Рок. Лабиринт Сицилии

книга первая

Юрий Швец

© Юрий Швец, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Об авторе

Швец Юрий Викторович. Родился в России, в бескрайних Оренбургских степях Урала. Рос и взрослел в рабочем горняцком посёлке Новорудный города металлургов Новотроицка. Окончил среднюю школу там же. Многообразие природы Урала и богатство края, дало толчок к развитию интереса ко всему непознанному и неизвестному. С самого детства проявлял склонность к изучению истории. К концу школы, перечитал все местные библиотеки, все то, что могло пробудить во мне интерес. Читал литературу разных жанров: от детективов до фантастики, но все же предпочтение отдавал более умной литературе-философии и истории. Призвался в ряды Советской Армии 1983—85 г. Служил в Воздушно-Десантных Войсках СА. После демобилизации из СА, учился в МГМИ г. Магнитогорска. Работал на БАМЕ, в Западной Сибири. После учёбы, продолжил работу в чёрной металлургии. Но, своё увлечение историей и философией, не оставлял. С вхождением РОССИИ в новый век, поменял деятельность и занялся предпринимательством… И все же тяга к творчеству и Истории, взяла своё…

[email protected]Исторический приключенческий роман

Наше повествование пойдёт о временах c исторической точки зрения очень далёких и почти забытых, но если затронуть политические, морально-нравственные стороны нашей жизни, то окажется, что человеческий прогресс коснулся только технической части человеческой жизни, совершенно не затронув глубинного, душевного фундамента человечества. В нашем с вами мире также существуют два полярных фактора человеческого сознания — ДОБРО и ЗЛО, которые часто подменивают друг друга в угоду современным средствам информации и изощрённости тем политическим кругам, кои ими управляют. Но главной ценностью этого мира всегда была чья-то жизнь и его свобода! Именно эти качества заставляют наших героев мечтать, бороться, преодолевать трудности и ещё любить — любить жизнь. Итак, мы начинаем…

…Война — есть основная черта

сумасшествия человечества…

Автор Пролог

С моря потянуло свежестью. Морской бриз подул вечерней прохладой, бесшумно пробирающейся по изрезанным отлогим береговым неровностям к диким зарослям мимозы и гордо возвышавшимся над ними кипарисам. Там, подчиняясь законам природы, прохлада устремилась на холмистую равнину с небольшими островами зарослей терновника и акаций. Издали равнина напоминала странно вспаханное, истоптанное поле с бесчисленными неровностями и буграми. И только приблизившись на три стадия, глазам открывалась страшная картина… Над полем безраздельно властвовала тень смерти. Тысячи мёртвых человеческих тел лежали вперемешку с мёртвыми или ещё дышащими и хрипящими через ноздри кровью, бьющимися лошадьми. Местами мёртвых тел было столь много, что для того, чтобы продвигаться вперёд и не идти по телам, приходилось двигаться по замысловатой кривой, огибая места, где смерть особо яростно утолила свою жажду. В воздухе стоял солоновато-сладкий запах крови, которую, выполняя несвойственную ей роль, сколько могла, вбирала в себя земля.

От прилегающих с запада к равнине холмов, отделился конный отряд с расписными бело-золотыми штандартами знаменосцев. Отряд, как видно, преодолел немалое расстояние в бешеной скачке. Взмыленные кони никак не могли перейти на ровный шаг, били копытами, фыркали, кусали удила, пытаясь отдышаться. Достигнув же края поля и почуяв смерть, они и вовсе вздыбились, отказываясь подчиняться своим наездникам. Гривы их приподнимались, а ноздри тревожно тянули воздух. В голове отряда, просматривалась дюжина воинов, в высоких шлемах с яркими, различными по цвету плюмажами критской работы. Их плащ-накидки, расшитые на италийский манер, были забрызганы кровью так, что севшая на них пыль напоминала комья грязи. Кожевенные доспехи и поножи греческой работы ярко блестели бронзовыми вставками в лучах вечернего заката солнца. Все были возбуждены. Горячность боя, тревога, нервное напряжение пережитого — всё это отражалось на их лицах. Но, постепенно, мысль о великой победе, ещё утром казавшейся фантастически несбыточной, заполняла сердца и разум безудержной радостью и счастьем. Их лица светлели, глаза некоторых наполнились слезами гордости за стойкость своей армии, которая выстояла и победила армию врага, в два с половиной раза превосходящую по численности их собственную. Здесь были люди разных племён и народностей — смуглые нуммидийцы выделялись не только кожей, но и своими боевыми скакунами с грациозной осанкой и тонкими длинными ногами. Были здесь и иберы, на сильных испанских лошадях с мощным крупом, сильными ногами и большими копытами. Также среди присутствующих были люди греческого происхождения и очень много сирийцев. По манере держаться, жестикулировать было совершенно очевидно, что это не простые воины, а собранные здесь, чьей-то волей, командиры различных частей армии.

К отряду с разных сторон прибывали новые группы всадников, и всеобщее победное ликование, сливаясь воедино, приобрело звук нарастающего гула.

В это время со стороны холмов появился ещё один конный отряд, численностью примерно втрое меньше первого — две туллы, около двухсот всадников. Отряд шёл неспешной рысью, в строгом порядке, по десятку всадников в ряду. Впереди, в сопровождении трёх всадников, выделялся воин в полностью закрывавшем лицо, глухом спартанском шлеме, с плюмажем в виде веера, который своими боковыми концами касался плеч всадника. Его серый от пыли плащ был прижат, перекинутым за спину, большим круглым щитом белого цвета, с рисунком морских волн и лежащим на них перекинутым лодочкой месяцем. Строгие крепкие кожевенные доспехи воина без каких-либо украшений были аккуратно подогнаны под мускулистое тело. Из всех возможных украшений, на нем была только яркая золотистая фибула, застёгивающая плащ на левом плече. Из чего, можно было предположить, что она ему очень дорога и человек этот левша. Два испанских меча различной длины висели по бокам воина — для конного и пешего боя соответственно. Под воином была сшитая из леопардовых шкур подстилка, застёгивающаяся на крупе лошади системой кожевенных ремней. Гнедая масть чистокровного испанского скакуна свидетельствовала, что наездник, в своём выборе лошади, руководствуется силой и надёжностью коня, предпочитая эти качества быстроте и грациозности. Поступь гнедого заставляла полосатый веер плюмажа его шлема, собранного из белых и чёрных конских грив, то подниматься вверх, то опускаться своими чёрными концами на плечи воина. Завидев, приближавшуюся туллу всадников, группа конных командиров тронулась навстречу, а около тысячи конных всадников, собравшихся за это время вокруг них, прокричали приветствие, перешедшее в рёв, в котором слились воедино человеческие голоса и ржание испуганных лошадей:

— Барка!

Им вторили и расчёты «скорпионов», которые были прикрыты зарослями терновника и поэтому оставались незамеченными, а также, появившиеся на восточной окраине поля, стройные каре возвращающейся пехоты:

— Барка!.. арка!.. арка!.. — Рёв перерос в громоподобный гул, а многократное эхо разнесло его за сотни стадиев вокруг.

Не доезжая ста шагов, до группы военачальников, воин в спартанском шлеме, с необычайной лёгкостью, соскочил с коня, перепоручив поводья одному из сопровождающих его ординарцев. Оставшись пешим, он стал выслушивать и давать какие-то распоряжения воинам, догнавшим его, видимо, с донесениями. Дав необходимые указания связным, он двинулся к спешившимся уже соратникам:

— Да пребудут с тобой все великие боги, Ганнибал! — воскликнул один из военачальников, голос которого был зычным и выразительным. — Ибо ни страшный Бааль, ни воинственный Арес, ни доблестный Марс не отходили от тебя сегодня, Барка, вдохновляя тебя на столь великие деяния! А ты своим примером вселил в нас силы, стократ превышающие человеческие! Ибо совершить подобное, без тебя, никто из нас никогда бы не замыслил! Да будет славен род Баркидов, на все времена, пока существует воинская доблесть!!!

Говоривший снял шлем, распустив тёмные кудри необычайно густой шевелюры. Это был человек высокого роста, сухощавого, но очень жилистого телосложения. На вид ему было более пятидесяти лет. Он имел сирийский тип лица, высокий лоб, густые брови, очень выразительные глаза, в которых трудно спрятать хитрость и совершенно невозможно лесть. Всё это говорило о человеке очень прямого, добродушного нрава:

— Клянусь грозным Баалем, — продолжал сириец, — твоя слава начинает затмевать славу Гамилькара, покорителя Испании, которому помогали все боги Олимпа!

— Да, Диархон, — вступил в разговор стоявший рядом смуглый человек, по манере говорить в нём угадывался уроженец испанского города Гадеса. — Но, насколько я знаю, боги Олимпа непостоянны и завистливы. И тут же постараются поставить подножку чуть возвысившемуся до их ранга герою! Так было с Гераклом и Ясоном, да и Гамилькара они не спасли от отравленной стрелы. Что же касается тебя, дорогой Диархон, то за тридцать пять лет службы Баркидам, несмотря на все твои подвиги, ты не удостоился большего чина, чем тысячник! Так что же, Диархон, боги не оценили твои деяния? Или Баркиды?

— Ну что же, в некотором роде ты прав, Креол, — согласился Диархон, — действительно хвастунам, льстецам и прохвостам намного легче продвинуться вверх, чем честному служаке. Да, действительно, за свои годы мне многое удалось повидать, но я не герой! И поэтому я не интересен богам. Не интересны им и льстецы, завистники и прохвосты, они их не замечают, как не замечают крыс! Ну, бегают они, копаются где-то, ну и пусть бегают. Герой же — это другое дело. Помыслы его не всегда соответствуют помыслам богов, а распоряжаясь собственной судьбой, он нередко распоряжается судьбами следующих за ним народов! А это боги считают своим уделом! И смотрят на это сквозь брови! Но, насчёт Гамилькара ты не прав! До сих пор не ясно, где сидели заказчики тех убийц, выпустивших стрелу? В Риме? Или в Карфагене?

— Соратники, хватит пустых споров, сегодня великий день, заставивший приумолкнуть даже трубы славы великого Александра, — вступил в разговор грек Теоптолем. — Хотя, что по части Диархона, ты не прав, Креол. Ещё Гамилькар предлагал ему стать суффетом Баркидов в Совете, но он отказался! Меч и копьё, для нашего Диархона, намного ближе сердцу, чем папирус с кознями и интригами. Я сам тому свидетель.

— О чём спор, друзья? — спросил подошедший к этому времени Ганнибал, сняв свой спартанский шлем, открыв светлокожее лицо с мягкими каштановыми волосами до плеч и небольшой бородкой. Черты его лица были правильными. В них было больше европейских линий, чем восточных: высокий лоб, ярко выраженные надбровные дуги, тонкий, чуть вздёрнутый нос, выразительная улыбка, очень широкие скуловые кости. Глаза были разного цвета: левый — серо-зелёный, правый глаз был ослепший и поэтому блеклый. На правой стороне лба, ближе к виску, был рубленый шрам, почти скрытый прядью волос, но по цвету затянувшегося рубца, опытный человек мог предположить, что получен он был более десятка лет назад. Если уж говорить о шрамах, то их было достаточно, и на левом локте и выше, на левом предплечье. Посему, можно было догадаться, что и на теле Ганнибала есть следы от холодного оружия, так как человек этот вырос среди оружия, любит оружие, спит с оружием и применяет оружие с большой решительностью.

Ганнибал выглядел совершенно спокойным, будто не совершал сегодня, никакого сражения. На его лице не угадывалось ни тени ликования.

— О, достойный сын достойного отца! Клянусь страшными тенями Аида, для меня нет счастливей минуты, чем эта минута, когда я вижу тебя в ореоле славы, подобной славе царя Александра! Как несправедливо, что тебя сейчас не может видеть Гамилькар! Ведь ещё твой дядюшка, славный Карталон, говорил мне, когда ты, совсем мальцом, гонял детвору деревянным мечом в апельсиновой роще близ храма Милгарта: «Смотри, Диархон, из этого отпрыска Гамилькара выйдет славный воин!» Дай обнять тебя, Барка, ибо ты мне как сын! — с этими словами Диархон обнял Ганнибала. А стоявшие вокруг воины и военачальники закричали боевой клич Баркидов, перешедший опять в громовой гул:

— Барка! Барка! Барка!

— Дорогой Диархон, — отвечал Ганнибал, — ты всегда был самым преданным другом моего отца, а твоя отвага и умение в воинском деле были для меня примером, на который мы с братьями старались равняться во всём. Но клянусь расположением к себе Зевса, я никогда не променяю твою преданность мне и моим братьям ни на какие блага этого мира! — с этими словами Ганнибал крепко обнял в ответ Диархона.

Поприветствовав Диархона, он повернулся ко всем присутствующим:

— Соратники, — обратился к окружающим его воинам Ганнибал, — сегодня в сражении вы стали равными в подвиге своём бронзовым статуям героев Александра, стоящим на портиках базилик Александрии. Я склоняю голову в честь павших героев и славлю победивших! Слава выстоявшим героям и победившим! Утраты велики, друзья, и огромна горечь от потерь! Но слава победы слаще! Победа, друзья! — Ганнибал поднял вверх обе руки.

В ответ раздалось:

— Слава Карфагену! Слава Ганнибалу!

Равнина наполнилась восторженным гулом собравшегося с разных сторон войска. Ганнибал вновь обернулся к собеседникам.

— А между тем, Ганнибал, мы рассуждали о незавидной участи великих героев, коими были Геракл, Ясон и последователей их подвигов: Александра — покорителя Востока, Гамилькара — покорителя Испании, непобедимого Пирра! О непостоянстве богов олимпийского пантеона, которые, проявляя качества, присущие простым смертным — зависть и жадность к славе, обрывают нить судьбы героя в самый пик его славы! — напомнил тему спора Креол, военачальник балеарнских пращников.

— Да, эта загадка пока нами, простыми смертными, не разгадана, — заметил Ганнибал после некоторого молчания. — Игры и потехи богов — промысел самих богов! Ярким примером тому служат истории с Ганимедом и царём Мидасом. Нам же, смертным, приходится довольствоваться временем благосклонности богов, чтобы оставить след в людской памяти!

Ганнибал замолчал на несколько секунд, затем спросил:

— Где развёрнута помощь раненым? И почему до сих пор не возвратилась конница Ганнона?

— Лекари-критяне во главе с Леонтием расположились за тем холмом, на котором стоят «скорпионы», — отвечал Теоптолем, — а от Ганнона никаких вестей ещё не было! Я послал уже двух гонцов, но они пока не вернулись.

В этот момент с юга, от побережья, стала заметна густая пелена, быстро превращающаяся в облако пыли. Послышался звук труб. Все обратили взоры в том направлении. Через минуту к ставке на взмыленном коне прискакал запылённый гонец с известием:

— Конница Магарбала возвращается!

Ганнибал поднялся на расположенный неподалёку пригорок и ещё раз осмотрел поле сражения, погрузившись в размышления: «Вот она, победа! Победа, о которой мечтал, но не дожил отец! Всю свою жизнь он боролся с Римом, мстил за свою жену, мою мать. Воспитывал в нас ненависть ко всему римскому. Взял с нас клятву — о вечной вражде с Римом. Но сам погиб от предательской засады, которую организовали не римляне, не враждебные кельтиберы, а свои, проверенные воины. Кто их нанял?» В этот момент Ганнибала что-то отвлекло, от хода его мыслей… Он вслушался в победное ликование в своём стане… Воины пели. С разных сторон стана, на различных языках, доносились отрывки песен. Воины пели различные песни: карфагеняне свои баллады, нуммидийцы непомерно затянутые, но весёлые! Уроженцы Испании зычные, с ярко выраженной ритмикой и энергетикой!.. Вдруг среди этой разноголосицы он отчётливо услышал голос своего отца! Будто и он подхватывал, как это было раньше, на пирах в Гадесе, свои любимые песни! Голоса менялись… Теперь Ганнибал, совершенно ясно, различил голос своего дядюшки Карталона!

«Карталон, — Ганнибал снова вернулся к своим размышлениям, — герой-одиночка, искуснейший фехтовальщик, выигравший турнир мечников на Самосе! Победивший в поединке, спартанца Пехнелая, в битве при Хадаште, до того времени считавшегося непобедимым! Снявший римскую осаду с Акраганта и разбивший их у Эрбесса! Но не успевший прийти на помощь Гамилькону в битве у мыса Экном и поэтому вероломно обвинённый в предательстве, по навету Священной Касты, и отравленный Советом суффетов, в котором тогда главенствовали Ганноны… Священная Каста, — продолжал размышлять Ганнибал, — именно к ней повела ниточка смерти и Гамилькара! Один из убийц был ещё жив и прохрипел что-то про договор со Священной Кастой! Но разгневанный Ферон пригвоздил убийцу копьём, не дав присутствующим дослушать его бормотание. Впрочем, случайно ли это сделал Ферон? К сожалению, это уже не проверишь! Сам Ферон, через год, погиб в схватке с пиратами. Смерть… Смерть постоянно путает следы и затуманивает разум…» Воспоминания Ганнибала снова вернулись к живому отцу. Вот он верхом на высоком чёрном коне въезжает в Карфаген после первого мира с Римом… На нём белый хитон с греческим орнаментом… Народ рукоплещет ему! Любовь простого люда к Гамилькару раздражает и озлобляет Совет. Суффетам кажется, что им на Сицилии нажито и припрятано огромное состояние, которое он использует по своему усмотрению. Впрочем, так и было… Гамилькар три года один на свои средства удерживал провинцию на Сицилии, стояв лагерем со своим наёмным войском на горе Эрик. Карфаген не посылал Гамилькару ни денежной поддержки, ни войсковых подкреплений. Гамилькар сам нанял и сам обучил своё войско. Небольшое, всего пятнадцать тысяч, но с этим войском он наносил римлянам поражение за поражением, прочно удерживая провинцию. Несколько раз римляне пытались крупными силами взять лагерь штурмом, но неизменно терпели фиаско. Гамилькар же, спускался с горы, и довершал разгром у подножия… Блокада горы тоже не приносила римлянам успеха! У Гамилькара был свой небольшой, но грозный флот! А у горы — удобная гавань. Из гавани он вёл подвоз фуража и продовольствия… Ганнибал это хорошо помнил, ведь он прожил эти три года после смерти матери в лагере на горе. Ганнибал помнил этих жутких, разноплеменных воинов, c которыми мог справиться только Гамилькар, и только ему они подчинялись. Помнил он и то, что случилось с этими воинами в Карфагене после войны…

«…Смерть… смерть безмолвный свидетель… подвигов и предательств, побед и поражений… Здесь, среди павших десятков тысяч римлян, лежат свои герои, люди с высокими помыслами и с не меньшим тщеславием, и смерть они приняли в сражении с невероятной храбростью! Хотя с той же храбростью они наносили поражения другим народам, порабощая и грабя их по воле Сената… У нас Совет суффетов и Священная Каста, там Сенат и олигархическая герусия! И здесь и там, сборище алчных людишек, из-за невероятной жадности которых люди режут глотки друг другу, порождая ненависть и месть. Месть и смерть — эти слова столь схожи, что кажется, образуют друг с другом неразрывную связь, и люди, выбрав парусом своих действий месть, так и делают, сея смерть себе подобным! Ибо месть есть изобретение человечества! Месть питается ненавистью — одним из самых пагубных чувств человечества! Природа ненависти различна, но финал всегда один — гибнет душа… Смерть же является первозданной составляющей природы, власть её безгранична и приход неизбежен! Хотя её приход не всегда осуществляется по её воле, она легко переносится остриём меча или копья, которые в свою очередь являются орудиями ненависти и мести, а также чумными морами, голодом… Но, придя к человеку, смерть навсегда избавит его и от мыслей о мести, и от ненависти, и от всех пороков и добродетелей! Она беспристрастный стиратель человеческих эмоций, она зло и добро в одном лице! Скольких врагов она помирила сегодня?! Скольких она сделала героями?! Может быть, чтобы закончить эту войну, она должна была обнять обе армии?.. Но она обняла сегодня римскую…» Тут размышления Ганнибала были прерваны прибытием Магарбала, который, поднимаясь на пригорок, где стоял в раздумьях Ганнибал, издали воскликнул:

— Клянусь милостями богини Танит, род Баркидов не забыл своё ремесло и семьдесят тысяч римлян, лежащих на этой равнине, тому свидетельство. Я приветствую сына Гамилькара и склоняю голову в честь блестящей победы, в которую вчера, если быть честным, я верил с трудом! Но сегодня утром после твоих слов мы все почувствовали такой прилив доблести, что я, клянусь садами Милгарта, подумал: «Не зря этот узкозадый верховный жрец Священной Касты Капитон, который так любит ваш род, — засмеялся Магарбал, — называет вас «отступники-чародеи»! Ты бы видел, Ганнибал, как бились мои нуммидийцы! Консульская конница была рассеяна, как пепел по ветру!

— Да, доблестный Магарбал, честь и слава твоим всадникам, их напор и быстрота были половиной нашего успеха! — Ганнибал обнял Магарбала. — Сколько пленных, Магарбал? И где консулы?

— Пленных около восьми тысяч. В основном пехота. Консула я видел только одного — бежал! Его, согласно твоему приказу, хотели догнать, но его прикрыла первая когорта. Пока сражались, консул ушёл. Судьба второго мне неизвестна.

При этих словах Ганнибал остановил на нём свой тяжёлый взгляд. Минуту он о чём-то думал, при этом было видно его волнение, потом спросил:

— Так, где же всё-таки Ганнон?

— Грабит римский лагерь, Ганнибал! — ответил подошедший к ним Теоптолем. — Гонец только что прибыл.

Лицо Барки загорелось гневом:

— Этот человек вчера на Совете обвинял меня в близорукости, убеждал в неизбежности поражения, предлагал оставить римлянам наш собственный лагерь, бежать к Равенне, под прикрытие флота, которым командует его брат Архон! А теперь он оказывается в римском лагере, несмотря на мой приказ захватить переправы через реку! — в голосе Ганнибала лязгнуло железо.

— Вчера на Совете он пёкся о наших жизнях, как он говорил! Хотя мне кажется, он заботился только о своей! А сегодня, Ганнибал, он печётся о римском золоте, чтоб ни один талант не просыпался мимо кладовых суффетов Ганнонов! — заметил испанец Креол.

— Зря ты оставил этого соглядатая и доносчика Совета у себя в войске, Ганнибал! Гамилькар на дух не переносил шпионов и избавлялся от них, как мог! Вот увидишь, он уже отправил своих гонцов с донесением о победе! Где, конечно, себе приписал одну из первых ролей! — добавил Диархон.

Ганнибал не ответил, он о чём-то думал… Лицо его, вновь приобрело своё обычное спокойное выражение:

— Ну что ж, тогда окажем честь Ганнону! — наконец произнёс он. — Теоптолем, передай Тимандру, чтобы по возвращению он принял командование конницей ветеранов. Пошли также весточку в Равенну, — продолжал Ганнибал, — командующему флотом, что его брат Ганнон отбывает завтра к нему, для сопровождения груза трофеев и золота вместе со своей тысячей всадников в Карфаген!

— Мудрое решение, Ганнибал, — вступил в разговор вновь Магарбал, — ты бьёшь им сразу двух зайцев. Теперь Ганнон не сможет пожаловаться Совету, что ты не доверяешь ему важных поручений! И в то же время ты оставляешь Совет без глаз и ушей. Клянусь мудростью Бааля! Ты бьёшь своих недругов их же оружием.

Магарбал весело засмеялся, одобрительно похлопав Барку по плечу, потом спросил:

— Что будем делать с пленными римлянами?

— То же, что и они с нашими. Переправим в Тарент, на греческие рынки рабов, — спокойно ответил Ганнибал.

— Но ведь Тарент числится союзником Рима! Ты не думаешь, что купцы, боясь гнева и мести римлян, вернут их Риму за выкуп? — недоумённо взглянул на Ганнибала Магарбал.

— Да полно, Магарбал! Ты плохо знаешь обычаи квиритов. Для Рима их больше не существует! Сдавшись в плен, они фактически потеряли гражданство, и выплачивать выкуп за дезертиров этот народ-воин не будет!

Между тем на равнину почти спустились сумерки. Воины зажигали факелы и разводили костры. Из темноты на свет факелов вышли три силуэта и, поговорив о чём-то с Теоптолемом, направились к Ганнибалу. По всему было видно, что они были давно ожидаемы, ибо, только завидев их приближение, Ганнибал тронулся им навстречу.

— Ну что? — спросил он подошедших воинов, из чего стало понятно, что они выполняли какое-то из его поручений.

— Нашли одного из консулов, Ганнибал! — ответил один из них, по-видимому, старший дозора.

— Что? — переспросил Ганнибал. — Пленён? Ранен? Убит?

В сгустившихся сумерках черты лица его были сокрыты. Но по этой реплике, интонации вопроса всем стало понятно — стратега по какой-то причине очень сильно волнует судьба консулов.

— Убит! — ответил прибывший.

— О, великие боги! — воскликнул Ганнибал. — Я же приказал довести до каждого командира — консулов не убивать! А, если возможно, взять живыми!

— Он убит снарядом из пращи, Ганнибал, в голову.

После этих слов Ганнибал замер. Некоторое время он молчал, потом резко повернулся и произнёс:

— Возьмите факелы! Я должен это видеть. Как это далеко? — обратился он к дозорным.

— Стадий двенадцать, около устья ручья.

— Ведите, — произнёс Ганнибал.

Поздний вечер. Сумерки сменились тьмой. Ночная прохлада гонит волны к берегу и с шумом разбивает их о прибрежные камни. Береговая растительность замерла до утра, приняв сказочные очертания. Ночные птицы перекликаются друг с другом какими-то таинственными сигналами. Всё покрыто мраком. Только вода небольшой речки, устье которой небольшим разливом впадает в море, светится рассеянным светом отражённого лунного диска. Этот свет, подхваченный течением, множится на бесчисленных неровностях бегущей и журчащей воды и мириадами отблесков спешит к морю. И эта холодная, грохочущая стихия гневно тушит их своими холодными гребнями прибоя.

Вдоль береговых зарослей, тянущих свои ветви к самой кромке воды, не спеша двигается с десяток светящихся точек. Огни то замирают, то тянутся друг к другу… Потом они опять расходятся и продолжают движение в сторону моря… Через некоторое время, можно было различить ржание лошадей и нестройный звук шагов пеших и конных. Люди что-то ищут…

Но вот несколько факелов соединились в один, освещая как можно большее пространство. А один, отделившийся факел, начинает делать детальные круговые движения… Это, по всей видимости, условный знак — цель найдена!

Из темноты к освещённому кругу шёл человек. Черты его лица не просматривались, но фигура была отчётливо видна. Роста он был выше среднего, коренаст, атлетизм тела сильно подчёркивали пружинистые ноги и развитый плечевой пояс. Размашистая походка говорила о том, что человек этот много двигается. Подойдя к освещённому месту, человек наклонился…

В высоком прибрежном тростнике, вповалку, лежали убитые римские триарии. Они лежали в таком порядке, что опытный глаз Ганнибала определил: «Каждый раз место убитого триария занимал другой, чтобы не расстроить ряды „черепахи“. Триарии храбро сражались, защищая и прикрывая своего консула»… У многих за спиной висела луза с фасциями. Это были ликторы консула — его личная гвардия. Большинство из них были убиты в лицо, тяжёлыми критскими стрелами… Ганнибалу представился весь драматизм развернувшихся здесь событий…

…Триарии и ликторы, образовав вокруг своего консула живой четырёхугольник, так называемую «черепаху», продвигались к переправе через устье реки, окружённые со всех сторон легковооружёнными воинами Ганнибала, которые осыпали их метательными снарядами. Они отважно выполняли свой долг — защищать консула. Но подошедшие критские лучники сильно замедлили продвижение отряда, выкашивая их ряды своими тяжёлыми стрелами…

Ганнибал склонился над убитым консулом. Он лежал на левом боку, подогнув левую руку со щитом, под себя. На нём, совершенно, не было никаких ран! Только светлые пряди его волос запеклись кровью на правом виске. Глаза его были открыты, лицо не выражало никаких эмоций. Только в глазах читалось немое удивление… Полнота картины трагедии дополнилась…

…Вдруг один из триариев присел на колено, его икра была пронзена стрелой. В образовавшуюся брешь влетел свинцовый шарик, выпущенный опытным пращником с такой мощью, что сбил бронзовый нащёчник на шлеме консула и, сместившись от столкновения, ударил чуть выше, в область правого виска. Золотые кудри смягчили удар, сколько могли, но итог удара был необратим. В глазах консула потемнело… Храбрые ликторы, видя смерть своего командира, защищали его тело до последнего…

Ганнибал смотрел на лицо мёртвого консула. Черты его почти не изменились. В них он узнал черты Литиции! Такой же разрез глаз, форма носа, волосы… Он вспомнил, как был поражён сходством их пластики движения чуть более двух суток назад, когда имел тайную встречу с этим человеком…

«Почему именно он? Почему не тот, другой, который, мня себя великим полководцем, распорядился о начале сражения и повёл на бойню цвет римского народа? Почему смерть выбрала его? — терзал себя вопросами Ганнибал. — Почему людей, к которым я начинаю испытывать симпатию, настигает рок?» — Ганнибал закрыл глаза, ему вдруг представилось лицо Литиции, залитое слезами, когда она получит известие о смерти единственного любимого брата. Какие чувства она будет испытывать к нему после этого? Ганнибал вновь вернулся к воспоминаниям о встрече с консулом… Именно от него он узнал, что и в Риме есть люди, которым надоела эта бесконечная война и вражда! Он очень верно заметил, что в этой войне выигрывает не тот, кто храбро сражается и воюет, а тот, кто делит навоёванное!.Он убеждал Ганнибала покинуть Италию, а Сенат начать переговоры с Советом суффетов!.. Но вот он мёртв! И помыслы его об окончании войны растаяли вместе с ним, как туман! Теперь семьдесят тысяч мёртвых римлян, требующих мщения, перевесят чашу весов в сторону войны!

Ганнибал выпрямился: «Ну что же, рок ведёт меня дальше! Судьба Рима сейчас висит на волоске. Его военная мощь испытывает сейчас колоссальные потрясения. Но мощь Рима в данный момент опирается не только на армию латинян, упор делается также и на союзнические силы. Политика Сената Рима c её республиканскими принципами очень мудра и взвешена. Многие соседи Латиума уже получили гражданские права, увеличен плебисцит, провозглашены избирательные права муниципий. Всё очень логично! Специально созданные магистраты и цензоры контролируют исполнение прав. Рим как бы не завоёвывает союзнические государства, а поглощает их, давая взамен им своё государственное устройство. Делается это не сразу, а постепенно, по мере романизации местного населения. Не учитывать сейчас силы буферных государств — союзников Рима — и идти в Латиум — большая ошибка!» — подытожил свои размышления Ганнибал.

— Поднимите консула, соберите все знаки консульской власти, и завтра утром отправьте с обозом в сторону Неаполя, до ближайших римских военных разъездов! — приказал он.

— Клянусь нимфами священной рощи Гадеса, ты слишком благороден по отношению к врагу, сын Гамилькара! — удивился Магарбал.

— Этот человек умер с честью, не выпустив из рук оружия, и будет погребён с честью, согласно традициям его народа! Снимите доспехи с убитых римлян, соберите всё оружие, — продолжил Ганнибал. — Всё переправьте в лагерь.

— А что ты собираешься делать с телами убитых римлян и знатных граждан Рима? — спросил Магарбал.

Ганнибал, сев на лошадь, повернул коня в сторону вопрошающего:

— Ничего, — был короткий ответ. — Пусть о них позаботятся жители Канн.

…Некоторое время они ехали молча. Магарбал искоса смотрел на сына Гамилькара… Ганнибал правил конём, почти не задевая поводьев, по-нуммидийски. Сам Магарбал, будучи командиром нуммидийской конницы, так ездить не мог, но его подчинённые правили лошадьми и ездили именно так. Эта особенность управления достигалась у нуммидийского народа с самого детства. Лошадью учились править ногами, чтобы в бою иметь свободными обе руки. Где этому обучился Ганнибал для Магарбала было тайной.

— Ганнибал, — задал давно крутившийся в голове вопрос Магарбал, — что ты теперь собираешься делать? Теперь, когда силы Рима потеряли свою былую мощь, для тебя будет непростительной ошибкой не двинуть армию на Рим.

Ганнибал замедлил ход коня:

— Я ждал этого вопроса. От тебя или от кого-либо другого. — Ганнибал замолчал, обдумывая свой ответ. Через минуту он ответил: — Для всех нас очень важна победа, но в нашей сегодняшней ситуации, сейчас! Важней всего быть непобедимыми! Сегодня, Магарбал, а вернее, уже вчера мы доказали римлянам наше умение побеждать! Но, вступив сейчас в Латиум, мы докажем им, что не умеем рассуждать! — Ганнибал пришпорил коня.

— А теперь, Магарбал, нам пора-таки увидеться с Ганноном!..

 

Часть первая. Блики надежд Глава 1

Полночь. С побережья завывает неистовый ветер. Он гонит с Запада, с Атлантики стаи холодных, низких, наполненных влагой, как морская губка, туч. Дороги размокли и торговые повозки, запряжённые огромными тяговыми быками, еле двигаются, утопая в грязи. Вереницы рабов, следующих за повозками торговцев, завёрнутые в кое-какое тряпье, держатся на ногах только благодаря кнутам надсмотрщиков. По бокам дороги то тут, то там, через определённые промежутки горят костры римских дозоров, контролирующих все подъезды к цитадели Римской республики в Сицилии — Мессине. Начальники дозоров — центурионы — тщательно проверяют сопроводительные бумаги следующих в порт торговцев, строго руководствуясь сводами частного и публичного Римского права.

— Стой, стой, куда прёшь! — кричит кряжистый римский солдат, выходя из темноты стоящих по бокам дороги деревьев, где солдаты прячутся от промозглого, колючего ветра. Его крик адресован длинному обозу, состоящему из нескольких десятков повозок и небольшого табуна низкорослых сицилийских лошадей.

— Кто и откуда? Что везёте в повозках? Для чего лошади? — сыплет вопросами солдат. — Где сопроводительные грамоты?

— Мы следуем из союзных Сиракуз, — отвечает грузный грек, — к Квинтилию Мумию, эдилу в Мессине. По его просьбе везём шанцевый инструмент, который он попросил у нас, будучи в гостях в начале осени. «У нас, говорил он, — не хватает инструмента для постройки новых кораблей и ремонта, повреждённых в войне с проклятыми пуннийцами…»

— Всё, прикрой свой рот! — вырывая у него сопроводительные грамоты, кричит солдат. — О наших потерях тебе незачем болтать!

— А куда ты везёшь свой табун? — спрашивает подошедший центурион. — Уж, не в личную ли гвардию эдила ты хочешь пристроить своих лошадок?

Громкий смех раздаётся среди римских солдат…

— А вот та, пегая! Похоже, предназначается самому эдилу! — не унимается центурион, показывая своим жезлом на самую низкорослую лошадку. — Эдил уже совсем стар, ему не забраться на других, более высоких в этом табуне! Клянусь, высотой Тарпейской скалы, эдил Квинтилий непременно пробьёт с такой конницей пуннические отряды Священной Касты! Я слышал, что старый эдил Квинтилий собирается жениться на одной из здешних греческих особ! И это будет его шестой брак, а воинские лавры покорителю женских сердец, будут ох как кстати! Только представьте, как грациозен и величествен будет наш эдил, верхом на этом скакуне в глазах своей избранницы…

Солдаты катились со смеху, позабыв на время о непогоде…

— Я смотрю, это очень весёлый дозор! — с нотками угрозы процедил грек. — А лошади, к слову, предназначаются не эдилу Квинтилию, а военному трибуну Сервилию Котте! Интересно, как он отреагирует на информацию о столь весёлом дозоре на дороге!

— Клянусь разящим Юпитером! — молниеносно отреагировал центурион и вышел на освещённое горящими факелами место. — С каких это пор торгаши-греки будут запрещать смеяться ветеранам четвёртого легиона Марса?!

На перевязи и поясе центуриона грек увидел знаки боевых отличий, свидетельствующих о доблести этого воина.

— А ну-ка, ребята, несите ка сюда факелы! Клянусь Гермесом! Я не поверю, что хитрые греки под такой шумок и в такую погоду не замыслили провезти какую-нибудь контрабанду без пошлины!

Глаза грека блеснули испугом. Его лицо приняло приветливо улыбчивое выражение:

— И охота вам, усталым и измученным нелёгкой службой, да ещё в такую погоду, лазить в грязи по повозкам. А такому доблестному воину, — обратился он к центуриону, — за столь великие заслуги перед Республикой следовало бы сидеть у очага в караульной палатке за кувшином доброго вина. Эй, Менандр, распорядись, чтобы рабы отнесли к очагу дозорных амфору эвбейского вина. Пусть столь славные войны согреются им в такую промозглую, холодную ночь!

С этими словами грек взял центуриона под руку и отвёл его в сторону на несколько шагов.

— Что везёшь? — коротко спросил центурион.

— В двух повозках маринованные маслины, которые не растут у вас в Италии! — Грек перешёл на шёпот. — В двух других эвбейское вино, которое столь доблестный центурион отведает сегодня ночью. Хочу переправить это в Реггий и продать повыгоднее! А вот это, — грек незаметно повесил на пояс центуриона холщовый кошелёк с серебряными сестерциями, — твоя доля моей выгоды. Пусть она послужит на благо тебе и твоей семье!

Грек со смиреной улыбкой посмотрел на центуриона.

— Ну что же, да благословят вас боги в столь сумрачную ночь, — сказал, улыбнувшись, центурион и прокричал: — Пропустить! Всё в порядке!

Грек, садясь в утеплённую повозку, спросил:

— Как звать столь доблестного центуриона, которого я непременно похвалю в беседе с эдилом Квинтилием и военным трибуном Сервилием?

— Центурион первой когорты Кассий Кар! — был ответ.

Повозки, друг за другом, растворялись в ночи… Кассий, проводил их взглядом, и подошёл к ближайшему костру дозорных. Вытянул руки к языкам пламени и сладко поёжился от тепла, выбрасываемого ими. Воины уже цедили вино из амфоры в походные кувшины.

— Кассий, а действительно, вино замечательное! — крикнули ему. — Мы отнесём тебе в палатку пару кувшинов.

— Хорошо. Я буду ждать там, — ответил Кассий и направился в сторону палаток, но вновь прозвучавший окрик остановил его:

— Стой, куда идёте?…

Кассий повернулся. На дороге стояли две тени в тёмных плащах с капюшонами, скрывающими лица. Сердце его учащённо застучало… Он был предупреждён об их появлении. И ждал их уже два дня. Он давно был наслышан об этом древнем ордене убийц, но вот так, в живую, видел их впервые.

