В течение всего дня Иван крутился, как белка в колесе. Через три дня должны быть готовы заграничные паспорта для Елены Дмитриевны и сопровождающей медсестры. Насчет визы помогут в МИДе, выписка из истории болезни напечатана и завтра будет переведена на немецкий язык. Елена Дмитриевна пыталась собрать вещи, ей помогали какие-то люди, которых Иван не знал. Выехать они могли сразу, как будет готова виза. Иван ждал еще разрешения Алексея.

– Ну ты и поперечный, – заявил ему Алексей. – Я тебе предлагал в Париж уехать? Предлагал. Чего не уехал? Теперь сиди и жди, когда следователь отпустит.

– Слушай, а я могу ненадолго уехать, а потом вернуться?

Эта мысль пришла ему в голову только что, и он очень обрадовался – вот же простое решение: он отвезет Елену Дмитриевну в Берлин, устроит ее в клинику, а сам вернется в Москву. Все просто.

– Тебе что так приспичило ехать-то? – заинтересовался Алексей.

– Долго рассказывать.

Почему-то Ивану не хотелось посвящать посторонних в семейные дела.

– Все-таки расскажи, – настаивал Алексей.

– Я хочу устроить на лечение Елену Дмитриевну, – почти по-военному отрапортовал Иван.

Это была уважительная причина, по которой могли выпустить из страны даже при наличии подписки о невыезде. У Ивана такой подписки, понятно, не было. Мог выехать хоть сегодня. Но желательно было, чтобы находился под рукой: мало ли, кого-то опознать придется.

После разговора с Иваном Алексей не мог успокоиться. Елена Дмитриевна едет с сопровождающей. А что, если отправить с ней Наталью? И в безопасности была бы, и Елене Дмитриевне помогала. Конечно, дипломат будет вокруг нее крутиться, как пчела вокруг цветка. Но ведь, в конце концов, она, Наталья, будет в большей безопасности, чем в Москве. А то и впрямь полковник Сухомлин возьмет и отстранит его от расследования. Надо бы спросить у самой Натальи. Но это только вечером, а сейчас он собирал весь свой отдел.

Два капитана о чем-то тихонько переговаривались. Вадим Игнатьев раскладывал документы, Миша Некрасов листал блокнот.

– Начнем, – сказал Алексей, и все подобрались, сели прямо, за столом стало тихо. – Кто первый?

Алексей оглядел присутствующих и предложил:

– Давай, Вадим.

Вадим Игнатьев обстоятельно и серьезно доложил о мероприятиях по поиску гражданина Флерова: объявлен в розыск, сделана распечатка с телефона, выявлены наиболее частые контакты, которые теперь отрабатываются. Последний звонок был сделан в 16 часов накануне исчезновения на сотовый телефон дочери. Дочь показала, что отец звонил ей, чтобы напомнить о том, что она записана к стоматологу. После 16 часов он по телефону ни с кем не общался. Водитель привез его домой около 19 часов. С домашнего телефона он также никому не звонил. Это было странно, потому что обычно он вел активные переговоры до глубокой ночи.

– Так, может быть, он исчез еще накануне? То есть приехал домой, а потом сразу подался в бега?

Алексей высказал то, что ему сейчас показалось очевидным. Поэтому и телефон молчал.

– Что с камер?

– Наружные камеры видеонаблюдения у подъезда и во дворе в течение трех дней не работали – была какая-то поломка.

– Ну, правильно. Почувствовал, что запахло жареным, и тщательно подготовил пути отхода. А мы с вами – лохи, – заключил Алексей. – Все, ждем результатов розыска, но не расслабляемся. Важна любая информация. Надо область напрячь: посторонние люди в поселках, на дачных участках – все важно. Ну, и за женой и дочерью установить наблюдение круглосуточное. Все. Теперь по Коваленко.

Сергей Пестров неторопливо достал блокнот, пролистал его и сказал:

– Ничего нового. Скорее всего, он занимался шантажом. Или в краже участвовал. Кстати, никто не знает, сколько денег было в сейфе у убитых Горчаковых. Может быть, он туда не один раз наведывался. Ведь что-то он там искал? Пока никто не знает, что.

– Хочу напомнить, что сейф был закрыт, и отпечатки пальцев на нем – и снаружи, и изнутри – принадлежали только хозяину квартиры. Никто не пытался их затереть, то есть к сейфу никто не прикасался. Скорее всего, он вошел в квартиру только один раз, в тот день, когда его отравили. Только вот что искал?

