как в анекдоте.

— В каком? — поинтересовалась Маша.

Сергей Георгиевич улыбнулся и стал рассказывать анекдот:

— Вокзал. Поезд тронулся. Три человека бросились его догонять. Двое сумели заскочить в последний вагон. Стоят в тамбуре и смеются. Проводник спрашивает, в чем дело, а один из смеющихся отвечает, что они пошли провожать отъезжающего друга, а он не успел заскочить в вагон.

Маша улыбнулась, поуютней устроилась на сиденье, вытянула ноги, чуть-чуть прикрыла глаза и приготовилась к чему-то светлому и теплому. Шлагбаум поднялся, автомобиль тронулся. Получится ли праздник, которого она ждет?

* * *

Сергей Георгиевич улыбнулся. Раннее солнце не обжигало, еще чувствовалась прохлада утра. Он поуютней устроился на переднем сиденье. Все необходимое было загружено в багажник. Осталось купить лишь мясо для шашлыка. Знакомое чувство — чувство праздника — стало его охватывать. Оно возникало медленно, но охватывало все тело, а потом отражалось на настроении.

— Где будем брать мясо? — спросила Татьяна Александровна, садясь за руль автомобиля.

— Заедем на рынок в Аэрогородоке, если не выберу нужный кусок мяса, тогда сделаем небольшой крюк и заскочим на рынок в Барыбино. Не возражаешь?

— Как скажешь, я водитель, — с иронией отреагировала Татьяна Александровна.

— Ладно, не прибедняйся, тоже — простой водитель!

Они ехали по свободному шоссе, которое дачники еще не успели полностью оккупировать. Утренний воздух был насыщен прохладой, ароматом цветов и растений. Мягкий солнечный свет придавал какую-то мистичность окружающему миру, прозрачность воздуха еще не исчезла в выхлопных газах.

Они были молоды, хотя дочь была замужем. Они ехали на дачу с ночевкой, хотя дача была родственников. Но одно они знали точно — они счастливы и их ожидали два дня праздника.

* * *

— До деревни далеко? — поинтересовалась Маша.

— От одного дома до другого ровно шестьдесят километров.

— Я думала, дальше. Когда Вы рассказывали о птицах, мне казалось, что едем в глухомань. Получается, километров двадцать до МКАД, а там до деревни всего сорок километров.

— Точно. До МКАД семнадцать километров и сорок три от МКАД.

— За час доедем?

— Трудно сказать, все зависит от пробок. Сейчас дорога не очень загружена, думаю, что часа за полтора спокойно доедем.

Маша с интересом разглядывала дорогу. Волоколамское шоссе после Красногорска петляет между небольшими населенными пунктами, которые отделены лесными массивами и редкими полянами, на которых разрастается подлесок. Большие деревья — сосны, ели и березки — подступают непосредственно к дороге, сковывают ее и формируют направление. Белый снег сплошным ковром покрыл землю. Деревья стоят достаточно плотно, но света много, что придает дороге одновременно праздничный и веселый вид.

Сергей Георгиевич включил радио и спросил:

— Маша, не возражаешь, если послушаем новости? Или включить музыку?

— Обойдемся без музыки. Ее много у меня дома, постоянно что-то играет. С удовольствием послушаю новости.

Диктор перечислял текущие новости, которые не вызывали особого интереса. Казалось, что весь мир готовится к встрече Нового года и интересные события просто откладывает на будущее. Очевидно, такого мнения был и сам диктор, который лениво перебирал бумаги, о чем свидетельствовал специфический шум в микрофоне. Неожиданно все замерло, и диктор радостно сообщил: «Вот интересное сообщение. Как сообщило МВД, следствием получено решение суда о наложении ареста на имущество Бородина в Латвии: квартиры и земельный участок, а запрос об оказании правовой помощи уже направлен компетентным органам этой страны. Напомню, что в конце 2010 года в отношении экс-президента Банка Москвы Андрея Бородина и его бывшего первого заместителя Дмитрия Акулинина было возбуждено дело по факту мошенничества со средствами из городского бюджета на двенадцать целых семьдесят шесть сотых миллиарда рублей. Перед выдачей этой ссуды банк проводил дополнительную эмиссию акций на сумму порядка пятнадцать миллиардов рублей, которую полностью выкупила столичная мэрия как один из главных акционеров.

В ноябре 2011 года российское бюро Интерпола по результатам изучения материалов этого уголовного дела объявило Бородина и Акулина, которые до этого успели покинуть Россию, в международный розыск.

По данным Forbes 2012, состояние Бородина оценивалось в восемьсот миллионов долларов. По этому показателю он занимал сто семнадцатое место в списке богатейших людей России. Недавно Бородин приобрел в Лондоне особняк за сто сорок миллионов фунтов стерлингов — самый дорогой в столице Великобритании. Бородин почти шестнадцать лет руководил пятым по величине банком в России».

Сергей Георгиевич сделал звук громче, было очевидно, что информация его заинтересовала.

— Вы знаете Бородина? — неожиданно спросила Маша.

Сергей Георгиевич задумался, потом, словно вытаскивал из глубин памяти какую-то информацию, медленно сказал:

— Встречался один раз, лет пятнадцать назад.

* * *

— Сергей Георгиевич! Вас Вячеслав Иванович вызывает к себе, — сообщила запыхавшаяся Наташа, секретарь Сергея Георгиевича.

Наташа догнала его в коридоре, что вызвало неудовольствие.

— Наташа, не могла меня не найти, — проворчал Сергей Георгиевич. — Так хорошо день заканчивался, а теперь какую-нибудь бяку подсунет.

— Татьяна Ивановна несколько раз звонила.

— Представляю, каким тоном она тебе выговаривала, что не можешь меня найти.

Наташа скорчила гримасу, но ничего не сказала о Татьяне Ивановне, секретаре ректора.

— Я тянула время, надеялась, что перенесется на завтра, но не получилось.

— Ладно, плохое узнаем сегодня и не надо будет узнавать завтра, — сделал житейский вывод Сергей Георгиевич и повернул в сторону кабинета ректора.

В коридоре Сергей Георгиевич встретил Светлану Игоревну, заместителя главного бухгалтера, которая только что вышла из приемной ректора.

— Света, в чем причина переполоха? — шутливо поинтересовался он.

— Вячеслав Иванович осознал, что наши деньги в Межкомбанке погорели. Требует их вернуть.

— Интересно, как их вернуть, если банк разорился и перестал быть платежеспособным?

— Это Вам ему объяснять, — с улыбкой сообщила Светлана Игоревна.

В кабинете находилась Светлана Андреевна, главный бухгалтер. Пунцово-красный цвет ее лица свидетельствовал о бурном разговоре. Ректор нервно ходил вдоль большого стола, за которым проходили заседания ректората, и периодически зло смотрел на Светлану Андреевну. При каждом таком взгляде она, женщина небольшого роста, уменьшалась в размере и вдавливалась в кресло.

— Сергей Георгиевич, подтвердите, что было сделано все, что возможно, — говорила Светлана Андреевна напряженно, чувствовалось, что она на грани нервного срыва.

— Как только стало известно, что банк перестал выдавать наличные, в тот же день мы оформили безналичные платежи в различные фонды.

— А по рекомендации Сергея Георгиевича на следующий день мы провели еще авансовые платежи налогов, — воодушевилась поддержкой Светлана Андреевна.

— Тогда все деньги со счета пустите на оплату налогов, — предложил Вячеслав Иванович.

— Не получится, — Сергей Георгиевич расстроил ректора, — со вчерашнего дня все платежи прекращены.

Через две недели Светлана Андреевна пригласила Сергея Георгиевича к себе в кабинет. Разговор шел о пяти миллионах рублей, которые повисли на счету в Межкомбанке. Сергей Георгиевич в отношении Светланы Андреевны был осторожен, какое-то внутреннее чувство предупреждало его о возможных неприятностях. Однажды она пригласила к себе на дачу ректора и Сергея Георгиевича с супругами. Тогда Сергей Георгиевич заметил ее завистливый и злой взгляд, брошенный на Татьяну Александровну, когда та, в дорогих ювелирных украшениях, выходила из своей новой машины. По дороге домой Татьяна Александровна заметила:

— По-моему, она пожалела, что пригласила нас. Какое-то странное и смешанное чувство осталось от сегодняшнего мероприятия.

— Не скажешь, что доставило удовольствие. Хотя, — Сергей Георгиевич сделал небольшую паузу, — что-то прояснилось.

— Отношения Светланы Андреевны и Вячеслава Ивановича? Это стало ясно после видеофильма, который она включила, — сделала вывод Татьяна Александровна. — Такой фильм можно смотреть только с очень близким человеком. Ты — человек новый, остается один.

— И ты почувствовала? Думаю, что она это сделала специально — показать мне, что она в фаворе. Об этом в коридорах иногда шепчутся.

— Будь осторожен, она когда-нибудь попытается тебя укусить.

— Поэтому я держусь от нее подальше, просто не обращаю внимания.

— Тогда она укусит еще больнее, — заключила Татьяна Александровна.

Соблюдая дистанцию, отвергая малейшие намеки на личностные отношения, Сергей Георгиевич общался со Светланой Андреевной. В тот день она была расстроена и впервые позволила себе высказать критические слова в адрес ректора. Но Сергей Георгиевич сделал вид, что ничего не заметил, и не поддержал эту тему.

— Сергей Георгиевич, будет собрание акционеров банка, Вы не пойдете?

— А мы акционеры? — с удивлением спросил он. — С каких пор государственный университет является акционером коммерческого банка?

Светлана Андреевна ничего не ответила, и на этом разговор закончился. Но он неожиданно возник в кабинете ректора через несколько дней.

— Завтра собрание акционеров, надо будет пойти.

— Какой смысл? — поинтересовался Сергей Георгиевич. — Контрольный пакет, кажется, у мэрии, как там скажут, так и будет. Все остальные будут долго сотрясать воздух, шуметь, потом приедет представитель контрольного пакета, скажет свое решение, и на этом все закончится.

Так и было на этом собрании, куда ему пришлось пойти по настоянию ректора. События вокруг банка медленно разворачивались, больше было слухов. Сомнительные люди и сомнительные банки предлагали вытащить деньги за большие вознаграждения, но Сергей Георгиевич, которого ректор использовал в качестве консультанта, отказывался от таких предложений.

— На счету пять миллионов. Предлагают получить три-два миллиона. Будет проверка финансовой деятельности университета, что скажете? Куда делись два-три миллиона?

— Лучше получить хоть эти деньги, чем потерять все, — возмущенно говорил Вячеслав Иванович.

— Сомневаюсь, что что-то получите. Чтобы начать процесс, как Вам предлагают, надо оформить счета на тех, кто будет вытаскивать деньги. После того, как переоформите счет или выдадите доверенность на его управление, какой им резон передавать университету что-то?

— Но будет договор?

— Какой? У аферистов договор действует на первом этапе, дальше — только их интересы.

Разговор продолжился еще несколько минут, ректор злился и с трудом скрывал раздражение. Сергей Георгиевич решил уйти от этой темы, подведя черту:

— Вам решать, персональную ответственность несет ректор. Банк прогорел, нашей ответственности нет, пусть государство в лице ЦБ отвечает, куда смотрело и как контролировало. К нам вопросов не будет. Любые действия, которые предполагают потерю части средств со счета, будут рассматриваться контролирующими органами как незаконные.

— Но другие пользуются этим, вытаскивают какие-то суммы, — продолжал настаивать Вячеслав Иванович.

— Это частные компании, к ним государство не имеет претензий. Они могут все свои деньги подарить кому-нибудь, их воля.

Ректор еще немного поворчал, ругая банкиров и власть. Многие банкиры хотят дружить с властью, подумал Сергей Георгиевич, надеясь на бюджетные деньги, но власть часто очень сильно обнимает банкиров, не давая им дышать. Дальше Сергей Георгиевич не успел подумать из-за просьбы Вячеслава Ивановича:

— Все-таки найдите возможность встретиться с новым руководством и решить нашу проблему.

Банк Москвы поглотил Межкомбанк, и встреча с Андреем Бородиным, руководителем Банка Москвы, состоялась в красивом старинном здании Межкомбанка на Кузнецком мосту. Знакомые Сергея Георгиевича организовали эту встречу. Разговор был коротким:

— Университет числится в пятом списке, — сообщил Бородин.

— Что говорит о том, что денег нам не видать, — заключил Сергей Георгиевич.

— Прямо сказать не могу, но Банк Москвы проведет реструктуризацию долгов Межкомбанка. Есть возможность часть суммы сохранить, оформив перевод денег в Банк Москвы с условием, что три-четыре года их не будете трогать, — предложил Бородин.

— Переводится вся сумма, но оформляется часть? И три года светиться с проблемой потерянных денег?

— Это ваша проблема, — сказал Бородин, вставая с кресла, давая понять, что разговор окончен.

Улица встретила Сергея Георгиевича неприятной прохладой влажного воздуха. Серые тучи застыли над городом, вызывая чувство опустошенности, характерное для серых тонов, в которые был погружен город. Такое же чувство было у Сергея Георгиевича, когда он разговаривал с Бородиным. Его застывший холодный и равнодушный взгляд говорил об одном: ребята, не мешайте нам делать деньги, такой куш привалил, а вы отвлекаете.

* * *

— Встретились один раз в банке и разбежались. Он остался в банке делать деньги, а я пошел учить студентов.

Сергей Георгиевич больше ничего не сказал, только внимательно продолжал слушать радио: «Компетентные органы Содружества Багамских островов уведомили РФ о начале уголовного преследования экс-руководителя Банка Москвы Андрея Бородина. Уголовное преследование связано с отмыванием финансовых средств, полученных преступным путем. Об этом сообщил высокопоставленный источник, близкий к расследованию дела бывших руководителей банка.

Во вторник стало известно, что эстонские правоохранительные органы возбудили уголовное дело против юридического лица, аффилированного с Бородиным. Российские правоохранительные органы, расследующие дело в отношении Бородина и его бывшего первого зама Дмитрия Акулинина, взаимодействуют с компетентными органами целого ряда государств, в том числе Лихтенштейна, Кипра, Багам, Латвии и других.

Во вторник МВД сообщило, что следствие арестовало имущество Бородина и Акулинина за рубежом. Так, у Бородина заморожены счета в зарубежных банках на сумму свыше четырехсот миллионов долларов. Кроме того, арестованы принадлежащие ему акции Банка Москвы. Арест наложен и на принадлежащее Бородину недвижимое имущество: земельные участки, объекты незавершенного строительства, эксклюзивные автомобили».

Дальше последовала вездесущая реклама.

* * *

Сергей Георгиевич переключил радио на музыкальный канал. Маша слушала музыку, легко постукивая в такт рукой по подлокотнику дверцы машины. Сергей Георгиевич посмотрел на нее и улыбнулся — молодость прекрасна, а политика подождет. Сам же он, будучи в другой возрастной группе, продолжал анализировать информацию.

Он вспомнил сообщение, промелькнувшее на каком-то сайте. Оно касалось интервью Бородина, которое он дал газете «Ведомости». Бородин утверждал, что, продавая акции Банка Москвы бывшему спецпредставителю президента Игорю Юсуфову, был твердо убежден: тот действует в интересах и по поручению президента Дмитрия Медведева.

Юсуфов подтверждал свои полномочия и в других моментах, сообщил Бородин. Со слов Юсупова выходило, что они с президентом делят прибыль и активы и что он является одним из лиц, уполномоченных держать активы, входящие в сферу интересов Медведева, и назвал несколько компаний.

Естественно, что пресс-секретарь Медведева Наталья Тимакова все отвергла, назвала сведения Бородина клеветой и заметила, что ссылки на якобы имеющиеся поручения от руководства страны, к сожалению, стали «хорошим тоном» в бизнес-среде.

Как всегда, подумал Сергей Георгиевич, две стороны и два мнения. Правда всплывет лет через двадцать пять, когда острота вопроса перестанет интересовать кого-нибудь. Жизненный опыт Сергея Георгиевича показывал, что люди власти через несколько лет после ухода из политики или экономики становились обладателями богатств, которое на несколько порядков превосходили все их декларации о доходе взятые вместе.

Бог с ними, решил Сергей Георгиевич, лучше обратить внимание на дорогу.

* * *

— Смотри на дорогу, — сделал замечание отец.

Вова, муж сестры Жанны, спокойно отнесся к этому. В зеркале заднего вида он видел лицо Сергея, который сидел на заднем сиденье и улыбался. Реплики «держи руль» в момент, когда Вова снимал одну руку с руля, «смотри вперед», когда разговаривал с кем-то из пассажиров, были традиционными. Они преследовали Вову во время всех поездок, когда он подвозил своего тестя.

Летним вечером Сергей был в гостях у Вовы и Жанны. Жанна собралась приготовить хинкали, а мужчины решили съездить за разливным пивом. Пиво брали в торговом киоске, расположенном в непосредственной близости от пивного завода. В жаркие летние дни огромный конвейер автомашин подъезжающих и отъезжающих любителей пива обслуживался тремя продавцами. Каждый из них распоряжался двумя-тремя кранами, подсоединенными к резервуару на территории завода. Обычно за пивом приезжали со своей стеклянной тарой — бутылью емкостью десять или двадцать литров в зависимости от компании и жажды ее участников. Появление покупателя с меньшей тарой не приветствовалось, продавцы не скрывали своего раздражения из-за того, что приходилось подолгу ждать, чтобы усела пена.

— Ну как, холодное? — спросил Вова, когда Сергей сел на переднее сиденье и зажал ногами десятилитровую бутыль с пивом, чтобы она не тряслась во время движения.

— Холодное не то слово, считай, ледяное.

По дороге они разговаривали, и Вова иногда оборачивался к Сергею. Сергей решил воспользоваться ситуацией и подколоть Вову:

— Вова, смотри на дорогу и держи руль.

Вова засмеялся.

— Не пойму, больше двадцати лет ежедневно за рулем и без аварий, а твой отец все боится, не доверяет?

— Конечно, доверяет и не боится. Я думаю, это ответственность. Он глава семьи и переживает за всех нас. Все просто. Даже очень.

Осторожно войдя в квартиру с бутылью пива, Сергей ощутил приятный запах готовых хинкали и услышал громкий смех соседей, которых Жанна пригласила. Это было обычным делом, но Вова обрадовался:

— Хорошо, что пришли. Есть кому пить пиво.

— А что ты переживаешь? Твоя норма пол-литра, основная нагрузка, как всегда, легла бы на меня. Это мне надо было переживать.

— Ладно, не изображай из себя Геракла.

Жанна, хотя и была занята соседями, с улыбкой смотрела на мужа и брата. Они добродушно подкалывали друг друга, но почти за пятнадцать лет ее супружеской жизни ни разу не только не поругались, но и не обидели друг друга.

* * *

Изредка, это почувствовал Сергей Георгиевич, Маша поглядывала на него. Когда она в очередной раз обратила свой взор на него, он спросил:

— Что-то не так?

Маша засмущалась, потом собралась с духом и спросила:

— Если спрошу, не обидитесь?

— Обещаю. Хочешь, скажу, как говорили в детстве: «Клянусь мамой».

Последняя реплика подбодрила Машу, она чуть-чуть улыбнулась, набралась смелости и решилась спросить:

— Олег Борисович немного учит меня водить машину. Он всегда твердит, что руки на руле должны соответствовать положению стрелок часов «без десяти два». А Вы…

— А у меня соответствуют положению «без двадцати пяти два», — подхватил разговор Сергей Георгиевич. — И левая рука вывернута — это бравада, осталась от молодости. Должен признать, что учат тебя правильно. Но, обрати внимание, до входа в поворот, в условиях сложного движения — я меняю положение рук, и они правильно расположены на руле. Безопасность превыше пижонства. От дурных привычек трудно отвыкать, а они у меня, как у обычного человека, есть, и их немало. Но я умело их прячу.

Сказав последнюю фразу, Сергей Георгиевич улыбнулся. Маша совсем не ожидала, что он — «интересный человек», как определил Олег Борисович — может говорить о себе просто и с большой долей иронии. Это ее поразило, она поняла, что с ним можно говорить обо всем.

— Привычки к нам цепляются, а знания приобретаются. Только понимание жизни приходит с годами. Мудрость, Маша, подобна вину и коньяку — настаивается в бочке времени, — сделал вывод Сергей Георгиевич.

— Мудрость — это жизненный опыт?

— Мудрость и опыт — разные понятия или категории, не знаю, как правильней определить, я не философ. Не всякий человек, имея жизненный опыт, может быть мудрым. Опыт — это необходимое условие для мудрости, но не достаточное.

— Молодой человек не может быть мудрым? — проявляла интерес к разговору Маша.

— Нет. Он может быть очень-очень умным, очень знающим, образованным и так далее, но мудрым не может быть. Для этого нужно время. Мудрость — прерогатива времени, можно сказать, старости.

После небольшой паузы Сергей Георгиевич признался:

— Я никогда не рассказывал о том, что я думаю о смерти отца. С годами на многие вещи я стал смотреть иначе. Он умирал в мае 1980 года. Прошло более тридцати лет, а я часто возвращаюсь к тому дню… Вечером, после работы, я пришел в больницу, мама с сестрой уже были там. Не знаю почему, но я понял, что это последний день. Сестру я смог отправить домой, а мама осталась. Очевидно, и это естественно, что она тоже почувствовала что-то неладное… Было очень тихо, тяжелые свинцовые тучи бесшумно надвигались, предвещая грозу. Ночью на город обрушился сумасшедший поток воды, гроза была необычной, такие молнии я не видел, небо светилось. Может быть, мне так показалось.

Сергей Георгиевич неожиданно замолчал. Ему надоело плестись за машиной с восклицательным знаком на заднем стекле, он с ускорением резко обошел ее. Может быть, он это сделал специально, чтобы сделать паузу. Заняв привычную для него вторую полосу, он продолжил:

— Через час или два он умер. С ним в этот момент были я и мама. Кажется, все правильно. Любимые жена и сын рядом. Прошло тридцать лет, теперь, когда я, как мне кажется, стал немного мудрее, думаю, что я допустил ошибку. Мне надо было их оставить наедине.

— Как оставить женщину наедине с умирающим мужем? — удивленно спросила Маша.

— Моя мама очень сильный человек, ей поддержка не нужна была. Я отвлекал отца. Думаю, что он прощался с ней. При всей его любви ко мне он оставлял ее одну. Им было что вспомнить, а времени было мало. И я отвлекал. Понимаешь, Маша, с годами учишься понимать жизнь, ее суть. Умирающий человек прощается с прошлым. Он не может прощаться с будущим, которого он не видел. В этом суть смерти. Поэтому, уже будучи седым, я понимаю, что тогда я должен был выйти.

Сергей Георгиевич замолчал. Маша ничего не говорила и не спрашивала. Это было для нее неожиданно, сложно. Какое-то время они ехали, погрузившись в собственные мысли.

— Ты спросила, может ли молодой быть мудрым? — неожиданно вернулся к теме Сергей Георгиевич. — Старый и молодой человек по-разному смотрят на смерть, а смерть — ключевое звено к определению жизни. Молодежь не думает о смерти, даже если ее видит. Старики думают о ней, даже если ее не видят. Поэтому я думаю, что молодой человек не может быть мудрецом. Может быть, я ошибаюсь.

Разговор неожиданно прекратился. Грустная тема, подумал Сергей Георгиевич, не стоило Машу погружать в нее. Включил музыку, посмотрел на нее и улыбнулся.

* * *

В начале четвертого утра состояние отца значительно ухудшилось. Через несколько минут Сергей Георгиевич понял, что он умер, но ничего не сказал матери, вышел в коридор и направился к дежурному врачу. Мрачное освещение коридора соответствовало ситуации, усугубляя переживания по поводу того, что необходимо сообщить матери о смерти. Дежурный врач долго не мог проснуться, потом, всем своим видом показывая свое недовольство, направился в палату.

Подойдя к кровати, врач заглянул в ящик прикроватной тумбочки, где хранились очень дорогие импортные антибиотики, которые Сергей Георгиевич приобретал на черном рынке лекарств. Такой подпольный рынок почти открыто функционировал на улице Леселидзе в старом районе Тбилиси — Майдане, только милиция ничего не знала и не могла его раскрыть.

— Он умер, — без всякой подготовки, не говоря уже о сочувствии, произнес врач, проверив пульс. — Вы можете оставить лекарства? Они пригодятся другим.

Сергей Георгиевич готов был взорваться и поставить на место хама, но присутствие мамы, отца, тело которого не остыло, удержали его, и он зло посмотрел на врача.

— Об этом поговорим после. Что надо делать?

— Придут санитары и отвезут тело в морг.

— Когда санитары увезут тело, тогда и поговорим о лекарствах, — раздраженно сказал Сергей Георгиевич.

Сергей Георгиевич обнял мать. В такую рань ждать санитаров пришлось бы очень долго. Только реальная стоимость лекарств могла ускорить их появление.

— Мама, давай выйдем в коридор.

— Нет, я посижу рядом с ним.

Через несколько минут вернулся врач и санитар с тележкой. Сергей Георгиевич, выйдя с мамой в коридор, презрительно сказал врачу:

— Можете забрать лекарства.

Когда тележку с телом провезли по коридору, они медленно направились к выходу. В пустых коридорах шаги отдавались глухим эхом, выталкивавшим их на улицу.

Прошедшая гроза оставила большие лужи, на земле повсюду валялись ветки и листья, сорванные порывами ветра. Воздух был чист и прозрачен. Огромные деревья стояли в глубокой тишине больничной территории. На деревьях листья, освобожденные от городской пыли, поражали свежестью зелени. Они шли, аккуратно обходя лужи. На улице проезжали редкие машины. Говорить не хотелось, молчали. Так и дошли до дома.

Наступил новый этап жизни, без отца, без опоры всей семьи. Теперь Сергей Георгиевич был опорой и нес ответственность за финансовое благополучие, спокойствие в семье.

* * *

— Никогда не думала, что буду говорить о мудрости и смерти одновременно, — заметила Маша.

— Какие твои годы, чтобы говорить о смерти. Тебе в самый раз радоваться жизнью и хватать знания.

— И молодые иногда думают о смерти, — решительно заметила Маша.

— Согласен, — подтвердил Сергей Георгиевич, — все мы в возрасте тинейджеров с этим сталкиваемся. Неразделенная любовь, обида, кажущееся оскорбление и многое другое наводят мысль о самоубийстве. Поверь, это случается у всех и во все века. Мысли типа «я это сделаю, пусть он или она всю жизнь мучается» — это эмоции, ими можно немного переболеть, не более, а потом отбросить и окончательно выбросить. Можно иногда вспоминать свои слабости, но только с иронией. А лучше улыбнуться и забыть. Хотя о чем мы говорим? Ведь это к нам не относится? — улыбаясь, лукаво спросил Сергей Георгиевич.

Потом он проницательно посмотрел на Машу. Она испугалась, что Сергей Георгиевич неправильно мог понять ее замечание, и поторопилась внести ясность:

— О молодых я сказала вообще, мне эти мысли не приходили в голову. Может быть, не было причин.

— Вот и замечательно. Желательно, чтобы они вообще не приходили. Могу сказать, что у человека должен быть крепкий тыл — семья, искренние и доверительные отношения с кем-то, кому можешь доверить сокровенное. Тогда можно избежать минуты слабости и не совершить роковую ошибку.

— Меня эти проблемы — мудрость, будущее, время и другое — больше интересуют в аспекте афоризмов, — сделала уточнение Маша. — У меня есть несколько вопросов, если Вы позволите.

— Давай, все равно придется немного постоять, въезжаем в пробку, — известил Сергей Георгиевич.

Маша обрадовалась, открыла сумочку, которую держала на коленях, и достала красивый блокнот. Найдя нужную страницу, она пробежала глазами по ней и спросила:

— Вы писали: «Жизнь надеется на будущее, а смерть уверена в будущем». О каком будущем Вы говорите? Ведь будущее для человека может быть разнообразным, оно неопределенно.

— Я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Позволь сделать небольшое пояснение. Будущее всегда одно — это то, что сложится, получится. Возможности могут быть разными, но реализация всегда одна. В этой реализации нет возврата, новой попытки. И в этой единственной реализации известна последняя точка, не будем ее называть. А жизнь надеется на возможности, которые включают все: действия, удачу, случайности и многое другое.

Маша удовлетворенно кивнула, что-то еще посмотрела в блокноте, потом вновь обратилась к Сергею Георгиевичу:

— У Вас есть ряд афоризмов, я не буду их зачитывать, где Вы утверждаете, что бессмертие не доставит человеку счастья.

