Андрей Константинович Нартов

1693-1756

 

«Личный токарь Петра I»

Когда Леонтий Шамшуренков строил свой «снаряд» для подъема громадного колокола, он, наверное, видел хмурого седого человека, внимательно следившего за ходом строительства. Это был Андрей Константинович Нартов – знаменитый механик, «личный токарь» Петра I, с которым мастер впервые повстречался здесь, в Москве, юнцом. В тот памятный для него день он так был увлечен работой, что не заметил, как сзади подошел высокий человек в богато расшитом камзоле и тяжелых ботфортах. Только услышал:

– Отменно работаешь! Зело!

Андрей Нартов повернулся и увидел Петра I.

– Дай-ка и я попробую.

Андрей отошел в сторону, и царь, как был в красном камзоле, стал точить.

Отсюда, с третьего яруса Сухаревой башни, далеко была видна Москва. В башне размещалась школа математических и навигационных наук.

На способных людей у Петра I глаз был зорок. Приглянулся ему и Нартов. А тот от года к году все больше и больше проявлял себя в «токарном художестве», и не было ему в Москве равных.

Санкт-Петербург, новая столица, тогда еще строился. Работные люди валили лес. В болотные топи вбивали тяжелые сваи.

Между Невой и Фонтанкой, в саду, украшенном мраморными статуями, вырос Летний дворец Петра I – небольшое двухэтажное здание с позолоченным флюгером на крыше.

Среди многих ремесел, которыми владел Петр I, токарное дело было его самым любимым. В Летнем дворце он велел устроить токарню. Царь вспомнил московского мастера, приказал:

– Вызвать его в Петербург. Станет он моим личным токарем, будет обучать меня.

Удивительным местом была эта токарня. Нередко здесь обсуждались важные государственные дела. В токарне Петр I принимал иностранных послов. И почти всегда при этом бывал Нартов. Он вспоминал, как в токарне суровый царь «за вины знатных людей дубиною подчивал».

Заходить в токарню без спроса, без предупреждения разрешалось далеко немногим. Даже любимцу Петра I князю Меншикову это не позволялось. Однажды Нартов не пустил князя в токарню.

– Хорошо же, – пригрозил Меншиков. – Попомнишь это!

Петр I узнал об угрозе. Рассмеялся:

– Посмотрю, кто дерзнет против токаря моего. Подай-ка, Андрей, чернила и бумагу.

Быстро написал что-то и вернул бумагу Нартову. Там было написано: «Кому не приказано или кто не позван, да не входит сюда, дабы хотя сие место хозяин покойное имел».

– Вот тебе оборона. Прибей сие к дверям. А угрозы не бойся.

 

Токарные махины

В царской токарне были собраны самые лучшие станки, которые в то время имелись. Нартов сам прекрасно точил на них затейливые вещицы и Петра I тому же учил.

Но чем больше, чем дольше работал Андрей Константинович на этих станках, тем яснее виделись ему недостатки «токарных махин».

Еще в Москве, в навигационной школе, мастер Иоганн Блеер учил его, мальчишку, как держать в руках токарный резец. На ломаном русском языке Блеер говорил, попыхивая короткой трубочкой:

– Не надо жать так сильно! Это не есть карошо. Держи вот так.

И Блеер сам брал в руки стамеску-резец.

С тех пор прошло много лет. Давно умер старый мастер. Нартов научился уверенно держать инструмент. Но какого внимания и силы это требовало! «Освободить бы руку! – мечтал Нартов. – Но чем ее заменить? Каким инструментом?»

Искал ответа в книге француза Плюмье «Токарное искусство». Не было там ответа. Расспрашивал ученых людей. Никто ничего не посоветовал.

До поздней ночи засиживался Андрей Константинович в токарне, выдумывал «железную руку». И придумал, наконец. Она держала резец не хуже, а даже намного лучше и надежнее, чем рука человеческая.

– Добро, Андрей, добро! – похвалил Петр I, увидя новую «токарную махину». – Покажи ее в деле.

Нартов за полчаса выточил костяную табакерку сложной формы. И ни разу не притронулся к резцу.

