Наутро, верный своему решению, Масуд спросил у Джаи, с удовольствием плескавшейся в бассейне:

– Скажи мне, прекраснейшая, это твоими усилиями я теперь стал уважаемым торговцем, коего сам наместник облагодетельствовал вниманием?

– О чем ты, любимый? – Джая посмотрела на мужа почти изумленно. О, она предчувствовала, что Масуд вернется к событиям вчерашнего дня. Но признаться в этом?! Да ни за что на свете!

– Я о том, что ты уговорила наместника. Или послала ему письмо? Или…

– Скажи мне, глупейший из мужчин, как бы я смогла это сделать? Уговорить этого тучного борова? Я, женщина, которую в вашем глупом мире никто и слушать не станет?! Ты шутишь, должно быть…

Масуд вынужден был согласиться с ней.

– Но что же за чудо тогда случилось?

– Поистине, это мне неведомо. Я знаю лишь, что Наджа вернулся вчера с базара усталый и злой, почти как ты. Он ругал пустоту лавок и лавочек, непомерно высокие цены, надменность приказчиков и леность торговцев. Знаю также, что Раут не смогла найти притираний, без которых я не мыслю и дня. А уж что наговорили вчера на базаре эти двое, мне и вовсе неведомо…

«Она! Это все сделала она! Настоящая помощница и… почти умелая лгунья. Моя звезда, моя судьба… Вторая половина меня самого!»

Сердце Масуда запело, но вовсе не от того, что он вновь стал купцом, о нет. Дело было в ней, в той, что наслаждалась прохладными объятиями воды всего в шаге от него. Сильная и робкая, несказанно красивая и несказанно хитрая, умная и не всегда умелая… искренняя… свободная.

Да, только сейчас Масуд понял, что судьба к нему все-таки благосклонна, ибо он нашел ту, что всегда остается самой собой. Она пылкая и страстная, потому что этот огонь зажег в ней он, ее муж; она мудра и спокойна, потому что рядом с ним ей не о чем беспокоиться; она терпелива и весела оттого, что его, Масуда, шутки ей смешны, а его глупости ее забавляют… И она, его Джая, столь же свободна с ним, сколь и он свободен с ней.

Масуд, не веря собственным чувствам, осмотрелся и словно впервые увидел небо и землю. День был на редкость ясный и прозрачный, не было дурных предчувствий и несбывшихся желаний. Впервые за годы странствий он, Масуд, мог просто наслаждаться прохладой утра и никуда не торопиться.

А благодарить за это он должен свою прелестную жену. Завтра, возможно, возобладают иные чувства, но сейчас, в этот редкий волшебный миг, он остро ощутил, что жив и свободен, что обрел свой дом и способен наслаждаться простыми радостями жизни и этим великолепным днем.

Он откинулся на подушки и ждал, когда Джая присоединится к нему. Страстное желание охватило его; отчего-то вспомнились оглушительные звуки музыки, которая приветствовала их на свадьбе…

Весело смеясь, Джая вышла из прохладной воды. Подняв с бортика бассейна огромное хлопковое полотенце, она опустилась на колени рядом с Масудом. С трудом сдерживая сжигающее его желание, приподнявшись на локте, он привлек Джаю к себе и припал к ее губам. Язык вместе с пряным вкусом шербета ворвался в ее рот, ясно говоря о его намерении, о сжигавшей его жажде.

– Ты голоден? – прошептала она, задохнувшись.

– Да, но я жажду не пищи.

Нежнейший румянец, заливший ее щеки, подсказал ему, что она испытывает такое же предвкушение наслаждения, что и он. Масуд протянул ей чашу с терпким мандариновым шербетом и дал сделать глоток – затем, чтобы слизать пряную сладость с ее губ. Джая рассмеялась грудным смехом и отодвинулась от него.

– Не будем спешить.

– Будем, любимая. – Он взял ее руку и прижал к своему паху, чтобы она ощутила его возбуждение. – Я хочу тебя.

– Ты будешь обладать мною всегда… всегда, когда будешь этого желать… – Она улыбнулась ему обворожительной улыбкой.

Не отрывая глаз от его лица, она принялась расстегивать кафтан, который Масуд зачем-то надел, потом медленно подняла кверху сорочку.

«Она вольна делать со мной все, что захочет. Ей одной на свете дозволено все. И, думаю, она прекрасно знает об этом», – думал Масуд, наслаждаясь тем, как прохладные пальчики Джаи поглаживают его обнаженную грудь. Это соблазнение… Она соблазняет его! Он не хотел портить удовольствие ни ей, ни себе. Хотел только одного – наслаждаться необыкновенными ощущениями. Масуд закрыл глаза.