Саша Мальцев вдруг встрепенулся и, спросив разрешения, быстро заговорил:

– Я думаю, его просто подставили. Сначала напоили ядом, потом отправили в эту квартиру, чтобы его подольше не нашли. Понимаете? Ну, сказали, типа там денег много, он и полез через черный ход. А там ему стало плохо, и он умер. А злоумышленник решил, что его долго не найдут и спишут на него убийство участкового и Горчаковых тоже.

– Знаешь, Саша, он и сам не белый голубь, судя по тому, что мы в квартире нашли. Так что эта версия с подставой вряд ли состоятельна. Хотя… Кстати, не узнавали, что там подозреваемые, не заговорили?

Оказалось, заговорили. Позвонил Константин Петрович и пригласил Алексея в прокуратуру. Быстро свернув совещание, Алексей на служебной машине с «мигалкой» за пятнадцать минут оказался в кабинете следователя.

– Быстро ты, – удивился тот.

– Да дела. Потом может времени не быть. Ну, что?

– Что-что. Раскололась Корчак. Говорит, когда умерли Горчаковы, решила попросить денег у наследника. А поскольку ничего о нем не знала, начала искать знакомых в холдинге. И познакомилась с Флеровым и Алешиным. Они прикинулись, что знакомы с Иваном, и в один голос сказали ей, что никаких денег он ей не даст, потому что жадный неимоверно. И тогда она решила действовать. Договорилась с Алешиным, что тот будет ухаживать за Лидией Авдошиной, а сама завела роман с Михаилом Коваленко, чтобы держать все под контролем. Ее тетка рассказала ей, что у Горчаковых дома хранится написанное от руки завещание, в котором нужно только вписать имя наследника. Я, конечно, не поверил. Вроде взрослая женщина, а несет такую чушь! Какое завещание без фамилии наследника? Глупость и все тут. Ни один нотариус такой документ заверять не станет. Но Анна упорно настаивала на своем. Мол, было такое завещание. Вот его они все и искали: и Лидия, и Анна, и Максим Алешин.

Константин Петрович встал из-за стола, заварил чай и разлил его по стаканам. Алексею пить не хотелось, он бы лучше поскорее все узнал, но хозяин кабинета был нетороплив, прихлебывал чаек и делал длинные паузы.

– А потом Анна сообразила, что ни Лидия, ни Максим ничего в квартире Ивана не нашли и наняла Веника для того, чтобы он Ивана вырубил часа на два, а она бы зашла в квартиру и сама устроила обыск. Понятно, что она хотела завладеть завещанием и вписать в него себя.

– Глупость какая-то, – сказал Алексей. – Иван уже вступил в права наследства, а она еще искала какое-то завещание.

– Мне кажется, она не совсем нормальна, – ответил Константин Петрович, – какое-то исступленное желание завладеть наследством Горчаковых. Она ведь им по большому счету и не родственница.

– Как? Кажется, племянница или что-то в этом роде.

– Она – неродная дочь племянника Анны Дмитриевны.

– Вот это да! – удивился Алексей. – То есть наследник все-таки один – Иван Горчаков?

– И Лидия претендует. Говорит, что она – незаконнорожденная дочь Ильи Ивановича Горчакова.

– Опа!

– А вот и опа!

– Это она со слов матушки знает?

– Вот тут у меня промашка вышла. Матушку я не допросил еще. Ты бы съездил к ней сам, поговорил бы душевно, а то у меня сегодня еще свидетели вызваны и в СИЗО надо наведаться. Адрес есть?

– Адреса нет, но есть телефон.

– Вот адрес, поезжай, только советую ехать вдвоем. Почему-то эта дама у меня вызывает смутные подозрения.

– Поеду с Сашей Мальцевым, а то он на бумагах засиделся.

Алексей встал, пожал руку Константину Петровичу, а потом вернулся.

– Костя, а кто же их отравил? – спросил он. – Я так понимаю, что не Корчак?

– Не она. И Фомина убила не она. Пока не знаю, кто. По ней только подстрекательство к нападению на Ивана.

А он уже обрадовался, что все преступления раскрыты. А ничего еще не раскрыто, все надо начинать сначала.

Мария Геннадьевна – сухонькая, небольшого роста старушка, принимала оперативников в маленькой, неуютной комнатке, которую она называла «залой».

– Проходите в залу, – предложила она, когда Алексей и Саша предъявили ей свои удостоверения, – только обувь снимите.

В квартире пахло какой-то едой и – остро – сердечными каплями. Флакон с каплями как-то демонстративно стоял на журнальном столике вместе со стаканом воды.

