ДОКТРИНА «НАПРАВЛЯЕМОЙ ДЕМОКРАТИИ» И КОНЦЕПЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА СУКАРНО. ПАДЕНИЕ II КАБИНЕТА АЛИ САСТРОАМИДЖОЙО

Банкротство правления буржуазных партий, кризис конституционной демократии, угроза реакционной диктатуры и дезинтеграции страны во весь рост поставили перед Индонезией необходимость выбора стратегии дальнейшего социально–политического развития. В этой атмосфере напряженности на авансцену выступил президент Сукарно, теоретик и трибун мелкобуржуазного социализма национал–популистского толка, кумир яванского крестьянства, мелких хозяйчиков города, части рабочего класса.

Целью нации Сукарно объявлял создание самобытного индонезийского общества социальной справедливости, новый «средний путь между западной и коммунистической системами». Его достижение мыслилось как результат реализации двух фаз индонезийской революции. Первая фаза, согласно политической теории Сукарно, — это «революция нации». Это «национально–демократический этап» с участием буржуазии, на котором, считал он, страна еще находилась во второй половине 50‑х гг. Это период, когда народ «может придерживаться классовых убеждений, но не должен пока развивать классовую борьбу». Вторая фаза — это субъективно понимаемый президентом этап народно–демократической революции, когда «общество избавляется от всякой буржуазности и воцаряется социальная справедливость. Переход к ней, учил он, должен быть мирным и гармоничным. В 1956—1957 Сукарно считал вступление во вторую фазу преждевременной, а возможный исход такого шага — трагическим. Дальнейший ход событий, впрочем, показал, что ему вообще был свойственен инстинктивный страх перед социальным переворотом. Политические взгляды президента, считает советский исследователь А. Ю. Другов, были пронизаны одной основной идеей — социальное единство во что бы то ни стало. Этой идее он был верен до конца, даже тогда, когда для всех было ясно, что единства уже не существует.

Ожесточенные дискуссии в Учредительном собрании (с ноября 1956 г.) уже обнаружили свою бесплодность, раздувая пламя идеологических противоречий. Президент желал «восстановления национального мира» посредством широкого компромисса и если не примирения, то приглушения противоречий. Он осудил движение Даруль ислама и военных партикуляристов Суматры. Сукарно не желал установления ни военной, ни «коммунистической диктатуры» и проявил решимость допустить к власти «деловой кабинет» во главе с М. Хаттой, западный капиталистический курс которого обозначился уже достаточно четко. Против такого варианта резко выступала и КПИ. Осознание президентом неизбежности прихода к власти более авторитарного режима означало для него только одно — необходимость собственной политической активизации.

Уже летом 1956 г. он отказался от поддержки правоцентристского кабинета Али, дистанцировался от его политики, и взял курс на создание новой государственной системы, Сукарно не имел за спиной собственной политической армии, а потому часто прибегал к зондажу общественного мнения. Так, в октябре 1956 г., возвратившись на родину после визита в Китай, президент начал публичную кампанию по дискредитации парламентской демократии как «либеральной», слепо скопированной у Запада. Он дал понять, что видит в КНР «модель демократии нового типа», наиболее подходящую для Индонезии и призвал учиться у китайцев «единодушию в деле созидания и… устранению раздоров и свар, вроде наших».

Этой же цели, считал он, будет способствовать устранение (или резкое ограничение) многопартийности. 28 октября 1956 г. он зашел настолько далеко, что на молодежном митинге призвал «похоронить все партии». Идея вызвала бурю в политических кругах. Реакция крупных партий варьировала от полной враждебности (Машуми) до уклончивых предложений дать партиям время и возможность для самосовершенствования (НПИ, КПИ, НУ). Отклик политических сил продемонстрировал президенту, а главное, его новому союзнику, фракции новоиндонезийского национализма в ТНИ во главе с Насутионом, что отстранить партии, не рискуя национальным единством не удастся. Тогда Сукарно несколько изменил существо своих предложений и 21 февраля 1957 г. выступил с речью «концепция президента», содержавшей программу переустройства государственной системы.

Непригодную «импортированную», «либеральную» демократию он предлагал заменить «исконно индонезийскими» патриархально–общинными институтами: взаимным сотрудничеством группировок (готонг–ройонг), принятием решений консенсусом (муфакат), достигаемым путем компромиссов на базе всестороннего обсуждения (мушаварах). Такой тип демократии он называл «семейственным», При невозможности прийти к согласию последнее слово оставлялось за cтаршиной — в масштабах страны, естественно, президента. Предполагалось сформировать «правительство готон–ройонг» (взаимного сотрудничества) пропорционально представительству всех партий в СНП. «Все члены семьи — за рабочий и за один обеденный стол!» — провозгласил Сукарно. Этим, по его замыслу, устранялся институт оппозиции. Правительство мыслилось как формируемое президентом и подотчетное ему, а не парламенту и, следовательно, более стабильное. Парламент и партийные фракции в нем сохранялись, однако наряду с СНП предлагалось создать верховный совещательный орган — Национальный совет (НС), состоящий из представителей провинций и функциональных групп — общностей людей, связанных общей сферой деятельности или другими признаками, часто безотносительно к их положению в схеме производственных отношений (крестьяне, рабочие, военные, молодежь, священнослужители, женщины, ветераны революции и т. п.). Состав НС должен был назначаться и возглавляться лично президентом.

В основе Концепции лежала излюбленная Сукарно идея максимального представительства: правительство указывал он, стало бы адекватным отражением всего парламента (а не отдельных партий, как прежде), Национальный совет — адекватным отражением всего общества. На практике с созданием НС образовывался бы противовес партиям и их средоточию — парламенту. Новая политическая система, так называемая «направляемая демократия», мыслилась президентом как средство законсервировать классовые политические противоречия, остановить их дальнейшее разрастание. Практически упраздняя оппозицию и парламентаризм как таковой, он создавал ситуацию бесцельности и бесперспективности борьбы за власть любых партий и группировок. Власть и полномочия президента, напротив, резко pacширялись, однако не превращались в его диктатуру (хотя бы в виде отсутствия у него монолитной политической армии).

Идеи антиимпериалистического национального единства на основе панчасилы, широкой репрезентативности органов власти, отсутствие тезиса об упразднении партий в Концепцию обеспечили ей поддержку КПИ, широких масс трудящихся. Машуми решительно осудила ее как «заявку на личную диктатуру Сукарно». НПИ и НУ приняли ее при условии изъятия тезиса о «кабинете готонг–ройонг», открывавшего КПИ путь в правительство. Обилие оговорок в изложении позиции СПИ и христианских партий практически означало несогласие. Партикуляристы–полковники встретили Концепцию в штыки. В марте 1957 г. их ряды пополнились подполковником Сумуалом (Сулавеси). Он выступил с «Хартией всеобщих требований» (Перместа), объявил чрезвычайное военное положение в своем штате Восточная Индонезия и, отстранив от власти гражданскую администрацию, присоединился к мятежу А. Хусейна.

В сложившихся условиях решающее значение приобретала позиция командования ТНИ. В целом оно поддержало Концепцию. Насутиону импонировали идеи сформирования сильного правительства во главе с президентом и создания НС как представительства функциональных групп. Ведь армия мыслилась как одна из них, притом крупнейшая. Концепция удовлетворяла его антипатию к буржуазному парламентаризму и партийной системе, исключала создание теократического государства и выводила армию из подчинения гражданским политикам и делала ее союзницей президента на основе принципов панчасилы. Вместе с тем, будучи противником не только сантри, и коммунистов, Насутион не скрывал своего желания, что новая система подавляла бы не только крайне правых, но крайне левых, в равной степени подрывающих единство армии». Генерал предложил Сукарно объявить чрезвычайное положение в масштабе всей страны, чтобы пресечь возможность возникновения новых очагов мятежа, локализовать старые и расчистить путь к реализации Концепции. Следующий шаг Насутион видел в возвращении страны к конституции 1945 г., которая легализовала бы вводимое явочным путем сильное президентское правление при ситуации на окраинах, которую можно было характеризовать как фактический федерализм.

Выбора у Сукарно не оставалось. К марту уже и центристская НУ начала высказываться за возвращение Хатты к кормилу правления. Опасность гражданской войны надвигалась. Утром 14 марта 1957 г. президент принял отставку II кабинета Али. Одновременно было провозглашено военное положение на всей территории страны.

Так началось ниспровержение конституционной демократии в Индонезии. Парламент, партии стали отходить на второй план. На политическую авансцену выдвинулись новые, внеконституционные центры власти: центральное командование ТНИ, опальные мятежные командующие. Активную политическую роль, вопреки конституции 1950 г., после подавления мятежа стал играть президент. Вместе с тем становление новой государственной системы было затяжным, заняв свыше двух лет (1957—1959).

 

КАБИНЕТ ДЖУАНДЫ И НАЧАЛО СТАНОВЛЕНИЯ «НАПРАВЛЯЕМОЙ ДЕМОКРАТИИ». ПОДАВЛЕНИЕ МЯТЕЖЕЙ

В начале апреля 1957 г. президент поручил формирование нового внепарламентского правительства «гражданину Сукарно». Чрезвычайный деловой кабинет возглавил беспартийный технократ Джуанда, чьи взгляды представляли смесь националистических и правосоциалистических идей. Большинство министров были членами НПИ и НУ. Члены КПИ, Машуми, СПИ в кабинете не участвовали, но коммунисты поддержали его. Министрами впервые стали два высших офицера. Так в Индонезии возродился кабинет левого центра. Джуанда, сохранивший за собой портфель министра обороны, пользовался авторитетом в армии. Он заявлял, что, несмотря на внепарламентский характер кабинета, не прекратит консультации с СНП. Программа кабинета предусматривала нормализацию внутреннего положения, создание НС, денонсацию соглашения по КМБ, возвращение Западного Ириана и ускорение национального строительства.

В мае–июле Сукарно сформировал Национальный совет. Его создание мотивировалось необходимостью вовлечь в политический процесс силы, «не охваченные существующими институциями», в частности функциональные группы и представительства провинций. В НС было много левых националистов, армейских офицеров, но особенно коммунистов (около 25% состава) — проявление желания президента компенсировать их неучастие в правительстве. Действительная, роль НС превосходила лимиты его официально провозглашенных функций: глава государства принимал наиболее ответственные решения лишь после консультаций с ним.

Джуанда пытался разрешить политический кризис на пути компромиссов. Он добивался восстановления дуумвирата: Сукарно — Хатта, настойчиво, но безуспешно склонял последнего к возвращению на пост вице–президента, изъявлял готовность уступить ему кресло премьера, Джуанда втрое увеличил ассигнования на нужды окраин. Вместе с Насутионом он предпринял ряд поездок на Суматру и Сулавеси, добиваясь нормализации отношений этих провинций с центром. По его инициативе в сентябре и ноябре — декабре 1957 г. в Джакарте проведены два общенациональных совещания в целях разрядки и примирения с участием диссидентов–военных.

Но военные партикуляристы. А. Хусейн, Сумуал и Барлиан еще 8 сентября подписали Палембангскую хартию, где к тем требованиям присовокупили новые: убрать А. Насутиона с поста начштаба армии и поставить вне закона КПИ. Политика компромиссов потерпела крах.

В ноябре 1957 г. два момента резко обострили ситуацию. 29 ноября индонезийский проект резолюции по Западному Ириану провалился при голосовании в ГА ООН вследствие происков голландцев и их союзников по НАТО. Днем позже агентура З. Лубиса совершила неудавшееся покушение на жизнь президента Сукарно в Джакарте. Оба события индонезийская общественность обоснованно связывала с действиями империалистической реакции.

2 декабря рабочие внезапно развернули всеобщую забастовку на голландских предприятиях, а З-го влиятельный профсоюз НПИ начал в порядке политических репрессалий «впредь до возвращения Западного Ириана» брать под контроль голландские компании (судоходную компанию КПМ, банк Эскомпто, нефтяной концерн БПМ и т. п.). Его примеру последовали близкий к КПИ профсоюз СОБСИ и др. Большинство голландских предприятий оказалось в руках рабочих, и 13 декабря встревоженный Насутион объявил, что «во избежании анархии» все они берутся под контроль армии. Правительство запретило перевод за рубеж прибылей голландских предприятий (около 200 млн долл, ежегодно) и запретило функционирование голландской авиакомпании КЛМ. Нидерланды не замедлили отозвать в метрополию из плаванья все суда КПМ и все 46 тыс. голландских граждан, проживавших в, включая и специалистов (которым правительство Джуанды гарантировало неприкосновенность). Эти меры существенно дезорганизовали хозяйство страны. Оппозиционные правительству партии осудили действия рабочих, правительства и командования ТНИ.