— Кто из вас Кассий Кар? — лязгнул какой-то тембрально-нечеловеческий голос.

Кассий вышел на свет.

— Идите сюда, служители Двуликого Януса, — произнёс он. — Я ждал вас вчера.

Два тёмных силуэта бесшумно подошли к центуриону.

— Лошади пали. Одеревенели ноги. Пришлось бросить — это причина задержки, — ответил тот же голос.

Кассий посмотрел под капюшоны… Лиц не было видно, на них были чёрные кожевенные повязки с прорезями для дыхания. Под плащами угадывались доспехи. Руки, выглядывающие из плащей, от запястья до плеч были покрыты самнитскими латными пластинками, делающими их полностью защищёнными. В схватках эти адепты не пользовались щитами. В обеих руках у них было по мечу, которыми они виртуозно владели, как владели и всем метательным оружием. Этот орден существовал давно, ещё при царях Рима. Ходили слухи, что сами Ромул и Рем были когда-то его служителями. И поэтому эти убийцы действовали всегда по двое. Храм Двуликого Януса стал прибежищем ордена. Что там происходят какие-то тайные служения и мистерии, Кассий знал не понаслышке… В начале карьеры он как-то стоял на часах в эдикуле храма и слышал раздающиеся из его подвалов нечеловеческие крики, заунывное пение, рычание каких-то хищников, но, самое главное, он видел Их! В накинутых балдахинах, выходящих из храма. Тогда Кассий, по приказу священных авгуров, не смел рассматривать их. Но одно он отчётливо запомнил! У всех адептов глаза были одного цвета — зелёного!

Кассий направился в свою палатку. Адепты шли следом. Зайдя внутрь палатки и раздув световую лампу с маслом, Кассий обернулся… И замер! По его телу пробежали мурашки… На него в упор смотрели два тёмно-зелёных глаза! Бывалого воина, видевшего смерть в десяти, как минимум, сражениях, прошил озноб…

Служитель Двуликого Януса прошипел:

— Что передал консул?

— Консул передал, чтобы вы, не заезжая в Мессину, двигались в рыбацкий посёлок, расположенный южнее мыса Катаны. Там вас будет ждать гемиола. Куда она вас повезёт, мне неизвестно.

— Хорошо! — прошипел тот же голос. — Кто нас проводит?

— Полсотни конных экстрординариев поедут с вами. Ваш путь пройдёт около подножия Этны. Смотрите! Бог Вулкан разжёг в ней свой горн! — предупредил центурион.

— Спасибо за предупреждение, — процедил голос. Адепты повернулись.

— Стойте! Консул сказал мне, что вы должны передать мне какой-то отчёт! — Кассий напрягся, взявшись за рукоятку меча.

— Устный отчёт, — поправил адепт, не поворачиваясь, — отчёт будет звучать так: «Он ускользнул из ловушки. Но белая роза с бутоном благоухает в храме Артемиды в Акраганте!»

И адепты выскользнули из палатки.

 

Глава 2

Кассий пришёл в себя только через несколько минут. «Интересно, — подумал он, — что делает Янус с их глазами. Жуть какая-то! — Кассий снова поёжился. Чувство сопричастности к какой-то тайне не покидало его. — Они потерпели неудачу в попытке убийства кого-то, — продолжал размышлять он, — но при чём здесь роза? Орден полон загадок! Впрочем, довольно тайн! Я солдат и привык видеть врага и встречать его в строю, в сражении, а не из-за кустов и оврагов! Взяла в нём верх, солдатская привычка подчиняться без лишних вопросов. — Но все-таки, какие они жуткие, эти слуги Двуликого!»

Кассий вышел из палатки. На стоянке дозора был слышен шум, лязг оружия. И вот из темноты послышался конный топот и чавканье грязи по дороге, которые по мере удаления заглушались свистом и завыванием ветра. Центурион подошёл к одному из костров, вокруг которого сидели солдаты, пытаясь согреться теплом костра и вином — одновременно!..

— Массилий, — подозвал он одного из ветеранов, — к утру приготовь мне пару лошадей. Мне нужно отбыть в Мессину. Да, лошадей подбери покрепче! Я пойду, попытаюсь заснуть. Да, — повернулся Кассий, — не переусердствуйте с вином!

Он вернулся в палатку, подкинул в очаг несколько поленьев и растянулся на кушетке, расстеленной рядом с тёплым очагом. Так он полежал несколько минут, потом потянулся и взял один из кувшинов, стоящих рядом с изголовьем постели. Кассий приподнялся и сделал несколько длинных, глубоких глотков…

— Действительно, грек не обманул, — оценил напиток центурион, — вино действительно отменное! — Он сделал ещё несколько глотков. Вино, разбежавшись по телу, наполнило его расслабляющим теплом. Кассий закрыл глаза и погрузился в воспоминания…

…Кассий Кар был сыном среднего землевладельца. В семье было шестеро детей — четверо сыновей и две дочери. Кассий был четвёртым по возрасту ребёнком. Перед ним были два сына и дочь. Семья жила в достатке — кроме земельного надела, имелась ещё ферма, где разводили скот и всякую птицу. Но Рим постоянно вёл войны. Одного брата убили в сражении с галлами где-то за рекой По. Другой вернулся из экспедиции в Сардинию с отрубленной кистью правой руки. Дочерей отец отдал замуж в другие семьи вместе с частью земельных наделов в качестве приданого имущества… Сначала справлялись с хозяйством без старших братьев. В семье было несколько рабов, купленных отцом когда-то в более спокойные времена. Надо заметить, что рабы в средних римских семьях в те времена, которые ещё не были затронуты пренебрежением и высокомерным отношением к людям не римского гражданства, кои получили такой размах в последующем, приравнивались почти к членам их семей. За их бытом следили, ели они за одним столом с хозяевами и оборонялись вместе с ними против бродячих разбойников, которыми кишела тогда Италия, с оружием в руках. Но рабы состарились вместе с отцом, а Кассия к тому времени призвали на войну с Самнием и отец отдал свой надел в ренту римскому патрицию Сульпинию Клавру. Тот выплачивал ренту пшеницей. Семья занималась только фермой. Кассий же, отличившись в нескольких сражениях с самнитами, получив Гражданский венок, попросился в школу центурионов, чтобы помогать семье, своим посылаемым жалованием центуриона, не опуститься на дно нужды.

В мыслях, Кассия, проплывали картины из его детства: звонкий смех сестёр, блеянье овец, которых он мальчишкой пас вдоль заросших кустарниками дорог, строгий отец, беседовавший по вечерам с матерью и рабами о завтрашних заботах. Вспомнилась соседская девушка Клодия, которая поглядывала на Кассия с загадочной улыбкой. «Интересно, где она сейчас, — подумал Кассий, — замужем или всё ещё свободна?» Картины воспоминаний менялись, прошлое чередовалось с настоящим… Кассий вдруг, попытался вспомнить название ордена убийц, … но тщетно…

Кассий пригубил ещё вина, отставил кувшин, мысли его стали тяжелеть, спутываться… И он провалился в сон…

Утром Массилий вошёл в палатку центуриона, чтобы разбудить его, как он и велел. Кассий ровно дышал во сне, на его губах дремала улыбка… Массилий посмотрел в лицо Кассию: «Двадцать восемь лет, — подумал он, — а столько уже повидал! Другого приимпелярия убьют во втором, в третьем сражениях, а этот?.. Да, удача ему благоволит, сама Минерва выбрала его любимцем. Ну, пусть поспит ещё полчаса, ведь ему более четырёх часов скакать на сменных лошадях в Мессину, — подумал Массилий, увидев стоящие у изголовья кувшины. — Уж больно сон у него приятный, вон как улыбается… — Массилий взял один из кувшинов. — Будить его и разрушить такой приятный сон… не по-человечески… — Встряхнув сосуд и почувствовав его полноту, Массилий удивился: — Вот мальчишка, столько служит, а ценить столь щедрый дар Бахуса не научился. Вот уж, правда, говорят — „Не в коня корм“. Впрочем, может оно и к лучшему, вино любит того, кто его ценит!» — продолжал рассуждать Массилий, взяв на пробу другой кувшин, который, к его счастью, оказался наполненным наполовину. Массилий с жадностью поднёс его к губам и припал к кувшину настолько, насколько хватило дыхания. «Утолять жажду водой, когда есть вино, кощунственно и преступно! — продолжал рассуждать Массилий. — Ибо вода наполняет только желудок, а вино наполняет разум думающего духовного человека и его сердце крепким и стойким расположением духа! А дух на войне — есть основное средство достижения победы! — Так рассуждал Массилий, время от времени поднося сосуд к губам. — И чего это ему вдруг понадобилось спешить в Мессину — продолжал анализ декан. — Неужели из-за этих вчерашних ночных посетителей, с которыми ускакала конница? Жаль, я не смог хорошенько рассмотреть их! Вино отняло у меня резкость зрения! Наверно, какие-нибудь гонцы с донесением. Но постой… Гонцы? Пешком?… Вообще, как только сюда зачастили ликторы консулата, стало пахнуть какой-то тайной? Может быть, даже государственной?!»

Так глубоко мыслил Массилий, когда Кассий вдруг открыл глаза, посмотрел на него и спросил:

— Где лошади?

— Стоят у палатки, как ты распорядился! А это, — Массилий держал в руках два кувшина, — я хотел прикрепить к крупу твоей лошади тебе в дорогу, Кассий, — подытожил он.

— Оставь себе начатый, — сказал Кар и увидел счастливое сияние глаз Массилия. — Вечером вас должны сменить! Проследи, чтобы все привели в порядок оружие и амуницию. Встретимся в лагере, — говорил Кассий, выходя из палатки.

Он не спеша поправил сбрую коня. Массилий же привязывал кувшин к крупу коня с другой стороны.

— Массилий, — садясь на лошадь, сказал Кар, — мы с тобой служим вместе уже шесть полных лет. И ты знаешь, что если мне ставится задача — я её выполняю! Так вот, твоя задача привести манипулы в лагерь, в соответствии Воинскому уставу порядке. Спрос с тебя!

— Не волнуйся, Кассий, клянусь дарами Бахуса, находящимися в этом живительном сосуде! Всё будет в строгом соответствии с твоим распоряжением, центурион, — отчеканил Массилий и во время клятвы прижал к сердцу оставленный ему кувшин.

Кассий улыбнулся. Клятва, произнесённая Массилием, была самой священной для этого человека тирадой.

— Да, Кассий, кто были эти двое, в чёрных плащах и капюшонах, сегодня ночью? Их лиц я так и не смог рассмотреть, как ни пытался, — спросил Массилий.

— Арканиты, — вдруг вспомнил Кар.

И, заметив застывший ужас в глазах Массилия, тронул коня.

 

Глава 3

Мессина. Оплот двух флотов Рима. Порт-крепость, ставший римским после захвата города наёмниками по приказу Агафокла — тирана Сиракуз. Захватив и истребив в городе всё мужское население, мамертинцы (как они называли себя — дети бога войны), тут же, отделились от Сиракуз и провозгласили, по сути, первое разбойно-пиратское полисное государство, которое существовало только грабежами близ лежащих городов. Сиракузы тут же объявили им войну! Сын Гиероклиса Гиерон разбил мамертинцев на суше. Остатки мамертинцев бежали в Мессину и отправили морем послов просить помощи против Сиракуз в две стороны — Карфаген и Рим. Рим откликнулся первым…

Такова историческая подоплёка причины столкновения двух мегаполисов — Рима и Карфагена! И война идёт, и на суше, и на море уже около шести лет…

За эти годы Мессина преобразилась. Римляне воздвигли прочные крепостные стены, установили осадные машины в ниши крепостных стен. Сами стены обнесли тройным римским рвом с волчьими ямами и ежами. Всё готово к осаде… В порту построены доки различной величины, где строятся и ремонтируются корабли разного предназначения и уровня сложности. Римская военная машина запущена на полную мощь.

Вдоль торговых причалов, что находятся вне крепостной стены и где стоят десятки кораблей морских торговцев разных народов, едет верхом на лошади центурион Кассий Кар. Он домчался до Мессины за четыре часа, попеременно меняя лошадей и теперь давая своим скакунам отдохнуть и отдышаться. Он неспешно двигается к крепостным воротам. В заливе видны римские боевые галеры, стоящие на якорях вдоль берега залива. Это часть Теренского флота Рима. На одной из огромных гексер находится ставка консула Марка Атиллия Регула. Консул чем-то раздражён и тычет пальцем в карту Сицилии:

— Что вы мне твердите, что главные силы флота Карфагена сосредоточены здесь, у Гераклеи?

— Точнее, у острова Медуз, консул, — вставляет один из военачальников, стоящих вокруг консула.

— Какая разница, Сервилий, — раздражается ещё больше Регул, — а что же за флот атаковал наш конвой с фуражом для конницы у мыса Гиз?! Это под самым носом, Сервилий! Пять грузовых судов с просом и восемь с овсом пошли ко дну! Прибавь сюда четыре квинтиремы сопровождения, которые сожжены греческим огнём, и две — разбиты бортовыми онаграми, кораблей пуннийцев. Клянусь трезубцем Нептуна, ещё две таких атаки и я останусь без конницы! И это здесь, Сервилий, здесь! Где патрулируют и курсируют два римских флота! Два! Сервилий?!

— Но, консул, сейчас время штормов и туманов, карфагеняне, наверно, разделились, они искусные мореходы. Тысячу лет они на море! А мы только тридцать! — вступился за своих Гай Аппий Катулл — адмирал одного из флотов. — Клянусь Пенатами! Они выскочили из тумана, как злые сирены! И пока мы разворачивались для атаки, скрылись обратно в туман…

— Катулл, мореходы не живут тысячу лет! И по возрасту им не больше, чем нашим! — отрезает Консул. — А что касается учителей, то у нас они не хуже их — ахейцы, которые плавали в Трою две тысячи лет назад по морю, намного беспокойней этого! — Регул снисходительно посмотрел на адмирала. — Какие вымпелы висели у них на гафелях? Кто-нибудь разглядел? — И в наступившей, после вопросов Регула, тишине, прозвучал его последний, — Да хоть что-то, кто-то видел?

— Видел, консул! — в каюту ставки вошел человек с перевязанной рукой, подвешенной за шею.

— Септемий? Ты жив? Мне сказали, что ты…

— Утонул? — опережает консула Септемий Бибул, квестор армии Республики, — Нет, Бибула не так просто утопить! Так вот, это был не карфагенский флот, вернее не флот Ганнонов. Это флот Гамилькара! На вымпелах гафелей плескался месяц! — заканчивает он.

— Гамилькар! Здесь? — не верит Регул. «Впрочем, если она у него, всё может быть!» — мелькает у него мгновенная мысль.

Планы консула мгновенно меняются, в его глазах царит какое-то возбуждение:

— Катулл, куда бы ты отошёл, будь на месте Гамилькара? А ну-ка, давай поразмыслим… — Регул приглашает к карте адмирала. Аппий зависает над картой на несколько минут. Он погружается в раздумье… И вдруг выпрямляется:

— Консул, я бы отошёл в большой залив Сиракуз, это, клянусь светом Плеяд, единственное решение, чтобы сбить нас с толку! Сиракузы наши союзники и там мы искать не будем! Гамилькар попался! — Глаза Катулла сияют убеждённой уверенностью и безудержной радостью.

— То-то же, Катулл! Клянусь молнией Юпитера! Сенат не зря доверил тебе титул адмирала, — консул дружески похлопал Катулла по плечу. — Командуй, адмирал! — приказывает он.

— Так, командиры! — Аппий снова склоняется над картой. То же самое делают после его слов и другие… Аппий ставит задачи…

«Да, не зря? — думает в это время консул Регул. — Хотел бы я знать, скольким сенаторам заплачено, чтоб они поддержали это решение. Продвижение по службе стало одним из способов обогащения! Любой чин в Республике, — продолжает размышлять он, — стал доступом к потоку финансов, из которого можно выкачать что-то и себе… И все эти Метеллы, Катуллы, Лентуллы и другие выскочки олигархической герусии сабинян давно вступили в этот порочный круг. И кто знает? Было ли решение Ромула о присоединении сабинских родов благом для его города?! Ведь именно после присоединения сабинских родов к городу стали множиться эти тайные сборища, о которых сам Регул узнал совсем недавно. Да и смерть самого Ромула весьма загадочна… Может, присоединив этих жадные до власти и золота роды сабинян и став одним из членов одной из их тайных мистерий, тем самым Ромул встал на свой смертный путь? — Регул горько усмехнулся и продолжил размышления. — А этот квестор Бибул вёз мне фураж, купленный по бумагам вдвое дороже, чем я бы купил его здесь, в Сицилии, у местных греческих полисов! Но консулов к заготовкам не подпускают! Денежные потоки идут через квесторов, утверждаемых Сенатом. Консулов выбирают трибы, то есть плебс. И главная их задача в мирное время — судебное разбирательство, правосудие, а в военное — война. А так как война у нас не прекращается уже больше пятидесяти лет и двери храма Двуликого Януса не закрываются, то все потомки той олигархии сабинян будут распоряжаться золотом Рима по своему усмотрению, оставляя остальным гражданам копьё и меч. Вот всё имущество, на которое они могут претендовать! Впрочем, — подметил Аттилий, — не всем из этих родов нужно богатство! Катонам нужно другое? Эти имеют несколько другие планы и здесь наши планы пока сходятся, если помыслы Катонов действительно направлены на достижение тех замыслов, которыми они поделились со мной на тайной встрече! Замыслы, которым следовал сам Ромул до своей гибели?! Я, Марк Регул, сделаю от себя всё зависящее, чтобы величие и власть Рима распространилось как можно дальше…»

— Марк! — прерывает размышления Регула Септемий Бибул. — Завтра прибудет ещё один конвой с овсом и продовольствием для твоей армии, которая, я знаю, испытывает недостатки во всём! И, наверное, поэтому не трогается с места? — в голосе Бибула звучит сарказм.

— Твоя осведомлённость поражает, — парирует Атиллий. — Тем паче мне неясно, почему конвои идут не по назначенным датам, более того, по намного завышенным ценам?!

— Перевозчики до Реггия берут слишком большую плату, тут уж ничего не поделаешь, — с улыбкой отвечает Септемий, — идёт война, которую вы с Манлием Вульсоном должны победоносно закончить! И силы вам даны небывалые, — продолжает тираду Бибул, — такой армии Сенат ещё не разрешал набрать никому!

«Ядовитая змея, — негодует про себя Атиллий, — Сенат разрешил набрать такую армию, чтоб такие, как ты, нагрели руки на поставках!» Вслух же говорит:

— Мы ценим доверие Сената и народа, — он специально делает акцент на слове «народа», — а Сенату, квестор, нужно поторопиться с поставками, потому что собранная здесь армия и есть народ! — Регул кивает головой квестору, давая понять об окончании разговора.

К консулу подходит Аппий Катулл.

— Мы готовы выступить, консул, — рапортует он.

— Сколько кораблей берёшь? — Марк Регул смотрит на адмирала.

— Чтоб справиться с Гамилькаром, мне хватит ста, — уверенно произнес адмирал Аппий.

— Ста? — переспрашивает Марк. — А если Гамилькар тянет нас в ловушку? А если там уже весь флот Ганнонов? И они ждут нас в засаде? Берите двести галер, Аппий, и если в Большом заливе Гамилькара нет, немедленно, слышишь, немедленно возвращайтесь к Мессине!

Марк выходит из адмиральской каюты, поднимается на корму. Свежий ветер с Атлантики остужает его лицо, играет с волосами. Плащ с римскими золотыми атрибутами консулара развевается у него за спиной. Регул смотрит, как ветер наполняет паруса квадрирем и квинтирем, которые выходят из залива в открытое море.

«Ну, разве возможно сломить такую силу», — с гордостью думает он. И трубный звук с адмиральской гексеры провожает боевой флот на операцию…

 

Глава 4

…Регул, ещё долгое время, стоит и смотрит на горизонт…

— Консул, — отрывает его от раздумий один из ликторов, — к тебе прибыл центурион Кассий Кар. Что прикажешь?

— Кар? — Регул как бы выходит из забытья. — Проводи его в мою каюту. И постарайся, чтобы нашему разговору никто не помешал!

Спустившись с кормы галеры, консул в волнении входит в адмиральскую каюту:

— Как я рад тебя видеть, центурион, — Атиллий поднимает правую руку в знак приветствия. — Ну что, встретился с ними? — с нетерпением спрашивает он. В его глазах светится огонёк давно ожидаемого известия.

— Да, консул, — Кар пересказывает встречу в ночи. — Они дословно передали тебе: «Он ускользнул из ловушки, но белая роза с бутоном благоухает в храме Артемиды в Акраганте».

Консул стоит в раздумье, повторяя про себя это сообщение. «Значит, Гамилькар был у Акраганта и вчерашнее нападение на конвой не его рук дело! — мысленно решает он. — Кто-то другой командует сейчас его флотом! То, что это его флот, нет никакого сомнения! Бибул не тот человек, мнение которого можно поставить под сомнение, он не укажет, на что-то, не будь он в этом уверен!» В глазах Атиллия читается разочарование. «Но адепты, как они могли провалить дело? — консул закрыл глаза, массируя виски пальцами. — А Катон? Этот rex sacrorum, царь-жрец, был уверен в успехе, и вот…, но остаётся ещё надежда! Она в Акраганте! Вместе с детьми. Он вернётся за ней, непременно вернётся! — лихорадочно соображает Регул. — Надо только захлопнуть мышеловку! Акрагант в осаде. Аппий Кавдик отвечает за осаду, у него огромный опыт! Надо вернуть адептов!» — решает он.

— Ты передал им моё распоряжение? — вслух спросил он Кассия.

— Да, консул. Они отбыли в заданном тобой направлении сию же минуту.

— Ну что ж, — вслух размышляет Атиллий, — тогда хорошо. Они уже, должно быть, на месте!

— Я не думаю, консул, — уверенно заявляет центурион.

На лице Марка Атиллия Регула застывает немое удивление. Оно длится несколько секунд.

— Ты что-то заметил, Кассий? — консул пристально смотрит на Кара.

— Оба арканита ранены, консул, — спокойно констатирует Кассий, на его лице не выражается ни капельки сомнения.

Лицо Атиллия вытягивается от удивления… В его голове проносится вихрь мыслей… «А он не глуп! И знает намного больше, чем я думал!» Регула бросает в пот от этих мыслей и беспокойства.

— Почему ты так решил? — спрашивает он, стараясь казаться спокойным.

— Я солдат, консул, и тоже могу терпеть боль! Но я знаю, как при этом меняются движения.

Атиллий уже с нескрываемым беспокойством сверлит глазами Кара.

— Насколько же, по-твоему, опасны их раны? — Регула начинает раздражать этот спокойный тон центуриона.

— Один ранен тяжело, по-моему, в левый бок. Его рана не позволила им ехать верхом, и они передвигались пешком. Что же касается второго, — тут Кассий делает небольшую паузу, заставляющую консула напрячься ещё сильнее, — или «Главного» из них!.. — Это замечание повергает в ужас оцепеневшего консула, — У него отрублены два пальца правой кисти! Меч этой рукой он больше держать не будет! — ставит точку Кассий.

Атиллий с ужасом смотрит на Кара: «Всё пропало! — запаниковал он. — Была схватка и Барка ранил обоих! А Катон уверял, что это лучшие из лучших, что имеются в распоряжении ордена. Что за человек этот Барка?! Ему двадцать шесть лет, имеет детей — двойняшки сын и дочь в Акраганте, жена Кларисса — красивая гречанка. Барка — молния с финикийского… Действительно молния — сегодня здесь, завтра там! Неужели ему помогает она? Но, по пророчеству, она не должна действовать без других… Так говорил Катон…, только две состыкованные начинают действовать! И это действие уже ощутимо! Рим набирает и власть, и величие, но без других оно рано или поздно иссякнет… Одна у Барки, другая в Карфагене… Аstarta… — мысли Регула вновь вернулись к Гамилькару. — Молния… Да, меч в его руке, говорят, похож на молнию!.. Ну что ж, с ним пока неясно, как справиться! — решает консул, — Но отправить других адептов к Акраганту всё равно надо, а вдруг посчастливится?! И они выполнят миссию… Но остаётся ещё моя экспедиция. Это дело верное! Карфаген падёт! Только бы добраться до Африки! И тогда третья часть у меня!»

Регула переполняют чувства, необыкновенное волнение, отражается на его лице глубоким раздумьем…

— Консул, — выводит Марка из забытья размышлений Кассий, который провёл в ожидании уже около получаса, — что мне прикажешь делать?

— Возвращайся в лагерь, Кар, — Регул искоса посмотрел на Кассия, — когда ты мне понадобишься, я найду тебя!..

Марк Атиллий остался один. Ему было над чем поразмышлять. «Во-первых, — думал консул, — надо решить, что делать с этим молодым центурионом? Клянусь эдикулами Капитолия, верховные авгуры ошиблись, порекомендовав мне его как исполнительного, храброго центуриона и только. Он так умён, что просто диву даёшься! Извлечь столько информации из одной встречи в ночи… И главное! Он знал о принадлежности их к ордену. Это опасно! Очень опасно! — рассуждал Регул. — По возвращению в легион он обязан встретиться с легатом, чтобы отчитаться о несении дозора. Легат у него Тит Бабрука — в Риме вхож в семьи патрициев Гракхов… Этих вечных правдолюбцев… А Бабрука является одним из их приятелей и клиентов… И если, в их разговоре, вдруг всплывёт ночная встреча?! Бабрука, конечно же, заинтересуется и известит об этом Гракхов… Проклятье! — подумал Регул. — Гракхи начнут задавать вопросы Сенату! Сенат пошлёт запрос мне — что делают адепты старого ордена в Сицилии без согласования с Сенатом?! Проклятье!!! Сенат вообще не должен ничего знать! Если вспомнить, как Сенат колебался в вопросе, принять ли под свою защиту мамертинцев, этих убийц и грабителей Мессины… Тогда, половина Сената проголосовала против этого решения… Возглавляли эту половину Гракхи, Гортензии, Бруты! Как ни странно, но на их стороне был и отец Септемия Бибула, да и проконсул Селинатор был их сторонником! „Какое лицо будет иметь Республика, — говорили они, — взяв под защиту разбойников Мессины? В одно время, осаждая Реггий, который захватили наши взбунтовавшиеся легионы наёмников на юге Италии, и в это же самое время, поддерживая таких же разбойников в Мессине?! Получается, своих пиратов мы караем, а чужих берём под защиту? Что является фактически объявлением войны не враждебному нам государству!“ Чистоплюи! — поморщился Марк Атиллий. — Они хотят делать высокую политику, не замарав своих белых мантий! — Консул поморщился, — Тогда Сенат заколебался, понимая абсурдность своего положения… и вытекающего из него положения близости войны с Сиракузами и Карфагеном… Но не ястребы войны победили тогда в Сенате. Нам на руку тогда сыграла алчность и жадность Лентулов, Катуллов и им подобных сенаторов, которые, почуяв запах золота от военных действий, склонили чашу весов к войне! И вот сейчас по вине какого-то слишком сметливого центуриона всё может открыться! А что, если он догадался и о большем, с его-то светлым умом! — Регула прошил озноб. — Нет, надо от него избавиться!.. Но убийство… Мной, консулом, римского солдата?! Нет! Это не по мне… — Атиллий сморщился. — Лучше пусть он пропадёт при выполнении какого-нибудь задания, желательно поблизости к территории боевых действий!»

Марк взял лист пергамента и стал писать. Закончив письмо, он согнул пергамент несколько раз и запечатал его с разных сторон расплавленным воском, поставив на воске в нескольких местах печать своим консульским перстнем. Выйдя из каюты, он обратился к одному из своих ликторов:

— Ариссий, переправляйся на берег! Скачи в лагерь, в расположение четвёртого легиона Марса. Найдёшь там центуриона первой когорты Кассия Кара, вручишь ему письмо. Вот оно! И передашь мой приказ — немедленно отправляться к осаждённому Акраганту с письмом к проконсулу Аппию Кавдику. Письмо пусть вручит ему лично в руки и ждёт от него указаний после прочтения письма! Всё запомнил? Потом ты зайдёшь к легату Титу Бабруке и скажешь, что я отправил Кара с личным заданием. Да, и скажи Кару, пусть возьмёт какого-нибудь декана с десятком принципов, — добавил Регул, подумав, что слишком подозрительно посылать Кара с таким письмом одного. — Выполняй!

Вернувшись в каюту, Регул вздохнул:

— С одним покончено. Ну, а теперь поразмыслим, что делать с «розой» и «бутоном».

«Храм богини Артемиды, — стал размышлять Регул, — стоит вне крепостных стен Акраганта. Он построен на высоком прибрежном моле, глубоко врезающемся своим береговым рельефом в морской залив. В храм можно попасть не только с суши, но и с моря! Портик храма спускается к самому берегу красивыми ступенями, выложенными розовым мрамором… Значит, как передали адепты, она посещает храм с церемониями и для выполнения каких-то ритуалов… Её посещения храма, как видно, очень часты, так как адепты рассмотрели даже детей. Говорят, его Кларисса очень хороша! — Регул усмехнулся. — Что ж, это можно проверить, у меня в этом походе давно не было настоящей женщины! Если с похищением всё выйдет гладко, и её доставят в мое расположение, мне будет чем развлечься! Гамилькар её любит и очень ей предан, поэтому пойдёт на все мои условия! Тем более с ней будут её дети! — Атиллий задумался, — А что, если дети будут только мешать моим замыслам? Тогда, от них просто надо избавиться! Ну что же, скоро мы узнаем всю силу любви пуннийца, когда его Кларисса окажется у меня в руках!..»

Регул опять сел за письменный стол и стал писать, через минуту он вдруг остановился и снова задумался…

«Осада Акраганта уже велась четыре месяца… Проконсул Аппий Кавдик руководил осадой. С суши Акрагант был полностью взят в кольцо. Два легиона и союзная сиракузская тяжёлая пехота осуществляли осаду. С моря дела обстояли значительно хуже. Близость Гераклеи, где стоял основной флот Карфагена, не давала блокировать город с моря. Все попытки блокады города с моря, оборачивались для Рима потерями. Флотом Карфагена командовал Гамилькон Ганнон, один из суффетов Совета Карфагена. Это был человек твёрдого, упрямого характера! В то же время он был очень осторожным полководцем. Он, двигаясь вдоль побережья от Гераклеи до мыса Экном, всякий раз снимал морскую блокаду с города. Гамилькон не дробил свой флот и двигался с максимальным числом галер. Численность флота была огромной, триста пятьдесят боевых кораблей. И если для прикрытия Героклеи оставалось пятьдесят кораблей, то с Гамильконом было триста. Флот Гамилькона прикрывал самый узкий пролив к берегам Тунесса. Кроме того, был ещё один флот, насчитывающий пятьдесят четыре галеры. Этот флот мог появиться где угодно и когда угодно. Он наводил ужас на эскадры союзных Сиракуз, почти полностью потопив их. Его передвижения не поддавались логике и поэтому, завидев его, и римляне, и сиракузцы старались ретироваться даже в том случае, если их силы были равны. Это был флот Баркидов. Если эти флоты соединялись — победить их было невозможно! Но, эти два военачальника не любят друг друга и соперничают во всём! Старая вражда суффетов Карфагена играет нам на руку! — Регул подвинул к себе письмо, но снова задумался. — Но война примиряет внутренних противников! Это надо учитывать! И рассчитывать на засаду с моря не приходится!»

Он опять принялся писать… Вечером один из отправленных за день ликторов зашёл к Регулу и отрапортовал:

— Письмо Скрофе доставлено, консул. Гемиола отбыла по вашему приказу в заданную точку.

— Очень хорошо, — произнёс задумчиво Марк…

 

Глава 5

В проливе туман. Ветер стих, и тёплый воздух с материковой Италии поднялся вверх под воздействием более холодного морского, затем остыв, опустился в проливе густым туманом. В проливе движется конвой, вышедший ночью из Реггия, где Рим организовал огромные склады для снабжения воюющих армий в Сицилии всем необходимым. Впереди, сзади и с боков конвой, состоящий из неповоротливых грузовых судов, прикрывают боевые квадриремы и квинтиремы. Число их внушительное. Командирская галера идёт впереди. На ней Септемий Бибул, он пристально всматривается в туман. Небо потихонечку начинает сереть на востоке. Близится рассвет…

— Сколько ещё, по-твоему, продлится эта война? — спрашивает Бибула командир конвоя Клавдий Курион.

— Всё зависит от наших побед, — уходит от прямого ответа Септемий, — а их у нас немного. Вначале войны консул, а ныне проконсул Аппий Кавдик добился побед в нескольких сражениях с пунийцами, что вынудило выйти из войны Сиракузы и впоследствии стать нашим союзником. Консул Гай Дуилий принёс римской славе ещё один венок, победив пуннийцев в большом морском сражении у мыса Мил, благодаря изобретённому, им же самим, перекидному мостику, называемому сейчас его именем — Дуилин мост. И всё… На этом, наши победы закончились! Ты знаешь, хорошими мореходами мы так и не стали! При одинаковых кораблях пуннийцы стреляют с волнующегося моря намного точнее наших стрелков. Мы берём их тараном, а потом идём на абордаж, а они нас мастерски расстреливают из баллист почти в бурю. На суше тоже нет успехов! Наоборот, Гамилькар Барка бьёт наши легионы, заставляя держаться их только в кулаке. А Сиракузы, эти хитрые греки, предпочитают смотреть со стороны, как мы истребляем друг друга. А ведь именно они были зачинщиками этой войны! Вся надежда на экспедицию в Африку Регула и Манлия. Но Манлий застрял под Лилибеем, а Регул ссылается на нехватку провианта. Хотя мне кажется, что он ждёт конца осады Акраганта. Только зачем? — недоумевает Септемий.

— Да, Септемий! — соглашается Клавдий. — А помнишь славную битву в Самнии, когда мы с тобой легатами, под началом нашего славного консула Ливия Гая Селинатора, двумя легионами разгромили их царя Амвросия! Тебя ещё раненого тогда спас какой-то молодой воин, получивший за это Гражданский венок и ставший потом центурионом! — вспоминает Курион.

— Кассий Кар! — уточняет Септемий Бибул. — Да, это было славное сражение и славные дни для римского народа!

— Впереди, справа по курсу, какие-то холмы! — кричат дозорные со смотровой башни, что на самом верху мачты.

Клавдий, как ни всматривается, ничего не видит, туман слишком густой…

— Это Теренские мели, — говорит Септемий, — мы уже близко!

— Спасибо тебе, Септемий, что не забыл о старом друге! И после такого потрясения, какое тебя постигло совсем недавно, — Курион поглядел на подвешенную руку квестора, — ты не испугался вновь зайти на палубу и приплыть на встречу мне, дабы помочь мне избежать вот этих самых мелей!!! Клянусь, всеми дарами великого Юпитера, ты отважный и бескорыстный друг! — благодарит Септемия Курион.

— Погоди благодарить, друг Клавдий, мы ещё не прошли их! В таком густом тумане, нас сторожат не только сирены?! — Теперь и он различает над горизонтом высокий силуэт тёмного конуса. — Так, Клавдий, теперь поворачиваем правее, ещё правее, — командует он рулевыми. — Так! Передавайте по цепочке, чтобы все повторяли наши манёвры не спеша и в точности! Обойдём мели справа… — продолжает распоряжаться он, передавая свой многомесячный опыт плаванья в этих водах.

Сигнальщики, сидящие на смотровых башнях, начинают передавать с корабля на корабль систему римских морских сигналов на проведение поворотных манёвров… Конвой начинает медленный, перпендикулярный разворот вправо, от просматриваемого холма… Наконец последний из кораблей конвоя завершает манёвр, но строй конвоя в таком густом сером тумане всё равно ломается. В нескольких местах появляются пробки и заторы…

…Вдруг слева от мелей появляются белые паруса, почти под цвет тумана! Они то исчезают, то проявляются вновь!.. Бибул и Клавдий, находясь впереди конвоя, видят, что сигнальщики в центре и хвосте конвоя подают знаки опасности?! В это время из тумана возникают военные гептеры с белыми парусами, на которых в морской пене волны плещется месяц…

— Барка! — кричит Бибул и кормовой трубач трубит сигнал к сражению.

Боевая гексера и расположенные рядом квадриремы начинают разворачиваться для отражения атаки. Но, этому манёвру нужно время, а его нет! В эти самые минуты, с десяток гептер на большой скорости врезаются в борта не успевших повернуться квинтирем, откуда римские солдаты стреляют из баллист и «скорпионов», пытаясь затормозить атаку… Слышен грохот таранов и ломающихся вёсел. В некоторых местах сила удара гептер столь сильна, что квинтиремы раскалываются надвое и каждая часть постепенно уходит под воду… Вокруг них, плещутся и тонут люди!.. В других случаях, где галеры после тарана не разломились, картина не лучше, так как ниже ватерлинии у них огромные пробоины и корабли медленно кренятся на борт…

— Скорей, скорей, — Курион командует своими гребцами. Принципы и гастаты уже выстроились на носу гексеры для абордажной атаки. Лучники заняли башни и зажгли стрелы. Квадриремы, как более быстрые корабли, уже почти закончили свой манёвр и выстраиваются в линию для атаки…

В это время гептеры Барки дают задний ход, освобождая носы с таранами. Они медленно набирают скорость, но с их бортов очень метко стреляют баллисты и онагры. Летят обмотанные паклей, которая специально пропитана горючей смесью, зажженные амфоры. От их попадания грузовые суда вспыхивают как факелы… Римские матросы качают воду ручными насосами, привезёнными из Сиракуз, пытаясь потушить огонь. В то же время, из-за уходящих задним ходом гептер, начинают лететь тяжёлые ядра, выпушенные тяжёлыми морскими онаграми, которые расположены на галерах второй линии флота Барки. Несколько ядер попадают в квинтирему, пытающуюся догнать одну из гептер. Удары ядер настолько сильны, что с правой ее стороны, ломается с десяток больших весел, и она теряет ход!.. В следующее мгновение она становиться мишенью… В неё повторно следуют несколько попаданий. И вот она, с пробитой палубой и бортом, кренится на правый бок, медленно уходя под воду…

— Отзови корабли, Курион, — говорит Бибул. — Он заманивает тебя!

— Ты что, Септемий! Клянусь копьём Минервы, они у нас в руках! — не соглашается разгорячённый сражением Клавдий.

— Да послушай ты, сейчас, по мере приближения твоих кораблей, из-за спин уходящих гептер выскочат ещё с десяток новых, которые понесутся навстречу с огромной скоростью и картина повторится… Я уже видел это! — кричит ему Бибул.

А в это время, ещё одна из преследовавших гептеры квадрирем начинает уходить под воду…

— Уводи конвой, друг, выполняй приказ! — убеждает Септемий Бибул.

