В опорном пункте милиции было не по-ночному шумно. Любому входящему сразу бросался в глаза портрет в траурной рамке, стоящий на письменном столе. Видимо, этот стол раньше принадлежал Петру Фомину. Около портрета лежали засохшие гвоздики. Он машинально сосчитал их – десять – четное число. При ближайшем рассмотрении оказалось, что пол в помещении затоптан, наверное, уборщица приходила сюда по утрам. Среди следов выделялись крупные, с четким отпечатком рисунка, следы примерно сорок четвертого размера. Их было полно: от входной двери до сейфа, затем к подоконнику, вокруг стола Петра Фомина, потом вокруг еще одного, стоящего у противоположной стены. Странно: дождя на улице не было, а следы были грязные, как будто человек специально ходил по лужам.

Эксперт тоже зафиксировал эти следочки глазом и принялся производить какие-то пассы возле своего чемоданчика. Стол открылся сразу – центральный замок, запирающий ящики, был вырван с корнем, даже не вырван, а неаккуратно выпилен, только чем? Обрывки материала, из которого был сделан стол, торчали в месте распила в разных направлениях. Замок валялся тут же, на полу. В ящиках основательно порылись: документы перепутаны, вытащены из папок, смяты. А между тем, в этом опорном пункте работало две видеокамеры, расположенные одна перед входом, а вторая – в рядошном кабинете, который был закрыт на ключ. И входная дверь, и окна были на сигнализации. Кто орудовал в охраняемом помещении так нагло, как будто знал, что ему ничего не будет? Или это ктото свой? Та же уборщица? Зачем? Что искали? Ноутбук? Конечно, ноутбук. Или была еще флешка? Ох, беда!

Так, больше тут делать нечего, надо ждать результатов экспертизы, а самому быстро изъять записи с видеокамер и смотреть, кто это такой наглый. И с сигнализацией разобраться: почему не сработала. И местных жителей опросить: кто, что видел. Ночью по квартирам не пойдешь, все придется делать завтра.

Участковый – мелкий суетливый старший лейтенант – причитал над разгромленным кабинетом и ничего толком сказать не мог. Алексей прикрикнул на него:

– Спокойнее надо быть, старлей. Кто последний выходил из помещения?

– Я, я выходил, – стукнул себя кулачком в грудь мужчинка. – Я и закрывал, и на пульт, как положено, сдавал. И ничего особенного не было, все как обычно.

Он призадумался, покусывая верхнюю губу.

Алексей усмехнулся. Вот тут по закону жанра персонаж должен что-то очень важное вспомнить и сказать: «Хотя…». А дальше последует такой текст, который обязательно приведет к разгадке всей серии преступлений. И участковый не заставил себя ждать:

– Крутились тут двое, конечно, но они не скрывались, в участок заходили.

– А зачем заходили-то? И почему ты их запомнил? – Заходили адрес узнать. Вернее, не адрес, а как в адрес пройти. А почему запомнил? Да потому, что сегодня, – он взглянул на часы, – вчера никого, кроме полоумной бабки Синицыной, не было. Только эти. Странно было то, что они вдвоем зашли и никак не могли в толк взять, как до адреса добраться, а я ведь им все подробно с самого первого раза объяснил. И еще странно, что к нам зашли. Обычно дорогу у прохожих спрашивают.

– Документы у них проверял?

– Документы? – Старлей озадаченно покрутил головой. – Нет, документы не проверял, всего ведь дорогу спрашивали.

– Ну, понятно, – подвел итог Алексей, – молодцы, ребята. Один дорогу спрашивал, другой в это время осматривался. Адрес какой?

– Что?

– Адрес чей спрашивали?

– Они искали дом на Зубовском, там магазин радиодеталей. Вот этот магазин им был нужен. Ну, я рассказал.

– Эти?

Алексей достал отпечатанные на принтере фотографии, сделанные бдительным Иваном Ивановичем, и веером раскинул их на столе. Участковый долго и внимательно вглядывался, приближая и удаляя листы бумаги, подносил их к свету. Алексей не мешал ему, откровенно зевал – спать очень хотелось. Наконец, старлей произнес:

– Этот точно, а про второго не уверен. – Во сколько они заходили?

– Днем, примерно в шестнадцать часов.

– Так ты их даже в журнале не зафиксировал?

– Не зафиксировал. Они же не с заявой, а с личным вопросом были.

Вот чего Алексей не мог терпеть, так это блатного жаргона, поэтому он резко оборвал участкового:

– Потрудитесь написать объяснение по этому эпизоду, и чтобы никаких «заяв». Писать по-русски и грамотно.

Дежурный следователь уже составлял протокол осмотра места преступления, эксперты все еще работали. Миша Некрасов о чем-то разговаривал с немолодой, тучной женщиной, одетой в домашние тапочки и плащ, который она придерживала на груди. Миша увидел, что Алексей на них смотрит и позвал:

– Товарищ майор, можно вас? Алексей подошел.

– Это уборщица, Валентина Егоровна, она тут работает, – пояснил Миша, – говорит, что ей сегодня запретили убирать.

– Кто запретил? – удивился Алексей.

– Дак вот они, – показала она рукой в сторону участкового.

– Интересно, очень интересно, – скороговоркой пробормотал Алексей, а потом спросил – а почему они запретили убирать?

– Дак отдыхали тут. – Выпивали, что ли?

Она смущенно шмыгнула носом и сказала:

– Дак каждую пятницу отдыхают. – И Фомин покойный «отдыхал»?

– Ой, нет, – замахала руками женщина, – он домой шел или по делам. Такой хороший человек был, – вдруг запричитала она, – такой уважительный, так его жалко. И деточек его жалко, и жену тоже. Такого человека жизни лишили!

– Угу, угу, – согласился Алексей, – а во сколько они «запретили вам убирать»?

– Дак, часов в семь, – подумав, ответила женщина. – Я всегда туточки в семь убираюсь, а в восемь они закрывают и на охрану ставят. Я минуточек без пяти восемь ухожу. Я тут живу, в этом же подъезде, на третьем этаже, – пояснила она, – вот в восемь уже и дома. А до этого я у одного бизнесмена убираюсь с двух часов до шести, тоже недалеко, пешком десять минут. А на троллейбус я не трачусь, экономлю. Вчера хозяйка приказала еще ножи почистить пастой специальной, вот я и подзадержалась. Пасту эту надо намазать и подождать двадцать минут. Я по инструкции смотрела. Ну, вот я намазала, а сама все на часы – время-то идет. Но успела. Прибежала как раз, когда часы били.

– Это какие же часы?

– А вон, – она показала в окно.

Двор просматривался насквозь, и в доме напротив, через дорогу, оказался магазин с незатейливым названием «Время». В витрине стояли самые разные часы. Они ходили, стало быть, некоторые и звенели, и били. Значит, надо наведаться еще и в этот магазин. Где взять столько людей? И вообще, убойный отдел не должен заниматься кражами. Опять же, проникновение в помещение милиции – это чрезвычайное происшествие. И только полный дебил может не связать убийство Петра Фомина, проникновение в его квартиру и проникновение в опорный пункт милиции, где он служил. Алексей прошелся по кабинету, вышел в небольшой, квадратной формы, коридорчик и тихим, абсолютно спокойным голосом задал вопрос:

– В какое время был сдан на охрану опорный пункт милиции?

Старший лейтенант засуетился, достал из кармана форменных брюк мятый носовой платок, вытер шею, руки, лицо и, помолчав немного, ответил:

– В девятнадцать часов с минутами. – В журнале это зафиксировано?

– Да, – не совсем уверенно сказал старлей и снова воспользовался платком в той же последовательности: шея, руки, лицо.

Алексей сразу понял, что он врет, причем врет не очень умело. Скорее всего, и записи никакой нет, и никто ничего на пульт не сдавал.

– Журнал покажите, – попросил он.

Миша, хорошо зная эту нарочито спокойную интонацию, отошел подальше и на всякий случай прикрыл входную дверь.

Журнал был грязно-серый, весь растрепанный, с жирным пятном на обложке. Участковый все вытирался своим платком, нервно покусывал губы, переминался с ноги на ногу. От него шел тяжелый запах какой-то едкой парфюмерии вперемешку с перегаром. Видимо, он зажевывал вчерашний «отдых» апельсиново-мятной жвачкой. Запись за вчерашний день была одна: Синицына А.А. дом… квартира… Суть жалобы: ее пытаются отравить соседи, варят суп, который пахнет тухлой капустой. Все, дальше чистая страница. Конечно, чистой ее назвать можно было только с большим приближением: какие-то потеки, кляксы, – это в наше-то время! В общем, понятно: никто никуда ничего не сдавал, да и закрывал ли на ключ? Заходите, люди недобрые, берите, что хотите!

У Алексея уже не было сил на гнев, он выжег его изнутри сразу, как он увидел этого никчемного милиционеришку с его мятым носовым платком и услышал насквозь пронизанный ложью голос.

– Кто еще занимает это помещение?

– Я, – начал перечислять участковый, загибая пальцы, – лейтенант Алексашина – по делам несовершеннолетних, старший лейтенант Гвоздиков и Фомин покойный. Был.

– Петр Петрович Фомин был старшим по званию, стало быть, вы все ему подчинялись?

– Подчинялись, да. Дисциплина тут, поручения, все по уставу.

Лучше бы он этого не говорил. В мозгу у Алексея произошло какое-то столкновение мыслей и чувств и он, так же спокойно, попросил Михаила Некрасова:

– Выкинь ты его, Миша, к черту. Утром им следователи займутся, а сейчас хоть воздух чище будет.

И, правда, что сейчас с него спрашивать? А прибить очень хочется. Еще не ровен час, руки об его рожу противную замараешь.

Миша обрадовано вывел участкового из кабинета и сразу вернулся. Уборщица все стояла, подпирая дверной косяк, испуганно тараща глаза. Алексей предложил ей жестом сесть. Она присела на краешек стула, оторвала наконец руки от ворота плаща и сложила их на коленях, придерживая теперь подол. Алексей догадался, что женщине не дали нормально одеться.

– Валентина Егоровна, я вас долго не задержу, вы уж простите, но поговорить нам надо.

Она согласно закивала головой, подняла на него глаза, и он увидел, что она и не старая совсем – лет, может быть, сорока. Просто, видимо, жизнь не удалась.

– Вы расскажите, как вчера все было.

– Ну, пришла я, значит, в семь часов. Когда заходила, услышала, как часы бьют.

– Часы? – Алексей задумался. – Они же далеко, через дорогу. Тут, наверное, движение, не слышно ничего.

– Нет, слышно, очень даже слышно. У их реклама такая. Они до восьми часов вечера каждый час по радио, что ли, бой часов усиливают. Около магазина самого и вдоль улицы слышно бывает. Не сказать, чтобы очень громко, но слышно. Это чтобы люди интересовались и заходили, покупали часы или ремешок кому.

– Хорошо. Вот вы пришли и что?

– Ну, тут стол готовят: газетка расстелена, на другом столе клеенка, на ней стаканы, тарелки пластиковые, которые одноразовые, вилки. Колбаса там, сыр, хлеб и салаты в коробочках, как продают в магазинах. Я такой один раз брала, не понравилось. Ой, простите, что это я?

Она испуганно посмотрела на Алексея, прикрыв рот ладошкой.

– Ничего, продолжайте, – попросил он.

– Ну, я пошла в свою каморку за ведром, а тут Иваныч выходит от Люськи – это Алексашина, она тут по детям – и говорит, мол, иди, Валентина, сегодня домой, завтра придешь утром. Я ему говорю, а как же, мол, утром, если у вас такая грязища? А он говорит, что все равно загваздают.

– А кто это – Иваныч? – уточнил Алексей.

– Да вот же, – она растерянно оглянулась и показала рукой примерно в метре от пола, – это и есть Иваныч.