Сергей Георгиевич утвердительно кивнул. Движение застопорилось, машины плотно стояли, некоторые водители вышли из машин и стали протирать загрязненные стекла и зеркала. Редкие снежинки падали на лобовое стекло, быстро таяли, стеклоочистители лениво смахивали капли, создавая атмосферу некого спокойствия, неторопливости и безмолвия. Так же спокойно и неторопливо складывался разговор.

— Как ты думаешь, сколько радости потеряет жизнь, если не будет смерти? Конечность жизни — это соль, приправа. Без нее жизнь постная. Теперь представь бесконечную постную жизнь. Наверное, многие не согласятся. Продлить жизнь — пожалуйста, это цель науки, а бессмертие — избавь… У меня в жизни был один период — предстояла серьезная операция на сердце, и я могу сказать, что в то время многие обыденные ощущения, не говоря уже о радостях, на которые не обращаешь внимания, воспринимались намного глубже, ярче и интересней. Каждое действие могло быть последним, поэтому воспринималось особенно полно, с огромным наслаждением. Я думаю, что это подтверждает мое предположение.

— Но продлить до какого предела? — с интересом спросила Маша.

— Сколько получится.

— А если получится до бесконечности? Тогда как быть?

— Тогда сам человек должен иметь возможность определять момент, когда ставить точку.

— А как определить этот момент? — продолжала интересоваться Маша.

— Возможно тогда, когда человек поймет, что он не получает удовольствия от жизни и у него нет обязательств перед другими.

На дороге возникло слабое движение, больше похожее на суету, но и оно обнадеживало. Сергей Георгиевич решил завершить тему разговора и не возвращаться к ней уже в процессе поездки, поэтому спросил:

— Какой афоризм тебе больше нравится?

— Не знаю, они разные, на разные настроения, ситуации. Когда плохое настроение вспоминаю: «Грусть — это гавань уставших людей».

— Что же, будет нормально, если ты в жизни в самые тяжелые дни не будешь выходить за границы гавани.

Воодушевленная внимательным и равноправным участием в разговоре, Маша отметила еще один афоризм: «Приобретая лишнее, мы теряем что-то нужное».

Сергей Георгиевич улыбнулся, но ничего не сказал. Он понимал, что Маша хочет показаться взрослей. Они проехали место аварии, где две поврежденные машины перегородили значительную часть дороги. В стороне стоял автомобиль ДПС с включенными мигалками. Инспектора регулировали движение, поочередно пропуская машины по одной полосе в разные стороны. Впереди шоссе было свободным, водители, настоявшись в пробке, резко нажимали на педаль газа.

* * *

— Сергей Георгиевич, Вы нарушаете правила дорожного движения? — в вопросе Маши был определенный подвох.

— Бывает, — последовал мгновенный ответ. — У нас так организовано дорожное движение, что не нарушать правила просто невозможно.

— Как это так?

— Смотри, мы проезжаем один населенный пункт и плавно въезжаем в другой. Ограничение скорости в населенном пункте — 60 километров в час. Сейчас мы сделаем небольшой поворот и окажемся, по сути, в лесу. Дорога по две полосы в каждую сторону, хорошего качества. Ни людей, ни животных, которых извели или они ушли в глухие леса, где их не беспокоят. А ограничение действует, но, скажи, как ехать по такой дороге и не превысить скорость. Смотри, все разгоняются до ста километров. Когда инспектор выбирает это место для контроля, то здесь он собирает без особого напряга большую мзду.

— А Вы платили?

— Бывало. Понимаешь… в нашем обществе много законов, подзаконных актов и другой всячины, которые не работают.

— Тогда зачем их принимают? — серьезно спросила Маша.

— Зачем? — переспросил Сергей Георгиевич. — Каким-то депутатам надо принять законы, чтобы отчитаться перед избирателями, что они провели через Думу столько и столько-то законов. При этом их совсем не интересует, как эти законы исполняются и исполняются ли вообще. Лоббистам нужны беззубые законы и постановления, или законы и постановления, в которых есть прорехи и которые позволяют свести на нет их силу. Но есть люди высокого полета, которым все это надо.

— Зачем? — удивленно спросила Маша.

— Затем, что чем больше людей нарушают и не исполняют закон, тем терпимее они относятся к тому, что сама власть нарушает законы.

* * *

— Сергей Георгиевич, не ожидал Вас увидеть в моем кабинете, — удивленно сказал Андрей Николаевич. — Что-нибудь произошло?

— Нет-нет, — поспешил Сергей Георгиевич успокоить юриста, который помогал ему в возбужденном против него уголовном деле. — Зашел сказать, что дело закрыли. Получил постановление о прекращении уголовного дела.

— Присаживайтесь, — предложил Андрей Николаевич и подвинул стул Сергею Георгиевичу. — Как я и говорил, никакого дела нет. Замечу, что пустые, без содержания дела возбуждаются только в двух вариантах: кто-то стимулирует расследование или дело возбудили по просьбе высокого начальника. Начальника убрали, дело развалилось.

— Это понятно, только мне от этого не легче — я не ректор, мое место занято.

— Кстати, по телевизору я видел нового ректора, — сообщил Андрей Николаевич. — Честно говоря, я не понял, зачем ректору рассказывать, как подкрашивают рыбу, как фальсифицируют сыр. Он что, крупный специалист?

— Экономист и медик, вот его специализация. А выступает по первому каналу на уровне лаборанта, — подтвердил Сергей Георгиевич. — Тексты ему пишут.

— Зачем ему это надо? Смешно, ректор показывает то, что делает лаборант, даже не заведующий испытательной лабораторий.

— Разные слухи бродят в университете, есть мнение, что он светится на экране, чтобы примелькаться, стать узнаваемым, а потом пройти во власть. Говорят о правительстве.

— Не жирно? Чиновники держат на обещаниях таких провинциалов, желающих войти во власть! И доят их при этом, а потом — извините, не получилось, ведь стопроцентную гарантию никто не давал.

— Не нам решать, ладно, оставим его в покое. На его совести мое смещение.

— Заметим, не без активного содействия бывшего руководителя Рособразования, не помню, как его звать.

— Булаев Николай Иванович. Но вернемся к постановлению. У меня есть вопросы. — Сергей Георгиевич передал Андрею Николаевичу копию постановления. — Есть шероховатости и небольшие ошибки в тексте.

— Какие? — механически произнес юрист.

— Например, в одном месте вместо 2010 года указан 2001 год.

Андрей Николаевич внимательно прочитал постановление.

— Это в описательной части, несущественно. Главное — постановительная часть: «…прекратить уголовное дело № 378300 по части 1 статьи 293 УК РФ на основании пункта 2 части первой статьи 24 УПК РФ в связи с отсутствием состава преступления». Поздравляю, хотя мы знали, что такое решение будет, но без этого документа ощущение победы было бы неполным.

— Меня интересует следующая фраза: «Признать в соответствии со статьей 134 УПК РФ право на реабилитацию и порядок возмещения вреда, связанного с уголовным преследованием».

Андрей Николаевич сделал кислое выражение лица, посмотрел на Сергея Георгиевича и грустно спросил:

— Вам хочется иметь дело с этой структурой? Компенсация мизерная, а реабилитация — направят постановление в университет и Минобрнауки.

— А там постановление положат в ящик, — с усмешкой произнес Сергей Георгиевич, — никому и ничего не скажут.

— Так и будет. Вам решать, Сергей Георгиевич. Как скажете, так и будем действовать.

— Ладно, поставим точку, — махнув рукой, сказал Сергей Георгиевич, — и забудем.

Покинув кабинет, Сергей Георгиевич направился к метро. Был теплый июльский день. Солнце пробивалось сквозь дымку облаков, легкий ветерок перебирал листву деревьев, голуби лениво ходили по газону. Уголовное дело закрыто, хотелось радоваться, но мысль о беззащитности перед силовыми структурами и судебной системой наводила грусть. Если бы не сняли заместителя министра МВД, отца нового ректора, и руководителя Рособразования, кто знает, где оказался бы он.

Большая и красивая страна, страна с коррумпированной властью и телефонным правом. Жаль, что не дали преобразовать университет, жаль студентов, которые поверили в науку и свободу творчества. А где у нас в стране место простому человеку, желающему быть свободным и защищенным? И как долго он будет это терпеть?

* * *

В это время раздался звонок мобильного телефона. Сергей Георгиевич не стал досказывать Маше о своих отношениях с дорожными инспекторами, а решил ответить:

— Да, мы едем, уже сворачиваем на бетонку. Хорошо. Ждите. До встречи. — Завершив короткий разговор, Сергей Георгиевич поспешил ввести Машу в курс дела: — Звонила Наташа, моя дочь. Она с внуком гуляет, спросила, ждать во дворе или идти кормить маленького.

Машина свернула на бетонку, которая прорезала лесные массивы. Маша с удовольствием наблюдала за дорогой — она лениво петляла, а деревья плотными рядами огораживали дорогу. Она решила спросить Сергея Георгиевича:

— Почему эту дорогу называют бетонкой?

— Бетонкой? — переспросил Сергей Георгиевич. — Ее строили в пятидесятых годах прошлого века. Она была стратегической. По ней перевозили ракеты с одной стартовой позиции до другой, в такие моменты дорогу перекрывали. В другое время ею пользовались и гражданские машины. Дорога была с бетонным покрытием, но узкая, поэтому гражданские машины часто бились. Ее расширили и покрыли асфальтом, а название осталось.

— Интересно. Раз пятидесятые годы, наверное, дорогу строили заключенные ГУЛАГа, — предположила Маша, повернувшись к Сергею Георгиевичу.

Сергей Георгиевич посмотрел на нее, улыбнулся. В своем предположении она показала, что знает о существовании ГУЛАГа, возможно, читала Солженицына.

— Ты права, первую дорогу действительно строили заключенные.

Свернув с бетонки, Сергей Георгиевич предупредил:

— Осталось два километра до деревни и двести-триста метров до дома.

С обеих сторон глухие металлические заборы окаймляли дорогу. Маша тоскливо заметила:

— Как портят природу эти заборы. Ничего не видно. Едешь, словно в трубе.

— Согласен. Раньше здесь были чудные поля. Бывало, выезжал в половине шестого утра, а в поле уже трактористы работают. Знаешь, такие ухоженные были поля. А на полях, которые слева, выгуливали буренок. Будем проезжать, это до въезда в деревню, увидишь разрушенные фермы. Всю землю продали. Теперь коттеджные поселки, как поганки, заполонили пространство.

При въезде в деревню был небольшой магазин, около которого Сергей Георгиевич остановился.

— Маша, я быстро вернусь — возьму хлеба для прикорма птиц.

Буквально через пару минут Сергей Георгиевич вернулся с двумя буханками хлеба и пачкой пшена.

— Дома есть все, но надо подстраховаться, в нашем деле лишнего корма не бывает. Снимки должны быть гарантированы.

— Очень хочется, чтобы получилось, — призналась Маша.

* * *

Александровна Иванова, мать Сергея Георгиевича, в телефонном разговоре как-то упомянула об одноногом воробье, которого она подкармливала. Зная добрый характер матери, Сергей Георгиевич не сомневался, что этот воробей вытянул свой счастливый лотерейный билет в лице Александры Ивановны.

Так уж сложились обстоятельства, что Сергей Георгиевич через несколько месяцев оказался в Тбилиси. Ранним утром он вышел на большую лоджию и смотрел, как просыпается город. Утренняя прохлада приятно окутывала влажным и прохладным воздухом.

— Тебе не холодно? — спросила мать.

Он не слышал, как она подошла. Ее сильная рука обняла его плечи.

— Я так рада, что ты прилетел.

— Появилось свободное окно, решил воспользоваться.

— Я ждала.

Сергей Георгиевич заметил изменения, которые произошли с ней, ведь скоро ей исполнится восемьдесят три года. Она немного сдала физически — ежедневные скачки давления от ста сорока до двухсот не могли пройти бесследно. Она никогда не жаловалась, только в последнее время, достаточно замкнутая в проявлении своих чувств, перестала скрывать их.

Сергей Георгиевич давно и осторожно подготовил ее к мысли, что он уже не ректор университета. Но правду не сказал, рассказал, что готовит большой коммерческий проект, что несовместимо с государственной службой. Поэтому он оставил университет, немного отдохнет и всерьез возьмется за реализацию проекта. Восприняла это сообщение она спокойно:

— Ты всегда сам всего добивался. Если считаешь, что так надо было сделать, значит, так и должно быть.

— Да, мама, надо было уйти. Хочу пожить для удовольствия — писать книги, возможно, буду рисовать. Поверь, в последние дни работа превратилась в ад — низкие зарплаты у преподавателей, вечная проблема отсутствия денег на науку. Так и до инфаркта один шаг.

— Ты вчера передал мне деньги. Это много. Возьми их обратно, они тебе пригодятся.

— Мама, ничего не изменилось. Немного отдохну, потом начну работать.

— На примете что-то имеешь?

— Да.

Сергей Георгиевич не стал рассказывать о том, как его снимали, как возбудили уголовное дело, чтобы не дать ему возможность бороться за восстановление в должности ректора. Она ничем не могла помочь, а ее переживания на фоне давления ничего хорошего не принесли бы. Чтобы переменить тему, он вспомнил об одноногом воробье.

— Мама, где твой одноногий бандит?

— Точно бандит. Сейчас прилетит, я уже подготовила хлеб.

Только она стала сыпать крошки хлеба, как небольшая стайка птиц с шумом устремилась в лоджию. Его Сергей Георгиевич увидел сразу. Он, чувствуя поддержку хозяйки, не только растолкал всех, но и умудрился схватить большой кусок хлеба и, чтобы сородичи его не беспокоили, сел на стол.

— Иди, голубчик, — Александра Ивановна подошла к нему и протянула руку с хлебом. — Тебя не обижают?

Сергей Георгиевич смотрел на свою мать, доброты и внимания которой хватало на людей и птиц. От нее веяло теплом и уютом, и он понимал, что с ней он всегда будет в светлом детстве.

* * *

— Должна признаться, что мама и Олег Борисович отговаривали меня ехать к Вам — неудобно людей беспокоить, можно снимать и у нас. Как всегда, можно дома, только бы не ехать.

— Не волнуйся, — успокоил ее Сергей Георгиевич. — Без завидных снимков ты не покинешь деревню Духанино.

Говорил это он весело, с задором, который вселял уверенность. Маша улыбнулась. И незнакомый дом, куда она ехала впервые, казался уже знакомым. И люди, с которыми ей предстояло познакомиться, казались уже близкими.

Ворота были открыты. Около них стояла молодая женщина и крепыш в комбинезоне, в валенках и без варежек. Когда Сергей Георгиевич и Маша подъехали к воротам, малыш стал радостно махать рукой и уверенно направился к автомобилю. Сергей Георгиевич открыл дверцу, малыш по-хозяйски стал влезать деду на колени.

Наташа тоже подошла к автомобилю, поздоровалась с отцом, потом, заглянув в машину, с улыбкой поприветствовала Машу.

— Это моя дочь, Наташа, а это Маша, — представил Сергей Георгиевич.

— Очень приятно, — ответила Наташа.

— Здравствуйте, приятно познакомиться. А как звать этого красавца? — поинтересовалась Маша.

— Марик, точнее — Марк Антонович.

— Почти Марк Антоний.

— Точно, так и считаем, — подтвердила Наташа. — Как доехали?

— Нормально, без приключений. Наташа закрой ворота, а мы с Мариком порулим.

Пока машина подъезжала к дому, Марк успел лихо включить поворотники, задействовать дворники в различных режимах и успешно поучаствовать во вращении руля.

— Все, приехали, можно выходить, — очевидно, что это в большей степени было сказано Марику.

Маша вышла из машины и огляделась. Перед двухэтажным кирпичным домом был квадратный участок со сторонами метров по двадцать — двадцать пять. Почти по диагонали участок разделяла дорожка, на которой могли разъехаться две машины. С одной стороны росли сосны, с другой — декоративные деревья странной формы и небольшая аллея деревьев, которая располагалась у забора и упиралась в огромное старое дерево. В аллее были видны две кормушки для птиц.

Настроение у Маши испортилось. После огромного участка Олега Борисовича трудно было поверить, что здесь можно фотографировать птиц, возможно, воробьи и синицы залетают. С таким настроением она, в сопровождении Наташи и ее сына, вошла в дом.

В маленькой прихожей было тепло, это было приятно — у Маши немного замерзли ноги, хотя в машине было достаточно тепло. Еще больше ей понравился запах, он шел из глубины дома. Пахло чем-то вкусным, явно что-то пекли. Ее ждали, к приезду готовились, и это немного подняло настроение.

Когда Маша снимала куртку, в проходе появились женщина небольшого роста и маленькая собака — йоркширский терьер, которая разразилась громким лаем. Женщина представилась:

— Добрый день. Я супруга Сергея Георгиевича — Татьяна Александровна. А это, — сказала она, указав на собачку, которая одновременно лаяла, прыгала и извивалась, — наша Рада. Проходите в дом.

— Маша, — коротко представилась гостья. — Я вас не очень потревожила?

— Мы гостей любим, поэтому чувствуй себя как дома. Наташа, проведи Машу. У меня уже готовы хачапури, только не задерживайтесь.

Наташа повела Машу на второй этаж показать ей гостевую комнату, в которой ей предстояло переночевать. Они были в комнате, когда, предварительно постучавшись, вошел Сергей Георгиевич и принес сумку. Его сопровождала Рада, которая все время пыталась привлечь его внимание и просилась на руки.

— Маша, пока ты не начала обустраиваться, пойдем, я что-то покажу.

Они вышли в просторный холл второго этажа и зашли в соседнюю комнату. Это был кабинет Сергея Георгиевича. Он подвел ее к стеклянной двери, выходившей на балкон, и жестом показал на старую яблоню.

— Вон видишь разветвление с левой стороны, где свисает немного коры. Там столовая дятла, прилетает с шишкой и долбит. Иногда долбит и ствол самой яблони. Дерево очень старое, лет шестьдесят-семьдесят, оно медленно умирает, и в стволе, возможно, много всевозможных личинок.

Маша подошла к двери и увидела участок за домом. Он был длиной метров сто. Хвойные деревья плотно росли по всему участку, также были видны небольшие не занятые деревьями места, покрытые ровным слоем снега. Газоны, подумала Маша. Молодые сосны высотой метров десять-пятнадцать составляли большинство насаждений, реже встречались туи и ели.

Настроение у нее поднялось, теперь она была уверена, что рассказы Сергея Георгиевича о птицах соответствовали действительности, и ей может повезти уловить необычный кадр.

Когда Маша спустилась в кухню-столовую, стол был накрыт. Сергей Георгиевич сидел за столом, а Татьяна Александровна завершала готовку.

— Маша, садись рядом с Сергеем Георгиевичем. Сейчас дожарю последний хачапури и присоединюсь к вам. Что тебе налить?

— Чай, если можно. А Наташи не будет?

— Мы идем, — громко сообщила Наташа, которая вошла вместе с Мариком и Радой. — Мы извиняемся, мы переодевались.

Рада бросилась в ноги Сергею Георгиевичу, но Татьяна Александровна предупредила его:

— Ничего не давай, превратилась в полено, такая плотная.

Марика посадили на его высокий стульчик, он уперся локтями на свой столик и стал разглядывать Машу. Наташа его одела в красивую красно-синюю клетчатую сорочку, темно-синие брюки. Темно-русые волосы были аккуратно причесаны с четким пробором. Его синие глаза пристально смотрели на Машу. Через минуту он ей улыбнулся и стал строить глазки.

— Все, Маша, ты ему понравилась, — с улыбкой, но важно, как соответствовало моменту, сообщил Сергей Георгиевич. — Теперь он будет оказывать тебе знаки внимания.

— Сколько ему лет?

— год и десять месяцев, — ответила Наташа. — Он еще не говорит. Так, отдельные звуки и несколько слов «ма-ма», «ба-ба» и «па-па».

— Мальчики, я слышала, поздно начинают говорить, — подтвердила Маша.

— Да, наши ровесницы уже знают много слов, а мы не хотим говорить, — при этом Наташа с укором посмотрела на Марика.

— Не торопись, еще устанешь от его вопросов и разговоров, — поддержал внука дед. — У нас как в том анекдоте про молчуна.

— Можно его услышать? — попросила Маша.

— Конечно. Мальчику пять лет, но он не говорит. Врачи не смогли установить диагноз. В один прекрасный день, когда мальчика кормили супом, он неожиданно сказал: «Соли мало». Восторженные родители, дед и бабушка собрались вокруг него и спрашивают его, почему он не говорил, если он знал слова. Мальчик укоризненно посмотрел на них и сказал: «До этого все было в норме».

— Хватит разговоров, хачапури остынут, — с этими словами Татьяна Александровна стала раскладывать в тарелки приготовленные ею хачапури.

— Татьяна Александровна, я кушала хачапури, но они были другими, — сообщила Маша. — Эти больше напоминают тонкие пироги.

— В принципе они и есть пироги, только начинка из сыра. Есть свои нюансы, поэтому они и разные. Аджарские хачапури с жидким яйцом, эти — имеретинские, есть еще в слоеном тесте, есть ачма — это тоже в слоеном тесте, только их немного отваривают.

За едой Маша незаметно для себя увлеклась общим разговором. У нее возникло ощущение, что окружающих ее людей она давно знает и медленно погружается в атмосферу чужого семейного уюта.

— Так и быть, — неожиданно сказала Наташа, — у нас гостья, праздник, поэтому пойду по второму кругу. Ограничения подождут до понедельника.

— Можно я тоже возьму еще кусок? — спросила Маша.

— Сделай одолжение, — обрадовалась Татьяна Александровна.

* * *

— Сергей, сделай одолжение, пойди и открой ворота во двор, — попросила соседка, живущая на соседнем балконе, где проживали три семьи, включая семью Гриши.

— А зачем нужно открывать ворота? — поинтересовался Сергей, склонный к выяснению всего, что он видел или слышал.

— Дрова должны привезти.

Сергей открыл большие ажурные металлические ворота, выглянул на улицу, но грузовика не увидел. Вечерело, скоро собираться домой — готовить уроки. Но осенний день выдался теплым, и торопиться домой не хотелось. Дрова были удобным поводом еще задержаться на час или два.

Через пять минут команда помощников из двенадцати— тринадцатилетних дворовых ребят, к которым присоединился и одноклассник Леня, живший в соседнем доме, была готова к работе. Проблема возникла с Гришей. Его мама поругалась с соседкой из-за какой-то ерунды, поэтому его участие было под вопросом, но ему очень хотелось присоединиться ко всем. Стоя на балконе, он все время смотрел во двор на ребят.

— Гриша, — позвал его Сергей, — иди сюда, есть дело.

Сергей был на два года старше, поэтому Гриша поспешил спуститься. О скандале знали все ребята — они были привыкшими к тому, что иногда во дворе возникали конфликты — кто-то не так повесил белье, кто-то что-то пролил, кто-то не так сказал. Но все быстро проходило, во дворе все углы быстро сглаживались. Поэтому уговаривать Гришу пришлось недолго.

Грузовик, груженный дровами, появился неожиданно. Под дружные команды ребят он успешно въехал в ворота и, сделав крутой левый поворот, подъехал к подвалу соседки. Водитель и его помощник, открыв один борт, стали скидывать дрова — стволы деревьев диаметром десять-двадцать сантиметров и длиной полтора-два метра. Ребята лихо перетаскивали их и складывали у стены.

Неожиданно появился мужчина средних лет с пилой и спросил:

— Чьи дрова? Кто хозяин?

Без раздумья Сергей отправил его к соседке. Было ясно, что это пильщик, только откуда он узнал, что по этому адресу привезли дрова? Явно, что работала одна команда — водитель с помощником и он. Минут через пять он вернулся. Привычными движениями он освободил полотно пилы. Пока ребята продолжали складывать бревна, он обстоятельно затачивал зубья пилы. Когда эта работа была закончена, он выбрал бревно небольшого диаметра, с помощью отточенной пилы быстро распилил на три одинаковые части и из них сделал трехногие ко́злы для распилки.

Теперь ребята бревна не только складывали, но и периодически подносили ему, когда очередное было распилено. Завершив разгрузку, водитель получил оплату и выехал со двора, оставив ворота открытыми. Количество напиленных поленьев возросло, и большая их куча мешала подносу бревен. Пильщик продолжал методично и равномерно работать. Сергей даже удивился, что он не делает перерыва, но потом понял, что пильщик торопился успеть сделать работу до темноты.

Никого не спрашивая, Сергей отправился выяснять с соседкой, что делать с поленьями. Она вышла с ним, открыла дверь подвала и указала, где их складывать. Вид работы кардинально изменился: если бревна несли вдвоем, то поленья нес каждый отдельно, пытаясь показать свою удаль и силу, нагружая себя максимально. Скоро войти в подвал стало трудно из-за того, что поленья просто сбрасывали. Пришлось остановиться, и ребята провели небольшое совещание. Решили на укладку выделить Леню, предоставив ему время и возможность навести порядок в подвале. По его команде работа по доставке поленьев возобновилось.

Работу закончили, когда стемнело. Родители несколько раз выглядывали во двор и звали домой делать уроки. Соседка отблагодарила за работу и принесла конфеты. Ребята, потные и усталые, дружно сидели на лестнице и с наслаждением ели конфеты. Было ощущение единства, верности и надежности, которое позволило сделать работу, бывшую не по силам ни одному из них в отдельности.

Сергей сидел с ними. Был замечательный вечер. Мама, наверное, понимая его чувство и настроение, не беспокоила. А конфеты, хотя дома были более дорогие, казались самыми вкусными — они были заработанными.

* * *

Наташа и Маша о чем-то говорили, когда к ним спустился Сергей Георгиевич. Марик, увлеченный присутствием Маши, показывал все, что он умел — прыгал, бегал, приносил любимые игрушки — машины, которые в большом количестве присутствовали везде.

— Маша, дятел прилетел, — сообщил Сергей Георгиевич.

Услышав это, она вскочила из-за стола, на ходу бросила Наташе:

— Извини, я побежала. Мы потом договорим, меня это очень интересует.

Заскочив в гостевую комнату, Маша схватила расчехленный фотоаппарат, лежавший на столике. В кабинет она вошла тихо и осторожно подошла к двери. Дятел был на том месте, которое указывал Сергей Георгиевич. У Маши захватило дыхание, первый раз в жизни она видела так близко дятла — расстояние было метров десять-двенадцать. Она стала быстро снимать, боясь, что дятел улетит. Сквозь стекло двери было слышно, как он стучит по стволу.

— Когда сделаешь снимки, предлагаю выйти на балкон и снимать под другим углом. Только надо будет одеться, я принес куртку, шапку и валенки Наташи, думаю, они подойдут тебе по размеру.

Маша не слышала, как Сергей Георгиевич вошел в кабинет. Когда она обернулась, то увидела его довольное лицо.

— С почином тебя, начало положено. Давай одевайся, я открою дверь.

Дверь открылась шумно, но это не испугало дятла, он продолжал стучать. Холодный воздух ворвался в кабинет, ветер угрожающе стал трепать занавеси. Маша вышла на балкон и еще на два метра приблизилась к дятлу, но и это его не отвлекло. Более того, он, словно чувствуя, что его снимают, чуть-чуть развернулся и показал красный низ своего живота. Мощный объектив позволял разглядеть различные черточки и оттенки на теле птицы.

Маша торопливо снимала, хотя пальцы быстро замерзли, потеряли гибкость — второпях она забыла надеть перчатки. Холод проникал в грудь, сдавливая дыхание. Только ноги были в тепле, валенки удивительно сохраняли тепло и не позволяли холоду проникнуть. Маша перемещалась вдоль всего балкона, непрерывно фотографируя, а дятел продолжал долбить дерево. Только один раз дятел повернул голову в сторону балкона, но быстро вернулся к своему делу. Когда Маша почти закончила съемку, дятел перелетел на соседнюю ветку. Снимать стало бессмысленно — ветки почти скрывали его.

Маша заскочила в кабинет и стала растирать пальцы, а Сергей Георгиевич быстро закрыл дверь.

— Снимай куртку, валенки и беги в столовую, надо срочно выпить что-то горячее.

— Сейчас, я только просмотрю снимки, — согласилась Маша, потирая пальцы.

