Утром, когда он наспех завтракал, потому что проспал, а Наталья металась по кухне, пытаясь что-то разогреть, намазать бутерброд или хотя бы сварить кофе, вдруг встрепенулся его сотовый. Маша Егорова звонила, чтобы напомнить Наталье о встрече с научным руководителем.

– Да, Мария Викторовна, я передам, – между двумя глотками чуть тепловатого растворимого кофе сказал он, – мне очень некогда. Я все помню.

Как же он забыл об этом вчера? Наталья, услышав знакомое имя, насторожилась и встала прямо перед ним.

– Да, Наташа, я вчера забыл тебе сказать. Ваш роман прочитан.

– И что? Ждать Воланда?

– Я так понял, что по работе никаких вопросов нет, все хорошо. Теперь твой босс хочет с тобой увидеться, чтобы обсудить сроки защиты.

Она удовлетворенно улыбнулась и двинулась вслед за ним в прихожую.

Эх, надо бы бутылочку шампанского, что ли, купить, думал он, когда выезжал со стоянки, или цветы. Или цветы и шампанское. И конфеты. Или торт. А, все куплю.

Решено было, чтобы не спугнуть Алису Семеновну, напроситься к ней снова, вроде есть еще другие фотографии, которые вчера забыли показать.

На этот раз дверь открылась почти сразу, их с Мишей повели не на кухню, а в гостиную. На журнальном столике стояла вазочка с конфетами и три чашки. В квартире витал кофейный аромат.

– Проходите, проходите, молодые люди, – Алиса Семеновна, радушно разводя руки, предложила им устроиться в креслах у столика, – сейчас я подам кофе.

– Сначала дело, – решительно отверг ее предложение Алексей и жестом фокусника вынул из папки фотографии, которые раскинул веером на столе, отодвинув чашки и вазочку.

Она спокойно взяла их в руки и сразу положила обратно. На фотографиях были трупы. Миша Коваленко с выражением ужаса на лице, капитан Фомин в луже крови, супруги Горчаковы, лежащие в морге.

– Что это? Вы с ума сошли – показывать людям такие ужасы? Зачем вы это сюда принесли? Что все это значит?

– Это значит, Алиса Семеновна, что пришла пора поговорить с вами о вашем участии в убийстве супругов Горчаковых, – спокойно ответил Алексей.

– Моем? – она изобразила, весьма ненатурально, искреннее изумление. – Вы в своем уме, молодой человек?

– Я? Да, в своем. А вот вы в чьем, Алиса Семеновна? – Я вас не понимаю, потрудитесь объясниться, – величаво парировала она.

– Объясняю, – ответил Алексей. – Вы, Алиса Семеновна, движимая чувством мести и, возможно, ненависти к своему мужу, который пренебрег вами ради любовницы, решили отмстить всем Горчаковым и тем, кто, по вашему мнению, был виновен в вашем несчастье. Вы вбили в голову Лидии Машковой, что она внебрачная дочь вашего мужа, хотя ваш муж был бесплоден после перенесенной в юности свинки. Это установленный факт. Он об этом очень хорошо знал, поэтому пошел на связь с гражданкой Машковой, не опасаясь последствий. А когда она стала шантажировать его ребенком, просто посмеялся над ней и сделал две генетические экспертизы, которые подтвердили, что не он отец Лидии. А потом он просто уехал за границу. Вы-то понимали, что он уехал не за наукой, а от вас. Он вас сразу возненавидел, сразу после свадьбы. Уж не знаю, почему.

– Какую чушь вы несете! – устало сказала Алиса Семеновна. – Он боготворил меня. А как долго он меня добивался!

– Про ваш брак на спор мы знаем все, – улыбнулся Алексей. – Видимо, вам нечем было заняться, и вы стали вынашивать коварный план мести. Вы собрали всех: Лидию, ее мать, вашу племянницу, ее друга Максима Алешина и, во что бы то ни стало, решили отмстить. Родители Ивана Горчакова, надеюсь, умерли своей смертью, хотя обстоятельства их смерти тоже надо уточнять. Остался сам Иван и семья младшего из братьев Горчаковых – их вы решили извести. И тогда бы только вы получили наследство, потому что вы не расторгали брак с Глебом Ивановичем – это следует из паспорта, который вы мне вчера предъявляли. Собственно, мы только за тем вчера и приходили – узнать, расторгнут ли ваш брак, и получить ваши отпечатки пальцев. Как же мы не подумали об этом? Все почему-то решили, что вы давно развелись со своим мужем. Ан нет, вы – единственная наследница в случае смерти Ивана. Есть еще сестра Анны Дмитриевны, но насчет нее у вас, я думаю, тоже имеется план убийства. Так что, вставайте, Алиса Семеновна, поедем на опознание. Тех двух придурков, которых вы наняли, чтобы убрать участкового Фомина, мы взяли с поличным. Они за дозу на все готовы.

