Какая-то сила, силища, вырывала его из теплого сна, в котором он плыл по реке с мамой. Лодочка качалась, он сидел на веслах, а мама – молодая, красивая, в светлом платье – пела ему колыбельную на итальянском языке. Вода в реке была чистая, ее было много, и хотелось свеситься с лодки и пить, пить, пить, но двигаться было нельзя – лодка перевернется, поэтому он продолжал грести…

– Иван Ильич, давайте я вам помогу в спальню перейти, – бубнил настойчивый голос и дергал, дергал его за руку.

Иван решил открыть глаза. Они почему-то не хотели открываться, веки просто прилипли к щекам. Он попробовал поднять руки, чтобы помочь векам, но и руки тоже не поднимались. Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, ему пора в посольство, а это будильник. Только почему он будит его по-русски? Его будильник в Берлине орет обычное «Steh auf!». Наверное, это сон. Он попытался повернуться и лечь поудобнее, но и это не удалось. По-че-му? А если предпринять еще одну попытку и все-таки открыть глаза? И вообще, ему никак не удавалось сосредоточиться: мысли, хотя это, наверное, и не мысли вовсе, а что-то другое, так вот, мысли не двигались, а толпой стояли около входа в мозг. И самая главная из них была – где это я? Потом была еще одна – тоже мысль – неудобно лежать. Глаза надо открыть обязательно. И опять этот голос:

– Что мне с ним делать? Может, скорую уже вызвать, а то он пьяный, не соображает ничего, даже двигаться не может.

– Кто пьяный? – грозно спросил Иван.

Или ему показалось, что грозно, потому что голос был вроде бы не его. Очень постаравшись сосредоточиться, он открыл глаза. Все плыло. Что это так все кружится? Может быть, он на корабле? Над ним склонилась какая-то рожа.

– Ты кто? – спросил Иван и опять, конечно, грозным голосом.

– Ну слава Богу, – ответила рожа, и уже в телефон проговорила, – не надо скорую, очухался. Сейчас я его минеральной водичкой напою, а потом постараюсь в спальню перетащить.

– Ты кто? – настаивал Иван. – Я – Петр, охранник ваш.

– А я кто?

– А вы – Иван Ильич Горчаков, мой босс. – Да? – очень удивился Иван.

– Да. Встать сможете, Иван Ильич? – Зачем?

– Да нехорошо на ковре спать, лучше в постели. – На персидском? – Что?

– На персидском ковре? – На каруанском.

Ох, как ему… И тут он понял: ему плохо, он, наверное, заболел. Что-то попалось под руку, какой-то предмет. Бутылка. Бутылку водки он купил в киоске около метро. Это он помнил. Почему в киоске? Ах, да, у него же все оказалось отравлено, кто-то хотел его – ЕГО! – отравить. Только он точно помнил, что бутылка, когда он покупал, была полная. А теперь в ней нет ничего. Пустая. Наверное, охранник Петр выпил. Иван спал, а охранник пил его водку.

– Ты пил водку? – спросил он опять же грозным голосом (босс же все-таки), помахивая бутылкой перед носом.

Петр засмеялся:

– Это вы выпили, Иван Ильич.

– Я вообще не пью, – сказал удивленно Иван. – Вообще! – подтвердил, не допуская возражений.

Как он, Петр, мог только подумать, что Иван выпил столько водки? Он пьет один-два дринка, да и то по необходимости. Шампанского может выпить два бокала за вечер, сухого красного вина – бокал, но водку!

Какое-то воспоминание заставило Ивана предпринять очередную попытку мозгового штурма. Он пришел домой, один охранник зашел вместе с ним, оглядел квартиру, потом пристроился на табурете в комнате рядом с прихожей. Откуда в его квартире табурет? Может быть, они его с собой принесли, в смысле охранники? А зачем? Полно же кресел и диванов. И стулья у него хорошие. Но он, как его зовут? Да, Петр. Петр уселся на табуретке и стал частью мебели. А второй охранник, его имя вообще неизвестно, остался в подъезде. Ему, наверное, хуже, чем Петру. Петр сидит себе на неудобном табурете и пьет его, Ивана, водку, а номер два дрожит в подъезде от холода. И без водки. Хотя, наверное, Петр с ним поделился, ведь не мог он один столько выпить. А сам Иван где был? По логике вещей, он должен был переодеться. Интересно, переоделся или нет? Если переоделся, то костюм должен висеть в шкафу. Иван с трудом встал и, шатаясь, пошел в гардеробную. Костюм, его смокинг от Версаче, валялся на полу перед диваном. Значит, он успел переодеться. А во что? Почему-то он не догадался просто посмотреть на себя в зеркало или на свою одежду, а занялся изысканиями на вешалке. Получилось, что он в джинсах и футболке. Эта задача им успешно решена. Иван сразу стал собой гордиться. Все-таки он молодец, все у него под контролем. Так, переоделся. Что дальше? Руки помыл. Где он мог их помыть? Наверное, в ванной. В какую сторону теперь идти, где тут ванная комната? В Берлине у него все под руками: две просторные комнаты, кухонька, душ, туалет. Туалет, кстати, тоже надо найти. С трудом преодолевая огромные расстояния, Иван не с первой попытки нашел дорогу в ванную. Руки он точно мыл – полотенце было влажным. Очередной всплеск гордости за свои умственные способности вызвал у Ивана довольную улыбку. Но он тут же нахмурился: надо действовать. Что было дальше? Он поел или нет? При мысли о еде желудок почему-то сжался, и хорошо, что Иван оказался рядом с туалетом, потому что унитаз оказался весьма кстати. Обняв его, как лучшего друга, Иван выплеснул из себя тот алкоголь, который от переизбытка не успел еще пройти в кишечник. Стало легче жить, можно соображать и двигаться. Он открыл воду в душе, скинул с себя одежду – на самом деле джинсы и футболку – и залез под ледяные струи. Ох, какой кошмар! Зачем он так напился? Зачем это было надо? Все в куче: убийства, странное поведение невесты, тяжелое чувство отчуждения, какое-то безграничное одиночество. И Наталья! Наталья с ее красотой, удивительным чувством такта, гордой посадкой головы, царственными движениями… Почему он все время о ней думает? Да потому что она – женщина из его странных сновидений. Неужели он влюбился? Влюбился-влюбился, иначе и быть не может. А как же Ландыш? Да, вот с Ландыш надо что-то решать. Надо решать быстро, а потом, тоже быстро, делать предложение Наталье. И пусть она пока его не любит. Полюбит позже. Ведь не дура же она, чтобы отказаться от замужества с дипломатом. Это же совсем другой уровень жизни. Господи, что за бред лезет ему в голову! Это, конечно, от избытка алкоголя. Почему она должна выходить за него замуж? Ей и так неплохо. Вон у нее какой кавалер образовался в связи с известными событиями: красавец-мужчина, да еще в белом смокинге, будто жених. Справедливости ради, надо сказать, что вместе они выглядят очень здорово. Впрочем, они с Ландыш Юсуповной тоже выглядели, но теперь это его абсолютно не радовало.

В дверь ванной осторожно постучали. Кто это может быть?

– Кто там?

– Иван Ильич, у вас все хорошо? Помощь не нужна? – Все нормально, сейчас я выхожу.

Интересно, как бы он ему помогал, этот самый – как его? – Петр? Так, все. С алкоголем покончено раз и навсегда. Это ужас какой-то. Ведь завтра будет, наверное, ой как тяжело, а хотелось столько сделать. Ну да ладно, будем считать себя на больничном листе.

Иван осторожно, стараясь не упасть, перелез через край ванны и стал одеваться, пошатываясь и с трудом сохраняя равновесие. День закончился плохо, хуже не бывает.

Наталья весь вечер думала: вспомнит Алексей о своем желании охранять ее круглые сутки или не вспомнит. Кажется, забыл, и очень хорошо. Больше всего на свете Наталья не любила попадать в неловкое положение. А как в него не попасть, не вляпаться, не влезть по шею, если в доме будет ночевать посторонний мужчина, или – хуже того – она должна ночевать в его квартире. А если ей надо будет… помыть руки? Ужас! Нет, ни за что!

Вечер закончился, все было нормально, и все будет хорошо. Она уже полностью уверилась, что ее охранять незачем, а пасти надо как раз Ивана, который был ближе всех к богатству, к бриллиантам и золоту. И вообще, он теперь практически олигарх. А с нее взять нечего. Как бы это так сказать Алексею, чтобы он не обиделся, а напротив, обрадовался, что ей ничего не грозит?

– И не думайте, – вдруг сказал Алексей. – Если не хотите переезжать ко мне, придется терпеть мое присутствие в вашей квартире.

Вроде, они перешли на «ты», или это касалось только ресторана? Или он перед подчиненными выпендривается? И он что, мысли читать умеет? Или она это вслух сказала?

– Я по вашему сосредоточенному виду догадался, – опять прочитал ее мысли Алексей.

Видимо, она имела такой изумленный вид, что он засмеялся и сказал:

– Да ладно, я не экстрасенс, просто сам об этом постоянно думаю и ничего умнее придумать не могу, как все-таки быть с вами рядом. Ну, хотите, я вас на спецквартиру устрою?

– Нет уж, не надо никакой другой квартиры, у меня своя есть. Только я думаю все-таки, что вы зря на меня время тратите. Надо Горчакова охранять, ему большая опасность грозит, чем мне. Я вообще с боку припека.

– Это вам только так кажется, а копнуть глубже, так вы – ключевая фигура. Что-то вы знаете такое, что очень беспокоит убийцу. И он все ближе к вам подбирается.

Миша Некрасов, который очень выразительно слушал этот разговор затылком и даже волосами, повернулся и, покраснев от собственной смелости, громко сказал:

– Вы, Наталья Сергеевна, слушали бы, что вам товарищ майор говорит. У него интуиция, как у тамбовского волка. Если сказал, что вас могут убить, значит, на самом деле убьют.

Наталья вытаращила глаза:

– Что значит – на самом деле убьют?

– Ой, да я не то хотел сказать, – стал оправдываться Миша, – в общем, если товарищ майор говорит, что вы должны быть под его защитой, то не отказывайтесь. Интуиция у него и опыт.

Что же делать-то? Времени осталось совсем чутьчуть, уже поворачивали на Новый Арбат. Она набрала воздуху в легкие и неожиданно громко сказала:

– Значит, так.

Что говорить дальше, она пока не решила и замолчала. Алексей развернулся к ней всем телом, а Миша, кажется, вообще вывихнул шейные позвонки.

Видимо, терпеть ее молчание больше ни у кого не было сил, поэтому разговор начали одновременно.

Алексей: «Вопрос только в том, на чьей территории. Хотите, ко мне, я у себя уборку генеральную сделал».

Наталья: «Из двух зол выбираю меньшее, едем ко мне».

Миша: «Ну, хотите, я вас буду охранять, если вы товарища майора опасаетесь?»

Наталья и Алексей уставились на Мишу.

– Поясните свою мысль, лейтенант, – строго сказал через некоторое время Алексей.

– Ну, я опять не то хотел сказать, – налился пунцовостью Миша, – товарищ майор – очень представительный мужчина, к тому же неженатый. Я тоже неженатый, но…

– Ты остановись, а то вовсе запутаешься, – вдруг подал голос водитель.

Миша смутился еще больше.

– Нет, вы сами решайте, Наталья Сергеевна, – завершил он скороговоркой.

К подъезду подрулили в полной тишине. Дверь была закрыта. Алексей нажал кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и в проеме появилась квадратная физиономия:

– Вы к кому? – спросила физиономия.

– Я к себе, – сказала Наталья. – А вы – новый охранник?

– Я – да, новый, еще никого не знаю.

Он посторонился, пропуская Наталью и ее спутников.

– Значит, так, – решительно приказал Алексей, – я сейчас провожаю Наталью Сергеевну, ты, Миша, остаешься с охранником, тем более что он новенький и никого не знает. Я еду домой, переодеваюсь, – он посмотрел на Мишу и уточнил, – быстро переодеваюсь, приезжаю сюда и снимаю тебя с поста. Завтра на службу можешь прийти к… двенадцати ноль-ноль.

Миша вытянулся в струнку:

– Есть остаться с охранником.

В лифте Наталья вдруг поймала себя на мысли, что ей приятна забота Алексея. До его приезда она успеет принять душ, переодеться, еще раз взглянуть на гостевую комнату и заварить крепкий чай. А потом они будут сидеть за столом и разговаривать. Здорово!

Перед дверью Алексей протянул руку – попросил ключи. Наталья вопросительно посмотрела на него.

– Давай ключи, а сама отойди на всякий случай, – сказал он ворчливо.

Эта интонация вдруг так понравилась Наталье, что ей стало спокойно. Ворчит, как будто они тысячу лет знакомы, и он знает, что у нее обычно все получается из рук вон, потому что уж такая вот она уродилась. В эту минуту она все поняла. Он волнуется не меньше, чем она. И преступники тут совсем не причем. Просто она ему нравится.

Наталья проснулась от журчащего звука, как будто кто-то без конца лил воду в хрустальный бокал. На часах, стоящих на прикроватном столике, было восемь. Наталья взяла телевизионный пульт и пощелкала по каналам: утро – передачи все радостные, мобилизующие на продолжение праздника. Хорошо, что ей не надо сегодня на работу. Она потянулась в кровати: день должен быть наполненным свободой, дачей, солнцем, книгами и музыкой. Но звук никуда не делся, он был, причем снизу. Черт! Она же совсем забыла об Алексее, которого пристраивала вчера, вернее, сегодня ночью, в гостевой комнате. Он же, наверное, встал и мучается перед холодильником, хотя она ему, конечно, сказала, что еды полно, и чтобы он завтракал сам. Она собиралась отсыпаться. Комплект ключей Алексею выдан был сразу, как только стало ясно, что он собрался поселиться у нее всерьез и надолго. Договоренность об относительной свободе действий на охраняемой территории – тоже. Но, очевидно, надо ему помочь сориентироваться. Эх, жалко выходного. Накинув халатик, она уселась перед зеркалом. Хороша! Рожица со сна, волосы как у домовенка Кузи, мысли в глазах нет никакой, то есть абсолютно. Надо бы, ради выходного, умыться, сделать легонькую зарядочку, макияжик. Наталья сладко потянулась: полежать бы еще немножко, но долг зовет. Пожалуй, умыться надо, а макияж подождет.

Она спустилась вниз и увидела Алексея, который стоял перед варочной поверхностью в ее фартуке и чтото делал со сковородкой. По столовой разливался сказочный аромат. Пахло детством. Точно, детством. Что же он такое готовит? Наталья принюхалась. Неужели омлет с сыром и фруктами? Не может быть! Такой омлет готовить умела только Натальина бабушка.

– Доброе утро, – сказала Наталья вежливо.

– Привет, – Алексей оторвался от сковородки и повернул к ней лицо.

Он был такой домашний в этом смешном фартуке, что Наталье захотелось подойти к нему сзади и обнять. Так обычно происходила утренняя встреча с отцом. Но подходить и обнимать она, конечно, не стала, а невыносимо светским тоном поинтересовалась:

– Что готовим?

Он хитренько улыбнулся:

– Вкуснятину.

– А что к этой вкуснятине подойдет из напитков? – Моя бабушка подавала обычно теплое молоко, но вы, если хотите, можете сварить кофе.

– Кофе-то я, конечно, сварю, но молоко у меня тоже водится.

– Да я уже подогрел. Давай поедим.

Опять, что ли, на «ты», или на «вы»? Ночью они разговаривали фальшиво бодрыми голосами, стесняясь глядеть друг другу в глаза. Когда он уехал за вещами, она заметалась по квартире: надо успеть принять душ, переодеться, смыть макияж, в то же время что-то такое с собой сделать, чтобы выглядеть… хм, привлекательно. Вовсе она не собиралась затевать с ним роман, просто не распустехой же предстать перед официальным лицом. Интересно, как она будет из этой истории выбираться, потом, когда следствие закончится? Не хотелось бы мучиться, как Машка, которая обычно долго мается, пока не заведет себе альтернативный роман.

Алексей приехал быстро – едва успела выключить фен. Бросив мимолетный взгляд в зеркало, осталась довольна. Он тоже переоделся и был в джинсах и легкой рубашке. Сумку с вещами как-то неловко протиснул в квартиру ногой. И вообще, как только она показала ему комнату, он свой багаж куда-то запрятал, видимо, привез что-то запрещенное. Наркотики? Оружие? Предметы старины? Да. Или он стеснялся своей старенькой сумки? И расстались они ночью быстро, даже поспешно, все из-за смущения. А сейчас ничего, готовит на ее кухне, как будто всю жизнь этим занимался, а она ходит в домашних брючках и футболке с заграничной надписью – какая-то абракадабра – и тоже хоть бы что. Как будто так и надо.

Стол был накрыт на две персоны, причем очень красиво. Даже цветок в вазочке был пристроен, и – о Боже – свеча в серебряном подсвечнике! Завтрак при свечах. Какой-то нонсенс! Завтрак, свечи, неполадки с электричеством, разруха, война. Именно такой смысловой ряд вдруг сам собой выстроился в Натальиной голове. Она засмеялась, чем повергла Алексея в короткий шок.

Он в некотором замешательстве остановился перед сковородкой. В руках у него была вилка с наколотым на ней кусочком хлеба.

– Так поедим или что?

– Конечно, поедим и молока попьем.

Он успокоился, ловко разложил по тарелкам омлет, на самом деле – омлет с яблоками, налил в стаканы молоко и с очень довольным и опять же хитреньким видом уселся напротив Натальи.

Наталья взяла свою вилку. Чего-то не хватало. Да, ножей. Она встала и направилась к буфету.

– Ты что?

Он в недоумении следил за ее перемещениями. – Ножи.

– Что – ножи? – Ты забыл.

– Я ничего не забыл, посмотри справа от тарелки. Действительно, нож был. Как это она его не заметила? Ну и ладно, зато разговор завязался. Было действительно вкусно. Аромат яблок смешивался со специфическим запахом омлета. К блюду подавался сметанный крем – крем! – в соуснике. Никакого такого крема Натальина бабушка не готовила. Она поливала омлет сгущенным молоком из жестяной банки. Вкусно было необыкновенно! Готовилось это лакомство редко и только для Натальи. Бабушка любила обеих внучек, но по-разному. К Ольге она относилась с опаской – всетаки знаменитость, а Наталью просто любила, жалела, как могла, баловала. Наталья гостила у нее с удовольствием. Бабушка жила в маленьком уральском городке с деревянными домами, деревянными тротуарами и деревянными штакетниками. Летом буйно цвели золотые шары, которые вылезали из-за каждого забора, а на маленьком базарчике перед магазином продавалась крупная пахучая земляника, кислая дикая смородина, пупырчатые огурчики и всякая зелень. Бабушка покупала землянику ведрами, кормила досыта Наталью, а потом, когда ягода уже не лезла в горло, варила варенье. Вот что Наталья любила больше всего, так это земляничное варенье – ароматное, чуть горьковатое, тягучее – из детства. Она больше такого варенья нигде не ела. Видимо, бабушка знала какой-то секрет. И омлет с яблоками, а в начале лета – с земляникой или с малиной – тоже был из детства, бабушкин.

– Ты, хм, вы, где научились такой омлет готовить? – спросила, пережевывая вкуснейший кусочек, Наталья.

– Бабушка научила.

– И моя бабушка так умела. Это кушанье из детства. – Тебе понравилось?

Все-таки надо как-то определиться: говорить ему «вы» или «ты».

– Очень, я его не ела лет пятнадцать, с тех пор, как бабушка умерла.

– Я готов тебе этот омлет каждое утро подавать.

Опа, вот так предложение, подумала Наталья, интересно, он оговорился или всерьез?

Сразу стало видно, как он смутился.

– Ты не подумай ничего такого, я в смысле кулинарии. То есть в смысле готовлю хорошо.

– Да я и не подумала. А у тебя дети есть?

– Детей и жены у меня нет, так что ты можешь быть спокойна: я никого не оставил в беспомощном состоянии, когда переехал к тебе, – он поднял указательный палец вверх, словно призывая ее к вниманию, – заметь, по служебной надобности.

Можно было на этом закончить, но в Наталью словно бес вселился. Уже потом, позже, она решила, что во всем виноват омлет. Он был таким вкусным, что, наверное, привел к синтезу в организме избыточного количества эндорфинов, которые, как известно, вызывают прилив радости и отличного настроения. Вытягивая шею – интересно, в сковородке еще что-нибудь осталось? – Наталья самым невинным тоном спросила:

– А ты был женат?

– Был, недолго. Она была ангелом, а я – чудовищемлюдоедом.

– А на самом деле?

– На самом деле, так и было.

– Странно, ты, наверное, ее таким омлетом не кормил.

– Ее? Нет, не кормил. Я только сегодня вдруг про него, омлет то есть, вспомнил.

Бес продолжал веселиться:

– А девушка у тебя есть? – Нет.

– А почему?

– Времени нет. А теперь я продолжу допрос. Ты что намерена сегодня делать?

– Съезжу ненадолго на работу, а потом – на дачу. Вечером вернусь – завтра на дежурство.

– Это как это – на дачу? – спросил он таким сладеньким голоском, что Наталья, ничего не заподозрив, стала ему подробно объяснять:

– Ну, мне надо на работу. Это обязательно. Потом я прямо из больницы поеду на дачу. Могу, конечно, по магазинам пройтись, но дня жалко.

Он вдруг приподнялся, оперся кулачищами и стал огромным и страшным.

– Значит, так, – зловеще-ласково прошептал он, видимо пытаясь сдержать гнев, – ты, голубушка, понимаешь, для чего я тут проживаю? Ты вообще представляешь, где я работаю и чем должен заниматься в рабочее время?

– В милиции, – пискнула она, – подозревая, что ехать никуда не надо, и зря она все себе распланировала.

– В милиции, – подтвердил он, – и должен все время ловить преступников. А еще я хочу, чтобы этот процесс происходил с наименьшими потерями. Андестенд?

– Что? – опять пропищала Наталья. Что-то стало с ее голосом. Может быть, это все из-за того же омлета?

– Я понятно говорю, или перейдем на ненормативную лексику?

– Понятно, – испугалась Наталья, – не надо… на лексику.