Сергей Георгиевич ушел, Маша осталась одна в кабинете. Постепенно холод отпускал, тепло возвращалось в тело, пальцы болезненно приобретали гибкость. Маша внимательно осмотрела кабинет. Минимализм в обстановке, во всем, чем пользовался Сергей Георгиевич. Большой шкаф был набит книгами. Их можно было разделить на три группы: небольшое количество книг по ландшафтному дизайну, о растениях и птицах, мировые бестселлеры и книги философского уклона, а также большое количество книг афоризмов. Маша не предполагала, что существует так много подобных книг. Из шкафа на нее смотрели корешки фолиантов, толстые и украшенные золотом. Рядом были многотомные издания, выполненные в классическом и современном стилях. Изредка попадались миниатюрные книги.

Маша, забрав фотоаппарат, направилась к себе в гостевую комнату.

* * *

Это была небольшая гостевая комната на втором этаже дачи Игоря Юльевича в Николиной Горе. Приехали поздно, поэтому Сергей Георгиевич не успел толком разглядеть участок, впрочем, как и дорогу из аэропорта Внуково, где отменили их рейс в Тбилиси. Было около двенадцати часов ночи, когда объявили, что рейс переносится на следующий день. Игорь Юльевич, автомобиль которого стоял на стоянке в аэропорту, предложил поехать к нему на дачу, расположенную рядом, и там переждать задержку рейса.

Компания подобралась знатная, с Сергеем Георгиевичем летели Сергей Дарчоевич с женой Ларой, а также Игорь Юльевич и его жена Катя. Инициатором поездки был Сергей Дарчоевич. Это была его первая поездка в Тбилиси после того, как он перебрался в Москву. Сергей Георгиевич предполагал, что Сергей Дарчоевич хотел устроить праздник, показать своим тбилисским родственникам, друзьям и коллегам, что он не затерялся в гигантской Москве, не стушевался как профессионал. И во многом этому способствовала поддержка Игоря Юльевича.

Сергей Дарчоевич и Игорь Юльевич дружили со студенческих лет, и эта дружба была испытана временем и событиями. Они были противоположностями во всем: Игорь — высокого роста, спокойный жизнелюб из интеллигентной семьи, а Сергей — чуть ниже среднего роста, импульсивный трудоголик из рабочей семьи. Отличия их сплачивали, притягивали и объединяли, как притягиваются и объединяются, создавая устойчивую систему, противоположные заряды. Было у них и общее: порядочность, отсутствие корысти, талант и любовь к профессии стоматолога.

В трудные годы, которые наступили в Грузии в начале-середине 90-х годов, Игорь Юльевич приютил Анатолия, старшего сына Сергея Дарчоевича, ровесника его старшего сына Антона. Оба были студентами-стоматологами. Через два года Игорь Юльевич настоял на переезде семьи Сергея Дарчоевича, оказав содействие в квартирном вопросе и трудоустройстве на начальном этапе.

Сергей Георгиевич только успел разместить свои вещи, как позвали пить чай. Было около часа ночи. В большой комнате собрались все ночные гости. Здесь же были Зоя Федоровна, мать Игоря Юльевича, и два его сына Антон и Степан, которые засвидетельствовали свое почтение и пошли спать. Несмотря на поздний час, Зоя Федоровна активно поддерживала разговор, подробно спрашивая Сергея и Ларису о жизни в Тбилиси.

Сергей Георгиевич с интересом наблюдал за Зоей Федоровной, седой интеллигентной женщиной, речь которой свидетельствовала о высоком уровне образования, полученном в молодости, и культурной среде, в которой она жила. На стенах было много старых фотографий, бережно сохраненных от воздействия времени.

Бревенчатая дача постройки 30-40-х годов прошлого века вызывала странное ощущение, словно в ней жили звуки, что усиливалось фотографиями, на которых часто фигурировали ноты, рояль. Комната, в которой пили чай, представляла собой кухню-столовую, одновременно она была и гостиной, где собиралась большая семья. Разговор неожиданно смолк, все стали собираться спать и поднялись из-за стола.

Сергей Георгиевич задержался, рассматривая фотографии. На одной он увидел знакомое лицо.

— Это не композитор Тихон Хренников?

— Да, — подтвердила Зоя Федоровна.

Сергей Георгиевич еще несколько минут разглядывал фотографии, а потом спросил:

— Я не задерживаю Вас?

— Нет, воспоминания, размышления и разные мысли занимают много времени, на сон остается мало. Потом привыкаешь размышлять в тишине, когда знаешь, что все спят. Правда не хотите спать?

— Нет, я привык не спать, когда еду. В свое время мне пришлось много поездить по стране, тогда и появилась эта привычка.

— Игорь рассказывал мне о вашей работе. Всегда завидовала разработчикам техники. Как это получается, с чистого листа создать машину или агрегат?

— Для меня это естественно, а вот музыкантам я завидовал. Не понимаю, как возникает музыка. В детстве сказали, что у меня нет слуха и музыкальной памяти. Не знаю, насколько это соответствовало истине, но запустили процесс, когда добровольно отдаляешься от музыки.

— Конечно, без данных музыкантом не станешь, но жить в музыке вполне возможно, — заключила Зоя Федоровна.

Удивительная атмосфера общения возникла между ними — два человека разного возраста, жизненного опыта и разных взглядов доверительно разговаривали. Сергей Георгиевич называл такую ситуацию «эффектом вокзала», когда случайная встреча со случайным человеком запускала внутреннюю необходимость озвучить мысль, решение или взгляд.

Неожиданно для себя Сергей Георгиевич рассказал о деде по отцовской линии, которого никогда не видел. О том, как состоятельный и уважаемый человек в кровавом 1915 году вынужден был бежать из Турции и остановится в Тбилиси. О его любви и женитьбе на красавице Асе из Баку. Об отце, старшем ребенке, который в двенадцать лет, после смерти деда, вынужден был пойти работать, чтобы вместе с мамой Асей прокормить семью, в которой было четверо детей.

— Мой отец, — признался Сергей Георгиевич, — был талантливым человеком: умел рисовать, музицировать, петь. Но реалии жизни и необходимость выживать внесли свои жестокие коррективы.

— Может быть, ему надо было проявить настойчивость, чтобы раскрыть себя? — осторожно спросила Зоя Федоровна.

— Может быть. Но он очень любил семью, а ответственность перед ней не позволяла ему рисковать. Тогда была другая ситуация.

— Я понимаю.

Незаметно прошел еще час общения. Глубокая ночь накрыла окрестности и проникла даже в комнату. Разговаривали тихо, словно боялись вспугнуть тишину. Зоя Федоровна рассказывала о своей семье, о тревогах матери и бабушки, когда старые традиции культуры и образования были отметены, а новая Россия ничего не предложила взамен. Очевидно, это была очень тревожная тема для Зои Федоровны, и она неожиданно завершила разговор:

— Я рада, что вы заехали, скрасили день, вернее ночь.

Когда они проходили мимо фотографии, на которой был изображен Тихон Хренников, она сообщила:

— Это известный композитор Тихон Хренников со своим учителем — профессором Шебалиным Виссарионом Яковлевичем. Виссарион Яковлевич воспитал многих выдающихся композиторов. Вот на этой фотографии он вместе с Софьей Губайдуллиной после концерта в консерватории. Виссарион Яковлевич возглавлял Московскую консерваторию в трудные сороковые годы.

— Ему удалось избежать репрессий? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Нет, уволили в 1948 году после выхода в свет постановления о борьбе с формализмом. А эта фотография сделана на репетиции оперы «Укрощение строптивой», музыку к которой написал Виссарион Яковлевич. Игорь, возможно, не говорил, — после небольшой паузы сказала Зоя Федоровна, — что профессор Шебалин дед Кати. И это дача принадлежала ему, поэтому здесь все напоминает о нем и музыке.

* * *

Когда Маша спустилась в столовую, Татьяна Александровна спросила:

— Маша, что будешь пить?

Маше стало ясно, что Сергей Георгиевич уже предупредил Татьяну Александровну, что она замерзла. Было трогательно, как заботятся о ней посторонние люди.

— Можно кофе?

— Тебе какой кофе приготовить?

— Я вижу на стойке кофеварочный аппарат. Если есть капсулы, я бы выпила чашку эспрессо.

— Сейчас приготовлю.

— Можно я сама приготовлю? — спросила Маша.

— Конечно, капсулы лежат в черной коробке рядом с аппаратом.

Довольная Маша подошла к стойке и спросила:

— Кто еще будет пить? Я приготовлю.

Татьяна Александровна отказалась — ей надо было готовить обед, а Сергей Георгиевич согласился. За чашкой кофе они обсуждали предстоящую съемку сойки.

— Сойка прилетает к кормушке в разное время. Обычно прилетает пара, потом появляется третья птица. Они гоняют друг друга. Снимать с балкона не получится. Кормушки расположены ниже, и ветки их скрывают, поэтому снимать придется с открытой веранды. Тогда ты будешь на прямой линии, и ничто не будет заслонять птиц.

— Ты представляешь, как ей будет холодно, когда она будет ждать появления птиц. Промерзнет насквозь, — Татьяна Александровна резко высказала свое мнение.

— Ничего, я не замерзну, — поторопилась уговорить Маша. — Мне не холодно.

— Маша, просто выйти или пройтись — это одно, а сидеть без движения и ждать — совсем другое, — подтвердил опасения супруги Сергей Георгиевич.

Маша растерялась и не знала, что сказать, как убедить. Татьяна Александровна предложила выход:

— Надо будет надеть Наташин полушубок, теплые лыжные брюки и валенки. Я подумаю, что бы надеть на голову. Тогда не замерзнет. Маша, тебе что-нибудь не нравится?

— Нет, просто мне неудобно, что я доставляю столько беспокойства.

Татьяна Александровна подошла и обняла Машу.

— Беспокойство будет тогда, когда ты, не дай бог, заболеешь.

* * *

— Ты себя плохо чувствуешь? — встревожено спросила Татьяна Александровна.

— Немного, не понятно с чего меня трясет. Лет десять не болел гриппом или простудой, а тут…

— Всегда что-то неожиданно случается. Измерь температуру.

Не доверяя мужу, Татьяна Александровна взяла у него градусник, посмотрела на маленькое цифровое табло и огорченно сказала:

— Нам только этого не хватало. Тридцать восемь и пять. Выпей что-нибудь жаропонижающее.

Подошла Наташа с новорожденным Марком на руках.

— У папы температура, — сообщила Татьяна Александровна.

— Я слышала, придется папу изолировать от Марика, на всякий случай.

— Не буду я лежать, у меня куча дел, как неожиданно появилась температура, так неожиданно и пройдет, — высказал свое мнение Сергей Георгиевич.

Но женщины, имея в своих руках мощный аргумент в лице маленького Марика, быстро настояли на своем решении. Забрав какие-то бумаги и документы, Сергей Георгиевич удалился в спальню. Он догадывался о причине повышения температуры, но ничего не сказал.

Сергей Георгиевич всегда ощущал поле вокруг себя, которое его защищало. Он четко ощущал и тепло ладоней рук, когда подносил их к лицу, но об этом он никому не рассказывал.

Вчера Сергей Георгиевич наклонился над Мариком, долгожданным внуком. Марик, которому исполнилось две недели, спал в кроватке и мирно посапывал, иногда смешно вытягивал губы, словно хотел поцеловать. Улыбка радости осветила лицо деда.

Мысль возникла спонтанно, как некое указание — поставить Марику защиту. Сергей Георгиевич никогда этого не делал, и, естественно, сопротивлялся, отметая эту мысль. Но она настойчиво возникала и требовала исполнения.

Сергей Георгиевич провел руками перед лицом и над головой, словно водил их по поверхности колокола. Потом повторил все эти движения над головой внука. Через мгновенье ладони рук, которые до этого были настолько теплыми, что он сам чувствовал их теплоту, стали прохладными.

Свое состояние Сергей Георгиевич связывал с вчерашним действием. Очевидно, что он отдал свою защиту, и организм пытается восстановить поле, а температура свидетельствует о том, что процесс идет. Мысль, что он отдал что-то свое внуку, ему была приятна.

Внук заплакал. Сергей Георгиевич не сомневался, что жена и дочь уже над ним. Сейчас его помоют, дадут кушать, немного поговорят, а он широко открытыми глазами будет оглядывать окружающий его мир. Теплый и добродушный мир.

С воспоминанием о теплом, добродушном и защищенном своем детском мире Сергей Георгиевич погрузился в дремоту.

 

День второй, полдень

Маша увлеченно беседовала с Наташей, при этом ей приходилось интенсивно общаться с Марком, который демонстрировал ей прыжки. Он становился на подлокотник одного дивана и прыгал на другой. Расстояние было большим, поэтому Марк приземлялся на подлокотник второго дивана животом, потом, помогая себе резкими движениями рук, быстро перелезал на диван и вскакивал на ноги. Каждый прыжок Маша сопровождала возгласом страха, что, в прочем, стимулировало Марка к дальнейшему действию.

Появление Сергея Георгиевича отвлекло Марка, и он бросился к деду. Влез на руки, но продолжал смотреть на Машу.

— Нравится? Хорошая девочка.

Воодушевленный, он слез с рук деда и направился к Маше, прихватив по дороге машину. Подойдя к ней, он положил ей на колени игрушку и прижался. Наташа провела рукой его голове.

— Маша, минут через пять пойдем с тобой выбирать место съемки. Надо будет потеплее одеться.

— Я подберу и помогу ей, — пообещала Наташа.

Сергей Георгиевич был уже во дворе, когда Наташа проводила Машу. Валенки, к которым Маша не привыкла, делали походку неуклюжей.

* * *

Сергей Георгиевич никогда не носил валенки и видел их только в кино. Купив в деревне землю и построив дом, он и Татьяна Александровна быстро убедились, что без валенок им не обойтись. Дождливая осень быстро сдавала свои позиции зиме, утепленные резиновые сапоги не спасали, и во время длительного пребывания на участке ноги мерзли. С первым снегом деревенские старики переобулись и степенно проходили мимо дома Сергея Георгиевича и Татьяны Александровны, не обращая внимания на снежное месиво под ногами.

В субботу они поехали на рынок городка Истры, где обычно покупали продукты питания и редко что-то из других товаров. В тот день они обошли весь рынок, приценились.

— Какие валенки будем брать? — спросила Татьяна Александровна.

— Откуда я знаю, сегодня я первый раз их держал в руках.

— Это понятно, ты скажи, какого цвета тебе нравятся — белые или серые?

— Думаю, белые, серые выглядят как-то мрачновато, — заметил Сергей Георгиевич.

— Ну, не мрачновато, а обыденно, — поправила супруга. — Тогда пойдем к женщине, которая торгует ближе к выходу.

Продавщица, крупная женщина в валенках и ярком пуховике, сразу заметила Сергея Георгиевича и Татьяну Александровну, двигавшихся в ее сторону.

— Я так и знала, что вы вернетесь. Лучше моих валенок на рынке нет. Носить будете десятилетие, не сносите. Гарантирую.

Голос у нее был звонкий, что не гармонировало с ее размерами, а говорила она весело, словно встретила своих давних друзей. Узнав нужные размеры, она тщательно выбирала валенки, откладывая то одну, то другую пару. Сделав выбор, она поставила их на прилавок. Сергей Георгиевич смущенно посмотрел и осторожно спросил:

— Не большие?

— Что ты, красавец, они и должны быть большими. Носки теплые, и сидеть должны не плотно, нога должна быть свободной, тогда не замерзнет.

Быстро купив все необходимое из еды, супруги направились к стоянке. Укладывая валенки в багажник, Татьяна Александровна чуть улыбнулась. Сергей Георгиевич заметил эту мимолетную улыбку, но ничего не сказал.

За рулем была Татьяна Александровна, тихо играла музыка. Сергей Георгиевич думал о новом этапе жизни — жизни в деревне со всеми необходимыми атрибутами, включая стрижку газонов и уборку снега, всего того, что не свойственно горожанину. И рядом жена, с которой было уютно и интересно. Дорога петляла, рассекая лесные массивы, могучие деревья подбирались к обочине дороги.

Жизнь — это мгновенья, нанизанные на ось времени. Так когда-то написал Сергей Георгиевич. И этот день с незначительным событием был мгновением, от которого на душе было спокойно, тихо и приятно.

* * *

Первое впечатление Маши было, что она подобна капусте. Теплый полушубок, меховые варежки и мохнатая вязаная шапка. Сергей Георгиевич одобрительно посмотрел на нее, но ничего не сказал. В руках он держал два пакета — в одном были семечки для синичек, в другом — накрошенный хлеб с пшеном. Когда они проходили к кормушкам перед домом, Маша обратила внимание на крупные семена, которые в большом количестве были видны на снегу.

— Это семена этих деревьев? — спросила она, указав на деревья, которые стройными рядами образовали небольшую аллею. На двух из них были подвешены кормушки.

— Нет, деревья эти терн, разновидность сливы, а семена вот этого гиганта, — и Сергей Георгиевич указал на большое дерево. — Это липа. Обрати внимание, когда ветер срывает семена, они, прикрепленные к светло-желтым крылышкам, летят словно вертолеты.

Подсыпав в кормушки корма, они вышли на дорожку перед домом. Подул сильный порывистый ветер. Тучи медленно расступались, и местами стало пробиваться солнце. Одним мощным порывом ветер сорвал много семян, и они стали кружиться в воздухе. Маша схватила фотоаппарат и стала их снимать. Неожиданность ситуации захватила ее, все отступило. Вокруг была только рабочая тишина.

Вдруг Сергей Георгиевич сказал:

— Маша, летит самолет. Чуть-чуть нагнись и возьми левее, может быть, сумеешь его прихватить.

Маша растерялась. Сергей Георгиевич, не теряя времени, слегка пригнул ее книзу, положив руки ей на плечи. Маша машинально выполнила команду и продолжала снимать. Самолет пролетел. Порыв ветер временно утих. Маша с интересом стала просматривать последние снимки. Вдруг она радостно воскликнула:

— Получилось! Получилось! Смотрите, летящие семена и самолет на фоне голубого неба.

Маша показала снимок. Ее радость была настолько велика, что передалась и Сергею Георгиевичу, и он подбодрил Машу:

— Молодец, снимок замечательный. Мне нравится. Великолепно!

Она недолго любовалась снимком, звонок мобильного телефона отвлек ее внимание.

— Да, мама, у меня все в порядке. Встретили очень хорошо, Татьяна Александровна, супруга Сергея Георгиевича, испекла хачапури. Меня накормили, я поиграла с Мариком, внуком, поболтала с Наташей, она психоаналитик и создает свой клуб йоги. Сейчас с Сергеем Георгиевичем мы снимаем, меня тепло одели, на мне валенки. До этого я успела сфотографировать дятла, сделала великолепный снимок летящих семян липы на фоне пролетающего самолета, теперь будем готовиться к съемкам сойки. Переходим на задний участок.

Маша не говорила, она стреляла словами. По этой тираде мать, очевидно, поняла, что все в порядке и не стала задерживать дочь. Маша закончила короткий разговор словами:

— Да, хорошо. Вечером позвоню.

Спрятав в карман телефон, она обратилась к Сергею Георгиевичу:

— Мама не сказала о том, что я забыла отзвониться, когда мы доехали. Вы звонили?

— Да, я послал СМС-ку Олегу Борисовичу, чтобы не волновался.

Маша ничего не сказала, но ее благодарность промелькнула на лице легкой улыбкой.

* * *

Выбор позиции занял несколько минут. На открытой веранде с тыльной стороны дома стояли качели. Матрац и подушки были убраны на зиму. Немного передвинув качели, Сергей Георгиевич присел на них и жестом показал Маше:

— Смотри, прямая видимость. На одном уровне с большой кормушкой, куда прилетают сойки. Они прилетают со стороны леса, и садятся на яблоню, а потом залетают в кормушку.

Эта была вторая яблоня, она стояла рядом с первой, на которой хозяйничал дятел. За яблонями начинались посадки хвойных деревьев. До кормушек были расчищены от снега проходы, дальше начиналась снежная целина.

Маша подошла к Сергею Георгиевичу и посмотрела в сторону кормушки. Место было выбрано точно — ничто не заслоняло кормушку, любой объект в ней был бы виден полностью. Нижние ветки яблони, которые с балкона казались сплошным массивом, не создавали серого фона, между ними было много света, и птицы, воробьи, которые уже прилетели, полностью были видны.

— Сергей Георгиевич, а Вы увлекались фотографией? — спросила Маша, оценив выбор места фотосъемки.

Он улыбнулся, но ответил не сразу, словно вспоминал что-то из прошлого.

— Было такое дело. В школе щелкал, на первом и втором курсах университета увлекся, а потом забросил.

* * *

Фотографировать Сергей начал где-то в четвертом-пятом классе, когда неожиданно папа принес фотоаппарат «Смена» — простенький, для начинающих любителей. Потом приобрели увеличитель и всевозможные аксессуары — бачок для проявки пленки, красный фонарь и многое другое. Покупка увеличителя, а этот процесс Сергей держал под контролем, была самой знатной и запоминающей. В магазине продавались компактные увеличители, которые не позволяли печатать фотографии большого размера, а именно они интересовали Сергея. Юра, одноклассник сестры Жанны, с которым, как и со всеми другими одноклассниками сестры, Сергей поддерживал приятельские отношения, рекомендовал стационарный увеличитель. Юра увлекался фотографированием и стал, по существу, первым наставникам Сергея. Именно он у себя дома продемонстрировал, какой увеличитель следует купить.

Сергей ежедневно по дороге из школы наведывался в магазин и спрашивал:

— Увеличитель «Ленинград» не поступил в продажу?

Все продавцы с детства его знали и по-доброму к нему относились. На исходе первого месяца они сами стали переживать за него, а увеличитель все не появлялся. Все это время увеличитель приходилось одалживать у соседа или идти к Юре, когда тот сам печатал снимки. Бледные, не всегда четкие снимки среди дворовой детворы пользовались большой популярностью. Были и серьезные, парадные снимки, были и забавные — с рожицами, гримасами.

На исходе третьего месяца Сергей традиционно заглянул в магазин без всякой надежды. Но только он вошел в магазин, как продавщица отдела трикотажа ему крикнула:

— Иди к тете Циури, увеличитель получили.

В тот момент он почувствовал такой прилив силы и радости, что спокойно идти уже не мог. Его подхватила неведомая сила, и он устремился к отделу фототоваров. На витрине в собранном виде стоял он — увеличитель «Ленинград» — черный, большой и пузатый, на полированной доске с рамкой, с шарнирным механизмом для увеличения. И серая с никелированным обрамлением надпись «Ленинград» в самом центре.

Он не мог просто стоять, надо было срочно бежать домой, но продавщица Циури все говорила и говорила:

— К нему нужен объектив, ты об этом не забыл? У нас есть несколько, но я посоветую вот этот, — она раскрыла коробку и показала рекомендованный объектив. — Он простой и стоит недорого.

Услышав суммарную стоимость предполагаемой покупки, Сергей бросился бежать домой. Дома он выстрелил информацию и стал торопить маму пойти за покупкой, но тут возникла проблема.

— Я сейчас не могу, видишь, готовлю обед — руки у меня в фарше. Закончу, и мы спокойно пойдем.

— Мама, надо идти сейчас, вдруг их распродадут, мне не достанется.

— Перестань волноваться, Циури оставит, она же знает, что нам нужен увеличитель.

— Мама, ты не отвлекайся, я сам принесу его, только дай денег, я все сделаю сам. Еще нужен объектив, деньги на него у меня есть, — сообщил Сергей.

Александра Ивановна знала характер сына — он сам изведется и ей не даст спокойно готовить обед. Деньги она не боялась ему доверять, бывало, через него передавали и более значительные суммы.

— Я переживаю, как ты донесешь коробку. Она ведь большая.

— Я возьму с собой ребят со двора, они помогут.

Пока она отсчитывала необходимую сумму, Сергей открыл гардероб и достал из бельевого отдела свои деньги — что-то папа давал, иногда мама и тетя, а бабушка — постоянно — три рубля с каждой пенсии. Остаток своих денег он положил обратно. Они лежали полкой ниже, чем семейные накопления.

Засунув деньги поглубже в карман, Сергей вышел во двор. Как на грех, во дворе никого из ребят не было, пришлось выйти и посмотреть, кто на улице. Вдали одноклассник Леня, которого прозвали Джунгли, тоскливо ходил у дома, ожидая, когда кто-нибудь выйдет играть. Сергей подлетел к нему и попросил помочь. Вдвоем они важно вошли в магазин. Все продавцы с улыбкой спрашивали:

— Мама не придет?

— Нет, я сам буду забирать, — важно отвечал он.

Никто не спрашивал, что он покупает, все всё знали. Магазин в тот день вздохнул облегченно.

Уговоры Циури помочь донести покупку не увенчались успехом. Сергей и Леня взяли коробку с двух сторон и понесли. Она была объемной, но не очень тяжелой, нести было недалеко — метров шестьдесят-семьдесят.

* * *

— Вторая кормушка для синичек? — поинтересовалась Маша. — Она какая-то странная.

— Да, это специальная кормушка для зерна, туда я сыплю семечки.

Сергей Георгиевич подсыпал семечек и хлеба в кормушки и предложил:

— Пойдем домой, сойки сегодня не прилетят, поздно. Обычно они прилетают в первой половине дня.

— Можно я задержусь?

— Конечно.

Сергей Георгиевич ушел, но очень быстро вернулся с предложением:

— Я подумал, может быть, снимешь смерть яблони?

— Как это?

— Пойдем, я тебе покажу.

Они пошли к старой яблоне через глубокий снег. Ноги проваливались по колено. Маша быстро оценила удобство валенок. На расстоянии около метра от дерева Сергей Георгиевич остановился и жестом указал на кору яблони:

— Смотри, кора, подобно обожженной коже человека, отслаивается от ствола.

— Поэтому дерево скоро погибнет? — огорчено спросила Маша.

— Да, и ничего уже не сделать. Может быть, год продержится, но не более. И то под большим вопросом. Вряд ли зацветет весной.

Он немного постоял с Машей, с сожалением смотрел на огромные куски отслаивающей коры, которые местами просто свисали, а потом покинул ее, предоставив возможность самой выбирать ракурс предстоящих съемок.

* * *

— Как прошла встреча с Олегом Борисовичем? — поинтересовалась Татьяна Александровна, как только она осталась наедине с мужем.

— Нормально. Знаешь, он преобразился.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. У него поменялся статус, теперь он женатый человек. А главное, мне кажется, у него появился объект заботы и гордости — Маша.

— У него не было детей?

— Нет. Вчера, когда он показывал ее фотографии, надо было видеть его лицо — полное восторга. Ему очень хотелось, чтобы фотографии мне понравились.

— Я посмотрела на Машу, кажется, она теплая девочка, если отсечь тинейджеровскую ершистость.

Разговор на минуту прекратился — Татьяна Александровна открыла холодильник и сосредоточенно стала искать сыр.

— Мне нужен сыр, чтобы им обсыпать мясо. Черт сломает ногу у нас в холодильнике — все забито.

— Что делать, Новый год. Антон приедет и тоже привезет что-то из еды. Давай кое-что вынесем на веранду, на мороз, — предложил Сергей Георгиевич.

— Да и Галина Алексеевна добавит, — предположила Татьяна Александровна.

Частично разгрузив холодильник, Татьяна Александровна продолжила разговор:

— Что-нибудь случилось, что Олег Борисович пригласил тебя?

— Он интересовался книгой, но разговора не получилось, вернее, получился куцым.

— Почему? — удивленно спросила Татьяна Александровна.

— Не знаю, так сложилось. Он хотел услышать какие-то пояснения, а я отвечал коротко и вряд ли внес уточнения.

— Это ты умеешь. Как ни спросишь, ответ один: нормально, — констатировала Татьяна Александровна.

— Что, обсуждается мой персональный вопрос?

— Извини, это так, отвлечение от темы.

* * *

— Позволю себе отвлечься от темы, — сказал Андрей Нечаев, президент банка «Российская финансовая корпорация», — и обратить ваше внимание на заявление Андрея Илларионова, бывшего советника Президента России, ныне научного сотрудника Института Катона.

