Крис Кэрьер схватил весло, и вскоре легкая байдарка причалила ко входу в подземелье, куда мы уже два раза приводили читателя.

Патер оказался большим весельчаком. «Несчастный напиток» оказал заметное влияние на его поведение. Он, по-видимому, был равнодушен ко всему окружающему, тогда как Вавабезовин, со свойственными его племени осторожностью и подозрительностью, недоверчиво посматривал на мрачный вход в пещеру. Его дочка тоже проявляла нежелание вступить туда.

– Иди вперед, краснокожий, и не бойся ничего! – сказал ему Крис. – Я уверен, что ты бывал в местах и похуже этого. – Потом, обратившись к дикарке, он добавил: – Ступай за нами, черноглазая красавица. Не притворяйся робкой ланью, никто тебя тут не ранит. – А Марку он шепнул: – Замечаете ли вы ее взгляды, капитан? Они острее иголки. Я уверен, что у нее в голове полно коварства и злобы. С ней держи ухо востро! И вместе с тем поневоле на нее засмотришься. Не бросай она иногда таких свирепых взоров, что была бы за жена для такого бравого молодца, как я!

– Переговори с ее отцом, – сухо посоветовал Марк.

А веселое расположение духа патера усиливалось с каждым шагом. Он напевал игривые песенки, часто перемешивая их латинскими восклицаниями.

– Однако, сын мой, ваше гостеприимство холодновато, – сказал он наконец, вздрагивая от холода. – В галереях вашего замка не очень-то жарко.

– Скоро будет и жарко, – отвечал Марк, – проход расширяется, как видите, еще два поворота, и вы очутитесь в просторном месте.

Обещание скоро сбылось. Патер с новообращенными были приведены в залу, где некогда Кенет Айверсон провел несколько неприятных часов. Зал был все тот же. Только прибавилось шесть человек с непривлекательной внешностью. Они курили, пили и разговаривали. При появлении новых гостей они стали недоуменно пожимать плечами, перешептываться и посмеиваться. Марк остановил их одним взглядом.

– Вот мои парни, – сказал он миссионеру, – вам запрещается расспрашивать, кто они и зачем здесь. Существование этого убежища должно оставаться в неизвестности. Если вы вздумаете выдать нас по выходе отсюда, то нож или топор… Понимаете?

– Мы довольно толковали об этом, и я вполне уяснил суть вопроса, прежде чем мы вошли сюда, – отвечал патер невозмутимо. – Ваше искусство готовить гораздо более занимает меня, чем все остальное. У меня всегда хороший аппетит, и мой друг, Натянутый Лук, не уступает мне ни в чем, у вас будет случай удостовериться в этом на деле.

– Позови Агарь, – приказал Марк Крису.

Крис крикнул так громко, что негритянка в ту же минуту появилась, как всегда, с веселым смехом.

– Мы хотим есть, – сказал Морау.

– Не пожалей провизии, дщерь Африки, – вмешался патер, – плоть человеческая нуждается в пище для подкрепления плоти, с каждым днем разрушающейся.

Не поняв слов патера, Агарь молчала, не зная, что ответить, но Марк наклонился к ней и сказал несколько слов шепотом, на что она отвечала так громко, что все могли слышать ее:

– Она не может встать. Совсем не может. Она так ослабла духом! Совсем, совсем ослабла!

Лицо Марка залилось багровым румянцем, и он пробормотал проклятие. Потом прошел через всю залу и сказал что-то одному из своих людей, и патер Людовик увидел, как тот человек пошел и стал в проходе, ведущем в ту залу, где все они находились. Наконец Агарь поставила на самодельный стол, занимавший две трети залы, обед, превосходный более количеством, чем качеством.

– Ваши обращенные сидят за столом, как все образованные люди, или же предпочитают сидеть на полу, поджав ноги?

– Они знакомы с этикетом. Вы скоро увидите доказательства того, что они сидят благопристойно за столом и ловко управляются ложкой и вилкой с ножом, хоть и не всегда изящно.

– Вы мне не назвали имени этой девушки.

– Ее зовут Найвадага, или Дикоглазая Дева. Боюсь, что много пройдет времени, прежде чем она совершенно освоится с правилами истинного благочестия.

– Судя по ее виду, и я того же побаиваюсь. Но прошу садиться, Агарь подала нам все, что у нее было. Будем же довольны тем, что есть. Вавабезовин, садись-ка там. А ты, Найвадага, черноокая дева, садись сюда, поближе и постарайся, насколько можешь, быть любезнее со мной. Твои дико сверкающие глаза только портят красоту лица.

Натянутый Лук и его дочь повиновались приглашению с меньшей угрюмостью и недоверием, чем можно было ожидать.

Марк заметил, что глаза Натянутого Лука часто останавливались на большой бутылке, стоявшей на столе.