Нигде таких станков еще не было, ни в одной стране. И долго еще не было. «Железная рука», суппорт, как стали ее называть, появилась в Англии почти сто лет спустя. Сконструировал ее механик Генри Модсли. Многие даже посчитали, что он первым изобрел «железную руку». Неправда! Первым был наш, русский, мастер Андрей Константинович Нартов!

Много разных станков построил он. И все с какой-нибудь особенностью. Создал, например, большой токарно-копировальный станок. Эта «токарная махина» хранится в Государственном Эрмитаже как настоящее произведение искусства. Очень красивый станок, украшенный резьбой, колонками, башенками. Так было тогда принято.

Станок предназначался для вытачивания медалей, барельефов, кубков. Был он, можно сказать, станком-автоматом. Образец детали, копир, устанавливался на станке. И по этому образцу автоматически вытачивалась точно такая же по форме деталь. Мало того, по одному копиру можно было изготовить множество деталей-близнецов.

Медали и кубки, которые вытачивались на этом станке и подобных ему, дошли до нашего времени. Они и сейчас поражают нас своим изяществом и совершенством.

 

В чужих краях

Немало интересных людей повидал Нартов в токарне Летнего дворца, в том числе иноземных гостей. Знал, что хорошие мастера есть и в других странах. Но самому бывать там ему еще не доводилось. Обрадовался, когда узнал, что посылают его за границу «для присмотрения токарных и других механических дел». Было ему тогда двадцать пять лет от роду.

За границей Андрею Константиновичу предстояло собрать сведения о новых изобретениях, о новых машинах, которые и в России были бы полезны, изучить механику и математику, а также закупить инструменты и физические приборы «лучших художников».

Он вез с собой два токарных станка собственноручной работы. Один из них Петр I посылал в качестве подарка прусскому королю Фридриху-Вильгельму I.

И вот Нартов приехал в Германию, в Берлин. Подивился король чудесному подарку.

– У нас такой машины нет и никогда не бывало, – говорил он.

Но куда большее удивление вызвало у него мастерство русского токаря, когда, засучив рукава рубашки, тот стал показывать свое искусство.

Нартов не собирался долго задерживаться в Германии. Однако король упросил его остаться, поучить «токарному художеству». Король превратился в ученика русского мастера. Руки у Вильгельма, по правде сказать, оказались не очень умелыми. И Нартов с облегчением вздохнул, когда сел на корабль и отправился в Англию.

Из Лондона он писал: «Я здесь всеми силами стараюсь о государевых делах». Он смотрел, как англичане строят корабли, бывал на Монетном дворе, на заводах и фабриках. Видел работу английских токарей и с гордостью потом писал домой: «Я здесь таких токарных мастеров, которые превзошли российских, не нашел».

Жилось ему за границей нелегко. Деньги приходили с большой задержкой. На покупку инструментов, машин, книг Нартову приходилось тратить собственное скудное жалованье, часто оставаясь без гроша в кармане.

А еще предстояла поездка во Францию. «Я намерен в скором времени, – сообщал Андрей Константинович, – поехать во Францию, понеже слышу, что там искусных людей довольно».

И действительно, когда Нартов остановился в Париже, его встретили самые видные французские ученые. Здесь он познакомился с прекрасными мастерами. Французам он подарил свой станок.

Больше года прожил в Париже. Много работал, как он писал, «ради пользы государственной», а в математике и механике «знание свое к пользе отечества и к чести своей усугубил». Парижская академия наук выдала ему аттестат в знак «великих успехов».

Когда Нартов возвратился на родину и показал этот аттестат Петру I, тот приказал перевести его на русский язык и читать всем, кто отправлялся в чужие края «для обучения наукам и художествам»:

– Будет им пример. Пусть и они с таким же успехом поступают.

 

Великий инженер

Над новыми машинами талантливый мастер трудился всю жизнь. Кроме станков, он изобрел пожарный насос – «махину для всенародной пользы». Когда ему было поручено заняться чеканкой монет, он и тут придумал много нового.

Монеты чеканились в Москве, на Монетном дворе. Приехал Нартов, видит – совсем плохи дела. Монеты изготавливаются почти вручную. Нет точных весов. Пришлось Андрею Константиновичу монетные машины строить, инструменты изобретать, весы выверять.