Курион колеблется, но понесённые потери заставляют согласиться с Бибулом.

— Пусть квадриремы выйдут из-под обстрела под прикрытие наших тяжёлых кораблей! — распоряжается он. — Спасать как можно больше утопающих!

С кораблей звучат трубные сигналы к отступлению.

— Да, дорогой Курион, сегодня ты познакомился с Молнией! — Септемий Бибул хлопает друга по плечу и, видя немой вопрос у него на лице, поясняет: — Барка — молния по-финикийски!..

Туман уже почти рассеялся, и они видят уходящие на юго-запад белые паруса…

— Ума не приложу, как они там проплывают? Там сплошные рифы и подводные скалы! — удивляется квестор Бибул, смотря вслед кораблям Барки.

Курион молчит. У него испорчено настроение. Вид весьма кислый.

— Взбодрись, друг! — утешает его Бибул. — Прошлый конвой потерял намного больше твоего!

Слова старого друга успокаивают Куриона. Они беседуют уже совершенно спокойно, вспоминая прошлые, курьёзные случаи своей службы…

— Скажи мне, Септемий. А как же Барка прорвался в пролив, когда его прикрывают триста тридцать кораблей Тирренского флота Катулла? — вдруг спрашивает Курион.

— А вот об этом, друг, мы по прибытии своём в Мессину, спросим консула Регула и адмирала Катулла, ибо эти светлые головы ловят сейчас Барку, вместе со всем флотом, в Большом заливе Сиракуз! — И оба громко хохочут…

…Паруса трещат на реях и хлопают от бешеных порывов ветра. Канаты, придерживающие их, натягиваются в струну и визжат под действием ветра на различный музыкальный лад. Человек, создавший греческую лиру и кифару, был, несомненно, моряком, и именно парус и ветер подвигли его на создание этих удивительных струнных инструментов…

На носовой башне, передовой гептеры, стоит человек. На вид ему тридцать пять вёсен. Тёмные пряди его волос перебирает ветер. Его кожа несомненно носит светлый оттенок, но она сильно загорела и огрубела от солнца и ветра. Лицо его, с небольшой бородкой на греческий лад — без усов, имеет приятные черты. Огонёк, горящий в его глазах, говорит, что человек этот авантюрного склада характера, очень решительный, но мягкий и доверчивый. Фигура напоминает застывшую в бронзе скульптуру атлета. По тому, с какой лёгкостью он поднялся наверх башни, становится понятно, что он очень ловок. Рост его выше среднего. Он стоит, широко расставив ноги и скрестив на своей груди руки. Человека зовут Карталон Барка.

— Барка! — кричит ему чёрный нубиец с кольцом в ухе, силясь перекричать ветер. — Нужно убрать хотя бы брамселя! Ветер крепчает. Будет шторм!

— Хорошо! Ловите шквал! Нам до вечера нужно миновать римские берега! — смеясь от удовольствия, отвечает Карталон.

Атакованный римский конвой, остался убеждён, что флот Баркидов ушёл на юго-запад, однако, флот Гамилькара, выполнив ложный манёвр, сделал крутой поворот по ветру и несется, теперь, вдоль южных берегов Италии по направлению залива Тарента.

— Ты посмотри, какие порывы! Карталон! — не унимается нубиец, которого зовут Тоган. — Нам сломает реи или, ещё хуже, мачту!

— Не причитай, Тоган, — отмахнулся Карталон, — если бы я был безрассуден, как ты говоришь, то добавил бы ещё по одному гикселю! Что, на мой взгляд, думаю, очень бы нам не помешало! — При этих словах глаза Тогана округлились то ли от испуга, то ли от негодования. — Но вижу, вижу, — продолжал Карталон, — что после этого ты так взвоешь, что начнёшь взывать ко всем своим богам, бесконечное перечисление которых у меня всегда вызывает головную боль! Хотя я, сколько мы с тобой плаваем, так и не смог заучить ни одного из их имён! Скажи, Тоган, зачем твоему народу такое количество богов? — безмятежно удивляется Карталон.

Нубиец, безнадёжно махнув рукой и качая головой, спускается на палубу. Карталон ненадолго остаётся один. На башню не спеша поднимается статная женщина. Подойдя сзади к Карталону, она прижимается к нему, обняв его за пояс.

— А, это ты, Сибилла?! — поворачивается Карталон.

— Может, Тоган прав? — спокойно замечает Сибилла. — Реи и канаты действительно визжат от напряжения. — Она смотрит ему прямо в глаза. — Мы что, опять куда-то спешим, Барка? — Взгляд её полон любви и очарования, томные глаза ослепительной чистоты и глубины исторгают неиссякаемые волны теплоты и надёжности. Эти глубинные волны, исходящие из глаз Сибиллы, накрывают Карталона, наполняя его сердце необычайной нежностью и благодарностью к ней…

— Почему ты не осталась в Гадесе? Зачем тебе столько лишений и тревог, коими изобилует моя жизнь? Тебе, созданной по подобию Афродиты, не место на этом корабле, среди отчаянного разноплеменного народа, зовущегося мореходами! Тем более в этих римских водах, где нам постоянно грозят: то Нептун своим трезубцем, то Марс своим мечом! — ответил вопросом на вопрос пленённый взглядом Сибиллы Карталон.

— Что же мне оставалось делать? Ждать тебя опять год или два? Из шести лет нашей любви только два мы были вместе. Довольно, решила я! Теперь я буду с ним всегда — и в походах, и в мире, и на земле, и на море, а если придётся, умру вместе с ним! Потому что жизнь, без тебя, бессмысленна! — Сибилла опустила свой взгляд, но тут же подняла его. — Да, теперь тебе придётся обучить меня искусству обращения с оружием, — Сибилла посмотрела с убеждённой твёрдостью на Карталона.

В этот момент необычайный порыв ветра так напряг паруса, что реи затрещали на крепеже, а мачта ощутимо согнулась вперёд. Оснастка корабля, выполненная из выделанного кедра и лиственницы, справилась с порывом, но необычайная сила, возникшая в парусах, как бы, перебросила корабль с одной волны на другую, погрузив нос гептеры в воду! Но, тут же, подняв её с огромным количеством воды, бежавшей по палубе, и брызг, летящих во все стороны…

Сибилла в испуге посмотрела в этот момент на Карталона! Он был необычайно спокоен, ни один мускул не дрогнул на его лице. Это был его мир!!! Мир, в котором он жил уже много лет и без которого жить не мог! Будто почуяв испуг Сибиллы, Карталон обнял её и пояснил:

— Нам нужно сейчас двигаться быстрее волн! Мы слишком далеко от берегов. Нептун посылает нам вслед волны, именующиеся у мореходов убийцами кораблей. Догонит такая вот волна нас и опрокинет корабль! Но не волнуйся, скоро мы минуем мыс Тарента, который своим носом режет волны! Там море намного спокойней, — унял волнение Сибиллы Карталон.

Они какое-то время стояли молча, наблюдая за игрой Нептуна… Сибилла взяла его за руку. Им было хорошо вдвоём, совершенно без слов, просто стоя рядом друг с другом… И только неистовый ветер, разгулявшийся на морских просторах, пытался поломать эту идиллию, играя их волосами, закидывая их на глаза, губы, щекоча лицо… И боги, словно почуяв, что противодействуют, мешают этой великой молчаливой гармонии, стали унимать ветер…

На горизонте замаячил отчётливой, темной полосой мыс, о котором говорил Карталон… Командирская гептера убрала гафеля, замедляя ход, чтобы отставшие и разметавшиеся в море корабли собрались вместе…

 

Глава 6

…Возвратившись в лагерь, Кассий первым делом отправился в римскую лагерную баню, которую сооружали в строгом соответствии с воинскими предписаниями, касающимися размещения военного контингента в военное время в лагере. Вымывшись и переодевшись в чистый хитон, Кассий пошёл в расположение своей центурии, где провёл смотр прибывшему, в лагерь, манипулу во главе с Массилием. Оставшись довольным и узнав, что путь их прошёл без каких-либо казусов, Кассий распорядился всем очиститься и отдыхать. Кассий зашёл в палатку центурионов с намерением надеть доспехи и идти на доклад к легату, но почувствовал вдруг страшный голод, так как не ел ничего со вчерашнего дня. Отложив намерение идти на доклад, он вышел из палатки.

— Массилий! — позвал он декана. — Я так замотался, что забыл сам посетить столовую и спросить вас, ели ли вы, по прибытию в лагерь?

И узнав, что они, возвратившись в лагерь, первым делом посетили лагерную столовую, Кассий удовлетворённо кивнул и двинулся было в сторону столовой, но остановился, вспомнив:

— Да, тот кувшин, что ты привязал на круп моей лошади, остался совершенно нетронутым. Можешь утолить свою жажду, Массилий! Но только жажду, только жажду! — и, улыбнувшись своей почти юношеской улыбкой, Кассий показал, где стоит лошадь.

Массилий почувствовал необычайный прилив и физических, и душевных сил. Он с удвоенной энергией принялся за чистку доспехов центуриона, наблюдая за уходящим Каром.

— Вот мальчишка, — удивлялся он, — проскакать пять часов, ждать пропуска к консулу почти день и даже не пригубить этот нектар с эвбейских виноградников? Вот уж действительно, бог Бахус обделил Кассия, не дав способности оценить полноту букета вина и безграничности просветлённого разума под действием оного!.. — Так рассуждал он, когда увидел, как Кассия окликнул воин в хламиде с консульскими значками. Он что-то передал Кассию на словах, а потом передал в руки Кассия тубу. После этого воин развернулся и пошёл, только не к выходу из лагеря, а в центр, где стояли палатки легатов.

Кассий повернулся и направился обратно к Массилию. Лицо его было задумчиво…

— Массилий, собери свой десяток. Экипировка полная!

— Когда выступаем, центурион? — радуя Кара своей постоянной готовностью, ко всем тяготам службы, поинтересовался Массилий.

— Немедленно! Да! Надо сделать необходимые припасы, займись этим. Поэтому откладываем выступление на час!

Массилий бросился выполнять приказ.

Отправляясь выполнять задание консула, Кассий, как старый служака, составил в голове план о сборе тех подручных средств, которые ему понадобятся в пути…

«Во-первых, понадобятся две повозки — одна для провианта и воды, другая для попеременного отдыха наших принципов, которые в своём тяжёлом вооружении не смогут двигаться без отдыха. К тому же, можно сложить в неё часть вооружения, например, щиты и тяжёлые дроты. Дорога неблизкая! Нужно будет пересечь Сицилию поперёк — от северного побережья до южного берега. Путь пройдёт по территории, находящейся в сфере влияния Рима и Сиракуз, но на самом деле местные сицилийские племена, живя обрабатыванием земли, не гнушаются заниматься разбоем… Поэтому встреча с ними вполне возможна! — рассуждал Кар. — Исходя из этого, нам лучше прибиться к какому-нибудь римскому военному обозу, двигающемуся в попутную сторону, — заключил центурион. — Мне по моему рангу о таких передвижениях знать не положено. Но моему легату Титу Бабруке о них уж точно известно! — решил Кассий и отправился к палатке легата. — У него заодно и спрошу тяговых лошадей, так как впрягать в повозки италийских боевых скакунов слишком накладно, им нужно и питание полноценней, и отдыха побольше!»

С этими мыслями Кассий пошёл к палаткам легата. Не доходя до центра претории десятка шагов, он был остановлен личной охраной легата и на вопрос о цели визита коротко ответил: «По делу римского народа», — и представил тубу с консульскими атрибутами. Его тут же пропустили.

Войдя в палатку, Кассий, услышал несколько голосов. Один принадлежал легату Бабруке, другие Кассий слышал впервые. Кассий подождал, пока о его приходе не доложит дежуривший у входа центурион, и после его приглашения прошёл внутрь. В палатке происходила беседа:

— …придёт завтра вечером. С этим конвоем прибудет много муки и проса. Поэтому, Тит, не беспокойся, что мы забираем у тебя, часть твоих запасов легиона! Мы утром отправили обоз в Эрбесс, к промежуточным складам провианта. Обоз загрузили в третьем легионе «Латиум», и теперь часть твоего провианта перебросим в легион «Латиум». Ну, а завтра, по приходу конвоя, твои интенданты получат всё обратно! Ты меня знаешь, Тит! Мы с тобой служим не первый год, я всегда выполнял свои слова и обещания! — говорил человек с регалиями военного трибуна.

— Да, мы служим немало, Котта! Но, и ты знаешь, что мои полномочия обязывают меня отвечать за запасы провианта в легионе. Но если ты мне дал своё слово, Сервилий, мне этого достаточно! Потому что слово ты всегда выполняешь! Да будет так! Вы можете взять у нас нужную часть продовольствия, — согласился легат. В этот момент, он заметил вошедшего Кара, который приветствовал всех по римскому обычаю, подняв правую руку, согнутую в локте.

— А, Кассий, я уже думал, что ты отбыл выполнять задание консула! Его ликтор сказал, что ты отправляешься немедленно! — Тит поднял в знак приветствия правую руку. — Что же тебя задержало?

Завидев, что Кассий обдумывает свой ответ, Тит успокоил его:

— Ты можешь говорить при этих доблестных мужах, это Сервилий Котта, военный трибун, и легат третьего легиона Фабий Цильд. — Названные мужи подняли в приветствии руки.

— Я зашёл попросить у тебя, доблестный легат, тяговых лошадей на две повозки и посоветоваться в одном вопросе, — ответил, успокоенный словами легата, Кар.

— Я слушаю тебя, Кассий, — приготовился выслушать Кара Тит.

— Так как мне, по заданию консула, нужно будет пройти по территории Сицилии, я бы хотел узнать, не отправляется ли какой-нибудь вооружённый обоз в сторону реки Сальсы, у меня всего лишь декан и десяток принципов!

— Отправился, уже отправился! Кассий Кар, если не ошибаюсь? — в разговор вступил трибун Сервилий Котта. — Я наслышан о тебе, приимпелярий! Не далее как вчера мне о тебе много хорошего сказал грек Афрасий. Поэтому я тоже рад буду тебе помочь, но услуга за услугу! Я снаряжу тебе две повозки тяговыми лошадьми, приспособленными как раз к условиям Сицилии, но ты должен будешь догнать на них обоз, отправленный к Эрбессу, и вместе с ним прибыть в Эрбесс. Обозом командует Теренций Мул, он хороший центурион, но твой опыт несравненно больший, и поэтому мне будет намного спокойней за обоз, при котором будет столь доблестный воин!

— Ну, вот, Кассий, все твои вопросы решены, — заметил Бабрука, — можешь отправляться. Что-то ещё?

— Нет, я получил всё, что хотел, — кратко ответил Кар.

— Повозки будут снаряжены возле декуманских ворот лагеря! Тебе из них будет удобней попасть на тракт, Кассий, — уточнил Котта.

Кассий вышел из палатки легатов.

 

Глава 7

Дорога. Она петляет вокруг разных, раскиданных природой преград в виде горных кряжей, огромных осыпей камней различной величины, речных излучин, петляющих меж скал. Дорога сильно отличается от республиканских дорог, проложенных в Италии к основным, прилегающим крупным городам и союзным государствам. Эта дорога протоптана только ногами и повозками. Руки, мостящие дороги камнем, к ней ещё не прикасались. Дорога спускается с горного плато, с гордо возвышающейся и дымящейся Этны…

Издали видно, как по дороге, словно червь, спускается обоз, растянувшийся на пять стадий. В голове «червя» угадывается римское войсковое соединение, находящееся в полной боевой готовности, построенное в походную колонну. Численность соединения чуть более манипула. Сзади него, по краям обоза, вроссыпь, шагают римские велиты, узнаваемые по волчьим головам, надетым на головы воинов вместе с частью шкуры, вместо шлемов. Велиты прикрывают обоз с боков. Но, заглядывая дальше, в хвост обоза, можно угадать ещё один манипул, прикрывающий обоз с тыла.

— Ну, наконец, мы миновали этот кряж, так пахнувший серой, извергаемой горном бога Вулкана, который находится в недрах Этны! — говорит декан центуриону Теренцию Мулу. — Идёшь и всё время ждёшь, что бог ударит своим молотом по горну, и из жерла Этны вылетит очередная порция искр с его наковальни, от которых и спастись негде! Но хвала Вулкану, он бережёт римские жизни! — заканчивает декан.

— Рано облегчённо вздыхаешь! — отвечает центурион. — Если до нас не долетят брызги его горна, то сера и пепел, догнав нас, превратят нас в мертвецов, с не меньшей быстротой, Овидий!

— Клянусь водами Ахеронта! Ну, можешь ты, успокоить человека, Теренций! Я лучше простою в открытом сражении против сотен горящих галльских стрел, чем услышу гром его горна! — замечает Овидий. — Прошлый обоз прошёл удачно, но вот позапрошлый накрыло горящей серой, всё сгорело — и люди, и кони!

— Не плачь, Овидий, мы-то ещё живы! — кричит центурион. — Пройдись-ка лучше по обозу! Да подтяни его, уж больно растянулись… Давай, пошёл!.. — подгоняет декана Мул, видя, с какой неохотой тот спрыгивает с повозки.

По обозу пошла перекличка, и издали кажется, что «червь» будто передёргивается и начинает сокращаться в длине…

К вечеру ландшафт меняется. Обоз выходит на низменные склоны… Благоухания растительности наполняют вечерний воздух, и все дневные тревоги остаются позади. Теренций Мул выезжает вперёд для того, чтобы найти пригодное для ночлега место. Оно должно быть открытым и хорошо просматриваемым. Он долго ходит по окрестностям, наконец, такое место находится — это небольшая возвышенность с развалинами какого-то старинного поселения, окружённая лесными массивами. Теренций приказывает закатить повозки в центр возвышенности, а манипулы расположить вокруг. В ближайший лес отправляются велиты на заготовку дров, на ночь. Через час уже горят костры, и воины готовят себе походный ужин. Потихоньку состав обоза располагается ко сну, костры всё слабее и слабее вздрагивают языками пламени, и постепенно угли рассыпаются пеплом… Ночь…

Только дозорные несут свою нелёгкую караульную службу, вслушиваясь в ночную тишину. Лес, расположенный вокруг стоянки, почти нем. Лишь одинокий волчий вой разносится по округе. Или крик ночной совы, извещающий, что её охота удалась, прорезает ночной воздух и спящий лес.

— В этих местах, наверно, полно оборотней, — говорит один из дозорных своим товарищам по наряду. — Я слышал одну из легенд, что когда-то в этих местах было скопище тёмных сил, которые слетались сюда, чтобы расправляться с одинокими путниками или даже небольшими отрядами, как наш! Но потом, по просьбе жрецов Сиракуз, зажгли на вершине Этны факел, который высветил все логова тёмных сил, и они, разбегаясь под лучами этого необыкновенного света, стали превращаться в волков, а некоторые и вовсе сгорели. Но в полнолуние их тянет в эти места и они пьют, и не могут насытиться человеческой кровью бедолаг, попадающихся им на дороге! — закончил рассказ дозорный.

— Да уж. Лучше встретиться с врагом в сражении, чем сгинуть вот так от когтей оборотней… — замечает другой дозорный, из того же наряда.

— А ещё я слышал, что в верховьях реки Сальсы живут старые боги, которые правили здесь людьми ещё до прихода Юпитера и его пантеона, — продолжает нагонять жуть первый дозорный. — Говорят, даже карфагеняне бояться заходить туда! А ведь их защищает великий Молох, этот ужасный бог, который так любит человеческие жертвы! В небе над Сальсой часто видят летающие колесницы, только чьи они? Старых богов или наших? Жители Эрбесса справляют ритуалы и тем богам и другим, считая, что они этим отведут несчастья от города. Но, всё равно, на город обрушиваются частые моры, от которых гибнут и горожане, и наши солдаты, стоящие там гарнизоном! Старые боги Сицилии несут смерть, мстя всем за то, что их забыли…

В это время где-то завыл волк…

— Вот видишь, они всё ближе и ближе, — насторожился ещё один из дозорных, — подкрадываются к нам!

— Они вышли на охоту, почуяв нас! Клянусь темнотой Плутона, зря мы остановились здесь на ночлег! Скорее всего, эти развалины принадлежат какому-то проклятому сицилийскому племени, — решает первый дозорный.

— Вот, вот… слышишь? Топот ног… Вот опять… Клянусь Эскулапом! Нам не выжить… Их может быть сотни, а может и тысячи!.. — вторит ему третий.

— Кого? Дурак! Где ты видел сотни оборотней! — пытается вдохнуть отвагу в присутствующих второй дозорный. — Я ничего не слышу… ничего… Хотя, если верить легендам, чтобы убить всех нас, хватит и десятка оборотней!..

Тут со стороны леса слышится тихий скрип, похожий на скрип при качании детской люльки. Скрип повторяется с определённой периодичностью, но вдруг затихает… По лесу проходит перекличка испуганных птиц…

— Проклятье! Похоже, мертвецы здешнего селения встали из могил!..

Все трое замолкают от этого замечания… Темнота ночи скрывает их позеленевшие от страха лица. Глаза их блуждают по сторонам, все понимают, что если сейчас кто-либо из них бросится бежать, все тут же пустятся за ним…

В это время со стороны дороги, из леса, слышится одиночное ржание лошади. Ему, вторит фырканье самцов-жеребцов с холма, где расположился обоз. Затем, отчётливо, слышен топот ног и скрип телег…

— Фу! Ну и дураки же вы! Напустили ужаса, даже мне, ветерану, стало не по себе!? Недаром ведь говорят: у страха глаза велики! Но нужно ещё добавить — уши тоже не маленькие! А ну-ка спросим, кого это там несёт ночью? Пусть хоть это и враги, но живые, и знаешь, куда им воткнуть меч, — совсем взял себя в руки второй дозорный, декан Овидий, ибо это был он.

— Эй, стойте, кто такие? И куда держите путь в столь глухую пору? — кричит он.

— Вот это новость! Кого я слышу, это голос моего товарища Овидия, рыбака из Остии? — слышен ему ответ.

— Массилий? Это ты? Дружище! Как занесло вас в такую пору в такое зловещее место? — радостно отвечает Овидий и поворачивается, замечая, что его наряд, уже приободрённый и улыбающийся, рад такой встрече, разметавшей ночные страхи, как дым.

— Мы двое суток спешим за вами, пытаясь догнать! Но наши лошади, — из темноты уже стали появляться очертания двух повозок и дюжины солдат, — стали метаться и упрямиться из-за близости дыхания Этны…

Вот уже совсем рядом на свет факелов дозора вышли римские принципы с молодым центурионом во главе. За ними воины вели под уздцы небольших лошадей, впряжённых в две повозки, колесо одной из которых издавало скрип в одном и том же месте оборота колеса, так похожий на скрип детской люльки.

Овидий смеётся:

— Как приятно встретить друзей в месте, где только что, кое-кто ждал встречи с тысячами оборотней и мертвецов! — Он радостно смеётся и обнимается с Массилием.

 

Глава 8

Корабли собираются, ориентируясь на высокий мол мыса Тарента. Ветер, по понятиям мореходов, дует самый благоприятный. Паруса дышат ровно и галеры плавно покачиваются на волнах. Нубиец Тоган командует рулевыми, отдавая короткие, но ясные только им по смыслу, команды. Здесь закончилась власть римского Нептуна и вступает в свою силу и власть греческий Посейдон, который сегодня в добром расположении духа.

— Карталон, — обращается к Барке нубиец, — а теперь можно добавить по гикселю, если мы всё ещё спешим куда-то?

— Нет, друг мой, теперь мы уже не спешим. Зайдём в залив Тарента, оставим там флот, а сами сплаваем на прогулку в рыбацкое селение, что близ Тарента, — разъяснил Карталон.

На палубу вышла Сибилла в доспехах греческой жрицы Афины, которые были ей очень к лицу. Кожевенные доспехи ярко подчёркивали её прекрасную фигуру. К красоте её тела прибавлялась красота её лика, так что вся команда, позабыв на время о своих обязанностях, остолбенела, на время, от такой красоты! Ибо привыкла видеть Сибиллу в строгом испанском наряде — в длинном платье, не показывающем ничего лишнего…

— Ну, что уставились, обалдуи? Что, вспомнили своих красоток, оставленных в Гадесе и Акраганте, да ещё мало ли где? Подберите слюни, пройдохи, это соцветие не для вашего букета. Клянусь божеством Исталабионга, подобной красоты я сам не видел давно! Ну, может, только девушки моего племени, которые живут далеко отсюда, могут сравниться или даже превзойти эту диву по красоте! Но их охраняют десять богов… — Тоган обвел взглядом, своих матросов, — Хотя какое вам дело, кто их охраняет! Ну-ка, за работу! Бездельники! — так нубиец Тоган пробуждал команду от созерцания красоты Сибиллы.

Сибилла подошла к Карталону.

— Ну что, я готова к твоим урокам, Карталон! Давай, принимайся за обучение!

При взгляде на Сибиллу, Карталон подумал: «О боги! Зачем вы создали свет, если такая красота подвергается в нём опасности?»

— Ну, хорошо! — вслух согласился он. — Для начала ты должна научиться обращаться с мечом. — Он подошёл к лузе возле мачты, в которой стояло с десяток мечей разной величины и формы, и начал выбирать меч. — Испанский для тебя слишком тяжёлый! Галльский слишком длинный… — Вот! — он выбрал римский меч пехоты, — По длине руки и весу лезвия очень подходит… Осторожно! Очень острый… — предупреждает он Сибиллу, которая потянулась к лезвию. — Это колющее оружие! Успех латинян в бою и их громкие победы состоят в том, что они первыми применили в тесном ближнем бою колющую тактику. И теперь, не расстраивая своих рядов, они наносят колющие удары из-за своих огромных щитов cкутумов, в то время как другие народы стараются делать рубящие удары. А чтобы нанести такой удар, нужно пространство, чтобы не задеть своего же соседа! Да еще при замахе приходится на мгновение открываться, чем и пользуются сыны Марса. Находясь под прикрытием своего щита, римский воин, будь то гастат или принцип, делает колющий удар в открывшееся место на теле противника! Траектория колющего удара намного меньше, короче, чем рубящего, и поэтому колющий удар достигает своей цели намного быстрее! Не каждый рубящий удар смертелен, зато колющий удар глубиной всего с пол ладони уже задевает какой-нибудь жизненно важный орган и ранение уже очень тяжёлое! Но этим мечом можно не только колоть, но и, при желании, рубить, поэтому он имеет двустороннее лезвие в отличие от греческого меча, — начал свои уроки Карталон, взяв руку, в которой Сибилла держала меч, своей ладонью. — Для того чтобы ты могла обращаться с мечом, тебе нужно научиться правильно дышать. Твой вдох должен быть ровным и спокойным. Человек, подвергаясь опасности, получает всплеск различных эмоций, из которых не все ему помогают, но, многие из них, очень вредят! Сердце человека стучит учащённо, и дыхание сбивается со своего ритма в такт сердцу. Так вот, Сибилла! Ты должна научиться контролировать свои эмоции и не сбивать дыхания! На одном вдохе ты должна делать несколько приёмов по отражению ударов или атаки противника самой…

Так Карталон начал своё обучение Сибиллы искусству владения мечом и час за часом, с небольшими перерывами, она твёрдо выполняла его упражнения, став предметом восхищения всего корабля, состоящего из отчаянных воинов, которых Карталон, брат Гамилькара, нанимал по всему известному тогда свету. Эти воины с безудержной радостью и восхищением от твёрдости её характера смотрели, как Сибилла привыкает к мечу…

Тем временем солнце стало клониться к закату, и флот вошёл в большую бухту на ночлег. Пока пентеры и гептеры становились на якоря на мелководье, одна гептера выскользнула из бухты и отправилась в Тарент.

Тарент. Основан в VIII веке до нашей эры спартанцами. Огромный город Великой Греции, имеющий мощные фортификационные укрепления, как с моря, так и с суши. Крепостные стены с древних времён строились против местных племён, но впоследствии пригодились и против своих соседних греческих полисов, с которыми город конкурировал во влиянии в Великой Греции. На возвышение в Латиуме города Ромула тогда никто не обращал внимания!.. Существуют легенды, что Рим основан переселенцами легендарной Трои. И, действительно, Рим был небольшим городом. И только «вскормлённые волчицей» братья решили перестроить и расширить город. Только вели они себя как настоящие волки. Каждый набрал свою стаю приверженцев и споры — «кто главнее?» — приобрел между братьями догматический мотив их взаимоотношений. Развязка была близка. Как-то, распахав вокруг Рима землю, братья опять заспорили — в какую сторону Рим будет расти. «В сторону Тибра!» — говорили приверженцы Ромула. «В сторону Латиума!» — возражали им сторонники Рема. Город рос быстрее в сторону Латиума, потому что прирастал сельскими жителями, которые, распахивая поля вокруг города, хотели жить под защитой крепостных стен. Это очень бесило Ромула и его стаю приверженцев. И тогда он решил провести межу, отделив свою половину перспективной застройки Рима от половины Рема. При этом он сказал, что теперь никто из приверженцев Рема, включая его самого, не зайдёт за эту межу! Рема это очень возмутило, и он стал спорить с братом, что может заходить за межу так же, как и Ромул вправе заходить к нему, на его сторону. Ромул не соглашался. Размолвка была очень горячей. Тогда Рем взял и перешагнул проведённую межу со словами: «Вот так мы будем ходить к вам! А вы…», — но договорить не успел. Один из приверженцев Ромула бросил в него дротик, пронзивший Рема насквозь…

Так было совершено братоубийство из-за дележа власти и зависти, перенесённое, позднее, в Библию под другими именами братьев. Ромул похоронил брата с почестями, а поле захоронения назвали Марсовым полем. Говорят также, что Ромул снял с брата какой-то медальон и носил его на шее…

С тех пор Рим стал расти очень быстро. И вскоре превратился в один из крупнейших в Латиуме. Соседние города-государства сначала стали сами нападать на Рим! Ромул отвечал им своими походами и расширил владения до границ Латиума. Позже Ромул, пользующийся полной властью в городе, вдруг решил ограничить себя в своих полномочиях, проведя ряд реформ. Он провозгласил Сенат Республики, расширил храм Двуликого Януса, символизирующий Войну и Мир. Следующим его шагом, было намерение расширить Сенат, введя в него новых членов, не принадлежащих к олигархической герусии зажиточных патрициев. Но внезапная смерть Ромула ввергла Рим в оцепенение… Сенат провозгласил Ромула богом Квирином и построил ему храм, в котором должен был исполняться культ нового бога. А Рим после этого оказался на несколько веков под властью царей…

…Тарент в это время был крупным и могущественным центром греческой цивилизации в Италии. Вернее, одним из ее центров. Он вёл самостоятельные войны с Сиракузами и другими городами-полисами греческого мира. Город выбирал себе диктатора, который осуществлял политику полиса. Когда же случилась война с Римом, Тарент обратился за помощью к Пирру, царю Эпира. Пирр откликнулся быстро, переправившись на берега Италии, вместе со слонами, которых привёз из Египта. Царь нанёс римским войскам несколько серьёзных поражений! Но лишённый подкреплений, и будучи обманутым, тем же Тарентом, так же как и другими городами-полисами, поддержавшими его вызов в Италию, лишь с одной целью — отражения агрессии Рима, чужими руками и не более того, царь был вынужден покинуть берега Италии! Пирр отплыл сначала в Сицилию и, провоевав там несколько лет с Карфагеном, тогдашним союзником Рима, вернулся обратно в Эпир… Рим не спеша поглощал греческие города. Пришло время и Тарента, когда диктатор города, подкупленный Римом, сдал его без боя. Ночью люди Милона, диктатора Тарента, перебили стражу и открыли ворота римлянам… Так греки, из-за своей жадности и приверженности к разобщённой полисной культуре, потеряли свою независимость. Рим, правда, отнёсся к побеждённым — снисходительно и гуманно! Давая им права на самоуправление, но навсегда размещая в них свои гарнизоны и вводя свою ценовую политику…

Гептера Карталона не стала заходить в бухту Тарента, а проскользнула мимо, в рыбацкое селение, расположенное в нескольких десятках стадиев от города. Там гептера встала у берега и от галеры отплыла лодка с Карталоном на борту. Лодка причалила к берегу недалеко от стоящих в большом количестве рыбацких лодок, чтобы не возбуждать подозрений.

Карталон соскользнул на берег, переодевшись простым рыбаком, и направился прямиком на постоялый двор, где останавливаются богатые торговцы, скупающие рыбу у рыбаков. Несмотря на вечер, постоялый двор выглядел очень оживлённым. В свете факелов шёл рыбный торг. Рыба — скоропортящийся продукт, и торговцы, скупая уловы вечером, уже к утру доставляли на рынки Тарента свежую рыбу. В харчевне же и вовсе не было места. Рыбаки и торговцы обмывали свои дневные сделки, обильно поливая их вином. Карталон, войдя, начал искать кого-то глазами. Взгляд его скользил от столика к столику, пока не остановился на одном. Там сидело несколько торговцев, все оживлённо беседовали. Торговцы были примерно одинаково одеты, но у одного на плаще была пришита серебряная оборочка, выделяющая его от всех. К нему и направился Карталон, огибая длинные столы. Подойдя к сидевшим за столом, Карталон спросил:

— Почём, почтеннейшие торговцы, нынче атлантическая сельдь?

Торговцы начали называть каждый свою цену, но в то же время оговаривали, что сами должны поглядеть на улов. Когда же они узнали, что сельдь уже засолена, они тут же потеряли интерес к предложению, потому как покупка солёной рыбы была дороже, чем покупка сырого улова, кроме человека в плаще с оборочкой из серебра. Этот торговец заявил, что готов посмотреть товар. Торговцы удивились столь неоправданно легкомысленному, принятому уважаемым торговцем, решению, но, решив, что это каприз слишком удачливого купца, тут же забыли об этом, под влиянием выпитого вина. Карталон и торговец вышли во двор.

— Здравствуй, Карталон! Наслышан о ваших подвигах с Гамилькаром! Только в Риме думают, что на море и на суше их гоняет Гамилькар. О старшем брате они не знают и думают, что ты всё ещё в Гадесе!

— О том, что я в Сицилии, знает только флот. На суше армия о моем приезде не знает! Ну, а ты, Дидон, потомок славной царицы, что сообщишь? — спросил Карталон.

— Новости плохие для нашей Родины, Карталон, — отвечал Дидон, — она у них! Но есть ещё, похуже этой! Тайные знания кем-то выданы им! Они выкупили её у Птолемея, который не обладал знаниями Александра. Значит, их кто-то наставил, просветил на этот путь! Изначально одна была у Рема, он ни о чём не догадывался. Кто ему в младенчестве дал её, он не помнил. Но, будучи человеком спокойного склада характера с яркой харизмой и обладая ею, он не чувствовал взаимодействия её со своей психикой! Когда же она попала в руки Ромула, тут произошёл какой-то сдвиг. Соединяясь с его характером лидера, она как-то пробудилась!.. Ромул в конце о чём-то стал догадываться и, превратившись в деспота, решил всё-таки ограничить себя во власти. Но та, тёмная сторона уже пробудилась. Я подозреваю, что орден, созданный Ромулом, решил устранить его самого, дабы не ограничивать себя во власти и самим Ромулом, и Сенатом. А сейчас эти круги завладели и второй частью — частью из Александрии! Из гробницы Александра. Наш совет Священной Касты всё время жаждал завладеть ею! Дважды вёл войны с Египтом. Но мы противодействовали им во всём, мешая превратить наш город в очаг зла, которое расползалось бы из Карфагена! Тайное знание тщательно скрывалось в веках, но всякий раз почему-то всплывало где-то? Так было с ассирийским царём Ашшурнасирапалом II, который искал их уже в Тире, а после в Вавилоне. Он покорил все ближайшие государства, но не нашёл их. Ассирия просуществовала триста лет, но была стёрта со страниц истории, другими народами… Александр нашёл её в Карии случайно, кто-то открыл ему занавес тайны. Тогда он снова обратил меч против Тира, зная, что именно там они хранились когда-то. Захватив город, он ничего не нашёл и не узнал, и поэтому в ярости разрушил нашу прародину, которая долгое время спасала весь мир от великих потрясений. Волна времени и событий унесла и его самого! Он не мог знать, что вторая часть хранится в городе Ромула, а если бы узнал, то Запад узнал бы гнев его грозных фаланг! И вот теперь часть, которая впитала в себя энергию Ашшурбанипала, Ашшурнасирпала II, Александра, а до него ещё Навуходоносора, находится в Риме. И они соединены наполовину! Мощь их теперь неизмерима! А орден, получивший их, будет использовать их себе во благо. Надо отдать должное персам. Царь Кир, когда взял Сарды, был проинформирован об этой части диска, но не пожелал взять её и оставил на месте. Так же последующие цари, помня завет Кира, не пытались завладеть ею и не искали других частей. Но не все цари такие благоразумные, как персидские. Наша Священная Каста знает, что вы, Баркиды, являетесь хранителями четвёртой части диска, который поручила вам моя прародительница, великая царица Дидонна. Каста, как римский орден Двуликого Януса, готова на всё, чтобы завладеть им. Ваша часть самая важная, без неё, даже если собрать все три вместе и добиться огромной власти и могущества, не устоять под напором времени и народов. Шумеры так и погибли! Три тысячи лет они жили в благоденствии с полным диском Астарты, подаренным им богами, а народы, жившие рядом и которыми правили шумеры, были убойным скотом. Но произошло землетрясение и башня, где хранился диск, рухнула и рассыпалась! Вместе с башней рассыпался на части и диск. Три фрагмента нашли и соединили: власть, могущество, богатство. Четвёртый же бесследно исчез! Ещё триста лет всё шло, как всегда, но вдруг соседние народы проснулись, из убойного скота превратившись в людей с самосознанием, и стёрли цивилизацию шумеров, превратив их города в пустыни. Я не знаю, как эта четвёртая часть оказалась в Тире, и почему моя прародительница выбрала ваш род в качестве хранителей?! Какими критериями достоинств она руководствовалась? Но всё это время род Баркидов стойко хранит тайну главной части диска Астарты. Шесть веков ваш род владеет этой частью диска и ведёт себя достойней многих богов. Среди вас я не знал ни одного властолюбца или деспота! Вы отважные мореходы и воители, и ни разу у вас не возникло желания захватить вторую часть диска, находящуюся в Карфагене! Но теперь всё изменилось. Расклад сил изменился в сторону одного города. Величие, власть и могущество теперь в Риме, у ордена, который кому и каким целям служит, никто не знает! Они теперь постараются, во что бы то ни стало завладеть третей частью Астарты — олицетворяющей богатство, частью Молоха! Именно поэтому они замыслили экспедицию в Карфаген. А у Карфагена со дня основания города (за восемь веков), даже стены не достроены. Совет суффетов сейчас взялся закончить строительство, но вряд ли успеет к высадке Регула. Только вы, Баркиды, можете отсрочить высадку римской армии в Тунессе — частотой сражений на суше и на море! Поэтому мы и вызвали тебя из Гадеса, Карталон. Будь защитником своего города, как были ими твои предки! И храните с Гамилькаром свою часть диска, дабы не был он собран в одно целое для установления всемирной гегемонии на века!

