– Вадим, давай-ка все, что у нас есть на руководство холдинга.

Алексей развернул на столе большой лист бумаги со схемами и стрелками. До очной ставки оставалось еще около получаса, а гражданина Филиппова уже допросили, протокол оформили и отправили подождать до опознания в отстойнике. Можно было поработать.

Вадим выложил из портфеля отпечатанные листы. – Самый интересный персонаж – вот этот. Он ткнул пальцем в фотографию.

– Этакий барин, в то же время умный и расчетливый делец. Не знаю, есть ли за ним что: либо честен, либо очень осторожен. Не подкопаешься. Ни на одной сомнительной накладной нет его подписи. И как будто бы все дела мимо него проходили. Ни-че-го. Семья патриархальная. Жена никогда не работала, только дома. Трое детей. Старший сын живет в Канаде, там же получил образование. Женат, двое детей. Средний сын работает в Питере экскурсоводом, по образованию историк. Была какая-то темная история у этого историка, – скаламбурил Вадим и сам засмеялся.

Алексей шутку не поддержал. Вадим смутился:

– Извините, Алексей Николаевич. Так вот, насчет истории. Кажется, он был связан с наркотрафиком лет пять тому назад. Дело я в архиве запросил, а со следователем поговорил неофициально. Он мне рассказал, что тогда папаша этого сынка за большие деньги из дела вынул. Говорят, вылечил за границей, но держит возле себя, в России.

– Как же, возле себя? Где Москва и где Питер? А вдруг он сорвется?

– Так он же не наркоман был, а то ли торговал, то ли клиентов искал.

– А от чего тогда лечился?

– Да ни отчего. На зону папаша не хотел отпускать, вот ему болезнь и придумал.

– Лихо, а младший ребенок?

– А младший ребенок – вполне себе взрослая уже дочь, которая окончила университет, но на работу выходить не торопится, видимо, будет, как маменька, на хозяйстве. Пока не замужем.

Алексей просмотрел сцепленные листы. – Дальше.

– Так. Что же у нас дальше? – Вадим переложил листы из одной стопки в другую. – А дальше у нас Южный Иван Ефимович – юрист, говорят, талантливый, въедливый и очень профессиональный. Характеризуется женским персоналом как ходок. Живет с двумя женщинами: с одной открыто, с другой тайно. Та, с которой открыто, работает в секретариате у финансового директора. Видел, яркая женщина, крупная такая, южного типа. Ой, извините – Вадим поднял руки, – кажется, опять каламбур получился.

– А вторая?

– Насчет второй мало что известно. Кажется, там все серьезно, и даже есть ребенок. Хотя сведения недостоверные. То есть деньги ему нужны.

– А тебе не нужны? – спросил Алексей. – Мне очень нужны.

– Ну, я в глобальном смысле. Большие деньги нужны. Хотя трат у него никаких особенных не было. Квартира родительская, машина-трехлетка, гараж, дача – все от родителей. По ресторанам не ходит, баб домой продажных не водит.

– Для чего тогда живет? – ухмыльнулся Алексей. Теперь Вадим шутку пропустил и продолжил:

– Вот этот – финансовый директор. Я бы его прямо сейчас арестовал за мошенничество. Точно известно, что подписи на фальшивых накладных его. Правда, он попытался изобразить свою подпись так, будто ктото другой ее подделал. Но эксперты эту уловку раскусили на раз. Дружит он по работе с господином Алешиным, который возглавляет целый отдел по связям с зарубежными странами. Связей при этом никаких не наблюдается. То есть есть, конечно, закупки сырья, но они производятся централизованно государством, холдинг покупает все золото только у государства, по закону. Есть несколько отделов в крупных торговых центрах трех или пяти европейских столиц, но поставка ювелирки, сама продажа, валютный оборот составляют очень малую часть всей прибыли холдинга. Для чего держат этого юношу на высоком окладе, непонятно. С его обязанностями мог бы справиться любой другой менеджер. Кстати, должность эта появилась сравнительно недавно, года три тому назад, как раз тогда, когда вышеупомянутый юноша окончил МГИМО.

Алексей открыл свой блокнотик и записал: «Спросить у Ивана про Алешина. Не родственник ли?».

Вадим между тем продолжал:

– И очень странный персонаж. Взрослый мужик без женщины!

– Подожди, ты сейчас про кого?

– Да про Алешина я. Мельников Николай Петрович, который финансовый, ясен, как пень. Мошенник, каких поискать.

Алексей с удивлением взглянул на подчиненного. Впервые он слышал в его исполнении живую человеческую речь с эпитетами и личным отношением к подозреваемым. До сих пор он все доклады произносил строгим милицейским протокольным языком. Видимо, и его зацепило!

– Ладно, с ним пусть ОБЭП разбирается. Давай дальше про Алешина.

– Ну, я и говорю. Женщины рядом нет. Есть, правда, очень заботливая мамаша, проживает вместе с ним в одной квартире, хотя имеет свою жилплощадь. Сын, как и положено, единственный. А мужа, как следует из вышесказанного, никогда не было. Типичный маменькин сынок этот Алешин. Больше пока ничего.

Вадим подумал, а потом решительно заявил:

– Противный и неприятный тип, и руки у него потные. Убить он, конечно, никого не может, кишка тонка, но какую-нибудь мелкую подлянку соорудить, это запросто. Сплетничает, кстати, как старая бабка. Я с ним когда знакомился, столько гадостей про всех услышал, полушепотом, антр ну. Типа только мне по внезапно возникшей дружбе. Как его угораздило сюда устроиться, не понимаю.

– Погоди, ты что, со всеми поговорить успел? – удивился Алексей.