В тот день, а это было в четверг 10 ноября 2011 года, Сергей Георгиевич совершенно случайно оказался в лектории Политехнического музея, где с лекцией «Предотвращенная катастрофа» выступал Андрей Нечаев, экс-министр экономики в Правительстве Гайдара, один из реформаторов экономики России. В аудитории присутствовало много студентов, которые родились в то время, когда Нечаев уже управлял российской экономикой, которые не знали и не представляли экономическую ситуацию тех лет, а многие люди старшего возраста забыли или не так остро помнили события 1991–1993 годов. Так уж устроен мозг человека — он пытается забыть или ослабить болевые или отрицательные воспоминания и эмоции.

По странному обстоятельству, утром того же дня Сергей Георгиевич купил новый номер журнала «Деньги», в котором бывший советник Президента Андрей Илларионов дал интервью Евгению Сигалу. До начала лекции, заняв удобную позицию в конце аудитории, Сергей Георгиевич успел пролистать номер журнала и внимательно прочитать текст интервью, что позволило ему критически оценивать высказывания докладчика.

— Перед моим выступлением ведущий, журналист «Новой газеты» Андрей Колесников, вывел на экран цитату экономиста Андрея Илларионова, датированную 1995 годом, об угрозе голода в 1991 году. Сейчас он утверждает, что такой опасности не было, — сообщил Андрей Нечаев. — Свою лекцию я хотел бы посвятить мифам, сложившимся в общественном сознании вокруг Правительства Гайдара. Прежде всего я хотел бы напомнить, как проходило формирование Правительства. Егор Тимурович Гайдар был назначен главой Правительства 6 ноября 1991 года, а я де-факто с 7 ноября того же года стал министром экономики. Замечу, что 7 ноября — все неприятности в истории страны случаются в этот день.

Зал оценил удачную шутку, раздался смех в зале и отдельные аплодисменты. Воодушевленный Нечаев рассказал, что Правительство формировалось в пожарном порядке. Например, Борису Георгиевичу Салтыкову позвонили в два часа ночи и спросили, как он относится к тому, чтобы стать министром науки. На что тот ответил: «Больше не пейте!», бросив трубку. Но на следующий день обсуждал с Гайдаром реформу науки.

Как интересно складывается жизнь, подумал Сергей Георгиевич, услышав фамилию Салтыкова. В коридоре он видел табличку: «Генеральный директор Политехнического музея Салтыков Борис Георгиевич». Вот и бывший министр науки и технической политики, назначение которого коллектив музея обсуждал в Интернете, оказался в этом здании. Понятно, что эта должность — почетная пенсия, но как выбирают кандидатов на министерские должности? Этот вопрос всегда интересовал Сергея Георгиевича.

Почему министром назначили Салтыкова, послужной список которого был весьма скромным для этой должности, хотя в науке были куда более маститые и профессионально подготовленные люди. В прошлом году, когда неожиданно сняли предыдущего директора музея и назначили нового (ситуация, знакомая Сергею Георгиевичу по личному опыту) и в Интернете обсуждали это скоропалительное решение, принятое не без Анатолия Чубайса, он просмотрел биографические данные Салтыкова. Инженер-физик, окончил аспирантуру, но только через пять лет защитил диссертацию по экономике, потом заведование отделом в Институте экономики и прогнозирования. В 1991 году назначают заместителем директора Аналитического центра и сразу в министры. Но где выдающие работы, прогнозы? Что определило этот скачок? Нет, без управляющей руки тут не обошлось, был уверен Сергей Георгиевич. А вот последующее назначение может пролить свет, что это была за рука. С 1996 года по 2003 год Салтыков член Стратегического комитета Института «Открытое общество» (Фонд Сороса). Вот и американская рука проявилась.

Да и сам Андрей Алексеевич Нечаев имеет похожую биографию. В 1979–1991 годах работал в Институте экономики и прогнозирования научно-технического прогресса. Потом в 1991 году резкий взлет — его назначают заместителем директора Института экономической политики народного хозяйства, а в ноябре он уже в Правительстве. Не та же рука его привела к власти? Не та же рука способствовала стремительному росту и непотопляемости главного реформатора — Анатолия Чубайса? Но это уже другая тема.

— Объединять в единое целое либеральные реформы начала 90-х с залоговыми аукционами, пирамидой ГКО и дефолтом не вполне правомерно, — продолжал оправдывать политику Правительства Гайдара оратор.

Ловко сплел, подумал Сергей Георгиевич. Известный метод — добавить в правду немного лжи, а потом на ее основе отрицать все. Только как быть с утверждением Илларионова? Сергей Георгиевич открыл журнал и вычитал: «В то время мне еще казалось, что причина подобных действий Гайдара и Чубайса заключалась в их каком-то феноменальном непонимании ситуации. Лишь двенадцать лет спустя мне на глаза попались документы комиссии Совета Федерации, которая занималась анализом кризиса 1998 года. В этих документах было сказано, что в 1996–1998 годах целый ряд высокопоставленных представителей российской власти участвовали личными деньгами в инвестициях на рынке ГКО. В этом списке были фамилии Гайдара, Чубайса, Алексашенко, других людей. Что касается Гайдара, то указывалось, что им были осуществлены инвестиции в рынок ГКО на сумму шесть миллиардов рублей, или примерно один миллион долларов по тогдашнему курсу. Для человека, работавшего в бюджетном секторе, один миллион долларов для 90-х годов (как, впрочем, и сейчас) совсем не маленькие деньги. Комиссия Совета Федерации по расследованию кризиса неоднократно приглашала Гайдара и Чубайса на свои заседания, чтобы дать им возможность публично опровергнуть выводы комиссии. Однако они отказались».

— Самый распространенный миф — Гайдар развалил экономику страны и обобрал российский народ. Когда Правительство Гайдара пришло к власти, разваливать, к большому сожалению, было уже нечего, — продолжал разоблачать очередной миф Нечаев. — В какой-то момент валютные резервы составляли двадцать шесть миллионов долларов при внешнем долге почти в сто двадцать четыре миллиарда долларов. Даже для меня, когда я узнал, это стало шоком… Миф четвертый — обман с ваучерами. Ваучерная приватизация — это компромисс с реальностью. Вначале была другая модель приватизации — использование приватизационных счетов. Мы выяснили, что Сбербанк не сможет их обслуживать, так как надо открыть сто пятьдесят миллионов счетов и учитывать, на каком аукционе гражданин тратил деньги со своего счета. Сбербанк сказал, что на подготовку этого ему понадобится от трех до пяти лет.

Вот кто виноват, с усмешкой подумал Сергей Георгиевич, оказывается, что Сбербанк подвел. Про приватизацию Сергей Георгиевич, знакомый с подробным изложением версии Чубайса, слушал невнимательно, обращая свое внимание на присутствующих, их реакцию. Поэтому оставшуюся часть лекции, включая возможные китайский или аргентинские пути развития, Сергей Георгиевич слушал в пол-уха и больше внимания уделил той части интервью Илларионова, где он рассказывал об исчезнувшем транше МВФ: «В начале августа в Москву примчался известный экономист Стэнли Фишер, вызванный Джорджем Соросом с одного из Карибских островов. Фишер застал властную Москву пустой: руководство Правительства, ЦБ, Гайдар, Чубайс — все отдыхали. Фишер попытался заткнуть бюджетную дыру и в нарушение предварительных договоренностей добился передачи одного миллиарда долларов из транша МВФ со счета ЦБ на счет Минфина. Этого Минфину хватило для погашения лишь одного недельного выпуска ГКО. Оставшиеся в распоряжении ЦБ три целых и шесть десятых миллиардов долларов были распределены среди коммерческих банков, руководители которых имели особые отношения с Чубайсом и Дубининым. Эти средства ушли в банки напрямую, минуя валютный рынок, тем самым валютный курс рубля не получил поддержки. В списке банков есть названия, гремевшие в то время: Инкомбанк, „Мост“, „СБС-Агро“, „Российский кредит“».

Вот там, решил Сергей Георгиевич, и исчезли деньги, а налогоплательщики потом погасили маленькие шалости больших мальчиков. К этому времени лекция закончилась, и Андрею Нечаеву стали задавать вопросы. Вопросы можно было предугадать, только один вопрос совсем молоденького студента, говорившего тихо, очень волнующего, привлек внимание Сергея Георгиевича.

— Что бы Вы сделали, если бы стали министром экономики сейчас? — задал вопрос студент.

Экс-министр не ожидал подобного вопроса, он чуть-чуть смутился, призадумался и честно ответил:

— Я бы пошел к Владимиру Владимировичу и сказал: «Очень Вас прошу, чтобы Ваши немногочисленные и очень активные друзья перестали заниматься переделом собственности, а еще лучше — вернули то, что взяли». «Если дальше будет вот так, то я тогда не буду министром экономики», — сказал бы я. А второе — я занялся налоговым администрированием и реформированием, с тем чтобы налоговое администрирование перестало быть налоговым рэкетом, а ставки налогов стимулировали структурную перестройку экономики. Также я бы лишил «Газпром» монопольного доступа к трубе и стимулировал бы углубление переработки нефти. В общем, я могу сейчас прочитать еще одну лекцию.

Зал одобрительно загудел, а вопросы очень скоро исчерпались.

Улица встретила Сергея Георгиевича холодным ветром, возвращающего его и всех слушателей к реальностям бытия, к мысли, что зима уже рядом и будет она долгой и, как всегда, серой. С серыми выборами, с серой правдой, с серой зарплатой и серой растаможкой. На большее для народа наша власть оказалось не способной.

Безусловно, думал Сергей Георгиевич, Нечаев предсказуемо оправдывал своих коллег и особенно выделял факт, так он его преподносил, что Правительство Гайдара спасло народ страны от голода и гражданской войны. Не хотелось об этом думать. Все врут, все чуть-чуть искажают действительность, создавая определенную виртуальность, где они выглядят лучше, порядочней. Только все они оказались весьма обеспеченными людьми, далекими от народа. Для морального лоска им надо отмыться от прошлого, а в использованной воде окончательно утопить вопрос: «Откуда деньги?»

* * *

— И почему ты не смог ответить Олегу Борисовичу? — поинтересовалась Татьяна Александровна.

Сергей Георгиевич задумался. Непроизвольно для себя, механически, он взял со стола кусок нарезанного сыра.

— Не трогай сыр, если хочешь кушать, садись за стол, и я тебе подам, — строго предупредила Татьяна Александровна.

— Нет, кушать не хочу, это, ты знаешь, когда я думаю, я часто что-нибудь жую.

Татьяна Александровна продолжила готовить обед, кто-то позвонил, и она пошла в зимний сад, соединенный с кухней-столовой арочным проемом. Мобильная связь на кухне была неустойчивой, поэтому ей приходилось перемещаться при каждом звонке.

— Реклама достала. Приглашают в парикмахерскую с новогодней скидкой, — сообщила она, вернувшись на кухню.

— Понятное дело — конкуренция.

— Какая конкуренция? Жадность. Так загнули цены, что многие перешли обслуживаться в другие парикмахерские. Раньше надо было предварительно записываться, а теперь приходи в любое время — свободное место найдется.

— Ладно, оставим их в покое, вернемся к Олегу Борисовичу, — неожиданно предложил Сергей Георгиевич. — Олег Борисович умный человек, у него, я не сомневаюсь, сложилось четкое мнение о книге. И задает он вопросы, чтобы скорректировать какие-то штрихи. А мне трудно ответить, не зная его видения всего вопроса в целом.

— Загнул, но понятно, что задача была не из легких.

Очевидно, что неудовлетворенность от разговора о книге осталась, и Сергей Георгиевич, сам для себя пытался уяснить причины этой неудовлетворенности.

— Мне, возможно, следовало сделать акцент на одном аспекте, который способствует пониманию всего хода рассуждений и выводов.

— Какой аспект? — спросила Татьяна Александровна, отвлекшись от кухонной плиты.

— Оставим в стороне вопрос происхождения человека — атеисты смоделировать на опыте случайное и естественное происхождение человека не могут, а верующие не могут представить объективные данные божественного происхождения человека.

— Поэтому атеисты и верующие находятся в одинаковом положении? — спросила Татьяна Александровна.

— Точно. Более того, они одинаково используют свое незнание в собственных целях.

— Сергей, ближе к теме, у меня мясо подходит, потом мне не до разговора будет, — предупредила Татьяна Александровна.

— Коротко. Никто не знает, для чего был создан человек. Это первое. Второе. Человек — чрезвычайно сложный механизм, в нем заложены фантастические биотехнологические процессы, генетический механизм наследования.

— Согласна, — подтвердила Татьяна Александровна, проверяя готовность мяса в духовке.

— Но есть одна странная проблема — родители не могут передавать свои знания и опыт по наследству при рождении ребенка. Почему этот механизм не заложен в алгоритм человека? Вот ключ к дальнейшему пониманию.

— И в чем дело?

— Дело в том, — стал пояснять Сергей Георгиевич, — что это сделано специально. Каждый ребенок все начинает с чистого листа, каждый получает свой шанс развития, и в этом главный принцип. Принцип равенства, основанный на другом принципе — справедливости. Так решила природа, если человек образовался случайно по стечению обстоятельств, так решил Космический Разум или кто-то, кого мы реально не знаем, если человек создан искусственно. И весь новый порядок, о котором я говорю в книге, вытекает из права человека на равенство и справедливость.

— Во всем и абсолютно? — в вопросе Татьяны Александровны прозвучали нотки сомнения.

— Об абсолютном равенстве не может быть речи, даже при всеобщем коммунизме кто-то будет президентом, а кто-то инженером, врачом, рабочим. Но каждый должен иметь шанс на образование, здравоохранение и так далее, чтобы стать президентом, инженером, врачом или рабочим, а как он его использует — это уже его личная проблема.

Неожиданно скрипнула входная дверь. Звуки из прихожей свидетельствовали, что вернулась Маша. Разговор прервался, и Сергей Георгиевич вышел встречать гостью.

— Как успехи? — поинтересовался он.

— Классно, — восторженно отрапортовала Маша. — Только я слегка упала и уронила фотоаппарат в снег.

* * *

Второй фотоаппарат «Зоркий», подаренный ему в очередной день рождения, поднял качество фотографий. Но решать серьезные задачи с его помощью было невозможно. Поэтому раз в три недели, иногда раз в месяц, Сергей одалживал у Юры, одноклассника сестры, фотоаппарат «Зенит» с зеркальной оптикой. К таким дням он готовился тщательно, продумывая каждый снимок и подбирая предметы для натюрморта или интерьера. Его увлекали только две темы: портреты и предметы. Последняя тема развивалась под влиянием рекламных снимков из зарубежных журналов, которые весьма редко попадали в СССР.

У Сергея получались удачные снимки, которые нравились ему и Юре. Никуда он их не посылал и посторонним не показывал. Фотографировал Сергей для себя, чтобы убедиться, что он может что-то создавать. Только и всего.

Среди фотографий, которые ему нравились, был портрет его семидесятилетней бабушки — «тикин» Аси, очень красивой женщины, все лицо которой годы испещрили морщинами. Морщины придавали снимку загадочную глубину, светлое лицо словно выходило из темноты тяжелой жизни, вынося на первый план красоту возраста. Все окружение, включая и ровесников, обращались к ней только «тикин», что в переводе означает «госпожа», столько было в ней стати.

Были и другие удачные портреты, включая портрет одноклассницы Эммы. Как и многие фотографии, и этот портрет исчез, не сохранился. Что тому виной — переезд, невнимательность, он не знал, но историю процесса съемки хорошо помнил.

В жизни Сергею повезло — он сохранил дружбу со своими одноклассниками — Кетино, Эммой, Юрой, Лаурой, Медеей, Грантом. Все они дружили с первого класса. В университетские годы круг близкого общения ограничился Кетино, Эммой и Юрой, этому сопутствовало то, что все учились на одном факультете университета.

По натуре Эмма была склонна к богеме, светской жизни, за что ей доставалось от своих друзей в виде шуток и подколок. Снимок, который Сергей хотел создать, должен был отобразить эту суть. Предполагалось использовать свечи и горжетку из большой черно-бурой лисы.

В то утро Кетино и Эмма пришли вовремя, что для Эммы было не очень характерно. Первой вошла Кетино и громко спросила:

— Где тетя Шура?

— А где «здравствуйте»? — с ехидцей спросил Сергей.

— Сперва здороваются со старшими, остальные могут подождать.

— Тетя Шура, в смысле Александра Ивановна, утром уехала к Жанне. Напоминаю, что Жанна — моя сестра.

Эмма стояла в стороне и не принимала участия в разговоре. Она знала, что надо дать возможность им выговориться.

— Жаль, а мы думали, что тетя Шура нас накормит чем-то вкусным.

— Тебе только кушать, а пора думать о диете.

— Я думаю о диете и сладко кушаю.

— Несварение желудка не преследует?

— Нет. Представляешь, все выходит как по маслу. А худобы хватит у Эммы, она за двоих худеет.

— Рад за тебя и за Эмму.

— Не уходи от темы. Не поверю, чтобы тетя Шура не оставила любимому сыночку что-то вкусненькое.

— Успокойся, на кухне все приготовлено. В сковородке мясо, как ты любишь. Все остальное в холодильнике. Поищи на столе, должен быть еще кекс, она его пекла утром.

— Я тебе говорила, что тетя Шура вкусно накормит, — сказала Кетино, обращаясь к Эмме. — Давайте фотографируйтесь, а я пойду стол накрывать.

Идея снимка Эмме понравилась, только она стала вносить предложения, которые потом, как заключил Сергей, переросли в каприз.

— Этот стеклянный подсвечник прост, посмотри, какая роскошная лиса на мне.

— Какая лиса на тебе я знаю, она моей мамы. А подсвечник не из стекла, извините, он хрустальный.

— Что, на фотографии напишешь: хрусталь? Нет, давай вон те, канделябры.

— При твоем худом лице два канделябра в одном кадре? Что снимаем? Если бы я хотел снимать канделябры, я это сделал бы без тебя.

Подсвечники, которые стояли на секретере, были в фаворе не более минуты — она передумала и попросила небольшой толстый мельхиоровый подсвечник. Каждый раз Сергей прекращал съемку и шел за очередным подсвечником. К мельхиоровому подсвечнику потребовалась толстая свеча, которую пришлось долго искать. Когда казалось, что все проблемы решены, она неожиданно предложила:

— Может быть, фужер с коньяком?

— Точно, и пепельницу с сигаретой. А фотографию назовем «Ночная бабочка прилетела на свет подсвечника». Эмма, кончай бузить, это последнее твое предложение.

— Угрожаешь? — язвительно спросила она.

— Правильно говорит, не тяни время, стол накрыт, а я хочу кушать, — вступила в разговор Кетино. — Я же не говорю, что свет можно было поставить по-другому.

— Еще один профессор пришел, — съязвил Сергей.

У него не было специальных осветительных приборов, в ход пошли светильники, ночники, переносные лампы, зеркала и даже листы ватмана. Это был больной вопрос, поэтому он промолчал.

— Давай щелкай в последний раз и пойдем кушать. Мясо подгорит, — Кетино настойчиво требовала окончания съемок. — А ты, Эмма, не делай умирающее лицо после голодания. Больше страсти жизни, смотри, на тебе какая лиса, глядишь, и подарит.

— Жди, — молниеносно отреагировал Сергей. — За такую вредную работу мне молоко причитается.

Когда сели за стол, Кетино продолжала разговор в том же тоне:

— Смотри, две красавицы пришли, тетя Шура обед приготовила, а ты чем будешь угощать?

— Представляешь, я попросила фужер коньяка, так он меня бабочкой обозвал, — донесла Эмма.

— Почему не говоришь всю правду, я говорил о снимке, — стал вносить ясность в ситуацию Сергей, но быстро остановился.

Сергей понимал, что остановить их сейчас невозможно, любое слово будет использовано против него, и насмешки и шутки будут продолжаться, поэтому надо было менять тему.

Они долго сидели за столом, беззаботно болтали, серьезно говорили. Они наслаждались дружбой, жизнью. Только одного они не знали тогда, не могли оценить, что жизнь очень быстро пролетает.

* * *

— Как это тебя угораздило? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Не знаю, — весело ответила Маша, — ноги неожиданно сами свернули в сторону. Татьяна Александровна, не дадите что-нибудь, чтобы почистить фотоаппарат от снега? — Посмотрев еще раз на фотоаппарат, Маша внесла коррективу: — Что-нибудь от влаги.

Татьяна Александровна пошла в гараж и принесла какую-то тряпочку и вручила ее Маше. Это событие прокомментировал Сергей Георгиевич:

— Маша, ты в авторитете, Татьяна Александровна дала свою любимую тряпочку, — сообщил он.

Татьяна Александровна укоризненно на него посмотрела, потом обратилась к Маше:

— Не слушай его. Это специальная тряпочка для удаления влаги с особых поверхностей. Думаю, что для фотоаппарата это подойдет.

— Правильно, для фотоаппарата подойдет, а когда я просил, мне никто не дал, — Сергей Георгиевич осторожно подшучивал, пытаясь завести Татьяну Александровну.

Но она сразу же раскусила его намерение, поэтому предупредила Машу:

— Не слушай его, это он завидует. Спокойно почисть фотоаппарат.

— Но не забудь вернуть эту дорогостоящую тряпку импортного производства, — с улыбкой прокомментировал Сергей Георгиевич.

— Это мелко.

— Маша, «это мелко» — фраза из одного из любимых фильмов Татьяны Александровны «Покровские ворота». Я удостоился великого одобрения, — сообщил Сергей Георгиевич.

Татьяна Александровна с легкой улыбкой смотрела на супруга, который при всей серьезности к жизни умел по-детски дурачиться.

— Все, закрыли тему. Маша давай, хвались своими успехами, — предложила Татьяна Александровна.

Маша аккуратно вытерла остатки влаги с фотоаппарата, стала выводить на дисплей последние фотографии, поочередно показывая их Татьяне Александровне и Сергею Георгиевичу.

Один снимок вызвал особый интерес у Сергея Георгиевича. С яблони в месте резкого изгиба ствола вертикально свисал продолговатый кусок коры длиной в метр. Черная кора и обнаженной ствол дерева белесого цвета, белый снег и зеленый забор. Хорошая комбинация, подумал Сергей Георгиевич.

— Маша, не переводи, дай посмотреть, — попросил Сергей Георгиевич.

Маше было приятно, что снимок понравился Сергею Георгиевичу, но она решила восстановить справедливость:

— Татьяна Александровна, это Сергей Георгиевич посоветовал мне снять ниспадающую кору яблони.

Татьяна Александровна и Сергей Георгиевич приняли активное участие в обсуждении фотографий, что очень льстило Маше. Просмотрев последний снимок, Татьяна Александровна предложила:

— Может быть, пойдете отдохнете? А я завершу приготовление к ужину.

Маша отреагировала сразу:

— Татьяна Александровна, можно я останусь, у меня много вопросов к Вам по части рецептов?

— Конечно можно, — добродушно согласилась Татьяна Александровна.

— А я пойду к себе в кабинет, — сообщил Сергей Георгиевич.

* * *

Сергей Георгиевич поднимался в кабинет, предполагая, что сможет спокойно поработать — Марик спал и не мог отвлекать деда. Сергей Георгиевич был в дверях кабинета, когда зазвонил мобильный телефон.

— Сергей, это Иван.

— Что случилось? — настороженно спросил Сергей Георгиевич, который вчера вечером обсудил и решил все вопросы с Иваном.

— Да бухгалтерия отчет не принимает, просит переделать его.

— Что там их не устраивает? — удивленно спросил Сергей Георгиевич.

— Просят кроме перечисления номеров пунктов договора дать их краткое содержание, а в заключительной части, результатах — дать ссылку на соответствующие пункты договора.

Сергей Георгиевич понимал, что бухгалтерия перестраховывается и хочет иметь документ для проверяющих, которым лень заглянуть в договор и научный отчет. Очевидно, бухгалтеры уже имели опыт общения с такими проверяющими и сделали соответствующие выводы.

— Когда надо переделать?

— Желательно завтра, — сообщил Иван.

— Завтра не получится, — категорически отверг Сергей Георгиевич. — У меня гости. Смогу только послезавтра.

— Устраивает, только в первой половине, чтобы бухгалтерия успела перечислить деньги, — согласился Иван, удовлетворенный выполненной миссией.

Сергей Георгиевич подошел к двери на балкон и посмотрел на лес, который виднелся за деревней. Перед ним проходила дорога, но машин не было. Одинокие снежинки плавно опускались, словно выбирали место посадки. Стайка воробьев на снегу разбирала остатки трапезы, которую им устроил Сергей Георгиевич. Среди воробьев заметно выделялся снегирь, более крупный с яркой красной грудкой. Вел себя он скромно, воробьи были местными, а он залетный, из лесу. Мирная картинка создавала умиротворенное настроение.

Год завершается, новости по ТВ, в СМИ и Интернете осторожно уступали место итогам прошедшего года, появились комментарии и обзоры предстоящих событий в грядущем, что вызывало особый интерес у Сергея Георгиевича. Войдя на стартовую страницу Интернета, он увидел сообщение о поступившем письме. Оно было от Олега Борисовича: «Добрый день! Только что звонила Маша. В диком восторге. Без перерыва тараторила об удачных фотографиях. Восторг перехлестывает. Жаль, что сам не мог присутствовать — встреча помешала. Человек, с которым встречался, Вам известен. Говорили о состоянии образования. Разговор не закончен, пришлось его прервать, завтра продолжим. После разговора остался какой-то осадок, раздражение.

Не сочтите меня наглым, но хотелось к завтрашней встрече знать, если будет такая возможность, Ваше мнение. Можно на уровне тезисов.

Думаю, что у него нет никаких шансов остаться в этой должности после выборов нового президента и утверждения нового премьер-министра.

Еще раз благодарю за праздник, который Вы устроили Маше.

С уважением,

Олег Борисович».

Сергей Георгиевич не сомневался, что разговор шел о министре образования и науки Андрее Фурсенко.

* * *

В кабинет вошла Зинаида Васильевна, начальник учебного департамента. На лице сияла улыбка, которую она не могла скрыть.

— Что радостного скажете? — спросил Сергей Георгиевич, предполагая, что она хочет сообщить что-то интересное.

— Письмо пришло от нашего министра, нашего Фурсенко.

Она не скрывала своего резко негативного отношения к министру, и, когда произнесла его фамилию, улыбка исчезла и лицо исказилось, как от оскомины.

— Оставим его в покое, что радостное он написал? — спросил Сергей Георгиевич, который догадался о содержании письма, только надо было узнать результат.

— Комиссия допустила всех университетских кандидатов к выборам на должность ректора, — залпом выпалила Зинаида Васильевна, — только постороннего, забыла, как звать, друга Юрия Александровича, не допустили. Не сбылась мечта ректора, а он так надеялся, что Вас не допустят к выборам.

В кабинет заглянула Светлана Евгеньевна, проректор по учебной части. Увидев Зинаиду Васильевну, он сразу же обратилась к ней:

— Зина, тебя искал ректор.

— Что ему надо? Я видела Вячеслава Ивановича и предупредила, что пошла обедать.

— Хотел, чтобы ты передала ему программу развития университета Сергея Георгиевича, которую он представил комиссии. Кому-то в министерстве она понравилась, теперь будут разрезать и по частям использовать. Но, главное, надо было видеть выражение его лица, словно съел сотню лимонов, — с явным удовольствием произнесла Светлана Евгеньевна.

— Мне не надо представлять, — возразила Зинаида Васильевна, — я видела это выражение и слышала его слова в адрес Сергея Георгиевича вчера на совещании.

— А ты рассказала ему о совещании? — спросила Светлана Евгеньевна.

— Нет, не успела. Только про письмо сказала.

— Тогда я расскажу, — предложила Светлана Евгеньевна. — Вчера Вячеслав Иванович проводил совещание, Вас не пригласил, думаю, он уже знал о решении комиссии. Все совещание он вспоминал Вас, где прямо, где намеками.

— Света, не тяни, человеку надо работать и сосредоточиться. Скажу коротко. Он предупредил, что если Вас изберут ректором, Вы распродадите университет, а по коридорам будут ходить мафиозные типы.

— А как народ? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Как народ? — переспросила Светлана Евгеньевна. — Народ слушал, улыбался и удивленно пожимал плечами. Совсем крыша поехала.

— Только придурочная Марго все время улыбалась, а Юрий Ильич все время что-то записывал, — завершила сообщение о вчерашнем совещании Зинаида Васильевна.

Поговорив еще минут пять-семь, забрав несколько экземпляров программы, женщины удалились. Сергей Георгиевич подошел к большому окну. На улице было серо и пасмурно, дул сильный ветер. Одинокие прохожие торопились по своим делам, стремясь быстрее попасть в помещения, в тепло. Сергей Георгиевич чувствовал холод оконного стекла, а воспоминания сами собой всплывали из глубин памяти и туда же уходили.

