Камден чистил зубы, наклонившись над тазиком с водой, как вдруг тишину отходящего ко сну дома потревожил какой-то шум. И тут же раздался оглушительный грохот, так что пол задрожал у него под ногами, а затем послышался пронзительный визг.

На верхнем этаже было шесть спален – восточный угол дома занимала спальня миссис Роуленд, а пять остальных вытянулись в ряд вдоль южной стены. Ближе всех к спальне миссис Роуленд располагалась спальня Камдена, дальше всех – спальня Джиджи.

Кричали же из комнаты Джиджи.

Выплюнув зубной порошок, Камден рывком распахнул дверь. Почти в ту же секунду отворилась и дверь миссис Роуленд.

– Господи, что это?! – закричала она.

– Потолок, наверное, – ответил маркиз.

Джиджи тоже выбежала в коридор – лицо бледное как мел на фоне темно-синего пеньюара.

– Что творится в твоем доме? – набросилась она на мать.

Камден стал открывать двери одну за другой. В соседней комнате царил идеальный порядок, разве что кое-где попадали со стен картины. Он распахнул дверь еще одной комнаты – и словно попал в эпицентр урагана. Потолок обрушился почти целиком, а пол и мебель тонули в пыльных грудах гипса и древесины. Там, где раньше был чердак, зияла бездонная пустота.

– Господи, да как же так?.. – простонала Виктория. – Это же такой прочный дом…

– Пока не починят потолок и не обследуют весь дом, на этом этаже спать нельзя, – решительно заявил Камден.

– Мы с тобой можем занять комнату гувернантки на первом этаже, – предложила матери Джиджи. – У тебя найдется свободная койка для Камдена?

– Не выдумывай! – воскликнула миссис Роуленд. – Лорд Тремейн впервые у меня в гостях, и я не позволю, чтобы он ютился в задней гостиной, точно приходящая прислуга! Я попрошусь переночевать у соседки, миссис Морланд. Ее часто навещают дочери, поэтому у нее всегда наготове свободная спальня. А вы с Камденом ляжете спать в комнате гувернантки.

– Тогда койку возьму я и лягу в задней гостиной, – сказала Джиджи. – Я не впервые у тебя в гостях, и мне все равно, где спать. А если хочешь, то я пойду с тобой к миссис Морланд.

– Нет, и еще раз нет! – Миссис Роуленд демонстративно содрогнулась – словно от ужаса. – Не хватало еще, чтобы о вас поползли слухи! Можете весь Лондон оповестить о своем разводе, но здесь извольте считаться с моей репутацией. Мне ни к чему, чтобы люди потом спрашивали, почему моя дочь не пожелала делить комнату со своим законным мужем. Так, по-моему, сюда идет Холлис. Я посоветуюсь с ним, и мы решим, как все устроить. И смотри, Джиджи, не позорь меня. Не делай глупостей!

Миссис Роуленд с поразительной резвостью сбежала по лестнице, а Джиджи, проводив ее взглядом, проворчала:

– Знаю я, как она все устраивает. Наверно, и потолок обвалился с ее легкой руки. Этот дом обследовали снизу доверху всего год назад, и мне тогда показалось, что он действительно немного обветшал. Но все-таки дом добротный. Потолки в добротных постройках не рушатся просто так, да еще точнехонько в незанятой комнате, чтобы никто не пострадал!

– Мы недооценили изобретательность твоей матери.

– Думаю, у нее роман с герцогом, – сказала Джиджи – Что же касается потолка… Она пожертвовала крышей нал головой, лишь бы уложить нас с тобой в одну постель, хотя мы и так… Ладно, не важно.

У Камдена гулко заколотилось сердце. Посещение спальни Джиджи на правах супруга не входило в его планы. Но если они окажутся в одной комнате, где им волей-неволей придется делить кровать, то тогда…

– Тебе помочь перенести вещи?

Джиджи метнула на мужа подозрительный взгляд. В свете, лившемся из распахнутых дверей, он заметил, что она уже не такая бледная, как минутой раньше.

– Нет, спасибо. Ну иди же.

