Глава 16

Пещера находилась в склоне скалистой горы, и многочисленные выступы, расщелины и колючие кусты затрудняли дорогу животному и человеку.

Лейн Маракайн позволил синерогу самому выбирать путь и лишь иногда пришпоривал его по направлению к оранжевому флагу, отмечавшему вход в пещеру. Чуть поотстав, ехали четверо верховых солдат личной охраны, обязательной для каждого офицера ЭЭНК; их голоса сливались с прерывистым жужжанием насекомых. Недавно прошла малая ночь, и высокое солнце припекало землю, окутывая горизонт дрожащим пурпурным покрывалом горячего воздуха.

Лейн ощущал необычное душевное спокойствие. Он радовался случаю забраться подальше от базы небесных кораблей и не думать о планетном кризисе и межпланетных путешествиях. Десять дней назад из испытательного полета преждевременно возвратился Толлер, и Лейна вовлекли в тягостный круговорот совещаний, консультаций и долгой переработки полученных данных. Одна из фракций в администрации ЭЭНК настаивала на втором испытательном полете с посадкой на Верхний Мир и полным картографированием центрального континента. В нормальных условиях Лейн согласился бы, но ситуация на Колкорроне стремительно ухудшалась, и это подавляло все прочие соображения…

«Производственную задачу» – постройку тысячи небесных кораблей – выполнили даже с некоторым запасом благодаря целеустремленной жестокости принцев Леддравора и Чаккела.

Для королевского семейства и аристократов Колкоррона выделили пятьдесят кораблей; эти люди полетят малыми группами в относительной роскоши, хотя все равно далеко не все благородные решили стать мигрантами.

Еще двести кораблей предназначили для перевозки грузов: птицы, скота, семян, оружия, основных машин и материалов; еще сотню – для военного персонала.

Остальные шестьсот пятьдесят кораблей с сокращенным до двух человек экипажем могли перевезти на Верхний Мир почти двенадцать тысяч простолюдинов.

На ранней стадии великого предприятия король Прад издал декрет о том, что люди переселяются на чисто добровольной основе, что количество мужчин и женщин должно быть равным и что определенная часть мест резервируется за мужчинами, владеющими ключевыми специальностями.

Довольно долго практичные колкорронцы отказывались принимать всерьез это предложение и рассматривали его как забавную королевскую прихоть, над которой следует подшучивать в тавернах. Тех немногих, кто подал заявки, презирали; казалось, что людей придется загонять в небесные корабли силой.

Прад заранее знал, что вся армия будет в деле и больших сил он собрать не сможет, поэтому предпочел выжидать. Птертовая чума, голод, быстрое разрушение общественного порядка выдвинули свои аргументы, и – несмотря на проклятие церкви – реестр добровольных эмигрантов начал разбухать. Но все-таки колкорронцы считали такой выход слишком радикальным, и консервативное население было убеждено, что любые лишения и опасности на Мире лучше, чем неизбежная гибель в чуждой голубой бесконечности неба.

Затем пришло сообщение, что небесный корабль ЭЭНК прошел более половины пути до Верхнего Мира и вернулся невредимым. После этого все оставшиеся места в эмиграционном флоте были распределены очень быстро. Обладателей ордеров по-прежнему ругали, но теперь из зависти. Общественное мнение изменилось, и многие из тех, кто отвергал саму идею полета на планету-сестру, начали считать себя жертвами дискриминации. Даже большинство обывателей, слишком апатичных, чтобы переживать по поводу общеисторических вопросов, роптали при рассказах о фургонах, загруженных дефицитными припасами, исчезающих во вратах базы небесных кораблей…

В этой обстановке Лейн доказывал, что испытательный полет достиг цели, поскольку он удачно выполнил переворот и прошел среднюю точку. Спуск на Верхний Мир должен оказаться делом спокойным и предсказуемым; а Завотл представил вполне хорошие рисунки центрального континента, который наблюдал в бинокль. Из них следовало, что на континенте мало гор и других особенностей рельефа, могущих помешать безопасной посадке.

Даже члена команды потеряли при обстоятельствах, послуживших ценным уроком: в условиях невесомости нельзя стряпать.

Лейн заключил, что командира корабля следует поздравить – он хорошо справился со своей уникально сложной миссией, а само переселение надо начинать в ближайшее время.

Мнение Лейна приняли.

Первая эскадрилья, в основном со строительными рабочими и солдатами, должна была отправиться 80-го числа 2630 года.

До него оставалось всего шесть дней, и, пока синерог Лейна выбирал путь к пещере вверх по склону, ученый думал, что удивительно вяло реагирует на перспективу полета. Если все пойдет по плану, они с Джесаллой полетят на корабле десятой эскадрильи, которая – с учетом плохой погоды и действий птерты – должна покинуть планету через каких-то двадцать дней. Почему же его так мало трогает близость предстоящего путешествия, величайшего события в жизни, потрясающих перспектив, открывающихся перед нацией, самого дерзкого предприятия в истории человечества?

Может, он настолько робок, что боится даже думать о нем? Или все увеличивающаяся трещина в отношениях с Джесаллой – не признанная, но постоянно присутствующая, – лишает его эмоциональной и духовной опоры? Или это у него, всегда гордившегося своим интеллектом, просто не хватает воображения?

Синерог обошел уступ, и Лейн увидел пещеру. Поток вопросов и сомнений отодвинулся в сторону. Довольный передышкой ученый спешился и подождал солдат. Капельки пота покрывали лица охранников, скрытые кожаными шлемами. Солдаты беспокойно озирали дикое место.

– Подождете меня здесь, – сказал Лейн дородному сержанту. – Где вы разместите наблюдателей?

Лучи солнца падали почти отвесно, обводя пылающим ободком диск Верхнего Мира; сержант заслонил глаза.

– На вершине холма, сэр. Отсюда им будет видно пять-шесть других наблюдательных постов.

– Хорошо. Я иду в пещеру и не хочу, чтобы меня беспокоили. Зовите меня только при птертовой тревоге.

– Да, сэр.

Пока сержант спешивался и размещал людей, Лейн открыл навьюченные на синерога корзины и достал четыре масляных фонаря. Он зажег фитили линзой, поднял фонари за стеклянные шнуры и внес в пещеру. Вход был низким и узким – не шире одностворчатой двери. На мгновение воздух показался даже теплее, чем снаружи, затем Лейн шагнул в прохладный сумрак, а стены расступились и образовали просторное помещение. Лейн установил фонари на грязном полу и стал дожидаться, когда глаза привыкнут к скупому освещению.

Пещеру недавно, в этом году, открыл геодезист. Он обходил гору в поисках мест для наблюдательных постов.

То ли из чистого энтузиазма, то ли желая испробовать прославленное радушие магистра Гло, геодезист отправился на Зеленую Гору и представил описание поразительного содержимого пещеры. Вскоре это сообщение дошло до Лейна, и он решил осмотреть пещеру, как только выкроит время. Сейчас, окруженный образами прошлого, он понял, что неспроста пришел в это темное место. Он обращался к прошлому Мира и отворачивался от будущего на Верхнем Мире, признавая, что ничто в переселенческом полете и в жизни после него его не привлекает…

Наконец глаза привыкли, и ученый смог рассмотреть картины на стенах. Они в беспорядке изображали разные сцены. Похоже, что сначала рисовали на самых больших и гладких поверхностях, а следующие поколения художников заполнили промежутки фрагментарными рисунками, искусно включая в орнамент естественные пустоты и трещины.

В результате получился настоящий лабиринт, где взгляд блуждал, не в силах остановиться, по изображениям полуобнаженных охотников, семейных групп, стилизованных деревьев бракки, демонов, кухонных горшков, цветов, человеческих скелетов, младенцев, сосущих молоко, геометрических фигур, рыб, змей, всяких артефактов и загадочных символов. В некоторых случаях основные линии выдолбили в скале и заполнили смолой, так что изображения навязчиво выпирали из стены; кое-где, наоборот, существовала некая пространственная неопределенность, где форму человека или зверя обозначали только оттенки цвета. Красители по большей части сохранили яркость там, где требовалось, и сдержанность, где художник желал быть нежным, но кое-где время усложнило и без того запутанную картину пятнами сырости и порослью грибов.

Лейна, как никогда, захватило ощущение неразрывности веков.

Базовый тезис колкорронской религии гласил, что Мир и Верхний Мир существуют вечно и почти не меняются со временем, служа двумя полюсами непрерывного изменения человеческой души. Четыре века назад церковь воевала с Битианской ересью, гласившей, что в награду за добродетельную жизнь на одной планете личность после реинкарнации на другой получит более высокое положение. Основное недовольство церкви вызывала идея прогресса, то есть изменения, которая противоречила утверждению, что нынешний порядок существует вечно и неизменно. Оказывается, Лейн с легкостью верил, что вселенная всегда была такой, как сейчас, но даже на малом отрезке человеческой истории появились признаки перемен, и вот прошлое преподносит наглядные доказательства!

Он не знал, как оценить возраст пещерной живописи, но интуитивно чувствовал – тысячелетия, а не столетия. Рисунки доказывали, что когда-то люди жили в других условиях, чем сейчас, думали иначе и делили планету с животными, которых больше нет. Лейн ощутил внезапный прилив возбуждения и подумал, что здесь, в этих рисунках, и заключается тот единственный материал, над которым можно работать всю жизнь. Он мог бы дополнить и расширить свои познания о мире, изучая прошлое, – образ жизни гораздо более естественный для ученого и более достойный, чем бегство на другую планету.

А может, еще не поздно? – эта мысль, хотя и не вполне серьезная, будто усилила холод пещеры. Ученый вздрогнул и втянул голову в плечи. Как уже не раз в последнее время Лейн попытался проанализировать, так уж ли он обязан лететь на Верхний Мир.

Логичное ли это действие – хладнокровный продуманный поступок ученого, или он следует долгу перед Джесаллой и детьми, которых она твердо решила завести, долгу подарить им другое будущее? Пока он не начал анализировать собственные мотивы, все казалось предельно ясным – либо лететь на Верхний Мир в объятия будущего, либо остаться на Мире и умереть вместе с прошлым.

Но большинству людей решать не приходилось. Они поступят вполне по-человечески – откажутся, пока живы безропотно подчиняться или просто отвергнут саму мысль что над человечеством одержала верх слепая и безмозглая птерта.

Собственно, перелет и не мог состояться без тех, кто оставался, чтобы обеспечить подъем небесных кораблей, охранять базу и поддерживать порядок после того, как отбудут король со свитой, – поддувателей, персонала птертовых наблюдательных постов, военных.

Лейн знал, что жизнь на Мире не прекратится за одну ночь, возможно, пройдут годы и даже десятилетия, в течение которых население будет постепенно сокращаться, и, возможно, этот процесс приведет к тому, что сформируется стойкое неуязвимое малочисленное ядро, которое останется жить под землей в условиях невообразимых лишений. Лейн не желал участвовать в таком сценарии, но все-таки он понимал, что, если бы захотел, мог бы найти в его рамках свою нишу. Главное, он прожил бы свой век на родной планете, где его существование имело бы смысл.

Но как же Джесалла? Она слишком верная жена и ни за что не полетит без него. Хотя с каждым днем они все больше отдалялись друг от друга, Джесалла строго соблюдала обеты, которые дала при бракосочетании. Лейн даже думал, что она до сих пор не призналась себе в том… Взгляд его быстро пробежал по древней панораме и остановился на изображении играющего ребенка. Мальчик сосредоточенно смотрел на игрушку, по-видимому, куклу, которую держал в одной руке. Другую руку он протянул в сторону, словно поглаживая домашнего любимца, но прямо у него под ладонью находился гладкий круг. Круг был бесцветный, он мог изображать большой мяч, воздушный шар или даже Верхний Мир – но Лейну почему-то показалось, что это птерта…

Он поднял фонарь и подошел ближе. При более ярком освещении Лейн убедился, что круг бесцветен, в то время как другие объекты древние художники скрупулезно и тонко раскрасили. Отсюда следовало, что он ошибся, тем более раз дитя было спокойно и не боялось твари, которая всегда воспринималась как нечто ужасное.

Кто-то вошел в пещеру и прервал размышления Лейна. Он нахмурился, в раздражении поднял фонарь и тут же непроизвольно отступил на шаг, увидев Леддравора. Принц проскреб мечом по стене в узком проходе, прошел в основной зал и с улыбкой скользнул взглядом по рисункам.

– Добрый вечерний день, принц, – сказал Лейн, досадуя на непроизвольную дрожь в голосе. За время работы для ЭЭНК он много раз встречался с Леддравором и научился сохранять присутствие духа. Но там, в шумной атмосфере кабинетов, всегда находились и другие, а здесь, в пещере, Леддравор казался огромным, страшным, нечеловечески могучим и настолько чуждым Лейну, что вполне мог сойти с какой-нибудь сцены на этой тысячелетней стене.

Перед тем как заговорить, Леддравор бегло осмотрел всю экспозицию.

– Мне сказали, Маракайн, что здесь есть что-то примечательное. Меня что, ввели в заблуждение?

– Я так не думаю, принц. – Лейн попытался овладеть своим голосом.

– Не думаешь? Тогда ответь, что именно твой утонченный ум способен оценить, а мой нет?

Лейн напряженно искал ответ, который бы сгладил неловкость и не задел принца.

– У меня не было времени изучить рисунки, принц, но меня заинтересовало то, что они, очевидно, очень старые.

– Насколько старые?

– Возможно, три-четыре тысячи лет. Леддравор удивленно фыркнул.

– Чушь! Ты что, хочешь сказать, что эти каракули намного старше самого Ро-Атабри?

– Это всего лишь мое мнение, принц.

– Ты ошибаешься. Краски слишком свежи. Эта пещера – подземное убежище. Во время одной из гражданских войн здесь прятались какие-нибудь инсургенты и… – Сделав паузу, Леддравор присмотрелся к рисунку, на котором двое мужчин изогнулись в сексуальной позиции. – И видишь, как они тут коротали время? Именно это тебя заинтриговало, Маракайн?

– Нет, принц.

– Ты когда-нибудь выходишь из себя?

– Стараюсь этого не делать, принц.

Леддравор снова фыркнул, глухо протопал по пещере и вернулся к Лейну.

– Хорошо. Не трясись, Маракайн, я не собираюсь трогать тебя. Может быть, тебе интересно узнать, что я пришел сюда по просьбе отца. Он пронюхал об этой паучьей норе и хочет, чтобы рисунки тщательно скопировали. Сколько времени на это уйдет?

Лейн оглядел стены.

– Четверо хороших рисовальщиков управятся за день, принц.

– Организуй это. – Леддравор уставился на Лейна с непроницаемым видом. – С какой стати кому-то надо знать, как выглядит эта чертова дыра? Отец стар и немощен, ему предстоит вынести полет на Верхний Мир, большую часть населения уничтожила чума, а оставшиеся готовы взбунтоваться. Даже в армии некоторые подразделения становятся неуправляемыми – они голодают, и до них наконец дошло, что скоро я улечу и некому будет о них позаботиться. А мой отец озабочен лишь тем, чтобы своими глазами увидеть эти несчастные каракули! Почему, Маракайн, ну почему?

Лейн растерялся.

– Наверно, у короля Прада есть задатки ученого, принц.

– Хочешь сказать, он похож на тебя?

– Я не имел намерения возносить себя до…

– Не важно. Могу ли я считать, что ты ответил на мой вопрос? Он хочет знать всякую всячину просто потому, что хочет знать?

– Это и означает «быть ученым», принц.

– Но… – Леддравор оборвал себя на полуслове, услышав лязг амуниции у входа в пещеру. Появился сержант из охраны Лейна. Он отдал честь Леддравору и, несмотря на возбуждение, подождал, пока ему позволят говорить.

– Выкладывай, – предложил Леддравор.

– На западе поднимается ветер, принц. Мы опасаемся птерты.

Леддравор жестом отослал сержанта.

– Хорошо, мы скоро уйдем.

– Ветер быстро усиливается, принц, – осмелился повторить сержант. Он, очевидно, очень не хотел задерживаться.

– И такой хитрый старый вояка, как ты, не видит смысла в излишнем риске. – Леддравор шутливо потряс сержанта за плечо с интимностью, которой не даровал бы самому величественному аристократу. – Ладно, забирай и уводи своих людей, сержант.

Глаза сержанта блеснули восхищением и благодарностью, он поспешно вышел. Леддравор посмотрел ему вслед, потом обернулся к Лейну:

– Ты объяснял страсть к бесполезному знанию. Продолжай.

– Я… – Лейн пытался собраться с мыслями. – В моей профессии любое знание считается полезным.

– Почему?

– Это часть целого… единой конструкции… и когда постройка завершится, человек станет совершенен и сможет властвовать над своей судьбой.

– Мило! – Недовольный взгляд Леддравора остановился на участке стены рядом с Лейном. – Ты действительно веришь, что будущее нашего рода зависит от нарисованного мальчишки, играющего с мячом?

– Я этого не говорил, принц.

– «Я этого не говорил, принц», – передразнил Леддравор. – Ты вообще ничего не говорил, ученый.

– Сожалею, что вы ничего не услышали, принц, – тихо произнес Лейн.

Леддравор усмехнулся.

– Ты намеревался оскорбить меня? Должно быть, любовь к знаниям в самом деле пламенная страсть, если даже ты забываешься, Маракайн. Мы продолжим дискуссию по дороге. Пошли! – Леддравор устремился к выходу и боком протиснулся через узкую расщелину. Лейн задул четыре фонаря и, оставив их в пещере, последовал за Леддравором.

С запада через неровный контур горы переваливал крепчающий ветер.

Леддравор уже оседлал своего синерога и насмешливо наблюдал, как Лейн, подобрав полы халата, неуклюже карабкается на круп животного. Окинув небо испытующим взглядом, Леддравор первым поехал вниз по склону, держась прямо и управляя скакуном с небрежностью прирожденного наездника.

Инстинктивно Лейн послал своего синерога по неровной параллельной тропе, решив не отставать от принца, и уже на середине спуска обнаружил, что вот-вот на полном скаку вылетит на полосу рыхлого сланца. Он попытался взять правее, но добился только того, что синерог утратил равновесие, тревожно заржал, потерял подкову и повалился на бок. Услышав, как хрустнула нога животного, Лейн выпал из седла и покатился в заросли желтой травы, смягчившей удар. Он шмякнулся оземь, перевернулся и вскочил невредимый, но удрученный предсмертным стоном синерога, который бился в агонии среди острых камней.

Леддравор одним движением спешился, подошел к упавшему животному с черным мечом и быстро погрузил лезвие в брюхо синерога под углом вперед, целясь в сердце. Синерог испустил судорожный вздох и, хрипло всхлипнув, умер.

Лейн зажал рот рукой, борясь с мучительными спазмами в желудке.

– Вот тебе еще порция полезного знания, – сказал Леддравор. – Когда убиваешь синерога, ни в коем случае не целься прямо в сердце, не то будешь весь в крови. А так сердце лопается в полости тела, и крови почти нет. Видишь? – Принц вытащил меч, вытер его о шкуру мертвого синерога и развел руки, показывая незапятнанную одежду. – Правда, в этом весьма много… учености?

– Он упал из-за меня, – пробормотал Лейн.

– Это был всего лишь синерог. – Леддравор вложил меч в ножны, вернулся к своему скакуну и вскочил в седло. – Скорее, Маракайн, чего ты ждешь?

Принц протягивал руку, собираясь помочь Лейну забраться на синерога.

Лейн же смотрел на Леддравора и чувствовал, что ему отвратительно прикасаться к спутнику.

– Благодарю вас, принц, но человеку моего положения не подобает ехать рядом с вами.

Леддравор расхохотался:

– О чем ты говоришь, дурила! Мы на открытом месте, вокруг реальная жизнь – солдатская жизнь, – и птерта идет в наступление.

Мысль о птерте пронзила Лейна подобно ледяному кинжалу. Он нерешительно шагнул вперед.

– Не будь таким застенчивым. – В голосе Леддравора звучала издевка, и он бросил на Лейна насмешливый взгляд. – В конце концов, нам с тобой не впервой делиться кобылкой.

Холодный пот выступил на лбу у Лейна, он остановился и услышал свой голос:

– Поразмыслив, я решил добраться до базы пешком.

– Я теряю терпение, Маракайн. – Заслонив глаза от солнца, Леддравор осмотрел западную часть неба. – Я не собираюсь умолять тебя сохранить свою жизнь.

– За свою жизнь я сам отвечаю, принц.

– Упрямство у Маракайнов в крови, – сказал Леддравор, адресуясь к воображаемому третьему собеседнику, и пожал плечами.

Он повернул синерога на восток и пустил его легким галопом. Через несколько секунд Леддравор скрылся за скальным выступом, и Лейн остался один.

Неровная местность вокруг вдруг показалась ему чужой и беспощадной, как далекая планета. Он осознал, что загнал себя в безвыходное положение, и усмехнулся удивленно и неуверенно.

«Почему именно сейчас? – спросил он себя. – Почему я ждал до сих пор?»

Он услышал поблизости тихий шорох, обернулся в испуге и увидел, как, шевеля мелкие камешки, из своих пещерок выползают бледные многоножки, торопясь наброситься на мертвого синерога. Лейн отшатнулся от этого зрелища. Он прикинул, не вернуться ли в пещеру, но признал, что она защитит его лишь в дневное время суток. А когда наступит ночь, гора скорее всего будет кишеть терпеливо вынюхивающими и рыщущими повсюду шарами. Лучше всего поспешить к базе небесных кораблей и постараться успеть до того, как ветром нанесет птерту.