Но позиции правых сил продолжали слабеть. В середине 1957 — начале 1958 г. были проведены выборы в местные органы власти в самых густонаселенных провиициях (Ява, Южная Суматра и Калимантан, о-ва Риоу). КПИ стала победительницей, получив 8,2 млн голосов (27,4% мандатов), отвоеванных в основном у Машуми и НПИ, Стало очевидно, что КПИ способна в рамках конституционной демократии добиться еще более крупных успехов. Учитывая это, а также бесперспективность противоборства в центре, лидеры СПИ, натсировского крыла Машуми, перешли к вооруженному сопротивлению на окраинах. М. Натсир, Сумитро, Шафруддин, Б. Харахап бежали в декабре 1957 г. под крылышко А. Хусейна, что сразу резко политизировало мятеж на Суматре. 10 февраля 1958 г. подполковник А. Хусейн предъявил правительству ультиматум, он требовал отставки правительства Джуанды, прихода к власти «делового кабинета» во главе с М. Хаттой и возвращения Сукарно на позиции «церемониального главы государства», То есть его отказа от Концепции президента и «направляемой демократии». По истечении отведенных центру 5 суток Хуссейн провозгласил создание новой центральной власти — «Революционного правительства Республики Индонезии» (ПРРИ) во главе с машумистом Шафруддином. К нему немедленно примкнули и сторонники Перместы на Сулавеси. Остальные регионы страны не поддержали выступление. Все же 1/6 территории страны оказалась под властью мятежников, опиравшихся на 130-тысячную армию и установивших тесные контакты с движением Даруль ислама. Страна оказалась перед угрозой paспада и иностранной интервенции: служащие американских нефтяных компаний на Суматре и члены их семей заявляли, что «не чувствуют себя в безопасности».

Правительство отклонило ультиматум и разжаловало мятежных командующих. Затем Сукарно и Насутион (вопреки протестам М. Хатты) приняли решение о военном подавлении ПРРИ-Перместа. В начале марта 1958 г. части ТНИ отбили область Риоу, изолировав войска Хусейна от нефтеносных регионов и лишив США предлога для вмешательства. Несмотря на поддержку и помощь мятежникам со стороны американской части ТНИ во главе с полковником А. Яни в середине апреля взяли Паданг, а 4 мая 1958 г. «столицу» ПРРИ Букиттинги. Сопротивление оказалось вялым: «борцы за права окраин успели скомпрометировать себя как авантюристы и грабители, связанные вдобавок с империалистическими силами. Одновременно ТНИ провела «чистку» на Северной и Южной Суматрах. В июле были разгромлены и отряды Перместы на Сулавеси. Развернулась массовая сдача в плен мятежников, чему весьма способствовали крайне мягкие условия капитуляции, которые, не подчинившись воле Сукарно, практиковал Насутион. Мятежные военнослужащие не «сдавались», а «возвращались» в объятия матери–родины». Их подвергали недолгому «политическому карантину», после чего по преимуществу включали в ряды ТНИ, вследствие этого разбухшей с 200 до почти 300 тыс. человек.

Итак, в середине 1958 г. мятеж ПРРИ-Перместа был разгромлен, а его вожаки либо бежали за границу (Сумитро, М. Натсир), либо сдались. В 1961 —1963 гг. последние сопротивления были ликвидированы. Один из внеконституционных центров власти был устранен.

 

НОВАЯ РАССТАНОВКА ПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ. ВОЗВРАЩЕНИЕ К КОНСТИТУЦИИ 1945 Г.

К концу 1958 г. на политической арене сложилась принципиально новая расстановка сил. Насутион раздробил военные округа на более мелкие и расставил там лояльных командиров. Скорая и почти бескровная победа над ПРРИ-Перместа чрезвычайно повысила престиж армии. Продленное чрезвычайное положение позволяло командованию контролировать деятельность гражданской администрации на местах. Кроме еще до национализации взятых под контроль голландских предприятий (декабрь 1958 г.) Насутион закрепил руководство ими со стороны 4 тыс. офицеров–администраторов (карьяванов), ссылаясь на «двойную функцию» армии. Так получил мощный импульс процесс формирования прослойки военных кабиров (капиталистов–бюрократов) — реакционной силы, совершающей первоначальное накопление за счет госсектора и тем компрометирующей эту форму хозяйствования. Бесхозяйственность и бесконтрольность на подчиненных им предприятиях, сохранение внешнеполитической напряженности были чрезвычайно выгодны кабирам.

В огромной степени вырос и авторитет президента. В сфере влияния находились теперь центральный госаппарат, области идеологии и политики, ВВС, ВМС и полицейские силы, масса политически не организованного крестьянства Явы. Сукарно всецело поддерживала выделившаяся в августе 1958 г. из небольшая леворадикальная мелкобуржуазная партия Партиндо во главе с его верным сторонником А. Хади.

Иными были последствия мятежей для партий. Машуми, СПИ, ИПКИ были безнадежно скомпрометированы прямой и косвенной поддержкой мятежников, отказом публично осуждать их действия. Высокий престиж, организованность и мобильность рядов сохранила только КПИ, участвовавшая в подавлении мятежа. Но попытка ее руководства в начале 1958 г. наладить сотрудничество с командованием ТНИ окончилось неудачей. После мятежей запрет военными властями забастовок, ограничение прав и свобод стали еще более жестокими. В ноябре 1958 г. на VII пленуме ЦК КПИ был окончательно взят курс «против гражданской и военной диктатуры в поддержку «направляемой демократии» Сукарно. Президент пошел на блок с КПИ как старший партнер.

Развернувшаяся в начале 1958 г. дискуссия об очередных всеобщих выборах в СНП показала, что Сукарно склонен поровну разделить там представительство между партиями и национальными группами, тогда как Насутион предлагал максимально укомплектовать его за счет функциональных групп. Генерал еще с июня 1957 г., разочаровавшись в ИПКИ, «партии военных», принялся деятельно создавать комитеты сотрудничества армии с различными слоями населения: с молодежью, рабочими, крестьянами, женщинами, уламами и т. п. Из эти общественных организаций вырастали соответствующие фундаментальные группы. 10 ноября 1958 г. Насутион объединил так называемый «Национальный фронт освобождения Западного Ириана». Другими словами, он явно опередил президента в мобилизации массовой гражданской непартийной поддержки. Неудивительно, что Сукарно вскоре распустил этот фронт.

Таким, образом, после мятежа в стране в обстановке сохраняющегося чрезвычайного положения остались две внеконституционные силы, управляющие ею на основе кондоминиума. Насутион замечал: «До середины 1959 г. Сукарно и я, собственно, и составляли кабинет». Это было двоевластие, основывающееся на сотрудничестве–соперничестве, попытках расширить сферу влияния за счет партнера. Ради легитимизации новой системы власти Насутион в 1958 г. предложил Сукарно и НС идею возвращения к конституции 1945 г. Но тот согласился не сразу, а лишь после многочисленных изъявлений поддержки со стороны ветеранов революции, отдельных партий (НПИ, КПИ), а затем и кабинета. Он явно не желал быть обязанным только армии. Кроме того, к неудовольствию генерала, президент сохранил в политической системе место для партий, видя в них противовес политизирующейся армии.

22 апреля 1959 г. Сукарно предложил Учредительному собранию прервать затянувшиеся дискуссии о политико–идеологических основах государственности и утвердить (притом без поправок, изъятий и дополнений) конституцию 1945 г. в качестве нового основного закона. Троекратное голосование, как и следовало ожидать, дало поборникам панчасилы большинство лишь в 56% голосов, а не необходимые 2/3 (НУ присоединилась к Машуми, голосовавшей против). В этой обстановке 5 июля 1959 г. был обнародован текст президентского декрета, подготовленного комитетом (в составе: Сукарно, Джуанда, Насутион и ряд министров). Индонезия возвращалась к конституции 1945 г., Учредительное собрание распускалось. Вскоре парламент под нажимом снизу одобрил эту меру и согласился продолжать работу в рамках новой системы. В сущности, это был государственный переворот, согласованно проведенный всеми политическими силами РИ.

Так парламентская демократия вестминстерского образца оказалась опрокинутой ее противниками — президентом и армией. Но одновременно она была покинута и ее сторонниками. Силы, стоявшие у власти, не рассматривались более общественностью как имеющие моральное право властвовать. Парламент и партии отошли на периферию политической жизни.

Кабинету Джуанды удалось добиться некоторых достижений во внешней политике и области экономических связей. Главным шагом было заключение 20 января 1958 г. мирного договора с Японией. По нему Токио обязывался выплатить около 223 млн. долл. репараций в виде товаров и услуг и предоставить РИ крупные кредиты. Началось, наконец, и использование советского кредита в 100 млн ам. долл. В мае 1957 г. Индонезию посетил Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилов. Отношения с Москвой характеризовались растущей теплотой, особенно после того, как 14 июля 1958 г. СССР выступил в защиту РИ от посягательств империализма, а социалистические страны сорвали эмбарго, которые последний попытался установить на продажу ей вооружений. По просьбе Индонезии, страдавшей от увода голландцами судов советская сторона уже в марте 1958 г. поставила ей 10 столь необходимых сухогрузов.

 

КАБИНЕТ СУКАРНО. ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ОФОРМЛЕНИЕ ИНСТИТУТОВ «НАПРАВЛЯЕМОЙ ДЕМОКРАТИИ»

10 июля 1959 г. Сукарно создал новый, так называемый «рабочий кабинет», в котором в соответствии с конституцией 1945 г. премьер–министром стал он сам. Джуанда получил вновь учрежденный пост «первого министра», то есть стал фактическим распорядителем в правительстве. Двенадцать мест (25%) в правительстве заняли военные. Впервые все министры и высшие государственные чины должны были выйти своих партий. Руководители КПИ вновь не были включены в кабинет вследствие противодействия буржуазных партий и армии. Первостепенными задачами «рабочего кабинета» являлись обеспечение народа продовольствием и одеждой и освобождение Западного Ириана.

17 августа 1959 г. Сукарно выступил с программным Политическим манифестом (Манипол), основные идеи которого — национальное единство, «направляемая экономика» и «направляемая демократия», определявшаяся как «семейственная демократия без анархии либерализма и без авторитаризма диктатуры» — стали катехизисом «направляемой демократии». Подчеркивалось, что задачей индонезийского общества является завершение революции, целью которой объявлялся «индонезийский социализм». Мелкобуржуазный характер «социализма по–индонезийски» проявился в манифесте со всей очевидностью. Акцентировалась национальная исключительность Индонезии. Манипол призывал к классовому миру. Показательно, что чаяния мусульман–сантри не нашли отражения в этом документе. В сентябре Манипол был объявлен основой государственного курса. Политические партии могли иметь и собственную идеологию, но она должна была согласовываться с Маниполом. Развернулась широкая программа индоктринации, то есть обязательного изучения панчасилы, Манипола и ряда других программных документов всеми слоями общества. Однако некоторые из них (армейское офицерство, часть студенчества, верхи госаппарата, мусульманские круги) встретили идеи Манипола с недоверием и цинизмом.

7—14 сентября, вопреки прямому противодействию армии, с разрешения Сукарно в Джакарте собрался VI съезд КПИ, проходивший под созвучным концепции президента лозунгом: «За демократию и правительство готонг–ройонг». КПИ выступала за сохранение партий, восстановление гражданских прав и свобод, добивалась в соответствии с Концепцией создания коалиционного правительства с ее участием. Вместе с тем она выразила поддержку основным начинаниям президента. В целом были сохранены проверенные жизнью установки V съезда. Но вопреки очевидной поляризации и внутренней консолидации политических сил как прогресса, так и реакции, документы VI съезда утверждали, будто усилились лишь прогрессивные элементы, а «силы твердолобых пошли под уклон».