— Что делать мне в ближайшее время? — спросил Карталон.

— Тебе с Гамилькаром понадобится армия побольше, чем имеется у вас сейчас. Поэтому отправляйся на Самос, там царь Акрон каждые пять лет устраивает состязания разного воинства. Собери наёмников по собственному выбору. Тебе на корабль уже доставили золото для этих целей! И будь осторожен, Карталон, ищейки нашей Священной Касты будут крутиться около тебя. Ведь мы им дали ложную информацию о том, что вся четвёртая часть хранится у тебя. Мы пошли на это, чтобы обезопасить Гамилькара. С наёмными убийцами Касты можешь действовать решительно! И вот ещё, — Дидон снял со своего пальца один из перстней, — это оберег царицы Дидоны. Пусть он хранит тебя, славный Карталон!

И он надел на палец Барки перстень.

— Ну, всё, мне пора. Я думаю, мы ещё увидимся! — с этими словами Дидон обнял Карталона и зашёл на одну из лодок, которая тут же отплыла. Дидон помахал Барке рукой. Карталон ответил тем же. Лодка растаяла в ночной мгле…

Карталон постоял в раздумье ещё несколько минут и пошёл по берегу, к оставленной им лодке с двумя гребцами на борту…

…Карталон сидел на носу лодки, пока она бесшумно скользила вдоль берега по спокойному ночному морю. «Так, значит, сила Рима будет только прибывать, и здесь уже ничего не поделаешь! — размышлял Карталон. — Видно, старые боги Шумера утвердились в своём желании воссоздать свою империю и обратили свой взор на Рим, не дождавшись возвышения Карфагена. Оказывается, они забросили в Рим одну из частей ещё со дня его основания. Рем не оправдал их надежд и тогда на сцене появился Ромул, честолюбивый и агрессивный. Часть Астарты — так называемая часть Барета, олицетворяющая Величие и Власть, — соединилась с энергией Ромула и вступила с ней во взаимосвязь. Рим быстро набирал влияние. Захватывал и подчинял себе соседние города-государства, но Ромул тоже почувствовал какие-то изменения в себе. И его убрали! Тайная мистерия, основанная им же, переросла в орден, целью которого стала охота за всеми частями Астарты. Сенат находится в неведении. Да и неизвестно, как он поведёт себя, узнав правду? Хотя и в Риме есть партии, которым совершенно чужда война и власть над другими народами. Если их мировоззрение не победит, то Рим будет возвышаться до тех пор, пока не рухнет, погрязший в алчности и развращённый падением нравов. Для этого нужно совсем немного. Просто не дать им добраться до части, хранителями которой являемся мы, Баркиды! — Карталон прервал свои размышления, увидев в ночной мгле проясняющийся остов своей галеры. Лодка причалила к гептере. Карталон взобрался на её борт.

— Тоган, — позвал он.

Появившийся нубиец, в тёмноте казавшийся чёрным исполином, вопросительно посмотрел на Карталона.

— Буди гребцов, выходим в залив к кораблям, а утром выходим в море! — отдал приказ Карталон.

— В какую сторону поплывём, Карталон? — спросил Тоган. — И ещё! Ночью к кораблю пристала лодка и привезла вот это.

Тоган подошёл к двум бочкам, стоящим у кормы.

— Ты знаешь, что в ней? — он вопросительно постучал по одной из бочек.

— Тоган, там находится запечатанное зло, которое с помощью нескольких десятков заклинаний, подобных твоим, какими ты пользуешься в шторм, поместили в эти бочки. Это зло веками является проклятием человечества! И если ты или кто-нибудь из команды случайно откроет одну из них, то зло вырвется наружу и погубит всех на корабле! — При этих словах Тоган с округлёнными глазами, ставшими заметными даже в ночи, отдёрнул руку от бочек. — Так что смотри за их целостностью, Тоган! И передай всей команде! — Карталон повернулся к нему спиной.

— Зачем ты взял на корабль эту нечисть? Тебе не хватает тех забот, которыми мы живём уже много лет? Клянусь злыми духами Исталабионга! Только греческого зла не хватало нам на корабле! — Тоган что-то запричитал на своём языке.

— Вот-вот, — Карталон повернулся с совершенно серьёзным лицом, — наложи свои заклятия на эти бочки, чтобы усмирить нечисть на дне этих сосудов. — И он пошёл в рубку, расположенную под кормой.

А Тоган начал что-то говорить на своём, понятном только ему языке, пританцовывая и прихлопывая, при этом, между бочек…

Карталон вошёл в командирскую будку и раздул лампу. В углу на застеленном спальном месте лежала Сибилла. Карталон тихо подошёл к ней. Сибилла спала, намаявшись дневными упражнениями с мечом. Карталон сел рядом. Он смотрел на её лицо, на тонкий нос, на полные губы, высокий лоб. Её дыхание было ровным и спокойным.

«Как она прекрасна! — думал Карталон. — Почему мы раньше не решались разделять опасности? Я противился этому, думая, что ей будет невмоготу выдержать лишения военной и мореходной жизни. Возвёл преграды, которые она так легко снесла своей решимостью — быть вместе! Боги создали мужчин более сильными и мужественными, но не обделили женщин мужской решимостью, и женщины иной раз разрушают стоящие между ними преграды решительнее мужчин». Он взял в руки прядь её волос, и прикоснулся губами к её лбу… Сибилла открыла глаза, долго смотрела на него, а потом прошептала:

— Барка, мы опять куда-то торопимся? — и, улыбнувшись, притянула его к себе…

 

Глава 9

Две недели обоз, к которому пристал со своей миссией Кассий Кар, пробирается по лесным дорогам Сицилии. Дороги Сицилии оказались в таком состоянии, что в некоторых местах повозки приходилось перетаскивать на себе до более или менее проезжего места. Таким образом, обоз минул треть пути.

— Кто бы подумал, что путь будет таким трудным, Кассий? — обращается к Кару центурион Теренций Мул. — Теперь мне понятно, почему склады в Эрбессе не пополняются в должном порядке.

— Да, Теренций, мне кажется, что Республике придётся вложить довольно много средств в прокладывание дорог и постов на них по этрусскому типу.

— Ты хочешь сказать, что дороги мы научились строить, копируя дороги этрусков? — Теренций недоверчиво посмотрел на Кассия.

— Да, и не только дороги, — отвечал Кассий, — но и акведуки, портики храмов, а также способы выкладки мостов — всё взято от этрусков!

— Вот удивительно! Я то думал, что всему нас научили хитроумные греки, — заключил Теренций.

— Греки научили нас искусству постройки храмов и амфитеатров, а также одеонов. Они же научили нас словесности и философии. И не только нас, а весь просвещённый мир! — Кассий посмотрел вокруг. — Теренций, а ты не заметил, что последние два дня мы всё реже встречаем местных сицилийских вождей? И народ, который мы встречаем, выглядит не совсем дружелюбно?

— Нет, я как-то не обращал на это внимания! Здешняя нищета так бросается в глаза, что иной раз не хочется её замечать! — Теренций показал на горизонт. — Вон виден какой-то дым! Наверно, опять два каких-то племени воюют друг с другом из-за какой-нибудь пустяковой причины! Небось, не поделили апельсиновую рощу! Ты не заметил, Кассий, что ассимиляция народов здесь достигла таких размахов, что здешний народ не знает своей национальной принадлежности! Все перемешались — греки, финикийцы, местные секваны.

Кассий не отвечал. Он думал о чём-то своём.

— Теренций, — обратился он к центуриону, — разреши мне взять одного из скакунов твоего обоза. Я совершу разведку в том направлении. Разузнаю, что там стряслось.

— Хорошо, Кассий, заодно проверишь наш дозор, ушедший вперёд! — с радостью согласился Теренций. Он не любил лошадей и верховую езду. — А я пока подтяну обоз…

И Теренций начал передавать по цепочке обоза команду подтянуться.

Кассий сел на италийского жеребца и поскакал в направлении увиденного дыма. Жеребец был молодой, резвый, и сразу пустился в галоп, так что Кассию даже приходилось сдерживать его непомерную прыть. Это было очень красивое зрелище — молодой центурион, слившийся с резвым молодым жеребцом в быстрой скачке! Теренций понаблюдал за удаляющимся всадником и вернулся к обозным обязанностям.

Кассий, проскакав открытое место очень быстро, придержал коня у края леса, выбирая путь, по которому он будет двигаться. Заметив довольно широкую межу меж зарослей, в которой как раз хорошо двигаться конному, он повернул коня к ней…

Пробираясь уже в течение получаса по лесу, Кассий выехал на берег какой-то мелкой речки, бежавшей через лесную чащу. Кассий спешился, чтобы напоить коня… Вдруг он услышал голоса. Он повернулся на приближающийся звук, и инстинктивное чувство, заставило его перебраться на другой берег вместе с конём и затаиться в зарослях…

Голоса приближались… На место, где только что стоял Кассий, вышли люди. Их было четверо. Судя по одежде, это были местные зажиточные вожди. Одеты они были красочно: красивые пояса на цветных мантиях, разукрашенных различным орнаментом. Говорили они на местном, неизвестном Кассию сицилийском диалекте, при этом сильно жестикулируя. Кассий довольно долго вслушивался в их разговор, но так ничего и не разобрал. Наконец ему надоело прятаться в зарослях, и он тронул коня, чтобы выйти, но тут же остановился… На берег речки вышли ещё двое! Причём, один из вышедших показался ему очень знакомым! Его внешность заставила Кассия застыть на месте… Дня два назад, проезжая через какое-то сицилийское селение и пополняя в нём запасы воды, Кассий отчётливо запомнил этого человека, одетого в хламиду бродячего нищего. Что-то тогда в нём смутило Кассия, и он вспомнил… У него были другие руки! Руки, не похожие на руки нищих — высохшие и дряблые. Эти руки были сильные, с пальцами, совершенно чистыми от грязи, хоть он и постарался вымазать их чём-то, всё равно они сильно разнились… И теперь снова он!

«Раз он здесь, значит, двигался за нами! Зачем? — лихорадочно соображал Кассий. — И чтобы идти с нами с одной скоростью, ему нужна была повозка! Хорош нищий! Имеет своё имущество».

Тем временем, двое подошли к четвёрке стоявших до того сицилийцев и стали говорить с ними вполголоса. Но язык Кассий разобрал сразу. Говорили на греческом языке. В детстве Кассия в хозяйстве отца был раб-грек. Очень просвещённый! Он учил мальчишку — Кассия всему, что знал сам. А знал он немало!..

Кассий, привязав коня, решил по береговым зарослям подкрасться поближе, чтобы расслышать, о чём там говорят. Тихо двигаясь, стараясь не сломать какую-либо ветку под ногами, он приблизился на расстояние, с которого можно было хоть что-то разобрать, и стал вслушиваться в разговор?…

— …Одна когорта. И прикрытие — манипул велитов. Всего семьсот пятьдесят человек. Я рассмотрел пятьдесят повозок с оливковым маслом, мукой, зерном и просом. Несколько повозок с серебром — жалование магистратов Эрбесса. Хватит вам грабить мелких торговцев да мелкие обозы, где и взять нечего! Соединившись вместе, у вас будет около двух тысяч воинов. Да нас пятьсот. Всего две с половиной тысячи воинов. Решайтесь, коллеги! Такого удобного случая может долго ещё не представиться…

И группа разбойников, а это были они, стала удаляться по берегу, исчезая в зарослях… Больше Кассий ничего не разобрал. Подождав с минуту, Кассий вышел из зарослей, перебрался с конём на другой берег и погнал жеребца крупной рысью по направлению к голове обоза…

Проехав три с половиной стадии, Кар свернул вправо, в надежде найти ушедший в авангард дозор. Погарцевав на видном месте и дав коню заржать несколько раз, он увидел, как из зарослей появились несколько велитов и принципов с трубачом-валторнистом. Кассий подъехал к ним.

— Ничего подозрительного не заметили? — спросил Кар.

— Нет, центурион, — отрапортовал старший дозора.

— Разделитесь, половина пусть несёт дозор на той стороне дороги! Обо всём подозрительном докладывать немедленно, — отдав распоряжения, Кассий двинулся рысью к обозу.

«Днём они нападать не будут, — размышлял он, — здесь нужно выбрать место нападения! А точнее — засады! Значит, ночью! — решил Кассий. — Если только всё-таки решатся напасть… — мелькнуло сомнение в сознании Кассия. Но воинский долг говорил ему, что надо быть начеку.

Доехав до Теренция Мула, который задумавшись сидел на повозке, Кар обронил:

— Сегодня ночью нужно удвоить число караульных.

До Теренция не сразу дошёл смысл сказанного. Он был мыслями далеко, где-то в родных краях, на берегах италийского Неаполя, среди цветущих садов и прекрасных женщин…

— Что ты сказал, Кассий? — Теренций стал пробуждаться от своих грёз. — Почему? Что-то случилось?

— Пока ничего! — коротко ответил Кар и вполголоса рассказал Теренцию о встрече в лесу. — Никому пока ничего не говори, кроме деканов, чтобы не вызвать преждевременно страха. Но в манипулах нужно привести в порядок оружие. Вечером надо хорошо покормить людей и более тщательно выбрать место стоянки. — Кассий посмотрел на Теренция требовательным взглядом.

— Кассий, у тебя гораздо больше опыта, чем у меня. Принимай командование на себя. Я подчинюсь тебе, как более опытному и разумному центуриону! — подытожил Мул.

— Дай указания деканам, чтобы каждый проконтролировал свой десяток на предмет чистки и заточки оружия и доспехов. Я поеду к своим и дам тоже необходимые распоряжения. — Кассий тронул коня…

…Массилий, сидя на повозке, разговаривал с Овидием о перипетиях службы у различных легатов.

— Вот наш теперешний, Тит Бабрука. Вот это легат! Чтоб его солдат был голоден? Да никогда такого не было! Заботится обо всём. Военные трибуны при нём, как летающие бабочки! А почему? А потому что знает — сражение выигрывает не легат и не трибуны, а рядовой солдат римской пехоты! А до него был легатом Марк Варрон, из патрициев. Видел только себя и старших офицеров! О солдатах никакой заботы… Вон, смотри, скачет наш Кассий! — показал рукой Массилий. — Торопится! Видно, что-то предвидится. Я уж его выучил, — и Массилий стал поправлять на себе доспехи.

В этот момент трубач сыграл сбор деканов всех манипул. Овидий соскочил с повозки.

— Да, твой Кассий что-то накаркал! Вот и сбор сыграли. — И отправился в голову обоза.

Кар подъехал к декану:

— Массилий, немедленно привести оружие в порядок. Возможно, в ближайшее время будет дело.

— Пуннийцы? — удивился Массилий. — Откуда им здесь взяться, они на той стороне Сальсы? Но всё сделаем, Кассий, как приказал! — утвердительно отреагировал Массилий.

— Да, и спать сегодня, наверно, придётся в доспехах, — уточнил Кар.

Вечером вдвоём с Теренцием они тщательно подбирали место для стоянки. Кассий предложил выбрать берег, где река большим разливом изгибалась в виде полуокружности. Кассий приказал все повозки поставить поперёк изгиба, а людей завести внутрь, к берегам реки. Получилось, что река прикрыла тыл обоза, а нападение, если и могло произойти, то только с одной стороны — со стороны леса.

— Ночью будет прохладно от реки, надо потерпеть! Будем жечь костры! — распорядился Кар.

Усилили дозоры, отправив в них опытных деканов. Массилий тоже попал в дозор вместе с Овидием.

 

Глава 10

…Ночь выдалась звёздной. В небе висел молодой месяц, освещая верхушки деревьев блеклым светом. Туман с реки прикрыл лагерь, так что дозорным не было видно, что происходит в лагере. Те же неудобства испытывали и разбойники, если они всё же решились на нападение.

Массилий обходил посты и вслушивался в ночную тишину. Подойдя к одному из постов, где три солдата ёжились от холода, исходящего от реки, он попытался их приободрить.

— Ничего, надо потерпеть, ребята! — вдохновлял солдат Массилий. — Солдатская служба не всегда сахар! Но закалка характера происходит постепенно, день за днём. Вы пока молоды и неопытны. Вот послужите с моё и полюбите службу всей душой!

— Нас набирали на войну с пуннийцами, — сказал один из принципов, — после победы распустят по домам!

— Когда меня забирали на войну с Самнием, мне тоже обещали, что после победы легион распустят. Но после первой войны с Самнием началась война с Этрурией, потом опять с Самнием. Там-то я и встретился с таким же молодым, как вы, Кассием Каром, который тоже мечтал о родне, о своей девушке Клодии. Но с тех пор минуло уже шесть лет, он теперь старший центурион — приимпелярий и давно забыл о родных местах, только отсылает семье своё годовое жалованье. Наша Республика живёт войной и грезит войной. Поэтому нам, солдатам, остаётся только одно — грезить миром! — закончил Массилий.

Впереди послышался шорох. Из темноты появился ещё один дозорный, который уходил вперёд, к лесу. Он явно спешил, двигаясь со скоростью, с которой не мог быть обнаружен.

— Ну что, Марий? — спросил Массилий.

— Идут, — отвечает он, — топот многих сотен ног, конное фырканье, лязг металла.

— Труби к оружию, — без промедления командует Массилий.

Трубач поднимает с травы свою валторну и зычно трубит сигнал.

— А теперь все в лагерь, сейчас согреемся! — замечает с огоньком в глазах спокойный Массилий.

…Кассий, отдав необходимые распоряжения, прилёг у одного из костров отдохнуть. Он проспал часа три, когда трубный сигнал к оружию разбудил его. Кар, привычный к походной жизни, тут же без лишних эмоций занялся подготовкой к боевому столкновению с противником.

— Строиться по манипулам вдоль составленных повозок, глубина строя шесть рядов! Приготовить тяжёлые дроты!

В этот момент появился Массилий, приведший все ушедшие вперёд дозоры. С другой стороны в лагерь, также спеша, вёл дозоры декан Овидий.

— Что там, Массилий? — спросил Кассий подошедшего с докладом декана.

— Дозорный Марий, который ходил к лесу, слышал топот конных и пеших воинов.

— Хорошо. — Кассий продолжил свои команды: — велитов рассредоточить сзади, по длине линии всех манипул! Как только враг перейдёт зажжённый валежник, велиты сразу начинают работать! Что у тебя, Овидий?

— Слева, вон в том отдельно стоящем лесочке, — Овидий показал рукой в том направлении, — скопилось большое количество пехоты. Конных я там не видел и не слышал их топота! — доложил Овидий.

— Хорошо! Значит, слева конной атаки не предвидится. Перенесите ежи направо, поставьте поплотнее вдоль берега реки! Они, скорее всего, попытаются конными силами по мелководью обойти наши позиции, чтобы выйти нам в тыл и фланг! Пусть для них там будут сюрпризы! — объяснил он свои указания Теренцию Мулу.

— Слышен топот от леса, — передали из передних рядов пехоты.

— Хорошо, зажигайте валежник! — скомандовал Кар.

Несколько велитов, пробежав вперёд между повозками, начали зажигать валежник, заранее приготовленный вчера по приказу Кара. Валежник выложили в двадцати пяти локтях вдоль всех расставленных повозок — растянутой линией. По замыслу Кассия противник должен был перепрыгивать через зажжённый валежник, разбивая свои ряды. Ещё предполагалось, что он станет очень видимым вследствие освещения полосы земли, прилегающей к горящему валежнику. Римские велиты же, прекрасно видя противника, начинали бы работать по ним своими дротами…

— Принципы, — обратился Кар, — свои дроты кидаем, когда противник полезет через повозки. До этого работают только велиты! — уточнил Кассий.

Топот усиливался. Валежник между тем запылал во всю силу, освещая и отгоняя ночной мрак…

И вот из сумрака, на освещённое пламенем пространство, выбежало пёстрое воинство. Экипировка их была различной. Здесь были воины, одетые в римские доспехи, и в доспехи греческих гоплитов. Также были замечены люди с экипировкой пуннийцев. В общем, на них были доспехи тех народов, кого они грабили и убивали раньше.

Ободряя друг друга криками, враг, появившийся из тьмы, остановился перед полыхающим валежником. Под действием света противник не видел, что происходит впереди, зато сам был как на ладони. Расчёт Кассия оказался верным. Противник остановился и стал ждать, когда пламя немного утихнет, чтобы перепрыгнуть его без возгораний одежды. Также, возможно, мятежники ждали своих командиров, шедших позади, и их решения, по преодолению внезапно возникшего препятствия…

Велиты между тем, прекрасно видя своего противника, заработали своими дротами, используя всё своё умение! На пёстрое воинство посыпался дождь дротов, выкашивая их ряды. Противник сгрудился так тесно, что почти каждый дрот находил свою цель. Принципы в это время стояли, опустившись на левое колено, чтобы сзади стоящие велиты имели хороший обзор, для своих бросков.

Разбойники, неся немалые потери, решили в некоторых местах перепрыгнуть пламя, но судя по услышанным крикам и воплям, исход их был неудачен. Боевой запал противника был явно сбит этой хитростью, применённой римлянами. Но вот протрубили сигнал, и где-то сзади послышался топот конных всадников и ржание лошадей. Подошла конница. Кое в каких местах, пламя горящего валежника стало затухать и «садится», и разбойникам был дан приказ к атаке. Противник, перепрыгивая места с низким пламенем, устремился к лагерю, но упёрся в расставленные поперёк изгиба русла реки повозки. Ярость охватила ряды разбойников, они надеялись ворваться в лагерь, а перед ними опять выросла преграда! По одному они не решались перебираться через повозки и останавливались, ожидая товарищей по оружию. А велиты, пользуясь этой заминкой, точно и прицельно расстреливали их своими лёгкими дротами.

Но вот в некоторых местах перед повозками скопилось достаточное для штурма линии количество разбойников, преодолевших пламя. И они с остервенением полезли через возведённую римлянами преграду. Вот тут вступил в силу настоящий римский пехотный бой. Принципы, вставшие с колена, по боевой экипировке имеющие два средних и один тяжёлый дроты, по рядно, пускали их в набегающего противника. Сила и меткость попадания римских дротов были следствием натренированной особенности этой пехоты. Принципы пускали дроты, начиная с первого ряда, где стояли ветераны и деканы. Первый ряд, выделив для себя цели, бросал свои дроты по сигналу центуриона, стоящего всегда в центре первой шеренги. Бросив, первая шеренга опускалась на левое колено, давая возможность работать второй шеренге, и так далее.

Те из разбойников, которые оказались самыми быстрыми и ловкими, влезая на повозки, были убиты почти в упор натренированными бросками принципов. Задние ряды принципов прикрывались сверху, от метательных камней и копий, тяжёлыми римскими щитами и практически были неуязвимы. В рядах разбойников стало заметно замешательство…

Между тем, конница разбойников, заходя во фланг римлянам по мелководью реки, стала выбираться на откосный берег. Всадники заставляли лошадей прыжками забираться на откос! Но, напоролись во мраке, на расставленные и приготовленные римлянами «ежи». Раня ноги, лошади стали громко ржать и метаться по откосу, что приводило их к ещё к большим увечьям! Лошади захрипели и перестали слушаться наездников. Полный разгром конницы довершили специально оставленные здесь двадцать пять велитов и дозорных, вернувшихся в лагерь. Они обрушили на мечущуюся конницу ливень дротов… Некоторые лошади повернули назад в реку, поплыв в панике на другой берег, а другие, сбросив седоков, устремились в том направлении, откуда пришли. Седоки, какие остались целы, бросились за ними…

Кассий, видя замешательство врага, приказал трубить сигнал к атаке. Сигнал прозвучал. Принципы, разом выкинув оставшиеся дроты, обнажили мечи и бросились на врага… Первое столкновение показало неразбериху, царившую в рядах противника, и сразу стал понятен исход столкновения. Принципы, двигаясь ровными рядами, истребляли обезумевшего и мечущегося противника. Возникающие кое-где очаги сопротивления быстро подавлялись… И вот вся масса противника пустилась бежать, бросая оружие. Сзади сопротивляющихся рядов разбойников раздавались какие-то крики, исходящие, видимо, от командиров, но это было бессмысленно. Паника и страх за свою собственную жизнь овладели этой армией, если её можно было назвать сейчас армией. Она рассыпалась на отдельные личности, которые думали только о своём спасении. Римская пехота собирала жатву, истребляя обезумевшего противника. Кар, заметив, что преследование завело пехоту слишком далеко, приказал трубить сбор. Римляне, возвращаясь, подбирали своих раненых, добивая живых ещё врагов, в плен никого не брали. Таков печальный итог любого боя.

К Кассию подошёл декан Овидий:

— Центурион, — обратился он, — с того левого леска пехота так и не вышла!

Кар задумался: «Значит, они повторят попытку, только сделают это в месте, где мы не будем ждать их или будем совсем не готовыми к их нападению! Надо что-то изменить в нашем движении».

Выставив дозоры, римляне легли отдыхать…

Утром, наспех позавтракав, римляне подсчитали убитых врагов, сняв с них доспехи и собрав оружие. Убитых врагов оказалось более семисот. Римляне потеряли только двадцать четыре пехотинца. Погрузив оружие на повозки, обоз продолжил путь. Кассий обходил обоз, когда узнал в одной из упряжек ту пегую лошадку, которая вызвала у него такой приступ смеха в ту холодную ночь в дозоре, когда они встретили арканитов! Кассий подошёл к ней, потрепал за гриву.

— Вот и свиделись ещё раз! — прошептал он. Лошади и вправду оказались очень выносливыми и неприхотливыми.

Обоз продолжил свой путь. Боевой дух римской пехоты значительно повысился после ночной атаки. Воины с удовольствием вспоминали ночное дело и все хвалили Кара за его боевую выучку и смекалку. Враги ни в этот, ни в последующий день о себе ничего не заявили…

 

Глава 11

Выйдя из рубки, Карталон увидел приближение рассвета. На востоке за горизонтом небо серело, но мрак ещё не отступил. Галера плыла уже по заливу, шумно разбрызгивая вёслами искрящуюся в свете луны и звёзд воду. Тоган стоял на носу корабля и отдавал команды гребцам. Корабль выходил в морской залив…

Карталон взошёл на башню лучников. Он всматривался в залив. Кораблей пока видно не было… За последние два месяца эскадра Баркидов сделала шесть налётов на конвои и два на дежурившие в проливе эскадры врага. Потеряв шесть своих кораблей, флот Карталона протаранил и утопил двадцать восемь римских галер, не считая потопленных транспортных судов Рима. Римляне были в смятении. Ведь и на суше они подвергались постоянным нападениям Гамилькара! «Как он может так быстро передвигаться?» — ломали головы они. Тем не менее, уведя флот, Карталон оставлял Сицилию без прикрытия со стороны Сиракуз. «На Самос весь флот вести нет смысла, — думал Карталон, — мне хватит и десяти галер, остальные надо вернуть к Акраганту». Впереди, на фоне сереющего моря, показались верхушки мачт флота Баркидов.

— Правь к галере Диархона, Тоган! — дал направление Карталон. Он спустился с башни лучников и встал на носу корабля.

Корабль приближался к пёстрой гептере, на которой матросы меняли натяжные канаты гафелей. Встав практически на нос корабля, Карталон с лёгкостью перескочил на другую галеру, как только борта поравнялись. Он пошёл на корму, где толпились матросы.

— Диархон, — позвал он.

От группы людей отделился человек высокого роста, жилистого, сухого телосложения. Волосы, подвязанные платком на сицилийский лад, развевались на ветру. Человеку было на вид чуть более двадцати лет. В нём чувствовалась огромная энергия и подвижность.

— Слушаю, Карталон, — Диархон кивком головы поприветствовал Карталона.

— Тебе нужно будет отвести флот обратно к Акраганту! Во избежание встречи с римскими флотами в проливы не заходите. К берегу приближайтесь только в случае неистовых штормов! Тогда римляне, очень боящиеся своего Нептуна, который топит их эскадры уже несколько раз, прячутся в бухтах и не выходят из них! Если у Акраганта стоит римская эскадра, в бой не ввязывайтесь, а идите к Гераклее, на встречу с Гамильконом! С ним отгонишь римлян от Акраганта. Вот это, — Карталон протянул письмо, — передашь лично Гамилькару! Если вдруг будете протаранены — уничтожь!

— Что намерен делать ты? — спросил Диархон.

— Мы отправляемся в Грецию за волонтёрами! Удачи тебе, Диархон! Ты славный мореход! Помню, как взял тебя на корабль совсем юнцом!

— Да, и обучил меня всему! Тебе тоже удачи, Карталон. Буду следовать твоим советам неукоснительно! Надеюсь на скорую встречу! — закончил Диархон.

— Ну, мой молодой друг, в путь! — И Карталон перепрыгнул на борт своей галеры. — Храни вас великая Танит!

Галера Барки дала задний ход. Не спеша начали разворот. Вслед за ней начали разворот десять галер из Гадеса, которые всегда неотступно следовали за Карталоном во всех его плаваниях. С гептеры Карталона прозвучал трубный сигнал об отбытии флотилии.

Корабли выходили из залива в открытое море. Дул попутный ветер со стороны Адриатики.

— Спустить гафеля, брамселя! — прозвучала команда Тогана. Паруса с шумом опустились с рей, хлопая и надуваясь массой воздуха. Корабли начинали свой разбег в морских просторах Посейдона.

Двое суток флотилия Карталона неслась по волнам Адриатики, держа путь к Апполонии. Ветер подгонял галеры, с которыми соревновались в скорости стаи дельфинов, сопровождающие флотилию Барки от самого Тарента. Дельфины неслись и куражились своей игрой в волнах по обеим сторонам плывущих кораблей. Изредка на поверхность всплывал кит, играя с волнами своими огромными плавниками. Кит, переворачиваясь с боку на бок, всасывал огромное количество воды, пропуская её через себя и отсеивая для своего питания планктон, а после с шумом устраивал водяной фонтан.

На кораблях шли каждодневные морские хлопоты, мореходы чинили, меняли и смазывали водоотталкивающим воском канаты, оснастки парусов. Только члены корабельной команды оттачивали своё мастерство владением оружия — ежедневно и неукоснительно. Потому что от их умения часто зависела судьба команды. Поэтому эти люди вставали в позиции и сражались друг с другом деревянными мечами пока не валились с ног от усталости.

На гептере Карталона проводились точно такие же занятия. Но, кроме этого, проводилось обучение Сибиллы владению мечом. И когда она вставала в позицию, почти все находившееся рядом мореходы превращались в зрителей и радовались, хлопая каждому её успеху.

— Ты должна научиться атаковать на разных уровнях высоты, от атаки в голову до перехода атаки в пах и ниже! А потом снова в голову! И запомни, Сибилла, ты должна почувствовать себя гибким стеблем, чтобы успевать реагировать и уходить с линии атаки противника простым уклоном корпуса, в то же время, двигаясь в направлении бока противника, где он меньше всего защищён! — объяснял Карталон.

Сибилла и все присутствующие в этот момент воины впитывали каждое слово Карталона, потому как не каждому давал свои уроки Барка! И Сибилла твёрдо заучивала все уклоны и уходы в сторону, которые ей преподавал Карталон. За эту твёрдость её стали уважать даже очень бывалые воины. Они говорили, что из неё выйдет славный мечник.

— Сибилла, научись пользоваться чужой силой! Ты прекрасная женщина и в тебе нет силы мужчины, но ты можешь заставить любого мужчину с огромным тесаком рубить воздух, пока он не выдохнется! Когда забьются усталостью его мышцы, — продолжал обучение Карталон, — и скорость его пойдёт на убыль, тогда ты должна провести всего одну атаку, которая решит исход схватки.

Так изо дня в день проходили занятия, которые так любили смотреть мореходы со всех галер, что даже расписали очередь на посещение галеры Карталона. На исходе четвёртого дня пути, на горизонте, появилась полоса берега. Корабли круто взяли вправо, поменяв курс движения параллельно берегу. Они шли вдоль берегов Греции с заходом в Коринф и Спарту. Ну и, конечно же, в Афины! В этих городах Карталон намерен был встретиться с номархами наёмников, коими изобиловала Греция в те времена. Карталон часто смотрел на бочонки у кормы, вокруг которых каждый вечер Тоган исполнял свой замысловатый танец.

На третий день пути вдоль берегов Греции, которые прошли в том же режиме, что и предыдущие, стал очевиден едва заметный, постепенный поворот берега влево — это начинался пролив Пелопоннеса, тянувшийся очень глубоко в материковую Грецию слева и справа от полуострова Пелопоннес. За день до этого почти стих ветер. Галеры шли на вёслах. Из пролива то и дело выходили караваны торговых кораблей, которые, завидев флотилию Карталона, прижимались к берегу, думая, что это пираты. Но, не видя никаких враждебных действий по отношению к себе, ложились на прежний курс. Некоторые даже набирались смелости и подплывали к грозным гептерам, предлагая свои товары. Нередко торг заканчивался положительно и торговцы выгодно продавали оливковое масло и солонину, а также греческие сорта вин, которые славились своей терпкостью и выдержкой. Сибилле были очень интересны эти дни! Ведь у себя в Гадесе она привыкла видеть корабли торговцев только у пристани, в порту. Здесь же, на море, всё происходило более красочней и живописней. Корабли с разноцветными парусами и вымпелами, различной конструкции и вместимостью — всё это для её глаз было в диковинку и она целыми днями не уходила с палубы, чтобы не пропустить что-либо интересное для её глаз.

— А что это за корабли с косыми бело-зелёными полосами на парусах и кому они принадлежат? — спрашивала Сибилла, стоя рядом с Карталоном, показывая на небольшую флотилию, состоящую из восьми кораблей.

— Это морской патруль здешних вод, базирующийся на острове Тритон. В его составе очень быстрые корабли гемиолы-перехватчики, они стерегут пролив от проникновения пиратских флотилий. А вон те, видишь, длинные галеры, — Карталон указал на показавшиеся из-за острова галеры, — это торговцы из далёкого Египта! Смотри, у них на парусах вышит знак фараона! Восходящее солнце — символизирующее благодать и мудрость правления фараона.

— А что они везут в Грецию, какие товары?

— В основном рис и пшеницу, чего в Египте изобилие, а в Греции всегда недостаточно. А также везут знаменитый египетский шёлк, который так ценит весь просвещённый мир!

— А что увозят обратно? — спросила Сибилла.

— Обратно везут серебро, которого нет в Египте и которого так много в Греции, а также медь, дёготь и мёд. Хочешь, мы сейчас подплывём, и ты увидишь все товары Египта воочию?

— Очень хочу! — взыграло женское любопытство Сиббилы.

— Хорошо! Тоган, правь к каравану из Египта!

И флотилия повернула, сближаясь с кораблями Египта.

Так, с очень большим интересом и пользой для кругозора Сибиллы, проходило плавание по проливу. Несколько раз были замечены пиратские суда, которые, завидев грозные гептеры, старались тут же «унести ноги» и ретировались в изгибах бухт пролива.

В один из дней плаванья, когда утром шёл дождь и корабли ввиду плохой видимости двигались с особенной осторожностью, Карталон увидел греческий флот, состоящий из боевых трирем и тригонарем. Флот стоял в проливе, будто поджидая кого-то.

Гептера Карталона встала и подняла вымпел Баркидов, что означало всем галерам флотилии встать в боевой порядок, а стрелкам баллист и онагров занять свои боевые места и приготовиться к сражению. Гептеры одна за другой вставали в ряд по правую и левую стороны от гептеры Карталона. Гребцы галер замерли, готовые пустить корабли и разогнать их до скорости сметающего тарана…

Карталон ждал, что предпримет флот греков. Хотя войны между ними не было, не все греки относились к Карфагену нейтрально. Города, имеющие связи с Римской республикой, старались не иметь связей с Карфагеном, по договоренности с латинянами, поэтому было вполне возможно ждать от них враждебных действий. Судя по вымпелам, греческий флот принадлежал городу-полису Тернону. Это был полис, как раз, имевший большие связи с Римской республикой. Греки стояли в нерешительности. Они как будто просчитывали исход столкновения, если таковое состоится… Наконец, с центральной тригонаремы был спущен вымпел и она не спеша поплыла к флотилии Барки. Карталон также приспустил свой вымпел и поплыл навстречу. Это был знак, принятый в ту пору, о без враждебной намеренности переговоров. Корабли медленно сближались.

— Займите боевые места, — приказал Карталон лучникам. — Абордажная команда пусть встанет под прикрытие!

Корабли поравнялись бортами. На носу тригонаремы стоял человек в шлеме с очень высоким султаном. По бокам у него стояли два гоплита, прикрывая его своими щитами.

— Куда следует прославленный флот Баркидов в водах мирной Греции и с какими намерениями? — крикнул человек с тригонаремы.

— Флот Баркидов следует в Коринф, — отвечал Карталон. — С Коринфом у нас торговый союз, и я не помню, чтобы в этом договоре упоминалась бы вероятность того, чтобы какой-либо греческий флот вставал на торговом пути с поднятыми боевыми вымпелами!

— Мы надзираем и охраняем права наших торговцев, следующих этим путём, — был дан заносчивый ответ.

— Охранять торговые пути можно и ближе к берегам! Мы оставили свой флот в пятьдесят галер при входе в пролив, выполняя условия торговых соглашений. Если же флот Тирона получил какие-то особые права, дающие ему большие возможности на военное присутствие в проливе, пусть предъявит их! Мне интересно, кем они подписаны! Если же действия вашего флота связаны с чьей-то заносчивой манией своего превосходства, то, клянусь трезубцем Посейдона, первый десяток ваших трирем не успеет разогнаться, когда получат пробоины палуб и бортов от наших тяжёлых онагров и лягут на дно этого пролива! Судьбу остальных мы решим в сражении! — громогласно заявил Карталон, твёрдость его голоса не оставляла сомнений, что так и будет.

— Не горячись, уважаемый Барка, к сожалению, не знаю, как тебя зовут!

— Ты тоже не представился! — Карталон парировал слова грека. — Меня зовут Карталон Барка и хотелось бы услышать твоё имя!

— Я Аристодем, флотоводец Тернона! Вчера подлые критяне разграбили наш караван торговцев. Мы их ищем всю ночь! Но они, клянусь сном Калипсо, как в воду канули! Не видел ли уважаемый Карталон Барка флотилию из двенадцати кораблей?

— Нет! Такую флотилию не видел, уважаемый Аристодем. Но видел несколько подозрительных флотилий с меньшей численностью кораблей. Думаю, они разделились и прячутся в бесчисленных бухтах пролива. Здесь ты их не дождёшься! Если хочешь их перехватить, следуй к острову Тритон. Сторожевые гемиолы тритонцев курсируют у входа в пролив, уж они то точно знают, где можно спрятать флот с награбленной добычей!