Приняв решение, Лейн пустился бегом по гудящей жаре. Недалеко от подножия горы он выбрался на свободный склон, откуда открывался вид на восток. Далекое облачко пыли указывало путь Леддравора, а намного впереди него, почти уже возле тускло-коричневых границ базы, большое облако отмечало местонахождение четверых солдат. Лейн понял, что недооценил разницу в скоростях пешехода и всадника на синероге, скачущем галопом. Добравшись до равнины, он сможет продвигаться быстрее, но даже и тогда пройдет добрый час, прежде чем он добежит до базы.

Целый час!

«А есть ли у меня хоть какой-то шанс уцелеть за это время?»

Лейн попробовал отвлечься от душевных страданий и подойти к вопросу с профессиональной точки зрения.

Объективно говоря, статистика даже обнадеживала.

При дневном свете и на ровной местности птерта не слишком опасна. Она не способна самостоятельно передвигаться в горизонтальной плоскости; с места на место ее переносит ветер. Значит, активный человек на открытой территории может не впадать в панику. Предполагая, что птерта не заблокировала район – а в дневное время это случается редко, – ему надо только внимательно следить за шарами и помнить направление ветра. При виде птерты следует подождать, пока она приблизится почти на радиус поражения, а потом ненамного отбежать поперек ветра, предоставив шару проплыть мимо.

В ущелье Лейн споткнулся и встал. У него перехватило дыхание, и он прислонился к скале, стараясь отдышаться. Для спасения жизни требовалось сохранить запасы сил, чтобы проворно бежать, когда окажешься на равнине.

Смятение в груди Лейна постепенно утихало, он представил себе следующую встречу с Леддравором и, как ни странно, улыбнулся.

Ирония судьбы! В то время как прославленный военный принц бежал, спасаясь от птерты, робкий ученый дошел до города пешком, вооруженный единственно разумом. Это продемонстрирует, что он не трус, докажет всем, да так, что даже Джесалле придется…

«Я сошел с ума! – с презрением к себе Лейн громко застонал от этой мысли. – Я в самом деле совсем ничего не соображаю. Позволил спровоцировать себя дикарю, исполненному грубости и злобы, гордящемуся своей тупостью, прославляющему невежество. Я долго позволял ему унижать себя, пока наконец в приступе ненависти и гордыни не швырнул ему под ноги собственную жизнь! Ничего не скажешь – похвально! А теперь я по-детски размечтался о мести и настолько возомнил о себе, что даже нарушил основное правило безопасности – не убедился, что поблизости нет птерты!»

Лейн выпрямился и, холодея от предчувствия, обернулся и посмотрел вдоль ущелья.

В пределах радиуса поражения, в каких-то десяти шагах, висела птерта, и ветер, дующий вдоль ущелья, стремительно подносил ее ближе. Она разрослась, заняла все поле зрения, блестящая, прозрачная, черно-пурпурная, и где-то в глубине души Лейн испытал облегчение от того, что вопрос решился сам собой – быстро и бесповоротно. Бесполезно бежать, бесполезно бороться. Он увидел птерту, как не видел до этого никто, разглядел вихри ядовитой пыли у нее внутри. Действительно ли у нее нет внутренней структуры? Существует ли некий злобный проторазум, который сознательно жертвует собой, чтобы убить Лейна?

Вселенную Лейна заполнила птерта.

Она была повсюду – и через мгновение ее не стало нигде.

Лейн глубоко вздохнул и оглянулся с грустным спокойствием человека, которому осталось принять лишь одно решение.

«Не здесь, – подумал он, – тут темно и тесно, тут не годится».

Он вспомнил, что повыше на склоне есть место с хорошим видом на восток, и вернулся к руслу высохшего потока. Теперь он шагал медленно и время от времени вздыхал. Он дошел до склона, сел на землю, удобно прислонившись спиной к скале, и расправил складки халата вокруг вытянутых ног.

Перед Лейном простиралась планета его последнего дня. Низко в небе плавала треугольная вершина горы Опелмер, как бы отделившаяся от горизонтальных полос и лент Ро-Атабри и заброшенных пригородов на берегах бухты Арл. Ближе в низине лежал поселок базы небесных кораблей, и дюжины оболочек воздушных кораблей напоминали башни иллюзорного города. На южном небе сияло Дерево, его девять звезд бросали вызов блеску солнца, а в зените широкий серп мягкого света неощутимо расширялся по диску Верхнего Мира.

«Вся моя жизнь и работа видна на этой сцене, – подумалось Лейну. – Принадлежности для письма у меня с собой, я должен подвести итог, хотя последние мысли человека в виде абсурдных строк завещания перед смертью вряд ли станут для кого-то интересными или ценными… самое большее, что я могу записать, уже известно. Что птертоз – это неплохая смерть… по сравнению с другими смертями, конечно… природа иногда милосердна… подобно тому, как самый жуткий укус акулы часто не сопровождается болью, так иногда вдыхание пыли птерты может вызвать странное умиротворение, такой химический фатализм… по крайней мере в этом отношении мне вроде бы повезло… если не считать, что у меня нет чувств, которые принадлежат мне по древнему праву…»

Ниже грудной клетки возникло жжение и стало распространяться по всему телу; показалось, что в окружающем мире вдруг стало холоднее, как будто солнце остыло. Лейн полез в карман, вытащил желтый полотняный капюшон и расстелил у себя на коленях.

Оставалось исполнить последний долг, но пока еще время не настало.

«…Мне хотелось бы, чтобы со мной сейчас была Джесалла… Джесалла и Толлер… я бы отдал их друг другу… попросил принять друг друга… Опять сплошная ирония: Толлер всегда хотел стать другим человеком, стать похожим на меня… а когда он стал новым Толлером, в прежнего Толлера превратился я… настолько, что даже пожертвовал жизнью ради чести… Этот жест я должен был сделать до того, как Леддравор надругался над моей красавицей женой… Толлер был прав на этот счет, а я – со своей так называемой мудростью – твердил ему, что он ошибается… Джесалла умом понимала, что Толлер ошибается, а сердцем чувствовала, что он прав…»

Боль кольнула грудь, и начался приступ дрожи. Панорама впереди стала неестественно плоской. Появились новые птерты. Они парами и тройками плыли вниз к равнине, не обращая на него никакого внимания. Обрывочные, сонные мысли потекли напоследок в его голове.

«…Бедный Толлер… он многого достиг, а чем я его вознаградил?.. Обидой и завистью… я обидел его в день погребения Гло, и это удалось мне только потому, что он меня любит… а он ответил на мой мелочный выпад с любовью и достоинством… бракка и птерта идут рука об руку… я люблю «братика»… не знаю, поняла ли Джесалла, что тоже его любит… иногда так трудно в этом разобраться… конечно, бракка и птерта идут рука об руку – они партнеры по симбиозу… только теперь я понял, почему мне не хотелось лететь на Верхний Мир… там будущее, а будущее принадлежит Джесалле и Толлеру… не из-за того ли я подсознательно решил не ехать с Леддравором, выбрал свою Яркую Дорогу?.. А может быть, я просто освободил дорогу Толлеру?.. Исключил себя, как лишний множитель в уравнении?.. Я всю жизнь занимался решением уравнений…»

Огонь в груди жег Лейна все сильнее, он начал задыхаться и обильно потел, хотя кожей ощущал смертельный холод. Планета казалась картиной, нарисованной на измятой ткани. Настало время для желтого капюшона. Непослушными пальцами Лейн поднял его и надел на голову: предупреждение каждому прохожему, что человек умер от птертоза и к телу не следует приближаться по меньшей мере пять дней. Прорези для глаз оказались не на месте, но Лейн уронил руки по бокам и не стал выравнивать капюшон. Его вполне устраивал личный мирок бесформенной и неясной желтизны, в котором сошлись пространство и время.

«…Да, насчет наскальной живописи я был прав… круг изображает птерту… бесцветную птерту… она еще не выработала специальных ядов… Кто это меня спрашивал про розовую птерту?.. И что я ответил? Что голый ребенок не боится этого шара, потому что знает – шар не причинит вреда?.. Конечно, я все время разочаровывал Толлера недостатком мужества… пренебрежением к чести… теперь он может гордиться мной… Хотел бы я увидеть его лицо в тот момент, когда он узнает, что я предпочел умереть, лишь бы не ехать с… Не странно ли, что ответ на загадку птерты всегда был на небе?.. Круг Верхнего Мира и Дерево – символы птерты и бракки, сосуществующих в гармонии… опылительные залпы бракки кормят птерту… Чем кормят?.. Пыльцой, маглайном, зеленым и пурпурным… а птерта за это выискивает и уничтожает врагов бракки… Надо бы защитить Толлера от Леддравора… он думает, что не уступит принцу, но я боюсь… Я боюсь, что никому не сказал про бракку и птерту! Сколько времени я это знал?.. Я сплю?.. Где моя любимая Джесалла?.. Я могу еще шевелить руками?.. Я могу еще?..»

 

Глава 17

Принц Леддравор посмотрел на свое отражение в зеркале и нахмурился.

Даже во время жизни в Большом Дворце он предпочитал обходиться без прислуги при утреннем туалете, на который тратил порядочно времени. Он сам полировал бритву из бракки, доводя лезвие до совершенства, а щетину смачивал горячей водой. В результате, к своей досаде, он соскоблил слишком много кожи под подбородком. Он не то чтобы порезался, но у горла выступили капельки крови, и сколько он их ни стирал, тут же появлялись новые.

Вот что случается, когда живешь как изнеженная девица, – мысленно посетовал он, прижимая к горлу влажное полотенце в ожидании, пока прекратится кровотечение.

Зеркало – сложенные вместе два стекла разных сортов – отражало свет почти полностью, но, поворачиваясь к окну, Леддравор мог разглядеть сквозь стеклянный сандвич его яркие прямоугольники на том месте, где, казалось бы, стоит он сам.

«Как это уместно, – подумал он. – Перед восхождением на Верхний Мир я становлюсь этаким бесплотным призраком. Реальная жизнь, единственная, которая вообще имеет значение, закончится для меня, когда…»

Его мысли прервал топот, донесшийся из соседнего помещения. Обернувшись, Леддравор увидел в дверях ванной комнаты майора Яхималта, человека с квадратным торсом, служившего адъютантом по связи между дворцом и базой небесных кораблей. Заметив, что Леддравор не одет, Яхималт попятился.

– Простите, принц, – сказал он, – я не знал…

– Ты что, парень? – рявкнул Леддравор. – Если у тебя есть сообщение, давай выкладывай.

– Донесение от полковника Хипперна, принц. Он передает, что у главных ворот базы собирается толпа.

– Но ведь в его распоряжении целый полк. Почему я должен беспокоиться из-за какой-то толпы?

– Согласно донесению, их возглавляет первосвященник, принц, – ответил Яхималт. – Полковник Хипперн просит, чтобы вы санкционировали арест прелата.

– Балаунтар! Этот мешок костей! – Отшвырнув зеркало, Леддравор прошел к вешалке, где висела одежда. – Передай полковнику Хипперну: пусть удерживает позиции, но ничего не предпринимает до моего прибытия. Я лично разберусь с нашим первопугалом.

Яхималт отдал честь и исчез. Леддравор поймал себя на том, что улыбается, торопливо застегивая ремешки белой кирасы. До отправления первой эскадрильи на Верхний Мир оставалось всего пять дней, подготовка фактически закончилась, и принц тяготился вынужденным бездействием. Если он не займется каким-нибудь делом, его вновь начнут терзать сомнения и противоестественный ужас. Он чувствовал, что почти благодарен велеречивому прелату за возможность отвлечься и еще раз заняться настоящим делом.

Леддравор пристегнул к поясу меч, к левому предплечью – нож и поспешил на главный передний двор, выбрав нижнюю дорогу, чтобы не наткнуться на отца. У короля имелась превосходная разведывательная сеть, и почти наверняка он слышал о вчерашней самоубийственной выходке Лейна Маракайна.

Меньше всего Леддравор хотел, чтобы его сейчас начали расспрашивать об этом нелепом происшествии. Он послал команду рисовальщиков в пещеру скопировать рисунки и хотел при встрече с отцом представить ему эти копии. Инстинкт подсказывал Леддравору, что король очень рассердится, если выяснится, что Маракайн погиб, в чем не приходилось сомневаться. Но рисунки, возможно, смягчат этот гнев.

Во дворе Леддравор приказал слуге привести пестрого синерога, на котором обычно ездил, и через считанные секунды уже скакал к базе небесных кораблей.

Он выехал из двойного кокона сетей, обволакивавшего дворец, и поскакал по одной из закрытых, похожих на трубы, дорог, пересекавших четыре декорированных крепостных рва. Кожух из лакированного льняного полотна защищал от птертовой пыли и обеспечивал безопасность до самого Ро-Атабри, но ощущение замкнутого пространства раздражало Леддравора. Он обрадовался, когда оказался в городе, где сквозь сетку было хотя бы видно небо, и помчался на запад по мощеной набережной Боранна.

Горожан на улицах было немного, и эти немногие направлялись в сторону базы, словно ведомые неким особым чувством, подсказывающим, что там, впереди, происходят важные события. Утро стояло безветренное и жаркое, птерта не угрожала. Леддравор доскакал до западной границы города и, проигнорировав крытый путь, поехал южнее, по открытой местности, туда, где у главных ворот собралась толпа.

Возмущенные люди разобрали боковые стенки непрочного коридора и растеклись перед внешними воротами. У дальней стороны ворот в небо уставились пики. Леддравор одобрительно кивнул: пика прекрасно демонстрирует гражданам всю ошибочность их поведения.

Приблизившись к людской массе, Леддравор перевел синерога на шаг. Принца наконец заметили; люди почтительно расступились перед ним, и он с удивлением отметил, как много среди них оборванцев. Очевидно, состояние рядового населения Ро-Атабри было хуже, чем он себе представлял. Народ возбужденно перешептывался. Между толпой и оградой оставался свободный полукруг, в центре которого стоял в своем черном облачении Балаунтар.

Прелат, который страстно убеждал в чем-то офицера, находящегося по ту сторону ворот, обернулся к Леддравору. При виде военного принца он заметно вздрогнул, но скованные гневом черты его лица не изменились. Леддравор лениво подъехал к Балаунтару, с нарочитой медлительностью спешился и дал сигнал открыть ворота. Двое солдат отвели тяжелые створки, и Леддравор с Балаунтаром оказались в центре публичной арены.

– Ну что, священник, – спокойно спросил Леддравор, – зачем ты пожаловал сюда?

– Думаю, ты знаешь, почему я здесь… – Балаунтар тянул целых три секунды перед тем, как добавить королевский титул: – Принц.

Леддравор улыбнулся:

– Если ты пришел просить миграционный ордер, то ты опоздал, их уже все раздали.

– Я ничего не прошу. – Балаунтар повысил голос и обратился не к Леддравору, а к толпе. – Я пришел, чтобы предъявить требования. И их должны удовлетворить!

– Требования! – Никто никогда не смел произнести это слово при Леддраворе, и когда он повторил его, с ним случилось нечто странное. Он как будто раздвоился: одно тело Леддравора, тяжелое, твердо стояло на земле, а другое, невесомое, эфирное, которое мог бы унести малейший ветерок, сделало шаг назад и отделилось. Леддравору показалось, что он не касается поверхности, а, подобно птерте, парит над кончиками травинок и наблюдает происходящее всевидящим и отстраненным взглядом.

С этой выгодной позиции он меланхолично наблюдал, как его плотная оболочка разыгрывает дикий спектакль…

– Не смей говорить мне о требованиях! – крикнул телесный Леддравор. – Или ты забыл, что король наделил меня абсолютной властью?

– Я говорю от имени высшей власти. – Балаунтар произносил слова уверенно, чувствуя твердую почву под ногами. – Я говорю от имени Церкви, от имени Великой Непрерывности, и я приказываю тебе – уничтожь корабли, которыми ты собрался осквернить Горний Путь. Далее – все продовольствие, кристаллы и другие предметы первой необходимости ты украл у народа и должен незамедлительно это вернуть. Вот мое последнее слово.

– Ты и не подозреваешь, как это верно, – прошипел Леддравор и вытащил боевой меч, но остатки уважения к закону удержали принца. Черное лезвие не пронзило тело прелата. Вместо этого Леддравор повернулся к офицерам. Они стояли неподвижно; лицо полковника Хипперна застыло. – Арестуй изменника! – резко сказал ему Леддравор.

Хипперн негромко скомандовал, и вперед выбежали два солдата с мечами наголо.

Солдаты подхватили Балаунтара под руки; он упирался, но они увели его внутрь периметра базы. Толпа глухо заворчала. Хипперн вопросительно посмотрел на Леддравора.

– Чего ты ждешь? – Леддравор ткнул вниз указательным пальцем. – Известно, как наказывают за измену. Выполнять!

Лицо Хипперна под цветастым шлемом не дрогнуло, он снова сказал несколько слов ближайшим офицерам, и через секунду к двум солдатам, которые держали Балаунтара, подбежал дородный старший сержант. Первосвященник вырывался изо всех сил, его тело, закутанное в черное, нечеловечески извивалось, когда солдаты прижали его к земле. Он поднял лицо к палачу и широко открыл рот, чтобы произнести проклятие или молитву, но только создал удобную мишень для сержанта – тот, не раздумывая, ткнул туда мечом. Конец лезвия вышел у основания черепа и, разрубив позвоночник, в мгновение ока прервал жизнь первосвященника. Солдаты опустили тело на землю и отступили назад. По толпе прокатился стон ужаса. Большой камень просвистел в воздухе и упал у ног Леддравора.

Какое-то мгновение казалось, что сейчас принц в одиночку бросится на толпу; потом он обратился к старшему сержанту:

– Отрубить голову священнику. Поднять ее на пику. Пусть полюбуются на своего учителя.

Сержант кивнул и невозмутимо приступил к работе. Он действовал с ловкостью профессионального раздельщика свинины, и через минуту голову Балаунтара подняли на древке копья, которое привязали к стойке ворот; по древку побежали ручейки крови.

Наступила тишина, от которой заложило уши; казалось, ситуация зашла в тупик. Затем свободный полукруг у ворот медленно сжался. Передние ряды даже как будто и не двигались, но тем не менее их дюйм за дюймом выдавливал неумолимый напор сзади. Стойка ворот заскрипела и стала валиться внутрь, наглядно демонстрируя силу этого напора.

– Закрыть ворота! – крикнул полковник Хипперн.

– Отставить! – Леддравор обернулся к полковнику. – Армия не бежит от гражданского сброда. Прикажи своим людям очистить территорию.

Хипперн в волнении глотнул, но взгляд Леддравора встретил твердо.

– Ситуация сложная, принц. Это местный полк, большую часть солдат набрали в Ро-Атабри, они не смогут воевать со своими.

– Верно ли я расслышал, полковник? – Леддравор перехватил рукоять меча, и взор его яростно засверкал. – С каких это пор дела Колкоррона решают рядовые солдаты?

Хипперн вновь глотнул, но мужество не изменило ему.

– С тех пор, – ответил он, – как они стали голодать, принц. Так обычно и бывает.

Неожиданно Леддравор улыбнулся.

– Это твое профессиональное суждение, полковник? А теперь внимательно следи за мной. Я научу тебя командовать.

Он повернулся, подошел к тройному ряду солдат и поднял меч.

– Рассеять толпу! – рявкнул он и махнул мечом вниз и в сторону напиравшей толпы, указывая направление удара.

Солдаты рванули из строя и бросились вперед. Тишина взорвалась дикими воплями. Толпа отхлынула, но не побежала, а, немного отступив, вновь сомкнулась, и тут открылось важное обстоятельство: команде Леддравора подчинилась лишь треть солдат. Остальные не двинулись с места и теперь с несчастным видом смотрели на ближайших младших офицеров.

Да и те солдаты, которые пытались разогнать толпу, мало чего добились. Они позволили легко одолеть себя, и их мечи быстро стали достоянием противника. С радостными возгласами люди повалили на землю большую секцию крытой дороги и разломали ее каркас, чтобы использовать его в качестве оружия.

Второй Леддравор – холодный, эфирный и безучастный – снисходительно смотрел, как его телесный двойник подбежал к молоденькому офицеру и приказал ему вести против толпы своих людей. Лейтенант, споря, помотал головой и через секунду был мертв, так как Леддравор одним ударом почти отрубил ему голову. Принц словно обезумел, утратив все человеческое. Вытягивая шею и волоча ноги, он носился среди солдат и офицеров, сея разрушение, как ужасный демон, и его черный меч разбрасывал алые брызги крови.

«Сколько это может продолжаться? – отстраненно размышлял второй Леддравор. – Неужели нет предела людскому терпению?»

Внезапно новое явление отвлекло его внимание. Небо на востоке заволокло столбами дыма, поднимавшимися сразу из нескольких точек. Горели противоптертовые экраны, и это означало, что горожане пересекли последнюю черту, взбунтовавшись против существующего порядка.

Смысл протеста был ясен: погибать должны все вместе – и король, и бедняки.

Вспомнив о короле, одиноком и уязвимом в Большом Дворце, эфирный Леддравор утратил свое спокойствие. Нужно было принимать срочные меры; ответственность, которая лежала на нем, была важнее конфликта нескольких сотен солдат и горожан.

Он вновь слился со своим двойником, и все поплыло у него перед глазами. Время и пространство распались…

Принц Леддравор открыл глаза навстречу потоку резкого солнечного света. Рукоять меча была мокрой, и его окружали звуки, цвета и смятение кровавой бойни.

Он немного постоял, обозревая эту сцену, затем сориентировался, вложил меч в ножны и побежал к своему синерогу.

 

Глава 18

Толлер, не двигаясь, смотрел на тело в желтом капюшоне; прошло, наверно, минут десять, а он все стоял, не зная, как преодолеть боль утраты.