Структурная перестройка органов власти завершалась. В сентябре 1959 г. президентским декретом был отменен закон о местной автономии. Губернаторы провинций, отныне подотчетные лишь президенту, вновь сосредоточивали в своих руках всю полноту власти на местах. Представительные ассамблеи снова превращались в чисто совещательные органы. Раздражение партий авторитарными действиями правительства было общим, и в феврале 1960 г. КПИ, НПИ, НУ и Машуми, забыв на время о межпартийных противоречиях, заблокировали в парламенте правительственный проект непомерно разбухшего бюджета. Однако партии явно переоценили свои возможности. 5 марта 1960 г. Сукарно распустил выборный парламент и провел бюджет своим декретом. После июля 1960 г. он издал серию декретов об «упрощении партийной системы». Допускалось существование только таких партий, которые имели как минимум 150 тыс. членов и 65 отделений на местах, при том условии, что они изъявляли лояльность конституции 1945 г., панчасиле и Маниполу, публично осудили организации и деятелей, участвовавших в мятеже ПРРИ-Перместа, и соглашались передать правительству списки своих членов. Таких партий оказалось десять. Машуми и СПИ, бойкотировавшие эти требования, были в августе 1960 г. официально распущены правительством. С правой партийной оппозицией было покончено.

25 июня 1960 г. Сукарно назначил депутатов «парламента взаимного сотрудничества» (СНП-ВС). 154 его члена представляли функциональные группы (35 из них были офицерами) и 129 — партии (в том числе 44 — НПИ, 36 — НУ и 30— КПИ). В совокупности просукарновски настроенные националисты по лучили 94 мандата, КПИ — 81 мандат. Таким образом, сторонники курса президента имели абсолютное большинство. В соответствии с принципами направляемой демократии все решения полагалось принимать консенсусом, единогласно. СНП-ВС постепенно превратился в орган, механически утверждающий решения президента.

Завершая создание новой государственной системы, 15 августа 1960 г. Сукарно утвердил состав высшего органа власти — Народного Консультативного Конгресса (НКК). По конституции это был орган, которым избирался и которому был подчинен президент. Его постановления были превыше законов. Раз в пять лет на своих сессиях Конгресс должен был определить основные направления государственного курса. Пока, вплоть до выборов, он получил временный статус (ВНКК). ВНКК включал 628 человек: весь состав парламента, 97 представителей провинций и добавочный контингент от функциональных групп. Таким образом, партии в ВНКК представляли все же 129 депутатов СНП-ВС, а от функциональных групп ВНКК состояли уже 402 депутата (в том числе 76 — от армии). Гражданские депутаты Конгресса были назначены президентом, военные — командованием ТНИ. Хотя фракция военных выросла в ВНКК вдвое в сравнении с парламентом, перевес сторонников Сукарно был подавляющим. Председателем ВНКК стал близкий к Сукарно молодой националист–радикал Хайрул Салех; его заместителями — председатели НПИ, КПИ, НУ и представитель армейского командования. На своей первой сессии в ноябре 1960 г. ВНКК утвердил Манипол государственным курсом РИ, одобрил основы восьмилетнего Плана всеобщего строительства на 1961—1969 гг., представленные Национальным плановым советом, и присвоил Сукарно титул «Великий вождь революции». Ни СНП-ВС, ни ВНКК не обладали реальной политической силой.

Одновременно была решена судьба и партийной системы. 31 декабря 1959 г. президент остановил свой выбор на создании своеобразной «партии–движения», названной Национальным фронтом (НФ). Это была федерация 113 политических партий, массовых организаций и функциональных групп. Ее оформление было в целом закончено лишь в 1961 г. В задачи НФ входило «завершение индонезийской революции», осуществление указанного выше плана всеобщего строительства и «возвращение Западного Ириана в лоно РИ». Сукарно пытался сформировать собственную политическую армию.

Фундаментальные преобразования политического строя, разумеется, встретили противодействие. Естественно, члены и сторонники запрещенных Машуми и СПИ (но также христианских партий, НУ и др.) оказывали сопротивление созданию новых структур. В 1960 г. их члены создали так называемую демократическую лигу, которая яростно атаковала «тоталитаризм» новой системы и поддерживающую ее КПИ. Вскоре Сукарно запретил Лигу своим декретом.

С 1960 г. начинаются серьезные расхождения между Сукарно и его союзницей — армией. Насутион подчеркивал, что «направляемая демократия» не должна стать формой диктатуры президента, что под «направляемостью» подразумевается не «воля патриарха», а зафиксированная в конституции «коллективная мудрость народного представительства» (такой подход в значительной степени разделял и Джуанда). Главштаб был недоволен корректировкой в 1960 г. закона о чрезвычайном положении, в результате которой во главе военной администрации встал Сукарно как верховный главнокомандующий. Но особенное негодование армии (и правых партий) вызвали неоднократные попытки Сукарно включить деятелей КПИ в правительство и его новый лозунг насаком (тесная политическая коалиция националистов, религиозных кругов и коммунистов в лице прежде всего НПИ, НУ и КПИ), который президент начал активно пропагандировать с середины 1960 г.

Отныне отношения президента с ТНИ превратились в цепь столкновений и компромиссов при усилении авторитарных тенденций с обеих сторон. Так, 8 мая 1960 г., когда Политбюро ЦК КПИ выступило в защиту прав рабочих и осудило в партийной печати ошибки и злоупотребления ряда министров (не задевая, правда, самого Сукарно), трое командующих военными округами запретили деятельность КПИ в своих районах. В столице армия арестовала ряд членов ЦК, запретила издание его центрального органа «за оскорбление президента». Лишь личное заступничество Сукарно, осудившего «коммунистофобию», разрядило обстановку. Он сначала запретил всякую политическую деятельность в масштабах всей страны, а затем отменил этот запрет (опять–таки для всех). Вместе с тем он дал понять, что в дальнейшем не потерпит критики своего правительства.

Итак, Сукарно, вопреки мнению ряда историков Запада, не установил тоталитарного режима. Скорее он предпринял попытку утвердить патерналистскую автократию, однако и она не удалась ему ввиду необходимости делить власть с армией. Эту государственную систему можно определить как конституционно–авторитарный режим в рамках дуократической республики.

Внешняя политика режима Сукарно на фазе становления «направляемой демократии» смещалась влево. 16 августа 1960 г. Сукарно разорвал дипломатические отношения с Нидерландами, демонстративно направившими в воды Западного Ириана свою эскадру. Со своей стороны, ТНИ начала с конца 1960 г. высаживать на территории острова группы вооруженных добровольцев с целью развертывания партизанской войны.

В конце февраля и начале марта 1960 г, Индонезию с официальным визитом посетила советская правительственная делегация на высшем уровне. Были подписаны культурное и экономическое соглашения; Индонезии был предоставлен кредит в 250 млн долл, для сооружения металлургического завода, фабрик химических удобрений, атомного реактора, крупнейшего в Индонезии стадиона, шоссейных дорог и крупных рисоводческих ферм на Калимантане. В июле 1960 г. было подписано долгосрочное торговое соглашение, воспринятое Западом как удар по его интересам.

В сентябре 1960 г. Сукарно выступил перед сессией ГА ООН с речью «Перестроим мир заново», в которой вновь поднял вопрос о Западном Ириане, осудил колониализм и «холодную войну» и призвал к серьезной перестройке ООН.

 

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СТРАНЫ К НАЧАЛУ 60-Х ГГ. И СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ВЕРХОВ. ОСВОБОЖДЕНИЕ ЗАПАДНОГО ИРИАНА

Японская оккупация, затяжная антиколониальная революционная война сильно расшатали экономические устои Индонезии. В 1949 г. национальный доход на душу населения составлял лишь 25 долл, (на Филиппинах — 44). Тяжесть положения усугубляли антиправительственные мятежи: только на подавление ПРРИ-Перместа лишь в 1958 г. было потрачено свыше 17 млрд рупий, то есть половина бюджетных расходов. Страна с дезорганизованной и истощенной экономикой вынужденно сократила в конце 50‑х — начале 60‑х гг. от трети до 40% своего бюджета на оборонные цели. Если учесть экономический спад на Западе в конце 50‑х гг. и соответственно сокращение спроса на экспортную продукцию РИ, то неудивительно, что дефицит госбюджета с 1,5 млрд рупий в 1956 и 5 млрд в 1957 г. возрос до 14 млрд в 1959 и 26 млрд рупий в 1961 г. Heуклонно увеличивался государственный долг, достигший в 1960 г. 54 трлн рупий. Бурно развивалась инфляция.

Полуколониальный характер экономики послевоенной Индонезии проявлялся, в частности, в ее крайней зависимости от состояния экспорта на мировой рынок четырех основных товаров: каучука, нефти, копры и олова. Если в 1938 г. удельный вес каучука и нефти в общей стоимости вывоза составлял 45%, то в 1957—1959 гг. он возрос почти до 70%. Соответственно сократились производство и вывоз остальных видов экспортной продукции. Другим выражением полуколониального характера экономики было отсутствие в стране не только современного производства средств производства, но и изготовления товаров широкого потребления. РИ ввозила не только текстиль, бумагу, цемент, стекло, но также продовольствие, в том числе рис, тратя на это свыше 300 млн долл, из своих скудных валютных резервов. Расходы на импорт риса и муки в отдельные годы достигли 20% общей стоимости импорта.

Большинство крупных предприятий обрабатывающей промышленности (пищевые, табачные, текстильные, полиграфические, по производству бытовых химикатов, авторезины, сборке велосипедов) принадлежали иностранному капиталу и работали частично или полностью на зарубежных сырье или комплектующих деталях. Предприятия среднего масштаба принадлежали в основном хуацяо; лишь мелкие полукустарные мастерские, производившие традиционные товары (батик, сигареты, кретéк, керамические и плетеные изделия), находились в собственности коренных индонезийцев. Используемых в обрабатывающей и горнодобывающей промышленности машин и оборудования, а также транспортных средств остро недоставало — они были устаревшими и чрезвычайно изношенными.

Отмеченная выше непоследовательность экономического курса правительств национальной буржуазии чрезвычайно осложняла процесс модернизации страны. Все же в 50‑е гг, был построен ряд крупных предприятий госсектора: 2 автосборочных завода, бумажные фабрики, стекольный и металлообрабатывающий заводы, предприятия по сборке сельхозмашин, рыбоконсервные, спичечные. С помощью США был сооружен крупный государственный цементный завод в Гресике (мощностью около 375 тыс. т в год), а также завод авторезины (при содействии Чехословакии). С помощью Франции сооружался крупный гидроэнергокомплекс в Джагилухуре, обещавший не только существенный прирост энергетических мощностей бурно растущим Джакарте и Бандунгу, но и устойчивое орошение значительного ареала Западной Явы. За 10 лет (с 1951 г.) производство тканей увеличилось втрое — до 440 млн м. Были созданы три национальные нефтедобывающие компании, производившие в 1960 г. 2,3 млн т сырой нефти (11,3% от общей нефтедобычи Индонезии). Остальные 88,7% добывали иностранные, главным образом американские, компании. Это опять таки подчеркивало полуколониальный характер экономики РИ. В целом иностранные капиталовложения в 10,5 раза превышали инвестиции индонезийского капитала, составляя 2,1 млрд долл. (1952 г.). При этом доля США, сосредоточенная в области нефтедобычи и каучуковых плантаций, бурно росла (210 млн в 1952 г. и уже 350 млн в начале 60‑х гг.). Хотя курс на индонезиацию и повышение роли госсектора с большей или меньшей последовательностью проводился некоторыми правительствами эпохи «либеральной демократии», решительный натиск на позиции иностранного капитала развернулся в период перехода к «направляемой демократии». В сентябре 1958 г. был принят закон об иностранных инвестициях. Он запрещал в стратегически важных отраслях экономики, таких как железнодорожный и авиационный транспорт, морское судоходство, электроэнергетика и связь, водоснабжение и ирригация, производство вооружения и боеприпасов, наконец, в отраслях, освоенных национальным капиталом. Кабинетом Джуанды было объявлено, что правительство будет предпочитать займы иностранным инвестициям.

Качественным сдвигом в плане вытеснения. иностранного капитала была уже упоминавшаяся национализация голландских предприятий (декабрь 1958 г.), а затем и доли Голландии в смешанных предприятиях (август 1960 г.). В том же 1960 г, правительство ликвидировало валютную автономию иностранных нефтяных компаний и потребовало пересмотра раздела прибылей с РИ: от паритетного к соотношению 60% : 40% в пользу Индонезии. В апреле 1959 г. была установлена государственная монополия на ввоз хлопка, пряжи, текстиля, джута, цемента, газетной бумаги, муки. На импорт риса и химудобрений она была установлена еще ранее. Экспорт всего минерального сырья, кроме нефти, также был монополизирован государством.

