Саида придумала новую игру и сейчас пыталась сосредоточиться на ней. Но, увы, мысли ее были заняты тем, что вскоре должно было произойти. Сулейман же, воодушевленный очередной задумкой девушки, воистину пылал нешуточным желанием, всерьез чувствуя боль от едва затянувшейся раны и предвкушение от познания новых сторон страсти, которые может даровать ему его теперь уже «молодая жена» Саида.

Эта удивительная девушка воистину была мастерица придумок. Она сочинила целую историю, вернее, две истории – свою и своего теперь уже мужа, которым должен был, пусть ненадолго, стать Сулейман.

Она придумала выдавать себя за опытную женщину с немалым чувственным опытом, женщину с пылким возлюбленным, который и лишил ее в свое время девственности. Потом этот возлюбленный пропал, но она оставалась верна ему. Сулейман же, когда брал ее в жены, отлично знал о том, что некогда его любимая принадлежала другому. Но пылкая страсть оказалась сильнее – и Саида все же стала его женой. Вскоре обман вскрылся, ибо возлюбленный оказался лишь плодом фантазий пылкой девушки, а весь ее опыт был взят из книг. О, тогда, конечно, ее муж понял, что сумел сделать правильный выбор, взяв ее в жены и защитив ее честное имя.

– Воистину, прекраснейшая, твои задумки так разнообразны. Так удивительно изощренны. И что – сейчас у этих двоих наступает брачная ночь?

– О да, – кивнула Саида. – Но помни – ты, благороднейший, ощущаешь боль вот в этой ноге. Тебе даже стоять больно… Да не торопись так!

Ибо, увы, Сулейман уже поторопился – он сбросил кафтан и распустил завязки на шароварах… Выдвинув стул, он уселся на него и почти заставил ее опуститься к нему на колени. Из его шаровар виднелось то, что должно было и страшить, и смущать, и притягивать ее. К своему собственному изумлению, она почувствовала, что боится. Боится именно так, как следует бояться юной девушке сурового и опытного мужа.

Также ей следовало помнить и о ране на левой ноге. А потому Саида, отводя глаза от пылающего страстью Сулеймана, пробормотала:

– Она уже вас больше не тревожит… Рана?

На что он хвастливо (как ей показалось) ответил:

– Во всяком случае, не настолько, чтобы помешать мне быть мужчиной.

То, что она снова увидела, робко подняв глаза, всецело подтверждало его слова. Она осторожно опустилась на его правое колено, чтобы не потревожить рану, однако он усадил ее лицом к себе и на обе ноги, и она, вздрогнув, сразу ощутила, сколь сильно он жаждет ее.

– Ты моя жена, красавица…

«О, он отлично запомнил свою роль…»

– …И теперь я преподам тебе первый из уроков любви…

Она продолжала сидеть неподвижно, когда его пальцы начали умело расстегивать крючки на ее платье.

– Расслабься, – сказал он, ощущая напряженность ее тела. – Я не собираюсь принуждать тебя делать то, чего ты не захочешь.

Она не могла расслабиться. Жар тела усиливался, и она сейчас думала лишь о том, что должно произойти: это чуть подрагивающее копье вновь проникнет в нее, заполнит целиком…

Сулейман наклонился вперед и легко прикоснулся губами к ее шее, к тому месту, где пульсировала жилка. Короткая ласка вызвала у нее дрожь.

– Сбрось кафтан, – шепнул Сулейман.

После недолгого колебания она подчинилась, и он начал целовать ее грудь, прикрытую лишь тонкой сорочкой.

– Сбрось и ее тоже, – произнес он чуть погодя.

Обнаженная до пояса, она продолжала сидеть у него на коленях к нему лицом, и он взглядом, пальцами, губами притрагивался к каждой частичке ее тела.

– О, как же ты прекрасна, – произнес он чуть охрипшим голосом. – О твоей груди царь Соломон спел бы не одну песнь. Твои соски тверды, они призывают целовать их. Ты хочешь этого?

Прикрыв глаза, Саида молча кивнула.

– Тогда предложи… протяни их мне.

