Даже для пешехода, если он знает, куда идет, двадцать километров – не такое уж большое расстояние. Но на второй день, едва только рассвело, густые облака окончательно затянули небо. Всю ночь слышался отдаленный грохот барабанов, передававших через весь гекс от поселения к поселению сообщения на непонятном условном языке.

Мавра Чанг подозревала, что в этих сообщениях содержится известие о странных, очень маленьких существах, которые прилетели на летающей машине и бродят по стране.

Дождь так и не пошел, однако весь день они пробирались по лесу в зловещей темноте. Солнце не показывалось, и определить верное направление оказалось проблематично. В обычных обстоятельствах Мавра, не обращая внимания на опасность, подождала бы до тех пор, пока небо не прояснится, но тут знала, что ее спутников пожирает смертельная болезнь и что, если им не удастся быстро добраться до гор и до берега океана, надежды уже не останется.

Много раз ей в голову закрадывалась мысль о том, что, рассуждая логически, надеяться на то, что в других странах к ним отнесутся более дружелюбно, не следует. Скорее всего их обитатели окажутся не более цивилизованными, чем циклопы.

Но было кое-что и похуже: Мавра не знала, в каком направлении они двигаются. Разумеется, они начали свой путь точно на восток, но лес оказался очень густым; им пришлось обходить стороной грязные тропы и обширные заливные луга, и никто не знал, возвращались ли они после этого на ту же самую дорогу, или нет.

Чуть ли не единственной хорошей новостью стало обнаружение яблок. Во всяком случае, эти плоды очень напоминали яблоки, хотя росли на кустах и были непривычного лилового цвета.

Крупные грызуны ели их с удовольствием, и Мавра решила рискнуть. Самой голодной оказалась, конечно же, Никки, несмотря на то что ее аппетит подавляло отсутствие наркотика; было видно, что без пищи она долго не протянет. Мавра разрешила девушке съесть одно яблоко. Она понимала, что необходимо выждать несколько часов, чтобы на основе этого эксперимента вынести окончательное решение, но когда Никки сообщила, что яблоко сладкое, вкусное и легко жуется, она не выдержала: ее аппетит не подавляло ничто.

Яблоки и в самом деле оказались хороши; по-видимому, они составляли основную часть пищевого рациона здешних животных. Но они были важны вдвойне, ибо доказали – независимо от того, что еще может случиться, – что Мавра Чанг может здесь выжить.

Следующий день оказался намного приятнее. Они много раз незаметно проскальзывали мимо огромных циклопов с их свирепыми и мерзкими клыками, тащивших самодельные деревянные тележки или пасших на лугах стада животных, очень похожих на овец.

Однако Мавру не покидало чувство тревоги. Хотя у обоих больных губкой пока не замечалось особых изменений, она знала, что это впечатление обманчиво. В обычном разговоре нелегко определить, чей коэффициент умственного развития равен 100, а чей 150, но Никки наверняка уже деградировала: девушка была далеко не гением.

Когда они остановились на ночлег, горы еще не появились и ландшафт практически не изменился. Похолодало. Виной тому были влажный климат и сыпавшаяся на них с неба морось. Ренар и Никки чувствовали себя крайне неуютно: легкие одеяния, в которых они щеголяли на Новых Помпеях, только холодили тело. Одежда Мавры обеспечивала вполне приличную защиту. Однако поделиться ею со спутниками женщина не могла – у нее не нашлось ничего, что было бы им впору.

В этот вечер мрак в их душах казался таким же непроглядным, как и в окружавшем их лесу.

Никки, грузная и не привыкшая к физической нагрузке, заснула первой, оставив Мавру, как и накануне, наедине с Ренаром. Они сели рядом с девушкой, не зная, о чем говорить. Он обнял ее, но это было скорее желание сплотиться перед лицом беды, чем романтический жест или попытка ухаживания.

Наконец Ренар решил прервать молчание.

– Мавра, вы в самом деле считаете, что все эти героические попытки имеют какой-то смысл? – спросил он. – Ни вам, ни мне не известно, – где мы находимся и что увидим за следующим холмом – может, наш покореженный и побитый модуль.

Его вопрос рассердил Мавру: ее тоже мучили сомнения.

– Пока вы живы, имеет.

– Вы в самом деле так думаете? – переспросил охранник. – Это не бравада?