Таким образом, преобладающими чертами государственного регулирования экономики были этатизм (политика государственного капитализма) и курс на импортзамещение. Второй по значимости задачей стала помощь и содействие национальному частнопредпринимательскому сектору (преимущественное выделение импортных лицензий на валюту, поддержка группы «Бентенг»). С марта 1962 г. правительство разрешило частным национальным экспортерам удерживать 15% валютной выручки и облегчило процедуру вывоза товаров. Широко распространилась практика предоставления выгодных государственных подрядов частному индонезийскому капиталу. В результате комплекса всех этих мер вся внутренняя и внешняя торговля страны (за исключением операций с нефтью и нефтепродуктами) впервые оказалась в руках индонезийских государственных и частных компаний. Существенно усилились государственные позиции и в производственном секторе. 70% всех плантаций оказалось в руках государства.

Однако не следует обольщаться этими успехами политики этатизма, особенно национализацией голландских предприятий. С конца 1957 г., как уже говорилось, резко усилился процесс формирования паразитической бюрократической буржуазии (кабирства), преимущественно из военной среды. Это означало, что попадающие под контроль государства промышленные и плантационные предприятия функционировали в обстановке административной некомпетентности, бесхозяйственности, расхищения фондов. Соответственно состояния кабиров стремительно росли, а выручка госпредприятий резко падала. Всего за год ощутимо сократился и объем производства плантационных культур: каучука, сахарного тростника, копры и пальмового масла, что усугублялось еще и транспортными затруднениями. Соответственно быстро росла стоимость жизни. Ее индекс (100% в феврале 1958 г.) к концу 1959 г. достиг 177 пунктов, а к марту 1961 г. — уже 253, Вводимые на госпредприятиях надбавки к зарплате (индексация) далеко отставали от стремительно растущих цен.

В начале 60‑х гг. значительно вырос рабочий класс, изменились соотношения между отдельными его отрядами. По данным переписи 1961 г., в обрабатывающей, горнодобывающем отраслях промышленности, на транспорте и предприятиях связи трудилось 3,5 млн рабочих, — 8,1% занятой рабочей силы. В сфере строительства и коммунальном секторе было занято 665 тыс. человек, или еще 1,9%. Резко выросла доля наемных рабочих и служащих в торговле, банковском деле, страховании и всех сферах обслуживания — до 16,2%, или 5,7 млн человек. Но подавляющее большинство, почти 72% занятой рабочей силы, то есть 35 млн (по данным на 1961 г.), трудилось на сельском и лесном хозяйстве, занималось рыболовством. Не малая доля этого отряда тружеников была занята неполным рабочий день. Наконец, свыше 2 млн человек оставались полностью безработными.

Весьма крупные сдвиги произошли за полтора десятилетия независимости в индонезийской деревне. Была закреплена победа индонезийской буржуазии над феодальными силами. В Аче и в районе капиталистических плантаций Восточной Суматры эта победа осуществилась путем социальной революции и физического устранения более половины феодальных помещиков. В других районах страны, лишившись поддержки колонизаторов и надежды на сохранение федерального строя, предполагающего ее участие в управлении, феодальная аристократия утратила большую долю влияния и политически сошла со сцены, за чем последовала и экономическая экспроприация их владений. Феодальные мелкие княжества удержались лишь в наиболее отсталых провинциях востока РИ (Нусатенггара, Молукки, частично Сулавеси), где феодальное землевладение и барское хозяйство еще сохранялись в чистом виде.

Быстро выросла, в основном на Внешних островах, прослойка мелкой сельской буржуазии благодаря захвату и освоению земель концессий, свободных целинных земель, скваттерству. Это сопровождалось крупными миграциями населения. Например, в 1950—1956 гг. свыше 250 тыс. тоба–батаков (то есть около 25% общей численности этой народности) мигрировало и осело на плантационных землях Восточной Суматры. Но если на Внешних островах классовая дифференциация сельского населения к рассматриваемому периоду сохранила преобладание мелкой буржуазии, зажиточного крестьянства с экспортной ориентацией хозяйства, то для Явы и Мадуры характерно выделение преимущественно пролетарского элемента ввиду земельного голода и крайнего аграрного перенаселения этих островов.

Как уже отмечалось, после провозглашения, независимости Индонезии сосредоточение земельной собственности в руках феодальных помещиков было незначительным. Тем не менее сельская экономика с полным основанием в те годы характеризовалась КПИ как полуфеодальная. Доминирующей фигурой, основным эксплуататором в деревне становился либо новый помещик–абсентеист, либо зажиточный представитель крестьянской верхушки. Первую категорию составляли торгово–ростовщическая буржуазия, городские средние слои, чиновники госаппарата. В рассматриваемый период только начиналось, но зато стремительно развивалось присоединение к ней новой социальной категории — военных кабиров. Выше уже была обозначена традиционная тяга состоятельных индонезийцев к обретению земли, тем более что закон ограждал их от конкуренции европейцев, хуацяо, арабов. Только в рисоводческих районах Явы, Бали, Южного Сулавеси и Ломбока в 1960 г. было выявлено почти 56 тыс. абсентеистов с размерами владении от 10 до 120 га (то есть средними и крупными по индонезийским понятиям). Если традиции абсентеизма были унаследованы от колониальных времен, то концентрация земли сельскими богатеями была явлением относительно новым, логически завершающим бурно развивающийся процесс распада общины.

Главными методами концентрации земли в обоих случаях были ипотечные операции, скупка, заклад и аренда. Образуемая подобным образом, с широким применением торгово–ростовщических операций, земельная собственность, как правило, была чересполосна, разбросана мелкими участками по разным селам и местностям. Она трудно поддавалась учету и затрудняла переход к обработке всей земли наемными работниками. Необходимость сгона большого числа сидящих на ней арендаторов была чревата социальным взрывом.

Таким образом, все более и более земель оказывалось не к руках феодальных помещиков, эксплуатирующих лично зависимых от них крестьян и противостоящих сельской буржуазии, а в руках самой буржуазии, сельских эксплуататоров полуфеодального–полукапиталистического типа, а также тесно связанных с ними городских эксплуататорских слоев. Все они, изымая феодальную ренту, совмещали это занятие, как правило, с торгово–ростовщическими методами эксплуатации, а нередко и с постепенным расширением предпринимательской деятельности. Однако слабая заинтересованность сельских эксплуататоров в завершении перехода к капиталистическим формам производства, сохранение ростовщичества и издольщины при непомерной норме эксплуатации истощали крестьянское хозяйство и ставили в порядок дня аграрную реформу.

Под нажимом КПИ в 1960 г. были приняты, наконец, долго обсуждавшиеся в СНП аграрные законы. Закон о разделе урожая предусматривал уровень арендной платы издольщиков в 1/2 урожая на орошаемых и 1/3 на неорошаемых землях, а Основным аграрным законом были установлены максимальные пределы частной земельной собственности — от 5 до 20 га. Излишки подлежали выкупу государством и передаче бедноте в рассрочку на 15—20 лет наряду с пустующими землями и владениями абсентеистов. Предполагалось, что всего будет перераспределено более 1 млн га. Однако даже если закон об излишках был бы реализован в полной мере, не более 1—2 млн крестьянских семейств увеличили бы свои наделы (из 8,8 млн нуждавшихся в этом), так что земельный голод сохранялся бы.

Эти законы фактически направляли развитие сельского хозяйства по капиталистическому пути. Однако даже в этом случае их последовательное осуществление в определенной степени подорвало бы помещичье землевладение, полуфеодальную издольщину и ростовщические операции на селе, что способствовало бы развитию национально–демократической революции. Как непременное условие получения земли предусматривалось вступление крестьян в производственные кооперативы. Земля там не обобществлялась, но доходы должны были распределяться в большей степени по труду и в меньшей — по земельному паю. Но сельские эксплуататоры, действуя заодно с кабирами, армией и полицией, прибегли к упорному саботажу реформ. Регистрация земельных излишков прекратилась. Нормы раздела урожая произвольно нарушались эксплуататорами. Искусственно затягивалось и в конце концов было сорвано издание инструкций к осуществлению принятых законов. Несмотря на многократные призывы Сукарно и руководства КПИ, к середине 1962 г. удалось создать комиссии по проведению реформы лишь в 66% уездов и вместо 400 тыс. га зарегистрировать для перераспределения лишь 223 тыс. Реально к концу 1964 г. было перераспределено всего–навсего 42 тыс. га. Реформа буксовала. И это вполне объяснимо: заниженные официальные пределы землевладения (5—20 га) ущемляли интересы не только помещиков, но также новых помещиков, кабиров и значительной части сельской буржуазии.

Еще в июле 1960 г. в Индонезии были запрещены забастовки. С 1963 г., согласно правительственным постановлениям, участие в них каралось тюремным заключением сроком до года. Демонстрации допускались лишь в тех случаях, когда они санкционировались властями. Пролетариат лишался такого своего оружия, как массовые средства борьбы. Руководство КПИ уже не решалось отстаивать эти средства. Второй (декабрьский, 1960 г.) пленум ЦК КПИ принял решение — «подчинить классовые интересы национальным». Вскоре руководители партии провозгласили лозунг «индонезиации марксизма–ленинизма». Отныне был взят курс на крестьянство как«основную революционную силу», на «интеграцию» с ним. Манипол (политический манифест Сукарно) был провозглашен «второй программой КПИ», а Сукарно стали именовать «марксистом–ленинцем». Довод относительно подчинения классовых интересов национальным, усилия по «маниполизации» общей программы партии являлись отражением того, какое огромное влияние внутри партии получила мелкобуржуазная идеология, отмечала одна из фракций КПИ в 1967 г.

«Направляемая демократия» была в хозяйственной жизни дополнена «направляемой экономикой». С 1 января 1961 г. был введен в действие восьмилетний план развития, разработанный Национальным плановым советом под руководством М. Ямина, идеолога и политика мелкобуржуазного леворадикального толка. План был ориентирован на завершение национальной революции, ликвидацию феодальных пережитков, реформацию аграрных реформ, опережающее развитие и контроль госсектора, ограничение частного капитала, обеспечение народа товарами первой необходимости. Тяготея к националистической символике, М. Ямин подразделил текст плана на 17 частей, 8 томов и 1945 параграфов, что отражало дату провозглашения независимости: 17 августа 1945 г. Однако контрольные цифры плана были совершенно несостоятельными, а его финансирование — непродуманным и нереальным: уже к 1962 г. стало очевидно, что план невыполним.

Хотя в 1961—1962 гг. угасли последние очаги мятежей Даруль ислама на Сулавеси и в Аче, был захвачен в плен Картосувирьо и сдались последние мятежники ПРРИ-Перместа, подлинной политической стабилизации не произошло.

Чрезвычайно остро встал наболевший вопрос о Западном Ириане. В первой половине 1961 г. голландцы предприняли попытку создать видимость предоставления этой своей колонии ограниченного самоуправления. Сукарно ответил провозглашением «Трех приказов народу»: сорвать создание на острове марионеточного государства Западное Папуа; водрузить индонезийское знамя на этой территории и быть готовыми ко всеобщей мобилизации. Следует отметить, что вследствие закупки крупной партии тяжелого вооружения у социалистических стран (в том числе СССР) потенциал военно–морских и военно–воздушных сил Индонезии неизмеримо возрос. Возможность победного решения спора с Нидерландами военными методами стала вполне реальной. 2 января 1962 г. было создано командование западноирианским театром военных действий во главе с генералом Сухарто. Начало последним положили, однако, голландцы. 15 января 1962 г. у островов Ару три индонезийских торпедных катера были атакованы двумя эсминца ми Нидерландов; один из катеров был потоплен в неравном бою. Индонезия в ответ усилила проникновение групп вооруженных добровольцев.

Международное общественное мнение было на стороне Индонезии. 9 февраля в ее поддержку выступил Советский Союз. Освободившиеся страны единодушно осудили голландскую политику. В феврале Сукарно поклялся, что проблема Ириана будет разрешена еще до истечения 1962 г. Видя решимость Джакарты, учитывая возросшую военную мощь Индонезии, по неволе изменили свои позиции крупнейшие империалистические державы. О необходимости мирного решения конфликта на условиях Индонезии заявила Австралия. Министр США Р. Кеннеди, стремясь сблизить позиции конфликтующих сторон, посетил Индонезию и Нидерланды; изоляция Голландии, союзника по НАТО, тревожила США, не желавшие быть втянутыми в ирианский конфликт, если он примет военные формы. Вашингтон оказал сильнейшее давление на Гаагу. В мае 1962 г. ООН сделала достоянием гласности план американского дипломата Э. Банкера. 15 августа 1962 г. скорректированным план был принят обеими сторонами. С 1 октября 1962 г. Западный Ириан должен был постепенно передаваться голландцами под эгиду специально образованного комитета ООН, а затем, к 1 мая 1963 г., — в ведение администрации Индонезии. Однако до истечения 1969 г. Джакарта обязывалась провести выявление политических чаяний населения территории. 18 августа огонь на Западном Ириане был прекращен, а 1 октября 1962 г. был спущен голландский флаг над его столицей.