— Ну, что же, спасибо за информацию, уважаемый Карталон. Пусть твоему флоту всё время сопутствует удача. Мы отплываем сейчас же! Критяне ответят за свои подлости!

— В добрый путь, уважаемый Аристодем! Я рад, что оказался полезным тебе! — ответил Карталон.

С корабля Аристодема прозвучала трубная череда сигналов и флот Тернона начал сворачиваться в походный порядок.

Как только тригонарема отплыла в сторону, корабли флотилии Баркидов стали, начиная с краев, перестраиваться в клин. Два флота разминулись.

На корме корабля Аристодема, отплывшей от галеры Карталона, происходило совещание.

— Нужно разделиться, как предложил Барка. — При слове «Барка» один из стоящих в стороне людей обернулся. — Ты, Пелей, возьми двадцать триер и просматривай бухту за бухтой, следуя к острову Тритон! Я же поплыву к острову, чтоб закрыть им выход в море!

— Хорошо, Аристодем, так и сделаю! — ответил Пелей.

Аристодем стоял у борта и о чём-то думал.

— А с кем ты вёл переговоры, Аристодем? — раздался вопрос из-за его спины. Позади флотоводца стоял светловолосый человек в пурпурном хитоне. Правая рука, вернее кисть, была забинтована.

— Это был Карталон Барка, славный мореход Карфагена и Гадеса! О нём говорят все более или менее значимые моряки, известные до Геракловых столпов. Говорят, лет шесть назад он проплыл до далёкой земли на севере и обогнул её! Привёз тогда массу всяких товаров и украшений, которые дошли даже до наших рынков. Он выменивал их у диких племён, живущих там и не знающих о пантеоне богов! А ещё раньше он пытался обогнуть Африку и доплыл, говорят, до середины всего света. Но только страшная жара и нехватка пресной воды заставили его повернуть назад. Половину нынешних команд он привёз из того плаванья и путешествия — это чёрные нубийцы, огромного роста и питающиеся, говорят, даже сейчас человечиной, — ответил Аристодем, глядя в зелёные глаза вопрошающего. — А ещё говорят, что с ним плавала какая-то старая жрица — колдунья Молоха, которая ушла из храма! Она обладала какими-то тайными странными знаниями. — При слове «знаниями» было видно, как вопрошающий Аристодема человек насторожился. — Говорят, она могла вызвать морскую бурю и штиль по собственной воле! Вообще о нём ходит много слухов! Говорят, он сильный мечник и мало кто может устоять против него! — При этих словах человек с зелёными глазами взялся за перевязанную руку. — Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этот слух. Но то, что у него громоподобный голос и горящий огонь в глазах, говорящий, что человек этот очень решительного характера, это я сейчас могу подтвердить с полной убеждённостью! — закончил Аристодем и отвернулся, вновь о чем-то размышляя…

Человек, задавший вопрос, тоже погрузился в размышления… Потом, будто бы разговаривая с кем-то, вслух сказал:

— Так значит, у него есть брат!

— Что-что? — переспросил его Аристодем, оторванный от рассматривания береговых изрезов суши.

— Ничего, стратег, — сказал человек, — мне нужно срочно отбыть в Кротон!

— Ну что же, советник, нам по пути до выхода из пролива, а там ваша гемиола вправе плыть куда захочет, — задумчиво произнёс Аристодем…

…После того как два флота отплыли друг от друга на приличное расстояние, Карталон приказал сняться стрелкам с боевого дежурства и заняться обыденными морскими хлопотами.

— Когда мы доплывём до Коринфа? — спросила Карталона Сибилла, которая только вышла из каюты и проспала утреннею встречу с флотом Тернона.

— Я думаю, завтра утром, — ответил Карталон, — если любезный Посейдон не наполнит нам паруса воздухом, тогда мы ещё ночью войдём в порт Коринфа.

— Что-нибудь интересное я пропустила?

— Нет! Проспала только утренний дождь, который смягчил влажностью воздух! — улыбнулся Карталон.

— Ну что, Карталон, не размяться ли нам мечами? — предложила она.

— Нет! Палуба слишком скользкая после дождя. Но сегодня займёмся освоением нового вида оружия для тебя — умением обращаться с метательными ножами! Эй, Скализ, — обратился Карталон к одному из воинов, — принеси-ка из трюма круглый щит для метания ножей!

— С удовольствием, — ответил улыбающийся Скализ, галл по происхождению, — где укрепить?

— Чтобы никого не задеть, лучше укрепи на корме! Возле входа в мою рубку.

С этого дня началось обучение Сибиллы броскам метательных ножей.

 

Глава 12

Атиллий Регул сидел в адмиральской каюте и смотрел на карту Сицилии. Последние дни прошли в ожидании каких-либо вестей из Акраганта. Но вестей не было! Вчера началось извержение Этны и все вестовые вернулись в лагерь из-за смрадного дыхания горна Вулкана. На небе висела пелена, закрывшая солнце и луну. Ночи стали мрачными. В лагере заговорили о неблагоприятных приметах. Всё это раздражало консула и угнетало его самолюбие.

— Консул, к тебе квестор Бибул и командир конвоя из Реггия, Клавдий Курион, — доложил, стоя на пороге, дежурный ликтор.

— Что они ещё хотят от меня? Мало они мне наговорили две недели назад, по приходу конвоя Куриона? Эти прохвосты выиграли войну в Самнии и теперь задирают свой нос перед моими заслугами! Ну, пусть войдут! — раздражённо говорит он, не поднимая головы от карты.

— Привет тебе, Марк Атиллий, — входят Септемий и Клавдий, поднимая правые руки, согнутые в локте, в знак приветствия.

— Привет вам, граждане Республики! — отвечает Атиллий, наконец, отрываясь от карты, поднимая в приветствии руку.

— Всё изучаешь карту Сицилии, а где же карта Тунесса?! — то ли удивляется, то ли спрашивает Бибул. — Завтра мы отправляемся в Реггий, а я дальше, прямиком в Рим! Что мне отвечать Сенату о твоём бездействии?

— Об нашем бездействии, Септемий! Нашем! Ты мой квестор, не забывай об этом, Септемий! Вместо двенадцати конвоев ты привёл всего семь! Где остальные? Или ты думаешь, в Сенате об этом не знают? — Консула взрывает ирония квестора.

— Об этом моя обязанность известить Сенат в первую очередь! — При этих словах у Марка Атиллия отвисает нижняя челюсть. Септемий необычайно хладнокровен, это окончательно выводит консула из себя.

— Вы с Катуллом, — продолжает Септемий, — так и не прикрыли море и пролив находится под постоянными атаками Барки! Я попрошу, Марк, чтобы вам отрядили ещё кораблей, этих вам явно не хватает! Ты, консул, и Катулл сорвали график поставок провианта для твоей армии, и это станет известно Сенату!

— А Манлий? Септемий, Манлий? Где второй консул? По плану он должен быть здесь уже два месяца назад! Что же Сенат не разносит его? — сорвался на крик Регул. — Манлий застрял под Лилибеем, где Гамилькар нанёс ему два поражения! Да, поражения незначительные. Но это поражения! Почему Сенат до сих пор не отозвал консула Вульсона сюда, как и предполагалось ранее? Два флота, две армии! Вместе бьём по флоту Гамилькона и вместе отплываем в Африку! Вместо того чтобы действовать по плану, Сенат приказал Манлию провести операцию в Лилибее и план не был выполнен в оговорённые сроки! Что же Сенат не ставит это себе в вину? — справедливо удивлялся Регул.

— Об этом мне ничего неизвестно, Марк! Но я даю тебе слово, что спрошу об этом Сенат, — Бибул спокойно посмотрел на Регула. — Кстати, что известно от Катулла по его перехвату Гамилькара после его отхода от Теренских мелей?

— Да ничего! Его там не нашли. — Голос Регула вновь приобрёл надменный оттенок. — И вообще, флотом Гамилькара сейчас командует не Гамилькар! А умение его руководить морскими операциями посильнее, чем у Гамилькара!

— Кто же это тогда, если не Гамилькар? — Септемий недоумённо смотрел на Регула. — Мы сами видели его главную гептеру с атрибутами рода Баркидов!

— Не знаю! Но я знаю, где Гамилькар сейчас и жду известий о его безвременной кончине! — вырвалось у Атиллия, но он тут же прикусил язык от досады.

— Ты что-то скрываешь от Сената, Марк? — Септемий вопросительно посмотрел на Регула.

— Нет. Просто стало известно, что Гамилькар планирует снять осаду с Акраганта и я отправил с этим известием одного центуриона, чтобы Кавдик приготовился к встрече! — по ходу беседы придумал Регул.

— Письмо уже доставлено? — допытывался Септемий.

«Вот змея! — думал Регул. — Так и обвивает тебя вопросами!»

— Нет, только жду известий! — Марк снова посмотрел на карту, пытаясь уйти от темы.

— А кто повёз письмо? Ты сказал, какой-то центурион? — продолжал выпытывать квестор.

— Какая разница, какой центурион?! — раздражённо переспросил Регул. — Он уехал уже две недели назад!

— В городе Ромула меня спросят, кому доверяют такие письма?! И что я им отвечу? — Септемий вопросительно посмотрел на Атиллия. — Это при том, что Сенат почему-то об этом не извещён?!

— Хорошо! Я отправил к Кавдику центуриона Кассия Кара! А Сенат хотел известить после получения мной известий, что письмо доставлено.

— Кассия Кара?! — переспросил Бибул. — Это другое дело! Кассий дельный центурион, я теперь спокоен за доставку письма. Сколько ты послал человек с ним?

— Десяток принципов с деканом! — ответил Регул.

— Ты отправил с таким ценным письмом десяток принципов? Ты в своём уме, Марк? — Бибул не мог скрыть своего негодования. — Я знаю о тысячах сицилийских разбойников, которые грабят и убивают на всех дорогах этого острова! Если их можно назвать дорогами! А ты послал Кассия Кара с таким ничтожным отрядом?

— Да, послал! Я, консул, ты забываешься, Септемий! У меня не было для охраны Кассия Кара свободного легиона! Ты уж извини! — язвительно произнёс Атиллий. — И что ты так печёшься о жизни этого центуриона? Он, как мне рассказал трибун Сервилий Котта, пришёл с расспросами об отправляющихся попутных обозах, и Сервилий снабдил его двумя такими повозками, чтобы он догнал один из таких обозов, отправленных к Эрбессу, — закончил Регул.

— Узнаю смекалку Кассия!!! — Септемий посмотрел на Клавдия Куриона, всё это время стоящего молча. — Регул! — вновь, обратился к консулу Септемий, — Кассий делает за тебя твою работу, ибо ты должен был упростить доставку депеши!

— Клянусь хромотой бога Вулкана, кто для тебя этот центурион? — Марк Атиллий недоумённо смотрел на Бибула.

— Кассий Кар вытащил Септемия из-под убитой лошади и оборонял его до прихода помощи в сражении с Амвросием! — пояснил Курион.

«А, вот оно что! Прохвоста спас Кар! Ну, что же, тогда Кара ждёт хороший приём у Кавдика, ибо Кавдик Бибула ненавидит больше, чём я! Мир праху его!» — со злорадством подумал Атиллий.

— Ну, дело сделано! Теперь спорить не о чем! Кассий уже в дороге! — примирительно подал голос консул. — Я хочу попросить тебя, Септемий, ничего не говорить Сенату о письме! Как только я получу известия, то сразу пошлю достойному Клавдию Куриону весть. А твой друг, — консул специально сделал акцент на слове «друг», — тут же известит тебя. Ну, а ты Сенат!

Бибул немного подумав, согласился:

— Ну, хорошо, мы повременим извещать об этом Сенат.

— Вот и ладно! Пусть наше соглашение хоть в этом вопросе станет началом нашего взаимопонимания! — закончил разговор Регул.

«Вам, прохвостам, незачем знать о настоящей цели наших планов», — в то же время думал Марк Атиллий.

…Септемий и Клавдий покинули ставку консула. Через короткое время они оба стояли на корме отплывающего конвоя к Реггию.

— Как ты думаешь, Септемий, — обратился к другу Клавдий Курион, — экспедиция в Африку будет успешной? Ведь наши войска ещё ни разу не вступали на берег чёрного континента и совершенно неприучены к пескам и жаре.

— Клавдий, с такой армией, почти в сто тысяч римлян, она не может быть не успешной. Другое дело цели этой экспедиции! В войне с Пирром нашим союзником был Карфаген. Этот город оказал нам неоценимые услуги по передаче нам своих знаний в борьбе с гигантами-слонами, которые воздействовали на храбрость наших солдат, деморализуя их. В войне с греческими городами-полисами они помогали нам материальными средствами. И тем неожиданнее для них, было выступление в Сенате некоторых членов в защиту разбойников, сынов Мамерта. Это выступление поставило нас на грань войны с Сиракузами и нашим союзником Карфагеном! Мне, например, не совсем ясна подоплёка всего этого! Клянусь покровительницей трёх дорог Тривией, — с горечью произнёс Бибул, — мы не ведаем, какими дорогами поведёт нас выбранный нами путь! Сколько жертв нам придётся принести во имя этого выбора? Не знаю почему, но самый ярый сторонник этой войны верховный жрец храма Януса Катон! И Регул, как мне кажется, тоже что-то не договаривает! Я знаю точно, что он напрямую связан с храмом Двуликого Януса, что он в постоянной связи и переписке с Катоном! Несколько быстроходных гемиол доставляют почту в Рим. Но суть переписки остаётся в тайне!

— Я тоже почувствовал неискренность консула в разговоре с тобой. Человек этот, несомненно, подвержен неуёмным страстям! Но что это патриот Рима, нет никаких сомнений! Потому что все его мысли вращаются только о военном успехе города Ромула! — заметил Курион.

— Марк Атиллий Регул солдат до мозга костей, — пояснил Септемий, — но будучи эгоистичным властолюбцем, он иногда заходит за рамки благоразумия! Поэтому Сенат назначил в противовес ему избранного народом консула Луция Манлия Вульсона командующим другой консульской армией. Вместе они должны осуществлять замыслы экспедиции! Во всяком случае, помыслы Марка, какими бы безумными они ни были, будут погашены чётким, трезвым расчётом Манлия. Вульсон человек совсем другого склада характера. Он очень осторожный, недоверчивый. Любит к мечу Марса подвешивать рассудительность Минервы. — Бибул замолчал на некоторое время, погрузившись в размышления. — И всё же присутствие какой-то третьей силы, стороны, которая заинтересована в исходе экспедиции, не покидает меня. Жаль, я не могу увидеться и поговорить с Кассием Каром! Беседа с ним многое бы прояснила, — закончил Септемий.

 

Глава 13

Обоз центуриона Теренция Мула продолжал двигаться по холмистой, заросшей лесами местности. Высылая вперёд несколько разъездов разведчиков, оба центуриона, Кассий и Теренций, собирали информацию и прокладывали маршрут обоза.

— Они готовят нам засаду. Только где? — говорил Кар.

— Ты думаешь, они повторят ночную атаку? — спросил Теренций.

— Нет, ночных шорохов они теперь будут бояться сами! — заметил Кассий. — Они совершат нападение только в светлое время суток, чтобы разглядеть все наши хитрости, если такие окажутся. И самое главное, для того, чтобы хорошо просматривалось их численное превосходство, которое будет для них самым основным фактором храбрости.

— Что же нам делать? Не можем же мы идти в постоянной боевой готовности! Это сильно тормозит нашу скорость передвижения, а у нас конкретные сроки прибытия в Эрбесс, — забеспокоился Теренций.

— И мне, поверь, Теренций, разгуливать, любуясь красотами Сицилии, совсем нет времени. У меня своё задание, которое я должен выполнить. И поэтому стоит подумать, что нам предпринять! — умерил беспокойство Теренция Мула Кассий, погружаясь в размышления.

Видя, что Кассий задумался, Теренций не стал мешать ему и, спрыгнув с повозки, пошёл с ежедневным обходом по обозу, беспокоясь о сохранности вверенного ему имущества, за которое он нёс ответственность. Кассий продолжал размышлять…

«Если они планируют нападение днём, — думал Кассий, — где им лучше всего его предпринять? Это должно быть какое-то труднопроходимое место. Лесное ущелье, гористая местность, переправа крупной реки. Вот места, где мы можем быть уязвимы! То, что за нами постоянно следят, это бесспорно. Среди этих бесчисленных селений Сицилии невозможно рассмотреть их соглядатаев. Значит…»

Кассий оторвался от размышлений, у него в голове возник план…

— Массилий, — позвал он.

— Да, центурион, — со следующей впереди повозки спрыгнул декан.

— Ты как-то говорил, что Овидий несколько раз следовал здесь с обозами? Позови его! — распорядился Кассий.

— Может и проводника Октия? — предложил Массилий.

— И его тоже!

Через четверть часа все сидели в повозке Кассия.

— Скажите мне, есть ли на нашем пути какие-то труднопроходимые места? — задал вопрос Кассий.

— Есть! — в один голос сказали и Овидий, и Октий.

— И что же это за место?

— Это переправа через одну из петель Сальсы, — ответил Октий, — нам придётся переходить её в довольно широком, но спокойном месте! Но сразу за переправой следует крутой подъём в гору, а на вершине и справа, и слева глухие леса.

— А обойти её никак нельзя? — спросил Кассий.

— Можно. Но переходить там очень тяжело, большое течение! Река там ревёт от возмущения! Повозки может опрокинуть, да и дно там каменистое! Для повозок непроходимое.

— Обход далеко? — спросил Кассий.

— Да нет, мили две, — ответил проводник Октий.

— Хорошо! — подытожил Кассий Кар. План в его голове созрел полностью. — Когда мы подойдём к широкой переправе?

— Если тронемся засветло, то в рассвет будем на месте!

— Отлично! Овидий, располагаемся на ночлег у сицилийского селения! Массилий, возьмёшь манипул и пополнишь запас воды! — распорядился Кар.

Обоз расположился на ночлег в селении пастухов, где люди жили тем, что продавали мясо и шерсть, молоко и сыр проходившим мимо них торговцам и военным отрядам. Надо заметить, что в то время, в отличие от последующих веков, воюющие стороны не разоряли селения крестьян, не участвующих в войне. Запасы продовольствия пополнялись покупкой или обменом товаров.

Глубокой ночью из лагеря, соблюдая тишину, в лес ушёл манипул принципов и центурия велитов. Возглавил отряд Кассий Кар, вместе с ним повёл отряд проводник Октий.

…Раннее утро… Река, делая несколько изгибов, разливается широкой петлёй возле крутых каменных скал и войдя в широкий горный каньон, а далее, окружённая по обоим берегам крутыми скалами, убыстряет бег. С высоты птичьего полета, кажется, что она разрезает своим холодным лезвием грубый камень и, демонстрируя первозданную силу природы, гордо шумит и пенится, пробегая, по полированным её быстрым течением, огромным камням, лежащим на дне.

В один из краёв широкой петли упирается дорога. В ту её часть, где вода широким разливом умеряет свой бег, поддавшись восторгу от необычайной ширины пространства своего разбега. Именно в этом месте дорога пронзает реку, восходит на крутой подъём другого берега, к вершине холма между лесом. По дороге движется римская военная колонна, за ней двигается длинный обоз, который постепенно, достигая берега, останавливается… На берегу люди явно совещаются… И вот группа воинов переходит вброд на ту сторону. Они явно пробуют дорогу. Следом переправляются несколько повозок. Благополучно переправившись, они выстраиваются в подъём, три повозки в ряд и достигнув верха подъема, останавливаются. Следом переправляется пехота, в числе четырех десятков. Она поднимается и останавливается у верхней точки подъёма, у трех повозок…

Слева от дороги, уходящей круто в гору, поднимаются отвесные скалы высотою в шестнадцать локтей. Справа каменистая гряда, по которой невозможно движение ни конному, ни пешему. Только поднявшись на вершину, дорога уходит между двумя прилегающими холмами с лесом. Куда-то в сторону заката солнца…

Переправив двенадцать повозок, римляне переправляют лёгкую пехоту — велитов, которая, выстроившись в три ряда, поднимается в гору. Следом переправляется остальная, тяжёлая пехота. Выстроившись «черепахой», с шестью повозками по бокам, римляне начинают подъём… Остальной обоз стоит на месте, на извилистом берегу… Но вот подъём закончен. Повозки разворачиваются, левые вправо, правые влево, оставляя «черепаху» пехоты в середине. Велиты к этому времени подошли к холмам… В этот момент раздаётся протяжный вой трубы не римской тембральности… Из обоих краёв леса, прилегающих к подъёму дороги, начинают выбегать нестройные толпы людей с каким-то яростным боевым кличем. Они очень торопятся вступить в схватку и поэтому бегут в беспорядке. Велиты этим пользуются, запустив в них ливень метательных копий, а сами в этот момент поворачиваются и бегут к тяжёлой пехоте. Тем временем звучит римский сигнал к оружию и «черепаха» рассыпается и перестраивается в пяти рядную линию с центурионом и знаменосцем в центре. Прислуга повозок, остававшаяся на том берегу, в спешке переправляется через реку…

Велиты несколько раз останавливаются, разворачиваются и повторяют разовый ливень метательных копий, который сбивает бегущих впереди неприятелей и косит набегающих. Велиты пробегают сквозь ряды своей тяжёлой пехоты и останавливаются за их спинами. Ряды принципов смыкаются и принципы держат наготове свои тяжёлые дроты. Звучит команда центуриона, и определённый звук римской валторны подаёт сигнал, принципы обрушивают дождь своих убийственных дротов, на бегущих сицилийцев… Передние ряды римской пехоты успевают бросить дроты ещё раз, прежде чем набежавшие враги заставляют их обнажить мечи. Слышен металлический звон, крики…

Теперь заметно преимущество нападавших численностью и напором. Они бегут под гору большой массой и римляне с трудом сдерживают их напор. Разгорается яростная битва. Римский строй подаётся несколько назад, но добежавшая к этому времени прислуга обозов выравнивает ситуацию. Бой разгорается с новой силой… Сицилийцы, подбадривая друг друга, наседают на римский строй, в ярости мстя за прошлое поражение. Их лёгкая пехота, стоящая сзади, почти не участвует в сражении, так как плотность и ширина их беспорядочной армии слишком разбросаны. И копьеметатели боятся поразить своих, стоя в бездействии… Римские велиты же, наоборот, поражают середину и задние ряды с натренированной лёгкостью. Но напор врага слишком велик, линия римлян медленно подаётся назад… Велиты, израсходовав свой запас копий, обнажают мечи и встраиваются в ряды пехоты…

…Предсмертное хрипение людей, стоны, крики ярости, жуткие возгласы, всё это пугает стоящих в повозках лошадей. Они инстинктивно рвут упряжь, дыбятся, их ржание сливается с общим шумом битвы…

Вдруг раздаются звуки римской валторны, которая трубит сигнал атаки в тылу сицилийцев. Трубач сражающегося манипула трубит ответный сигнал, ободряя свои ряды… От холма быстрым передвижением, ровными рядами спускается развёрнутый манипул принципов, который ведёт Кассий. Перед рядами принципов центурия велитов обратила в бегство лёгкую пехоту разбойников и обрушила дождь метательных копий на тыл противника. В армии врага смятение, из только что почти одерживающего победу войска она становится растерянной, её колебание очень заметно…

Задние ряды разбойников разворачиваются лицом к набегающим принципам. Кассий кричит боевой клич римлян, взятый ими со времени борьбы с Пирром, имитирующий крик свирепого слона: «Барра!» Клич подхватывает вся римская пехота. Возглас римлян, раздающийся и спереди, и сзади, деморализует разбойников. Идёт избиение противника…

Кассий видит впереди себя хорошо экипированного воина, который, отдавая короткие команды, сплачивает вокруг себя воинов в греческих доспехах. Этот отряд пытается пробиться из окружения. Воин с умением владеет оружием и повергает одного римского воина за другим. На шлеме воина искусно сделанная из сверкающей бронзы пасть волка. Кассий пробивается к нему… Десяток принципов Массилия окружает Кассия, прикрывая его с боков. «Волк», как бы почуяв приближение Кара, поворачивается… Лицо его почти полностью сокрыто выдвинутыми вперёд нащёчниками шлема. Увидев центуриона, он с яростью бросается на него. В его руке тяжёлый испанский меч, прорубающий любые доспехи и шлем. Кар знал, что биться таким мечом может только искусный воин. Воин делает замах и обрушивает на Кассия ужасающей силы удар, который центурион отражает щитом, одновременно делая колющий выброс правой руки с мечом в область шеи, где проходит мощная артерия, следующая от сердца к голове. Меч скользит по поднятому, круглому щиту «волка». Тогда Кассий, припадая на колено, атакует противника в левое колено. Ему удаётся зацепить мечом плоть «волка». Сицилиец отдёргивает окровавленную ногу, одновременно делая косой рубящий удар в надежде, что Кассий после укола будет подниматься и попадёт под рассекающий воздух меч. Противники замирают на секунду, обдумывая свой следующий ход, но тут верх берёт римская тактика… Справа от Кассия становится Массилий, слева другой ветеран. Строй наполняется римской пехотой. «Волк» кричит что-то. Его окружают его воины, которые тоже стремятся закончить построение, но не успевают. Римская пехота атакует… Против Кассия действуют два сицилийца, которые копьями стараются пронзить защиту центуриона. Отбив копьё одного, он атакует другого свистящим, рубящим ударом в руку, держащую копьё. Удар достигает цели!.. В это время Массилий пронзает другого в пах. Кассий оглядывается по сторонам. Ряды врагов тают…

Уже после боя, обходя павших воинов, Кассий, нашёл убитого «волка», заколотого в спину…

Переправившись через Сальсу, обоз продолжил путь. До Эрбесса оставалось совсем немного.

 

Глава 14

Акрагант. Древний город, расположенный на южном побережье Сицилии. Город основали финикийцы. Но за свою историю он не раз попадал под влияние греческих городов-полисов, которые воевали друг с другом, оспаривая первенство. Удобная бухта и обширный тихий залив сделали город очень привлекательным для морской торговли, и город стал быстро расти. Влияние различных культур отразилось на архитектуре города своеобразным образом. В черте города оставались храмы различных пантеонов богов. Поклонение различным богам в то время никого не удивляло и не угнетало. Поэтому его жители селились, как и в Карфагене, стараясь расселиться кварталами по национальному признаку. Человеческое сообщество в то время было намного гуманнее и доброжелательнее к своему соседству, чем это выразилось в гораздо поздние века, когда с появлением единобожия ярые клирики одного и ортодоксы пророка другого выжигали целые страны и города, прикрываясь словом Божьим и изречениями из Корана. После своего возвышения Акрагант даже сам воевал с Сиракузами за сферы влияния в Сицилии. Так продолжалось многие века, пока город не попал в союз с основателями и, по сути, стал его протекторатом. Карфагеняне обнесли Акрагант гигантскими стенами, сделав его неприступной цитаделью в южной Сицилии. Два с половиной столетия велась война Карфагена с Сиракузами, которая поддерживалась Коринфом и Спартой. Война шла с переменным успехом, но границы влияния двух городов-соперников оставалась почти неизменной — по течению реки Сальсы. Река текла почти от северного побережья Сицилии до южного, разделяя пополам остров, и впадала своим устьем во внутреннее море, почти у Акраганта, оставляя его в зоне влияния Карфагена.

С приходом на остров третьего заинтересованного лица — Римской республики — ситуация изменилась. Баланс сил был нарушен, и хитроумные греки переметнулись в союзники Римской республики, надеясь чужими руками ослабить и задушить их старинного противника. Всемирная история на их примере показала, что предательство карается первым, ибо греческие города-государства утратили свою независимость намного раньше, чем боровшийся и наводивший ужас на Рим Карфаген.

Осада Акраганта Римской республикой велась уже четвёртый месяц. Город отразил два штурма, истребив более десяти тысяч римлян. Больше римляне штурмовать Акрагант не решались, но держали его в блокаде. Блокада, правда, не приносила никакого успеха, так как подвоз всего необходимого осуществлялся с моря.

В Акраганте существовали пантеоны сирийского и греческого поклонения. Храмы занимали самые возвышенные, красивые места, но город рос и расселялся уже за крепостной стеной, и храмы шагнули за ним, занимая возвышенности и прибрежные молы. Из городской пристани к храмам ходили специальные небольшие суда — биремы, перевозившие людей к храмам во время празднеств, ритуалов, а также жертвенный скот для церемониальных нужд. Одним из таких храмов был храм греческой богини Артемиды, стоящий в десяти стадиях от города на высоком прибрежном моле. Так как Артемида была почитаема многими народами, храм оставался как бы вне войны и продолжал выполнять богослужения во все религиозные празднества. Храм был очень красив. Свод храма стоял на колоннаде из двенадцати колонн в длину и шести в ширину. Артемида считалась покровительницей материнства и поэтому храм посещало много молодых женщин. За колоннадой стояли её статуи, изваянные из мрамора в различных её обличиях. К храму подходили две дороги с материка. Третьей дорогой считался водный путь от города, мраморные ступени храма спускались к самому морю и омывались морским прибоем.

Конец весны знаменует начало охотничьего сезона, покровительницей которого тоже являлась Артемида. В это время ей предназначалось множество ритуалов и жертвоприношений. Храм почти каждый день был наполнен людьми, ищущими покровительства богини. Жрицы и послушницы храма жили в постройках самого храма и редко покидали его пределы. Верховные жрицы храма могли покидать храм для публичного общения с другими религиозными сообществами.

Одной из таких жриц была Кларисса, уроженка Коринфа, попавшая в храм после переселения её семьи в Акрагант. Будучи очень красивой девушкой с хорошим воспитанием, она была замечена одной из верховных жриц, которая впоследствии и привела Клариссу к таинствам и мистериям служения Артемиде. Так Кларисса посвятила себя служению таинствам и ритуалам богини.

Но однажды она увидела в храме Гамилькара Барку. Они встретились глазами и бесшабашный Эрос пустил стрелы в сердца обоих… Это была безумная любовь, готовая снести все преграды на своём пути. И если бы храм стерёг великий Аргус, Гамилькар несомненно поверг бы его в прах. Они встречались сначала тайно. Кларисса до поздней ночи засиживалась у мраморных ступеней колоннады портика храма, ожидая своего возлюбленного. Гамилькар же пересекал половину Сицилии для встречи с любимой, невзирая на опасности, изобилующие в его жизни. Узнав обо всём, верховные жрицы сначала воспротивились их встречам, но, поняв безнадёжность своих запретов, решили перевести Клариссу в разряд верховных жриц и сами скрепили их семейный союз по греческому обычаю на алтаре. Теперь Гамилькар мог встречаться с женой вне храма в Акраганте или увезти её на время, согласованное с храмом, в какое-либо место. Главное требование было, чтобы к началу великих мистерий во славу Артемиды верховная жрица Кларисса была в храме при исполнении таинств.

Так прошло пять лет, Кларисса подарила Гамилькару двух дочерей и сына. Но и сейчас Кларисса ждала ребёнка, находясь под покровительством своей богини. И если беременность ещё не была заметна визуально, то стук второго сердца под своим она угадывала точно, без сомнений. Гамилькар безраздельно доверял и был полностью уверен в своей жене, позволяя ей присутствовать при всех ритуалах и празднествах в честь Артемиды. За это время их любовь нисколько не ослабла, а только усилилась. Кларисса из яркого весеннего цветка за эти годы превратилась в благоухающую, ослепительной красоты розу. Когда Гамилькар находился рядом с ней, он был подвержен какому-то необычайному чувству, заставляющему его забыть все перипетии военной жизни. Словно он находился под гипнозом счастья и гармонии. Таков был супружеский союз Гамилькара и Клариссы и судьба пока не могла поставить подножку их обоюдному счастью.

В один из майских дней, когда в алтарях храма Артемиды начали благоухать различными благовониями зажжённые жрецами курильни, а аромат этих курилен, расходившийся по окрестностям, возвещал о начале празднеств и мистерий в честь богини, от пристани Акраганта отплыла двухъярусная вёсельная бирема. Она вышла из пристани города и направилась по заливу к храму Артемиды. На биреме стояла женщина необычайной красоты и притяжения. Одета она была в мантию верховной жрицы Артемиды, волосы её были подобраны на греческий лад и подвязаны кружевной лентой. Рядом с ней находилась прелестная девушка, которая с испугом в глазах говорила о чём-то со жрицей:

— Говорю вам, госпожа, их было не менее десяти. Я таких ещё не видела! Чёрные плащи и повязки на лицах. Они зашли в храм, когда уже стемнело, и что-то выискивали, обходя алтари. На вопрос верховной жрицы Апафии «Что вам нужно?» один из них изрёк что-то подобное: «Слуги Двуликого не отчитываются Артемиде». Проверив все углы храма, они скрылись так же тихо, как и вошли.

— Когда это было, прелестная Иола? — спросила госпожа.

— Неделю назад, когда вы отплыли на корабле! — уточнила Иола.

— Ну не стоит так беспокоиться, Иола! Римские воины и раньше к нам заходили. Храм открыт для всех, кто ищет покровительства богини Артемиды!

— Госпожа Кларисса, они не искали покровительства Артемиды, мне показалось, они искали какого-то человека, — высказала свою догадку Иола.

— Может быть. Может, один из них мог зайти к нам? Или им показалось, что он вошёл к нам? И они зашли, чтобы разыскать его. Всё равно тебе не следует так беспокоиться, — успокаивала Иолу Кларисса. — Перестань волноваться, у тебя сегодня первое служение, ты должна быть совершенно спокойной! Оставь все свои страхи здесь, на корабле! И поднимись на портик уже совершенно готовой к непростому ритуалу!

Корабль медленно пристал к пристани храма. Женщин встретила прислуга храма и все торжественной церемонией проследовали по мраморным ступеням в храм. Помещения храма благоухали ароматами благовоний, исходящих из курилен храма. Всё было готово к мистериям в честь богини — покровительницы рожениц, защитницы целомудрия и покровительницы охотников.

Таинства начались. Собравшийся народ состоял из окрестных простых охотников, знатных горожан Акраганта, которые прибыли сюда морем. Также здесь находилось очень много беременных женщин из ближних селений и городов, молодых девушек, да и вообще разного люда, который пришёл полюбоваться красочными действиями богослужений. Артемида, будучи дочерью Зевса и Лето, олицетворялась с образом богини, дарящей тепло, веселье, счастье.

…Таинства продолжались от полудня и до позднего вечера, когда солнце уже стало клониться к горизонту. Пришедший народ потихоньку начал покидать храм. Тех, кто приплыл из Акраганта, увозили морем посредством тех же кораблей. Остальные расходились по окрестностям, полные впечатлений от увиденного действия мистерий. В храме оставалась одна прислуга. Жрицы убирали ритуальный инвентарь, прислуга омывала пол в большом зале. За такими хлопотами наступил вечер. Сгустились сумерки.

Кларисса и Иола вышли из храма под колоннаду портика и ведущим к пристани мраморным ступеням. Они с упоением вдыхали свежий воздух, проветривая лёгкие от благовоний, которыми дышали весь день, и от вдыхания оных к концу праздничных служений стала немного болеть и кружиться голова. Вдыхая аромат вечернего, свежего моря, они смотрели на залив.

— Когда же он придёт, госпожа Кларисса? — спросила Иола.

— Должен приплыть за нами после захода солнца, по окончании ритуалов. Так было договорено, — отвечала Кларисса и продолжила: — Ну вот, состоялось и твоё дебютное служение, девочка! Поздравляю! Ты вела себя прекрасно во время церемоний! Мне немного грустно, Иола! Когда-то и я вот так начинала, всё было впервые и в диковинку! — Кларисса о чём-то задумалась…

— Полноте печалиться, госпожа Кларисса! У вас такие славные дети! И этот ребёночек, ещё не родившийся, будет такой же прекрасный! — Иола обняла Клариссу, прижалась к ней щекой.

— Ой! Госпожа Кларисса, вы оставили свою мантию у алтаря! — вдруг заметила Иола. — Я сейчас быстро за ней схожу!

И Иола, повернувшись, заторопилась наверх, по мраморным ступеням в храм.

Поднявшись к храму и пройдя к колоннаде, Иола услышала голоса, раздающиеся в большом зале храма. Один голос принадлежал верховной жрице Апафии, другой она слышала впервые. Вернее, если его можно было назвать голосом — что-то шипящее звучало в нём:

— И всё же, где верховная жрица Кларисса? Если вы её прячете, то зря! Мы найдём её, а храм сожжём! — угроза была не пустой, в руках некоторых «гостей» были зажжённые факелы.

— Артемида позаботится о судьбе храма! — гордо отвечала Апафия. — А Кларисса отплыла с кораблями в Акрагант!

— Нет, старая сирена, врёшь! — зашипел голос. — Наш соглядатай смотрел на тех, кто садился на корабль! Её там не было!

Иола подошла к внутренней базилике и увидела тех людей, о которых говорила Клариссе утром.

«Так, значит, они искали её! — подумала Иола — Что это за люди?!»

Иола подошла ещё ближе, к внутренней колонне, встав за неё, прислушалась….

… — Мы слуги войны и нам незачем задумываться над тем, что подумает Артемида о наших действиях! — продолжал шипеть голос. — Если потребуется, мы будем разрушать храм за храмом, наш долг повиноваться только клятве, данной Двуликому Янусу!

— Для меня не существует такого бога, — спокойно возразила Апафия. — А вот ваша Тривия? Как она отреагирует на твои слова адепт?

— А вот так! — в бешенстве заорал адепт.

И Иола увидела, как один из людей, стоящих вокруг жрицы, обнажил меч и ударил им плашмя по голове Апафии. Удар был очень сильным, и жрица рухнула на пол, заливая кровью свою мантию. Иола испустила крик и выбежала из укрытия. Она увидела в большом зале храма около десятка людей в одинаковых черных одеяниях. Все они повернулись на её крик, когда выбежавшая девушка бросилась к лежащей на полу Апафии.

— А это что за голубка выпорхнула из базилики?! — с сарказмом в голосе произнёс арканит, указав на неё мечом.

— Что тут происходит? — раздался громкий голос Клариссы. Она вошла в зал со стороны выхода к пристани.

В этот момент все арканиты посмотрели на вошедшую!.. Им сразу стало ясно, что объект их поисков перед ними!

Иола с ужасом смотрела на приближающуюся Клариссу, которая спокойно шла через весь зал к лежащей на полу Апафии.