– Да нет, товарищ майор, только с теми, кто удостоил аудиенции. С тем же Мельниковым поговорить особенно не удалось, так, на бегу. С дамами тоже. Ну, Людмила Ивановна Макова для меня личные дела из работы вынимала, с ней разговор чисто деловой получился. Но понятно, что сотрудничает. А госпожа Сапожникова так высокомерно отшила, что и разговаривать с ней больше не хотелось. Хотя поговорить следует. Но это опять ОБЭП.

– А кто эта Сапожникова?

– Это? Это о-го-го! Главный бухгалтер.

– Погоди, что-то я не понял: есть финансовый директор и еще главный бухгалтер? Как на крупном производстве?

– Так это и есть крупное производство, все серьезно: отдел кадров, бухгалтерия, цеха. Завод.

– Смотри-ка, а я думал, что все ювелирное производство теперь только у частников.

– Я тоже так думал и был очень удивлен масштабами. Так что владелец этого холдинга – очень богатый человек.

Алексей это все, конечно, знал, потому что изучил материалы дела. Но никто из следователей не озаботился персональными характеристиками руководства холдинга. Просто версия убийства по профессиональным мотивам не рассматривалась. То есть велась и такая разработка, но быстро притухла под напором могучего интеллекта следователя Терехина, который прицепился к версии бытового убийства.

– Так, – подытожил Алексей, – мотивы убийства были у сотрудников, или все-таки мухи отдельно?

– Не думаю, чтобы кто-то из них убил, мошенничество – это да, а убийство, скорее всего, мимо холдинга.

– Погоди эту версию отметать. А конкуренты?

– А не было никаких конкурентов. Если говорить о Мусалимове, то он просто хотел для приумножения капитала прикупить себе еще и ювелирный заводик. Кстати, эту идею ему подсказал будущий тесть Юсуп Ильдарович Мирзоев.

Алексей опешил:

– А ты откуда знаешь?

– Вчера с ним встречался. – С кем?

– С Мусалимовым.

– Ты? С Мусалимовым?

– Я. С Мусалимовым. Кстати, очень приличный человек с европейским образованием. При мне общался по телефону с Америкой на английском языке.

– О чем говорили? Вадим покраснел:

– Кажется, о бизнесе что-то. Я не вслушивался.

– Учить язык надо, – подытожил Алексей. – Андестенд? И что он еще сказал?

– Сказал, что, когда убили супругов Горчаковых, он предлагал Терехину объединить усилия, но Терехин отказался.

– Слушай, а для чего Мусалимову помогать следствию? Может, это он убийство заказал, а потом для отвода глаз решил помочь найти убийцу?

– Похоже, нет. Ему было выгодно, чтобы ювелир Горчаков был жив, он надеялся его уговорить. Да, по большому счету, этот заводик был его капризом, он и без него неплохо устроился в этой жизни.

– Так, ладно. Оставь мне документы, а сам завтра собери всех фигурантов из холдинга здесь. Повестки вручи по всей форме, с курьерами, чтобы никто не уклонился. Очередность на твое усмотрение, интервал примерно 15-20 минут. И ОБЭП надо предупредить, чтобы их завтра тепленькими взяли. А сейчас пойду-ка я на опознание, очень хочется поприсутствовать.

Опознание проводил следователь Константин Петрович Михайлов. Велась видеозапись. По каждому персонажу было по трое подставных. Очень опасались какой-нибудь процессуальной неточности. В кабинете, где проходило опознание, присутствовало аж четыре адвоката.

Сначала пригласили Ивана Горчакова. Он внимательно посмотрел на стоящих у стены женщин и уверенно указал на Анну Корчак.

– Да, именно эта женщина летела со мной из Берлина и сидела в кресле справа. Она же ехала со мной в такси.

– Скажите, Иван Ильич, а раньше вы эту женщину нигде не встречали?

– Нет, не встречал.

– Он лжет, – громко сказала Анна, – мы встречались, причем не раз.

– Где, когда, при каких обстоятельствах? – спросил следователь.

– Мы были детьми, я гостила на даче у супругов Горчаковых.

– Вы помните эту женщину? – настойчиво спросил Ивана Михайлов.

– Решительно не помню, – твердо ответил Иван. – Где же ему помнить? – с горечью в голосе почти прокричала Анна Корчак, – он же у нас белая косточка, господин дипломат. И родители его были дворяне, а мы при них – дворовая челядь. Он уже маленьким так себя вел, как будто все вокруг быдло.

– Помолчите, подозреваемая, – прикрикнул на нее следователь, – вы не на базаре.

Алексей внимательно смотрел на Ивана. Тот покраснел, но держался прямо, смотрел на женщину с интересом, но без злобы. А вот интересно, сама она придумала эту комбинацию с отравлением или подсказал кто? Умная, наглая и злая – это первое впечатление. Может быть, конечно, это бравада. Бывает такой тип подозреваемых, которые, особенно на людях, пытаются показать дуракам-ментам, какие они смелые и как никого не боятся. В камере они сразу сникают, просятся на допросы, изводят начальство жалобами и просьбами. А после приговора подают одну за другой кассации, надеясь выпросить себе лишний годочек или месяц, или даже несколько дней свободы. Но сейчас она красовалась перед всеми присутствующими и оглядывалась: обратил ли кто внимание на ее смелость.

Следом за Иваном на опознание привели Африкантыча. Он заметно нервничал, суетился, доставал и засовывал в карман носовой платок, переступал с ноги на ногу. Сразу опознал Анну Корчак как женщину, которая приходила к нему на день рождения вместе с Михаилом Коваленко.

Анна посмотрела на него с таким презрением, что он сделал шаг назад и встал рядом с конвойным, как бы под его защиту.

– Мне можно идти? – спросил он у Константина Петровича.

Михайлов вопросительно взглянул на Алексея, тот кивнул.