– Вы заблуждаетесь, – сказала она, почти без эмоций, тихим, каким-то бесцветным голосом, – и потом, у вас нет никаких доказательств.

– И доказательства у нас есть, и улики против вас железные, и люди, которых вы подбивали на преступление, готовы все подтвердить под присягой.

– А я никуда не поеду, и ничего не буду говорить без адвоката, – уже справившись с собой, заявила она.

– Конечно, конечно, – ответил Алексей, – все будет: и ордер на арест, и обыск, и адвокат. Сейчас я позвоню, и все будет.

– Можно мне хотя бы переодеться?

– Сейчас придет наша сотрудница, и в ее присутствии вы переоденетесь.

– Мне надо принять таблетки и собрать вещи, – решительно заявила Алиса Семеновна. – У меня мерцательная аритмия, стоит водитель ритма, и если я вовремя не приму таблетки, я могу умереть.

– Миша, последи за гражданкой, – приказал майор Пронин.

Миша, придерживая Алису Семеновну за рукав халата, повел ее в комнату.

Через полчаса в квартире гражданки Журавлевой был проведен обыск. Обнаружены были ее личные драгоценности на крупную сумму, несколько пачек долларов, а также подлинные картины известных художников. Все эти вещи принадлежали Алисе Семеновне. И на самом деле, она «не бедствовала». Она переоделась в спортивный костюм, собрала теплые вещи и попросилась в туалет. Туалет предварительно обыскали, ничего подозрительного не нашли. Женщина вышла из туалета, обвела глазами прихожую и решительно протянула руки. Решено было наручники на нее не надевать – жалко, старая.

В отделении она замешкалась перед рамкой металлоискателя – точно, у нее же водитель ритма. Женщина-сержант снова ее обыскала – все чисто.

А Иван тем временем приехал в клинику «Шарите». Посетителей почти не было. Немцы – народ дисциплинированный: сказано с двенадцати до двух, значит, с двенадцати до двух. А сейчас только одиннадцать. Но у него был пропуск в отделение, где лечилась Елена Дмитриевна.

В одноместной палате, которая больше походила на гостиничный номер, пахло фиалками, на столике у стены стояла ваза с цветами. Иван положил рядом свой букет, кивнул сиделке и подошел к Елене Дмитриевне. Она полулежала на животе и смотрела на экран ноутбука.

– Доброе утро, Елена Дмитриевна, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. – Как ваши дела?

– Доброе утро, Ванечка, – ответила она, – дела, кажется, нормально. Сегодня приходил невролог, сказал, что у меня появились какие-то нужные рефлексы. Да я и сама понимаю, что лучше: ноги стали чувствовать прикосновение. Только как-то очень все быстро. Мне казалось, что все пойдет постепенно, а еще только сутки после операции прошли, а меня уже заставляют поворачиваться на бок, пытаться двигать пальцами. Представляете?

– Я разговаривал с вашим лечащим врачом, он мне заявил, что через неделю вас выпишет.

Она испугалась:

– Ой, как же я буду? Я же, наверное, ходить еще не смогу? А наши врачи в Москве смогут меня долечить?

– Мы все обговорим с вашим доктором, не беспокойтесь. Отдыхайте, набирайтесь сил, хорошо питайтесь. Я оставил денег вашей… – он забыл имя сиделки и почему-то это его раздражало.

– Кате, – подсказала Елена Дмитриевна.

– Кате, – продолжил он. – Вы просто говорите, что хотите, она вам все принесет. Я вчера ей показал гипермаркет с качественными продуктами. Там есть менеджер, говорящий по-русски. Я ее с ним познакомил и дал номер его телефона. Она будет звонить и заказывать продукты, а он привозить в клинику. Или она сама прогуляется до магазина.

– Ванечка, спасибо вам большое. Наверное, это безумно дорого?

– Елена Дмитриевна, вы теперь моя единственная родственница, о которой я могу заботиться. Мне это очень приятно делать, поэтому давайте не будем о деньгах. Давайте лучше о вас. Вам не больно? Уколы вовремя делают?

– Да, все делают. У меня катетер стоит в спинномозговом канале, вот в него какой-то препарат вводят. И спать совсем не хочется, и голова ясная. Вчера, правда, снотворное кололи, сегодня не знаю, как получится.

В палату вошла Катя с вазой, в которой стоял Иванов букет. Елена Дмитриевна прикрыла глаза. Иван понял, что пора уходить.

