Любой пират из банды Флинта В сравненьи с нашим - джентльмен. Мой друг! Пора вставать с колен, Из топких дебрей «лабиринта» Искать пути к живым ключам, Чтобы Фарлафам-палачам И прочему шальному сброду, И надмасонскому уроду Кафтан был наш не по плечам. Чтоб, каково ни наряжались Они то в женщин, то в мужчин Исход предвиделся один: «Фу!» - и ребята растерялись. Меж песней пятой и шестой Был перерыв почти полгода; Теперь сказали бы «застой», Возможно… Но иного рода. Ведь время, что течёт сейчас, Для Пушкина грядущим было. Песнь пятая звучит для нас, В ней наша спящая Людмила И наш Руслан. Но вот в шестой, Где безвозвратно канул в Лету Наш век жестокий и пустой, Должно быть собранным поэту, Чтоб проявить сквозь тьму веков Значение событий главных, И как «живой орган богов», Он здесь себе не знает равных. В прогнозах жрец попу не брат; Владея целостной картиной, Он не скуёт свободный взгляд Догматами, как паутиной. Не зря его «заклятый друг» Тургенев, явно с толку сбитый, Писал: «Явился Пушкин вдруг С шестою песней и обритый». Так строя образ до конца, У Пушкина был смысл, конечно, «Войти» в дельфийского жреца Не только мыслью, но и внешне. Отсюда странное начало «Ты мне велишь»… за рядом строк Уже вторично прозвучало «Но ты велишь»… Да кто же мог, Кто так бесцеремонно смеет Певцу свободному велеть? Особа твёрдая, заметь; Тут пушкинист иной сумеет Вести исследований гон Годами… жертвуя карьерой, Стоял ли Пушкин за портьерой В покоях Долли Фикельмон. А лучше б сердце берегли Тот день холодный и короткий, В который за перегородкой Стенала в горе Натали. Так кто велит? Кому мольба? Судьба, читатель мой, судьба! Она велит определённо, Презрев иронию хлыщей, Помочь потомкам удивлённым Увидеть «общий ход вещей». В игривом стиле монолога Увидит каждый, кто не слеп, Взаимовложенность судеб России и её пророка. Atande! Мы через века Забрались в самый заповедник. Между эпохами посредник - Лишь стихотворная строка. Продолжим. Финн остановился В хранимом богом уголке. Зелёной змейкой плющ завился На худосочном стебельке, Гранита треснувшие плитки, Платан обугленный грозой, Рябые, тусклые улитки, С упругой слитые лозой. Здесь за скалистою грядою Текут волшебные ручьи С живой и мёртвою водою. Два духа к ним хранят ключи, За много вёрст не допуская Ни экстрасенсов, ни Наин, - Совсем другое - вещий Финн. Кувшины в воды опуская Спокойно наполняет он. И мы не будем волноваться, Нам ясно, что Руслан спасён. С ключами надо разобраться. Вот «льётся», как скульптуры льют, Источник с «мёртвою водою»; Лишь он способен русский люд Скрепить концепцией одною. Как ни старайся демократ «Кансепсию» свою внести Меч головы срубает сам Без головы потом и не проси. «Живой волною» ключ «течет» По диалектике закону - Он призван вопреки Сиону Вдохнуть уверенность в народ. Но любознательный при этом Здесь новый уровень найдет; Ключи еще с одним секретом: Течет «ОДИН», а льется «ТОТ», ОДИН - Бог Мира Триединый, Его начало и венец, А ТОТ - Гермес - считай отец Эзотерической доктрины, Подхваченной жрецами Ра И для непосвященных - скрытной. Теперь читатель любопытный Тут может думать до утра; Пусть разбирается один, Мы за Фарлафом последним. Да! Где Фарлаф? - обеспокоясь, Уже тревожится народ. А он, как в неком фильме НОИС (Читайте задом наперед), Из века в век,, как заводной, Ползет со спящею княжной. Чуть карла потерял контроль Над иерархией кагала, Вмиг отсебятину погнала Наина, навязавши роль Освободителя - мессии Фарлафу. Ну а тот и рад: Въезжает важно в стольный град, Триумф вкушая на России. Но что за встреча? Почему Владимир нервно-беспокоен, Тем более - не рад ему; Вдруг стал он «неизвестный» воин. Неужто князю в седину Вошло бесовское коварство? Не он ли обещал полцарства Любому, кто спасет княжну. У князя, сникнувшего в горе, Немой вопрос встает во взоре: Откуда этот идион? И тут Фарлаф понес такое, Что вяли уши у бояр, Решивших, что жених в запое: Как он, не устрашившись чар, В жестокой битве с лешим, чудом Сумел Людмилу отобрать. Тут не захочешь - станешь врать, Коль школу проходил с Талмудом, Который, насадив