«Вот так, матушка… Теперь я – брат магараджи. Весь дворец кипит приготовлениями к свадьбе. На закате в мои покои постучит второй церемониймейстер, дабы рассказать мне о традициях бракосочетания. А после него, должно быть, появятся портные, ибо им приказано сшить мне платье, достойное брата магараджи. И платья этого будет ровно столько, сколько у самого магараджи, – разве может быть один из братьев выглядеть тенью другого…»

«Малыш мой, я рада… О, не тому, что ты взлетел столь высоко по чьей-то милости. А тому, что сие тобой заслужено. Должно быть, твой магараджа и в самом деле уже отчаялся найти спасение, раз так вознаградил тебя».

«Должно быть, так…»

«Не стоит печалиться, малыш. Все в этом мире под рукой Аллаха всесильного и всемилостивого. Быть может, твоя жена окажется не так уж плоха, как ты опасаешься. Быть может, именно ей и было суждено стать твоей избранницей».

Масуд усмехнулся, увы, совсем невесело. Ибо он ничего не хотел и никого не избирал.

«Мудрый советник (юноша не мог раскрыть своей кормилице тайну Нага-повелителя) посоветовал мне увезти девушку отсюда. Быть может, вернуться в родные места. Так, чтобы ей ничто не напоминало ни о том, что она родилась княжной, ни о том, сколь низко она пала, оказавшись лишь наградой в руках отца».

«Это мудро, малыш. И чем дальше твоя жена будет от этого… Нарандата… тем лучше!»

Масуд удивился. Не столько тому, что его уважаемая кормилица нашла мудрым совет великого мага, сколько тому, что она не велела ему немедленно возвращаться под отчий кров. Однако юноша, как оказалось, просто не дослушал продолжения.

«…Я думаю, мальчик, что тебе следует увезти ее туда, где вы оба будете иноземцами, туда, где твое и ее имя ровным счетом ничего не будут говорить ни соседям, ни лавочникам, ни наместнику провинции…»

«Вот только где найти такое удивительное место, матушка?»

«Помнишь, отец упоминал заброшенное поместье в стране Ал-Лат?»

О Аллах всесильный и всевидящий, более чем множество событий прошло с того дня, когда Масуд решил отправиться в свое странствие. Увы, тогда еще он не обрел удивительное умение запоминать все и ничего не забывать. А потому, конечно, позабыл и тот давний разговор. Сейчас он мог упомнить лишь одно – просьбу отца беречь жизнь и здоровье.

«Увы, добрая моя матушка, нет».

«Так вот, малыш. В этой самой стране Ал-Лат уже, должно быть, больше полувека не вспоминается имя купеческого рода ибн Салахов. Управляет имением старик Джифа, если еще жив, конечно. Раз в год он отправляет твоему отцу отчет о том, как ветшают стены особняка и разрушается некогда прекрасное здание бань… Думаю, будет вполне разумно, если для своего семейного гнезда ты изберешь старое поместье».

«Матушка, но как же мне распорядиться, чтобы там начали приготовления к моему приезду?»

Зухра рассмеялась. Ее веселье с легкостью преодолело сотни фарсахов, что отделяли ее сейчас от «малыша» Масуда.

«Малыш, ты же брат магараджи! Пошли весточку отцу с нарочным. А он пусть пошлет гонцов к старому управителю. Всему-то вас, мужчин, надо учить…»

«Я так и сделаю, мудрейшая!»

Масуд постарался в последние свои слова вложить всю нежность, какую испытывал к Зухре. О да, не каждому в этом мире везет с умными советчиками. Не каждому везет и с мудрыми родителями. А потому всякий раз, когда встречаешь на своем пути такое чудо, следует стократно благодарить за него Аллаха всесильного и всевидящего.

«Да и другим богам хвалу вознести не мешает!» Такая мысль показалась бы крамольной любому правоверному, но не тому, кто, как Масуд, прошел собственными ногами столько стран и видел столько ликов иных богов.

А еще подумал названный брат магараджи, что весточку отцу следует писать весьма и весьма подробную, ибо, к сожалению, не верил почтенный Рахим в дар своего сына. Да и не дело, должно быть, рассказывать о событиях столь значимых в судьбе любого человека лишь мысленно, шелковая бумага с золотым тиснением лучше витиеватых слов говорит о переменах человеку понимающему.

Сказано – сделано. Масуд, вооружившись длинным каламом и первоклассной шелковой бумагой, принялся писать отцу. Одного листа не хватило, потом закончился и второй, а до сути дела было еще далеко. Лишь в конце пятого листа смог наконец Масуд изложить просьбу. Вот она-то и уместилась в паре строк, ибо отец, купец и опытный семьянин, должен был лучше любого постороннего понять сына, семьянина еще неопытного.

И лишь когда за гонцом закрылись двери, откинулся Масуд на подушки.

– Воистину, есть свои прелести в жизни брата магараджи, пусть и названного!

«О да, человечек. Их предостаточно. И тебе следует задать себе еще один вопрос: сможешь ли ты, вкусив всей сладости жизни царедворца и властителя, отказаться от этого ради жизни свободной, но суетной и не всегда легкой?»

