На старинной остзейской гравюре Жизнь минувшая отражена: Копьеносец стоит в карауле, И принцесса глядит из окна. И слуга молодой и веселый В торбу корм подсыпает коню, И сидят на мешках мукомолы, И король примеряет броню. Это все происходит на фоне, Где скелеты ведут хоровод, Где художник заранее понял, Что никто от беды не уйдет. Там, на заднем убийственном плане Тащит черт короля-мертвеца, И, крутясь, вырывается пламя Из готических окон дворца. И по древу ползет, как по стеблю, Исполинский червец гробовой, И с небес, расшибаясь о землю, Боги сыпятся — им не впервой. Там смешение быта и бреда, Там в обнимку — Чума и Война; Пивоварам, ландскнехтам, поэтам — Всем капут, и каюк, и хана. …А мальчишка глядит на подснежник, Позабыв про пустую суму, И с лицом исхудалым и нежным Поселянка склонилась к нему. Средь кончин и печалей несметных, Средь горящих дворцов и лачуг Лишь они безусловно бессмертны И не втиснуты в дьявольский круг.