Камден спустился по лестнице, и Холлис проводил его в спальню гувернантки. Комната была просторнее и уютнее той, которую ему отвели. Стены покрывала бежевая камка, расписанная изящными арабесками с растительными мотивами; на ночных столиках стояли вазы из лиможского фарфора, наполненные розовыми лютиками Кровать оказалась совсем не узкой, а край легкого белого одеяла был откинут.

– Миссис Роуленд пользуется этой спальней летом для послеобеденного отдыха, – пояснил Холлис. – Здесь прохладнее, чем наверху.

Камден погасил лампы и отворил ставни – с улицы пахнуло сыростью и ночной прохладой, напоенной ароматом вереска. Щербатая луна карабкалась по небосклону, изливая на землю бледный зыбкий свет. Он снял халат, а после минутного колебания (кого он обманывает? сам Наполеон так не жаждал завоевать Россию, как он – затащить Джиджи в постель) скинул и все остальное.

Джиджи явилась только четверть часа спустя. Ее шаги стихли за дверью, и воцарилась мучительная тишина. А Камден замер, затаил дыхание. Прошла минута-другая, и дверная ручка наконец-то повернулась. Джиджи закрыла за собой дверь. Но не прошла в комнату, а прислонилась к двери спиной; полоска лунного света чуть-чуть не доходила до ее ног.

Камдену вдруг вспомнилась ночь из далекого прошлого в другом доме, тоже принадлежавшем миссис Роуленд. Тогда точно такая же яркая луна тоже чертила серебром дорожку на полу, предвещая начало конца.

– Как в старые времена, верно? – произнес Камден.

Джиджи долго молчала.

– О чем ты? – проговорила она наконец.

Он пристально посмотрел на нее.

– Только не говори, что не помнишь.

Она шевельнулась, и послышалось тихое шуршание шелка.

– Выходит, ты тогда не спал.

– У меня чуткий сон. К тому же я оказался на чужой кровати в чужом доме.

– И ты меня перехитрил.

Камден усмехнулся.

– А ты чего ожидала, после того как ощупала меня с ног до головы? Я мог бы зайти дальше, и ты бы уступила.

– Я тоже могла зайти дальше и забраться обратно к тебе в постель. И ведь чуть не забралась. Сразу бы угодила под венец.

– Неужели? Что же тебе помешало?

– Подумала, что это было бы непорядочно. Вернее – ниже моего достоинства. Смешно, да?

Она оттолкнулась от двери и, медленно приблизившись к кровати с противоположной стороны, остановилась, Лунный свет очерчивал ее силуэт, а темные изгибы бедер терялись в дымке пеньюара.

Камден судорожно сглотнул.

– Надо было той ночью довести дело до конца, – продолжала Джиджи. – Ты бы женился на мне, понимая, что тебя вынудили. Но не сбежал бы в бешенстве в Америку, а просто проникся ко мне отвращением и был бы несчастен со мной до конца своих дней. И мы бы ничем не отличались от других семейных пар – в общем, жили бы так, как все.

– Нет-нет. – Он решительно покачал головой. – Надо было поступить по совести. Теодора вышла замуж за день до нашей свадьбы. Если бы у тебя хватило терпения подождать до моего возвращения в Англию, то тогда все сложилось бы иначе.

Матрац прогнулся под ее весом. Джиджи скользнула под одеяло с краю кровати – на безопасном расстоянии от мужа.

– По-моему, я уже усвоила урок.

– Ты уверена?

Она ответила вопросом на вопрос:

– Почему тебе так важно угнаться за мной… в финансовом смысле?

«Да потому что я женат на самой богатой женщине в Англии, после королевы Виктории! Что еще делать мужчине, которому до сих пор не дают покоя твои прелести?»

Камден сунул руку под одеяло, схватил ее за пеньюар и: рывком привлек к себе. Джиджи охнула – и охнула еще раз, когда его губы прижались к ее шее.

Тремейн навалился на нее… и застонал от райского наслаждения, ощутив под собой ее тело. За то время, что прошло после его возвращения, он успел увидеть ее обнаженной и побывать с ней на пике блаженства. Но он не позволял себе прочувствовать их близость, насладиться упругой гладкостью ее кожи и изящными округлостями. Он снова потянул за пеньюар.

– Сними.

– Нет. Делай что хочешь – он тебе нисколько не мешает.

– Я хочу, чтобы ты сняла с себя все… До нитки.