Предстояла большая работа, в которой нельзя было допустить осечки. На карту было поставлено все: работа, будущее — свое и тех людей, которые его поддерживали.

За два года до предстоящих выборов, а сам ректор не мог выставлять свою кандидатуру из-за возраста, он стал осуществлять реформу структуры университета, интенсивно отодвигая Сергея Георгиевича и выдвигая своего ставленника Юрия Ильича, человека, не допускающего даже мысли, что Вячеслав Иванович может ошибаться, что-то делать не так. Но не это напрягало Сергея Георгиевича и многих работников университета. Больше всего беспокоило стремление Юрия Ильича к деньгам и склонность к аферам, сомнительным сделкам. Ничего хорошего это не предвещало университету. Поэтому группа ведущих профессоров обратилась к Сергею Георгиевичу с просьбой выставить свою кандидатуру на выборах.

Через десять лет совместной работы, получив от Сергея Георгиевича все, что было ему нужно, Вячеслав Иванович стал тяготиться его присутствием в университете, но избавиться от него он не мог — боялся, Сергей Георгиевич слишком много знал. В случае избрания Юрия Ильича ректором, тот, не имея перед Сергеем Георгиевичем никаких обязательств, мог постепенно выдавить его из университета. Сам же Вячеслав Иванович видел себя в кресле президента университета, сохранив все функции управления университетом в своих руках, о чем предварительно договорился со своим ставленником.

Маргарита Михайловна, проректор по научной работе, как профессионал была настолько далека от науки в целом и в частности, что серьезно ее никто не воспринимал. Марго — это все, что можно было про нее сказать. Ее участие в выборах очень устраивало Вячеслава Ивановича — она не была серьезным конкурентом, но создавала видимость объективного подхода ректора к выборам. Главная задача была в том, чтобы не допустить Сергея Георгиевича ко второму туру голосования.

Стало прохладно. Ветер проникал через щели в оконных каркасах, которые за многие годы перекосились и плохо закрывались. Сергей Георгиевич вспомнил свой разговор с женой, когда сообщил, что будет выдвигать свою кандидатуру на должность ректора.

— Ты представляешь, какие последствия будут, если ты не пройдешь? — осторожно спросила Татьяна Александровна.

— Понимаю, Таня, прекрасно понимаю. Только понимаю и другое, если пройдет Юрий Ильич, а Вячеслав Иванович сделает все для этого, мне придется все равно уходить из университета. Житья не будет. Оба варианта заканчиваются уходом. Поэтому надо, я так думаю, рискнуть.

Татьяна Александровна не сразу высказала свое мнение. Она думала. Вспомнила, когда Сергей Георгиевич пришел с работы и сообщил, что он уже не первый проректор, а просто проректор по решению Вячеслава Ивановича, который не удосужился даже предупредить, предварительно сообщить Сергею Георгиевичу, а просто объявил на собрании. Вспомнила, когда Сергей Георгиевич пришел с работы и сообщил, что он уже не проректор, а генеральный директор агентства по инновационному развитию университета, мифического внебюджетного агентства без штата. Уже тогда стоял вопрос об уходе, но Сергей Георгиевич решил не уходить — пусть сам ректор его попросит, зачем облегчать жизнь такому человеку. И сколько было лживости в словах, когда она встретилась с ректором на каком-то мероприятии, и он восторженно говорил об агентстве, которое умудряется ежегодно проводить две-три международные конференции, семинары и курсы, обеспечивая университету престиж и определенный поток внебюджетных денег.

— Выдвигайся, — уверенно предложила Татьяна Александровна и обняла супруга. — Мы с Наташей с тобой всегда. А есть люди, которые тебя поддерживают?

— Ядро есть, а дальше — как сработаем.

Людей, желающих поддержать, оказалось много, и их число увеличивалось. Неожиданно на мобильный телефон позвонил Андрей, начальник небольшого подразделения из министерства, с которым Сергей Георгиевич поддерживал приятельские отношения.

— Сергей Георгиевич, говорить можете, не отвлекаю?

— Нет, Андрей, могу.

— Я слышал о Вашем решении. Поговорил с Владимиром Викторовичем, проректором по организационной и экономической работе Санкт-Петербургского политехнического университета. Он человек знающий, и к его мнению прислушиваются. Отправьте ему проект Вашей программы и переговорите. Запишите телефоны. Я ему о Вас уже говорил.

Дней через десять, когда программа была готова и отправлена Владимиру Викторовичу, Сергей Георгиевич ранним утром вылетел в Санкт-Петербург. С тех пор как Ленинград был переименован, он не имел возможности посетить город. В политехническом университете Сергей Георгиевич никогда не был, хотя, в молодости, часто в командировках пользовался станцией метро «Политехническая», рядом с которой находился один закрытый научный институт. Близ этой станции располагался университет, найти который не составляло труда.

Владимир Викторович доброжелательно встретил Сергея Георгиевича. Разговор касался общих проблем образования, зарплаты педагогов, ситуации в университете. Владимир Викторович долго не мог понять, с чего это назвал московский ректор агентством по инновационному развитию университета структуру, которая реально была отделом.

— Чтобы меня унизить, — предположил Сергей Георгиевич, — большое название маленького дела. Представляете, я каждый раз объясняю людям, что это значит, и что я не идиот. Ректор думал, что я уйду, а мне стало интересно, сумею ли я раскрутить дело.

— И как?

— С конференциями все удачно сложилось, постоянно стали проводить семинары по органолептике, другие мероприятия. Внебюджетку хорошо подняли. Давал людям раскрыться в конкретном деле, исключая довески в лице руководителей.

— Известная болезнь высшей школы, когда довесков больше, чем творцов, — согласился Владимир Викторович.

Постепенно разговор перешел к программе. Особых замечаний не было, лишь небольшие штрихи, чтобы усилить позиции. Прощаясь, Владимир Викторович подарил свою книгу «Экономика и организация управления вузом». Они вышли в коридор, пошли в направлении главного входа.

— Спасибо за приглашение пообедать, жаль, что не могу его принять и поговорить о разном. Сегодня тяжелый день, все расписано. Рад был познакомиться. Программа у Вас хорошая, и акценты сделаны правильно. Можно было не прилетать, — заключил Владимир Викторович. — И еще. Мой совет. В докладе на комиссии не трогайте вопрос состояния высшей школы — это отнимет время, а оно будет очень ограниченным, и…

— …и они этого не любят, — продолжил Сергей Георгиевич.

— Да, говорите конкретно лишь о проблемах университета.

Они попрощались крепким рукопожатием.

Было прохладно, Сергей Георгиевич собирался отойти от окна, когда заметил собачку, которая спокойно перешла улицу и неожиданно остановилась на противоположной стороне. Ее заинтересовала яма, которую выкопали ремонтники, но только наполовину засыпали, оставив ограждения. Рассмотрев яму, собачка спокойно направилась дальше.

Почему-то Сергей Георгиевич вспомнил день, когда заседала комиссия. Рано утром он спокойно перешел Тверскую улицу, у здания Министерства образования и науки свернул в арку и направился вглубь, в сторону информационного центра, где проходили заседания комиссии. На небольшой площади перед зданием милиционеры разбирались с водителем, который заехал за ограждения. У Сергея Георгиевича было много свободного времени до начала работы комиссии, поэтому он остановился и прислушался к разговору милиционеров с водителем.

— А что мне делать? — вопрошал водитель. — Меня вызвали на комиссию, которую возглавляет Фурсенко. Два круга сделал, ни одного свободного места, все забито.

Так, подумал Сергей Георгиевич, мой коллега, интересно, с какого университета? Милиционеры придерживались своей линии — нельзя и все — убирай машину. Правда, порой возникало ощущение, что они могли смягчить свою позицию, но присутствие постороннего человека в лице Сергея Георгиевича осложняло ситуацию. Быстро поняв это, Сергей Георгиевич направился в здание.

В большом холле кучками стояли претенденты различных вузов. Разговоры велись вяло и сводились лишь к одному — убить время. Сергей Георгиевич почти не говорил. Минут через пятнадцать он увидел водителя, который объяснялся с милиционерами. Успел, подумал Сергей Георгиевич, и ему стало радостно за незнакомого человека.

Комиссия начала работу. Первыми пошли представители МИФИ — Московского инженерно-физического института. После первого же кандидата стала ясна процедура: анкета и две минуты, чтобы изложить свою программу.

Сергея Георгиевича вызвали почти последним. Зал был большим. Огромный овальный стол, в торце сидел Фурсенко, а кандидата усаживали у середины стола. После анкетной справки задали два уточняющих вопроса: о гражданстве и об институте в Тбилиси, в котором работал. Докладывал Сергей Георгиевич четко, построив доклад на актуальных проблемах, путях их решения и источниках финансирования для их решения. Через две минуты и три секунды доклад был завершен. Надо заметить, что Сергей Георгиевич увидел на столе таймер, который запускал, очевидно, секретарь комиссии, который сидел через два человека от него. Точность произвела на присутствующих впечатление.

После нескольких вопросов об организации производственной практики, подготовке кадров преподавателей и организации международного обмена студентов человек, сидящий рядом с Фурсенко, что-то сказал ему, Фурсенко задумался и задал вопрос:

— Вы физик, каким образом оказались в пищевом университете?

Этот вопрос часто задавали Сергею Георгиевичу, поэтому ответ прозвучал без промедления:

— Я занимался разработкой аналитических приборов. Основными заказчиками выступали министерства, отвечающие за оборону, нефтехимию, науку. Но их потребность обычно была ограниченной. С другой стороны, пищевая промышленность нуждалась в сотнях и тысячах подобных приборов, что очень важно для производства аналитических приборов серийными заводами. Например, мы разработали рефрактометр для контроля качества топлива ракет. Военные оплатили разработку и купили четыре прибора, а потребность пищевых предприятий в аналогичных приборах составляла две-три тысячи. При этом требовалась небольшая доработка. В целом, применение приборов в пищевой промышленности затруднялось тем, что пищевые продукты являются наиболее сложными для анализа. Каждый раз приходилось вникать в состав продукта, выяснять влияние компонентов на измерение. Так произошло приобщение к пищевой промышленности, ее проблемам.

— А чем отличались приборы и разработки для военных от общепромышленных? — неожиданно и незамедлительно спросил мужчина с проницательным взглядом, явно имеющий отношение к первому отделу.

— Комплектующими и исполнением, — ответил Сергей Георгиевич.

Для всех присутствующих вопрос и ответ были странными и малопонятными. Но человек, задавший вопрос, был доволен, а Сергей Георгиевич догадался, что вопрос был на засыпку — только человек, который сам непосредственно занимался разработками, мог так коротко и четко определить отличия. Его очень быстро проверили, действительно ли он говорил правду о своем участии в разработках, но никто ничего не заметил.

Сергей Георгиевич продрог, прошел в узкую прихожую, где за маленькой перегородкой стоял чайник, и приготовил себе горячий чай. Тепло согревало руки, потом ощущение тепла распространилось на все тело. Воспоминания растворялись, словно туман в согревающемся воздухе. Оставалась только действительность, в которой предстояло жить и действовать.

* * *

Сергей Георгиевич быстро стал набирать текст письма: «Основная проблема отечественного образования — отсутствие лидера, который знает, что нужно современному образованию и как этого достичь. Должен сослаться на интервью главного редактора журнала „Директор школы“ Константина Ушакова, который отметил, что все зависит от того, что будет осуществлять новая избранная в 2012 году власть. В образовании нужен лидер — человек, который четко скажет, что он хочет, выдвинет привлекательную идею, в которой учительство и директора школ крайне нуждаются, и положит на стол свою репутацию. Это поведение политика, а не чиновника.

Должен сказать, что при всех потугах нынешнего министра в любом ракурсе его не назовешь политиком. Мы все подстраиваемся под западную систему, все время догоняем. Я говорю о переходе на двухступенчатую систему подготовки студентов. Но вынуждены были сохранить специалитет — сохранили в каких-то вопросах свой подход, свою систему, адаптированную под нашу промышленность и научные институты. Возникает вопрос: стоило ли так огульно и массово переходить на бакалавриат и магистратуру? Где те тысячи западных студентов, которые должны были приехать и работать у нас? Их нет. Зато мы облегчили отток наших выпускников. Уже сейчас по ряду важнейших направлений мы испытываем существенный дефицит. Задача государства — защита собственных интересов, поэтому есть таможенные барьеры и многое другое, что направлено на защиту этих интересов. Наша система высшего образования решала две задачи — была оптимизирована под нашу промышленность и науку и защищала интересы государства в области подготовки кадров.

Все разговоры о свободном обмене специалистами хороши для Запада, он получил свободный доступ к нашим научным ресурсам, не тратя ни одного доллара. Можно этот выигрыш красиво упаковывать в разговоры о свободе личности. Думаю, что в обратном варианте они говорили бы не о демократии и свободе, а об угрозе национальной безопасности. Нам в самый раз следует говорить о национальной безопасности в области образования. Не будем говорить на эту тему, тем более что я и так много внимания отнял у Вас.

Но позволю себе одну реплику. Догоняющий, всегда видящий спину, так и останется догоняющим. При большой скорости можно столкнуться и оказаться в одном месте. Есть еще третий путь — обойти, но это нам не дано. Нет политика-министра, способного выстроить нашу систему образования таким образом, чтобы мы реально смогли бы обогнать Запад, а чиновники дальше этого самого зловонного места нас не доведут. Они заняты собственными проблемами. О них знаю много, поэтому могу утверждать. Общество, где есть один критерий успеха личности — деньги, ничего другого предложить не может.

Что-то я стал ворчать, не старость ли неожиданно подкралась?

Вернемся к нашей теме. Предполагаю, что ваша встреча каким-то образом была связана с законом об образовании, который прошедшая Госдума оставила нынешней Госдуме. Предыдущие варианты были настолько плохи, что их нельзя было критиковать. Сейчас законопроект можно хотя бы критиковать. Цель всей критики остается прежней — сделать качественное образование доступным и конкурентоспособным на международном уровне, как доказательство этого качества.

Не сомневаюсь, что Вы в курсе, что только треть программ двух наших ведущих университетов — Московского и Санкт-Петербургского — можно считать качественными. Что же говорить об остальных? Деградация идет полным ходом. Если раньше больше говорили о недостатке современного оборудования, на котором обучают студентов, то теперь на первое место вышли проблемы преподавателей. Троечник в лучшем случае может воспитать троечника. В этой проблеме много составляющих — и престиж преподавателя, и низкая зарплата, и отношение СМИ. Вы можете вспомнить хоть одну передачу по ТВ о преподавателе вуза? Зато весь эфир заполнен проблемами: кто с кем спит, кто какой окраски и у кого на попе выскочил прыщик. Дебилизация общества идет полным ходом. Не склонен во всем видеть руку "вашингтонского обкома", но дебилизация российского общества их действительно устраивает. И этому процессу они с удовольствием припишут демократическую окраску — движение к свободе.

Вызывает огромную тревогу заигрывание власти с религией. Это опасно. Модернизация, ускоренное развитие и преобразование экономики очень плохо сочетается со сращиванием власти с религией. Это путь к кажущейся общественной устойчивости, но это путь к технологической отсталости и усилению авторитаризма власти. Мне так кажется. В 2012–2013 годах вводится школьный курс "Основы религиозных культур и светской этики". Чтобы ввести в школьную программу средневековые дисциплины, из школьной программы изымаются целые разделы математики и точных дисциплин, исключены астрономия и черчение. Если к этому добавить еще то, что сокращены часы на преподавание естественных наук, наше общество далеко пойдет в деле модернизации. Отмечу, что в 2012 году нашим школьникам предстоит принять участие в тестировании — Programme for International Student Assessment, где до сих пор мы демонстрировали результаты ниже среднего. О чем еще говорить?

В нашем обществе законы пишутся, но не исполняются. Не думаю, что новый закон что-то серьезно изменит. Не вижу лидера, который рискнул бы воплотить в реальность политику перемен».

Сергей Георгиевич подписал письмо и быстро его отправил. Он был недоволен собой, письмо получилось не таким, каким он хотел. Вместо логического изложения, аргументированных выводов и предложений — раздражение вышло на первое место. Образование — болезненная для него, бывшего ректора университета, тема.

* * *

— Сергей Георгиевич? — спросила секретарь вошедшего мужчину.

— Да.

— Владимир Алексеевич задерживается на заседании ученого совета, просил извинения. Что вам предложить: чай или кофе?

— А что пьет начальник? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Чаще пьет чай.

— Тогда и я выпью чаю.

Миловидная девушка поставила на поднос чашку, салфетку, тарелочку с вафлями и печеньем, коробку конфет.

— Вам сахар белый или коричневый? — спросила она.

— Я пью без сахара. Выгодный клиент.

Девушка посмотрела на Сергея Георгиевича и улыбнулась. В это время распахнулась дверь приемной, и стремительно вошел ректор. Увидев Сергея Георгиевича, он подошел к нему и протянул руку.

— Рад тебя видеть. Давно ждешь?

— Нет, даже чая не успел пригубить, — ответил Сергей Георгиевич, пожимая руку Владимира Алексеевича.

— Пошли в кабинет, — предложил Владимир Алексеевич, пропуская вперед Сергея Георгиевича.

Познакомились они у общего знакомого — Александра Николаевича, владельца компании, производящей сливочное масло, спреды, растительное масло и майонез. Александра Николаевича и Владимира Алексеевича объединял Московский физико-технический институт, в котором они учились и работали. Сергей Георгиевич помог Александру Николаевичу с офисом, организацией исследовательской лаборатории, а Александр Николаевич привлекал специалистов университета к исследовательским работам, внедрял их разработки, активно участвовал в организации научных конференций.

Владимир Алексеевич, как действующий ректор, и Сергей Георгиевич, тоже как ректор, хотя и отстраненный, быстро нашли общий язык и с удовольствием встречались. Этому способствовало и желание Владимира Алексеевича войти в число резидентов проекта «Сколково», в котором Сергей Георгиевич принимал ограниченное участие.

Они сели за приставной стол, когда вошла секретарь и принесла поднос с чаем.

— Света, нас не беспокой, я занят. Через полчаса собери по списку людей в зале ученого совета, — ректор протянул ей листок бумаги.

Когда Света вышла, Владимир Алексеевич обратился к Сергею Георгиевичу:

— Сергей, что-нибудь выпьешь?

— Нет, Володя, я за рулем, собираюсь в деревню.

— Я пригласил своих сотрудников, кто занимается инновациями, может быть, дашь разъяснения по заявкам на участие в проекте «Сколково»?

— Нет проблем, — согласился Сергей Георгиевич.

— Вот и ладно. Угощайся, — сказал Владимир Алексеевич, пододвигая к гостю чашку чая. — Я в последнее время стал употреблять коричневый сахар, говорят, что он полезней.

— Полезней, если он натуральный, а не сфальсифицирован где-нибудь в Подмосковье.

— Послушать программу первого канала телевидения, так ничего кушать нельзя — практически всюду фальсификат.

— Уровень, конечно, высок, — согласился Сергей Георгиевич. — Но основная проблема в том, что нет государственной программы борьбы с производством и оборотом фальсифицированных продуктов. Законодательных барьеров практически нет. Нет сведений, что правительство что-то собирается менять.

— Свобода действий для любителей легкой наживы? А как твоя теория?

— Теория матрицы маркеров? — спросил Сергей Георгиевич. — Она никому не нужна, более того, она мешает — на ее основе можно четко классифицировать ответственность производителя перед потребителем. Это инструмент для разработки новых статей в Уголовный кодекс.

— Представляю, сколько лоббистов и промышленников против этого, — заметил Владимир Алексеевич.

Сергей Георгиевич кивнул, отпил немного чая, подумав, взял печенье.

— Нежелательно, но побалую себя. Давай поговорим о другом. Лучше скажи, какие новости у тебя.

Владимир Алексеевич задумался. Некая напряженность проскользнула по лицу. Он встал, подошел к своему столу и, поискав что-то среди кипы бумаг, достал несколько листов бумаги. Сергей Георгиевич предположил, что на бумаге рукопись некого сообщения или доклад Владимира Алексеевича.

— Я начал готовить обращение от имени Ассоциации негосударственных вузов России.

— К кому? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Министру Фурсенко.

— Думаешь, это что-то даст?

— Не уверен, поэтому думаю, может быть, направить в правительство, а может быть, напишу статью или все оставлю в столе.

Владимир Алексеевич пробежал глазами по первой странице, потом перешел на вторую, где что-то отметил, а потом зачитал:

— Нам обещали, что в 2012 году мы опять выбьемся в лидеры по позициям вузов в различных мировых рейтингах, по экспорту образования. Трудно понять, на основе каких результатов сделаны эти заявления. Позиции в рейтингах, мягко говоря, оптимизма не внушают, так как только пять вузов вообще могут рассчитывать на то, чтобы войти в шанхайский рейтинг, потому что это те вузы, которые имеют статьи в ведущих мировых журналах, у которых импакт-фактор выше чем пятнадцать.

— Импакт-фактор — это количественный показатель важности научного журнала?

— Да, — подтвердил Владимир Алексеевич. — И среди этих пяти вузов есть и негосударственные.

— А как же те вузы, которые обласканы огромными финансовыми вложениями со стороны государства? Хотя что я спрашиваю? Недавно столкнулся с одним из таких. Поступило предложение от ректора этого исследовательского университета. Он оценил стоимость разработки программы обучения для одного направления проекта «Сколково» в два миллиона долларов.

— Сколько? — не скрывая своего удивления, переспросил Владимир Алексеевич. — Из какого это расчета?

— Простого. Министерство, как исследовательскому университету, выделило два миллиона долларов на оборудование. По условиям выделения средств такую же сумму университет должен был привлечь в виде внебюджетных средств — пожертвований, доходов от исследований и разработок. А их нет.

— Мне бы эти деньги, вторую часть мы сами бы без проблем вложили, — посетовал Владимир Алексеевич.

— У них есть хорошие связи с начальством в Минобрнауки. Почему не урвать? Откат решает, какой университет является исследовательским, а не уровень научных исследований.

— Есть странности в нашей жизни, — продолжил Владимир Алексеевич. — В программу исследовательских университетов не могут быть включены негосударственные вузы. По-прежнему ведущие вузы определяются не по достигнутым результатам, а по решению комиссий.

— Которые состоят из людей, имеющих свои личные интересы, — заключил Сергей Георгиевич.

Позвонила секретарь и по громкой связи напомнила Владимиру Алексеевичу, что совещание начнется через три минуты. Сергей Георгиевич взял свою папку с бумагами, показывая, что он готов идти.

— Володя, я ознакомился с вашими заявками. По каждой выскажу свое мнение и по каждому пункту отмечу замечания.

— Отлично. Сергей, а что стало с тем университетом? Он получил деньги?

— Нет. Я написал отрицательное заключение.

— Отлично! Пойдем?

* * *

Коротенькое письмо-вопрос от Олега Борисовича поступило очень быстро: «Меня насторожило Ваше настроение и раздражение. Не Маша ли причина?»

Письмо Сергея Георгиевича, очевидно, его встревожило, поэтому Сергей Георгиевич поспешил внести ясность своим ответом на этот вопрос: «Никоим образом. С Машей все чудесно, она внесла свежую струю в наш размеренный ритм жизни. Она чудесная, с ней приятно общаться. Получаю огромное удовольствие. Взгляд тинейджера на окружающий мир — где еще я могу об этом узнать? Мой внук в нее влюбился. Если можно, завтра пришлите машину после обеда, дайте нам еще несколько часов дополнительного общения».

Сергей Георгиевич пытался читать книгу, но ловил себя на том, что мысленно он все время возвращается к своему письму. Надо было же так написать, что Олег Борисович встревожился.

В это время в дверь постучали. Вошла Маша, которая в руках держала ноутбук.

— Я говорю с Олегом Борисовичем по Skype. Он спросил, можно ли поговорить с Вами?

— Конечно. Нет проблем.

Маша передала ноутбук Сергею Георгиевичу и быстро вышла. На экране монитора Олег Борисович был в кабинете.

— Рад Вас видеть, Сергей Георгиевич. Как дела?

— Нормально. Не переживайте. Настроение вызвано темой — состояние образования в нашей стране весьма плачевное… и, потом, личное отношение.

— Да, поступили с Вами подло. Как говорится, подстрелили на взлете.

— Обидно не за себя, не позволили создать настоящую научную школу, — определил причину Сергей Георгиевич. — Времени не хватило.

Последовала небольшая пауза, после которой Сергей Георгиевич предложил:

— Поставим точку и вернемся к вопросу об образовании.

— Согласен, — подтвердил Олег Борисович. — Несколько слов о курсе «Основы религиозных культур». Правительство еще не утвердило план введения курса.

— Кто сомневается, что это будет сделано?

— Да, думаю, что это вопрос времени. Тем более президент Медведев поставил точку в этом вопросе — он согласился с религиозными лидерами в том, что воспитание паствы является задачей государственной важности, — сообщил Олег Борисович.

— С каких пор воспитание паствы является государственной задачей? — удивился Сергей Георгиевич. — У меня такое ощущение, что «все смешалось в доме Облонских». Одной ногой хотим опереться на будущее, а другой возвращаемся в средневековье. Боюсь, что штанишки не выдержат.

Олег Борисович засмеялся.

— И еще, — продолжил Сергей Георгиевич. — Я думаю, что задержка с введением курса делается специально. Медведев, будучи премьер-министром в 2012 году, введет повсеместно этот курс. Если общество примет, вспомнят, что введение курса началось с нескольких регионов при Путине. Если общество взбунтуется, виноватым будет Медведев — он ввел. Беспроигрышная игра одной стороны в дружном тандеме.

— Вашу тревогу по состоянию образования я разделяю, — Олег Борисович не стал углубляться в тему политического тандема, а вернулся к образованию. — Эксперты признали, что качество обучения — самое слабое место в российской школе — и профессиональной, и общеобразовательной. Надеюсь, что многое изменится в ближайшее время. Я присутствовал на представлении «группой-2020» некоторых материалов, и надо сказать, что там подразумевается четыре сценария возможного развития общества. Не буду их комментировать. Очень многое будет зависеть от того, как поведет себя новая выбранная власть. Безусловно, для реформы образования нужен новый лидер.

— Я думаю, что значительная часть научного и педагогического сообщества с удовольствием попрощается с нынешним министром.

— Пожалуй, на этой ноте можно и закончить тему, — предложил Олег Борисович. — Еще раз извините меня, что моя просьба как-то испортила Вам настроение.

— Я уже забыл об этом. Скоро обед. Супруга готовит много всего вкусного. Думаю, что праздничное настроение будет зашкаливать.

— Рад за вас, рад за Машу, что и она будет принимать участие в этом празднике, — искренне и радостно произнес Олег Борисович. — Еще я хотел поинтересоваться вашими планами в ближайшие дни. Вы будете в Москве?

— Предполагаю быть. Вчера завершил свою часть работы, сдал отчет, надеялся, что все закрыл. Но мне недавно позвонили и попросили прийти и переделать акт. Мой визит запланирован на послезавтра.

— Отлично, меня это очень устраивает. Буду надеяться на встречу, если что-то не изменит наши планы. Владимир Михайлович тоже хочет присоединиться к нам, не возражаете?

— О чем речь? Конечно, с удовольствием с ним встречусь. И еще. Пусть Маша останется у нас до обеда. Надеюсь, что и завтра будет удачная съемка, но, сами понимаете, птицы не всегда прилетают по расписанию.

 

День второй, обед

Татьяна Александровна позвала всех на обед. Последним спустился Сергей Георгиевич. Маша и Наташа были в гостиной, Марик, естественно, был рядом с Машей и продолжал восторженно смотреть на нее. При этом он не забывал про Раду, которой периодически доставалось от него, а они вдвоем под ее оглушительный лай преследовали Шушу, старую кошку, которая соизволила выйти из спальни Наташи и посмотреть на гостью.

— Марик, сколько раз говорила — не трогай кошку, тебе не стыдно? Маша решит, что ты плохой мальчик, и уйдет, — Наташа привела убийственный аргумент.

Он подействовал, Марик и Рада, довольные собой, вернулись в гостиную, их вид свидетельствовал о победе — они выиграли очередное сражение, они выиграли войну. Но это не помешало Марику незаметно ногой толкнуть собачку, чтобы она знала, кто главный победитель.