– Да, можете, только из города никуда не уезжайте, – сказал следователь, подписывая пропуск.

Алексей выглянул в коридор. Первое, что он увидел, быстро удаляющаяся спина гражданина Филиппова, а вот второе… На стуле рядом с дверью, как-то боком, сидела Лидия Машкова и провожала взглядом удаляющуюся фигуру. Во взгляде был неподдельный ужас.

– Что вас так напугало, Лидия Ильинична? – поотечески заботливо спросил Алексей и даже пристроился на соседний стул.

Она сразу как-то обмякла:

– С чего вы взяли, что «напугало»? Ничего не напугало. Я вообще ничего не боюсь.

Ох, как это было знакомо!

– Ну хорошо, не боитесь, и правильно. Правда, у нас уже четыре трупа по этому делу, из них двое свидетелей. Но вам бояться нечего. Вы ничего не видели и никого не знаете.

Алексей быстро встал со своего места и вернулся в кабинет. Интересно, встретилась она с Иваном или нет. Он набрал его номер.

– Нет, я ее не видел, – сказал Иван, – а что, ее тоже пригласили? Интересно было бы ей в глаза посмотреть.

Анну Корчак опознал и «телефонист» Вениамин по кличке Веник, который тут же рассказал, как она наняла его вырубить Ивана Горчакова. Для чего ей было это надо, он не знал.

Анна начала волноваться. Пока не привели в наручниках Веника, она сохраняла полное спокойствие, а теперь, слушая, как уверенно он дает показания против нее, сникла.

А Лидия Машкова ее не опознала

– Правда, правда, никого из этих женщин никогда не видела, – как первоклассница у доски бормотала она. Снова вглядывалась и снова повторяла эту фразу.

– Все, вы можете идти, – поставил точку в ее мытарствах следователь.

Алексей поймал ее взгляд и вопросительно поднял брови. Она быстро отвернулась и почти выбежала из кабинета.

Вызвали конвойных, подписали документы. Отпустили понятых, адвокаты тоже раскланялись.

– Чем ты так ее напугал? – удивленно спросил Константин Петрович.

– Я-то ничем, а вот гражданин Филиппов точно чем-то напугал. Такой ужас был в глазах, как будто мертвеца увидела. Вот бы разговорить барышню, только боюсь, не получится. На завтра она, кстати, вызвана для допроса. Ты уж, Константин Петрович, не подкачай.

– Ты кого для нее намечаешь для очной ставки?

– Я? Да никого. По фотографии она никого не опознала. А Махов – фигура гипотетическая. Пропал, как в воду канул. Я думаю, конечно, что это он, больше некому.

И Алексей положил перед следователем фотографию, которую откуда-то достал, как фокусник.

– Ух ты, – удивился Константин Петрович, – как киноактер прямо. Где их, таких красивых, делают?

Он помялся, переставил какие-то предметы на столе, вдохнул, выдохнул и сказал:

– Мне бы еще Наталью Сергеевну Голицыну допросить.

Алексей перестал дышать.

– Ты чего так испугался-то? – засуетился Константин Петрович. – Как свидетеля, только как свидетеля.

– Чего свидетеля? Она все, что видела и знала, давным-давно рассказала.

– А для чего с ней Фомин покойный встретиться хотел? А? Ты где ее прячешь? Я ей уже две повестки послал. Охрана в подъезде говорит, мол, с тобой уехала в ночную тьму. Где она? На работе тоже нет, врач в поликлинике глаза прячет, больничный, видишь ли, у нее. А что за заболевание, не говорит. В общем, понятно, что ты ее скрываешь. Давай, привези ее хотя бы в опорный пункт. Мне вот так с ней поговорить надо.

И Константин Петрович, выразительно проведя ребром ладони по своему горлу, решительным жестом закрыл папку с протоколами допросов, как припечатал.

Так, ситуация осложняется. Конечно, по большому счету он поступает непрофессионально. Где это видано, чтобы фигурант по делу скрывался в квартире оперативника? Это только в кино такое возможно. А тут не кино, а самый что ни на есть детективный детектив. И убийства самые настоящие, и заказчик, кажется, найден. Только исполнитель пока на свободе. И от этого мурашки по коже. Страшно не за себя, а за нее, за Наталью.

Иван вернулся домой и достал дневник Анны Дмитриевны. Хотелось что-нибудь найти о родственниках. Эту самую Анну Корчак он не помнил. Ничего не шевельнулось в душе. Никаких родственных чувств. Почему его никогда не знакомили с дальними родственниками? Он знал только Петра Ивановича и Анну Дмитриевну. Дед не в счет. Но даже бабушку он знал очень плохо. О ней никто никогда не рассказывал. Семью дяди Глеба он, получается, вообще не знал. Оказывается, у Алисы Семеновны, жены дяди Глеба, есть взрослая племянница. И, может быть, есть еще какие-нибудь родственники. Да есть же еще сестра Анны Дмитриевны. Может быть, она нуждается? Взять и поехать к ней! Но сначала дневник. Почерк у Анны Дмитриевны был четкий, учительский. Каждое слово было понятно. Все запятые на месте. Красная строка соблюдалась четко, прямая речь выделена кавычками. Иван поймал себя на мысли, что ему приятно держать в руках эту тетрадку и читать. Глядя на даты в дневнике, он пытался вспомнить, что он делал в это время. Нет, не было никаких ассоциаций. Хотя вот этот день он тоже помнил хорошо. Это был его день рождения, 6 лет. Анна Дмитриевна исписала об этом событии два листа мелким убористым почерком. Мама в тот день была необыкновенно хороша. Иван помнил, что ему все время хотелось до нее дотронуться, вдохнуть запах ее духов. И она тоже все время прижимала его к себе, целовала, гладила по волосам, держала за руку. Накануне она прилетела с гастролей из Чехословакии и привезла целый чемодан подарков. Конечно, в основном содержимое чемодана предназначалось ему, но был томик Ахматовой для деда, необыкновенно мягкие туфли для отца и белая блузка для Анны Дмитриевны. Этой кофточке было посвящено много эпитетов. И, конечно, отдана дань маминому вкусу. Надо же, он помнил и эту блузку, и тетю Аню с блестящими от счастья глазами. Они с дядей Петей тогда только что поженились, и молодая жена еще стеснялась новых родственников и никак не ожидала подарка от мамы. Боже, какое это было счастливое время! Через месяц был день рождения у мамы, и дядя Петя подарил ей серебряную диадему с драгоценными камнями. Он потом дарил только золото и платину, но мама больше всего ценила тот его дар. Петр Иванович тогда не был богат, скорее, беден, но нашел возможность отблагодарить родственницу за внимание к его молодой жене.

