Шуйские происходили из суздальских князей, Рюриковичей. Причем они были из старшей ветви, а московские государи из младшей. Так сложилось исторически, и традиция уже прочно закрепила престол великого князя за потомками Калиты и св. Дмитрия Донского. Кстати, старшая ветвь Шуйских вела свой род от давнего предателя Василия Кирдяпы. В 1382 г. он был одним из тех, кто навел хана Тохтамыша на Москву, помог уговорить защитников открыть ворота, в результате чего было вырезано 24 тыс. человек. Кирдяпе пришлось поплатиться за это. Сын Дмитрия Донского Василий отобрал у него и его родных их княжество – Суздаль, Нижний Новгород, Городец, а на «прокормление» дал городок Шую.

Князья, превратившиеся в Шуйских, обозлились, сбежали в Орду, налетали на Русь с татарами. Поучаствовали в заговоре и перевороте Шемяки, командовали войсками мятежного Новгорода в его конфликтах с государем. Потом Шуйские вроде бы угомонились, вошли в состав московской знати, но никогда не забывали – они тоже имеют права на великое княжение! В 1538 г., отравив Елену, они наконец-то дорвались. Старший в их роду, Василий Васильевич Шуйский присвоил себе давно забытый титул наместника московского. Власть он приобрел такую, что в летописи его называли на первом месте: «Того же году был на Москве наместник князь Василей Шуйский, а князь великий тогда был мал».

Но амбиции Шуйского заносились еще выше. Совершив переворот, он сразу освободил из тюрем и ссылок участников прежних заговоров: Ивана Бельского, Андрея Шуйского и др. Но после смерти мятежника Андрея Старицкого оставались под арестом его жена Евдокия и сын Владимир. Их Шуйский оставил под стражей. Лишний претендент на престол временщику не требовался, а палаты Старицких он захватил для себя. Он был уже в летах, овдовел. Но через три месяца после захвата власти женился на молоденькой Анастасии – дочери крещеного татарского царевича Петра. А матерью невесты была родная сестра Василия III! Боярин породнился с правящей династией, стал дядей малолетнего Ивана Васильевича.

Дальнейших шагов к престолу он пока не делал. Понимал, что может получить мощную конфронтацию со стороны других бояр, церкви, народа. Но ребенок до поры до времени ему не мешал. Наоборот, давал легитимное прикрытие власти. Вот его и не трогали, пусть числится великим князем, а дальше видно будет. Но с осиротевшим государем совершенно не считались. Впоследствии Иван Грозный вспоминал, что их с братом Юрием даже кормили плохо, «яко убожейшую чадь», а то и забывали дать поесть. Впрочем, победители не считались ни с кем. По собственному усмотрению раздавали назначения, ставили на все теплые места собственных клевретов.

Зато Шуйские пошли на серьезнейшие уступки внешним противникам. Собирать войска они опасались, как бы не повернули оружие против них. Вместо этого предпочли любой ценой мириться с Крымом и Казанью. Согласились на требования крымского хана Сахиб-Гирея заключить с ним «союз» – это значило крупные выплаты и обязательство русских «не воевать Казани». Но шайки крымских «союзников» как ни в чем не бывало продолжали нападать на южные районы. А казанцы узнали, что их не будут воевать, и вообще обнаглели. Прервали переговоры, начатые при Елене. Полезли на Русь, грабили окрестности Нижнего Новгорода, Мурома, Мещеры, Вятки, Перми, появились в районах, которые считались внутренними и безопасными, – возле Вологды, Устюга, Тотьмы, Кинешмы, Костромы.

Народ зароптал. Возмущались и многие бояре. Недовольных возглавил Иван Бельский. Он сам был изменником, только что вышел из тюрьмы. Но он приходился племянником покойному государю Василию III, двоюродным братом маленькому Ивану. Сейчас Шуйские откровенно обошли его, оттерли от власти. Бельский собирал вокруг себя недовольных. Его союзником стал митрополит Даниил, он постоянно имел доступ к великому князю. Бельский и митрополит попытались действовать через державного ребенка. Обращались к нему напрямую, без Шуйских, получали нужные им распоряжения, назначения для своих сторонников.