Мавра немного подвинулась, глядя мимо него, в темноту.

– Меня вырастила грубоватая женщина – капитан грузового корабля. Многие, полагаю, сочли бы ее далеко не идеальной родительницей, но она на свой лад любила меня, да и я любила ее. Я выросла в космосе, огромный грузовик был моей детской, огромные порты каждые несколько недель приносили мне новые восхитительные развлечения.

– А вы не страдали от одиночества? – удивился Ренар.

Женщина покачала головой:

– Ничуть. Другой жизни я не знала. Для меня это было нормально. С детских лет я привыкла думать, что всегда должна рассчитывать только на себя. Одиночество сделало меня независимой. Это очень пригодилось мне в дальнейшем, поскольку моя мать занималась контрабандой. Это было обычным делом среди капитанов, но она, по-видимому, ввязалась в какое-то крупное дело. Комм-полиция выследила ее и захватила корабль. Я тогда находилась в порту – делала разные покупки. Узнав о случившемся, я ничего не могла поделать. Я понимала, что, стоит мне высунуть нос, меня тоже схватят, произведут психическую чистку и передадут коммам. Поэтому я осталась на Каливе.

– А вы когда-нибудь чувствовали вину за то, что не пытались выручить свою мать? – спросил Ренар, сознавая бестактность своего вопроса, но понимая, что Мавре Чанг надо выговориться.

– Нет, – честно ответила женщина. – Мысленно я, тринадцатилетняя девочка ростом чуть больше метра, строила бесконечные планы о том, как я ворвусь туда, нападу на них, героически спасу мою маму и умчусь на ее корабле в неведомый мир. Но у меня не было ни единого шанса. Они увезли ее, а корабль конфисковали. Я осталась одна.

– Судя по вашему тону, коммов вы терпеть не можете, – заметил он. – Для этого существует какая-то особая причина?

– Они убили мою семью! – почти выкрикнула она. – Мне было всего пять лет, но я их прекрасно помню. Синдикат торговцев губкой силой и путем фальсификации голосования превратил мир Харвича в комм-мир, а мои родные – моя настоящая семья – до конца пытались бороться с ними. Всю эту историю я узнала от Маки Чанг, моей приемной матери, когда стала постарше. Когда произошел переворот и начался комм-процесс, выяснилось, что наша семья не может покинуть планету. Каким-то образом – не знаю, каким, – для моего спасения удалось нанять астронавта, пилотировавшего грузовой корабль с оборудованием для комм-процесса. Забавно: через столько лет я все еще помню его. Странный маленький человек в яркой одежде с сильным металлическим голосом, всегда имевшим несколько оттенков. Некоторые оттенки, как я впоследствии поняла, выражали отъявленный цинизм, но за всем этим чувствовались благородство и доброта, которые он тщетно старался скрыть. Смешно, но я даже помню его имя. Он так же реален для меня, как моя мачеха. И вот о чем я думаю, оглядываясь назад: удивительно, что такой избалованный пятилетний ребенок, как я, без криков и соплей отправился куда-то с совершенно незнакомым человеком, В нем было нечто такое, что сразу вызывало любовь и доверие. Такого, как он, я больше никогда не встречала.

Ренар не считал себя психологом, но он понял, какое глубокое впечатление произвел этот человек на Мавру Чанг.

– Вы пытались разыскать его? – спросил он. Женщина пожала плечами:

– В течение нескольких следующих лет я была слишком занята тем, чтобы остаться в живых. К тому времени я узнала, что он, по-видимому, уже умер или с ним что-то случилось. Должна признаться, что, когда я его описывала, многим людям казалось, что они узнали его, но их рассказы оборачивались пустой болтовней. Кое-кто утверждал, что я пересказываю легенду, повествующую о мифическом капитане-астронавте, который никогда не существовал, о герое одного из эпических сказаний, бытующих среди представителей всех профессий. Однажды я встретила капитана, настоящего ветерана, и он сказал мне, что этот человек действительно существовал. По его мнению, он был бессмертным, а родился в незапамятные времена, на заре истории.

– Как звали этого легендарного капитана? – спросил Ренар.

– Натан Бразил. Правда, странное имя? Кто-то сказал мне, что так называлась доисторическая страна, одна из первых космических держав.

– Вечный Жид, – произнес Ренар как бы про себя.

– Что?