Тонкими пальцами Джая изучала его тело, свободно и с любопытством, словно котенок. Она как бы заново открывала ощущение его кожи, сильные мускулы у него на груди, твердость его мужских сосков, плоский упругий живот.

Пальцы Джаи чуть заметно задрожали, когда она дошла до шнурка завязки на шароварах, выдавая тщательно скрываемое волнение. И вот уже обнажился пушок в нижней части его живота… его увеличившаяся, окрепшая плоть… От зрелища мужского начала у нее захватило дух. Решившись, Джая смело спустила шелк ниже и припала губами к освободившемуся от гнета одежд телу. У Масуда вырвался хриплый, резко оборвавшийся стон удовольствия, когда Джая сжала в ладонях его восставшую плоть.

Следуя своим порывам, не задумываясь, хорошо это или плохо, она ласкала ее, дразнила и возбуждала, подвергая мужа сладостной пытке; поглаживала и сжимала жезл любви, нежно теребила пальцами, пока Масуду не показалось, что он вот-вот взорвется.

– Джая… – Он нетерпеливо сжал ее руки, пытаясь остановить, предотвратить преждевременное освобождение.

Она осторожно освободилась от его рук и отвела их.

– Нет, – пробормотала она упрямо. – Ты всегда делаешь это со мной. Я хочу доставить тебе такое же наслаждение.

Джая устроилась поудобнее и склонилась над ним. Губы ее прикоснулись к твердой плоти, нежно целуя и наслаждаясь сладостью этих поцелуев. Масуд лежал, не шевелясь, его тело напряглось до предела.

Осмелев, Джая высунула язык и принялась ласкать его плоть языком. Она целовала ее и раньше, но никогда не заходила так далеко, желая доставить мужу наслаждение. Когда же он шумно втянул воздух, Джая решила пойти еще дальше, в мир запретных страстей и неведомых чувств, повинуясь только своему женскому чутью, ведомая любовью и страстью, пусть еще не очень умело.

Масуд по-прежнему лежал неподвижно. Он боялся пошевелиться, только руки его непроизвольно опустились ей на голову, подсказывая, что делать. Легкими поцелуями, нежными движениями языка по разгоряченной шелковистой коже Джая доставляла ему неземное блаженство. Она и сама наслаждалась ответом его тела и своей властью над ним. Действовала смело, не стыдясь, и Масуд, куда более искусный в усладах любви, отдался ей во власть.

А потом Джая сжала губами его разгоряченную плоть. Она услышала хриплый стон, вырвавшийся у него, и сама едва не закричала от радости. Она почувствовала себя всесильной в своей женственности и сначала осторожно, потом все увереннее, дразня и возбуждая, повела Масуда по сладостному пути от страстного желания до исступления, как много раз проделывал с ней он.

Масуд зажмурился и застонал. Когда она, мгновение спустя, подняла голову, пытаясь заглянуть ему в лицо, то увидела в нем одну страсть.

– Ты засыпаешь? – спросила она чуть севшим голосом, в котором явно слышался смех, прекрасно зная, что ему сейчас не до сна, что он возбужден настолько, насколько вообще может быть возбужден мужчина.

– О нет, моя прекрасная греза, – почти прохрипел Масуд. Он испытывал величайшее из наслаждений, купался в чувственной роскоши ее обожания, в этой сладостно-огненной пытке, в которую превратились ее ласки. Он ощущал ее каждым нервом, каждым мускулом, чувства его сказочно обострились.

То, что он испытывал, было намного большим, чем просто плотское наслаждение. Ему казалось, что до встречи с Джаей, до сегодняшнего дня он вовсе не жил. Как прекрасно снова вернуться к жизни, заново ощутить эту радость! Воздух наполнил его легкие, сердце забилось сильнее. Желание сводило с ума… Прохладный ветерок коснулся кожи там, где только что ее горячие губы и влажный язык ласкали его разгоряченное тело. Волнения души, страх перед неизвестностью, заботы о дне завтрашнем, в которых он пребывал все это время, исчезли. Он снова ощутил себя полным сил и энергии.

Его лицо исказили сладостная боль и наслаждение, когда Джая опять склонилась над ним. Бедра его непроизвольно двинулись ей навстречу, тело задрожало от возбуждения.