Но им не позволили перехватить Ивана Васильевича под свое влияние. Осенью 1538 г. Василий Шуйский одним махом раздавил оппозицию. Причем обошелся даже без формального согласия государя! Составил приговор от имени «наместника московского» и Боярской думы. Ивана Бельского отправили обратно в тюрьму, его помощника дьяка Мишурина обезглавили, их единомышленников сослали по деревням. А Даниила свергли с митрополии и отправили в Иосифо-Волоколамский монастырь. На его место возвели Троицкого игумена Иоасафа.

Правда, Василию Шуйскому не довелось насладиться плодами победы. В разгар расправ он скончался. Может быть, пожилого боярина отправили на тот свет вспышки собственного гнева и нервные перегрузки. Или жена оказалась слишком молодой для него. А может, свели счеты соперники. К вершине власти выдвинулся его брат, Иван Васильевич Шуйский. Он во многом отличался от Василия. Не был политиком, не вынашивал далеко идущих замыслов. Он проявил себя просто вором. Принялся грести из казны золото и серебро, якобы для жалованья войскам. А чтобы «отмыть» ценности, их переплавляли в чаши, кувшины, сосуды, на которых ставилось фамильное клеймо Шуйских – вроде как наследственное, от предков досталось.

Остальные Шуйские и их клевреты тоже распоясались. Под их начало раздавали наместничества, города, волости, и они ударились обогащаться без всякого стеснения. Придумывали дополнительные налоги в свой карман. Обирали богатых людей, обвиняя их в мнимых преступлениях. Слуги таких администраторов входили во вкус безнаказанности, хулиганили, задарма хватали на рынках и в лавках понравившиеся товары. Особенно «отличились» Андрей Михайлович Шуйский и Василий Репнин-Оболенский, наместники в Пскове – летопись сообщала, что они «свирепствовали, аки львы», выискивали поживу даже в храмах и монастырях, и жители окрестных мест боялись ехать в город.

Искать управу было негде. Временщики ввели в русские законы новшество по образцу Польши и Литвы. Так же как в этих странах постановления сената, решения Боярской думы стали иметь равную силу с указами государя. А решения Думы контролировали Шуйские. Теперь они могли обходиться совсем без ссылок на великого князя. Иван и его брат Юрий жили сами по себе, нужные только для торжественных церемоний. Воспоминания Грозного сохранили яркую сцену, как они с братом играют, а Шуйский по-хозяйски заходит в спальню, разваливается, облокотясь на царскую постель и взгромоздив сапог на стул. Ему ли, всесильному, было считаться с детишками, копошащимися на полу?

Но положение страны быстро ухудшалось. Подати разворовывались. Жалованья, переплавленного в «фамильные» драгоценности, воины не получали. Дворяне и «дети боярские» разъезжались со службы по поместьям, чтобы прокормиться. Строительство крепостей и засек по границам прекратилось. Вся система обороны, кропотливо создававшаяся Иваном III, Василием III и Еленой, поползла по швам. Литовцы, ливонцы, шведы вели себя все более дерзко. Поняли, что Русь ослабела, не стеснялись нарушать пункты мирных договоров. А крымцы и казанцы вообще разгулялись по русским землям.

Летописец рассказывал «не по слуху, но виденное мною, чего никогда забыть не могу»: «Батый протек молнией Русскую землю, казанцы же не выходили из нее и лили кровь христиан, как воду… Обратив монастыри в пепел, неверные жили и спали в церквях, пили из святых сосудов, обдирали иконы для украшения жен своих усерязями и монистами; сыпали горячие уголья в сапоги инокам и заставляли их плясать; оскверняли юных монахинь; кого не брали в плен, тем выкалывали глаза, обрезали уши, нос, отсекали руки и ноги…» Другая летопись констатирует: «Рязанская земля и Северская крымским мечом погублены, Низовская же земля вся, Галич и Устюг и Вятка и Пермь от казанцев запусте».

Дошло до того, что казанский Сафа-Гирей счел себя победителем России и требовал платить ему такую же дань, как когда-то Золотой Орде. А Шуйские вместо того, чтобы проучить хищников, по-прежнему ублажали их. Униженно обращались к крымскому Сахиб-Гирею, увеличивали «дары», согласились признать Казань его владениями. Приводили доказательства своего миролюбия: дескать, казанцы разоряют нас, но мы в угоду Крыму «не двигаем ни волоса» против них.

