В организации проведении исследований в северных и восточных окраинных морях России в течение первых лет царствования Екатерины II велика роль академика Михаила Васильевича Ломоносова (1711–1765). Екатерина II лично знала Ломоносова еще в бытность великой княгиней. В 1751 г. он поднес ей собрание своих сочинений. Михаил Васильевич посещал ее в Ораниенбауме в мае 1761 г. Восшествие ее на престол он приветствовал особой одой, в которой, в частности, обращался к патриотическим чувствам новой императрицы, присутствующим у нее по отношению к России и ее истории:

В 1763 г. М. В. Ломоносов завершил сочинение секретного трактата «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию». Он получил аудиенцию у императрицы, по поводу которой писал в Вену одному из своих покровителей в 50-х гг. дипломату графу М. Л Воронцову: «По отъезде Вашем, поднес я всемилостивейшей государыне нашей напечатанную и ей приписанную «Металлургию» и мозаичный, ее ж величества, портрет, что все принято с удовольствием.

Его высочеству цесаревичу поднесена от меня письменная книга о возможности мореплавания Ледовитым нашим Сибирским океаном в Японию, Америку и Ост–Индию; почему и велено в Адмиралтейской Комиссии учинить расположение с рассмотрением, и не сомневаюся, что экспедиция тудавоспоследует» [2, с. 224–225].

На аудиенции у императрицы Ломоносов ознакомил ее с «Кратким описанием», что, по мнению историков, предопределило во многом снаряжение русской морской экспедиции в полярные воды в целях отыскания Северного морского пути в Тихий океан.

Считается, что именно после этой аудиенции появился указ Екатерины II от 15 декабря 1763 г. о пожаловании Ломоносову чина статского советника (что соответствовало у военных генеральскому чину) со значительным для того времени окладом в 1875 рублей в год.

В мае 1764 г. в Петербурге стало известно об избрании Ломоносова в члены Болонской Академии наук по представлению приехавшего в то время в Болонью графа М. Л. Воронцова. Именно после этого Екатерина II лично посетила Ломоносова на его квартире.

15 июня 1764 г. об это было напечатано в «Санкт–Петербургских Ведомостях». Газета отметила, что императрица «прехвальным подражанием» последовала примеру Петру I, который посещал «не токмо знатные ученые общества, но и приватные домы в науках и художествах людей искусных и рачительных» [2, с. 226].

В 1764–1765 гг. Ломоносов несколько раз встречался с императрицей, в том числе и в связи с реализацией предложений, изложенных в «Кратком описании». Ведь цесаревичу Павлу, который в

1763 г., будучи в девятилетием возрасте, являлся генерал–адмиралом и считался главой Адмиралтейств–коллегии, определено было только формальное главенство в реализации замыслов, изложенных в «Кратком описании». Так что обращаясь к цесаревичу, Ломоносов адресовался к императрице:

Расскажем подробнее о содержании «Краткого описания». В «Предисловии» Ломоносов указывает, что одним из главных условий благополучия, славы и цветущего состояния государства является успешная торговля отечественных купцов с отдаленными народами. Для этого необходимо наличие развитой заморской торговли на отечественных кораблях и использование многочисленных отечественных портов для торговли с Японией, Китаем, Индией и с народами, заселяющими западные берега Америки. Ломоносов указывает, что для проведения такой торговли португальцам от своих берегов до Ост–Индии нужно преодолеть 17 тыс. верст, а от о. Кильдин у Мурманского берега до Чукотского носа, до которого от Камчатки доходил Беринг открытым морем, не более 5 тыс. верст. Он перечислил все преимущества этого северного маршрута по сравнению с длительным плаванием по бурным водам Атлантики и Индийского океана.

В главе 1-й Ломоносов рассказал «О разных мореплаваниях, предпринятых для сыскания проходу в Ост–Индию Западно–Северными морями». Начал он с рассказа о попытках англичан разыскать этот путь, начиная с плаваний Джона Кабота в 1497 г., его сына Себастьяна Кабота в 1498 г., трех плаваниях Мартина Фробишера в 1576, 1577 и 1578 гг., Джона Девиса, Генри Гудсона, Вильяма и других мореплавателей XVII в. Затем он рассказал о всех фактических и оказавшихся выдуманными сообщениях о попытках англичан и испанцев найти северо–западный проход в XVIII в.

В заключение 1-й главы Ломоносов отмечает, что «остается мне объявить свое мнение о северозападном вышеупомянутом проходе, которое в том состоит, что оной невозможен, или хотя и есть, да тесен, труден, бесполезен и всегда опасен» [3, с. 440].

2-я глава посвящена «Поискам морского проходу в Ост–Индию в северо–восточной стороне Сибирским океаном». Ломоносов упоминает об известных в истории фактах плавания древних скандинавов из Норвегии к устью р. Северная Двина, о сообщениях новгородского летописца про плавания древних славян по рекам Выме и Печоре, даже до Оби. Затем автор описывает плавания голландца Баренца в 1594–1597 гг. в Баренцевом море и зимовку голландцев на северном побережье Новой Земли. Ломоносов отметил, что при плавании вдоль западного побережья Новой Земли после окончания зимовки голландцы «видели на дороге промышленников Российских и осведомлялись у них о дороге неоднократно, покупая от них при том съестные припасы… Из сих трудных к норд–осту морских походов и поисков явствует, что россияне далече в оный край на промыслы ходили уже действительно близ двухсот лет» [3, с. 447].

Затем автор рассказывает о плаваниях поморов и сибирских казаков по Сибирским морям и об открытии холмогорцем Федотом Алексеевым и казаком Семеном Дежневым в 1648 г. прохода у Чукотского носа из Ледовитого океана в Тихий. Далее Ломоносов сообщает об исследованиях Сибирского побережья русскими морскими офицерами в 1733–1743 гг., об открытии русскими моряками Берингом и Чириковым западного побережья Северной Америки.

Затем автор упоминает об открытии американского берега Берингова пролива геодезистом Гвоздевым в 1732 г., о поисках русскими промышленниками и казаками островов в Северном Ледовитом океане.

К «Краткому описанию» Ломоносов приложил «Нордскую», или полярную, карту, которую по указаниям и материалам Ломоносова исполнил геодезии студент Илья Абрамов, работавший в Географическом департаменте Петербургской Академии наук, ученым руководителем которого состоял Ломоносов.

На этой карте пунктиром от Новой Земли к Берингову проливу указан маршрут экспедиции, предлагавшийся Ломоносовым в «Кратком описании» для открытия Северного морского пути. Пунктиром от Шпицбергена указан маршрут экспедиции по изысканию северо–западного прохода, установленный в 1764 г. Адмиралтейств–коллегией и подтвержденный М. В. Ломоносовым в «Первом прибавлении» к «Краткому описанию». Пунктир от Ирландии отображает маршрут фантастического плавания португальского морехода Д. Мельгера, описанный как осуществленный фактически французским географом Ф. Бюашем.

Глава 3 я называется «О возможности мореплавания Сибирским океаном в Ост–Индию, признаваемыя по натуральным обстоятельствам». Это наибольшая по объему глава включает геофизические суждения Ломоносова о полярных областях Земли. Эти суждения в значительной мере отличаются от современных воззрений. Но следует отметить, что он впервые поставил вопросы о специфике полярных вод, процессах теплообмена в них, образования различных типов льдов. При их решении он, исходя из своей геофизической теории, преувеличивал значение собственной теплоты Земли и влияние этой теплоты на нагревание морской воды в полярных районах. Ведь фактически собственная теплота Земли оказывает совсем незначительное влияние на температуру океанских вод. Отсюда и его неправильная оценка величины открытого моря в Сибирском океане в летний период, и тем более зимой.

Но Ломоносов правильно доказывал о возможности длительного пребывания людей в полярных морях, в том числе и на примере промышленной деятельности поморского населения Он писал: «Российские люди там зимуют из доброй воли… Северные наши Россияне, в построенных нарочно домах, с надлежащею печью, с довольством дров и съестных припасов, имея при том движение в звериной ловле, прозимовать могут без всякого отягощения» [3, с. 463].

Особый интерес проявил Ломоносов к описанию происхождения, формы и характера движения полярных льдов. В суждениях о полярных льдах он высказал ряд положений и гипотез, опередивших его время более чем на 170 лет. Классифицируя морские льды, он установил их три класса: морские, речные и глетчерные. Он правильно сформулировал, что морской лед образуется в самом море и из морской воды. В то время большинство ученых не признавали факт образования льда в открытом море из морской воды. Первичный вид морских льдов он обозначил термином «сало», сохранившимся в том же значении и в современной классификации льдов. Во многом правильно установил он и вторичные формы льда, образующиеся в результате деформации первичных образований. Лед глетчерного происхождения, встречающийся в полярных водах в виде обломков крупных размеров, он назвал падуном, т. е. оторвавшимся от ледника и упавшим в воду. Теперь такие обломки называют айсбергами.

Довольно верно оценил он и общий характер движения вод и льдов в Сибирском океане: «Главное течение океана повсюду, где человеческое рачение достигло, примечено от востока на запад; следовательно, и в Сибирском океане тому же быть должно.

И самое искусство подтверждает сие неоспоримыми доводами: правда, что на самом оном Ледовитом море в дальних расстояниях от берегов Сибирских того приметить поныне возможности не было, но однако движение вод в соединенном с ним Нормандском и Атлантическом океане есть несложный свидетель, которое уверяет, что нельзя бы тамошним водам было простираться течением на запад, есть ли бы на их место другие воды, от востока то есть из Ледовитого моря не наступали, и сами льды согласным оттуда движением сему соответствуют» [3, с. 466].

Впервые в мире исчисляя предположительную общую площадь морских льдов в Сибирском океане, он исходил из двух предпосылок, которые не соответствуют физической реальности:

1) что льды, образующиеся из морской воды, в зимний период полностью тают в последующий летний период и

2) что ледовый покров в Сибирском океане образуется из выносного из устья рек речного льда и айсбергов.

У него не было материалов по круглогодичному наблюдению ледового покрова, и он не мог знать, что льды морского происхождения являются преобладающими и что эти льды в одно лето не могут стаять, так что если бы их не выносило ветром и течением в более низкие широты, они заполнили бы весь океан. Но ясно, что изучение географического распространения льдов, их типов и их количества впервые было выполнено именно Ломоносовым.

