Сегодня выпускной.

Трудно устоять на месте, пока мать поправляет на мне праздничную красную блузку и убирает мне за ухо непослушную прядь светло-каштановых волос. Наконец, она поворачивает меня лицом к зеркалу, висящему на стене нашей гостиной. Красный цвет! Теперь на мне красное, и – прощай, розовое. Я взрослая. От наглядного доказательства этого факта щекотно в животе.

– Ты готова, Сия? – спрашивает мама. Она тоже одета в красное, только ее платье до пола изготовлено из тончайшей волнистой материи. На его фоне моя блузка без рукавов и кожаные ботинки смотрятся по-детски, ну да ничего, я еще дорасту до статуса взрослой, времени впереди полно. Пока что мне всего шестнадцать, я гораздо младше всех остальных в классе.

Я бросаю последний взгляд на свое отражение. Надеюсь, сегодня моему образованию не наступит конец, хотя это не в моей власти. В моей власти – всего лишь мечтать, что мое имя назовут среди кандидатов, отобранных для Испытания.

Я взволнованно сглатываю и киваю:

– Пошли.

Церемония вручения дипломов проходит на площади, заполненной прилавками с выпечкой и свежим молоком, потому что сама школа невелика и не вместила бы всех пожелавших присутствовать. Наша выпускная церемония привлекает всю Колонию, и немудрено: здесь не найти человека, чей родственник не удостоился бы сегодня статуса взрослого или, по крайней мере, не перешел бы в следующий класс. Такого большого выпускного класса, как в этом году, в колонии Пять Озер еще не бывало: восемь юношей и шесть девушек. Явный признак того, что колония процветает!

Мой отец и четверо братьев, по-праздничному одетые во все бордовое, ждут нас с мамой перед нашим жилищем. Зин, старший брат, с улыбкой ерошит мне волосы.

– Ну что, готова расстаться со школой и перейти в настоящий мир, к нам, разгильдяям?

Мама хмурится, а мне смешно.

Зин и остальные мои братья никакие не разгильдяи. Достаточно сказать, что девушки на них буквально виснут. Они и сами, конечно, не прочь пофлиртовать, но ни одному из них еще не пришла охота остепениться. Им куда интереснее выводить новые гибридные сорта помидоров, чем заводить семьи. С наибольшим основанием это относится именно к Зину. Он высокий блондин и умница, каких мало. Тем не менее его так и не отобрали для Испытания. Стоит это вспомнить, и день меркнет. Наверное, это первое правило взрослой жизни, которое мне предстоит уяснить: ты не всегда получаешь то, чего хочешь. Зину наверняка хотелось продолжить учебу в Университете, пойти по отцовским стопам. Он, должно быть, сейчас угадывает мои чувства. Жаль, что нельзя с ним поговорить, спросить, как он справился с разочарованием, которое, скорее всего, ожидает и меня. Нашей колонии повезет, если хотя бы одного нашего выпускника отберут для Испытания. Вот уже десять лет Пять Озер обходит эта удача. Я хорошая ученица, но не самая лучшая, есть гораздо способнее меня. Разве у меня есть шансы?

Выдавливая улыбку, я отвечаю брату:

– А как же! Разве я могу оставаться в школе, если к тому времени, когда вы все переженитесь, намерена возглавить колонию?

Харт и Вин краснеют. Они оба старше меня всего на два года, и мысли о женитьбе, даже об ухаживании, вызывают у них испуг. Братья с удовольствием трудятся в теплицах, выращивая деревья и цветы, которые выводит наш отец для возрождения бесплодных земель вокруг колонии.

– Хватит топтаться на месте! – торопит мама, обогнавшая нас всех. Мои братья и отец спешат за ней. То, что Зин и Хеймин еще не помышляют о женитьбе, – ее больное место.

Из-за отцовской работы наш дом расположен дальше от центра колонии, чем большинство домов. Усилиями отца и братьев земля вокруг нашего домика покрылась пышной растительностью, но всего в сотне шагов от крыльца растрескавшаяся почва ничего не родит, не считая чахлой травы и редких деревьев-уродцев. По словам отца, земля к западу отсюда еще хуже, поэтому наши вожди и решили основать колонию Пять Озер здесь.