Когда все сели за стол, Сергей Георгиевич обратился к Маше:

— Маша, когда я говорил с Олегом Борисовичем, попросил его прислать завтра машину не утром, а в обед, если ты не возражаешь? Будет дополнительное время для съемки.

— Отлично, — искренне обрадовалась она.

— Ты только подтверди, что это и твоя просьба. Хорошо? Кроме снимков яблони, ты что-нибудь сняла в мое отсутствие? — спросил Сергей Георгиевич после того, как Маша кивком подтвердила свое желание остаться еще.

— Да, я походила по участку. Сфотографировала следы на снегу. Низкое солнце не только усиливает контраст, но придает что-то космическое, причем тени с каким-то синеватым оттенком.

— В той части коты ходят и они оставляют следы не только от лап, но и местами от живота на глубоком снегу. Порой возникает странное ощущение, когда смотришь на такие следы, — не сразу поймешь, кто бродил.

— Еще снимала следы птиц. В одном месте, у сосны, птица оставила следами лап идеальный контур круга. Нет начала, нет конца. Такое впечатление, что она спрыгнула с дерева, сделала круг и обратно взлетела на ветку. И еще я видела дерево, возможно, что это яблоня.

— Это третья, она растет ниже второй, за елью, голубой елью, — подтвердил Сергей Георгиевич.

— Одна часть дерева черного цвета, на нем я увидела большой сук, на нем сидела синица. Получился очень контрастный по цвету снимок: голубое небо, черный ствол, синичка с черно-желтым оперением и белый снег на сучке.

— Должно быть интересно. Деревья, особенно плодовые, у нас в деревне болеют. Возможно, что экология нарушена. Возможно, никто, включая и меня, нормально не ухаживает, не опрыскивает. Старожилы рассказывают о многих изменениях.

— Хватит разговоров, Сергей, дай девушке спокойно покушать, — попробовала прекратить разговоры Татьяна Александровна. — Всем наливаю супа.

— Мне полпорции, — сразу высказала ограничение Наташа.

— И мне, если можно, — попросила Маша.

Когда Татьяна Александровна принесла суп, Маша поинтересовалась:

— Что за суп? Я такой никогда не ела.

— Чихиртма, это куриный бульон, куда добавляются взбитые яйца и зелень. Очень легко готовить, — объяснил Сергей Георгиевич.

— Ты, Маша, не слушай любителей поесть, — отреагировала Татьяна Александровна. — У них все просто. По рецепту Сергея Георгиевича не приготовишь и похлебку, а не только чихиртму. В остывший бульон предварительно добавляется мука, потом подогревают и добавляют жареный лук и все остальное, что сказал мой муж.

— Очень вкусно, — заметила Маша, попробовав чихиртму. — Мне понравился еще салат.

— Вот он просто готовится: мелко нарезать сельдерей и яблоки, немного легкого майонеза.

Разговор плавно перешел в область кулинарии, Сергей Георгиевич доел, захватил чашку кофе и вернулся к себе в кабинет. Татьяна Александровна, Наташа и Маша приступили к чаю и стали обмениваться всевозможными рецептами. Маша больше слушала, изредка вспоминала о блюдах, которые ей приходилось пробовать в разных ресторанах. Минут через десять она, попросив разрешения, поднялась в гостевую комнату и вернулась с записной книжкой. Маша подробно расспрашивала и тщательно записывала рецепты, которыми Татьяна Александровна пользовалась, когда жила в Тбилиси.

— Я обязательно что-нибудь приготовлю для своих, как только вернусь домой.

Татьяна Александровна улыбнулась. За сорок пять лет супружеской жизни она оценила роль умения готовить в сохранении семьи и развитии семейных уз.

* * *

В русских женщинах необычайно силен дух любви и преданности. О них писал поэт Некрасов, только они могли устремиться в Сибирь за мужьями-декабристами, оставив привычную среду, поменяв комфорт на совместную жизнь с любимым человеком. К числу таких женщин причислял свою жену и Сергей Георгиевич. Подхватив свою двухмесячную дочь Наташу, Татьяна Александровна прилетела в Тбилиси вместе с Сергеем Георгиевичем. Там ее встретила свекровь Александра Ивановна — другая русская женщина, которая с маленькой дочкой Жанной вместе с отцом Сергея Георгиевича приехала из Куйбышева. Они оставляли родные места и уезжали в другой город, в другую культурную среду, полностью доверив свою судьбу любви и супругам, тем, которых они любили. И это доверие обязывало мужчин оберегать их, создавать условия плавного вхождения в колорит города и традиции быта.

Не удивительно, что Александра Ивановна пыталась помочь Тане, опекая ее и давая советы, чтобы избежать житейских ошибок, возникающих у человека, не имеющего опыта жизни в большой семье. Большая семья функционирует по особым, своим правилам устоявших отношений, и их надо принять, привыкнуть, чтобы в полной мере ощутить силу и радость семьи.

На кухне не может быть двух хозяек, это житейская мудрость. Но через еду, посредством ее приготовления женщина утверждается в семье. Поэтому Александра Ивановна стала приобщать Таню к приготовлению блюд кавказской кухни, при этом поощрялась ее инициатива по приготовлению традиционных русских блюд. Каждый раз за столом Александра Ивановна отмечала:

— Это приготовила Таня.

Очень скоро Таня приобрела навыки, позволяющие ей без особого труда накрывать стол на десять-двадцать человек. Больше всего ей нравилась традиция, которой придерживалась семья, — когда гости уходили, убиралась посуда и заново накрывали стол для своих. В этом было уважение к тем женщинам, которые готовили и обслуживали стол — часто им было не до застолья и посиделок. После шумной компании тишина и спокойный разговор за столом особо подчеркивали единство семьи и создавали атмосферу взаимопонимания и взаимопомощи.

После первых же попыток приготовления новых блюд Таня завела толстую тетрадь, в которую записывала рецепты и нюансы, придающие специфический вкус блюду. Вскоре появилась вторая тетрадь для кондитерских изделий. Первый этап — познавание — быстро уступил место эксперименту, когда в рецепты традиционных блюд вносились изменения, а главным дегустатором выступал ее супруг.

— Ира, ты передала мою заявку на перевод статьи в информационный отдел? — спросил Сергей Георгиевич у коллеги, с которой работал в лаборатории научно-исследовательского института.

— Передала, только девушки отдела спрашивали, почему ты сам не пришел. И еще, они интересовались, почему ты поправился?

— Им больше нечем заняться? — недовольно пробурчал Сергей Георгиевич. — Хорошо кушаю, вот и вся причина.

— Они за тебя переживают, волнуются, может быть, другая есть причина?

— Тот, кто вкусно не ест, тот не понимает смысла жизни, — высказала свое мнение Венера Григорьевна, сотрудница этой же лаборатории и любительница еды.

— Сама знаешь, что у нас полный завал перед государственными приемочными испытаниями рефрактометра. Домой приду поздно, а там любимая жена приготовила вкусный обед и что-нибудь вкусное испекла.

— Например? — поинтересовалась Венера Григорьевна.

— Например торт.

— Прошу уточнить, — вступил в разговор Юрий Ильич, заведующий лабораторией.

— Например торт, коржики по рецепту «Людовик XV», а крем от торта «Генрих V». И я должен отказаться, чтобы не прибавить несколько грамм веса? Не оценить и не поощрить труд жены? — задал риторический вопрос Сергей Георгиевич.

— Значит, Сергей, завтра у нас торт? — спросила Ира.

— Не знаю, торт или что-то другое, но каду гарантирую.

— По такому случаю, Венера, приготовь всем кофе, заодно и поговорим о делах, — предложил Юрий Ильич. — Сейчас подойдут ребята, их не забудь.

Дружный и творческий коллектив, в котором все любили вкусно поесть, погрузился в обсуждение текущих проблем, а в лаборатории стоял устойчивый запах ароматного кофе, сваренного в турке. Как всегда, на столе оказались домашние варенье и выпечка, магазинное печенье и еще что-то, а список этого «что-то» был разнообразным и переменным. Спокойный разговор за столом особо подчеркивал единство лаборатории и создавал атмосферу научного взаимопонимания и практической взаимопомощи.

В жизни человека много серости и мало праздника. Почему прием пищи не делать праздником, воспринимать его таковым? Наверное, мир от этого не изменится, но будет восприниматься иначе, чуть-чуть радостнее и добрее?

* * *

— Теперь приступаем ко второму блюду. И без разговоров, мясо подогревать не буду, — предупредила Татьяна Александровна.

Наташа и Маша помогали Татьяне Александровне, а Сергей Георгиевич отправился за бутылкой красного вина. У винного шкафа он задержался, перебирая разные бутылки.

— Сергей, ты идешь, мясо стынет, — позвала Татьяна Александровна, недовольная его отсутствием.

— Иду, уже иду, — ответил Сергей Георгиевич, сделав окончательный выбор на бутылке аргентинского вина. — Не волнуйся, мясо не успеет остыть.

Татьяна Александровна и Маша отказались от вина, а Сергей Георгиевич налил себе и Наташе по фужеру. Настроение у всех было праздничное, шутили. Наташе пришлось напомнить:

— Не забыли, что Марик спит? Быстро сообразит, что здесь весело, и спустится.

— Тогда будет еще веселее, но нормально поесть он не даст — начнутся игры, — Сергей Георгиевич предсказал возможное развитие событий. — И тогда напрасны твои старания.

— Что же, придется избавиться от салата, он очень нежный и до завтра не доживет, — заключила Татьяна Александровна.

Маша замешкалась, потом решилась и спросила:

— Сергей Георгиевич, я слышала, что большой объем пищевых продуктов выбрасывается, это правда?

— Да, — согласился Сергей Георгиевич. — Американцы ежегодно выбрасывают на помойку почти половину купленных продуктов. А это порядка ста шестидесяти пяти миллиардов долларов.

— Не может быть, — усомнилась Наташа.

— Это не мои фантазии, это данные американской неправительственной организации «Совет по защите природных ресурсов». Надо учесть, что каждый шестой американец недоедает, тем не менее сорок процентов продуктов питания американцы не съедают, а выбрасывают на помойку. Можно сказать, что с продуктами питания «выбрасывается» двадцать пять процентов запасов пресной воды, потребляемой в США.

Один из авторов доклада Дэн Гандерс или Гендерс, не помню, отметил, что жители США избавляются практически от половины приобретенных ими продуктов питания. А вот жители Юго-Восточной Азии выбрасывают в десять раз меньше еды, чем американцы.

— Почему так получается? — поинтересовалась Татьяна Александровна.

— Большую часть составляют скоропортящиеся продукты — например, овощи и фрукты в магазинах. Другая проблема в том, что продукты приобретаются в больших количествах. Причина в том, что затраты на еду занимают лишь небольшую часть бюджета американцев.

— А как у нас? — спросила Маша.

— Надо полагать, тебя интересуют продукты? Сама знаешь, что на продукты россияне тратят процентов сорок бюджета. А по пищевым отходам у нас такие же проблемы, только масштабы поменьше. В среднем объем пищевых отходов в общем количестве мусора составляет десять процентов. Даже кризис не повлиял на нас. Однако надо заметить, что у нас есть и своя специфика, влияющая на появление отходов. Это — плохие условия хранения, скверная организация перевозок продуктов.

— Я стараюсь доставить вам удовольствие, а вы обсуждаете продовольственные отходы. Все, закрываем тему, — решительно предупредила Татьяна Александровна.

Никто не стал ей перечить.

* * *

— Все, закрыли тему, — предложил Сергей Георгиевич.

— Не злись, ректор попросил передать его просьбу, я передал, — попытался объяснить свое обращение Владимир Евгеньевич, проректор университета, сохранивший свою должность после реорганизации, устроенной ректором.

— Меня задвинул, не посчитав нужным предварительно поговорить, сообщить заранее. На совещании огорошил новой структурой университета и новым назначением, — после небольшой паузы сказал Сергей Георгиевич. — Хоть тебя я сумел отстоять, ведь и тебя он собрался снимать с должности.

Они сидели в кабинете, в котором десять лет назад начал работать Сергей Георгиевич. За десять лет ничего не изменилось. Та же мебель, те же обои, только окна стали хуже открываться, одно и вовсе перестало.

— Хочешь уйти? — осторожно спросил Владимир Евгеньевич.

— Хотел бы, но нельзя. Этого хочет Вячеслав Иванович, — отметил Сергей Георгиевич. — Он специально придумал это шутовское агентство в структуре университета с генеральным директором во главе, чтобы меня унизить. Хочет, чтобы я ушел из университета? Пусть об этом сам скажет, зачем ему облегчать жизнь?

— Не скажет, разговор будет тяжелым, а этого он и боится. Я предполагаю, что он готовит преемника, а ты можешь ему помешать.

— Так и есть. Помог университет сохранить в лихие девяностые годы, при отсутствии финансирования организовал денежные потоки, решил ряд проблем, а теперь стал ненужным. Мешаю ему чувствовать себя полновластным барином по происхождению и могучим хозяином по положению. Ни то ни другое у меня не пройдет. Будь таким, какой ты есть, уважай сотрудников и не унижай их. А возникла проблема, сразу же обратился ко мне.

— Он говорил с тобой? — удивился Владимир Евгеньевич.

— Конечно, как только Иса и Роман появились, сразу же позвонил. И они были у меня.

— Не думал, что их снова увижу в университете, — признался Владимир Евгеньевич. — Мне передали, что они были в общежитии. А в чем причина конфликта?

— Вячеслав Иванович как-то с ними пересекся, может быть, они приходили, не знаю и знать не хочу, но он обещал им сдать в аренду помещение под магазин в общежитии. Несколько раз они приходили, место присматривали. Потом Вячеслав Иванович понял, чем это грозит, решил отказать им и на меня свалить проблему.

— Нельзя их впускать в общежитие, еле очистились от наркотиков.

— Для этого они выбрали магазин. Я переслал тебе схему, где они указали расположение магазина, но они согласны и на киоск. Они выбрали самое неудобное место для торговли, но очень удобное для сбыта маленьких незаметных пачек и пакетиков, — высказал свое мнение Сергей Георгиевич.

— Что делать?

— Постарайся получить от пожарников отрицательное заключение. Хорошо бы взять заключение и от санитарных врачей, — предложил Сергей Георгиевич.

— Думаешь, что законными путями сможем снять проблему?

— Не думаю. Просто немного выиграем время. Иса и Роман изменились, теперь они матерые. Будут гнуть свою линию до конца. Конфликта не избежать. Ведь предупреждал ректора: надо четко определять свою позицию. Все полунамеки, расплывчатые обещания трактуются ими в свою пользу, и возникает предмет спора и выяснения отношений.

— А это было давно? — с обидой спросил Владимир Евгеньевич. — И мне ничего не сказал?

— Ты был в отпуске, пару раз пообщались, я сказал, что нам запретили сдавать помещения под магазин в общежитии. Предложил подумать про другое место. На этом все, столько месяцев их не было, а теперь появились с проектом, который им сделал какой-то архитектор.

— Получается, что ректор с ними как-то общался?

— Конечно, не рискнул им отказать, вот теперь заработал себе геморрой. Теперь они обвиняют ректора, что из-за него потратили деньги на проект.

Владимир Евгеньевич засмеялся и не удержался от комментария:

— Большие деньги за чертеж, который сделал для них какой-нибудь студент?

— Володя, тебя учить, как бандиты из ничего создают проблему, переводят ее в деньги и включают счетчик? Как только он сказал, что они приходили к нему, я предложил, чтобы эту проблему он решил кардинально. Не послушался.

— Проблема не рассосется, — заметил Владимир Евгеньевич. — Что будем делать?

— Ничего. Это не моя война, особенно после того, как он поступил со мной. У него есть тетрадка, в которой записаны студенты — дети и родственники больших людей, пусть решают. Когда-нибудь надо и самому решать вопросы, а не сбрасывать их мне.

— Племянница начальника криминальной милиции у нас учится, потом, сын генерала ФСБ, — стал вспоминать Владимир Евгеньевич.

— Не напрягайся, — с улыбкой предложил Сергей Георгиевич. — Это те, очевидно, кому ты помогал с зачетами и экзаменами. Есть еще, но он не хочет их беспокоить.

— А ты многих знаешь?

— Знаю, есть и представителю другого лагеря. Ладно, на сегодня хватит. Приготовь справки.

Дней через десять братья были в кабинете у Сергея Георгиевича. Ознакомившись с заключениями пожарной и санитарной инспекций, они расстроились, но спокойно решили:

— Эти вопросы мы решим. Сергей Георгиевич, мне кажется, что Вы плохо относитесь к нам, — неожиданно сменил акцент разговора Иса, старший брат. — Вы не хотите нам помогать.

Говорил он медленно, в голосе чувствовалась злоба. Что же, подумал Сергей Георгиевич, он помнит разговор, который состоялся года два назад, поэтому не грубит. Иса не разобрался, кто стоит за Сергеем Георгиевичем, но переходить опасную черту не рискнул, предполагая, что это серьезные люди.

— Иса, — обратился Сергей Георгиевич, — вот письмо из министерства, запрещающее открывать магазины в общежитии, заключения инспекций ты видел. Ты знаешь, что меня понизили в должности?

— Да, — вяло ответил Иса.

— Если я заключу договор, меня ректор уволит в тот же день. Это ловушка. Он давно хочет избавиться от меня, но не может. А тут я преподнесу ему подарок, после которого меня обязательно надо будет уволить. Поэтому поступим так, пусть Вячеслав Иванович поставит визу на чертеже.

Убедившись, что другого решения не будет, братья предложили Сергею Георгиевичу войти в долю:

— Такие дела закрутим, плюнете на зарплату.

— Тем более нужна виза, — посоветовал Сергей Георгиевич.

На следующий день утром к Сергею Георгиевичу в кабинет пришли Владимир Евгеньевич и куратор университета из ФСБ.

— Тезки пришли с утра, это к неприятным новостям, — бодрым голосом Сергей Георгиевич пригласил к столу гостей. — Можете не говорить, пришли по вопросу магазина. Это я их послал к ректору.

— Это я знаю, — сообщил куратор, — Владимир Евгеньевич мне рассказал. Вячеслав Иванович мне позвонил вчера, его аж трясло. Братья были у него и стали его прессинговать. Сейчас я был у него, он еще не отошел. Не знаю, как решать эту проблему?

— Не обижайся, но ты ее не решишь. Что скажешь? Они вышли с официальной просьбой об аренде, вопрос решается. Что дальше? Есть материал на них?

— Нет.

— Вот и весь ответ, — заключил Сергей Георгиевич.

Увидев, что гости скисли, Сергей Георгиевич обратился к Владимиру Евгеньевичу:

— Без обиды, Володя, приготовь нам кофе, все на столе. Правда кофе только растворимый, но, думаю, он сойдет. А я расскажу гостю подробно о ситуации.

Куратор иногда заходил к Сергею Георгиевичу по разным вопросам, но чаще он заходи поговорить, если такая возможность была. Сергей Георгиевич был намного старше по возрасту, и в этих разговорах, которые касались философии, житейских проблем молодой офицер получал то, что явно ему не хватало с детства — серьезного разговора со старшим человеком, будь то отец, дед, дядя или сосед.

— Сергей Георгиевич, с чего они так нагло прут, вот этого я не понимаю.

— Володя, должен сказать, что виноват Вячеслав Иванович. Он обещал, потом решил отказаться. С такими людьми так не поступают. Наивно думать, что они с него слезут. Будут качать права. Думаю, что в ближайшее время они привлекут более крупную фигуру, чтобы усилить давление. Вот этого допустить нельзя.

Владимир Евгеньевич вернулся с подносом. Кроме трех чашек кофе на подносе стояли еще три рюмки.

— Вот, у тебя на столике в прихожей обнаружил рюмки, — предупредил он.

Сергей Георгиевич улыбнулся и предложил:

— Если не возражаете, могу предложить коньяк, другого нет.

— Скромненько живете, однако, — заметил Владимир Евгеньевич.

— Как понизили в должности, пришлось урезать ассортимент алкогольных напитков, — поддержал шутливый тон Сергей Георгиевич.

Отпив глоток конька, Сергей Георгиевич сделал паузу и предложил:

— Есть два способа решить проблему, но это не в сфере ваших возможностей. Первый способ — высокопоставленный сотрудник ФСБ делает предложение братьям, после которого они исчезают из университета.

— Какое предложение? — одновременно спросили тезки.

— Например, сотрудничать. Там знают, как это делать, пусть сами решают. Второй способ — обратиться к авторитету. Здесь, формально, Вячеслав Иванович прав — есть заключения инспекций, письмо министерства, запрещающее открывать магазин. В таких условиях авторитет ничего не нарушает, он только ограждает человека от безосновательного наезда. Второй способ сработает быстрее. Но обратиться к генералу или к авторитету должен непосредственно Вячеслав Иванович. Фамилия и одного и другого записаны у него в тетрадке, там и телефоны.

Допив коньяк, гости ушли. К кому обратился Вячеслав Иванович, Сергей Георгиевич не знал и не хотел знать, но братья не появлялись больше на территории университета.

* * *

— Сергей Георгиевич, с какого возраста можно пить? — робко спросила Маша.

— Маша, ты точно попала в цель, он у нас главный специалист, — весело поддержала Татьяна Александровна. — Поинтересуйся, к примеру, когда он впервые попробовал вино.

За столом царила атмосфера праздника, и Сергей Георгиевич в добродушном настроении попытался отшутиться:

— Если верить врачам, пить вредно, но это они говорят после того, как сильно выпьют.

— А если серьезно, — предложила Татьяна Александровна.

— Если серьезно, то еще Гиппократ приравнивал целебные свойства вина к грудному молоку и меду, а известный доктор Луи Пастер называл вино самым здоровым гигиеническим напитком. Высказывания древнегреческих и древнеримских философов приводить не буду — они слагали оды. Это что касается полезности. А вот с дозой надо быть осторожным. Знаменитый Авиценна, известный врачеватель, так охарактеризовал вино: «Вино наш друг, но в нем живет коварство: пьешь много — яд, немного пьешь — лекарство».

— Немного — это сколько? — попросила уточнить Наташа.

— Врачи рекомендуют до трехсот грамм вина крепостью двенадцать градусов в день. Иногда, в застолье, можно увеличить потребление в два-три раза, чтобы улучшить пищеварение при обильной пище.

— Ну, триста грамм — это солидно, — заметила Наташа.

— Должен женщин огорчить, — с ехидцей отметил Сергей Георгиевич, — их норма составляет половину.

— Это дискриминация, — запротестовала Наташа, по глазам Маши было видно, что и она такого мнения. — Свободу и равенство женщинам.

— Митинг проводить бесполезно, а напомнить одну фразу я должен, — предупредил Сергей Георгиевич.

— Женский алкоголизм неизлечим, — изрекла эту фразу Татьяна Александровна.

— Вот она, женская мудрость, — сказал Сергей Георгиевич и жестом указал на супругу.

— А какое вино более полезное: белое или красное? — спросила Маша.

Сергей Георгиевич без промедления ответил:

— Красное, это связано с технологией приготовления. Красное вино сбраживается с кожицей, поэтому оно содержит многие компоненты в большем количестве, включая дубильные вещества, полифенолы. Но белое вино пьется легче, его чаще предпочитают женщины, его приятней пить летом. А в целом, вино содержит все необходимые аминокислоты и около четырехсот химических веществ, которые способствуют обмену веществ, нормализации деятельности многих органов, включая рост и защиту клеток.

— С органами еще понятно, но как вино влияет на деятельность клеток? Этот тезис, извини, вызывает сомнения, — высказала свое мнение Татьяна Александровна.

— Я сказал, что в вине содержатся полифенолы, а они способны обезвреживать свободные радикалы, которые накапливаются в организме и являются причиной возникновения злокачественных и сердечных заболеваний.

— Тебя послушать, так для всех болезней рецепт один — пейте вино, — заметила Татьяна Александровна.

— Не передергивай факты, — попросил Сергей Георгиевич. — Немного и не при всех болезнях. При аллергии не рекомендуется. Противопоказано при болезни печени, поджелудочной железы, почек и в ряде других случаях. Что касается возраста, то врачи определили, что формирование, или рост, не знаю, как точнее сказать, печени человека заканчивается к двадцати годам.

— Вот почему в США разрешают употреблять алкоголь в двадцать один год, — поняла Маша. — А я не понимала, как и почему определен этот возраст.

— Папа, ты от главного вопроса не уходи. Когда ты впервые попробовал вино? — Наташа не забыла, с чего начался разговор.

— Не помню. Знаю, что вино всегда было у нас дома. Обычно твой дед, Наташа, сам готовил вино, да и ты, если помнишь, принимала участие в этом процессе.

— Помню, как давили виноград, какое тепло ощущали руки, и как кожа рук темнела, если забывала надеть перчатки.

— И день, когда созрело молодое вино, момент, когда брожение прекращается и виноградная мезга опускается, а на поверхности появляется слой вина, — вспомнила Татьяна Александровна.

— Так вот, — продолжил Сергей Георгиевич, — вино я попробовал в школьные годы, и это был далеко не выпускной класс.

— Что-то расплывчато, нет конкретики.

— Таня, мне что, вспомнить конкретный день? Могу сказать, что в четвертом или пятом классе мне давали теплое красное вино «Саперави», в котором растворяли сахар. Была какая-то проблема со здоровьем, кажется, была простуда. Но мне понравилось, и выздоравливать, признаюсь, не очень хотелось.

Все засмеялись, Сергей Георгиевич поторопился закрыть тему:

— Самое главное, чтобы соблюдалась культура питья, обязательно с едой и в атмосфере праздника. Как-то я говорил со студентами после семинара о вине и выпивке. Тогда я посоветовал им, чтобы пили только в радость, во время стресса, боли и горя пить нельзя.

— Почему? — удивленно спросила Маша. — Ведь вино снимает стресс.

— Да, снимает или снижает остроту, но организм человека так устроен, что он быстро привыкает к помощи, которую получает, а потом постоянно требует выпивки в подобной ситуации. В такой ситуации можно все пропить.

* * *

— Срам! — воскликнула Татьяна Александровна, которая смотрела телерепортаж из Берлина о визите президента России Бориса Ельцина в Германию.

Сергей Георгиевич смотрел телевизор молча, но в этом молчании слились шок и презрение. Президент Ельцин в пьяном угаре выхватил палочку у дирижера и стал махать руками, пытаясь дирижировать оркестром. Удивленные и растерянные немцы не знали что делать, как себя вести, пытались улыбаться, чтобы представить эту пьяную выходку в виде шутки.

Как можно, думал Сергей Георгиевич, так позорить великую страну, страну, с удивительной культурой. Можно не уважать себя, но не уважать народ, который ты представляешь? И все время с ним команда, которая молчала, молчит и будет молчать. Почему никто ничего не сказал? Почему никто не ушел в отставку в знак протеста? Почему телеведущий упрямо не видел то, что не увидеть было невозможно?

Ответ только один — им так выгодно, они у кормушки.

Ельцин родился в селе Бутка Свердловской области, но едва ли найдется селянин, который скажет хоть одно доброе слово о первом президенте России. Это приговор простого народа, от имени которого выступал Ельцин. И этот вывод народ сделал до того, как он оставил пост президента. Известен случай, когда Ельцин приехал в Бутку с бригадой репортеров. Снимали фильм о нем, но его ни в одну из изб не впустили, двери перед носом захлопнули. Это народная оценка, а оценка его команды и элиты совершенно иная. И результаты президентства диаметральные — одни получили неограниченную бедность, а другие — несметное богатство.

И почему молчала команда первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева, когда он продавливал безответственные решения в ущерб интересов населения страны, президентом которой он был? Потеряв доверие внутри страны, он уповал на поддержку извне и готов был сделать намного больше, чем от него ожидали американцы. Он настоял на уничтожении наших ракет СС-20 на Дальнем Востоке и в Средней Азии, хотя соглашение с США подобного не предусматривало. Много другого он сотворил и предал, свет Нобелевской премии мира затмил совесть и ответственность гражданина.

Возможно, думал Сергей Георгиевич, тогда ракеты нам трудно было содержать, но можно было торговаться, получать уступки от американцев и европейцев. Почему президент Горбачев не поднимал вопрос о списании долга СССР, хотя бы перед немцами? Почему он так настойчиво и в ускоренном темпе оставлял Восточную и Центральную Европы? Сами американцы через Генри Киссинджера просили, чтобы уход СССР из этих регионов не походил на «бегство», что создавало вакуум власти, экономический хаос.

