«Тюильри» — ресторан, отмеченный тремя звездами Мишлен — располагался в тихом жилом квартале Ист-Сикстис, недалеко от Мэдисон-Авеню. Этим вечером накануне Нового года в зале было людно, и дела у владельца ресторана шли довольно оживленно. «Тюильри» был одним из редчайших экземпляров французских ресторанов старого стиля в Нью-Йорке — все здесь было отделано темным деревом и патинированной кожей. Зал представлял собой полдюжины отдельных комнат, больше напоминавших элегантные уютные закутки, заставленные диванчиками, которые прятались от любопытных глаз в укромных уголках, украшенных масляными полотнами в тяжелых позолоченных рамах. Всюду сновало множество официантов и прочих представителей обслуживающего персонала — помещение буквально кишело ими, как травматологическое отделение больниц кишит медицинскими работниками. Официанты бросали на гостей обворожительно-заискивающие улыбки и были всегда приветливы и милы.

Здесь полдюжины мужчин в одинаковых накрахмаленных белых рубашках по первому зову многоуважаемого гостя почти одновременно срывали серебряные колпаки с тарелок, расставленных по периметру большого стола. Они действовали с точностью вышколенных солдат на парадной площади, когда демонстрировали изысканные блюда, скрытые под ними. Вот, старший официант представил на суд гостя прекрасное филе дуврской камбалы, которое доставили из Англии аккурат этим утром. В другой комнате официант умело раскладывал анчоусы, каперсы и яйца в миску Salade Niçoise à la Cap Ferrat под пристальным надзором шеф-повара.

В дальнем углу, в одной из уединенных комнат «Тюильри», практически полностью скрытые в недрах богато обставленного банкетного зала, на багровых диванчиках сидели заместитель исполнительного директора ФБР Лонгстрит и специальный агент Пендергаст. Они только что покончили с закусками — Лонгстрит расправился с Escargots à la Bourguignonne, а Пендергаст с паштетом и фуа-гра. Сомелье вернулся со второй шестисотдолларовой бутылкой «Мутона Ротшильда» урожая 1996 года — первую дегустировал Лонгстрит, и отослал ее, объявив, что вино отдает пробкой. Теперь принесли вторую, и Лонгстрит бросил на Пендергаста изучающий взгляд.

Лонгстрит всегда позиционировал себя гурманом и ужинал во многих лучших ресторанах Парижа, когда это позволяли средства и время. В подобных местах ему было почти так же комфортно, как дома, на собственной кухне. Он отметил, что Пендергаст тоже чувствовал себя здесь весьма раскованно. Просматривая меню, его друг задал официанту несколько уточняющих вопросов о нюансах блюд. Любовь к французской кухне и вину была тем, что Лонгстрит и Пендергаст разделяли почти с момента их знакомства, однако Лонгстрит был вынужден признать, что, несмотря на их совместную службу в подразделении спецназа, кроме гастрономических пристрастий он не знал о своем спутнике практически ничего.

Директор принял бокал с небольшим количеством налитого в него довольно молодого вина первого урожая, который предложил ему сомелье, после чего — предварительно покрутив и изучив цвет и вязкость напитка — он сделал глоток и как всегда замер, чтобы уловить все нотки вкуса. Следом он сделал второй, более объемный глоток. Наконец, он поставил бокал, и кивнул сомелье, который ушел, чтобы декантировать бутылку. После того, как он снова вернулся, чтобы наполнить их бокалы, появился официант. Лонгстрит заказал телячьи мозги, обжаренные в соусе Кальвадос. Пендергаст, в свою очередь, остановил свой выбор на Pigeon et Légumes Grillés Rabasse au Provençal. Официант поблагодарил их за заказ и снова исчез в тускло освещенном уютном зале.

Лонгстрит одобрительно кивнул.

— Превосходный выбор.

— Никогда не мог устоять перед трюфелями. Дорогостоящая привычка, но от нее крайне сложно избавиться.

Лонгстрит сделал более долгий, более вдумчивый глоток вина.

— Эти убийства продолжают терроризировать город, и к тому же они вызвали широкий резонанс во всех слоях общества: среди богатых — потому что они чувствуют себя потенциальными мишенями, и среди рядовых горожан — потому что они ощущают вину, смешанную с трепетом торжества справедливости, из-за того, что сильные мира сего получают по заслугам.

— Так и есть.

— Не хотел бы я в это время оказаться на месте твоего приятеля д’Агосты. Сейчас в полицейском управлении царит сущий ад. Мы, к слову, тоже оказались частично накрыты этой волной.

— Имеешь в виду поведенческий профиль?

— Да. Точнее, его отсутствие.

По просьбе Департамента полиции Нью-Йорка Лонгстрит передал дело Палача в отдел поведенческого анализа ФБР в Куантико и запросил психологический профиль убийцы. Серийные убийцы — независимо от того, насколько причудливо они действовали — все попадали под определенный тип, и поведенческий отдел ФБР владел самой большой базой таких типов в мире. Когда на сцене возникал новый убийца, аналитики этого отдела относили его к одному из существующих типов, чтобы на его основе создать психологический профиль — мотивы убийцы, его методы, шаблоны, рабочие привычки и даже такие детали, как социально-экономический фон и примерная модель автомобиля, который он мог водить. Однако на этот раз поведенческий отдел не сумел составить профиль Палача. Убийца не подпадал ни под один ранее известный тип. Вместо профиля Лонгстриту вернули длинный оправдательный отчет, который сводился к одному факту: применительно к этому убийце имеющиеся базы данных Куантико бесполезны.