Вдруг у главного входа послышался топот копыт нескольких лошадей. Вслед за ним послышались быстрые, взбегающие наверх по ступеням шаги, звонко раздающиеся в вечернем, спокойном, звенящем тишиной воздухе. Мгновением позже со стороны центральной колоннады в ритуальный зал ворвался молодой римский центурион. Он огляделся по сторонам:

— Вот как! А я не знал, что Римская республика воюет с храмами! — громко произнёс он, увидев лежащую жрицу с окровавленной головой и двух красивых женщин, склонившихся над ней. Центурион продолжал: — И главное! Столь великих воинов, коими вы мните себя, уважаемые арканиты, уж никак не думал застать сражающимися с женщинами! Чем же они вас так напугали, доблестные адепты, уж не гребешками ли из своих волос?!

— Ты? Жив? — прошипел голос. — Ну что же, это ненадолго! Этот храм станет твоей могилой!

— Да! Для вас это, должно быть, большая неожиданность! — улыбнулся центурион, эта улыбка словно осветила сумрачный, зловещий зал храма. — Как, впрочем, и для проконсула!

В этот момент в храм вбежал декан римской пехоты, Массилий, в полном вооружении, он встал рядом с Кассием.

— Прикрой мне спину! — произнёс Кассий Кар, ибо это был он. — И сохраняй силы!

Он обнажил свой меч и вытащил свой жезл центуриона, держа его в левой руке. На жезле были видны свежие зарубки. Это не ускользнуло и от глаз адептов. Они расходились по сторонам, держа в каждой руке по узкому отточенному мечу.

— Охраняйте женщин, — прошипел голос, — ну, братья, за дело!

И двое арканитов напали на Кассия. Послышался звон рубящегося железа. Арканиты танцевали вокруг Кассия какой-то замысловатый танец. Мечи в их руках выписывали невероятные дуги и удары сыпались на Кара бесконечным градом. Как он изворачивался и отражал все эти удары, было непостижимо, но через две минуты беспрерывных атак арканиты остановились, чтоб перевести дух. Взгляды противников встретились. Кар был совершенно свеж. В его взгляде не читалось ни малейшего колебания или сомнения в боевом настрое его духа. Арканиты поняли, что имеют дело с серьёзным противником. Это подтвердилось, когда один из адептов, взяв край своего плаща, которым хотел вытереть со лба пот, обнаружил, что плащ с правой стороны в крови! В горячке боя он не заметил, как меч Кассия коснулся его, снизу вверх поднимая самнитскую броню.

Кассий, увидев свой успех, приободрился и решил напасть сам. Он увеличил скорость атак и быстроту движений, и схватка пробрела новую динамичность… Кассий отражал жезлом удары здорового, невредимого адепта и наседал на раненого, решив покончить сначала с ним. После минуты беспрерывных атак Кассия раненый противник завалился на бок, получив ещё одно серьёзное ранение, в бедро…

— Плохая примета для брата-близнеца, — изрёк Кар, поворачиваясь к пока ещё невредимому адепту. Глаза арканита загорелись неистовой зелёной злобой и он бросился на Кассия, с невероятной быстротой нанося удары мечами. Удары следовали за ударами, Кассий пятился, пока не упёрся спиной в спину Массилия. Декан оборонялся против двух адептов, пытавшихся зайти за спину Кара. В одну из минут этой неистовой атаки Кассий взглянул в глаза арканиту и вдруг понял, что тот собирается сделать в сложившейся ситуации. Арканит правой рукой атаковал Кассия, а левой, как бы отводя её для удара, собирался пронзить бок Массилия. Тогда Кассий ударом ноги в грудь адепта опрокинул его, заставив пролететь того по гладкому мраморному полу несколько метров… Этого мгновения Кассию хватило, чтобы воспользоваться ситуацией в свою пользу. Он резко развернулся и вонзил свой меч в шею одного из противников, атаковавших Массилия. Адепт, роняя мечи, схватился за горло и рухнул на пол. Кровь, пенясь, побежала по мрамору…

«Совсем неплохо!» — подумал Кар. Он опять развернулся к опрокинутому им адепту. Краем глаза Кассий увидел женщин, следящих за схваткой с ужасом в глазах. Он даже заметил, как самая молоденькая из них, вскрикивала от испуга, когда ей казалось, что центурион не успевает отразить предназначенный ему удар. «Какая она прелестная, — пролетела в голове Кассия мысль, — у неё светлые волосы! Видно, гречанка!»

— Ко мне! — прохрипел поднявшийся адепт. И двое арканитов из четырёх, стоящих вокруг женщин, двинулись к нему, обнажив мечи.

— Да, за последнее время поубавилась численность вашего ордена! Видно, трёхликая Тривия имеет своё мнение на предназначение «доблестных» воинов Двуликого Януса! Двух битых я видел по дороге в Мессину. Жалкое зрелище, я вам скажу! Им так надавали под зад, что они не смогли сесть на лошадей! — сыпал остротами Кар, надеясь побольше выиграть времени, чтобы отдышаться. — Ещё двоих забрали лесные нимфы в священной роще близ Акраганта! И вот теперь, здесь, двое из вас поплатились за неуважение к Артемиде. Может, вам пора поменять своё мировоззрение насчёт избранности Великого Двуликого?

— Шути, шути! — прошипел голос. — Недолго тебе осталось!

И схватка разгорелась с новой силой. Атаки продолжались минуты три. Кассий выдерживал этот бешеный темп благодаря своей природной одарённости — реакции и скорости. Сердце его бешено колотилось, едва не выпрыгивая из груди. Он успевал и обороняться, и наносить неожиданные для адептов выпады. И тогда противники сменили тактику. Один из адептов бросался в атаку, другой в это время переводил дух, готовый бросится на Кассия или прийти на помощь своему напарнику в любой момент.

Через несколько минут один из адептов получил ранение от Массилия в левое плечо. Но и сам Массилий был ранен в правую руку. Но он держался, прикрывая спину Кассия. Сам Кар был задет в поясницу. Меч адепта отскочил от железных накладок, прикрывающих пояс центуриона, но его острие пробило две из них и сделало обширный, глубокий порез. Кровь бежала по правой ноге Кара и он понимал, что от потери крови вскоре ослабеет. Жезл, которым он так хорошо отражал мечи атакующих, был перерублен и укоротился почти на треть…

«Да, если я умру, то умру на глазах самой красивой девушки на свете!», — утешал себя Кассий, очередной раз, встретившись глазами со светловолосой гречанкой, которая сидела бледная, как мраморное изваяние.

Кларисса и Иола наблюдали за происходящим как заворожённые. Сначала они не понимали смысла всего происходящего. То, что римляне решили отыскать Клариссу, жену воюющего против них Гамилькара, — это стало ясно сразу! Но зачем римлянам биться с римлянами? Это им было непонятно совсем! Молодой центурион, ворвавшийся в храм и говоривший какие-то непонятные речи про Республику и орден, заставлял испытывать к себе какую-то симпатию, которая за короткое время схватки переросла в страх за его жизнь. Сражался он прекрасно! Несомненно, это был один из самых отважных сынов своей Республики! Рисковать своей жизнью за символичность республиканских ценностей и жизни трёх незнакомых женщин? Такого они от римлянина не ожидали! И когда в схватке Иола видела опасность, угрожающую Кару, она уже искренне вскрикивала в испуге за его жизнь. Но в сражении участвовал и ещё один римлянин! Этот молчаливый товарищ первого римлянина сражался, как его железная тень, постоянно прикрывая его спину. Но когда ранили и Кассия, и Массилия, лица Клариссы и Иолы побледнели…

…Кассий почувствовал, как упал Массилий. Молча, без стона, как настоящий римлянин. Кассий ушёл в сторону, уводя за собой противников. Старый друг Массилий ещё пытался встать, но кровь, видневшаяся под ним, говорила сама за себя… Кассий стал кружить вокруг колоннады храма, отбивая атаки адептов, которые следовали за ним поочерёдно. Адепты, поняв, что дело близится к финалу, не торопились. Никому из них уже не хотелось рисковать. Этот центурион оказался железным воином. Кто бы мог подумать! Он один поверг двух их товарищей в сражении с численно превосходящим противником. А то, что он способен ещё на одну, последнюю атаку, ни у кого не вызывало сомнения! И погибать, когда победа уже совсем близка, никому не хотелось. Они просто изматывали его, ожидая его полного бессилия от большой потери крови, потому как задели его ещё раз, в правое плечо.

Кассий отбил очередную атаку, рука его отяжелела, он видел глазами постоянно одного арканита, потому что кружил в колоннаде.

«Но что это? Почему он не меняется? — вдруг заметил Кар. — Или они меня не берут уже в расчёт?» Мысли Кассия путались… Но арканит, фехтовавший против него, вдруг начал озираться назад, явно выражая на своём лице какую-то озабоченность — его товарищей рядом не было! Арканит пытался форсировать атаку, но Кассий, почувствовав что-то в изменившейся ситуации, собрался с силами и начал теснить адепта из колоннады обратно в зал. Фехтуя на пределе сил и своих возможностей, в этом состоянии, Кассий загнал противника в глухую защиту, чтобы успеть оглядеться… В зале шло сражение!.. Двое непонятно откуда взявшихся воинов сошлись с оставшимися адептами. Каждый фехтовал с парой адептов! Кар заметил в глазах храмовиков застывший ужас.

Кассий, оглядев зал, заметил также, что одна из жриц, та, что постарше, склонилась над Массилием… Чувствуя, что теряет последние силы, Кассий провёл одну из своих любимых атак. Атака была трёхуровневая, с выходом за правый бок противника. Кассий вложил в эту атаку остатки последних сил… И она ему удалась! Четвёртым ударом, поворачивая корпус в круговом вращении с вытянутой правой рукой и свистящим в ней мечом, он перерубил адепту правую ногу в подколенном суставе. Арканит рухнул на мрамор, выронив мечи. Кассий выпрямился… У него перед глазами всё плыло… Он хотел повернуться к сражающимся, но свод храма обрушился на него…

 

Глава 15

Вечер. Весеннее солнце наполовину скрылось за горизонтом, топя в морской солёной воде свои золотистые лучи. Но море, проглатывая эту энергию и свет, само начинает серебриться и светиться… Чайки прекратили свою вечернюю перекличку и стали искать ночлег в крутых прибрежных скалах заливов и бухт. Только ночные хищники просыпаются в эту пору, выходят на охоту, подстерегая свою жертву во мраке ночи…

По заливу, рассекая волны своим острым носом, прорезая морскую гладь, бежит мощная боевая галера с белым парусом. Галера направляется не в сторону городской пристани Акраганта, а уходит влево, к мысу с высоким молом, где сквозь сковывающий видимость вечерний сумрак виднеются колоннада и свод портика храма. Храм построен на самом верху мола и хорошо виден со всех сторон, включая морские просторы. В дневное время это очень красочное зрелище. В ночное, если смотреть со стороны моря, он сливается с тёмной полосой берега и только зажжённые алтари пристани, расположенные у портика храма, освещают часть колоннады и свода портика крыши.

— Когда вы отделились от него, Диархон? — На корме гептеры беседуют два человека.

— Чуть более месяца, Гамилькар! Он поплыл на Самос, но обещал зайти в Коринф! — ответил молодой Диархон.

— Да, письмо, что ты мне передал, очень важное!.. — заметил в паутине своих раздумий Гамилькар, но, переменив тему, спросил: — Как прошло плаванье?

— Море штормило, мы шли вдали от берегов, как и указал Карталон. Два раза видели верхушки мачт римских конвоев, но в бой не вступили. А за Теренскими мелями видели флот самого Катулла! Да, это внушительная сила! Они нас тоже хорошо рассмотрели, но преследовать не решились. С некоторых пор они боятся выходить из заливов, когда их Нептун устраивает пляски в своих чертогах!

— Ну что же, ты выполнил своё задание с честью, — похвалил Гамилькар молодого морехода, — не зря Карталон выделяет тебя из всех мореходов! Хотя, и на суше, ты воин выше всех похвал!

— Всему, что я умею, я обязан Карталону!

— Да, Карталон и меня многому обучил. — Гамилькар повернулся в сторону мола. — Почему они до сих пор не зажгли на пристани храма огни? Странно, — забеспокоился он.

— После стольких проведённых ритуалов они могли просто забыть про них! Вся округа была там сегодня!

— Всё возможно. Чтобы не напороться на мели, поплывём на лодке! — решил Гамилькар. — Убрать парус, пойдём осторожно, на вёслах!

Через три стадии гептера остановилась. От неё отделилась лодка и поплыла в сторону пристани храма Артемиды.

Поднявшись на пристань, Гамилькар огляделся и прислушался. Лицо его, очень красивое, с правильными чертами, имело мужественное выражение. Люди, когда-либо беседовавшие с ним, замечали, что глаза его почти не моргают во время беседы. Поэтому складывалось впечатление, что он видит собеседника насквозь. Военная жизнь, которую он вёл уже восемь лет, со времени Нуммидийской войны, с самой молодости, сделали его фигуру атлетичной и гибкой. Всем остальным его наградил, как говорили в Карфагене, страшный Бааль! Гамилькар имел несомненный военный талант. К этому времени он не проиграл ни одного сражения — ни на море, ни на суше! Там, где находился Гамилькар, карфагенянам всегда сопутствовала удача.

Вслед за Гамилькаром на пристань поднялся Диархон. Диархон был выше Гамилькара почти на голову, но атлетически сильно проигрывал Барке.

— Ты слышишь? — Гамилькар сделал знак прислушаться.

— Как будто девушка вскрикнула?! — На лице Диархона играло удивление.

— Вот-вот! — Гамилькар бросился к храму. За ним проследовал Диархон.

Ворвавшись в большой ритуальный зал, они на секунду застыли, чтобы сориентироваться.

В зале лежала женщина в мантии верховной жрицы. Над ней стояла на коленях Кларисса. Рядом плакала Иола. В глубине зала, за колоннадой, был слышен звон мечей. Рядом с Клариссой и Иолой, а также у колоннады стояли адепты ордена Двуликого Януса. Гамилькар обнажил меч. То же сделал и Диархон. Мгновение, и они атаковали арканитов, охранявших женщин. Арканиты, сначала опешившие от удивления, быстро пришли в себя и, обнажив мечи, приготовились защищаться.

…Гамилькар теснил своего противника к середине зала, когда от колоннады на помощь своим товарищам отделились ещё два адепта. Они разделились, один напал на Гамилькара, другой на Диархона. Тот, что пришёл на помощь сопернику Диархона, был уже ранен в плечо… Гамилькар сражался с двумя невредимыми арканитами. В зале неподвижно лежала ещё пара адептов. Они лежали в лужах крови и у Гамилькара не было сомнений в их смерти. Оставался вопрос, кто отправил их в столь долгое путешествие к перевозчику Харону? Дальше у колоннады лежал римский принцип, прикрывшись щитом. Кровь была и под ним. Гамилькар наседал на адептов, заставляя их только защищаться… Внезапно из-за колонн выскочил ещё один арканит. За ним следом, фехтуя, появился истекающий кровью римский центурион, одетый в пурпурный хитон и доспехи приимпелярия, с многочисленными знаками отличий на перевязи и ремне. На ремне были знаки незнакомого Гамилькару легиона.

«Неужели это его рук дело? — подумал Гамилькар, косясь на лежащих арканитов. — Но зря он так расходует энергию! Слабость может накрыть его совсем внезапно!» Проведя одну из атак, Гамилькар нагнулся и поднял с пола меч одного из поверженных Каром адептов. Развернувшись, он внезапно обрушился на одного из своих оппонентов серией быстрых и точных ударов, при этом успевая отражать удары другого. Адепт решил не отсиживаться в обороне, а самому контратаковать… Звон мечей наполнил зал, противники с усердием старались убить друг друга… Адепт, понял, что ошибся в своих оценках противника, решаясь на атаку, что бой, ввиду своего численного превосходства нужно «сушить», а не активизировать. Действовать нужно в поочерёдном ключе своих атак вместе со своим партнёром, изматывая противника. И поэтому он, отступив на два шага от контакта, подал команду своему партнёру.

— В дубле! — надеясь на атаку своего партнёра. Но, отступив на два шага, он разорвал тем самым контакт соприкосновения с мечами Гамилькара. Это резко переменило ситуацию. Гамилькар стремительно повернулся влево, в сторону другого адепта, и провёл быструю, как молния, сокрушительную атаку, используя против него уже два меча. Адепт совершенно не ожидал этого! Быстрая смена направления атаки застала его врасплох, и меч Гамилькара воткнулся в пах адепта…

— Дубля не получилось. — Барка повернулся к адепту. Арканит застыл, обдумывая план действий…

У Гамилькара появилось время оглядеться. Кларисса к этому времени уже склонилась над римским принципом. «Что она делает?!» — пронеслось у него в голове. Взгляд его упал на Диархона. Тот гнал своего противника к противоположной колоннаде. Второй из противников молодого морехода уже не фехтовал! Он лежал на боку, ослабленный потерей крови. В этот момент он увидел молодого центуриона, лежащего на спине. Рядом с ним, захлёбываясь в крике, ещё живой адепт держался за отрубленную ногу, пытаясь краем своего плаща пережать рану… «Не успеет!» — решил Гамилькар, видя своим опытным взглядом с какой скоростью и сколько уже выбежало крови. Гамилькар повернулся и пошёл молча прямо на арканита. Суровый взгляд Гамилькара говорил тому, что надеяться не на что.

— Неподходящий день выбрал Двуликий для убийства моей жены! — только произнёс он. Адепт, наблюдавший за ним всю схватку, только сейчас понял, что в Барке так удивило его. Его противник ни разу не моргнул!

— Янус не собирался убивать твою жену! Он собирался выманить у тебя за неё часть Астарты! — прошипел голос.

— Ваш великий магистр примерно то же самое говорил мне, но кинул в меня клинок — это было год назад, на плато Геиркте! Он ещё жив? А что касается части Астарты, то вы её никогда не получите! Хватит вам и тех двух, которыми вы уже обладаете! — При этих словах глаза адепта блеснули вспыхнувшим изумлением. — Так же, как вы, её не получит и Священная Каста, стремящаяся обладать ею не меньше вашего! Амулет не получит никто, наш род выбран для хранения Астарты и она будет оставаться у нас! Так завещала великая царица Дидона!

— Ваш род истребят! Великие боги Шумера уже проснулись и имели беседу с Двуликим! То, что предначертано, нельзя изменить! Рим будет новой столицей мира!

— Да, будет! Но без нашей Астарты, даже если у него появится третья часть, по твоему же предначертанию его сметут вновь зародившиеся народы! Так было и с твоим Шумером!

— Шумер правил бы миром вечность, как он правил им шесть тысячелетий, если бы не случайность…

— Случайность? Сама Гея разрушила башню Молоха! Это были самые тёмные шесть тысяч лет на Гее! Годы правления богов не нашего мира! Богов — узурпаторов! Этому не будет возврата! Даже сейчас в Карфагене Священная Каста исполняет древний ритуал Молоха, принося в жертвы человеческие жизни! А вы хотите пустить в свой город это древнее зло? Это тёмные создания! Что же станет с вашей Республикой, в которой столько зёрен здравого развития, по пришествии этой силы? Но силой нельзя навести всемирный порядок, как бы этого ни хотелось! Применение силы само собой подразумевает подавление чьей-то воли. Воля — одна из черт, заложенных в человеке богами, природой, но которая работает только вкупе с разумом! Есть разум — есть воля. Раз боги затуманивают разум человека, чтобы сковать его волю, значит не они его творцы! Иначе зачем создавать человека по своему подобию, а после туманить ему разум и сковывать волю… Да и боги ли они?! Поэтому Гея и освободила своих детей! Освободила от кабалы богов! Повторить всё заново? Будь то Карфаген или Рим? В этом нет смысла! Поэтому часть Астарты, скрепляющая все остальные, символизирующая счастье и спокойствие, а на самом деле подавляющая разум и волю, больше никому не доступна! Она сокрыта от всех! И у меня её нет! Только один человек знает, где она сейчас, но он очень далеко! — закончил говорить Гамилькар.

— Мы разыщем всех, кто хоть что-то знает о ней! И она будет воссоединена обратно! — прошипел адепт.

— Ты ничего не понял, слуга Двуликого! — произнёс Гамилькар. — Видно, бог ваш меняет не только голос и глаза, но и затуманивает разум! Но на мои волю и разум, он не имеет никакого влияния! Защищайся!

Гамилькар атаковал арканита, и через две минуты схватки у того появилась кровь на запястье левой руки. Барка усилил давление и арканит стал пятиться к двери, он несколько раз пытался контратаковать, но было видно, что он очень устал. В это время Диархон поразил своего противника в голову и тот покатился по ступеням алтаря, гремя мечами. Это было словно сигналом для оставшегося адепта. Он вдруг резко отбежал от Гамилькара на полтора десятка локтей, обернулся и кинул в Барку оба меча, а сам бросился из храма. Гамилькар еле увернулся от летящей свистящей стали и, пробежав несколько метров вслед адепту, бросил вдогонку ему свой меч. Арканит был уже в дверях, когда свистящая сталь догнала его и пронзила меж лопаток…

 

Глава 16

Сибилла шла по огромному периметру торговой части Коринфа. Здесь шёл торг за привезённый со всего известного тогда света разноликий, разношёрстый, разнопахнущий товар. Были здесь торговцы из Фракии, Карии, Месопотамии, Египта, Долматии, Понта и многих других уголков мира… Продавали почти всё! От простых ожерелий до изящных украшений, различный скот, шелка, оружие… И если даже покупка была очень удачной, но не на чем было увезти купленный товар, продавали различную упряжь, вьючный скот и даже огромные торговые корабли. Сибилла, конечно же, бывала у себя, в родном Гадесе, на рыночных площадях и в порту. Но такого изобилия товара не видела никогда! Отдельно стояли рынки рабов. Греки были той нацией, которая использовала труд рабов максимально, оставляя для себя только ремесленные работы, искусство и зодчество… Количество греческих философских учений поражало Сибиллу! Каждый философ имел свою школу и своих учеников — последователей, которые дорабатывали теории учителей, после их смерти. Ученики несли эти знания во весь просвещённый мир того времени, и, что удивительно, все эти теории космологии мирно и уважительно уживались друг с другом даже в пределах одного города!

Ученики знаменитой академии Платона устраивали всевозможные дискуссии и диспуты со своими противниками о строении мироздания. Одни утверждали, что началом всему послужил огонь, именно он создал Вселенную, другие утверждали, что основа всему вода. Третьи брались доказать всем, что мир состоит из определённого вещества — эфира! От такого количества информации, свалившейся на голову девушки из далёкого Гадеса, где ничего не было слышно ни про Аристотеля, ни про Платона, и, тем более, про Гераклита и Анаксагора, Сибилле становилось не по себе! Она чувствовала себя неуютно от того, что такую часть своей жизни прожила в испанском городе, где люди большей частью живут своими традициями, передавая из уст в уста знания и легенды своего народа и местности, относясь ко всему привезённому издалека без особого доверия и интереса. Но, надо сказать, к чести Сибиллы, она разносторонне интересовалась всем, не оставляя ничего нового без внимания, и Карталону приходилось ей много рассказывать, но ещё больше водить! Водить по тем местам, где он и сам мог с большим интересом послушать какого-нибудь философа. Они посетили многие одеоны, где разыгрывались самые интересные трагедии того времени, такие как: «Птицы», «Арханяне» Аристофана, а также Эсхила. Сибилла впервые в жизни увидела театральное представление! Действия трагедий так повлияло и растрогало её женское воображение, что её волнение за героев читалось на лице. Она только не могла понять, почему женские роли в трагедиях исполняет хор или мужчина в маске…

Карталон встретился с советом старейшин Коринфа. О чём там шёл разговор Сибилла не знала, но к дате выхода флотилии из порта Коринфа в порт явилось около семисот воинов, которых разделили по кораблям, а вечером того же дня флотилия вышла из порта и направилась к выходу из пролива…

Обратный путь до острова Тритон прошёл намного быстрей. Карталон спешил куда-то, гептеры не останавливались ни по какому поводу. Галеры подошли к началу пролива, когда от одного из островов отделилась быстрая трирема и направилась к ним. Флотилия легла в дрейф, ожидая трирему.

Трирема подошла к главной гептере Карталона, на триреме стоял человек в синем плаще.

— Мне нужно поговорить с Карталоном Баркой! — закричал он. — Я Менандр, начальник дозора тритонцев, — представился человек.

— Я приветствую тебя, Менандр! — Карталон подошёл к борту.

— Я должен передать тебе, славный Карталон, слова Аристодема, флотоводца Тернона! Он проплыл здесь два дня назад и передал тебе, что тебя стережёт римский флот, приведённый из Кротона! Флот стоит за северным мысом пролива! Поэтому он посоветовал тебе прижаться к берегу и выйти из пролива по южному мысу в утренний туман!

— Спасибо за предупреждение, Менандр! И передай мои слова благодарности благородному Аристодему! — прокричал Карталон.

— Что будем делать? — спросил Тоган.

— Надо узнать, нет ли заслона у южного мыса. И если есть, то какой? — обдумывал план Карталон. — Пошли гептеру Акриссия к мысу, пусть близко не подплывает! Но пусть спрашивает у кораблей, идущих в пролив, что они видели за мысом?…

Поздним вечером галера Акриссия вернулась. Из собранных сведений стало известно, что Южный мыс охраняет эскадра в двадцать кораблей, Северный — в сорок.

— Римляне думают, что мы поплывём обратно к Сицилии, и поэтому прикрыли Северный мыс сильнее! — объяснил Акриссий.

— Ну что же завтра, после полуночи, в тумане, ударим по заслону! — Карталон собрал всех командиров у себя на гептере. — Посмотрим на новых воинов в бою! А сейчас всем отдыхать!

В полных сумерках гептеры вышли из пролива, построившись клином. Пройдя расстояние около шести стадий, Карталон повернул влево и флотилия стала выстраиваться в боевой порядок…

— Зайдём с моря. Стрелки, по местам! Тяжёлые онагры и баллисты, всем приготовиться!

Не проплыли гептеры и десяти стадий, как сквозь туман стала угадываться римская квинтирема. На квинтиреме заметили гептеры и трубы сыграли сигнал к сражению. Только сквозь туман было непонятно, с какой стороны ждать атаки карфагенян. Римляне, услышав сигнал, но, не видя противника, стали инстинктивно поворачивать носы кораблей к выходу из пролива… Тем временем тяжёлые онагры пробили в борту квинтиремы несколько пробоин, но она всё же успела развернуться носом к атакующим. Следующие галеры римлян, сориентировавшись по направлению атаки флота Барки, вновь начали разворот для встречи врага. Карталон знал, что если они успеют выстроиться, то без труда сожмут его с флангов таранными ударами. Поэтому он повернул флот вправо и поплыл с максимальной скоростью к левому флангу римлян. К тому времени передовая квинтирема уже черпала бортом воду и люди, пытаясь спастись, хватались за носовую часть корабля.

Представив своим командирам накануне всю картину предстоящего боя, Карталон быстро и неуклонно исполнял её. Из тумана гептеры вышли в строгом порядке и сразу же заработали онагры и баллисты. Римляне стреляли тоже, но меткостью попаданий они похвастаться не могли и поэтому попытались сократить расстояние, подплыв поближе… Вот этого и ждал Карталон! Звук трубы с борта главной гептеры возвестил об атаке несущихся с фланга из тумана гептер! В этом и заключался план Барки. Шесть гептер проплыли дальше за фланг римского строя и развернулись для атаки. Остальные шесть вместе с флагманом затеяли артиллерийскую дуэль, в которой тяжёлые онагры и баллисты Карталона одерживали верх.

Римляне заметили атакующие корабли слишком поздно. И гептеры, словно хищники, нашли свои жертвы. Треск ломаемых бортов возвестил о просчете римлян! Три квинтиремы стали клониться к воде… В это время гептеры Карталона продолжали расстреливать римские галеры, которые в растерянности метались в двух направлениях. Римляне трубили сигналы, прося помощи. Но для остальной части эскадры было непонятно где основная атака Барки. Передовая квинтирема, которую расстрелял флот Баркидов, уже лежала на дне пролива, а подстроившиеся к ней фронтом римские галеры с усилием пытались разглядеть в тумане флот Карфагена… Раздававшиеся с левого фланга призывы о помощи ещё больше усугубили неразбериху. И многие корабли, просто потеряв всякий строй, пытались уйти влево, мешая и заслоняя путь другим.

У двух квинтирем, стоящих к фронту Карталона, меткими выстрелами из баллист были обломаны почти треть всех вёсел. Карталон протрубил абордаж. Две гептеры отделились от фронтальной линии и пошли на сближение с ними. Подплыв ближе, с башен гептер заработали лучники, а с носа баллисты запустили приготовленные для таких случаев тяжёлые гарпуны. Запущенные гарпуны застряли своими зазубринами в передних частях квинтирем, а гептеры дали задний ход, уводя квинтиремы в туман. Римские воины, видя, что им грозит плен, прыгали в воду…

Посчитав, что вероятность погони минимальна, Карталон дал сигнал к прекращению сражения. Гептеры стали выходить из боя, уводя в качестве трофея две боевые квинтиремы. Римляне, потеряв в результате обстрела очень много вёсел, были неспособны организовать погоню. Да и моральный дух их не позволил трогаться с места.

Карталон вышел из сражения почти без потерь — у одной из гептер ядром сломало мачту и ещё у двух — реи.

— Зайдём в какую-нибудь бухту! Нужно отремонтировать гептеру Лодина! — Тоган вопросительно посмотрел на Карталона.

— Зайдём, но только ночью. Весь день будем плыть. Тоган, приготовь канаты для буксировки повреждённых галер! Спустить гафеля! Держаться в ста стадиях от берега! — Карталон привычно отдавал распоряжения, но когда повернулся, увидел Сибиллу. Она весь бой провела на башне, недалеко от него. Но в бою, увлечённый действиями врага и своими действиями, он не заметил её.

— Скажи, это всегда так страшно? Один из римских зажигательных снарядов пролетел совсем рядом с нашей мачтой! — она подошла и прижалась к его груди. — Два ядра сбили трёх человек с галеры!

— Нет, Сибилла! То, что было сегодня, это совсем не страшно! Бывает намного страшней и опасней! Но ты уже бывала не в одном сражении на нашем борту! И ведёшь себя очень достойно, наравне с мужчинами! — Он поцеловал её волосы. — Скажи мне, откуда у дочери крупного вождя, землевладельца и заводчика маститых лошадей такой интерес ко всему неизвестному, так сильно проявленному тобой в Коринфе?

— Ну, про лошадей я знаю всё! Про морское дело… — Здесь Сибилла задумалась, но потом продолжила: — Я тоже теперь имею представление! Но я не представляла себе, что мир действительно настолько велик и обширен! Что представления о нём везде разные! И мне хочется хоть чуточку в этом разобраться! Я не думала, что в Греции столько различных учёных-философов. Что вера в богов там имеет свои границы! Что человеческий разум способен проникать за рамки, установленные нам богами или навязанными учениями! Греция на этот счёт оставила во мне частичку своего света познания законов природы, и я постараюсь, чтобы этот свет не померк во мне, как не померкнет свет моей любви к тебе, Карталон! Я так благодарна тебе за это путешествие!

— Ну что же, тогда в Афинах тебе будет ещё интересней! Ведь там, на горе Академ, названой так в честь одного из мифических героев Эллады, расположена знаменитая академия Платона!

— Мы поплывём в Афины?

— Не сразу, сначала посетим порт Спарты! Там у меня встреча.

— В Спарте тоже есть учёные? — интересовалась испанка.

— Не совсем учёные, скорее воины! Они очень религиозны. Отражение мира они видят только в наконечниках своих копий. Тебе будет интересно познакомиться с тамошней культурой.

Удобная бухта была обнаружена и флотилия зашла в неё отремонтировать повреждённые галеры. Также были укомплектованы командами две взятые в бою галеры. Карталон с интересом рассматривал обустройство римского корабля, подмечая все недостатки и достоинства. Римляне строили свои корабли, копируя их с карфагенских, но добавляли в них свои доработки и упрощения. Гребцам захваченных кораблей и не покинувшим их, состоящим в основном из союзников Рима, Карталон обещал по окончании плавания высадить на южном побережье Италии.

Плавание продолжилось и на третий день после прорыва из пролива галеры входили в порт Спарты…

 

Глава 17

Спарта. Когда-то грозный оплот великой греческой коалиции, но растерявшая свою былую мощь в бесчисленных войнах со своими же греческими городами-полисами. Совсем недавно Спарта была в формальном подчинении у Македонии. Но и Македония не устояла под напором времени и греческие города, провозгласив Ахейский союз, отделились от протектората Македонии. Но даже потеря своего могущества и сократившаяся численность спартиатов до восьми тысяч, позволили Спарте отразить штурм города неукротимым Пирром. В этой войне Пирр нашёл свою погибель и один из оставшихся в живых его сыновей увёз тело в Эпир…

Спарта теперь находилась в пределах и границах Лаконии, убавив свою непомерную гордыню. С древних времён город не имел крепостных стен, полагаясь только на железную дисциплину своих непобедимых фаланг. И действительно, в границах Лаконии спартанцы были непобедимы, будто сам Арес стоял в рядах их фаланг. Уже исчезли могущественные Фивы благодаря гневу Александра Великого! И победители спартанских фаланг, Эпаминонд и Пелопид сложили свои головы, первый — в битве при Мантинее, второй — в борьбе с тиранией! А город воинской славы продолжал существовать без крепостных стен. И продолжал ставить в строй воинов, которые теперь, не находя места подвигу и славе в родной Лаконии, шли искать воинского счастья в рядах иноземных войск, предлагая себя в качестве волонтёров. Спарта каким-то образом превратилась в центр найма воинов, в которую стекались все греческие волонтёры, чтобы под началом спартиатов повыгоднее продать своё воинское умение… Таковой Спарта останется ещё долгие века. Даже в противостоянии, которое произойдёт через два века — Цезаря и Помпея, во времена Гражданских войн, в битве при Фарсале. Когда легионы Помпея рассеются или перейдут на сторону Цезаря, одни только спартанцы в количестве двух тысяч, как пример стойкости и долга остануться в строю Помпея, и предпочтут умереть на месте, чем предаться бегству и измене… Это будет их последнее сражение и последнее упоминание об их существовании в последующей истории…

…А пока корабль Карталона отправился к пирсу Спарты…

Поздним вечером в одной из таверн, расположенных в южной части города, встретились два человека. Таверна была заполнена наполовину, когда в её двери вошли четыре незнакомца в красных плащах спартиатов. Они сразу направились к столу возле большего окна, которое смотрело на внутренний двор с фруктовым садом. За столом сидел очень загорелый человек в морском плаще. Рядом с ним сидел чёрный нубиец огромного роста и красивая темноволосая женщина.

Один из вошедших дал знак остальным ожидать его, а сам подошёл к столу.

— Здравствуй, Карталон! — сказал он, подойдя к столу. — Давно мы не виделись! Я стал старше на четыре зимы после нашей последней встречи.

— Здравствуй, Ксантипп! Я бы не узнал тебя, если бы ты не подошёл первым! Действительно, прошло немало дней! Почему ты оставил своих друзей в стороне? Стол довольно велик, здесь поместятся все. Зови друзей, сейчас должны принести жареных поросят и баранину, которых я заказал, зная твой аппетит.

— Спасибо. Мы действительно проголодались за сегодняшний день! Он был насыщен делами и заботами! Но я подумал, увидев тебя с такой красивой женщиной, что мои спутники своей грубой солдатской речью могут случайно ранить слух твоей спутницы!

— Дорогой Ксантипп! Сибилла плавает на галере уже четыре месяца! И нет, к сожалению, такого ругательного слова, которого она бы уже не слышала! Это может подтвердить Тоган! — улыбнулся Карталон, посмотрев на нубийца. Глаза того выпучились от возмущения.

— Если я и ругаюсь, Барка, то только на своём языке! А вот твои матросы, стреляя или после каждого попадания и тем паче промаха, выкрикивают такие словосочетания, что не только Сибилле, но и Нептуну приходится долго соображать над смыслом сказанного! — отреагировал Тоган на обидные слова своего командира.

— Ну а кто же не далее как сегодня, погружая бочку в лодку, вспомнил всех греческих богов, которые, как мне кажется, не очень-то тебе нравятся?! — продолжал улыбаться Карталон.

— Да, это другое дело! В той бочке находится греческое зло! И если и ругаться на него, то только на греческом! Но везти эту бочку? На лодке? Сумасшествие! Я думал, ты хочешь утопить его в заливе! Но тогда почему ты взял один бочонок? И мои опасения подтвердились! Ты привёз зло в Спарту! Ксантипп, оно стоит в запряжённой повозке, в которой мы приехали из порта!

— Какое ещё зло? — не понимая, о чём речь, вертел головой спартанец, глядя то на Барку, то на Тогана.

— Зло тарентских греков, которое они собрали и упрятали в эти бочки какими-то известными только им заклятиями! Потом они привезли его к нам на корабль, пока не было Карталона, а он решил доставить его к вам! В Грецию!

В этот момент к столу подошли спутники Ксантиппа. Это были рослые воины в красных хитонах и сандалиях

— Садитесь, друзья, — встав, пригласил их Карталон. Потом повернулся и продолжил расспрос Тогана: — Тогда почему, Тоган, ты на корабле клял их на своём языке, а в лодке на греческом?

— Потому что ты невнимательный и упёртый человек, Барка! — Тоган многозначительно поднял брови. — Ты помнишь мой амулет, висевший у меня на шее? — Тоган поднял указательный палец вверх.

— Да, да! Припоминаю! У тебя был такой! Но назвать его амулетом? Это был деревянный круг, размером разве что с небольшой щит! Ты носил его на своей шее, когда попал ко мне на корабль!

— Ваши народы ничего не понимают в колдовских амулетах! Чем больше амулет, тем он сильнее! Твой, Карталон, что висит у тебя на шее, ничего не значит! Он бессилен! Мой — это дело другое! Он вырезан из священного дерева Акуру!

— Куда ты его дел? — в голосе Карталона сквозила озабоченность.

— Он на корабле! — утверждающе и спокойно ответил Тоган.

— Подожди! На каком корабле? — не уловил смысл сказанных слов Карталон. — На нашем его точно нет!

— Он на корабле! На нашем корабле! — продолжал утверждать Тоган.

— Тоган! Я на своём корабле знаю каждый деревянный гвоздь! Где его забили и когда! Не увидеть амулет величиною с маленький щит? Брось, Тоган!

— Я же говорил, Барка! Ты очень упёртый! Но дерево, из которого он сделан, священно! Оно может принимать в себя свет и становиться невидимым! Оно подвержено колдовству! Недаром молния обходит его стороной! Дом, укрытый веткой Акуру, обходят злые духи! — Тоган стал центром внимания всех присутствующих за столом, все слушали его молча.

— О каком невидимом щите ты мне говоришь! Ответь мне! Где щит? — Озабоченность Карталона нарастала.