«Его убил Леддравор, – подумал Толлер. – Вот как я расплачиваюсь за то, что оставил в живых это чудовище. Он скормил моего брата птерте!»

Утреннее солнце находилось еще низко на востоке, но воздух был неподвижен, и от скалистого склона уже исходил жар.

Толлер разрывался между приступом горя и благоразумием, между желанием подбежать к телу брата и необходимостью держаться на безопасном расстоянии. Затуманенным взором он разглядел что-то белое на впалой груди Лейна, прижатое поясом и тонкой рукой.

Бумага? Сердце Толлера забилось от надежды. Может быть, Лейн оставил обвинительный акт против Леддравора?

Толлер достал короткую подзорную трубу, которую с детства носил с собой, и направил ее на белый прямоугольник. Слезы и режущая яркость изображения мешали читать, но в конце концов он разобрал корявые слова последнего послания Лейна:

ПТЕРТЫ ДРУЗЬЯ БРАК. УБИВАЮТ НАС ПОТОМУ

МЫ УБИВАЕМ БРАК. БРАК КОРМИТ ПТЕРТ.

ЗА ЭТО П ЗАЩИЩАЕТ Б. ПРОЗРАЧ РОЗОВАЯ

ПУРПУР П. ВЫРАБ ТОКСИНЫ. МЫ ДОЛЖ ЖИТЬ

В ГАРМОНИИ С Б. ПОСМОТРИ НА НЕБО.

Толлер опустил подзорную трубу. Где-то за бурей смятения и горя появилось понимание того, что послание Лейна гораздо важнее всех нынешних обстоятельств. Но сейчас Толлер был не в состоянии все это связать – лишь озадачен и разочарован. Почему Лейн не использовал остаток сил, чтобы обвинить своего убийцу, не вымостил прямую дорогу для возмездия? После минутного размышления ответ пришел Толлеру, и он почти улыбнулся от нежности и уважения.

Даже умирая, Лейн остался истинным пацифистом, далеким от мыслей о мести. Он удалился из этого мира без злобы и ненависти – так же, как жил, а Леддравор все еще существует…

Толлер повернулся и пошел по склону туда, где его ждал сержант с двумя синерогами. Он овладел собой, и слезы больше не застилали взор, но теперь его мысли занял новый вопрос, который пульсировал в мозгу с силой и постоянством морских волн, бьющихся о скалистый берег.

«Как мне жить без брата? – Жар, отражавшийся от каменных плит, давил на глаза, лез в рот. – День будет долгий, жаркий, и как я проживу его без брата?»

– Я скорблю вместе с вами, капитан, – сказал сержант Энглюх. – Ваш брат был хорошим человеком.

– Да. – Толлер взглянул на сержанта, стараясь подавить неприязнь. Этот человек официально отвечал за жизнь Лейна, но Лейн погиб, а он жив. На такой местности сержант ничего не смог бы сделать против птерты, и, по его словам, их отослал Леддравор, но все равно – то, что сержант уцелел, оскорбляло примитивные чувства Толлера.

– Может быть, поедем, капитан? – По Энглюху не было заметно, что он боится результатов осмотра, который затеял Толлер. Сержант был с виду суровым ветераном и, несомненно, овладел искусством спасать свою шкуру; но судить о его честности Толлер не мог.

– Нет, – ответил Толлер, – я хочу найти его синерога.

– Хорошо, капитан. – В глазах сержанта промелькнуло понимание того, что Толлер не поверил полностью краткому отчету Леддравора о вчерашних событиях. – Я покажу, какой дорогой мы ехали.

Толлер сел на своего синерога и вслед за Энглюхом начал взбираться по склону. На полпути к вершине они вошли в зону сланцев и у ее нижней границы обнаружили кучку костей.

Останки синерога лежали на рыхлом сланце; многоножки и другие питающиеся падалью животные уже обглодали его скелет. Они раскромсали и местами обгрызли даже седло и упряжь. По спине Толлера пробежал холодок – если бы тело Лейна не пропиталось ядом птерты, брата постигла бы такая же участь.

Синерог нервничал и крутил головой, но Толлер направил его поближе к свету, увидел сломанную большую берцовую кость и нахмурился.

Когда это случилось, брат был еще жив, а сейчас он мертв. Боль снова охватила Толлера, и он закрыл глаза, пытаясь осмыслить немыслимое.

Согласно докладным, сержант Энглюх с тремя солдатами, после того, как Леддравор отослал их, подъехали к западным воротам базы небесных кораблей. Там они ждали Лейна и очень удивились, когда увидели, что Леддравор возвращается один.

Принц был в непонятном настроении – сердит и оживлен одновременно, и, по рассказам очевидцев, увидев Энглюха, сказал ему: «Приготовься к долгому ожиданию, сержант, твой хозяин загубил своего скакуна и теперь играет в прятки с птертой». Энглюх решил, что должен что-то делать, и вызвался скакать обратно к горе с запасным синеро-гом, но Леддравор запретил, сказав: «Он сам захотел рискнуть жизнью, а для хорошего солдата это неподходящий спорт».

Толлер заставил сержанта несколько раз повторить отчет, но никак иначе понять слова Леддравора было нельзя – он предложил довезти Лейна до безопасного места, однако тот по своей воле избрал игру со смертью. Хотя принц стоял выше лжи и не стал бы ничего скрывать, Толлер все-таки не мог принять то, о чем ему рассказали. Всем известно, что Лейн Маракайн терял сознание от одного только вида крови. Такой человек ни за что не вышел бы против шаров, а пожелай он покончить с собой, то нашел бы способ получше. Однако в любом случае у него не было причины для самоубийства. Наоборот, у него имелись веские причины, чтобы жить.

Нет, в том, что произошло вчера на пустынном склоне, крылась какая-то тайна, и Толлер знал только одного человека, способного ее прояснить. Леддравор не солгал, но он сказал не все…

– Капитан! – дрожащим голосом прошептал Энглюх. – Глядите туда!

Толлер посмотрел на восток, куда указывал Энглюх, и увидел огромный темно-коричневый воздушный шар, который ни с чем нельзя было спутать. Шар поднимался в небо над Ро-Атабри. Через несколько секунд рядом в тесном строю поднялись еще три шара. Похоже, массовый перелет на Верхний Мир начинался на несколько дней раньше графика.

Опять что-то не так, подумал Толлер с досадой. Мало того что погиб Лейн и Толлер терялся в сомнениях и подозрениях, так теперь еще и небесные корабли стартуют с базы в нарушение жесткого плана миграции. Вселенная как нарочно обрушивала на его бедную голову все новые и новые проблемы.

– Я должен вернуться. – Толлер пришпорил синерога, и они двинулись вниз. Обогнув выступ, поросший вереском, они поехали по открытому склону, на котором лежало тело Лейна. Отсюда открывался широкий обзор на восток, и стало видно, что над линией ангаров взмывают все новые воздушные шары, но внимание Толлера приковал пестрый город, расположившийся за базой. Над центральными районами поднимались столбы дыма.

– Похоже на войну, капитан, – в изумлении приподнявшись на стременах, сказал Энглюх.

– Возможно, это и есть война. – Толлер бросил взгляд на неподвижную безмолвную массу, которая когда-то была его братом.

«Ты будешь жить во мне, Лейн», – подумал он и, пришпорив скакуна, направил его к городу.

Толлер знал, что среди населения Ро-Атабри растет недовольство, но считал, что волнение гражданских вряд ли повлияет на распорядок базы. Леддравор серпом выстроил армейские части между небесными кораблями и окраиной города и поставил командовать ими офицеров, которым мог доверять даже в сложных условиях переселения. Эти люди не собирались лететь на Верхний Мир и были стойкими сторонниками идеи сохранить Ро-Атабри во что бы то ни стало. Толлер полагал, что база в безопасности даже в случае полномасштабного бунта, но небесные корабли почему-то отправлялись до срока…

Спустившись на равнину, Толлер пустил синерога галопом и всю дорогу вглядывался в постепенно приближающуюся базу. Западным входом пользовались редко, так как он открывался на сельскую местность, но, подъехав ближе, Толлер увидел большие группы солдат, всадников и пехоты, а за двойными экранами, закруглявшимися к северу и югу, двигались фургоны с припасами. В утреннее небо взмывали очередные корабли, и громовые раскаты их горелок сливались с хлопаньем вентиляторов и криками поддувальщиков.

Внешние ворота распахнули для Толлера и сержанта и, как только те въехали в буферную зону, немедленно захлопнули. К Толлеру, держа под мышкой шлем с оранжевым гребнем, направился армейский капитан. Маракайн натянул вожжи и остановил синерога.

– Вы небесный капитан Толлер Маракайн? – спросил он, утирая платком блестящий лоб.

– Я. Что случилось?

– Принц Леддравор приказывает вам немедленно явиться в ангар 12.

Толлер кивнул в знак согласия и повторил:

– Что случилось?

– А разве похоже, что что-то случилось? – желчно сказал капитан и, повернувшись, пошел прочь по дороге, сердито отдавая приказы солдатам, которые бросали на него вызывающие строптивые взгляды.

Толлер раздумывал, не отправиться ли за ним, чтобы все-таки выяснить, в чем дело, но тут увидел человека в синем мундире, который подавал ему знаки из внутренних ворот. Это оказался Илвен Завотл, ему недавно присвоили звание пилота-лейтенанта. Толлер подъехал к нему и спешился. Молодой человек имел вид бледный и встревоженный.

– Я рад, что вы вернулись, Толлер, – взволнованно сказал Завотл. – Я слышал, вы ездили на поиски брата, и пришел предупредить вас насчет принца Леддравора.

– Леддравора? – Толлер взглянул на небо, когда очередной корабль на мгновение заслонил солнце. – Что насчет Леддравора?

– Он обезумел, – сказал Завотл и оглянулся – убедиться, что никто его не подслушивает. – Он сейчас в ангарах… понукает грузчиков и поддувальщиков… с мечом в руке… я видел, как он зарубил человека только за то, что тот остановился попить.

– Он!.. – Гнев и ожесточение Толлера возросли. – Из-за чего все это?

Завотл удивился.

– Вы не знаете? Наверно, вы уехали с базы до того, как… Толлер, за эти два часа все изменилось.

– Да что случилось! Говори, Илвен, или я тоже возьмусь за меч.

– Прелат Балаунтар привел горожан к базе. Он потребовал уничтожить корабли и раздать припасы народу. Леддравор арестовал его и здесь же обезглавил.

Толлер прищурился, представляя себе эту сцену.

– Это была ошибка.

– И жестокая, – согласился Завотл. – Но это только начало. Балаунтар взвинтил толпу своим фанатизмом и обещаниями пищи и кристаллов. Когда люди увидели голову Балаунтара на столбе, они начали ломать наши экраны. Леддравор послал на них армию, но… я понимаю, что это звучит странно, Толлер… большинство солдат отказались сражаться.

– Открытое неповиновение Леддравору? Не может быть!

– Они из местных. Большинство набрали в самом Ро-Атабри, а им приказали резать своих. – Завотл замолчал, потому что над головой раздался рев горелки очередного небесного корабля. – Кроме того, солдаты голодают, и все чувствуют, что Леддравор бросает армию на произвол судьбы.

– Все равно… – Толлер не мог себе представить, чтобы обычные солдаты бунтовали против военного принца.

– И вот тут-то Леддравор стал как одержимый. Говорят, он убил больше дюжины офицеров и солдат. Они не слушались его приказов… но они и не защищались… и он их зарезал… – Завотл запнулся. – Как свиней, Толлер, как свиней!

Несмотря на чудовищность событий, о которых рассказывал Завотл, Толлер чувствовал – есть еще одна, и притом более важная, причина для волнения.

– И чем это кончилось?

– Пожаром в городе. Когда Леддравор увидел дым… понял, что горят противоптертовые экраны… он пришел в себя. Он увел всех оставшихся верными ему людей обратно за ограду и теперь надеется поднять весь флот небесных кораблей до того, как бунтовщики организуются и захватят базу. – Завотл хмуро оглядел стоящих неподалеку солдат. – Предполагается, что этот сброд будет защищать западные ворота, но если хотите знать мое мнение, они сами не знают, на чьей они стороне. Синие мундиры здесь больше не популярны. Нам лучше поскорее вернуться в ангары, пока…

Но Толлер уже не слушал, внезапно осознав источник своей неясной тревоги.

Пожары в городе… горят противоптертовые экраны… дождя не было несколько дней… без экранов город станет беззащитным… переселение должно начаться немедленно… и это значит…

– Джесалла! – С ужасом и раскаянием выкрикнул Толлер. Как он мог так долго не вспоминать о ней! Она ждет в Квадратном Доме… У нее до сих пор нет подтверждения о смерти Лейна… а перелет на Верхний Мир уже начался…

– Вы слушаете? – спросил Завотл. – Нам нужно…

– Это не важно, – перебил его Толлер. – Что сделано для уведомления и доставки сюда переселенцев?

– Король и принц Чаккел уже в ангарах. Остальные члены королевской фамилии и аристократы должны прибыть сюда под защитой собственной охраны. Толлер, это хаос! Рядовые переселенцы вынуждены добираться сами, а обстановка там такая, что, я боюсь, они…

– Я у тебя в долгу за то, что ты встретил меня здесь, Илвен, – сказал Толлер, поворачиваясь к своему синерогу. – Я помню, ты говорил, когда мы сидели, замерзнув до полусмерти в небесах, и у нас не было другого дела, как только считать падающие звезды, что семьи у тебя нет. Это так?

– Да.

– Тогда возвращайся в ангары и садись в первый попавшийся корабль. А у меня еще есть дела.

Толлер вскочил в седло, но Завотл преградил ему путь.

– Леддравор хочет, чтобы мы с вами были королевскими пилотами, Толлер. Особенно вы, потому что больше никто не переворачивал корабль.

– Забудь, что ты меня видел, – ответил Толлер. – Я вернусь – как только смогу.

Он поехал через базу, стараясь держаться подальше от ангаров. Противоптертовые экраны над головой отбрасывали сетчатую тень на сцену беспорядочной, исступленной деятельности. Планировалось, что миграционный флот отбудет по расписанию в течение десяти-двадцати дней, в зависимости от погоды. Теперь же пытались отправить как можно больше кораблей, пока базу не захватили бунтовщики. Положение усугублялось тем, что нападению подверглись уязвимые противоптертовые экраны. Счастье, что нет ветра, это помогает экипажам небесных кораблей и сводит до минимума активность птерты; но с приходом ночи поднимется ветер и принесет багровые шары.

Рабочие торопились погрузить припасы и разламывали деревянные склады голыми руками. Солдаты вновь сформированного полка – в их лояльности не сомневались, так как они летели с Леддравором, – слонялись по базе и громко призывали персонал трудиться активнее, а иногда и сами включались в работу. Среди хаоса маячили небольшие группы мужчин, женщин и детей, получивших миграционные ордера в провинции и заблаговременно прибывшие на базу. Надо всем этим плыли вызывающий озноб грохот вентиляторов, рев горелок и болотный запах газа маглайн.

Толлеру удалось, не привлекая особого внимания, проехать через секции складов и мастерских, но, доскакав до крытой дороги, ведущей на восток к городу, он обнаружил, что въезд на нее охраняется большим отрядом. Здесь же офицеры допрашивали всех встречных. Толлер отъехал в сторону и стал осматривать в подзорную трубу дальний выход дороги. Сжатая перспектива искажала картину, но он сумел различить множество пеших солдат, несколько групп всадников, а за ними – толпы, забившие крутые улицы там, где начинался собственно город.

Движения не было заметно, но, по-видимому, противостояние продолжалось, и нормальным путем в город не проникнуть.

Пока Толлер мучительно искал решение, он разглядел, что по местности, заросшей кустарником и тянувшейся на юго-восток в сторону Зеленогорского пригорода, перемещаются цветные пятнышки. В подзорную трубу он увидел, что это горожане, спешащие в сторону базы. Среди них было много женщин и детей, и Толлер понял, что это эмигранты, прорвавшие ограждение далеко от главного входа. Он отвернулся от туннеля крытой дороги, отыскал запасной выход через двойные противоптертовые сети и выехал наружу, навстречу приближающимся горожанам. Когда он подъехал к передним рядам, они подняли синие с белым миграционные ордера.

– Ступайте к ангарам! – крикнул им Толлер. – Мы вас вывезем!

Взволнованные люди прокричали слова благодарности и поспешили дальше. Некоторые несли или волокли за руку детей. Обернувшись, Толлер увидел, что беженцев заметили – к ним направлялись несколько всадников. Небо над базой представляло собой уникальное зрелище. В воздухе находилось около пятидесяти кораблей; внизу опасно скученные, они беспорядочно рассыпались при подъеме к зениту.

Толлер не стал останавливаться, чтобы посмотреть, как встретят эмигрантов, и направил синерога к Зеленой Горе. Далеко справа, в самом Ро-Атабри, пожары все ширились. Город строили из камня, но леса и веревки, при помощи которых его укутали от птерты, легко воспламенялись. Толлер понимал, что достаточно легкого дуновения ветерка, и пламя в считанные минуты охватит весь город.

Он послал синерога галопом, выбирая направление по встречным группам переселенцев, и наконец заметил место, где заграждение повалили на землю. Не обращая внимания на людей, которые карабкались по доскам, он въехал в пролом и поскакал прямо вверх по склону холма к Квадратному Дому. Улицы, где он бегал мальчишкой, были завалены мусором и пустынны, как часть заброшенной территории прошлого.

Доскакав до Зеленогорского района, Толлер свернул за угол и столкнулся с отрядом из пяти гражданских, вооруженных дубинками. Хотя эти люди явно не собирались переселяться, спешили они именно к базе. Толлер сразу догадался, что они намереваются помешать переселению, а может, и ограбить какие-нибудь из эмигрантских семей, которые он встретил по пути.

Они перегородили узкую улицу, и предводитель, увалень в плаще с ремнями из змеиной кожи, изумленно разинул рот.

– Чего это ты здесь делаешь, синий мундир? – сказал он. Толлер легко мог задавить этого типа, но натянул поводья и остановился.

– Раз ты спросил столь учтиво, я дам себе труд ответить. Я решаю, следует ли мне тебя убить?

– Меня? Убить? – Бандит царственно стукнул о землю дубинкой. Надо думать, он считал, что небесные пилоты ходят безоружными.

Толлер выхватил меч и горизонтальным взмахом рассек дубинку чуть выше руки предводителя.

– Это могла быть твоя рука или шея, – мягко сказал он. – Не хочешь ли ты или кто-либо из твоих людей обсудить этот вопрос?

Остальные четверо переглянулись и попятились.

– Мы с вами не ссорились, сир, – сказал предводитель, потирая руку, ушибленную резким ударом по дубинке. – Мы мирно пойдем своей дорогой.

– Нет. – Толлер указал кончиком меча на переулок, ведущий прочь от базы. – Прячьтесь по своим берлогам. Через несколько минут я поеду обратно, и если встречу кого-нибудь из вас, переговоры поведет мой меч. Марш!

Бандиты скрылись из виду, Толлер вложил меч в ножны и поскакал дальше вверх по склону. Вряд ли его предупреждение удержит их надолго, но это все, что он мог сделать для эмигрантов, которых и без того ждало много испытаний.

Сужающийся серп света на диске Верхнего Мира подсказал Толлеру, что до малой ночи осталось не так много времени. А он должен успеть вывезти Джесаллу!

Толлер добрался до вершины Зеленой Горы, проскакал по пустынным проспектам к Квадратному Дому и спешился в обнесенном стенами дворе.

В холле его встретили толстая повариха Сани и незнакомый лысеющий слуга.

– Мастер Толлер! – воскликнула Сани. – Узнали вы что-нибудь о брате?

Толлер вновь ощутил тяжесть потери. Последние события несколько притупили боль, но теперь она нахлынула с новой силой.

– Брат погиб, – сказал он. – Где хозяйка?

– У себя в спальне. – Сани прижала руки к горлу. – Это для всех нас ужасный день.

Толлер побежал к главной лестнице, но на первом пролете остановился.

– Сани, я сейчас поеду обратно и настоятельно советую тебе и… – Он вопросительно взглянул на слугу.

– Харрибенд, сир.

– Тебе, Харрибенду и всем домашним, кто тут есть, отправиться со мной. Переселение началось раньше времени и в великом беспорядке, и если даже у вас нет ордеров, я думаю, сумею пристроить вас на какой-нибудь корабль.

Слуги попятились.

– Я не могу подняться в небо до своего часа, – сказала Сани. – Это неестественно. Это неправильно.

– В городе бунты и горят противоптертовые экраны.

– Будь что будет, мастер Толлер, мы попытаем счастья здесь, в родных краях.

– Подумай как следует, – сказал Толлер и, поднявшись по лестнице, прошел по знакомому коридору на южную сторону дома. Ему не верилось, что он в последний раз видит блеск керамических статуэток в нишах и свое туманное отражение, шагающее, подобно призраку, вдоль панелей из полированного стеклянного дерева. Дверь в спальню была открыта.

Джесалла застыла у окна, глядя на город, над которым стояли казавшиеся неподвижными столбы серого и белого дыма; они рассекали синь и зелень бухты Арл и залива Троном. Толлер никогда не видел Джесаллу в таком костюме. Она надела куртку и бриджи из серой плащевой ткани, светло-серую рубашку, и в целом этот костюм напоминал его собственную небесную форму. Неожиданная робость помешала ему заговорить или постучаться. Как полагается сообщать новость, которую он принес?

Джесалла обернулась и посмотрела на него мудрым печальным взором.

– Спасибо, что пришел, Толлер.

– Насчет Лейна, – произнес Толлер, входя в комнату. – Боюсь, у меня плохие вести.