Это была победа РИ, победа, способствовавшая, росту общеиндонезийского самосознания, укреплению международного авторитета страны. Борьба за Западный Ириан имела большие консолидирующие потенции. Теперь процесс деколонизации территории Индонезии был практически завершен. Победа оказала большое воздействие на расстановку внутриполитических сил. Поднялся престиж модернизированной и выросшей до 500 тыс. человек армии. Еще более возрос политический вес КПИ, поставлявшей в основном кадры добровольцев, высаживаемых на острове, мобилизовавшей общественное мнение против голландского империализма и его покровителей массовыми демонстрациями, митингами и т. п. Но в наибольшей степени выиграл президент Сукарно. Победу обеспечило предлагавшееся им сочетание военных, партизанских, массовоагитационных и дипломатических методов давления на Нидерланды с преобладанием последних.

 

РАССТАНОВКА ПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ИНДОНЕЗИИ В НАЧАЛЕ 60-Х ГГ.

В 1960—1962 гг. продолжалась поляризация политических сил. Противостояли друг другу, с одной стороны, президент и КПИ, а с другой — крепнущий блок буржуазии, кабиров и сельских эксплуататоров. Оформление и развитие «направляемой демократии» происходило в обстановке консолидации кабирства, которое, паразитируя на этатистском курсе, постепенно превращалось в ее основную социальную базу. Действия переродившейся государственной машины, не подвергавшейся слому, приходили в вопиющее противоречие с программой и лозунгами строительства «индонезийского социализма». Участились случаи ее прямого неповиновения воле Сукарно. На жизнь президента был совершен ряд покушений. Блок противников президента пользовался поддержкой офицерского корпуса сухопутных войск, ИПКИ, христианских партий, большинства членов НПИ и НУ (формально — партий насакома), а также членов разогнанных Машуми и СПИ, сохранивших влияние и действовавших на основе неформальных контактов с индонезийской правящей элитой.

Позиции президента оставались по–прежнему уязвимыми: он не располагал ни собственной массовой политической организацией, ни покорным ему репрессивным аппаратом. Поддерживавшие его политические партии (левое крыло НПИ, Париндро, Мурба) были либо аморфны, либо малочисленны. Национальный фронт раздирался внутренними противоречиями и был слаб. Оставалась КПИ. Поддерживая Сукарно, она стремилась ослабить позиции блока буржуазии (кабиров, сельских эксплуататоров, армейской верхушки) утвердиться в качестве ведущей политической партии, пробиться к рычагам власти и подтолкнуть колеблющегося Сукарно к реализации задач «второй фазы» — народно–демократической революции. Однако возрастающая изоляция ее руководства от пролетариата, жесткая реакция главы государства (и тем более армейского руководства) на все и всякие проявления, критического отношения к политике кондоминиума Сукарно — ТНИ лишили руководство компартии самостоятельности, поставили в зависимость от президента, который использовал КПИ как единственный реальный противовес армии. VII съезд КПИ (1962 г.) под нажимом Сукарно был вынужден признать панчасилу и Манипол частью программы компартии.

Министр обороны Индонезии генерал А. X. Насутион и генеральный секретарь ЦК КПИ Д. Н. Айдит (1962 г.)

Принимая какой–либо ответственный шаг, президент, как правило, консультировался с верхушкой НФ, то есть председателями НПИ, НУ, КПИ, а обычно и с представителем ТНИ. Насутион обоснованно замечал, что, в сущности, действовал не насаком, а принцип «насакомил», где «мил» обозначало «милитер», то есть военные. Однако в 1962 г. Сукарно выступил с рядом самостоятельных решений, истолкованных ТНИ как меры по подрыву влияния армейской верхушки. Президент считал целесообразным допуск КПИ в правительство, дабы приобщить ее к ответственности за политический курс «направляемой демократии». В марте 1962 г., вопреки настояниям министра обороны и безопасности Насутиона, Сукарно при реорганизации правительства дал Д. Н. Айдиту и его первому заместителю М. X. Лукману статус государственных министров. Внешне это выглядело как оформление блока насаком на правительственном уровне. Однако, по существу, эта мера имела показной характер: оба лидера КПИ не получили каких–либо министерских портфелей. Все высшее руководство ВНКК, СНП-ВС, Высшего совещательного совета и пр. было также включено в кабинет. 21 июня новым начштаба сухопутных сил вместо Насутиона был назначен генерал А. Яни; начальники штабов всех остальных родов войск, так же как и Насутион, получили статус министров. И хотя для Насутиона была восстановлена должность начальника штаба всех вооруженных сил, а в кабинете он стал одним из заместителей первого министра (Джуанды), однако на деле это «повышение» означало отстранение его от насущных проблем и эффективного руководства ядром вооруженных сил — сухопутной армией. Сукрно явно рассчитывал, что более молодой, политически неопытный армейский лидер А. Яни, яванец по национальности: и абанган по социально–культурной ориентации, будет более послушен его воле, чем авторитетный военный политик Насутион. Вскоре, однако, ему пришлось убедиться в идентичности подходов Яни и Насутиона к основным внутриполитическим вопросам, их отношения к КПИ и роли армии. Стремясь ограничить последнюю, 19 ноября 1962 г. Сукарно объявил, что чрезвычайное положение будет отменено одновременно с восстановлением суверенитета Индонезии над Западным Ириаиом, то есть 1 мая 1963 г. Эта мера была чревата существенным сокращением полномочий ТНИ, резким падением ее бюджета, наведением порядка в бюрократическом и производственном аппарате,

1961 год был ознаменован восстановлением теплых отношений Индонезии с КНР, нарушенными в 1959—1960 гг. вследствие директивы одного из министров РИ (принятой в угоду шовинистически настроенной мусульманской группировке индонезийской буржуазии) вытеснить торговцев хуацяо из мелкой розничной торговли в сельской местности и небольших городах. Экономические последствия были плачевными. Индонезийский национальный капитал не справился с заменой нескольких десятков тысяч лавочников–китайцев. Результатом стала массовая дезорганизация системы распределения. Вскоре исподволь восстановился прежний порядок вещей. Наладились вновь и индонезийско–китайские отношения, что также не вызывало одобрения армейской верхушки.

В 1961 г., выступая на Белградской конференции неприсоединившихся стран, Сукарно предложил свою концепцию противоборства нефо («новых, нарождающихся сил») и олдефо («старых, установившихся сил»). Нефо, по его определению, составляли освободившиеся страны, социалистические государства (с оговорками) и прогрессивные движения в капиталистическом мире; олдефо — силы империализма, капитализма, колониализма, феодализма. Решающей в его глазах становилась конфронтация нефо и олдефо, а не противоборство систем социализма и капитализма, которые, как он считал, взаимно уравновешивают и нейтрализуют друг друга. Соответственно главной революционной силой провозглашались развивающиеся страны. Отсюда логически вытекал отказ от признания концепции мирного сосуществования, а в дальнейшем — и движения неприсоединения: ему в двухчленной схеме нефо — олдефо не оставалось места. Естественно, командование ТНИ враждебно отнеслось к этой концепции.

В речи Сукарно в Белграде проявились также тяготение индонезийского руководства к универсализации доморощенных концепций и символов (например, в объявлении панчасилы «универсальным средством, пригодным для всех наций»), определенный авангардизм («мы занимаем ведущие позиции во Всемирной революции») и даже своего рода региональный гегемонизм. Так, помощник Сукарно Р. Абдулгани обосновывал «автоматическую» руководящую роль Индонезии в ЮВА численным преобладанием ее населения.

 

КРИЗИС «НАПРАВЛЯЕМОЙ ДЕМОКРАТИИ»

Затяжная борьба за Западный Ириан, растущее засилье кабиров и разгул коррупции довели в середине 60‑х гг. индонезийскую экономику до кризисного состояния. Государственные предприятия обеспечивали лишь 17% запланированных поступлений в госбюджет (1964 г.) Заводы и плантации функционировали со значительной недогрузкой, используя лишь 25—40% своих возможностей. Дефицит госбюджета стремительно рос: от 139 млрд рупий в 1963 г. до 1527 млрд в 1965 г. Он покрывался за счет эмиссии бумажных денег: если в 1960 г. денежная масса в обращении приближалась к 48 млрд рупий, то в 1964 г. она составляла уже 703 млрд. Масштабы инфляции приобретали чудовищные размеры. Вдобавок от 60 до 80% всех бюджетных ассигнований в 1962—1965 гг. тратилось на содержание колоссального бюрократического аппарата, достигшего к 1965 г. 800 тыс., и непомерно разросшихся вооруженных сил — 500 тыс. человек. В то же время на нужды экономического развития выделялось лишь 8% (1963 г.).

Жизненный уровень трудящихся неудержимо падал. Доля ВНП на душу населения в 1957 г. была равна эквиваленту 131 долл., а в 1961 г. — лишь 83 долл, и продолжала снижаться. Цены на основные продовольственные товары возросли в двадцать раз с 1958 по 1964 г., многие рабочие и их семьи жили впроголодь. К 1965 г. были исчерпаны и золотовалютные резервы страны. Новые займы (80 млн долл, от КНР, 60 млн от Нидерландов) тратились преимущественно на закупку потребительских товаров.

В марте 1963 г. Сукарно выступил с «Экономической декларацией» (Декон). Этот документ и ряд поясняющих его декретов провозглашал так называемую «новую экономическую политику» и законодательно стимулировал развитие частнокапиталистической инициативы, что было прямым отходом от концепций «направляемой экономики» и восьмилетнего плана. Впрочем, и сам этот план вскоре подвергся пересмотру как нереальный. Стремясь восстановить рентабельность отобранных у голландцев предприятий, правительство разрешило их приватизацию, то есть передачу в собственность за выкуп «патриотическим национальным предпринимателям» (которыми в реальности обычно оказывались те же кабиры) и кредитование последних иностранным капиталом. Вместе с этим в 1963— 1965 гг. на базе воинствующей «антиолдефовской» внешней политики Индонезии подверглись национализации новые английские и бельгийские предприятия, были поставлены под контроль плантации и даже филиалы нефтяных компаний США. По существу, это лишь открывало для армейских кабинетов новые возможности грабежа. Армейское командование в эти годы сложилось в дублирующую административную систему.

Направленная в Индонезию президентом США Д. Кеннеди миссия американских экономических экспертов во главе с профессором Хэмфри (1963 г.) разработала пятилетнюю программу экономической стабилизации Индонезии на базе массированной помощи Запада: 235 млн долл, от США и 150—155 млн — от консорциума стран–кредиторов, который предполагалось создать. Поколебавшись, Сукарно отверг этот план и вместе с ТНИ бросил страну в новую военно–политическую кампанию: противостояние неоколониализму Малайзии. Это решение отражало приоритетность принципов «защиты и продолжения революции», «строительства нации» перед решением хозяйственных проблем, которое, по мнению президента, в интерпретации миссии Хэмфри однозначно вело к торжеству рыночной экономики, к капитализму, а следовательно, к прекращению революционного процесса, экономической зависимости от Запада и обострению социальных противоречий. В первой половине 1965 г. вдобавок Сукарно выступил с лозунгами экономической автаркии, свидетельствующими якобы о революционности и независимости нации.

В 1964 г. резко обострились аграрные проблемы. Так и не дождавшись выпуска инструкции и реальных действий властей по осуществлению земельных законов, крестьяне–бедняки стали переходить к методам самочинной их реализации, поддерживаемым КПИ и ее массовыми союзами. Они захватывали излишки земель у помещиков, распределяли свой урожай в предусмотренной законом пропорции. Произошел ряд конфликтов, вооруженных стычек с полицией и солдатами, защищавшими сельских эксплуататоров — в Кедири, Индрамаю, Клатене, Бойолали, на Северной Суматре (1964—1965). Пролилась кровь. Эти «односторонние действия крестьян» вызвали ярость реакции. Против КПП сплотились силы всего антиреволюционного блока. Они грозили коммунистам прямой расправой. В сентябре 1964 г. они по инициативе Мурбы создали «Комитет в поддержку сукарноизма» (БПС), развернувший движение за однопартийную систему. Целью были нейтрализация КПП и отрыв от нее Сукарно.