Здесь следует отметить, что ряд опытных флотских офицеров–гидрографов не были согласны с оценкой Ломоносова количества льдов в Сибирском океане и их толщиной и сплоченностью. Так, известный военно–морской историк полковник Корпуса флотских штурманов Василий Николаевич Берх (1781–1834) отметил следующее: «Премудрая Екатерина, получа о сем известие, препроводила книгу Ломоносова к бывшему сибирскому губернатору Федору Ивановичу Соймонову [1692–1780], находившемуся в то время сенатором в Москве, и требовала, чтобы он изложил о предмете сем свои мысли. Ф. И. Соймонов — которого даже основатель флотов наших, мудрый Петр, почитал отличнейшим морским офицером — донес государыне: что достигнуть до полюса совершенно невозможно за твердо стоящими льдами, ибо промышленники наши, плавая по Ледовитому океану, встречали оные во всех местах, а в широте 72° находили на льдины, вышиною и толщиною более 40 сажен. — Промышленники, отправлявшиеся с устья Индигирки и Шалацкого Носа, достигли до широты 80°; но и там находили льды еще крупнейшие, а посему и полагаю, — приводилось заключение Ф. И. Соймонова, — что до полюса достигнуть невозможно, ибо льды должны быть там еще крупнее» [2, с. 231–232].

В своем сочинении Ломоносов подробно разобрал вопросы влияния ветров на движение льдов. Причем при этом он ссылался на опыт своего плавания в Белом и Баренцевом морях. Так, «ветры в поморских Двинских местах тянут с весны до половины майя по большой части от полудни и выгоняют льды на океан из Белого моря; после того господствуют там ветры больше от севера, что мне искусством пять раз изведать случилось» [3, с. 478]. По свидетельствам поморов — земляков Ломоносова, собранных академиком Иваном Лепехиным (1740–1802), он «не учась еще российской грамоте, ходил неоднократно на море». Отец М. В. Ломоносова «начал брать его от десяти до шестнадцатилетнего возраста с собою, каждое лето и каждую осень, на рыбные ловли в Белое и Северное море. Ездил с ним даже до Колы, а иногда и в Северный океан до 70 градусов широты места. Сам он (Ломоносов) рассказывал обстоятельства сих стран, о ловле китов и о других промыслах. Возвращаясь с рыбных промыслов, провожал зиму дома» [2, с. 188].

Рассуждая о движении льдов по Северному океану, Ломоносов первым в науке высказал мысль о том, что «льды приходят от востока из Сибирского океана восточными водами и ветрами прогнанные» [3, с. 480].

В результате анализа своих соображений и гипотез по ледовой обстановке в Арктике, Ломоносов пришел к следующему выводу: «Из всего вышеписанного по натуральным законам и по согласным с ними известиям не обинуясь заключаю:

1) «что в отдалении от берегов сибирских на пять — и на семьсот верст Сибирский океан в летние месяцы от таких льдов свободен, кои бы препятствовали корабельному ходу, и грозили бы опасностью быть мореплавателям затертым;

2) что самой лучший проход упователен мимо восточно–северного конца Новой Земли к Чукотскому носу, сперва пустясь в норд–ост, потом склоняясь к осту и зюйду–осту, как следует держась дуги величайшего на сфере земного круга;

3) что возможен проход между Гренландиею и Шпицбергеном, в некотором отдалении от берегов Северной Америки для меньшего множества льдов, как выше означено, который путь хотя и отдаленнее, однако тем кажется быть способнее, ежели, как чаятельно, тамошний океан, обращаясь около полюса, способен будет течением в пути к Чукотскому носу;

4) когда бог благоволит споспешествовать открытие сего неведомого и почти нечаемого доныне мореплавания, то, уповательно, обратный ход будет способнее около Новой Земли, в надлежащем отдалении от берегов сибирских по воде и по ветрам, как напротив того, по‑за Шпицбергеном и по–за полюсом мореплавание к Чукотскому носу и далее в Индию и Америку» [3, с. 482–483].

Естественно, что эти довольно смелые предложения, основанные на минимальном объеме научных данных по ледовой обстановке в Сибирском океане, накопленных наукой к тому времени, не могли быть реализованы в XVIII в. в полном объеме, но явно способствовали организации новых отечественных полярных экспедиций для исследования Арктики.

4 я глава труда была названа автором «О приготовлении к мореплаванию Сибирским океаном». Ломоносов предлагает для экспедиций в Сибирский океан использовать суда небольшие, легкие, крепкие, поворотливые, проверенные в ходе хотя бы одного лета эксплуатации. Он предлагал выбрать и приобрести готовые из числа купеческих и промышленных судов в Архангельске. Ломоносов считал желательным экспедицию в Сибирский океан отправить на трех судах, одно большее для руководителя экспедиции, а два других поменьше «для рассылки с главного пути в стороны, для наблюдения земель, льдов и других обстоятельств» [3, с. 484]. Экспедиционные суда должны быть поверх обычной обшиты второй деревянной дощатой ледовой обшивкой.

Он предлагал кроме ботов и шлюпок на каждом экспедиционном судне иметь по два или три тросовых карбасов, какие используют поморы на Белом море для промысла тюленей. Такие небольшие карбасы поморы сравнительно легко перетаскивали по льдинам. Ломоносов предлагал на суда брать с собой заготовленные заранее доски, чтобы в случае необходимости сшивать новые карбасы взамен потерянных.

Команды судов должны формироваться из флотских офицеров, унтер–офицеров, штурманов и матросов. Он предлагал на каждое судно взять в экспедицию до 10 опытных поморов для работы на тросовых карбасах, зимовавших на северных островах и имевших опыт охоты на белых медведей. Желательно иметь на судах людей, знавших языки местных народов, населявших побережье Сибири, особенно чукотский язык. Он дал рекомендации по использованию птиц для определения в походе близости земли и льдов. В сочинении даны также рекомендации по обеспечению экспедиционных судов промысловым инвентарем для рыбной ловли и охоты, а также противоцинготными средствами: сосновою водкой, сосновыми шишками, морошкою и другими народными лечебными средствами.

Далее Ломоносов дает рекомендации по обеспечению экспедиции научными инструментами, в первую очередь для астрономических наблюдений и определения долготы и широты места нахождения судна, секундомерами и полярными картами. Рекомендовал он взять в экспедицию для разбивания льда специальные бурова для сверления во льдах отверстий, куда будут помещаться пороховые заряды с фитилями.

Он рекомендовал около самого северного мыса Новой Земли в удобном месте устроить зимовочную базу из нескольких изб с хлебопекарными печами в них, амбарами для хранения запасов провизии и баней. Эта база предназначалась для проведения в ней вынужденной зимовки экспедиции.

Глава 5 я называлась «О самом предприятии северного мореплавания и о утверждении и умножении российского могущества на востоке». Ломоносов указывал, что экспедиция для прохода в Восточный океан может быть предпринята двояко, а именно путем похождения всего пути в Восточный океан или прохода пути по частям за несколько походов. Безусловно, это зависит от многих обстоятельств. Необходимо главному командиру дать обстоятельную Инструкцию, составленную специальной знающей комиссией. В инструкции следовало указать должные меры предосторожности и способы ободрения и содержания подчиненных людей в повиновении.

Ломоносов дает советы по лучшему ориентированию в море, используя различные гидрологические приметы, а также советы по использованию малых судов экспедиции для поиска прохода во льдах по разводьям, по маневрированию судов во льдах.

Им даны советы по мерам предосторожности при выходе членов экспедиции на неизвестные берега, где возможны нападения местных жителей. Рассмотрен автором и вопрос о мерах по поддержанию дисциплины на экспедиционных судах, о наградах участникам экспедиции.

В «Заключении» Ломоносов утверждает:

«Последнее из противных мнений, чтобы сие открытие не досталось в чужие руки, обращается в ничто следующими:

1) помянутое мореплавание к нам ближе, нежели к прочим европейским державам,

2) россиянам тамошний климат сноснее,

3) что на нужных и тесных местах построятся зимовья с предосторожностьми для наших людей, коими чужестранные пользоваться не могут,

4) на Камчатке, или около устьев реки Уды, или на островах Курильских, где климат как во Франции, можно завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов, против коей силы не могут прочие европейские державы поставить войска ни севером, ни югом, но хотя б и учинили, однако придут утомленные на крепких, с привозными гнилыми припасами на снабденных жителей свежими домашними, безнадежные ближнего от своих споможения на места, где вспоможение нам неистощимо. Таким образом, путь и надежда чужим пресечется, российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке» [3, с. 498].

Ломоносов, представляя цесаревичу «Краткое описание», приложил к нему особое письмо. В нем он настойчиво ставил вопрос о необходимости развития в России морского дела: «Могущество и обширность морей Российскую империю окружающих требуют такового рачения и знания. Между протчими Северной океан есть пространное поле, где под Вашего императорского высочества правлением усугубиться может Российская слава, соединенная с беспримерною пользою, чрез изобретение Восточно–северного мореплавания в Индию и Америку» [3, с. 420].

От цесаревича «Краткое описание» было 22 декабря 1763 г. отправлено в «Морскую Российских флотов и Адмиралтейского правления Комиссию» (или, по выражению Ломоносова, «Адмиралтейскую Комиссию») с предложением рассмотреть трактат и подготовить доклад императрице «на высочайшую апробацию». Причем при рассмотрении сочинения предлагалось привлечь для лучшего объяснения автора.

«Морская Российских флотов Комиссия» приняла письмо цесаревича так, как будто в нем имелось прямое указание о начале снаряжения полярной экспедиции. Одновременно ею было решено ознакомиться с тем, как фактически проводят плавания в полярных водах и зимовки на полярных островах русские поморы.

Комиссия постановила вызвать из Архангельска четырех промышленников, которые не раз бывали и промышляли на Шпицбергене и на Новой Земле. Кроме того, были затребованы матросы с кораблей, базировавшихся в Кронштадте и Ревеле (Таллине), которые до начала службы на флоте плавали на промысловых судах в Баренцевом море. Таких моряков оказалось в Кронштадте 7, ав Ревеле 26.

Комиссия вызвала из Ревеля служивших там на корабле «Москва» трех матросов, которые прибыли в Петербург 9 февраля 1764 г. Матрос Илья Сивцов доложил Комиссии, что до военно–морской службы он, «будучи еще в крестьянстве» ходил на Шпицберген с 1751 по 1756 г. в качестве наемного работника одного помора из Мезени.