– Хорошо, – сказал он спокойно и даже миролюбиво, как будто не изображал из себя только что Зевса-Громовержца. – Ты наелась, или будешь пшенную кашу? Каша тоже удалась.

Он приоткрыл кастрюльку, которая стояла на деревянной подставке, и оттуда на самом деле запахло пшенной кашей. Наталья с перепугу кивнула. Он убрал грязные тарелки, достал чистые, положил щедро каши, кинул по приличному куску сливочного масла и довольно поглядел на Наталью:

– Давай ешь, а то за праздники осунулась как-то. Каша и в самом деле «удалась». Она не ела никакие крупяные блюда, наверное, лет семь из-за боязни поправиться. Оказывается, это вкусно. И когда он успел столько всего наготовить?

– Ты во сколько встал? – решилась она подать голос, когда отодвинула пустую тарелку.

– Рано, – сказал он, отрываясь от газеты, которую развернул сразу, как все съел и выпил.

Такая семейная идиллия: мужчина после завтрака читает утреннюю газету, женщина убирает со стола. Сейчас он встанет и потребует чистые носки, рубашку и подходящий галстук, а потом долго будет хлопать себя по карманам в поисках ключей от машины, бумажника и еще каких-нибудь ключей – от кабинета, что ли.

Он на самом деле встал, сложил газету и стал убирать со стола. Наталья медленно, с наслаждением пила кофе. В чашке оставалось еще примерно половина, когда он в порыве хозяйственной инициативы убрал чашку и поставил ее в раковину. Посуду он мыл со знанием дела, сосредоточенно поворачивая тарелки так, чтобы не оставить ни следа жира.

Наталья все сидела за убранным столом и не знала, можно ли ей из-за него вставать.

Помыв посуду, Алексей снял фартук, аккуратно встряхнул его, расправив складки, и повесил на крючок около раковины.

– Алексей Николаевич, – спросила она смиренно, – а на работу мне все-таки можно будет съездить?

– Со мной или с Мишей Некрасовым, после двенадцати ноль-ноль.

– А по квартире перемещаться можно?

– По квартире можно, но перед окнами не торчать. Да что же это за наказание? Лучше бы она на дежурство поехала, хоть бы польза была!

Вдруг зазвонил дверной звонок. Алексей вопросительно посмотрел на Наталью. Она отрицательно помотала головой. Было странно, что охрана не предупредила о визитере. В руке Алексея появился пистолет. Откуда он взялся, она не заметила. И сам он вдруг стал стремительным, мощным, бесшумным и в один прыжок оказался около входной двери, задвинув при этом Наталью в ванную.

– Кто там? – спокойно, даже сонно, спросил он. – Это Горчаков, – раздалось из-за двери.

Когда Иван проснулся, голова гудела, в глазах расплывались странные радужные пятна, во рту был привкус конюшни. Конюшню он никогда не пробовал, но ее вкус должен быть именно такими. Спал он, оказывается, в мятой одежде. То есть пиджака и брюк не было, но рубашка с галстуком и запонками на манжетах присутствовали. Хотя вроде бы он переодевался в футболку и джинсы, но проснулся почему-то в галстуке. Было понятно, что он напился. Непонятно, для чего или в связи с чем. Пришлось напрягаться и вспоминать. Это оказалось сложно. Он хорошо помнил вечер и свои ощущения, связанные с музыкой. Что-то было еще такое, что смутно вспоминалось как неприятность, или, скорее, неловкость. Ландыш? Кажется, нет. Там все ясно: надо ставить точку. Либо они женятся, либо расходятся с соблюдением внешних приличий. Предпочтителен второй вариант, потому что жениться уже не хочется. А вот Наталья как раз настраивала его на матримониальный лад. Неужели он такой легкомысленный? Ведь ехал с четким планом – жениться на Ландыш Мирзоевой. Даже несмотря на ее странное имя и не менее странных родственников! Но все, что произошло за последние три – всего три! – дня, вызывает у него брезгливое ощущение чего-то противного. Как в детстве прикосновение к слизням на даче. Подташнивало, есть не хотелось, зато хотелось пить. Рядом с кроватью стояла бутылка минеральной воды и высокий стакан. Какой стакан? Зачем стакан? Он, торопясь, открыл бутылку и большими глотками выпил всю колючую теплую воду. Конечно, он никогда не позволил бы себе пить из бутылки, если бы был в трезвой памяти. Но память как раз была нетрезвой, и с этим надо было что-то срочно делать. На сегодня у него намечено несколько встреч, в том числе с милицейским майором. Что-то он такое ему должен сказать – или рассказать? – и это должно в корне изменить его жизнь. Только он не помнит, что. Майора зовут Алексей Пронин, это он знает. Что майор вызывает у него уважение, это тоже факт. Но в то же время он – реальный соперник. Наталья вчера сидела рядом с ним, он был ее кавалером в Большом театре, а не Иван. И смокинг на нем сидел как влитой. А Иван был в пиджаке, хотя мог одеться не хуже. А еще он увидел, какая Наталья красавица.

Мысли были липкими и неприкаянными. В голове они тыкались в черепные кости и причиняли Ивану боль. Интересно, человек вообще может не думать? Вот просто проснуться утром и не уговаривать себя вставать, не продумывать планы на день, не вспоминать вчерашние события? Какой тогда станет жизнь: менее проблемной или наоборот, скучной? Да, кажется, это и невозможно – ни о чем не думать. Сейчас мыслить – проблематично. Наверное, это называется похмельем.

В дверь тихонько поскреблись.

– Да, войдите, – разрешил Иван, придав голосу как можно большую твердость.

В дверь просунулась голова уже знакомого охранника, который был с ним в театре.

– Иван Ильич, вы просили разбудить в семь часов. – Спасибо, сейчас встаю, – сказал Иван бодро.

Он хотел продемонстрировать свою удаль и, откинув одеяло, вскочить, но вспомнил про мятую рубаху и нелепый галстук на шее и решил этого не делать. Голова скрылась. Что бы охрана подумала, если бы увидела его спящим в галстуке? Хотя, может быть, у него такой стиль – везде, где бы ни был, одеваться с иголочки: в сортире с гвоздикой в петлице. Иван представил себя с этой самой гвоздикой и улыбнулся.

Обычные утренние мероприятия заняли гораздо больше времени, чем всегда по вполне понятной причине: надо было придать себе вид. Это оказалось непросто.

– Пить надо меньше, надо меньше пить, – приговаривал Иван, надраивая щеки электробритвой.

Вид постепенно улучшался, отражение в зеркале стало похоже на оригинал в состоянии здоровья. Но руки дрожали, а ноги почему-то плохо слушались. Требовалась хорошая чашка крепкого чая и горячий мясной бутерброд.

На кухне хозяйничала молодая девица в малюсеньком крахмальном фартучке, надетом поверх спецодежды, что ли – белый верх, черный низ.

– Доброе утро, Иван Ильич, – сказала она, наливая ему чай из исходящего паром заварочного чайничка в цветочек. – Меня зовут Маша, я работаю у вас горничной.

Это было что-то новенькое. У него никогда не было горничной, он привык управляться сам. Для чего ему еще один посторонний человек в квартире, вдобавок к охране?

– Откуда вы взялись? – спросил он грубовато.

– Меня Григорий Владимирович прислал, – сказала смиренно Маша, – но если вам неприятно, я могу уйти, только ему позвоните.

– Нет, конечно, вы оставайтесь, но ему я непременно позвоню.

Завтрак был сытным и вкусным – какая-то рыбка на поджаренном хлебе, овощи, джем – все поевропейски, как он привык. Надо бы позвонить начальнику охраны насчет горничной: где он ее взял, такую симпатичную. Иван коротко, кивком, поблагодарил новоявленную прислугу и пошел в спальню. Надо как-то так организовать, чтобы они все в его квартире не вертелись. Пусть в машине сидят, что ли. И с горничной этой тоже надо… что? Решить что-то надо. С одной стороны, хорошо, что в доме будет кто-то, кто следит за порядком. Видимо, Лидия – не лучший вариант. С другой стороны, ему решительно не нужен посторонний человек. Не нужен. Он нажал кнопку вызова.

– Слушаю, Иван Ильич, – сказал на том конце спокойный голос.

Иван подумал, что совсем не знает, как по телефону звучат голоса его… теперь подчиненных. И вообще, что он знает о холдинге, о компании в целом? Ничего не знает.

– Григорий Владимирович, доброе утро. Я насчет горничной.

– А, Маша? Ну что сказать? Работает в секретариате у Южного лет, наверное, пять. Исправно работает, Южный доволен.

Кто такой Южный, Иван не мог вспомнить, поэтому замолчал. Догадливый начальник службы безопасности сразу подсказал:

– В юридической службе все сотрудники проверенные.

Стало быть, Южный – это начальник юридической службы. Еще бы вспомнить, как его зовут. Но Григорий Владимирович был начеку:

– Иван Ефимович сам лично ее рекомендовал. Ага, значит, Южный Иван Ефимович. Запомним.

– Она девка хорошая, чистюля, себя соблюдает, – продолжал между тем Григорий Владимирович, – в секретариате отвечала за питание, так что Южный ее от сердца оторвал.

– От самого сердца? – засмеялся Иван.

– От него, – радостно сказал Григорий Владимирович.

– Ну ладно. Она только готовить будет? – поинтересовался Иван.

– Эта готовить, а другую пришлем для уборкистирки. Или что-то не так?

– Да я, в принципе, все сам могу делать.

– У вас теперь времени не будет хватать на все, Иван Ильич. Это только кажется, что Петр Иванович мало холдингом занимался. Он все время или в конторе проводил, или дома работал. Ключевое слово – работал. Он же из ювелиров, поэтому во все детали производства вникал. И по магазинам каждый день ездил с женой. Это он ей прогулки устраивал. Дядюшка ваш – светлая ему память – человек был… Таких сейчас нет. Конечно, Анна Дмитриевна вела хозяйство сама, но когда были гости, то из холдинга приглашались помощницы. Вот Маша у нее бывала.

– Григорий Владимирович, мне бы как-то во все это вникнуть. Вы не поможете? Я ведь только понаслышке о холдинге знаю. А что касается камней, золота – вообще профан. Мне бы в структуре разобраться, а то бумаг принесли целую кипу, четыре флешки, только читать некогда. Тут события всякие навалились. Помогите, Григорий Владимирович.

– Конечно, помогу. Надо только время выбрать. Давайте сегодня часиков в одиннадцать в офисе, в вашем кабинете. Заодно и с начальниками служб познакомитесь. В тринадцать часов еженедельное совещание.

– Договорились.

– Да, еще вот что. Сегодня придут монтажники ставить охранную сигнализацию в эту квартиру и на Калининский. Ключи от квартиры на Калининском отдайте охране.

– Я в той квартире буду через час. Так что пусть приезжают.

– Отлично, – с энтузиазмом поддержал его идею Григорий Владимирович, – тогда до встречи.

В дверь опять поскреблись.

– Войдите, – разрешил Иван.

Вошла, вернее, проскользнула новая Маша.

– Где будете обедать, Иван Ильич? – спросила она, готовясь записать все его пожелания в блокнот.

Надо же, и блокнотик, и карандашик в руках, как в кино.

– А что вы порекомендуете на ужин? – спросил Иван.

– Стало быть, обедать будете не дома, – констатировала Маша и что-то черкнула в блокноте.

Интересно, что она там пишет?

– Ужинать будете один или с компанией? – Пока не знаю.

– Вы что предпочитаете: мясо, рыбу, птицу, овощи? Она прилежно перечисляла названия продуктов, а Иван все думал, для чего ее прислали? Неужели начальник охраны холдинга настолько наивен, что думает, будто Южный Иван Ефимович (запомнил все-таки!) посылает кухарку боссу просто по доброте душевной, при этом отрывая от самого сердца? Или он участвует с ними? В чем участвует начальник охраны, и кто эти таинственные ОНИ, Иван пока не знал, но был уверен, что за его спиной затевается какая-то каверза, и для этого устроены показательные убийства, причем одно из них прямо в новой квартире. Все правильно. Его надо устранить, а для этого – хорошенько изучить привычки. И тут, как нельзя кстати, в квартире (прямо в квартире!) появляется внимательный, очевидно, вооруженный определенного рода знаниями, а может быть, и не только знаниями, персонаж – симпатичная девушка, допущенная до приготовления пищи. Отравит как пить дать, решил Иван. Отравит? Его родственники тоже были отравлены. Кем? Не этой ли барышней, которая, оказывается, бывала на их кухне и помогала готовить. Вполне могла подсыпать какой-нибудь гадости в бутылку с вином, которое – она точно знала – любили в этой семье.

– Так что приготовить на ужин? – продолжала гнуть свою линию девушка Маша.

– Думаю, консоме из дичи, жульен с грибами и овощной салат. Салат заправить оливковым маслом, бальзамическим уксусом и крупно помолотым душистым перцем. Пить буду минеральную воду с лимоном, из алкогольных напитков, – Иван невольно передернулся, – ничего не буду.

Абсолютно спокойно, без эмоций, девушка Маша старательно записала весь этот бред в блокнотик и поинтересовалась:

– К которому часу и на сколько персон? – К двадцати ноль-ноль. На две персоны.

Почему на две, он и сам не знал, но решил, что будет ужинать не один.

– Где накрыть?

– В гостиной, конечно.

– Вы хотите, чтобы я подавала, или сами справитесь?

– Справлюсь.

– Спасибо, я поняла, – сказала Маша и из слова в слово повторила заказ, для порядка заглядывая в блокнот.

Профессионал, решил Иван. Что же делать? А делать нечего, надо искать Алексея, майора Пронина. Причем в свои планы пока не желательно кого-либо посвящать. Но для начала надо повидать Наталью Голицыну, просто повидать. Спасибо ей сказать за вчерашний вечер, хотя они и не виделись.

…Он долго стоял перед Натальиной дверью и не мог позвонить. Робость, которую он испытывал, была из школьного прошлого, из седьмого класса. Тогда ему поручили, нет, не поручили, он сам вытащил бумажку с фамилией самой красивой девочки в классе. Он должен был вручить ей букетик в день рождения. И он так же стоял перед ее дверью, и его указательный палец то приближался, то сам собой удалялся от звонка. Как он тогда справился с поручением, сейчас уже не помнил. Да и самая красивая девочка класса стерлась из памяти, а это ощущение – перед прыжком в воду – осталось навсегда.

Наконец, он решился. То, что дверь ему открыл Алексей, было даже не неожиданностью, а шоком. Утро, время завтрака, а он уже тут… Или он с ночи? Какие у них отношения тогда? Одет по-домашнему: джинсы, футболка, на ногах – шлепанцы. Шлепанцы! А Наталья? Где Наталья? Иван заглянул в квартиру.

– Проходи, что ты встал, как часовой перед Мавзолеем? – Алексей втащил его в квартиру.

– Ты тут… что? – глупо спросил Иван.

– Я тут, – обреченно сказал Алексей, разводя руками, – живу.

– Ага.

– Ты против?

– Нет, то есть да. Впрочем, мне нет никакого дела. Я к тебе. У меня новости.

– А откуда ты знал, что я здесь? – Я не знал, но зашел и узнал. – Угу, ну проходи.

Этот идиотский диалог мог еще продолжаться в том же духе, но Алексей не выдержал. У Ивана Горчакова был такой несчастный вид, что Алексей рассмеялся и сказал:

– Ладно, не психуй, я тут по службе. Пока поживу для охраны. Опасно Наталью Сергеевну одну оставлять. Заодно присмотрюсь, что такое вокруг вас происходит. Для охраны, – закрепил он сказанное поднятием указательного пальца.

Что у него за палец такой? Прямо перст указующий. Иван сразу повеселел и расслабился.

– Да я не психую, просто растерялся сначала.

– Да это как раз понятно. Только сюда-то ты зачем приперся? – сменил Алексей благодушный тон на вопрошающий.

Да уж, перст указующий, тон вопрошающий. Иван залился смехом, следом за ним захохотал Алексей.

Наталья вышла наконец из ванной, где сидела на всякий случай, не зная, можно легализоваться или нельзя. Ничего не понимая, она переводила взгляд с одного мужчины на другого. Оба были ей симпатичны, и она нравилась обоим. Уж это она углядела. Что же, теперь придется выбирать? Господи, какие глупости могут прийти в голову девушке на выданье! Еще никто из них ей ничего не предлагал, а она тут размечталась. Если бы Ольга была жива, она бы подсказала, на кого обратить внимание.

– Здравствуйте, Иван Ильич, – сказала она негромко, и они оба, как по команде, перестали хохотать и стали во все глаза смотреть на нее.

Так, чего это они? У нее вроде все в порядке. Еще не хватало, чтобы она начала при них себя оглядывать и ощупывать. Ни за что. Вот как стоит, так и будет стоять. Пусть себе разглядывают! Ей стало весело, и она, повесив на физиономию маску серьезности, спросила Ивана:

– Вы снова за какими-нибудь ключами?

Он встряхнулся, да, на самом деле встряхнулся, как собака после дождя, и каким-то пересохшим голосом сказал:

– Нет, я просто по-соседски.

– А, по-соседски? Тогда прошу кофе пить. У нас еще вкуснющая пшенная каша есть. Будете?

– Нет, спасибо, – ответил уже нормально Иван, делая шаг назад, – я уже завтракал. У меня теперь полный дом прислуги, учитывая новый статус.

Интересно, ему нравится его «новый статус» или нет? Наталья вообще не терпела, когда посторонние пытались помогать ей по хозяйству. Машка не в счет. Она могла прийти и сделать генеральную уборку просто от избытка адреналина в крови. Особенно это удавалось ей после тяжелых дежурств. Но это Машка, она своя, родная.

– И чем занимается эта ваша прислуга? – самым заинтересованным, невинным тоном спросила Наталья.

– Завтрак мне приготовила, а остальные меня охраняют.

Опять этот бесенок появился, откуда ни возьмись. Наталья прикусила язык, но, сама того не желая, вдруг произнесла:

– А мне сегодня господин майор завтрак готовил, потом посуду мыл, и охраняет он меня сам.

Повернувшись к мужчинам спиной, Наталья с самым независимым видом направилась к лестнице. Краем глаза она видела, как они снова впали в ступор. Вот и пусть стоят, а она еще подумает. Ох, как она подумает!

Алексей сразу понял, что она собирается… шалить. Что-то появлялось в ее глазах, этакое-такое, от чего бежали мурашки по коже. Вот утром, когда она решила выведать у него подробности личной жизни, в глазах веселились такие же искорки. Сама же она оставалась внешне спокойной, даже бесстрастной, и говорила ровным голосом, как будто вела светскую беседу. Но когда поднимала веки, и глаза распахивались во всей своей голубизне, у Алексея перехватывало дыхание от радостного предчувствия: вот сейчас скажет что-то особенное, от чего захочется жить! Конечно, это было глупо – ждать вот так радости от женских шуток или даже колкостей, но он почему-то ждал и радовался. Было и смешно, и весело, и грустно одновременно. Грустно потому, что этот рай и ад вперемешку он устроил себе сам, правда, ненадолго. Ребята копают, роют, ищут. И найдут. И он ищет и найдет убийцу, и тогда все закончится. Как он будет без нее? Как он будет без этих синих глаз и пляшущих искорок в них?

Иван удивился, что это с ней. Она хвастается, что ли? Или осуждает его за многочисленную прислугу? Майор ей, видите ли, завтрак готовил. Или это она так шутит? Он должен как-то реагировать? Сказать бы что-нибудь остроумное, чтобы она засмеялась от души. А на ум ничего не пришло. И он стоял и смотрел, как она уходит вверх по лестнице, провожая взглядом прямую спину.

Алексей двинул плечом, переступил с ноги на ногу и спросил:

– Где разговаривать будем: тут или в отделении? – Где удобнее, можно вообще в моей квартире. – В твоей, я думаю, пока нельзя: она опечатана. Он посмотрел на часы:

– Знаешь, у меня в десять совещание, время еще есть, давай подъедем в отделение, поговорим в моем кабинете, а потом тебя кто-нибудь из ребят вернет на место.

Иван усмехнулся:

– Да у меня своих «ребят» полно. Охрана, водитель… Следом поедут, – решил он.

– Ну, следом так следом. Тогда подожди минут десять, я оденусь.

До отделения они ехали молча. Алексей сосредоточенно вел машину, Иван сидел рядом и слушал бодрую припевку: «Русское радио. Все будет хорошо». Как-то не было уверенности, что «все будет хорошо». Пока все было неважно.

Алексей при входе предъявил стоящему перед дверью пареньку в форме лейтенанта удостоверение и прошел вперед, а Иван остался перед вертушкой, закрывающей проход.

– Э, – напомнил он о себе невнятным мычанием. Алексей оглянулся и сказал:

– Это ко мне, я пропуск на выход оформлю.

Вертушка звякнула, штырь, перекрывающий вход, повернулся вверх, как будто салютуя входящему, и пропустил Ивана внутрь.

В длинном коридоре милицейского отделения на казенных стульях как-то сиротливо сидели люди, видимо, пришли на допрос. Или что они тут делают в последний день праздничной гульбы? Алексей шел теперь рядом с Иваном, на ходу здороваясь с приветствующими его людьми. Некоторым он пожимал руку, другим кивал, одного гражданина вообще как будто не заметил.

Иван подумал, что везде существует свой этикет, как в дипломатии. Его дед знал правила поведения до нюансов. Вот, например, ритуал приветствия, который только что виртуозно продемонстрировал Алексей. Посол дружественной страны может как-то рассеянно кивнуть чиновнику МИДа, а тот побежит докладывать своему начальнику о недостаточности взаимопонимания между странами.

– Ты посиди пока тут, – нерешительно попросил Алексей, указывая Ивану на стул перед кабинетом, на котором было написано «Начальник…», а далее следовала абракадабра из букв, видимо, обозначающая название отдела или подразделения, как там, в милиции, это называется.