– Я знала, что он погиб, с тех пор, как не поступило известий до ночи. – Она говорила спокойно, почти деловито. – Требовалось только подтверждение.

Такого хладнокровия Толлер не ожидал.

– Джесалла, я не знаю, как тебе сказать… в такое время… но ты видишь, в городе пожары. У нас нет другого выхода, кроме…

– Я готова лететь. – Она подняла с кресла туго стянутый узел. – Это все мои личные вещи. Надеюсь, не слишком много?

Мгновение он смотрел на безмятежное прекрасное лицо, борясь с непонятной обидой.

– Ты что, не понимаешь, куда мы направляемся?

– Разве не на Верхний Мир? Небесные корабли улетают. Я кое-что расшифровала в солнечных телеграммах из Большого Дворца. В Ро-Атабри бунт, и король уже бежал. Ты же не считаешь меня дурой, Толлер?

– Дурой? Нет, что ты. Ты умна, ты так логично рассуждаешь.

– А ты ждал, что я закачу истерику? Буду кричать, что боюсь лететь в небо, куда летал только героический Толлер Маракайн, и тебе придется выносить меня на руках? Или, рыдая, буду умолять, чтобы мне дали время осыпать цветочками тело мужа?

– Нет, – сказал Толлер и сам испугался своих дальнейших слов. – Я не жду, что ты станешь выдавливать из себя слезы.

Джесалла влепила ему пощечину столь стремительно, что он не успел отклониться.

– Не смей говорить мне такое! Не смей думать обо мне такое! Ну что, мы едем или будем болтать весь день?

– Нужно ехать, и как можно скорее, – холодно ответил Толлер, сопротивляясь желанию потрогать горящую щеку. – Я возьму твои вещи.

Джесалла выхватила у него узел и перекинула через плечо.

– Я справлюсь сама, у тебя и без того хватит дел. – Она проскользнула мимо него в коридор, двигаясь легко и, на первый взгляд, не очень быстро, но он догнал ее только у главной лестницы.

– А как же Сани и остальные слуги? – спросил он. – Мне не хочется бросать их просто так.

Джесалла помотала головой.

– Мы с Лейном пытались уговорить их получить ордера, но они наотрез отказались.

– Наверно, ты права. – У выхода Толлер прощальным взглядом окинул холл и ступил во двор, где ждал его синерог.

– Где ваш экипаж?

– Не знаю. Лейн вчера его забрал.

– Значит, едем верхом вместе? Джесалла вздохнула.

– Не бежать же мне рядом всю дорогу?

– Хорошо. – Охваченный странным смущением, Толлер вскочил в седло и протянул руку Джесалле. Он удивился, как легко она взобралась на синерога, и еще больше удивился, когда Джесалла обвила руками его талию и прильнула к спине. Без этого было не обойтись, но ему показалось, будто она…

Толлер прервал свою мысль, ругая себя за неуместную склонность к фантазиям, и послал синерога крупной рысью.

Они выехали со двора, повернули на запад и увидели в небе над базой множество кораблей; их пятнышки уменьшались, растворяясь в голубой глубине верхних слоев атмосферы. Было заметно, как они слегка дрейфуют к востоку. Это означало, что скоро появится птерта и внесет панику в и без того хаотичный отлет. Слева над городом поднимались столбы дыма, кажущиеся срезанными и размазанными там, где достигали верхних слоев. То и дело рассыпались взрывами искр горящие деревья.

Толлер поскакал вниз по склону так быстро, как только мог. Улицы оставались пустынными, но все яснее спереди доносился шум мятежа. Он выехал из-за последнего укрытия покинутых домов и обнаружил, что картина у границ базы изменилась.

Пролом в заграждении расширился, и там собралось около сотни человек, которым преграждали путь ряды пехоты. Из толпы летели камни и деревяшки, но солдаты, хотя и были вооружены дротиками, не отвечали тем же. Ими руководили несколько верховых офицеров, и по ручным мечам и зеленым эмблемам Толлер узнал части полка из Сорки, состоящие из людей, преданных Леддравору и не имевших контактов с Ро-Атабри. В любой момент могла начаться резня, а если еще и прибудут восставшие солдаты, это перерастет в настоящую бойню.

– Держись крепче и пригнись! – крикнул Толлер Джесалле и вытащил меч. – Нам придется нелегко.

Он пришпорил синерога, и они понеслись галопом. Могучий зверь в несколько стремительных секунд преодолел оставшееся расстояние. Толлер надеялся застать бунтовщиков врасплох и прорваться, пока те не успеют отреагировать. Но люди, которые обернулись, чтобы набрать камней, услышали топот копыт по твердой глине.

– Эй, смотри, синяя куртка! – закричали они. – Хватай поганую синюю куртку!

Увидев массивного тяжеловоза и боевой меч, все убрались с дороги, однако избежать залпа разнокалиберных снарядов не удалось.

Толлера сильно ударило в плечо и в бедро, а кусок шифера скользнул по левой руке и ободрал костяшки пальцев. Он уверенно правил синерогом, перемахивая через поваленные доски, и уже почти достиг шеренги солдат, когда услышал глухой звук и ощутил удар сзади. Джесалла охнула, на мгновение ослабила хватку, но тут же вновь собралась с силами. Шеренга солдат расступилась, пропуская их, и Толлер остановил синерога.

– Очень худо? – спросил он Джесаллу. Из-за того, что она держалась за него, он не мог ни повернуться, ни спешиться.

– Ничего серьезного, – еле слышно ответила она. – Едем дальше.

К ним подбежал бородатый лейтенант, отдал честь и взял синерога за уздечку.

– Вы небесный капитан Толлер Маракайн?

– Да.

– Вам следует немедленно явиться в ангар 12 к принцу Леддравору.

– Именно это я пытаюсь сделать, лейтенант, – сказал Толлер. – И мне будет легче, если вы освободите дорогу.

– Сэр, в приказе принца женщина не упоминается.

– Ну и что?

– Я… ничего, сэр. – Лейтенант отпустил уздечку и попятился.

Толлер послал синерога вперед к рядам ангаров. Еще в экспериментальной эскадрилье выяснилось, что дырчатые стены защищают воздушные шары от завихрений воздуха лучше, чем сплошные, хотя данное явление никто не объяснил. Сквозь квадратные проемы в стенах сияло открытое западное небо, и ангары казались высокими башнями, у подножия которых суетились тысячи рабочих, члены экипажей и эмигранты со своим скарбом.

По-видимому, организаторские способности Леддравора, Чаккела и их помощников были на высоте, раз система функционировала даже в таких крайних обстоятельствах. Корабли по-прежнему стартовали группами по два-три, и Толлер подумал: просто чудо, что обходится без серьезных аварий.

В тот же момент, словно откликаясь на его мысль, гондола корабля, который поднимался слишком быстро, ударилась о край ангара. Продолжая взлет, корабль стал раскачиваться, а на высоте двухсот футов обогнал другое судно, вылетевшее несколькими секундами раньше.

Качаясь, гондола задела баллон обгоняемого корабля. Оболочка разорвалась, перекосилась и сморщилась, как раненое глубоководное существо, и корабль со свободно болтающимися стартовыми стойками стал падать на землю. Он приземлился прямо на группу фургонов с продовольствием. От удара, должно быть, отсоединились питающие трубы горелки, потому что сразу появились языки пламени и струи черного дыма; к общему смятению добавился лай перепуганных или раненых синерогов.

Толлер постарался не думать о судьбе людей, которые находились на борту. Отвратительный взлет второго корабля выдавал работу новичка; вероятно, многие из тысячи квалифицированных пилотов, приписанных к миграционному флоту, не попали на базу – скорее всего оказались в ловушке в охваченном беспорядками городе. К прочим смертельным опасностям для межпланетных путешественников добавились новые и весьма серьезные.

Приближаясь к ангару, Толлер почувствовал, что голова Джесаллы привалилась к его спине. Что, если хрупкая Джесалла тяжело ранена?

Двенадцатый и три примыкающих к нему с севера ангара оказались плотно окружены пехотой и кавалерией. В охраняемой зоне царило относительное спокойствие. В ангарах было развернуто четыре воздушных шара, рядом суетились команды накачки. У сложенных в груды богатых чемоданов стояли группы хорошо одетых людей. Некоторые потягивали напитки и приподнимались на цыпочках, чтобы увидеть корабль, который потерпел крушение, а у их ног, будто на семейном пикнике, играли и носились дети.

Наконец Толлер увидел группу, в центре которой вокруг короля Прада стояли принцы Леддравор, Чаккел и Пауч. Король развалился в обычном кресле, уставился в землю и явно не обращал внимания на происходящее. Он выглядел старым, удрученным и был совсем не похож на того бодрого правителя, каким помнил его Толлер.

Маракайн натянул поводья и остановил синерога; навстречу вышел моложавый армейский капитан. Он удивился, увидев Джесаллу, но с готовностью и без комментариев помог ей спуститься. Толлер спешился и заметил, как она бледна. По ее нетвердой поступи и далекому отрешенному взгляду он понял, что она испытывает сильную боль.

– Может, понести тебя? – спросил он, когда по сигналу капитана шеренга солдат расступилась.

– Я пойду… я могу идти, – прошептала Джесалла. – Убери руки, Толлер, это животное не должно видеть мою слабость.

Восхищаясь ее мужеством, Толлер кивнул и пошел вперед к королевской свите. Леддравор повернулся к нему, и в первый раз его губы не сложились в змеиную улыбку. Глаза горели на его мраморно-гладкой физиономии, белая кираса была по диагонали забрызгана кровью, и она толстым слоем запеклась на ножнах, однако лицо принца выражало сдержанный гнев, а не безумную ярость, о которой говорил Завотл.

– Маракайн, я послал за тобой не один час назад, – холодно сказал он: – Где ты был?

– Осматривал останки моего брата, – ответил Толлер, нарочно опуская титул. – В его смерти есть кое-что в высшей степени подозрительное.

– Ты соображаешь, что говоришь? – Да.

– Я вижу, ты опять за старое. – Леддравор подошел ближе и понизил голос. – Когда-то отец заставил меня поклясться, что я не причиню тебе вреда, но как только мы прилетим на Верхний Мир, я буду считать себя свободным от этого обязательства. Тогда, обещаю, я дам тебе то, чего ты так давно ищешь, а сейчас я занят более важными вопросами.

Леддравор отошел и дал надсмотрщикам сигнал к запуску. Поддувальщики сразу взялись за дело, застучав своими вентиляторами. Король Прад вздрогнул, поднял голову и встревоженно огляделся единственным глазом. Шум вентиляторов заставил аристократов живо почувствовать, что вот-вот начнется беспрецедентный полет в неизвестное, и напускное веселье тут же покинуло их. Семейства сплотились теснее, дети притихли, а слуги приготовились нести пожитки хозяев к кораблям, которые должны были следовать за королевскими.

Позади шеренги солдат кипела деятельность, на первый взгляд – хаотическая. Отлет продолжался. Бегали люди, фургоны с припасами сновали среди грохочущих повозок с гондолами, перевозивших небесные корабли к ангарам. За ними, пользуясь безветренной погодой, прямо на открытом участке без ангаров-ветроломов надували баллоны пилоты грузовых кораблей. Небо теперь было буквально забито кораблями, они поднимались к огненному серпу Верхнего Мира, точно облако летучих спор.

Толлер благоговейно взирал на драматическое зрелище – оно доказывало, что его племя, доведенное до крайности, имело мужество и способности подобно богам перешагнуть с одной планеты на другую. Но его поразило заявление Леддравора.

Клятва, о которой сказал принц, кое-что объясняла, но почему, например, от него эту клятву потребовали? Что побудило короля выделить одного из своих подданных и защитить его? Заинтригованный новой загадкой Толлер задумчиво взглянул на сидящего в кресле короля и был потрясен, увидев, что тот смотрит прямо на него. Через мгновение король, установив молчаливую связь с Толлером через толпу присутствующих, направил на него палец и поманил к себе.

Толлер, не обращая внимания на взгляды королевской свиты, приблизился и поклонился.

– Ты хорошо служил мне, Толлер Маракайн, – усталым, но твердым голосом сказал король. – А теперь я думаю возложить на тебя еще одну обязанность.

– Вам нужно лишь назвать ее, Ваше Величество, – ответил он, и ощущение нереальности происходящего усилилось, ибо Прад знаком велел ему подойти еще ближе и наклониться, чтобы услышать приватное сообщение.

– Проследи, – прошептал король, – чтобы мое имя не забыли на Верхнем Мире.

– Ваше Величество… – Толлер, ошеломленный, выпрямился в замешательстве. – Ваше Величество, я не понимаю…

– Потом поймешь… а теперь ступай на свой пост.

Он снова поклонился, попятился и не успел обдумать этот краткий разговор, как его позвал полковник Картканг, бывший главный администратор ЭЭНК.

Когда экспериментальную эскадрилью распустили, на полковника возложили обязанность координировать отправление королевского рейса, однако он вряд ли мог предвидеть, что задачу придется выполнять в таких неблагоприятных условиях. Что-то бормоча про себя, он направил Толлера к трем пилотам, уже беседующим с Леддравором.

Одним из них был Завотл, другим – Голлав Амбер, опытный человек, входивший в окончательный список для испытательного полета, а третьего, толстого рыжебородого мужчину в форме небесного командира, Толлер узнал не сразу. Им оказался бывший воздушный капитан, королевский посланник, Халсен Кедалс.

– …Решено, что мы полетим на разных кораблях, – говорил Леддравор, и глаза его вспыхнули при виде Толлера. – Маракайн, единственный офицер с опытом перелета через среднюю точку, удостаивается ответственности вести корабль моего отца. Я полечу с Завотлом, принц Чаккел – с Кедалсом, а принц Пауч – с Амбером. Теперь отправляйтесь к своим кораблям и готовьтесь к отлету, пока нас не застала малая ночь.

Четверо пилотов, отдав честь, уже хотели идти, но Леддравор, подняв руку, остановил их. Казалось, он размышлял целую вечность и наконец снова заговорил:

– С другой стороны, Кедалс давно служит воздушным капитаном и много раз возил моего отца. Он поведет небесный корабль короля, а с Маракайном отправится принц Чаккел. Это все.

Толлер еще раз отдал честь и повернулся, недоумевая, почему Леддравор передумал. Принц сразу понял, на что намекал Толлер, когда говорил о своих подозрениях насчет гибели брата. Лейн мертв!.. Может быть, это доказательство вины? Может, некий абсурдный поворот мыслей внушил Леддравору, что нельзя доверить жизнь отца человеку, чьего брата он убил или по крайней мере довел до смерти?

Где-то вдали грянул залп тяжелого орудия – этот звук невозможно ни с чем спутать, – и Толлер вспомнил, что рассуждать некогда.

Он оглянулся, ища глазами Джесаллу. Она держалась в стороне от остальных, и ее поза говорила о том, что она все еще испытывает сильную боль. Толлер кинулся к гондоле, возле которой стояли принц Чаккел, его жена, дочь и двое маленьких сыновей. Принцесса Дасина в шапочке, расшитой жемчугом, и дети смотрели на Толлера снизу вверх, устало и недоверчиво. Даже Чаккел держался как-то неуверенно.

Они боятся, понял Толлер, теперь их судьба полностью зависит от человека, в чьи руки случай отдает их жизни.

– Ну, Маракайн, – сказал принц Чаккел, – мы летим? Толлер кивнул.

– Мы можем выбраться отсюда через несколько минут, принц, но есть одна сложность.

– Сложность? Какая?

– Вчера погиб мой брат. – Он помолчал, пользуясь тем, что в глазах Чаккела снова промелькнул испуг. – Мой долг перед его вдовой будет исполнен лишь в том случае, если я возьму ее с собой в этот полет.

– Сожалею, Маракайн, но об этом не может быть и речи. Этот корабль только для меня.

– Я знаю, принц, но вы – человек, который уважает семейные узы и способен понять, что бросить вдову брата невозможно. Если ей нельзя лететь на этом корабле, я вынужден отклонить честь быть вашим пилотом.

– Ты говоришь об измене, – резко оборвал его Чаккел и вытер пот со своей коричневой лысины. – Я… Леддравор казнил бы тебя на месте, если бы ты посмел не повиноваться его приказу.

– Я понимаю, принц, и это было бы очень печально для всех нас. – Толлер невесело улыбнулся и указал на внимательно слушающих детей. – Без меня вас и вашу семью поведет в неведомую область неопытный пилот. А я, видите ли, уже знаком со всеми трудностями и опасностями среднего участка пути и могу вас к ним подготовить.

Двое мальчиков продолжали глазеть на него, а девочка спрятала лицо в юбке матери. Чаккел бросил на них страдальческий взгляд и в бессилии топнул ногой: ему впервые в жизни приходилось подчиняться воле простого человека.

Толлер улыбнулся с притворным сочувствием и подумал: «Если это и есть власть, то пусть она мне больше никогда не понадобится».

– Вдова твоего брата допускается на мой корабль, – наконец процедил Чаккел. – И я этого не забуду, Маракайн.

– Я тоже всегда буду вспоминать о вас с благодарностью, – ответил Толлер.

Взбираясь на место пилота, он старался забыть о том, что нажил еще одного врага. Впрочем, на этот раз он не чувствовал ни вины, ни стыда. В отличие от прежнего Толлера Маракайна он поступил логично и расчетливо, стремясь к ясной цели, и утешался тем, что действовал в духе обстановки.

Лейн (его больше нет!..) как-то сказал, что Леддравор и ему подобные принадлежат прошлому, и Чаккел только подтвердил это.

Невзирая на катастрофические перемены, люди типа Леддравора и Чаккела вели себя так, словно надеялись воссоздать на Верхнем Мире прежний Колкоррон, и лишь король Прад, видимо, чувствовал, что все будет иначе.

Лежа спиной на перегородке, Толлер подал сигнал поддувальщикам, что готов включить горелку. Они остановили вентилятор, откатили его в сторону, и Толлер мог теперь видеть изнутри весь баллон. Оболочка, частично заполненная ненагретым воздухом, провисала и морщилась между поднятыми стартовыми стойками. Заглушив звук других горелок, Толлер всадил в баллон несколько залпов, и тот начал раздуваться и отрываться от земли. Когда он поднялся вертикально, люди, державшие верхние канаты, сошлись и прицепили их к несущей раме гондолы. Другие в это время повернули легкую конструкцию и поставили ее горизонтально. Теперь огромная система «баллон-гондола» стала легче воздуха, она стремилась оторваться от центрального якоря, как будто Верхний Мир звал ее.

Толлер спрыгнул с гондолы и кивком показал Чаккелу и ожидавшим слугам, что можно поднимать на борт пассажиров и их пожитки. Затем он подошел к Джесалле, и она позволила ему снять узел со своего плеча.

– Можем лететь, – сказал Толлер. – На борту ты ляжешь и отдохнешь.

Но Джесалла неожиданно заупрямилась.

– Это же королевский корабль, – возразила она. – Мне полагается найти место на каком-нибудь другом.

– Джесалла, пожалуйста, забудь о предписаниях. Многие корабли вообще не смогут улететь. За места на борту прольется кровь. Надо немедленно идти.

– А принц Чаккел разрешил?

– Я с ним провел беседу, и теперь он даже слышать не хочет, чтобы лететь без тебя. – Толлер под руку повел Джесаллу к гондоле. Поднявшись на борт, он обнаружил, что Чаккел, Дасина и дети уже заняли один пассажирский отсек, молчаливо предоставив другой ему и Джесалле. Толлер помог ей перелезть через борт. Она скривилась от боли и, как только он проводил ее в свободный отсек, легла на сложенные там стеганые одеяла, набитые шерстью.

Сняв с пояса меч, он положил его рядом с ней и вернулся на место пилота.

Когда он включал горелку, вдали опять грохнула тяжелая пушка. Королевский корабль был загружен гораздо меньше испытательного, поэтому уже через минуту Толлер вытащил звено якорной цепи.

Гондола слегка накренилась, и мимо заскользили стены ангара. Даже когда баллон целиком вышел на открытый воздух, подъем благополучно продолжался, и через несколько секунд внизу раскинулась вся база небесных кораблей.

Три других корабля королевского рейса – их отличали белые полосы на боку гондол – уже вылетели из ангаров и находились немного выше. Остальные старты притормозили на время взлета королевской эскадры, но Толлера все равно не покидало неприятное чувство тесноты в воздухе, и он пристально следил за соседними кораблями, пока не начался легкий ветерок, который несколько разбросал их.

При массовом полете поднимающиеся или опускающиеся с разными скоростями дирижабли всегда рисковали столкнуться. И поскольку из-за баллона пилот ничего не мог видеть прямо над собой, по инструкции за безопасностью обязан был следить капитан верхнего корабля. Это правило до сих пор выполнялось, но у Толлера на его счет имелись сомнения. Ведь единственным выходом для верхнего корабля было увеличить скорость подъема, а при этом возрастал риск догнать третий дирижабль. Если бы флот отбывал согласно плану, риск был бы минимальным, но сейчас Толлер с беспокойством ощущал себя одной из конкурирующих частиц вертикального роя.

Корабль набирал высоту, и картина под ними открывалась во всей своей поразительной сложности.

Там и тут, среди дорожек и колей фургонов бросались в глаза лежащие на траве и надутые баллоны, а платформы, телеги с припасами, тысячи животных и людей казались муравьями, которые стараются спасти жирных маток от грозящей катастрофы.

У южных ворот базы пестрела масса людей, но издали невозможно было разобрать, началось сражение между расколовшимися военными подразделениями или нет.

Со всех сторон базы к летному полю сходились отдельные группы людей – предположительно полные решимости эмигранты. А в самом Ро-Атабри полыхали пожары; им теперь помогал ветер, который все усиливался и уже начал срывать противоптертовые заграждения.