За эти годы он ни разу не зимовал на Шпицбергене, судно после летнего промысла успевало возвратиться в Архангельск. За эти плавания он неоднократно видел льды, «плавающие на море и стоящие на мелях». Однажды его судно «погодою занесло в расплавы ледяные» и четыре недели держало возле о. «Медведь» (о. Медвежий). На Шпицбергене он «видел горы каменные и между ними льдяные», встречал и добывал оленей, песцов, медведей, птицу, «да из моря выходящих моржов».

Второй матрос, Кирилл Старопопов, бывал, «будучи еще в крестьянстве», на Шпицбергене в 1757 и 1758 гг., «от разных промышленников в работниках». Его показания соответствовали сведениям, полученным от Сивцова.

Третий матрос, Василий Лобанов, ходивший на Шпицберген в 1750–1752 гг., «от разных промышленников» нового ничего не сообщил. Все трое утверждали, что надо брать «воду и дрова от города Архангельска».

Из Архангельска были вызваны крестьяне: престарелый Амос Кондратьевич Корнилов, Федор Рогачев, Павел Мясников и Василий Серков. «Олонецкого уезда Выгорецкого жительства государственный крестьянин» А. К. Корнилов пользовался большим уважением среди поморов. Его лично знал Ломоносов и назвал в «Мыслях о происхождении ледяных гор в северных морях» своим приятелем. Он показал, что «имеет… ныне на Грундланде, у Шпицбергена и в Новой Земле морские моржовые и прочие звериные промыслы. А перед сим за 23 года ходил он от города Архангельского и из Мезени кормщиком, за шкипера на прежних старинных и новоманерных судах, из которых прежние шиты были еловыми прутьям, по названию то шитье вицою».

На Шпицберген он ходил до десяти раз, три раза там зимовал, когда «и видал плавающие по морю льды. В бытность его на Шпицбергене оных льдов самая толстота, им, Корниловым, вымеривала лотом. И оказывалась по глубине на дно, когда тот лед на мель принесет и остановится, до 50 сажен, да сверх воды еще толщины до 10 сажен и более; шириною же та льдина, примером более 30 сажен, а длина — от 50 сажен и более». Ясно, что Корнилов ведет речь об айсбергах, севших на мель. Мимо этих айсбергов плавает лед «толщиною от трех до пяти сажен, а шириною и длиною, казалось, от одной до пяти верст». Между такими ледяными полями «еще мелкой лед ветром носится».

Случается, что «на море ветры переменные сделаются. Тогда оному льду расплав бывает» и полынями «суда ход имеют». Если же «случаются ветры крепкие, тогда лед стесняется вместе и проходу судам не дает; и ежели от такого стеснения судну на рейд отойтить не можно, то бывает судну и людям гибель».

В своих плаваниях к Шпицбергену он посещал «остров, называемый Медведь» (о. Медвежий). Там он встречал много птиц — гагар и чаек — и промышлял моржей, белых медведей и песцов; у острова «рыбы трески весьма много, а паче же на Русском конце», т. е. в северной части острова, где еще в XVII в. находилось поморское становище. Там же былаустановлена его промысловая изба.

Оттуда он часто переплывал на о. «Пятигор» (о. Надежды), «которой положение имеет весьма каменистое, показывает на себе пять гор; гаваней никаких не имеется; и воды около его весьма быстрые. А промыслов на нем, кроме моржовых, никаких нет».

По его наблюдениям, между островами Медвежий и Надежды «воды глубины от 40 до 50 сажен»; на мелях «от плоско носящегося льда» оседают «льдины, называется коих звание стамухи». Корнилов сообщил, что остров «Пятигор» часто окружают льды; бывает же это, «когда долговременно дуют ветры норд, норд–ост и ост; то нагонит льду такое множество, что застилает море все и острова Пятигор, Медведь и Шпицберген». Таким образом, Корнилов отмечал факт выносальдов из центральной части Северного Ледовитого океана.

Он же одним из первых указал о том, что «у Шпицбергена воды ходят по западной стороне от ост- зюйдова носу к норду, и течение имеют все в одну сторону». Видимо, это обстоятельство, указание на наличие постоянного течения на север у западных берегов Шпицбергена, сыграло важную роль в определении маршрута экспедиции именно по нахождению северо–западного прохода из Сибирского океана в Восточный.

Он же также указал на наличие на западной стороне Шпицбергена двух гаваней, «первая в Клокбое, другая в Рунбое, в которые китоловные иностранные корабли приходят». Это имелись в виду «Колокольный залив» и «Зеленый залив» (Klook Bay и Green Bay). Предупредил Корнилов и о возможных случаях насилия, связанных с действиями иностранных китобоев: «Двоекратно судно его, Корнилова, грабили и как промысел, так и промышленные инструменты, снасти и ружья отняли. во первом грабеже, в 1734 г. иностранные суда оказались галанской нации».

Он отметил густые туманы в районе Шпицбергена и Новой Земли, которые «большие ветры от норд- оста умаляют». Корнилов поделился своим опытом дальнего обнаружения льдов по наблюдению так называемого ледового отблеска: «Впереди лед, и в небе бело надо льдом, и как лед лежит, так и в небе бело кажет, а где воды есть, там над тем местом в небе синее кажет».

Рассказал он и о приемах выживания при аварии поморских судов. В случае гибели судна от штормов и льдов поморы спасались на малых баркасах, который вытаскивали на льдину, покрывали его парусиной, чтобы «в море лучше от волны сохраниться»; а «для пищи себе бочку нальют воды пресной и в оную насыплют муки ржаной и сделают тесто, замешав нагусто; и оное тесто из бочки вынувши, покладут в мешки. И как дождутся, что лед от ветру разведется, тогда во оном боту спускаются на воду и путь свой продолжают по морю к Датским берегам», т. е. к берегам Норвегии.

Плывут на боте «иногда парусом, а иногда в тихую погоду греблею, бывают в пути от четырех до шести недель и более, а пищу имеют показанным тестом, которое, долговременно лежа, прокиснет и провоняет. Однако и тем довольствуются. И от такой худой пищи, також, от холоду и мокроты, ноги у промышленников нечувствительны бывают. И приходят в такую слабость, что и умирают в том судне и приехавши в Датскую землю».

Корнилов сообщил о своих наблюдениях при проведении зимовок на Шпицбергене, которые ранее уже излагал Ломоносову при их встречах в предшествующих годах: «Будучи же в зимовании на Шпицбергене им примечено, что от 15 августа по 10 октября солнце ночью невидимо станет. А хотя зори и видимы, но и то только до 4 ноября. А от 4 ноября по 15 генваря днем и во всю ночь — темнота. А с 15 генваря по 14 февраля зори паки видимы. Ас 14 февраля солнце покажется и с марта, с последних чисел, закату не имеет по 15 августа».

«Когда он, Корнилов, в вышеписанных местах зимовал, то жил в избе, привезенной с собою, и топил привозными ж на судах дровами; и воду пресную от города Архангельского привозил; а на Шпицбергене воду пресную получал из озер и из текущих из гор ручьев, також и на льдах от солнца талую и от дождей налитую, — где способнее.

А на каждом их промышленном судне бывает людей по величине оного, от 10 до 15 человек и более…

На Шпицбергене частые высокие каменные, а между ними ледяные горы; и как на оных, так и где между ними небольшие ровные места — каменные и глинистые — есть; никакого лесу не растет; и трава простая, без цветков, вырастает не более вершка; которою олени питаются.

На том же Шпицбергене–острове ловлены им были олени, песцы черные и белые, медведи белые ж; а черных медведей нет. Имеются и птицы — дикие гуси, чайки наподобие утки, гагарки, ныртыши, чистики, куропатки–чайки; из коих он с товарищами на пищу ловили».

По поводу Новой Земли он сообщил следующее: «К Новой Земле он, Корнилов, ходил одно лето и был в той земли на одном конце, называемом Ворота; которых конец лежит к Вайгачу–острову и где лежит проход со океана в Карское море между Новой Землей и Вайгачем; а Карское море между Новой Землей к устью Оби–реки.

На земле ж оной трава мала. Так, как и на Шпицбергене, горы имеются, такие ж каменные, только не острые; и лесу никакого не растет же, а звери и птицы такие ж, какие и в Шпицбергене видел; да сверх оных, в той Новой Земле имеются из птиц лебеди, а из зверей — волки и лисицы.

Воду и дрова от города Архангельского брал и в Новой Земле получал.

Так же, как и в Шпицбергене, солнце, в бытность его, в июле и в августе месяцах закату не имело, а как в прочие месяцы темнота ль, или от солнца и от гор свет бывает, о том он не знает.

У оной земли иностранных судов не видал.

В пути ж он бывал от города Архангельского в способную погоду до Новой Земли, коя ближе Шпицбергена, от 4 до 5 дней, а до Шпицбергена — от 8 до 10 дней. А когда случаются ветры противные, то идут до Новой Земли недели по две, а до Шпицбергена по месяцу и более. Возвращался ж к городу Архангельскому до Покрова и позже».

Рассказал Корнилов Комиссии о спасении им четырех промышленников, невольных многолетних зимовщиков на Шпицбергене из артели Алексея Химкова. В 1743 г. кормщик Алексей Химков с четырнадцатью промышленниками отправился к Шпицбергену на зверобойный промысел. Буря занесла поморскую лодью к восточным, мало посещавшимся в то время берегам о. Малый Берун архипелага Шпицберген (теперь о. Эдж). Тяжелые льды сжали судно и грозили гибелью промышленникам.

Четверо из них — Алексей и Иван Химковы, Степан Шарапов и Федор Веригин — пошли по льду на берег для того, чтобы отыскать для зимовки избу, ранее построенную мезенскими промышленниками. Найдя избу и переночевав в ней, они возвратились к тому месту на берегу, где вышли на остров. Лодью они не увидали, ее либо унесло штормом, либо раздавило льдами.

Поморы остались на острове и прожили там 6 лет и 3 месяца. Пищу они добывали охотой на оленей, песцов и белых медведей. Цингой заболел лишь Веригин под конец пребывания на острове, когда отказался пить свежую оленью кровь.

Случайно к месту зимовки 15 августа 1749 г. подошло промысловое судно Амоса Корнилова, который и вывез трех оставшихся в живых поморов. Об этом спасении Корнилов рассказал Морской Российских флотов Комиссии так: «От 1720 году в разные лета случилось в пяти годах, что все промышленные суда у Шпицбергена во льдах раздавило. И в каждом году судов от семи до осьми погибло, от которых и людей менее десятой части осталось. И из оных некоторые спасли свой живот выездом на малых ботах в Норвегию, а четыре человека жили 6 лет на Шпицбергене без хлеба и без одежды, довольствуясь одним оленьим мясом; а платье носили из оленьих кож.