кругом Антисемитскую идею, На все века вменил еврею Сражаться с призрачным врагом. Отсюда ложь, хоть вдохновенье Фарлафа кинуло уже, Князь молча внемлет, но в душе Имеет сильное сомненье, Что почивающий народ Разбудит «избранный» урод. Не зря мы князя не узнали, Он ведь действительно не тот; Да и поэт его в финале Не «солнце» - «солнышко» зовет. Пока витал смертельный сон Над обескровленным Русланом, Века промчались над курганом И изменился «ЭТАЛОН». Похоронив под грудой «глыб» Свой хвост кусающего змея, Окончилась эпоха РЫБ, Сменившись эрой ВОДОЛЕЯ. Да, да, читатель дорогой, Владимир-князь уже другой. У Пушкина в последней части Мы видим двадцать первый век, Когда впервые встал у власти В России - русский человек. «Мой сын, - ожившему Руслану Сказал волшебник, - с этих пор Фарлафа гнусному обману Уже подписан приговор. К концу подходит век бездарный Возьми кольцо, коснись княжны - И сгинут вековые сны, И день наступит лучезарный. Ну а пока - не дремлет враг, Беда над Русью. Как шакалы, Предчувствуя свой близкий крах, Восстали межнационалы. Вот конь, вот меч. Спеши, Руслан, И помни: волей Провиденья Тебе высокий жребий дан Спасти славян от разоренья. Будь в этом непреклонен, сын». И в воздухе растаял Финн. «Но между тем какой позор» Держава русская являет. Конечно, витязь ждал беду, Финн просветил его немало; Но то, что перед ним предстало, Увидеть сложно и в бреду. Сначала вариант такой: «шатры белеют над рекой». Здесь был у Пушкина «сигнал», Да Томашевский «не заметил» И многоточие - согнал, Проведав, что поэт секретил. «Костры пылают на холмах», А месяц август - это «ПЫЛКИЙ» - Так пишет Даль в своих томах. Вот и чеши теперь в затылке, А девяносто первый год Домысли сопоставив даты, - И печенени-демократы, Свершившие переворот, Уже ясны, как на ладони. Вернемся в поле. Толпы-кони Там бьются на смерть кто кого: Схватились с русским молдоване, С азербайджанцами - армяне, Не понимая, для чего Сцепились. Там грузин грузина Без видимой причины бьет; Там раздирает общий флот Зазнавшаяся Украина. И плохо всем от свалки той, Никто не видит, в чем причина; Лишь улыбается Наина С ее суровой красотой. Но это к слову. С этих пор Костры на кручах вносят ясность: «Крес» - суть пылающий костер, «Крес-Т» - грозящая опасность. Через века оповещенье Святоотеческих жрецов Воспринял Николая Рубцов, За что и получил «крещенье» По ритуалу - топором, А исполнитель - лишь завеса, Как тень белесого Дантеса, Сработанного «за бугром». Там на Россию включена Вся психотронная машина; В основе принципа - лавина, Толчок - и катится до дна. Пример недавний: после путча Сгубила многих мысль одна, Что на бульвар проникнуть лучше Не через дверь, а из окна. Что их вело? Смятенье? Страх? Закончим о крестах-кострах. Не искажая - слово в слово Цитируем стихи Рубцова: «Они несут на флагах черный крест, Они крестами небо закрестили, И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окресностях России. Кресты, кресты…Я больше не могу! Я резко отниму от глаз ладони И вдруг увижу: смирно на лугу Траву жуют стреноженные кони». Что бросил есаул на самопас, Когда Россию черти посещали… Конец цитаты. Мы с тобой, Читатель, различим в тумане: Поныне связанной толпой Пасутся кони-россияне. Вот и испытывают зуд Миссионеры всей Европы, Сгоняя православный люд На католические тропы. Они не ведают еще, Что рассечет Руслан стреножье И Русь укроет Матерь Божья Своим серебряным плащом. Итак, поля кипят войной, А что за городской стеной? Мужчин пленит стаканов звон, И к женам нет у них стремлений - Зловещий действует закон Трех алкогольных поколений. Не замечая грязь и тлен В конец оглушены «металлом», С дебилом пьет олигофрен И даун пляшет с маргиналом. В какой притвор не загляни, Повсюду страшные виденья: Кругом свирепствуют «они», Во всех системах управленья. В селениях и городах, В церквах и университетах, В театрах, банях и судах, В парламентах (читай в кнессетах) Глубокомысленно решают, Научно выпучив зрачки, И, как древесные жучки, Славянский терем разрушают. Саммета думски выкресты. Какой-то