Почему эпоха Ивана Грозного была так плодовита заговорами? К этому имелись весомые причины. Под его властью территория Руси увеличилась вдвое, она стала одной из могущественных мировых держав, пробивала путь для равноправного участия в западной торговле. Такие достижения вздыбили против нашей страны всех ее недругов. Кроме того, по Европе в XVI в. бурно растекались реформаторские учения. Но и Рим активно развернул католическую экспансию, создал для этого весьма эффективную и разветвленную спецслужбу – орден иезуитов. А государь выступал главным защитником православия, мешал как католикам, так и сектантам. Наконец, Россия возвышалась через утверждение самодержавия, чему резко противились набравшие силу аристократы. А внешние враги неплохо находили общий язык с внутренними.

Не успевали искоренить одно гнездо измены, как возникали новые. В 1569–1570 гг. удалось раздавить крупнейший в те времена заговор в верхушке государства и Новгороде, но некоторые участники сумели остаться в тени или скрылись. В 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей со всей ордой двинулся в набег на Козельск. К нему явилась большая группа перебежчиков во главе с галицким дворянином Башуем Сумароковым и сыном боярским Кудеяром Тишковым. Рассказали, что в России «два года была меженина великая и мор», что войска «в Немцех», а с государем «людей мало». Советовали идти на Москву, подсказали броды через Оку, чтобы обойти государевы войска. В результате Москве была сожжена, в пожаре погибла армия Ивана Бельского и множество жителей, татары угнали 60 тыс. пленных.

В 1575 г. раскрыли еще один заговор. О нем сообщают англичанин Горсей, австрийский посланник Принц. Судя по количеству репрессированных (15–20 человек), он был довольно узким. Известно, что крамольники намеревались убить государя и его сыновей. Кого предполагали возвести на трон, мы не знаем. В августе был казнен один из приближенных Ивана Грозного, Борис Тулупов с несколькими соучастниками, позже предали смерти еще девять человек. Боярина Петра Куракина, окольничих Бутурлина, Бороздина, четверых священнослужителей, в том числе архиепископа Новгородского Леонида (отсюда напрашивается версия, что заговор опять был связан с еретиками).

Тогда же, осенью 1575 г. произошло еще одно событие, над которым до сих пор ломают головы историки. Иван Грозный неожиданно объявил «великим князем Всея Руси» Симеона Бекбулатовича. Он был потомком последнего хана Золотой Орды Ахмата, служилым царем над касимовскими татарами. Участвовал в походах Грозного, проявив себя прекрасным военачальником и верным помощником царя. В 1573 г. он принял крещение, женился на дочери князя Мстиславского. Теперь же государь вдруг посадил его на трон, а сам принял титул «князя московского, псковского и ростовского». Вот и гадают исследователи: что же это было? Одни называют случившееся «новой опричниной». Другие квалифицируют как «антиопричнину».

Высказывалось предположение, что государь хотел руками Симеона Бекбулатовича изъять церковные богатства. Но оно не подтверждается. Когда возникала острая нужда в деньгах, Грозный сам обращался за помощью к церкви. Это случалось и до «великого княжения» (зимой 1574/75 гг.), и после (в 1580, 1581 гг.). В литературе гуляет версия, будто волхвы и астрологи предсказали – в этом году царь умрет. Вот и пошел он на хитрость, назначил фиктивного царя. Хотя такое объяснение вообще не лезет ни в какие ворота. Государь, будучи глубоко верующим, гаданиями не занимался никогда. Еще в 1551 г. по его инициативе в решения Стоглавого собора был включен пункт, грозивший «великой опалой» за астрологию и прочие аналогичные увлечения.

Подобные догадки опровергаются даже тем, что период «великого княжения» не совпадал с календарным годом. На Руси год начинался и заканчивался 1 сентября. Симеон Бекбулатович «княжил» с октября 1575 г., а в августе 1576 г. Иван Васильевич «свел» его с престола – без всяких опал, без обвинений и назначил великим князем тверским. Кстати, «фиктивным царем» Симеон Бекбулатович вообще не был. Не только года, но и единого дня! Этого звания ему не передавали. Царь был Помазанником Божьим, становился таковым в таинстве венчания на царство, и царский титул все время оставался за Иваном Грозным. Он сохранил за собой и реальную власть. Изображал внешнее почтение к своему ставленнику, кланялся ему, но «челобитные» Грозного имели силу приказа. Во внешней политике переговоры велись и договоры заключались не от имени Симеона Бекбулатовича, а от имени Ивана Васильевича.