– Мы так не договаривались. Ты не говорил, что мне придется перед тобой раздеваться.

– Но почему? – прошептал он ей в ухе. – Боишься оказаться подо мной голой?

– Просто так не годится, вот и все. Я решила, что не должна позволять тебе особых вольностей, иначе я предам Фредди.

Камдена обуяла ярость. Надо же быть такой упрямой! Приподнявшись, он схватился за ворот пеньюара и разорвал его по всей длине.

– Вот! А если лорду Фредерику захочется сунуть нос не в свое дело, то ты сможешь ответить ему, что не позволяла мне никаких вольностей.

Джиджи прерывисто дышала, будто ей не хватало воздуха; ее судорожные вдохи перекрывали, глухой стрекот полуночников-сверчков в саду.

Тремейн снова опустился на нее; прикосновение к ней было ошеломляюще знакомым Джиджи и в то же время будоражило чем-то новым, словно и не было всех этих лет, словно сегодня шел второй день их медового месяца.

Какой же он дурак! Дурак, что пленился ею в первый раз. И дурак, что теперь вернулся обратно, прекрасно зная за собой слабину, которую силился перебороть все эти десять лет.

И теперь уже слишком поздно.

Растворившись в ее бархатистой нежности, дивясь тому, как с каждым вздохом приподнимается ее грудь, Камден осыпал жену поцелуями, не желая пропускать ни дюйма ее роскошного тела и отчаянно жаждая упиться ею допьяна.

Она уперлась ладонями в его плечи, но не оттолкнула, а только тихонько вскрикнула, когда он приник губами к ее шее. Мрачная тоска в его сердце немного рассеялась, хотя он понимал: безумие думать, что за этим стоит что-то, кроме безумия.

Он проложил поцелуями дорожку к ее подбородку, к нежной впадинке под губами – и остановился в нерешительности. Поцеловать ее сейчас в губы – значит, недвусмысленно дать понять, что она выйдет замуж за лорда Фредерика только через его труп.

Тремейн, чувствовал, как колотится ее сердце – быстро, лихорадочно, тревожно, вторя стуку в его груди. Хочет ли он пойти этой дорогой? Смеет ли? И что поджидает его на исходе, пути по широкой тропе безрассудства?

– Послушай меня, послушай… – проговорила она неожиданно. – Поверь, тебе нет смысла со мной спать. Вообще никакого. Я пользуюсь дамским колпачком. Я все время им пользовалась. У тебя нет ни малейшего шанса сделать мне ребенка, так что проще оставить меня в покое.

В шесть лет, расшалившись во время игры, Камден носился, по коридорам дедушкиного дома и с разбегу врезался в стену. В следующую секунду он уже лежал, распластавшись на полу, лежал, не в силах сообразить, что произошло. Сейчас он оказался в таком же состоянии. Он не знал, как понимать ее неожиданное признание. Действительно, почему она призналась?..

Камден заглянул жене в глаза. В сиянии луны они казались совершенно черными, как вода на дне глубокого колодца. А еще казалось, что в ее глазах бликами отражалось мерцание звезд.

– Тогда зачем об этом говорить? – пробормотал Камден. – Могла бы и дальше меня дурачить – это же в твоих интересах.

– Я больше так не могу, – ответила Джиджи со вздохом. – Ты, конечно, лишний раз убедишься, что не ошибся на мой счет. Но мне все равно. С меня хватит.

– Почему? – Он пробежался пальцами по ее роскошным волосам. Ни одна женщина не запомнилась ему своими волосами – а вот она запомнилась. – Почему ты на этот раз решила сказать правду?

Джиджи закрыла глаза и отвернулась.

Как ни странно, прикосновения его пальцев успокаивали. Пальцы его двигались уверенно и в то же время осторожно – вот они замешкались у виска, скользнули мимо уха к подбородку и, наконец, добрались до губ. Большой палец легонько придавил ее нижнюю губу, а затем замер.

Джиджи была совершенно сбита с толку реакцией мужа. Ведь она только что призналась в том, что снова его обманула, а он… Его прикосновения были нежными и ласковыми, и казалось, он нисколько на нее не сердился.

Тут Камден поцеловал мочку ее уха, затем поцеловал в подбородок, после чего принялся покрывать поцелуями ее шею и плечи.