Обычно я езжу в центр колонии на велосипеде. Кое у кого из наших имеются автомобили, но горючее и солнечные батареи достаточной площади – слишком большая ценность для ежедневного пользования. Поэтому я пешком тащусь за своим семейством все пять миль до центральной площади колонии.

Называть это место «площадью» довольно странно, но мы пользуемся этим словом за неимением более подходящего. Пространство в форме черепахи имеет овальную середину и боковые отростки. Посередине красивый фонтан, посылающий вверх прозрачные струи. Этот фонтан – роскошь, ведь чистая вода в наши дни – большая редкость. Но колония позволяет себе такое красивое расточительство в честь человека, придумавшего, как очистить озера и пруды после Седьмой стадии. То, что осталось от океанов, очистке почти не подлежит.

Чем ближе мы подходим к центру колонии, тем зеленее становится вокруг, тем громче птичье пение. Мама сегодня необычайно молчалива. Зин шутит, что она не хочет, чтобы я вырастала, но, по-моему, это не так.

Хотя, может, он и прав.

Мы с мамой хорошо ладим, но в последние два года она как-то от меня отдалилась. Уже не так охотно помогает мне с уроками, ей куда интереснее предпринимать маневры, ведущие к женитьбе сыновей, и обсуждать, куда я денусь после школы. Разговоры о том, отберут ли меня для Испытания, не приветствуются. Поэтому я все реже беседую с ней и все чаще с отцом. Он не меняет тему, когда я заговариваю о продолжении образования, хотя и не поощряет меня. Просто, наверное, не желает разочаровывать.

Солнце печет вовсю, и, взбираясь на последний холм, я обливаюсь по́том. Еще ничего не видно, но музыка и смех звучат все громче, заставляя меня ускорить шаг. Когда до вершины холма остается всего ничего, отец обнимает меня и предлагает пропустить остальных вперед.

Как ни манит меня то, что происходит там, внизу, я послушно останавливаюсь.

– Что-то случилось?

У него погрустнели глаза, хотя с лица не сходит улыбка.

– Все в порядке, – отвечает он. – Просто захотелось немного побыть с дочкой, пока ее жизнь не завертелась, словно сумасшедшая карусель. Как только мы перевалим через этот холм, все изменится.

– Знаю.

– Волнуешься?

– Немножко. – Во мне бурлят радостное предвкушение, страх и прочие противоречивые чувства, и мне трудно выразить их словами. – Так странно, когда не знаешь, что будешь делать завтра, когда проснешься…

Большинство моих одноклассников уже определились со своим будущим. Одни знают, где продолжат учебу, другие отправятся на поиски работы в иные колонии. Есть среди них и такие, кто уже определил, с кем образует семью. Я ничего такого про себя не знаю, хотя отец ясно дал понять, что я могу работать с ним и со своими братьями, если захочу. Перспектива та еще: для труда на земле я совершенно не гожусь. Помогая последний раз отцу, я чуть не погубила проросток подсолнуха, который он выращивал несколько месяцев. У меня хорошо получается чинить разные механизмы, но я – гроза растений.

– Смело встречай любой поворот судьбы. Я буду тобой гордиться, что бы ни принес сегодняшний день.

– Даже если меня не возьмут на Испытание?

– Особенно если тебя не возьмут на Испытание. – Он улыбается и ласково тычет меня пальцем в живот. Когда я пешком под стол ходила, это был верный способ меня рассмешить. Сегодня это тоже вызывает у меня улыбку. Приятно знать, что кое-что остается неизменным, хотя я не очень верю словам отца.

Отец учился в Университете, там он освоил премудрость генной модификации всевозможных растений с целью добиться их выживания на испорченных, бесплодных землях. Он мало рассказывает об этом и о колонии, в которой вырос, – наверное, потому, что не хочет, чтобы на нас давил его успех. Но на меня он все равно давит.