Стало быть, начальник. Начальник, это хорошо, это обнадеживает. Ладно, посидим, обдумаем, что сказать, а чего не говорить. А чего, кстати, не говорить? Вся Иванова биография не предполагала какой-либо криминальной тайны. Государственная тайна – да, но пошлая уголовка – ни в коем случае! А тут какие-то сплошные тайны и убийства. Мысли текли сами собой. Его дед говорил всегда, что мысль должна быть дисциплинированной. То есть, если думаешь о делах, не надо размышлять о завтрашней рыбалке, и наоборот. Вот и сейчас Иван постарался думать о главном. Что теперь для него главное? В политических интригах всегда, ну или почти всегда замешаны женщины. И тут тоже женщин целых две, нет, пожалуй, три: Наталья, Ландыш и Лидка. Наталья, похоже, жертва или свидетель. Ландыш… Ландыш пока не ясно, кто. Или она ведет какую-то игру вместе с папенькой, или ее ведут в этой игре какие-то криминальные силы, или вся странность ее поведения вообще объясняется другими причинами, не имеющими отношения ко всем событиям вокруг Ивана.

Лидка – это наиболее вероятный претендент на звание злодейки. Тут уж ничего не попишешь. И у Ивана квартировала, и обо всех его передвижениях «заграница – Москва» осведомлена досконально, и «жучки» в квартире понаставить могла беспрепятственно. Только для чего ей это все надо? Богатства, свалившегося на Ивана, захотела? Ну, даже если бы захотела? Иван ей юридически никто: не брат, не муж, вообще не родственник. Вот черт! А если родственник? Почему мама шила только у одной портнихи? Почему эта портниха была вхожа в дом? Почему мама придумывала всяческие уловки, чтобы встречаться с ней наедине, без мужа? Что за тайны такие? Почему Иван никогда об этом не думал? Взяться, что ли, самому за расследование? Ведь в детективных романах чаще успех приходит как раз к непрофессионалам. А следователь появляется в самом конце, так сказать, пожинать плоды чужого ума. Глупости. Надо рассказать обо всем Алексею. Он имеет для расследования опыт, силы и, надо надеяться, средства. Вот возьмет и найдет убийцу Петра Ивановича.

Между тем время шло, по коридору мимо Ивана проходили люди, никто не обращал на него внимания. Даже телефон молчал. Иван осторожно огляделся. Коридор как коридор: не узкий, не широкий. Стены выкрашены в сероватый, даже приятный, цвет. Стулья, правда, подводят. Как в советских кинотеатрах, скреплены по три штуки, с откидывающимися сидениями. Когда кто-нибудь встает, сидения издают хлопающий звук, и все, кто томится в ожидании, вздрагивают и поворачивают головы, провожая встающего завистливыми (наконец-то вызвали!) взглядами. Сколько он уже тут сидит? Иван взглянул на часы. В это время дверь кабинета открылась, вышел Алексей и пригласил жестом Ивана войти. Иван поспешно встал, стул, конечно, брякнул. Последовало дружное поворачивание голов сидящих, общий вздох, скрип закрывающейся за Иваном двери.

В кабинете сидело человек пять людей в штатском. Как только Иван вошел, они все начали вставать со своих мест, собирать бумаги и бумажки, которые лежали перед ними на длинном совещательном столе, распихивать их по папкам и карманам, тем самым демонстрируя готовность тотчас же уйти. Иван пригляделся – есть знакомые лица. Вот этот, кажется, лейтенант Некрасов, а этот – забыл, как зовут, но тоже знакомый.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он.

Ему ответил разноголосый хор мужских голосов. Алексей стоял перед своим столом, видимо, ожидая, когда все выйдут. Наконец, все ушли.

– Присаживайся, – предложил Алексей. – Куда прикажете? – спросил Иван. – Да куда хочешь, места много.

Иван уселся на жесткий стул. Да что это у них с мебелью? Вся какая-то неудобная. Стулья с прямыми спинками, не откинуться, сидения узкие и жесткие, не рассидишься. Видимо, потому и неудобные, чтобы не рассиживаться.

– Что ты хотел рассказать? – спросил Алексей, привычным жестом поворачивая бумаги на столе исписанной стороной вниз.

– А? Да. Ты понимаешь, мне одна вещь не дает покоя. В день похорон моих родных – я имею в виду дядю и тетю – на поминках произошел инцидент. Соседка моя, Наталья Сергеевна, для чего-то поднялась на второй этаж квартиры и заглянула в дядин кабинет. В это время из него выскочил некто, кто сбил ее с ног. Она закричала, я сразу прибежал наверх, но никого уже не застал. Потом стало понятно, что пропал альбом с фотографиями тетиных эксклюзивных драгоценностей. Кому понадобился альбом? Я потом проверял семейный сейф – драгоценности были все, ну или не все, альбома-то не было, в целости. Ну, по крайней мере, те, которые я знаю. У меня ведь тоже драгоценности от мамы остались, и тоже есть альбом с их фотографиями. И вот я не могу зацепиться извилиной: что связано с этим альбомом? А теперь еще одна странность.

Он остановился, подумал. Алексей сидел и внимательно слушал, поглядывая на своего собеседника острым изучающим взглядом.

– Так вот, – продолжил Иван после небольшой паузы, – странность. Я все думаю про Лидку. В сущности, она для меня совершенно посторонний человек. И как я – идиот – доверял ей свое жилище, сам сейчас не понимаю. Причем она мне, понимаешь, неинтересна как женщина, да и как человек тоже неинтересна. Но ключи от квартиры, где деньги лежат, я все-таки ей отдал. И я много думал, – он запнулся, а потом, усмехнувшись, продолжил, – мне, видимо, алкоголь мозги хорошо почистил. Так вот, я сейчас не понимаю, каким образом моя мама нашла эту портниху – Лидкину мать. Что их вообще связывало? Может быть, она моя родственница?

– Знаешь, по этой Лидии работа ведется, – ответил спокойно Алексей. – Не думаю, чтобы это была главная фигура в преступлении, но что-то такое все же есть. Может быть, она наводчица. А может быть, никакого отношения ко всему этому не имеет. Ничего, встретимся, спросим.

– А вдруг она не захочет отвечать?

Алексей громко, от души, захохотал:

– Не захочет? Заставим.

Иван вдруг представил камеру с орудиями пыток, как при инквизиции, но Алексей, предвидя его реакцию, уже серьезно, сказал:

– Методы вполне гуманные, надо только правильно выстроить линию допросов. Еще что-нибудь?

Алексей потер переносицу.

– Видишь ли, я что-то побаиваюсь целой роты новоявленной прислуги и охраны, которая внезапно появилась в моей жизни. Конечно, их всех как-то проверяли, но я опасаюсь.

– Хорошо, я этим займусь, – спокойно и серьезно сказал Алексей, – а тебе, я думаю, лучше пока уехать куда-нибудь в дальние страны.

– Ты знаешь, я думаю, они только этого и добиваются, – также спокойно и серьезно ответил Иван.

– Тогда ты можешь пожить где-нибудь подальше от города? Дача друзей, какой-нибудь закрытый пансионат?

– Есть варианты, – подумав минутку, сказал повеселевший Иван. – Только как я туда попаду? Вон как меня пасут.

Алексей засмеялся.

– Не боись, Маша, никто ни о чем не узнает, – сказал он, отсмеявшись.

Интересно, что тут смешного, подумал Иван. Совсем не смешно, а как раз грустно.

– У тебя все? – спросил Алексей. – Пожалуй, все.

– Ну хорошо, а теперь послушай меня. Я хочу, чтобы ты ввел меня в свой офис. Пока не знаю, в каком качестве. Хорошо бы, в качестве нового начальника охраны. Не думаю, чтобы я у тебя задержался надолго, но неделя мне понадобится. С твоим особистом я все улажу сам. Он как бы заболеет, ляжет на недельку в хорошую больницу, а я в это время покопаюсь в твоих тайнах. Ну, ты как?

– Да я с радостью, только я ведь вообще ничего не понимаю в производстве, помогать тебе не смогу.

– А тут, я думаю, мы привлечем толкового эксперта из ОБЭПа, есть у меня один умник на примете, заодно и тебе разобраться поможет. И еще. Ты, пожалуйста, пока, – он опять поднял свой указующий перст, подчеркивая важность сказанного, – повторяю, пока не езди со своей барышней ни на какие прогулки. И с папиком ее не встречайся.

– А что?

– А то. Есть подозрения насчет нее. Правда, ни в каких убийствах она не задействована, но на «жучке» одном – ее отпечаток.

Фу, подумал Иван, и мысли как-то сразу закончились.

К двенадцати часам Наталья была готова, то есть одета, подкрашена, в сумочке – полный мадамский набор. Ровно в полдень зазвонил ее мобильник, и приятный мужской голос предупредил, что через пять минут подъедет лейтенант Некрасов и отвезет ее туда, куда она пожелает. Немного насторожило то, что звонок был не от Алексея. Кому это он поручил такое – Наталья надеялась – приятное дело? А вот мы сейчас проверим. Наталья, не раздумывая, набрала знакомый – Алексея – номер и услышала глуховатое, уже привычное: «Майор Пронин. Слушаю».

– Гражданка Голицына. Насчет лейтенанта Некрасова.

– Что?

– Мне кто-то позвонил и сказал, что вышеупомянутый лейтенант сейчас за мной приедет. Голос незнакомый, человек не представился. Решила уточнить.

– Сейчас перезвоню, – сказал Алексей и отключился.

Звонок раздался почти сразу.

– Он у подъезда. Очень прошу, будь, пожалуйста, осторожна. На улице не стой. Приехала, вышла из машины, сразу в дверь. Из двери вышла – сразу в машину. Андестенд?

– Ладно, товарищ майор. – Не ладно, а так точно.

У подъезда стояла старенькая, неприметная мазда с работающим двигателем. Перед машиной, почти вытянувшись «во фрунт», стоял лейтенант Миша Некрасов. Как только Наталья шагнула со ступенек, он открыл ей пассажирскую дверь и бегом, огибая капот, ринулся на водительское место. Наталья устроилась на сидении, пристегнулась ремнем безопасности и правильно сделала, потому что машина рванулась с места, как строптивый мустанг. Миша вел машину напористо и очень по-таксистски, влезая в самые малюсенькие пространства между движущимся транспортом. Так быстро Наталья до работы никогда не добиралась. У больничного шлагбаума они оказались через десять минут. Машина встала, а шлагбаум, который всегда гостеприимно поднимался перед Натальиной машинкой, сейчас даже не дрогнул. Наталья решила идти пешком, но Миша коротко приказал ей сидеть и пошел к будке охраны, доставая из нагрудного кармана рубашки милицейское удостоверение. Переговоры длились минуты две, после чего охранник вышел из будки и, энергично размахивая руками и делая такие же энергичные движения шеей и головой, направил машину к входной двери педиатрического корпуса.

– Наталья Сергеевна, я пойду с вами, – решительно сказал Миша, – это приказ майора.

– Но к нам в реанимацию посторонним нельзя, – запротестовала Наталья.

– Ничего, мне можно, – отрезал Миша и нажал кнопку брелока, закрывая машину.

Делать было нечего. Наталья прошла мимо еще одной – внутри здания – будки охраны, предъявив пропуск, и остановилась подождать Мишу, который размахивал своим удостоверением перед физиономией охранника, как красной тряпицей перед мордой быка. Охранник что-то говорил Мише, указывая одной рукой на выход, другой при этом делал огибающее движение, обозначая путь к административному корпусу. Миша, в свою очередь, тоже использовал обе руки: правая то опускалась, то выдвигалась по направлению к Наталье, а левая продолжала проделывать пассы с удостоверением. Как выразительны могут быть руки! Наконец, дверь нехотя открылась, и Миша проскользнул внутрь, крутя головой от досады.

– Ну и порядочки тут у вас, – проворчал он. Наталья улыбнулась.

– Это же хорошо, что такие «порядочки». Это не порядочки, а просто порядок, который должен быть в любой больнице. Здесь самые незащищенные граждане, они ничего не могут: ни постоять за себя, ни спрятаться, да они даже дышать без помощи специальной аппаратуры не умеют.

– Конечно, конечно, – Миша вытер пот со лба, – я просто поворчать решил.

– Так, – решительно сказала Наталья, останавливаясь перед дверью с надписью «Комната персонала», – тут у нас раздевалка. Вам надо переодеться. Сейчас вы зайдете в правую дверь. На стене, сразу за дверью, висят одноразовые халаты сиреневого цвета. Наденете халат, в кармане будут лежать бахилы, тоже наденете. В другом кармане – шапочка и маска. Понятно?

Миша кивнул. – Тогда вперед.

Она открыла дверь, и они оказались в довольно просторном помещении, в котором стоял небольшой обеденный стол, несколько стульев и меленький допотопный холодильник. Справа и слева были двери.

– А вы куда?

– А я налево, на женскую половину, тоже переодеваться.

Миша подошел к правой двери, толкнул ее. Дверь не открывалась.

– Черт, я забыла совсем, у нас же теперь для всего чипы. Ладно, я вам сейчас из нашей раздевалки халат вынесу, постойте минутку.

Через секунду она подала Мише какой-то невнятный сверток, который оказался халатом, сделанным как будто из промокашки, с такими же бахилами в карманах. Миша накинул халат на плечи, как показывают в кино, надел бахилы, тщательно завязал на щиколотках завязки, чтобы не запнуться, если надо будет бежать, а маску и шапочку оставил в кармане. Наталья вышла минуты через три. На ней был брючный костюм – белый жакетик, отделанный голубым кантом, с короткими рукавами и белые же брюки. На ногах – белые сабо. Они придирчиво оглядела Мишу и сказала:

– Халат надо надеть в рукава и поясок завязать.

Лейтенант поспешно стал искать пояс, запутался и покраснел. Наталья стащила с него халат, повернула таким образом, что рукава оказались спереди, а разрез сзади, и подала его Мише. Он опять замешкался, когда влезал в рукава, и совсем смутился, потому что Наталья зашла к нему за спину и что-то там стала делать. Миша вывернул шею и увидел, что она завязывает на спине многочисленные завязки. Господи, да что же это за наказание, вечно он попадает в неудобное положение, да еще с такой девушкой! А тут еще пояс, который, оказывается, прикреплялся на середине живота, а концы были спрятаны в кармане. Он его не заметил, а она стала его опоясывать, при этом обняла. Обняла! Движение было мимолетным, но Миша застыл с вытянутыми в стороны руками, как пугало в огороде. И в который раз покраснел. От нее пахло какой-то свежестью, духи такие, что ли? Сразу вспомнилось лето, речка и ленивое лежание на песке после купания.

– Пойдемте, – настойчиво потянула его за рукав Наталья.

Миша как во сне, на ватных ногах, пошел за ней. Они шли по длинному коридору, повернули за угол и оказались на площадке перед дверью лифта. Наталья нажала кнопку, лифт открылся. Из него выскочил какой-то парень в халате нараспашку и, чуть не сбив Наталью с ног, понесся в сторону выхода. Миша инстинктивно рванулся за ним, на бегу поднимая полы длинного халата. Навстречу беглецу уже выскакивал из будки давешний охранник. Вдвоем они с Мишей повалили парня на пол, заломили ему руки.

– Ты кто, – спросил Миша парня, – почему бежишь?

– Никто, – ответил тот, – пусти, больно.

– Погоди, лейтенант, – охранник поднял рывком довольно хрупкого на вид парнишку и поставил его на ноги. – И что это значит? – спросил он.

– Ничего, к маме приходил. – А от кого бежал?

– В школу опаздываю.

Миша примирительно выставил перед собой руки:

– Ну-ка, объясните, что происходит.

– Да ничего не происходит, – сказал охранник, – это сын нашей сотрудницы, приходит иногда к ней, сегодня минут… – он заглянул куда-то под барьер, отделяющий будку от вестибюля, потом на часы, – одиннадцать минут всего был в корпусе.

– А ничего, что это посторонний? – не удержался от мстительного сарказма Миша.

– Так сотрудницы же сын.

– Фамилия сотрудницы, где работает?

Охранник вопросительно посмотрел на паренька:

– Как у твоей матери фамилия?

– Стукалова ее фамилия, работает она в нашей реанимации санитаркой, – ответила подошедшая Наталья.

– Как, санитаркой? – охранник недоуменно переводил взгляд с Натальи на задержанного.

– А что вас удивляет? – спросил Миша.

– Он говорил, что его мать заведует лабораторией. – А какая разница: санитарка или завлаб? – иронии Михаила не было предела, – и почему бы ни проверить? Ведь вы говорите, что он не впервые приходит?

– Да, он тут частый гость.

– Кстати, гость, пойдем-ка с нами, заодно с твоей мамой поговорим, – сказала Наталья.

– Ну уж нет, – охранник настойчиво тянул парня к себе, – сейчас я оформлю задержание и мать его приглашу – пусть на своего врунишку полюбуется.

Михаил непонимающе посмотрел на Наталью. Она внимательно разглядывала мальчишку.

– Ты в школе учишься или в ПТУ?

– В одиннадцатом классе, – пробурчал он, внимательно разглядывая носки своих не слишком чистых туфель.

– Ну, пошли, – потянул его за рукав Миша. – Куда это? – испугался парень. – Пошли-пошли!

Опять шли по длинному коридору, поворачивали, ждали лифт, грузились, поднимались, выходили в такой же коридор, перегороженный дверью. Парнишка упорно стоял в лифте, хмуро глядя себе под ноги.

– Давай выходи, – Михаил задержал дверь лифта ногой, протягивая руку, чтобы вытащить пленника из лифта.

Но тот вдруг нажал какую-то кнопку, дверь начала закрываться, Михаил с усмешкой, все-таки, вытащил парня и пригрозил ему пальцем:

– Смотри мне!

Наталья достала из кармана пластиковую карту и просунула ее в дверную щель. Дверь открылась, и все трое оказались в тамбуре, где на стене висели такие же, как на Михаиле, халаты, только голубого цвета.

– Переодевайтесь, – сказала Наталья. – Что, опять? – удивился Михаил.

Парень усмехнулся с чувством превосходства и ловко натянул халат. Михаил тоже переоделся, хотя и не так быстро, и посмотрел на Наталью:

– Что теперь?

– А теперь пойдемте к нашему заведующему, – пропуская их вперед, пригласила Наталья. Она приоткрыла первую дверь слева и спросила:

– Можно, Владимир Федорович?

– Входите, Наталья Сергеевна, – раздалось из кабинета.

– Давайте, – опять пропустила она вперед мужчин. Миша на всякий случай держался рядом с мальчишкой. Наталья присела на краешек стула перед длинным столом, жестом указав Мише на диван. Мальчишка держался нахально: развалился на диване, как у себя дома, только что ноги на стол не положил. Миша дернул его за рукав халата, мол, сядь нормально, тот даже ухом не повел.

– Владимир Федорович, – начала Наталья, – я, собственно, насчет пропавших наркотиков. Я знаю, кто их… – она на секунду замолчала, подбирая слова, – взял и зачем. Вот человек, ради которого это все затевалось.

Владимир Федорович недоуменно уставился из-под очков на мужчин, сидевших на диване.

– Вот это – палец на паренька, – сын нашей санитарки Алевтины Николаевны Стукаловой. Все знают, что он связался с дурной компанией. Для него она их и украла. Но передать, я думаю, не смогла – быстро хватились. Так что они, наверное, все еще в отделении. А ты, друг, думай, что делаешь, – это она уже злодею с назидательным видом. – Наркомания не излечивается.

– Вы вообще с ума сошли, что ли? – парень возмущенно покрутил у виска. – Я – не наркоман. Это она из-за долга моего.

– Какого долга? – спросила Наталья. – Не важно, какого, я его уже отдал. – А сколько был должен-то? – Уже нисколько.

– А как тебя зовут? – лейтенант Миша немного расслабился. Стало ясно, что сам по себе этот молодой человек угрозы не представляет, хотя два раза пытался сбежать, но от Миши еще никто не убегал.

– Михаилом его зовут, – подал голос Владимир Федорович, – мы уже тут разобрались с Алевтиной, и наркотики она вернула. Я теперь размышляю, как ее от ментов отмыть.

Лейтенант полез в карман рубашки за удостоверением, Наталья, предупреждая его движение, встала и подошла к столу.

– Так вы уже все сами вычислили?

– Да что тут вычислять-то было? – добродушно улыбаясь, развел руками Владимир Федорович. – Ясно же было, что свои, опять же, ясно, что не сестры, тем более, не врачи, потому что каждый за свое место держится. Тогда кто? Алевтина на смену заступила в семь тридцать, старшая сейф открыла около восьми, ключ сунула в ящик стола. На Алевтину, которая в это время пыль вытирала, внимания, понятное дело, не обратила. Вот и вся нехитрая математика. А для кого Алевтине воровать, если ни для сыночка ненаглядного, который – всем известно – связался с дурной компанией и тащит из дому все, что попадется, в то время как мать надрывается, драя унитазы и полы в реанимации.

На протяжении этого монолога заведующий все возвышал голос и постепенно поднимался из кресла, а в конце, когда речь зашла об унитазах, он уже стоял, опираясь на стол двумя руками, и глядел на Михаила Стукалова в упор, как бы призывая всех собравшихся к коллективному негодованию. Где-то Наталья такое сегодня уже видела.

– Уф, – сказала она, – а я думала, что мне все это доказывать придется, ведь на Алевтину Николаевну никто не думал.

Владимир Федорович засмеялся:

– Ну, Наташечка Сергеевна, вы даете. Как раз все сразу про нее и подумали, только милиции ничего не сказали – пожалели. Столько у нас уже работает, – он подумал, повертел большой умной головой и продолжил: – Я ведь эту женщину сто лет знаю, росли вместе. У нее высшее образование, она в НИИ каком-то работала, а как перестройка закрутилась, – заведующий махнул рукой, смахнув при этом какие-то бумаги со стола, – так у нее жизнь пошла вразнос. Ее в девяносто пятом сократили, муж сбежал к более удачливой бизнес-леди, а ей надо было парня кормить, вот я ее сюда и взял: и при деле, и при кухне. Вы, Наталья Сергеевна, этого, конечно, не помните, но мы тут в девяностые сами еду готовили, чтобы с голоду не помереть. Скидывались на продукты, закупали их на оптовом рынке – так дешевле было – и Алевтина варила кастрюлю супа. Вот так и жили. Это сейчас молодежь не знает, в какой ресторан пойти пообедать, а тогда… – он еще раз махнул рукой, окончательно освободив стол от лежащих на нем документов.