Однако очень скоро Джая попалась в сети, которые сама же расставила. Она была уже не в состоянии справиться с собственными чувствами. Дыхание ее участилось, тело пылало. Ее, как и Масуда, начала бить лихорадочная дрожь.

Она вздрогнула от неожиданности, когда он схватил ее за плечи и повалил на спину. Потом, не задумываясь над тем, что произойдет через миг, не заботясь, что любопытные слуги могут подсматривать за ними, – забыв обо всем на свете, он сорвал промокшее полотенце с ее тела. Джая испытывала то же нетерпение. Она была уже готова принять его. Глаза Масуда потемнели, его пальцы быстро нашли влажный бугорок у нее между ног и принялись ласкать его.

– Масуд, прошу… возьми меня, – умоляла Джая, всхлипывая от переполнявших ее чувств.

Дрожа всем телом, Масуд со стоном прильнул к ее губам. Он вошел в нее резко и глубоко, заполнив всю до конца. Аллах великий, она так нужна ему! Нужна, как воздух…

Он услышал, как она вскрикнула, но тело ее тотчас приняло его.

«О моя единственная, как же я мог жить без тебя?» – подумал Масуд.

Забыв обо всем на свете, Джая подняла свои длинные ноги и сомкнула их у него на спине, стараясь как можно плотнее прижаться к его телу. Ее частое дыхание подсказало ему, что она уже почти достигла экстаза.

Когда Масуд ворвался в нее вновь, девушке показалось, что ее охватило пламя. Она вцепилась в него, потрясенная неведомым доселе ощущением. Тело Масуда сотрясалось, его семя потоком хлынуло в жаркие и жаждущие глубины.

Ничего не видя, едва дыша, Джая грудью почувствовала, как внезапно потяжелело тело Масуда, но она не противилась этому. Не размыкая ног у него на спине, она обвила его руками, продолжая ощущать в себе его плоть и наслаждаясь сим волшебным слиянием.

– Я люблю тебя, – бормотала она почти беззвучно, – я люблю тебя…

Джая стыдливо вздохнула и спрятала лицо у него на плече, пряча улыбку удовлетворенной женщины. Она почувствовала, что на этот раз страсть Масуда была иной: сегодня он отдал ей частичку себя, впервые не только телом, но и душой по-настоящему соединившись с ней.

К своей невероятной радости, Масуд в ее мыслях услышал то же самое: «Я люблю тебя!». И эти беззвучные слова лучше громких клятв обещали ему спокойное счастье, долгие годы в любви и радости.

Однако чудеса этого дня для Масуда еще не закончились. Вернее будет сказать, что они едва начались. Ибо на закате Джая вошла в кабинет Масуда непривычно серьезная.

– Любимый, мне нужно сказать тебе нечто важное.

Масуд обернулся и посветлел лицом.

– Прекраснейшая, какое счастье! Воистину, теперь я самый счастливый из смертных, ибо у меня есть все, о чем может мечтать человек!

– Так ты уже все знаешь?! Откуда?

– Любимая, я знаю о тебе все! Ведь я же твой муж! И потом, не ослеп же я, в самом деле!

– О боги! Но я же никому ни слова не говорила. Это столь огромная тайна…

– Тайна? Ну какая может быть тайна у жены от мужа? Ведь я так люблю тебя! А теперь, когда наша семья станет больше…

– Станет больше? – Глаза Джаи округлились, а лицо осветилось озорной улыбкой. – Так мы совсем скоро ждем приезда твоих уважаемых родителей? Какое счастье!

– Родителей? Почему родителей?

Джая поняла, что следует остановиться, ибо у Масуда было более чем удивленное лицо. Изумление, оторопь, недоумение… «Воистину, огромное счастье, что муж мой не видит себя сейчас. Ибо он куда более похож на огорошенного мальчишку, чем на уверенного в своих деяниях, сильного духом мужа».

– Но ты же сам сказал, что семья станет больше… Значит, либо мой уважаемый отец почтит наш дом своим визитом, либо твои родители, да хранит их судьба, вскоре пожалуют, как и обещали.

– Но я думал о другом, Джая…

Теперь Масуд совсем растерялся. Он-то, о Аллах великий, думал, что его жена носит под сердцем дитя и об этом пожелала поговорить на закате, когда воздух становится тих и свеж.

Джая улыбнулась. Она, конечно, догадалась, что имел в виду муж. Но сейчас о таких мелочах говорить было не время. Ибо тайна, которой она должна была наконец поделиться с Масудом, тяжким грузом лежала у нее на сердце. И этот груз становился все тяжелее и тяжелее, со дня их свадьбы и по сей день превратившись в огромную душевную боль.