К турецкому султану временщики отправили на переговоры Федора Адашева с сыном Алексеем. Они тоже унижались, ублажали османов уступками. Адашевы были верными помощниками Шуйских, поэтому их за поездку в Стамбул щедро наградили. Хотя на самом-то деле их миссия дала сугубо отрицательные результаты. Уступки и отказ московского правительства от претензий на Казань султан Сулейман воспринял так же, как татарские ханы. Россия ослабела и не может защищаться! А к султану казанцы обратились уже давно, просились в подданство. В Крыму сидел изменник Семен Бельский, отдавший ему Рязань. Вместо того чтобы запретить набеги крымцам и казанцам, Сулейман приказал готовить поход, забрать Рязанщину для перебежчика. Выделил для этого янычар, артиллерию.

Но тем временем на Руси копилось возмущение. Многие бояре отдавали себе отчет, что страна покатилась к гибели. Оппозиция стала складываться вокруг нового митрополита, Иоасафа. Но вела себя куда более осторожно, чем в прошлый раз. Недовольные не встречались вместе, ничего не обсуждали. Но митрополит по своему положению общался с боярами, с великим князем Иваном – и связывал их между собой. Выработали общую позицию, лидером определили того же Ивана Бельского. В 1540 г. устроили переворот, мирный и бескровный. Иоасаф и бояре вдруг явились к государю, ходатайствовали простить Бельского. Получив согласие, дружно двинулись в тюрьму, освободили его, привели в Думу и усадили на высшее место.

Ошеломленный Иван Шуйский был поставлен перед фактом. Страшно оскорбился и отказался участвовать в заседаниях Думы. А его противникам этого и требовалось! Получилось, что прежний временщик уступил власть. Вокруг Бельского составилось новое правительство. Начало предпринимать меры по выходу из кризиса. Смещало проворовавшихся наместников и чиновников. Изыскивало средства на жалованье военным. Возвращало на службу «детей боярских», созывало и нанимало казаков, пушкарей, городских пищальников, усиливались гарнизоны крепостей.

Нет, Бельский не желал восстановления самодержавной монархии. Он мечтал, чтобы в России установилось правление аристократов, как у литовцев и поляков. Но он стремился сохранить сильную державу, не допустить развала, пресечь татарский разбой. Новый временщик полагал, что для этого должны сплотиться и объединиться все знатные роды. Искренне верил, что это возможно и закономерно. Ведь аристократы должны понять, что оздоровление государства в их интересах! Они укрепляют и защищают собственное достояние!

Бельский амнистировал всех политических преступников, освободил Ефросинью Старицкую с сыном Владимиром. Им вернули прежний удел, разрешили иметь дружину. Но не преследовали и Шуйских с их приближенными. О допущенных безобразиях никто не вспоминал, к ответственности их не привлекали. Иван Бельский обеспечил амнистию даже для своего брата-предателя, Семена. От имени юного государя ему послали прощение, приглашали вернуться на родину, обещая почести и боярство. Перед ним еще и извинялись за прошлые обиды – виновным объявили покойного Телепнева. Правда, получилось так, что гонец из Москвы и Семен Бельский разминулись. Когда грамоту везли в Крым, «обиженный» вместе с ханом вел татар на Русь.

Да, меры по укреплению обороны оказались исключительно своевременными. Как раз в это время два ханства готовили совместный удар. У них лишь случился разнобой. Крымцы ходили на Русь через степи, коням нужен был подножный корм. А для казанцев лучшими дорогами служили замерзшие реки, и лошадей они кормили сеном, заготовленным в русских селениях. Они вторглись в декабре 1540 г., докатились до Мурома. Но гарнизон и жители стойко отбивались. На выручку быстро выступили две рати, Дмитрия Бельского из Владимира и служилого царя Шах-Али из Касимова. Узнав об этом, хан Сафа-Гирей ринулся прочь, наши воины гнали его, уничтожали рассыпавшиеся банды.