Тетя Аня очень привязалась к племяннику. Мама часто была на гастролях, репетициях. Почти каждый вечер она была занята в спектаклях. И тихая тетя Аня встречала Ванечку из школы, учила с ним уроки, водила его в кружки и спортивные секции. Лет в одиннадцать он вдруг увлекся плаванием. Тетя Аня специально ездила по бассейнам Москвы, чтобы найти подходящего тренера, безопасный маршрут от дома, хорошее качество очистки воды. Три года она возила его в Измайлово на тренировки, развлекала разговорами в дороге, проверяла, хорошо ли он вымылся в душе. С ней было весело и интересно. Она много знала обо всем и была интересным собеседником. С дедом было тоже интересно, но он, даже с внуком, оставался профессором. А тетя Аня была своя, простая. С ней можно было спорить, нести всякий бред вроде изобретения вечного двигателя или просто молчать и слушать, как шуршат листья в Измайловском парке. В выходные Иван был всегда дома, потому что это были дни, когда дома были родители. Он был счастлив, старался все время попадаться им на глаза, подлезал под руки, чтобы его приласкали. Лет с двенадцати он стал сдержаннее, но никогда не уклонялся ни от ласк, ни от поцелуев.

Он продолжал читать дневник, когда вдруг почувствовал, что больше не хочет быть один. Это была почти физическая боль от ощущения одиночества. Он должен был сейчас же, сию минуту кому-нибудь позвонить. Кому? Алексею он, должно быть, надоел. У Василия лекция, он еще утром предупредил об этом. Ландыш? Хм. Некому звонить, даже в холдинг незачем. Скорее бы на работу, в чинную обстановку посольства, в закостенелый этикет и регламентированные отношения. Он устал от Москвы. Устал от воспоминаний. Он хочет уехать. Глупости, уезжать пока нельзя. Надо найти себе занятие. Он рассеянно перебирал страницы дневника и вдруг наткнулся на номер телефона. Как следовало из записи, это был новый номер сотового Елены Дмитриевны, сестры тети Ани. А что если позвонить ей? Она, помнится, была больна. Он никогда не интересовался, чем. И никто никогда при нем не говорил, что с ней, какая нужна помощь. Все как-то делалось само собой, без него. Один раз мама обмолвилась, что ездила с Анечкой к ее сестре. И все. Никто не стал спрашивать, что там и как. Съездила – и хорошо. Как же так? Почему он ничего не узнал о сестре близкого человека? Ведь тетю Аню он считал очень близкой родственницей. Видимо, ему придется еще очень многому учиться у жизни. Так все-таки позвонить или нет? Он решительно набрал номер.

Алексей никак не мог придумать, как бы ему половчее привезти Наталью на допрос. Почему-то он очень опасался этого допроса. О чем еще можно спросить у Натальи? Ведь все есть в материалах дела. И как он ее повезет? Когда и куда? Сразу будет ясно, что она тесно с ним связана. Отстранят еще от дела. Запросто могут, не разобравшись. Выход нашелся, когда он уже отчаялся что-нибудь придумать. Паркуя машину перед домом, он увидел тетю Сашу, входящую в подъезд с пакетом и типично старушечьей сумкой в руках. Он догнал ее и расцеловал:

– Тетя Сашенька, я вас люблю!

– Это ты не меня любишь, это ты во весь мир влюблен, знаю я такое чувство. Заходи, расскажешь, чем могу помочь.

Вечером из подъезда, чуть прихрамывая, опираясь на локоть Алексея, вышла Александра Ивановна и сразу села в машину, которую он подогнал к самому подъезду. Алексей усадил женщину на заднее сидение и, не теряя времени, быстро выехал из двора. Таким же манером они высадились у подъезда Анатолия Дмитриевича, который уже ждал их, нетерпеливо прохаживаясь во дворе. Пожилую женщину быстро провели в квартиру. Там она сняла старомодное пальтишко и клетчатый платок, и взору изумленной Машки предстала Наталья в плохонькой одежонке и сапогах «прощай, молодость». А через полчаса к этому же подъезду лихо подрулил, сверкая металлическими заклепками и блестя лаковой кожей, байкер в шлеме, который он почему-то не стал снимать, а также быстро прошел в квартиру банкира Голицына.

Наталья, вся зацелованная Машкой, пила чай, сидя на диване в огромной гостиной. Машка, то отстраняясь, то обнимая подругу, никак не могла на нее наглядеться. Анатолий расхаживал из угла в угол с тростью, смешно размахивая руками и как-то очень по-бабьи причитая:

– И за что тебе это? Нужен был тебе этот ключ проклятый. Жила бы сейчас как человек, на работу бы ходила. Полина уже соскучилась, все о тебе спрашивает. Долго это будет еще продолжаться? – вдруг грозно спросил он у Алексея.