Наталья бросилась поднимать бумаги, а оба Михаила от неловкости остались на диване.

– Ну спасибо, Владимир Федорович, – с облегчением сказала Наталья, когда бумаги были возвращены на стол, – мы тогда пойдем.

– А этот молодой человек с вами – кто? – Владимир Федорович снова взглянул на диван из-под очков.

– Это лейтенант Некрасов, – сказала Наталья, – он сегодня меня охраняет.

– А!

Все трое чинно вышли из кабинета.

– Ну что? Можно я в отделение зайду на одного больного взглянуть? – спросила Наталья Михаила Некрасова.

– Только вместе со мной, – быстро ответил тот, помня о наставлениях майора Пронина.

Наталья усмехнулась:

– Ну смотрите, вы сами напросились. Да, а с этим товарищем что делать? – она в упор посмотрела на Мишу Стукалова, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– А что с ним делать? Видимо, отпускать.

– И как я теперь мимо охраны пойду? – ломающимся басом спросил парень. – Вы, прежде чем человека хватать, спросили бы, надо его хватать или не надо, а то налетели. Теперь выведите меня отсюда, а потом идите, куда хотите.

– А вот пусть тебя охранник в милицию сдаст, – мстительно сказал лейтенант, – не будешь врать, а то «мать заведующая». Да ты своей родной матери должен в ножки поклониться, она ведь из-за тебя санитарит, а могла бы более приятное место найти. Подождешь, пока Наталья Сергеевна все свои дела сделает.

– Вот еще, – не слишком убедительно фыркнул парень и обреченно прислонился спиной к стене, предвидя длительное ожидание.

– Я быстро, – сказала Наталья и пошла вглубь отделения.

Миша почти вприпрыжку вынужден был ее догонять. Двери и стены между палатами в отделении были стеклянными, поэтому все было видно всем и каждому, кто проходил по коридору. Больных, как их представлял лейтенант Некрасов, не было. То есть в палатах стояли какие-то прозрачные ящики, вокруг которых суетились женщины и мужчины в таких же, как у Натальи, костюмах, прикрытых либо голубыми халатами, либо фартуками, что ли. Михаил никак не мог определить принадлежность этой одежды к какому-то определенному виду: такие хламиды с завязками без рукавов. Около каждого ящика стояли аппараты со светящимися лампочками. И все это звенело, пищало и булькало на все лады. Миша представлял себе, что значит «лечить». Это «больной, высуньте язык, дышите, не дышите, выпейте таблеточку, предоставьте место для укола». Тут было все как-то не так. Никто никаким больным ничего не говорил. Разговаривали только врачи и сестры между собой. Наталья вошла в палату, Миша – за ней.

– Привет, Максим, – сказала она мужчине с русой бородкой.

– Здравствуй, Наташа, – ответил он, выйдя из-за стола, за которым что-то писал в растрепанную тетрадь.

– Ну, как тут мой любимый детеныш?

– Да как-то не очень. Пришлось накрутить параметры, кислород задрать, перевести на полное парентеральное питание, в общем…

Он говорил это и шел за Натальей, которая, вымыв руки и надев маску, подошла к ящику с прозрачным колпаком, накрытому теплой пеленкой. Внутри ящика оказался – Миша заглянул – малюсенький ребенок размером с небольшого котеночка, весь в проводах и прозрачных трубках, заполненных какой-то жидкостью. Миша вдруг почувствовал к этому маленькому такую жалость, что вынужден был отвернуться. Такой крошечный, а уже болеет. Наверное, простудили.

Наталья надела на руки прозрачные перчатки и просунула их внутрь ящика. Ее рука показалась огромной, по сравнению с ручонкой малыша, которую она стала поглаживать, что-то при этом шепча. Миша невольно посмотрел на свою ручищу и подумал, что никогда не смог бы просто взять на руки такого ребенка, не то что лечить. А ведь ему еще куда-то капают все эти прозрачные лекарства! В вену?! Неужели у него есть вены? Конечно, есть, иначе куда капает эта жидкость? Голова у Миши закружилась, видимо, от усталости, и он, осторожно ступая своими огромными ножищами, добрался до стула, на котором прежде сидел доктор Максим, и почти упал на него, опустив пониже голову и старательно повторяя «про себя» детское стихотворение: «Вышел месяц из тумана, вынул ножика из кармана». Далее текст разительно отличался от оригинала: «Труп бомжихи раскромсал, вытер нож и убежал». Это был безотказный метод отвлечения при неприятных ситуациях, который всегда помогал. То ли считалочка была особенной, то ли текст тематически близким. Вот и сейчас быстро полегчало, Миша осторожно огляделся. Таких ящиков в помещении было шесть. Значит, шесть таких крошечных детишек имеют шанс вырасти. Надо будет потом Наталью Сергеевну спросить.

Наталья вдруг строго что-то сказала доктору Максиму, закрыла отверстия ящика и подошла к Мише.

– Пойдемте.

Выходили из отделения молча, было заметно, что Наталья расстроилась. Максим провожал их до выхода, что-то виновато объясняя.

– Знаешь, ты скажи сестре, чтобы она температуру кювеза лучше контролировала, – сказала на ходу Наталья, – внутри прохладно.

Доктор Максим опять что-то сказал на совершенно тарабарском языке, вроде того, что температуру-то он контролирует, но у ребенка что-то такое с обменом веществ…

Дальше Миша слушать уже не мог, потому что в поле зрения оказался его тезка – главный сегодняшний злодей – Миша Стукалов, который по-прежнему подпирал стенку, отворачиваясь от маленькой женщины в униформе зеленого цвета, которая что-то говорила, пытаясь заглянуть ему в лицо.

Наверное, мать, решил лейтенант, вот не повезло ей с таким-то сыночком.

В это время женщина каким-то очень нежным движением пригнула голову парня и крепко его обняла. Во как! Он ее подводит под статью, а она его обнимает. Михаил даже остановился от удивления. Надо же! Обнимает!

– Что стоим, кого ждем? – спросила тихонько Наталья.

– Что? – Миша с трудом оторвался от странной картины.

– Я спрашиваю, кого ждем, пошли уже. – Ага, пошли. А этого будем забирать?

Он кивнул в сторону мальчишки, да-да, самого настоящего мальчишки, который, похоже, плакал. И таким он показался лейтенанту Некрасову маленьким, что пришлось снова удивиться. Что за день сегодня?

Наталья, между тем, подошла к санитарке и тронула ее за плечо:

– Алевтина Николаевна, мы пойдем, пусть Миша с нами выйдет.

– Да, Наталья Сергеевна, спасибо, – сказала женщина. – Иди, – слегка подтолкнула она сына, развернув его к выходу, как тряпичную куклу.

Миша пытался ее разглядеть и не мог. То есть он видел глаза, рот, лоб, но, если бы его попросили описать лицо, он бы точно его себе не представил. Хотя женщина показалась ему симпатичной, хотя и старой, конечно, лет сорока.

Да, странный день. Вообще, пора было заниматься своими прямыми обязанностями – охранять Наталью Голицыну.

Странный был день. Еще только час дня, а солнце печет, и время отсчитывает последние часы майских выходных. Так хотелось на дачу, в шезлонг рядом с бассейном, чтобы ни о чем не думать, а просто лениво поджариваться под теплым солнцем. Но надо было возвращаться и сидеть дома. Это странное выражение «сидеть дома» Наталью всегда очень веселило. Почему именно «сидеть»? Ведь можно ходить, стоять, лежать. Хотя слово «лежать» более уместно для больного. «Я лежу дома» – значит, болею, но так себе, может, ОРЗ банальное или радикулитец такой легонький. А вот «он лежит дома» может означать все, что угодно: от ерунды до тяжелого неизлечимого заболевания (тьфу, тьфу, тьфу). Но «сижу дома» – это какое-то обреченное состояние. Оно скорее обозначает невозможность покинуть квартиру. Какие глупости лезут в голову, хотя надо же о чем-то думать, потому что Миша молчит, сосредоточенно глядя перед собой, и поговорить не с кем. Лихо остановившись перед входной дверью, Миша выскочил из машины, открыл дверь Наталье и как-то особенно галантно подал ей руку. Наталья оперлась на его твердую ладонь и легко соскользнула с сидения.

– Спасибо, лейтенант, – сказала она.

Миша прищелкнул каблуками и наклонил голову. Уж ты! Гусар, поручик, кавалер! Он проводил ее до квартиры, удостоверился, что она в безопасности и только тогда позвонил майору Пронину.

Алексей в это время сидел на крутящемся табурете в тесном кабинете судебного морга и пытался вникнуть в то, что говорил ему пожилой судмедэксперт, который только что отпечатал предварительное заключение о смерти капитана Петра Петровича Фомина. Значит, получалось, что смерть наступила от повреждения головного мозга, не совместимого с жизнью, наступившего вследствие огнестрельного ранения в затылочную область. Выстрел произведен с близкого расстояния снизу вверх, в смысле, от затылка к лобной кости, справа налево. Скорее всего, капитан при этом наклонился и что-то поднимал с асфальта. Вот если бы он стоял во время выстрела, тогда можно было бы примерно определить рост убийцы, а так…

– Почему именно наклонился? – спросил Алексей. Судмедэксперт прищурил правый глаз и стал чертить какие-то схемы на исписанном листе бумаги, при этом что-то подробно объясняя. Алексей не стал этого слушать. Если специалист считает, что наклонился, значит, наклонился.

– Ты меня слушаешь, Алексей? – эксперт всматривался майору в лицо. – Может быть, валерьяночки? Или чего покрепче? Коньяк есть, правда, так себе, но, если стакан выпить, то пробирает.

– Нет, спасибо, я за рулем, – поблагодарил Алексей.

– Ну как хочешь, а я за упокой души приму.

Он куда-то ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. Алексей огляделся. Кабинет был размером с прихожую в его квартире, то есть небольшим. Все пространство было заполнено шкафами, полками, на которых стояли и лежали многочисленные папки со старомодными наклейками. По стенам были развешаны плакаты с изображением человеческих органов в разных ракурсах. В таком кабинете Алексей долго бы не протянул – запил бы от тоски. Удручающим и мрачным был и сам кабинет, и плакаты в нем, и странный архив. Странный, потому что в центре стола красовался новенький компьютер, в котором можно хранить содержимое ста таких кабинетов. Для чего тогда эти папки? Подойти и посмотреть Алексей не решился – чужой кабинет в чужом ведомстве. Хоть бы скорее он пришел, этот эксперт. Кстати, как же его зовут? Ведь знал и забыл. Имя такое затейливое, что-то прибалтийское, а фамилия вполне мирная – Алексашин. Алексей вытянулся на табурете и заглянул за угол шкафа. Там был устроен закуток, в котором притулился журнальный столик со стоящим на нем электрочайником и вазочкой с печеньем. С печеньем! Неужели в этом кабинете можно еще и чай пить? С барышнями! Нет, не так. Пить чай с барышнями и с печеньем. Кошмар!

Хозяин кабинета вернулся с пакетом, в котором угадывалась стеклотара, и двумя стаканами.

– Так что? – спросил он, доставая из пакета начатую бутылку коньяка.

Алексей отрицательно повертел головой, поднялся:

– Спасибо, пойду.

Морг всегда производил на него удручающее впечатление, тем более сегодня, когда он пришел за заключением о смерти соратника, почти друга.

Судмедэксперт Алексашин залпом выпил почти полный стакан коньяка, занюхал его рукавом халата и спросил:

– Похороны когда?

– Хотели сегодня, но родственники решили отпевать, на ночь в храм поставят, так что завтра.

– Из церкви?

– Нет, из отдела, надо дать товарищам проститься. – Как-то неправильно получается: вроде надо сначала проститься, потом отпевать.

– Ну, этого я не знаю, как жена распорядится.

Еще постояли, помолчали, сокрушенно и тоскливо глядя в пол, наконец, Алексей протянул руку:

– Все, пошел. До свидания. – Давай, майор, живи долго.

Иван сидел во главе совещательного стола и пытался вникнуть в то, что говорили начальники отделов. Или подразделений? Интересно, как это все называется в дядином холдинге? Единственное, что он понял, так это то, что ничего не понимает в бизнесе и надо либо брать толкового управляющего, либо продавать холдинг вообще.

За столом сидело одиннадцать человек. Все добротно, но без излишеств, одеты, у всех дорогие часы, престижные ручки. Пятеро пришли с ноутбуками. Единственная женщина, присутствовавшая на совещании, была также в офисном костюме, но в ушках и на пальце сверкали крупные изумруды в белом золоте. Зал выглядел респектабельно: стены отделаны деревом драгоценных пород, стол на затейливых ножках с матовой поверхностью, которую хотелось почему-то погладить ладонью, у стола – коричневые кожаные кресла. Перед каждым стояла бутылочка воды, высокий стакан, лежал блокнот. Все как на хороших дипломатических переговорах.

Перед совещанием Иван встретился с начальником службы безопасности и хотя бы составил представление о сотрудниках. Он никогда не вникал в дядины дела, просто знал, что все идет хорошо: производство работает, дядя выставляет ювелирные изделия на международные выставки и получает призы, олигархи исправно заказывают уникальные гарнитуры своим женщинам, прибыль льется рекой, налоги исправно платятся. И при этом никаких игр с законом. Все честно. И зарплата у рядовых сотрудников была хорошей, и работать в холдинге было приятно. Как получилось, что дядю убили? Кому это было нужно? Кому было выгодно? Да никому. Все знали, что холдинг наследует кто-то из членов семьи. То есть сотрудники, получается, отпадают. Члены семьи? Нелепо было думать, что тетя Надя – жена старшего из братьев – Глеба, которая была на полном попечении семьи Петра Горчакова, кинется убивать своих благодетелей. Или ее племянник – сын старшей родной сестры, перенесший то ли два, то ли три инфаркта? Или сам Иван, который сейчас остался практически один? Тогда кто?

– Таким образом, если сократить расходы на закупку сотрудникам проездных билетов, экономия составит… Оплата сотовой связи…

О чем вообще идет речь? Кто этот представительный мужчина, стоящий сейчас перед экраном и водящий лучом лазерной указки по изломанным линиям графиков? Иван попытался сосредоточиться. Да, надо слушать и слышать, потому что в ближайшее время он должен принять решение, что делать. Оставлять свое любимое дело – дипломатию – он не собирается, значит, надо искать управляющего. Желательно, знающего производство, разбирающегося в тенденциях ювелирной моды, честного, грамотного, какого еще? На этом месте должен быть свой человек. Свой, в смысле, родственник. А вот нет у нас никаких подходящих родственников. Стало быть, надо их организовывать. Жениться, обрасти родней, выбрать подходящего человека, отдать ему в управление холдинг и жить припеваючи. Да, конструктивно мыслить Иван разучился. Так, мечты побоку, а пока стоит, наверное, разобраться, что там этакое такое с проездными билетами.

Алексей обедал в кафе, которое находилось в двух минутах ходьбы от отделения, за углом. Он заказал себе какой-то суп, мясо и салат – традиционный обед на скорую руку. Прошло уже полдня, а результатов по убийству Фомина пока ноль. На четырнадцать часов он назначил общий сбор своего отдела с мозговым штурмом. Надо сопоставить все полученные сведения, попробовать выстроить рабочую версию и по ней плотно искать. Хотя и сейчас никто не сидит без дела. В праздничные дни работать трудно. Невозможно получить необходимые сведения, потому что граждане отдыхают, разбредаются по загородным дачам, уезжают в другие города к родственникам, а некоторые просто пребывают в неадекватном состоянии из-за приема горячительных напитков в количестве, явно превышающем разумную дозу. Сегодня все поехали по архивам, ЖЭКам, разговаривать со свидетелями. Вот к четырнадцати часам что-нибудь нароют.

Оказывается, он уже давно размешивал ложкой суп в тарелке. Еда в кафе была вполне сносной, конечно, не такой вкусной, как он сам бы приготовил, но всетаки ничего. И персонал чистенький, аккуратный, вежливый, быстрый. Как раз то, что надо для общепита. Дурной славы у кафе не было, видимо, из-за близости к РОВД. Поэтому милиционеры с удовольствием обедали, а зачастую и ужинали в уютной обстановке.

К столику подошла официантка Галя.

– Алексей Николаевич, приятного аппетита. Вам домой что-нибудь предложить?

Алексей иногда брал с собой из кафе готовую еду, чтобы не готовить вечером.

– Спасибо, Галочка, сегодня не надо.

– Жаль, у нас сегодня плов удачный и пирог с яблоками.

– Пирог, говорите?

– Пирог, Алексей Николаевич. – Вот пирог я, пожалуй, возьму. Он немного подумал и решил:

– Целиком. Галя охнула:

– Он целиком килограмма на полтора-два потянет. – Вот полтора-два и заверните.

Вечером они с Натальей будут пить чай с яблочным пирогом и разговаривать, а завтра утром он поджарит для нее сосиски с помидорами и луком, сделает гренки из черного хлеба и сварит кофе. А потом она уйдет на свою работу, и что он будет без нее делать вечером? А, пожалуй, он будет работать и снимет наконец с нее все дурацкие подозрения.

Как-то все было не так. Выходило, что ни у кого не было мотива, кроме Ивана Горчакова. А зачем ему убивать единственных родных людей, если все равно он наследник? Или некогда было ждать? Тогда что же получается? Получается, что он заказал родственников, потом приехал в Москву для вступления в наследство, встретил участкового Фомина и тоже его убил или сам, или наняв киллера. Правда, потом он организовал инсценировку покушения на себя самого, но такие случаи известны. Если так, его надо арестовывать, а то он мызнет из Москвы, и ищи ветра в поле. Так-так. Для обоснования ареста должен быть мотив – есть, место убийства – есть, способ убийства – опять же есть. Вот с орудием убийства – облом. Нет его. И алиби у Ивана Горчакова железное. В предполагаемое время совершения преступления он был не в кино, не в пиццерии, а в МИДе. Алиби не то что железное, а железобетонное, потому что каждый, кто входит в МИД, фиксируется и на видеокассете, и в журнале у дежурного. Да и чиновник МИДа, к которому приходил Иван, тоже это подтвердил, и еще парочка сотрудников, встреченных Горчаковым в коридорах здания, тоже составят ему алиби, будьте спокойны. Так что это не Иван убил Петра Фомина. Тогда кто?

Совещание шло уже почти час. Ничего интересного пока не прозвучало. Доклады были краткими, как всегда бывает, когда говорить не о чем. Оставалась последняя надежда на Сережу Пестрова, выполнявшего задание по Лидии Машковой. Именно она во время пребывания Ивана за границей проживала в его квартире и спокойно могла понаставить «жучков». Только для чего ей это было надо?

Капитан Пестров встал со своего места, поправил блокнот, немного подумал и достал из кармана авторучку, повертел ее между пальцами правой руки, переложил в левую, опять повертел, потом решительно положил ее перед блокнотом и сказал:

– Вот.

После этого возникла длинная пауза, во время которой Сергей достал из кармана брюк еще один блокнот, полистал и снова положил в карман. Торопить его не имело смысла, это знали все, поэтому терпеливо ждали. Наконец, он заговорил:

– Машкова Лидия Ильинична, родилась в Москве в 1975 году, окончила школу в 1993 году, училась в пищевом институте, после первого курса отчислена за неуспеваемость. После этого устроилась в седьмой московский таксопарк, где и работает по настоящее время старшим диспетчером. По работе характеризуется положительно. Была замужем, разведена. Бывший муж Стеценко Иван Геннадьевич, 1968 года рождения, проживает в Луганской области, работает на заводе вальцовщиком. Прописана по адресу: Москва…

Алексей старательно чертил на листе бумаги загогулины и стрелочки, окаймляя это художество узором из дубовых листьев. Сережа все равно скажет именно то, что заготовил, как бы время ни поджимало. Так, биография, еще какие-то побочные сведения… А вот это уже интересно.

– Мать, Мария Геннадьевна Машкова, прописана по тому же адресу, в настоящее время на пенсии. Работала в Большом театре костюмершей, кроме того, шила на дому. С матерью Ивана Ильича Горчакова познакомилась в театре, обшивала ее всю жизнь. Мужа у Марии Машковой никогда не было, хотя старейшие работники Большого театра утверждают, что примерно за год до рождения дочери она встречалась с какимто солидным мужчиной, намного старше ее. Мужчина этот приезжал за ней на машине марки «Волга» с тонированными стеклами, и никто его толком не видел. Машина всегда ждала ее за углом, мужчина выходил со стороны водительского места, целовал ей руку и усаживал на пассажирское сидение. Только однажды его увидела случайно одна из артисток хора, говорит, если бы увидела еще раз, узнала бы, так он ей понравился. После рождения дочери Мария Геннадьевна вернулась на работу, но визиты водителя «Волги» прекратились.

Лидия Машкова – довольно общительная особа, с матерью поддерживает хорошие отношения, приносит ей продукты, делает уборку в квартире, возит ее на такси в поликлинику, но проживает отдельно, то на съемной квартире, то у Ивана Горчакова. Водители в таксопарке знают оба адреса, почти каждый день забирают ее по пути на работу, а после работы отвозят домой. Про ее личную жизнь сказать ничего не могут. Один водитель – Мерзляков его фамилия – сообщил, что однажды, когда подвозил Лидию в очередной раз, слышал, как она назначала свидание какому-то мужчине по имени Николай. Так и сказала: «Николай, я тебя буду ждать на нашем месте завтра в девятнадцать часов». А еще несколько человек вспомнили, что иногда она просила подвезти к дому на набережной напротив Калининского моста. Во двор не въезжали, останавливались всегда около шлагбаума, а дальше она шла ко второму подъезду пешком. Что точно ко второму, а не какому-нибудь другому, подтвердило трое. Список их вот тут. По ее мобильному запрос сделан, к завтрашнему дню будет готов. Да, вот еще что. У нее есть подружка – Иванова Надежда. Эта Иванова Надежда рассказывала своему любовнику – водителю того же таксопарка Макарову Вениамину, что у Лидки скоро все будет в шоколаде, то есть она разбогатеет, потому что готовится к свадьбе с богатым мужчиной.

О своих отношениях с Иваном Горчаковым она на работе ни с кем не разговаривала, все откуда-то знали, что это ее школьный друг. Почему она в его квартире живет, с кем живет, платит ли за проживание, никто не интересовался. Она вообще о себе мало рассказывала. Подруге даже ни о чем личном, только по делу.