– Бойцов Алексей Иванович, старший лейтенант, – уточнил следователь.

– Так, ладно, это выяснили. А потом вы ушли?

– Ну да, ушла. Че мне тут делать-то? У их тут выпивка, закуска, понятное дело.

– И женщина с ними выпивала?

– Чего не знаю, того не знаю, – церемонно ответила Валентина Афанасьевна, – но в прошлой неделе две рюмки водки при мне опрокинула.

– А в прошлой неделе это было примерно в какой день?

– Дак в пятницу же и было. Они всегда в пятницу тут.

– А вас не выгоняли?

– Нет, они, в ту пятницу, когда я пришла, уже давно сидели. Уже и туалет облевали, и Люську домой провожали. Вот она на посошок и принимала.

Интересная картина в самом центре Москвы: повальное пьянство в конце рабочей недели в опорном пункте милиции. Так, а Фомин об этом знал? Если знал, то почему покрывал? Или не знал? Ведь у него семья была, и он все свободное время посвящал детям и жене. Хотелось бы думать, что не знал.

– Валентина Егоровна, может быть, вы что-нибудь необычное заметили в последнее время?

– Заметила. Вот вы тут портреты показывали. Дак этот один тут все время за Фоминым, царствие ему небесное, ходил.

– Который? – А вот этот.

Она уверенно показала на фотографию того самого парня, про которого и Иван Иванович говорил, что он следил за Петром Фоминым.

– А почему вы решили, что он за ним «ходил»? – заинтересовался дежурный следователь.

– А не знаю, только видела, что ходил. Этот придет на работу, а тот его около подъезда на лавке караулит. Как нашему уходить, этот куртку сделает навыворот и за ним.

– А что за куртка такая интересная?

– Дак куртки такие есть, на рынке давеча видела: с одной стороны она вроде черная, а с другой – красная. Вывернешь эдак, и никто не узнает. Он еще очки темные надевал и волосы прилизывал. Так и ходил.

– Так, ладно. А о том, что в это помещение было проникновение, вы откуда узнали?

– Дак Иваныч прибежал. Сам трясется, потеет, говорит, мол, Валентина, ты скажи, что сама закрывала и на пульт сдала. А я и чо сказать, не знаю. Они там сдают и говорят, мол, пункт, старший лейтенант Бойцов. А потом, когда снимают, говорят: «Пароль маршал». А цифры еще какие-то, я не слышу. Мне без надобности.

Так, надо быстро от этой злости абстрагироваться, а то он думать не сможет. А этими, с позволения сказать, лейтенантами, займется служба собственной безопасности. Преступное разгильдяйство должно быть наказано по всей строгости закона.

– Спасибо вам, Валентина Егоровна, – сказал он, придав голосу как можно больше сердечности. Похоже, в этом вертепе после гибели капитана Фомина остался один порядочный человек – уборщица.

– Миша, проводи домой, – приказал он. – Ой, что вы? Я сама, туточки недалеко. Миша уже стоял, распахнув дверь.

Дежурный следователь, как же его? – вроде Иван. Или Федор? Не дал Бог памяти на имена. Что же делать? Выручил эксперт, который закончил свои дела и собирался ехать в отделение:

– Сереж, я поеду? – спросил он, обращаясь к следователю.

Вот, значит, как его зовут – Сергеем. – Ну, что, Сергей, какие версии?

– Какие тут могут быть версии? – недоуменно пожал плечами довольно молодой следователь. – Конечно, профессиональная деятельность. Ну, не бабник же капитан Фомин… был. И коммерцией, как я понимаю, не занимался. А занимался только семьей и работой.

– Огородишко у него еще был, – уточнил Алексей. – Огородишко – это из другой оперы. Может, ему наследство какое-нибудь небывалое досталось?

– Досталось наследство, только не ему, а совсем другому человеку. И он по этому наследству копал.

Следователь Сергей покрутил затейливо простенькую шариковую ручку, что-то записал ей в своем блокноте и сказал:

– А это интересная версия, я мог бы с ней поработать.

– С ней уже работают, – остудил его пыл Алексей. – А, так отберут это дело?

– Думаю, что отберут. Там несколько дел в одном производстве: два, нет, три убийства, одно из них двойное, так что…

– Жаль, – огорчился Сергей. – А впрочем, хорошо, что отберут. Терпеть не могу, когда коллеги задействованы в качестве фигурантов.

Вот и ладно, и без обид. Что теперь делать? Домой? У, времени-то… Конечно, домой, ведь не убийство, а только попытка ограбления. Но что-то терзает душу так, будто он виноват. И виноват: не уследил за квартирой Фомина. Не уследил. Что еще может заинтересовать бандитов, кроме ноутбука, в котором, понятно, информация? Бумажные носители? А были они? А вдруг были? Не может такого быть. Петр Фомин был человеком очень аккуратным, даже педантичным. Не мог он важную информацию хранить на листах бумаги. Хотя должен был копировать на другой носитель, кроме компьютера. Флешка? Диск? Где? Может быть, здесь, в столе? Не может быть. Петр Петрович не доверял своим коллегам, поэтому и ноут дома хранил. Что тут они ничего не нашли, это точно. Если бы нашли, не полезли бы в квартиру. А в квартире? И не спросишь ни у кого. Не станешь же звонить вдове: «Скажите, вы не знаете, где ваш покойный супруг держал секретную информацию?». Фу! А если все-таки дома? Тогда преступники будут вооружены знанием того, что было известно Фомину. Да, надо еще раз просмотреть ноутбук.

Наталье не спалось. Она честно закрывала глаза, но через минуту они сами собой открывались и вглядывались в темноту. Подушка казалась ей жесткой, одеяло – слишком жарким, простыня все время скатывалась. Читать было нечего. Книг много, но все не в ее вкусе. Скорее всего, эту библиотеку собирали бабушка и дедушка Алексея. Книг современных авторов не было. Наверное, Алексей книги не покупал. А когда ему читать? Некогда ему читать всякую беллетристику, надо преступников ловить. Наталья читать любила с самого раннего детства. Бабушка показала ей буквы в три года, а в четыре она сама научилась складывать из них слова. Это произошло как-то незаметно. Она просто смотрела однажды картинки в тоненькой детской книжице и вдруг поняла, что под изображением животных написаны их названия. И вот, следуя за буковками, она без напряжения прочитала слова «лиса», «волк» и «заяц». А потом сразу перешла к тексту сказки. Уже будучи первоклассницей, она никак не могла понять, почему надо учить каждую букву отдельно, ведь это совсем не интересно. Буквы же выдуманы, чтобы читать! Вот и сейчас она почитала бы что-нибудь, но нечего. Ну, не «Войну и мир» же читать! Настроение не то, а вообще «Войну и мир» она читала раза четыре с удовольствием. Чем заняться? Что делать? Взяться, что ли, за диссертацию? А ведь верно! Время подходящее: два часа тридцать минут. Одеться слегка, можно не подкрашиваться – мужчины дома нет, не забыть умыться. И открыть в ноутбуке свои файлы и начать творить.

Ее работа была посвящена выхаживанию недоношенных детей с экстремально низкой массой тела в условиях отделения реанимации. Тяжелое состояние предполагает лечение в самом агрессивном отделении. Масса инвазивных методов лечения, непростое обследование, протезирование основных жизненных функций – в этом необходимо исхитриться выжить! И везде человеческий фактор! Например, в Натальином отделении есть хорошая медсестра, на самом деле хорошая, только она детей любит с особой жестокостью: постоянно пытается улучшить их жизнь. То протирает кювез, то меняет без надобности памперс, то поворачивает со спинки на живот. К концу смены эта сестричка устает гораздо больше своих коллег, а результат нулевой. Вот Наталья и пытается доказать, что недоношенные дети больше всего нуждаются в покое, который на медицинском языке называется лечебно-охранительным режимом. Есть целая корзина состояний, которые возникают у глубоко недоношенных детей в результате перевозбуждения центральной нервной системы. Именно поэтому необходимо эти состояния предупреждать.

Наталья целую неделю перед своим вынужденным заточением билась с одной-единственной таблицей, в которую пыталась впихнуть все данные, полученные в результате почти пятилетней исследовательской работы. Но почему-то циферки никак не хотели дружить между собой, не помещались в строгие квадратики таблицы и, главное, никак не отражали той идеи, которую она пыталась отразить в своей работе. Ей казалось, что, если она справится с этой задачей, то у нее и жизнь пойдет иначе – лучше, что ли. Но таблица не давалась. Ее руководителем был старенький уже профессор Пятницкий, которого она любила, уважала, почитала, и мнением которого дорожила. Он ей уже давно намекал, что вместо одной надо сделать две таблицы, но ей казалось, что в одной будет все более наглядно. А что, если все-таки разбить ее на две отдельные половинки? Ну-ка, попробуем! Наталья расчертила лист бумаги и начала заносить данные то в одну, то в другую строку. И сразу стало ясно, что получилось. Все встало на свои места. Сейчас она была счастлива, что наконец решила эту задачу. Вот профессор будет доволен, ведь получилось так, как он хотел. Теперь надо написать краткий, толковый комментарий, а потом отпраздновать удачу чашкой чая с остатками пирога.

Ночь ушла. За окном пробивался серенький, безрадостный рассвет, шел мелкий дождичек, май показывал свою изнанку. Интересно, в чем она будет ходить, если похолодает? Наверное, Алексей даст ей свой свитер, и она будет ходить в нем, подвернув рукава. А пока обитает в его квартире в джинсах и легкой футболке и начинает мерзнуть. Что бы такое надеть, чтобы стало теплее? Или чаю попить? Вообще, где Алексей? Уехал на всю ночь, знать о себе не дает. Такая работа. И ничего тут не поделаешь. Или надо любить и терпеть, или просто не связываться с таким человеком. У ее мамы тоже были постоянные дежурства и вызовы в больницу в неурочное время. А папа терпел, ждал, скучал, ходил от окна к окну, встречал, провожал и любил бесконечно. Наталья всегда знала, что мама и папа – образцовая семейная пара. Их даже на родительских собраниях ставили в пример. И бабушка говорила, что их ангел свел. А для Натальи ангел пока никого не выбрал.

Она пошла на кухню, включила чайник и стала смотреть в окно. За окном промокал насквозь тихий дворик, даже сонный какой-то. В центре – непременный песочник, как в ее детстве, кусты сирени, под ними – уютная скамеечка. Наталья видела, что на скамейке днем собираются старушки, а вечером тусуется молодежь. По утреннему времени никто не заводит автомобили, никто не бежит с портфелем через двор. Вдруг так захотелось спать, что и чаю никакого не надо. Позвонить, что ли, Алексею?

Он долго не брал трубку, а когда она уже решила нажать отбой, вдруг ответил:

– Привет, – сказал так, будто был в соседней комнате.

– Ты скоро придешь?

Глупее вопроса задать она не могла, потому что не подготовилась к разговору. Обычно перед тем, как звонить, она мысленно проговаривала некий диалог: он скажет, а я ему отвечу, а потом спрошу… И все в таком духе. А сегодня позвонила просто так, на удачу, и сразу опростоволосилась.

– Ты проснулась уже? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я? Да.

– Ну, тогда ставь чайник. – А он уже вскипел.

– И хорошо, что вскипел, – сказал он весело и отсоединился.

Наталья так и не поняла, когда он придет, но тут услышала скрежет ключа в двери и пошла Алексею навстречу. Сон как рукой сняло. Вот бы сейчас к нему в объятия броситься и постоять, обнявшись, а потом заговорить разом: он про то, что случилось в его районе, а она о том, как ждала и волновалась. Она быстро вышла, почти выбежала, в прихожую и сразу уткнулась лицом в огромный букет сирени, который Алексей нес на вытянутых руках. Аромат был таким одуряющим, страстным, а букет мокрым, с капельками дождя на цветах и листьях, что Наталья остановилась, как вкопанная, и от неожиданности забыла все слова. Она вдыхала этот волшебный запах и чувствовала, что голова совершенно перестала ее слушаться. Надо было взять у него букет, отнести в комнату, поставить в вазу, а она просто стояла и смотрела на цветы.

