Вера проснулась с сознанием, что сегодня наконец решится. Уже несколько дней она понимала, что должна совершить что-то особенное, может быть, героическое, но откладывала со дня на день; а сегодня, она чувствовала, откладывать больше нельзя.
В институте было нехорошо. Началось с того, что Громоотвод провалил восемь человек подряд. Вера знала, что произошло это из-за нее, и все в группе знали: хотя вслух никто ничего не сказал, она прекрасно все поняла по бросаемым на нее злым взглядам — вообще в последние дни она начала прекрасно понимать взгляды: до того они красноречивы, что вообще не надо никаких слов — словами можно солгать, а во взглядах всегда чистейшая правда! Вера понимала, что должна действовать: не может же Громоотвод и дальше проваливать из-за нее всех подряд. Должна действовать: и потому, что просто непорядочно, чтобы другие страдали из-за нее, и потому, что бездействие прямо опасно — ей могут отомстить, и жестоко отомстить! Она хотела подойти к своим ребятам, объяснить, что все понимает, что она виновата — но что все-таки не нужно ей мстить, что она обязательно все исправит, как только узнает, как это сделать… Но не решалась подойти и оттого еще сильнее мучилась совестью и страхом.
А на другой день после всеобщего провала лопнула труба на чердаке, и обвалился потолок в библиотеке. Говорили, на полку с диссертациями обрушился целый водопад и многие диссертации превратились в кашу! И опять из-за Веры. Взбешенные диссертанты могли теперь с нею сделать все что угодно! Они пока выжидали, готовились, копили злобу. Три дня Вера крепилась: каждый второй или третий встречный в институте был пострадавшим диссертантом, рядом все время озлобленные провалом одногруппники — но она заставляла себя ходить гордо и спокойно, будто ничего не случилось, хотя каждую секунду, хотелось бежать. Но на четвертый день она в институт пойти не смогла. Вся надежда была на то, что у секретарши деканата родственник, у которого тоже погибла диссертация в потопе, и из-за этого секретарша слегла с сердцем, а без нее не смогут найти адреса Веры — а значит, и не узнают, где ее найти, чтобы отомстить! Хотя какой-то подозрительный человечек — совсем маленький; может быть, и не настоящий человечек, а гном-переросток — ходил под окнами: выслеживал, не иначе!
Маме пришлось сказать, что болит голова: не должна же мама знать, какая у нее ужасная дочь, сколько из-за нее произошло несчастий! Ведь если узнает, тоже может возненавидеть и проклясть! Пришлось вытерпеть участковую врачиху, врать ей про головную боль, глотать потом какие-то ненужные таблетки. Врачиха дала знать взглядом, что она все понимает, и таблетки прописывает, только чтобы успокоить маму, — умница. Вера в нее почти влюбилась: такая толстая, добрая!
Но вот наконец сегодня Вера поймет, что она должна сделать, чтобы все исправить. Она проснулась с ясным предчувствием скорого понимания — проснулась бодрая и полная необычных сил! Никаких страхов, никаких угрызений совести: сегодня она все сделает так хорошо, что все ей будут только благодарны — и ребята из группы, и пострадавшие диссертанты!
Вера поспешно встала и принялась делать зарядку, хотя до сих пор прекрасно обходилась без нее: но сегодня ей понадобится много сил, так что зарядка абсолютно необходима! Мама тоже все поняла наконец. Правда, она сказала: «Ты же больная, чего вскочила?» — но сказала это только на случай, если кто-нибудь подслушивает: тот же гном-переросток куда-то исчез из-под окон. А вдруг он залез в бывшие дымоходы, оставшиеся со времен печного отопления? Так что мама правильно сделала, что так сказала, по сама взяла сковородку в левую руку и положила на нее нож и вилку крест-накрест, молча давая понять, что все понимает и одобряет.
Вера быстро поела и отправилась, нарочно громко повторив несколько раз, что идет в поликлинику: ведь тот, кто подслушивает, не должен ни о чем догадываться! Ей уже было все совершенно ясно: в городе полно замаскированных роботов, из-за них все и произошло в институте — да это только начало, а если Вера их не разоблачит, они захватят весь город, а настоящих биологических людей обратят в рабство! Надо предупредить — и тогда все поймут, сплотятся и загонят роботов обратно в часы, где они всегда сидели! Вера послушала свои часики — стоят! Ну конечно, и из ее часов сбежал! И в городе стоят все большие часы на перекрестках — потому-то на улицах полно народу: настоящие люди все опоздали на работу, потому что у них остановились часы, а все замаскированные роботы ходят тут же, потому что в толпе их труднее узнать!
Надо предупреждать биологических людей! Но если говорить каждому — слишком долго. Да и роботы услышат, схватят ее и запрячут в большие часы в Петропавловской крепости! Что же делать?! Ой, ведь так же просто: внушать гипнозом! Все биологические люди гипноз почувствуют, а роботы — нет!