Правительство начало готовить ответный поход на Казань. Во Владимире собиралась большая армия, командование Бельский благородно уступил своему врагу Ивану Шуйскому – протягивая ему таким образом руку для примирения. Но весной 1541 г. стали поступать известия, что гроза надвигается с юга. Крымский Сахиб-Гирей поднял в поход всех подданных, присоединились ногайцы, турецкие янычары с артиллерией, отряды из Кафы, Азова. Полчища превышали 100 тыс. человек. Шли сокрушить нашу страну и утвердить в Рязани султанского вассала Семена.

Войско Шуйского было оставлено во Владимире, прикрывать Русь со стороны Казани. А командование на юге принял сам Иван Бельский. Формировались полки в Серпухове, Коломне, Туле, Рязани. А в Москве Дума и митрополит решали, что делать. Увозить ли десятилетнего государя на случай осады? И выяснилось, что на Руси… нет больше безопасных мест! Псков и Новгород «смежны с Литвой и немцами». Было ясно, что при удобном случае они не преминут ударить. Кострома, Ярославль, Галич находились под угрозой казанцев. Великий князь, волей-неволей оставленный в столице, делал единственное, на что был способен. Вместе с братом на глазах людей со слезами молился перед Владимирской иконой Пресвятой Богородицы, перед гробницами св. митрополитов Петра и Алексия.

В войска повезли письмо Ивана Васильевича. Великий князь призывал ратников грудью преградить врагу путь к Москве, а тех, кто падет в битве, обещал вписать в поминальные книги, и «того жена и дети будут моими ближними». Послание ребенка вызвало колоссальное воздействие. Видавшие виды бойцы, слушая его, плакали. Кричали: «Мы не бессмертны, умрем же за Отечество!», «Хотим пить чашу смертную с татарами за государя!». 30 июля хан вышел к Оке. Но попытки с ходу форсировать реку были отражены. Как только обозначилось место переправы, к нему двинулись полки с других участков. Сахиб-Гирей видел, как против него выстраиваются массы войск, сверкающих доспехами. Русские пушкари установили на высотах батареи и принялись бойко отвечать на турецкий огонь. Пищальники и лучники отогнали татар от берега, воины смеялись и кричали: «Идите сюда, мы вас ждем!»

Хан обругал Семена Бельского и своих советников, кричал, что его обманули, заверив в беспомощности Руси. Ночью по огням, по шуму в русском лагере поняли, что подходят все новые отряды, и Сахиб-Гирей испугался битвы. Под покровом темноты снялся с места и стал уходить. За ним кинулись в преследование, гнали и трепали до Дона. Победа была полной. Служились благодарственные молебны. Русь снова показала себя великой державой, а Иван Бельский, ее избавитель, находился на вершине славы. Но… мечты об идеальной и дружной аристократической державе обернулись бедой для него.

Рать Ивана Шуйского оставалась во Владимире. Предполагалось, что она выступит на Казань. Но свергнутый временщик поил и угощал подчиненных, соблазнял радужными обещаниями. Жаловался, как несправедливо обошлись с ним враги. Дворяне и «дети боярские» восхищались щедрым начальником, давали ему тайную присягу. К заговору примкнули родственники из клана Шуйских, Кубенские, Палецкий, казначей Третьяков. Поддержала верхушка Новгорода, давно связанная с Шуйскими. Она под разными предлогами посылала в Москву своих людей, в столице тайно накапливались отряды.

Среди ночи 3 января 1542 г. из Владимира примчались всадники во главе с Петром Шуйским, сыном Ивана. Был подан сигнал. Заговорщики, отряды их слуг и новгородцев ринулись по заранее намеченным адресам. Ивана Бельского и его приближенных сразу схватили. Ворвались в покои великого князя, разбудив и перепугав мальчика. Но сам он никого не интересовал, связали и уволокли находившегося при нем князя Щенятева. Вломились и в резиденцию митрополита, перебив окна. Иоасаф бежал сперва на подворье Троицкого монастыря, потом к великому князю. Куда там! Заговорщики второй раз вломились в спальню государя, митрополита едва не убили.