В те 6 лет никто для промыслов на Шпицберген для опасности от льдов не ходил; и оные четыре человека вывезены к городу Архангельскому на судне его, Корнилова, в (1749) году; которое тогда было послано для разведывания промыслу».

Сообщения Мезенского уезда Окладниковой слободы государственных крестьян Федора Рогачева и Павла Мясникова, а также Мезенского уезда слободки Кузнецовой государственного крестьянина Василия Серкова ничего существенного к сообщению Амоса Корнилова не добавили. Только Мясников уточнил, что «в прошлых 1762 и 1763 годах до Шпицбергена за льдами он и прочие промышленники не доходили, и назад к городу Архангельскому с половины пути и меньше возвращались» [2, с. 242–248].

Во время бесед членов Морской Российских флотов Комиссии с поморами Ломоносов не присутствовал. Лишь 12 марта 1764 г. Комиссия постановила для заслушивания записи показаний поморов и матросов в целом «и господина Ломоносова призвать».

Вероятнее всего, во время посещения Петербурга Амос Корнилов посетил Ломоносова и рассказал ему о расспросах Комиссии и о ее желании иметь список опытных кормщиков, которых желательно использовать при подготовке и проведении экспедиции в Сибирский океан. Уже 8 марта Ломоносов представил Комиссии записку с именами 10 «поморских промышленников, способнейших к северному мореплаванию».

Морская Российских флотов Комиссия письменного решения по проекту Ломоносова не вынесла. «Краткое описание» и материал по опросу матросов и поморов был передан в Адмиралтейств- коллегию.

А что же Ломоносов? Вероятно, рассказы Корнилова и других поморов о льдах и течениях в районе Шпицбергена привели его к мысли о необходимости пересмотра своей точки зрения, заключающейся в утверждении невозможности и непригодности для мореплавания северо–западного прохода в Восточный океан.

В связи с этим Ломоносов составил «Прибавление первое» к «Краткому описанию» и передал ее непосредственно в Адмиралтейств–коллегию. В ее состав в 1764 г. входили: в качестве председательствующего престарелый адмирал И. Л. Талызин, затем адмирал С. И. Мордвинов, который фактически управлял коллегией и докладывал императрице, автор сочинений по навигации и морской астрономии; генерал–поручик граф И. Г. Чернышев, стремившийся стать первым лицом в коллегии, в какой то степени покровительствовавший М. В. Ломоносову; капитан 1-го ранга И. М. Селиванов, занимавший должность генерал–кригс–комиссара; генерал–майор И. Л. Голенищев–Кутузов, генерал- интендант, директор Морского корпуса; вице–адмирал Ф. М. Селиванов, генерал–контролер; генерал майор И. Ромбург, генерал–казначей; генерал–поручик И. В. Демидов, генерал–цехмейстер; вицеадмирал Г. А. Спиридов, главный командир Ревельского порта и будущий герой Чесмы; вице–адмирал А. И. Нагаев, выдающийся гидрограф и ученый моряк, главный командир Кронштадского порта.

Ломоносов начал «Прибавление первое» таким утверждением: «По новым известиям от Грумантских и Новоземельских промышленников, явствует, что поиск морского пути по северу на восток удобнее начать можно от западного Грумантского берегу, нежели с Новой Земли» [3, с. 501]. Далее он изложил свои соображения, вытекающие из его представлений о характере береговой черты северных побережий американского континента и течений в том районе.

Он заключает, что на обратном пути из Восточного океана следует плыть в большом отдалении от сибирских берегов мимо Новой Земли. Ломоносов не рекомендует связывать исследования морских путей в Восточный океан с китоловными или другими промыслами, а сосредоточиться на главном — нахождении нового мореходного пути.

В качестве предохранительных мер он предложил построить зимовье на берегу залива Клокбай на западном побережье архипелага Шпицберген, доставив туда дом и хранилище для провианта, снастей и инструментов в разобранном виде. Он предложил провиант завести на три года для питания 60—100 человек.

Из Клокбая экспедиция должна направиться на северо–запад для достижения северного побережья Америки и следовать вдоль него до восточно–северного Сибирского носа (т. е. до самого восточного мыса Чукотки). Если же северный берег Северной Америки простирается в очень высоких широтах (около 85–86 градусов с. ш.) и льды будут умножаться и преграждать наглухо путь судам, и особенно когда закончится июль месяц, то следует возвратиться назад и зимовать в Клокбае, если в Колу дойти не успеют. А на следующий год он рекомендовал повторить попытку пройти в Восточный океан.

И наконец 14 мая 1764 г. в Адмиралтейств–коллегию потупили два указа императрицы. В одном было предписано возобновить на Шпицбергене китовый промысел и выделить на это до 20 тыс. рублей. Об этом был осведомлен Сенат. А второй, где говорилось об истинных целях экспедиции, считался секретным даже от Сената. Во втором указе было сказано:

«Секретной указ нашей Адмиралтейств–коллегии.

Для пользы мореплавания и купечества на восток, наших верных подданных, за благо избрали мы учинить поиск морского проходу Северным океаном в Камчатку, и далее.

Того ради всемилостивейше повелеваем, не упуская времени, положить сему предприятию начало нынешним летом, под именем возобновления китовых и других, звериных и рыбных промыслов на Шпицбергене, таким образом:

1. Начать оный путь от городу Архангельского до западных берегов острова Большого Шпицбергена, оттуда идтить в открытое море, в вест, склоняясь к норду, до ближайших берегов Гренландских, которых достигнув, простираться подле оного на правую руку, к западно–северному мысу Северной Америки, пока удобность времени и обстоятельства допустят.

2. Для сего путешествия отправить, главным командиром искусного и надежного офицера, и с ним двух других, также бывалых и знающих людей, на трех невеликих морских судах, к сему предприятию удобных, которых взять, буде есть, от Архангелогородского адмиралтейства, или купить, либо нанять у тамошних промышленников.

3. В команду поручить оным офицерам надлежащее число унтер–офицеров, знающих навигацию и матросов; и сверх того придать, бывалых на оном Шпицбергене и на Новой Земле, искусных тамошних кормщиков и мореходцов, на каждое судно сколько заблаго найдется.

4. Взять из удобного места на всякое судно по тамошней промышленной избе, для зимования, ежели оное случится.

5. Оные суда снабдить довольным провиантом, на два или на три года; и сверх того, всякими надобными орудиями, без скудости.

6. На произвождение определяем употребить из адмиралтейской суммы до двадцати тысяч рублев, на счет оной Коллегии.

7. Отправляющимся сей путь офицерам жалуем, для ободрения, при самом отправлении, повышением чина; потом, когда их тщанием достигнут благополучно до назначенного места, то могут себя сами объявить, высочайшим именем нашим, повышенными другим рангом; а после возвращения из оного походу, по расмотрению их усердия, и третьим рангом награждены быть имеют.

8. Во время сего пути всем офицерам, унтер–офицерам и рядовым определяем по их чинам двойное жалованье, а наемным людям двойную плату против обыкновенной, которое и года на два впредь выдать можно.

9. В случае благополучного успеху сего предприятия всемилостивейше обещаем: всем, бывшим в том пути, окладное рядовое жалованье каждому по смерть, не считая того, что в продолжении свой службы впредь по чину получать будут.

10. Кому ж в сем предприятии смерть приключится, того оставшим, жене по замужество или по смерть, а детям до возрасту, производить половинное окладное, по чину покойного, жалованье.

11. На все сие и на протчее, что к тому принадлежит, сочинить и дать главно–команду имеющему офицеру обстоятельную инструкцию, для порядочного управления и для всяких чаятельных случаев.

12. По сему делу повелеваем присутствовать статскому советнику и профессору Михайле Ломоносову.

13. Все сие предприятие содержать тайно, и пока сего нашего указу до времени не объявлять и нашему Сенату.

14. А для производства по тому письменных дел употреблять обер–секретаря и одного из канцелярских служителей, которой бы переписывать мог.

На подлинном написано собственною ее императорского величества рукою тако: Екатерина.

Получен майя 14 дня 1764 [года]» [2, с. 306–308].

Получив указ императрицы об организации экспедиции, Адмиралтейств–коллегия решила прежде всего организовать зимовочную базу на Шпицбергене и подготовить суда — два пинка (военных транспортных судов) и один бот для плавания самой экспедиции.

По поводу зимовочной базы было решено (явно по совету Ломоносова): «Для предписанной экспедиции, во–первых, весьма потребно на Шпицберген взять, ради зимовья, избы с сенями и чуланами. Купить у города Архангельского или в близлежащих деревнях готовые, об одном жилье, без подклетей, около трех сажен 10 изб, да одну баню с сеньми и с кровлями, а на дело печей — кирпича. Выгрузить сперва к зимовью избы и амбары, построить на удобном месте, куда бы зимние высокие воды не досегали и где бы глубокие снега зимовья не заносили. И чтоб изба от избы была реже. Дабы одна другой не сделала пожару» [4, с. 186–187].

Приобретение судов и их снаряжение, а также организацию зимовочной базы поручили провести Архангелогородской конторе над портом, которой командовал капитан порта капитан–командор Петр Авраамович Чаплин, участвовавший еще в 1-й Камчатской экспедиции Беринга 1727–1729 гг.

В июне императрица, которая вникала во многие подробности подготовки к экспедиции, сообщила Адмиралтейств–коллегии о том, что «буде Коллегия рассудит, что способнее и более успеху ожидать можно от начатия северной кампании предбудущего году [т. е. в следующем году], то на это я согласна» [2, с. 314].

После этого Коллегия решила в связи с новыми сроками начала экспедиции построить для нее новые суда. Строительство новых судов, пригодных для плавания во льдах, было поручено корабельному мастеру англичанину Джеймсу Лембе (James Lambe), который был отправлен в Архангельск.

Одно судно длиною в 90 футов (27,5 м) и два судна длиною по 72 фута (25 м) были построены и спущены на воду 1 августа 1764 г. В трюмы судов в качестве балласта было загружено 4500 пудов (72 тонны) железа.

Суда экспедиции были построены довольно прочно по меркам того времени, с расчетом плавания во льдах. Подводные части корпусов поверх обшивки обили сосновыми досками в качестве дополнительной второй обшивки — ледовой защиты.