В его голосе был ласковый приказ. Она открыла глаза. Он пристально смотрел на нее, и в его взгляде был вызов. Она, кажется, начала понимать: он хочет, чтобы она была не робкой невестой, а жаждущей женщиной. Быть может, более агрессивной, или как они, мужчины, это называют? Более сластолюбивой, умелой…

Но если он воображает, что может напугать ее, то ошибается. И насмехаться над собой она тоже не позволит!..

«О, как жаль, – подумала Саида, – что женщины не бывают лицедеями!..» – ибо сейчас она полностью превратилась в другого человека, в другую женщину. И даже мысли ее стали мыслями этой, спасенной и невинной красавицы.

– Ох, – услышала она голос Сулеймана. К счастью, в нем не было ни насмешки, ни раздражения. Скорее легкое сожаление. – Вижу, ты не вполне подходишь на роль настоящей возлюбленной.

Напряжение оставило ее, появилась досада, которая исторгла из нее такие слова:

– Полагаю, твои любовницы более чем умелы и куда лучше подходят на эту роль.

Сулейман смерил ее спокойным взглядом.

– Сейчас речь не о моих любовницах, ибо их нет. Сейчас речь о том недостойном, который так и не насладился твоим телом. Был ли он хорош? Наслаждалась ли ты им и каждым мигом, когда отдавалась ему?

– Да, – с вызовом бросила она.

– Ну вот и отлично. Тогда вообрази меня на его месте. Представь, что я – это он, твой возлюбленный, и предложи мне, как я просил, твои груди.

Саида уже полностью перевоплотилась в эту неизвестную, которая никогда не знала мужчины, но выдавала себя за опытную и даже прожженную любовницу, и ее с новой, еще большей силой охватила дрожь возбуждения.

Да, перед нею он, ее прекрасный, ее любимый; тот, кто похитил ее сердце и душу, кто благороден, смел, красив, чьи желания она безропотно исполняла во сне и кто доставлял ей столько услады в ее скучной, печальной жизни.

Закрыв глаза, словно погрузившись в сон, она выполнила то, о чем ей было сказано: приподняла руками груди, притронулась пальцами к соскам.

Сулейман молчал. Она удивленно раскрыла глаза, и увидела его торжествующую улыбку. С этой же улыбкой он произнес:

– Теперь скажи: прошу тебя, любимый, поцелуй мою грудь.

– Сулейман!.. – вырвалось у нее, но он, словно не услышав ее возмущенного возгласа, повторил:

– Скажи эти слова, прекраснейшая.

– Прошу тебя… поцелуй мою грудь…

– Любимый, – подсказал он.

– Любимый.

– С наслаждением, о моя греза, – ответил он удовлетворенно и, наклонившись, выполнил то, о чем она сказала.

Он касался ее груди губами, языком, даже зубами, и она не могла и не хотела противиться наслаждению, которое разливалось по всему ее телу. Погрузив руки в его волосы, она сильнее притягивала к себе его голову.

Несколькими мгновениями позже она ощутила его пальцы у себя между ног, и новая волна дрожи пронизала ее.

– Ощути сама, – глухо проговорил он, – как ты жаждешь… как ты ждешь меня.

Она и без того все прекрасно чувчствовала, ибо и там все взывало к нему. Но Сулейман не удовлетворился тем, что ощутил сам. Он взял Саиду за руку и принудил почувствовать влажность, припухлость и жар ее собственного лона, а затем проник пальцами вглубь сокровенного. Ей показалось, она теряет сознание и последние силы, она ощутила боль, с ее губ сорвался невольный стон. «Как близко стоят друг к другу наслаждение и мука», – мелькнуло у нее в голове.

Сколько времени длилось это ощущение, она не знала, потеряв счет минутам, часам, дням…

– Думаю, ты готова принять меня, – услышала она его слова, вслед за которыми он поднял ее со своих колен и усадил на край стола, а затем осторожно опустил навзничь. Было жестко и неуютно, но она вряд ли чувствовала неудобства, продолжая исступленно ожидать того, что должно свершиться.

Обнажив ее ноги, Сулейман некоторое время любовался открывшейся ему картиной, как художник или скульптор – произведением рук своих. Потом склонился над ней, и она, разгадав его намерение, издала протестующий звук и попыталась подняться, но он удержал ее, серьезно спросив:

– Разве твой возлюбленный не ласкал тебя всеми дозволенными способами?