Увы, она так и не простила отца. Хотя жизнь, к счастью, соединив ее и Масуда, сделала некогда надменной дочери магараджи более чем щедрый подарок. Да, Джая была счастлива. И потому чувствовала, что должна поделиться радостью с мужем, открыв ему наконец тайну и тем самым сделав мужу дар куда более драгоценный, чем все дары мира, даже чем новорожденные дочь или сын.

(Храни каждого из нас Аллах всесильный и всевидящий, но иногда так трудно указать истинную ценность того, из чего складывается жизнь человеческая. Для одного – это семья, счастливые детишки, тихая обитель. Для другого – воинственные друзья, всегда готовые ввязаться в хорошую драчку. Для третьего же это может быть просто жизнь, возможность навсегда забыть о проклятии, что вот уже который век тяготеет над всеми мужчинами рода.)

Сейчас Джая лишь покачала головой.

– И я о другом. Помнишь, Масуд, вечер нашей свадьбы?

– Это трудно забыть… – В голосе достойного купца смешалась целая дюжина чувств.

– Помнишь ли ты слова, которые сказала я отцу?

Масуд с удивлением смотрел на жену. Даже с некоторой растерянностью – свадьбу он помнил более чем хорошо (ибо ничего не забывал), а вот о чем сейчас говорила Джая, понять не мог.

– Я помню множество слов, любимая…

– О нет, эти-то ты должен был отметить! Тот миг, когда свадебная лодочка вернулась к причалу? Отец тогда сказал, что счастье его отныне полно… и ничто не сможет его омрачить.

– О да, великий магараджа был счастлив и свободен.

– А я тогда ему сказала, что глупо быть счастливым, лишившись главного сокровища.

– Да, эти слова я помню… Однако разве ты говорила не о себе, милая?

Джая смахнула слезинку: воспоминания на миг вернули ее в отчий дом, по которому она все-таки тосковала, пусть и прятала это чувство от самой себя.

– Нет, прекрасный мой, – девушка улыбнулась. – Я говорила не о себе. Ибо я для отца была не сокровищем, а скорее… украшением короны. Ну, или драгоценным перстнем, который нужно кому-то пожаловать. Хотя долгое время было неясно, кому же именно.

– Не надо, прекраснейшая… В тебе вновь говорит обида.

– Ты прав. Обида не утихла и сейчас. Однако теперь я знаю, что тогда сделала все верно, что нашлись руки, в которые можно передать наше семейное сокровище, главную тайну богатства княжества Нарандат.

Масуд с изумлением смотрел на жену. Он по-прежнему не понимал, что она имеет в виду, ибо перед ее мысленным взором все время была одна и та же картина: толпы людей, с криком протягивающих руки вверх…

– Вот, возьми…

В руки Масуда опустился узкий свиток шелка. По кремовому фону черной тушью вились слова неведомого языка.

– Что это, милая?

– Это и есть оно, самое большое сокровище древнего княжества Нарандат. Тут записаны слова древней молитвы… о нет, заклинания, которое дарует тому, кто произносит его, власть над толпой. Всеохватывающая власть: полное повиновение, безрассудное подчинение… Теперь ты сможешь стать по-настоящему уважаемым, по-настоящему великим, сможешь повести за собой куда угодно; теперь ты можешь перестать быть купцом, превратившись в правителя… Или вождя для всех недостойных, кто осмеивал ранее твои успехи. Сможешь даже уничтожить недругов, призвав на них гнев толпы…

Что бы ни говорили о щедрости дарителей, но дар может быть иногда куда страшнее казни…

И впервые перед мысленным взором Масуда встала картина, не родившаяся в разуме собеседника. Страшное зрелище пригвоздило его к месту: марширующие манипулы и платунги людей в незнакомой, грязно-серой одежде – несомненно, воинской форме… Глаза, горящие фанатичным огнем веры… Огромные костры, в которых находят свой последний приют знания мира… Черная ночь глазами, полными слез, взирает на эту противную всему живому картину и корчится каждый раз, когда тот, кто, затвердив эти древние слова, выкрикивает их с высокого помоста… А сотни, тысячи глоток ревут в ответ на каждое слово безумца. И рев этот кровавыми волнами прокатывается по миру…

Ибо нет в мире силы, более страшной, чем месть, ненасытная, требующая отмщения; она сотнями, тысячами, о Аллах всесильный и всевидящий! десятками тысяч жизней отплатит обидчику…