Тоган многозначительно помолчал, потом сказал:

— Ты упёртый, вредный человек! К тому же никого не слушающий! И я, чтобы умерить твой темперамент, вставил свой амулет в киль нашего корабля! Помнишь, когда мы ремонтировались в доках Каралиса? — торжественно объявил Тоган. — И теперь мои боги заботятся о нашем корабле, вразумляя тебя своими советами и действами!..

— А я то думаю, что это со мной? — необычайно серьёзно, задумавшись, вдруг произнёс Карталон. — Когда я спускаюсь с кормы или со смотровой башни и мне хочется перешагнуть две ступени, ноги почему-то двигаются через одну! — Это утверждение, произнесённое совершенно серьёзным голосом, явно заинтересовало всех слышащих его. Но особенно оно заинтересовало Тогана, который менялся в лице при произнесении его. Но Карталон вдруг расхохотался. Все подхватили его смех, поняв розыгрыш Барки.

— Вот опять ты смеёшься, Карталон, — обиделся Тоган, — а, тем не менее, боги Талабионга стали защищать наш корабль, ибо в нём есть частичка дерева Акуру! И последний бой у пролива тому свидетельство! Ни одно из ядер, пущенных сынами волчицы, в нас не попало!

— Это точно! — подтвердил Карталон. — Но вот что я думаю! Вот поэтому ты, Тоган, ругал бочонки на корабле на своём языке, а на лодке на греческом! Потому как на корабле есть частичка твоей земли! — догадался, наконец, Карталон.

— Вот можешь, когда захочешь, быть догадливым! — довольно заулыбался Тоган. — Всё правильно! В лодке нет дерева Акуру, и я посылал ругательства бочонку на родном греческом наречии!

Тоган довольно засмеялся и все опять подхватили этот смех… В это время принесли яства и напитки. Все принялись за еду и беседа стала протекать в ином русле.

— А как Тоган оказался на корабле? Расскажите эту историю, — поинтересовалась Сибилла.

— Это история Тогана, пусть он сам её передаст, — заметил Карталон.

Все внимательно приготовились слушать историю Тогана, разбавляя её вином и едой…

— Это было более шести лет назад, — начал нубиец. — Злые боги горы Исталабионга, которые обитают на самом верху горы, задумали погубить всё живое вокруг горы! — голос Тогана перешёл на какой-то распевный тон. — Для этого они растопили льды вокруг горы и случился страшный разлив реки Икуту! Волны смывали селения людей, унося с собой всё, что попадалось в их объятия! Они уносили детей и стариков, топили женщин вместе с детьми, топили скот и всех животных… И вот все, кто ещё мог спастись, двинулись к самой горе. Но боги Исталабионга решили не пускать туда никого, окружив гору стаями бешеных от голода львов. Львы бросались на матерей с грудными детьми и рвали их… Воины кинулись в бой со львами и многие тогда пали. Выхода не было… Но вот люди увидели корабли. Один… Два… Шесть кораблей вошло в разгневанную реку. Благородные боги Талабионга отправили их к нам на помощь…

Люди с кораблей начали спасать мой народ. Многих перевезли в недоступные для воды места. Очень многих! — Тоган задумался и замолчал на время, о чём-то вспоминая. Все замерли, ожидая продолжения рассказа. Тоган продолжил: — Но самое главное, их предводитель Барка решил сразиться с озверевшими львами. Он и ещё десять добровольцев высадились на краю горы. Мы последовали за ними, зная, что им понадобится помощь… Закипел бой. Львы бросились на нас, ослеплённые яростью богов Исталабионга. Но самые страшные из них пали в той битве… Остальных Барка загнал зажжёнными факелами в связанные там же бамбуковые клетки и выпустил на другом берегу разгневанной реки. Боги Исталабионга, увидев, что у них ничего не вышло, скрылись от гнева вернувшихся богов Талабионга опять на вершину горы. — Тоган снова помолчал. — В благодарность я, Тонга, и ещё двести пятьдесят моих соплеменников решили десять лет отслужить Карталону Барке на его спасительных кораблях, взяв талисман Акуру!

— Тонга? Ты сказал Тонга? — Все молчали после услышанной истории. Одна только Сибилла обратила внимание на имя, произнесённое нубийцем.

— Да, госпожа Сибилла! Моё настоящее имя Тонга! Это Барка изменил мне его, сославшись на то, что с таким именем меня на галере никто слушать не будет! Но я думаю, он был неправ. А это для чего? — и Тоган поднял свой огромный кулак…

За столом раздался дружный хохот…

— Подождите. А что за бочка с заклятым злом, о котором вы так долго спорили? Зачем нам в Спарте зло Тарента? — напомнил Ксантипп.

— Ну, не всё зло, а только одна бочка! — весело подмигнул Тогану Карталон, — другая пока стоит на корабле, под ежедневным присмотром Тогана! Пойдём, Ксантипп! Отойдём в сторону на минуту. — Карталон встал из-за стола. — Друзья, мы сейчас к вам присоединимся!

Выйдя из таверны, Карталон направился к повозке, где сидели два вооружённых воина. Ксантипп шёл следом.

— Как с набором? — Возле повозки Карталон повернулся к спартиату. — Гамилькар надеется на тебя!

— Набрали около восьми тысяч, — ответил Ксантипп. — Золото кончается. Нужно нанять для перевозки родосцев, а они просят немалые средства!

— В этом бочонке и есть страшное зло человечества — золото. Забирай, Ксантипп. Я думаю, что на обратном пути из Самоса вы будете уже на кораблях! — Карталон откинул сукно, накрывавшее бочонок.

— Да! Хитрости тебе не занимать, Карталон! — удивлённо и восторженно произнёс Ксантипп. — Будем ждать твоего возвращения из Самоса!

— Пойдём, друг! А то как-то неловко перед другими за наше отлучение.

Они вернулись за дружеский стол и беседа продолжилась. Сибилла выспрашивала Тогана об обычаях его народа и его родины. И Тоган с удовольствием рассказывал ей о своей земле…

 

Глава 18

Септемий Бибул прибыл в Рим в самые ранние утренние часы, когда городская стража завершает свой обход кварталов, следя за установленными муниципиями порядком, гигиеной, чистотой стоков, законностью и сохранностью частного и публичного имущества. Утренняя заря только начала раздувать свет по улицам города Ромула. То тут, то там проезжали повозки вездесущих торговцев, которые торопились завезти в город самую свежую продукцию к началу нового дня. Проезжая возле храма Весты, Септемий повстречал дюжину весталок, отслуживших ночную службу в храме. Постепенно, по мере продвижения Септемия, улицы города стали заполняться различным людом.

Квестор решил заехать сначала в казначейство, где им был написан подробный отчёт по расходу выделенных средств на покупку различной амуниции и продовольствия для снабжения армии в Сицилии. После этого Септемий отправился в городские бани, где долго отмывался после трудной, пыльной дороги. Он долго лежал в теплом бассейне с закрытыми глазами, восстанавливаясь и наслаждаясь негой…

— Привет тебе, Септемий Бибул! А я слышал, что ты сейчас в Сицилии, — услышал он рядом с собой голос, сбросивший с него усталую дремоту долгой дороги, — и что же, я прихожу смыть с себя остатки своих ночных приключений, коими занялся после весёлой попойки у Павия Варрона, захожу в бассейн и вижу Септемия, задремавшего в бассейне!

Септемий открыл глаза и изобразил улыбку, на какую только способен человек, проскакавший весь Латиум.

— Гай Луций Скалион! Рад тебя видеть таким же весёлым и беззаботным, каким знал тебя всегда, несмотря на военное время!

Перед ним стоял человек в банной простыне, с кудрявыми, светлыми волосами, небольшой полнотой, с совершенно белыми руками и очень артистичным голосом.

— Ты же знаешь, я не добиваюсь военной карьеры и признания своей доблести! Я скромный римский гражданин, любящий, как и ты, свою Родину, но ещё ценящий все прелести этой жизни и не находящий повода к изменениям моих ценностей во имя славы оружия Рима! — говорил Скалион, погружаясь в тот же бассейн с горячей водой, в котором находился Бибул. — В Риме последнее время нет недостатка в талантливых полководцах, но вот с талантливыми политиками дело обстоит иначе! Ты слышал о кознях Меттела?!

— Нет, я только прибыл в город, как ты сказал, из Сицилии! А в чём суть?

— Метелл заигрывает с плебсом, обещая увеличить раздачи хлеба, если его изберут в следующем году консулом. Муниципии выставили его уже кандидатом, хотя сроки ещё не подошли! Он утверждает, что захватит Сицилию с её благоприятными полями для засева пшеницей и накормит этим хлебом всю городскую голодрань!

— Насколько мне известно, мы контролируем половину тех пшеничных полей, о которых говорит Метелл. Но он не знает специфики ситуации в провинции. Сицилийцы очень мстительны и сожгут свои поля, как только узнают или им скажут, что квоты на закупку зерна снижаются, — подумав, рассудил Септемий. — Значит, если здесь раздавать хлеб бесплатно, а там пытаться не закупать его, а забрать — это чистой воды популизм!

— Да, но чернь этого не понимает и Метелл этим пользуется, — уточнил Скалион.

— Если даже и забирать там хлеб без выкупа, это подорвёт внутренний рынок нашего римского земледельца! Кто у него будет покупать зерно, когда есть дешёвое сицилийское? — продолжал рассуждать Септемий. — Наших земледельцев ждёт разорение!

— Вот! Мне кажется, что вся эта затея с войной чистой воды афера по разорению земледельцев Латиума! Метелл представляет богатых патрициев, которые жаждут скупить земли разорившихся земледельцев Латиума! А Карфаген только повод!

— А что же Сенат?

— Сенат сам большей частью состоит из таких патрициев!

— Это верно! — согласился Бибул. — Что нового в политике?

— Большинству Сената непонятна причина задержки экспедиции в Африку! Также не понятна причина, почему фракция Катона голосовала за отставку Манлия от командования за его задержку у Лилибея.

— Постой, но ведь именно она настояла на его отправке туда? Тут что-то нечисто! — Бибул задумался.

— Ну, а ты? Ты, так сказать, присутствующий при событиях! Что ты думаешь обо всём этом? — Скалион посмотрел на Септемия с искренним интересом.

— Мне многое не ясно! Но в Риме есть какая-то скрытая от глаз заинтересованная сторона в этой войне! Сегодня я буду выступать по этому вопросу в Сенате! — закончил мысль Бибул.

— Очень хорошо! Конец весны, сенаторы ещё не успели разъехаться по своим виллам. Сенат будет почти в своём полном составе, Септемий! — с оптимизмом отреагировал на это Скалион.

— Какие светские новости города? — переменил тему Бибул.

— Новостей полно! Самая обсуждаемая — вдова проконсула Клавдия Пульхра была замечена с молодым любовником греческого происхождения из Капуи, который занимался у усопшего Пульхра архитектурной отделкой их дома. Зрелая матрона так увлеклась молодым греком, что, позабыв римские устои, устраивала в доме проконсула празднества в честь Ганимеда, оканчивающиеся обильными возлияниями вина и соитием всех участвовавших. Слухи об этих празднествах дошли до цензоров и те наложили на матрону штраф в десять тысяч сестерциев. Матрона не заплатила штраф и хотела судиться с цензорами по поводу вторжения тех в её частную жизнь, но почему-то передумала. Вторая новость — вхождение в родство Корнелиев и Пизонов через женитьбу Публия Пизона и Корнелии Стиллы. Об этом сейчас говорит весь Рим! Кстати, приглашение на празднество тебе, Септемий, тоже было послано! Новость третья…

Скалион ещё долго перечислял новости города с центром на Капитолийском холме, одновременно предаваясь наслаждениям расслабления в горячем бассейне и вдыхая аромат благовоний, растворенных в воде…

…В Сенат Септемий прибыл в полдень. Бибул занял своё место, на котором он обычно сидел во время заседаний, и стал ждать своей очереди для доклада. Сенат сначала рассматривал хозяйственные вопросы государства и соседних провинций, а потом перешёл к вопросам войны, предоставив слово квестору армии Септемию Бибулу. Заслушав доклад Бибула, Сенат перешёл к прениям по этому вопросу.

— Скажи, Септемий, сколько у Баркидов флотов, если его почти одновременно замечают в разных местах? — спросил главенствующий в своей фракции Катон. Этот человек одновременно занимал место верховного понтифика и отвечал за казну Республики, религиозные ритуалы и жертвоприношения. — Катулл даёт нам сведения о ста, как минимум, галерах!

— Я не видел ста галер. Флот, который дважды атаковал мои конвои, насчитывал не более полусотни кораблей! Морской навык у них очень велик! Их командир ходит под вымпелами Баркидов. Хотя совсем недавно стало известно, что это не Гамилькар, а кто-то иной.

— Да, мы знаем его имя! — многозначительно, с подчёркнутым высокомерием заметил Катон. Бибул вопросительно посмотрел на него.

— Я знаю, понтифик, что у вас есть тайная переписка с Регулом. Так, может, просветите Сенат и Республику о некоторых сторонах этой переписки? Или у вас есть тайны от Сената? — холодно отреагировал Септемий, глядя в глаза Катона.

Глаза Катона блеснули недобрым светом. Лицо сохранило видимое спокойствие, но сердце стало отстукивать тревожный ритм — «Откуда он знает о нашей переписке с Марком? — лихорадочно подумал Катон. — Или глупый Атиллий в припадке своей избранности сболтнул что-то?»

Между тем в зале поднялся ропот. Некоторые сенаторы требовали огласить незаконную переписку консула с понтификом!

— В нашей переписке нет ничего такого, что можно было бы скрывать от Сената! — пытался оправдаться и уйти от ответа Катон. — Она носит частный характер и может быть оглашена только в системе судебного разбирательства! А так как консулы у нас на войне, самым любопытным из вас придётся подождать возвращения консулов! — язвительно выкрикнул он эту фразу той части Сената, которая требовала огласки переписки.

— Ну, тогда, может, просветите Сенат о тайном имени командующего флота Баркидов? И откуда пришла эта информация? — спокойно заметил Бибул.

— Его зовут Карталон Барка! Он старший брат Гамилькара и вернулся из какого-то путешествия! Мореходы говорят о нём как о незаурядной личности. В своё время у него возникли враждебные отношения с Советом суффетов и он оставил Родину на какое-то время! Эту новость привёз наш советник, который находился с визитом в Аполлонии. Он встретился с ним при входе в пролив Пелопоннеса. Из Кротона в спешке была выслана эскадра перехвата. Но не зря мореходы рассказывали, что с ним плавала старая колдунья жрица Молоха, которая научила его тайным знаниям! Он в тумане налетел на нашу эскадру, потопил шесть и захватил два наших корабля. Когда эскадра разобралась в ситуации, преследовать его было бесполезно.

— А почему бы нам самим не заслушать советника и о цели его миссии, и о схватке с Карталоном? — предложил Септемий.

Сенат поддержал его предложение.

— Советник сейчас вне Италии, но обещаю вам, после его прибытия он выступит с докладом в Сенате. — Катон сел на место.

По требованию председательствующего в зале стихло.

— Что ты, Септемий, думаешь о ситуации, сложившейся в Сицилии? — спросил он квестора армии.

— Я, как и все здесь присутствующие, за быстрейшую, ускоренную высадку войск в Африке. У Карфагена не закончено строительство крепостных стен! Нужно использовать это! Они их начали возводить, но на постройку уйдёт много времени и средств. Момент созрел. Надо отозвать консула Манлия из Лилибея и строго придерживаться разработанного плана кампании. И необходимо форсировать поставки провианта для обеих армий! Для этого надо двумя флотами закрыть проливы для безопасности движения конвоев! Далее, проконсулу Кавдику нужно активизировать осаду Акраганта. Это будет сковывать силы неприятеля, в частности, Гамилькара. Армии проконсула Кавдика нужно придать ещё один легион в качестве подкрепления…

— Постой, квестор, — перебил Бибула один из представителей рода Клавдиев, Луций Клавдий Нерон, — ты говоришь о помощи Кавдику в составе одного легиона? Но ты хоть отдаёшь себе в этом отчёт? Чтобы собрать его, нужно провести ещё один набор рекрутов в подвластных нам провинциях Италии! А таких резервов уже почти нет!

— Когда Сенат голосовал за объявление войны Карфагену, он не думал о людских резервах Республики! Теперь, когда мы понесли в этой войне такие потери, ты, Клавдий, наконец то понял и задумался о людских резервах! Но я не говорил ни о каких наборах! Достаточно будет одного легиона из лагеря Регула! — парировал выпад Септемий.

— У Кавдика есть два легиона — «Латиум» и «Италика», и пятнадцать тысяч союзной пехоты Сиракуз. Этого вполне достаточно для блокады города, — констатировал Клавдий.

— Для блокады достаточно, — согласился Бибул, — а для штурма нет. Мы отвели от Акраганта легион «Волчица Ромула» для пополнения! Назад его не вернули! Он в лагере Марка Регула.

— Хорошо! Пусть консул Регул отправит к Кавдику один легион! Какой? Пусть решит сам! — заключил председательствующий. — Кто за поддержку доводов квестора Септемия Бибула, прошу голосовать!

Значительное большинство поддержало предложение Септемия Бибула.

— Квестор, через два дня вы получите от Сената письменные распоряжения, касающиеся сегодняшнего обсуждения! И можете отправляться к армии! — заключил председательствующий.

Сенат перешёл к решениям вопросов жалоб муниципий…

Септемий вышел из Сената и направился к форуму. Он спускался по парадной лестнице, обдумывая планы на завтрашний день, когда был окликнут кем-то:

— Септемий!

Бибул оглянулся и увидел человека, спешащего за ним вслед. На человеке была одета пурпурная тога, какие носят священные авгуры. На его ногах были лёгкие церемониальные сандалии.

— Септемий Бибул, меня послали известить тебя о беседе, на которую просит тебя прийти понтифик Марк Квинт Катон. Если ты принимаешь приглашение, то тебя будут ждать во время смены второй стражи у главных ворот храма Двуликого Януса!

— О чём будет беседа, уважаемый авгур? — поинтересовался Септемий.

— Квинт не дал мне на этот счёт никаких объяснений, но сказал, что тебе это будет очень интересно!

— Вот как! Хорошо! Я буду там в назначенное время! После второй стражи!

Человек наклоном головы попрощался и удалился.

«Ну вот! Катон проявил ко мне свой интерес, — подумал Бибул. — Интересно с чем это связано?»

Он вышел к форуму, всегда многолюдному. Здесь решались многочисленные вопросы римских граждан, от судебных разбирательств до торговых соглашений и сделок. К площади прилегали главные храмы римских богов и различные курии. Миновав площадь, Бибул решил посетить дом Пизонов и поздравить его с предстоящим свадебным торжеством, на котором он не сможет присутствовать ввиду возложенных на него Республикой обязанностей квестора. С этим намерением он отправился к Пизонам…

 

Глава 19

Септемий подошёл в назначенный час к храму Двуликого Януса, стоящему в одном архитектурном ансамбле с храмом Квирина. Подойдя к базилике храма, Септемий увидел двух служащих храма, которые пригласили его проследовать вглубь храмовых строений. Они начали спускаться в нижние ярусы строения. Сюда не имел права заходить без приглашения ни один римский гражданин. За долгие века существования храма подземные ходы переросли в лабиринт и пройти здесь без проводника было очень затруднительно. Септемий почувствовал какую-то тревогу, проходя по этим бесчисленным коридорам. Зачем храму такой подземный лабиринт Септемию было непонятно. Где-то здесь, в этих тёмных подвалах, располагались чертоги ордена арканитов. История его создания скрыта веками. Тайная борьба с врагами велась здесь столетиями. В первое время орден был открыт для светских властей Рима, но со временем его быт оброс тайной. А действия адептов велись уже не от имени власти Рима, а от священных авгуров храма. По закону они должны были советоваться с Сенатом в выборе средств ведения тайных операций, но на деле Сенат вряд ли был осведомлён обо всех делах ордена.

Септемия провели через какой-то зал, где на боковых стенах были изваяния каких-то неведомых чудовищ с открытыми мерзкими пастями. В пастях чудовищ горел огонь, освещая зал. В середине зала стояло изваяние Януса. Одна сторона изваяния была с человеческим обликом, другая в образе страшного монстра с горящими глазами. Изваяние было выполнено в полный рост и держало левую руку согнутой в локте с раскрытой кверху ладонью. Во второй руке был зажат кинжал. Подойдя ближе, Септемий содрогнулся — в раскрытой ладони лежало человеческое сердце, с ладони стекала тягучей жижей кровь. То, что это было человеческое сердце, Септемий не сомневался. От всего увиденного и от мрачной атмосферы подземелий ему стало не по себе. Пройдя зал, Бибул оказался в узком коридоре, заканчивающемся массивный дверью. Подойдя к двери, прислуживающий открыл её и знаком попросил зайти в неё Септемия. Септемий вошёл и дверь за ним закрылась. Он оказался в другой комнате с занавесью на стенах. Посреди комнаты стоял жертвенник с горящими алтарями по бокам. Перед жертвенником стояло несколько мраморных скамеек. Септемий подошёл к жертвеннику. Он был совершенно чист, видно, в нём давно не проводились обряды.

— Это теперь совещательная комната, мы не используем её больше для обрядов. — Из-за одной из занавесных шин вышел Марк Катон. — Теперь обряды проводятся в более далёких чертогах храма.

При этих словах Бибул подумал: «Значит, их чертоги проходят под всем Капитолием!»

— О чём мы будем беседовать, уважаемый понтифик? Если мы здесь, значит есть темы, которые не касаются ушей Сената!

— Ты, Септемий, всегда был намного умнее целой дюжины сенаторов, считающихся очень мудрыми политиками этого города. Мы давно следим за твоими политическими шагами и рады твоим успехам.

Септемий насторожился при слове «мы».

— Да, да, мы — это люди, борющиеся за возвышение Рима над всеми государствами мира.

— Вот как! А что, Республика не заботится о том же? Но мне непонятны тезисы возвышения. Что важнее, Рим или Республика? — Септемий говорил совершенно открыто и спокойно.

— Республика наше детище. Как мы можем отделять себя от неё?

При этих словах Катона Семптемий, глядя ему в глаза, понял: «Он хотел мне сказать что-то большее, но моя реакция на его слова чем-то испугала его! Ну что ж, постараемся его успокоить». А Катон продолжал:

— Ещё Ромул задумал провести республиканские преобразования. Жаль! Боги решили забрать его в свои чертоги, а возвратили его обожествлённым Квирином!

— Но почему поклонения в обрядах и ритуальных процессиях Янусу намного больше, чем Квирину, являющемуся защитником города? — спросил Септемий.

— Потому что Квирин-Ромул сам поклонялся Двуликому Янусу. Янус отображает две стороны состояния государства — Войну и Мир! Близнецов было тоже двое — Ромул и Рем. — Катон явно заводился от своей речи, глаза его начали гореть неистовым пламенем убеждения. — Само время выбрало правильное решение! Кто будет править Римом?! Ромул, как более волевой и устремлённый, оказался правителем, захватившим часть диска, принадлежащего ранее Рему, и стал более могущественным и деятельным…

— Диска? Ты сказал диска? Какого диска? — Бибул выхватил из монолога Катона непонятный ему смысл.

Катон осёкся… Было видно, что он обдумывает свой ответ.

— Говоря «часть диска», я имел в виду весь круг города. Так вот, Ромул построил храм Двуликому Янусу после того, как имел откровения с ним…

— С кем? — не понял Септемий.

— С Янусом, Септемий, с Янусом! Если хочешь и ты будешь сегодня свидетелем разговора с богом.

— С кем? С Янусом? И где же будет происходить разговор? — Септемий был поражён происходящим и с недоумением смотрел на Катона.

— Здесь, Септемий, именно здесь! Здесь он явился первый раз Ромулу и стал являться в последующем!

— В каком же образе он возник перед Ромулом? Ведь храма тогда не было? — спросил Септемий, обводя комнату взглядом.

— Ромул говорил, что он предстал в образе восточного странника, но вещи, о которых поведал его рассказ, заставили Ромула поклоняться его учению! В этом месте, по повелению Ромула, был заложен храм и построен лабиринт.

Обведя всю комнату внимательным взглядом, Септемий остановил взгляд на Катоне.

— Скажи, Марк, по пути сюда я видел вырезанное человеческое сердце! Оно лежало на ладони у Януса. Это что, тайное жертвоприношение?

Во взгляде Септемия не угадывалось ни капли волнения или испуга. «Это очень смелый человек, — в мыслях решил Катон, — природа наградила его не только светлым умом, но и мужеством! Такие люди редки. Если он станет нашим приверженцем, это будет несомненный успех!»

— Это один из предателей ордена, не согласовавший свои действия с нами! — Катон придал своим словам наибольший замысловатый оттенок. — Двуликий карает ослушников и врагов, где бы они ни были!

Септемий понял, что эти слова были сказаны как предостережение и ему. Катон между тем подошёл к одной из ширм и распахнул её. Глазам открылась тёмная пустая ниша.

— Сейчас, Септемий, ты увидишь то, что видели избранные отцы города. Круг посвящённых не так велик. У нас много приверженцев в Сенате и в Республике, но посвящение в тайну мы проводим далеко не каждому!

— Вы меня хотите сделать своим приверженцем и посвятить в какие-то тайны Двуликого Януса?! — Септемий взглянул на Катона. — А вдруг я не оправдаю ваших надежд? Тогда моё сердце будет лежать на ладони Двуликого Януса?

— Нет. Ты будешь присутствовать при явлении бога. Дальше тебе решать самому, быть с нами или против нас.

Категоричность сказанного насторожила Септемия. Катон между тем продолжал:

— У тебя будет время обдумать наше предложение! А теперь приступим, уже подходит время.

Катон несколько раз хлопнул в ладони, пригласив знаком Септемия присесть на одну из скамеек. В комнату вошли жрецы одетые в пурпурные тоги. Они принесли несколько зажжённых ламп и благоухание наполнило комнату. Лампы они разместили треугольником внутри ниши. Пространственная пустота, которая начала заполняться пеленой благоухающего дыма, стала задымлена и непроглядна. Где-то за стенами зазвучало заунывное пение, в котором прослушивались женские и мужские голоса. От невероятного благоухания у Септемия начала кружиться голова. Мысли его стали путаться. Какое-то сладостное опьянение овладело всем его телом, хотелось закрыть глаза и погрузиться в нереальность мечтаний. Мыслительный процесс Септемия невероятно ускорился, начали всплывать картины из прошлого: женитьба на любимой девушке Квесте Тертеллии, её смерть и похороны, её новорождённого младенца, война в Самнии, где он искал смерть, бросаясь в самую гущу врагов… Видения продолжались… Вдруг стали возникать совсем незнакомые картины: невероятный шторм на море, разбивающий галеры как щепки… Волны, достигающие высоты колонн Капитолия. Море вдруг сменилось сушей и глазам предстали римские легионы, а корабли сменились видениями огромных слонов, топчущих римских солдат… Видения менялись очень быстро…

Пение стихло и послышалось контральто. Стоящие по бокам ниши авгуры припали на левое колено. Катон поднялся со скамьи и сделал два шага к нише. Глаза его сверкали светом отражённых ламп, на лице застыла маска отречённости и всепоглощающего поклонения!

Ниша полностью наполнилась дымом благовоний, излишки которого выходили по сторонам… Вдруг из ниши послышался звук, сопоставимый с тяжёлым ударом бревна о каменную кладку. Контральто сразу осёкся и замолчал.

— Присутствует ли верховный понтифик? — Из ниши послышался голос, усиленный акустическим эффектом пустоты, но вполне человеческой, низкой тембральности.

— Я здесь, мой повелитель! — Катон склонил голову.

Септемий окончательно пришёл в себя от раздавшегося в пустоте голоса.

— Мои братья, находящиеся по ту сторону вашего времени, недовольны столь медленным процессом гегемонии Рима над всем миром!

— Мы делаем всё от нас зависящее, всё, что в наших силах, повелитель!

— Недостаточно. Рим должен собрать четыре составляющих безграничный власти, и тогда все четыре стороны света покорятся ему! Построив же башню, в которой будут заключены все четыре символических реликвии, вы вновь построите мост, связывающий ваш мир с нашим. И мои братья смогут вновь войти в ваше измерение, помогать властвовать вашему городу над всем миром. Вербуйте больше наших последователей. Гея не вправе противиться вашей власти. И помни, понтифик, — из дыма выступила еле различимая человеческая фигура, — ваш город не единственный в этом мире. — Фигура человека по пояс высунулась за пределы задымленной ниши, так что было хорошо различимо лицо божества. — Мои братья могут подумать о замене избранности вашего города.

Лицо вновь скрылось в пелену дыма.

— Мы дали вам всю информацию! Дали вам могущество и власть! Закончите начатое и мы вернёмся вновь!

Голос замолчал. И вновь запело контральто. Как будто певшей открыли закрытый ранее ладонью рот.

Бибул сидел ни жив ни мёртв. Ничего подобного он в жизни не испытывал. Сам монолог в нём пробудил много вопросов. Присутствие третьей заинтересованной стороны в Республике давно угадывалось им. Но то, что он увидел и услышал, никогда им не предполагалось и поставило его в определённый тупик. Мурашки побежали у него по спине в момент, когда он увидел и рассмотрел лик бога.

Тем временем авгуры забрали ароматные лампы из ниши и глазам вновь открылось её пустота. Все покинули комнату, кроме Катона и Бибула.

Катон повернулся к Септемию, было видно его волнение:

— Ну, что скажешь, Септемий? Я понимаю, тебе не по себе! Но объяснить всего я тебе сейчас не могу. Ты должен сам определиться — с нами ты или нет! — Катон внимательно посмотрел на Септемия.

И увидев, как Септемий посмотрел на Катона, тот ответил:

— Я сам не думал, что он сегодня явится в этом облике.

Септемий сидел, собираясь с мыслями.

— Хорошо, понтифик, я обдумаю увиденное и сообщу вам о своём решении до отъезда из Рима.

— Вот и хорошо! — раздалось в ответ. — Я оставляю тебя, Септемий! Привратники проводят тебя.

Септемий обернулся. Катон исчез за одной из ширм.

Оставшись один, Бибул подошёл к открытой нише. С опаской он вошёл внутрь и осмотрел стены. Стены были выложены из круглого камня и не имели никаких трещин или изъянов, которые могли бы навести на мысль о потайной двери.

В этот момент раскрылась дверь, в которую вошёл Септемий, направляясь сюда. Привратники попросили его проследовать за ними. Септемий совершил обратное путешествие по подземельям храма в молчании и раздумьях.

 

Глава 20

Гамилькар обернулся, выбежавшая отовсюду прислуга храма разделилась на две группы. Одна перенесла Апафию в её жреческие покои, где принялись хлопотать над её раной. Другие пытал ись помочь Клариссе освободить Массилия от доспехов, чтобы добраться до его ран. Гамилькар поискал глазами Иолу. Она сидела на корточках возле лежащего центуриона. Гамилькар пошёл к нему и, присев, приподнял его голову, почувствовав слабый пульс Кассия.

— Диархон, перевези женщин на корабль. Я пока окажу помощь! — отдал он указания Диархону. Увидев немой вопрос на лице Иолы, он успокоил: — Они выживут, если им оказать вовремя помощь, так что поторапливайтесь! Не время рассуждать! — поторопил Гамилькар. — Диархон вернется за нами, поэтому спешите!

Женщины смотрели на него вопросительно.

— Мы перевезем их на корабль и там вы мне всё расскажете! А сейчас в путь!

Гамилькар вновь склонился над Кассием. Центурион потерял очень много крови и ослаб совершенно, но молодое сердце боролось за жизнь. Гамилькар подумал о превратностях жизни, вынуждающую его оказывать помощь врагу. Но этот враг спас его жену, встав на пути слуг Двуликого, и его благородство несомненно достойного римлянина пересилила вражду двух народов. Кассия перевязали и отнесли к пристани храма. Барка посмотрел на Массилия. Рана декана была опасней. Второе ранение задело лёгкое. Массилия перевернули так, чтобы кровь не заливала лёгкие, но требовалась помощь лекаря. Массилия перевязали и, не переворачивая, перенесли к Кассию…

Наконец пришла лодка. Раненых погрузили в лодку. Гамилькар ещё раз справился о здоровье Апафии и узнал, что она уже пришла в себя и стала расспрашивать о случившемся. От этого известия он успокоился и отплыл к кораблю…

Артемида отстояла свои владения и опустила на свой храм глубокую ночь…

…Кассий Кар открыл глаза, не понимая, где он находится. Он попытался пошевелиться, но совершенно не почувствовал тела. Темнота и мрак были его спутниками последние дни. «А жив ли я? Или я уже умер и совершенно бестелесным духом витаю в космосе?» Кассий решил вспомнить всё, что происходило за прошедшие недели…

Обоз после сражения на гребне подъёма переправы через реку больше не подвергался никаким нападениям. После битвы они узнали у местных сицилийцев, что уничтожили самый крупный разбойничий синдикат, промышлявший разбоем в этой области острова уже много лет. Были убиты почти все видные начальники разбойников, включая неуловимого до этого Катариса, который грабил всех подряд и слыл неуловимым и умелым организатором нападений!

Через три дня обоз достиг Эрбесса, где располагалась база осаждавшей Акрагант армии проконсула Кавдика. В Эрбессе стоял гарнизон, состоящий из четырёх манипул тяжёлой римской пехоты, трёхсот всадников — экстрординариев. Гарнизоном командовал военный трибун Децим Тибул. По приходу обоза Теренций Мул поведал Дециму все перипетии пути и о роли во всём Кассия Кара. Тибул высоко оценил действия Кассия и отрядил в сопровождение Кассия отряд экстрординариев в сто всадников. Также Тибул пообещал, что как только какой-либо обоз отправится в Мессину, он возвестит о заслугах Кара его легата Тита Бабруку.

На следующее утро Кассий в сопровождении конного отряда отбыл к Акраганту. Двумя переходами, с одной ночевкой, отряд прибыл в лагерь Аппия Кавдика. Конный отряд, сопровождавший Кара, отбыл назад в Эрбесс. Кассий, разместив своих людей на отдых, отправился к проконсулу…

…Лагерь Кавдика стоял на высоком холме, с которого очень хорошо просматривался Акрагант, а также часть морского залива. Претория лагеря находилась на самой высокой точке холма. Туда-то и направился Кассий. Пройдя несколько постов охраны и предъявив им консульскую тубу, Кассий подошёл к ставке проконсула. Один из центурионов, нёсший наряд на сегодня по охране ставки, остановил Кара и, узнав о письме консула, отправился доложить о нём Аппию. Через несколько минут центурион вернулся, и попросил Кассия проследовать к проконсулу. Кар вошёл внутрь, прошёл между двух перегородок с охраной и попал в просторный зал с конусным покрытием из парусины. В центре свода было отверстие для выхода дыма горящих в нескольких местах очагов, задачей которых было освещение и отопление такого большого пространства.

Проконсул сидел возле одного из очагов и что-то чертил на песке. Подняв голову, он посмотрел на Кара вопросительным взглядом. В нём угадывался очень надменный, авторитарный, бескомпромиссный военачальник. Кавдик происходил из очень древнего рода патрициев и его понятия обо всём самом лучшем чётко ассоциировались с родовой ветвью. В его мировосприятие не входило ещё чьё-то мнение, отличавшееся от его личного. Его военачальники, окружавшие его, были для него дурнями и обалдуями, а солдаты муравьями. Всё это присутствовало на фоне его гениального военного руководства. Все неудачи и промахи он списывал на нерадивость солдат и тупость подчинённых начальников. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Кавдика никто не любил и, более того, его ненавидели. Но спорить с ним было опасно, ибо он имел неукротимый нрав, а бешенство и свирепость слишком часто заслоняли разум, затмевая последние отблески сознания.

Кассий без слов подал тубу проконсулу. Аппий взял её и не спеша, будто раздумывая, открывать её или нет, крутил в руках. Так же не торопясь открыл запечатанный верх. Принялся читать… Несколько раз во время чтения он поднимал глаза на Кара и вновь обращался к письму. За время чтения на его лице не выразилось ничего, что могло бы выдать его чувства. Закончив чтение, он обратил свой взор на Кара.

— Где ты отличился, центурион? — спросил Аппий Кассия.

— Во время второй войны с Самнием, — ответил Кар.

— В каком легионе ты служил?

— Я служил и ныне несу службу в четвёртом легионе имени Марса.

— Хороший легион, — заметил Кавдик, — и командиры ему достаются всегда достойные.

Он крикнул дежурного центуриона.

— Позови Скрофу, — приказал он.

Центурион вышел.

— Кассий, я напишу письмо, которое ты доставишь в расположенную недалеко от Акраганта священную рощу нимф. Когда ты передашь письмо и дождёшься его прочтения, лицо, прочитавшее его, даст тебе поручение ко мне или просто отпустит тебя в лагерь. Сегодня начинаются празднества, посвящённые Артемиде. Те люди выполняют тайные поручения и находятся в роще по заданию.

С этими словами Аппий написал письмо, сложил его вчетверо и скрепил своей печатью. Когда он передавал письмо, вошёл человек со знаками военного трибуна.

— Скрофа, — обратился Кавдик, — проводишь центуриона к роще и возвращайся ко мне.

Скрофа склонил голову и пригласил Кассия следовать за ним. Они вышли из ставки Кавдика.

Выходя на территорию претории, Кассий заметил Массилия, стоящего в стороне. Массилий держал под уздцы лошадь, переданную трибуном Тибулом. Скрофа торопился. Он показал на одну из лошадей, стоящих привязанными у декуманских ворот лагеря. Они сели верхом и выехали за ворота. Скрофа пустил лошадь в галоп. Кассий не отставал. Они скрылись среди виноградников и только шлейф пыли, поднятый копытами лошадей, выказывал маршрут их следования. Весь путь занял около часа, они проехали примерно тридцать стадиев. Затем Строфа замедлил бег своего коня и перевёл его на шаг. Лошади, тяжело дыша и фыркая, пританцовывали, отдыхая. Кассий увидел конечную цель их путешествия.

Апельсиновая роща находилась между Акрагантом и селением рыбаков, расположенным под высоким молом, на котором стоял какой-то храм. Священная роща нимф была наполнена пением разноголосых птиц. В самой роще весело журчали быстрые ручьи, сбегая с горного плато. Скрофа достал охотничий рог, сделанный из рога тура, и подал сигнал. После этого он развернул лошадь, кивнул Кассию, подавая этим самым знак исполнения им его поручения, и пустился в обратный путь, пустив лошадь лёгкой рысью. Кассий остался один. Он ждал несколько минут и решил сам углубиться в рощу. Он перебрался на лошади через один из ручьёв и неторопливо двинулся вперёд.

— Кого ищет римский центурион? — услышал он голос позади себя.