Мать ее видела около недели тому назад, точно не помнит, когда. Дочь даже не сказала ей, что приехал Иван. Мария Геннадьевна узнала о том, что он приехал, от него самого.

– Так, – Алексей решительно отодвинул листок с орнаментом, – привезите мне эту Лидию сюда, пора с ней поближе познакомиться. Сережа, ты поедешь и спокойненько, аккуратненько, не поднимая шума и не привлекая внимания, убедишь эту дамочку в том, что ей обязательно надо со мной встретиться. Андестенд? Для солидности возьмешь с собой, – Алексей неторопливо огляделся, – вон хоть Сашу Мальцева.

Саша, тоже рисовавший что-то на листе бумаги, – обычно это были невиданной красоты самолетики – встрепенулся и обреченно сказал:

– Есть. Вон хоть поеду.

Так, понятно: фасон держать надо, мол, непыльная работенка – и одному на какую-то дамочку прогуляться, это ведь не матерый убийца, а, стыдно сказать, всего лишь баба. Алексей к таким отступлениям от служебного этикета относился снисходительно. Подчиненные знают, когда, где и с кем можно вот так «пободаться». В присутствии высокого начальства держались официально, устав не нарушали, и «есть» и «так точно» слышались как из пушки. А среди своих можно и попростому.

– Что у нас по задержанному?

Вадим Игнатьев поднялся, оправил пиджак, как-то очень ладно открыл папку с листами исписанной бумаги и четко доложил, именно доложил, как военный человек:

– Задержанного вчера допросил следователь. Личность пока установить не удалось. Задержанный называет себя Петровым Петром Петровичем. Дактилоскопия идентификации личности не помогла – не рецидивист. Зато установлено, что убийство охранника в квартире Горчакова – с некоторой вероятностью его рук дело. Отпечатки пальцев найдены на дверной ручке квартиры. Да и почерк похож. Тогда тоже в подъезд приходил телефонный мастер. Кстати, охранник Андрей Вахмин пояснил, что в тот момент, когда убитый Коваленко исчез, был какой-то шум на чердаке соседнего подъезда, и он, Вахмин, вынужден был идти на помощь тамошнему охраннику. Это подтвердило пять человек. Список представлен. Ну а про женщину, которая заказала ему Ивана Ильича Горчакова, вы все уже знаете.

– Очную ставку, – сказал вдруг Сережа Пестров. – Кстати, очную ставку не мешало бы, только вот кого с кем составлять? – оглядывая всю команду, спросил Алексей.

– А что? Давайте всех со всеми, – азартно потирая руки, предложил Саша Мальцев. – Можно ведь устроить, чтобы они все как-то случайно встретились. Вот смотрите, – он встал и показал всем лист бумаги, на котором были нарисованы кружки и квадратики, и только в самом углу – самолетик. – Значит, так. Наталья Голицына, – он посмотрел на Алексея, прижал руку к сердцу, – извините, товарищ майор. Наталья Голицына, значит. Она была знакома с Иваном Горчаковым и его родственниками давно. Мотива у нее как бы нет, а вдруг есть? Мы, может быть, чего-нибудь не знаем. Может, она у них крупную сумму денег заняла и отдавать не хотела, вот и убила. А потом стала убирать всех свидетелей.

У Ивана заныло сердце, сразу запрыгали перед глазами какие-то странные искры. Он налил себе воды из бутылки, которую всегда ставил перед собой, и жадно выпил. Стало легче. Черт побери, а ведь ее никто не проверял насчет материального положения. На какие деньги она содержит эту квартиру, няню, покупает вечерние платья, делает прически на дому? На какие деньги она берет продукты в дорогущем магазине? Сколько она получает на своей работе? Почему никто этим не занимался, хотя бы для того, чтобы полностью исключить ее из списка подозреваемых? Почему он сам не додумался до очевидного: взять и проверить ее на непричастность к убийству. Конечно, она ни при чем. А вдруг это она? Все внутри протестовало: не может быть она, никак не может. Но мозг работал уже сам по себе: запросить в налоговой инспекции справку о доходах, узнать, какие финансовые отношения были у нее с убитыми соседями. Еще раз просмотреть дело. Господи¸ пусть это будет не она!

– И про невесту забывать тоже не надо, – с энтузиазмом продолжал Саша. Была она у фигуранта дома первого мая? Была. Могла напихать в бутылки яду? Могла. И «жуков» понаставить тоже могла запросто, да и понаставила. Ее пальчик на «жуке» был? Был. И эта Лидия Машкова – та еще штучка, мне кажется. Вот и надо им всем показать этого мнимого Петрова и поглядеть, кто как отреагирует.

– Тебе телевизор надо меньше смотреть, – добродушно сказал капитан Пестров, – эх ты, Коломбо.

Все улыбнулись. Эти двое стояли и по службе, и по жизни плечом к плечу, прикрывая и оберегая, по возможности, друг друга, но каждый считал своим долгом подшутить над товарищем.

– Так, собрались, – призвал к порядку Алексей. – Сергей, ты доставляешь сюда эту Лидию. Капитан Мальцев на подстраховке. Привезете сегодня, как можно раньше. Вадим, у меня к тебе особое поручение, задержись. Михаил, ты зайдешь на телефонную подстанцию, узнаешь, кто вызывал телефониста в подъезд Горчаковых. Не забываем, завтра похороны в одиннадцать. Венок я заказал от отдела, деньги вдове собирает Вадим.

Про похороны все, конечно, помнили. Не часто приходилось хоронить товарищей – все были молоды, здоровы, полны сил. А тут такое.

– Кстати, подойдите к дежурному, отметьтесь. Всетаки выходной день. Может, когда-нибудь отгул начальство даст.

Это уже Алексей так сказал, для проформы. Никаких отгулов не будет, это все знают. Но вдруг!

Наталья после возвращения из клиники чувствовала себя неуютно. Для чего она поехала? Можно было обсудить всю проблему по телефону, можно было дождаться завтрашнего дня, можно было вообще эту тему не поднимать. Она походила по закоулкам квартиры, обнаружила пыль на шкафу в прихожей и решила заняться делом. Вытащила пылесос, надела старую, заслуженную футболку и такие же брюки и стала определяться с приоритетами. Квартира большая, за один день не управиться, поэтому она делила ее на зоны и убирала по мере необходимости. Сегодня надо вымыть кухню-гостиную. Для начала займемся сантехникой. Она взяла бутылку с моющим средством и подошла к раковине. Столешница, варочная поверхность, сама раковина, даже смеситель, на который она почти никогда не обращала внимания, сверкали чистотой. Пол вокруг рабочего стола был – о Боже! – вымыт. Вообще, обеденная зона была убрана. Посуда из сушилки была вынута и расставлена по местам. Причем в шкафчике для посуды тоже, кажется, стало чище. Наталья улыбнулась. Это господин майор хозяйничал и заодно делал уборку. Класс! Она быстро закончила с гостиной и поднялась на второй этаж. На свою спальню и примыкающую к ней гардеробную она обычно тратила очень мало времени, потому что старалась поддерживать тут постоянный порядок. В гардеробной вещей было немного, не то что при Ольге.

Ольга умела и любила одеваться. Ее наряды были изысканны и уникальны. Она придумывала себе фасоны платьев, костюмов и требовала от портнихи точного выполнения задуманного. Только изредка она покупала готовую одежду, обычно это были джинсы и майки или шубы и куртки. После катастрофы Наталья не знала, что делать с этими вещами. Они еще год висели на плечиках, напоминая об Ольге. Но потом пришли Толя и Саша, упаковали все в большие пакеты и увезли. Саша обнял заплаканную Наталью за плечи и сказал:

– Надо жить, сестренка.

Случайно, через несколько лет, Наталья узнала, что часть вещей Ольги до сих пор хранится в доме Анатолия. Куда делись остальные платья, она не стала спрашивать.

Делать уборку в комнате Полины было сложновато. Игрушки, книжки, альбомы с рисунками, одежда и обувь, конечно, имели свое постоянное место, но всего было много, поэтому приходилось при каждой уборке сортировать вещи. Из чего-то Полина выросла, и эту одежду надо было откладывать. Какие-то игрушки надоели, их следовало спрятать или увезти на дачу. Эту любимую книгу про Винни-Пуха придется реставрировать. Она зачитана настолько, что на сгибе начала расклеиваться. Но сделать это надо вместе с дочкой, чтобы она потом бережнее читала.

Через два часа Наталья спустилась со второго этажа и подошла к гостевой спальне. Зайти или не зайти? Можно просто заглянуть. Вообще-то, это суверенное место блюстителя закона, с чего это она туда будет заглядывать? Не будет она никуда заглядывать, ишь чего захотел. Пожалуй, надо пойти к себе, выбрать одежду на завтра и приготовить ужин. Вообще, странно, что господин майор не звонит. Уж если он ее охраняет, должен беспокоиться, постоянно звонить и спрашивать, как у нее дела. Стоп! А может быть, он знает, как у нее дела. Вдруг в квартире специальная шпионская аппаратура пришпандорена во всех помещениях? А она тут почти голая ходит! Наталья сразу рассердилась. Как хочу, так и хожу, решила она и показала язык предполагаемому месту дислокации скрытой видеокамеры.

Иван в своем кабинете слушал начальника службы безопасности. Григорий Владимирович Масленников был сухощавым, подтянутым мужчиной старше средних лет, с хорошей военной выправкой. Ивану он нравился. Сейчас Григорий Владимирович разложил перед собой несколько фотографий и, придерживая одну указательным пальцем, втолковывал:

– Это Южный Иван Ефимович – начальник юридической службы. Мужик грамотный, знающий. Составленные им бумаги ни разу не подвели. Ну, я это по-простому говорю. Петр Иванович его очень ценил, доверял, но все бумаги сам перечитывал, вникал во все тонкости.

Иван взял черно-белую фотографию. Типичная поза для формальных документов. Черный пиджак, строгий галстук. Взгляд официальный, прямо перед собой. Волосы коротко стриженные, темные глаза ничего не выражают. Иван такие фотографии не любил. Он предпочел бы иметь дело с любительскими фото, на которых люди не позируют, а проявляют непосредственные эмоции: страх, зависть, восторг, любовь, ненависть. Именно по таким фотографиям можно составить представление о человеке. Вот, например, стоит рыбак со связкой лещей на палочке и взгляд у него озорной, веселый и довольный. И сразу к этому человеку начинаешь испытывать теплое чувство и улыбаешься вместе с ним, радуясь желанному улову. А может человек смотреть вдаль, и такая в глазах тоска, что за душу берет. Иван еще раз взглянул на фото. Да, что имеем, то имеем.

– Семья у него есть? – спросил Иван.

– Семьи нет, есть гражданская жена, работает в секретариате у финансового директора.

– Почему семьи нет? Лет ему сколько?

Григорий Владимирович как-то странно посмотрел на Ивана:

– Лет ему тридцать восемь, а жены нет, не знаю, почему. Может быть, не хочет связывать себя, как это говорится, узами, а может быть, не считает способным содержать дом.

– Так, с ним понятно. А это кто? – Иван всматривался в фотографию приятной молодой женщины в белой кофточке – тоже шедевр формализма.

– Это Виктория Эдгардовна Сапожникова, тридцать три года, разведена, воспитывает сына. Она в холдинге главный экономист, до этого работала бухгалтером, параллельно получала высшее экономическое образование в Плешке. Когда Алексеенко ушел на пенсию, заняла его место. Никого не подсиживала, просто место освободилось, – почему-то решил пояснить Масленников.

Иван всмотрелся. Приятная женщина. На совещании она сидела справа от него. Перед ней на столе лежала пудреница, которая при ближайшем рассмотрении оказалась мобильным телефоном. Тогда Иван решил, что у деловой женщины не может быть такого мобильника. Такая игрушка подходит скорее девочкеподростку или молоденькой содержанке стареющего богача. Поймав его осуждающий взгляд, Виктория Эдгардовна быстро спрятала телефон в сумочку. Да, она еще пахла какими-то ненавязчивыми летними духами, очень приятно пахла. И рука на столе лежала как-то очень сексуально, красивая такая, тонкая рука с ухоженными ногтями. Иван вздохнул, отложил фотографию и взял групповой – тоже официальный – снимок. Сотрудники были выстроены в два ряда: на первом сидели вольно в креслах сам владелец холдинга, Виктория Эдгардовна, еще какая-то женщина и сухощавый мужчина в галстуке-бабочке. Во втором ряду, стоя, расположились шестеро мужчин. Никто не улыбался, хотя лица были расслаблены. Просто никакой мимики, как будто люди очень устали.

– Итак? – спросил Иван, невольно подражая послу, который все совещания начинал именно этим словом. Посол был относительно молодым человеком и очень нравился Ивану.

– Это – Григорий Владимирович ткнул пальцем в галстук-бабочку, – Роберт Артурович Ингвер. Ингвер – это фамилия, Роберт Артурович – имя. В холдинге – главный художник. Человек закрытый, совершенно прибалтийский, то есть немногословный, медлительный. Работает хорошо. По его рисункам сделаны все выставочные экземпляры. В Москве живет уже лет семь, столько же работает у нас.

Григорий Владимирович задумался, потом добавил:

– Женат второй раз. Первая жена отказалась выезжать из Эстонии. Как только он уехал, подала на развод. В Москве он женился на ровеснице с двумя взрослыми сыновьями. Живут они хорошо. В Эстонии у него осталась взрослая дочь, то есть она выехала куда-то в Южную Америку – замуж вышла.

Здорово все-таки у нас разведка поставлена, подумал Иван. Надо же, и про первую жену сведения имеются.

– А эта женщина кто? – теперь уже Иван ткнул пальцем на фотоснимок.

– Это наш кадровик – Людмила Ивановна. Ну, тут все в порядке: муж, дети, внучок маленький. Прозвище у нее такое смешное – Маков Цвет. Это из-за фамилии и румянца во всю щеку. Фамилия ее Макова.

Румянца-то Иван как раз и не приметил, но прозвище женщине очень подходило. Она одна из всех людей на фотографии улыбалась краешками губ. Эта, чуть обозначенная, улыбка придавала ей какой-то веселый вид. Как будто ей нравилось позировать, сидя в удобном дорогом кресле. И люди, с которыми она была рядом, тоже нравились. Иван подумал, что эта женщина, должно быть, очень хорошая хозяйка. Муж у нее всегда хорощо выглядит, и дети – отличники в школе. Хотя, уже, наверное, не в школе, раз внук есть.

– А сколько ей лет? – просто так спросил Иван, на самом деле ему это было не интересно, так, чтобы поддержать беседу.

– В прошлом году юбилей полувековой должны были праздновать, но как раз Петра Ивановича хоронили, все отменили. Подарок подарили, в офисе посидели, да и то грустно.

Помолчали, потом оба встряхнулись, и Григорий Владимирович продолжил:

– Это вот Мельников Николай Петрович – финансовый директор. Ну, вы его сегодня слушали. Это Алешин Максим Максимович – заместитель по связям с зарубежными странами. Закончил МГИМО, языки знает, вообще, образованный и культурный человек.

Интересно, думал Иван, глядя на фото упитанного молодого человека в сером костюме, когда он закончил? Что-то не припоминается. Хотя, может быть, просто изменился. Надо будет присмотреться.

– Это вот Флеров Василий Павлович – директор всех магазинов. Называется у него должность както по-другому, но его все зовут просто – директор. Он такой важный, как барин. Когда подъезжает к магазинам, любит, чтобы старшие продавцы его лично у входа встречали. Но честный, как хрусталик в глазу. Я к нему специально приглядывался – ни копейки никогда не утаил.

Интересное сравнение – хрусталик в глазу, решил Иван. Надо будет как-нибудь использовать.

– Ну а это я, – завершил повествование начальник службы безопасности, показывая на краешек фотографии. – Сегодня будете отчеты принимать? Или уже завтра с утра? Еще с секретариатом надо вас познакомить.

– А еще есть секретариат? – испугался Иван.

– Целая команда, – весело ответил Масленников, – да все такие красавицы!

– Красавицы? – изумился Иван. – Вот уж никогда бы не подумал. Для чего дяде было набирать красавиц, когда он всю жизнь любил одну женщину?

– Да они для него были не женщины, а просто красивый антураж. Он любил все украшать. Вот приедет в какой-нибудь цех, а там на столах микроскопы, паяльники, разные инструменты, ну, в общем, рабочая обстановка. А стены голые, неуютно. Он поглядит-поглядит и прикажет начальнику производства купить на стены картины или развесить фотографии самых удачных изделий. Вот и получается красиво. А потом еще лично приедет проверить. Хотя главное для него было – качество. Качество – гарантия успеха. Этот лозунг у нас висел в холле, потом убрали.

И правда, вокруг дяди всегда были только радующие глаз вещи: красивая мебель, какие-то сложные драпировки на окнах, удивительно светлые картины. Он изыскано одевался сам и так же со вкусом одевал свою Анечку. Признавал только мужчин-модельеров и парикмахеров. Именно мужчин. Никаких женоподобных стилистов с силиконовыми губами знать не хотел. А они напрашивались на знакомство, лезли в круг, мелькали перед глазами на официальных тусовках, в общем, суетились. Именно суету и бессмысленную тусовку Петр Горчаков не любил.

– Ну, пошли знакомиться с секретариатом, – вставая из-за стола, сказал Иван.

По ковровой дорожке (красного цвета середина, окаймленная зеленым), остро напоминающей почемуто высокохудожественные фильмы о сталинских временах, Иван дошел до двери, привычным жестом поправляя галстук и застегивая пуговицу на пиджаке. Перед дверью он поднял глаза на стену. В его кабинете в Берлине на этом месте висел застекленный пейзаж темных тонов, который, если смотреть на него под определенным углом, выполнял для Ивана роль зеркала. Это была его личная придумка. В официальном кабинете настоящее зеркало не повесишь, а внешний вид дипломата – лицо страны, не больше, не меньше. Поэтому и ритуал – галстук, пуговицы, блеск обуви, прическа. В холдинге все было, наверное, проще, но привычка, как известно, – вторая натура.

Секретариат – шесть, целых шесть! молодых красавиц – выстроились перед стойкой регистрации посетителей. Все были одеты в форменную одежду. Цвета холдинга – серебристый с зеленым – бриллиант с изумрудом. Высокие каблуки (Господи, как они на этом ходят?!), строгие юбки ниже колена, блузки, шейные платочки, корректный дневной макияж. Все правильно. Серьезный холдинг – серьезный секретариат.

Девушка, которая стояла в шеренге справа, вышла слегка вперед и сказала:

– Добро пожаловать, Иван Ильич, в наш коллектив. Разрешите представить ваших помощниц. Меня зовут Александра. Я возглавляю секретариат. По всем вопросам вы можете обращаться ко мне. Это…

Она продолжала говорить, представляя девушек. Иван сразу перестал ее слушать, машинально кивая при каждом новом имени. Он все равно не запомнит их. Уж лучше будет по всем вопросам обращаться к Александре, а остальных, может быть, узнает как-нибудь потом. Наконец, процесс знакомства завершился, Иван кивком поблагодарил начальницу и вернулся в кабинет.

Вот сейчас ему надо сделать начальнику охраны предложение, к которому тот неизвестно, как отнесется.

– Григорий Владимирович, я хочу вас попросить об одолжении, – сказал Иван, немного подумав.

– Слушаю, вас, Иван Ильич.

– Дело в том, что милиция возобновила расследование убийства моих родственников. Ну, вы знаете, что произошло еще два убийства, да и вообще, вокруг моей персоны творится какая-то неразбериха. Поэтому майор Пронин предлагает ввести своего человека в холдинг. Его надо ввести в службу охраны. Вы не возражаете?

– Конечно, нет, – не раздумывая, ответил Григорий Владимирович.

– Что – нет, – уточнил Иван, – нет, не возражаю, или нет, возражаю?

Начальник охраны засмеялся:

– Надо ухо востро держать с вами, дипломатами, только точными формулировками пользоваться. Нет, не возражаю. То есть выражаю глубокое удовлетворение по поводу вашего предложения.

А он не прост, подумал Иван. Ох, не прост. И, наверное, Алексей Пронин не выразит ему, Ивану, глубокого удовлетворения по поводу такой поспешной инициативы. Может быть, он хотел ввести сотрудника нелегально, а Иван все ему испортил. Но было уже поздно что-либо менять Слово – не воробей, улетит, пока горячо.

– Вот и хорошо, завтра или послезавтра в вашем подчинении появится новый сотрудник. Как говорится, прошу любить и жаловать.

– Хорошо, я окажу ему всяческое содействие в расследовании, – ответил Григорий Владимирович, переходя с дружеского тона на официальный.

– Эти фотографии я, с вашего позволения, оставлю у себя, – подвел итоги беседы Иван.

– Кого-нибудь еще на сегодня пригласить? – спросил Масленников.

Иван взглянул на часы:

– Да нет, сегодня я уже переполнил информацией свои мозги. Да и обедать пора.

– Вот еще что, – как-то нерешительно сказал Григорий Владимирович. – Не знаю даже, как сказать.

– Говорите, как можете.

– В общем, насчет Ландыш Юсуповны Мирзоевой. Иван уже вышел из-за стола, но вернулся и присел на краешек кресла. Что «насчет Ландыш»?

– Слушаю вас, Григорий Владимирович, внимательно.

– Так вот, Ландыш Юсуповна…

В кабинете Алексея на жестком стуле, который держали специально для допросов, маялась, пытаясь усидеть, Лидия Машкова. Алексей неторопливо перебирал на столе бумаги, говорил по телефону, искал что-то в ящике, делал записи в блокноте. Он видел, что Лидии неудобно: она не знает, куда деть сумку, как поставить ноги. Но он продолжал свои упражнения с предметами, как будто не обращая на нее внимания.