Сукарно на протяжении четырех лет торопил с осуществлением аграрной реформы. 17 августа 1964 г. он даже указывал, что одобряет «любые меры» ради ликвидации затяжки». Однако в конце того же года, оказавшись перед угрозой раскола «национального единства», перспективой гражданской войны, он пошел на попятную. Созвав 12 декабря 1964 г. в Богоре представителей всех партий, он настоял на подписании ими соглашения о необходимости решать все конфликты исключительно мирным путем в духе «семейственной демократии». Руководству КПИ, не имевшему альтернативы, также пришлось подписать документ. Это обусловило немедленное и резкое падение популярности партии, на сей раз среди крестьянства. Что касается аграрных законов, то все дальнейшие призывы Сукарно к их претворению в жизнь были напрасными.

Хотя президент вскоре запретил БПС (рассматривая его как блок сил, способных претендовать на власть), а в январе 1965 г. — по настоянию КПИ — и Мурбу, это лишь в слабой степени компенсировало потери коммунистов. Создалось парадоксальное положение. Самая крупная и организованная партия страны (в середине 60‑х гг. КПИ насчитывала 3 млн членов, а в примыкающих к ней организациях — еще 12—14 млн) была лишена возможности прибегать к массовым действиям — самому мощному своему оружию — и поневоле сводила свою деятельность к верхушечным маневрам. Такая ситуация начала складываться со II (декабрь 1963 г.) пленума ЦК КПИ. Был взят курс на тесный союз с Сукарно, его учение было провозглашено «марксизмом, приспособленным к условиям Индонезии». Руководство партии капитулировало перед армией и полностью возложило свои надежды на президента Сукарно, а не на силу масс, отмечалось в документах КПИ 1967 г. Классовый подход к «направляемой демократии» был ею отброшен.

 

КАМПАНИЯ ПРОТИВОСТОЯНИЯ МАЛАЙЗИИ

27 мая 1961 г. премьер–министр Малайской Федерации Тенгку Абдул Рахман выдвинул план объединения Малайи, Саравака, Брунея и Сабаха в Федерацию Малайзия. Этот план вскоре был активно поддержан Англией и другими империалистическими странами, которые рассчитывали, что новое государственное образование станет «санитарным кордоном», отделяющим леворадикальную Индонезию от их бывших колоний, и затруднит ее контакты с КНР. Уже в первом официальном заявлении министра иностранных дел Субандрио (сентябрь 1962 г.) содержалось предостережение против создания на Северном Калимантане военных баз.

В декабре на указанной территории вспыхнуло восстание. Лидер Народной партии Брунея Азахари, возглавивший выступление, заявил о нежелании народов трех территорий Северного Калимантана входить в состав «неоколониалистской Малайзии» и их намерении объединиться в унитарное государство Северный Калимантан под скипетром султана Брунея. Хотя восстание вскоре было подавлено, идея немедленно была поддержена Индонезией, способствовавшей даже созданию в Джакарте квазидипломатического представительства Народной партии. 20 января 1963 г. Субандрио заявил, что Индонезия начинает политику противостояния (конфронтации) Малазии как враждебной Индонезии «сообщнице неоколониализма и империализма».

Причин столь резкой перемены политики было несколько. Обнаружилась более выгодная для Индонезии альтернатива создания государства Северный Калимантан. Сукарно понимал, что англо–малайский договор о взаимном обеспечении безопасности будет распространен и на восточные территории Федерации. Он не забыл и о помощи оружием, которую Абдул Рахман оказывал мятежникам Перместы. Вместе с тем идея противоборства «детищу английского неоколониализма» обладала высокими интегрирующими и мобилизующими потенциями и сулила переключение активности масс на борьбу против внешнего врага, «представительницы олдефо» Малайзии; наконец, обещала «занять прямым делом» непокорную армейскую верхушку и поставить ее под контроль Сукарно.

В июле–августе на совещании в верхах лидеров Индонезии, Малайзии и Филиппин Абдул Рахман нехотя согласился проведение опроса населения Саравака и Сабаха о целесообразности вхождения в Малайзию (Бруней заявил о решении остаться вне федерации). Комиссия ООН пришла к выводу, что население Саравака и Сабаха желает войти в федерацию. Но еще до официальной публикации выводов комиссии l6 сентября 1963 г. Абдул Рахман провозгласил создание Малайзии.

Индонезия и Филиппины не признали выводы комиссии. 17 сентября Индонезия разорвала дипломатические отношения с Куала Лумпуром. В Джакарте английское и малайзийское посольства подверглись разгрому. В конце 1963 г. Сукарно выдвинул лозунг: «Сокрушить детище неоколониализма — Малайзию».

Внешне казалось, что вернулись времена борьбы за Западный Ириан. Начались антималайзийские дипломатические демарши Индонезии на международной арене, подготовка армии к боевым операциям, высадка десантов и заброска партизан на Северный Калимантан (с осени 1963 г.). Огромную власть в РИ приобрело созданное в феврале 1963 г. Высшее оперативное командование (КОТИ), возглавленное президентом. Была развязана неистовая пропагандистская кампания под лозунгом: «Сокрушим Малайзию!». Однако афро–азиатские страны не поддержали Индонезию. Большинство социалистических стран также сдержанно отнеслось к конфронтации. Англичане принялись наращивать свою боевую мощь в ЮВА, Роберт Кеннеди, вновь посетивший Джакарту, дал понять Сукарно, что в случае вооруженного конфликта США поддержат Англию.

Сукарно отдавал себе отчет в маловероятности прямого военного успеха. К тому же, одержи ТНИ победу, позиции армейского командования резко укрепились бы. И все же paсширение военного давления увеличивало шанс на дипломатическую победу, сулившую лавры прежде всего Сукарно. Оно открывало возможность вооружать добровольцев, создавать противовес ТНИ, и главное, вести борьбу против олдефо, КПИ, НПИ, Партиндо поддерживали конфронтацию, а президент был самым ревностным ее поборником.

Мотивы армии были иными. Ее кабирская верхушка не рассматривала антикоммунистические правящие круги Малайзии как классово и политически чуждую силу и потому вела с ней борьбу лишь «по обязанности» и для отвода глаз. Но участие в кампании помогало командованию фактически сохранять военное положение на местах, сулило сохранение высокого уровня ассигнований на нужды ТНИ, модернизацию ее вооружения, усиление боеготовности на случай схватки с КПИ. В 1964—1965 гг. на конфронтацию выделялось около восьмидесяти процентов госбюджета. Поэтому армейская верхушка желала не войны, а лишь «балансирования на грани войны».

В феврале 1965 г. на Суматре и Калимантане под началом вице–маршала авиации Омара Дани и генерал–майора Сухарто было создано командование антималайзийским театром военных действий КОЛАГА (Командование «Готовность»). Военная верхушка умело использовала его для создания ударного кулака мобильных войск на Яве. Вместе с тем боевые операции на границах с Малайзией все чаще оборачивались скорее имитацией таковых, а распоряжения свыше о направлении туда боеспособных войск саботировались генералами.

Острейшую тревогу и ярость верхушки сухопутных войск вызвали ответные инициативы левых сил, поддержанные Сукарно. Ссылаясь на явную неспособность армии «сокрушить» Малайзию, в январе 1965 г, руководство КПИ предложило вооружить в помощь ей организованных рабочих и крестьян. В мае того же года оно призвало к «насакомизации во всех областях», включая военную. Армейское командование истолковало эти требования как попытку ввести в войсках институт политических комиссаров по типу Советской России или KHP, лишить армию монополии на владение оружием и права самостоятельную политическую роль. Поддержка предлагавшихся мер главой государства, последовавший ряд других его несогласованных с ТНИ начинаний воспринимались генералитетом как нарушение президентом «правил игры», негласных условий кондоминиума. И хотя обе меры, предложенные левыми, армии удалось полностью или частично отмести, генералам, как, впрочем, и Сукарно, стало очевидно, что полосе двоевластия приходит конец и что вплотную встает вопрос «кто кого».

* * *

Как представляется, переход к «направляемой демократии» произошел вследствие незрелости общественной политической ситуации и неготовности страны к установлению парламентской демократии. Новая система была способом временного мирного сосуществования. Оно составило недолговечный период неустойчивого равновесия сил между правым лагерем, возглавлявшимся сухопутными силами армии, и левым во главе с Сукарно, мелкобуржуазным революционным национал-популистом, который пытался занять надклассовую, надпартийную позицию и стать гарантом национальной стабильности. При этом отношение лагерей эволюционировало от сотрудничества через отчуждение к противостоянию и созданию биполярной структуры власти, ибо их стратегические цели были противоположны.

Армейская верхушка, эксплуатируя выгоды чрезвычайного положения и национализации голландских предприятий, проходившей под ее эгидой, а также поддержку Запада, шаг за шагом консолидировала свой лагерь (кабиров, помещиков, часть госаппарата и интеллигенции, зажиточных сельских хозяев). Она вела дело к завершению кабирством развернутого им процесса первоначального накопления, к сокрушению КПИ, отказу от курса на «индонезийский социализм», свертыванию аграрной реформы, полному запрету забастовок и мастных манифестаций, отходу от леворадикальной внешней «политики маяка». В сложившихся обстоятельствах это означало: ставку на устранение президента и разгром левого лагеря.

Сукарно, опирающийся на низы государственного аппарата, на крестьянство, часть рабочих, на леворадикальные националистические партии и в возрастающей степени на КПИ, уже летом 1959 г. выдвинул в качестве стратегической цели «социализм по–индонезийски», другими словами, призвал к переходу ко второй (социальной) фазе революции. Однако то ли выжидая, питая иллюзии, что возглавляемая им автократическая по форме система в какой–то момент откроет возможности для мирного, бесконфликтного перехода общества в новое качество, то ли попросту безотчетно страшась нарушения «классового мира» и национальной стабильности, президент медлил, не предпринимая решительных действий. Противоречия «загонялись вглубь».

Результатом была утрата политической инициативы. Не располагавший собственной политической армией, жестко ограничивший политическое действие масс, явно преувеличивший значение патерналистских и коммуналистских норм и ценностей, предложенных взамен, и наконец, неоправданно переоценивший свое могущество, Сукарно в начале 1960‑х гг. мог оставаться не более чем компромиссной фигурой, лишь до поры до времени устраивавшей и правых, и крайне левых. Его политика, как справедливо отмечают наши историки, «определялась соотношением сил в стране и составляла их подвижную равнодействующую». Однако по мере ограничения демократических прав и свобод в роли опоры президента все более выступал не подвергавшийся реорганизации коррумпированный деградирующий государственный аппарат (или, по крайней мере, большая его часть). Одновременно правый лагерь консолидировался и креп. В результате политическая линия Сукарно волей–неволей смещалась вправо.

Только в самом конце 1964 г. и в первые 9 месяцев следующего Сукарно делает ряд запоздалых шагов, знаменующих качало перехода к социальной фазе революции, но не потому, что он дождался выгодного момента, обеспечивавшего мирный, бесконфликтный переход к новому общественному строю, в поскольку недвусмысленное, порой демонстративное неповиновение армии своему верховному главнокомандующему ставит под вопрос дальнейшее существование левого лагеря вместе с его лидером. Запрет гражданских свобод и прав, деактивизация народных масс теперь бумерангом ударили по Сукарно и его союзникам.

 

ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО НЕЗАВИСИМОЙ ИНДОНЕЗИИ ВРЕМЕН РЕВОЛЮЦИИ, ПАРЛАМЕНТСКОЙ И «НАПРАВЛЯЕМОЙ ДЕМОКРАТИИ» (1945—1965 ГГ.)

Революция и завоевание независимости положили начало сдвигу в сферах идеологии, общественного сознания и культуры. Со всей остротой встали вопросы места и роли искусства в общественной жизни социальной и политической позиции художника, соотношения общеиндонезийской и локально–этнических культур и всех обозначенных выше с мировой цивилизацией. Актуальной стала проблема самобытности индонезийского искусства. Острее, чем когда бы то ни было до этого, на развитии культуры отразились политические преобразования и идеологическая борьба в стране.