– Ты думаешь, меня не примут?

Отец хмурится:

– Я думаю, что ты умнее, чем сама считаешь. Никто не знает, на ком остановит свой выбор комитет и почему. Из моего класса отобрали для Испытания пятерых. Остальные четверо всегда учились лучше, чем я, тем не менее в Университет попал один я. Испытание не всегда справедливо, иногда на нем происходят ошибки.

– Но ты ведь не жалеешь, что так вышло. Посмотри, какие чудеса ты день за днем творишь благодаря этому!

Деревья вокруг нас вовсю цветут, обещая богатый урожай яблок. Дикая ежевика стоит стеной, глазам больно от россыпи маргариток и других цветов. Я вечно путаюсь с их названиями, знаю лишь, что отец приложил руку к созданию немыслимого прежде богатства. В моем детстве всего этого не существовало – во всяком случае того разнообразия растений, которые теперь покрывают пестрым ковром окрестные холмы. До сих пор помню, каково это – ложиться спать голодной. Еды было в обрез, отец еще только работал с фермерами, бравшимися накормить людей. И у них вышло! Мы в колонии Пять Озер верны традиции бережливости, но голод остался в прошлом. А все мой отец!

– Какое может быть сожаление, раз у меня не было выбора… – Отец смотрит вдаль, над нами с веселым чириканьем вьются птицы. Вот он улыбается, хотя я вижу по его глазам, что он полон воспоминаний. – И потом, я не переехал бы сюда и не познакомился с твоей мамой, если бы не поступил в Университет. Где бы я тогда оказался?

– Наверное, жил бы дома с родителями, и твоя мама переживала бы из-за того, что ты не задумываешься о своем будущем.

Его взгляд проясняется, он подмигивает мне, гладит по голове.

– Звучит так, словно эта участь горше смерти! – Именно на это намекает, наверное, мама, когда твердит Зину, что жизнь проходит мимо него. – Идем, а то наши забьют тревогу. Просто запомни одно: я верю в тебя, что бы ни произошло.

Рука в руке мы с отцом поднимаемся на холм, спешим на шум веселья. Я улыбаюсь, но в глубине души остается тревожное чувство, что отец не верит в мою способность не подвести, не разочаровать его.

Колония раскинулась на много миль, поэтому это единственный в году верный повод собраться всему населению Пяти Озер. Еще мы сходимся вместе, чтобы выслушать обращение наших вождей, но это случается нечасто. Наша колония с населением девятьсот с чем-то человек – одна из самых малочисленных и удаленных от Тозу-Сити, где заседает правительство Соединенного Содружества. Мы не заслуживаем пристального внимания, и большинство из нас это устраивает. Нам и так хорошо. Чужаков мы не сторонимся, но и не встречаем их с распростертыми объятиями. Пусть сперва убедят нас в своем дружелюбии!

Как ни велика площадь, она до отказа заполнена множеством празднично одетых людей. По краям площади теснятся лавки, торгующие свечами, выпечкой, обувью, предметами домашнего обихода. Когда начнется вручение дипломов, они закроются, а пока стараются привлечь побольше покупателей, людей, нечасто появляющихся в городе с целью что-то приобрести или обменять. Монета Соединенного Содружества в нашей колонии редкость, ею пользуются лишь те немногие, кто состоит на правительственной службе, как мой отец.

– Сия!

Мое внимание привлекает машущая рука – ко мне бросается Дейлин, моя лучшая подруга. С развевающимися светлыми волосами, в раздуваемом ветром розовом платье она расталкивает на бегу беседующих сограждан. В руке у нее рожок быстро тающего розового мороженого. Крепко обнимая меня, она тараторит:

– Представляешь, твой выпуск! С ума сойти! По такому случаю всем раздают бесплатное мороженое.

Я тоже обнимаю подругу, сторонясь при этом тающего мороженого. У мамы случится нервный припадок, если я посажу на свое новое платье пятно еще до начала церемонии.