На редкость неудобный стул притащили прошлой осенью оперативники из кабинета полковника Сухомлина. Было замечено, что этот предмет мебели невыгодно отличается от своих собратьев. То ли делал его на практике какой-то пэтэушник, то ли он просто не удался, но сидеть на нем никто не мог. И если ктото по недомыслию или незнанию усаживался, то либо сразу старался пересесть, либо, если свободных мест не было, мучился до конца совещания, ерзая и мечтая, чтобы наконец прозвучала фраза «все свободны». Причем внешних изъянов у стула не было. А сидеть на нем все равно было неудобно. «Допрашиваемые в качестве подозреваемых» тоже испытывали дискомфорт, который усугублял тревожное состояние во время допроса, поэтому «спецстул» использовали как «дополнительный фактор психологического воздействия».

– Документы у вас с собой есть? – спросил наконец Алексей.

Лидия заерзала, открыла сумку и стала ней копаться. Стул стоял далеко от стола, то есть выложить все это барахло она не могла, поэтому зажимала в руке то телефон, то какие-то квитанции, то косметичку. Алексей наблюдал за этим процессом с неподдельным интересом, не облегчая ей задачу. Наконец, она нашла пропуск в автопарк и протянула его Алексею.

– Паспорт, стало быть, с собой не носите, Лидия… – Алексей заглянул в пропуск, – Ильинична.

– Не ношу, – ответила она с вызовом. – Мне и без него нормально.

– Да, – миролюбиво ответил Алексей, – можно и без паспорта, лишь бы документ был, удостоверяющий личность.

– Для чего меня сюда привезли? – стала вдруг возмущаться Лидия. – По какому праву меня вытащили с рабочего места на глазах у всего коллектива и потащили в милицейскую машину? Нагло и бессовестно.

Было понятно, что эту фразу она заготовила заранее, когда ехала в машине. Ну ничего, сейчас мы установим истину.

– Что «нагло и бессовестно»? Вас избивали, вам угрожали? С вас срывали одежду? Вас волоком втаскивали в «воронок»?

– Нет, но это, – она иронично повела плечом, – ничего не значит. Все видели, что приехали менты и вывели меня из кабинета.

– То есть менты в форме надели на вас наручники и «нагло и бессовестно» вывели вас из кабинета, применяя насилие, – констатировал Алексей.

– Какие наручники? – испугалась вдруг она.

Испуг был таким явным, что Алексей понял: сейчас она расскажет ему все. Но она в какие-то доли секунды справилась с собой и продолжала, уже нападая:

– Еще бы насилие, я бы им тогда…

– Это конечно, – поспешил заверить ее Алексей, – уж вы бы… о-го-го! Так вы не догадываетесь, для чего приглашены к начальнику убойного отдела?

– Нет, – по возможности гордо ответила Лидия и вновь заерзала на стуле. Сидеть ей было плохо.

– Вы были знакомы с супругами Горчаковыми? – С которыми?

– С теми самыми: Петром Ивановичем и Анной Дмитриевной.

– Это как сказать. Один раз заходила к Анне Дмитриевне домой, приносила ей лекарство, которое Иван попросил отдать. А Петра Ивановича живым никогда не видела.

– Что значит, живым не видели?

– Видела только в гробу на похоронах, когда прощаться подходила с Иваном.

– Иваном вы называете Ивана Ильича Горчакова? – Для меня он просто Иван, я его с детства знаю, и матушку его тоже знаю. Правда, Илью Ивановича тоже видела только в гробу.

Это ее упорное «в гробу видела» как-то коробило Алексея. Деликатностью тут, конечно, не пахнет. Так, понюхаем дальше.

– Вы проживали в квартире Ивана Ильича Горчакова во время его отсутствия?

– Проживала. Потерялось что? То-то я думаю, что же он со мной встретиться не хочет? Ну, я этого скота выведу на чистую воду.

Вот припечатала!

– Стоп! Это вы Ивана Ильича скотом изволите называть?

– Да при чем тут ваш Иван Ильич? Это я о другом козле.

Во как! Все равно, досталось Горчакову! Да, изысканностью выражений барышня не блещет. А о ком это она так нелестно отзывается?

– Поясните свою мысль, желательно, в парламентских выражениях.

– Ну, жила я в этой квартире с одним… Не пропадать же таким хоромам!

Теперь она призывала Алексея к сочувствию. Конечно, как же хоромам-то, хоть и чужим, пропадать? Хоромы надо использовать на всю катушку. Это известное дело.

– Что за человек? Фамилия, адрес. – Адрес?

Она задумалась. Алексей в упор смотрел на нее. Пожалуй, красивая женщина, но не интересная. Черты лица правильные, все вроде бы ладно, но! Был какойто изъян то ли в манере поведения, то ли в одежде. Алексей пока не мог понять. Она все думала, шевелила губами, открывала сумку, что-то в ней опять искала. Потом закрыла сумку, устроила ее на коленях и подняла глаза к потолку, сжав при этом губы.

– Так что с адресом и фамилией?

– Фамилия его Махов, зовут Владимир, отчество не знаю. А адреса у него я не спрашивала. Главное, – она оживилась, опять приглашая его позабавиться, – фамилия у него Махов, а у меня Машкова.

Алексей улыбнулся. Лидия, видимо, посчитала, что он тоже веселится с ней по поводу этого сходства фамилий, и тихонько засмеялась.

– Представляешь? – сказала она уже совсем посвойски. – Махов, Машкова.

Алексей перестал улыбаться, постучал кончиком авторучки по столу:

– Так, спокойно. Значит, Владимир Махов. Кто такой? Где работает? Телефон, наверное, имеется?

– Работает где-то, по крайней мере, каждый день на работу ходил к девяти, возвращался в семь вечера.

– На чем ездил?

Она недоуменно посмотрела на Алексея:

– На троллейбусе. – Какой маршрут?

– Четвертый, в сторону центра.

– Так, понятно. Автомобиля у него не было? – Не-ет.

– А что у него было?

Она на какую-то долю секунды вдруг взглянула на Алексея острым оценивающим взглядом. Он опешил. Только что она демонстрировала полную простоту, ту самую, которая хуже воровства, и вдруг этот пронзительный взгляд умной, знающей себе цену женщины. Но в следующий момент она снова превратилась в глупенькую, но с житейской смекалкой, простушку.

– Телефон с камерой, фотоаппарат, ноутбук, – перечислила она, загибая пальцы. – Он состоятельный был, каждый день покупал хорошее вино, закуску, рубашки красивые носил.

– Но машины не было?

Она растерянно оглянулась вокруг, как бы пытаясь найти ответ на этот простой вопрос.

– Машины не было.

– Где вы с ним познакомились?

Она опять оживилась, задвигалась всем телом, заулыбалась.

– Так я же говорю: он Махов, а я Машкова. Он такси вызывал к ресторану «Прага», назвал фамилию. А я ему говорю: «Заказ приняла диспетчер Машкова». А он говорит: «Какой у вас голос приятный, диспетчер Машкова, и фамилии у нас с вами одинаковые. Что вы делаете сегодня вечером?» А что я делала? Ничего я не делала. Вот и познакомились.

– Когда это было?

– Так я же говорю, он такси вызывал к ресторану. – Число, месяц.

– А, это, – разочарованно протянула она и опять завела глаза к потолку, пошевелила пальцами и уверенно сказала:

– Третьего апреля в тринадцать часов двенадцать минут.

– Надо же, какая память, – решил польстить ей Алексей. Он-то знал, что она помнит. Это такая особенная профессиональная память. У него есть знакомый врач, который всех больных помнит по снимкам легких. Вот покажут ему рентгенограмму, тогда он человека вспомнит, причем до мелочей: родственников, бытовые детали. А при встрече на улице (ведь не все граждане с собой носят рулон со снимками разных частей тела) может пройти и не поздороваться.

Между тем, Лидия начала осваиваться: огляделась, подвинула стул ближе к столу, поставила сумку на пол, положила ногу на ногу, достала из сумки пачку сигарет.

– Здесь не курят, – предупредил Алексей.

– Почему? – капризным тоном избалованного ребенка спросила Лидия.

– Вредно, – отрезал он.

Она убрала сигареты и потребовала:

– Давайте быстрее, а то у меня рабочий день заканчивается, и я сегодня без обеда.

– А я вот пообедал, – беспечно признался Алексей. – Так, значит, третьего апреля в тринадцать часов вы познакомились с Владимиром Маховым. Что дальше было?

– Ну, что дальше? Вечером сходили в ресторанчик на Соколе, потом он меня проводил домой и сказал, что живет за городом, а на электричку уже опоздал.

– А вы?

– А что? Я не замужем, хоромы в моем распоряжении. Ну, зашли, посидели, чаю попили. Потом спать легли.

– А вас не насторожило то обстоятельство, что состоятельный мужчина не имеет автомобиля?

– Да сейчас многие без машин. Пробки ведь. На метро быстрее.

И опаснее, подумал Алексей. Все теракты в последнее время проходят в метро.

– Так, следуем дальше. Описать его можете?

– Ну, такой… симпатичный, среднего роста. Рубашки красивые, галстуки тоже. Обувь хорошая итальянская. Портфель кожаный.

Понятно, подумал Алексей. Глупость какая: помнить вещи, а не человека. Хотя это тоже штрих к характеристике Лидии Машковой.

– Отношения ваши развивались, стало быть, стремительно. Сожительствовали с ним?

Это он специально так грубо сказал, чтобы сбить с нее спесь. Она подтянулась, села на неудобном стуле прямо, подумала и сказала:

– А что такое? Я женщина свободная, что хочу, то и делаю. Это когда меня мать родила от неизвестного папаши, все ее позором клеймили. А теперь к этому отношение спокойное.

– А вот интересно: вы привели в чужую квартиру постороннего человека. В квартиру, которую вам доверил Иван Ильич Горчаков, как я полагаю, по старой дружбе. Вы не боялись, что квартиру просто обворуют? Вы даже не знаете, тот ли это человек, за которого себя выдает. Я так полагаю, что паспорта его вы не видели?

– Паспорт? Да я всегда отличу порядочного человека от непорядочного.

– Интересно, как?

– Ну, порядочный пахнет хорошо, рубашки у него красивые.

Дались ей эти рубашки!

Она еще раз подумала, потом продолжила:

– Вообще, порядочный человек знает, как с дамами обращаться: цветы дарит, украшения всякие, как бы ухаживает.

Пока она не сказала это «как бы» Алексей не злился, а просто потешался. А вот теперь он почувствовал к ней неприязнь. Он этот оборот – «как бы» – ненавидел. Что значит, «я его как бы люблю»? То есть это не всерьез, а игра такая: как бы люблю. На самом деле не люблю, но делаю вид. Это как дети играют: кукла как бы ест, а на самом деле девочка говорит «нямням», поднося ко рту куклы пустую ложку. Был у него в отделе один практикант, однажды, когда докладывал о преступлении, сказал: «Труп гражданина обнаружил как бы сторож гаражного кооператива. Труп лежал как бы навзничь. В спине трупа как бы торчал нож». Ну, далее в подобном духе. Понятно, что работает этот практикант где-то в другом месте, хотя в отделе не заняты еще две ставки.

– Он сразу переселился к вам?

– Ну да.

– Ночевал каждый день?

– Нет, иногда уезжал к себе, ну, белье чистое привезти, рубашки, пиджак сменить.

– Ключами вашими пользовался?

– Ключами? Нет, ключи он у меня не просил, да ему без надобности. Я всегда раньше его домой приходила.

Стало быть, слепки с ключей мог сделать в любое время, да теперь поди-ка докажи, что делал. Хотя…

– Ключи вернули Ивану Ильичу или они у вас находятся?

– У меня. Когда же я ему верну, если он все встречу откладывает? Да и не просил он вернуть. Опять уедет, я в его квартире жить буду. Или чего? Не пустит теперь?

Она уставилась на Алексея, снова приглашая его в сообщники.

А он понимал: не так она проста, как хочет казаться. Ни за что он не поверит, что взрослая женщина, побывавшая замужем, оценивает мужчину по качеству рубашек и закускам, которые тот покупает в ближайшем супермаркете. Глупости все это. И та лапша, которую она пытается ему навесить, к его ушам не прилипает. Не верит он во всю эту историю. Не верит. Чем-то он ее купил. Ага, найдено нужное слово «купил». Деньгами или посулами, но купил. А вот что дальше? Каково ее участие? Какова ее личная степень вины? Что она в этом всем замешана, Алексей уже не сомневался.

– Ну, я думаю, пускать теперь некого будет.

Она снова подобралась и спросила быстро и совсем другим – серьезным – тоном:

– Как это некого?

– Так я вас сейчас задержу на семьдесят два часа, потом мои ребята еще против вас чего-нибудь накопают, и все, обеспечена вам казенная квартира на пятьшесть лет.

Она занервничала, принялась что-то искать в карманах, потом открыла и закрыла сумку. Алексей, прищурившись, смотрел на нее без сочувствия, но и без злобы. Какая-то нескладная женщина. Чем-то она напоминала ему бывшую жену. Что-то такое было в ее поведении. Может быть, постоянные манипуляции с сумкой.

– Да не крала я у него ничего, – наконец не выдержала Лидия, – ничегошеньки не брала. Наоборот, к его приезду всегда холодильник до отказу заполняла, чтобы не голодным был. И за квартиру исправно платила, и за телефон. Он приедет, со Стокгольмами всякими на тыщщу наговорит, а я потом плачу.

– Ну, я, со слов Ивана Ильича, знаю, что он с вас платы за проживание не брал. Так?

– Не брал.

– И счета за телефонные переговоры оплачивал всегда сам. Так?

Она неохотно, стыдясь того, что соврала, сквозь зубы процедила:

– Оплачивал.

– Врать не советую, – придав своему голосу такую сладенькую задушевность, что самому стало тошно, попросил Алексей, – мы очень много о вас знаем. И о вашем кавалере, кстати, тоже. Так что, если можете и, главное, хотите, помочь следствию, помогайте. Это обстоятельство суд учтет, когда будет выносить приговор. А не хотите помочь, – он широко раскинул руки, – милости просим в СИЗО. Там скоро ужин, макароны дают.

– А где мой адвокат? – вдруг встрепенулась Лидия, которая слушала весь монолог Алексея, как под гипнозом.

– Адвокат? У вас есть собственный адвокат?

– Собственный нам не по карману, а дежурный должен быть. Все. Я больше ни слова не скажу.

Она отвернулась и уселась боком. Вид у нее при этом был гордо-оскорбленный и одновременно испуганножалкий.

Алексей в самом начале допроса не собирался запирать ее в СИЗО. Подписка о невыезде ей светила точно, а задержание не предполагалось. Но сейчас он склонялся именно к задержанию на семьдесят два часа. Хотя улик против нее почти не было. Ну, жила в квартире фигуранта, но вселилась туда по обоюдному согласию и с подачи самого фигуранта. Так что искать и задерживать надо не ее, а гражданина Махова, или как его там на самом деле. Да и не тянула Лидия на роль организатора, несмотря на ее пронзительные взгляды.

Алексей снял трубку телефона. Это был обычный городской телефон, который соединял после набора номера. Но он просто прижал трубку к уху и сказал:

– Дежурный, пришлите ко мне конвой.

– Ты че, охренел? – вскинулась Лидия. – Какой конвой? Я в камеру не пойду.

– Задержанная, сядьте! – прикрикнул на нее Алексей.

– Не пойду в камеру, мне нельзя в тюрьму, у меня мама болеет.

– Послушай-ка, я тебе, кажется, предлагал рассказать подробно про ухажера твоего, этого, как его…

– Махова Владимира, – подсказала она.

– Ну да, Махова. Но ты ведь сотрудничать не хочешь, так что посидишь, подумаешь, может быть, что интересное вспомнишь.

– А если сейчас вспомню, ты меня отпустишь?

– А что это вы, гражданка Машкова, к должностному лицу при исполнении служебных обязанностей обращаетесь на «ты»?

– Отпустите? – поправилась она. – Торговаться будем?

– Да что я такого сделала, чтобы меня задерживать? Иван сам мне предложил в его квартире пожить, пока его в Москве нет. И что, у меня личной жизни быть не может, что ли?

– А вы, гражданка Машкова, понимаете, что такое убийство или покушение на убийство?

– Ни на кого я не покушалась, – сказала она спокойно, – нечего на меня вешать.

– А как в вине гражданина Горчакова оказался яд? – Какой яд?

– Цианид калия. Слыхала о таком? – Цианид?!

Ну, вот и все. Она практически призналась, что начиняла ядом бутылки.

– А ты думала, это что? – спросил он быстро, практически без паузы.

– Пурген, – сказала она и, испугавшись своего невольного признания, закрыла рот ладошкой с ярко наманикюренными ногтями.

Все, можно ее отпускать «под подписку», никуда она не денется. А этого «Махова» надо искать. Только вот где?

– При каких обстоятельствах ваш сожитель дал вам цианид калия для убийства гражданина Горчакова?

– Какого убийства? Мы хотели пошутить. Он бы невесту свою вином напоил, а она бы в туалет побежала. Мы пошутить только.

– Повторяю вопрос. При каких обстоятельствах ваш сожитель дал вам цианид калия для убийства Ивана Горчакова?

Она сникла, снова достала из сумки сигареты, помяла пачку и положила ее обратно.

– Повторяю вопрос…

– Да в день его приезда. Мы уже собирались выезжать. Я белье чистое на постель стелила и говорю, мол, ох, сегодня тут танцы под одеялом будут, полгода не виделись. А он говорит: «А давай им устроим прикол?» И порошочек дал в бутылечке малюсеньком. А на нем написано «Слабительное». Ну, научил, что надо порошок растворить в воде и по чуть-чуть в каждую бутылку через пробку подлить. Шприц дал и показал, что и как.

– Так, сейчас пойдете со мной в лабораторию делать фоторобот Махова.

Она так закивала головой, как будто от того, насколько энергично она это делает, зависела ее судьба.

– Конечно, вот свинья какая, меня подставлять.

Все на сегодня, пора домой. Домой? Куда? К Наталье. Хотя надо ли ее вообще «охранять» в свете открывшихся обстоятельств? А вдруг? А вдруг ей всетаки угрожает опасность? И потом, это так заманчиво – еще хотя бы немного побыть рядом с такой девушкой!

– Дежурный! – вызвал он по телефону, теперь уже по-настоящему, набрав внутренний номер. – Забери из моего кабинета гражданку Машкову и отведи ее к компьютерщикам. Пусть фоторобот по-быстрому сделают.

Еще несколько звонков, зайти к ребятам ненадолго, составить план на завтра – и можно уходить.

Замечательный выдался вечер. Алексей приехал к Наталье в девятом часу, поднялся пешком, подумал и открыл дверь своим ключом. В конце концов, ему выдали ключ, и он может им пользоваться. В квартире пахло жареным мясом, зеленью и еще чем-то очень домашним, уютным. Наверху работал телевизор – слышалась музыка, какие-то звуки: то ли стреляли, то ли машина ехала. В руках у Алексея была коробка с пирогом, на которой поместилась еще одна коробка с пиццей. Эту пиццу он купил машинально, почти на автомате выйдя около знакомого киоска из машины, потому что думал о Наталье. Вернее, все о том же – как ее из этой навозной кучи вызволить. И тащил ее, пиццу, то есть, на вытянутых руках, и ключ вставлял, неудобно пристроив коробки на животе. Вдруг вся эта еда понадобится? А тут мясом пахнет.

– Наталья Сергеевна! – тихонько крикнул Алексей и сразу пожалел об этом. Может быть, девушка уже спать легла? Ей завтра на работу. А он орет во всю глотку!

Но тут же послышались легкие шаги, и по лестнице стала спускаться Наталья. Что-то такое было на ней надето – легкое и воздушное, что Алексей на секунду закрыл глаза. Боже милостивый! Надо как-то взять себя в руки, что ли, а то увидел женщину в домашней одежде и нате, пожалуйста, глаза закрывает.

– Привет, – сказала Наталья, – а я уже хотела тебе звонить. Что так долго?

Опа! Вот как. Она хотела ему звонить! Она беспокоилась!

– Да это и не поздно совсем. Я обычно дольше на работе задерживаюсь, просто сегодня пораньше вырвался, хотелось с тобой вечер провести.

Сказал и настороженно посмотрел на нее: вдруг ей эти экивоки по фигу? Нет, вроде бы ничего.

– Вот и хорошо. А я ужин приготовила вкусный. Будем ужинать. Мой руки, переодевайся. Сейчас я все разогрею.

Он поставил коробки на стол:

– Это яблочный пирог, тоже очень вкусный. А это пицца, – пояснил он в то время, как Наталья стала раскрывать коробку поменьше.

– Ты думал, я тебя кормить не буду? – удивилась она. – Пиццу казенную купил на ужин?

– Да нет, это я по привычке. Рефлекс у меня такой: я по дороге домой обязательно останавливаюсь около постоянного киоска – покупаю пиццу, пирожки в зависимости от настроения. Продавец там уже практически как брат. Он меня сегодня спрашивает: «Как всегда?». Я, как дурак, кивнул. Он мне коробку протянул и говорит: «Двести рублей». Я деньги отдал и только тогда понял, что никакие пирожки покупать не собирался.

Алексею стало очень смешно оттого, что он купил пиццу, что Наталья смотрит на него с радостным интересом, что она сейчас вместе с ним будет ужинать, и он засмеялся. Она подумала и тоже засмеялась.

Коробка с пиццей была с почетом помещена в холодильник, Алексей отправлен мыть руки и переодеваться, а Наталья стала накрывать на стол.

Ей было приятно, что он пришел «пораньше». Хотя, девять часов – это уже совсем вечер. Порядочные люди давно отужинали и занимаются какими-нибудь привычными домашними делами. Некоторые собак выгуливают, другие у детей уроки проверяют, с друзьями встречаются, хорошие книги читают. А вот они с Алексеем поесть только собираются. Она сегодня с удовольствием готовила свое фирменное блюдо – свинину с апельсинами. Кто не знает, что с чем, никогда не догадается. А мясо из-за апельсинов становится нежным, сочным. Вкуснятина! Часов в шесть вечера, когда ужин был готов, она начала ждать Алексея с работы. Сначала даже на стол накрыла: постелила красивую скатерть, поставила тарелки из парадного сервиза, разложила праздничные столовые приборы. А его все не было. Она от скуки набрала номер Машкиного сотового. Но Машка, промычав что-то невообразимое, сразу прекратила с ней разговор. Что бы это значило? Вот интересно, если сейчас набрать Толю, он тоже будет мычать в трубку? Или Машка не с ним? Машка, конечно, будет ей звонить, когда освободится. Хорошо бы позвонила до того, как придет Алексей. Где он ходит? До скольких они в милиции работают? Во всех учреждениях рабочий день заканчивается в шесть, ну, может быть, в семь вечера. А в милиции во сколько? Почему он ей не звонит, что задерживается?