Истинное объяснение странного политического зигзага было простым и логичным. После очередного покушения государь задумался о судьбах России. Что будет, если какие-нибудь изменники все же сумеют убить его и сыновей? Грозный взвесил качества Симеона Бекбулатовича, его верность, патриотизм и… дал ему права на престол! Сам престол уступил фиктивно, а права – реальные. Симеон происходил из царственного рода Чингизидов, через жену породнился с Рюриковичами и Гедиминовичами. И уже побывал на российском троне, значит, мог снова занять его. Иван Васильевич показывал потенциальным заговорщикам: даже если вы уничтожите мой род, по вашему не будет. Царствовать станет не ваш претендент, а вот этот, выдвинутый мною. Чтобы обеспечить за Симеоном такие права, государь восстановил давно упраздненный титул великого князя тверского, дал большой удел.

А последний заговор против Ивана Васильевича был очень узким. Его организаторы учли ошибки прошлого. Чем больше соучастников, тем вероятнее провал. На этот раз в окружении Грозного действовали всего двое, но это были люди, самые близкие к нему, – Богдан Бельский и Борис Годунов. Они не пытались стать «серыми кардиналами», подобно Адашеву и Сильвестру. Не подыгрывали оппозиции, как Басмановы и Вяземский. Они демонстрировали безусловную преданность царю, укрепляя его доверие к себе.

Судя по всему, инициаторами заговора были не бояре, а зарубежная агентура. Ее в России хватало, 1 октября 1583 г. данному вопросу было посвящено специальное заседание Боярской думы. На нем отмечалось, что «многие литовские люди» приезжают в Москву и живут «будто для торговли», а на самом деле являются шпионами. Было принято решение не допускать в столицу приезжих из Польши, назначить им торговать в Смоленске. Но к этому времени связи заговорщиков с Западом были уже установлены.

Бельскому и Годунову играть в пользу бояр было незачем. Оба являлись выдвиженцами «снизу», обязанными своим положением только царю. Богдан Бельский не имел никакого отношения к князьям Бельским. Он происходил из мелких «детей боярских», возвысился как племянник Малюты Скуратова, а потом и личными деловыми качествами, стал думным дворянином, оружничим. Годунов был из старого московского боярства, но далеко не высшего ранга. Его карьеру обеспечили протекция дяди, государева приближенного, а потом брак с дочерью Малюты. В 1575 г. младший царевич Федор женился на сестре Годунова Ирине. Это еще больше упрочило позиции ее брата, он стал членом царской семьи, получил чины кравчего, боярина.

Ключевой фигурой в «дуэте» являлся Бельский. Он был главным советником царя, возглавлял внешнеполитическое ведомство, вел переговоры с иностранцами. Но при всем могуществе он не мог по «худородству» претендовать на боярство, на важнейшие военные и административные посты. После стремительного взлета он, еще молодой человек, достиг своего «потолка». Больше ему ничего не светило, только быть при государе и удерживать обретенные позиции. А хотелось большего. При польских порядках это было возможно – титулы, города, замки. Веселая и широкая жизнь вместо того, чтобы отстаивать с царем на долгих церковных службах, отдавать себя делам и изображать, будто мечтал только об этом.

Изменники начали действовать в 1579–1580 гг. С помощью клеветы и подброшенных улик был устранен личный врач царя немец Елисей Бомелий. Его обвинили в связях с поляками и казнили. А вместо него при дворе появился новый врач, Иоганн Эйлоф. Личность загадочная. В то время дипломированных медиков готовили лишь несколько европейских университетов – Лейден, Йена, Кембридж и Оксфорд. Но, по данным М.В. Унковской, среди выпускников этих учебных заведений Эйлоф не значился. По вероисповеданию он представлялся анабаптистом, но являлся тайным католиком. Причем в разных местах, где появлялся доктор, зафиксировано его «сотрудничество с иезуитами» (см. монографию Т.А. Опариной «Иноземцы в России XVI–XVII вв.». Российская Академия Наук, Институт Всеобщей истории. М., 2007).

По национальности Эйлоф был вроде бы фламандцем. Но на его родине шла жестокая религиозная война, в 1576 г. испанцы взяли штурмом и вырезали центр Фландрии, Антверпен. А в 1579 г. Южные Нидерланды, в том числе Фландрия, вернулись под власть Испании. При этом провинция стала полностью католической, анабаптиста там ждал бы костер. А Эйлоф прибыл в Россию отнюдь не нищим беженцем. Он сразу развернул масштабный бизнес, имел собственный корабль, его сын и зять бойко торговали, возили на Запад ценные грузы.