Джиджи по-прежнему лежала с закрытыми, глазами, и ей чудилось, что губы Камдена источали огонь, воспламеняя все, к чему прикасались, и порождая безумное желание, которое с каждым мгновением усиливалось, волнами разливаясь по всему телу.

Внезапно его губы сомкнулись вокруг ее соска, и Джиджи едва не задохнулась от наслаждения. Ей хотелось метаться по кровати, хотелось выгнуться дугой и громко закричать: «Еще!» Но она лишь судорожно вцепилась в простыню. Камден же, нащупав другой ее сосок, принялся легонько теребить его пальцами – и тут уж Джиджи, не сдержавшись, громко застонала.

Рука маркиза тем временем спустилась к ее бедру и, задержавшись ненадолго, развела в стороны ее ноги. Джиджи попыталась сомкнуть ноги, но стоило Камдену обвести языком вокруг ее соска, как она тут же забыла обо всем на свете.

А затем он нащупал ее потаенный вход – сделать это оказалось очень даже легко – следовало лишь отыскать источник влаги.

– Только скажи – и я перестану, – сказал Камден и тут же снова приник к ее соску.

Джиджи прекрасно понимала, что он собирался сделать. Он хотел извлечь дамский колпачок. Будь она в состоянии выражаться связно, она бы запротестовала. Но она сумела лишь тихо застонать. В следующее мгновение Камден вытащил колпачок и отбросил его в сторону.

– Теперь между нами ничего нет, – сказал он.

Джиджи в ужасе содрогнулась. Теперь все, абсолютно все принадлежало Камдену – ее чрево, ее будущее, вся ее жизнь! И вместе с тем ее накрыла волна всепоглощающего желания. Она жаждала, чтобы он ворвался в нее, овладел ею, заполнил ее, сметая все преграды.

Со стоном отчаяния Джиджи схватила мужа за плечи и привлекла к себе, впившись в его губы страстным поцелуем. Но Камден тотчас же отстранился и, взяв ее лицо в ладони, поцеловал по-своему – осторожно, нежно, с любовью.

Джиджи еще шире раскинула ноги, и он вошел в нее, не прерывая поцелуя; плоть его была горяча и напориста. Она обвила ногами его бедра, понуждая действовать как можно энергичнее, но Камден опять поступил по-своему – он входил в нее медленно, неторопливо, одновременно целуя маковки ее грудей. Заставляя жену вымаливать каждый сладостный толчок, он доводил ее до неистовства, так что она металась по постели и извивалась, громко кричала и жалобно всхлипывала. И когда Джиджи, уже отчаявшись, решила, что вечно будет биться в лихорадке страсти и что эта сладостная пытка никогда не прекратится, Камден наконец-то отбросил сдержанность, и она с криком зашлась в экстазе.

Только бы время остановилось. Только бы никогда не расставаться с теплым кольцом его рук и блаженной негой их соития. Только бы весь мир сузился до размеров этой темной комнаты, пропитанной сладковато-мускусным запахом любовной близости и надежно отгороженной от завтра и послезавтра чудесной стеной ночи.

Получай она по золотой, гинее за каждое «только бы» в своей жизни, то смогла бы вымостить ими шоссе от Ливерпуля до Ньюфаундленда.

Часто и неровно дыша, Камден отстранился, и, почти не задев ее, перекатился на спину. Джиджи закусила губу, чувствуя, как жестокая реальность уже подбирается к ее сердцу своими холодными, липкими щупальцами.

Нет, он не сказал ничего обидного. Но его молчание живо напомнило ей обо всех зароках, которые она давала после его возвращения. Неужели все ее громкие речи о любви к Фредди были лишь болтовней, причем совершенно пустой?

– Я заходил к тебе в отель в Копенгагене, – неожиданно сказал Тремейн.

Прошла добрая минута, прежде чем до Джиджи дошел смысл его слов. Собравшись с духом, она спросила:

– Но ты… ты не оставил карточку?

– Ты уже уехала. Торопилась на «Маргарет».

Джиджи ослепила вспышка восторга, на смену которой тут же пришло беспомощное удивление прихотям судьбы Судорожно сглотнув, она пробормотала:

– Я не успела на «Маргарет». Корабль уже отчалил, когда я приехала в порт.