– Как! – воскликнул он. – Неужели гортань вашего новообращенного еще алчет огненного напитка? Боюсь, что сила ваших проповедей не произвела на него большого влияния.

– Жестокая простуда! Вот она где, – отвечал Натянутый Лук, указывая на грудь, – огненная вода согревает и исцеляет болезни. Огненная вода – великий целитель.

– Натянутый Лук, – сказал патер строго, – твои вкусы испорчены. Советую тебе остерегаться искушений плоти. Пей чаще, но как можно умереннее, следуя моему примеру, хотя еще полезнее было бы совсем удержаться, по случаю слабости твоего желудка.

Но Натянутый Лук уже налил полную жестяную кружку обольстительного напитка и, выпив свою долю, сладострастно облизался и потом уже сказал на ломаном языке:

– Желудок пребольшой, разом не наполнишь и пьян не будешь.

– Не удивляйтесь и не судите его строго, – сказал патер Людовик, обращаясь к своему амитриону.

– Не тревожься, благодушный патер, – усмехнулся Морау, – мне мало дела до тебя. Но, – продолжал он, наклоняясь к его уху, – эта индианка красива и грациозна, как молодая пантера. Я не могу сдержать свое удивление. Что она, честная девушка? Скажи мне, патер, сущую правду.

– В ее честности никогда и сомнения не могло быть. Ей скоро минет шестнадцать лет, и она предназначается в жены великому предводителю индейцев.

– Белый лучше подходит ей, чем краснокожий, – проворчал Крис.

– Не надо краснокожего, надо великого вождя! – закричала она, яростно сверкнув глазами на Криса.

– Дочь моя, – сказал миссионер строго, – так-то ты следуешь моим наставлениям. Твоя религия запрещает тебе злобу и гнев. – Потом, обратившись к Морау, он сказал кротко: – Сами видите, какое вредное влияние производит общество безнравственных людей на этих детей природы.

– Это не удивляет меня, – возразил Марк с приливом веселости, – индейцы заимствуют от охотников самые дурные привычки. Я слышал, как эти дикари произносят ужасные проклятия, но так смешно путая слова, что их нечестие производит самый забавный эффект. Натянутый Лук, надеюсь, ты не поддался привычке употреблять ругательства.

– Давным-давно это было. Шесть, восемь, десять лет прошло – нет нехороших слов. Привык проклинать каждую минуту, нельзя этому мешать. Индейцы проклинают – и спать, и проклинать умеют вместе – бабушка проклинает до самой могилы. Она проклята…

– Молчать! – прервал его патер запальчиво. – Несчастный, не клянись! Помни.

Лицо Натянутого Лука вытянулось. Он перекрестился и забормотал:

– Верую в Бога, верую в Деву Марию, в ангелов святых, Великие целители! Ей-же-ей великие!

Марк и Крис были заняты красотой Найвадаги и потому не обращали особого внимания на болтовню Натянутого Лука. Но патер посмотрел на него с упреком.

– О господи, – спохватился индеец, – память коротка. Что тут поделаешь? Долго надо учиться, чтобы сделаться хорошим.

Крис налил немного водки в стакан и подал черноглазой красавице. Она понюхала, отведала и тотчас поставила на стол, говоря:

– Нехорошо, чертовски крепко!

Крис и Марк так и покатились со смеху.

– Ну какая же это жена? – спросил Марк.

– Как есть жена! Уж поссориться с ней не смей! – отвечал Крис. – Признаюсь, терпеть не могу ваших ручных женщин! Немножко приголубь их, они так и повиснут на тебе, как змея на лани.

– А этих немножко поддразни – долго не думая, нож в горло, да поминай как звали! – сказал Марк и, обратившись к патеру, шепнул ему: – Мне хотелось бы потолковать с вами наедине.

– Сын мой, будет еще время. Если хочешь всякое дело делать успешно, то делай все в свое время. На все есть своя пора. Но я вижу, что в бутылке убывает. Не следует пренебрегать потребностями живота. Дщерь ночи, наполни наши бокалы. Неизвестный друг, выпьем братскую чашу!

По знаку Марка негритянка повиновалась, и Натянутый Лук имел смелость наполнить свою кружку до краев.

– Да он хлещет не хуже белого, – проворчал Крис, – так, пожалуй, не хватит и вина, чтобы выпить круговую.

Не прошло и часа после этого, а Марк со своими гостями уже совершенно был под влиянием нектара, который так любезен людям в том или другом виде, но всем миром принят обычай восставать против этого. Разговор становился шумным, потому что каждый хотел говорить и никто не хотел слушать. Натянутый Лук не уступал ни в чем своим цивилизованным собутыльникам и переговаривался по-индейски со своей дочерью, размахивая руками, пил часто и много и иногда издавал такие громогласные восклицания, что по всему подземелью прокатывались отголоски.