В 1582 г. корабль Эйлофа был захвачен датскими пиратами, и пропало товаров на 25 тыс. руб. Это была фантастическая сумма (для сравнения, английская Московская компания, торговавшая по всей России, платила в казну налог 500 руб.). Но доктор после такой потери не был разорен! Он остался очень богатым человеком, а его сын – крупным купцом. Если применить к нынешним масштабам, то Эйлоф оказался бы мультимиллионером! И «мультимиллионер» зачем-то поступает врачом к царю… Какие капиталы стояли за ним, не выяснено до сих пор. Но устроить его к государю мог лишь один человек. Бельский. Именно он отвечал за охрану здоровья Ивана Васильевича. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что лекарства для Грозного приготовлялись «по приказу оружничего Богдана Яковлевича Бельского». А принимал их царь только из рук Бельского.

В 1581 г., как раз после приезда в Москву Эйлофа, заговорщики предприняли дальнейшие шаги. Продолжалась война, и к противникам перебежали два брата Бельского. Давид к полякам, Афанасий – к шведам. Установили связи, получили возможность договориться о взаимодействии, обсудить условия. Но хотя историки израсходовали море чернил, доказывая «болезненную подозрительность» Грозного, на самом деле ничего подобного не наблюдалось. На положении Богдана Бельского измены не сказались. Царь по-прежнему видел в нем племянника верного Малюты и переносил на него полное доверие, которое питал к Малюте. А что братья предали, так он за них не ответчик. Впрочем, может быть и так, что государя убедили, будто Бельских заслали преднамеренно, шпионить, внедрять врагам дезинформацию.

Что ж, Иван Васильевич и сам был мастером разведывательных и дипломатических игр. Россия устала от долгой войны, требовалась передышка. А за польским королем Стефаном Баторием стояли силы всей католической Европы. Ему рекой лилось финансирование от папы, императора, западных банкиров, он вербовал по разным странам наемников. Тогда царь задумал хитроумный ход. Направил своего посланца Шевригина в Рим. Обратился к папе Григорию XIII, что мечтает быть с ним в дружбе, поманил надеждой заключить союз против турок – дескать, только война с поляками этому мешает. Вот и пускай папа вмешается, поможет примириться. Попутно царь поинтересовался деяниями Флорентийского собора, принявшего унию. В одном из писем отметил – на этом соборе папа Евгений IV и византийский император Иоанн VIII «уложили», что «одна вера греческая и латинская», и там присутствовал «из Руси Исидор митрополит».

Ватикан клюнул. Зашелся от радости, что Грозный готов признать унию. В Россию срочно отправилась миссия высокопоставленного иезуита Антонио Поссевино. О, это было не случайное лицо. Это был как раз один из тех деятелей, кто организовывал «крестовый поход» на нашу страну. В 1578 г. он побывал в Швеции, склонил короля Юхана III к переходу в католичество и помог ему заключить союз с Польшей. Две державы стали согласовывать операции, наносить совместные удары. В нынешней миссии Поссевино тоже действовал далеко не искренне по отношению к русским. По пути «миротворец» провел переговоры с Баторием, благословил его на войну.

Здесь же, в Польше, Поссевино никак не мог не повидаться с Давидом Бельским. Он не был бы иезуитом, да и просто дипломатом, если бы упустил возможность поговорить со вчерашним царским придворным. Следовательно, получил выходы на его брата. А когда миссия прибыла в Старицу, где находился Грозный, один из четверых иезуитов, входивших в состав посольства, объявил себя заболевшим. Царь послал к нему своего врача Эйлофа. Как отмечал сам Поссевино, с ним были установлены очень хорошие контакты.

Ну а Иван Васильевич сделал вид, будто он в восторге от папских посланий, однако от разговора об объединении церквей уклонился. Озаботился, что сперва надо прекратить кровопролитие, а уж потом, мол, решим все дела. Отправил делегатов обратно к Баторию. Нет, Поссевино отнюдь не помог русским. Наоборот, он вовсю подыгрывал полякам, подталкивал царских дипломатов к уступкам. Неприятеля склонила к миру героическая оборона Пскова. Поражения и огромные потери отрезвили панов. Но и дипломатический ход Ивана Грозного сыграл свою роль. Батория перестала поддерживать католическая церковь. Победы кончились, значит, надо было поскорее заключать мир и приводить царя к унии – пока он под влиянием своих успехов не передумал. Сейм отказал королю в субсидиях, финансирование из Рима тоже пресеклось. В результате было подписано Ям-Запольское перемирие.