На рассвете прибыл Иван Шуйский. Он «пришел с ратью», вступил в город как победитель. Арестованных противников заточил по разным городам. Ивана Бельского отправил в Белоозеро. Но Шуйский учел прежний опыт, что заключенного могут освободить, и послал убийц. Недавнего победителя татар без всякого суда прикончили в тюрьме. Митрополит Иоасаф был лишен сана и сослан в Кирилло-Белозерский монастырь. Кем его заменить, узурпатор определился далеко не сразу. Те иерархи, которых предлагало духовенство, Шуйского не устраивали – дважды обжегшись с митрополитами, он не хотел получить третьего оппозиционера.

Наконец, остановился на кандидатуре архиепископа Новгородского Макария. Он тоже не слишком нравился временщику. Хоть и из Новгорода, но не примкнул к мятежникам. Но Макарий славился как ученый книжник. Сформировал вокруг себя настоящую «академию» из лучших умов той эпохи. Вел грандиозную работу по созданию «Великих Четий-Миней» – книг, которые должны были обобщить весь круг православного чтения. Эта работа шла 12 лет и завершилась созданием Софийского свода «Великих Миней» из 12 томов (28 тыс. страниц). А по натуре святитель Макарий был человеком мягким, и Шуйский счел его менее опасным, чем другие кандидаты. Рассудил, что он и в Москве займется своими изысканиями, в политику не полезет.

Действительно, на посту митрополита перед Макарием открылось поле деятельности гораздо шире, чем в Новгороде. Он принялся собирать памятники православной литературы по разным городам, монастырям, и за 10 лет был создан еще более полный, Успенский свод «Великих Миней», настоящая энциклопедия, где были «все святые книги собраны и написаны, которые в Русской земле обретаются». Однако насчет лояльности святителя Шуйский ошибся. Макарий был учеником и последователем св. Иосифа Волоцкого. Полностью разделял его учение о православной монархии, о сильной государевой власти.

Но он не стал связываться ни с какими заговорами и оппозициями. Нет, святитель Макарий избрал другой путь, чем Даниил и Иоасаф. Он начал готовить православного царя! Юный Иван по-прежнему находился в полном пренебрежении у властителей, рос с братом как придется. Ни одна придворная роспись не упоминает, что у них вообще были воспитатели и учителя! Именно этим митрополит и занялся. Вместе со специалистами своей «академии» взял на себя воспитание великого князя. Впоследствии все исследователи признавали Ивана Грозного одним из самых образованных людей своей эпохи – это заслуга святителя Макария.

Что ж, таким занятиям Шуйские не мешали. Проводит государь все дни за «поповскими» книгами – ну и ладно. А делами будут заправлять другие. Правда, Ивану Васильевичу Шуйскому довелось наслаждаться властью недолго. Он расхворался, перестал появляться в Думе, а потом умер. На главные роли выдвинулись Андрей Михайлович Шуйский (грабитель Пскова), его брат Иван Михайлович и Федор Скопин-Шуйский. Они стали такими же всесильными временщиками, как покойный родственник. Иностранцы почтительно именовали их «принцами крови» (это звание означало не только высокое положение, но и права на престол).

Ну а политика государства вернулась на круги своя – если раздрай и развал можно было назвать политикой. Поход на Казань отменили. Правители снова соглашались мириться с ней на любых условиях. Сафа-Гирей, видя такое дело, даже в переговоры вступать не стал. Возобновил набеги. В России опять пошло повальное хищничество. Раньше наместнику выдавали особую грамоту, в ней оговаривались права и обязанности, «доходные списки» – на какие сборы и пошлины он имеет право. Теперь эти грамоты перестали выписывать. Приближенные Шуйских получали «кормления» без всяких ограничений. Выжимай, сколько сможешь. Расхватывали и земли. Например, в Тверском уезде за пару лет правления Шуйских было роздано в поместья больше земли, чем за предыдущие 40 лет! Временщики такими способами расплачивались с участниками переворота, покупали сторонников на будущее.

Разумеется, не забывали и себя. Вынуждали других хозяев продавать владения по дешевке или просто отнимали. Насильно перегоняли в свои имения крестьян из чужих поместий. Округляли вотчины за счет казенных земель. Крестьяне «черносошных», т. е. свободных, деревень оказывались вдруг во власти боярина и его присных. Выписывалось множество тарханных грамот, освобождавших вотчины от налогов. Подобные беззакония вызвали волнения в народе. Крестьяне бежали, вспыхивали бунты в обираемых городах, росло количество «разбоев».