Ее родители постоянно созванивались. Если папа опаздывал к ужину больше, чем на пять минут, он обязательно предупреждал маму, чтобы она не волновалась. А мама вообще постоянно должна была быть в курсе того, где кто находится. И что-то она, Наталья, не понимает: охраняют ее или не охраняют. По идее, охранник должен ходить (сидеть, стоять, лежать) рядом, чтобы при необходимости (лучше бы ее не было, этой самой «необходимости») сразу же начать ее спасать. Времени уже почти восемь часов. Где его носит? Наталья ходила из угла в угол по гостиной. На девятом или десятом круге она вдруг остановилась. А почему он должен обязательно сегодня прийти? Может быть, он Мишу Некрасова вместо себя пошлет? Или вообще снял пост с ее квартиры? Для чего тогда она скатерть доставала? Наталья оглядела накрытый стол. С ума сойти! Это же не стол для ужина, это какой-то вертеп! Почему вертеп? Ну, не вертеп, но явно площадка для романтического свидания. Не хватает только полумрака и шампанского в пузатом ведерке со льдом. И еще музычки такой… в стиле «романтик». Так, быстро все убрать до его прихода. Хоть бы он сейчас не пришкандыбал! А то застанет ее в хлопотах. А так, пусть приходит. Или Мишу пришлет. Она и Мишу тоже накормит свининой. И салатом со стручковой фасолью. И чай свежий заварит. Без пяти восемь она поднялась в малую гостиную на втором этаже и включила телевизор. Пощелкав пультом по каналам, нашла старый заслуженный фильм про ментов, который уже видела раза четыре, и уселась в кресло так, чтобы не пропустить звонок в дверь. Как раз тогда, когда Георгич гнался за преступником, доставая на бегу пистолет из наплечной кобуры, она услышала, как снизу ей кричит Алексей.

Мельком глянув на себя в зеркало – хороша! – она неторопливо стала спускаться по лестнице, хотя ее организм прямо рванулся к нему. Она все сразу поняла, когда он закрыл глаза, и испугалась. Он влюбился, что ли? Ведь она еще не выбрала его. Есть еще Иван Горчаков, который ей тоже нравится, и она ему нравится тоже – это очевидно. Ну, пусть еще некоторое время у нее будет для выбора. Ей нравится эта немудреная игра. А язык уже самостоятельно начал говорить, что она его ждала. Вот как! Мозги сами по себе, а язык и прочие части Натальи – сами.

Ну ладно, будем снова на стол накрывать. Так, скатерть попроще, правда, на ней пятно в самом центре, но это даже удачно, что в центре, а не на краю, можно салатницу поставить, и никто не догадается, что пятно. Тарелки будничные, вилки – тем более, ножи, конечно, тоже самые затрапезные. Салфетки, стаканы под воду – все равно получилась красота. Мясо нужно подогреть. Оно в любом виде вкусное, но горячее Наталья любила больше. Салатница пусть стоит на пятне, вода с лимоном в стеклянном кувшине – рядом. Хлеб нарезан очень даже красиво тонкими ромбиками, в хлебнице – салфетка. Что еще? А все, можно ужинать.

Алексей переоделся в джинсы и футболку, вымыл руки, пригладил ершик волос. Почему-то ему стало некуда девать руки. Он выйдет сейчас и что? Вот так, запросто, будет с ней ужинать? То есть сидеть рядом и жевать? А потом разговаривать? О чем? Об убийствах? О том, как он сегодня был в морге? Собственно, моргом ее, наверное, не испугаешь – врач ведь. Тогда о чем? Наверное, он эту охрану зря придумал. Сидел бы сейчас дома, пил пиво и закусывал пиццей. И смотрел бы про разбитые фонари или еще какую-нибудь добрую дребедень про милицейские будни и радовался бы: живут же люди, все преступления раскрывают на раз, премию получают, женщины в них влюбляются! И все такие замечательно добрые, что прямо слезы на глаза наворачиваются. А тут будни: каждый день похож на предыдущий, только преступления разные. Так, надо выходить, а то она подумает еще невесть что.

Стол был так красиво сервирован, запахи были такими аппетитными, что Алексей забыл о том, что надо о чем-то разговаривать, и с удовольствием принюхивался к тарелке, наполненной каким-то мясом.

– Это что? – спросил он наконец.

– А вот, – сказала Наталья, – пробуйте.

Мясо на самом деле было сочным, с необыкновенным вкусом. Соус был густым, как Алексей любил, ароматным, с привкусом какой-то экзотики. К мясу подавался белоснежный рассыпчатый рис. Алексей съел все, что было в тарелке, так быстро, как будто месяц ходил голодным, еще и хлебушком остатки подобрал. Наталья положила ему еще такую же изрядную порцию. Теперь он ел медленно, пытаясь понять, что это. И не понимал. Вот, кажется, улавливается какой-то знакомый вкус, но тут же ускользает. Что мясо свиное, это понятно, но почему оно тает во рту, наполняя весь организм сытой радостью, из-за специй, что ли? А Наталья сидит и довольно улыбается. Не раскроет секрет, нет, не раскроет.

– Тут еще салат, – сказала она. Знает, что вкусно. – Салат? Салат я уже, наверное, не осилю. – Да он легкий, попробуй…те.

– Что-то я забыл, мы на «ты» или все-таки на «вы»? – Я тоже не помню, но, кажется, утром были на «ты».

– Ну и ладно, тогда скажи про салат на «ты».

– Ну хорошо. Попробуй мой салат. Он легкий и очень свежий на вкус.

– Я бы с удовольствием отведал твоего салата, но я объелся мясом, теперь я всю ночь буду ворочаться и пить фестал.

– Какой фестал, это же все натуральное! Да и немного ты съел. Вот Толька, мой брат, этого мяса может вообще килограмм съесть. Он один раз полную кастрюлю смолол, когда я в магазин вышла. А ко мне Машка должна была прийти, так он, когда узнал, что ужин наш употребил, сразу ретировался. Правда, потом какой-то еды прислал из ресторана с водителем. Так, чай, кофе, какао, сок, минеральную воду, фрич?

– Что такое фрич? – спросил Алексей, накладывая салат в тарелку.

– А, это сухое вино с минеральной водой. В Венгрии подают и именно так называют. Это мне папа рассказывал.

У нее как-то странно дернулись губы, и Алексей подумал, что она сейчас заплачет. Но она быстро встала из-за стола, взяла свою тарелку и унесла в мойку. А когда вернулась, на лице была улыбка. Владеет собой. Молодец.

– Так что из напитков?

– Знаешь, я притащил яблочный пирог из любимой кафешки. Как ты думаешь, что к нему подойдет? Я думаю, чай.

– Чай, – она наморщила лоб, – белый с вяленой вишней, – и отправилась колдовать с чашками и чайником.

Бог мой, сколько сейчас появилось сортов чая! А ведь совсем недавно, когда Алексей был маленьким, чая было два: индийский со слоном и грузинский. За индийским в кондитерской на Арбате всегда стояла очередь. Давали по две пачки в руки. Бабушка занимала очередь и брала с собой Алешу. Они покупали четыре пачки и занимали очередь снова. А иногда бабушка хитро вставала в очередь в двух местах. В одном месте стояла сама, а через несколько человек ставила Алексея. И тогда они покупали восемь пачек! И пили индийский чай из чашек в красный горох. Да, были же чашки в красный горошек с золочеными ручками и такой же каемочкой. Сначала их было шесть, а потом осталось две. А блюдца все остались. А теперь чай и кофе даже выбрать сложно. Вон как: «белый с вяленой вишней»!

Чай дымился в чайничке, пирог был красиво нарезан и разложен на блюде, покрытом салфеткой. Наталья уселась напротив Алексея.

– Варенье будешь?

– Варенье? Ох, нет, варенье нет, ни за что. Пирог съем, а варенье давай завтра утром.

– Утром? Утром, наверное, с вареньем не получится. Я ношусь, как угорелая, собираюсь сама, собираю Полинку, кормлю ее и себя йогуртом и убегаю. Наверное, я страшно неорганизованная. Вроде с вечера все собираю, что с собой на работу взять, что Полине в садик. Но получается, что все равно что-нибудь да забуду. Или дождик польет, а одежда приготовлена на солнечную погоду, или вдруг потеплеет, как нынче. В общем, как-то я не угадываю.

– А ты не пробовала перспективное планирование?

– То есть?

– Ну, приготовить вещи на все случаи жизни? Вот, смотри. Летом может быть три основных варианта погоды: жара, дождь и похолодание. Вот и имей три комплекта одежды для дочки и три для себя. И всех проблем-то!

– Ты думаешь? Надо попробовать.

И пирог, и чай были отличными. Наталья разомлела от еды и чувства покоя. Она давно не чувствовала себя такой защищенной, что ли. Всегда была ответственность за себя, за Полину, даже за успешных братьев. Особенно страшно было за Полину. Вдруг найдется ее отец и увезет девочку в Италию или вообще на кудыкины горы? Вдруг ее кто-нибудь обидит, как воспитательница, которая назвала их семью неполной? Вдруг она снова заболеет? После перенесенного инфекционно-токсического шока любая инфекция очень опасна. А сейчас, в связи с последними событиями, вдруг ее похитят? Как только она подумала о дочке, вся безмятежность куда-то улетучилась.

– Алеша, вот ты меня тут охраняешь, а Полину как же?

– Не беспокойся насчет Полины, там все в порядке. Они с Таней сегодня два часа гуляли в ближайшем сквере под присмотром нашего человека. И участковый в курсе, приглядывает. Да и вообще, я думаю, она преступнику не интересна. А вот почему ты можешь быть интересна, мне очень интересно.

– Это ты скаламбурил, что ли?

– Нет, это я неудачно слова подобрал. Это у меня лексика милицейская.

– Ладно, я не хотела тебя обидеть.

– Я не обижаюсь, я только не понимаю, почему ты все время в эпицентре событий. Вот скажи мне, пожалуйста, как получилось, что Иван отдал ключи именно тебе, а не, предположим, своей невесте? Или не своему другу? Или не родственникам?

Произнося этот монолог, Алексей встал из-за стола, надел передник и машинально начал убирать посуду. Перенеся грязные чашки и блюдца в раковину, он пошарил рукой слева от мойки.

– Где у тебя моющее средство? – спросил он очень деловым тоном.

Это было так неожиданно, что Наталья вздрогнула. – Что? Какое средство?

– Моющее, для посуды. Я его сегодня утром здесь оставлял.

Ну да, было средство, но Наталья убрала его «на место», то есть, на полочку под мойкой.

– А, оно под мойкой. – Почему?

– Ну, потому что я соседка. Может быть, он думал, что ключи у меня будут сохраннее, то есть, я думаю вдруг он захочет вернуться, а ключи – вот они.

– Да я не про ключи сейчас, – досадливо махнул он рукой. – Почему фейри стоит на полочке, а не под руками?

– А у меня все по полочкам расставлено, чтобы порядок был.

– Так ведь неудобно.

– Почему неудобно? Нормально. Открыл шкафчик, взял бутылочку, закрыл шкафчик, помыл посуду, открыл шкафчик, поставил бутылочку на место, закрыл шкафчик. Очень даже удобно. И прибрано, и знаешь, где в следующий раз взять.

– Угу, – сказал Алексей, открывая дверцу шкафа и доставая с полки бутылку, – угу.

– Что «угу»? И вообще, когда ты мне объяснишь, что происходит? Почему я не могу на дачу поехать? Когда ты поймаешь этого бандита, который всех убивает?

– Вот, – Алексей удовлетворенно поднял указательный палец, – вот самая суть вопроса: кто убивает. Этого я пока не знаю, но мы ищем и…

Он чуть было не сказал «найдем», но из суеверия закончил предложение по-другому:

– Мы ищем и будем искать до победного.

И опять не сказал «конца». И так ведь понятно.

– Ты бы все-таки объяснил мне хоть что-нибудь, я ведь живой человек, и мне страшно.

– Давай я посуду домою, и тогда поговорим спокойно. Где кастрюля, в которой ты мясо готовила? Перекладывай остатки в контейнер, я кастрюлю вымою.

Да уж, чудеса, решила Наталья. Сейчас он мне кастрюльки будет мыть, потом пол подотрет, а потом я к нему привыкну.

Быстро помыв посуду, Алексей снял передник и пристроился на диванчике. Наталья уселась за стол.

– Я слушаю, – заявила она.

– Нет уж, это я тебя слушаю, – сказал Алексей таким тоном, что она растерялась.

– Я-то что тебе могу рассказать?

– Да ты мне еще вообще ничего не рассказывала. Я почему-то все узнаю от третьих лиц. А с тебя, как с гуся вода, ты ничего не знаешь, ни о чем не догадываешься. Почему я не от тебя услышал про инцидент после похорон супругов Горчаковых?

– Какой инцидент? – испугалась Наталья.

– Кто тебя приложил по голове в кабинете Петра Ивановича?

– А, это? Я не видела, кто меня приложил, да и не приложил вовсе, а оттолкнул. Я упала и закричала. Все сразу прибежали.

Так. Ты ведь говорила, что увидела свет через щель в двери? Правильно?

Наталья подумала, потом уверенно продолжила:

– Да, я увидела свет, только какой-то тусклый. У Петра Ивановича в кабинете везде были светильники, лампы, торшеры, бра, люстра огромная. Он любил, чтобы светло было. А тот свет был, как от точечного фонарика. Он как-то так метался по стенам. Я сначала решила, что это от уличных машин – это первая мысль была. А потом поняла, что кто-то внутри кабинета ходит. Опять же на секундочку подумала, что Иван, но он был в прихожей. Я в это время слышала его голос. Некоторые гости… или как надо сказать про людей, бывших на поминках?

– Говори, как хочешь, суть одна: гости.

– В общем, некоторые ушли быстро: слова сказали, рюмочку-другую пропустили и сразу из-за стола встали. А я никак не могла найти Настю – это домработница. Всю квартиру обошла, на второй этаж поэтому и поднялась, что ее искала. А она потом сказала, что к ней жених приезжал.

– А ты не можешь вспомнить, кто тогда был на поминках?

– Ой, это сложно. Я ведь тоже горевала тогда, так что все как в тумане было. Так, кто же был?

– Ну, давай будем записывать. Потом спросим у тех, кого ты назовешь, одни вспомнят соседей по столу, другие – знакомых. Так и установим всех фигурантов.

– Ну и словечки у тебя! Вот как, оказывается, я называюсь: фигурант.

– Ты ошибаешься, моя дорогая. Ты не фигурант, ты – свидетель.

– Господи, да чему же я свидетель-то, если я ничего не видела и даже представить себе не могу, из-за чего все это затеялось?

– И все-таки ты свидетель, и давай уже вспоминай, что такое ты могла видеть или слышать. Самое интересное для меня это то, что участковый перед своей гибелью хотел почему-то с тобой непременно встретиться и о чем-то у тебя спросить. Ладно, об этом позже. Давай про поминки.

Она поставила локти на стол, сплела пальцы и уткнулась в них носом.

– Значит, Иван Ильич Горчаков. С ним девица была, – она стала подбирать слова, разъединяя и снова соединяя ладошки, – такая… вульгарная. Она, понимаешь, везде свой нос совала: все двери открывала, потом зашла на кухню, заглянула в шкафы, крышки у кастрюль для чего-то поднимала. В общем, вела себя, как хозяйка. Я сначала решила, что это его невеста. Но потом поняла, что нет, не невеста. Мне Анна Дмитриевна про его невесту рассказывала. Говорила, что необыкновенной красоты девушка – восточная утонченная красавица. А эта была похожа на торговку с дешевого рынка. Как же ее звали?

– Лидия ее звали. Лидия Ильинична Машкова. – А ты откуда знаешь? – Работа такая.

– Так что же ты мне голову морочишь? У вас в протоколах, наверное, все записано: кто был, когда ушел. А я должна мозги напрягать.

– Да ничего там о поминках нет. И о том, что на тебя напали, кстати, тоже нет. Это мне Иван Горчаков рассказал.

– Надо же, помнит, – удивилась Наталья, – а я думала, у него полная заместительная амнезия.

– Все он помнит, – досадливо отмахнулся Алексей, – давай дальше думай.

– Ну, значит, Иван и Лидия Машкова, я, домработница Настя. Потом были еще две дамы, вроде, школьные подруги Анны Дмитриевны. Или институтские, я точно не знаю. Одну из них я встречала раньше у Анны Дмитриевны на даче. Вот только не помню, когда. Только было тепло, и Полина бегала босиком. Были еще мужчины из фирмы Петра Ивановича, я их прежде не встречала. Ведь на поминках никто друг с другом не знакомится – не та тусовка.

– А ты не помнишь, кто первым оказался на втором этаже, когда ты закричала?

– Конечно, помню. Иван Горчаков. Он принесся впереди всех. Следом за ним пришла эта Лидия Машкова и Настя. Остальные уже ушли.

– То есть, Иван провожал гостей. Кто-то в это время был в кабинете. Можно предположить, что это были либо Настя, либо Лидия. Логично? Логично.

– А почему не кто-то из гостей?

– Да потому, что Иван их как раз провожал. Он бы заметил, что кого-то нет.

– Глупости, – решительно отрезала Наталья. – Я же сказала, что гости уходили частями: кто-то ушел, кто-то остался. Проследить, кто и где ходил по квартире, было сложно.

– Да ладно тебе! Ты же сама сказала, что это была не вечеринка, то есть люди вели себя сдержанно. Не думаю, чтобы они отправились на экскурсию по квартире покойников. Это было бы странно. Ну, Лидия – это исключение. Она пришла с хозяином и наследником и чувствовала себя сопричастной, что ли. Остальные, во-первых, были друг у друга на виду, во-вторых, никто не пришел один. Это я уже выяснил. То есть получалось, что каждый следил за каждым. Видишь ли, есть такое понятие: взаимодействие в паре. Очень близкие между собой люди могут вступить в сговор, например, лжесвидетельствовать. И, бывает, это срабатывает. А малознакомые сговориться, как правило, не могут. Даже если один из них будет выгораживать своего, назовем, партнера, то будут нестыковки в деталях, потому что люди по-разному видят и оценивают одну и ту же ситуацию. На поминках не было близких друг другу людей, были знакомые, даже не друзья. Причем я знаю, что в офисе Петра Ивановича поминки были гораздо более искренние, чем дома. Дома были только те, кто общался с покойными либо официально, либо был давно знаком. Иван не сориентировался, как он мне сам сказал, кого звать домой, и поэтому так получилось, что те, кто был по-настоящему близок Петру Ивановичу, поминали его в офисе. Я так понял, что родственников, кроме Ивана, у супругов не было?

– У Анны Дмитриевны есть старшая сестра, но она давно не встает с постели – паралич. Она одинокая бездетная женщина. Анна Дмитриевна содержала сиделку, приглашала регулярно врачей , навещала сестру. Она живет где-то в Подмосковье. Как она сейчас, я не знаю. Надо Ивана Ильича спросить. А со стороны Петра Ивановича была жена старшего брата со своим племянником.

– А сам брат где?

– Да я не знаю, умер, наверное. Я только знаю, что у него есть несколько открытий по математике или по физике, таких, – она покрутила кистью правой руки, – очень серьезных. А где он сам, даже не представляю.

– Они на поминках были?

– Нет, женщина очень пожилая, она и на кладбище еле держалась. Так что, я думаю, они сразу домой поехали.

– А что ты про Настю можешь рассказать?

– Про домработницу? А что про нее рассказывать? Приехала поступать в институт с периферии, не поступила, но домой решила не возвращаться. Сняла квартиру или комнату в нашем доме. А потом встретилась с Анной Дмитриевной, та предложила ей работу, вот и все.

– Ты ее знала?

– Постольку-поскольку. Встречались в подъезде, у Анны Дмитриевны, но разговоров задушевных не вели. Здравствуйте, хорошая погода – и все. Не могу сказать, что я была от нее в восторге, но и неприязни не испытывала. Обычная девчонка, таких сейчас много. Но чистоплотная очень и добросовестная, – добавила Наталья, видимо, из чувства справедливости.

– Ну хорошо, тебя толкнули, ты упала. Но хотя бы заметила, кто это был: мужчина или женщина. Может быть, запах какой-нибудь: духи, туалетная вода, перегар?

– Никого не видела. Это было, как вихрь. И все быстро, только топот по лестнице, как будто через несколько ступенек.

– Стало быть, человек был молодой, раз через несколько ступенек. Так, а сколько времени прошло с того момента, когда ты закричала, до того момента, когда поднялся Иван?

– Не знаю, минута, может быть, две.

– Куда можно скрыться в квартире за две минуты, чтобы не привлечь внимания? Или что, лестница выходит прямо в коридор? Расположение той квартиры такое же, как у тебя, или другое?

– Ну, в деталях, конечно, есть разница, но в целом квартиры похожи. Лестница выходит в гостиную. Спрятаться? Спрятаться можно только в одной из кладовых или выбежать на черный ход. А, ну да, можно еще в кухне. У них ведь кухня отделена от гостиной. И еще там маленькая комната была выгорожена, где Анна Дмитриевна шила и рисовала, вот и в ней можно было спрятаться.

– Так, давай еще раз. Значит, времени у этого человека было очень мало – минута или две. Будем считать, что всего минута, потому что сразу прибежали люди на второй этаж. Спрятаться было можно в нескольких местах: в кладовых, на кухне, в рабочей комнате Анны Дмитриевны или выбежать на черную лестницу. Рассуждая логически, это мог знать только человек, знакомый с расположением квартиры. Домработница знала? Знала. Лидия Машкова знала? Не уверен. Хотя ты говорила, что она везде свой нос совала, могла и приглядеть укромное местечко. Кто еще знал? Сотрудники Петра Ильича, подруги Анны Дмитриевны? Да, надо устраивать следственный эксперимент с участием всех, кто был на поминках.