– Что???

Джиджи услышала в его голосе не только изумление, но и отчаяние, или ей просто показалось? Она молчала, и он спросил:

– Куда же ты отправилась?

– Обратно в отель. Я уехала только на следующий день.

Он горестно усмехнулся:

– А портье не сказал, что к тебе приходил какой-то болван с цветами?

Она покачала головой. Ей вдруг подумалось, что все это до боли напоминало случай, когда она обнаружила, что ждет ребенка, а через три недели залила кровью всю квартиру.

– Дневной портье скорее всего уже ушел, когда я решила, что мне надо где-то переночевать.

Он приходил к ней! Не важно зачем, но он приходил к ней. И они разминулись, словно сам Шекспир сочинил их историю в тот день, когда у него случился особенно жестокий приступ человеконенавистничества.

– Какие цветы ты принес? – спросила она, потому что больше ничего не приходило на ум.

– Так, ничего… – Его голос сорвался, чего раньше за ним не водилось. – Ничего особенного. Голубые гортензии. Кажется, они были не первой свежести.

Голубые гортензии. Ее любимые. Внезапно ей захотелось разрыдаться.

– Они бы мне не помешали. – Джиджи продолжала говорить, чтобы сдержать слезы. – Я так расстроилась, что… Как только я сошла с корабля, я сразу поехала к Феликсу… и узнала, что он женился, пока меня не было в Англии. Но я все равно выставила себя дурой.

Тремейн со вздохом пробормотал:

– Боюсь даже спрашивать…

– Не волнуйся, ничего не было. Он не поддался на мои заигрывания. А потом я пришла в себя, то есть образумилась.

– Через некоторое время я тоже пришел в себя, – медленно проговорил Камден. – Я убедил себя, что прошлое не перечеркнешь. А наше – тем более.

– И нельзя ничего начать заново. Потому что заново уже не получится, – в тон ему подхватила Джиджи. Слезы закипали в ее глазах, превращая комнату в расплывчатое пятно.

Только сейчас Джиджи отчетливо поняла, чего лишилась, когда решила заполучить Камдена любой ценой. Только теперь ей стало ясно: она вовсе не уберегла Камдена от ошибки, а оскорбила своей ложью. Ей долгое время не хотелось это признавать, но сейчас она наконец-то осознала, что вела себя как несдержанная, не видящая дальше своего носа эгоистка.

– Я наделала глупостей. Прости.

– Да я тоже не был ангелом с крылышками. Надо было встретиться с тобой и поговорить начистоту, каким бы неприятным ни вышел разговор. А я затеял глупейшую игру, перепутав месть со справедливостью.

Джиджи горестно усмехнулась. Два вполне разумных человека, а делали глупости на каждом шагу, где только можно.

– Как жаль, что… – Она осеклась. Что толку сожалеть? У них был шанс, и они его упустили.

– Мне тоже очень жаль. Жаль, что в тот день не получилось тебя догнать. – Он тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, взял ее лицо в ладони. – Но я думаю, что еще не поздно и можно все исправить.

Джиджи не сразу сообразила, куда он клонит. Когда же наконец поняла, то не смогла ответить – словно лишилась дара речи. А ведь было время, когда она милю бы прошла босиком по битому стеклу – лишь бы он вернулся к ней: Когда она лопнула бы от радости, услышав от него вот такие слова.

Но с тех пор прошло много лет, и многое изменилось. И все же ее глупое сердце радостно забилось в груди, возликовало.

Но уже через несколько секунд с губ ее сорвался тягостный вздох – она вспомнила, что помолвлена с Фредди. С Фредди, который безоговорочно верил ей и любил гораздо больше, чем она того заслуживала. При каждой их встрече она заверяла его в своем желании и готовности стать его женой. Последняя такая встреча была всего два дня назад.

Ну как она могла нанести Фредди такой подлый удар?

– Я гнал от себя эти мысли, – продолжал Камден; его глаза мерцали во тьме двумя лучистыми точками. – Да, знал, но меня неотступно преследовал вопрос: чем бы все кончилось тогда, в восемьдесят восьмом, если бы я не сдался, и если бы мне достало решимости поехать за тобой в Англию?

