Лонгстрит и держащийся молчаливой тенью подле него Пендергаст стояли у двери гаража ничем не примечательного дома Роберта Хайтауэра на Герритсен-Авеню в Марин-Парке, Бруклин. Дверь была открыта, и через нее прохладный зимний воздух проникал внутрь. Подъездная дорожка была покрыта тонким слоем снега, который выпал сегодня поздно ночью, но Хайтауэра это, казалось, совсем не волновало. Все пространство гаража было заставлено рабочими столами, персональными компьютерами разной степени устаревания, электронными платами, от которых отходили ряды проводов, старыми ламповыми мониторами без кинескопов, висевшими на стенах потрепанными инструментами, ленточными пилами, компрессионными щипцами, настольными тисками, целым набором паяльников и полудюжиной органайзеров для мелких деталей. Большинство выдвижных ящиков были открыты, и из них выглядывали болты, шурупы, гвозди и резисторы. Хайтауэр, суетившийся над чем-то за рабочим столом, на вид выглядел лет на шестьдесят. Он был крепко сбитым, коренастым парнем с короткими, но густыми темно-русыми волосами с проседью, покрывавшими его макушку.

Он поднял банку оловянного паяльного флюса, закрыл ее крышкой и бросил ее на один из столов позади себя.

— Выходит, из всех людей, которых он унизил, уничтожил, подставил и попросту наебал, Озмиан утверждает, что именно я ненавижу его больше всех?

— Верно, — ответил Лонгстрит.

Хайтауэр разразился раскатистым саркастическим смехом.

— Какая честь.

— Это правда? — спросил Лонгстрит.

— Представьте человека, у которого было все для хорошей жизни, — заговорил он, возвращаясь к своему занятию за рабочим столом. — Хороший дом, красивая жена, отличная карьера, счастье, успех и процветание. А затем этот ублюдок стер это все в порошок. Итак, первый ли я в списке ненавистников Озмиана? Да, наверное. Думаю, я тот, кто вам нужен.

— Этот алгоритм, который вы разработали, — проговорил Лонгстрит, — аудио-кодек для одновременного сжатия и потоковой передачи файлов… я не стану притворяться, что понимаю, о чем идет речь, но, по словам Озмиана, он был оригинальным и весьма ценным.

— Это была работа всей моей жизни, — ответил Хайтауэр. — Я не понимал, как много вложил в каждую строчку этого кода, пока у меня его не украли, — он замолчал, взглянув на верстак. — Мой отец был полицейским, как и его отец, и отец его отца. С деньгами было туго. Но их было достаточно, чтобы купить нужные запчасти для радиолюбителей. Только запчасти. Остальное я создал сам. Вот, как я обучился основам электротехники, телефонии и синтеза звука. Благодаря этому получил стипендию в колледже. Там-то мои интересы и переключились с аппаратуры на программное обеспечение. Та же мелодия, но другой инструмент, — он отвлекся от работы и повернулся к ним, окинув их взглядом, который Лонгстрит смог описать не иначе, как загнанный. — Озмиан отнял у меня все. И вот я здесь, — он обвел рукой гараж, невесело усмехнувшись. — Теперь у меня ни денег, ни семьи… родители умерли. И что же я делаю? Живу в их доме. Как будто за последние десять лет ничего не произошло, за исключением того, что я постарел. И лишь одного ублюдка я могу за это «благодарить».

— Мы так понимаем, — продолжил Лонгстрит, — что во время и после этого поглощения вы преследовали мистера Озмиана. Вы отправляли ему письма с угрозами, говорили, что убьете и его, и его семью. И это продолжалось до тех пор, пока он не обратился в суд, чтобы тот выписал запретительный ордер на ваше имя.

— И? — воинственно вскинул подбородок Хайтауэр. — Вы хотите обвинить меня и в этом? Он лгал под присягой, обманул меня, затаскал меня по судам до полусмерти, украл мою компанию, уволил моих сотрудников — и, можете мне поверить, он наслаждался каждой минутой, пока творил все это. Если бы вы были мужчиной хоть наполовину, на моем месте вы бы поступили точно так же. Я сумел бы пережить все это, но моя жена не смогла. Она напилась и съехала с обрыва на машине. Мне сказали, что это был несчастный случай. Но это дерьмо собачье! — он грубо рассмеялся. — Это его рук дело. Это Озмиан убил ее.

— Я так понимаю, — сказал Пендергаст, заговорив впервые с начала разговора, — что в этот трудный период — вплоть до трагической гибели вашей жены — в ваш дом из-за бытовых беспорядков несколько раз вызывали полицию?

Руки Хайтауэра, занимавшиеся привычной работой на верстаке, внезапно дрогнули.

— Вы не хуже меня знаете, что она никогда бы не подала такую жалобу.

— Нет, не знаем.

— Тогда мне нечего вам сказать об этом, — его руки снова стали проворно двигаться. — Забавно. Я продолжаю приходить сюда ночь за ночью и заниматься всякой ерундой. Наверное, надеюсь на повторное озарение. Но я знаю, что это все бесполезно. Молния не бьет два раза в одно и то же место.