10 июня 1764 г. Адмиралтейств–коллегия окончательно решила вопрос о назначении начальника экспедиции и одновременно командира флагманского судна. Им был определен недавно вернувшийся из плавания в Англию капитан 1-го ранга Василий Яковлевич Чичагов (1726–1809). Командирами двух меньших экспедиционных судов назначили капитан–лейтенантов Никифора Панова и Василия Бабаева (1725–1783).

Василий Яковлевич Чичагов был опытным моряком, сведущим в морском деле. В апреле 1742 г. он поступил на службу во флот гардемарином, плавал на кораблях Балтийского флота, а в 1757 г. уже выполнял важную секретную миссию в проливе Зунд у берегов Дании и Швеции, командуя фрегатом «Св. Михаил». В марте 1758 г. за примерную службу он был произведен в капитан–лейтенанты, а через 6 лет в капитаны 1-го ранга и назначен командиром корабля «Ревель».

Его сын адмирал Павел Васильевич Чичагов в своих записках так писал про отца: «Он оказал успехи, замеченные сначала его товарищами, а впоследствии и правительством. Поэтому‑то императрица, намеревавшаяся в начале своего царствования снарядить экспедицию к Северному полюсу для открытий, и возложила на него начальствование над нею». Родственник Павла Васильевича Чичагова Леонид Чичагов писал о Василии Яковлевиче: «Он должен был силою ума, так сказать головой, пробивать себе дорогу, не имея к тому никаких иных средств». В более раннем сообщении о Василии Чичагове сказано: «Соединял он осторожность и быстрое соображение, умел пользоваться случаем» [2, с. 316]. Эти качества совсем не лишние для полярного капитана.

Капитан–лейтенанту Василию Бабаеву в 1764 г. исполнилось 39 лет. 20 из них он прослужил во флоте. Он неоднократно плавал по Баренцеву морю, в том числе из Ревеля в Архангельск на пинке (военном транспорте) «Лапоминк» под командованием известного исследователя Арктики Дмитрия Овцына. В 1756 г. на 80 пушечном корабле «Св. Николай» под командованием другого участника Великой Северной экспедиции 1733–1745 гг. Дмитрия Лаптева он посетил о. Готланд. В 1759–1761 гг., будучи лейтенантом, В. Бабаев командовал бомбардирским кораблем «Самсон» и отличился в войне с Пруссией при боях под крепостью Кольберг (ныне Колобжег). За храбрость и отличную службу в апреле 1762 г. ему был присвоен чин капитан–лейтенанта.

Никифор Панов к 1764 г. уже два года был капитан–лейтенантом. Позади была многолетняя служба во флоте и опыт командования кораблем «Нептунус».

С назначением в состав секретной экспедиции в Северный океан В. Я. Чичагов получил чин капитана бригадирского ранга, а Бабаев и Панов стали капитанами 2-го ранга.

Помощниками командиров экспедиционных судов назначили лейтенантов Петра Бурноволокова, Федора Озерова и Петра Пояркова. П. Бурноволоков поступил на службу во флот еще юношей в 1749 г. и не раз совершал морские походы из Архангельска в Кронштадт и обратно. Ф. Озеров в 1755–1761 гг. находился в кампаниях в Балтийском море, участвовал в Кольбергской экспедиции и сделал переход из Архангельска в Кронштадт. П. М. Поярков имел за плечами 11 лет службы во флоте. В 1757–1760 гг. он ходил на пинке «Кола» из Кронштадта в Архангельск, затем еще дважды плавал в арктических водах. Так же тщательно для экспедиции подобрали унтер–офицеров, особенно штурманов и подштурманов.

В июле командиры экспедиционных судов, получивших название по их фамилии «Чичагов», «Бабаев», «Панов», и команды убыли в Архангельск. После спуска судов на воду командиры занялись их оснасткой.

Адмиралтейств–коллегией, вполне возможно под влиянием советов Ломоносова, было дано указание Архангелогородской конторе над портом о сооружении печей на новых экспедиционных судах. Чугунных печей в Архангельске достать не смогли и соорудили на судах печи из кирпича.

Для организации зимовочной базы на Шпицбергене контора сформировала флотилию нанятых поморских судов под общей командой лейтенанта Михаила Немтинова., который командовал адмиралтейским пинком (военным транспортом) «Слон». В состав флотилии входили арендованные у архангельских купцов гукоры «Св. Иоанн», «Св. Дионисий», «Св. Наталия», «Св. Архангел Михаил» и галиот «Св. Николай», которыми командовали морские офицеры. На суда погрузили приобретенные избы, амбар, баню и запасы продовольствия на случай зимовки основной экспедиции.

Месяц отряд был в пути, и 5–6 августа 1764 г. все суда, кроме «Св. Дионисия», возвратившегося из‑за течи в Архангельск, подошли к бухте Клокбай.

Лейтенант М. С. Немтинов выполнил задачу по организации береговой зимовочной базы. Согласно его рапорту, «августа 7 дня осмотрели Клокбайскую зюйдовую гавань. И по тому осмотру оная гавань для зимования судов и к построению изб, бани и амбара нашлась пристойна. И водой пресной довольствоваться можно» [4, с. 189].

Бухта Клокбай — Колокольный залив (ныне залив Решерш) получила свое название от голландских промышленников по колоколу, найденному у промысловой избы, которую построил руководитель поморской артели и кормщик — судоводитель Старостин. После ухода вспомогательного отряда в Архангельск на берегу бухты остались унтер–лейтенант Мойсей Трофимович Рындин и с ним 16 моряков.

Начиная с 1979 г. в течение нескольких полевых сезонов отечественные археологи обнаружили и изучили остатки Клокбайской зимовочной базы, находившейся на мысу в 3 км от устья бухты Решерш. На морской террасе и до раскопок видны были остатки бревенчатых строений, основания мощных крестов. Раскопки подтвердили, что найдена именно экспедиционная база В. Я. Чичагова и что она была организована по образцу поморской зимовки.

Экспедиционные суда на зимний период 1764–1765 гг. перешли в Колу (на Мурманском берегу). На флагманском судне в плавание ушли 76 моряков, в том числе 2 помора–кормщика и 8 поморов- промышленников, на остальных двух судах было по 51 моряку, в том числе на каждом судне по 2 помора кормщика, на одном 4, а на другом 5 поморов–промышленников. Суда в достатке снабдили продовольствием, теплой одеждой и противоцинготными средствами.

В марте 1765 г. за месяц до своей кончины М. В. Ломоносов написал для экспедиции «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Сибирским океаном». Он настаивал, чтобы каждое судно, назначенное в экспедицию, получило необходимые штурманские и научные приборы и чтобы офицеры научились обращаться с ними. Некоторые мореходные инструменты были изготовлены им самим в мастерских Академии наук. М. В. Ломоносов составил особые формы корабельных и экспедиционных журналов, в частности метеорологический журнал. Известно, что он лично проводил занятия со штурманами экспедиции на своей квартире.

Инструкции для арктических мореплавателей, составленные М. В. Ломоносовым, были подробными и касались всех направлений научных исследований. Уже в «Кратком описании путешествий по северным морям» он предлагал им в ходе исследовательских плаваний

«2) везде примечать разных промыслов рыбных и звериных и мест, где б ставить можно магазины и зимовья для пользы будущего мореплавания;

3) чинить физические опыты, мною впредь показаны быть имеющие, которые не токмо для истолкования натуры ученому свету надобны и нам чрез искание их славны будут, ноив самом сем мореплавании служить впредь могут» [3, с. 493].

А в «Примерной инструкции морским офицерам» он предлагал: «В передовом и обратно пути или где стоять либо зимовать случится, сверх обыкновенного морского журналу, записывать:

1) состояние воздуха по метеорологическим инструментам;

2) время помрачения луны и солнца;

3) глубину и течение моря;

4) склонение и наклонение компаса;

5) вид берегов и островов;

6) с знатных мест брать морскую воду в бутылки и оную сохранить до Санкт–Петербурга с надписью, где взята;

7) записывать, какие где примечены будут птицы, звери, рыбы, раковины, и что можно собрать и в дороге не будет помешательно, то привезти с собою;

8) камни и минералы отличные также брать для показания здесь;

9) все, что примечания достойно сверх сего случится или примечено будет, прилежно записывать;

10) паче же всего описывать, где найдутся, жителей вид, нравы, поступки, платье, жилище и пищу. Однако все сие производить, не теряя времени удобного к произвождению главного предприятия» [3, с. 534].

Выдающийся гидрограф вице–адмирал А. И. Нагаев составил для экспедиции В. Я. Чичагова «Наставление мореплавателям», в котором изложил порядок определения местонахождения корабля, способы прокладки пути по картам и проведения морской съемки.

На каждое судно экспедиции выдали грегорианские трубы, две подзорные трубы, квадрант Гадлея, барометр, термометр, термометр для воды, наклонительную магнитную стрелку, секундные часы. Командиры получили астрономические таблицы, карты и выписки из корабельных журналов Великой Северной экспедиции 1733–1743 гг.

Впервые в истории Российского флота офицеры и штурманы экспедиции могли во время плавания определять долготу места не только по счислению пути на картах, но и инструментально по незадолго до этого разработанному способу лунных расстояний. Академик С. Я. Румовский подготовил для штурманов экспедиции специальную инструкцию «Способ находить длину места посредством Луны» и составил таблицы расстояний Луны от Солнца для меридиана Санкт–Петербурга.

Предполагалось, что экспедиция В. Я. Чичагова встретится в Тихом океане с другой «секретной» экспедицией капитан–лейтенанта П. К. Креницына, посланной для изучения Алеутской гряды и американских берегов. Для опознавания при встрече были предусмотрены специальные сигналы и пароли.

Первое плавание экспедиции В. Я. Чичагова проходило с 9 мая по 20 августа 1765 г. Во время плавания на всех трех кораблях экспедиции велись корабельные журналы. По возвращении экспедиции В. Я. Чичагов свел ежесуточные записи в корабельных журналах в сводный журнал под названием «Экстракт из журнала веденного флота капитаном Чичаговым, будучи в секретной экспедиции, — по отбытии из Колы на новостроенных у города Архангельского трех судах, именуемых «Чичагов», «Панов», «Бабаев». Плавание начато в 1765 году майя с 9 числа, а по морскому счислению (как обыкновенно числа считают в пути) майя с 10».