Масуд усмехнулся этим словам далекого Нага.

«Я-то себе этот вопрос задал и ответ уже получил. Мне милее жизнь купца, сколь бы суетна и тяжела временами она ни была. А вот той, кто вскоре станет моей женой… Думаю, она бы ответила совсем иначе…»

«Но кто будет спрашивать, верно?»

«Не совсем, почтеннейший. Не совсем. Но сейчас, полагаю, говорить об этом рано. Письмо отцу я отослал с гонцом, а значит, вскоре он пошлет нарочного в поместье. Впереди свадебные церемонии, и уж потом, когда закончится последний пир…»

«Ты именно тогда обрадуешь своего названного брата, что увозишь его дочь в неведомые земли?» – В мысленном голосе Нага почему-то звучал сарказм.

«О да, именно тогда и обрадую. Ведь я должен буду принимать решения. А уж поможет мне мой названный брат или не поможет – не столь и важно. Я ведь и сам не безрукий, да и мозги на месте. Не пропаду».

«Нет, человечек, теперь тебе придется говорить «не пропадем»… Странно, отчего это я, старый желтый червяк, вдруг стал вмешиваться в жизнь глупых человечков?»

«Должно быть, оттого, что просто греть на солнышке брюхо, пусть даже самого прекрасного в мире желтого цвета, несколько скучновато. А мы все время делаем ошибки, терзаемся страстями, влипаем в глупые истории, отправляемся на край света невесть зачем… С нами тебе просто интересно».

Теперь мысленно усмехался Масуд, широко и добродушно.

«Да будет так, маленький мудрец. Ты прав: просто издали наблюдать за вашим копошением более чем интересно. А уж подавать советы – дело и вовсе увлекательное».

«А потом смотреть, что же получилось… Да, мудрец?»

«Да, брат магараджи, смотреть, что получилось. А теперь тебе следует обернуться к дверям и перестать в задумчивости пялиться на стену – это может испугать второго церемониймейстера».

«Да хранит тебя, о мудрец, Аллах всесильный и всевидящий тысячу раз по тысяче лет!»

«Ты опять забыл, мальчик, что в этих землях чтут иных богов…» – успел проговорить Наг перед тем, как покинуть Масуда. И юноша обернулся к дверям в тот самый миг, когда старик-церемониймейстер вошел в покои «брата магараджи».

– …Это будет в первый день церемонии! – закончил уныло-длинную фразу старый, как само время, второй церемониймейстер.

– О Аллах всесильный и всевидящий! В первый?! А что, церемония длится два дня?

Старик посмотрел на Масуда и покачал головой; во взгляде его безо всяких ошибок и знаков препинания можно было прочесть, что именно он думает о суетливой и глупой молодежи.

– Свадебная церемония в нашей прекрасной стране, юный брат магараджи, длится не менее трех дней. Однако традиции, а свадебный обряд дочери мудрого нашего правителя, без сомнения, будет освящен всеми традициями страны, не советуют спешить в таком ответственном деле, как бракосочетание. И потому, думаю, на пятый день ты увидишь свою невесту, а мужем и женой вас провозгласят на седьмой – и это будет разумное следование древним положениям.

Голова Масуда явственно закружилась: целых семь дней… Он уже сейчас готов был сквозь землю провалиться от пристальных взглядов и двусмысленных улыбок. А что будет назавтра или к концу того самого, седьмого свадебного дня?!

– Внемли же мне, будущий правитель. Итак, первый день церемонии, начнется обрядом мехенди. Подлинные мастера росписи нанесут на руки и ноги молодоженов рисунки волшебной мазью из хны – каждый завиток этих рисунков овеян веками и имеет сакральное значение. На твоей, будущий муж, ладони и на ладони твоей невесты останется по незакрашенному кругу – церемония третьего дня научит вас общаться без всяких слов, одним лишь прикосновением.

Масуд про себя застонал. Однако перечить вслух не стал – очень уж вдохновенное лицо было у старика-церемониймейстера.

Однако терпеть семь дней… О нет, это представлялось Масуду полным абсурдом. И тогда он решил, что не грех иногда воспользоваться тем, что магараджа назвал его своим братом.

«Можно ведь просто попросить великого властителя о том, чтобы церемония была покороче… Или, например, чтобы все семь дней склеили в один… Или еще как-нибудь».

– Ты не слушаешь, будущий жених, – укоризненно покачал чалмой старик.

– Прости меня, уважаемый, я действительно задумался. Неудивительно, верно?

– О да, тебя можно понять… Должно быть, тебя тревожит твое семейное будущее. Это столь понятно. Однако о церемонии все же надо знать побольше, ведь каждое песнопение, каждый штрих древней росписи, даже узоры на твоем кафтане и накидке невесты несут в себе высокий смысл. И как пройдут эти семь предсвадебных дней, так пройдет и ваша будущая жизнь, ибо в семидневном обряде полно отражается судьба, равно как в капле воды находят свое отражение все океаны мира.