Вера посмотрела в спину впереди идущему человеку и внушила ему, чтобы он повернул вправо. И человек послушно повернул вправо — значит, настоящий, биологический. А эта женщина должна повернуть налево, в подворотню. Повернула! Сильная все-таки штука — гипноз. Мужчина пусть войдет в магазин — прошел мимо. Ага, значит, робот! Здорово сделан, по виду и не отличишь.
И этот. И этот… Сколько же роботов! Ну ничего, еще не поздно. На то она и послана, чтобы предупредить и спасти!
Широкие двери вбирали людей. Ну, ясно: собираются, чтобы послушать ее. Надо внушать всем биологическим людям, чтобы шли сюда ее слушать. Все-таки больше половины послушно сворачивали в распахнутые двери — ага, наших больше, биологических! Но и роботов много. Идут мимо, ни о чем не догадываются — им же гипноза не почувствовать! Все предусмотрели, замаскировались так, что и не отличить внешне — но свою механическую природу преодолеть не могут. Вера улыбнулась злорадно и торжествующе.
Рядом с Верой остановился в дверях старичок — симпатичный такой, весь биологический. Вера поняла, что старичок послан зазывать настоящих биологических людей вместо нее, а ей пора идти говорить.
Внутри был широкий коридор. Люди — все настоящие, биологические — шли вглубь, возвращались, расходились в боковые двери. Ясно, что это работал огромный штаб. Тем, кто торопились, ничего объяснять и не нужно было: они сами знали, в чем дело. Но вот Вера увидела много людей, неподвижно стоящих вдоль стены, — растерянных, ждущих. Вот кому необходимо было срочно все объяснить! Как раз тут же от коридора поднималась вбок широкая лестница. Вера поднялась на двенадцать ступенек (обязательно на двенадцать, потому что столько делений в часах, из которых вышли роботы!), повернулась к ожидавшей толпе, вдохнула глубоко. Вот она — ее славная минута!
— Товарищи! Я прислана к вам чтобы сказать: роботы прячутся среди нас! Они хотят нас поработить и заставить работать круглые сутки! Я их знаю, поэтому они боятся меня. Нам всем, биологическим людям, нужно сплотиться, проявить бдительность и дать им отпор! Я вам объясню, как отличать людей от роботов…
Толпа мгновенно разрослась, заполнила весь коридор. Какая-то женщина взвизгнула. Двое мужчин шли к Вере. «Телохранители», подумала она.
Настоящие биологические люди все понимают через гипноз! Гипнотизируйте всех, а кто не поддается, тот робот!
Мужчины с двух сторон крепко взяли Веру под руки.
— Успокойтесь, девушка, не кричите.
Тут только Вера поняла свою ошибку: не узнала подкравшихся роботов! Уже и здесь!
— Это роботы! Помогите мне! Они всех так схватят!
— Тише, девушка, тише.
Жуткий ужас охватил Веру. Это конец! Уже сейчас! Будут пытать на зубчатых колесах!
Она дернулась изо всех сил, вырвала руку, вцепилась роботу в волосы.
— Спасите!!
Отвратительно пахнущая рука зажала ей рот; Вера укусила руку, та отдернулась.
— Роботы! Машины бездушные!!
Теперь ей зажали рот какой-то тряпкой. Ее тащили, она пинала роботов ногами. И уже вокруг не коридор, а маленькая комната — часовая башня! Роботы в белом.
Прежние роботы слушаются новых — в белом. Отпустили Веру, отошли. Белые взяли ее под руки.
— Не пойду! Пустите!
— Ну-ну, мы тоже против роботов. Мы тебя отвезем в безопасное место.
Вера сразу поверила круглолицему в белом — человек, самый настоящий, биологический человек! — взяла его за руку. Но в этот момент подошел другой в белом, но с лицом длинным, как у мерина.
— Ну-ка, документы есть? — и без спроса полез к Вере за пазуху.
Документы ищут! Хотят через нее всю семью выследить, всех настоящих людей! Роботы! И этот симпатичный — тоже робот! Хорошо притворился, обманул!
Вера рванулась, но эти держали крепко, умело.
В машине она не сопротивлялась: понимала, что все кончено. Роботы в белом переговаривались оживленно; видно, радовались пыткам, которые ожидали Веру.
Машина остановилась, Веру вывели. Она стояла у входа в мрачный серый дом, сложенный из тяжелых холодных камней. Дверь открылась, ее ввели. Внутри оказался сводчатый коридор без единого окна. Лампы светили тускло. Подвал. Открылась узкая дверь, за дверью ступеньки вниз — и Вера в комнате, тоже сводчатой. Хотя из подвала она спустилась еще ниже, в комнате были окна, за окнами виднелся сад. Но на окнах были решетки!
Вера заранее знала, что не может не быть решеток, и все же решетки ее поразили. Одно дело предчувствие, и совсем другое — настоящие железные решетки, за которые можно схватиться руками, можно пытаться их вырвать, прекрасно понимая, что это безнадежно. Ее усадили в кресло — толстая старуха сунула градусник. Вере было все равно. Она даже не задумалась: старуха эта — тоже робот или биологическая, но роботам продалась?