– Елена Дмитриевна, завтра я улетаю обратно в Москву, мой телефон у вас есть. Если будут какие-то трудности, звоните. Если никаких трудностей не будет, звоните. Если захотите просто поболтать, тоже звоните. Я буду рад.

– Ой, Ванечка, я боюсь вам надоесть, лучше вы сами звоните.

– Обещаю, Елена Дмитриевна.

Он еще раз поцеловал ее в щеку и вышел из палаты. На душе было легко и приятно. И погода была под стать его настроению: двадцать градусов, солнце, ни ветерка. Хотелось просто погулять по улице, купить что-нибудь совсем не нужное и радоваться жизни. Он зашел в проверенный крупный магазин и накупил всем подарков: Наталье – ручку со стразами, Полине – смешного зайца, Алексею – фигурку немецкого полицейского, Василию, Татьяне и их детям – домашние тапочки в виде медведей: медведя-папы, медведя-мамы и двух медвежат. Было так приятно выбирать, прицениваться, упаковывать подарки и представлять, как обрадуются его друзья. Только потом он сообразил, что ничего не купил для сотрудников холдинга. Да они и не были его друзьями.

Алексей позвонил следователю Михайлову и подробно рассказал о результатах сегодняшнего дня.

– Ну ты гигант! – обрадовался Михайлов. – Я ее только на вечер запланировал, а ты уже все сделал. Я ее после обеда допрошу и сразу предъявлю обвинение. Очные ставки и выезд на место происшествия, само собой. Но, думаю, дело близится к раскрытию. Неделька-другая, и передам материалы в суд. Как я от этого дела устал, – вдруг сказал он. – Только еще непонятно, что с холдингом.

– А с холдингом отдай ОБЭПщикам, – посоветовал Иван.

– Вообще-то, я ведь вначале думал, что это убийство чисто на профессиональной почве. Про родственников даже мысли не было. Вот так, – заключил Константин Петрович, – ни одну из версий нельзя отметать. Привези Наталью Сергеевну завтра часикам к двенадцати, я ее на опознании хочу задействовать, чтобы окончательную точку в этом деле поставить.

– Ее-то в качестве кого? – встревожился Алексей. – А может быть, она эту Алису как? Семеновну? вспомнит? Вдруг видела когда-то? Лишние свидетели не помешают. Улик против нее на самом деле маловато. Хотя, может быть, по дактилоскопии и еще что-нибудь всплывет. Вот если бы у нее пистолет найти.

– Какой пистолет, ты что?

– Все теперь более или менее понятно. Только кто стрелял в Фомина и почему? Дело-то объединено. Хотя выделено в отдельное производство, но все равно, в рамках нашего расследования. Понимаешь?

– Понимаешь, конечно, понимаешь, – ответил Алексей. – Ладно, я на допросе поприсутствую, если ты не возражаешь.

– Присутствуй, торжествуй, ты это дело раскрутил, тебе почет и уважение.

– Ага, уважение. Лучше бы лишнюю звездочку на погоны.

– Звездочки на пагонах лишними не бывают, так же, как деньги в кармане, – наставительно завершил разговор Константин Петрович.

На допросе Алиса Семеновна держалась не так уверенно, как дома. Пустила слезу, пытаясь разжалобить следователя. Изображала из себя бедную немощную старуху. Но Константин Петрович, предупрежденный Алексеем, держался с ней подчеркнуто официально, предъявил результаты экспертиз, из которых следовало, что на бутылке бальзама, которым отравили супругов Горчаковых, ее отпечаток пальца. Телефонные разговоры – косвенные улики, но показания свидетелей – доказательства серьезные. Завтра предстоят очные ставки и опознания. А сегодня гражданка Журавлева отправлялась в камеру предварительного заключения. Под конвоем.

Алексей занялся текучкой. Надо было написать несколько отчетов, составить план мероприятий по очередному убийству – так, ерунда, бытовуха. Послезавтра прилетает Иван Горчаков – опознания, очные ставки или что там следователь с ним будет делать. И все, его миссия по охране Натальи закончится. Дальше будет какая-то совсем другая жизнь – без нее. Он так привык к ней, кажется, что она всегда была рядом. А теперь надо расставаться. Правда, ему до нее пешком примерно двадцать минут, если хорошим шагом, если прогулочным – то минут двадцать пять. А на машине – пятнадцать, если не по пробкам. Правда, Ивану ближе. Что делать? Везде этот Иван.

Домой он вернулся очень поздно, после полуночи – заработался. Наталья уже спала. На кухонном столе он увидел записку: «Все на плите, поешь, пожалуйста. Я что-то устала. Буду спать. Н.»