В это время в прихожей раздался звонок. Алексей почти бегом отправился открывать и через минуту привел в гостиную странного байкера в шлеме. Тот неторопливо снял шлем, пригладил волосы и достал из-за пазухи тонкую папку с тесемками.

– Ну, где нам можно поговорить без свидетелей? – добродушно спросил он.

– Ты, Константин Петрович, выбирай сам, – ответил Алексей. – Я тут, конечно, не хозяин, но, думаю, можно в кабинете. Можно, Анатолий Дмитриевич?

– Да, проходите. Прослушки нигде нет, сегодня, как знал, ребятки проверяли. Окна закрыты. Так что разговаривайте, сколько душе угодно.

Письменный стол зеленого сукна был обширен, как ячменное поле в средней полосе России. Наталья уселась в кресло, которое Алексей предусмотрительно подвинул к столу. Сам Константин Петрович расположился на месте хозяина.

– Паспорт есть у вас, Наталья Сергеевна? – спросил он тихонько.

– Конечно.

Она суетливо полезла в какой-то карман под темненькой кофтой, достала паспорт и протянула его следователю. Он, не торопясь, переписал данные, несколько раз взглянул на часы, сверяя время с висящими на стене ходиками, потом уселся поудобнее и сказал:

– Слушаю.

Наталья растерялась. Что говорить? Она уже, кажется, все рассказала Алексею, а до этого злому следователю Терехину.

– Спрашивайте, Константин Петрович. Он довольно ухмыльнулся:

– Спасибо, Наталья Сергеевна, что запомнили мое имя и отчество. Это приятно. А спрошу я вас вот о чем. Вот вы, наверное, много размышляли об этом убийстве. Как вы думаете, кто мог это сделать?

Наталья растерялась еще больше и пожала плечами:

– Я не знаю.

– Понятно. Тогда расскажите, что это были за люди, кто мог знать об их привычке пить бальзам перед обедом, кто вообще был вхож в их квартиру.

Наталья задумалась. Кто к ним ходил? Никто, если не считать Настю и Михаила Коваленко, которого Настя приглашала то кран починить, то окно открыть. Это она сама видела. А кто еще?

– Домработница точно знала, они всегда бальзам на стол ставили, охранник заходил пару раз, заказчика однажды видела, когда он пришел за гарнитуром. Все.

– А какие они были люди? Осторожные, может быть, болтливые, несдержанные? Какие отношения у них были?

Наталья чуть не задохнулась от возмущения.

– Самые лучшие люди на земле они были, вот что я вам скажу. И никакие не болтливые, а интеллигентные, тактичные и порядочные. Любили друг друга и никогда не ссорились. И мне, человеку постороннему, помогали с дочкой и просто по-соседски. И я их очень любила. Я до сих пор иногда прохожу мимо их двери и хочу позвонить в звонок. Я всегда так делала, когда приходила домой. Это была почти семья.

– Но вы же работали и не могли знать, кто к ним приходит в ваше отсутствие?

– Это да, не могла. Но Анна Дмитриевна мне почти обо всем рассказывала.

– А накануне убийства? Откуда появилась эта бутылка с отравленным бальзамом?

– Этого я не знаю. Анна Дмитриевна звонила мне в день убийства насчет лекарства. Я рассказывала об этом Алексею, то есть майору Пронину. Но я закрутилась на работе, а утром в подъезде узнала, что их убили.

– А насчет домработницы что можете сказать?

– Да я ее особо и не знала. Она обычно приходила утром, я в это время дочку в садик отводила, уходила на работу. А когда не работала, домашними делами занималась, по магазинам ходила. Времени у меня совсем нет, я еще кандидатскую диссертацию пишу.

– Но все-таки, что она за человек, эта Настя?

– Если честно, она мне не нравилась. Почему, не могу сказать. Просто не нравилась, и все. Она мне ничего плохого не сделала, и все-таки не нравилась. Но Анна Дмитриевна была ей довольна. Даже хотела оплатить первый год учебы, если она на бюджет не поступит.

– А в какой институт она собиралась поступать?

– Что-то я не знаю, по-моему, в химикотехнологический. Впрочем, вам надо у нее спросить.

– Да это мы, конечно, спросим.

Константин Петрович раскинул на столе веером несколько фотографий.

– Посмотрите внимательно, может быть, вы видели этих людей раньше.

Наталья встала и облокотилась о столешницу. Так ей лучше думалось. Через некоторое время она отложила несколько снимков и начала говорить.

– Вот это Лида Машкова. Она какая-то школьная, что ли, подруга племянника Петра Ивановича. Анна Дмитриевна мне про нее рассказала незадолго до смерти. Лида принесла лекарство по поручению Ивана Горчакова. Лекарство. Точно, лекарство, только я не знаю, какое.

– Откуда это вам известно? – с интересом спросил следователь.

– Я привела Полину из детского сада, мы вошли в подъезд, а охрана как раз разговаривала с квартирой Горчаковых. И охранник четко назвал имя и фамилию. Мы вместе в лифте доехали. Я подождала, когда Анна Дмитриевна дверь откроет, поздоровалась и мы с Полиной пошли к себе.

– Как вам показалось, они были знакомы?

– Думаю, нет, потому что Анна Дмитриевна разговаривала с ней очень церемонно.

– Это как?

– Ну, она пригласила ее войти и сказала: «Пожалуйста, милочка, войдите в квартиру». Она, когда волновалась, слова переставляла. Вместо «пойдемте гулять» могла сказать «пожалуйста, гулять пойдемте». Такая милая особенность у нее была. Я удивилась, что она незнакомого человека в дом приглашает, тем более что видела, что Петр Иванович уехал с водителем, и под каким-то предлогом позвонила в дверь. Она, эта Лида, уже в прихожей курточку надевала. Анна Дмитриевна ее и представила, сказала: «Наташенька, познакомься, это Лидия, школьная подружка Ивана». Она сразу ушла.