бабе, что-то надо Пришла японя «хаки-нядо» Ну позабавились S-иды, В Кремле, заламывая руки, От бед хиреет старый князь; Вокруг, визжа и веселясь, Пришельцы празнуют Хануки. Дворец, как ярмарка открыт, Бояре мирятся с позором, Людмила, как и прежде спит, Но у Фарлафа под надзором. Весь этот мерзкий балаган, От нетерпения сгорая, Мечом, как перышком играя, С кургана наблюдал Руслан. Смущенный карла за седлом Не удержался от совета, Припомня, видно, о былом: «Круши!» - Но витязь ждал рассвета. И с первым солнечным лучом Он путь прокладывал МЕЧОМ: Все то, что с видом деловым Взрастила правящая скверна, Назвавши «трестом мозговым», Летит, как голова Олоферна. И рушится за строем строй… Нам дальше критика знакома, Предвидим крик: «Вот ваш герой И докатился до погрома!» Но вы ошиблись! Свет МЕЧА - Свет знаний - головы не сломит; Не зря в котомке карла стонет, Свои заклятия шепча. Он понял: на вооруженье Руслан взял тактику врагов «Культурного проникновенья» И вымывания мозгов Без правого ингредиента, Из всех общественных систем, Толпа молчит. Но вместе с тем Как будто и ждала момента, Когда прихлопнет грязный пир Вновь объявившийся кумир. Но кто владеет Различеньем, Тот понял: князь - не новый Туз - Предиктор с высшим назначеньем Нести ответственности груз И за народ, и за дворец, И за Россию, наконец. Пока смакует перемены Толпа, Руслан летит скорей К дворцу. И видит у дверей Финал неповторимой сцены: Одетый, как заморский граф, Читает проповедь Фарлаф О том, что неугоден Богу Весьма ленивый русский люд, Что нужно вызвать на подмогу Международный фонд валют, Что в бедах русская душа Всегда сама и виновата - Ей не понять, как хороша Купель заморского сената; Что золотой польется душ, Когда пойдем клониться к Бушу, Что нет греха продать и душу, Коль за нее отвалят куш. Произнося всю эту гнусь, Он головой кивает странно И говорит не «Русь», а «Гусь» И тут встречает взгляд Руслана, И в нем читает приговор… Как пал предатель на колени И каялся - на этой сцене Задерживать не будем взор. Что тут поделаешь, всегда Плевки в историю опасны; Закону времени подвластны И биосфера, и звезда, И толпы пьяных мужиков, И ордена часовщиков. Как не росло бы самомненье У избранного шельмеца, С Железной Волей Провиденья, С законом Высшего Творца Ему тягаться не дано; Играть в великое - смешно. Пора теперь будить народ, Руслан с кольцом к нему идет, Душа не сгинет в долгих снах, Кольцо России - круг нетленный, Кольцо - любви нетленный знак И символ вечности Вселенной. Кольцо Руслана на пути Этнического всплеска росса; Здесь нам никак не обойти Национального вопроса. По нациям нигде сейчас Не сыщешь сведений в канонах, Но два определенья оных Звучат, как классика для нас, Одно - (не вышел бы конфуз С демократической натурой!) Дал Сталин: Нация - союз Народа с общею культурой, Круг общих радостей и бед На территории единой, И на дороге жизни длинной Одних традиций давний след. От Пушкина добавку дам: «Любовь к отеческим гробам». В классификации такой Себя любой найти сумеет, Кроме бандита и еврея. «Историк» Герцль - изрядный плут Сионистического толка Издал небезизвестный труд, Где нации дана трактовка: «Те, кто в рассеянии века Идею пестуют до гроба, Те, против общего врага Кого объединяет злоба, Имеют полные права Быть нацией!» - Ну голова! Желающий, поди, проверь! В такую схему на серьезе Никто не впишется теперь, Кроме S-ида и мафиози! Оставлен меч! Добра и зла Уже не разграничил силы. Кольцо касается Людмилы. С вопросом: «Долго я спала?» Красавица глаза открыла, Затем вздыхает и встает. Сбылось: С Предиктором народ История соединила. Тем завершаем наш рассказ, Да и столетье на исходе. Раз ожила душа в народе, Зажили дружно. В добрый час! Владимир больше не страдал, Причем Руслану, словно сыну, Все царство, а не половину По акту строго передал. И даже карлу оправдали, Учитывая дряхлость лет, Его пристроили в Совет, Но права голоса не дали. Наину видели не раз В каком-то кооперативе, Но не в Москве, а в Тель-Авиве, Бог в помощь! Лишь бы не у нас, У наших аллергия к ней… Но то - дела грядущих дней…