Она ничего не отвечала, и он резко повторил:

– Ласкал или нет?

– Да! – выкрикнула она запальчиво.

Он нагнулся еще ниже, обдавая жарким дыханием ее раскрытое до предела лоно.

– Тогда не лишай меня того, что ты позволяла другому.

И с первым же прикосновением его губ она позабыла обо всем: о своем смущении, о том, что Сулейман бывает чрезмерно настойчив, раздражающе упрям, неблагодарен… Все это куда-то ушло, осталось позади… Ей сделалось совершенно безразлично какой он, как себя ведет и как себя ведет она, потому что все ее существо было охвачено чувством неизъяснимого наслаждения и стремилось навстречу ему, своему сейчас призрачному возлюбленному, навстречу его губам, рукам, языку…

Ощущение блаженства сотрясало ее. Такого она не знала ни в одном из своих сновидений. Оно переполняло ее настолько, что становилось страшно, и, помимо воли, она попыталась уйти от его губ, от его языка.

Однако он не позволил этого, крепко придерживая за бедра, продолжая ввергать в сладострастные муки. Еще немного – и она очутилась на вершине блаженства, о чем возвестил вырвавшийся у нее стон; ей показалось, что перед глазами вспыхнул непереносимо яркий свет. Затем все погрузилось в непроглядную ночь. Тело ослабло, ей стало холодно, не хватало воздуха, она совсем обессилела. Тем не менее, к собственному удивлению, она ощущала легкую неудовлетворенность. Ей хотелось, чтобы к чувству, которое она сейчас испытала, примешалось сходное чувство Сулеймана. И пусть это всего лишь очередная игра, пусть, о Аллах всесильный, это последняя придуманная ею игра, но пусть и он насладится… Или даст ей еще наслаждение. Она заслужила его… Она заслужила всего!

– Войди в меня, – прошептала она.

Однако он не внял ее призыву, а, напротив, отпрянул от нее и начал снимать с себя остатки одежды. Приподнявшись на своем жестком, неудобном ложе, она смотрела на него. В горле у нее пересохло, она снова чувствовала тягучую боль внизу живота; все, о чем могла она сейчас думать, чего желать, сосредоточилось на одном: на мучительном, остром желании ощутить его в себе.

К ее невыразимому облегчению, он думал о том же и уже снова направлялся к ней. В свете немногих свечей блеск его темных глаз казался угрожающим, по-особому притягательным. Он улыбнулся, и блеск погас. Он уже был рядом, она могла дотронуться до его тела, ощутить слегка дрожащими пальцами жар чуть влажной кожи, ее запах. О Аллах всесильный, и это тело, и этот запах более никогда не будут докучать ей… Какое счастье! Ну, вот еще один, последний раз… и все, она будет свободна. А сейчас путь закончит начатое!

– Хочешь меня? – отчетливо спросил он, притягивая ее к себе.

– Да, хочу, – вырвалось у нее, хотя она понимала: слова сейчас совершенно ни к чему.

Она послушно подчинилась, когда он снова опрокинул ее на твердую столешницу, и ждала одного, только одного… Дольше она терпеть не могла…

Она вздохнула с облегчением, когда это произошло.

– Ты можешь принять всего меня? – услышала она его хриплый шепот.

– Да, – выдохнула она, с восторгом ощущая его в себе.

Он приостановился, давая ей возможность привыкнуть к этому ощущению, приспособиться к нему, и произнес с той же хрипотцой:

– Хочу раствориться в тебе, как в диком жарком меде…

Она успела удивиться его словам, столь не похожим на слова ее тучного, с одышкой, возлюбленного, но тут же забыла обо всем.

Он целовал ее, проникая языком внутрь рта, до боли стискивал ее груди, но она не страшилась, ей хотелось этого. Вот он уже начал совершать внутри нее пульсирующие движения, которые отзывались во всем теле, в сердце, в душе…

Чувствуя, что она недалека от высшей точки наслаждения, когда он будет уже не в силах контролировать себя, Сулейман приподнял девушку, стараясь при этом не покидать ее тела, и сделал шаг к ложу.