– А что у нее было в руках, кроме лекарства? Вообще, лекарство как выглядело?

– Как? Не помню. Кажется, в руках у нее был пакет. Точно, пакет целлофановый с рисунком. Рисунок был какой-то примитивный, женщина с обнаженным пупком в джинсах и топе. Я еще подумала, что холодно ей, должно быть. Это я в лифте заметила. А выходила она без пакета.

– Точно был пакет? – Точно.

– Что это было за лекарство такое, что поместилось в большой пакет? Большой пакет, правильно я понял?

– Да, большой, стандартный.

– Может быть, еще что-нибудь заметили? В пакете, я имею в виду. Бутылка со спиртным? Коробка? Книга?

– Нет, только пакет, а что в нем было, не знаю. – Вспомните, тяжелый он был?

Наталья снова села в кресло и закрыла лицо руками, пытаясь сосредоточиться.

– Нет, не помню, – наконец сказала она. – Кстати, эта Лидия была на похоронах, приезжала вместе с Иваном, а после погребения поила всех водкой на кладбище. Ну, это обычай такой. А потом еще на поминках была в квартире покойных. Я только сейчас сообразила, что это именно она была. На похоронах я ее не узнала, только подумала, что выглядит она по сравнению с господином дипломатом нарочито вульгарно.

– Так, с этим ясно. Еще кого-то узнали?

– Вот эта женщина приезжала на дачу к Петру Ивановичу и просила у него денег на лечение мужа. Но Петр Иванович отказал. Он сказал, что навел справки, и ее муж жив и здоров, в лечении не нуждается, кроме того, они давно в разводе. Она умоляла, рыдала, даже пыталась встать на колени, но он не позволил. Анна Дмитриевна сразу, как только эта женщина заплакала, ушла в дом. Мне потом объяснили, что это дальняя родственница. Как ее зовут, я не спросила. Да, еще вспомнила. Петр Иванович написал на клочке бумаги записку и попросил меня отнести ее Анне Дмитриевне в дом. Я так обрадовалась, что могу уйти, что очень быстро сиганула оттуда, а то мне жутко неловко было. И женщину то ли жаль, то ли противно. Она переигрывала: и рыдала слишком демонстративно, и на колени вставать не собиралась, только движение обозначила.

– Что было в записке?

Наталья так возмутилась, что даже покраснела.

– Я чужих записок не читаю, – тихо, но твердо ответила она.

– И все-таки, как Анна Дмитриевна реагировала на записку?

– Никак, прочитала и сунула в какую-то вазу. – Что дальше было?

– Ничего. Петр Иванович пришел в дом минут через двадцать и сказал: «Она больше не придет, Анюта». И все.

– Больше вы ее не видели? – Нет.

– Когда это было?

– Когда. Это было дня за четыре до их смерти. Была такая хорошая погода – бабье лето. Полину увезли на дачу к Толе еще в пятницу. Я в субботу дежурила. В воскресенье утром пришла домой, а Петр Иванович меня караулит. Вот они меня к себе на дачу и забрали. Вернулись мы часов в семь вечера, а Полину только около девяти привезли. Я ее на другой день еле в садик разбудила.

– Так, по числам мы уточним. Протокол потом подпишем, ладно?

– Как скажете.

– Еще кого-то знаете?

– Вот этого молодого человека, кажется, видела в квартире Ивана Ильича. Да, я забыла сказать, что Лида в отсутствие Ивана жила в его квартире. Однажды Анна Дмитриевна постучала ко мне уже поздненько вечером и попросила съездить на квартиру Ивана Ильича. Ему понадобился какой-то документ, что ли, я не знаю. Он позвонил и попросил сделать ксерокопию и выслать факсом. Может быть, что-то не так, я в детали не вдавалась. Полина уже спала. Я быстро собралась, и мы поехали. Ночью езда всегда быстрая. Короче, когда мы приехали, было, наверное, часов одиннадцать или полдвенадцатого. Анна Дмитриевна хотела подняться одна, но я ее не пустила. Мы вместе поднялись, она позвонила. Дверь открыл этот человек. Она очень удивилась, он, по-моему, тоже. Она его назвала как-то по имени. Не помню. Он стушевался, что-то забормотал и закрыл дверь в комнату. Я так поняла, что Лидия принимает ванну. Короче, Анна Дмитриевна зашла в кабинет, который открыла своим ключом, взяла документ, и мы ушли. Я в это время ждала ее в прихожей.

– А этот человек?

– А он нервничал: ногти грыз, за лицо хватался, а потом, когда Анна Дмитриевна вышла из кабинета, стал ее просить маме ничего не говорить. Я тогда удивилась: вроде взрослый человек, а маму боится.

– А Лидию вы видели?

– Я – нет, а Анна Дмитриевна, наверное, видела. Она задержалась, что-то выговаривала этому парню.

– Она что-то вам потом объяснила?

– Нет, только сказала что-то вроде: пусти козла в огород.

– Когда это было?

– Ну, это, наверное, в самом начале осени было. Сейчас, постараюсь вспомнить. Так. Я была с дежурства, потом у меня еще было два дня выходных. Почему так много? Вспомнила. Я менялась с нашим доктором, у него был день рождения в эти дни, и он собирался напиться вдрызг. Поэтому я за него отдежурила через сутки подряд трое суток, а потом он пахал. День рождения у него третьего сентября, стало быть, это было пятого.

– Странный у вас способ запоминания чисел, – удивился Константин Петрович.

– Да я так привыкла. У меня в самом начале работы все дни недели перепутывались. День, когда было дежурство, у меня всегда был понедельником, а выходные – суббота и воскресенье. Вот так-то. Поэтому я дни недели не запоминаю, только числа.