Алексей растерялся. Он вообще хотел поставить сирень в ведро или во все вазы, которые найдутся в доме. А она потом проснулась бы и удивилась. Эту сирень он не удержался и купил у какого-то мужичка около Смоленской-Кольцевой. Дядька стоял там с ведрами как-то так ловко, будто и не торговал в неположенном месте, а просто привез огромные охапки ранней сирени кому-то в подарок. Когда патрульная машина остановилась около него, он не стал суетиться, а продолжал спокойно держать в руках пышную душистую ветку. Алексей подошел, спросил, откуда такая красота, и мужичок, осмелев, ответил, что из Киева, и что товар свежайший, можете хоть все цветки потрогать, не оторвутся. Алексей вытащил из одного из ведер всю сирень, достал из кармана и протянул ему пятисотенную бумажку.

– Этого хватит?

– Сейчас я сдачу…

– Не надо. Ты мне только скажи: хватит?

Мужичок согласно закивал головой, пряча бумажку в недра своей легкой курточки.

Алексей стряхнул водяные капли и осторожно, чтобы не помять, втащил букет за собой в машину. Водитель, немолодой уже сержант, неодобрительно покрутил головой:

– Зачем вы деньги ему отдали, товарищ майор? Сказали бы мне, я в форме. Он бы мне за так все отдал.

– Да не хотелось человека обижать. – А кому красотищу-то такую везем?

– Просто сирень люблю. Сейчас поставлю в ведро, а сам залезу в ванну и буду оттуда любоваться.

– Ну-ну, – опять покрутил головой сержант, – чудно.

… – Наташа, ты что? – спросил он осторожно. – С тобой все в порядке?

– А? Да, все. Удивилась очень. Еще ведь не пора сирени цвести? Или где-то уже цветет?

– Это из Киева.

У нее округлились глаза:

– Ты что, в Киев летал?

– Да нет, купил около метро.

– Я очень сирень люблю. Это знаешь, так красиво, просто ужас!

– Знаю, я сам ее люблю.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Пойдем завтракать, – сказала она, забирая у него букет.

– Давай, только сегодня я завтрак готовить буду. – Нет, ты иди мойся, приводи себя в порядок, потом будешь завтракать, а потом – спать, – распорядилась она. – Я, кстати, тоже не спала, после завтрака лягу. Такое у нас будет сонное царство.

– А ты почему не спала? – спросил он с тайной надеждой, что она скажет, что волновалась за него.

– Не спалось. Зато я решила одну непростую задачу.

– Здорово! – сказал он совершенно искренне.

После завтрака быстро разошлись по своим комнатам. Алексей поставил будильник, лег и мгновенно уснул. Наталья поворочалась, но тоже заснула под мерный стук дождя в оконное стекло. Впервые за много лет она спала глубоко и спокойно, как в родительском доме, и даже не слышала, как встал Алексей, как он осторожно ходил по квартире, звонил кому-то, когото отчитывал, гремел посудой на кухне. Она просто спала.

А за окном шел праздничный день – святой День Победы.

Иван намеревался ехать на дачу, но на улице так убедительно лил дождь, что он решил остаться дома. Вместо Маши на кухне колдовала спокойная женщина средних лет, такой же средней наружности и среднего телосложения.

– Меня зовут Анной, – представилась она. – У Марии сегодня выходной.

– А меня – Иваном.

Он почему-то решил пошалить.

– Я знаю, Иван Ильич, – спокойно ответила женщина. – Завтрак, пожалуйста. И что будете заказывать на обед?

Иван уже намазывал мармеладом хорошо подсушенный тост.

– Что посоветуете?

– У меня хорошо удаются гороховый суп и шницель с жареным картофелем, но, если пожелаете, приготовлю что-то другое.

То есть консоме не дадут. Ну и хорошо.

– Нет, то есть да. Пусть будет суп и шницель. И салат какой-нибудь полегче.

Она спокойно его выслушала и, немного помявшись, задала еще один вопрос:

– Пить что будете? Он растерялся:

– Чай, наверное. А вы можете пирожное какоенибудь приготовить? Я вообще-то сладкоежка. Или можно кого-нибудь в кондитерскую послать.

– Зачем же посылать? Будет десерт.

Вопрос был исчерпан, но она продолжала стоять. – Что-нибудь не ясно? – спросил он.

– Да. На сколько персон и на какое время? – Я сегодня буду обедать один. Подумал и добавил:

– И ужинать, наверное, тоже.

– Хорошо, – с облегчением сказала она и скрылась на кухне.

Было странно ощущать в доме постоянное присутствие посторонних людей. Он спал, а они его сторожили. Он ел, а они продолжали сторожить. Кто-то невидимый делал в квартире уборку. Кто-то закупал продукты. Поварихи готовили для него обеды. А на даче вовсю трудился садовник. Об этом сообщил ему теперешний начальник охраны. Интересно, при дяде было так же, или все-таки тетя Аня управлялась сама? Дядя Петя, насколько Иван помнил, был неприхотливым в еде. Лишь бы все было красиво оформлено. Он терпеть не мог небрежной сервировки, выщербленных чашек, плохо заваренного чая. А есть он мог хоть бутерброд с дешевой колбасой, хоть заливное из осетра – все равно.

Завтракал Иван не торопясь. Эту роскошь он мог позволить себе редко. Даже в отпуске находились какие-то неотложные дела. А сегодня вдруг на него напала лень. Вот захочет и заберется в постель и будет целый день читать детективы или смотреть телевизор. А не захочет, будет валяться на диване и слушать музыку.

С самого раннего детства он был занят тем, что учился. Дед внушил ему, что праздность – смерть для ума. «Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь», – повторял он ему цитату из Николая Заболоцкого. И поэтому маленький Иван зубрил иностранные языки, читал, читал и читал. А мама учила его слушать звуки. Музыку он полюбил сразу и навсегда еще и потому, что музыку пел мамин совершенный голос. Когда она пела для него, голос ее становился бархатно-мягким, иногда влажным, иногда звенящим. Он долго думал, что такой голос бывает у всех женщин, и очень удивился, когда дворничиха вдруг грянула дурным голосом какую-то разудалую песню. Слов было не разобрать из-за ее крика. Иван закрыл уши и убежал домой. Он долго не мог простить этой женщине ее «пения». Тогда он понял, что все люди разные: у кого-то голос, а у кого-то просто механизм для извлечения звуков. У кого-то талант, а у кого-то полное отсутствие оного.

Вообще, он может себе позволить спокойный отдых – тихий звук телевизора, мягкое кресло, книга какая-нибудь знакомая, которую сколько раз читаешь, столько раз открываешь заново. Что бы такое почитать? Есть этакое сибаритство в возможности выбора: можно Пелевина, а можно Агату Кристи. Или взять, скажем, мемуарную литературу – вот где душа будет трудиться по-настоящему. Хотя не хочется никаких мемуаров. А если Куприна? Или кинишко? Так, сейчас он дойдет до того, что уставится в телевизор, и тогда весь день насмарку. Решено: он берет первую попавшуюся книгу из шкафа с закрытыми глазами. Рука, конечно же, потянулась к полке с детективами, и – ура! – вытащила подзабытый роман Нейо Марш. Вот теперь налить чаю, устроиться в кресле и читать.

Алексею надо было попасть в свой кабинет в РОВД, чтобы все обдумать. Но он не хотел будить Наталью, поэтому уселся за обеденный стол на кухне, сварил себе крепчайшего кофе и открыл ноутбук Петра Фомина. Значит, так. В начале ноября на собственной даче были отравлены супруги Горчаковы. Через три дня, на поминках, кто-то обыскивал кабинет убитого. Сначала была версия о том, что украли альбом с фотографиями эксклюзивных украшений, но она отпала после допроса домработницы, которая этот альбом взяла «на память». Теперь выяснилось, что куда-то делись часы с боем, которые покойный купил незадолго до смерти. Версия, что убили из-за этих, пусть антикварных, часов, никуда не годилась. В доме были гораздо более дорогие вещи и золотые изделия на миллионы долларов. Если украли часы, почему больше ничего не взяли? Двигаемся дальше. Участковый Петр Фомин был убит в тот день, когда из Берлина приехал наследник. На следующий день обнаружен труп охранника Михаила Коваленко в квартире убитых супругов Горчаковых. Как он туда попал и что искал, пока не ясно. Потом было несколько попыток (если быть точным, то две) убийства Ивана Горчакова – племянника покойного ювелира. Сначала обнаружено отравленное вино, а потом в квартиру прибыл «телефонист» по кличке Веник, имевший явно не дружественные намерения. На похоронах участкового Петра Фомина его вдова, опасаясь кого-то или чегото, тайно передала Алексею записку с предложением забрать из квартиры ноутбук с возможно полезной для следствия информацией. Затем была вскрыта квартира Фоминых, а до этого – раскурочен стол участкового в опорном пункте милиции. По этим взломам засветился один и тот же подозреваемый, которого сейчас эксперты пытаются установить. Попутно выяснилось, что личный состав отделения напивается в служебных кабинетах опорного пункта каждую пятницу. Еще не понятно, каким боком прислоняется к этому делу бывшая невеста Ивана Ландыш и мультимиллионер с туманным прошлым господин Мусалимов. И, конечно, таинственный Владимир Махов, который такой же Махов, как Алексей – Рокфеллер. Это то, что на поверхности. А еще есть холдинг, в котором тоже происходят всякие загадочные события, вроде безосновательной задержки заработной платы, глухого бойкота нового владельца, странных накладных, где цены на изделия указаны то в зеленых бумажках США, то в деревянных рублях. Для того чтобы это все хоть как-нибудь осмыслить, надо встретиться с Иваном Горчаковым, еще раз поговорить об убитых родственниках. Есть ведь, кроме него, какая-то дальняя родня, может быть, молодые члены семьи, которые тоже считают себя наследниками ювелира. Это, кстати, может быть мотивом убийства. Можно позвонить, хотя, пожалуй, надо дождаться, когда проснется Наталья, а то испугается. Собственно, почему «испугается»? Она взрослая женщина с ребенком, чего ей бояться? А так хочется думать, что она нуждается в защите! Что-то с ней не стыкуется. Какаято странность во всей этой истории. При чем тут она? Что известно ей такое, что изобличает убийцу? Почему Петр Фомин рассказал ему про Натальины телефонные звонки в день убийства? Что-то там такое было. Так, надо вспоминать. И тут его мобильник начал передвигаться по столу. Конечно, как же он забыл? Звук-то выключен, и стоит режим вибрации.

– Да.

– Привет, это я.

Кто это, интересно? Он растерялся и забыл посмотреть на экран.

– Слушаю.

– Алексей, тебе неудобно говорить?

Наконец, он догадался, вернее, узнал голос. – Нет, Иван, я просто задумался. – Я тебя не разбудил? – Нет, говори.

– Мы хотели сегодня встретиться. А можно встречу перенести?

– Что-то случилось? – Ленюсь.

– Что ты делаешь?

– Лежу на диване и ленюсь, впервые за всю свою жизнь. Оказывается, это очень приятно.

– Ты здоров?

Иван засмеялся:

– Ты, наверное, никогда не ленился.

– Не помню, сейчас времени на это нет, а в детстве, наверное, ленился.

– Так можно?

– Понимаешь, мне бы сегодня все-таки с тобой поговорить. Но не по телефону. Андестенд?

– Ладно, – совсем другим, не ленивым, тоном ответил Иван, – куда и во сколько?