Саша расположился на продавленном диване, Алексей сел на стул. Мария Геннадьевна бочком присела в старое кресло, накрытое клетчатым пледом.

– Слушаю вас, господа, – с достоинством сказала она.

– Мы пришли поговорить о вашей дочери, Мария Геннадьевна, – начал Алексей и заметил, как она расслабилась: плотнее уселась в кресло, сложила на коленях руки.

Это было странно. Ни в чем противоправном ее не подозревали, и беспокоиться ей не о чем, кроме дочери. Кажется, есть что-то, что она скрывает и чего опасается. У Алексея не было подробного плана допроса, он на самом деле пришел поговорить о Лидии.

– А что с моей дочерью? – спросила женщина. – Она звонила на этой неделе, обещала продукты завести.

– Вы сами по магазинам не ходите? – подал голос Саша.

– Я? По магазинам?

Кажется, ее возмутил этот простой вопрос. – Почему я должна ходить по магазинам?

– Ну, некоторые считают это развлечением: можно встретить знакомых, увидеть новые продукты, просто прогуляться, – пришел на выручку Саше Алексей.

– Гулять я хожу на бульвар, там же встречаю знакомых, а по магазинам не хожу уже лет десять, не вижу в этом смысла. И потом, дочь должна мне помогать. Я для нее ничего в жизни не жалела, все для нее.

– Скажите, Мария Геннадьевна, а где ее отец? – задал главный вопрос Алексей.

По тому, как она сразу подобралась и взглянула на него – остро, с ненавистью, – он понял, что разговора не получится, по крайней мере, сегодня.

– Кто вы такой, молодой человек, чтобы я перед вами исповедовалась? Кто вы такой?

Она почти кричала. Алексей испугался, как бы с ней не случился сердечный приступ.

– Успокойтесь, Мария Геннадьевна, – сказал он как можно мягче, – я не хотел вас обидеть.

Она вдруг опомнилась, вновь расслабилась и даже улыбнулась, но Алексей, по тому, как двигались ее руки и кривился рот, видел, что она нервничает.

– Извините, я сорвалась, – сказала она после некоторой паузы, – просто вспомнилось многое. Он был очень непростым человеком, его имя было слишком хорошо известно в узких кругах, ну, вы меня понимаете? Я не могу его назвать.

Все это напоминало хорошо отрепетированный монолог. Алексей ждал продолжения.

– Он был женат. Нашу страсть мы были вынуждены скрывать не только от общественности, но и от его жены. Оставить жену он не мог, так как был на виду. Ах, как давно это было.

Она мечтательно закатила глаза и театрально промокнула крошечным платочком несуществующие слезы. Смотреть на это было почему-то неудобно. Как будто шел спектакль с плохими актерами.

– Да, мы в курсе, – решился прервать ее монолог Алексей, – Лидия утверждает, что ее отец – Илья Иванович Горчаков. Правда, проводился тест на ДНК с его родным братом, и по заключению, она не может быть родственницей семьи Горчаковых.

Мария Геннадьевна неожиданно быстро вскочила с кресла и подошла вплотную к стулу, на котором сидел Алексей. Он испугался, что она его ударит.

– Это все подстроено и куплено за большие деньги, – почти закричала она, – а Лидка дура. Я ей ничего не рассказывала, она сама все придумала. Да, она дочь, – гордо заключила женщина, – и я сделала все возможное, чтобы ввести ее в эту семью, но ее не приняли. Мы были на положении прислуги. Жена Ильи наняла меня шить ей наряды. А когда я намекнула ей, что у меня отношения с ее родственником, она только засмеялась мне в глаза.

– Хорошо, Мария Геннадьевна, успокойтесь. А какие отношения у вас были с Анной Корчак?

– А, с этой придурочной? Да никаких не было. Пришла поговорить, – продолжила она издевательским тоном, – хотела к деньгам примазаться. Ну, я ей объяснила, кто она такая и кто моя дочь. И что, в случае чего, наследство все нам достанется. Я имею на него право. Я спала с этим стариком, я пресмыкалась перед этой оперной дивой. Все я. И дочь моя имеет такое же право, как Ванька.

– Это вы Ивана Ильича так именуете? – с иронией спросил Алексей.

– Для меня он Ванька, – заключила Мария Геннадьевна. – Извините, пожалуйста, спасибо, будьте добры. Тьфу, ничего по-человечески не скажет, все по этикету. Тьфу, а сам – сморчок сморчком.