– Я тоже схожу с ума. Ужас, до чего страшно!

Дейлин – единственная, с кем я поделилась опасениями за свое будущее в случае, если меня не отберут для Испытания. Оглядевшись, чтобы удостовериться, что нас никто не слышит, она отвечает:

– Мой отец слыхал, что сегодня ожидается выступление специального гостя.

На вручении дипломов всегда много ораторов. Выступят наши учителя, магистрат и прочее руководство Пяти Озер. Когда собирается вся колония, в темах для разговора не бывает недостатка. Так что «специальный гость» оставляет меня равнодушной, пока Дейлин не добавляет:

– Отец сказал, что это гость из Тозу.

Тут я обращаюсь в слух:

– Гость из Тозу?

В последний раз столичные чиновники посещали Пять Озер три года назад, когда умер наш прежний магистрат. Тогда к нам пожаловали двое мужчин и женщина с целью выбора нового руководителя колонии. Обычно Тозу-Сити сообщается с нами при помощи обращений и радиопереговоров с нашим магистратом.

– Так сказали моему отцу. – Дейлин слизывает с запястья талое мороженое. – Отец считает, что он явился, чтобы сопровождать кандидата на Испытание. Вдруг это будешь ты? – Она на мгновение грустнеет. – Как мне будет тебя недоставать!

Мы с Дейлин – ровесницы, родились с разницей всего в две недели и дружим с трехлетнего возраста. Родители отдали ее в школу как положено, в шесть лет. Мои же рискнули начать мое обучение с пяти, поэтому мы с ней попали в разные классы. Она скромнее, сообразительнее, мягче меня. Еще ей труднее заводить новых друзей, она всегда ждет, пока с ней заговорят. Если бы я не подбивала ее вступать в беседу за обедом и не спешить домой после уроков, то она ела бы одна, а потом возвращалась бы в унылый пустой дом, пока остальные веселятся возле школы. Ее мать погибла два года назад в аварии, а отец, вообще-то приятный человек, редко бывает дома, поэтому Дейлин приходится заниматься хозяйством в одиночку и мучиться воспоминаниями. В школе я стараюсь ее подбадривать, но порой она сильно тоскует. Боюсь, как бы тоска не поглотила ее целиком, когда рядом не окажется никого, чтобы ее развеселить.

Я снова сжимаю ее в объятиях и говорю:

– Каждый год кто-нибудь пускает слух про шишку из Тозу на нашем выпуске. – При этом я не могу не мечтать о том, чтобы в нынешнем году слух оправдался. Чтобы не отстать от Дейлин, я добавляю: – Для меня еще осталось мороженое?

Я ищу клубничное и заодно здороваюсь с другими подругами, многие из которых, как Дейлин, переходят в выпускной класс. Надеюсь, кто-нибудь из них возьмет ее под свое крылышко через несколько недель, когда начнется новый учебный год. Если этого не произойдет, я сама постараюсь облегчить Дейлин жизнь.

Мама машет мне рукой и хмурится. Мне приходится оставить улыбающуюся Дейлин с другими ученицами и бежать через площадь к фонтану, где меня ждет семья. Почти все встречные радостно меня приветствуют. Наша семья едва ли не каждый год меняет жилье, перебираясь в ту часть колонии, где, по мнению магистрата, мастерство отца нужнее всего. Из-за этих переездов трудно привязаться к дому, зато, в отличие от большинства земляков, знающих только своих соседей и бывших одноклассников, я знакома чуть ли не со всеми жителями колонии.

Дошколята, одетые в бледно-желтое и зеленое, танцуют вокруг круглого фонтана шириной в 12 футов и иногда брызгают друг в дружку водой. Но туда, где сидит мама, они не суются: она дает им понять выражением лица, что тому, кто ее обрызгает, не поздоровится. Кажется, меня тоже ждет выволочка – не знаю еще за что.

Она придирчиво меня рассматривает:

– Какая растрепанная! Чем ты занималась?