А в Петербурге его уже ждали другие, еще более важные дела. Русскому государству для защиты своих рубежей нужна была артиллерия. Не раз случалось Нартову посещать пушечные заводы. Видел он, как из меди и чугуна отливают стволы пушек. Спрашивал литейщиков:

– Часто ли брак случается?

– В том-то и беда, – отвечали ему, – что очень часто. Раковины в стволе образуются, уж как мы ни стараемся. А такой ствол, известно, в переделку отправлять надо. Вон они, бракованные, лежат. Видите, сколько!

Посмотрел Нартов. Верно – целая гора бракованных стволов.

Крепко задумался он. Как же помочь литейщикам? И придумал. Из воска попробовал делать слепки раковин. По слепку отлил чугунную заплату. Заделал ею раковину. Прекрасно получилось.

С тех пор пушечных дел мастера беды уже не знали.

А еще Нартов предложил отливать пушечный ствол вообще без отверстия внутри, а после канал просверливать. И не просто посоветовал, но и создал станок, с помощью которого можно было точно ствол сверлить.

Если только перечислить все изобретения, сделанные Нартовым для артиллерии, то получился бы длинный-предлинный список.

Изобрел он, например, новую скорострельную батарею. Удивлялись артиллеристы:

– Ну и пушка, на круглый стол похожа!

Верно. На поворотном столе были прочно укреплены сорок четыре мортирки. Пока из одних стреляли, другие подготавливались к залпу, третьи заряжались, четвертые чистились. Круг поворачивали, и новые заряженные стволы смотрели в сторону неприятеля.

Нартова ждали строители Кронштадтского дока. Док – это большой водоем. Корабль заходит в него. Огромные ворота плотно закрываются. Вода из водоема выкачивается, и корабль остается на сухом полу. Можно начинать ремонт.

Как сделать так, чтобы тяжеленные ворота легко поворачивались и плотно затворялись, строители дока не знали. В Кронштадт пригласили Нартова.

И эта работа оказалась ему по плечу.

На глыбах из дикого камня он установил здоровенные подпятники – опоры для ворот. Створки их крепились при помощи мощных болтов и гаек, сделанных из меди. И таких шлюзовых ворот было построено шесть пар – крепких, надежных.

На одной из триумфальных «пирамид», возведенных в память об открытии Кронштадтского дока, строители золотыми буквами начертали: «Дело являет, каков был труд». Труд был сделан великий. Достаточно сказать, что ворота, построенные Нартовым, служили более ста лет!

 

«Ясное зрелище машин»

Была у Нартова горячая мечта основать в Петербурге Академию разных художеств. Под «художествами» он разумел искусство создавать машины. Этот замысел остался неосуществленным. Зато была открыта Академия наук. Нартов возглавил в ней мастерские.

В те годы в петербургской Академии наук все академики были иностранцами. Многие из них не умели даже говорить по-русски. Заправлял в Академии немец Иоганн Шумахер – человек невежественный и нечестный.

Нартов не мог мириться с иностранным засильем в русской Академии, с шумахеровщиной.

Тяжелая это была борьба. Андрей Константинович отстаивал честь и достоинство русской науки. На короткое время он даже стал во главе Академии и, конечно, всеми силами поддерживал русских ученых, а также тех иностранных, которые давно связали свою судьбу с Россией и честно на нее трудились.

Даже в самые тяжелые для него времена не оставлял он работы над большим трудом – книгой о «механическом искусстве», которую назвал «Ясное зрелище машин».

Нартов предназначал ее для народа и рассказывал там об устройстве различных станков, о том, как их надо строить.

Он успел закончить свою книгу, но издать или, как он писал, «объявить в народ» так и не смог. Осталась рукопись, украшенная замечательными рисунками, а буквы в ней выписаны так аккуратно и тщательно, что кажутся напечатанными в типографии.

Более двух веков об этой книге ничего не было известно. Только в советское время историки нашли ее в архиве. И тогда стало ясно, какую ценную книгу оставил Нартов в наследство потомкам.