– А давай, я к тебе сейчас прямо подъеду? – А, хорошо.

– Купить что-нибудь?

Иван опять засмеялся, теперь весело и задорно:

– Я, понимаешь, на полном обеспечении, так что все есть. Приезжай.

Сборы заняли ровно пять минут, еще столько же Алексей потратил на то, чтобы написать Наталье записку. Машинка мигнула фарами, приглашая в сухое пространство. Дождь уже не капал, а лил. Зонты и зонтики закрывали лица немногочисленных прохожих. Алексей вдруг понял, что замерз. А как Наталья будет обходиться без теплых вещей? Он ее забирал, когда на улице было почти лето, а сейчас погода очень напоминает осеннюю. Набраться наглости и что-нибудь купить? Он же не знает размеров. И потом, что он может купить? Кофту, или как называется такая теплая штука, которая надевается в холодное время года? Или куртку? Дома куртка, наверное, не пригодится. Тогда что? Просто у нее спросить? Почему-то хочется ее удивить. Как сегодня с сиренью.

Они сидели в малой гостиной уже почти час. За это время Алексей несколько раз звонил то Мише, то Вадиму, то Саше, и всем раздавал поручения – найти, узнать, выяснить. Конечно, был выходной день, но работы не убавлялось.

Кажется, дружная была семья у Ивана Горчакова. Во главе клана стоял дед, и вокруг него плотно – сыновья с семьями. Казалось, что плотно. Но старший сын сразу отошел от семьи, как только женился, потом уехал за границу. Как все это время жила без него жена, Иван не знал: ни адреса ее, ни того, на какие средства она живет. А интересовался ли кто-нибудь из остальных членов семьи? И, не случись этой трагедии, Иван не вспомнил бы о ней, наверное. Получается, что общались между собой только два брата – Илья и Петр. Но, опять же, Иван ничего не мог рассказать о сестре своей тети, которая, вполне возможно, после смерти Анны Дмитриевны осталась без средств.

Алексея это не удивляло. Он повидал на своей работе много чего, причем редкие проявления доброты к близким были скорее исключением, чем правилом. Может быть, жизнь изменилась не в лучшую сторону? Или он просто не замечал этой доброты, и у него сформировалась профессиональная деформация личности?

Тем не менее, его заинтересовали возможные родственники Ивана: дочь или сын племянника Алисы Семеновны Горчаковой и сестра Анны Дмитриевны, которая, тоже очень может быть, имеет каких-то молодых отпрысков. Перспективная тема – претензия на многомиллионное наследство и беспроигрышный мотив убийства.

Если размышлять о профессиональной деятельности Петра Ивановича, то и тут есть, за что зацепиться. Тем интереснее сообщение Ивана о странном поведении сотрудников на банкете, посвященном Дню Победы. Странно еще то, что его принимают «в штыки» априори, не давая времени для проявления деловых качеств. Что это: чья-то зависть или коллективный сговор? И почему Алексей решил довериться начальнику службы охраны, что называется, «с ходу»? Может быть, прав Вадим Игнатьев, и дело тут не только в непрофессионализме главного охранника фирмы?

Какие еще версии могут быть, кроме самых очевидных? Близкое окружение убитых супругов состояло из Натальи, ее дочки и домработницы. Домработница уже допрошена, сейчас проверяется алиби ее дружка, с которым она, по ее словам, бывала в квартире убитых. Конечно, она твердит, что пропавшие часы после их ухода из кабинета оставались в сейфе, и взять их никто не мог. А если это ее дружок, когда она, к примеру, отвернулась? Мог позариться на драгоценность? Мог. По нему завтра, в крайнем случае, послезавтра, должен прийти ответ из местного РОВД, тогда будет все ясно.

– Ты, может быть, пообедаешь? – вдруг спросил сидевший молча Иван.

Алексей уже проголодался, но представил себе, как Наталья ждет его, накладывает на тарелку еду, и вежливо отказался.

– Не привык я один за столом сидеть, вся жизнь публична, с сослуживцами и, как у нас говорят, «сторонами», – заявил Иван.

– Не сердись, правда некогда. Мне в последнее время суток не хватает, даже обдумывать информацию приходится дома. И следователь поручений постоянно подкидывает. И не одно ведь дело наш отдел сопровождает. Так что, извини, но, если у тебя все сведения, я поеду.

– Еще одно я тебе должен сказать, – помявшись, сообщил Иван. – Я рассказывал уже, что у меня была невеста, я вообще собирался жениться.

– Поздравляю, – машинально отреагировал Алексей.

Иван как-то диковато взглянул на него и продолжил:

– В общем, мы расстались. Она, оказывается, собирается замуж за Мусалимова. Слышал такую фамилию?

Алексей мысленно чертыхнулся: ведь знал всю эту историю, но отреагировал почему-то по-идиотски!

– Слышал, конечно, и сведения, какие мог, собрал. – Ну вот. Она мне предлагала помощь с холдингом. Мне показалось, что действовала она от имени этого пресловутого Мусалимова. Когда я назвал по телефону его имя, она реально испугалась.

– А тебе не терпится проявить свою осведомленность, – укоризненно сказал Алексей.

Иван озадаченно замолчал.

– Ты же дипломат, неужели ты не можешь промолчать? Просто выслушать и промолчать или найти какой-нибудь нейтральный ответ. Не мне тебя учить, как это делается.

– Да, наверное, я сорвался, – сокрушенно ответил Иван. – Впредь буду осмотрительнее.

– Да уж, будь, – попросил Алексей, выбираясь из глубокого кресла. – Поеду.

– От меня мало толку? – вдруг спросил Иван.

Было в его интонации что-то такое, от чего Алексей убрал руку, протянутую для прощального пожатия, сунул в карман исписанные во время разговора бумажки и вновь устроился в кресле.

– Скажи, ты боишься? – спросил Алексей после того, как Иван уселся напротив.

– Не знаю, – честно признался Иван, – неуютно мне как-то. Вроде нет причин для беспокойства, но все… странно. Понимаешь?

Алексей неопределенно пожал плечами, а Иван продолжил:

– Такое чувство, что во все мое личное пространство вторглись враги и взяли меня в кольцо. Мне дышать трудно.

– Дышать? – удивился Алексей.

– Дышать, есть, спать, ходить, сидеть, лежать!

– Да ну? – опять удивился Алексей. Он искренне не понимал, чего это его так «колбасит».

– Ты! Ты не врубился еще? Меня хотят убить.

– Имена, фамилии, адреса, – сосредоточенно приказал Алексей, доставая из кармана давешние бумажки и готовясь записывать.

Иван изумленно посмотрел на него:

– Какие адреса?

– Тех, кто хочет тебя убить.

– Не знаю я этих адресов, я вообще ничего не знаю. Я чувствую.

А ты хлюпик, вдруг подумал Алексей, а я-то думал, что мы подружимся.

– Не боись, прорвемся, – пионерско-ободряющим тоном сказал он, – у тебя, вон, охрана, да и мы не дремлем.

– Да чихал я на эту охрану!

– У тебя есть классный выход: билет, самолет, Париж. Я тебе это, кстати, не первый раз предлагаю.

– Берлин.

– Ну, Берлин.

Иван посидел немного, смотря прямо перед собой, потом тихо проговорил:

– Просто нервы сдали, ты прости. – Да ладно тебе, все понятно.

А может быть, и не хлюпик, может, на самом деле нервы?

– В общем, тебе решать, – подвел итог Алексей, – хочешь – сиди в Москве, хочешь – улетай в Берлин. Мы все равно с этим делом разберемся, должны разобраться. А ты поступай так, как лучше тебе.

– А для дела как лучше?

– Отбыл бы ты с глаз долой, одной заботой было бы меньше.

Алексей ехал за рулем и постоянно отвлекался на телефонные разговоры. Его сотрудники сработали оперативно. Во-первых, они быстро нашли внучатую племянницу Алисы Семеновны, то есть не ее саму, а адрес, по которому она прописана. И прописана она оказалась в Реутове. Номер телефона, который был зарегистрирован по данному адресу, не отвечал. Значит, надо туда ехать. Ехать собрался Миша Некрасов, только не сегодня, а завтра, зато прямо с утра. Сестра Анны Дмитриевны оказалась достаточно состоятельной женщиной, и в помощи не нуждалась, по крайней мере, в материальной. Оказалось, что в молодости она была известной спортсменкой, потом работала тренером в ЦСКА, имела множество учеников, которые свою наставницу не забывали и заботились о ней. Замужем она никогда не была, детей не имела. Так что этот след отпал сам собой. А вот внучатая племянница вдовы старшего из сыновей Горчаковых Алексея заинтересовала. Может быть, самому слетать в Реутов? И не завтра, а сегодня? Конечно, самому. Вот сейчас он заедет домой, пообедает и быстренько съездит.

В холдинге пока ничего не происходит – праздники. Это ведь не милиция и не больница – производство. Цикл может быть спокойно остановлен, затем вновь запущен, и ничего плохого не произойдет: никто не умрет, никто не скроется от возмездия.

Уже подъезжая к дому, Алексей вспомнил, что вчера господин Горчаков предлагал поделиться неким «планом», но сегодня о нем не вспомнил. И хорошо: не хватает только самодеятельных детективов!

Наталья вдыхала аромат сирени и пыталась сварить какой-нибудь супчик. Набор продуктов был так себе: ничего путного не приготовишь. А суп под названием «рассольник по-ленинградски» очень даже получится. Чем он отличается от нормального рассольника? Отсутствием картошки. Все есть, а картофеля нет. Диетический такой суп без лишних калорий. Нет в доме овощей и купить некому. Тот, кто может выходить из дома, постоянно занят, а тот, кто не занят, не может выходить из дома. Такой вот парадокс. Записку она, конечно же, сразу нашла на кухонном столе. «Наташа, я уехал по делам. Вернусь. Алексей». Понятно, кратко, бесстрастно – классно! А ей хотелось, чтобы он был дома, чтобы, наконец, обратил на нее внимание. Все-таки она – женщина. И хочется думать, что красивая женщина. По крайней мере, мужчины на улице оборачиваются. И не только на улице. Вон какие восхищенные взгляды бросал на нее в театре Иван Горчаков! А Алексею, видимо, хоть бы что. Так хочется любви! Так хочется надежного плеча рядом! Ведь уже не молоденькая, а по-настоящему ни разу не влюблялась. Сначала не хотелось ошибиться, а потом в жизнь вторглось черное горе, и все земные радости отступили под его натиском. Постепенно боль утраты притупилась, и она начала чувствовать, несмело радоваться, смеяться. А теперь – новое испытание. Неужели ее беды никогда не кончатся? Ей хотелось вырваться из этого круга и жить нормальной жизнью с обыденными радостями и проблемами, с такими, например, как сегодня, когда обнаружилось отсутствие картошки. И, конечно, нужна была Полина. Рядом, чтобы можно было обнять, прижаться, вдохнуть родной запах душистой головенки! Она готова хоть весь вечер выслушивать ее бесконечные рассказы «про садик», отвечать на вопросы, которые часто ставят в тупик. Например, почему хлеб называется хлебом? Или: где бы купить хорошего папу? А еще: что такое разведка? Это одна «ведка» или две? Если есть разведка, то должна быть «дваведка» и «триведка»? И нельзя пока даже позвонить, чтобы не испортить какую-то мудреную игру, которую затеял с преступником майор Пронин. Суп был почти готов, когда на пороге кухни внезапно – она не слышала никакого звука поворота ключа, хотя прислушивалась, – появился Алексей с двумя пакетами в руках. Она вздрогнула и инстинктивно закрыла руками лицо. Он бросился к ней:

– Ты что, Наташа, испугалась?

Она уже овладела собой и ответила:

– А ты бы ни испугался?