Однако пока продолжались бои под Псковом и переговоры, разыгралась другая драма. Для достижения целей заговора решающее значение имело не только убийство царя. Важен был вопрос, кто заменит его на престоле. В прошлые времена крамольники ориентировались на двоюродного брата государя, Владимира Старицкого. Теперь столь удобной кандидатуры не было. Но изменники сделали ставку на царевича Федора. Сам он об этом даже не подозревал. Он был слабым, болезненным, а по своему душевному складу не годился на роль самостоятельного правителя. Его можно было захватить под влияние.

Но для реализации данного плана обязан был погибнуть старший царевич, Иван. Причем его требовалось убить раньше, чем отца. Во-первых, Грозный еще нужен был живым – ведь Рим надеялся через него привести Россию к унии. А во-вторых, если бы первым умер царь, престол доставался Ивану Ивановичу. Он сменил бы окружение, выдвинул собственных друзей. Нет, последовательность должна была стать только такой – сперва старший сын, и после его смерти Федор уже станет законным наследником.

Версию, будто Иван Грозный убил сына, распространили либеральные историки XIX в., некритично (и преднамеренно) использовавшие зарубежные клеветнические источники. О сыноубийстве не сообщает ни одна из русских летописей (в том числе неофициальных, далеко не дружественных к Ивану Грозному). Французский капитан Маржерет, долгое время служивший при русском дворе, писал, что смерть царевича от побоев – ложный слух, «умер он не от этого… в путешествии на богомолье». А в XX в. были вскрыты гробницы и исследовались останки. Волосы царевича очень хорошо сохранились, но ни химический, ни спектральный анализ следов крови на них не обнаружил. Хотя, когда обмывали покойного, полностью удалить их было нельзя, какие-то частицы должны были остаться.

Зато выявлено, что содержание мышьяка в останках втрое выше максимально допустимого уровня, а ртути – в 30 раз. Царевич был отравлен. Между прочим, накануне трагедии он и его отец вообще находились в разных городах. Царь всю осень провел в Старице, где расположил свою военную ставку, а его сын был в Москве, где оставались правительственные учреждения. Далековато, посохом не дотянешься. Очевидно, царевич занимался формированием пополнений и другими вопросами. В Москве он и заболел. Потом, согласно сообщению Маржерета, почувствовал себя лучше, поехал на богомолье, но по дороге, в Александровской слободе, слег окончательно. И лишь тогда, в ноябре, царь примчался из Старицы в Слободу. А «лечили» царевича доктор Эйлоф и Богдан Бельский. Документы, подтверждающие это, уцелели и дошли до нас.

Но мы знаем и другое: кто был первым автором версии о сыноубийстве. Не кто иной как Поссевино. Тут уж поневоле напрашивается сравнение – кто первым кричит «держи вора»? Заодно иезуит таким способом отомстил Ивану Грозному, ловко обставившему Ватикан. Потому что миссия Поссевино провалилась. Когда он после подписания перемирия приехал в Москву, предложил поговорить о главном, о соединении церквей, царь удивленно развел руками – ни о чем подобном он папе не писал. И впрямь не писал, он лишь констатировал факт Флорентийского собора и обратился о «дружбе» и посредничестве. Рим сам купился, увлекшись собственными иллюзиями.

Поссевино все-таки настоял организовать диспут о вере. Ему требовалось отчитаться, что он хотя бы предпринял попытку. Диспут состоялся 21 февраля 1582 г. В нем участвовал и Эйлоф, единственный иностранец с российской стороны. Возможно, его привлекли как переводчика и консультанта по западному богословию. Накануне, как сообщает Поссевино, врач увиделся с иезуитами и «тайно сообщил нам, чтобы мы не подумали о нем дурно, если из-за страха во время диспута скажет что-нибудь против католической религии». Как видим, секретные контакты продолжались, и Эйлоф счел нужным извиниться, что вынужден будет изображать их противника.