Для Алексея это было открытием. Ничего подобного он не предполагал. Ему казалось, что мать Лидии должна быть благодарна Ивану за хорошее отношение: лекарства ей, одежда Лидии, да и квартира, в конце концов! Оказывается, и за добро можно ненавидеть.

– Скажите, а когда вы в последний раз виделись с Петром Ивановичем и его женой?

– Это с ювелиром, что ли? – Да.

– В октябре прошлого года, – ответила она быстро, – сама хотела у меня платье пошить, я к ним заезжала.

Слишком быстро ответила, как будто ждала этого вопроса. Хотя, может быть, ему кажется? Не вызывала эта женщина у Алексея симпатии, ну вот ни чуточки!

– Пошили? – Что?

– Платье?

– А, нет. С материалом не определились.

Алексей достал блокнот и записал: спросить у Натальи насчет портнихи.

– Что вы такое пишите? – забеспокоилась Мария Геннадьевна. – Я на суде ничего не подтвержу.

– Пока вас на суд никто еще не вызвал, – успокоил ее Алексей. – А вот скажите, как вела себя Анна Дмитриевна? Может быть, она делилась с вами какиминибудь опасениями?

– Ничем она не делилась, отдала мне бутылку ликера, как будто я сантехник какой. И денег, конечно, дала. Не зря же я в такую даль тащилась.

Она еще подумала и добавила:

– И за такси заплатила. Туда и обратно. Только я обратно на метро поехала, сэкономила.

– А что за ликер был? – скорее для порядка спросил Алексей.

– Не ликер, а бальзам, – уточнила Мария Геннадьевна. – Она еще сказала, что ей сегодня такую же бутылку для меня передали, но сам перепутал и уже унес ее в багажник. Поэтому она свой бальзам мне отдала, а тот, который подарили, себе оставит.

– А кто подарил?

– Да Анька же Корчак, – как тупому, пояснила Мария Геннадьевна, – я ей костюм перешивала. Работы было много, пришлось почти весь пиджак перекраивать. И швы там на оверлоке обработаны были, почти весь день распарывала.

– То есть Анна Дмитриевна взяла себе бутылку бальзама, которая предназначалась вам, а вам отдала свою? – уточнил Алексей.

– Да, она мне так сказала.

– А почему Анна не принесла эту бутылку вам сама? – Да ей там от работы близко. Она мне звонила дня за два до этого и сказала, что дала мой номер телефона ювелировой жене, мол, она спрашивала, нельзя ли у меня платье пошить. А у меня тогда и заказов не было, и лишняя копеечка не помешает. И заодно сказала, что отнесет бальзам для меня к ювелиру на квартиру.

– Вы что, бальзам у нее просили?

– Да нет, – терпеливо, как очень недалекому человеку, разъяснила Мария Геннадьевна, – я ей сказала, что надо за костюм рассчитаться, а она сказала, что денег пока нет, так, мол, пока отдаст бальзамом. Мне этот бальзам и даром не надо было, но с паршивой овцы хоть шерсти клок.

– А почему вы взялись за работу, хотя знали, что она не сможет рассчитаться? – нетерпеливо спросил Алексей.

– Я ей сразу сказала, сколько это будет стоить. Она не отказывалась платить.

– Заплатила?

– Через месяц заплатила, через Лидку передала. – Они были с Лидией знакомы? – Стало быть, были.

Кажется, Мария Геннадьевна сама удивилась этому открытию.

– А что с Лидкой-то? – вспомнила она.

– Пока она задержана по подозрению на покушение на жизнь Ивана Ильича Горчакова, – спокойно ответил Алексей.

– Как, покушению? – всерьез испугалась женщина. – Так, покушению. Собирайтесь, Мария Геннадьевна, поедете с нами. Надо оформить ваши показания протоколом.

– Никуда я не поеду, мне вообще плохо. Вызовите скорую.

– Ничего, в тюремной больнице тоже есть врачи, – вдруг очень весомо заявил молчавший до этого Саша.

– Слушай, любопытный экземпляр ты мне привез, – Константин Петрович был необыкновенно благодушен и словоохотлив. – Столько интересного рассказала, я прямо в восторге. Как это мы раньше ее не зацепили? Получается, что ювелира отравили по ошибке? А? Каково? Ты меня слушаешь или нет?

Алексей, конечно, слушал.

– Слушаю, только не могу себе представить, что из-за какой-то мифической ошибки можно отравить человека.

– Романтик, – поставил диагноз Константин Петрович, – ты на нашей работе еще не нахлебался? Не сыт подобными историями? Я думал, что нас с тобой уже ничем не удивить.