И едва она опустилась на шелка, едва опустился он сам, как это свершилось. Волна обжигающих чувств накрыла их обоих и вынесла за пределы привычного мира.

«Какое счастье, что я согласилась… Пусть и в последний раз… Жаль, что он не может быть таким всегда… Прощай, глупый Сулейман, собиратель женщин…»

– О, какая сегодня моя птичечка веселенькая, какую славную игру придумала моя красотулечка… А довольна ли сегодня моя птичечка своим птенчиком? А почему моя птичечка уже оделась? Она не хочет больше лю-лю?

Но Саида ничего не успела ответить. Где-то хлопнула дверь, потом еще одна, потом быстрые шаги послышались у самых дверей опочивальни.

«О нет, я больше не хочу ничего… Ты совершил уже все, что мог – и хорошее и дурное. Думаю, и тебе, «мой птенчик», больше никогда и ничего не захочется!» И Саида тихо встала, чтобы успеть ускользнуть в соседнюю комнату.

И тут дверь в опочивальню с грохотом распахнулась. На пороге стояла тучная низкорослая ханым в скверно заколотом хиджабе и с колотушкой в руках. Она, должно быть, не была готова к открывшемуся перед ней зрелищу – огромному разгромленному ложу, на котором изволил развалиться в блаженной неге ее супруг. К счастью, поднять голову и окинуть взглядом помещение она сразу не сообразила, а когда все же попыталась найти разлучницу, дверь в соседнюю комнату была закрыта. Саида, стараясь двигаться бесшумно, спешила к задним дверям домика, который уже не считала своим.

Краем глаза она заметила два знакомых силуэта – Халида и Заира спешили полюбоваться на ссору достойного Сулеймана и его нежной супруги.

Объяснение меж тем разгорелось не на шутку. За зычным голосом жены звездочета голоса его самого слышно не было. Зато хорошо были слышны звуки, поразительно похожие на удары по тучному телу. И слышались иногда вскрики, увы, совершенно непохожие на вздохи страсти, а более всего напоминающие крики боли.

– Ох, сестры, что-то не хочется мне тут долго оставаться, – пробормотала Саида.

– Да, пора, наверное, оставить голубков. Пусть воркуют сами, – согласно кивнула и Халида.

Но Заира слушала этот скандал, полузакрыв глаза, и на лице ее было написано искреннее удовольствие.

– Ах, дорогие мои подружки, – проговорила она, – я мечтала об этом весь последний год. Ну давайте послушаем еще немножко!..

Саида рассмеялась и потащила девушку по дорожке прочь.

– Не завидуй, добрая моя Заира, пусть себе ссорятся.

– О да… Как я сейчас завидую его жене… О, как завидую!

– Что, тебе тоже хочется поискать ребра на его жирном теле?

– Да я убить его готова! – внезапно со злостью сказала Заира. – Он украл у меня три долгих года! Он украл у меня веру в любовь! Я, должно быть, никогда больше не смогу поверить ни в чьи чувства. Так и умру одинокой злой старухой…

– Ну-у, сестричка. Не стоит так говорить. И убивать этого мерзкого слизняка тоже не надо. Во-первых, лучше, чем его жена, ты этого сделать не сможешь, а во-вторых…

Но что во-вторых, она договорить не успела. Двери бывшего гнездышка «птичечки» распахнулись, и звездочет, тряся телесами и придерживая у чресл нечто, напоминавшее половину его собственных шаровар, припустил по улице прочь. Следом за ним, по-прежнему размахивая колотушкой, бежала его нежная и любящая супруга, крича вдогонку донельзя ласковые слова.

От улицы Весенних снов до улицы Яблонь путь был вовсе не близким, и девушки предвкушали удовольствие, с которым весь город будет наблюдать за звездочетом и его женой.

– Жаль, – проговорила Заира, – что стражников позвать не успели…

Халида улыбнулась. Но, конечно, не стала говорить своим приятельницам, что стража была предупреждена. И если Аллах всемилостивый все же позволит звездочету живым добраться до дома, то там его будет ждать недурной сюрприз. Ибо не к лицу правоверному да к тому же мудрецу содержать любовниц… И попасться на этом.