– Я думал, что ты спишь, не хотелось тебя будить. Она засмеялась:

– Я же не бегемот какой-нибудь – спать целый день. Я супчик вот сварила. Будешь?

– Конечно, я голодный, как волк!

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Я продукты купил, – сказал он в то время, когда она уже разбирала сумки.

– А картошку?

– Картошку? А там нет?

Он с надеждой заглянул в пакет, как будто авоська с картофелем могла там случайно оказаться.

– Нет, – сказала она, как отрезала. Он виновато развел руки:

– Я забыл. Прости, пожалуйста. Зато я купил тортик.

– Вижу, – проворчала Наталья и опять засмеялась, – мы с тобой как старые перечницы переругиваемся.

– А мы что, переругиваемся? – А ты не заметил?

– Мне показалось, что это ты меня ругаешь, а я только обороняюсь изо всех сил.

Она посмотрела на него лукаво:

– Теперь всегда так будет.

– Я согласен, – глупо заулыбался он.

– Мыть руки и за стол, – скомандовала она, размахивая половником.

Он отправился в ванную, продолжая улыбаться. С этой же глуповатой физиономией уселся за стол и мигом съел суп, который показался ему кулинарным шедевром.

– Добавки? – спросила она.

Он только кивнул в ответ, боясь словами разрушить то ощущение полного счастья, которое вдруг родилось почти на пустом месте.

В Реутове он быстро нашел нужную улицу и дом. Подъезд оказался на удивление опрятным. На подоконниках стояли горшки с цветами, перед дверями квартир лежали коврики. Пахло чистотой и свежей сдобой. Он позвонил в квартиру. Никакого движения, никаких звуков, ничего. В квартире напротив открыл мальчик лет десяти и сказал, что дома никого нет, и мама скоро придет, а ему с незнакомыми разговаривать запрещено. Класс! Во дворе никаких бабулек на скамеечках не замечалось – погода испортилась. Стало быть, зря съездил.

Адрес сестры Анны Дмитриевны был записан в блокноте. Алексей прикинул маршрут – далековато. Но всетаки решил ехать – не терять же день, в конце концов!

Долго никто не отвечал на его звонок, затем послышалось какой-то шелест, дверь распахнулась, и на пороге появилась инвалидная коляска, а в ней – хорошо одетая дама без определенного возраста. Это как-то сразу запечатлелось в сознании Алексея.

– Вы ко мне? – спросила она звучным, хорошо поставленным голосом.

Алексей подумал, что она могла бы работать диктором на радио.

– Елена Дмитриевна? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да, это я, – с достоинством ответила она.

Алексей достал удостоверение, развернул его и поднес к глазам женщины.

– Наконец-то, – сказала она с улыбкой, – а я все жду и жду, когда обо мне вспомнят. Проходите, пожалуйста.

Алексей зашел в просторную прихожую, разулся и в носках прошел в гостиную. Квартира была оборудована таким образом, что человек с ограниченными возможностями мог спокойно и комфортно в ней жить: Мебель адаптирована, окно открывалось с пульта, таким же образом включался свет.

Женщина указала ему на стул около стола.

– Я вас слушаю, – сказала она после того, как он устроился и достал блокнот для записей.

– Елена Дмитриевна, я по поводу убийства ваших родственников.

– Да, – сказала она, – убийства.

Она вглядывалась в его лицо так, что Алексею невольно хотелось отвести глаза, но он не стал этого делать. Он выдержал этот взгляд.

– А вы производите впечатление порядочного человека, – продолжила она, наглядевшись.

– Не стану отрицать, – скромно ответил Алексей, – вы согласны ответить на мои вопросы?

– И не только ответить, мне есть, что рассказать. Возможно, это поможет следствию. Достаньте, пожалуйста, вот эту синюю папку с верхней полки.

Алексей подошел к книжному шкафу, забитому книгами и журналами и после длительных раскопок и перекладываний книг и пакетов с бумагами добыл наконец вожделенную аккуратную папку.

Елена Дмитриевна погладила ее поверхность рукой. – Эти бумаги Анечка привезла мне за два дня до смерти. Она сказала мне: «Леночка, если со мной что-нибудь случится, передай это тому милиционеру, который покажется тебе самым порядочным». Я тогда страшно испугалась и попросила ее рассказать, что происходит. Но она не захотела со мной говорить, просто оставила бумаги. Я, конечно, не удержалась и посмотрела, что в этой папке, но ничего не поняла. Вот, возьмите, может быть, вы разберетесь.

– Я могу это сейчас быстро посмотреть? – Алексей даже не смог сдержать нетерпения и стал развязывать холщовые тесемки.

В папке лежали накладные, такие же он изымал из бухгалтерии холдинга. Естественно, все цены были указаны в рублях. На самом дне папки лежала тоненькая тетрадка в косую линейку, где четким учительским почерком были сделаны какие-то пометки. Алексей осторожно сложил обратно все бумаги и завязал бантиком тесемки.

– Елена Дмитриевна, вы не представляете, какие документы вы мне только что предоставили. Это неоценимая услуга.

Он подошел и поцеловал женщине руку.

– Я представляю, молодой человек. Только удивляюсь, почему ко мне раньше никто не пришел. Звонил, конечно, неприятный мужчина, интересовался, известно ли мне что-нибудь об архиве покойных. Но я ему об этой папке ничего не сказала. Голос у него был такой… карамельно-ватный, с придыханием.

Алексей стал соображать, кому из следователей может принадлежать такой голос. Получалось, что никому. У Терехина, который вел первоначально дело, голос был скрипучим и никак не походил на «ватный с придыханием», а больше звонить никто не мог. У Михайлова пока руки не дошли, а Сергей Иванович вообще это дело сдал.

– А когда был этот звонок?

Елена Дмитриевна ненадолго задумалась, а потом уверенно ответила:

– Через неделю после убийства. Я еще удивилась: даже девять дней не прошло, а уже ищут архив.

– А как представился звонивший? Женщина вновь задумалась.

– Он сказал, кажется, что из милиции. Фамилию свою не назвал. Почему я решила, что он расследует убийство Анечки? Кажется, он скороговоркой сказал что-то о следствии. У меня после этого звонка поднялось давление, и пришлось вызывать врача.

– Скорую? – уточнил Алексей.

– Нет, своего врача. Анечка приглашала ко мне хорошего терапевта. Он ездил из Москвы. Вот его визитка.

И она протянула бумажный прямоугольничек, на котором было написано «доктор медицинских наук Калеватов Александр Павлович» и нарисована непременная чаша со змеей. Телефоны, электронный адрес – все на месте. Интересно, сколько может стоить такой визит?

Елена Дмитриевна, предваряя его вопрос, продолжила:

– Да, Анечка оплатила его услуги вперед на два года. Будто знала, – добавила она с горечью в голосе.

– С вашего позволения, я его данные перепишу, – попросил Алексей.

– Конечно, я понимаю: алиби и все такое, – с нескрываемой иронией в голосе согласилась Елена Дмитриевна.

– Да нет, я думаю, может быть, этот доктор и Анну Дмитриевну лечил тоже. Я что-то слышал о больной печени.

– Да, печень. Но ее лечил участковый врач, она ему доверяла. Это был, кажется, ее ученик. Или ученица, я не знаю.

Вот как! Сестра пользовалась услугами доктора медицинских наук, а сама Анна Дмитриевна, имея гораздо больше возможностей, лечилась у обычного участкового врача. Это интересно. Конечно, можно спросить, но не стоит. Пока беседа носит доверительный характер, а нескромный вопрос может все испортить.

– Анна Дмитриевна ничего не рассказывала вам о том, что ей или ее мужу кто-то угрожает?

– Насчет угроз – нет. Она как-то обмолвилась, что никому нельзя доверять в холдинге, даже годами проверенным людям. Какие-то махинации там затевались.

– Конкретные фамилии не называла? Елена Дмитриевна опять задумалась.

– Кажется, нет. Мы ведь больше обо мне разговаривали, о моем житье-бытье, о болячках. Ну, она, конечно, о племяннике своем рассказывала, все о нем, о Ванечке. Жаль, что Бог им своих детишек не дал.

– А о соседке своей она рассказывала?

– О Наташеньке? Конечно. А знаете, Наташенька мне как-то звонила. Это когда Петя и Анечка в Париж на выставку ездили. Спрашивала, не надо ли мне чего. Такой мелодичный голосок.

Алексею стало почему-то очень приятно, будто это его похвалили.

– Все-таки что Анна Дмитриевна рассказывала о своей соседке?

– Вы ее подозреваете?

Металлу в голосе женщины мог позавидовать сам знаменитый диктор Левитан.

– Мы пока не имеем оснований ее подозревать. Нам, скорее, надо ее обезопасить, потому что она тоже может быть носителем важной информации.

– Да-да, Анечка с ней многими тайнами делилась. Она мечтала выдать ее замуж за Ивана.

Вот как, значит – замуж за Ивана.

– А сама Наталья Сергеевна об этом знала?

– Ну, она ей намекала, но у Ивана Ильича, кажется, невеста была. Правда, Анечка расстраивалась, что он родных с ней не знакомит.

Елена Дмитриевна вдруг засмеялась.

– Она даже шпионить за ним пыталась, правдаправда. И как-то раз приехала ко мне с фотографиями – сняла на камеру мобильного телефона. Красавица писаная – невеста его, только выражение лица какое-то высокомерное.

– А у Натальи Сергеевны? Ее фотографию Анна Дмитриевна вам, наверное, тоже показывала?

Ему еще раз хотелось услышать похвалу в сторону Наташи.

– Ну, тут и говорить не о чем: красавица, да умница какая – дочку сестры погибшей удочерила. Девочка такая замечательная у нее получилась.

Наверное, лицо Алексея расплылось в улыбке, потому что Елена Дмитриевна вдруг лукаво взглянула на него и спросила:

– А вы сами-то ее видели?

– Видел и разговаривал и полностью согласен с вами, – с удовольствием признался Алексей.

У нее зазвонил телефон, и она погасила улыбку:

– Але! Да, Андрей, заходи. Нет, приносить ничего не надо, сегодня была Мария, все принесла, что я просила.

Она закончила разговор и пояснила:

– Это мои воспитанники, бывшие, конечно. Заходят, ухаживают за мной, продукты носят, готовят. В общем, не обижают старуху.

– Какая же вы старуха? – искренне удивился Алексей.

– Старуха, старуха, – махнула рукой Елена Дмитриевна, – я Анечки старше на десять лет почти. Просто слежу за собой, вот и выгляжу хорошо.

– На мой взгляд, вы просто красавица.

– Это я перед учениками марку держу, – опять махнула рукой женщина.

– Что-то я еще хотел спросить, только растерялся, – сокрушенно покачал головой Алексей.

– А вы не торопитесь, – успокоила его Елена Дмитриевна, – я сейчас чайку соображу, мы спокойно посидим, поговорим.

Она ловко развернулась вместе со своим креслом и двинулась из комнаты. Алексей еще раз огляделся: уютно и функционально и вместе с тем красиво было в этой гостиной. Что-то важное забыл он узнать у этой красивой умной женщины. Никакая она не старуха. Он поймал себя на мысли, что с Еленой Дмитриевной ему хочется подружиться.

Чаек был сервирован на кухне, и они уже некоторое время сидели за столом, когда раздался звонок в дверь.

– Это Андрюша, – сказала Елена Дмитриевна, разворачивая кресло, чтобы встречать гостя.

– Разрешите, я открою, – поспешно поднялся Алексей.

– Ну, если вам так хочется.

Весь дверной проем оказался закрытым мощной фигурой мужчины, который держал в руках два пакета с надписью «Гастроном», а подбородком придерживал букет цветов. Он спокойно вошел, оттеснив посторонившегося Алексея, привычным движением бросил куртку на вешалку и спросил:

– Ты кто?

– Я – вот, – Алексей показал удостоверение. – Понятно. Чем обязаны?