– Да не романтик я, конечно, – досадливо огрызнулся Алексей, – но всегда вздрагиваю от человеческой подлости и мелочности.

– Как думаешь, отпустить ее или подержать до завтра?

– Это ты сам решай, ты процессуально не зависимое лицо. Дашь мне поручение, я ее до квартиры сопровожу, не сам, конечно. Мне общения с ней хватило по горло.

– Да, неприятная дамочка.

– Ты все-таки думаешь, это Корчак их по ошибке? – Не знаю. Как-то тут все закручено лихо. И холдинг, и родственники – все перепуталось. И Мусалимов с какого-то боку. Да, еще же бывшая невеста Ивана Горчакова есть – ее пальчики нашли на жуках в квартире, помнишь? У меня такое чувство, что кто-то умный дергает все персонажи за веревочки, а они только двигаются в заданном направлении. Как-то так.

– Не перемудреж? Боюсь я слишком заумных версий. В жизни все проще: захотел денег – украл. Взревновал – убил. А эта бабушка Машкова? Тебе не кажется, что она и подставу организовать может?

– Кого подставляем?

– А если это она бутылки подменила? Могла? И мотив у нее тоже железный, прямо-таки железобетонный: все то же наследство.

– Ума у нее хватило бы на такую хитрую комбинацию?

– Да комбинация-то сама по себе немудреная: типичная подстава для устранения конкурента, только в кулуарном масштабе.

– Слушай, Алексей Николаич, я тебе иногда поражаюсь. Вроде не граф, а слова такие знаешь – кулуарный.

Алексей засмеялся:

– Я еще знаю слова будуар и импрессионизм.

– Эка, образованный. Так что с дамочкой делать будем? – уже другим тоном спросил следователь Михайлов.

– Подержи ее пока, а там видно будет. Кстати, ее дактилоскопировали? У меня тут пальчик на дне бутылки той, ну, на которой вообще ничего не нашли, есть. Женский, между прочим.

На том конце помолчали, а потом следователь очень по-казенному распорядился быстро предоставить ему материалы, которые неизвестно по какой причине не оказались в деле. А это, как известно, нарушение УПК. Вот так-то.

Наталья заканчивала выборку для автореферата, когда в дверь позвонили. Кто это мог быть? Алексей на службе. Связь с ним только в крайнем случае по выданному ей телефону. По городскому звонить не рекомендовано. Как быть? Подойти к двери? А вдруг там снайпер? Она на цыпочках прошла в ванную, осмотрелась. Ничего не протекает. Звонили очень настойчиво. Не будет она открывать и в окно смотреть не будет. Конспирация так конспирация. А по телефону сейчас позвонит. Она зашла в «свою» комнату, укрылась с головой одеялом и набрала номер.

Алексей ответил сразу:

– Что случилось?

– Звонят в дверь, очень настойчиво. Я боюсь.

– Не подходи, не отвечай. Сиди на диване, подальше от окна. Поняла?

– Поняла.

Через минуту на лестничной клетке появилась тетя Саша с мусорным ведром. Она внимательно оглядела мужчину, который непрерывно давил кнопку звонка.

– Молодой человек, что вам тут надо? – спросила она строго.

Он повернулся и зло ответил:

– Иди, бабка, куда шла.

– Не безобразничайте, а то я милицию вызову, – сказала она спокойно и пристально посмотрела ему в глаза.

Он отпустил кнопку и сунул руку в боковой карман куртки, как будто решил достать оружие. Тетя Саша не двинулась с места, а он стал угрожающе приближаться к ней, но вдруг споткнулся на ровном месте и упал прямо к ее ногам. Мусор вывалился из ведра, и из открывшейся бутылки полилась какая-то страшно вонючая жидкость. Он попытался встать, но ноги почему-то не слушались. А жидкость уже залила его куртку и волосы. Он встал на четвереньки и, неуклюже перебирая руками и ногами, стал спускаться по ступенькам. Тетя Саша достала мобильный телефон и несколько раз его сфотографировала. Один снимок получился очень хорошо: злобная физиономия, смотрящая прямо в объектив. Женщина неторопливо собрала мусор и выглянула в лестничное окно. Мужчина шел нетвердой походкой к машине, пытаясь отряхнуть жижу с куртки. Машина – старенький «москвич» (где они его откопали?) с замазанным передним номером, стояла прямо у подъезда. Из нее выскочил молодой парень и направился на помощь к приятелю, или кем он ему приходился. Но как только он подошел к нему ближе, сразу закрыл нос, а через секунду согнулся пополам. Рвало его долго, ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы подъехала патрульная машина. Тетя Саша, не торопясь, вытряхнула содержимое мусорного ведра в контейнер и, подозвав старшего по званию, чтото сказала ему и сунула в руку маленький баллончик. Тот понимающе кивнул и направил струю из баллончика на испачканную куртку. Через мгновение запах исчез. Патрульные скрутили обоих и доставили в отделение.