Издалека доносились вопросы: фамилия? адрес? работает или учится? Вера отвечала механически. Казалось даже, что не она отвечает, а в ней крутится пленка, на которой записаны ответы. Потом перед ней появился молодой робот с самоуверенным лицом и спросил с притворным участием:
— Вы знаете, где находитесь?
Но Веру его притворная участливость не могла обмануть, и она ответила с вызовом:
— В тюрьме!
— Подумайте хорошенько. Посмотрите: белые халаты на персонале. Разве в тюрьме ходят в белых халатах?
— В тюрьме.
— А какое сегодня число, знаете?
Вера посмотрела на робота и подумала, что все это лишние разговоры. И как только она подумала так, язык точно отключился от мозга. В голове безразлично всплыло воспоминание: «Четвертое июня», но мысль эта замирала, не доходя до языка, и Вера молчала.
— Ну, что же вы? Только что разговаривали. Какое же число? Неужели не знаете?
Вера молчала.
— Так и будем молчать?
Вера молчала.
— А что вы кричали в «Пассаже» про роботов? Они кому-нибудь угрожают?
Вера молчала.
— Ну ладно, потом еще поговорим. — И кому-то в сторону: — Можно раздевать!
Подошла толстая старуха.
— Пойдем, милая.
Вера покорно встала и пошла за старухой. Они вошли в соседнюю камеру. Старуха указала Вере топчан.
— Раздевайся. А одежду сюда.
Вера разделась до трусов и лифчика.
— Все снимай. Доктору смотреть надо.
Воля к сопротивлению, совсем было исчезнувшая, мгновенно вернулась к ней. Вера сжалась и вцепилась в трусы: мало им расстреливать, еще перед смертью надругаться хотят! Придет этот молодой робот, мужчина-робот, и будет разглядывать ее груди, живот, лоно; разглядывать, щупать, а может даже…
— Ну снимай же, девочка, не задерживай.
Вера сжималась все отчаяннее.
— Да что с ней говорить.
Толстая старуха обхватила ее сзади, другая ловко сдернула трусы и лифчик.
— Можно смотреть, доктор!
Вошел тот самый самодовольный мужчина-робот.
Вера поспешно села на топчан, подтянула колени к подбородку, вцепилась руками в голени.
— Встаньте, Вера.
Имя откуда-то знает! Какой хитрый робот! Вера не шевелилась, только сильнее сжимала пальцы.
Старухи схватили Веру за руки, разжали пальцы, разогнули ноги и поставили перед роботом, придерживая за локти. Робот с усмешкой осмотрел ее с головы до ног.
— Поверните.
Веру повернули, как манекен, и робот снова ее осмотрел. Вера стояла спиной, но чувствовала его взгляд на коже.
— Вот синяк и вот, — сказала старуха.
— Вижу, — раздраженно ответил робот.
Потом Веру заставляли смотреть на яркую лампу, открывать рот, стукали по локтям и коленкам, приказывали то не дышать, то глубоко дышать, и наконец робот-мужчина приказал лечь на топчан. Вера знала, что вот сейчас этот робот убьет ее, вернее, сначала изнасилует, но сопротивляться не было ни сил, ни решимости. Она только крупно дрожала при каждом прикосновении невероятно гибких змеиных пальцев робота.
Но почему-то она осталась жива и невредима. Робот ушел, старуха сказала по-домашнему:
— Идем, красавица, в ванне тебя помоем… Ой, горе!
Конечно, и в ванне очень удобно было ее утопить — но не утопили, а и на самом деле вымыли — как маленькую, не давая в руки ни мыла, ни мочалки. Вытерли, одели в серый арестантский халат и повели. «Смертная казнь откладывается для пожизненного заключения», — подумала Вера.
Ее повели вверх по лестнице, отперли перед нею дверь, которая захлопнулась за спиной, отперли вторую, и Вера оказалась в сводчатом коридоре, только этот был еще ниже и мрачней, чем первый. В полумраке бродили страшные женщины в таких же арестантских халатах. Откуда-то несся истошный крик — значит, пытают.
Истошный крик, донесшийся из глубины мрачного коридора, разбудил ослабевшую было волю к спасению. Вера оттолкнула старуху и побежала, сама не зная куда. Лица арестанток мелькали, а она мчалась — и вдруг тупик. Повернула обратно, но ее уже настигали белые роботы. Она ударила кого-то, но сзади накинули мешок на голову, она замахала руками вслепую, но руки завернули за спину и повели. Потом положили лицом вниз, обнажили, и она почувствовала распирающую боль в ягодице; сразу же перевернули на спину, сняли с головы мешок, и Вера увидела вокруг себя семь или восемь роботов, замаскированных женщинами. Они слаженно и деловито пеленали ее простынями, завертывали отдельно каждую руку и каждую ногу — и через минуту она могла шевелить только головой. Но шевелить уже не хотелось. Тело тяжелело, глаза закрывались. «Усыпили как собаку», — успела подумать Вера, и все исчезло.