У меня очень непослушные волнистые волосы, хорошо еще, что не кудри. Я прошу постричь меня коротко, но мама твердит, что незамужней молодой женщине необходимо ходить с аккуратными длинными волосами. Я бы охотно согласилась, будь моя прическа аккуратной.

Барабанная дробь и звуки труб заставляют маму оставить в покое мои волосы. У меня замирает сердце. Пора занять свое место в строю. Сейчас начнется вручение дипломов.

Отец и братья отделяются от толпы и по очереди обнимают меня, потом я тороплюсь к помосту, на котором нам, выпускникам, предстоит простоять всю церемонию. Говорят, легче отучиться одиннадцать лет в школе, чем продержаться два с лишним часа, прощаясь с ней. Надеюсь, это шутка.

Мы выстраиваемся, как нам показывают, в глубине сцены – мальчики сзади, девочки впереди. Это хорошо – будь все наоборот, я бы ничего не увидела. Мои братья унаследовали у отца и матери высокий рост, а я пошла в кого-то из представителей прежних поколений. Во мне всего пять футов два дюйма, я ниже всех девочек в нашем классе.

Мисс Йорген, учительница, никак не успокоится, строя нас. По меньшей мере десяток раз она напоминает нам, чтобы мы не забывали улыбаться, стояли прямо и ели глазами собравшихся. Это ее первый выпуск в колонии Пять Озер, и она, ясное дело, нервничает. Наконец, удовлетворенная нашей выправкой, она занимает свое место на середине сцены. Снова барабанят барабаны и трубят трубы. Магистрат Оуэнс появляется в дверях своего дома – единственного трехэтажного дома на площади – и шагает сквозь толпу. Это крепкая седая женщина с морщинистым лицом. Ее красное платье темнее, чем у остальных, с оттенком ржавчины. Подойдя к трибуне, она наклоняется к микрофону, который должен разнести ее голос на всю площадь, и провозглашает:

– Счастливого выпуска!

Мы хором повторяем эти слова, несколько человек хлопают в ладоши. Магистрат Оуэнс ждет, пока на площади установится тишина, и продолжает:

– Вручение дипломов об окончании школы – волнующий момент для всех нас, но больше всего волнуются выпускники у меня за спиной. Завтра они станут желанным пополнением среди трудящихся нашей колонии. Двадцать пять лет назад правительство Соединенного Содружества решило отправить сюда сто пятьдесят мужчин, женщин и детей. Они создали колонию Пять Озер в надежде, что наш упорный труд возродит обезображенный край, некогда покрытый густыми лесами и тучными полями. Колония носит название Пять Озер в память о Великих Озерах. Все мы вместе стараемся вернуть им былое величие. Чтобы мечта стала явью, нам требуются руки каждого члена сообщества. Мы счастливы, что этот выпуск добавляет в наши ряды еще четырнадцать человек. С каждым нашим шагом вперед растет потребность в рабочих руках, без которых невозможен прогресс. Поверьте, новые работники нужны всегда. Знаю, что многие из вас еще не решили, чем займутся во взрослой жизни, но все мы с благодарностью примем любой ваш вклад в общее дело в предстоящие годы.

Толпа аплодирует. Я трепещу от волнения. Магистрат Оуэнс объявляет:

– А теперь – Выпускной Парад!

Я закусываю губу, чтобы не дрожала, когда барабаны и трубы начинают играть марш. Глаза щиплет, их на мгновение застилают слезы, и я перестаю видеть своих одноклассников, которых с завтрашнего дня придется называть бывшими. Каждый год ученики школы маршируют по площади под аплодисменты зрителей. Перед каждым классом двое учеников несут плакат с перечислением дисциплин, изученных в прошедшем учебном году. После церемонии плакаты вывешивают на площади, и жители решают голосованием, какой из них лучший. Взрослые часто заключают пари. Я как выпускница впервые не участвую в параде. Меня больно ранит мысль, что мои парады уже позади.