– Существует легенда, связанная с одной из древних религий, называемой христианством, – начал объяснять охранник. – Христианство – это ответвление еще более непонятной и древней религии, известной как иудаизм. Христиане рассеяны по всему космосу. В основном их связывает тра… – Он запнулся, глядя на нее в смущении и тревоге. – Тра…

– Традиция? – предположила Мавра.

– Именно так. Почему я не смог произнести это слово?

Он тут же забыл об этом, но женщина испытала жуткое чувство. Началось!

– Итак, христиане считали, что в незапамятные времена жил некий еврей, который объявил себя сыном Божьим, – продолжал Ренар. – За это власть предержащие убили его, так как боялись, что он возглавит революцию или что-нибудь в этом роде. Но христиане верили, что он воскрес. Сохранилось предание, согласно которому какой-то еврей проклял его во время казни; и за этот грех нечестивец осужден скитаться по свету до тех пор, пока богочеловек не вернется к людям. Ваш Натан Бразил – прямо как персонаж легенды, переброшенный в новейшее время.

Она кивнула.

– Я никогда не верила всем этим байкам о бессмертных, летающих на грузовых кораблях, но куча астронавтов, не верящих ни во что, верят в его существование.

Ренар улыбнулся:

– Вот вы и нашли объяснение загадки, мучившей вас всю жизнь. Если это широко распространенная легенда, любой знающий ее капитан грузовика мог подражать ему, мог даже убедить других астронавтов в том, что он и есть та самая легендарная личность. И он пользовался бы у них таким уважением, какое никто никогда бы не оказал обычному капитану. Его считали бы сверх… сверх… о черт! – закончил он раздраженно, не в состоянии произнести нужное слово.

Мавра поняла, что он хотел сказать.

– Не знаю. Может, вы и правы. Но в этом человеке было нечто особенное, нечто такое, что я не в силах объяснить.

– Маленькие дети, – заметил Ренар, – всегда чересчур впечатлительны. И зачастую их впечатления весьма странные.

Мавре хотелось прервать этот разговор – отчасти потому, что он слишком ее волновал, отчасти потому, что трудности Ренара, связанные с произношением длинных слов, которые он употреблял, постепенно возрастали. Он начал заранее обдумывать фразы и употреблять слова, которыми прежде не пользовался. В сущности, трудности эти не были столь очевидны, но говорить он стал медленнее, осторожнее, с запинкой.

"Завтра, – подумала она мрачно, – эти слова вообще станут для него недоступны. Но раз уж ему хочется продолжать беседу, лучшее, что я могу сделать, это как можно больше говорить самой".

Ренар явно обрадовался возможности вернуться к прежней теме и забыть о таинственном Натане Бразиле.

– Вы сказали, что в тринадцать лет остались одна, – напомнил он. – Пришлось нелегко? Мавра вздохнула:

– Я очутилась в совершенно незнакомом мире с несколькими монетами в кармане. Выглядела как восьмилетний ребенок и даже не знала языка улицы. Но по крайней мере коммам я не досталась. Мой новый мир назывался Калива. Он был экзотический и примитивный. Базары под открытым небом, крикливые разносчики и торговцы – шумное, грязное, кишащее людьми место. Я понимала, что любому человеку, который рискнет здесь остаться, понадобятся деньги и защита. У меня не было ни того, ни другого. Я начала осматриваться и сразу обратила внимание на кучу нищих – и настоящих бедняков, и мошенников, и калек, которые не могли позволить себе обратиться за медицинской помощью. Их оказалось столько, что полиция боялась их гонять, а люди не отказывали им в подаянии. Обходя базары и улицы, я наблюдала за теми, кто добывает деньги, за теми, кому ничего не дают, и соображала относительно того, что следует делать мне самой. Последнюю пару монет я потратила на то, чтобы купить у какой-то маленькой девочки ее грязные лохмотья. В сущности, это была рваная простыня, в которую следовало заворачиваться, как в сари. Немного грязи – и я стала выглядеть как заправский уличный мальчишка. Тогда я пошла работать.

Ренар подумал, что и сегодня она производит впечатление отчаянного уличного мальчишки, но не решился сказать это вслух.