По контрасту с бурлением и суматохой среди людей и вещей бухта Арл и залив Троном образовывали безмятежный голубой задник сцены. В туманной дали спокойно плавала невозмутимая плоская гора Опелмер.

Глядя по сторонам и одновременно управляя рычагом интенсивности горелки, Толлер старался прочувствовать, что навсегда покидает эти места, но ощущал в себе лишь пустоту и почти подсознательное возбуждение – свидетельство подавленных эмоций.

Слишком много всего случилось этим утром (мой брат умер!..) – боль и раскаяние затаились в глубине, чтобы выйти, как только придет спокойный час.

Чаккел тоже смотрел за борт, обняв Дасину и дочь. Девочке на вид было лет двенадцать. Толлер всегда считал, что Чаккелом движет лишь честолюбие, но теперь подумал, что, возможно, это мнение ошибочно. Толлеру на удивление легко удалось навязать Чаккелу пассажирку, и это указывало, что забота о семье для принца выше честолюбия.

У перил двух других королевских кораблей тоже виднелись зрители. На одном король Прад и его сопровождающие, на другом – замкнутый принц Пауч со слугами. Только Леддравора, который, по-видимому, летел один, не было видно. У приборов управления одиноко стоял Завотл. Он помахал Толлеру рукой и начал закреплять стартовые стойки. Так как его корабль был загружен меньше всех, он мог на довольно долгие периоды оставлять горелку, не рискуя отстать от остальных.

У Толлера, который остановился на ритме два на двадцать, такой свободы не было. После изучения результатов испытательного полета было решено, что пилоты вполне могут управлять кораблями миграционного флота без помощников, и при этом удастся разместить на борту больше пассажиров и груза. Во время отдыха пилоту надлежало доверить горелку или реактивный двигатель одному из пассажиров, но при этом все время следить за ритмом.

– Вот-вот настанет малая ночь, принц. – Толлер говорил вежливо, стараясь загладить предыдущее нарушение субординации. – Я хотел бы закрепить стойки до того. Поэтому прошу вас сменить меня у горелки.

– Хорошо. – Чаккел как будто даже обрадовался, что для него нашлось полезное дело. Толлер передал ему рукоятку интенсивности, а темноволосые сыновья подошли поближе и, все еще робко поглядывая на капитана, внимательно слушали объяснение работы механизма.

Пока Толлер втаскивал стойки и привязывал их к углам гондолы, Чаккел научил мальчиков отсчитывать ритм горелки, превратив это в своеобразную игру. Увидев, что они целиком поглощены своей забавой, Толлер прошел в отсек, где лежала Джесалла. Выражение ее лица уже не было таким напряженным, а глаза смотрели живее. Она протянула ему скатанный бинт, который, наверно, достала из своего узла. Взяв бинт, Толлер опустился на подстилку из мягких стеганых одеял, ругая себя за неуместное волнение.

– Как ты? – тихо спросил он.

– Я думаю, ребра все-таки целы, но если я должна выполнять свою долю работы, мне надо перевязать их. Помоги мне подняться. – Опираясь на Толлера, она осторожно встала на колени и, повернувшись к нему спиной, задрала серую рубашку и открыла кровоподтек сбоку на нижних ребрах. – Как ты считаешь?

– Да, надо забинтовать, – сказал он, не двигаясь с места.

– Так чего же ты ждешь?

– Ничего. – Он начал обматывать ее бинтом, стараясь делать это плотно, но ему мешали складки куртки и рубашки. Несмотря на всю осторожность, его пальцы слегка задевали ее грудь, и это прикосновение волновало Толлера, увеличивая его неповоротливость. Джесалла громко вздохнула.

– Какой ты бестолковый, Толлер. Подожди! – Она одним движением стянула с себя рубашку вместе с курткой, и ее стройное тело оказалась обнаженным выше пояса. – Попробуй теперь.

Толлер заставил себя вспомнить тело Лейна в желтом капюшоне и тут же превратился в бесчувственную машину. Он быстро и ловко, как полевой хирург, забинтовал Джесаллу и опустил руки. Несколько секунд Джесалла тепло и грустно смотрела на него, затем подняла и надела рубашку.

– Спасибо, – сказала она, легонько дотронувшись рукой до его губ.

Сверкнуло пламя радужных цветов, и корабль резко погрузился во тьму. Во втором пассажирском отсеке Дасина с дочерью тревожно простонали. Толлер встал и посмотрел через борт. Край искривленной тени Верхнего Мира мчался на восток к горизонту, а почти точно под кораблем переплетением оранжевых пылающих прядей, погруженных в расширяющееся смоляное озеро, светился Ро-Атабри.

Когда вернулся дневной свет, четыре корабля королевского рейса достигли примерно двадцати миль высоты, и их сопровождал рыхлый рой птерты.

Толлер осмотрелся и увидел зловещий шар всего в тридцати ярдах к северу. Он быстро подошел к одной из двух корабельных пушек, навел ее на цель и вытащил штырек – затвор стеклянного контейнера с двумя отделениями. Последовала короткая пауза, пока смешивались пикон и халвелл, а затем смесь взорвалась, и снаряд смутным пятном прочертил свою траекторию, раскрывая в полете радиальные лезвия. За ним, ярко блестя, потянулись стеклянные осколки. Описав пологую дугу, снаряд прошел сквозь птерту и уничтожил ее. Клякса пурпурной пыли расплылась и быстро исчезла.

– Хороший выстрел, – сказал Чаккел за спиной Толлера. – Как вы думаете, на этом расстоянии яд до нас не дошел?

Толлер кивнул:

– Корабль летит по ветру, когда ветер есть, и пыль тоже. Поэтому она не может нас догнать. И вообще птерта для нас не так уж опасна. Эту я уничтожил, потому что у границ малой ночи бывают воздушные завихрения, и мне не хотелось, чтобы шар воспользовался случайным порывом ветра и налетел на нас.

С озабоченным выражением на смуглом лице Чаккел смотрел на остальные шары.

– Как это они подобрались так близко?

– Должно быть, случайно. Если они распределены по всей площади неба, а рядом поднимается корабль, они начинают двигаться в том же темпе. То же самое случается при… – Толлер замолчал, услышав откуда-то снизу два пушечных выстрела, а затем слабые крики.

Он наклонился через борт гондолы и посмотрел прямо вниз. На сложном зелено-голубом фоне выпуклой громады Мира виднелась нескончаемая масса баллонов. Ближайший находился всего в нескольких сотнях ярдов и казался очень большим. Под ним нестройной цепью и случайными скоплениями располагалось множество других баллонов, уменьшавшихся с расстоянием до минимальных размеров.

Птерта перемешалась с ближайшими кораблями, и Толлер смотрел, как еще одна пушка выстрелила и попала в шар. Снаряд быстро потерял скорость и в головокружительном стремительном падении затерялся в облачных узорах далеко внизу. Крики были слышны еще некоторое время, потом стихли.

Толлер отодвинулся от перил. Он не знал, была ли это беспочвенная паника или кто-то и впрямь увидел висящий рядом с гондолой слепой, злобный и совершенно непобедимый шар, который вот-вот лопнет, чтобы рассеять смертоносную пыль.

Он облегченно вздохнул, одновременно чувствуя себя виноватым от того, что ему не грозит подобная участь, и тут ему в голову пришла новая мысль. Ведь птерте, чтобы приблизиться, не нужен дневной свет, и нет гарантии, что во время темноты один или несколько шаров не подплывали к кораблю. Если это так, то ни он, ни Джесалла, ни кто-либо из пассажиров не ступят ногой на Верхний Мир.

Толлер попытался примириться с этой мыслью, а рука его сама собой нащупала в кармане странный памятный подарок отца, и большой палец начал описывать круги по гладкой поверхности.

 

Глава 19

К десятому дню полета корабль находился уже всего в тысяче миль над Верхним Миром, и привычные картины дня и ночи перевернулись. Период, который Толлер привык считать малой ночью – когда солнце уходило за Верхний Мир, – вырос до семи часов, а ночь, то есть время, когда они находились в тени родной планеты, сократилась до трех часов.

Перед рассветом он в одиночестве сидел на месте пилота и пытался представить себе будущую жизнь на новой планете. Ему подумалось, что даже колкорронцев, привыкших к жизни под сферой Верхнего Мира, будет угнетать зрелище слишком большой планеты, висящей над головой и лишающей их значительной части дня. Если Верхний Мир необитаем, мигранты, возможно, захотят поселиться на дальней стороне планеты, в широтах, соответствующих широтам Хамтефа на Мире. И однажды настанет время, когда исчезнет всякое воспоминание об их происхождении, и…

У входа в пассажирский отсек появился семилетний сын Чаккела Сетван, прервав мысли Толлера. Мальчик подошел и положил голову ему на плечо.

– Дядя Толлер, я не могу уснуть, – прошептал он. – Можно я побуду с тобой?

Он посадил мальчика на колено и мысленно усмехнулся, представив себе, как реагировала бы Дасина, услышав, что один из ее детей называет Толлера дядей.

Из семи людей, обреченных на заточение в микрокосме гондолы, лишь Дасина не позволила себе никаких послаблений. С Толлером и Джесаллой она не разговаривала, продолжала носить жемчужную шапочку, а из пассажирского отсека выбиралась только по необходимости. Когда они проходили среднюю точку, она трое суток не пила и не ела, чтобы не пользоваться туалетом в это время. Ее лицо побледнело, утратило плавную округлость, на нем отчетливо проступили скулы, и хотя корабль уже спустился до более теплого уровня атмосферы Верхнего Мира, принцесса продолжала кутаться в стеганые одеяния, наспех скроенные для миграционного полета. Если же кто-то из семьи заговаривал с ней, она отвечала односложно.

Толлер слегка сочувствовал Дасине, зная, что ей пришлось тяжелее, чем остальным. Дети – Корба, Олдо и Сетван – не так много лет провели в привилегированной сказочной стране Пяти Дворцов, чтобы привыкнуть к роскоши, а сейчас им помогали природное любопытство и тяга к приключениям. Чаккел благодаря своим обязанностям и амбициям всегда находился в гуще повседневной жизни Колкоррона. Кроме того, принц был умен, полон сил и надеялся сыграть ключевую роль в основании новой нации на Верхнем Мире.

На Толлера произвело большое впечатление то, как быстро принц приспособился и стал работать на корабле, не увиливая от выполнения любых поручений. Особенно добросовестно Чаккел возился с боковыми реактивными микродвигателями, которые позволяли регулировать позицию корабля.

С самого начала ученые предсказали, что после путешествия в пять тысяч миль воздушные потоки разбросают все корабли по весьма приличной территории Верхнего Мира; однако Леддравор заявил, что королевский рейс обязан приземлиться тесной группой.

Предложенные способы связать корабли отвергли как непрактичные, и в конце концов королевские суда оборудовали миниатюрными горизонтальными реактивными двигателями, которые при долгой непрерывной работе добавляли весьма малую боковую компоненту к движению корабля, не заставляя его вращаться. Эта кропотливая работа удержала на протяжении полета четыре корабля королевского рейса в тесном строю.

Одно из самых памятных зрелищ в жизни Толлера представилось, когда группа миновала среднюю точку и наступило время переворачивать корабли. Он уже переживал это раньше, но вид того, как планеты-сестры величественно плывут по небу в разных направлениях – Верхний Мир выскальзывает из-за баллона, а Мир на другом конце невидимого диаметра восходит из-за гондолы, – этот вид казался ему несказанно прекрасным и внушал благоговение. К тому же на середине переворота к зрелищу добавилось еще одно чудо: от одной планеты до другой простиралась в обе стороны исчезающая вдали вереница кораблей, которые выглядели как кружки разных размеров, постепенно уменьшающиеся до светящихся точек.

Несколько дирижаблей отложили переворот, и можно было разглядеть все устройства и сопла реактивных двигателей под их гондолами.

И – будто этого мало, чтобы пресытить глаза и разум – были видны еще и три корабля-попутчика, которые тоже совершали переворот на фоне сияющих жгутов небесных тел и точек звезд. Конструкции, такие хрупкие, что их легко мог смять бурный ветер, волшебным образом выдержали и не перекосились, переворачивая вселенную вниз головой, словно подчеркивая, что тут и впрямь неизведанная область. Пилоты у горелок застыли неподвижно и, конечно, не могли быть ничем иным, как только инопланетянами, сверхлюдьми, обладавшими знаниями и мастерством, недоступными обычному человеку.

Не все сцены, которые наблюдал Толлер, были величественными, но запомнились они по иным причинам.

Джесалла – ее лицо, выражение глаз, сомневающееся или торжествующее, когда она справилась с непокорным огнем в камбузе… углубленное в себя в часы «падения» через область малой и нулевой гравитации… Почти одновременный взрыв всех птерт на второй день полета… Удивление и восторг детей, когда в окружающем холодном воздухе стало видно их дыхание… Игры малышей в то недолгое время, когда можно было подвешивать в воздухе бусы и безделушки, создавая из них карикатурные лица и объемные картины…

А снаружи разворачивались другие сцены, причастные к царству жуткого кошмара. Они рассказывали о далеких трагедиях и причудливой гибели людей. Королевский рейс эвакуировался с базы одним из первых, и Толлер знал, что уже через день после переворота над ними миль на сто растянулось разреженное облако из кораблей. Они скрывались за огромным степенным баллоном, да их и без того было бы плохо видно на таком расстоянии, но печальные свидетельства их присутствия Толлер получал. Это был редкий, случайный и жуткий дождь – дождь из твердых «капель» различных размеров и форм, от целых небесных кораблей до человеческих тел.

Три раза Толлер видел разрушенные корабли. Их гондолы скользили мимо, обернутые медленно колышущимися ошметками баллонов, и были обречены целый день падать на Верхний Мир. Наверно, в последние часы бегства в Ро-Атабри царил полный хаос, и в этом хаосе командование некоторыми кораблями поручили неопытным летчикам, а быть может, по принуждению бунтовщиков, ими управляли люди, и вовсе не имевшие знаний в авиации. Похоже, многие из них прошли среднюю точку и не перевернулись вовремя. Притяжение Верхнего Мира увеличило их скорость, в хрупкой оболочке возникли сильные напряжения и разорвали ее.

Однажды мимо стремительно пронеслась гондола без баллона. За ней вверх тянулись канаты и стартовые стойки, удерживающие ее в правильном положении, а у перил дюжина солдат безмолвно обозревала процессию еще способных лететь кораблей – последнее, что связывало обреченных с человечеством и жизнью.

Но чаще всего падала всякая мелочь: кухонная утварь, шкатулки, мешки с провизией, отдельные люди и животные – свидетельства катастроф в десятках миль вверху, среди колеблющейся массы кораблей.

Вскоре после средней точки, когда скорость падения была еще низкой, мимо королевского рейса пролетел юноша – так близко, что Толлер разглядел его лицо. Возможно, из-за бравады или отчаянного желания пообщаться с кем-нибудь напоследок он весело окликнул Толлера и помахал рукой. Толлер не ответил, отказываясь принимать участие в жуткой пародии на героизм. Застыв у перил, он долго не мог оторвать глаз от несчастного, пока тот не скрылся из виду.

Через много часов в темноте, пытаясь уснуть, Толлер думал о падающем человеке, который к этому времени летел уже в тысяче миль впереди миграционного флота, и гадал, что чувствует тот в последние минуты…

Толлер сидел с уютно дремлющим на колене Сетваном и автоматически управлял горелкой, отмеряя частоту залпов ударами собственного сердца, когда резко вернулся дневной свет. Он осмотрелся, поморгал и понял: что-то случилось – рядом летели не три, а два корабля.

Не хватало того, на котором летел король. Ничего особенного вроде бы не произошло, Кедалс – сверхосторожный пилот – любил на ночь замедлять спуск, предпочитая, чтобы остальные дирижабли находились ниже, на виду, но сейчас в небе вообще не было видно королевского корабля. Толлер легко поднял Сетвана, отнес его к семье в пассажирский отсек и тут услышал неистовые крики Завотла и Амбера. Обернувшись в ту сторону, он увидел, что они показывают на что-то над его кораблем. В тот же миг из горловины баллона хлынул поток горячего маглайна, отчего кто-то из детей испуганно взвизгнул.

Толлер взглянул вверх, сквозь сияющий купол баллона, и сердце его затрепетало. Он увидел, что к баллону, искажая паутинную геометрию лент оплетки, прижался квадратный силуэт гондолы.

Королевский корабль находился прямо над ними и интенсивно давил на их баллон. Толлер видел круглый отпечаток сопла реактивного двигателя, которое зарывалось в макушку оболочки, угрожая разорвать верхнюю секцию. Такелаж и стартовые стойки скрипели, и давление выталкивало в гондолу Толлера все больше удушливого газа.

– Кедалс! – заорал он, не зная, услышат ли его в верхней гондоле. – Подними корабль! Подними корабль!

К его голосу присоединились отдаленные крики Завотла и Амбера, в одной из гондол заработал солнечный телеграф, но сверху никто не отвечал. Корабль короля продолжал давить на их баллон, угрожая разорвать или сплющить его.

Толлер бросил беспомощный взгляд на Джесаллу и Чаккела, которые вскочили и смотрели в ужасе, раскрыв рты. Самым правдоподобным объяснением, которое пришло ему в голову, было что Кедалс заболел, потерял сознание или умер за рычагами управления. Но если так, кто-то другой может включить горелку и расцепить корабли, и лучше бы он сделал это побыстрее! А вдруг – и от этой мысли у Толлера пересохло во рту – горелка каким-то образом сломалась и не включается.

Он лихорадочно обдумывал ситуацию, а ткань баллона в это время щелкала, как хлыст, и палуба качалась под ногами. Сцепившаяся пара кораблей начала быстро терять высоту, о чем говорил тот факт, что два других корабля королевского рейса поплыли вверх.

Впервые с момента взлета у перил своей гондолы показался Леддравор, а за его спиной Завотл все еще посылал бесполезные вспышки солнечного телеграфа.

Отцепиться от королевского корабля, увеличив скорость спуска, Толлер не мог. Его баллон и так выпустил уже много газа, поэтому существовала опасность, что при слишком большой скорости наружное давление воздуха раздавит его. После этого началось бы падение на Верхний Мир с тысячемильной высоты.

Необходимо было срочно вкачать в баллон много горячего газа, хотя и возникал риск порвать оболочку. Взгляд Толлера встретился со взглядом Джесаллы, и он сказал себе: «Я должен выжить!»

Толлер вернулся на место пилота и запустил в горелку долгий грохочущий залп; голодный баллон жадно впитал тепло, и через несколько секунд Толлер толкнул рычаг бокового двигателя. Выхлопа не было слышно за ревом горелки, но от этого его действие не стало меньше.

Два других корабля королевского рейса поплыли вниз и скрылись из виду, а корабль Толлера начал вращаться вокруг своей оси. Последовали низкие нечеловеческие стоны, и гондола короля, соскользнув по боку баллона Толлера, оказалась на виду. Одна из стартовых стоек королевского дирижабля отвязалась и, словно меч дуэлянта, кружилась в воздухе.

Пока Толлер, застыв, наблюдал это, движение кораблей, обычно плавное и величественное, как движение небесных тел, резко ускорилось. Вторая гондола поравнялась с ним, и острый конец ее стойки слепо въехал им в камбуз. Вселенная опасно накренилась. От сотрясения стойка поехала обратно, распоров своим верхним концом оболочку королевского баллона. Содрогаясь, как в агонии, он сплющился, и дирижабль короля начал беспрепятственно падать, таща за собой зацепившейся стойкой корабль Толлера. Их гондола повернулась набок, и перед ними засверкал Верхний Мир, жадный, готовый поглотить пришельцев. Вскрикнув, Джесалла упала на перегородку, из рук ее выпало зеркало и закружилось в голубой пустоте. Толлер бросился в камбуз. Рискуя вывалиться за борт, он схватил зацепившийся конец, собрал всю свою физическую мощь воина и отбросил стойку.

Гондола выровнялась, а Толлер, ухватившись за перила, смотрел, как корабль короля начинает свой смертельный спуск. На высоте тысячи миль сила гравитации была меньше половины, и дальнейшее происходило словно во сне. Толлер увидел, как король Прад подплыл к борту падающей гондолы, его белый глаз сверкнул, точно звезда, когда он поднял руку и указал на Толлера. Через секунду разорванный баллон, кружась, скрыл монарха из виду. Падая, корабль короля набирал скорость и становился все меньше, пока не превратился в еле видное мерцающее пятнышко, затерявшееся среди мозаичных картин Верхнего Мира.

Почувствовав неожиданное беспокойство, Толлер поднял голову и оглядел два оставшихся дирижабля. С ближайшего на него смотрел Леддравор, и когда их взгляды встретились, он протянул к Толлеру руки, словно звал в объятия любимую. Так он стоял в безмолвном призыве, и, даже вернувшись к горелке, Толлер ощущал, что ненависть принца пронзает его душу подобно невидимому лезвию.

Из входа в пассажирский отсек, где тихо плакали Дасина и Корба, на Толлера смотрел Чаккел с посеревшим лицом.

– Сегодня плохой день, – заплетающимся языком произнес принц. – Умер король.

Нет пока, подумал Толлер. Ему еще лететь и лететь много часов. Вслух же он сказал:

– Вы видели все своими глазами. Просто чудо, что мы уцелели. У меня не было выбора.

– Леддравор с этим не согласится.

– Да, – печально подтвердил Толлер, – Леддравор не согласится.

Ночью, когда Толлер напрасно старался уснуть, к нему пришла Джесалла. В этот одинокий час ему показалось естественным обнять ее одной рукой. Она опустила голову ему на плечо и прошептала в самое ухо:

– О чем ты думаешь, Толлер?