Первая запись гласила: «Майя 10 дня пополудни в 8 часу с божиею помощью, по учиненному сигналу снялись с якоря. И пошли из Катерин–гавани за тихостью ветра на гребле.

А вышед из оной на пространное место, распустили парусы.

В 5 часу пополудни дошед против острова Кильдина, легли на дрейф. Тогда призваны были командиры и прочие морские офицеры с других двух судов. И при собрании оных распечатана и прочтена инструкция. И такие ж инструкции даны капитанам Панову и Бабаеву, которые получа, поехали по своим судам. Потом, наполняя парусы, пошли в повеленной путь» [2, с. 386]. Так, только в начале плавания до офицеров экспедиции было доведено содержание «Примерной инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным океаном», составленной Ломоносовым. Каждый из капитанов получил также по экземпляру карты Арктики 1765 г., на которой был обозначен «повеленной путь».

Началось тяжелое и опасное плавание. 21 мая впервые были замечены вдали большие скопления льда. 23 мая ветер стал крепчать. В журнале флагманского судна отмечено «превеликое волнение от веста, так что находящееся от нас на ветре не более версты судно «Панов», когда опущалось меж волнения, вымпела было не видно». Пришлось убрать большие паруса и лечь в дрейф.

28 мая по сигналу с судна «Чичагов» с других кораблей к Чичагову явились Панов и Бабаев. Капитаны совещались и проверили свои счисления. В этот день оно у всех оказалось сходным — 75°08' с. ш.

2 июня появился лед. Мимо судов проносило большие и малые льдины. Суда продолжили движение, лавируя между льдов. 4 июня увидели «к осту густой лед на великом пространстве». А 5 июня экспедицию окружили льды, из которых выбирались двое суток.

По пути был встречено гамбургское промысловое судно. Его шкипер прибыл на флагманское судно экспедиции и рассказал, что «он 6 апреля по новому штилю отправился с Исландии для промыслу тюленей и что он в этом месте 15 лет сряду промышляет. Выше к северу не бывал, Гренландии никогда не видал, да и не можно ко оной за льдами приблизиться. Судно его обшито четырьмя обшивками. Однако от льда повредилось. Возвращаются с промыслу к 24 июня. Он же сказывал, что нынешний год льды малы и затем худ промысел. Тогда мы находились в ширине 77°34', в длине 21°41'» [2, с. 388389].

Шкипер — голландец был отпущен на свое судно.

11 июня все суда экспедиции были окружены льдами. С трудом выбрались из них и последовали далее на север. Пробираясь между полосами льдов, суда продолжили плавание и 16 июня «в исходе четвертого часа по полуночи увидели землю на остен–зюйден. А в половине пятого часа туманом закрыло. И для опасности, чтоб ко оной не приблизиться, лежали на дрейфе. Бросали лот. Глубина воды 70 сажен. А по прочистке тумана еще шли ближе. Но почасту оную землю закрывало туманом и снегом. Напоследок усмотрено, что мы находились против самого Клокбая. Тогда пошли в залив. А за нами следовали и другие суда» [2, с. 390].

17 июня экспедиция вошла в Клокбай. На флагманское судно прибыл унтер–лейтенант М. Т. Рындин и сообщил, что из его команды все живы, но всю зиму по большей части болели.

С 18 по 25 июня экспедиция пробыла в Клокбае. На экспедиционные суда был принят дополнительный запас продуктов. 26 июня в залив нанесло с моря множество больших льдин. Для предохранения судов от повреждений моряки пытались разводить их шлюпками, закрепляя на них буксирные концы. «И старались оной лед разводить шлюпками. А как оной час от часу умножался и становился гуще, так что не допустить до судов были не в силах, тогда с каждого судна отводили шестами и крючьями. Однако от многих льдин были весьма чувствительные удары. От чего сделано судам повреждение и во многих местах вторую обшивку проломило. Служители были во всегдашнем беспокойстве и от великих трудов и бессонницы приходили в бессилие» [2, с. 390].

Спасло суда только следующее: 28 июня, «вырубя из стоячего льда столько места, чтобы судну свободно поместиться было можно, и когда возвратным течением наносной лед от стоячего отделило, тогда затянулись с судами в вырубленные места и закрепились за лед. Где наносным с моря льдом хотя и затирало, который от часу становился гуще, только уже большой опасности не было» [2, с. 390–391].

Чичагов послал моряков на близлежащую гору. Возвратившись, они доложили, «что по всему берегу к норду и зюйду лежит лед и за ним воды не видно». Все же 3 июля суда снялись с якоря и пошли «на гребле между носящихся по заливе льдам». Только 7 июля суда выбрались в открытое море и направились к западу, «склоняясь румб к северу по правому компасу, которого употреблено склонение 1 ½ румба». Как видим, определение склонения магнитной стрелки, об учете которого беспокоился Ломоносов, было использовано и учтено на практике.

Несколько дней пути море было чисто от льдов и дул крепкий попутный ветер. У моряков появилась надежда на то, что «повеленный путь» все же будет изыскан. Но 9 июля суда вновь были окружены льдами. Пришлось вновь лавировать между ними, часто меняя курс.

11 и 12 июля суда по прежнему лавировали среди льдов. «Имея предосторожность, чтоб не найти на лед, которого за густым туманом не всегда усмотреть было можно, ибо туман так густ случался, что друг друга видеть было не можно. И в одно время капитан Панов спрашивал: какие мы паруса имеем? На что и ответствовано было (в рассуждении близкого судов между собою положения), не употребляя переговорной трубы. А чтоб в такой темноте не сойтись между собою, для того почасту били в барабан, звонили в колокол, стреляли из пушек. Повороты делали по учиненным сигналам. Ко льдам иногда так приближались, что по одному шуму от всплесков брали предосторожность и удалялись» [2, с. 391].

13 июля туман разлучил Чичагова с двумя остальными судами. 14 июля продолжилось лавирование среди льдов. «Оного ж числа объявлено было от боцмана Павла Терентьева, что он видел при повороте в пятом часу по полудни летающих около судна трех маленьких птичек, каких видали и на Шпицбергене. Которые по здешнему месту называются подорожники. А чрез то подалась причина думать, что берег Гренландии не в дальнем расстоянии» [2, с. 392].

Но вскоре надежда исчезла. При движении к северу суда вновь встретили густой лед. Пришлось менять курс и искать проходы сквозь льды. Суда теряли друг друга, а затем вновь соединялись.

Так продолжалось до 21 июля. «Тогда ж усмотрен меж норда и веста и меж норда и оста отменною светлостию воздух, что уверяет о находящихся в той стороне льдах. Для чего взято намерение, чтоб идти к земле Шпицбергена и буде там льдов нет, то простираться плаванием к северу пока возможность будет» [2, с. 392].

Следуя вдоль берега, суда достигли 23 июля «самой оконечности Шпицбергена, вестовая сторона», на 80°26' с. ш. Вдали перед судами простиралась грядальдов, которую попытались обойти, но безуспешно. Суда направились на запад и на юго–запад. Но поворачивая на север, суда все время встречали там гряды сплошного льда. Затем и на западе и юго–западе «виден был отменною светлостию воздух». Значит, и там был лед.

29 июля «призваны были с других судов командиры с офицерами. Имев довольное рассуждение, согласно положили: возвратиться к своим портам. Ибо во все время нашего плавания до Гренландии льдами были не допущены. Тако ж и северного проходу, за множеством густых льдов, не усмотрено».

Ссылаясь на то, «что в рассуждении тамошнего места, обращаясь всегда между льдами, от всегдашней стужи и мокроты, снегов и туманов находились в большой опасности», совещание капитанов по предложению Чичагова отметило: «Не имея никакой надежды ко исполнению предпринятого намерения, за непреодолимым препятствием от льдов, долее оставаться в море почтено за бесполезное» [2, с. 393–394].

29 июля, «при крепком северном ветре со снегом и градом», суда экспедиции повернули на обратный курс в Архангельск.

В. Я. Чичагов решил не заходить в бухту Клокбай, считая, видимо, что о смене зимовщиков, если это необходимо, должен позаботиться командир Архангелогородской конторы над портом. 20 августа экспедиционные суда благополучно возвратились в Архангельск. Там «разоружа суда и выгрузя баласты, килевали» их.

22 августа 1765 г. Чичагов послал из Архангельска в Адмиралтейств–коллегию рапорт, в котором изложил обстоятельства проведенного плавания. В рапорте он отметил: «Адмиралтейств–коллегия усмотреть соизволит, в каком бедственном плавании обращались; и так что уже ослабевать стали к надежде к намеренному пути».

В конце рапорта он заключил: «Итак, за неизмерным количеством льда во все время нашего плавания, как Гренландского берега, так и сквозь льды проходу не усмотрено. И по всем видимым нами обстоятельствам северной проход, за непреодолимым препятствием от льдов, невозможен.

И для того, с общего согласия с штаб- и обер–офицерами положили: не ожидая поздного времени (ибо в рассуждении тамошнего места, всегдашних туманов, снегов и непрестанной стужи, к тому ж и время приближалось к августу, в которое более беспокойных погод ожидать надлежит, чрез что можно придти в бессилие и подвергнуть себя крайнему бедствию безо всякой пользы), не имея уже надежды, за препятствием от льдов, к дальнейшему предприятию, а пользуясь случившимися тогда нордовыми ветрами, идти обратно к городу Архангельскому» [2, с. 394].

12—13 сентября Адмиралтейств–коллегия рассмотрела рапорт Чичагова и решила послать суда на следующий год во второе плавание, чтобы достичь берегов Гренландии и вдоль ее берегов попытаться продвинуться на север. Чичагов был срочно вызван в Петербург для представления корабельного журнала и карты плавания.

Сменить партию М. Т. Рындина, оставленную на зимовочной базе в бухте Клокбай, в 1765 г. не удалось. Лейтенант М. С. Немтинов на пинке «Лапоминк» вышел из Архангельска в июле и почти целый месяц пытался войти в бухту, забитую льдами. 15 августа на совете было решено возвратиться в Архангельск. Партия Рындина осталась на вторую зимовку. Несмотря на помощь, оказанную русскими поморами во главе с Василием Бурковым, зимовавшими в 30 верстах от зимовки Рындина, несколько человек из партии последнего заболели цингой. Весть о бедственном положении зимовщиков доставил кормщик Василий Меньшаков, который вышел 1 августа 1765 г. со Шпицбергена на промысловом карбасе и уже 13 сентября прибыл в Архангльск, продемонстрировав незаурядное мастерство в управлении небольшим парусным судном при плавании в суровых водах Баренцева моря.