Возможно, что ключ к разгадке действий Горбачева был в Александре Яковлеве, которого представляли «прорабом перестройки»? У КГБ СССР имелись документальные доказательства, что он был завербован американцами во время стажировки в Колумбийском университете. Когда Горбачеву сообщили об этом, он сказал: «Яковлев — полезный для перестройки человек? Если полезный, то простим его. У кого в молодости грехов не было!» Вот так, просто и принципиально. Трудно представить, что американцы не использовали своего агента, который принимал активное участие в уничтожении СССР. Может быть, и сам Горбачев… На этом месте Сергей Георгиевич обычно переходил на другую тему.

Горбачев, Ельцин — история предательств. Почему не уходили люди из команды в знак протеста? Боялись потерять место у кормушки?

Боязнь потерять место у кормушки превращает людей в равнодушных роботов-счетоводов, увлеченных подсчетом своих дивидендов. Боязнь формирует молчание и согласие, которые, в свою очередь, формируют монополию власти. И не важно, что монополия власти сосредоточилась в руках предателя, агента, алкоголика или изувера, роботам-счетоводам важно считать деньги сейчас, завтра и всегда.

* * *

Сергей Георгиевич поднимался по лестнице на второй этаж к себе в кабинет, когда позвонил Юрий Михайлович, друг детства.

— Сережа, привет. Не отвлекаю?

— Нет. Сам собирался тебе позвонить, что-то ты пропал. Все в порядке?

— Да, никаких проблем. Работы много.

— Что-нибудь новое?

— Нет, рутина. Новую модель атомника запустили в производство, сам знаешь, куча вопросов, все приходится решать в режиме «вопрос-ответ». Сергей, ты в деревне?

— В деревне. Хочешь приехать?

— Да, хочу поговорить с Наташей, узнать, как она съездила в Тбилиси, что там с клубом.

— Когда приедешь?

— Могу приехать завтра, если не возражаешь.

— Буду рад. Только приезжай с ночевкой, — предложил Сергей Георгиевич. — В котором часу тебя ждать?

— Утром заеду на работу, проверю изменения в документации и двинусь к тебе. Думаю, к часу дня подъеду, может быть пораньше, все зависит от пробок на дорогах.

— Замечательно, мы будем тебя ждать. Захвати с собой проспект на новый прибор.

* * *

Сергей Георгиевич стоял у окна в номере софийской гостиницы «Болгария». Ему нравилась эта старая гостиница в центре Софии, уступая другим более современным гостиницам по оформлению, «Болгария» имела неоспоримое преимущество — расположенная в центре города, она позволяла советским командировочным быстро пройтись по магазинам в редкие интервалы свободного времени. На фоне советских гастрономов, в которых наблюдалась быстрая и угрожающая тенденция к исчезновению продуктов с полок, здесь ощущалось, по советским меркам, достаточное изобилие. Борьба с алкоголизмом, глупая, непродуманная и неподготовленная, развернутая Михаилом Горбачевым, сдула с отечественных прилавков алкогольные напитки, включая и пиво. По местному телевидению изредка показывали огромные очереди, дикие сцены мордобоя в борьбе за приобретение лимитированного количества алкогольных напитков.

Разговаривая с болгарскими и румынскими коллегами, с которыми Сергей Георгиевич встречался в Бухаресте накануне, он обратил внимание на восхищение, которое испытывали они от процесса перестройки в СССР. Такие же чувство испытывал Сергей Георгиевич и его знакомые в первый год перестройки. Была эйфория свободы, ожидание предстоящих грандиозных преобразований. Казалось, что страна проснулась после глубокой спячки, и мощная энергия людей будет созидать. Кооперативное движение, одобренное властью, охватывало многие сферы деятельности, включая в производственный процесс значительные массы людей. Но именно в этом движении Сергей Георгиевич увидел формальность и пустоту перестройки.

Производственные кооперативы позволили решить одну из главнейших проблем теневой экономики — легализацию товара. Имея определенный опыт работы в теневой экономике, Сергей Георгиевич быстро оценил перспективы кооперативного движения и в числе первых в своем научно-исследовательском институте объединил людей, которые стали разрабатывать и выпускать аналитические приборы. Небольшие кооперативы, не отягощенные балластом руководителей и чиновников, стали успешно конкурировать с медлительными научными монстрами, в которых любое оперативное решение растягивалось во времени. Казалось, что скоро произойдет естественное разделение, когда кооперативы будут оперативно решать практические задачи, а научные институты реализовывать крупные проекты, требующие координации тысяч сотрудников и десятков предприятий. Оставалось ждать последнего важного шага — легализации рынка. Ожидание перешло в надежду, потом надежда переродилась в тоску, а решение власти так и не последовало. И все это время по телевизору Горбачев говорил, говорил и говорил.

Из-за отсутствия возможности законно приобретать комплектующие, заказывать корпуса и другие компоненты приходилось приобретать их с нарушением законности. Цивилизованное кооперативное движение не получилось, оно стало опираться на сомнительных людей, добывающих кооператорам необходимые сырье и сопутствующие товары. Ситуацией быстро воспользовался криминальный мир, который стал «опекать» кооператоров и проникать в их структуры управления. А Горбачев все говорил и говорил.

Со временем слушать его стало невозможным — пустые слова, неподтвержденные реальными действиями. Все отчетливей становилось перспектива: есть разрушение старой системы, но нет ни понимания, ни конкретного плана преобразования страны. Сергей Георгиевич стал ассоциировать Михаила Горбачева с токующим тетеревом, ничего не видящим вокруг, умеющим только говорить, говорить, говорить…

Сергей Георгиевич стоял у окна в номере софийской гостиницы «Болгария». По тротуару противоположной стороны шли люди: веселые и озабоченные, тучные и стройные, медлительные и быстрые, мрачные и смеющиеся. Такие, как в Москве и других городах мира. Поток людей то уплотнялся, то непредсказуемо редел. Худой мужчина среднего роста неожиданно остановился, опустил на асфальт две большие сумки. Очевидно, они были тяжелыми — он усиленно массировал кисти. Знакомое состояние, подумал Сергей Георгиевич, вспоминая свои первые командировки. Однажды он вез из Лыткарино, где находился завод оптического стекла, необходимые для работы бруски специальных стекол — тяжелого и сверхтяжелого флинта. Он не знал, что эти стекла содержат свинец и весят не меньше самого металла. Но воспоминания остались на всю жизнь — дня три ему казалось, что руки волочатся по земле.

Воспоминания прервал стук в дверь номера. Вошел Сергей, сотрудник лаборатории, которую возглавлял Сергей Георгиевич. В руках у него был тяжелый пакет.

— Я тут в универсаме, — начал восторженно говорить Сергей, — обнаружил…

— Можешь не говорить, — прервал его Сергей Георгиевич, — что обнаружил десять сортов пива.

— Точно, — подтвердил Сергей, заметив такой же пакет у стола. — Я еще колбасу прихватил. Что будем делать?

— Клади на стол, — предложил Сергей Георгиевич, — скоро все соберутся.

Сергей Георгиевич возглавлял делегацию специалистов, участвующих в разработке и подготовке серийного выпуска волоконно-оптического фотометра. Это был его не первый приезд в Софию, поэтому он понимал это удивление. В Тбилиси в магазинах было пиво одного сорта — «Жигулевское», очень редко можно было приобрести пиво «Рижское». В Москве ситуация была немного лучше, но такого ассортимента не было.

— Хочешь, скажу, что принесет Андрей Николаевич? — предложил Сергей Георгиевич. — К пиву он добавит «Царскую водку».

— Это точно. Нельзя упустить случай купить водку без давки и очереди.

Они пили пиво, на столе на тарелках лежала аккуратно нарезанная московская и болгарская колбаса, рыба. Вялый разговор касался производственных проблем.

— Я не могу понять позицию Андрея Николаевича, — признался Сергей.

Андрей Николаевич, директор кировоградского завода, на котором предстояло организовать серийное производство разрабатываемого прибора, был в растерянности, и это чувствовалось. Разрабатываемый фотометр был первенцем, в котором использовался встроенный компьютер на базе болгарского «Правец» и волоконно-оптический оптрод.

— Я ему объясняю, что он получает для производства конфетку. Болгары поставляют компьютерную начинку в корпусе, корпус не надо готовить. Они уплотняют свою часть и освобождают место для нашего фотометрического модуля. Модуль мы максимально упростили в части токарных и слесарных работ. Вставляй линзы и фиксируй волоконно-оптические жгуты. Все просто, а он чего-то боится, сомневается.

— Двойственность его позиции мне понятна. Она характерна для всех советских директоров, — высказал предположение Сергей Георгиевич. — Есть налаженное производство, оно обеспечивает определенный уровень заводу, определенный уровень жизни руководства. Переходить на новую продукцию опасно, может что-то не получиться, тогда и место можно потерять. Потом, это хлопотно.

— Конечно, — согласился Сергей, — это и новые поставщики комплектующих, с которыми надо заключать договоры, обучение персонала, поиск специалистов-компьютерщиков, внутренняя реорганизация.

— Он понимает, что мы принесли ему конфетку на блюдечке, завод перейдет на новый уровень производства. Но есть одно сомнение: вдруг что-то сорвется? Прощай спокойная жизнь. Поэтому мы выпускаем автомобили «Жигули» десятилетиями не меняя модель — зачем что-то делать и рисковать, если их покупают и очередь на десять лет вперед. И…

Сергей Георгиевич не успел продолжить мысль, как в номер вошел радостный Андрей Николаевич, который не мог скрыть своего удивления. В каждой руке у него было по пакету. Сергей Георгиевич и Сергей переглянулись, понимая, что с восторгом будет рассказывать Андрей Николаевич.

— Сейчас пьем только пиво, — предупредил Сергей Георгиевич.

— Понимаю, — согласился Андрей Николаевич. — Подойдут остальные, и мы попробуем водочки. Хорошо придумали, черти. «Царская водка». И без очереди.

* * *

Сергей Георгиевич стоял у стеклянной двери кабинета, ведущей на балкон. Все окружающее пространство накрыла пелена белого, только темный лес на горизонте делил это пространство на две части — землю и небо. Недавно выпавший мелкий снег ровным слоем покрыл балкон, лишь следы, возможно сороки, нарушили ровность покрова.

Ровность, подумал Сергей Георгиевич, интересное слово. Что еще подобное, созвучное, придет на ум? Плотность, хотя это примитивно. Может быть, забитость? Но это мрачное слово. Бить сочетается с быть, забить — с забыть, а забитость — с забытость? А есть ли такое слово? А почему ему не быть? Какое содержание? Тут Сергей Георгиевич отошел от двери и сел в кресло.

Интересно, подумал он, какое же содержание характерно для этого слова? Забывают людей, вещи и предметы. Забытость — это состояние, возможно, человека, про которого забыла или хочет забыть власть, которая пытается ликвидировать или минимизировать любые его контакты с обществом. Состояние, похожее на одиночество, только одиночество определяет физическое или духовное состояние отдельного человека относительно людей его окружения, а забытость — это состояние человека относительно власти и общества.

Лихо получилось, с удовлетворением подумал Сергей Георгиевич. Только к кому это можно приписать? Неожиданно вспомнился Михаил Ходорковский — бывший глава компании «ЮКОС». Что же, власть делает вид, что его нет, держа его в тюрьме за много тысяч километров от Москвы. Ей кажется, что он забыт, а его отдельные весточки из-за застенка никого не интересуют. Им нужна его забытость.

Сергей Георгиевич стал напряженно вспоминать информацию, которая была в СМИ недели четыре-пять назад. Вспомнил достаточно быстро — это были ответы Ходорковского на вопросы читателей сайта радиостанции «Эхо Москвы». Тогда он предсказал, что Россию ждет долгий застой, политический кризис и революционная смена власти. При этом он выразил надежду, что революция будет бескровной. Ходорковский упрекнул власть в том, что попытки сохранить империю вместо построения национального правового государства обошлись обществу очень дорого. А главную ошибку он видел в том, что в Конституции 1993 года была ликвидирована система сдержек и противовесов.

Со многими высказываниями Сергей Георгиевич был согласен, с некоторыми мог бы поспорить, чтобы уточнить, но нельзя было отрицать цельность взглядов Ходорковского на политическую ситуацию в России. Может быть, в этом кроется секрет того, что его не забывают, слушают и ему не угрожает забытость: интервью появилось на сайте в шесть часов утра, а к вечеру его посмотрело более девяноста тысяч человек. Неудивительно, что сразу же последовали комментарии.

Сергей Георгиевич вспомнил, что тогда же в Интернете читал стенограмму беседы Владимира Кара-Мурзы, известного журналиста и телеведущего, на одной радиостанции с рядом общественных деятелей, которые комментировали высказывания Ходорковского и отвечали на вопросы радиослушателей. С первой попытки найти нужный файл не удалось — поиск файла «Кара-Мурза» не увенчался успехом, пришлось поискать в общих папках. Нужная информация находилась в файле «Насколько реалистична картина будущего России, нарисованная Михаилом Ходорковским?».

Это была стенограмма радиоэфира. Быстро пробегая текст, Сергей Георгиевич наткнулся на знакомое имя — Игорь Чубайс, философ, профессор Института мировых цивилизаций. Он старший брат Анатолия Чубайса, главного «реформатора» России. Интересно, подумал Сергей Георгиевич, насколько трудно жить с мыслью, что твой брат, живущий в роскоши, вместе со своей командой «младореформаторов» обрек на вымирание миллион россиян? Понятно, что он не общается с младшим братом, но ощущение косвенной вины чувствовалось, когда Игорь Чубайс давал интервью на телеканале «Культура».

Игорь Чубайс был солидарен с выводами Ходорковского. Он высказал убеждение, что страна в состоянии системного кризиса, а управление страной нуждается в реальной трансформации, что чаще всего происходит революционным путем.

Сергей Георгиевич встал и подошел к стеклянной двери, ведущей на балкон. Вдалеке по дороге проносились автомобили, в этом месте лес подпирал дорогу только с одной, противоположной, стороны, метров через двести лес наступал с двух сторон. На фоне тишины и беззаботно снующих автомобилей как-то странно было думать о революции. Может быть, Ходорковский прав и в том, что надеется, что революция будет бескровной? Вот только не хотелось, чтобы застой продолжался долго. Устал российский народ от хапуг и лжецов, заслужил он достойной жизни и уважения.

Сергей Георгиевич вернулся за компьютер и продолжил просмотр файла. Интересное определение решения тандема об отказе президента Медведева баллотироваться на второй срок дал Иван Стариков, бывший заместитель министра экономики. «Политический договорняк» — так он назвал событие, происшедшее на съезде «Единой России» 24 сентября. Звучит точно, но Татьяна Александровна дала более жесткое определение — предательство. И с этим определением Сергей Георгиевич был согласен.

Мнение участников беседы в эфире радиостанции о предстоящем застое было единогласным, только мнение о продолжительности застоя было разным. Неожиданно Иван Стариков перевел разговор из политической плоскости в экономическую. Он отметил, что, несмотря на заявления руководителей страны о том, что Россия имеет огромные макроэкономические преимущества — низкий уровень внешнего долга, большие золотовалютные резервы, высокие цены на нефть, инвесторы не идут в Россию, а отечественный капитал переводит средства за рубеж. И это подтверждает диагноз и оценки Михаила Ходорковского.

В процессе беседы вопросы радиослушателей от общих проблем общества, по которым высказался Ходорковский, стали переходить на личность Путина. Так одна слушательница предположила, что Путин вернется в Кремль другим человеком, на что Стариков ответил словами Игоря Губермана: «Разуверясь в иллюзии нежной, мы при первой малейшей возможности обзаводимся новой надеждой, столь же явной в ее невозможности».

Изменится ли Путин, будет ли это Путин 2.0? И почему мы говорим об одном человеке, ведь Путин — это команда, скрепленная определенными интересами? И где та грань изменений, за которую окружение не позволит выйти?

Любопытство, как считал Сергей Георгиевич, двигатель развития человека. Если к любопытству добавить лень, тогда мы получаем два мощных источника развития техники. Именно они, по версии Сергея Георгиевича, стимулировали научный прорыв. В узком кругу друзей свою версию источников прогресса он объяснял следующим образом. Мужчина лежит на диване и смотрит телевизор. Ему интересно узнать, что идет на другом канале, но лень встать и подойти к телевизору, чтобы переключить канал. Вот и придумал он телевизионный пульт управления.

Конечно, было интересно узнать, насколько оправдаются предсказания Ходорковского. Желание узнать упиралось в отсутствие предсказанных знаковых событий, которые не наступили, которые надо ждать не один год. Расстроенный неопределенной перспективой развития страны, Сергей Георгиевич отложил стенограмму.

* * *

— Стенограмма готова. Сергей Георгиевич, можно я пойду домой? — попросила Наташа, секретарь первого проректора.

— Иди, только занеси документы, которые надо подписать, — попросил Сергей Георгиевич.

— Из бухгалтерии принесли сто восемь договоров с китайцами. Может быть, мне поставить факсимиле?

— Нет, я их заберу с собой и по дороге подпишу. Николай здесь?

— Ждет в приемной, — сообщила Наташа.

— Ты иди, я сам закрою кабинет, а ему передай, что поедем минут через двадцать-тридцать. И передай ему договоры, подпишу в машине. А сам допишу отчет и тогда поеду домой.

— А Вячеслав Иванович давно уехал домой, — заметила Наташа.

— Не барское дело ректору договоры подписывать и долго сидеть на работе, — с иронией заметил Сергей Георгиевич.

Завершив дела, он вышел в коридор и стал закрывать входную дверь в приемную. В коридоре было безлюдно, все, очевидно, ушли. Тишина окружала, казалось, что тишина исходит от старых стен, опирается о пол и потолок, и ее невозможно прорвать. Сергей Георгиевич любил встречать и завершать рабочий день этим успокаивающим ощущением, придающим уверенность. Выключив освещение, он оглянулся. Дежурный свет растворил четкие линии коридора, словно он напоминал о своем возрасте.

На первом этаже у проходной беседовали водитель Николай и охранник. Увидев идущего Сергея Георгиевича, Николай отправился заводить машину, а охранник встал.

— Сергей Георгиевич, Вам просили передать этот пакет. Сказали, что это контрольные экземпляры материалов конференции. Если дадите добро, они завтра начнут печатать тираж.

Сергей Георгиевич кивнул и хотел взять пакет, но охранник, увидев в руках у проректора портфель, поспешил предупредить его действие:

— Пакет увесистый, давайте я помогу.

Вместе с Сергеем Георгиевичем он подошел к машине, положил пакет на заднее сиденье.

— Спасибо, Слава. Проследи, чтобы у экономистов все было в порядке, у них на кафедре мероприятие, отмечают юбилей.

— А Вы сейчас туда? — поинтересовался Слава.

— Нет, домой. Я уже был у них, поздравил и ушел.

— Не волнуйтесь, все будет в норме. Дежурная смена с начальством в том корпусе. Пока все не закроют, не проверят, не уйдут.

Только выехали на шоссе, как Сергей Георгиевич стал подписывать договоры.

— Когда будете отдыхать, Сергей Георгиевич? — спросил Николай.

— На том свете, — уставшим голосом ответил Сергей Георгиевич.

— Не шутите так. Без Вас там много лет обойдутся. А вот ректор в четыре часа уехал домой. В полдень был на Митинском радиорынке, покупал видеофильмы.

— Откуда такая подробная информация?

— Его водитель, Миша, сказал. Он уже вернулся.

— Каждому свое, — сказал Сергей Георгиевич, прекращая эту тему разговора, и стал подписывать договоры.

Николай в зеркале заднего вида видел, что Сергей Георгиевич подписывает договоры и складывает их стопочкой на заднем сиденье. Он переживал за него и не всегда сдерживал свои эмоции.

— А нельзя, чтобы Наташа проштамповала договоры Вашим факсимиле?

— Нет, договор, хоть их очень много, документ юридический и финансовый, поэтому подпись должна быть подлинной.

— А почему ректор не подписывает?

— Ты же знаешь, как нас проверяют. Вдруг проверяющие к чему-то прицепятся. Зачем брать на себя ответственность? Пусть другой отвечает.

Николай ничего не сказал, но Сергей Георгиевич понял, что он про себя выругался.

Эпопея с китайцами началась в середине лихих 90-х годов, когда президент Ельцин и его команда реформаторов пилила государственную собственность, олигархи прихватывали все, что можно, а реальная экономика выживала, как могла. Денег в бюджете почти не было, и на образование спускали крохи. Два корпуса общежитий университета пустовали, их облюбовали бомжи, которые проникали в здания, взламывая окна, сбивая замки. Что творилось в помещениях, было трудно описать, но устойчивый запах нечистот все больше захватывал прилегающие территории. Неоплаченные счета по коммунальным услугам, включая за данные общежития, росли как снежный ком. Выход был один — сдавать в аренду, что указ Ельцина позволял это делать на законном основании.

Очевидная для Сергея Георгиевича необходимость сдачи в аренду зданий встретила резкое сопротивление профессуры, которая в этом видела посягательство на собственность университета. Проходя мимо этих зданий общежитий, Сергей Георгиевич каждый раз возмущался медлительностью и нерешительностью ректора. Нудные и кропотливые беседы с членами ученого совета ничего не меняли. Их мнение мало изменилось и после очередного возгорания в одном из корпусов общежития, которое возникло по вине бомжей. На ближайшем заседании ученого совета Сергей Георгиевич попросил слово.

— Вы знаете, что на прошлой неделе имело место возгорание в пустующем общежитии. Возгорание — это мягко сказано, нам сильно повезло, ночью случайно проходили студенты и вызвали пожарников. Рано или поздно бомжи спалят здание. У нас нет денег на охранников, остается только ждать, когда это случится.

Ректор зло посмотрел на Сергея Георгиевича, но не стал его прерывать. Тему общежитий он избегал, делая вид, что в реальности ее нет. Обходил он и здания этих общежитий, чтобы не сталкиваться с сотрудниками, которые переживали за упадок, царивший в университете.

— В ближайшие годы ничего кардинального не произойдет, денег нет и не будет. Правительство занято своими делами и еле-еле выплачивает зарплату. Посмотрите на ситуацию объективно — все рушится, на ремонт денег нет. Денег нет на ремонт действующих общежитий, а о пустующих зданиях говорить нечего… Долги по коммунальным услугам зашкаливают. Сейчас мы на это не обращаем внимания, нам разрешили временно иметь долги. Но это временно, их никто не списал. Придется платить. Откуда возьмутся деньги?.. Я понимаю, что вы считаете меня человеком пришлым — я недавно работаю в университете, а многие из вас здесь учились, окончили аспирантуру, защитились. На таком фоне мои два-три года, что я работаю в университете, конечно, позволяют вам обвинять меня в отсутствии патриотизма. Только патриотизм иногда бывает ложным. Новый человек может видеть то, что другие старожилы не видят, потому что привыкли… Ситуация очень напряженная, поймите. Содержание пустующих общежитий стоит денег. Лето быстро пройдет, и наступит отопительный сезон. Вот тогда коммунальщики приступят к отключению света, горячей воды и отопления. К тому времени долги будут такими, что никто нас не поддержит. А наше Министерство образования уйдет в сторону — правительство денег не выделило, выкручивайтесь сами. Кончится тем, что сорвем учебный процесс, а мэрия отберет пустующие корпуса. Вот я и спрашиваю вас, как нам быть?.. Спросите главного бухгалтера, сколько мы должны, какая перспектива погашения задолженности? Посмотрите динамику роста этой задолженности, и какие перспективы получения дополнительных средств от Министерства.

Сергей Георгиевич хотел сказать, что надо спросить ректора, но тот был обозлен, что Сергей Георгиевич не согласовал с ним поднятый вопрос, поэтому не стоило его выводить из себя — это могло дать нежелательный результат. Ряд «свободолюбивых» профессоров чутко реагировали на его настроение и полностью и безоговорочно поддерживали мнение ректора.

— Вот такая сложилась ситуация. Либо мы сдаем общежития и сохраняем их за нами и имеем дополнительный доход на развитие университета, либо долги растут без всякого намека на развитие. В этом случае здания отберут, а гонцы из мэрии уже были. Они, естественно, очень обрадуются, если что-то сгорит. Общежития им, а долги нам. Прекрасный расклад. Решайте.

Сергей Георгиевич закончил говорить и полной тишине направился в зал к своему месту. Тишина постепенно стала заменяться гулом разговоров в зале. Ректор быстро понял, что надо что-то делать, поэтому выступил с предложением:

— Вопрос сдачи помещений в аренду сегодня не может быть решен. Предлагаю главному бухгалтеру подготовить необходимый материал для ректората. На ближайшем ректорате рассмотрим этот вопрос и при необходимости вынесем на заседание ученого совета для принятия решения.

После заседания ученого совета ректор вышел из зала и быстрыми шагами направился к себе в кабинет. Всем своим видом он демонстрировал, что недоволен. Привыкшие работать в советские времена он и многие профессора не могли отвыкнуть от того, что государство за них думает, выделяет средства, определяя, что купить, сколько потратить. Привычка, выработанная десятилетиями, не позволяла принять естественное решение. Решение было естественным, но необычным, и перейти Рубикон было страшно, тревожно и боязливо. Вдруг за это придется отвечать?

В зале заседания оставалось несколько человек, все они лениво двигались к выходу, когда к Сергею Георгиевичу подошла Зинаида Васильевна, начальник учебной части.

— Сергей Георгиевич, завтра стружку будут снимать.

— Что делать. Я сказал, что должен был сказать. Прижмет, плюну и уйду. Смотреть, как все разваливается, не доставляет удовольствия.

— Не горячись. Пойдем ко мне в кабинет, поговорим.

В светлом кабинете Зинаиду Васильевны они были вдвоем. Секретарь получила строгое указание никого не впускать. Без предисловий Зинаида Васильевна приступила к разговору:

— Ты не обижайся, человек ты новый в нашем старом коллективе, но не это настораживает профессуру. Ты пришел из бизнеса, занимаешься вопросами бизнеса, поэтому любое твое действие или предложение рассматривается ими как вариант заработать деньги. Отсюда и настороженное отношение к тебе и твоим предложениям.

— Я не только бизнесом занимался, — возразил Сергей Георгиевич. — Я успел и в прикладной науке многое сделать, возможно, намного больше, чем многие профессора.

— Я сама на той неделе только узнала, что ты разрабатывал серьезные приборы, что у тебя куча авторских свидетельств, есть зарубежные патенты. Честно скажу, не предполагала, — призналась Зинаида Васильевна.

— Не буду же я афишировать себя, а ректор об этом молчит, кругом рекламирует меня как бизнесмена.

— Вячеслав Иванович не любит говорить то, что укрепляет чужие позиции. Ладно, оставим его в покое. Ситуация серьезная?

— Серьезней некуда. Если не изменить за ближайшее время, нечем будет туалеты убирать. Об остальном я не говорю.

Зинаида Васильевна понимающе кивнула головой, печально вздохнула.

— Страна дошла до ручки. Все для народа и во благо народа. Ладно, — после небольшой паузы она продолжила, — я поговорю с людьми. Раз надо, будем принимать решение. Только на ученом совете сообщение должна делать Светлана Евгеньевна. Это упростит прохождение вопроса.

— Мне все равно, кто будет докладывать. Я не горю желанием светится на трибуне. Нужно решение.

Через месяц решение было принято. После нескольких неудачных попыток проректоров найти арендатора, Сергею Георгиевичу поручили поиски и заключение договора.

Приходили разные люди, в основном им нужны были небольшие помещения. Реальное состояние помещений их пугало, и они исчезали. Недели через три в кабинете Сергея Георгиевича появился китаец, который прекрасно говорил на русском языке. Он осмотрел здания, а это были четырех— и пятиэтажные постройки конца 50-х и начала 60-х годов, сделал замечания о состоянии зданий и сообщил, что его старший брат завтра приедет их смотреть и примет решение.

Утром следующего дня в кабинете Сергея Георгиевича без предварительной договоренности появился молодой человек и представился:

— Николай Васильевич. Не удивляйтесь, мы с братом являемся гражданами России, родились здесь и живем здесь. Как говорят, китаец русского розлива. Я по поводу аренды общежитий.

Сергей Георгиевич подошел к нему и поздоровался.

— Пойдем, посмотрим помещения, — предложил Сергей Георгиевич.