– Беседую с Еленой Дмитриевной о ее сестре.

– А, – понимающе кивнул мужчина. – Андрей Максимов, – представился он, протягивая мощную ручищу.

Алексей с опаской пожал ее и назвал свое имя. – Мальчики, вы друг друга не побили?

Они одновременно оглянулись и увидели, что Елена Дмитриевна с интересом разглядывает их, слегка наклонив голову.

Андрей опять подвинул Алексея и подошел к женщине.

– Здравствуйте, Елена Дмитриевна, – сказал он, наклоняясь и целуя.

– Здравствуй, Андрюшенька, – тоже целуя его в подставленную щеку, ответила Елена Дмитриевна, – я же просила ничего не приносить.

– Так праздник же, – недоуменно развел руки Андрей, – тут ничего особенного, только вкусности всякие. Сейчас чай будем пить.

И он уверенно двинулся на кухню, прихватив свои пакеты.

Никак не возможно было встать и уйти из этой уютной кухни, а главное, от этих приятных людей. Андрей носился между чайником и столом, занимая собой все пространство, при этом двигаясь настолько свободно, что Алексею вспомнилось вдруг слово «изящно». Служебный разговор, ради которого был совершен многокилометровый переезд в Реутов, как-то сам собой свернулся, и начался обычный московский треп о пробках на дорогах, о странностях современной архитектуры, о новых фильмах и прочей ерунде, которую Алексей в своих напряженных буднях пропускал мимо ушей. Оказывается, это было интересно. Елена Дмитриевна участвовала в разговоре, делала остроумные замечания, то есть полностью владела информацией. Алексей помалкивал, слушал и удивлялся, как у людей хватает времени на такие пустяки. Вкусности, извлеченные Андреем из пакетов, стояли на столе прямо в магазинных упаковках, и никому не было до этого дела. Чашки тонкого фарфора выглядели среди упаковочной бумаги странно и неуместно. Елена Дмитриевна перехватила взгляд Алексея и сказала:

– Не обращайте внимания, Алеша. Андрею так удобнее. Я не возражаю.

Андрей, рассказывающий в это время о какой-то знакомой парикмахерше, остановился и недоуменно посмотрел на женщину.

– Что, Елена Дмитриевна?

– Ничего, ничего, Андрюша. Наш гость выразил недоумение по поводу сервировки стола, я ему объяснила наши с тобой договоренности.

– А, это?

Андрей махнул рукой, давая понять особенно щепетильным, что весь антураж ничего не стоит, и вообще, все ерунда.

Алексей мучительно соображал, о чем он так и не спросил Елену Дмитриевну. О чем же? Надо думать. Но думать, соображать, сопоставлять факты никак не получалось, потому что Андрей рассказывал, как его стригли в салоне на Новом Арбате.

– Вообще, я туда ни ногой, но тут Валька.

– Это его теперешний тренер, – пояснила Елена Дмитриевна.

Андрей шумно прихлебнул чай и продолжил:

– Сел в кресло, подходит… такая вся.

Он изобразил всем телом, как подходит, и какая такая «вся».

– «Как будем стричь?» – Я резонно отвечаю, что так и так, – он опять показал «как». – А она: «Это несовременно». Я ей говорю, что мне все равно, а надо удобно. А она встала около кресла и глазами. Я плюнул и все, блин, мастера хочу другого. Подошел этот, как его, с губами.

– Зверев, – вставила Елена Дмитриевна.

– Ну, тут вообще цирк с голубями. И так на меня, и этак. Я сказал, так, значит, так. Я деньги, блин, должны, как я сказал. А не-ет, этот с губами как начал отрезать помаленьку, а потом выстриг на боку такую штуку, я посмотрел в зеркало – и наголо. А у меня интервью на первом канале. А я лысый. Валька последние волосенки со своего подбородка выдрал. А я ему: «А не надо было меня по салонам. Мне в нормальной парикмахерской хорошо».

Весь монолог был исполнен по ролям, так весело и радостно, что вся компания зашлась в смехе, и Алексей забыл, зачем он, собственно, пришел. Время за разговорами пролетело незаметно. Пора было уходить. Алексей, прижимая бесценную папку к груди, стал прощаться.

– Я тоже пойду, – заявил Андрей. – Ты меня, может, до метро подкинешь? – спросил он Алексея, энергично подмигивая ему левым глазом.

– Конечно, подвезу. Давай-ка мы посуду сначала помоем.

– Сейчас Алка придет и вымоет, – решительно заявил Андрей.

– Идите, мальчики, – вмешалась Елена Дмитриевна, Алла уберет.

В машине Андрей таинственным тоном спросил:

– Ну, чо? Нашу-то больше не подозреваете?

– А что, подозревал кто-то? – удивился Алексей. – А то. Ее, конечно, на допросы не таскали, а мы все ходили: и я, и Васька Африка, и Алка, и Машка.

– Стоп! – вскинулся Алексей. – Кто такой Васька Африка?

Андрей уставился на него:

– Васька? Это Филиппов Васька. – А почему Африка?

– А отчество у него смешное – Африкантыч. – Он что, часовщик? Андрей удивился:

– Почему часовщик? Никакой не часовщик. Он вовсе теперь тренер в фитнес-клубе.

– Так, а часами он занимается? – В смысле?

– Ну, часы ремонтирует?

Андрей уставился на него так, будто хотел прочитать что-то тайное, недоступное пониманию:

– Слышь, я чего-то не догоняю. Какие часы? Я никогда ни про какие часы не слышал.

– Ты мне можешь дать его адрес?

– Адрес? Адрес-то я не знаю, показать могу. – Далеко? – Что?

– Отсюда далеко?

– Отсюда? Далеко, наверное. На метро шесть остановок, там еще на автобусе полчаса. Далеко.

– Ты с ним дружишь?

– Я? Нет. Он шпажист, а я рапирист. Чо мне с ним дружить? И потом, я в сборной уже три года, а у него первый разряд. Просто знаю.

– Так Елена Дмитриевна тренер у вас, что ли? – Не у нас, в женской сборной была до трагедии. – А что с ней случилось?

– Обычная автокатастрофа, – серьезно, совершенно другим тоном ответил вдруг Алексей.

Сразу стало очевидно, что и речь у него правильная, и поведение вполне цивилизованное, и для чего ему играть роль недоумка, непонятно.

– Она за рулем была, а этот отморозок на встречку вылетел. Она попыталась вывернуть, но не успела. Вот с тех пор и в кресле.

– А ты у нее тренировался?

– Не я, жена моя, Алка. Она из нее чемпионку мира сделала. Классная вообще тетка.

– Угу, – сказал Алексей. – А ты почему без жены пришел?

– А я прямо из спортзала, а Алка из дома. – Так подождал бы.

– Да нет, няньку отпускать надо, заступаю на вахту по сыну.

Он засмеялся, и стало понятно, что ему нравится и то, что у него есть сын, и то, что он «заступает на вахту». Счастливый человек!

– Что-то я не понял: а у тебя машины нет, что ли? – Есть у меня машинка, только водит ее жена, а я страшно боюсь за рулем сидеть, аж до тошноты. На пассажирском месте – пожалуйста, а за рулем – никак. Так что ты меня до метро добрось.

– А тебе куда?

– На Кутузовский.

– По пути. Я тебя на остановке троллейбуса высажу. Четвертый подойдет?

– Нет, мне лучше на метро. Там до дома ровно пять минут ходьбы, а от троллейбуса – все пятнадцать.

– Скажи, пожалуйста, а этот Африкантыч знал родственников Елены Дмитриевны?

– Родственников? Зачем?

– Ну, не знаю, может быть, услуги какие-нибудь оказывал.

– Услуги? Это вряд ли. Он вообще к нашей компании приткнулся только летом прошлого года. На сборах в Мытищах познакомились. Он тогда еще в сборную Московской области пытался влезть. Но не влез, – внушительно припечатал Андрей.

– Таланта не хватило?

– Таланта? Работать надо, а не по девкам бегать. – Что, ходок?

– Ходок не ходок, а бабник отменный, ни одной юбки не пропустил. Я своей Алке сразу сказал, чтобы от него подальше держалась. Ну, теперь он весь в шоколаде. Фитнес-клуб – это, брат, такое забойное место, что…

Он изобразил руками нечто, видимо, означающее, какое это, на самом деле, классное место. Ивану было с ним хорошо. Кажется, знакомство длилось всего час или два, но впечатление было такое, что они давно дружат и все друг о друге знают. За внешним простячеством Андрея крылась какая-то глубина. И непонятно было, для чего он так себя подает.

– А жена твоя тоже Максимова? Я что-то не знаю такую чемпионку мира.

– Нет, она Белокрылова, – расплылся в улыбке Андрей.

Надо же! Алла Белокрылова! Чемпионка мира, призер Олимпийских игр, надежда российского спорта! Красавица, умница, кажется, кандидат каких-то спортивных наук!

– Погоди-ка, так Алла Белокрылова и есть твоя жена?

– Жена, – гордо признался Андрей, – и сын у нас растет.

– А рапира ее золотая дома на стене висит?

– Рапира-то? Нет, в музее ЦСКА, дома только медали. Мои тоже дома, – добавил он скромно, – я пока только на Европе золото взял.

– Это значит, Елена Дмитриевна Аллу тренировала?

– Ага, а потом мне тоже помогала. У нее укол есть фирменный. Вот она его мне подарила.

Расстались почти друзьями. Андрей пригласил в гости:

– Приходите с женой запросто. Телефончик мой запиши, вдруг понадоблюсь.

Алексей с удовольствием пожал его руку:

– Знаешь, не теряйся. Классный ты парень. – А то! – самодовольно согласился Андрей.

На пороге квартиры Алексей остановился, как вкопанный. Елена Дмитриевна сказала, что Наталья звонила ей, когда супруги Горчаковы были в Париже. А Наталья обмолвилась о сестре Анны Дмитриевны как-то неопределенно: типа есть где-то и не встает с постели. Чуть ли не смертельно больная. Зачем?

День Победы растекался по московским улицам георгиевскими ленточками, звуками военных песен, доносящихся из довоенных репродукторов, которые установили накануне на столбах. Ехать по центру было просто невозможно, и Алексей пошел пешком. Было холодно, ветрено и сыро, но люди шли по проезжей части улиц, вели детей, несли надутые шары и флаги России – ощущался праздник. Вечером еще будет салют. Хорошо бы сегодня добраться до таинственного Африкантыча, но, видимо, не судьба – просто не доехать.

А ведь было время, когда о пробках в европейских столицах, а еще интереснее – в Америке, рассказывали по телевизору в передачах, посвященных издержкам буржуазного строя! В нашей стране никаких таких пробок просто не могло быть никогда, как, впрочем, и кока-колы, и пресловутого секса. Но времена меняются, и пробки – вот они, и времени на дорогу тратится теперь вдвое больше, чем три, а тем более пять лет тому назад.

Перейти проспект оказалось непросто. Алексей перебежками одолел плотный строй молодых людей в военной форме времен Великой Отечественной войны и наконец оказался в своем дворе. Бросил привычный взгляд на знакомую скамейку, и сердце сжалось. На скамейке в позе ожидания, очень похожей на бабушкину, сидела соседка – тетя Александра. Это была единственная старая женщина, которая знала и любила Алексея и семью деда. Она так же, как Алексей и все его родственники, тяжело пережила мамину нелепую смерть. Каждый год в День Победы Алексей водил тетю Александру гулять на Арбат, а накануне возил по праздничному городу на машине. Каждый год… А нынче забыл. Забыл. А она, наверное, ждала.

– Тетя Саша, здравствуй, с праздником тебя. Ты прости, я совсем заработался.

– Ничего, Алеша, ничего.