Получив вызов в Петербург и узнав о намерении Адмиралтейств–коллегии повторить плавание экспедиционных судов в Северном океане, Чичагов распорядился о переводе судов экспедиции в Колу для зимовки. Все повреждения второй защитной деревянной обшивки корпуса судов были устранены.

В качестве дополнительной ледовой защиты по форштевням судов установили железные полосы.

Главный командир Архангелогородской конторы над портом капитан–командор П. А. Чаплин по прежнему проявил энергию и настойчивость в снабжении экспедиции продуктами, одеждой и снаряжением. Он подготовил для транспортировки всего заготовленного два бота. 5 октября флотилия из трех экспедиционных судов и двух ботов конторы под общей командой капитана 2-го ранга Бабаева вышла из Архангельска и 8 ноября прибыла в Катерин–гавань. В пути шквалом разбило один из ботов и подмочило все продукты. Во время зимовки в Коле на «Чичагове» было 70 моряков команды, в том числе 8 поморов, на «Панове» — соответственно 49 и 5, на «Бабаеве» — 51 и 7.

Чичагов из Архангельска отправился с картами и «Экстрактом» в Петербург, куда прибыл 23 декабря. По поводу подмоченных в пути на боте продуктов Адмиралтейств–коллегия распорядилась доставить в Колу новые зимним путем, что и было исполнено Чаплиным к апрелю 1766 г. Адмиралтейств–коллегия в заседании от 16–18 января 1766 г. постановила направить Чичагова во вторичное плавание по изысканию северо–западного прохода в Восточный океан с оставлением в силе «Инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным океаном», составленной Ломоносовым (скончался 15 апреля 1765 г.) и указаний маршрута предполагаемого пути по карте Арктики 1765 г. Вместе с тем Адмиралтейств–коллегия указала Чичагову на необходимость и более самостоятельного решения вопроса о маршруте, о чем, правда, указывалось и в инструкции Ломоносова.

Адмиралтейств–коллегия напомнила Чичагову о том, что открытие северо–западного прохода имеет политическое значение и должно быть выполнено в интересах Российской империи: «Ибо как самое намерение и конец сего опыта, так и происходящая от того, не токмо для России, но и для целой Европы, слава и польза ему известны, как и то, что собственно ему послужит сие изобретение, не инако как к бессмертному имени, что толь трудное и доселе от всех европейских, в мореплавании упражняющихся народов, тщетно предприемлемое дело, произведено им в действо, или по крайней мере свет уверится, что оное совершенно невозможно» [2, с. 405].

19 мая 1766 г. все три экспедиционных судна вышли во второе плавание. Расскажем об этом плавании, руководствуясь сводным журналом, составленным Чичаговым по возвращении экспедиции на основании ежесуточных записей в корабельных журналах экспедиционных судов и представленным им Адмиралтейств–коллегии 31 января 1767 г. Полное название его таково: «Экстракт из журнала, веденного флота капитаном Чичаговым в секретной экспедиции во вторую кампанию 766 году. Плавание начато из Екатерин–гавани, что в Кольском заливе; и производимо было в полярном круге северной части до ширины 80°30' N; а окончилось прибытием к городу Архангельскому, с тремя новопостроенными судами, которые именовали по фамилиям командиров «Чичагов», «Панов», «Бабаев». Служителей комплектное число на оных было всех чинов на первом — 75, а на других по 50, провианту на 6 месяцев. И каждое судно обшито было двумя обшивками».

К «Экстракту» Чичагов приложил «Шкиперские объявления», а также метеорологический журнал экспедиции под названием «Примечание по реомюровым термометрам». Этот журнал содержал записи «возвышения и понижения спирта в термометрах, в котором числе и в котором часу сколько градусов было от знака 0 вверх или вниз» (по шкале Реомюра 0° и 80° соответствует 0° и 100° по шкале Цельсия).

Вот текст первой записи в «Экстракте»: 19 мая. «Ветр тихой, переменной. Погода облачна. В восемь часов по полудни, с божиею помощию, по учиненному сигналу, снялись с якор и пошли на гребле. За нами следовали и другие два судна. В девять часов отданы репорты на бот «Лебедь» для отвозу в Государственную Адмиралтейскую коллегию. Потом, распустив парусы, в десять часов вышли из гавани в Кольскую заливу».

Вскоре увидели о. Кильдин. Подняли на корабли шлюпки, прибавили парусов и при сильном западном ветре отправились в плавание. На этот раз его называли не отправлением «в повеленной путь», а плаванием к «желаемому предмету».

27 мая «в семь часов капитан Панов дал знать сигналом, что он видит землю. А вто время и мы увидели Берен–Эйланд». Затем «в два часа увидели лед в пасмурности меж норда и веста. Остров был в тумане».

28 мая «в четыре часа виден был отменною светлостию воздух от норда и до оста. А по примечанием оное бывает надо льдами». Суда продолжили движение к северу.

30 мая суда приблизились ко льдам. «По полуночи в третьем часу проносило мимо нас изредка льдины, а в исходе часа увидели лед густой и немалой обширности, которой простирался от норда через ост и до зюйда. Во все сутки лавировали, предостерегаясь, дабы не зайти в лед и не удалиться от оного, ибо погода была мрачная и по большой части снег. В полдни по счислению были в ширине 77°23', в длине 26°40'».

31 мая экспедиция оказалась вблизи Клокбая, а 1 июня Чичагов решил приблизиться к земле, чтобы поверить свои определения. Льды не позволяли судам подойти к побережью Шпицбергена. Пришлось лавировать среди льдов. Такая же обстановка сохранилась 2 и 3 июня. Наконец вышли из полосы льда и продолжили движение на север, чему явно мешал встречный ветер. 4 июня опять вышли к скоплению льда и начали лавировать среди льдин. Так что продвижение судов на север и северо–запад шло очень трудно.

8 июня «в десятом часу туман густой с мокротою. Тогда закрыло судно «Панов» на зюйд — зюйд–ост в расстоянии не более версты, а в исходе часа закрылось и судно «Бабаев», которое не далее было полуверсты на ост — норд–ост.

В одиннадцатом часу выпалено от нас из пушки, дабы прочие суда держались ближе. На что и ответствовано было с одного судна, а с другого выстрела было не слышно. Затем убавили парусов. В двенадцать часов по прочистке несколько тумана увидели другие суда».

10 июня было встречено голландское промысловое судно, с которого шкипера доставили на шлюпке на флагманское судно экспедиции, опросили и затем отвезли обратно. Шкипер по фамилии Шикиянс из Амстердама заявил, что он третью кампанию занимается промыслом китов возле Шпицбергена, но «Гренландии никогда не видел за льдами и выше 77° ширины не бывал». Он также сказал, что «промышленных судов бывает здесь каждый год до 100 и более».

11 июня суда экспедиции оказались окружены льдами. В полдень по счислению были на 77°47' с. ш. и 21°00'в. д.

12 июня. «Туман густой. Воздух холодной. Веревки все обмерзли. Парусы заиндевели» С трудом пробирались среди больших льдин. «Более склонялись к северу, остерегаясь ото льдов, которые почасту туманом закрывало». Вскоре «со всех сторон льдами были окружены». Опять стали лавировать среди льдов, с трудом управляя обледеневшими парусами. Продолжили плавание разными курсами, «избирая свободность между льдов».

Экспедиция упорно пробивалась на северо–запад. 13 июня «почасту закрывало туманом. Для чего стрелено было из пушек, били в барабан и звонили в колокол, дабы не разлучиться с другими судами. Лавировали между льдов, предостерегаясь редко носящихся мимо нас больших и малых льдин». Тоже продолжилось 14 и 15 июня. Именно 15 июня появилась некоторая надежда подойти к берегам Гренландии. «В двенадцатом часу прилетела к нам на судно береговая птичка видом наподобие чижика. И уповательно, что оная отлетала от берега в туман через лед и, может быть, что от Гренландской стороны (потому что на Шпицбергене таких птичек видать мне не случалось). И для того старались далее склоняться к западу и лавировали в видимую нами заливу с намерением, что не случится ли через лед увидеть землю». Чичагов направил суда в большую заливоподобную полынью среди льдов.

«С полуночи ветр стал тише. Погода пасмурна и по горизонту мрачность и временно туман. В двенадцать часов по счислению были в ширине 78°15', в длине 18°09', а от Клокбайской заливы Шпицбергена в расстоянии 36 миль». Стало ясно, что внесенная птичкой надежда на подход к берегам Гренландии была рассеяна. Идти к западу из‑за льдов было невозможно. Чичагов собрал командиров судов, и по общему согласию решено было идти к Шпицбергену, чтобы узнать, в каком фактическом расстоянии от берега находилась экспедиция. Это решение обосновали тем, что счислимый пункт нахождения экспедиции был сомнительный, потому что плавание походило все время во льдах.

19 июня «в четвертом часу по прочистке тумана оказался против нас берег». Вскоре туман опять накрыл суда. Опасаясь, чтобы не сесть в тумане на мель, выпалили из пушки. С земли никакого эха не было слышно. Предположили, что земля находится в далеком расстоянии. Бросали лот и на глубине в 125 сажен нашли глинистый грунт.

21 июня решено было идти в Клокбай, для чего суда направились параллельно видимого берега к югу. Войдя в залив, суда экспедиции стали на якорь. На выстрел с флагманского судна зимовщики с береговой базы экспедиции не подали никакого ответа. Чичагов послал в зимовочную базу отряд под командой своего помощника капитан–лейтенанта Петра Борноволокова. Возвратившись с берега, капитан–лейтенант доложил, что начальник зимовочной базы лейтенант Рындин с четырьмя зимовщиками убыл на охоту для промысла птиц. На базе остался комиссар с одним зимовщиком. Список умерших за зиму представил впоследствии Рындин. За зимовку скончались на Шпицбергене от цинги лекарский ученик Иван Исаков, матросы 1-й статьи Семен Шелипанов, Сидор Ефремов, матрос 2-й статьи Герасим Лебедев, плотник Федор Тимофеев, солдаты Петр Бормотов и Петр Митрофанов, конопатчик Аврам Недорезов и печник Осип Деянов. Последний скончался уже после ухода судов экспедиции из Клокбая в дальнейшее плавание.