– Первую пару недель я действовала чертовски энергично, – продолжала свой рассказ Мавра. – Нахваталась блох и кое-чего похуже, ночевала в подъездах, на улицах и так далее. Но побиралась только в хороших районах. Конечно, каждый нищий имеет собственную территорию и прогоняет конкурентов, но я научилась заводить полезных друзей, делилась с ними выручкой. Наверное, мне помогало то, что я казалась всем маленьким, несчастным, беззащитным ребенком – другими словами, являлась образцовой моделью для тех, кто обожает картинки, взывающие к милосердию, – что-то вроде страдающего, иссушенного недоеданием ангелочка. Доходило до того, что всем хотелось меня удочерить. Я жила совсем неплохо. Даже в самые неудачные дни у меня было что поесть, в крайнем случае лоточники подсовывали мне какие-нибудь куски.

– И никто не пытался вас изнасиловать? – с удивлением спросил Ренар. – Вам не угрожали никакие банды?

– По правде говоря, нет. Меня всегда кто-нибудь сопровождал, или мне удавалось убежать. Если уж нищие тебя признали, они будут с тобой заодно. Один из них пристроил меня в старой лачуге, стоявшей возле городской свалки. Туда даже войти было довольно противно, но через какое-то время я перестала замечать и вонь, и мух, в общем, все. В городе имелось несколько лечебниц, существующих на средства филантропов; мы этим пользовались и часто туда ложились, но ненадолго. Многие пытались меня оттуда забрать, но я всех обманывала. Я не хотела иметь ничего незаработанного. Я не желала быть никому обязанной.

– И как долго это продолжалось? – спросил Ренар.

– Около трех лет, – ответила Мавра. – Это была неплохая жизнь. К ней привыкаешь. Я росла, развивалась, насколько это оказалось вообще возможным, и мечтала. Каждый день, выполнив свою норму или почувствовав тоску и усталость – нищенство иногда становится тяжкой работой, – я шла в космопорт, глазела на корабли, приглядывалась в пивнушках к космонавтам. Я знала, куда мне хочется вернуться. В конце концов я поняла, что нищенство всегда даст мне кусок хлеба, но никогда не позволит вырваться с Каливы. Некоторые космонавты были ужасными транжирами – корабль служил им домом, и они тратили деньги направо и налево.

Ренар был шокирован.

– Вы хотите сказать…

Мавра пожала плечами.

– В официантки я не годилась – не могла дотянуться до стойки бара. Меня никогда не учили танцевать или хотя бы разбираться в приличиях. Фактически я была очень необразованна и разговаривала как портовая крыса. Когда в свое время Маки учила меня читать, писать и считать, я не очень-то преуспела. У меня была только одна вещь, которая могла хоть кого-нибудь заинтересовать, и я стала продавать ее, попутно учась продавать ее подороже. Мужчины, женщины, один, два, десять раз за ночь, если у меня хватало сил. Через какое-то время мне это чертовски наскучило, но, Боже! Как потекли ко мне деньги!

Охранник с удивлением посмотрел на крошечную женщину, и ему стало немного не по себе. Он не сомневался, что Мавра Чанг никогда и никому не рассказывала о годах, проведенных в трущобах Каливы. Тот факт, что она с подробностями выложила ему всю свою биографию, свидетельствовал о том, что в глубине души эта отчаянная авантюристка была напугана точно так же, как и он.

– Вы сегодня здорово рассказываете, – похвалил Ренар. – Но как вам удалось стать пилотом? Заработали столько денег, что это стало возможным?

Она сухо засмеялась:

– Нет, не таким путем. Я встретила мужчину, очень доброго и благородного. Он был капитаном грузового корабля и стал регулярно меня навещать. Мне он понравился: я обнаружила у него некоторые качества, которыми обладал мой давнишний спаситель. Шумный, дерзкий, циничный, он страстно ненавидел коммов и был наделен огромным запасом мужества. Думаю, я понимала, что влюблена в него: я с нетерпением ждала встреч, мне нравилось показываться с ним на людях. Нас связывал не только секс. Сомневаюсь, что я могла бы заниматься с кем-нибудь сексом, испытывая при этом хоть какие-то чувства. Здесь было что-то другое, что-то более глубокое. Когда выяснилось, что ради меня он часто изменяет свой маршрут, наши отношения стали еще теснее. Мы прекрасно дополняли друг друга. И у него был собственный корабль «Ассатиг» – добротный, надежный, современный.