Масуду стало совсем неуютно. Вновь встретиться с предсказаниями и предсказателями он вовсе не желал. Однако упорство, с которым второй церемониймейстер пытался просветить его, было достойно всяческого уважения. И потому «брат магараджи» сдался. Он более не задавал вопросов, не пытался переспрашивать… Честно говоря, он даже не очень и слушал, да и не было в этом особого смысла. Ибо вдохновенный церемониймейстер все дребезжал и дребезжал, плавно перейдя уже к сакральному смыслу четвертого дня свадебной церемонии. Должно быть, Масуд так бы и остался в неведении относительно высокой сути всех этих приготовлений, если бы вдруг не прозвучало имя повелителя всех магов.

– …Нага. Имя этого ужасного монстра будет запечатлено на твоем свадебном кинжале. Конечно, после того, как ты церемониально сразишься с ним…

– Церемониально сражусь, уважаемый?

– О да, и в этом красота пятого свадебного дня. Юные воины, сильные духом и крепкие телом, весь день сражаются с животными, дабы показать силу и ловкость человеческую и то, сколь высоко поднялся человек над всеми тварями земными. Те, кто выжил в этих схватках, после становятся личной гвардией жениха и отправляются с ним во все походы. Жених же вынимает кинжал из ножен только один раз – в сражении с Нагом. И это есть символ того, что будущий муж сможет защитить жену, что ни стихийные бедствия, ни дикие звери, ни даже гнев самой матери-земли не сможет разорвать счастливых цепей этого союза.

– Прошу прощения у достойного церемониймейстера. Однако о сражении с любым животным я должен знать заранее. Ибо, увы, обычаи страны, вознесшей меня столь высоко, и страны, вырастившей меня, противоречат друг другу. Кто такой этот Наг? Что это за монстр? Быть может, у него есть и еще какое-то имя. И что значит «церемониальное сражение»?

– Наг, нетерпеливый юноша, – с тяжелым вздохом ответил старик, – это огромная змея, самая большая гордость зверинца магараджи. А церемониальным сражение называется потому, что тебе нужно лишь пригвоздить его кинжалом к земле. Никто не будет требовать от тебя большего.

«О Аллах великий… Нага пригвоздить к земле…»

– Особо доверенные люди, юноша, выращивают нагов в особом питомнике. И к моменту свадьбы избирают самого крупного и самого кровожадного.

Воистину, так можно почувствовать, как камень с души падает. Во всяком случае, сейчас Масуд понял смысл этой фразы более отчетливо. Все же сражаться придется не с тем Нагом, не с учителем магов… Однако сражение с гигантской змеей, даже самой безобидной, все равно показалось Масуду действом более чем отвратительным. О счастье, можно попробовать укоротить длинную, как песня рапсода, свадебную церемонию…

Масуд выпрямился и проговорил:

– Уважаемый, есть ли в прекрасном княжестве Нарандат человек, который управляет проведением всех церемоний? Есть ли тот, кто решает все вопросы, если, о Аллах всемилостивый, традиции одной страны входят в противоречие с традициями другой?

– О да, названный брат владыки, такой человек есть. Это сам магараджа. Только он может решить, противоречивы ли традиции и что делать, если противоречия нельзя примирить.

– В таком случае я должен сию же секунду пасть ниц перед своим старшим названным братом. Ибо, боюсь, моя свадьба под угрозой.

Второй церемониймейстер широко раскрыл глаза.

– Что случилось, уважаемый?

– Должно быть, я не смогу жениться на дочери моего брата… Ибо принадлежу к тем, кто отвергает убийство всего живого, если оно совершается не для утоления голода. А церемониальное сражение на потеху публики, пусть и с высокой сакральной целью, вряд ли можно назвать утолением голода.

О, такого лица у собеседника Масуд не видел никогда. Ибо сначала старик побледнел, как снег, потом лицо его побагровело, потом краснота ушла, оставив полыхать лишь уши. Да, это был настоящий смертельный удар. В разуме церемониймейстера осталась лишь паника: мысли путались, как у юного ученика, который перестал понимать, чего хочет от него строгий учитель.

– Я испрошу для тебя, будущий муж, срочной аудиенции. Ибо это препятствие, боюсь, может стать непреодолимым, а счастье твое недостижимым.

Старик засеменил прочь, чалма его часто-часто качалась, сухонькие ручки непрерывно что-то поправляли в многоцветном и многослойном одеянии.

– Аллах всесильный и всевидящий! – с едва слышным смешком проговорил Масуд. – Неужели вот так просто мне удастся отделаться от семидневного сидения перед толпой гостей, которые будут на меня смотреть, как на диковинное животное в зверинце?

«Боюсь, человечек, – с тихим смехом ответил Наг, настоящий Наг-повелитель, наставник всех магов, – что так просто тебе не улизнуть. Должно быть, магараджа придумает какой-нибудь выход. Хотя ты прав, сражение с удавом мало приличествует человеку. Столь же, сколь мало приличествует разумному человеку и война – сражение толпы двуногих с толпой других двуногих».