– Спасибо, Наталья Сергеевна. Вы сами не знаете, как много сегодня рассказали.

– Я давно бы все это рассказала, только не спрашивал никто.

– А Алексей вам фоторобот не показывал? – Фоторобот? Точно, был же фоторобот.

Наталья снова взяла в руки фотографию Анны Корчак и с удивлением спросила:

– Как же я ее сразу не узнала? Если бы сегодня мне этот фоторобот показали, я бы узнала, конечно. Конечно, узнала бы. Как же так?

– Не расстраивайтесь, Наталья Сергеевна. Память человека – это сложный механизм. Вы врач, не мне вам объяснять, что для того, чтобы вспомнить что-то, надо создать соответствующую обстановку. Там, где вы сейчас живете, обстановка для вас непривычная, вы, наверное, беспокоитесь о дочери, вынужденно не работаете. Так что все объяснимо.

– Спасибо, успокоили. А то я думала, что память теряю.

Она помялась и спросила:

– А долго мне еще на конспиративной квартире жить?

– Думаю, в ближайшие дни все закончится.

Наталья повеселела, улыбнулась и каким-то очень женственным движением поправила прическу. Константин Петрович крякнул, собрал свои бумаги и открыл дверь кабинета. В него сразу же вошли Алексей, Маша и Анатолий.

«Караулили за дверью, что ли?» – подумал следователь.

Похоже, караулили, потому что сразу подошли к Наталье, как будто не видели ее несколько лет.

По довольному виду следователя Алексей понял, что все хорошо. Наверное, Наталья рассказала что-то важное, и это поможет изобличить убийцу. Мужчины обменялись взглядами. Константин Петрович еле заметно кивнул. Теперь надо принять правильное решение. Можно оставить Наталью здесь. В квартире ее брата безопасно и чего уж, более комфортно. Ей в такой обстановке жить привычнее. К тому же и подруга ее тут. С другой стороны, а вдруг? Еще не до конца все ясно, не до конца. Не верит он, что Анна Корчак действовала в одиночку. Откуда «жучки» в квартире Ивана? Кто надоумил Лидию Машкову отравить вино в той же квартире? Кто убил участкового? И кто отравил охранника? Ей одной это не под силу, просто физически невозможно. Потом, способы убийства разные. Супругов Горчаковых и Михаила Коваленко, может быть, она. А куда деть пистолетный выстрел в участкового Фомина? Да и Михаила Коваленко тоже не она, как же он забыл? У нее алиби тверже некуда: ее таксист повез от дома Ивана, а через некоторое время Коваленко уже отравили. Или она вернулась? Надо найти частника, с которым они ехали из аэропорта и спросить, где он ее высадил. Все-таки как быть с Натальей? Прямо сейчас точка невозврата. Или она остается у брата, или едет с ним.

Наталья что-то быстро говорила подруге, держа ее за руку. Та смотрела на нее одновременно удивленно и озабоченно. Потом они быстро обнялись, и Наталья стали оглядываться.

– А где одежонка-то моя? – спросила она громко. – А ты куда собралась? – удивился Анатолий.

– Мы поедем, Толечка, – мягко ответила Наталья и взяла брата за руку.

Тот обнял ее, и они так постояли некоторое время. Потом Наталья решительно отстранилась и строго посмотрела на Алексея:

– Почему ты мне никогда фотографии не показывал, которые сегодня следователь показал? Вы бы уже всех поймали.

Алексей засмеялся.

– Они только недавно у нас появились. Но я тебе прямо скажу: не показывал бы, потому что это не моя прерогатива, а следователя. Я же опер, мое дело преступников ловить, а не свидетелей допрашивать. Андестенд?

– Ладно, поедем, – успокоилась Наталья.

Он помог ей нарядиться, пониже надвинул на лоб платок, взял под руку, и они пошли.

В квартиру Алексея они попали после полуночи. Наталья сразу скрылась в своей комнате – в чужой одежде ей было некомфортно.

Алексей мигом переоделся и вышел на кухню. Выйдет она из комнаты или сразу спать ляжет? Вдруг не выйдет? Он не стал ее спрашивать при родственниках о беседе со следователем, а очень хотелось узнать подробности. И во время поездки тоже не решился заговорить. Они вообще ехали молча. Ему даже показалось, что Наталья дремала.

Она возникла на пороге кухни как-то внезапно и спросила виновато:

– Можно я займу ванну?

Он поперхнулся куском баранки, которую начал жевать от нечего делать, закашлялся и стал усиленно кивать головой – можно, что тут спрашивать? Она засмеялась, подошла к нему и стала колотить открытой ладонью между лопаток. Кашель постепенно прошел, и она осторожно погладила его спину. Он замер и закрыл глаза. А когда открыл, ее рядом не было. В ванной уютно лилась вода.

Она вышла посвежевшая, розовая, в теплом халате и тапочках. Откуда взялась эта одежда, он не знал. Она перехватила его недоуменный взгляд и сказала:

– Это Машка расстаралась, пока меня допрашивали.

– А я ничего не заметил.

– Ты так нервничал, что, если бы следом за мной слона в твою машину посадили, тоже бы «ничего не заметил», – смешно скопировала она его интонацию.

– Да я и не нервничал вовсе.

– А кто все время правым плечом дергал? – Я дергал?

– Еще как дергал! Я это еще полгода назад заметила: ты, когда нервничаешь, плечом дергаешь. Чем больше обеспокоен, тем больше дергаешь.

– Я иногда себя контролирую, стараюсь ничем не дергать, а иногда не получается.

– Твои подчиненные эту твою особенность, наверное, хорошо изучили.

– Думаю, да. Они у меня замечательные. – Прямо все-все замечательные?