Алексей даже не удивился, потому что узнал тех двоих, фотографии которых любезно предоставил ему военный пенсионер – сосед покойного капитана Фомина. Оба задержанных стали сразу давать показания. Получалось, что их наняла солидная дама для того, чтобы напугать участкового милиционера и украсть у него ноутбук. Они, как могли, его пугали, то есть пасли, следили за ним. А потом, когда его убили – не они убили, Боже упаси, – залезли в опорный пункт и к нему домой. А компьютера не было. Тогда она сказала, что компьютер находится в квартире майора Пронина. И они должны были залезть в квартиру и майора тоже.

Все это отдавало какой-то детской самодеятельностью. Легко сказать – залезть в квартиру сотрудника милиции. А ведь залезли: и в опорный пункт, и к Фомину. И вскрыли бы квартиру Алексея, если бы не тетя Саша. Потому что не профессионалы, потому и везло им до поры до времени.

Никак не получалось выяснить, что за дама давала им поручения. Показали все фотографии женщин, проходящих по этому делу. По словам задержанных, той женщины среди них не было. Составили фоторобот. Получился рисунок, изображавший особу условно женского пола в шляпе с большими полями, закрывавшими лоб, в темных очках, с высоким воротником. Из лица были видны только узкие губы и кончик носа. Нос как нос, губы как губы. Ничего примечательного. Лицо не широкое, не узкое. Хотя фоторобот это не фотография, полного представления о человеке не дает.

Встречались они в вестибюле станции метро «Парк культуры», выходили и шли через Крымский мост к парку. За это время она успевала их проинструктировать и рассчитаться. Рассчитывалась обычно купюрами по тысяче рублей, как раз хватало на две дозы. Как она их нашла? Обычно нашла. Они ее на гоп-стоп хотели взять, а она им работу предложила. Где хотели грабануть? Около «Парка культуры» и хотели. Могут ли опознать по голосу? Может, опознают, а может, и нет. Не запоминаются голоса, вообще ничего не запоминается, кроме времени, когда пора принимать дозу.

У Алексея никак не складывалась картинка – какойто сюр, а не реализм. Детский сад, никак по-другому. Все бы было очень занятно, если бы не три трупа и покушение на убийство.

Алексей приехал домой рано, но сначала поднялся к Александре Ивановне.

– Спасибо, тетя Саша, – сказал он, кланяясь в пол. Она смотрела на него насмешливо, понимая, что он шутит. Они много раз друг другу помогали.

– Чем это ты его? – спросил Алексей.

– Осталось кое-что с прежних времен, – небрежно помахав рукой почти перед его носом, ответила она, – пригодилось.

– Все отделение провоняло, и сам я, кажется, тоже, – пожаловался Алексей, обнюхивая рукава куртки.

– Ничего, до свадьбы… выветрится, – успокоила его тетя Саша. – Фотографии скинь себе куда-нибудь, пригодятся.

Она протянула ему флешку.

– Ты еще и сфотографировать смогла?

– Я еще не такое могу, – скромно потупилась тетя Саша.

Алексей только развел руками от изумления.

Наталью он застал сидящей на диване с плотно сжатыми в кулачки руками, которые она прижимала к губам. Вся ее поза говорила о том, что ей страшно. Алексей подошел к ней, присел рядом и обнял за плечи.

– Испугалась?

Она не ответила, только теснее прижалась к нему. – Кто это был? – спросила она наконец.

– Хулиганы, – поспешно ответил он, и она ему нисколечко не поверила. – Ты не бойся, они больше не придут.

– Ты их арестовал?

– Чего их арестовывать? Говорю же, хулиганы. Их местная милиция на пятнадцать суток оформила, и все.

– И они через две недели опять придут?! – Никуда они больше не придут, не бойся.