— Мистер Хайтауэр, — обратился Пендергаст, — могу я спросить, где вы были вечером четырнадцатого декабря? В десять часов вечера, если быть точнее.

— Здесь, я полагаю. Я никогда никуда не уезжаю. А что такого особенного случилось в тот вечер?

— Той ночью была убита Грейс Озмиан.

Хайтауэр повернулся к ним. Лонгстрит был удивлен выражением, которое внезапно появилось на его лице. Загнанный взгляд сменился на торжествующий, губы тронула нехорошая, злобная улыбка, и на лице застыла маска мстительного триумфа.

— О, да, то самое четырнадцатое декабря! — воскликнул он. — Как я мог забыть ту самую ночь, которую обозначил красным в календаре как праздник. Какая постыдная смерть!

— Что насчет вашего местонахождения следующей ночью? — спросил Лонгстрит. — Когда ее мертвое тело обезглавили.

Пока он задавал свой вопрос, в дверном проеме гаража появилась тень. Лонгстрит увидел высокого мужчину в кожаной куртке, стоящего под снегопадом. Его каменное выражение лица, быстрый и беспристрастный взгляд, которым он оценил окружающую обстановку, дали Лонгстриту понять, что этот человек, скорее всего, работает в правоохранительных органах.

— Боб, — сказал мужчина, кивая Хайтауэру.

— Билл, — Хайтауэр указал на своих гостей. — Они из ФБР. Пришли расспрашивать меня о ночи, когда дочь Озмиана потеряла голову.

Мужчина ничего не сказал, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Это Уильям Синерджи, — представил его Хайтауэр. — Полиция Нью-Йорка, 63-й участок. Он мой сосед.

Лонгстрит кивнул.

— Я вырос в семье полицейских, — пожал плечами Хайтауэр. — А это полицейский район. Мы — члены синего братства, как говорится.

Повисло недолгое молчание.

— Теперь, вот, что я вам скажу, — продолжил он, и нервная пародия на улыбку так и не покинула его лицо. — Билл и я выпивали в ночь, когда убили дочь Озмиана. Ведь так, Билл?

— Верно, — отозвался Билл.

— Мы были в «О’Хэрлихей» за углом. Это полицейский бар. Насколько я помню, там в ту ночь было много ребят, ведь так?

Билл кивнул.

— И все они помнят, что я проставил им выпивку — примерно… часов в десять, верно?

— Чертовски верно.

— Вот вам и ответ, — Хайтауэр поднялся с табурета, и его лицо вновь превратилось в непроницаемую маску. — А теперь, если у вас все, джентльмены, — сказал он, — у нас с Биллом намечается просмотр футбольного матча.

***

Они сидели в служебном седане Лонгстрита, стоявшего на обочине Герритсен-Авеню и работавшего на холостых оборотах, и рассматривали небольшой ничем не примечательный дом.

— Итак, — начал Лонгстрит, — что ты думаешь о том, как этот парень практически швырнул нам в лицо свое хлипкое алиби?

— Достоверное у него алиби или нет, я думаю, что у нас нет ни единой возможности его проверить.

— Что насчет твоего друга полицейского д’Агосты? Может быть, он сможет пробиться сквозь стену этого «синего братства»?

— Ты ведь знаешь, я никогда не попрошу его ни о чем подобном. И еще одно соображение…

Лонгстрит внимательно посмотрел на агента.

— Хотя у Хайтауэра был мотив, он никак не объясняет последующие убийства.

— Это уже приходило мне в голову, — разочарованно заметил Лонгстрит. Он снова перевел взгляд на дом, из трубы которого медленно поднимался дымок. — Возможно, он вошел во вкус? Я видел и раньше, как полицейские становились на неправильный путь и начинали брать правосудие в свои руки, когда считали, что суды не в состоянии восстановить справедливость. Одно можно сказать наверняка — этот парень заслуживает, чтобы на него обратили внимание.

— С этим нам следует быть осторожными, — качнул головой Пендергаст. — Мы должны пока придержать эту зацепку. Я имею в виду, не предавать ее гласности — ни в полицейском управлении, ни в ФБР. Никогда не знаешь, откуда может случиться утечка информации.

— Разумеется, ты прав. Давай сами поработаем над этим. Разложим все по полочкам. Сведем общение к минимуму. Будем поддерживать связь только по телефону или по зашифрованной электронной почте, — Лонгстрит пару минут молчал, смотря на дом. Жалюзи на окне в гостиной — по крайней мере, он думал, что это гостиная — были опущены. — То, как он смотрел на нас, когда сообщал свое алиби… это звучало, почти как вызов.

И тут Пендергаст судорожно вздохнул.

— Вызов… — повторил он. — Ну, конечно.

Лонгстрит нахмурился.

— О чем ты?

Но Пендергаст больше ничего не сказал. Через мгновение Лонгстрит включил передачу, и машина отъехала от тротуара.