«Ну почему?! – мысленно воскликнула Джиджи. – Почему ты не приехал за мной, когда мне было так больно и одиноко?! Почему дождался, когда я связала себя словом с другим мужчиной?»

Она прикрыла глаза, но в ее душе по-прежнему царил хаос – мысли с оглушительным грохотом проносились одна за другой, и ей никак не удавалось их ухватить. А потом вдруг зазвучала чарующая песня – сладкая и пленительная, – и больше Джиджи уже ничего не слышала.

Новая надежда. Новая жизнь. Свежее дыхание весны после гибельной зимней стужи. Феникс, восстающий из пепла. Заколдованный второй шанс, который все время ускользал от нее, а теперь подносился ей на золотом блюдечке как величайший дар судьбы.

И ей надо лишь протянуть руку и…

Но ведь именно это ее и погубило. Именно эта неутомимая тоска по нему, это опрометчивое желание махнуть на всех рукой десять лет назад и взяли над ней верх. Отбросив принципы, она пошла на поводу у сиюминутной выгоды и разнузданного эгоизма. И вот что из этого вышло: в итоге она лишилась и счастья, и самоуважения.

Но чарующий напев переливался все нежнее. Помнишь, как вы смеялись и болтали друг с другом обо всем и ни о чем? Помнишь, как строили планы пешком перейти Альпы и переплыть Ривьеру? Помнишь, как хотели завалиться в гамак – бок о бок, а поперек Крез, – когда настанут теплые деньки?

Нет, все это лишь видения, далекие воспоминания, мечты, приукрашенные розовыми очками. Теперь ее будущее связано с Фредди, который не заслуживал, чтобы его унизили, выкинув, точно ненужную вещь. Он заслуживала, чтобы она раскрылась перед ним с лучшей, а не с худшей стороны. Фредди целиком вверил ей свое счастье, и она не вправе играть его доверием. Иначе она просто не сможет жить дальше.

А что, если…

Нет. Если так надо, то она устоит перед этой чарующей песней, как устоял, корчась и извиваясь от искушения, перед сиренами Одиссей. Но не бросит Фредди. И больше не поступится своей совестью. Никогда.

Джиджи посмотрела на Камдена.

– Не могу, – чуть слышно прошептала она. – Я уже помолвлена.

Пальцы мужа на долю секунды сжали ее руку – и их место тотчас заняла ночная прохлада. Его глаза по-прежнему неотрывно смотрели на нее, но они больше не озарялись светом – теперь в них царила кромешная тьма.

– Тогда зачем ты рассказала мне про дамский колпачок?

Действительно, зачем?

– Видишь ли, я… – Будь у нее под рукой кнут, она бы с радостью себя им отстегала. – Просто я подумала, что у тебя от отвращения пропадет охота со мной спать.

– Ясно. Хранишь верность лорду Фредерику.

Его голос словно оледенел – как и ее сердце, где в бескрайней, мерзлоте бился одинокий огонек боли.

– Тогда почему ты не остановила меня? Теперь после нашей близости могут быть последствия…

Ну что она могла ответить? Что так было всегда? Что стоило ему приласкать ее, как она мигом забывала обо всем, что раньше представлялось жизненно важным? Что вето постели она делалась редкостной дурой?

– Я не подумала. Прости.

Скрипнула кровать… В темноте мелькнула его спина с глубокой бороздкой, когда он сел, обхватив плечи руками и опустив голову. Через несколько секунд он встал с кровати.

– Жаль, что ты не спохватилась чуть раньше. – Чувствовалось, что за его безукоризненной вежливостью клокочет буря. Тремейн продел руки в рукава халата и с силой затянул пояс.

Джиджи села в постели, прижимая простыню к груди. «Не уходи, – хотелось попросить ей. – Останься со мной, не уходи». Но вместо этого она пролепетала:

– Ты же сам говорил, что прошлое не перечеркнешь, а наше – тем более.

– Очень мудрые слова, – проворчал он, направляясь к двери.

– Постой! – крикнула она. – Куда ты? Наверху опасно. Бог знает, что там еще повреждено.

– Ничего, я рискну, – ответил он. – В этом доме наверняка найдется кровать безопаснее твоей.