Исследуемый двадцатилетний период можно условно подразделить на три этапа. На первом (1945—1952) сказалось воздействие послевоенного революционного подъема, отчасти даже своеобразная эйфория, убеждение, что с завоеванием политической независимости сами собой разрешатся и канут в Лету экономические трудности, социальное неравенство и т. п. Второй (1953—1959) многими художниками страны воспринимался как период спада: экономического, социального и морального кризиса, падения нравов и забвения революционных идеалов — этап упадка и разброда. Это отразилось, в частности, в литературе резким сокращением издания романов и повестей; вновь, как и в период японской оккупации, на первый план вышли малые формы: новелла, эссе, стихотворение, одноактная драма. Наконец, для третьего этапа (1959— 1965) была характерна резкая идеологизация и политизация литературного процесса и искусства в целом, производные социальной поляризации Индонезии.

* * *

Литература. Литераторы, смело вышедшие в годы революции на авансцену культурной жизни страны, получили с 1948 г. наименование «Поколение 1945 г.». Среди них наиболее заметными были уже упоминавшиеся выше поэт–бунтарь Р. Анвар, выпустивший в 1948—1949 гг. три сборника стихов, и прозаик Идрус. Появились и новые имена. Прежде всего это классик индонезийской прозы яванец Прамудья Ананта Тур (р. 1925 г.); два соратника X. Анвара–Асрул Сани (р. 1926 г.) и Риваи Апин (р. 1927 г.) — оба минангкабау; сунданцы А. Карта Михарджа (р. 1911 г.) и Утуй Татанг Сонтани (1920—1979), поэт–батак Ситор Ситуморанг (р. 1924 г.), яванцы–прозаики Трисно Сумарджо (1916—1969) и М. Димьяти (р. 1913 г.), поэтесса и романистка С. Рукиах, яванка (р. 1927 г.). Многие из них с 1947 г. группировались вокруг постоянной литературной рубрики «Гелангганг» (Арена) в близком к СПИ журнале «Сиасат» (позже они называли свою группу «Арена свободных деятелей искусства»). Примыкал к этой группе также ряд живописцев и скульпторов (М. Апин, Хенк Нгантунг, Басуки Ресобово, М. С. Бахаруддин).

Сущность провозглашенного в октябре 1950 г. художественно–политического кредо группы «Гелангганг», которая стали ядром «Поколения 1945 г.», состояла в том, что члены группы объявляли себя наследниками мировой культуры, провозглашали принципы демократии и свободы творчества, отказывались от бездумного любования образцами культуры прошлого. Они заявляли, что индонезийская революция не завершена, она продолжается как процесс утверждения новых, высших ценностей над прежними, подлежащими забвению. Центром и объектом художественных исканий провозглашался человек, утверждалось взаимное влияние художника и общества. Прогрессивность, гуманизм их идеалов очевидны, но вместе с тем на программе группы «Гелангганг» лежал отпечаток абстрактно–эстетствующих исканий. Ощущался, отход от социально–гражданственных проблем.

На все три рассматриваемых этапа приходится творчество крупнейшего и популярнейшего прозаика–реалиста Индонезии Прамудьи Анаиты Тура. Уже его ранние произведения, созданные в голландской тюрьме (куда он попал как военный корреспондент революции), обнаружили в молодом яванце незаурядный литературный дар, тонкий психологизм, большую чуткость, сопереживание страданиям голодных и бесправных. Романы «Семья партизанов» (1950), «На берегу реки Бекаси» (1950), «Парализованные» (1951 —1952), «Коррупция» (1954); сборники новелл «Рассказы из Блоры» (1952), «Искры революции» (1950) и многие другие принесли П. А. Туру огромную популярность и 3 индонезийские литературные премии. Революционный пафос и интуиция большого художника подсказали Туру ряд социально значимых тем. К концу 50‑х гг. Тур все более переходит на позиции критического реализма. Он вступает в образованное еще в 1950 г. «Общество народной культуры» (Лекра), ставшее средоточием левых близких к КПИ деятелей культуры, литературы и искусства Повесть «Это было в Южном Бантене» (1958) написана им с позиций высокой гражданственности. В те же годы П. А. Тур перевел на индонезийский язык «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Судьбу человека» М. Шолохова и «Мать» М. Горького. Знакомство с произведениями классиков советской литературы, особенно М. Горького, оказало огромное воздействие на художественную позицию, литературный стиль и язык индонезийского писателя. К 1965 г. Тур, уже ставший признанным «старейшиной прозаического цеха», возглавил писательскую секцию Лекра.

Схожей была эволюция талантливого сунданца Утуя Татанга Сонтани, романиста, новеллиста, драматурга. Его ранний исторический роман «Тамбера» был посвящен антиголландской борьбе одного из народов Индонезии и издан сначала на суданском (1943), затем на индонезийском (1949) языках. Гуманистические, демократические ноты звучат в его драме «Цветок кафе» (1948). Драма «Авал и Мира» (1952) принесла ему общеиндонезийскую славу и литературную премию. В ней он большой художественной силой показал настроения смятеня, разочарования и пессимизма, охватившие многих соотечественников, ожидавших от революции 1945—1949 гг. немедленных и глубоких социальных перемен. Последующие драмы У. Т. Сонтани проникнуты пессимизмом, натурализмом и фрейдистскими идеями, которыми увлекся автор.

Но уже с конца 50‑х гг. писатель обращается вновь к идеи гуманизма и методу критического реализма («Си Кабаян», 1960. «Прощай, неверная!», 1963). Он разоблачает предрассудки, лицемерие и бесчеловечность, все шире распространяющиеся в обществе. В начале 60‑х гг. У. Т. Сонтани вступает в Лекре. Он посвящает свое дальнейшее творчество борьбе беднейших слоев общества за улучшение своей участи, с состраданием описывает бедствия городских низов.

Значительным явлением в литературной жизни конца 40‑х гг. стал социальный роман А. Карта Михарджи «Атеист» (1949) — единственное крупное произведение писателя. В нем автор, сам довольно далекий от марксизма, прослеживает его воздействие на молодого мусульманина, выходца из деревни, процесс утверждения в умах многих индонезийцев нового миропонимания. В позднейшем сборнике новелл «Трещины и напряженность» (1966) автор бичует народившуюся паразитирующую кабирскую буржуазию. Хотя писатель и не примкнул к Лекра, разоблачительный пафос его творчества сближал его с сформировавшимися вокруг КПИ литераторами.

Заявивший о себе в годы «кризиса культуры» одаренный молодой поэт и прозаик, видный представитель «Поколения 1945 г.» батак Ситор Ситуморанг выступил как реформатор стихосложения, возвратился к рифмованному стиху, заброшенному эпигонами новатора X. Анвара, и с успехом использовал форму обновленной малайской народной частушки — пантуна. На его творчество наложило заметный отпечаток увлечение экзистенциализмом А. Камю. В конце 50‑х гг. он ближе соприкоснулся с политической жизнью страны. Активно работая в рядах левого крыла НПИ, он с 1959 г. основал и возглавил интернационалистическое «Общество национальной культуры» (ЛКН). С. Ситуморанг высказывал надежду, что новаторские идеологические поиски ЛКН способны вывести литературу страны «из индивидуалистического тупика».

Но «Поколение 1945 г.» было сложным и разнородным течением, и не у всех его представителей эволюция была столь же поступательной, До самой своей смерти (1949 г.) оставался на позициях «свободного индивидуализма» новатор стихосложения X. Анвар. Растерял прогрессивную напряженность своей поэзии ближайший его соратник по группе «Гелангганг» А. Сани. Устранился от социальных проблем получивший две литературные премии талантливый сунданец А. Росиди, широко известный как поэт, новеллист, литературовед, переводчик популяризатор родных для него сунданской литературы и фольклора. В грубый натурализм переродился критический реализм первых послереволюционных лет блестящего новеллиста Идруса. Выступивший поначалу с разоблачением лицемеров и приспособленцев Трисно Сумарджо со временем явно разочаровался в плодах революции. С пропагандой сюрреализма выступил крупный литературовед и критик минахасец X. Б. Яссин, утверждавший, что самые великие произведения «рождаются в подсознании» художника, и призывавший «выйти за пределы чувственности». Увлекался «драмой абсурда» в стиле Ионеско одаренный суматранец Иван Симатупанг, пропагандировавший индивидуализм. Талантливый уроженец Лампуян, Мотингго Буше (р. 1937 г.), позже примкнувший к ЛКН, задался почти недостижимой в условиях Индонезии целью «прокормиться литературным трудом» — и зарекомендовал себя как невероятно плодовитый автор. Но это далось ему лишь ценой снижения качества его прозы в угоду обывательским вкусам.

Немало стараний содействовать склонности индонезийской творческой интеллигенции к модернистским исканиям приложили представители западных держав, в частности голландцы и американцы. Они усиленно поддерживали в творческих кругах Индонезии идею универсального гуманизма, изучения человека как биологического индивида, часто в отрыве от социальной и политической среды. Они указывали на «недопустимость связи литературы с политикой», подчеркивали, что искусство носит самодовлеющий характер. Реализм трактовался ими как нечто примитивное и крайне поверхностное. Ряд утративших социальные ориентиры индонезийских литераторов вовлекались в различные символические искания, отдаляясь тем самым от насущных проблем дня.

В противовес им Лекра и ЛКН, действуя в союзе, выдвинули лозунг «Искусство для народа». Кроме уже названных литераторов Лекра сплотила в своих рядах авторов остросоциальных стихов Дарта (он же Йогасвара и Клара Акустиа) и X. Р. Бандахаро. В ее ряды вступил крупный поэт Р. Апин, в прошлом основатель (вместе с X. Анваром) группы «Геланганг». Примкнула к лекровцам поэтесса, романистка и новеллистка Рукиах, награжденная национальной премией за свои поэтические произведения. К ЛКН присоединился Тоха Mохтар, чья повесть «Возвращение» (1958) поведала о духовных муках индонезийского солдата, позволившего увлечь себя в лагерь контрреволюции, об ответственности перед родиной и о покаянии. Она стала большим литературным событием и легла в основу одноименного фильма.

Авторы Лекры и ЛКН совместно вели борьбу за новую культуру, ориентировались на народные истоки, широко обращались к теме антиимпериалистической борьбы. Лекровцы предприняли попытку освоить метод критического реализма, тяготели к социальной тематике. В начале 60‑х гг. это течение проявило себя как наиболее плодовитое во всех жанрах. Их позиции разделяли руководство влиятельных органов печати радиокомитета РИ и национального пресс–агентства «Антара. Политический манифест Сукарно, взывавший к гражданственности и провозгласивший продолжение революции, его лозунг: «Политика является командным фактором», а также официальная концепция насаком способствовали укреплению позиций Лекры и ЛКН. Появились и новые имена. Выдающийся сценарист, драматург, режиссер и новеллист Бахтиар Сиагиан, поэты Агам Виспи и Анантагуна много сделали для приближения искусства к народу. Однако в середине 60‑х гг. ряд писателей Лекра и ЛКН начали сбиваться на левацкие установки в литературе, упрощенно истолковывать принцип критического реализма. Усилился, лозунговый характер литературы, что пагубно сказалось на художественном уровне произведений, а литературная полемика с оппонентами нередко выливалась в формы «силовой конфронтации».

Активную враждебную позицию против Лекра заняло Общество мусульманских деятелей искусства и культуры (Лесбуми, созданное третьей насакомовской партией Нахдатул Улама, возглавленное именитыми Асрулом Сани и Усмар Исмаилом в мае 1961 г. критик и эссеист правосоциалистического направления X. Б. Яссин основал и возглавил независимый журнал «Састра» (Литература), к которому примкнули известные прозаики (М. Балфас, И. Симатупанг) и творческая молодежь (поэты Су Хок Джи, Гунаван Мохамад). Многие из них исповедовали аполитичные идеи, а то и открыто реакционные взгляды (Виратмо Сукито). В условиях политизации и поляризации творческих союзов группа «Састра» вступила в ожесточенную борьбу против Лекра и ЛКН, отстаивая принцип «автономии искусства в жизни», возражая против складывания литературных союзов партийной аффилиации и категорически опровергая приоритет любого из них. Эти идеи нашли концентрированное выражение в «Культурном манифесте» (сокращенно: Маникебу»), который 17 августа 1963 г. опубликовали 19 литераторов этой группы: Яссин, Трисно Сумарджо, Су Хок Джи, Виратмо Сукито, Займи и др. В марте 1964 г. эта же группа основала Профсоюз индонезийских писателей (ПСИП), бросив новый вызов левым творческим союзам и Сукарно. Но последний вскоре запретил и ПСИП и «Маникебу» как «противоречащие духу индонезийской революции». Деятели искусства, близкие к этой группе, были отстранены от официальных должностей, а их журналы «Састра» и «Индонесиа» были закрыты.