– Это весьма необычно, – заметил Ренар. – Я хочу сказать, что такими вещами владеют корпорации, а не отдельные люди. Мне еще не приходилось слышать о капитане, имеющем собственный корабль.

– Да, это необычно, – подтвердила Мавра. – Я не сразу узнала, как он его получил. Но в конце концов он попросил меня перебраться к нему на корабль, объяснив это тем, что больше не может отклоняться от своих основных маршрутов. Естественно, я согласилась. И тогда он рассказал мне, откуда у него столько денег. Он оказался вором.

Ренар расхохотался. Кульминационный пункт истории Мавры оказался неожиданно смешным.

– Что же воровал этот благородный молодой человек и у кого?

– Что угодно и у кого угодно, – холодно ответила женщина. – Корабль служил и прикрытием, и средством передвижения. Драгоценности, предметы искусства, серебро, золото. Он крал все, что имело большую ценность. Его жертвами становились богачи, главы корпораций, партийные лидеры комм-миров. Иногда он действовал нахрапом, иногда использовал электронику и прекрасное знание бюрократического делопроизводства. Объединившись, мы превратились в банду. Он добыл всевозможные обучающие устройства, в том числе приборы, действующие путем внушения, и натаскивал меня до тех пор, пока я не стала казаться образованной и вести себя соответствующим образом. – Она захихикала. – Как-то раз мы вломились в главное хранилище казначейства Союза Всех Лун, поменяли несколько монет и в течение следующих трех дней перевели весь планетарный доход на поддельные счета в банки Конфедерации. И даже после того, как мы завершили эту работу, забрали товар и смылись, никто ничего не понял. Я думаю, что они вообще никогда не поймут, что произошло.

– Ваш мужчина – что с ним случилось? – мягко спросил Ренар.

Мавра снова помрачнела.

– Мы никогда не попадали в лапы полиции. Никогда. Мы были для нее слишком хороши. Но однажды мы сперли две прелестные золотые статуэтки работы знаменитого древнего мастера Сун Тата. Их собирался купить крупный коллекционер. Встречу назначили в баре, и у нас не было никаких оснований опасаться подвоха. К сожалению, мы ошиблись. Коллекционер оказался подставной фигурой; за ним скрывался хозяин крупного синдиката, которого мы нагрели примерно год назад. Наемные убийцы изрубили моего компаньона на мелкие куски и бросили вместе со статуэтками.

– И вы унаследовали корабль, – догадался Ренар. Женщина печально кивнула:

– Годом раньше или около того мы на всякий случай совершили традиционный обряд. Я этого не хотела, но он настоял и оказался прав. Я была его единственной наследницей.

– С тех пор вы одна? – спросил он, восхищаясь этой необыкновенной маленькой женщиной. На этот раз в ее голосе прозвучала сталь.

– Я потратила полгода, чтобы выследить его убийц. Каждый из них умер медленно. Каждый знал, почему умирает. Чванливый хозяин вначале даже не вспомнил его! – На ее глаза навернулись слезы. – Но я освежила ему память, – с явным удовлетворением добавила она. – С тех пор я продолжаю, так сказать, семейное дело. Обе его части. И уже заняла довольно высокое положение. Хирурги превратили меня в смертельное оружие, глубоко запрограммированное и снабженное такими устройствами, что вам было бы трудно поверить в их существование. Если меня когда-нибудь схватят, то историю, которую я вам только что рассказала, не удастся выудить из меня даже с помощью глубокого психического зондирования. Кое-кто уже пробовал это сделать.

– В последний раз вы подрядились выручить Никки? – спросил Ренар. Она довольно усмехнулась:

– Если вы не можете поймать воровку, заставьте ее работать на себя. В этом и состояла идея. Она часто срабатывает.

Ее последние слова возвратили Ренара к нынешней ситуации. Теперь он понял, почему Мавра верила в то, что они выберутся из этой передряги. В жизни, которую она вела, чудо считалось обычным, повседневным явлением.

– О себе мне, в сущности, нечего рассказывать, – с некоторой завистью сказал охранник. – Ничего волнующего или романтичного в моей жизни не происходило.

– Вы говорили, что были учителем, – заметила женщина.

– Я – из Москови. Это комм-мир, к счастью, не очень опасный. Без всякого там генетического манипулирования. Традиционное семейное общество, пять раз в день молитва – «Нет Бога, кроме Маркса, и Ленин – пророк его» – и обязательное тестирование, показывающее, что делается в данный момент в головах у граждан.