Ясное дело, диспут окончился ничем. А Поссевино, покинув Россию, в августе 1582 г. выступил перед правительством Венецианской республики и заявил, что «московскому государю жить не долго». Иезуит не был частным лицом. Он являлся дипломатом, в том числе представлял интересы Венеции (договаривался в Москве о венецианской торговле). Его выступление было официальным отчетом. Откуда он мог знать, что случится через полтора года? Царю исполнилось всего 52, он был здоров, и сил у него еще хватало (чему имеется красноречивое подтверждение: 19 октября 1582 г. царица Мария Нагая родила совершенно здорового сына Дмитрия). Предвидеть гибель Грозного Поссевино мог лишь в одном случае – зная о планах заговорщиков. А скорее всего, он же утвердил эти планы, находясь в Москве.

Кстати, очень может быть, что смерть царя отсрочил… упомянутый захват датскими пиратами корабля Эйлофа. В плен попали его сын и зять, в июле 1582 г. Иван Васильевич направил по этому поводу гневную ноту датскому королю Фредерику II. Указывал на высокий ранг пострадавшего купца: «А отец его, Иван Илф, дохтор при дверех нашего царского величества, предстоит перед нашим лицем…» После переговоров пленные были возвращены в Россию (или выкуплены). Разумеется, до этого момента царь был нужен, чтобы спасти родственников.

Иван Васильевич прекрасно себя чувствовал вплоть до первых месяцев 1584 г. В феврале он вел переговоры с английским посольством Боуса, в начале марта беседовал на духовные темы с диаконом Исайей, ученым книжником из Каменец-Подольска. Исайя записал, что встреча происходила «перед царским синклитом», и государь с ним «из уст в уста говорил крепце и сильне», т. е. был здоров. Лишь 10 марта навстречу польскому послу Сапеге был послан гонец с предписанием задержать его в Можайске, поскольку «государь учинился болен».

Существует два подробных описания смерти Ивана Грозного – и оба недостоверные. Одно составил ярый русофоб пастор Одерборн, никогда не бывавший в России, но выливший на нее столько злости и лжи, что даже тенденциозные авторы к его опусам предпочитают не обращаться. Другое описание – англичанина Горсея. Он творил мемуары в расчете на сенсацию, вовсю фантазировал, изображал себя чуть ли не другом и советником царя, блестяще выполнявшим его тайные поручения. В действительности Горсей приблизился к московским высшим кругам позже, при Годунове. А в данное время он был всего лишь приказчиком-практикантом, писал по слухам и реальные факты перемешал с домыслами и нелепостями.

Например, передавал, будто Бельский по приказу Грозного собрал волхвов из Лапландии, чтобы предсказали день смерти государя. Хотя этот сюжет Горсей слово в слово передрал из «Жизни двенадцати цезарей» Светония. В нашем распоряжении есть документы, с лапландскими шаманами совсем не стыкующиеся. Последнее личное письмо царь послал вовсе не к шаманам, а в свой любимый Кирилло-Белозерский монастырь, просил «молиться соборне и по кельям», чтобы Господь «ваших ради святых молитв моему окаянству отпущение грехов даровал и от настоящия смертныя болезни освободил».

Что это была за болезнь, сейчас установлено. Содержание мышьяка в останках в 2 раза выше максимально допустимого уровня, ртути в 32 раза. Травили по той же методике, как сына. Ртуть накапливается в организме, действует медленно, мышьяк – быстро. Подобная схема позволяла вызвать картину тяжелой болезни, а потом добить другим ядом. И подозрений нет: умер от болезни. Согласуются с диагнозом и известия, что у государя распухло тело и дурно пахло «из-за разложения крови» – это признаки отравления ртутью, которая вызывает дисфункцию почек и прекращаются выделения из организма. А «лечили» царя те же люди, что «лечили» его сына, – Бельский и Эйлоф.

Несмотря на маскировку, правда просочилась. Дьяк Тимофеев и некоторые другие летописцы сообщают, что «Борис Годунов и Богдан Бельский… преждевременно прекратили жизнь царя», что «царю дали отраву ближние люди», что его «смерти предаша». В 1621 г., при патриархе Филарете Романове, Иван Грозный был внесен в святцы с чином великомученика (с таким чином он упоминается в сохранившихся святцах Коряжемского монастыря). Следовательно, факт его убийства признала церковь. О том, что его убили Годунов и Бельский, рассказал и Горсей, хотя он, по собственным догадкам, писал, будто Ивана IV «удушили» (удушить царя было трудно, он никогда не бывал один, при нем постоянно находились слуги – спальники, постельничие). Голландец Исаак Масса, живший в Москве несколько позже, но имевший какие-то очень хорошие источники информации при дворе, записал, что «один из вельмож, Богдан Бельский, бывший у него в милости, подал ему прописанное доктором Иоганном Эйлофом питье, бросив в него яд». А француз де Лавиль, находившийся в России в начале XVII в., допустил ошибку только в фамилии, он прямо сообщал об участии в заговоре против царя «придворного медика Жана Нилоса».