И она обняла его и поцеловала, совсем как бабушка. – Да и холодно нынче для гуляния-то. Я вот посидеть решила, на улице праздник послушать. А у тебя обед есть? А то пойдем ко мне, посидим, поговорим.

Никак не мог Алексей сейчас пойти в гости, никак. Ведь там Наталья одна. И не в самом лучшем настроении.

– Ты не сердись, тетя Сашенька, я уж к себе пойду. Устал.

– Конечно, конечно, иди, родной мой. А кто у тебя квартирует? Я примечаю, машины твоей нет, а свет включается. И кто-то ходит. Женщина, вроде. Не фуфыра эта, нет?

Фуфыра – это, понятно, Лариса. А насчет света и вправду он не подумал.

– Не фуфыра, не фуфыра. Женщина. Только ты ничего не подумай, – он понизил голос, наклонился к старой женщине и почти в самое ухо прошептал: – Прячется она от бандитов. Ты уж помалкивай.

– Конечно, конечно, – опять согласилась тетя Александра, – я никому ничего не скажу. Только ты ее предупреди про свет-то. А то выследят, не ровен час.

– Спасибо тебе. Еще раз с праздником. Давай-ка я тебя провожу до квартиры.

Тетя Александра жила этажом выше как раз над квартирой Алексея. Поднимались медленно, то и дело останавливались, чтобы переждать одышку. Как же он мог забыть о прогулке?

– Тетя Саша, а продукты у тебя есть? Может, купить чего?

– Все есть, ко мне же Танечка ходит часто.

Танечкой звали ее внучатую племянницу. Она на самом деле часто наведывалась с полными сумками продуктов. Как-то так сложилось, что пищевое обеспечение было на внучке, а развлечения – на Алексее. Еще недавно он водил тетю Сашу в кино, а гулять они ходили гораздо чаще, чем теперь, и прогулки эти были длительными и очень интересными для Алексея. Тетя Александра, пока не ушла на пенсию, работала в МУРе, носила полковничьи погоны и занималась аналитической работой. Лет десять тому назад она вышла на пенсию и заскучала: быстро сдала, перестала за собой следить и откровенно постарела. Тогда Алексей и придумал ей занятие. Если надо было проконсультироваться по какому-нибудь заковыристому случаю, он предлагал тете Александре прогуляться и всегда получал исчерпывающую информацию по аналогичным делам и дельный совет. Это теперь она бормочет: «конечно, конечно», со всем соглашается и изображает из себя старуху, а вообще-то это энергичная, умная и очень начитанная женщина – полковник в отставке Рощина Александра Ивановна. Кстати, отчасти из-за нее, вернее, благодаря ее влиянию, Алексей и выбрал свою профессию.

– Ну, спасибо тебе, с праздником тебя тоже. Я тут присмотрю.

А что, если Наталью просто спросить о сестре Анны Дмитриевны? Или не спрашивать? Почему она солгала? Не может быть, чтобы Анна Дмитриевна не рассказывала ей о своей ближайшей родственнице, просто никак такое быть не может. Ведь, по словам той же Натальи, Анна Дмитриевна ей доверяла. Хотя она при этом добавила «как врачу». Как он теперь должен себя вести? Ладно, пока надо открыть дверь и хотя бы войти в квартиру, а то он стоит как столб.

Наталья спокойно выслушала Алексея и так же спокойно ответила:

– Нет, Алеша, Анна Дмитриевна о сестре много не рассказывала. Я знала всегда, что она есть. Однажды даже звонила ей, но подробностей никогда не знала. Анна Дмитриевна была очень деликатным человеком, о себе много не говорила, старалась не обременять собеседника своими проблемами. Она считала, что у меня собственных забот хватает. Помню, я как-то раз завела разговор о том, что могла бы помочь ей с уборкой квартиры. Она покраснела, замахала руками: «Что ты, деточка, я сама справлюсь. У тебя столько своих дел! Не думай обо мне, я сама». Мне даже обидно стало. Кажется, я считалась близким человеком, а меня выводили за скобки. Я вообще к ним прилепилась, прикипела, пристала. Одиноко было очень. Братья не в счет и Машка с ними заодно. Хотелось, чтобы рядом был ктото старший. Понимаешь?

Они сидели перед работающим телевизором, но на экран не смотрели. То есть смотрели-то как раз на экран, но, если бы кто-нибудь спросил, о чем передача, ни один из них не смог бы ответить.

– Я сегодня был у Елены Дмитриевны, – сказал Алексей. – Очень приятная дама, такая, знаешь, с чувством юмора. Умница, – заключил он неожиданно.

– Ты что-нибудь узнал? – с надеждой встрепенулась Наталья.

– И да, и нет. Насчет убийства, пожалуй, нет, а вот насчет махинаций в холдинге – это пир для обэпщиков.

– То есть насчет убийства пока глухо? – Ну, я бы так не сказал.

Алексей потянулся и пружинистым движением выбросил тело из глубокого кресла. Наталья пристально смотрела на него без улыбки, пытаясь понять, продвинулся он в расследовании или нет. А он больше ничего не сказал, просто направился в сторону кухни.

– Выпить бы чего-нибудь, я сегодня как собака устал.

Выпить так выпить. Наталья пошла следом, кутаясь в какую-то тряпицу. Он и не разглядел, во что она одета. А ведь с одеждой надо что-то решать – холодно. Тряпица оказалась старым платком.

– Ничего, что я это взяла? – спросила она. – Случайно нашла в шкафу в твоей комнате. Или снять?

– Не снимай. Конечно, ничего. Что-нибудь завтра тебе куплю из теплого. Только что?

– Это зависит от того, как долго я здесь еще пробуду, – спокойно ответила она. – Для утепления может подойти любой твой свитер, если, тебе, конечно, не жалко.

– Не жалко. Только свитер у меня всего один, и размер у него, наверное, пятьдесят последний. Есть теплый платок. Я купил его для бабушки, но не успел подарить. Он новый, ненадеванный, не сомневайся.

– Как-то мы с тобой разговариваем странно. Конечно, давай платок. А носки у меня есть свои. Я по привычке первым делом в чемодан теплые носки кладу – родители так приучили.

В бабушкином платке она выглядела совсем подомашнему, как будто всегда так одевалась. Алексей достал начатую бутылку коньяку, нарезал лимон, сыр и хлеб. Вообще-то он никогда не закусывал коньяк лимоном. Когда-то давно один милицейский генерал рассказал, что в Европе лимон к коньяку считается дурным тоном. Да и невкусно это на самом-то деле. Но сейчас он подумал, что Наталья, может быть, этого не знает. И никакого дурного тона в ее исполнении быть не может, просто привычка. Но Наталья лимон отодвинула, отхлебнула чуть-чуть коньяку и взяла кусочек сыра. Все правильно.

Разговаривать об убийствах больше не было сил. По телевизору шла какая-то военная картина: партизаны бежали по глубокому снегу, чтобы успеть спасти от пожара деревню. За окном лил дождь. Алексей поставил на газовую плиту чайник со свистком. Электрочайник на кухне тоже, конечно, был, но захотелось живого огня, тепла, уюта.

– Как дела у моей дочки? – спросила Наталья, просто потому, что молчать было уже никак нельзя.

– Полина сегодня гуляла полчаса с Танюшей, потом дома рисовала парад, потом занималась математикой, днем спала. Сейчас ужинает.

Наталья изумленно посмотрела на него:

– У тебя там видеонаблюдение, что ли? – У меня там лейтенант Некрасов.

– И про сон, и про обед он тебе докладывает? – Да, в конце дежурства – обязательно.

– А почему ты сказал «в конце»? Он уходит?

– Уходит. Приходит домой Саша с работы, а лейтенант уходит.

– А Полина обо мне скучает?

В голосе Натальи слышались какие-то просительные ноты.

– Скучает, конечно, даже поплакала один раз вчера. Но Анатолий Дмитриевич пообещал ей купить новый велосипед, и она успокоилась.

Наталья улыбнулась:

– Вот так и познается истинность любви: променять маму на какой-то паршивый велосипед!

– Что ты хочешь? Она же ребенок!

– Знаешь, я все думаю о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы не было того рокового полета. Наверное, Ольга была бы сейчас в зените славы. Я, конечно же, защитила бы диссертацию.

– Вышла замуж, – подсказал Алексей.

Она пристально взглянула на него и сказала:

– Наверное, вышла бы замуж. Правда, не знаю, за кого. Тот молодой человек, который мне тогда казался верхом совершенства, сейчас представляется обычной заурядностью. А тогда! Очки, галстук, портфель, терминология медицинская! Самому Алексашину ассистировал! Фу! Правда, я его как-то быстро разглядела.

– Он за тобой ухаживал?

Алексей хотел спросить это как бы между прочим, но получилось почему-то развязано.

– Ухаживал, – ответила она весело, – мороженое покупал в вафлях, цветы в метро, ручку пожимал. Целовались пару раз в подъезде.

Лучше бы она этого не говорила! Представить, что кто-то ее целовал, было совсем невозможно! Алексей запил это известие хорошим глотком из своего бокала и рывком встал из-за стола. До этого он сидел, вольготно закинув ногу на ногу. Чайник как раз в эту секунду засвистел, так что сценка вышла та еще! Неуклюже, зацепив за ножку стола, он протиснулся к плите, выключил конфорку под истошно воющим чайником и преувеличенно громко провозгласил:

– Вот и чайник вскипел!

Наталья наблюдала за этими телодвижениями с пристальным вниманием. Зацепило его, ох как зацепило! Она сегодня, конечно, помолчит, а потом когда-нибудь еще что-нибудь такое-этакое расскажет!

Иван целый день скучал в одиночестве. Телевизионные каналы транслировали военные фильмы, которые он уже не по разу смотрел, звонить было некому. Съездить куда-нибудь? Не хотелось напрягать охрану. Он просмотрел, именно просмотрел детектив Нейо Марш, но он показался ему неинтересным. Он сунул его на полку и стал слоняться: заглянул в мамину комнату, посидел в ее кресле перед трюмо, потом дошел до кабинета отца, но заходить не стал, только приоткрыл дверь. Так и бродил по квартире, пока опять не дошел до библиотеки. Пробежав взглядом по корешкам книг, нашел целую полку с детективами, выбрал несколько томиков и уселся в старинное кресло под светильником. Это было любимое место отца. После его смерти он впервые устроился здесь почитать. Агата Кристи, которую он в детстве очень любил, показалась странноватой. Какие могут быть убийства из-за любви? Хотя почему бы и нет? Несмотря на то, что человек – существо разумное, то есть умеющее читать, писать, разговаривать по телефону и пользоваться унитазом, это все-таки животное с присущими всему живому инстинктами. Главный из инстинктов – голод, а на втором месте – инстинкт продолжения рода, который трансформировался в понятие «любовь». Интересно, смог бы он, Иван Горчаков, убить из-за неразделенной любви? Или не так. Смог бы он убить, если бы его предала любимая женщина, банально изменила? Наверное, нет. А кто-то убивает. Наверное, в это время мозг выключается напрочь, и включается инстинкт собственника. Или, может быть, обида настолько сильна, что человек перестает себя контролировать. А убить изза денег? Из-за власти? Из-за зависти? Когда-то давно дед внушил ему одну, очень простую, мысль. Никто не вправе изменить жизнь другого человека насильно. Нельзя заставить человека быть счастливым, нельзя заставить его принять твою веру, нельзя навязывать свои убеждения. К любому человеку надо относиться с уважением, даже если он тебе не нравится. Иван тогда отчаянно возражал, приводил в пример Гитлера, каких-то отморозков. Их никто никогда не смог бы уважать. Дед своим тихим голосом спокойно, не торопясь, ответил ему, что Гитлера иже с ним к человеческому роду причислять не следует. Это психопатические экземпляры, от которых следует держаться как можно дальше. В жизни Ивана таких «экземпляров» не было. Вот только после убийства родственников он стал приглядываться к окружающим его людям. Почему-то казалось, что никто из близкого и даже не очень близкого круга ничего подобного сделать не может. Это кто-то другой, «психопатический».