От его пиджака как-то странно пахло: то ли каким-то алкоголем, то ли шампунем. Чем-то неуловимым. Интересно, как он сам пахнет? Если сунуть нос ему в шею, можно узнать. С ума, что ли, сошла? Это, видимо, от перенесенного страха. Наталья еще немножко посидела и начала потихоньку отстраняться от него. И тут выяснилось, что он держит ее очень крепко и совсем не собирается отпускать. Она посмотрела ему в глаза. Он глядел на нее очень серьезно и не отводил взгляда. Что делать? Пока еще не время заниматься его сердцем, а то они оба ослабеют. А ему очень нужны сейчас силы, да и ей тоже. Она решительно, преодолевая сопротивление, высвободилась из его объятий.

– А знаешь, у меня сегодня ужина нет. Я думала, ты позже придешь.

– Ничего, – ответил он, приходя в себя, – сейчас я что-нибудь сооружу.

– Давай вместе, – с деланным весельем предложила она.

– Давай, – так же бодренько ответил он.

Все документы были готовы. Иван получил официальное разрешение от следователя Михайлова на выезд за границу с условием, что вернется в течение ближайшей недели. Он был рад возможности сменить обстановку. Никогда ему так не хотелось уехать, как сейчас. Он любил свой дом, семью, Москву и Россию тоже любил. Всегда, приезжая из дальних стран, радовался, что наконец дома. Когда была жива мама, привозил ей подарки. В основном, это были ноты и пластинки. Она не любила диски, и он выискивал именно грампластинки с записями мировой классической музыки. Больше всего мама любила Моцарта.

– Послушай, какая прозрачная мелодия, – говорила она ему, – неужели ты не слышишь?

Он слушал и, кажется, слышал, но совсем не так, как мама. Он вспоминал, как мама рассказывала ему о том, как они познакомились с отцом. Ее, Машеньку Грачеву, студентку московской консерватории, отправили на шефский концерт для студентов МГИМО. Дело было перед Новым годом. Настроение у всех было приподнятым. В институт приехали на автобусе, шумно выгружались, шутили. Струнники прижимали к себе драгоценные инструменты, вокалисты держали в руках папки с нотами. Пианисты прятали руки, чтобы не замерзли. На ступеньке автобуса она поскользнулась и упала бы, но какой-то с виду не молодой уже мужчина подхватил ее на руки и осторожно поставил на вычищенный от снега асфальт.

– Спасибо большое, – сказала она ему, – без вашей помощи я бы упала.

– Не стоит благодарности, – ответил он, нагнулся и поцеловал ее руку в перчатке.

Она засмущалась и, видимо от неловкости, взяла его под руку. Он довел ее до входа и раскланялся. Именно раскланялся. На Машу тогда это произвело большое впечатление.

Она должна была исполнить романс Чайковского «День ли царит». Конечно, она волновалась. Это было чуть ли ни первое ее публичное выступление на сцене перед публикой. Она еще не участвовала ни в одном конкурсе, не имела опыта, поэтому томилась в кулисах, выглядывала в зрительный зал, поминутно оглаживала длинное концертное платье и поправляла прическу. Концерт уже шел, когда за кулисы буквально влетел какой-то взъерошенный человек и объявил, что в институт прибыл министр иностранных дел и для него приготовили место в первом ряду. Студенты консерватории заволновались. Объявили ее номер. Она вышла, встала перед роялем и поклонилась. Концертмейстер – любимая всеми, пожилая, в темном концертном платье с пелериной Анастасия Алексеевна Стронская сыграла вступление. Деваться было некуда, надо было петь. И Маша запела. Она понимала, что все хорошо. Голос летел, лился. Звук доносился до самого последнего ряда балкона. На первом ряду в окружении свиты сидел министр, а рядом с ним ее давешний спаситель. Отзвучал последний звук романса, и она вышла на поклон. В руках министра откуда-то появился роскошный букет, который он галантно вручил раскрасневшейся Марии. На бис она спела еще «Средь шумного бала», а потом еще какую-то арию, какую, уже не помнила. В общем, это был успех. Сразу после ее выступления министр уехал, а за кулисы выразить свое восхищение пришел тот самый мужчина, который так поразил ее воображение – будущий муж. Они поженились через три месяца.

А у Ивана ничего с личной жизнью не получается. Была еще одна история, до Ландыш Юсуповны. Странно, но ему все время попадались женщины с какими-то экзотическими именами. Около года он был увлечен девушкой по имени Янина Пшемельская. Ее польские корни простирались аж в шестнадцатый век, и об этом она могла говорить часами. Их отношения нельзя было назвать любовью, страстью – да, но никак не любовью. Она не собиралась за него замуж – он был для нее мелковат. Правда, она и сейчас, спустя почти пять лет, находится в поиске. Положа руку на сердце, если бы она встретила его сейчас – уже с наследством – ему бы не отвертеться. У женщины был мужской склад ума и совершенно не женская хватка. В ЗАГС она бы точно его затащила, он и пикнуть бы не успел.