Возглавляет парад младший класс, за ним следует второй и так далее. Они маршируют под барабаны вокруг фонтана и переходят в сектор слева, огражденный канатами. Когда все десять классов выстраиваются перед сценой, судья Оуэнс рассказывает про новую транспортную систему, уже связавшую Тозу-Сити с десятью колониями. В конце концов не останется колонии, в которую не ходили бы поезда. Мне со сцены видно, как радостно встречают слушатели это сообщение. Закончив с новостями Соединенного Содружества, судья Оуэнс передает слово ответственным за водоснабжение, электроэнергию, земледелие и другие проекты. Все это растягивается более чем на час. Звучат напоминания о необходимости экономить воду, призывы к добровольцам принять участие в строительстве жилья для молодоженов. Даже мой отец выступает – сообщает о новом, более устойчивом сорте картофеля, выведенном его бригадой.

Я моргаю, стараясь скрыть удивление. Дело не в новом сорте, о нем я знаю. У старого была твердая кожура толщиной в целых полдюйма, черневшая на воздухе. Это как-то связано с генной трансформацией, произведенной отцом с целью добиться созревания картофеля в бесплодной почве. Черная кожура вообще-то мало кого волновала: счистишь ее – и картофель съедобен. Но Зин попробовал вывести сорт без этой кожуры и добился успеха. Так что для меня не стал неожиданностью новый сорт картофеля, удивительно было то, как отец о нем объявил. Неделю назад он говорил, что успех проекта – заслуга Зина, а тут даже не упомянул его имени!

Я вытягиваю шею, стараясь разглядеть в толпе Зина. Наверное, он разочарован: ведь это должно было стать его триумфом! Растерян ли он так же, как я? Он стоит, прислонившись к дереву, в центре аплодирующей толпы. Несколько человек хлопают его по спине: все-таки он – член отцовской бригады. Но его улыбка не может меня обмануть. Стиснутые челюсти и прищур свидетельствуют о том, что он воспринял слова отца как пощечину.

Отец под аплодисменты покидает сцену, и на трибуну поднимается наша учительница. У меня учащается дыхание, подкашиваются ноги. Вот оно: сейчас я расстанусь со школой и с детством!

Мисс Йорген подбадривает нас улыбкой и произносит в микрофон:

– С гордостью зачитываю список выпускников, заканчивающих сегодня учебу и вступающих во взрослую жизнь.

Она вызывает по одному учеников нашего выпускного класса. Мои одноклассники выходят на середину сцены, трясут руку магистрату Оуэнс и возвращаются в строй. Имена следуют в алфавитном порядке, поэтому я в списке последняя.

– Маленсия Вейл.

Я с трудом держусь на ногах от волнения, да и долгое стояние без движения дает о себе знать. Я подхожу к трибуне и под аплодисменты пожимаю руку учительнице и магистрату. Дейлин кричит громче всех остальных и так широко улыбается, что я не могу не улыбнуться в ответ. Сердце выскакивает у меня из груди. Вот я и взрослая. Победа!

С застывшей улыбкой я занимаю свое место в строю класса. Магистрат Оуэнс возвращается на трибуну. Толпа затихает. От неизвестности меня подташнивает, пальцы непроизвольно сжимаются и разжимаются. Если кого-то из нас отобрали для Испытания, об этом будет объявлено с минуты на минуту. Я опять вытягиваю шею, только теперь ищу не брата и не подругу, а незнакомое лицо – того самого столичного чиновника, который, по слухам, нагрянул в нашу колонию.

Незнакомых лиц я не вижу. Магистрат Оуэнс одаривает всех нас широкой улыбкой.

– Поздравляю всех учеников, особенно наших выпускников. Мне тоже не терпится узнать, какое будущее вас ждет.

Толпа опять радуется, мои губы автоматически растягиваются, хотя в горле клокочут слезы разочарования. Я много лет готовилась к этому дню, и что же? Всем моим мечтам, самому моему будущему пришел бесславный конец. Как я ни старалась, добиться, чтобы меня отобрали для Испытания, не удалось.

Я схожу со сцены и принимаю поздравления и объятия друзей с одной-единственной мыслью: «Как мне теперь быть?»