Лонгстрит вздохнул.

— Ты — наш специалист по серийным убийцам, — сказал он. — Что ты будешь делать с этим кадром? Неужели он действительно такой уникальный, как утверждают наши аналитики?

Пендергаст склонил голову.

— Я сам все еще пытаюсь его понять. По правде говоря, я не уверен, что мы имеем дело с серийным убийцей.

— Как такое возможно? Он убил четырнадцать человек! Или тринадцать, если не считать первую жертву.

Пендергаст покачал головой.

— У всех серийных убийц в основе поведения лежит патологическая или психопатическая мотивация. В этом случае мотивация… относительно нормальная.

— Нормальная? Убийство с обезглавливанием полудюжины человек? Ты сошел с ума? — Лонгстрит почти рассмеялся в голос. Это был классический Пендергаст, который никогда не переставал удивлять, и который, похоже, получал удовольствие, наблюдая за тем, как окружающие реагируют на его возмутительные заявления.

— Возьмем Адейеми. Я совершенно уверен, что у нее не припасено никаких скелетов в шкафу и никаких грязных историй. К тому же, она не была невообразимо богатой.

— Тогда текущая теория о Палаче и его мотивации бесполезна.

— Или, возможно… — Пендергаст замолчал, когда им принесли заказ.

— Возможно, что? — спросил Лонгстрит, приступая к своим телячьим мозгам.

Агент махнул рукой.

— На ум приходит множество теорий. Возможно, Адейеми — или одна из других жертв — была настоящей целью, а остальные жертвы были лишь для отвода глаз.

Лонгстрит попробовал свое блюдо и разочаровался: бледно-розовые телячьи мозги были пережарены. Положив столовые приборы на тарелку, он подозвал официанта и потребовал заменить блюдо на другое. Затем он снова повернулся к Пендергасту.

— Ты действительно полагаешь, что подобное возможно?

— Скорее всего, нет. На самом деле, едва ли, — агент снова немного помолчал, прежде чем продолжить. — Я никогда не сталкивался с ситуацией, которую было бы настолько сложно проанализировать. Очевидно, что головы пропали, несмотря на то, что жертвы при этом были окружены надежной охраной. Это единственная общая черта, которая у нас есть на данный момент. Но этого недостаточно, чтобы составить профиль. Он оставляет открытым широкий спектр возможных мотивов.

— Так что теперь?

Хотя Лонгстрит никогда бы не признался в этом Пендергасту, но он искренне наслаждался, наблюдая за его умственной работой.

— Мы должны вернуться к началу, к первому убийству, и уже от него продумывать наши дальнейшие действия. Это ключ ко всему, что произошло с тех пор, по той простой причине, что это начальная точка отсчета. Оно также и самое любопытное из убийств, и мы должны понять все его отличия, прежде чем сможем установить, каким шаблонам он следует. Почему, к примеру, кто-то забрал голову лишь через двадцать четыре часа после того, как девушка была убита? Никого, кроме меня, это, похоже, не беспокоит.

— Ты действительно думаешь, что это важно?

— Я думаю, что это жизненно важно. Фактически, ранее днем я заходил к Антону Озмиану, чтобы получить дополнительную информацию. К сожалению, мой обычный набор трюков не позволил мне пройти мимо его свиты охранников, юристов, лакеев, телохранителей и прочих. И с некоторым смущением я вынужден был отступить.

Лонгстрит подавил улыбку. Он с радостью посмотрел бы на то, как кто-то заставил Пендергаста смутиться — такое происходило крайне редко.

— Почему я чувствую, что ты подводишь к тому, чтобы обратиться с просьбой?

— Мне нужна сила твоей должности, Говард. Мне необходим весь авторитет ФБР за моей спиной, чтобы заглянуть в пасть льва.

— Понимаю, — Лонгстрит позволил себе довольно надолго замолчать, но затем все-таки продолжил: — Алоизий, ты же знаешь, что ты все еще в моем списке облажавшихся? Ты манипулировал мной, заставив нарушить обещание, исполнить которое я поклялся ценой своей жизни.

— Я прекрасно это понимаю.

— Хорошо. Я сделаю все, что смогу, чтобы открыть тебе доступ за ту дверь, но затем, это будет только твое шоу. Я выступлю лишь наблюдателем.

— Спасибо. Этого вполне достаточно.

Их официант вернулся со свежей дымящейся порцией телячьих мозгов. Он поставил тарелку перед Лонгстритом, отступил на шаг и с трепетом воззрился на гостя, ожидая его вердикта. Заместитель исполнительного директора ФБР отрезал кусочек от края, проткнул его вилкой и поднес дребезжащую массу к губам.

— Совершенство, — произнес он, наслаждаясь блюдом с полуприкрытыми от удовольствия глазами.

На этом официант поклонился и с явным чувством удовольствия и облегчения, повернулся и растворился в полумраке зала.