Николай Васильевич улыбнулся и признался:

— Я уже смотрел вчера вечером, — заметив удивленный взгляд Сергея Георгиевича, он объяснил: — У меня несколько предложений, решение надо принимать быстро. Пришлось слукавить, сказать охраннику, что Вы в курсе.

— По тому, что Вы пришли, надо полагать, что здания вас устраивают, — сделал вывод Сергей Георгиевич.

— Да, устраивают. Но оформлять будем пока только одно. Сделаем ремонт, начнем подбирать клиентов, а параллельно приступим к ремонту другого здания, тогда же оформим аренду второго здания.

— Чем будете заниматься?

— Будет общежитие для китайцев, китайцев из Китая, — с улыбкой пояснил Николай Васильевич, — которые торгуют на вещевых рынках кожными изделиями.

— Почему такая узкая специализация? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Это знакомая область и люди знакомые.

Потом был договор, большие поступления в университет, позволяющие решать многие вопросы, включая и ремонт аудиторий. Были бесконечные проверки различных силовых структур, большие и маленькие провокации, угрозы. Но это другая история. Был еще университет и люди, работающие там, которые вместе преодолели безумные девяностые годы. И это была другая история. К каждой из этих историй оказался причастен Сергей Георгиевич, но это уже его история.

 

День второй, вечер

Сергей Георгиевич вошел в кухню и увидел, что все женщины сидят за столом и внимательно смотрят телевизор. Не нарушая тишины, он взял свободный стул и также сел у стола. Шла передача о Джоне Голсуорси, показывали отрывки из фильма «Сага о Форсайтах». Сергей Георгиевич вспомнил, что Татьяна Александровна в разные времена несколько раз перечитывала книгу.

В процессе просмотра передачи Татьяна Александровна иногда выдавала полезную информацию об актерах, режиссере. Короткими репликами она и Наташа быстро обсудили, какая экранизация книги им больше нравится. Сергей Георгиевич всегда удивлялся знаниям супруги в области театра и кино, где и когда она получала информацию? Особенно это было трудно в годы их молодости, тогда не было глянцевых журналов, а выпускались в ограниченном количестве один или два журнала про кино и театр.

Он смотрел на супругу, поглощенную фильмом. Знакомые черты лица менялись из-за переживаний. Как-то она призналась, что в ее налаженной и спокойной жизни не хватает переживаний, адреналина, поэтому она с наслаждением смотрит классику, отечественную и иностранную. Она знала, что Сергей Георгиевич не был поклонником этих, как она определяла, переживательных фильмов, поэтому старалась смотреть их в записи одна.

— Сергей, скоро закончится, потерпишь? После фильма будем ужинать, — предложила Татьяна Александровна.

Сергей Георгиевич кивнул, осторожно приблизил к себе журнал «Семь дней» и стал решать судоку в конце журнала. Он погрузился в решение и перестал обращать внимание на телевизор. Передача неожиданно закончилась. Наташа и Маша одновременно произнесли:

— Да-а-а.

Какое-то время они молча сидели, очевидно, переосмысливая переживания, потом Татьяна Александровна сказала:

— Девочки, накрываем стол. А ты убери журнал, мешает.

— Нашли виновника задержки ужина, — с улыбкой сообщил Сергей Георгиевич. — У меня новость.

Все остановились и стали ожидать, когда Сергей Георгиевич сообщит новость.

— Папа, не тяни, мы все напряглись, уже сообщай новость, — попросила Наташа.

— Ладно, не буду мучить. Завтра приедет Юрий Михайлович.

— Надеюсь, с ночевкой? — спросила Татьяна Александровна.

— Отлично, — обрадовалась Наташа. — Маша, это папин друг с первого класса.

Маша неожиданно напряглась, все заметили это, и она решила уточнить:

— Это сколько лет вы дружите?

— Много, Маша, — поспешил внести ясность Сергей Георгиевич. — Почти шестьдесят лет, точнее более пятидесяти пяти. Так долго большинство российских мужчин не живут.

За столом разговор шел немного о политике, немного об искусстве, немного о жизни. Темы задавала новостная передача по телевизору, а присутствующие их развивали. Маша ловила себя на мысли, что ей уютно, приятно. Какое-то неуловимое ощущение радости и спокойствия возникло у нее внутри. Ей вспомнилось определение счастливых и несчастливых семей, данное Львом Толстым. Возможно, подумала она, счастливые семьи отличаются тем неуловимым ощущением, которое возникает при общении в семье?

* * *

Какое-то неуловимое и необъяснимое ощущение возникало у Маши в последние дни. Такого она никогда не испытывала. Она всегда была с мамой, мама — это вся ее семья, к этому она привыкла. Все другое растворилось во времени, все другие люди ушли по разным причинам, оставив озлобленность, которая с годами сменилась эгоизмом и холодностью.

Это новое ощущение стало незаметно возникать в конце первой недели их жизни в доме Олега Борисовича. Дом произвел на Машу впечатление, но она ничем не показала своей радости, сделав вид, что ее это не волнует. После квартиры, в которой они жили с Ольгой Петровной, дом казался огромным, позволяющим реально уединиться, что было исключено в их квартире. Комната, в которую вселилась Маша, была раза в три больше ее прежней комнаты. Мебель было предложено заменить по усмотрению Маши, что она и собиралась сделать в ближайшие дни после переселения. Но прошло несколько дней, и массивные письменный стол и гардероб стали ей нравиться, давая Маше некую уверенность и защиту.

На третьем этаже, куда вела отдельная лестница, располагался офис Олега Борисовича, где работали серьезные люди, которые были вежливыми при редких встречах, но они почему-то не улыбались. Ни Маша, ни Ольга Петровна не были допущены в офис. На робкую попытку Ольги Петровны узнать, что там, Олег Борисович отшутился и уверил, что при холостяцкой жизни ему было удобно, чтобы офис был рядом, но в ближайшее время они съедут, а этаж он предоставит Ольге Петровне и Маше на их усмотрение.

Жизнь постепенно утрясалась, входила в привычный ритм, и Маше было немного стыдно за свое поведение по отношению к Олегу Борисовичу. Его робкие попытки уйти от официальных форм общения, внести теплоту натыкались на резкое невосприятие, характерное для тинейджеров. Олег Борисович делал вид, что ничего не замечал, а мама с укором смотрела на дочь. Они понимали, что нужно время, чтобы смягчилось застывшее ощущение несправедливости жизни из-за отца.

В конце второй недели совместной жизни, а это был воскресный день, шел занудный дождь, который и в мае, и в августе напоминает осень. Никому не захотелось покидать коттеджный поселок, все лениво занялись своими делами. Было около двенадцати часов, когда Олег Борисович заглянул в комнату Маши.

— Маша, дождь кончился, подсохло. Хочешь, я буду тебя учить водить машину?

От неожиданности предложения Маша обомлела, поэтому переспросила:

— Что делать?

— Водить машину, — с некоторой долей растерянности произнес Олег Борисович, словно он усомнился в целесообразности своего предложения. — Только ты маме пока ничего не говори.

Через минуту Маша была у задней выходной двери дома, и ей пришлось подождать, пока подойдет Олег Борисович. У входа стояла небольшая серебристая машина.

— Думаю, что это машина подойдет для учебы. Объем двигателя у нее небольшой, страшных последствий не будет. Автоматическая коробка — для учебы в самый раз, сегодня будем пользоваться одной педалью — педалью тормоза. Чуть отпустила — машина поехала, нажала — остановилась. Учить буду ездить, а теорию освоишь в автошколе как положено, когда придет время получать права. Сегодня будим учиться заводить и трогать с места.

С этими словами Олег Борисович передал ей ключи от машины. Маша пыталась быть сосредоточенной, но страх сковывал руки, ключи неестественным образом были зажаты в кулаке. Олег Борисович не стал обращать внимание на ее состояние, понимая, что скоро это пройдет. Спокойно и уверенно он стал говорить:

— Отложи ключ. Возьми руль двумя руками. Правой ногой нащупай педали. Справа — газ, слева — тормоз. Не отрывая пятки правой ноги, поочередно нажимай педали. Не пытайся смотреть.

Маша послушно исполняла указания Олега Борисовича, уверенность которого постепенно передалась и ей. После объяснения как переключать скорости и отработки этой операции, Маше разрешили завести машину. С первого раза не получилось, ключ не проворачивался.

— Ты не до конца утопила ключ в замке зажигания, нажми посильнее, — посоветовал Олег Борисович.

Неожиданно засветилось красным светом панель управления и дисплей. Следующее движение ключа по часовой стрелке, и машина зарычала, мотор завелся. Легкая эйфория охватила Машу — она впервые завела машину. Странно, но волнение куда-то ушло, исчезло. Она чувствовала, как с машиной становится единым целым. И это придавало ей еще больше уверенности.

Олег Борисович объяснил, как переключать рычаг коробки передачи, после чего Маша стала плавно отпускать педаль тормоза, но машина не двигалась. Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем машина медленно стала двигаться.

— Молодец, плавно тронулась, — похвалил ее Олег Борисович. — Теперь так же плавно тормози.

Повторив несколько раз весь процесс, они проехали метров пятьсот и оказались близ служебного здания, где их поджидал охранник.

— Теперь тормози и переведи рычаг в положение «паркинг», — посоветовал Олег Борисович. — Вытащи ключ из замка зажигания.

— Как успехи? — поинтересовался охранник у Маши, выходящей из машины.

Она неопределенно пожала плечами, но лицо выражало восторг.

— Замечательно, — прокомментировал успехи довольный Олег Борисович.

— Олег Борисович, когда надо будет, машина в Вашем распоряжении.

Они возвращались пешком. Насыщенный влагой воздух создавал иллюзию прохлады, испарения с газонов размывали контуры предметов в удалении, придавая им очертания миражей. Обычная рефракция всегда вносит что-то космическое в повседневную жизнь. Было тихо, птицы не щебетали, и эта тишина усиливала новое для Маши ощущение, вызванное присутствием Олега Борисовича в ее жизни.

Дня через три Олег Борисович задержался по рабочим делам и не успел к ужину.

— Маша, подождем Олега Борисовича? — спросила Ольга Петровна.

Маша согласилась. Она смотрела на мать, которая волновалась, но пыталась не выдавать своих переживаний. Олег Борисович впервые задержался и не предупредил. Ольга Петровна суетилась, ее движения были плохо скоординированы, чувствовалась растерянность. Такой беззащитной Маша не видела свою маму никогда. Она подошла к ней и неожиданно обняла. За многие годы это она сделала впервые.

Телефонный звонок раздался неожиданно, он словно разрезал тишину, вернув женщин к реальности бытия, ожиданий и тревог.

— Оля, я был на совещании, не мог позвонить. Сейчас выезжаю.

Положив трубку, Ольга Петровна радостно сообщила:

— Он едет, все в порядке.

Маша смотрела на мать, тревога и неуверенность которой сменились радостью и уверенностью. Ольга Петровна стала готовить ужин, движения были, как всегда, четкими и привычными. Маша смотрела на нее и улыбалась. Она подумала о хрупкости счастья, необходимости ее оберегать. А может быть, это счастье еще надо создавать?

 

День второй, ночь

Гостевая, которую предоставили Маше, была не очень большой комнатой, в ней стояли две кровати с тумбочками, гардероб, стол и стулья. В углу расположился телевизор. Маша обратила внимание, что вся мебель отличалась скромностью и минимализмом в декоре, но все было рациональным и удобным в использовании. Все было продумано и тщательно подобрано, чтобы подчеркнуть простоту жизни в деревне, исключив городскую помпезность.

Маше казалось, что стоит ей положить голову на подушку, и она мгновенно заснет. День оказался чрезвычайно насыщенным, весьма удачным — все, что было запланировано, реализовалось. Осталось сфотографировать соек, но это на завтра. Маша убедилась, что Сергей Георгиевич обещает только реальные вещи, и она была уверена, что они прилетят.

Как ни странно, но заснуть она не смогла, несмотря на то, что кровать была удобной. Поменяв несколько положений, она удостоверилась, что заснуть не сможет — возможно, сказалось эмоциональное напряжение. Полежав немного в темноте, она включила телевизор, но через минут десять выключила, не найдя ничего интересного. Сквозь шторы пробивался свет уличного освещения. Маша встала и посмотрела в окно. Сад соседей был погружен в темноту, только кроны деревьев слегка освещались светом уличного фонаря, все остальное поглотила чернота.

Огромная темная туча тихо и целеустремленно куда-то уплыла, на небе высветились звезды. С каждым мгновением их становилось все больше и больше. Завтра будет холодно, подумала Маша. От этой мысли ей стало неуютно, она надела халат, но хотелось выпить теплого — чая например. Эта мысль ей понравилась, она тихо вышла в коридор. К ее удивлению на первом этаже горел свет. Она спустилась на первый этаж и остановилась у открытой двери кухни.

Не смотря на столь поздний час, за столом сидели Татьяна Александровна и Сергей Георгиевич. Они тихо разговаривали.

— Понимаешь, Таня, на душе тревожно. Ладно, мы свое прожили, чего-то достигли, что-то сделали, что-то упустили. Тревожно за Марика. В какой стране он будет жить? К чему его готовить?

— Не знаю, Сергей. Раньше я сказала бы, что главное, чтобы он был здоровым и порядочным.

— В стране, где одна ценность — деньги, с порядочностью трудно будет жить.

— И все равно, по-другому, ни мы, ни тысячи других не будут воспитывать детей и внуков, — заметила Татьяна Александровна.

— Конечно, но это основа предстоящих конфликтов. В книге о новом порядке я и писал, что в основе человека лежат чувства справедливости и равенства. Их можно подавлять, третировать, пытаться трансформировать на долгие годы, но они остаются источником радикальных изменений. К сожалению, армия чиновников, увлеченная накоплением богатств, предполагает, что все останется без изменений.

— А ты что думаешь?

— Относительно нас или в глобальном масштабе? — уточнил Сергей Георгиевич.

— И то и другое.

Сергей Георгиевич задумался, очевидно, решал, что сказать и какие аргументы привести. Маше стало неудобно стоять у дверей и подслушивать. Она решила войти.

— Можно войти? Я не побеспокою вас?

Сергей Георгиевич не стал отвечать на вопрос Татьяны Александровны, но искренне обрадовался появлению Маши:

— Маша, заходи, третьим будешь? — пошутил он.

— Маша, что-нибудь случилось? — поинтересовалась Татьяна Александровна.

— Нет, не беспокойтесь, все замечательно. Не спится, решила выпить чаю, не возражаете?

— Сейчас все организую, я сама с тобой выпью чаю, у меня есть вкусные конфеты. Не возражаешь? — спросила Татьяна Александровна.

— Все, ночной пир самоорганизовался. Уверяю, через пять-семь минут тут появится и Наташа, — предупредил Сергей Георгиевич. — Ее нюх не подведет.

Через три-четыре минуты скрипнула лестница. Сергей Георгиевич заулыбался и, довольный собой, сказал:

— Что я говорил?

— А что ты говорил, папа? — спросила Наташа, располагаясь за столом.

— Занимался предсказанием события, прогноз удался.

— А можно тебя попросить запалить камин? Какое-то настроение незавершенного праздника, надо поставить заключительную точку.

— Я думаю, что это не будет заключительным аккордом сегодняшнего дня.

— Ты хочешь что-то предложить? — осторожно спросила Наташа. — Я думаю, что ты предложишь шампанское.

— Еще один предсказатель явился, — улыбаясь, сообщил Сергей Георгиевич. — Только не надо собственные желания выдавать за мои предложения.

— Мама, ты возражаешь? Нет. Нас трое.

— Несовершеннолетних не трогать.

— Папа, от маленького фужера шампанского алкоголиками не становятся, не та среда, не те условия.

Наташа и Маша с охотой стали помогать Татьяне Александровне, перенесли тарелки, столовые приборы и фужеры из кухни на маленький стол в гостиной. Татьяна Александровна аккуратно нарезала фрукты и ждала, когда Наташа и Маша заберут конфеты, печенье. Они не скрывали своего праздничного настроения, что очень быстро передалось и Сергею Георгиевичу и Татьяне Александровне.

* * *

Дрова в камине равномерно разгорелись, языки пламя непредсказуемо возникали и исчезали. Треск сгорающих дров создавал ощущение уюта, расслаблял и отодвигал на второй план реальность существования, растворяя тревоги и проблемы. Стены и потолок гостиная отсвечивались пламенем, от камина шел поток тепла, и глоток холодного шампанского устанавливал тепловое равновесие.

Наташа и Маша сидели на диване и тихо шептались, а Татьяна Александровна с супругом сидели на другом и обменивались лишь короткими репликами.

Неожиданно Наташа встала и подошла к отцу.

— Папа, когда я укладывала Марика, звонил Антон, он спрашивал о сертификации.

Сергей Георгиевич посмотрел на часы на стене гостиной.

— Завтра позвоню, сейчас поздно.

— Можно позвонить и сейчас. Он в аэропорту, встречает кого-то из Ирана.

Антон ответил на звонок почти мгновенно.

— Сергей Георгиевич, извините за беспокойство в столь поздний час. Из Ирана идут фуры с сухофруктами, я встречаю представителя фирмы-отправителя, а с сертификацией возникла задержка. Можете помочь, как-то ускорить?

— Какие-нибудь проблемы с качеством?

— Нет, у них какая-то техническая проблема с оформлением.

— Нет проблем, я позвоню Мише, он заместитель директора института, поможет.

* * *

— Миша, привет! Где был? На прошлой неделе я заходил к тебе, сказали, что отдыхаешь.

— Здравствуй, Сергей, заходи. Ездил на родину, в Дагестан.

Они сели за маленький стол в кабинете Миши. В действительности его звали Минкаилом, но со студенческих лет он, доктор медицинских наук, профессор, живет в Москве, и в обиходе его все стали звать Мишей. С Сергеем он познакомился давно на каком-то совещании, и с тех пор они поддерживали приятельские отношения.

Окно в кабинете было открыто. Осенний день дарил последние теплые дыхания лета, относя их к предстоящим воспоминаниям в ближайшие месяцы, когда осень незаметно переродится в долгую и нудную зиму. Для двух взрослых людей, выходцев с Кавказа, зима казалась слишком долгой, а количество серых дней без солнца — большим ежегодным испытанием, которое было возможным осилить лишь за счет семьи и интересной работы.

— Не закрыть окно? — спросил Миша. — Шумно.

— Что ты, — удивился Сергей. — Когда еще откроешь окно?

Они говорили долго о текущих делах, о жизни, о проблемах Дагестана, где в последние годы ваххабиты все глубже проникали в общественную жизнь, о терроризме и террористах в республике. Сергей слушал и иногда задавал вопросы.

— Дагестан погрузился в мир взяток, всеобщего обмана, когда справедливые слова опираются на несправедливые действия. Молодежь все видит, ее тошнит ото лжи, она ищет что-то другое, но ничего нет. Федеральные власти ничего не видят, не хотят видеть.

— Не хотят говорить, не понимают, что с молодежью надо говорить даже в тех случаях, когда ты не можешь исправить ситуацию, — согласился с Мишей Сергей. — Если не можешь исправить ситуацию, то хоть озвучь, дай людям понять, что знаешь и готов ее исправить. А так как страус — голову в песок, и все хорошо, темно и спокойно.

— Действительно темно, власть выделяет на дотации республике огромные деньги, они оседают в карманах местной власти, ее шантажируют исламисты, часть денег перепадает им.

— Ты, Миша, забыл сказать, что часть денег, выделенных республике, не доходит до места назначения, она остается здесь, в Москве, у определенных чиновников.

— Да, чиновники делят наши деньги, — согласился Миша, — а боевики и террористы убивают и взрывают простых людей, рядовых полицейских.

Они еще долго говорили о проблемах власти в Дагестане, о необходимости открытого общения федеральной и местной власти с населением.

— Я приведу такой пример. Практически без должной огласки, без информирования населения республики в сентябре 2010 года в Баку подписан Договор о демаркации границ. Подписали президенты России и Азербайджана — Медведев и Алиев. Договор был ратифицирован в этом году. Федеральная власть по этому договору отдала Азербайджану три больших дагестанских участка с горными пастбищами, которые местные жители использовали для сельскохозяйственных нужд. Еще до передачи пастбищ Азербайджану были отданы два дагестанских села и крупнейшая в республике река Самур. Дагестанские чиновники тогда успокаивали, утверждая, что республика в принципе ничего не теряет от демаркации границ, что там максимум на пятнадцать метров Азербайджан заберется внутрь Дагестана.

— Как легко наши чиновники рассуждают о метрах земли, — возмутился Сергей. — Можно подумать, что и другие отдают России свои метры земли.

— Но когда началась демаркация границ, — продолжил Миша, — оказалось, что речь идет о тысячах гектаров земли. Два дагестанских села оказались на территории Азербайджана. Жителям предложили быть гражданами Азербайджана, но они поначалу отказывались. Жители первого села в итоге согласились, им угрожали просто-напросто депортацией. Жители же второго села отказались быть гражданами Азербайджана. Правительство Дагестана тогда им выделило земли в республике, где они могли бы обжиться. Но люди уже третий год скитаются по родным, не имеют своего крова. Это сто сорок семей без определенного будущего.

Наступила пауза. Миша о чем-то задумался, а Сергей не торопил его. Не совсем было ясно, в какой степени эта история коснулось родственников Миши, но он переживал, рассказывая об этом. Можно было поменять тему, но Миша этого не делал, возможно, он хотел еще что-то сказать.

— В этой истории есть еще одна сторона дела. Вопрос не только в землях, там чудовищно уступлено и водопользование. Проблема связана с рекой Самур. Девяносто процентов воды в реке образуется на территории Дагестана — через ледники, но почти всю воду теперь использует Азербайджан. Вода в южном Дагестане, можно сказать, дороже золота. Согласно международным нормам о водопользовании, за воду Азербайджан должен был бы платить колоссальные деньги Дагестану, но он никогда не платил и уже получается, что и не будет платить.

— Да, наши чиновники могут отдать то, что им лично не принадлежит, — согласился Сергей. — Возможно, федеральные чиновники надеялись что-то получить взамен. Но на Кавказе, и это мы с тобой знаем, когда делаешь уступку, взамен ничего не получаешь. Только у другой стороны растут аппетиты.

— Мы, дагестанцы, были поставлены перед фактом. Понимаю, что есть политика, могут иметь место сложные комбинации, но с людьми надо говорить.

— Согласен. Власть должна говорить с народом. Отсутствие контакта — это благодатная почва фундаментализма.

* * *

— Ладно, девочки, пора спать, — предложил Сергей Георгиевич. — Завтра предстоит важное дело — надо будет фотографировать соек. Утром выйдем на фотоохоту, надо хорошо выспаться.

Убрав посуду, все дружно поднялись на второй этаж и разошлись по своим спальням. Сергей Георгиевич стоял у окна, когда Татьяна Александровна спросила:

— Ты поработаешь или ляжешь?

— Нет, пожалуй, пойду и поработаю. Сразу не засну, а лежать и смотреть телевизор не хочется.

Он стоял в спальне и смотрел на фонарь, который освещал пустынную деревенскую улицу. Ни людей, ни машин. Только тишина. Текущий год целеустремленно катится к своему завершению, освобождая место новому году, новым надеждам. Пора подводить итоги, но делать это Сергею Георгиевичу не хотелось. Не хотелось портить ощущение состоявшего праздника. Он тихо прошел в кабинет и включил свет.

Компьютер медленно загружался, поэтому Сергей Георгиевич подошел к балконной двери и стал смотреть на небо. Звездное небо предвещало сильный ночной мороз. Отдельные созвездия, включая Омегу, висели над домом, но Млечный Путь проходил где-то рядом, не попадая в поле зрения из кабинета.

Размышления о Млечном Пути заняли всего несколько секунд, неожиданно в небе блеснул одинокий огонек. Можно было предположить, что это спутник, отразивший свет солнца, но в данном случае было очевидно, что это был одиночный самолет, который на большой высоте пролетал над Москвой в поисках аэропорта назначения.

* * *

Сергей с самого детства любил самолеты. Трудно объяснить, чем это было вызвано, возможно, только одним — любовью с первого взгляда. Он мог часами смотреть на небо, ожидая увидеть белый след работы двигателей, которые оставляли росчерки на небе, оповещая всех о том, что в небе самолеты.

Однажды, когда Сергей был в доме, прибежал Валера и позвал со двора:

— Серега, в небе два военных самолета! Пошли на улицу.

Этих слов было достаточно, чтобы бросить все дела и слинять на улицу. Они бежали к Метехскому замку, где открывался не только прекрасный вид на реку Куру, но и раскрывалось огромное пространство неба. Два самолета в паре пролетали высоко над городом. Они не могли быть гражданскими самолетами — так близко и в одном направлении гражданские самолеты не летали. Безусловно, это были военные самолеты, возможно, бомбардировщики, и это внушало огромное уважение и гордость.

Позже Сергей видел гражданские самолеты, летал на них, но никогда не забывал чувство восторга за людей, сумевших поднять в небо тяжелые искусственные птицы из металла. И это чувство восторга всегда сопровождалось чувством доброй зависти и обиды, что он не причастен к полету самолетов.

* * *

Сергей Георгиевич стоял у двери и смотрел на звездное небо, по которому целеустремленно двигалась одна светящая точка — запоздавший ночной рейс одинокого самолета. Так сложилось в жизни Сергея Георгиевича, что он отказался от мечты своего детства. Ранняя любовь к самолетам изначально определила его пристрастие — авиация. Но единственная просьба отца не уезжать из Тбилиси перечеркнула мечту стать конструктором самолетов или космических кораблей. Выполнив просьбу, пришлось отказаться от поступления в Московский авиационный институт.

Физический факультет Тбилисского университета многое дал Сергею Георгиевичу, но любовь к самолетам и ракетам осталась символом жертвы по отношению к семье. Все, что касалось авиации, прочитывалось, анализировалось им. Завершающий 2011 год не принес ничего положительного, и, стоя у двери балкона в столь поздний час, Сергей Георгиевич вспоминал результаты российского авиапрома, опубликованные Министерством промышленности и торговли РФ. За год производство гражданских самолетов сократилось, за девять месяцев был произведен всего один среднемагистральный пассажирский самолет Ту-214, три ближнемагистральных пассажирских самолета Sukhoi Superjet 100, два ближнемагистральных пассажирских самолета Ан-148. Вся авиапромышленность нашей страны способна производить всего один гражданский самолет за полтора месяца. Обидно за страну, которая деградирует, уступая свои некогда престижные позиции. Авиастроение — это вершина технологического развития государства. Для сохранения промышленного и научного потенциала России необходимо возвращать утраченные позиции во всех сегментах авиарынка. Успехи военного авиастроения лишь усиливают оценки провала гражданского сектора, отечественный рынок которого оценивается в десятки и сотни миллиардов долларов.

А сколько громких слов было сказано, какие обещания давали министры и руководители. На апрельском заседании Совета безопасности президент Д. Медведев, пообещав влить в авиацию пять триллионов рублей до 2020 года, потребовал завоевать для России десять-пятнадцать процентов рынка гражданской авиации к началу следующего десятилетия. Для обеспечения действительно полноценного участия нашей страны на авиационном рынке необходимо, чтобы российские авиазаводы могли выпускать всю линейку самолетов — от региональных до широкофюзеляжных дальнемагистральных. Сегодня надо признать, что мы способны выпускать только ближнемагистральные Ан-148 и SSJ-100. Остальные программы практически свернуты из-за отсутствия заказчиков и низкой эффективности эксплуатации наших лайнеров.

О какой экономической эффективности можно говорить при поштучном выпуске самолетов? Но именно эффективность заставляет авиакомпании отказываться от отечественных самолетов и покупать или брать в лизинг иностранные. Государство должно не только выделять деньги, но четко контролировать всю программу мероприятий, используя и экономические формы поддержки в виде льготных кредитов, списания долгов и части кредитов.

Самолет затерялся среди звезд, Сергей Георгиевич напряженно всматривался, но не мог его найти. На сердце было уныло, тревожно и обидно. Сергей Георгиевич надеялся, что самолет найдет свою взлетно-посадочную полосу. Возможно, до Нового года он еще совершит не один полет, а вот взлета отечественного авиапрома не видать. И это опасно — Россия огромная страна, и транспортная недоступность регионов таит в себе угрозу территориальной целостности.

Понимают это власть и чиновники? Или кабинетные игры и личные интересы отодвигают все остальное, а мы вынуждены летать на старых самолетах, рискуя одновременно с ним завершить свою жизнь.