Он хотел сначала солгать, но потом решил, что не стоит.

– Я думаю о Леддраворе. Наш спор должен разрешиться.

– Может быть, он проанализирует случившееся, и, когда мы окажемся на Верхнем Мире, переменит мнение. Я хочу сказать, что, даже если бы ты пожертвовал нами, короля бы это все равно не спасло. Леддравор должен признать, что ты ничего не мог поделать.

– Так можно считать мне, а Леддравор скажет, что я слишком проворно вывернулся из-под корабля его отца. Наверно, будь я на его месте, а он на моем, я бы и сам так сказал. Если бы я подождал еще, Кедалс или кто-нибудь, возможно, запустил бы горелку.

– Успокойся, – ласково сказала Джесалла. – Ты сделал то, что следовало.

– Леддравор тоже сделает то, что следует.

– Но ведь ты можешь с ним справиться?

– Вероятно. Но, боюсь, он уже отдал распоряжение казнить меня. Не могу же я сражаться с целым полком.

– Понимаю. – Джесалла облокотилась на одну руку и смотрела на него сверху. В сумраке ее лицо было невыразимо прекрасно. – Толлер, ты любишь меня?

Он почувствовал, что достиг конца путешествия, длившегося всю жизнь. – Да.

– Я рада. – Она села и начала раздеваться. – Потому что хочу от тебя ребенка.

Толлер поймал ее за запястье и ошеломленно улыбнулся, не веря своим ушам.

– Что ты делаешь! Прямо за этой перегородкой у горелки сидит Чаккел.

– Ему нас не видно.

– Но нельзя же так…

– Меня это не волнует. – Джесалла прижалась грудью к руке Толлера, сжимавшей ее запястье. – Я выбрала тебя в отцы моего ребенка, и у нас, может быть, совсем мало времени.

– Ничего не выйдет. – Толлер откинулся назад на одеяло. – Я просто не в состоянии заниматься любовью в таких условиях.

– Ты думаешь? – Джесалла села на него верхом, прижалась ртом к его губам и стала мять руками его щеки, терпеливо стараясь разбудить в нем ответную страсть.

 

Глава 20

С высоты двух миль экваториальный континент Верхнего Мира выглядел совершенно доисторическим. Толлер некоторое время отрешенно пялился на простершийся внизу ландшафт, пока наконец не понял, почему ему пришло в голову именно это определение. Дело было не столько в полном отсутствии городов и дорог – первое доказательство необитаемости континента, – сколько в однородном цвете равнин.

Все, что он до сих пор видел сверху, так или иначе отражало принятую на Мире шестипольную систему. Все культуры и злаки размещались параллельными полосами, цвета которых менялись от бурого до зрелого желтого через несколько оттенков зеленого. Здесь же поля были просто… зелеными, и перед Толлером блестели залитые солнцем одноцветные просторы.

«Нашим фермерам придется заново начинать отбор семян, – подумал он. – А всем горам, морям и рекам надо будет давать названия. Это и в самом деле начало жизни на новой планете. А меня, наверно, при этом не будет…»

Вспомнив о насущных проблемах, Толлер перенес свое внимание на рукотворные объекты. Два других корабля королевского рейса находились намного ниже; корабль Пау-ча – чуть в стороне, и у его перил толпились пассажиры, мысленно путешествующие по неизведанной планете.

На корабле Леддравора одинокий Илвен Завотл устало сгорбился у рычагов управления. Сам принц, должно быть, возлежал в пассажирском отсеке, как и во все время вояжа за исключением трагического эпизода два дня назад. Толлер подметил такое поведение принца и гадал, не страдает ли тот фобией к неограниченной пустоте, раскинувшейся вокруг миграционного флота. Если так, для Толлера было бы лучше, чтобы дуэль состоялась прямо на борту гондолы.

Ниже, в двух милях воздушного пространства, спускалась еще дюжина кораблей, их баллоны образовали неравномерную цепочку, которая все более вытягивалась к западу. Это означало, что в нижних слоях атмосферы дует умеренный ветер. Там, куда их несло, уже громоздились спущенные баллоны, из которых позже построят временный палаточный город. В бинокль Толлер, как и ожидал, разглядел на большей части приземлившихся кораблей военные знаки. Даже в суматохе бегства из Ро-Атабри Леддравор позаботился о мощной поддержке, намереваясь с первых же шагов по Верхнему Миру взять инициативу в свои руки.

Анализируя ситуацию, Толлер понял, что если он посадит корабль рядом с кораблем Леддравора, то останется в живых не дольше нескольких минут. Даже в случае его победы в поединке Толлера – по обвинению в гибели короля – схватят армейские. Единственный шанс выжить, хотя бы в первые несколько дней, Толлер получит, если задержит посадку и вновь взлетит, когда корабль Леддравора начнет приземляться. Милях в двадцати к западу виднелись лесистые холмы; если долететь до них, то, возможно, удастся скрыться там на некоторое время, пока Леддравор не организует его поиски.

Толлер понимал, что в его плане имелось слабое место: он во многом зависел от поведения пилота корабля Леддравора, которое невозможно было контролировать. Толлер не сомневался, что Завотл все поймет, когда увидит, что он мешкает с приземлением, но вот поддержит ли? И если даже захочет помочь, рискнет ли сделать то, чего от него ожидает Толлер? Завотлу придется спешно дернуть за отрывной канат и спустить баллон как раз в тот момент, когда Леддравор увидит, что враг ускользает, а что сделает принц во гневе, предсказать невозможно. Он убивал людей и за меньшие проступки.

Через ярко освещенное пространство Толлер посмотрел на одинокого Завотла, зная, что их взгляды встретятся, затем прислонился спиной к стенке гондолы и стал рассматривать Чаккела, который управлял горелкой в темпе спуска – один на двадцать.

– Принц, у земли сильный ветер, и я боюсь, что он потащит корабль, – сказал Толлер. – Вы, принцесса и дети должны приготовиться выпрыгнуть за борт до того, как мы коснемся поверхности. Это только кажется опасным. Вокруг гондолы снаружи имеется надежный выступ, на котором можно стоять, пока наша скорость не станет такой же, как у пешехода. Лучше спрыгнуть до посадки, чем оказаться в гондоле, когда она перевернется.

– Я тронут твоей заботливостью. – Чаккел исподлобья бросил на Толлера подозрительный взгляд.

Гадая, правильно ли он поступил, Толлер подошел к месту пилота.

– Мы скоро приземлимся, принц. Вам надо приготовиться.

Чаккел кивнул, освободил сиденье и неожиданно сказал:

– Я до сих пор помню, как увидел тебя впервые среди сопровождающих Гло. Никогда бы не подумал, что дойдет до такого!

– Магистр Гло был прозорлив, – ответил Толлер. – Судьбе следовало бы позволить именно ему привести нас сюда.

– Да, наверно. – Чаккел бросил на Толлера еще один проницательный взгляд и пошел туда, где Дасина с детьми готовилась к приземлению.

Толлер сел и, взяв управление горелкой, отметил, что грузик-указатель на измерителе высоты вернулся к нижней отметке. По размерам Верхний Мир меньше Мира, поэтому он думал, что гравитация там окажется слабее. Но Лейн считал иначе: «У Верхнего Мира плотность выше, поэтому все будет весить там столько же, сколько на Мире».

Толлер покачал головой и грустно улыбнулся, отдавая брату запоздалую дань уважения. Откуда Лейн так твердо знал, чего следовало ожидать? Главным в жизни брата была математика, и Лейн навечно останется для него закрытой книгой, как, похоже, и…

Он взглянул на Джесаллу; она уже час неподвижно стояла у внешней стенки их отсека, полностью поглощенная расстилавшимися внизу просторами новой планеты. Все это время узел с пожитками висел у нее на плече, поэтому казалось, что ей не терпится ступить на Верхний Мир и начать строить будущее для себя – и ребенка, которого они с ней, возможно, зачали.

Глядя на нее, стройную, прямую и решительную, Толлер испытывал весьма сложные и противоречивые чувства.

В ту ночь, когда она пришла к нему, он практически не сомневался, что не сможет быть мужчиной. На него давили усталость и чувство вины, нервировало присутствие Чаккела, управлявшего горелкой всего лишь в нескольких футах от них. Но Джесалле было виднее. Она действовала со страстью, искусством и воображением, покоряя его своим изящным телом и чувственными поцелуями, пока для Толлера не исчезло все, кроме желания любить эту женщину. Вплоть до кульминационного момента она оставалась сверху, затем умудрилась незаметно перевернуться и, приподняв лоно, обхватила Толлера ногами, сохраняя такое положение несколько минут.

Только потом, когда они разговаривали, он понял, что она сделала все, чтобы увеличить возможность зачатия.

Сейчас Толлер не просто любил ее, но отчасти и ненавидел за некоторые планы, о которых она рассказала ему в ту ночь, в сумраке, прорезаемом вспышками метеоров. Дже-салла не утверждала прямо, но весьма прозрачно намекнула, что ей претят правила этикета и она собирается бросить вызов условностям ради будущего ребенка.

В обстановке старого Колкоррона ей казалось, что для ее отпрыска будут наиболее благоприятны качества, которыми обладал Лейн Маракайн, поэтому она вышла за него. Она любила Лейна, но Толлера оскорбляло, что она любила его не бескорыстно.

А теперь, когда жизнь поставила Джесаллу в совершенно иные условия Верхнего Мира, она трезво рассудила, что отцом ее ребенка должен стать Толлер Маракайн, и поэтому отдалась ему.

В замешательстве и мучительных раздумьях Толлер не мог определить истоки своего недовольства. Возможно, он презирает себя за то, что вдова брата так легко его соблазнила? Быть может, его гордость уязвлена тем, что она использовала возвышенные переживания для своих евгенических упражнений? Или он просто злится, потому что Джесалла оказалась совсем не такой, как ему хотелось? Как может женщина быть одновременно распутной и скромной, корыстной и щедрой, твердой и мягкой, доступной и далекой, твоей и не твоей?

Толлер понимал, что вопросы эти бесконечны, и думать о них сейчас бесполезно и опасно. Пока надо размышлять лишь о том, как уцелеть.

Он насадил на рычаг горелки удлиняющую трубку, чтобы обеспечить себе при спуске максимальный обзор. Горизонт начал подниматься, потом очутился на одном уровне с гондолой, и Толлер плавно увеличил рабочее отношение, пропуская корабль Завотла вперед. Следовало и по вертикали оторваться как можно дальше, не вызывая подозрении у Чаккела или Леддравора. Один за другим опустились несколько кораблей, летевших впереди королевского рейса; каждый стукался о землю, от удара баллон изгибался, затем в его макушке появлялась дыра, оболочка никла и обрушивалась.

Все вокруг было усеяно кораблями, приземлившимися раньше, и в царившей суете уже начал вырисовываться некий порядок. Припасы складывали в одном месте, а к каждому вновь прибывшему кораблю устремлялись на помощь целые команды.

Толлер ожидал, что, увидев это, почувствует трепет и благоговение, но напряженность ситуации заслонила все прочие чувства. Он направил бинокль на уже готовый к посадке корабль Завотла и в тот же момент рискнул дать долгий залп, запустив в баллон маглайн. И немедленно словно по команде у перил своей гондолы появился Леддравор. Он мрачно уставился на корабль Толлера, и даже на таком расстоянии можно было разглядеть, как яростно вспыхнули его глаза, когда он увидел, что происходит.

Леддравор повернулся к пилоту, но Завотл, не дожидаясь удара о грунт, уже потянул разрывную веревку. Баллон над ним подбросило в смертельных конвульсиях, а гондола скользнула в траву и скрылась под темно-коричневым саваном оболочки, которая, трепыхаясь, опустилась сверху. Группа солдат во главе с офицером на синероге бросилась к этому кораблю и к кораблю Пауча, совершившему более спокойную посадку в двухстах ярдах.

Толлер опустил бинокль и обратился к Чаккелу:

– Принц, по причинам вам, по всей видимости, понятным, я сейчас не намерен приземляться. Я не имею ни малейшего желания увозить вас или кого-нибудь другого, – он сделал паузу и посмотрел на Джесаллу, – с собой в инопланетную дикую местность. Поэтому я опушусь до уровня травы. С этой высоты вам и вашей семье будет легко покинуть корабль, но вы должны действовать быстро и решительно. Ясно?

– Нет! – Чаккел вышел из пассажирского отсека и шагнул к Толлеру. – Ты посадишь корабль в соответствии с инструкцией. Я тебе приказываю, Маракайн! Я не намерен подвергать себя и семью излишнему риску!

– Риску! – Толлер растянул губы в улыбке. – Принц, речь идет о прыжке с высоты нескольких дюймов. Сравните это с тысячемильным падением, которое мы едва не начали два дня назад.

– Твой замысел мне понятен. – Чаккел замялся и взглянул на пассажирский отсек. – Но все равно я настаиваю на приземлении.

– А я настаиваю на обратном, – более жестко сказал Толлер.

До грунта оставалось еще тридцать футов, и с каждым мгновением ветер уносил корабль от площадки, где опустился Леддравор, но этому скоро придет конец. Пока Толлер гадал, сколько еще времени ему дано, Леддравор уже выбрался из-под смятого баллона. Джесалла быстро перемахнула через стенку гондолы и встала на внешний выступ, готовясь спрыгнуть. Ее глаза на мгновение встретились с глазами Толлера, но взгляд их был нем.

– Принц, решайтесь, – повторил Толлер. – Если вы не покинете корабль, мы поднимемся все вместе.

– Не обязательно. – Чаккел наклонился к месту пилота и схватил красную веревку, соединенную с отрывной панелью баллона. – По-моему, это восстановит мою власть, – сказал он и выставил указательный палец, заметив, что рука Толлера сжалась на рычаге интенсивности. – Если ты попытаешься взлететь, я вскрою баллон.

– На такой высоте это опасно!

– Не опасно, если я только слегка надорву, – ответил Чаккел, демонстрируя знания, которые он получил, пока руководил производством миграционного флота. – Я вполне могу посадить корабль мягко.

Толлер оглянулся: Леддравор как раз реквизировал синерога у подъехавшего офицера.

– Любое приземление покажется мягким, – сказал Толлер, – по сравнению с тем, которое ожидало детей после падения с тысячи миль.

Чаккел покачал головой:

– Не повторяйся, Маракайн. Ты ведь тоже спасал свою шкуру. Леддравор теперь король, и служить ему – мой главный долг.

Снизу послышался шорох: это сопло реактивного двигателя задело кончики высокой травы. В полумиле к востоку Леддравор на синероге галопом скакал к кораблю, за ним бежали пешие солдаты.

– А мой главный долг – это дети! – неожиданно объявила принцесса Дасина, и над переборкой пассажирского отсека показалась ее голова. – Хватит с меня этой чепухи – да и тебя тоже, Чаккел!

Удивительно проворно, пренебрегая достоинством, она перелезла через стенку гондолы, увлекая за собой Корбу.

Без лишних слов Джесалла обошла корпус снаружи и помогла мальчикам устроиться на выступе.

На Дасине по-прежнему, как генеральские знаки различия, красовалась жемчужная шапочка. Принцесса пригвоздила мужа к полу властным взглядом и гневно произнесла:

– Ты обязан этому человеку моей жизнью и если отказываешься признать свой долг, это означает лишь одно.

– Но… – Чаккел в замешательстве потер лоб и указал на Леддравора, который быстро догонял корабль, вяло плывущий по ветру. – Что я скажу ему?

Толлер достал меч из своего отсека.

– Скажите ему, что я угрожал вам этим!

– Ты действительно угрожаешь мне?

Днище уже скользило у самой земли, и гондола слегка подпрыгнула, когда сопло задело о кочку. В каких-нибудь двухстах ярдах Леддравор нахлестывал синерога, заставляя его скакать все более неистовым галопом.

– Ради вашей же пользы немедленно оставьте корабль! – закричал Толлер.

– У меня будет еще один повод запомнить тебя, – проворчал Чаккел и отпустил отрывную веревку. Он подошел к борту, перекатился на выступ и сразу же упал на грунт. Дасина и дети попрыгали следом, причем один из мальчиков восторженно взвизгнул.

Теперь только Джесалла стояла на выступе, держась за перила.

– До свидания, – сказал ей Толлер.

– До свидания. – Она не двигалась и продолжала как-то странно смотреть на него. Леддравор был уже в сотне ярдов, и цокот копыт его синерога с каждой секундой раздавался все громче.

– Чего ты ждешь? – Толлер услышал свой хриплый от нетерпения голос. – Прыгай!

– Нет. Я лечу с тобой. – С этими словами Джесалла перелезла через перила и повалилась на пол гондолы.

– Что ты делаешь! – Все существо Толлера требовало поджечь горелку и поднять корабль, но тело не повиновалось ему. – Ты с ума сошла!

– Наверно, – растерянно произнесла Джесалла. – Это глупо, но я лечу с тобой.

– Ты уже мой, Маракайн! – странно, нараспев, прокричал Леддравор, вытаскивая меч. – Иди ко мне!

Словно зачарованный Толлер все еще сжимал свой меч, когда Джесалла бросилась мимо него и всем весом навалилась на рычаг. Горелка взревела, вдувая газ в оживающий баллон, но Толлер заглушил ее и отпихнул Джесаллу к перегородке.

– Благодарю, но это бесполезно, – сказал он. – Рано или поздно мне придется столкнуться с Леддравором, и, кажется, время настало.

Легко поцеловав Джесаллу в лоб, он повернулся к перилам и встретился взглядом с принцем, который оказался на одном уровне с ним всего в дюжине ярдов. Леддравор, поняв, что намерения противника изменились, заулыбался. А Толлера уже охватывало постыдное возбуждение, желание раз и навсегда решить спор с Леддравором, чем бы это ни кончилось, узнать наверняка, правда ли, что…

Но тут он заметил, что принц больше не смотрит на него и явно встревожился. Оглянувшись, Толлер увидел Джесаллу, сжимавшую в руках приклад одной из корабельных противоптертовых пушек. Она уже вытащила зажигательный штырь и нацелила орудие на Леддравора. Не успел Толлер опомниться, как пушка выстрелила, и в облаке стеклянных осколков, двигаясь неясным пятном, снаряд развел свои смертельные лезвия.

Рванув поводья, Леддравор увернулся, но осколки все же попали ему в лицо, потекла кровь. Принц охнул от неожиданности, но тут же уверенно вернул синерога на прежний курс, спеша восстановить утраченные позиции.

Не отрывая взгляда от Леддравора и понимая, что правила поединка изменились, Толлер снова зажег горелку. Поскольку Чаккел с семейством покинул корабль, он стал легче и уже давно стремился вверх, но из-за инерции многих тонн газа баллон реагировал невыносимо медленно. Однако Толлер поддерживал горение, и под оглушающий рев гондола начала отрываться от травы. Леддравор уже скакал рядом, приподнявшись в стременах, и глаза его безумно сверкали с окровавленной маски.

«Неужели он настолько вышел из себя, что попытается прыгнуть в гондолу? – подумал Толлер. – Неужели он хочет напороться на мой меч?»

В следующую секунду Толлер осознал, что Джесалла прокралась у него за спиной ко второй пушке. Леддравор тоже увидел это, отвел руку и метнул меч.

Толлер крикнул, чтобы предупредить Джесаллу, но Леддравор целился не в нее. Меч описал высокую дугу и по самую рукоятку вонзился в нижнюю секцию баллона. Ткань разошлась, а меч, кувыркаясь, полетел в траву. Осадив синерога, Леддравор спрыгнул, подобрал черное лезвие, а затем снова вскочил в седло и пришпорил скакуна. Но теперь он не спешил догнать корабль, видимо, решив пасти добычу на расстоянии. Джесалла выстрелила из второй пушки; снаряд, не долетев до Леддравора, зарылся в траву. Принц в ответ учтиво помахал рукой.

Продолжая жечь горелку, Толлер посмотрел наверх. Он увидел, что разрыв в лакированной льняной ткани пробежал по всей длине панели, а края его вывернулись, извергая невидимый газ; но корабль все-таки получил толчок, направленный вверх, и по инерции продолжал подниматься.

Толлер вздрогнул: совсем рядом раздались резкие крики. Он обернулся и понял, что, пока отвлекался, гондолу несло прямо на беспорядочную группу солдат. Она проплыла всего в нескольких футах над их головами, и вояки припустились за ней, подпрыгивая и стараясь ухватиться за выступ.

Лица солдат выражали не враждебность, а тревогу, поэтому Толлер решил, что они весьма смутно представляют себе происходящее. Он молился, чтобы не пришлось драться с ними, и продолжал вдувать газ в баллон; корабль медленно и мучительно набирал высоту.

– Корабль может лететь? – Джесалла подошла близко и кричала, чтобы Толлер услышал ее за ревом горелки. – Это безопасно?

– Может… кое-как. – На второй вопрос Толлер отвечать не стал. – Зачем ты это сделала, Джесалла?

– Ты знаешь. – Нет.

– Ко мне вернулась любовь. – Она одарила его ласковой улыбкой. – И я не могла иначе.

Вместо радости такое признание внушило Толлеру леденящий страх.

– Но ты же стреляла в Леддравора! А он не щадит никого. Даже женщин.

– Незачем мне напоминать. – Джесалла оглянулась на неторопливо скачущего за кораблем принца. Презрение и ненависть на мгновение исказили ее лицо. – Ты всегда был прав, Толлер. Мы не должны сдаваться палачу. Однажды он уничтожил во мне зарождающуюся жизнь, и мы с Лейном примирились с этим преступлением, но разлюбили друг друга и перестали уважать самих себя. Это слишком дорого нам обошлось.