Ренар говорил с явным напряжением. Длинные слова давались ему очень тяжело. Но, кажется, он этого не замечал.

– Я был неглуп, – продолжал он, – поэтому меня поместили в школу. Но я никогда не интересовался ничем действительно полезным и потому начал изучать литуру – так он произнес слово "литература", – затем стал учителем. Внешностью и манерами я всегда немного напоминал женщину. В школе, где я работал, надо мной издевались. Это причиняло боль. Даже ученики вели себя подло. Я знал, что они говорили у меня за спиной. Мужчины, которые любят других мужчин, интереса во мне не вызывали, но все женщины считали, что мне нравятся именно они. Я спрятался в свою скорлупу, засел у себя в квартире с книгами и видео, выходил только для того, чтобы отправиться в учебные классы.

– А как обстояло дело с вашей психикой? – поинтересовалась Мавра.

– Я пробовал ходить в специальную группу. Но там задавали совершенно нелепые вопросы, например: любил ли я своего отца, – и заставляли пить какие-то лекарства, которые должны были изменить мое поведение. Из этого ничего не вышло. Чем больше они старались, тем более несчастным я себя чувствовал. Однажды, просидев целую ночь, размышляя о жизни, я решил, что единственный достойный выход для такого жалкого типа – это самоубийство. Но мне произвели психическое зондирование, и, прежде чем я успел что-либо сделать, явилась Народная полиция.

– А если бы она не явилась, вы действительно наложили бы на себя руки? – спросила она чрезвычайно серьезно.

– Не знаю. Может быть. А может быть, и нет. Не исключено, что у меня просто не хватило бы мужества. – На мгновение он задумался, подбирая слова. – Я оказался в политической психлечебнице. Видимо, кто-то встревожился, узнав, что гражданин комм-мира думает о самоубийстве. Более того, он принял это очень близко к сердцу, считая, что если я потерпел неудачу, то и система потерпела неудачу. Врачи собирались полностью стереть мою память, превратить меня в женщину и создать новую личность, соответствующую измененному полу.

– А почему они не захотели просто убить вас? – спросила Мавра. – Это было бы и дешевле, и проще.

Ренар не поверил своим ушам, но затем вспомнил ее собственное прошлое.

– В комм-мирах так не поступают! Во всяком случае, в Москови. Нет, меня держали в лечебнице и искренне желали добра. Незадолго до операции в палату, где я лежал, заявилась некая важная особа из другого комм-мира, ушедшего от нас далеко вперед: настоящий гермафродитизм, генетически выведенные абсолютно одинаковые люди, запрограммированные любить свою работу, и так далее. Особа объявила, что ищет – подумать только! – библиотекаря. Люди, умеющие читать книги и хорошо с ними знакомые, встречаются довольно редко – это правда! Даже в Москови девяносто два процента населения негр… не умеют читать.

– Это был Трели г?

– Верно. Меня отвезли на Новые Помпеи, накормили огромной дозой губки, и я оказался на крючке.

В последующие недели и месяцы со мной начали твориться дикие вещи: девичьи манеры усугублялись, черты лица и фигура становились все более и более женственными. Однако, смешно сказать, мои мужские органы выросли, и в мыслях я остался мужчиной. Наконец, на Новых Помпеях я впервые совершил настоящий половой акт. Кстати, Трелиг не соврал, ему в самом деле требовался библиотекарь; одновременно я охранял заключенных, таких, как Никки. На Новых Помпеях каждый был по-своему ненормален, но обладал умением или знанием, которое требовалось Трелигу. Он набирал таких людей в лучших политических психушках комм-миров.

– А теперь вы здесь, – мягко сказала Мавра. Ренар вздохнул:

– Да, здесь. Когда я застрелил Зигги и помог вам бежать, я почувствовал, что совершил первый по-настоящему важный поступок. Я почти уверен, что родился ради этого поступка, ради того, чтобы находиться здесь и помогать вам. А теперь посмотрите – в какое глупое и тяжелое положение мы попали!

Женщина нежно поцеловала его в щеку.

– Ложитесь спать и перестаньте волноваться. Я еще не проиграла, а значит, не проиграли и вы. Ей так хотелось поверить в это самой.