Архитектура, изобразительное искусство. Принципы функционализма, господствовавшие в архитектуре Индонезии между двумя мировыми войнами, оценивались как устаревшие в независимой РИ. В столицах провинций, и особенно в Джакарте, было развернуто строительство престижных сооружений, памятников деятелям освободительного движения революции 1945 г. Появились украсившие страну первоклассные гостиницы (среди них — выстроенные Японией в счет репараций отели «Индонезия» в Джакарте, «Амбарукмо» в Джокьякарте, «Самудра Бич» на южном побережье Явы); современные здания банков (например, Государственного банка Индонезии); комплексов политического, общественного, культурного, спортивного назначения. Украшением столицы стал грандиозный спортивный комплекс «Сенаян», построенный с помощью СССР и доныне являющийся крупнейшим и лучшим в Азии. Весьма своеобразным по форме, но довольно удобным является здание для пленарных заседаний Народного Консультативного Конгресса и парламента Индонезии, напоминающее два сросшихся приземистых гриба. В этот период развертывается строительство современных многоэтажных зданий в центре Джакарты, резко изменивших урбанистический пейзаж. И все же многие небоскребы нередко повторяли формы старой колониальной архитектуры (здание министерства информации). В столице застраиваются новые южные кварталы; там была возведена великолепная пышная мечеть «Аль Азхар».

Заслуживает внимания ряд воздвигнутых монументов. Наиболее впечатляющие из них: Национальный монумент в форме гигантской четырехгранной свечи в центре Джакарты, группа «Добро пожаловать!» перед отелем «Индонезия» и особенно великолепная экспрессивная фигура «Разорвавший цепи», сооруженная в честь освобождения Западного Ириана крупнейшим скульптором Индонезии, лауреатом международной премии в Лондоне Эди Сунарсо. Им же создан памятник восставшим в 1933 г. морякам броненосца «7 провинций» в Сурабае, а также скульптура, посвященная героической защите Сурабаи в 1945 г. В центре Джокьякарты — скульптура героя революционной войны генерала Судирмана, изваянная участником партизанской борьбы талантливым самоучкой Хендрой Гунаваном (р. 1918 г.). Памятник Молодости в Семаранге — вторая из известных его работ. Создаются интересные скульптуры в честь героев антиколониальной борьбы прошлого века, например выразительный, полный экспрессии конный памятник принцу Дипонегоро в Джакарте. Другим видным скульптором и превосходным художником–реалистом был Tpyбус (р. 1924 г.). Свой вклад в украшение столицы внесли и советские скульпторы. Памятник воину–освободителю на одной из площадей столицы принадлежит резцу известного ваятеля М. Г. Манизера.

Памятник воинам–освободителям Западного Ириана работы М. Г. Манизера в центре Джакарты

Бурно развивалась после ограничений японского периода живопись. Расцвела реалистическая школа. Продолжал работу Хенк Нгантунг (бывший, несколько лет заместителем мэра Джакарты). Его кисти принадлежат прекрасные портреты Дипонегоро и Гаджа Мады. Своеобразным самобытным реализмом проникнуто творчество Сударсоно (р. 1914 г.). Пройдя период импрессионистских и экспрессионистских исканий, прочно утвердился как художник–реалист С. Суджойоно («В деревне»). Превосходны автопортрет и женские портреты Трубуса, картины Хендры Гунавана, Дарьоно, Супарто. Интересно полотно «Ультиматум», посвященное взятию под контроль голландских предприятий в 1957 г. Его автор — индонезийский хуацяо Яп.

Вместе с тем существовали и иные художественные направления. К импрессионистской манере письма тяготел популярный живописец Дуллах (р. 1929 г.), создавший вместе с Суджойоно творческий союз художников «Молодые деятели искусства Индонезии» (СИМ). Картины Дуллаха «Партизаны готовятся», «Ачехская девушка» приобрели большую популярность. Старейшина индонезийских живописцев и скульпторов Аффанди, к этому времени всецело перешедший на позиции экспрессионизма, и близкий к нему Хендра Гунаван в начале 50‑х гг. создали другое творческое объединение — «Народный Художник», поднявшее на более высокий уровень искусство ваяния. В экспрессионистской же манере продолжал работать Басуки Ресобово, создавший портрет борца за независимость доктора Сутомо и выступавший как художник кино и график.

Однако основой объединения деятелей изобразительного искусства стала тенденция политическая, а не художественная. В конце 50‑х — начале 60‑х гг. большинство крупнейших художников кисти и резца оказались в рядах Лекры и ЛКН. К ним же тяготели члены организации «Индонезийский художник» во главе с Куснади. При Лекра действовали объединенное «Общество изобразительных искусств» и «Народный художник», их активистами были Аффанди, Хенк Нгантунг, Басуки, Трубус, Хендра, Сайоно и другие крупнейшие деятели искусства. Что касается СИМ, то Лекра и ЛКН вели борьбу за его членов против Консультативного комитета национальной культуры (БМКН), находившегося под сильным влиянием СПИ и так называемых «религиозных социалистов», выходцев из Машуми. Обширнее стала и география индонезийского изобразительного искусства. В 50‑е гг. творческие союзы существовали не только в Джакарте и Бандунге, но и в Джокьякарте, Мадиуне, Соло, Сурабае, Медане и Букиттингги (Суматра).

В послевоенные годы правительство создало при Технологическом институте в Бандунге отделение подготовки преподавателей изобразительного искусства. В Джокьякарте в 1950 г. им же была открыта Академия изобразительных искусств (АСРИ). Культурное влияние Запада затронуло и эти учебные заведения, где наряду с реалистическим направлением возникали различные символические, формалистические течения и школы, впрочем не имевшие особого успеха.

Сценическое искусство Индонезии продолжало успешно развиваться в послереволюционное двадцатилетие. Усилилась социальная направленность театра народной драмы лудрук, Лучшая, сурабайская труппа «Лудрук мархаэн» во главе с режиссером Вибово превратилась в профессиональный театр, совершающий гастрольные поездки по всей Индонезии. В репертуаре лудрука было, немало и сатирических, обличавших ханжество и косность спектаклей («Семья Хаджи Дахлана»). Большинство пьес по–прежнему не были творением одного драматурга, а являлись плодом коллективного творчества труппы. Сродни лудруку был ленонг — самобытная народная драма, родившаяся в Джакарте. И здесь в центре внимания были радости и невзгоды «маленького человека». В отличие от лудрука кетопрак не развивался в направлении реализма и не эволюционировал к социальной тематике за эти годы он остался чисто развлекательным театром авантюрных приключений, псевдоисторической экзотики.

Именно в рассматриваемое двадцатилетие в Индонезии по являются первые труппы подлинно современного театра и первые профессиональные драматурги. Сначала преобладала «кабинетная драма», то есть пьесы, предназначенные не столько для постановки на подмостках, сколько для чтения вслух (М. Ямин, С. и А. Пане) и полуповести–полупьесы (которые, в частности, продолжал творить У. Т. Сонтани). Так, уже упоминавшийся плодовитый автор Мотингго Буше выдал целый ряд пьес в духе У. Т. Сонтани и за одну из них получил в 1958 г. литературную премию. Затем появились пьесы, предназначенные преимущественно для постановки, а с ними и новые имена. Большой резонанс имел перевод на индонезийский язык классического наследия У. Шекспира, Б. Шоу, А. Чехова, Н. Гоголя. Так, Трисно Сумарджо перевел почти все наиболее известные трагедии Шекспира.

Появление современной драмы связано с именами В. С. Рендры из Соло (р. 1935 г.), и Кирдомульо из Джокьякарты (р. 1930 г.). Первый первоначально приобрел известность как поэт, получивший национальную литературную премию за 1955—1956 гг. Будучи католиком, он вдохновлялся идеями христианского милосердия к слабым. Он переводит на индонезийский Софокла, Б. Шоу, Б. Брехта и начинает писать пьесы, сам ставя их с любительскими труппами и играя, в них. Его язык становится ближе к народному, религиозные мотивы отходят на второй план. Рендра много экспериментирует и импровизирует. Он публикует пьесы «Искатели алмазов», «Любовь на перекрестке» (последнюю — в общем сборнике 1955 г. с Кирдомульо, автором нескольких десятков одноактных и двухактных пьес).

В конце 50‑х гг. с пьесой «Большая шишка» — сатирой на крупную бюрократию и политиканов — выступил Юса Биран. Спектакль, поставленный по ней, имел шумный успех.

В 60‑е гг. пьесы пишутся уже специально для подмостков или появившегося в крупных городах телевидения. В Джокьякарте Мохамад Дипонегоро (р. 1928 г.) ставит ряд своих пьес на религиозную тематику в «Мусульманском театре», К. М. Саини — в Академии театра и кино в Бандунге. Арифин Нур также с успехом сотрудничает как автор и постановщик в «Мусульманском театре». Две его пьесы на современную тематику были отмечены премиями.

Киноискусство в 1945—1965 гг. Искусство кино получило после Августовской революции новый мощный импульс. Первые киноленты, появившиеся после завоевания независимости, претендовали лишь на кассовый успех и были сделаны на низком художественном уровне, что не могло удовлетворять вкусы наиболее просвещенных слоев общества. Основной темой художественных фильмов постепенно становится вооруженная борьба за независимость и становление Республики. В 1955 г. появляется первый фильм, который по своей сценарной основе и ее воплощению был расценен как достигший высокого уровня. Это была лента видного журналиста, издателя, драматурга и бизнесмена, крупного деятеля НУ и председателя объединения ее творческих работников Лесбуми Усмара Исмаила (1921—1971) под названием «После наступления комендантского часа». Еще до этого У. Исмаил создал Национальную Академию театра и киностудию «Перфини». Среди других индонезийских (некитайских) частных киностудий следует назвать «Персари» Д. Малика и «Боробудур» Панджи Анома. Существовала и государственная студия ПФН, которая, однако, выпускала преимущественно хроникальные и документальные ленты. Уже в этот период появились реалистические фильмы, отмеченные гуманизмом и тонким психологизмом («Исчезнувший район» с Сукарно М. Нуром в главной роли). Ряд содержательных фильмов отсняли У. Исмаил («Тоха — герой Бандунга», «Кровь и молитва»), А. Сани («За колючей проволокой»), писатель, сценарист и режиссер Б. Сиагиан («Завтра мы восстанем» и «Туранг», демонстрировавшийся также в СССР). Басуки Эффенди экранизировал повесть «Возвращение» Мохтара Тоха. Фильм имел успех и на советском экране.

Появилась целая когорта популярных актеров (Сукарно М. Нур, Бамбанг Херманто, Рендра Карно, Раден Исмаил, Бинг Сламет) и актрис кино (Софиа, Далиа, Мике Виджайя, Рима Мелати, Читра Деви, Амина Чендракасих и др.).

В целом же на экранах страны доминировала голливудская. и западноевропейская кинопродукция, обычно не лучшая, а весьма низкопробная в идейном и художественном отношениях. Однако с начала 60‑х гг. по указанию Сукарно ввоз фильмов из капиталистических стран был сильно сокращен, а цензурные и идеологические требования к приобретаемым фильмам возросли.

* * *

Отличительными чертами развития индонезийского искусства периода 1945—1965 гг. была его социальная поляризация и заметная политизация. В целом период знаменовался торжеством реалистического направления и принципа «искусство для народа». Тематически его характеризовал рост внимания к. недавнему революционному прошлому и борьбе за национальное освобождение в целом — все это при сочувствии и поддержке прогрессивных, национально–демократических сил. Наряду с этим часть художников начинает тяготеть к принципу «искусство для искусства», переходит к недоступным пониманию народа формалистским и символистским исканиям, отходит от национальных эстетических традиций. Усилия, западноевропейских и американских адептов формализма, воздействие их на индонезийских деятелей искусств, проходящих обучение на Западе, дают свои всходы.

Весьма заметно и возросшее этническое многообразие представителей всех искусств, этнорегиональная полихромность литературы, драматургии, кинематографии и изобразительного искусства. В литературе от писателей–минангкабау ведущая роль переходит к яванцам и сунданцам.