– Да, но… – Толлер глубоко вздохнул, стараясь признать за Джесаллой те же права, которых всегда требовал для себя.

– Что «но»?

– Нам необходимо разгрузить корабль, – сказал он и передал ей рычаг горелки.

Пройдя в отсек Чаккела, Толлер принялся вышвыривать за борт чемоданы и ящики. Солдаты, которые бежали за гондолой, радостно завопили, но тут их догнал Леддравор и, судя по жестам, приказал доставить грузы на основную посадочную площадку. Через считанные минуты солдаты с вещами отправились назад, а Леддравор снова последовал за кораблем в одиночестве. Скорость ветра составляла примерно шесть миль в час, и синерог мог скакать ленивой рысцой. Леддравор держался немного дальше зоны эффективного поражения пушки и ссутулился в седле, экономя энергию и выжидая, когда обстоятельства переменятся в его пользу.

Толлер проверил запас пикона и халвелла. Оказалось, что его хватит на сутки непрерывного горения – корабли королевского рейса обеспечили лучше остальных; но главное, что беспокоило, – дирижабль плохо слушался управления. Разрыв в баллоне дошел до нижнего и верхнего швов и не переходил на другие секции, однако газа утекало достаточно, чтобы лишить корабль подъемной силы.

Горелка работала непрерывно, но и при этом корабль набрал всего двадцать футов высоты. Толлер знал, что малейшее неблагоприятное изменение условий заставит его опуститься. Например, неожиданный порыв ветра может смять одну сторону баллона и выдавить драгоценный газ, отдав их с Джесаллой прямо в руки терпеливо выслеживающего врага. Будь Толлер один, он бы только порадовался поединку с Леддравором, но теперь от исхода сражения зависела жизнь Джесаллы.

Он подошел к перилам и, схватившись за них обеими руками, посмотрел назад, на Леддравора, страстно желая иметь оружие, способное сразить принца на расстоянии.

Прибытие на Верхний Мир оказалось совсем не таким, как ожидал Толлер. Вот он попал на планету-сестру – на Верхний Мир! – но пагубное присутствие Леддравора, воплотившего в себе все зло Колкоррона, лишало Толлера радости, превратив новую планету в подобие старой. Как и птерта, которая все увеличивала смертоносную силу, Леддравор увеличил свой радиус поражения, расширив его до Верхнего Мира.

Зрелище чистого неба, разделенного пополам неровной линией хрупких кораблей, протянувшейся с зенита, где дирижабли по мере снижения появлялись из ниоткуда, словно семена, летящие по ветру в поисках плодородной почвы, – это зрелище должно было захватить Толлера, но присутствие Леддравора…

Куда ни денься – всюду Леддравор!

– Ты беспокоишься из-за гор? – спросила Джесалла. Она встала на колени, чтобы скрыться с глаз принца, и для управления горелкой ей пришлось держать одну руку поднятой.

– Мы можем привязать рычаг, – сказал Толлер, – и тебе больше не придется о нем заботиться.

– Толлер, ты беспокоишься из-за гор?

– Да. – Он достал из рундука отрезок веревки и привязал рычаг. – Если мы перелетим через горы, у нас появится шанс вымотать его синерога, но не знаю, удастся ли нам набрать такую высоту.

– Знаешь, я не боюсь. – Джесалла коснулась его руки. – Если хочешь, можешь спуститься и встретиться с ним сейчас.

– Нет. Продержимся в небе сколько сможем. У нас есть еда и питье, и мы будем экономить силы, а Леддравор их теряет. – Толлер улыбнулся Джесалле по возможности ободряюще. – И потом, скоро наступит малая ночь, а в холодном воздухе баллон лучше работает. Может быть, нам удастся основать на Верхнем Мире свою маленькую колонию.

Малая ночь на Верхнем Мире тянется дольше, чем на Мире, и когда она миновала, гондола летела на высоте чуть больше двухсот футов – выше, чем ожидал Толлер. Под кораблем проплывали нижние отроги холмов, и ни одна из гор видневшегося впереди хребта не казалась высокой настолько, чтобы помешать их движению.

Толлер сверился с картой, которую нарисовал во время полета.

– За горами, примерно в десяти милях, есть озеро, – сказал он. – Если мы переберемся через него…

– Толлер! По-моему, там птерта. – Джесалла схватила его за руку и показала на юг. – Смотри!

Толлер бросил карту, взял бинокль и осмотрел указанный участок неба. Он уже собирался усомниться в словах Джесаллы, но тут заметил нечто прозрачное, еле уловимый отблеск солнечного света на чем-то круглом.

– Кажется, ты права. И она совершено бесцветна. Как раз об этом говорил Лейн. Она бесцветна, потому что… – Он передал Джесалле бинокль. – Ты можешь найти хоть одну бракку?

– Я и не знала, что в бинокль так много видно! – В голосе Джесаллы, изучавшей склон, звучал детский восторг, как будто она находилась на увеселительной воздушной прогулке. – Большая часть деревьев мне незнакома, но бракки среди них, кажется, есть. Да, точно, бракка! Как это может быть, Толлер?

Подозревая, что она нарочно хочет отвлечь его от того, что им предстоит, он тем не менее спокойно ответил:

– Лейн написал, что бракка и птерта – спутники. Возможно, у залпов бракки достаточно мощности, чтобы выстреливать семена вверх до… Хотя нет, это, кажется, только пыльца. Может быть, бракка растет всюду – и на Дальнем Мире, и на всех других планетах.

Позволив Джесалле разглядывать в бинокль окрестности, Толлер обернулся к своему безжалостному и упорному преследователю.

Леддравору случалось часами дремать в седле в позе, показывающей, что он спит, но теперь, боясь, что добыча ускользнет, он сидел прямо. Шлема на нем не было, и он защищал глаза руками, погоняя синерога напрямик через деревья и кусты, покрывающие склоны. Далеко на востоке в голубом мареве пропали линия спускающихся кораблей и посадочная площадка. Казалось, Джесалла, Толлер и Леддравор остались одни на всей планете, и Верхний Мир превратился в обширную, залитую солнцем арену, которая ждала с начала времен…

Неожиданно баллон захлопал, из горловины хлынули потоки горячего газа, и Толлер понял, что корабль натолкнулся на завихрение воздуха, а давление в баллоне снова упало.

Гондола стала прыгать и раскачиваться. Толлер посмотрел на главный хребет; прямо по курсу всего в двухстах ярдах торчала вершина. Он знал, что, если удастся перелететь через нее, у него будет время снова накачать баллон и вернуть высоту. Но глядя на скалистый барьер, Толлер осознал, что ситуация безнадежна. Корабль летел неохотно, он уже покидал воздушную стихию и решительно направлялся к склону.

– Держись крепче! – крикнул Толлер. – Мы падаем!

Он оторвал веревку от удлинителя рычага и вырубил горелку. Через несколько секунд гондола, со свистом рассекая воздух, полетела меж верхушками деревьев. Свист становился все громче, гондола резко ударялась о толстые ветви и стволы. Отставший баллон, запутавшись в деревьях, разорвался с глухим треском и ворчанием, и затормозил падение.

Освободившись от нагрузочных канатов, гондола упала вертикально вниз. Затем у нее оторвались два угла, и она перевернулась набок, едва не выбросив пассажиров вместе с одеялами и мелкими предметами.

Как ни странно, после тряски и опасного падения с дерева Толлер обнаружил, что может легко сойти на мшистый грунт. Он огляделся, поднял Джесаллу, уцепившуюся за стойку, и опустил ее рядом.

– Тебе надо скрыться, – поспешно сказал он. – Беги на другую сторону холма и жди.

Джесалла обняла его.

– Я останусь с тобой. Вдруг я чем-нибудь помогу?

– Поверь, ты ничем не поможешь. И если ты носишь нашего ребенка, ты должна спасти его. Может, Леддравор не станет тебя искать после того, как убьет меня, особенно если сам будет ранен.

– Но… – Глаза Джесаллы расширились, поскольку по-близости послышался храп синерога. – Как я узнаю, что случится?

– При удачном исходе я выстрелю из пушки. – Он развернул Джесаллу и подтолкнул ее сзади так сильно, что ей пришлось пуститься бегом, чтобы не упасть. – Возвращайся, только если услышишь залп!

Толлер стоял неподвижно и смотрел, как Джесалла, несколько раз оглянувшись, исчезла среди деревьев. Тогда он вытащил меч и стал озираться в поисках подходящего для сражения места, пока не сообразил, что укоренившаяся привычка заставляет его воспринимать схватку с Леддравором как официальный поединок.

«Разве можно думать о таких пустяках, когда на карту поставлены другие жизни? – сказал он себе, досадуя на собственную наивность. – Какое отношение к простой задаче уничтожения раковой опухоли имеет честь?»

Он взглянул на медленно раскачивающуюся гондолу, прикинул, с какой стороны должен появиться Леддравор, и отступил под прикрытие трех деревьев, растущих очень тесно, возможно, из общего корня. Постепенно Толлером начало овладевать давно знакомое, позорное и необъяснимо чувственное возбуждение.

Он затаил дыхание, удивляясь, почему Леддравора до сих пор нет – минуту назад он был так близко.

Предчувствуя недоброе, Толлер резко обернулся. Принц стоял примерно в десяти шагах и уже метнул нож. Не имея возможности увернуться, Толлер выбросил вперед левую руку, принимая нож в середину ладони. Черное лезвие вонзилось между костями с такой силой, что руку отбросило назад, а кончик ножа, пройдя насквозь, оцарапал лицо и застыл почти у самого левого глаза.

Заставив себя не обращать внимания на раненую руку, Толлер со свистом поднял меч для защиты. И как раз вовремя, чтобы остановить бросившегося в атаку принца.

– Кое-чему ты научился, Маракайн, – усмехнулся Леддравор и тоже принял оборонительную позицию. – Большинство людей к этому моменту уже дважды умерли бы.

– Это несложный урок, – ответил Толлер, – просто надо быть готовым к тому, что змея поведет себя по-змеиному.

– Тебе не удастся вывести меня из себя, так что оставь свои оскорбления.

– Я никого не оскорблял, разве что пресмыкающееся. Губы Леддравора изогнулись в улыбке, ослепительно белой на покрытом запекшейся кровью лице. Волосы его спутались, а кираса, запятнанная кровью еще до начала перелета, теперь испачкалась в грязи и еще в чем-то, напоминающем полупереваренную пищу.

Толлер отступил к трем деревьям, обдумывая тактику боя.

Неужели Леддравор, бесстрашный во всех отношениях человек, боится высоты и поэтому не показывался во время полета? Если так, он вряд ли сейчас в состоянии ввязаться в продолжительное сражение.

Колкорронский боевой меч – это обоюдоострое оружие, слишком тяжелое для официальных поединков. Им можно было наносить только режущие и колющие удары, которые, по правде говоря, легко заблокировать человеку с быстрой реакцией и хорошим глазомером. При прочих равных условиях побеждал тот, у кого больше физической силы и выносливости. Толлер имел преимущество – он был на десять с лишним лет моложе Леддравора, – но теперь его левая рука вышла из строя, и, следовательно, Леддравор мог считать, что равновесие восстановлено. И все же принц, крайне опытный в таких делах, вел себя слишком уж заносчиво.

– О чем задумался, Маракайн? – Леддравор перемещался вместе с Толлером, выбирая положение, удобное для атаки. – Уж не дух ли моего отца тревожит тебя?

Толлер помотал головой.

– Дух моего брата. Мы так и не уладили этот вопрос. Он с удивлением увидел, что его слова нарушили хладнокровие принца.

– Почему ты мне этим досаждаешь?

– Полагаю, в гибели моего брата виновен ты. Леддравор сердито рубанул мечом, и два лезвия впервые соприкоснулись.

– Зачем мне лгать, тогда или теперь? Его синерог сломал ногу, а сесть на моего он отказался.

– Лейн не мог так поступить!

– Нет! Говорю тебе, он мог быть здесь сейчас, в эту минуту, о чем я очень сожалею, ибо тогда с удовольствием раскроил бы оба ваших черепа.

Пока Леддравор говорил, Толлер воспользовался случаем и взглянул на раненую руку. Он пока не чувствовал сильной боли, но кровь непрерывно стекала по ручке ножа и капала на землю. Толлер тряхнул рукой, однако лезвие, по рукоятку вошедшее в ладонь, осталось на месте. Рана, хоть и легкая, в конце концов повлияет на его боеспособность. Значит, надо как можно скорее начать поединок. Однако Толлера мучил вопрос, как это человек после двенадцати дней расстройства и болезни может быть столь самонадеян и уверен в победе. Неужели Толлер чего-то не учел?

Он внимательно рассматривал возбужденного противника – секунды тянулись как минуты, – но подметил лишь, что Леддравор надел рукав на свой меч.

В некоторый частях Колкорронской империи, в основном в Сорке и Миддаке, солдаты закрывали кожей основание меча, чтобы при случае можно было переставлять одну руку впереди рукоятки и использовать меч, как двуручный.

В этом Толлер никогда не видел преимущества, но решил быть начеку.

Предварительные действия закончились внезапно. Каждый нашел позицию, которая вроде бы не лучше любой другой, но по некоторым необъяснимым причинам казалась выигрышной. Толлер атаковал первым, удивляясь, что ему позволено это психологическое преимущество. Он начал с серии нисходящих ударов наотмашь, попеременно слева и справа. Результаты его потрясли. Как и положено, Леддравор легко парировал каждый удар, но сотрясения лезвия оказались не так сильны, как ожидал Толлер. Рука Леддравора с мечом слегка подавалась, что указывало на довольно серьезный упадок сил.

«Несколько минут, и все решится! – возликовал Толлер, позволив последовательности ударов закончиться естественным образом. Но тут внутренний голос напомнил ему, что расслабляться нельзя! – Неужели Леддравор преследовал меня в одиночку, заранее зная, что бой будет неравным?»

Он переместился, держа раненую руку на отлете. Между тем Леддравор со страшной скоростью вступил в ближний бой, атаковав снизу, чем едва не заставил Толлера защищать вместо головы и тела бесполезную руку. Свой бросок Леддравор закончил мощным косым ударом наотмашь, и холодный ветер коснулся подбородка Толлера. Он быстро отпрыгнул назад, поняв, что и в болезненном состоянии принц не уступит солдату в хорошей форме.

Не этот ли прилив энергии и есть ловушка, которую готовил Леддравор? Тогда жизненно необходимо не давать ему передышки и времени для восстановления сил. Толлер тут же возобновил атаку. Удары следовали один за другим, и в каждый он вкладывал всю свою силу, стараясь, однако, умерить гнев и не дать врагу ни морального, ни физического отдыха.

Дыхание Леддравора участилось, он был вынужден сдать позицию. Увидев, что принц пятится в группу низких колючих кустов, Толлер пробился поближе, выжидая момент, когда Леддравор отвлечется, потеряет равновесие и не сможет двигаться дальше. Но принц проявил свой военный талант и, даже не повернув головы, учуял преграду. Отразив клинок Толлера круговой защитой, достойной мастера, он вынудил противника развернуться вдоль новой линии. На миг они прижались друг к другу, сцепившись эфесами в вершине треугольника, образованного напряженными правыми руками.

Толлер ощутил дыхание Леддравора, и в ноздри ему ударила вонь блевотины. Затем он надавил рукой с мечом вниз, превратив ее в рычаг, и вышел из соприкосновения.

Леддравор помог ему, отпрыгнув назад и в сторону так, что колючие кусты оказались между ними. Грудь принца часто вздымалась – видимо, усталость его возросла, но, как ни странно, он явно был на подъеме и ничуть не расстроен тем, что с таким трудом избежал угрозы.

Принц слегка наклонился в выжидательной позе, на фоне засохшей крови глаза его смотрели живо и насмешливо,

«Что-то произошло, – подумал Толлер, ощущая мурашки на коже от дурного предчувствия. – Леддравор что-то задумал!»

– Кстати, Маракайн, – почти добродушно сказал Леддравор, – я слышал, что ты сказал своей женщине.

– Да? – Несмотря на тревогу, Толлер старался понять, почему он все еще так остро чувствует отталкивающий запах, который почуял при соприкосновении с Леддравором? Действительно ли это отрыжка или что-то еще? Что-то странно знакомое и до смерти важное?

Леддравор улыбался.

– Отличная идея. Я имею в виду выстрел из пушки. Это избавит меня от многих хлопот, когда я разделаюсь с тобой.

«Не трать силы на ответ, – приказал себе Толлер. – Леддравор явно переигрывает. Он не заманивает тебя в ловушку, она уже захлопнулась!»

– Вообще-то не думаю, что эта штука мне понадобится, – продолжал Леддравор. Он стянул с основания своего меча кожаный рукав и бросил на землю. Взгляд принца, веселый и загадочный, не отрывался от Толлера.

Толлер пристально вгляделся в рукав и заметил, что он из двух слоев кожи, причем внешняя тонкая кожа разорвана. У краев разрыва блестели следы желтой слизи. Он посмотрел на свой меч, увидел ту же желтизну на самой широкой части лезвия, недалеко от рукоятки, и с опозданием узнал запах – запах папоротника. Черное дерево пузырилось и испарялось под натиском бракковой желчи, перенесенной с меча Леддравора, когда их клинки скрестились у рукояток.

«Я примирюсь со смертью, – подумал Толлер, когда Леддравор вновь яростно бросился на него, – но только при условии, что он отправится со мной».

Подняв голову, Толлер ткнул противника мечом в грудь, но тот блокировал удар. При этом клинок Толлера с треском отломился у основания и отлетел в сторону, а принц, продолжая движение, устремил свой меч вперед.

Толлер бросился навстречу и принял удар, потому что знал: если он хочет достичь последней цели в жизни, то должен так поступить. Он задержал дыхание, позволяя клинку двигаться все дальше сквозь тело, пока не оказался рядом с Леддравором. Тогда он схватил за ручку торчавший в левой ладони метательный нож и, не выдергивая из руки, направил снизу вверх в живот принца, вращая кончиком клинка, и сразу вслед за этим ощутил, как на тыльную сторону ладони полилось что-то теплое.

Леддравор взревел и оттолкнул Толлера с силой отчаяния, одновременно выдергивая меч. Открыв рот, принц несколько секунд глядел на Толлера, потом уронил меч, опустился на колени, наклонил голову и смотрел, как под его телом собирается лужа крови.

Преодолевая боль, Толлер вырвал нож из ладони и зажал бок, в котором мокро пульсировала глубокая рана. Все поплыло у него перед глазами, залитый солнцем склон то устремлялся к нему, то отступал. Отбросив нож, он, шатаясь, подошел к Леддравору и подобрал его меч. Затем собрал все оставшиеся силы и высоко поднял клинок правой рукой.

Леддравор не смотрел вверх, но слегка покачал головой, показывая, что заметил действия Толлера.

– А ведь правда я убил тебя, Маракайн? – Он говорил задыхаясь и захлебываясь кровью. – Дай мне это последнее утешение!

– Сожалею, но ты меня лишь слегка оцарапал, – произнес Толлер и обрушил вниз черный клинок. – А это за моего брата… принц!

Он отвернулся от трупа Леддравора и с трудом сосредоточил взгляд на черном силуэте гондолы. Качалась ли она от ветра, или находилась в неподвижной точке раскачивающейся, растворяющейся вселенной?

Толлер отправился в путь – к гондоле, дивясь тому, как далеко теперь она оказалась… на расстоянии намного большем, чем от Мира до Верхнего Мира.

 

Глава 21

У дальней стены пещеры валялась груда валунов и каменных обломков, попавших туда через естественные щели.

Толлер любил смотреть на эту груду, потому что внутри нее живут верхнемирцы. Он их, собственно, не видел и не знал, похожи ли они на миниатюрных человечков или зверей, но был уверен, что они там есть, так как они зажигали фонарики.

Свет фонариков проникал сквозь щели меж камней в любое время дня и ночи, и Толлеру нравилось думать о том, как верхнемирцы занимаются своими делами за стенами этой полуразрушенной крепости, нимало не тревожась, что может происходить в большой вселенной.

Как ни странно, но даже когда его сознание прояснялось, один крошечный фонарик упрямо продолжал вспыхивать в глубине завала, и, приходя в себя, Толлер не радовался этому наблюдению. Он боялся сойти с ума и смотрел, смотрел на светящуюся точку, желая чтобы она исчезла, поскольку для нее не было места в рациональной вселенной. Иногда она скоро гасла, но чаще медленно-медленно тускнела и лишь потом исчезала вовсе, и тогда его сознание цеплялось за Джесаллу, как за якорь спасения, ибо лишь она одна связывала Толлера с нормальным, привычным миром.

– А я не считаю, что ты достаточно окреп для путешествия, – твердо сказала Джесалла. – И незачем продолжать дискуссию.

– Но я почти совсем выздоровел, – запротестовал Толлер и в доказательство замахал руками.

– Единственно, что у тебя выздоровело, так это язык, да и его ты слишком перегружаешь. Помолчи немного, дай мне поработать.

Она повернулась к нему спиной и стала помешивать прутиком в кастрюле, где кипятились повязки.

Прошло семь дней, и раны на лице и на руке почти зарубцевались, но бок по-прежнему кровоточил. Джесалла чистила сквозную рану, каждые несколько часов меняя повязки. При таком режиме скудный запас тампонов и бинтов, изготовленных ею, приходилось использовать повторно.

Толлер не сомневался: если бы не Джесалла, он бы давно умер, но к благодарности примешивалась и тревога. Он подозревал, что в зоне приземления флота царит суматоха, подобная сумятице при отлете, и все же ему казалось чудом, что их с Джесаллой до сих пор оставляют в покое.