Читать расхотелось. Хотелось просто с кем-нибудь поговорить. Василия дома не оказалось. Танюша с аханьем и оханьем подробно рассказала ему, как они с детьми вчера внезапно вернулись, а тут такой беспорядок, и еды никакой нет, а котлеты, которые она оставила ему на два дня, вообще протухли в холодильнике. И теперь Васька отправлен в гастроном, а дети приданы ему в качестве помощников. Иван слушал этот щебет и улыбался. Он мечтал вот о такой семье, о такой жене, о таких заботах. Кажется, ничего нет на свете дороже родных людей. Жена – это как частичка себя самого, а уж дети – и подавно. И тепло от них в доме, и радостно, потому что есть родное плечо, на которое можно склонить голову, всегда найдутся слова утешения в печали, и есть человек, который радуется твоим успехам больше, чем своим.

– Танюш, а когда они вернутся? – спросил Иван, с трудом поймав паузу в ее рассказе.

– Они-то? А, вот, кажется, идут, – ответила Татьяна. – Ты подожди, не разъединяйся.

Некоторое время в трубке слышались шорохи и какие-то возгласы: «Зачем вы это купили? Что из этого можно приготовить?» Потом авторитетный детский голос заявил: «Это вкусно!» и в трубке послышалось «Але!».

Иван уже решил сегодня не отвлекать друга от семьи, поэтому он просто спросил, когда они смогут встретиться.

– Ты там в порядке? – встревожился Василий.

– В полном, – успокоил друга Иван, – я думал, что ты в одиночестве время коротаешь. Вдруг захочешь приехать?

– Ты представляешь, Татьяна моя решила сюрприз сделать, – приглушенным голосом начал Василий, – или меня проверить, что ли? – он довольно засмеялся. – Я вчера спокойно потягиваю пивко, просматриваю тезисы своего ученика, а они заваливаются. Татьяна шмыг в спальню, шмыг на кухню, а потом на балкон. Даже в шкаф заглянула, представляешь?

Василий еще посмеялся, а потом вдруг предложил:

– Приезжай к нам обедать.

Ивану сразу захотелось в радостный дом, в уют, в шумное застолье.

– А хозяйка не будет возражать? – осторожно поинтересовался он.

– Не будет, не будет – послышался издалека голос Татьяны, – приезжай через часок.

И поеду, решил он как-то сразу.

…Иван расслабленно сидел на диване в маленькой комнатушке Василия. Ему было хорошо. Пожалуй, впервые после приезда в Москву он чувствовал себя спокойным и счастливым. Обед был такой, как он любил. На первое был рассольник. Почему в Берлине не готовят рассольник, ведь это так вкусно? К нему подавалась настоящая деревенская сметана прямо из стеклянной литровой банки. И банка, и сама сметана ужасно нравились Ивану. Так классно есть густую сметану прямо из банки столовой ложкой! Он, конечно, никакой ложкой никакую сметану из банки не ел, но накладывал себе от души. На второе были настоящие голубцы. И когда только Татьяна успела все это сготовить? Продуктов-то ведь не было! И, конечно, салат из огурцов и помидоров с подсолнечным маслом, как из детства. Вкусно, сытно и весело.

У Васьки было двое детей. Сын так был похож на отца, что Иван в первую минуту опешил. А дочка, конечно же, вылитая Татьяна, даже мимика ее.

Иван не ударил в грязь лицом: по дороге заехал в детский магазин и накупил всяких игрушек. Татьяна только руками всплеснула:

– Куда мы это девать будем?

А дети завизжали от восторга и стали с удовольствием распаковывать пакеты и пакетики в предвкушении радостных находок.

В кабинете было уютно и тесно от книг и рукописей. На стене висел портрет родителей Василия: отец в мундире дипломата, мать в вечернем платье с открытыми плечами. На пенсии они перебрались в Питер поближе к младшей дочери. Василий скучал о них и при первой возможности ездил в гости. Впрочем, и они частенько наезжали в Москву. Из-за двери доносились приглушенные голоса детей, звон посуды, какие-то шорохи.

Василий устроился в кресле напротив и приготовился слушать друга. Но Ивану не хотелось говорить. У них в юности были такие вечера. Именно так они сидели друг напротив друга и молчали. А иногда говорили без умолку. Иногда просто читали каждый свою книгу.

Наконец Иван заговорил:

– Ты знаешь, я как-то не представляю, как буду управляться с холдингом.

– Ты это уже озвучивал, – перебил его Василий, – придумал что-нибудь?

Иван покачал головой, потом встряхнулся:

– Ладно, не будем об этом.

– Тогда о чем? Расскажи-ка мне, дружище, о своей соседке Наталье.

– А нет никакой соседки. Ее где-то прячут. Майор Пронин считает, что ей угрожает опасность.

– Во как! А тебе опасность не угрожает? Или Наталья ему дороже, чем миллионэр?

Слово это «миллионэр» он специально сказал с акцентом на букву Э.

– Не знаю, я вроде защищен. Охрана там и прочее. – Ага, ага. Ты вроде защищен. Опять помолчали.

– Как ты будешь дальше? – спросил Василий.

– Пока не знаю. Кажется, ехал сюда и выработал план действий: сватовство, женитьба, потом вступление в должность, потом передача управления и отъезд обратно на службу. Но все пошло не так, и теперь вообще не понятно, что и как.

– Сколько у тебя еще осталось от отпуска?

– Много, пять недель. Чем-то надо себя занять, кроме колец и цепочек.

– Ты киснешь, что ли? – удивился Василий.

– Кисну, – признался Иван, – статус этот идиотский, постоянно люди в квартире, даже одному побыть не удается.

– А сейчас твоя охрана где? – встрепенулся Василий.

– На лестнице, наверное, часть в машине сидит. – Тебя сколько людей охраняет? – Трое, нет, кажется, четверо.

Василий усмехнулся и строго посмотрел на друга:

– Быстро ты привык, – также строго заключил он. – Да в том-то и дело, что не привык. Я в их сторону стараюсь не смотреть. Мне неудобно, что люди от дела отрываются, чтобы мою персону охранять.

– Ну, тогда ты еще не совсем потерян для общества, – улыбнулся Василий. – Ладно, давай посоветуемся с Татьяной.

Танюша уселась на единственный стул, скинув какие-то бумаги прямо на пол. Василий при этом скривился, как от зубной боли, но ничего не сказал. Татьяна победно оглядела мужчин и, обращаясь к Ивану, заключила:

– И не надо никаких лишних бумажек, сейчас все можно держать в компьютере.

Василий опять поморщился. Видимо, это был давнишний семейный спор, в котором он был проигравшей стороной.

– Ладно, Танюшка, я понял. Вот хотим с тобой посоветоваться насчет Иванова холдинга.

– Со мной? – удивлению Татьяны не было предела. – С тобой, с тобой, – ворчливо подтвердил Василий. – Погоди, Вася, – перебил друга Иван, – я сейчас объясню. Видишь ли, Таня, я не собираюсь менять род деятельности и заниматься холдингом, а им нужно именно заниматься. Или продавать. Мне продавать не хочется, все-таки это память о дяде. Помоги найти толкового управляющего. Думаю, что дело там поставлено, все крутится и работает. Помощники толковые, но управляющего из них я назначить никого не могу – никому не доверяю после убийства. Помоги, или возьмись сама, – вдруг неожиданно, даже для самого себя, заключил он.

Татьяна смотрела на него, как на душевнобольного, кажется, даже хотела погладить по голове, как маленького.

– Ты соображаешь, что ты мне сейчас предложил? – через некоторое время спросила она.

Иван оглянулся, никого за своей спиной не увидел и неуверенно ответил:

– Вполне.

– Вполне соображаешь или вполне сошел с ума? – терпеливо уточнила Татьяна.

– Тань, кончай эти политесы. Я адекватный, все понимаю, предложение вполне подходящее. Ты знаешь, сколько зарабатывает управляющий таким холдингом.

– Догадываюсь, – с непонятной неприязнью заявила Татьяна.

Вообще, у нее очень быстро поменялось настроение: из добродушно-веселого оно превратилось в напряженно-мрачное, как будто ей что-то угрожало.

– Хорошо, что догадываешься, только мне почемуто кажется, что не совсем догадываешься.

Иван взял со стола какой-то клочок бумаги (при этом Василий дернул шеей и сделал протестующее движение рукой) и написал на нем цифру, а потом еще очень тщательно пририсовал справа знак доллара.

Василий перехватил у него этот клочок, не дал Татьяне, а сначала решил ознакомиться сам. Татьяна при этом фыркнула как лошадь. Правда, как лошадь, но ничего не сказала, а равнодушно уставилась в окно. За окном ничего интересного не было, но она упорно разглядывала что-то только ей одной ведомое. Василий разгладил бумагу и протянул жене. Она, так же равнодушно, как смотрела в окно, перевела взгляд на циферку с долларом и небрежно положила на стол.

– Ну, что? – Иван довольно оглядывал друзей.

– Знаешь, Вань, не все можно мерить деньгами, – тихо ответила Татьяна, – я, конечно, подумаю, но ты должен знать, что это не из-за твоей суперской зарплаты, а просто из-за нашей дружбы. Понимаешь?

Конечно, он понимал. Он все понимал. Он знал, что ей придется оставить работу, к которой она прикипела, привычный коллектив, придется вообще изменить образ жизни, даже привычную одежду, и ту необходимо будет заменить на брендовую. И с детьми она будет видеться реже, и с Василием тоже. И положение семьи поменяется. Ведь если она примет его предложение, то основным добытчиком в доме будет уже не мужчина ее жизни, а она – слабая женщина. И пока не понятно, как он, мужчина и теперешний глава семьи, к этому отнесется.

– А че, Тань, иди, – вдруг подал голос глава семьи, по совместительству Василий. – Дома я тебе помогу, да и ребята уже большие. Или домработницу наймем.

– Щас, домработницу, – взвилась Татьяна, – я тебе покажу домработницу. Тебе лишь бы юбка была, да помоложе.

– Можем пожилую достать, – резонно возразил Василий.

– Ладно, хватит шутить, – шлепнула открытой ладошкой по коленке Татьяна, – я подумаю, Ваня, до завтра подумаю. Можно? Мне просто надо представить, как это будет. Ты только не сердись, что я за такие деньжищи сразу не схватилась. Надо все обдумать.

– Ты мне только скажи предварительно. – Завтра скажу окончательно.

И она вышла из кабинета. За дверями сразу раздался ее голос, призывающий к порядку детей, а потом опять смех, грохот, в общем, обычные звуки семьи, в которой двое маленьких детей.

Мужчины некоторое время сидели молча, потом Василий осторожно спросил:

– Ты это серьезно?

– Конечно. Ты что, забыл? Ты же сам мне эту идею подсказал.

– Ну, я, – Василий изобразил правой рукой в воздухе этакую неопределенную закорюку, – в фигуральном смысле.

– А я в реальном, – отрезал Иван, – и давай поговорим о чем-нибудь другом.

Остаток вечера они болтали. Иван рассказывал другу о работе в посольстве, а тот, в свою очередь, делился соображениями о нынешней молодежи. Получалось, что эта самая молодежь живет совсем по другим законам, чем жили они. И что с этим делать, неизвестно. Или вообще ничего не надо делать, пусть все идет, как идет.

Уехал Иван в отличнейшем настроении. Он не сомневался, что Татьяна примет его предложение, и тогда он спокойно сможет уехать хоть на дачу в Пихтовку, хоть на Канары, хоть в Америку. А может быть, останется в Москве и будет ходить по музеям и театрам или просто шататься по улицам.