А между тем, вечер плавно перелился в ночь. Наталья задумчиво щелкала выключателем настольной лампы, стоящей на маленьком столике в углу. Здесь она любила читать вечерами, когда Полина укладывалась спать. Пора было расходиться, но не хотелось. Конечно, можно еще посидеть, только завтра на дежурстве она будет клевать носом уже с девяти часов вечера, да и утром будет не в лучшей форме.

Алексей взглянул на часы:

– Ох ты, времени-то, мать честная! Все, расходимся. Завтра вставать рано.

Поднялся с дивана, потянулся во всю свою мощь и крякнул от удовольствия. Наталье тоже захотелось вот так потянуться, но она почему-то постеснялась. И опять они попрощались быстро, отводя глаза, и почти бегом разошлись по своим комнатам. Что за глупости, думала Наталья. Почему люди не могут просто быть друзьями? Почему, как только наступает ночь, сразу становится неловко, как будто то, что они живут под одной крышей, должно означать, что они непременно обязаны стать любовниками? Глупость какая! Впрочем, а почему бы нет? Но кто-то недавно рассуждал о выборе. И не сама же она будет навязываться! Вот еще!

Иван был ошарашен сообщением начальника службы безопасности. Как же так? Хотя чего еще было ждать от избалованной молодой женщины и ее корыстного папаши? И не важно, какой национальности женщина. Мусульманки, конечно, более послушны и в большей степени зависят от мужчин, чем, скажем, те же славянки. Но! Но в ее доме он был принят как жених, его оставляли с ней наедине, отец практически одобрял их совсем не платонические отношения. И потом этот поход в Большой на виду у всей Москвы. Что за игру они ведут: она и ее отец? Мусульманка до замужества должна быть девственна. Взять в жены недевушку – оскорбление и унижение жениху и позор невесте и ее семье. Что происходит? Иван ехал на заднем сидении своего служебного «Лексуса» в сопровождении охраны. На вопрос водителя: «Куда ехать?» неопределенно махнул рукой. Водитель, видимо, понял этот жест как желание попасть домой, поэтому двигался по направлению к Смоленской площади. Времени было еще, по московским меркам, мало, около восьми часов. Был светлый и какой-то странный вечер. Москва опустела после праздничного загула, людей почти не было, да и машины двигались свободно, как когда-то давно, во времена Иванова детства. Что он будет делать дома? Пялиться в телевизор? Читать? Спать? Эврика! Надо позвонить Ваське, позвать его на ужин и потрепаться. Сколько они не виделись? Пожалуй, года полтора. Похороны не считаются. Тогда Василий и Танюша приехали на кладбище, вместе со всеми постояли у раскрытой могилы, потом подошли к Ивану, что-то сказали, но он не услышал. Он вообще тогда ничего и никого не слышал.

Иван достал мобильник, быстро пролистал журнал и с радостью нашел (а перед этим испугался: вдруг не сохранил в памяти) запись: Василий Семенович. Только бы Васька не сменил номер.

Изумленное: «Привет, старик!!!», вопросы «Когда? Надолго? Зачем? Где?» так и сыпались из трубки. Иван успокоился: есть в мире незыблемые устои – вот Василий, например.

– Вась, погоди, не так быстро. Приезжай сейчас ко мне на Смоленскую, поговорим. Сможешь? И Танюшку возьми.

– Да нету Танюшки дома, в отпуске в Египте, а то бы рванулась раньше меня.

– Но ты-то приедешь?

– Я-то? Я-то конечно. Срочно! Через двадцать минут! Нет, через полчаса. Жди.

Иван улыбнулся. Вот такой он, друг Васька: умница, эрудит, самый добрый и честный человек из его окружения.

Они дружат со школы. Василий появился в их классе в середине сентября. Шестой «Б» был не очень, так себе. Было несколько группочек по интересам, была, конечно же, первая красавица, была задавака, были еще трудный подросток, был подхалим и был любимчик учителей. А Иван был сам по себе. Он очень хорошо учился, потому что дедушка внушил ему с самого раннего детства, что любое дело надо делать только отлично и никак иначе. Друзей у него в классе не было. Нельзя сказать, что он чурался одноклассников, просто на общение нужно время, а времени у Ивана не было никогда. Он занимался в музыкальной школе и еще с преподавателями английского и немецкого языков. А по воскресениям вся семья ездила на дачу к дедушке. Территория дачи была огромная, с массивным забором, с собственным лесочком, в котором росла земляника и водились белые грибы. Большой деревянный дом стоял в глубине участка, до него надо было идти пешком от ворот. На дачу уезжали обычно в субботу вечером, когда Иван приходил из школы, а возвращались поздно в воскресение. И получалось, что Иван совсем не имел времени для задруживания.

Васька влился в коллектив класса очень естественно. Его сразу приняли в несколько компаний, первая красавица при его появлении как-то особенным образом начинала моргать, при этом были видны ее длинные ресницы, задавака на второй или третий день заявила, что ничего интересного в этом Василии нет. А Ивану он сразу понравился, потому что все время приветливо улыбался и был прост со всеми, хотя приехал из самого Лондона, где его отец работал в посольстве. Василий отличался от других ребят хотя бы тем, что не приставал на переменах к девчонкам, не просил списать математику, не бежал, сломя голову, в столовую на большой перемене. Этот человечек был сдержанным, хотя оставался при этом самым обыкновенным мальчишкой. И пока Иван раздумывал, как бы с ним поближе познакомиться, он сам, первый, подошел к Ивану на перемене и протянул ему ладошку:

– Василий, – сказал он серьезно.

– Иван, – так же серьезно ответил Иван.

– Как тебе кажется, – тем же тоном продолжил Василий, – корректно ли будет попросить Михаила Игнатьевича объяснить мне после уроков квадратные уравнения? Мы в Лондоне до них еще не дошли, а вы уже вовсю решаете.

– Я могу тебе помочь, – вызвался Иван.

– Ты? Правда? Это не помешает твоему расписанию?

Иван даже не удивился. Да, у него был распорядок дня, но об этом не знал никто в классе. Конечно, такой необыкновенный мальчик, как Василий, тоже должен иметь «расписание», и у него должны обязательно быть какие-то совершенно особенные занятия, не то что у Ивана – музыка и языки.

– Ничего, я найду для тебя время, – сказал Иван, – думаю, завтра после уроков я смогу принять тебя у нас дома.

Сейчас, спустя много лет, они с Васькой разговаривали вполне нормально. Но тогда! Они были мальчишками, и многое из того, на что теперь не обращали внимания, казалось необычайно важным, значительным. Наверное, поэтому изысканность речи представлялась им каким-то тайным знаком, известным только им двоим. Они ни с кем больше так не говорили, только друг с другом. Иван тогда до ночи повторял эти самые квадратные уравнения, чтобы не ударить лицом в грязь перед новым другом. Впрочем, они стали часто проводить время вместе, потом подружились их родители, и все устроилось наилучшим образом.

Автомобиль остановился перед подъездом. Из машины сопровождения выскочил охранник, вошел в подъезд, потом вернулся, открыл дверь Ивану – можно выходить. Фу, как нелепо. И почти сразу во двор въехала длинная черная, сверкающая лаком, машина «Вольво» – приехал Василий. Заминка около подъезда, нешуточная паника охраны, объятия, похлопывания по спинам – нормальная такая встреча двух старых друзей.

– Иван Ильич, пожалуйста, войдите в подъезд, – настойчиво бубнил охранник.

– Сейчас, минутку, – отмахивались дружно Иван и Василий, продолжая «встречаться».

– Иван Ильич! – голос охранника зазвенел медью.

Иван оглянулся, в глазах охранников и водителя была настоящая тревога.

– Вась, заходи, – распахнул он дверь подъезда, оттесняя массивного бодигарда.

В квартире пахло очень вкусно. Да, он же заказал сегодня ужин на двоих, это, как его, консоме. Интересно, есть консоме или нет? Судя по аромату, есть!

Стол был накрыт в малой гостиной. Квартира была чисто убрана, сверкали оконные стекла, блестел хрусталь на столе. В кувшине искрился розовым какой-то напиток. Из кухни слышался звон посуды.

– Ух ты! – сказал Василий, – ты что, женился? – Нет, – засмеялся Иван. – А кто это все приготовил?

– Да не обращай внимания, это прислуга. – Прислуга?!

Удивлению Василия не было предела. А что такого? Прислуга есть теперь почти в каждом состоятельном доме. И оплачивается этот труд не меньше, чем любой другой. Но как-то давно, когда они учились еще в школе, Иван заговорил о наемном труде. Помнится, он тогда предал анафеме одного их с Васькой общего знакомого мальчишку, мать которого держала домработницу. Васька, кстати, его тогда не поддержал. В квартире Ивана прислуги не было никогда. Мама как-то играючи справлялась с домашними делами, да и мужчины не считали зазорным вычистить ковры, помыть посуду, купить продукты. На домашние дела каждый отводил определенную часть своего времени, и в их общем доме было уютно, чисто и радостно. В Берлине Иван сначала тоже решил вести свое хозяйство сам, но приблизительно через месяц ему дали понять, что это желание несовместимо с его рангом, и он пригласил в дом экономку фрау Хельгу, которая три раза в неделю занималась его нехитрым бытом. Он быстро привык к такому положению и был полностью освобожден от бытовых мелочей. Фрау Хельга вела хозяйство по всем правилам немецкой основательности и чистоплотности. Ни пылинки, ни соринки, никаких лишних продуктов в холодильнике. Все только свежее, только на одни сутки, строго по правилам. Грязное белье не копилось, стирка затевалась каждый второй день. В принципе, это было удобно. А вот Васька удивляется.

– Прислуга. Мне теперь по статусу положено.

– Ах да, простите, я и забыл совсем. Ты же теперь у нас владелец заводов, газет, пароходов.

– Ну, насчет пароходов ты подзагнул, а заводик свечной точно имеется.

– Я сегодня в газетенке какой-то прочитал, что твое состояние исчисляется миллиардами долларов. Ты теперь у нас олигарх.

– Да глупости это все, Васька. Какие миллиарды? Ерунда на постном масле. Ты-то как?

– Да как я? Ничего себе. Живу, преподаю в МГИМО, зарплату вот повысили профессорскопреподавательскому составу. Мне еще за профессорство платят и за заведование кафедрой. Только я от этого всего устал. Хочется самостоятельности и простора. А на кафедре этого не получишь. Если бы науку можно было дальше двигать, а то…

Он неопределенно махнул рукой. Конечно, работа у Васьки рутинная, хоть и хорошо оплачиваемая. Вот у Ивана работа классная: постоянно заграница, новые впечатления, новые знакомства. Но и напряжение каждый день новое, не отпускающее ни на одну минуту. Вот только дома и можно расслабиться.

– А хочешь, переходи ко мне на свечной заводик управляющим, – вдруг, неожиданно для себя, предложил Иван.

– Я? Ты рехнулся. Мне Танька моя, когда в магазин посылает, список пишет: слева столбик – наименование продуктов, справа – цена. А внизу – примерная сумма. А по рынку я вообще никогда без нее не хожу. Так что я тебе на твоем заводе науправляю – не обрадуешься. У тебя проблема с кадрами?

– У меня в Москве вообще одни проблемы. Ой, что же мы стоим-то? Давай руки мыть и ужинать.

Он не понял, каким образом Маша (надо же, имя запомнил с первого раза) узнала, что они садятся за стол. Но только они уселись, она появилась в проеме двери с подносом, покрытым белой салфеткой, на котором исходил паром жульен в серебряных кокотницах. Она поздоровалась, обошла каждого мужчину с правой стороны и поставила перед ними кушанье. Васька в это время усиленно вращал глазами, то заводя их к потолку, то опуская. Видимо, Маша произвела на него впечатление.

– Ну как? – спросил Иван после того, как съел ложечку тающего во рту жульена.

– Ты о чем? – уточнил Василий. – Я о еде, а ты о чем подумал?

– Я почему-то подумал о той восточной красавице, которую ты увел из ресторана лет этак пять тому назад.

– Три.

– Неужели, всего три? – Три года, точно.

– Она не ревнует? – Думаю, нет.

– Так, – Василий положил ложечку на край тарелки, – давай-ка рассказывай.

– Ты знаешь, можно, конечно, рассказать, но не хочется тебя грузить своими проблемами.

– Ладно, не разводи слюпли!

Вот оно! Ух ты! Давно они придумали это слово, которое означает «слюнявые сопли», сокращенно слюпли. Васька помнит все, а Иван, получается, стал забывать. Они друг другу иногда говорили в те счастливые времена, когда были мальчишками: «Это все слюпли», – и становилось понятно, что проблема не стоит их внимания.

– Да ты знаешь, глупость какая-то с Ландыш Юсуповной.

– Ах, как тебя ущипнуло, если ты свою девушку по имени отчеству величаешь.

– Ты будешь слушать или комментировать? – вдруг рассердился Иван.

Василий сразу стал серьезным, подтянулся и сказал:

– Знаешь, давай поедим, а потом поговорим спокойно.

Иван знал эту его манеру – говорить о проблемах, когда ничего не отвлекает от разговора, и согласился.

Ели не торопясь, наслаждались вкусной, понастоящему вкусной едой, неспешными разговорами ни о чем, созерцанием мелькавшей, впрочем, нечасто, Маши. Было и консоме, и еще какие-то вкусности. От спиртного Василий отказался – за рулем, а Иван о выпивке даже слышать не мог после вчерашнего. Поэтому пили чай со сладкими пирожками – и пирожки были – смотрели друг на друга и оба готовились к разговору. Василий думал о том, как бы половчее сказать, что Ландыш в институте имела репутацию ветреницы и не факт, что хранила Ивану верность, а Иван размышлял, как бы поговорить о Наталье. Ему теперь со всеми хотелось говорить только о ней.

После ужина Маша сразу куда-то исчезла, как и не бывало, остался охранник в прихожей. Почему-то Ивану стало спокойнее.

– Ну давай, Вань, рассказывай.

– Ты понимаешь, какая штука, папаша Ландышки решил выдать ее за Мусалимова. Знаешь такого?

– Да кто его в Москве не знает? Крупный бизнес, в том числе, кстати, ювелирная торговля. Только я не знаю, просто торговля или производство тоже. Хочешь, я тебя сведу с одним человеком? Это такой знающий экономист-эксперт. Он иногда прогнозы для наших преподавателей делает. Еще ни разу не ошибся. Знает всех и вся в Москве и вообще в России. Познакомить?

– Ну познакомь, – без особого энтузиазма согласился Иван, – мне этот бизнес вообще не интересен. Занимаюсь только ради памяти дяди.

– Да ты что? – удивился Василий. – Неужели совсем не интересно? А мы с Танькой думали, как же ты теперь будешь с этой махиной управляться? И что будет с твоей основной работой?

– Да не буду я сам этим заниматься, – с досадой сказал Иван, – скучно мне бумажки читать и еще скучнее вникать в проблемы: откуда взять сырье, куда определить на реализацию товар. Ох!

– Ага, с этим понятно, а что же с невестой?

Иван сморщился, как от зубной боли, потер переносицу:

– Да нет никакой невесты.

– Так, а чего же ты тогда весь исколбасился? – Противно.

– У вас ведь было все серьезно, насколько я помню? – Ты имеешь в виду постель?

– Да нет, я об эмоциональной составляющей отношений, – почему-то смутился Василий.

– С моей стороны – да. Правда, в конце я от нее устал, а сначала влюблен был по самую макушку.

– Ну и хорошо, что устал, легче будешь из этой истории выходить.

– Да, наверное, легче.

– Так, погоди-ка, – вдруг спохватился Василий, – а ведь Мусалимов женат. Жена у него то ли татарка, то ли башкирка из уважаемого рода. Дети уже почти взрослые. Господи, да что я? У нас же сын его учится на первом курсе. Как она за него замуж пойдет, не за сына, за самого Мусалимова? – решил он почемуто уточнить.

– А, – хитро поглядел на друга Иван, – вы, уважаемый профессор, забыли, что Ландыш – мусульманка, и она может быть не только первой, но и второй и даже третьей женой.

– Угу. Стало быть, она не хочет быть единственной женой простого дипломата, а хочет в гарем, но зато к олигарху. Забавно.

– Да ладно, о чем тут говорить? Просто вокруг меня такие странные события, что я не возражаю против охраны. Представляешь?

– Это связано со смертью твоих родственников? – По-видимому, да. – А милиция?

– Милиция работает. Есть надежда, что дело сдвинется с мертвой точки. Там такой майор Пронин упертый и, кажется, компетентный. Он, понимаешь, не рассматривает меня как заказчика убийства, а перевел в разряд потерпевших. А то я в Москву боялся приезжать, думал, заарестуют меня дяденьки менты – и доказывай, что не жвачное животное.

– Да, – закручинился Василий, – а я думал, что у тебя на свадьбе нынче погуляем, Ландыш ведь образование завершила.

– Не получилось свадьбы, и вообще все плохо, – он помолчал. – Ты помнишь девушку, которая похороны организовывала?

– Наташу?

– Ты что, с ней знаком? – удивился Иван.

– Откуда? Просто это ведь она нам с Танюшей о похоронах сообщила. И представилась тогда. Толково и подробно рассказала обо всем, а то мы и не знали бы.

– А откуда она о вас узнала? Василий развел руками:

– Вот уж я этого не знаю, ты сам у нее спроси.

– И спрошу, вот прямо сейчас и спрошу по телефону.

Иван потянулся за мобильником.

– Подожди звонить, – остановил его Василий, – посмотри на часы, уже почти полночь, ей, наверное, завтра на работу.

– Ты, как всегда, прав, – поднял руки Иван, – завтра позвоню. Слушай, оставайся у меня ночевать, все равно тебя дома никто не ждет.

– Не могу, дружище, – Василий замотал головой, подтверждая правдивость своих слов, – у меня завтра аспирант защищается, надо еще раз его презентацию просмотреть и одеться подобающим образом. Ладно, мы отвлеклись. Ты что-то хотел про Наташу рассказать.

– Знаешь, я, кажется, влюбился, – выдохнул Иван. – Да ты у нас, как я посмотрю, попрыгунчик. Не успел один роман завершить, сразу по-новой влюбился.

– Ты не понял, – досадливо махнул рукой Иван. – Я влюбился. Мне не надо тащить ее в койку, достаточно просто рядом быть, разговаривать, смотреть на нее. Вообще, – он опять махнул рукой и замолчал.

– А она? – осторожно спросил Василий. Для него было новостью, что Иван так разоткровенничался. Обычно они не посвящали друг друга в такие подробности.

– Она? Не знаю. Я ее, когда первый раз увидел после приезда, не узнал. Но вообще она мне постоянно снится. А теперь вокруг нее этот самый майор крутится, прямо весь ее обвивает, как лиана.

Это было смешно. Они подумали и осторожно засмеялись. Иван представил майора Пронина в виде лианы, а Василий, который самого майора никогда не видел, удивился и обрадовался образному мышлению друга. Обычно Иван не давал людям такие прозвища, его трактовки человеческого поведения не выходили за рамки протокольного этикета.

– Слышишь, а у этого майора Пронина как фамилия?

– Вась, ты что? Ты себя слышишь? «Как у майора Пронина фамилия?»

– Погоди-ка, так это настоящая фамилия? – Конечно.

Василий смеялся так весело и долго, что Иван на всякий случай оглядел комнату: вдруг его что-нибудь другое развеселило.

– Ты знаешь, – говорил Василий, преодолевая приступы смеха, – я-то думал, что это кличка такая. Был знаменитый персонаж милицейских историй советского времени. Автора я, конечно, не припомню. А герой эпоса носил фамилию Пронин и был в чине майора. Майор Пронин. Представляешь? И я думал, что ты его так иронично называешь.

– Смешно, – довольно кисло согласился Иван.

– Так, а почему этот майор вокруг Наташи крутится? – уже серьезно спросил Василий.

– Я так понимаю, что он ее охраняет. – Ее? Охраняет? От кого, от тебя? – От убийцы, вот от кого.

– От убийцы? – удивление Василия почему-то раздражало.

– А почему ты так удивился?

– Да мне казалось, что она вообще к этой истории имеет только косвенное отношение, ну, как соседка по лестничной площадке.

– А я вообще ничего не понимаю. Дядю убили, наверное, из-за бизнеса, тетю – как свидетеля. Потом во дворе дядиного и Натальиного дома убили участкового милиционера, который, похоже, что-то такое раскопал. И в тот же день убили охранника из дядиного и Натальиного подъезда прямо в дядиной квартире, ключи от которой я, кстати, оставил только Наталье. Везде Наталья, – мрачно закончил Иван.

– А зачем ты ей ключи оставил? – подумав немного, спросил Василий. – Почему не Ландышу своему или, на худой конец, мне?

– А вот не помню, – досадливо развел руками Иван. – Не помню. Помню только, что было очень тяжело после похорон, и я рыдал на кухне, а она меня утешала, обнимала, как маленького, что-то говорила, уже не вспомнить, что. А потом этот случай в кабинете…

– Какой случай?

– Да кто-то будто бы на нее напал. Только это сомнительно, потому что я сразу прибежал из прихожей, а никого, кроме нее, ни в кабинете, ни на лестнице не было.

– Пропало что?

– Пропал альбом с фотографиями тетиных украшений. Знаешь, у нее все золотые и платиновые украшения были уникальными. Вот этот альбом и пропал.

– А сами украшения?

– Да они в сейфе в хранилище. Туда ни одна собака не пройдет.

– Так-так, – Василий прищурился, вынул изо рта воображаемую трубку и стал поразительно похож на актера Василия Ливанова в образе Шерлока Холмса. – Так-так, – повторил он, – а ты эти украшения потом видел?

– Пока руки не дошли.

– Ты с ума сошел, – рассердился вдруг Василий, – драгоценности на миллионы в хранилище, а у него «руки не дошли». Да ради памяти твоих родственников уже давно надо было посмотреть на них!

– Завтра и посмотрю.

– Хорошо, потом позвони мне, что и как. И вообще, я за тобой, пока Танюшка с детьми не вернулась, буду присматривать. А насчет Наташи, давай так. Танюша приедет, разберется со мной и с вещами, и мы с тобой провернем поход в ресторанчик или на дачу к нам на шашлыки и позовем ее. Танюшка позовет, – уточнил Василий.