В «Экстракте» Чичагов отметил: «24 июня приезжал к нам лейтенант Рындин. И объявил, что он ездил из губы на острова, которые лежат к зюйду, недалече от берега, для стреляния уток, которые называются гаги большие и ко употреблению в пищу лучшие из тамошних птиц. Которых он привез около сотни. А хотя оные и в Клокбае есть, только дики, так что редко застрелить удавалось». Рындин «сказывал, что в минувшую зиму служители по большой части находились больны, а особливо которые не столько имели движения. И сам он был слаб. Однако ходил. Помощь имели от русских мужиков, которые зимовали верст за 30».

Чичагов решил познакомиться с этими поморами, из числа которых был Василий Меньшаков, проплывший осенью 1765 г. из Клокбая на поморском карбасе и сообщивший властям о бедственном положении зимовщиков на зимовочной базе экспедиции. Начальник экспедиции наметил направить в поморское зимовье отряд под командой капитан–лейтенанта Борноволокова.

Но согласно «Экстракта», 25 июня «в третьем часу по полудни нанесло на нас льдину. Однако оную отвели тремя шлюпками в сторону. Которая оказалась толщиною в воде 7, а на верху до 3 сажен».

Борноволоков убыл в поморское зимовье лишь 26 июня. Возвратившись на следующий день, он сообщил, что «там он видел мужиков. Которых 12 человек. Живут в одной избе. Кормщика зовут Василей Бурков. Они из Даниловой пустыни. В зиму промышляли моржей, песцов, медведей и оленей для пищи. Судно у них повреждено. Вход в оную заливу за мелкостию неспособен».

Чичагов отметил в «Экстракте» о времени стоянки судов в Клокбае: «Во все время бытности нашей с 21 июня по 1 июля ветры были переменные. Погода по большей части мрачная. И дожди. Течение моря нерегулярное и более к норду и к зюйду по получетверти мили в час. И всегда носило льдины, которые отбуксировывали от судов шлюпками и отводили крючьями, буде близко случались. Повреждения судам от того не было. Ибо лед отрывало от стоячего льда, который не очень толст. А которые отламывались от ледяных гор, те по великости своей и толстоте для судов были опасны».

1 июля суда экспедиции вышли из Клокбая и направились вдоль берегов Шпицбергена на север. 8 июля «увидели со стеньги лед к зюйд–весту», который вскоре закрыло туманом. «По полуночи в первом часу оказалось великое множество льда к западу, и для лучшего осмотру приближались к оным». В результате суда оказались зажаты во льдах и только с большим трудом удалось выбраться из ледового плена. Из‑за густого тумана не раз приходилось ложиться в дрейф. Несколько дней суда лавировали среди льдов, пытаясь продвинуться на север. 16 июля «по прочистке тумана увидели берег — северную оконечность Шпицбергена на ост — норд–ост. В 12 часов взята была обсервация и найдена ширина места 79°50', в длине 27°34'». Был опрошен еще один шкипер с промыслового голландского судна. Гренландии он никогда не видел.

17 июля суда были на широте 80°30'. Далее на курсе к «желаемому предмету», т. е. по намеченному маршруту через северо–западный проход в Восточный океан, был «усмотрен густой и непроходимый лед. Призваны были командиры других судов и положено по общему согласию, что за непреодолимым к намеченному пути от льдов препятствием возвратиться. Тогда были в ширине 80°00'». Суда повернули на обратный курс.

30 июля против Клокбая был встречен пинк «Лапоминк», на котором капитан–лейтенант Немтинов по распоряжению Адмиралтейств–коллегии направлялся из Архангельска в Клокбай с дополнительны запасом продуктов, снаряжения и дров для зимовочной базы экспедиции.

По распоряжению Чичагова в дни с 31 июля по 7 августа производилась ликвидация зимовочной базы. Об этом он написал в «Экстракте»: «С 31 числа июля по 7 августа пробыли в Клокбае. Где заготовились пресною водою. И при том разбирали провиант. И годной брали на суда. А за непомещением оного снято было с пинка дров 30 сажен, дабы можно было поместить провиант и прочие припасы.

Будучи в Клокбае, взята была на берегу обсервация. По которой нашлась ширина места 77°06', склонение компаса 15°00' западное.

И еще меряли гору. Которой сыскана перпендикулярная вышина 315 шестифутовых сажен. А сверх оного примечено, что всякой день отваливались от ледяных гор превеликие льдины.

7 числа, забрав всю годную провизию и другие припасы, також и бывшую в зимовье команду, оставя строение, состоящее в трех избах, одном амбаре и бане и 30 сажен дров, також и провизии, которая от гнилости пришла в негодность, снялись с якор и пошли в море.

Однако за противным ветром, немного отошед, остановились. А потом вдруг нанесло в заливу с моря льду, от коего имели немало беспокойство и с великим трудом освободились.

И вышли в море августа 8 числа. Потом за противными и крепкими ветрами продолжали плавание сентября по 10 число. А оного пришли к городу Архангельскому все благополучно».

Через 5 дней Чичагов послал вице–президенту Адмиралтейств–коллегии графу Ивану Григорьевичу Чернышеву письмо о возвращении из экспедиции. В письме он сообщал: «Усмотреть соизволите, каким опасностям мы были подвержены, а особливо в рассуждении туманов, будучи всегда во льдах. Во все ж время нашего плавания как Гренландии, так и Пуршаскова мыса видеть не могли, хотя и ясные погоды случались. Сверх же оного, и по известиям от галанских шкиперов, как мне некоторых случалось опрашивать, с вероятностью заключить можно, что северный проход невозможен» [2, с. 421].

Вместе с письмом Чичагов послал особый рапорт Адмиралтейств–коллегии, в котором кратко изложил историю второго плавания экспедиции. Завершил он словами: «И во все время нашего плавания как Гренланду, так и других чаемых, к северу лежащих, земель не усмотрено. И как видимые обстоятельствауверяют, что северный проход за великими льдами невозможен» [2, с. 421].

27 сентября 1766 г. Адмиралтейств–коллегия, рассмотрев рапорт В. Я. Чичагова о втором его плавании, приняла решение о ликвидации экспедиции. Граф И. Г. Чернышев доложил о возвращении Чичагова императрице за день до этого заседания Адмиралтейств–коллегии. После доклада Екатерина II подписала представленный Чернышевым проект указа о прекращении экспедиции. В этом же указе было указано: «Бывшим нынешнего году в компании, и на острову на зимовье, под командою флота капитана бригадирского ранга Чичагова, для оказания нашей императорской милости и удовольствия, за понесенные ими особливые труды и приложенного усердного старания к достижению до повеленного ему предмета, выдать ему капитану Чичагову и всем бывшим в оной флотилии штаб- обер- и унтер–офицерам и рядовым годовое их окладное жалованье, не исключая из того и вдов умерших служителей — и сирот, во время оного плавания, которым также по окладам их мужей выдать Адмиралтейской коллегии повелеваем» [2, с. 422]. Денежные награды получили и поморы, включенные в состав экспедиции.

В. Я. Чичагову пришлось в дальнейшем оправдываться в том, что экспедиция не выполнила поставленной перед ней задачи. В специальной «Оправдательной записке», написанной 31 января 1767 г., он сообщал о тяжелых встреченных льдах как о причине, не позволившей продвинуться на север, а затем и в Восточный океан кратчайшим путем: «Не можно ласкать себя, чтоб по такой неудаче заслужить мог хорошее мнение, а особливо от тех, которые мне эту экспедицию представляли в другом виде (как господин Ломоносов меня обнадеживал)» [5, с. 133–146]. В заключение автор делает вывод о невозможности плавания судов того времени через Северный Ледовитый океан.

Любопытно, что в записке В. Я. Чичагов сообщил о новом способе определения наличия по курсу за горизонтом берега или сплошных льдов: «По собственному примечанию найден способ ко осторожности, который и употреблялся с пользою; а оной состоял весьма в небольшой догадке, и только надобно выпалить из пушки: буде корабль находится на обширной воде, то от оного выстрела никакого звуку будет не слышно; когда в близости будет берег или лед, и при тихом ветре, то по выстреле воздух потрясется и ударится о находящуюся вблизи твердость, ато и слышно будет на корабле и уверит, в какой стороне и на какой обширности есть лед ил берег» [5, с. 133–146]. Видимо, это было одно из первых предложений по использованию акустических методов для обеспечения безопасности мореплавания.

В завершение рассказа об экспедиции В. Я. Чичагова приведем объективную, на наш взгляд, оценку, данную видным отечественным океанологом, исследователем полярных морей профессором контрадмиралом Николаем Николаевичем Зубовым: «С морской точки зрения обе экспедиции Чичагова были проведены безукоризненно. Три парусных корабля среди льдов, в штормах и туманах все время держались вместе, не теряя один другого из виду. Что же касается маршрута, предложенного Чичагову, то теперь мы твердо знаем, что задача, поставленная ему Ломоносовым, невыполнима. Пройти через Северный Ледовитый океан не только на парусных судах, но даже на современных мощныхледоколах невозможно» [6, с. 115].

Маршрут, указанный М. В, Ломоносовым, стал реальным только в последней трети XX в., когда появились атомные ледоколы. 17 августа 1977 г. советский атомный ледокол «Арктика» впервые в истории достиг Северного полюса в свободном плавании через льды приполюсного района Северного Ледовитого океана.

В завершение рассказа об экспедиции В. Я. Чичагова сообщим кратко о его дальнейшей судьбе. Он дослужился до высокого чина адмирала. В 1789 г. во время войны со Швецией он стал командующим Балтийским флотом и выиграл все морские сражения на Балтике в 1789–1790 гг.

Фамилия прославленного адмирала встречается на географической карте 12 раз. В честь него названы бухты на Тихоокеанском побережье Северной Америки (полуостров Аляска, второе название Шикаго) и в архипелаге Александра у Северо–Западного побережья Северной Америки, горы в Антарктиде (Земля Мак–Робертсона), на Шпицбергене и на побережье Бристольского залива (Аляска), залив в Южной Полинезии (о. Науку–Хива), мысы на островах Науку–Хива и Кюсю (Восточно–Китайское море, второе название Сата), в Бристольском заливе (Аляска), остров в архипелаге Александра у побережья Северной Америки, острова Чичагова (архипелаг Земля Франца–Иосифа), проход в архипелаге Александра, Кроме того, ряд географических объектов на Алеутских островах и в архипелаге Александра названы в честь брига «Чичагов», на котором плавал исследователь Берингова моря и Русской Америки контр–адмирал Адольф Карлович Этолин в 20-х годах XIX в.