Завтра они вылетают в Берлин. День или два уйдет на устройство Елены Дмитриевны в клинику, еще один день он позволит себе просто прожить, и затем снова вернется в Москву. Может быть, к тому времени закончится этот кошмар с убийцами, и он встретится с Натальей. А там… И может быть, она подружится с семьей Василия, и жена Василия Татьяна расскажет ей, какой он, Иван, замечательный. И Наталья его полюбит. У них будет трое детей, он их будет без памяти любить и баловать. А она будет ему запрещать их баловать, и они даже будут ссориться. Но вечером непременно помирятся и лягут спать обнявшись. И он будет стеречь ее сон, даже если у него устанет рука. Или нет, все будет не так. Сначала он будет радоваться, когда она сообщит, что у них будет ребенок. Он будет так беречь ее, как не берег никого и никогда. Потом они пойдут на УЗИ, и им скажут, что будет мальчик. И он повезет ее в роддом и будет умирать под окнами родовой, а потом выйдет усталый врач, стянет с лица маску и скажет, что все в порядке, и надо принести маме сок. Он понесется в магазин и скупит весь сок, который попадется ему под руку и привезет его в роддом. А врач будет устало смеяться и говорить, что так много не надо. Но он все равно оставит весь сок, пусть все пьют. Господи, дался ему этот сок. А до этого будет еще свадьба. Настоящая свадьба с шампанским и криками «Горько!», и непременно кто-нибудь напьется и будет плясать вприсядку. А они будут самыми счастливыми в мире, и он понесет ее до двери квартиры на руках.

Только пока он до нее должен достучаться, до ее души, до ее сердца. Один уже настойчиво стучится. Это он про майора Пронина вспомнил. Кстати, надо бы ему позвонить.

– Алексей, это Иван Горчаков. – Узнал, слушаю.

Из телефона доносились какие-то звуки, как будто на доске рубят мясо. И, кажется, гудел кухонный комбайн. Иван посмотрел на часы: всего полпятого. Он что, уже дома, что ли? А как же расследование?

– Ты на службе?

– Несущественный вопрос. Давай по делу.

Посторонние звуки прекратились, Иван успокоился. – Я завтра улетаю в Берлин. – Отпустили все-таки?

– Отпустили, через три-четыре дня вернусь.

– А я тебе давно говорил, чтобы ты двигал в свой Парижик или хоть в Мадридец.

– Ну, я по делу, я тебе говорил. – Хорошо.

– Как вообще дела?

– Идут своим чередом. – Как Наталья?

– Насколько мне известно, хорошо.

– Ты можешь передать ей от меня привет? – Когда увижу, передам.

– Ну, до свидания, заранее спасибо. – Бывай, когда вернешься, звони.

Алексей вернулся на кухню.

– Тебе привет от миллиардера нашего Горчакова. Велели кланяться.

– А, спасибо, – ответила она как-то рассеянно, – у нас есть морская соль?

– Морская? – он озадаченно смотрел на нее. – А простая не подойдет, поваренная которая?

– Ладно, не заморачивайся. Это Иван звонил? – Иван.

– И как он?

Ему это очень не понравилось. Почему она интересуется каким-то Иваном, когда он, Алексей, рядом?

– Насколько мне известно, хорошо, завтра уезжает в Берлин.

– А, – сказала она безразлично, и он успокоился.

В следующие два дня ничего не происходило. Иван увез Елену Дмитриевну с сиделкой в Берлин, быстро определил ее в клинику «Шарите», оплатил почти космический счет за лечение, подписал кучу документов, взял свою машину со стоянки и наслаждался свободой. В Москве его утомило постоянное присутствие посторонних людей рядом с ним. Теперь он был один, ехал, куда хотел, ел, что хотел и был почти счастлив.

Алексей занимался текущей работой. По делу об убийстве супругов Горчаковых ничего нового не было. Следователь Михайлов проводил допросы и очные ставки, никаких поручений убойному отделу не давал. Алексей не лез к нему с расспросами, понимал, что не надо надоедать, он и так делает все, что возможно.

Наталья закончила автореферат, отдала флешку Алексею. Он отвез ее Маше, которая должна распечатать и передать готовую диссертацию Натальиному руководителю. Наталья откровенно скучала без работы и в большей степени без Полины.