Лежа на кровати – в спальне, которую ему отвели с самого начала, – Камден смотрел в потолок, желая, чтобы тот рухнул и вышиб из его головы остатки разума. Если, конечно, там еще оставался хоть какой-то разум.

«Я не подумала», – сказала она. Что ж, в этом она определенно была не одинока. С прошлого октября, когда от ее адвокатов пришло первое письмо с просьбой о признании брака недействительным, он ни дня не мыслил здраво.

Камден давно привык отзываться о своем браке как о «вполне сносном положении вещей». Да, наверное, сносном. Ведь пока закон незыблемо стоял на страже их брака, все еще оставалась надежда, что когда-нибудь, в далеком и туманном, но непременно прекрасном будущем они смогут подняться выше «бури и натиска» юных лет и зажить более или менее счастливо. Не то чтобы он открыто признавался себе в таких желаниях, но четырнадцатичасовые рабочие дни, плавно перетекавшие в ночи, иногда располагали к подобным смутным мечтаниям.

Но когда разговор зашел уже об официальном расторжении брака, когда бесчисленные письма от ее адвокатов черной тучей заволокли горизонт, точно гигантский рой египетской саранчи, – вот тогда-то он совершенно неожиданно очутился в роли ошеломленного зрителя, только и способного с тревогой и раздражением швырять эти письма в огонь.

Одно дело – признать брак недействительным. И совсем другое – развестись. Когда Джиджи пошла еще дальше и подала прошение о разводе, на Камдена накатило бешенство – животная ярость, жаждавшая рек крови и моря слез.

Их брак был основан на лжи и скреплялся печатью злобы; вступив в этот брак, они вступили в сговор с дьяволом. Следовательно, оба не заслуживали лучшей доли.

Как же он не предусмотрел, что годами сдерживаемая горечь рано или поздно выплеснется наружу? Каким же слепцом он был! Со спокойной душой пересекал Атлантику и думал, что нашел разумный выход из положения – дать ей развод, а взамен потребовать, чтобы она подарила ему наследника!

И посмотрите, что из этого вышло: страсть – это чудовище, на укрощение которого он потратил столько лет, – снова вырвалась на свободу. Но если некогда чудовище пожирало ее, то теперь оно с потрохами проглотило его.

Бог знает что двигало им – храбрость или безумие, – когда он попросил Джиджи не ставить крест на их отношениях. Но после ее отказа мучительно саднило сердце, и чувство утраты теснило грудь.

Камден никак не мог поверить, что это конец, что их история оборвется на такой тоскливой ноте – как если бы ведьма все-таки съела Ганса и Гретель, а принц, предназначенный для Спящей красавицы, остался в заколдованном лесу тлеть кучкой костей. Пусть леди Тремейн говорила тихим шепотом, но ответ ее был вполне определенным. Пусть в постели она льнула к нему, извиваясь всем телом, и вмиг теряла голову, но она ни на минуту не упускала из виду свою главную цель – порвать с ним раз и навсегда.

Наверное, Джиджи права. Наверное, он и в самом деле застрял в восемьдесят третьем году. Наверное, именно так и закончится история их отношений: она, сияя от счастья, пойдет под венец с другим, а он останется лишь скучной заметкой в летописи ее жизни.

Джиджи сидела в столовой, уставившись в чашку с уже остывшим чаем, когда перед ней вырос Камден – в костюме для верховой езды, с растрепанными ветром волосами.

– Наверное, через несколько недель станет известно, будет ли прошедшая ночь иметь последствия, – начал он без предисловия.

– Думаю, что да. – Маркиза снова перевела взгляд на чашку. Остро ощущая присутствие мужа, чувствуя запах утреннего тумана, еще не выветрившийся из его куртки, она со страхом думала о вести, которую принесет конец месяца. Какой бы она ни оказалась.

– Если все обойдется, ты разрешишь мне выйти за Фредди?

– А если не обойдется, то ты по-прежнему будешь настаивать на венчании с ним?

– Если не обойдется… – Джиджи судорожно сглотнула, – то я выполню свою часть договора, а ты, пожалуйста, выполни свою.

Камден криво усмехнулся в ответ. Потом взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Надеюсь, лорд Фредерик не доживет до того дня, когда пожалеет о своем выборе, – процедил он. – Твоя любовь – страшная вещь.