17 марта Иван Грозный принял горячую ванну, и ему полегчало (ванны способствуют частичному освобождению организма от вредных веществ через поры кожи). В Можайск послали разрешение Сапеге продолжить путь в Москву. В последний день жизни, 18 марта, царь снова принял ванну. Он собрал бояр, дьяков и в их присутствии составлял завещание. Объявил наследником Федора. Помогать ему должен был совет из пяти человек: Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиты Романовича Юрьева, Годунова и Бельского. Царице и царевичу Дмитрию выделялся в удел Углич, опекуном ребенка назначался Бельский.

Завещание было очень важно для заговорщиков. Оно утверждало их собственное положение. Вероятно, ради этого государю и помогли немножко поправить здоровье. А как только завещание было подписано, дали еще «лекарства». Наступило резкое ухудшение. Духовник царя Феодосий Вятка только успел исповедовать и причастить государя. Исполняя его последнюю волю, вместе с митрополитом Дионисием совершил пострижение в схиму. Как писал св. патриарх Иов, «благоверный царь и великий князь Иван Васильевич… восприят Великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и по сем вскоре остави земное царство, ко Господу отъиде».

Роль доктора Эйлофа в этом преступлении подтверждают его дальнейшие действия. Через четыре месяца после смерти царя, в июле, он встречался в Москве с польским послом Сапегой, передал ему ценные сведения. А в августе он сам оказывается в Польше, и не где-нибудь, а в окружении виленского кардинала Радзивилла, представляет ему исчерпывающий доклад о положении в России. Историк Т.А. Опарина отмечает: «Таким образом, Иоганн Эйлоф продолжил сотрудничество с иезуитами и информировал орден о политических разногласиях в российских верхах». Врач вовсе не бежал из нашей страны, он выехал легально. В России остался его сын, преуспевающий купец Даниэль.

А появление в Польше его отца вызвало переписку в очень высоких католических кругах. Папский нунций кардинал Болоньетти, находившийся в Люблине, 24 августа счел нужным послать об этом донесение в Ватикан, причем называл Эйлофа «очень богатым человеком» и докладывал, что он отправился в Ливонию. Но дальнейшие его следы теряются. «Очень богатого» доктора не обнаруживается ни среди известных врачей, ни среди крупных предпринимателей и купцов. Возможно, он и впрямь превратился в «Нилоса» или кого-то еще…

Какой сценарий предполагался после убийства Грозного? Мы можем судить об этом по событиям 1585 г. Баторий начал приготовления к новой войне с Россией, деньги на нее выделил папа – 25 тыс. золотых скуди в месяц. Но одновременно Польша вдруг предложила русским избежать сражений и заключить «Вечный мир» на условиях… объединения двух держав. Если первым умрет Баторий, пускай общим королем будет Федор, а если первым уйдет из жизни Федор – пускай царствует Баторий. Если даже допустить, что Федору после подписания такого договора позволили бы пережить короля, Россия в любом случае погибала. В нее хлынули бы католики, еретики, евреи, банкиры, «свободы»… А соавтором плана являлся все тот же Поссевино, именно он осуществлял в это время связи между Римом и Польшей.

Но зарубежные режиссеры допустили серьезный просчет. Несмотря на то что заговорщики составляли узкую группу, они не были единомышленниками. Бельскому Годунов требовался позарез – через его сестру регулировать царя. Однако Годунову Бельский был абсолютно не нужен. Борис являлся просто беспринципным карьеристом с безграничными амбициями. Его влекла только власть. Союзником Бельского он выступал лишь до определенного момента. Сразу после убийства Грозного, в апреле 1584 г. он организовал бунт москвичей и избавился от компаньона, отправил его в ссылку. Иезуиты, поляки, уния Годунову тоже не требовались. Он сам становился хозяином великой державы! Зачем же разрушать и подрывать ее? Православную церковь он принялся задабривать и поддерживать – чтобы, в свою очередь, обрести ее поддержку. Что ж, тогда понадобился Лжедмитрий…