По мере того как лихорадка отпускала Толлера, он с каждым днем все больше тревожился.

«Завтра утром уходим отсюда, любимая, – подумал он, – даже если ты не согласна…»

Стараясь успокоиться, Толлер опустился на постель из сложенных стеганых одеял и окинул взглядом панораму, которая открывалась из пещеры. К западу на протяжении мили спускались к большому озеру травянистые склоны, там и сям утыканные незнакомыми деревьями; воду цвета чистого индиго усеивали бриллиантовые солнечные блики. Северный и южный берега окаймляли сужающиеся полоски леса, состоящие, как и на Мире, из миллиона крапинок от бледно-зеленого до темно-красного – лиственные деревья на разных стадиях цикла.

Озеро простиралось на запад до самого горизонта, упираясь в эфирные зубцы далеких гор, над которыми вздымалось чистое небо и диск Старого Мира.

Толлер находил эту сцену несказанно прекрасной, но в первые дни она смешивалась с бредовыми видениями, и воспоминания о них были обрывочными. Он не сразу понял, что так и не сумел выстрелить из пушки, и Джесалла отважилась вернуться за ним сама. Она попыталась замять обсуждение этого вопроса и заявила, что если бы Леддравор победил, то вскоре и так нашел бы ее. Толлер, однако, думал иначе.

Лежа в тишине и покое раннего утра, он наблюдал, как Джесалла занимается хозяйством, терпеливо выполняя возложенные на себя обязанности, и восхищался ее мужеством и находчивостью.

Толлер не мог представить, как ей удалось поднять его в седло синерога Леддравора, перегрузить припасы из гондолы и вести животное много миль, пока не нашлась пещера. Даже для мужчины это было бы трудно, а для хрупкой женщины на незнакомой планете с неведомыми опасностями да еще в одиночку – поистине настоящий подвиг!

«Джесалла – исключительная женщина, – думал Толлер, – и когда же она поймет, что я не собираюсь вести ее в необитаемые края?»

С тех пор как к Толлеру начала возвращаться обычная рассудительность, он осознал отчаянную непрактичность первоначального плана. Двум взрослым, может быть, и удалось бы влачить жалкую жизнь изгнанников в лесах Верхнего Мира, но если Джесалла еще не беременна, она так или иначе это устроит.

Он не сразу сообразил, что в самой сердцевине проблемы и содержалось ее решение. Поскольку Леддравор убит, королем должен стать принц Пауч, а его Толлер знал как сухого и бесстрастного человека, который, конечно, следовал традиционной колкорронской терпимости к беременным женщинам, тем более что никто, кроме Леддравора, не мог дать показаний о том, что Джесалла стреляла в него из пушки.

Изо всех сил стараясь не замечать сияния фонарика верхнемирца в груде валунов, Толлер пытался сосредоточиться на главном: необходимо сохранить жизнь Джесаллы до тех пор, пока не станет очевидно, что она в положении. Он прикинул, что сотни дней будет достаточно, но принятие этого решения почему-то только усугубило тревогу. Как определить благоприятный момент теперь? Не уйти слишком рано, пока он не способен двигаться быстро, но и не засидеться до тех пор, когда их не спасет и стремительность лани.

– О чем ты задумался? – спросила Джесалла, снимая с огня кипящую кастрюлю.

– О тебе и о том, что надо уезжать завтра утром.

– Я уже сказала тебе, что ты не готов. – Стоя возле него на коленях, она начала осматривать бинты, и ее прикосновение отозвалось сладостным содроганием, пробежавшим до паха.

– Кажется, у меня начинает выздоравливать еще одна часть, – сказал он.

– Для этого ты тоже еще не готов. – Она улыбнулась и промокнула ему лоб влажной тряпкой. – Лучше поешь рагу.

– Прекрасный заменитель, – проворчал он и в тот момент, когда она ускользала от него, попытался коснуться ее груди. От резкого, хоть и слабого движения руки бок пронзила острая боль, и Толлер понял, что действительно вряд ли сможет поутру взобраться на синерога.

В глубине души это немало тревожило его, но он постарался успокоиться и стал смотреть, как Джесалла готовит скромный завтрак. Она нашла довольно плоский камень с вогнутой серединой и устроила из него плиту. Смешивая в углублении крошечные щепотки пикона и халвелла из корабельных запасов, она получала бездымное тепло, которое не выдавало преследователям местонахождение пещеры.

Джесалла подогрела густую тушеную смесь каши, бобов и ломтиков солонины, передала тарелку Толлеру и позволила есть самостоятельно. Он удивился, заметив, что среди «предметов первой необходимости» она захватила из гондолы даже тарелки и другую посуду.

То, что они едят на обычной домашней посуде среди сплошной неизвестности девственной планеты, придавало трапезе остроту и романтичность, которые на время заслонили угрожавшую опасность.

Голода Толлер не ощущал, но упорно ел, потому что решил как можно скорее восстановить свои силы. В царившей вокруг тишине лишь изредка всхрапывал привязанный синерог да то и дело до пещеры долетали раскаты опылительных залпов бракки. Их частота показывала, что бракки здесь полно. Это напомнило Толлеру о вопросе, который недавно задала Джесалла: почему остальные растительные виды Верхнего Мира на Мире неизвестны, тогда как бракка – вид общий для обеих планет?

Набрав всяких трав, листьев, цветов и ягод, Джесалла внимательно их изучила; и все они, за исключением, может быть, тех, о которых сумел бы судить лишь ботаник, были ей незнакомы.

Толлер предположил было, что бракка – вид универсальный для всех планет, но, хотя он и не привык к подобным размышлениям, все же понял, что в его гипотезе отсутствует доказательство. Жаль, что он не может попросить совета у Лейна.

– Вон еще птерта! – воскликнула Джесалла. – Смотри! Я вижу семь или восемь шаров. Они летят к воде.

Толлер посмотрел, куда она указывала, и ему пришлось напрячь зрение, чтобы наконец разглядеть отражения солнечного света в бесцветных, почти невидимых пузырях. Они медленно плыли вниз по склону в воздушном потоке, который возник после ночного остывания почвы.

– Ты наблюдательнее меня, – сокрушенно произнес он. – Тот вчерашний шар я заметил, когда он чуть не уселся мне на колени.

Вчера, вскоре после малой ночи, на них выплыла птерта, подлетела к постели Толлера на десять шагов, и, несмотря на то, о чем писал Лейн, Толлер от этой близости испытал почти такой же ужас, какой испытал бы на Мире. Если бы мог двигаться, он, возможно, не удержался бы и швырнул в нее меч. Шар несколько секунд повисел рядом, потом сделал пару медленных скачков и уплыл вниз по склону.

– Ну и рожа у тебя была! – Джесалла перестала есть и изобразила его испуг.

– Мне тут как раз кое-что пришло в голову, – сказал Толлер. – У нас есть на чем писать?

– Нет. А зачем?

– На Верхнем Мире только мы с тобой знаем то, что Лейн написал о птерте. Жаль, что я ничего не сказал Чаккелу. Столько часов были вместе на корабле, а я даже не упомянул об этом!

– Откуда ты знал, что здесь окажутся деревья бракки и птерта? Мы все считали, что они остались в прошлом.

Но Толлер был уже полностью захвачен новой и весьма насущной задачей, которая, впрочем, не имела отношения к его личным чаяниям.

– Послушай, Джесалла, это самое важное, что мы можем сделать. Ты должна убедиться, что Пауч и Чаккел услышали и поняли идею Лейна. Если мы оставим бракку в покое, позволим ей жить свой срок и умирать естественно, здешняя птерта никогда не станет нашим врагом. В Хамтефе отбирали скромное количество кристаллов, но даже это, наверно, было чересчур, потому что тамошняя птерта порозовела, а это значит… – Он умолк, увидев, что Джесалла смотрит на него со странным выражением жалости и укора. – Что случилось?

– Ты говоришь, что именно я должна добиться, чтобы Пауч и… – Джесалла поставила тарелку и опустилась на колени рядом с ним. – Что должно с нами случиться, Толлер?

Он заставил себя рассмеяться, а затем преувеличенно долго корчился от боли, чтобы выиграть время и прикрыть свой промах.

– Создадим собственную династию, вот что должно с нами случиться. Неужели ты думаешь, что я дам тебя в обиду?

– Знаю, поэтому ты и напугал меня.

– Джесалла, я только хотел сказать, что мы должны оставить здесь послание… или в другом месте, чтобы его передали королю. Я не в состоянии действовать лично, поэтому вынужден поручить это тебе. Я покажу тебе, как сделать уголь, потом мы найдем что-нибудь, чтобы…

Джесалла медленно покачала головой, и глаза ее наполнились слезами; Толлер впервые видел, как она плачет.

– Это все нереально, да? Это лишь мечта.

– Полет на Верхний Мир сначала тоже был мечтой. Но вот мы здесь и, несмотря ни на что, все еще живы. – Он притянул ее к себе и заставил лечь рядом, положив ее голову себе на плечо. – Я не знаю, что должно с нами случиться, Джесалла. Я только обещаю, что… как ты говорила? Мы не собираемся сдаваться палачам. Пока для нас этого достаточно. А теперь для разнообразия отдохни, а я посторожу тебя.

– Хорошо, Толлер. – Она устроилась поудобнее, осторожно, чтобы не потревожить рану, прижалась к нему и удивительно быстро уснула.

Ее переход от тревожного бодрствования к безмятежному сну сопровождался легким похрапыванием, и Толлер, улыбнувшись, подумал, что у него теперь есть повод для шуток.

Единственный дом, который им суждено построить на Верхнем Мире, скорее всего будет состоять из таких вот нематериальных бревен.

Толлер старался не заснуть и охранять Джесаллу, но он очень устал, а в куче камней снова горел фонарь верхнемирца, и единственным способом избавиться от него было закрыть глаза…

Над ним стоял солдат с мечом в руке. Несмотря на слабость и лежащую на плече Джесаллу, Толлер сначала порывался как-то защититься, но тут увидел в руке солдата меч Леддравора и, даже еще не очнувшись от сна, сумел верно оценить обстановку.

Поздно действовать, предпринимать что бы то ни было – их маленькое владение уже окружили и захватили.

И действительно, в колеблющемся свете у входа в пещеру ходили солдаты, слышался гомон, какой обычно создают люди, понявшие, что больше не нужно соблюдать тишину; где-то близко захрапел, скользя вниз по склону, синерог.

Толлер потряс Джесаллу за плечо, и хотя отклика не последовало, он ощутил, как она вся сжалась в тревоге.

Солдат с мечом отошел, а над Толлером наклонился майор с глазами-щелочками, чья голова темным силуэтом выделялась на фоне неба.

– Можешь встать?

– Нет, он очень болен, – сказала Джесалла, поднимаясь на колени.

– Я могу встать. – Толлер поймал Джесаллу за руку. – Помоги мне, Джесалла. Сейчас я должен стоять на своих ногах. – С ее помощью он поднялся и посмотрел на майора. Толлер удивился, что сейчас, когда следовало подавленно ожидать смерти, его чрезвычайно смущала собственная нагота.

– Итак, майор, – сказал он, – чего вы от меня хотите? Лицо майора сохраняло профессионально бесстрастное выражение.

– Сейчас с тобой будет говорить король, – объявил он и отошел в сторону, а Толлер увидел пузатый силуэт Чаккела. На нем была мягкая и простая одежда для поездок по сельской местности, но на шее висел огромный синий камень, который Толлер видел лишь однажды, но тогда он был у Прада.

Чаккел забрал у солдата меч Леддравора и нес его, прислонив лезвием к правому плечу: это нейтральное положение весьма удобно для мгновенной атаки. От жары полное смуглое лицо и коричневый череп Чаккела блестели. Он остановился в двух шагах и оглядел Толлера с головы до ног.

– Видишь, Маракайн, я ведь обещал, что не забуду тебя.

– Осмелюсь заявить, Ваше Величество, что я дал вам и вашим родным хороший повод вспоминать меня. – Толлер заметил, что Джесалла придвинулась к нему ближе, и ради нее, чтобы его слова не прозвучали двусмысленно, добавил: – Падение с тысячи миль…

– Только не начинай снова надоедать мне этим, – перебил его Чаккел, – и ложись, пока сам не упал!

Чаккел кивнул Джесалле, приказывая ей опустить Толлера на одеяла, и жестом отослал майора с остальной свитой. Когда те удалились за пределы слышимости, Чаккел присел на корточки и неожиданно отбросил черный меч через Толлера в сумрак пещеры.

– Сейчас мы немного побеседуем, – сказал он, – и ни одного слова из нашей беседы не должно быть повторено. Ясно?

Не зная, смеет ли он хоть на что-нибудь надеяться, Толлер неуверенно кивнул.

– Среди благородных семейств и среди военных имеется некоторое недоброжелательство к тебе, – любезно сообщил Чаккел. – В конце концов, немногие дважды в течение трех суток убивали королей. Однако дело можно уладить. В нашем новом мини-государстве царит дух практицизма, и колонисты понимают, что лояльность к одному живому королю полезнее для здоровья, чем лояльность к двум мертвецам. Тебе любопытно услышать про Пауча?

– Он жив?

– Он жив, но быстро понял, что его утонченные манеры не соответствуют нынешней ситуации, и был более чем рад отказаться от притязаний на трон – если кресло из обломков гондолы можно считать троном.

Толлеру пришло в голову, что он впервые видит Чаккела таким словоохотливым, накоротке с окружающими. Может быть, принц упивался своей ведущей ролью во вновь зарождающемся обществе, тогда как в старом Колкорроне ему изначально были предопределены вторые роли? Или же уникальные обстоятельства великого переселения высвободили его авантюрный дух и выявили скрытые возможности?

Пристально глядя на Чаккела, Толлер инстинктивно почувствовал себя бодрее, испытал внезапный прилив облегчения и чистейшей радости.

«У нас с Джесаллой будут дети, – думал он. – И не важно, что мы с ней когда-нибудь умрем, ведь у наших детей тоже будут дети. Будущее простирается перед нами… все дальше и дальше… дальше и дальше… если только…»

Все вокруг вдруг исчезло, и Толлер снова увидел себя на скалистом отроге к западу от Ро-Атабри. Он смотрел в подзорную трубу на распростертое тело брата и читал его последнее сообщение, совершенно не связанное с местью или личными сожалениями. Оно, как и подобало посланию Лейна, чей разум был устремлен в будущее, имело целью благополучие еще не родившихся миллионов.

– Принц… Ваше Величество… – Толлер приподнялся на локте, чтобы удобнее было обрушить на Чаккела истину, которую вверил ему Лейн, но резкая боль пронзила его тело, и он умолк, упав обратно на ложе.

– А ведь Леддравор чуть не убил тебя, верно? – Тон Чаккела утратил легкость.

– Это не важно, – ответил Толлер. Джесалла склонилась над раной в боку, которая вновь открылась, и Толлер, перебирая ее волосы, продолжил: – Вы ведь помните моего брата?

– Да.

– Хорошо. Не думайте обо мне. Сейчас во мне живет брат, и это он говорит с вами моими устами… – Пробиваясь через волны тошноты и слабости, Толлер описывал мучительный вселенский треугольник, связь между человечеством, деревьями бракки и птертой, и там, где не хватало реального знания, он прибегал к воображению.

Как и всегда при истинном симбиозе, выгоду извлекали обе стороны. Птерта кормилась в верхних слоях атмосферы, по всей вероятности, следовыми количествами пикона и халвелла, или газом маглайном, или пыльцой бракки, или какой-то производной всего этого. Взамен птерта уничтожала организмы, угрожавшие благополучию бракки. Используя слепые силы случайной изменчивости, птерта изменяла свой внутренний состав до тех пор, пока не наткнулась на эффективный яд. И после этого ее путь определился: она оттачивала, концентрировала и нацеливала свое оружие, чтобы оно стало способным начисто стереть с лица земли все, что не заслуживало жизни.

На Верхнем Мире перед человечеством лежит дорога, требующая уважительного обращения с браккой. Можно использовать лишь мертвые деревья, только у них брать сверхтвердые материалы и энергетические кристаллы. А если запас окажется недостаточным, значит, надо разработать заменители или соответственно преобразовать человеческую жизнь. Если не удастся сделать это, история человечества на Верхнем Мире повторит историю человечества на Мире…

– Признаю, ты произвел на меня впечатление, – произнес Чаккел, когда Толлер наконец закончил свою речь. – Доказательств твоим словам нет, но они заслуживают серьезного внимания. К счастью, нашему поколению довелось многое пережить, и поспешные решения здесь не уместны. Да пока у нас хватает и других забот.

– Вам не следует так думать, – настаивал Толлер. – Вы правитель… у вас есть уникальная возможность… и уникальная ответственность… – Он вздохнул и замолчал, уступив усталости, перед которой, казалось, померкло само небо.

– Сохрани силы на будущее, – мягко сказал Чаккел. – Надо дать тебе отдохнуть, но прежде, чем уеду, я хотел бы узнать еще одно. Скажи, у вас с Леддравором была честная борьба?

– Почти… честная, пока он не уничтожил мой меч, измазав его бракковой желчью.

– Но ты все равно победил.

– Я должен был победить. – От боли и крайнего утомления Толлером овладело какое-то мистическое чувство. – Я был рожден для того, чтобы победить Леддравора.

– Возможно, он знал это.

Толлер заставил свой взгляд сосредоточиться на лице Чаккела.

– Не понимаю, что вы…

– Может быть, у Леддравора не лежало сердце к нашему новому началу, – объяснил Чаккел. – Может быть, он в одиночку преследовал тебя, поскольку догадывался, что ты и есть его Яркая Дорога?

– Такая мысль не радует меня, – прошептал Толлер.

– Тебе надо отдохнуть. – Чаккел поднялся и обратился к Джесалле: – Ухаживай за ним ради себя и ради меня. У меня есть для него дело. Я думаю, еще несколько дней его не стоит перевозить, у вас тут вполне удобно. Нужны ли вам какие-нибудь припасы?

– Не помешало бы побольше свежей воды, Ваше Величество, – ответила Джесалла, – а помимо этого, у нас все есть.

– Так. – Некоторое время Чаккел рассматривал ее лицо. – Я забираю вашего синерога, поскольку у нас самих их всего семь, а разведение должно начаться как можно скорее. Однако я выставлю поблизости охрану. Когда сочтете, что готовы к отъезду, позовете их. Вас это устраивает?

– Да, Ваше Величество. Мы вам обязаны.

– Полагаю, твой пациент не забудет этого, когда поправится.

Чаккел повернулся и зашагал к ожидавшим его солдатам. Двигался он энергично и уверенно, как человек, который управляет своей судьбой и судьбами других.

Позже, когда на склоны вернулась тишина, Толлер проснулся и увидел, что Джесалла перебирает и сортирует коллекцию листьев и цветов. Она разложила их перед собой на земле и беззвучно шевелила губами, размещая образцы в порядке, который сама придумала. За ее спиной, прибывая на глазах, сиял яркий чистый полукруг Мира.

Толлер осторожно сел. Он взглянул на груду скальных обломков в глубине пещеры и тут же отвернулся, не желая видеть, как оттуда ему подмигнет маленький фонарик. Лишь когда это наваждение прекратится, Толлер узнает наверняка, что избавился от болезни. А до этого он не желал, чтобы ему напоминали, как близок он был к смерти и к утрате всего, что значила для него Джесалла.

Она подняла взгляд от создаваемых узоров.

– Ты там что-то увидел?

– Там ничего нет, – ответил он, стараясь улыбнуться, – абсолютно ничего.

– Но я заметила, ты и раньше глазел на эти камни. Ну-ка, что у тебя за тайна? – Немного кокетничая, Джесалла подошла к Толлеру и присела рядом, чтобы понять, куда он смотрит. Внезапно ее глаза удивленно раскрылись.

– Толлер! – От изумления она лепетала по-детски тихо. – Там что-то светится!

Она проворно вскочила на ноги, перешагнула через Толлера и побежала в глубь пещеры.

Толлер пытался выкрикнуть предостережение, но от страха у него пересохло в горле, и он лишился дара речи. А Джесалла уже разбрасывала верхние камни. Он молча смотрел, как она засовывает руки в кучу, поднимает что-то тяжелое и несет это поближе ко входу, на свет. Джесалла опустилась рядом с Толлером и положила находку себе на колени. Это оказался крупный плоский темно-серый обломок скалы, но он не был похож ни на какую скалу, виденную до этого. Поперек обломка насквозь проходила составляющая с ним одно целое, но сильно отличающаяся от серой массы полоса белого вещества. И не просто белого, а отражающего солнце, как вода далекого озера на рассвете.

– Это… это прекрасно, – выдохнула Джесалла. – Но что же это?

– Я не… – Сморщившись от боли, Толлер потянулся к своей одежде, нащупал карман и вытащил странный памятный подарок отца. Он поднес его к блестящему слою в камне, и то, что он уже знал, стало очевидным – они совпадали по своей структуре.

Джесалла взяла у него вещицу и погладила пальцем полированную поверхность.

– Где ты это взял?

– Мой отец… мой настоящий отец… подарил мне его в Хамтефе перед самой смертью… Он рассказал, что нашел это давным-давно. До моего рождения. В провинции Редант.

– У меня странное чувство. – Джесалла взглянула на туманный, загадочный, выжидающий диск Старой Планеты и вздрогнула. – Что, если наше переселение не первое, Толлер? Что, если все это уже происходило?

– Пожалуй. Возможно, не один раз. Но нам важно, чтобы никогда… – Толлер устал и не закончил фразу.

Он положил ладонь, тыльной стороной на блестящую полосу в камне, захваченный ее холодом и загадочностью. И неясным ощущением того, что каким-то образом ему удастся заставить будущее отличаться от прошлого.