– Да благословит Аллах всесильный и всемилостивый этот дом! Да воссияет мудрость его обитателей во веки веков!

– Здравствуй, мальчик мой! Входи.

Хасиб робко вошел в комнату, более других уставленную книгами, заваленную свитками и загроможденную непонятными механизмами.

– Матушка просила вам передать вот это, учитель! – Он протянул Саддаму деревянную тарелку с горкой пышных сдобных лепешек. – Она только утром испекла их… А еще она просила передать, что лепешки теперь всегда печет только так, как ее научила почтенная Мадина, да пребудет ее душа у престола самого повелителя всех правоверных.

– Спасибо, Хасиб. Мне радостно слышать, что добрые дела, когда-то сотворенные моей умершей прекрасной женой, живут и радуют соседей.

В комнате повисло молчание. Должно быть, Саддам ушел по дороге своих воспоминаний очень и очень далеко от дня сегодняшнего, ибо лицо его, обычно замкнутое и суровое, разгладилось, в глазах заблестела жизнь, и даже спина, чуть согнутая под тяжестью печалей и лет, распрямилась.

Молчал и Хасиб. Он робел перед своим учителем и не знал, чего же ему ожидать от него. А еще он удивлялся, зачем отцу понадобилось отдавать его, Хасиба, и так будущего отцовского подмастерья, в учение к мудрецу – ведь он же не собирается становиться ни писцом, ни просто знатоком всяческих наук… Увы, как далеки бывают наши намерения от того, что уготовила нам судьба!

– Ну что ж, мой юный друг, приступим. – Голос почтенного Саддама прозвучал столь неожиданно, что мальчик вздрогнул. – Для начала мне хотелось бы знать, что ты умеешь?

И начался более чем суровый экзамен. Он продолжался так долго, что Хасиб успел и покрыться потом, и проклясть всех мудрецов мира вместе с их мудростью, и примириться с тем, что эти мудрецы живы, и почувствовать, что обильный пот высох. Наконец Саддам-мудрец удовлетворенно кивнул.

– Ну что ж, мой друг, я доволен. Ты, конечно, не самый умный из тех, кого я некогда пытался назвать своим воспитанником, но это и к лучшему. Ты способен к тому, что нужно от ученика. И потому я говорю тебе – добро пожаловать, мальчик! Завтра начнутся наши штудии. Не забудь взять калам и чернильницу. А вот Алкоран брать не нужно – у меня есть, причем столь же древний, сколь и вечно молодой.

– Алкоран? – с некоторым удивлением повторил Хасиб незнакомое слово.

– Вы называете эту книгу Кораном. А Алкораном он звался в те времена, когда я был не старше тебя… И – Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими – как же это было давно!

– Расскажи мне о тех днях, учитель!

– А матушка не будет беспокоиться о тебе, малыш? Ведь солнце уже садится.

– Матушка знает, что я у тебя. И потому ей беспокоиться незачем. Очень давно, когда я был молод…

При этих словах ученика уважаемый Саддам усмехнулся.

– …Когда я был молод, я понял, что проще говорить матушке всю правду. Ну, или почти всю. Если я хочу с мальчишками пойти в пустыню, я всегда говорю ей об этом. И она не беспокоится, потому что знает, где меня искать.

– Я могу поспорить на самый огромный арбуз самой богатой бахчи, мальчик, что ты ей говоришь далеко не всю правду. Что ты, к примеру, собираясь в пустыню с друзьями, говоришь, что будешь у своего приятеля, к примеру, Мадмуда… И, думаю, даже полусловом о пустыне не упоминаешь.

– Увы, это так… Но ведь нам надо щадить наших близких, верно?

– Щадить надо, но все же, полагаю, разумнее будет открывать матушке чуть больше правды. Ибо пустыня – место более чем опасное. Конечно, стайке мальчишек там пугаться почти нечего, но все же… Ведь ты же знаешь историю моего появления здесь?

– О да, учитель.

– Я тоже отправился на прогулку в пустыню. И если бы не почтенная Мадина, которая нашла меня и выходила, если бы не ее преданное сердце и умелые руки, я бы так и остался истекать кровью в нескольких десятках шагов от городских стен.

– Так, значит, учитель, вы всегда предупреждали свою жену?

Саддам понимал, что просто «да» было бы вполне довольно. Но это была бы не вся правда, а лишь часть ее. И потому он ответил иначе:

– Я старался так поступать. Хотя знал, что она, умница Мадина, все равно будет беспокоиться.

Хасиб задумался. Быть может, если бы он поступал точно так же, его с приятелями мамы ругали бы чуть реже? Ну что ж, следует запомнить этот урок, пусть он и не касается всяких умных наук.

– Завтра, мой мальчик, мы с тобой окунемся в сладостный мир знаний, прекраснее и страшнее которых нет ничего в целом свете. Ибо тот, кто обладает знаниями, обладает и оружием, способным спорить с коварством самой судьбы. А тот, кто лишь силен и отважен, иногда может не успеть ускользнуть из объятий смерти.

Хасиб кивнул – его отец, Асад-кузнец, тоже частенько повторял ему эти простые слова. Да и как можно было бы усомниться в такой понятной истине? Конечно, тот, кто много знает, всегда сильнее того, кто может лишь размахивать мечом, пусть этот меч и выкован его, Хасиба, отцом.

Саддам же про себя усмехнулся: не так уж сильно помогли ему его обширные знания, когда на карту была поставлена его, Саддама, жизнь. «Но, Аллах великий, кто знает, что могла бы сделать со мной Царица змей, если бы я не готовился к встрече с ней долгие десятки лет, если бы не ковал себе магический щит, не изучал наречия всех подданных Царицы?»

– А сейчас, мой юный друг, скажи мне, есть ли у тебя какая-то самая тайная тайна? Настолько тайная, что о ней не знает никто в целом мире?

Хасиб побледнел. Сейчас этот старик заставит его рассказать о том дне, когда он взглянул в лицо самой смерти! А потом выдаст эту тайну родителям. И тогда отец запретит ему не только входить в свою мастерскую, но даже приближаться к ней. Или, что ничуть не лучше, заставит мать держать его дома и неусыпно следить, чтобы он не выходил на улицу!..

Саддам бросил на мальчика лишь один проницательный взгляд.

– О нет, мальчик мой! Я не попрошу тебя раскрыть свою тайну. Я лишь хочу знать, есть ли она.

– Да. – Хасиб склонил голову. – У меня, учитель, есть такая тайна.

– Ну что ж, мальчик. Это и хорошо и плохо. Это плохо потому, что делает тебя слабее. И хорошо потому, что человек без тайны – это человек без воображения.

– Но почему, учитель, моя тайна делает меня слабее?

– Да потому, что твой враг может выведать ее, а выведав, предать огласке. И пусть ты хранишь от всех какую-то мелочь, но даже эта мелочь, став достоянием врага, сможет привести тебя к смерти.

– Как это случилось с тобой?

– Да, мой друг, как это случилось со мной.

Село солнце. Хасиб со всех ног мчался домой. Первый урок уважаемого Саддама был более чем простым, но мальчишка усвоил его удивительно быстро. А разговор о судьбе и ее коварстве почему-то сильно испугал мальчика. «Должно быть, это все из-за того, что в доме у уважаемого Саддама слишком много книг, слишком спертый воздух и слишком много древних воспоминаний…»

О, если бы эти слова мальчик произнес при учителе вслух! Насколько более долгой стала бы его жизнь! Хотя стоит задуматься о том, было ли бы это столь же хорошо, как кажется…