Подрастающего государя властители удерживали под неусыпным контролем. Например, в его окружении появился Федор Воронцов, понравился мальчику. Временщики сразу насторожились, хотели прервать их контакты. Но Воронцов не внял предупреждениям, а Иван Васильевич его «любил и жаловал», приказал свободно допускать к себе. Тогда Шуйские продемонстрировали силу. 9 сентября 1543 г. на заседании Думы они со своими сторонниками Кубенскими, Палецким, Курлятевым, Пронским, Басмановым набросились на Воронцова. Ничуть не стесняясь присутствия государя и митрополита, вытащили «провинившегося» в соседнюю комнату, избивали и хотели прикончить.

Иван Васильевич в ужасе плакал, просил Макария защитить любимца. Митрополит и бояре Морозовы пошли к разбуянившимся «принцам крови», именем государя стали заступаться за Воронцова. Шуйские смилостивились, пообещали, что не убьют, и поволокли его в тюрьму. Великий князь вторично послал митрополита и бояр. Молил – если уж нельзя оставить Воронцова в Москве, пусть его вышлют в Коломну. Бояр, явившихся с ходатайством, Шуйские и их клевреты «толкали в хребет», выгоняя вон. Грубо обругали самого митрополита, казначей Фома Головин изорвал его мантию и топтал ее. А Воронцова с сыном Иваном решили сослать в Кострому, причем заставили государя утвердить приговор.

Но, кроме Воронцова, рядом с Иваном Васильевичем возник Алексей Адашев. Мы уже упоминали о нем, он принадлежал к лагерю Шуйских, был награжден за позорное посольство к турецкому султану. С государем Алексей подружился, завоевал его доверие, и против их знакомства временщики не высказывали никаких возражений. Отсюда можно сделать однозначный вывод – Адашев был фигурой совсем не случайной, ему предназначалось присматривать за великим князем.

Однако присмотреть получалось не всегда. Государю исполнилось 13 лет. Он сам кое-что начал понимать, задумываться о выходе из положения. Миновала неделя после скандала с Воронцовым, и юный Иван отправился на обычное ежегодное богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Но объявил, что он уже подрос. Хочет ездить осенью на охоты, как покойный отец. Из монастыря отправился в Волоколамск. Его сопровождала свита бояр. Но Шуйские остались в Москве, у них имелись более важные дела – без лишних свидетелей было куда удобнее проворачивать свои махинации. Они жестоко просчитались. Для великого князя тоже было удобнее без столичного окружения.

В путешествии и на охоте проще было избежать чужого внимания. Бояре, недовольные Шуйскими, смогли переговорить с ним. Нашли общий язык, выработали план действий. В Москву вернулись в ноябре. А после Рождества на заседании Думы Иван Васильевич впервые проявил себя Грозным. Он неожиданно приказал арестовать предводителя Шуйских, Андрея Михайловича. Отметим, что государь не мог опереться ни на придворных, ни на военных! Это было ненадежно и слишком опасно. Для переворота сформировали команду из холопов-псарей. Видимо, там же, где охотились. Псарям передали Андрея Шуйского, и они князя до тюрьмы не довели, убили по дороге. А уж потом, задним числом, были оглашены его вины – ограбление дворян, насилия над крестьянами и горожанами, бесчинства его слуг.

Был ли Шуйский убит по приказу государя? Или бояр? Или сами псари отыгрались на ненавистном временщике? Неизвестно. Но в любом случае сценарий представляется многозначительным. Великий князь и поддержавшие его бояре считали себя не в силах легитимными средствами избавиться от узурпатора! И только после того, как клан «принцев крови» обезглавили, стало возможным наказать остальных преступников. Посадили в тюрьму Ивана Кубенского, сослали в разные города Федора Скопина-Шуйского, князя Юрия Темкина, Фому Головина и других клевретов вчерашних правителей. Афанасию Бутурлину за поносные слова на государя урезали язык. А летописец расправу над Андреем Шуйским и его присными прокомментировал с откровенным одобрением: «От тех мест начали боляре боятися, от государя страх имети и послушание».