– В моем отделе все-все. А у тебя на работе люди хорошие?

– У меня разные. Есть очень хорошие, а есть не очень. Но все добросовестные, это точно. И никто никого не подсиживает.

– Я думал, только в полиции «подсиживают».

– Везде, наверное, есть амбициозные люди, которые хотят занять кресло поуютнее, иметь зарплату побольше, должность попрестижнее. Правда, у нас в отделении заведующий настолько на своем месте, что никто на его место не претендует. Когда он в отпуск уходит, за него остается старший ординатор и ждет не дождется, когда этот отпуск закончится. Кажется, ничего особенного: люди работают, как работали, все отлажено, но возникает сразу столько проблем, о которых он вне этих обязанностей даже не догадывается. Так что ему хочется поскорее вернуться на свою должность и работать рядовым врачом. Он потом несколько недель отходит. А у нас три кандидата наук работают, между прочим. Машка защитилась в начале этого года, скоро должно подтверждение прийти, у меня работа на выходе. А заведующий у нас с докторской степенью, очень умный, – заявила она безапелляционно.

Алексею стало почему-то смешно: Наталья в домашнем халатике с кружкой в одной руке и куском баранки в другой говорила как на собрании, даже размахивала руками. Видимо, эта тема ее как-то задевала.

– Ты чего так взвилась-то? – удивился он.

– Да нет, ничего, – улыбнулась она, – просто давно на людях не была, захотелось поговорить.

– Я бы с тобой постоянно разговаривал. Или молчал. Только я на работе все время.

– А знаешь, я иногда прихожу домой после дежурства и молчу от души. Наговоришься на работе, и хочется тишины. Правда-правда, я даже форточку закрываю, чтобы тихо было. Потом Полина из садика приходит, вся тишина кончается.

– Слушай, а чем вы с ней занимаетесь, когда ты дома?

– Играем, книжки читаем, мультики смотрим. Если у меня неотложные дела, она сама играет или рисует. На английский ее няня водит и на танцы тоже.

Алексей обалдело уставился на Наталью. – На какие танцы?

Она посмотрела на него и засмеялась:

– В танцевальный кружок.

– Ох, – выдохнул он, – а я подумал, на дискотеку. – А ведь и правда, раньше это называлось «пойти на танцы». Ты, кстати, где танцевать научился? А то я спросить не успела после ресторана, так все быстро закрутилось с этим переездом.

– Я занимался во дворце пионеров, в кружке латиноамериканских танцев. Меня туда мама отвела, когда мне было лет шесть, наверное. После ее смерти я еще год ходил, а потом вынужден был прекратить – некому стало шить костюмы. Да и партнерша моя выросла, стала выше меня. Я только года через два ее догнал.

– А ты где занималась?

– И я во дворце пионеров. Правда, костюмы для выступлений нам шили там же, во дворце. Мы очень важно на примерки ходили. У меня партнер был, ему мама сама шила, а мне – как всем. Правда, костюмы очень хорошие были. А обувь сами покупали.

Кажется, ничего особенного сказано не было, но оба почувствовали, что эти простые детские воспоминания их странным образом сблизили. Наталья прочно утвердилась на табурете, на краешек которого присела, чтобы удобнее было пить чай, а Алексей уселся верхом на стул и облокотился на спинку.

– Расскажи, какая ты была в школе, – попросил он. Она пожала плечами:

– Да, знаешь, ничего особенного. Я была обычной. Училась хорошо, школу закончила с медалью, но выдающегося ничего не было. Вот у нас Танька Никитина была – это да! Красавица-раскрасавица, ноги от зубов, глаза как блюдца, грудь такая, что можно было стакан с чаем ставить. Мальчишки все у ее ног лежали. Я ей страшно завидовала, даже одно время пыталась подражать.

– Ты завидовала?

Алексей искренне удивился. Ему даже в голову не могло прийти, что кто-то на свете может быть лучше Натальи.

Наталья посмотрела на него и смутилась:

– Я понимаю, это глупо – завидовать чьей-то красоте, но так уж получилось.

– А парень у тебя был? – Нет, не было.

– Да не может такого быть, – возмутился Алексей, – куда они все смотрели?

– На Таньку Никитину и смотрели. А я тихо завидовала.

– И где сейчас эта Танька?

– По-моему, в Москве. Вышла замуж за взрослого дяденьку и уехала сразу после выпускного бала. Один мальчишка у нас чуть с катушек не слетел, так ее любил.

– Ты ее здесь не встречала?

– Нет, видимо, разные тусовки.

– Да, если у людей разные интересы, им в Москве не повстречаться. А ты вообще чем занимаешься в свободное время?

– Если честно, у меня его нет, в смысле, времени. Полина, работа, дом, книги читаю. Диссертацию по ночам пишу. Очень люблю готовить. Когда была жива Ольга, я любила бывать в Большом театре. Теперь не бываю. Дорого, да и билетов не достать. А еще мы с Машкой любим шляться по книжным выставкам. Вот уж пир для ума. Ну, и братья у меня, дача. Раньше вот Петр Иванович и Анна Дмитриевна были, с ними время проводила. А ты чем занимаешься в свободное время?

Алексей задумался. Последнее его «свободное время» закончилось очень нехорошо перед самыми майскими праздниками, а больше он и не помнил.

– Я сплю.

– Хорошее занятие. Кстати, а не пора ли спать? Мнето все равно, я могу днем отоспаться, а тебе завтра на службу. Так что давай завершать наши посиделки.

Она решительно сползла с табурета, вымыла кружку, из которой пила чай, и выключила свет. Алексей посидел бы еще, но подчинился. Так и не спросил, о чем она рассказала следователю. Впрочем, может быть, и к лучшему. Завтра спросит у самого Константина Петровича.