Кассий обернулся и увидел арканита, вышедшего из густого кустарника. Солнце играло на его латах, открытых порывам ветра, отбросившего его плащ назад. На адепте блестели латы самнитской работы, в которой одна пластина накладывалась на другую не глухим креплением, а наподобие оперения птиц, одна на другую. Мечи у них были по длине равные мечам римской тяжёлой пехоты, но с более тонким, изящным лезвием. Кроме меча, на поясе висел тяжёлый кинжал. Арканит смотрел на Кассия сквозь глухую кожевенную маску, оставляющую для дыхания продольные прорезы. Открытыми были только глаза и лоб. Капюшон скрывал волосы адепта.

Кассий спешился и молча подал письмо проконсула. Адепт, взяв письмо, отошёл в сторону для его прочтения и повернулся к Кассию спиной. Кассий вдруг вспомнил слова из отчёта адептов, которых он встретил в дозоре у Мессины: «…Благоухает в храме Артемиды…» «Значит, это и есть храм Артемиды! — решил он, посмотрев на высокий мол у моря. — Интересно, что за роза обитает в его стенах?»

— Центурион, — услышал он слова обращения с другой стороны. — Давайте я привяжу вашу лошадь.

Кассий повернулся, справа от него стоял такой же адепт, впрочем, как и слева.

«Сколько их здесь, — подумал Кассий, — этих убийц должно быть кратное число». Кассий посмотрел, как адепт взял его лошадь под уздцы и повёл вглубь рощи. Другой адепт разговаривал вполголоса с арканитом, видимо, старшим из них и прочитавшим письмо. Кассий вслушался в пение птиц, роща, как видно, была густо населена этой живностью…

— Центурион, мы отправляемся на задание, которое указано в письме, доставленном тобой. Ты остаёшься здесь, вместе с двумя адептами, и присоединишься к нам после сигнала! Будь внимателен и не пропусти сигнала.

Арканит пошёл вглубь рощи. Кассий посмотрел, как взявший его коня скрылся в густом кустарнике рощи, и повернулся к адепту, который только что разговаривал со старшим из адептов:

— Что мы будем делать? — спросил Кассий адепта.

— Приказано было ждать сигнала, но ждать сигнала нам лучше на отлогом берегу ручья, который находится недалеко отсюда. — И адепт показал, в какую сторону надо двигаться.

Кассий двинулся в указанном направлении. Туда раньше них ушёл вместе с его лошадью второй из оставшихся с ним храмовиков. Кассий шёл впереди, раздвигая густые, гнутые ветви переплетённых зарослей. Сзади слышался хруст веток идущего за ним адепта. Кассий вышел на открытое место, сделав несколько шагов вперёд, он вдруг обернулся к адепту, который должен был следовать сзади, за ним… Но из зарослей адепт не выходил! Кассий прислушался… Звука шагов с ожидаемой стороны зарослей не было… Зато хрустнули ветки спереди, откуда только что отвернулся Кассий…

…Кассий повернулся и увидел лезвие меча, летящего по косой дуге ему в лицо. Адепт, ушедший вперёд с лошадью Кара, подкараулив его за широким дубом, неожиданно атаковал, совершая рубящий удар мечом, находящимся в правой руке, полностью уверовав в неготовность к его атаке Кассия. Но Кассия природа щедро одарила скоростью перемещений и реакцией. Кар был самородком, постигавшим военную науку в прошедших сражениях, глядя на острия мечей разных народов. Кассий мгновенно присел на левое колено, отставляя правую ногу с разворотом корпуса назад, уходя с линии атаки нападающего. Меч просвистел над головой Кассия. А сам адепт, не встретив упора меча на шее Кассия, куда метил, подался корпусом вперёд, подчиняясь поступательному движению. Центурион одним движением с уходом в сторону с линии атаки обнажил меч и вонзил его в открывшийся правый бок адепта снизу вверх, поднимая стальные пластины брони. Меч вошёл между рёбер и пронзил все жизненно важные органы грудной клетки. Адепт умер ещё в движении… Теперь Кассий услышал звуки ломающихся ветвей сзади себя… Он повернулся и увидел другого адепта, выбегающего из зарослей и замахивающегося в его направлении тяжёлым кинжалом… Времени на раздумье не было. Кар кувыркнулся через голову в сторону врага. Кинжал просвистел на расстоянии ширины ладони от кувыркающегося тела Кассия. Мгновение, и Кар оказался в шаге от врага! Глаза их встретились… Адепт был поражён быстротой центуриона, а глаза Кассия пылали гневом за подлое нападение. Арканит обнажал меч, когда меч центуриона вонзился ему в бедро с силой, пробившей латные пластины, защищающие ногу. Арканит взвыл от боли и упал на траву. Кассий поднялся с колена, огляделся по сторонам, проверяя место на наличие новых убийц…

— Да, вы оправдали свою репутацию подлых убийц, тянувшуюся за вашим орденом в веках! — сказал он после того, как осмотрелся. — Чем я помешал вашему ордену?

Арканит сверлил его зелёным взглядом и молчал. Кассий оторвал тесёмку плаща мёртвого адепта и кинул её раненому.

— Перетяни рану, тебе придётся скоро общаться с судьями Республики!

— Я не хватаюсь за жизнь, центурион. Мой брат уже мёртв! И ты тоже скоро будешь мёртв. Хотя ты меня удивил! Многих мы с братом отправили к Аиду. Но такого быстрого воина мы ещё не встречали! Видно, власть Двуликого не столь уж безгранична, как нам говорили. Марс тоже благоволит к своим сыновьям. — Адепт бледнел с каждой минутой от потери крови, которая всё сильнее пробивалась из его бедра. — Возьми письмо и прочти, что тебя ожидает! Оно лежит в сумке у моего брата.

Кассий посмотрел на раненого, умирающего адепта, потом на другого, который лежал в нескольких шагах. Он медленно пошёл к мёртвому адепту. Нагнувшись над мёртвым телом, Кассий открыл поясную сумку и порылся в ней. На дне её лежал вчетверо сложенный конверт проконсула. Кассий взял его и выпрямился, приготовившись читать…

В это время сзади послышался хруст разрубаемого черепа. Кассий резко обернулся… У мёртвого адепта стоял Массилий. Адепт с удивлённым лицом держал в замахе меч, который собирался бросить в спину Кассия… Меч декана разрубил ему голову в момент броска и мёртвое тело рухнуло наземь.

— Спиной к живому врагу поворачиваться нельзя. — Массилий вытер меч о траву.

Кассий наклоном головы поблагодарил Массилия.

— Что ты здесь делаешь, Массилий? — улыбаясь, спросил он.

— Когда я увидел тех адептов ордена, которых мы встретили в дозоре у Мессины, я подумал, что мы вляпаемся в какую-нибудь грязную историю. И я не ошибся! Почему я здесь? Потому что я привязался к тебе, центурион. За шесть лет службы ты мне стал как сын. Своих детей я никогда не имел. Поэтому оберегаю тебя от всякого рода неприятностей! — Массилий пнул ногой мёртвого арканита.

Кассий ничего не ответил, он читал письмо. Оно было очень коротким. Кавдик написал: «Центуриона, привёзшего письмо, к Плутону! Сегодня всё должно решиться. Храм сжечь! Мёртвого центуриона бросить у храма».

— Вот как? — центурион задумался. — Нам, Массилий, нельзя возвращаться в лагерь Кавдика.

Массилий склонился над убитым арканитом, открыл его лицо, перерезав ремни маски. Посмотрев в лицо убитого, он произнёс:

— А мы были примерно одного возраста с ним! Интересно, скольких людей его подлая рука отправила в чертоги Плутона?

— Он сказал, очень многих! Он и его брат… — Кассий был погружён в размышления.

— Брат? — Массилий поднял голову, оторвав взгляд от адепта. Он перешёл к другому арканиту и склонился над ним, разрезая ремни маски. Массилий содрогнулся, по его спине пробежала дрожь. — Клянусь страшной Гекатой! Они действительно братья. Кассий, ты должен это видеть! — Массилий выпрямился, оторвав Кассия от размышлений своим возгласом.

Кассий, приняв в мыслях какое-то решение, подошёл к одному из убитых адептов. Взглянув ему в лицо, он перешёл к другому:

— Они подбирают убийц из близнецов! — Он выпрямился. — Орден состоит из убийц-близнецов. Да! Тут даже упомянутая тобой Геката содрогнулась бы от ужаса! Похоже, легенды не врут, говоря, что Ромул создал орден.

Массилий, осмотревшись по сторонам, спросил:

— Ты что-то говорил про возвращение в лагерь? Почему нам нельзя возвращаться?

Кассий протянул Массилию письмо… Массилий улыбнулся:

— Кассий, я происхожу из рода рыбаков из Остии. У нас не было рабов греков! Я не обучался грамоте. Вся моя грамота закончилась, когда обучили меня вязке рыболовных снастей и продаже улова с выгодой!

— Прости, Массилий, не подумал! — Кассий примирительно улыбнулся. — Кавдик поручил мне доставить письмо, в котором приговорил меня к смерти. Далее он поручил бросить мой труп к вон тому храму Артемиды, а храм сжечь!

— Для чего? — удивился Массилий.

— А вот это мы сейчас попробуем узнать! Если ты, конечно, со мной, друг мой!

— Где быть декану, как не рядом в строю с центурионом. — В голосе Массилия не было ни капли раздумий. — Сейчас, Кассий, я приведу твою лошадь!

Массилий скрылся в зарослях. Через несколько минут он появился с лошадью Тибула, к крупу которой был прикреплён щит Массилия.

— Знал я! Встретишь тёмного убийцу на ночной дороге и она приведёт тебя в тёмный лабиринт его тайн!

Кассий выехал ему навстречу верхом на лошади, которую дал ему Скрофа. Между тем уже наступил вечер, солнце скрылось за горизонт.

— Ну что, Массилий. Пора нам посетить владения Артемиды, на которые Двуликий обратил свой взор!

Они пустили коней в галоп…

 

Глава 21

…Кар открыл глаза, чувствуя какие-то качания в невесомости… Сквозь пелену приоткрывшихся глаз стали проступать какие-то неясные формы… Он стал вслушиваться в звуки, раздающиеся вокруг. Однотонный шум слышался вокруг его… И ещё… Он напрягся…

«Ну конечно… Это чайки… Крик чаек… — пронеслось у него в голове. — Значит, я не мёртв!»

Он попытался пошевелить пальцами… И ощутил их непослушность… Несколько минут Кассий вслушивался в окружающую его тишину…

…Вдруг он услышал звуки шагов, которые, судя по возрастающей громкости, явно приближались к нему… Над ним кто-то склонился, и он почувствовал, как влажной материей протирают ему лицо.

— Ну вот, ты пришёл в себя, центурион! — услышал он греческую речь.

Зрение постепенно прояснялось… Стал угадываться деревянный потолок и балки перекрытия. Кассий поводил глазами из стороны в сторону…

— Зрительная реакция в норме. Теперь тебе надо усиленно начинать восстановление всего организма, чтобы быстрее встать на ноги.

Кассий увидел человека лет сорока, курчавая борода на щеках сращивалась с курчавой шевелюрой. Он тихо спросил:

— Кто со мной разговаривает?

Кассий услышал свой голос как будто со стороны, и он ему показался чужим от слабости.

— Я лекарь Протогор, — представился человек.

— Это я вам обязан своим выздоровлением? Спасибо! Я думал уже, что лечу во мраке космоса.

— Да! Ты и твой друг были совсем близки к грани небытия! Но не только моя заслуга в том, что вы пошли на поправку! Этим вы ещё обязаны двум милейшим созданиям, которые попеременно дежурили у ваших изголовий.

— А Массилий? Где он?

— Он лежит за тобой. С ним всё хорошо. Но сейчас он спит.

— А где мы находимся? — спросил Кассий.

— Вы на корабле Гамилькара! — отвечал Протогор.

— Мы в плену? — насторожился центурион.

— Нет, вы скорее гости на корабле! Гамилькар сам перевёз вас сюда и сам оказал первую помощь в храме. Если бы не его умение, то я навряд ли смог бы вам помочь.

В этот момент послышался звук и шум нескольких пар ног.

— А вот и ваши спасительницы! Оставляю вас, так как у меня есть ещё пациенты, — Протогор улыбнулся и удалился. — Не давайте ему подниматься, он ещё слишком слаб, — услышал Кар слова лекаря, обращённые к кому-то.

Через мгновение Кар мог созерцать черты своих спасительниц. Несомненно, это были те незнакомки из храма. Там, в пылу схватки, Кассий отметил их ослепительную красоту, но любоваться ею смог только здесь. Одна была лет двадцати пяти, с тёмными волосами, спускающимися на её нежные плечи разнообразными волнами. Взгляд её был обворожительным, глаза сияли неиссякаемой добротой и теплотой. Она держалась совершенно открыто и, кажется, была способна обворожить весь свет.

Другая была моложе. Ей едва минуло двадцать. Светлые волосы спадали ей на грудь крупными кудрявыми локонами. Она смотрела на Кассия застенчивым взглядом. Глаза её были большие, а необычайная голубизна их заставила Кассия раствориться в их глубине.

— Мы вчера ждали твоего пробуждения, центурион! Меня зовут Кларисса! А это Иола! Как нам тебя называть, воин Республики? — Кларисса улыбалась, задавая Кассию вопрос.

— Меня зовут Кассий Кар, — по-гречески ответил Кассий.

— Вот и познакомились. Я думаю, Иола, нам теперь можно побрить Кассия, а для этого нам больше не нужно разрешения Протогора, — Кларисса перевела взгляд на Иолу. Иола, встретившись взглядом с Кассием, вспыхнула и отвела взгляд обратно на Клариссу.

— Полно, девочка! Принеси-ка нам лучше горячей воды и хорошее лезвие!

Иола с радостью бросилась исполнять просьбу Клариссы.

— Спасибо, Кассий, что вступился за храм и незнакомых тебе жриц этого храма! — поблагодарила его Кларисса. — Мы были все в восхищении от твоей доблести и храбрости твоего друга! Я никогда не присутствовала при сражении, но то, что я увидела в храме, повергло меня в шок! Мне казалось, что сам Марс руководит твоими мечами. Я видела, как убийцы-арканиты кусали локти от безуспешности своих атак. А когда ты поразил троих из них, их старший шипел как змея!

— Что с остальными? — спросил Кассий.

— Они отправились на суд к своему Двуликому! Наверное, римский бог уже отослал их в свои чертоги, — предположила Кларисса. — Так зачем ты вступился за нас, Кассий?

— За час до нападения на храм двое таких же пытались убить меня в священной роще нимф недалеко от храма. Они бы сожгли храм. Я солдат Республики и мой долг защищать честь Республики не только на полях сражений, но и защищать репутацию Республики в других обстоятельствах! Вы смотрели на лица убитых? — спросил Кар.

— Нет, они же были в масках, — удивилась Кларисса.

— Все убийцы попарно близнецы! — Кассий на минуту задумался. — И я думаю, что орден находит или подбирает их по всему известному свету.

Он замолчал, тяжело дыша. Кларисса молчала, поражённая услышанной новостью. Но, увидев, что Кассию тяжело, она очнулась:

— Всё, всё, хватит разговоров! Поговорим позже! А сейчас займёмся приведением в порядок лица нашего храброго центуриона, — сказала Кларисса, увидев Иолу, несущую бритвенные принадлежности.

— А после приятных процедур по наведению красоты у нас запланирован вкусный обед, — подытожила Кларисса и они с Иолой защебетали вокруг Кассия. Кассий заметил, что его сердце стало учащённо биться после прихода светловолосой Иолы. Их взгляды то и дело встречались… Глава 22

Корабли Карталона неслись к острову Самосу, где царь Акрон раз в четыре года устраивал состязания всякого рода воинств, которые собирались со всего света. Корабли уже миновали острова Киклады, где на множестве подводных скал и рифов погибли и исчезли в морских глубинах тысячи кораблей и мореходов. Тысячи лет в этих водах обитали коварные сирены, заманивающие моряков на скалы своим невероятным пением. Море здесь было неспокойным. Ветер завывал неистовым голосом, пролетая сквозь корабельное снаряжение, будто предупреждая о грозящей опасности…

…Карталон вывел свои корабли на границу Критского моря, чтобы избежать встречи с сиренами, и шёл курсом к южным островам Спорады. Там он намеревался пройти до острова Кос и повернуть на север вдоль берегов Малой Азии, чтобы дойти до острова Самоса.

Три дня назад они вышли из Пирея, порта Афин. Пирей поразил своим видом всех мореходов флотилии Картолона, включая его самого. Огромное количество кораблей вмещал пирс Пирей. С залива казалось, что в порту вырос лес мачт. Вдоль пирса были построены склады товаров, где торговцы могли арендовать за определённую плату у городских властей складские помещения. И уже, не боясь порчи товара от стихийных бедствий и хищений, вести торговлю в Афинах, подвозя туда товар мелкими партиями. От Пирея до Афин были проложены две дороги — в город и назад, чтобы транспорт не мешал движению друг друга. Также были построены длинные стены, замыкающие порт с городом. Все фортификационные сооружения были построены на должном уровне. Строителем и автором этих великих замыслов был один человек, великий стратег Афин Перикл.

Сибиллу поразила архитектура Афин. Столько мраморных портиков, групповых статуй, отдельно стоящих изваяний она не видела никогда. Театральные одеоны с шедшими на них представлениями и трагедиями Эсхила, Аристофана и их последователей были едва ли не самыми важными пунктами посещений испанской девушки. Вместе с Карталоном они посетили и знаменитую академию Платона. Это было прекрасное для Сибиллы время, за которое она вновь пополнила свои познания в сфере миропостроения. Находясь вместе с Карталоном в центре образованнейших людей того просвещённого мира, она ощущала себя счастливейшим человеком на земле. Будто не шла война с грозным Римом, способная разрушить их идиллию в одночасье. Будто смерть не летала над ними в обличии зажжённых зарядов баллист или смертельных жужжащих римских стрел. Всё это отступило на время перед всепоглощающим чувством жажды познания нового…

Война часто брала на себя роль судьи и исполнителя приговора в одном лице. Но вынести приговор Карталону и Сибилле она ещё была не готова. Ночами Карталон искал ответа, спрашивая себя, сколько ещё продлится война и их скитания с Сибиллой? Но ответа не находил… С ранних лет его тянуло к морю и приключениям. В Карфагене, в храме Молоха жила жрица Антифона, которая была родом из великого города мореходов Тира. Она хранила знания своего рода, не имея возможности передать их своим потомкам, так как таких уже не было в городе торговцев Карфагене. Вечерами она покидала мрачный храм, где царил культ страшного Молоха, древнего божества, питающегося душами принесённых ему в жертву. Культ был покрыт тайной и мало кто был посвящён в него. Власть отцов города — Совета суффетов — не могла мириться со столь жестоким культом и поэтому отделила храм от города в политическом отношении, образовав под его эгидой Священную Касту жрецов храма, которая наделялась голосами в Совете. Священная Каста жрецов курировала и культы Бааля, Танит и Милгарта…

…Жрица Антифона сидела в порту Карфагена и смотрела на корабли, вспоминая свой род. Все окружающие боялись жрицу страшного культа, сидевшую так часто на пирсе, и обходили её стороной. И только один мальчик из рода Баркидов нашёл с ней общий интерес. Карталон вместе с ней просиживал в порту до поздней ночи, слушая её рассказы о далёких землях и чудесах на них. Вскоре по городу пошёл слух, что жрица украла сердце маленького мальчика, чтобы подчинить его помыслы своим тёмным планам… Теперь портовый люд сторонился их обоих. «Мальчик испорчен!» — говорили они. Отец Карталона, наслушавшись этих домыслов, решил поговорить с сыном… Но после беседы больше не обращал на эти разговоры внимания. И встречи мальчика и старой жрицы продолжились… Карталон дал себе и Антифоне слово, что станет мореходом и отправится с ней в далёкие путешествия. И действительно! В первой же войне, в которой участвовал юный Барка, он отличился, проявив изрядное мужество. За это отличие ему дали в подчинение несколько галер для блокады торговых путей Ливии… С этого началась карьера морехода Карталона. Он взял на борт ставшую необходимой жрицу и постигал науку моря, слушая её советы. Они плавали вместе более восьми лет…

Флотилия Карталона пересекла Критское море и ожидала увидеть на горизонте остров Кос.

— Тоган, что видит дозорный на мачте? — Карталон, выйдя из рубки, посмотрел наверх мачты.

— На горизонте дымка, пока ничего не видно! Прикажешь поменять курс?

— Нет! Пусть смотрит в оба! Нам нужно будет сориентироваться по самой высокой горе острова.

Карталон шёл вдоль борта галеры, вспоминая Антифону. Подойдя к носовой части, Карталон всмотрелся в горизонт. Воспоминания о совместных плаваниях нахлынули на него и он произнёс:

— Интересно, где ты сейчас, Антифона, нашла ли ты в другом мире своих родных, которых так искала в этом?

— С кем это ты говоришь? — услышал он сзади голос Сибиллы, которая прокралась к нему на нос корабля.

— Я вспоминаю моего старого товарища по морским скитаниям! — Карталон обнял Сибиллу и прижал её к своей груди.

— Нет, нет! Ты произнёс женское имя! — утверждающе сказала Сибилла, подняв глаза на Карталона.

— Да, женское! Её имя Антифона, она была последней из рода Антифонов в Карфагене. Она проплавала с самого детства и до своего двадцатипятилетия со своим отцом Антифоном Соттом, который был знаменитейшим мореходом старого Тира. В своё двадцатипятилетие она решила стать жрицей Молоха, чтобы вымолить у Молоха удачу на возвращение своего отца и братьев из плавания, которое он решил сделать за Геракловы столпы во славу торговли Карфагена. Она каждый день выходила в порт города, ожидая возвращения кораблей отца! Но из этой экспедиции никто не вернулся. Антифона продолжала каждый день по вечерам ожидать возвращения своих родных. Она тихо сидела у пристани и ждала, ждала, ждала… Шли годы. Люди уже забыли, а остальные не знали причину её ожидания у пристани и стали распускать всевозможные слухи… Много позже мы вместе с ней искали следы её отца далеко за Геракловыми столпами. На одном из островов, куда мы доплыли, переборов страшный шторм, дикие племена вспомнили и рассказали нам, как много лет назад к ним приплыли такие же галеры. Из них вышли люди и торговали с ними. Потом галеры уплыли дальше… Но до сих пор племена помнят, что их паруса горели пламенем… Антифона плакала, услышав это… Это был её родовой герб! Мы плыли ещё шесть дней в том направлении, но больше никакой земли не встретили. У нас кончалась пресная вода, и к тому же небо покрылось облаками, что затруднило ориентацию по звёздам… Мы вынуждены были повернуть. По возвращению в Гадес Антифона только тем и жила, что где-то ещё есть её родственники, и мечтала найти их! Мы плавали в Тир, на Крит, но всё тщетно! И вдруг на острове Кос, в одном из портов, моряки рассказали, что видели совсем недавно у берегов Африки за столпами галеры с пламенем на реях! Антифона приобрела совсем другой вид, она просто сияла от проснувшейся новой надежды! Мы отплыли в Карфаген, чтобы на следующий месяц отправиться вновь на поиски за Геракловы столпы. Но по приезду в Карфаген Антифона заболела и, проболев два месяца, в одну из лунных ночей умерла… Через год я отправился на поиски её рода сам… В той экспедиции я встретил Тонгу…

Карталон замолчал, о чём-то размышляя. Ветер играл копной его волос, перебирая пряди. Сибилла, прижавшись к его груди, слышала стук его сердца…

— Обещай мне, Карталон, что когда-нибудь мы вместе отправимся на поиски рода Антифоны! А может, навсегда покинем эти берега, где зло окончательно поселилось в умах людей и война стала смыслом их жизни! — Сибилла, оторвавшись от его груди, смотрела ему в глаза.

Карталон, глядя на прекрасные черты любимой женщины, глядя в глаза, полные любви и преданности, произнёс:

— Обещаю! Когда опасность вторжения римлян будет преодолена, мы оставим берега этого моря и отправимся на поиски рода Антифоны! Ведь я ей это обещал, держа её за руку в последние мгновения её жизни!

— Виден остров, Карталон! — прокричали с дозорной вышки на мачте.

— Видна ли высокая гора с белой шапкой? — крикнул дозорному Карталон.

— Она только и видна! Остальное закрывает дымка, — был ответ.

— Тоган, правь по ветру! Сегодня мы должны миновать остров Кос, — дал направление движения галеры Барка.

 

Глава 23

Самос. Один из Ионических островов, принадлежащий греческой цивилизации. Несколько тысячелетий назад был заселён расселяющимися колонистами, которые построили здесь одну из своих метрополий. В разные времена остров играл разные роли. Входил в Делосский союз Кимона, рассвета Афинского влияния в Греции. Не минуло его и македонское владычество. Но после распада империи Александра Великого и начавшейся войны Диадохов остров был предоставлен самому себе. Был провозглашён полисный статус государства. Со временем укрепившаяся империя Селевкидов взяла остров под свою протекцию.

На острове существует несколько высокогорных плато, вершины которых поднимаются в некоторых местах за тысячу метров. Самые высокие вершины расположены в западной части острова. Эта часть менее заселена, так как с древности считалось, что здесь, на этих высотах, распространено влияние злых порождений богов. На горах Керкелеаса, по мифам острова, обитал дракон, с которым не мог справиться ни один из героев, прибывавших сюда для сражения с ним. Дракон угнетал остров, имея на самой высокой вершине Керкелеаса потайную пещеру, куда стаскивал сокровища со всего острова. Бедствия на острове продолжались не одно столетие, и тогда Гера, покровительница острова, решила усыпить огромного дракона. Дракон погрузился в сон, обняв свои сокровища. Но легенды гласили, что, если отыскать потайную дверь, ведущую в вотчину дракона и покуситься на его сокровища, он проснётся. Иногда на острове чувствовались колебания земли, и старики замечали, что это дракон переворачивается с боку на бок…

Люди с осторожностью заселили западную часть острова, в основном, прижимаясь к побережью, но обходя вершины Керкелеаса. В северной части основали город-крепость и назвали его в честь дракона — Дракос. В этом городе стали располагаться правители острова, распространяя свою власть на весь остров. Сам остров похож на пузатого, ныряющего в Эгейское море дельфина, головой которого является часть Керкелеаса, а раздвоенным хвостом восточная часть острова.

Со времён единоборств героев с драконом на острове зародилась традиция — проводить раз в четыре года турнир всевозможных воинов, которые прибывали на остров попытать воинского счастья и славы. Со временем турнир перерос в состязания всякого рода наёмников, которые проводили диктаторы-цари Самоса, поддерживая старую традицию. Воины всего мира прибывали на Самос в город Дракос продемонстрировать своё воинское умение и искусство, а заодно повыгоднее продать себя в какое-либо войско. Наблюдатели разных монархов присутствовали на турнире, чтобы купить какого-нибудь мастера для обучения своих рекрутов, а кто и хорошего стражника. Весь эллинистический мир следил за проходившими турнирами глазами своих представителей.

На один из таких турниров и спешил сюда Карталон Барка, нуждающийся в наёмниках для войны с Римской республикой. Корабли проплыли вдоль берегов Малой Азии и достигли восточной оконечности острова. Здесь они повернули влево и поплыли вдоль берегов Самоса, огибая «пузатую часть дельфина», к одному из портов острова, находящегося в головной части острова, Ормеусу. Здесь предполагалось оставить флотилию, а остальную часть путешествия предполагалось преодолеть наземным путем до цитадели царя Акрона в Дракосе. На следующее утро корабли вошли в порт Ормеуса.

— Тоган, спустись на берег и приобрети для нас несколько десятков лошадей. — Карталон был занят приготовлениями к предстоящему путешествию. — Скалис, подбери полсотни воинов, проверенных в сражениях. Выступаем в полдень!

После обеда всё было готово к путешествию и отряд во главе с Карталоном отправился в Дракос. Путь избрали самый короткий, через окрестности возвышенностей Керкелеаса. На кораблях старшим остался галл Скалис. Чёрного нубийца Карталон взял с собой. В отряде был воин родом из этих мест, он присоединился к флотилии в Коринфе и вызвался проводить отряд самыми короткими тропами. Воина звали Эгист. Отряд имел две повозки, остальная часть была конной.

Они двигались по холмистой местности мимо возвышающихся слева вершин Керкелеаса.

— Скажи, Эгист, неужели люди не пытались найти вход в пещеру дракона? Ведь всегда найдутся люди, готовые на всё ради золота, — спросила Сибилла, сидя верхом на лошади.

Эгтист минуту обдумывал вопрос Сибиллы и ответил:

— Рассказывают, что богиня Гера засыпала огромными камнями вход в пещеры Керкелеаса, чтобы любопытные не потревожили сон дракона. Но от переворачиваний дракона во сне камни просыпаются в пустоту. И то там, то здесь открываются новые лазы. Многие отчаянные лазили туда. Одни вернулись, других уже никто не видел! Дракон дышит и выпускает серный газ, от вдыхания которого кружится голова и человек падает замертво. Если он вовремя не покинет сумрак пещер, останется там навсегда! Наши местные храбрецы уже не лазают туда, зная о мёртвом дыхании дракона. А вот искатели приключений с других островов или уголков мира продолжают губить свои жизни ради золота!

После этого рассказа среди путешественников воцарилась тишина. Все обдумывали слова Эгиста.

— Говорят, в древности боги царства Шумер выкачивали золото с нашей Геи. Людей они использовали как орудие для добывания золота и кристаллов. Они хотели что-то изменить в структуре Геи, чтобы сделать её более пригодной для себя. Что-то им мешало стать полновластными хозяевами Геи. Но сама Гея, как бы очнувшись от забытья, в которое была ввергнута, стряхнула с себя их владычество и создала непроницаемую завесу от проникновения в свою среду сброшенных врагов. И тогда они создали драконов, которые разлетелись по всему свету и собирали для них сокровища, сохраняя всё в своих чертогах до возвращения своих хозяев, — после некоторой паузы рассказал Карталон.

— А где находится Шумер? — спросил Тоган, заинтересовавшийся услышанным.

— Где-то на Востоке, между двух Великих рек. Я сам никогда там не был.

— Откуда же это ты знаешь? — спросила Сибилла.

— Антифона передала мне этот рассказ. Она имела доступ к тайным знаниям в библиотеке Молоха. Она много чего поведала, но, чтобы постигнуть все тайны, переданные ею, одной моей жизни будет недостаточно, — улыбнулся Карталон.

Разговор перешёл на правление на острове царя Акрона. Царь уже был уже в годах, но твердо держал бразды правления, сохраняя законность на острове.

— Акрону уже шестьдесят, — рассказывал Эгист, — но он ещё крепок в теле и светел в разуме. Он не всегда был царём Самоса! В молодости он участвовал в войне в восточных областях Селевкии, но был ранен и лечился на острове. Здесь он проявил мудрость и не раз выручал жителей острова от крупных военных столкновений с соседними островами. Островитяне оценили его одарённость и талант избегать военных столкновений и на очередных выборах диктатора острова избрали его пожизненным диктатором. Позже, когда Антиох заявил свои права на остров, Акрон сумел убедить царя в лояльности к нему и тот дал ему титул царя. Островитяне с радостью узнали об этом! Ведь он мог прислать какого-нибудь самодура или стяжателя богатства. И теперь остров платит Антиоху подать, но не слишком обременительную для себя. У нас много портов, которые расположены очень удобно для торговли через Эгейское море! Торговля приносит хорошие доходы, население благоволит к Акрону, а он устраивает для народа всякие празднества.

— Турнир один из них? — спросила Сибилла. — Как он проходит?

— Да! Турнир один из любимейших празднеств острова. Он проходит пять дней. Первые три дня соревнуются в меткости различные копьеметатели, пращники и лучники. Четвёртый день идут состязания копейщиков. Пятый день — борьба воинов с мечами, топорами и другим рубящим оружием. А вот дальше возникает интрига! После пятого дня состязаний может возникнуть необходимость и шестого! На шестой день могут объявить схватку самого сильного копейщика с самым сильным мечником. Он возникает, если финалисты четвёртого и пятого дня вызывают на поединок друг друга. Тогда это самый ожидаемый, зрелищный бой!

— Они дерутся наточенным оружием?! — с удивлением спросила Сибилла.

— Нет. Акрон строго относится к этому. На состязаниях нельзя наносить увечья сопернику. Оружие тщательно проверяется перед боями. Но последний бой может быть проведён боевым оружием, если на это решится один из соперников.

— А если другой не согласится? — спросила испуганная Сибилла.

— Тогда победа достаётся вызывающему вместе с доспехами побеждённого. Но это происходит очень редко! Обычно противники сходятся в смертельном поединке!

— Не понимаю! Для чего нужно рисковать жизнью не на войне? — не унималась Сибилла. — Ради своей страны или народа? Это понятно! Но ради победы в турнире? — Сибилла пожала плечами.

— Ты забываешь, Сибилла, что здесь основным стимулом согласия на поединок главным образом является честь и доблесть воина. Его авторитет и слава стоят здесь на кону!

— Да? И из-за этой славы кто-то должен умереть! А что же Акрон? Почему он закрывает на это глаза?

— Здесь Акрон не властен! Эта традиция зародилась до него! И он не вправе отменять её. Он всего лишь напоминает соперникам о благородстве к побеждённому сопернику и бесценности жизни! — объяснил Эгист.

— Не обязательно убивать противника, Сибилла, можно просто ранить его или просто обездвижить, — вступился за правила турнира Карталон.

— Да-да! Именно так поступил Карталон со спартанцем Пехнелаем в поединке перед битвой при Хадаште! Победа Карталона сохранила жизни многим воинам противоборствующих сторон! — припомнил Тоган. — Карталон так дал ему мечом по затылку, что бедный спартанец, пытавшийся несколько раз пронзить и разрубить Барку своим копьём с огромным наконечником, в итоге был унесён с поля в беспамятстве, а гарнизон Хадашта сдался Баркидам без боя. Кстати, с тех пор Ксантипп стал другом Карталона.

— Вот как! А он мне ничего про это не рассказывал! Отправляясь из Гадеса под Хадашт, он сказал мне, что отвезёт Гамилькару только провиант!

— Ну, так оно и было, Сибилла! — Тоган понял свою оплошность и старался исправить свою излишнюю болтливость. — Мы и не собирались сражаться, просто Пехнелай, узнавший, что Карталон прибыл к Гамилькару, решил помериться с ним силой…

— Оставим прошлое, друзья! Вон, что это там? Что за пелена расстилается вокруг вершины Керкелеаса? — Карталон, осадив коня, показал рукой на вершину Керкелеаса.

Всё устремили взгляды в ту сторону, куда указывал Барка…

Вершина покрывалась невесть откуда взявшимся туманом. Все в молчании долго смотрели, как вершину окутывает серая дымка.

— Вот это и есть смертельное дыхание дракона, — в тишине прокомментировал Эгист. — Каждый сотый его выдох вырывается наружу…

И словно в подтверждение его слов где-то в глубине земли раздался какой-то гул и дрожь земли явно ощутили и люди, и забеспокоившиеся лошади…

 

Глава 24

Вечером они въехали в Дракос. Город стоял на естественной вершине холма, который был самой высокой точкой на всей прилегающей местности. С оборонной точки зрения это было очень выгодное расположение города. Если бы какой-либо враг решил осуществить нападение на город, его бы заметили издалека и внезапной атаки не получилось. Городские укрепления имели внушительную высоту стен, башни были снаряжены метательными машинами. В дни проведения турнира город наполнялся не только участниками состязаний, но и торговым людом. Уличная торговля преображала город. За серебряные драхмы здесь можно было купить и приобрести всё что угодно! Но людей нужно было не только одеть, обуть и ублажить, но и накормить! Поэтому в городе все таверны работали круглосуточно, городские власти разрешили уличную торговлю едой, которую приготавливали на огне за короткое время ожидания. На городских улицах стояло множество передвижных печей, где на углях, с пылу с жару приготавливались всевозможные кушанья… За порядком в городе следила городская стража, которая обходила город и все прилегающие к нему кварталы.

При въезде в город перед городскими воротами Карталона и его спутников остановила стража:

— Мы приветствуем вас в нашем Дракосе! И властью, данной нам нашим правителем Акроном, спрашиваем вас, не наточены ли ваши мечи с чёрными помыслами, во вред нашему городу и проходящему в его границах турниру?

— Нет, уважаемые! Мы прибыли в ваш город с открытыми помыслами, чтобы понаблюдать за проходящим турниром. И обязуемся выполнять все предписания, установленные законами вашего города, гостями которого мы собираемся стать! — ответил за всех Карталон.

— Ну что же, более чем достойный ответ! Сразу видно, что вы уважаемые и порядочные люди! А ваши грозные мечи нужны для самообороны. Проезжайте, уважаемые гости! Добро пожаловать в Дракос!

Стража пропустила Карталона и его спутников. Состязания проводились в Акрополисе, что находился близ дворцовых построек царя Самоса. Там воздвигли несколько арен для одновременных состязаний. Вокруг были построены места для зрителей. Для более комфортного просмотра состязаний места оборудовали матерчатым навесом, уберегающим зрителей от палящего солнца и внезапно налетевшего весеннего дождя. Все приготовленные места могли вместить до двадцати тысяч зрителей. Кроме этого, простой люд мог размещаться вблизи построенных арен, что увеличивало число зрителей турнира на порядок.

Карталон остановил свой отряд возле большого комплекса сооружений, специально возведенных для размещения гостей турнира. За определённую плату здесь предоставлялись бытовые услуги, необходимые для комфортного проживания, соответствующие требованиям того времени. Городские власти, получив от Карталона оплату вперёд за всё время прохождения турнира, с радостью разместили всех людей Барки, поставив их также на ежедневное питание после окончания дневных состязаний. В течение дня гости должны были перекусывать где придётся сами.

Город был переполнен гостями и участниками турнира. В вечерних тавернах только и слышались разговоры на тему начинающихся с завтрашнего утра состязаний.

— Ну что, завтра собираемся пораньше? Надо занять места поудобней, а то посмотри, сколько гостей прибыло! — говорил один ремесленник, по виду принадлежащий к городской лиге гончаров, другому.

— Да! Не забудь взять что-либо из питья и еды. Состязания продлятся до самого вечера! — отвечал другой…

Такие разговоры звучали по всему городу. Также параллельно обсуждению предстоящего турнира звучали обсуждения и прибывших на него участников.

— Видел сегодня лучников, приехавших с самого Египта! Я таких ещё не встречал, глаза подведены, словно у женщины, а волосы уложены!

— А я видел тёмных воинов из далёкой Индии! Мечи у них почти в рост человека, длинные, с изгибом на конце! А ещё видел парфянских катафрактов! Говорят, в бою они вместе с конём составляют одно целое, закованное в броню существо. Но и без коня они смотрятся ужасающе! Все в пластинчатой броне, с внушительными двуручными мечами.

Все, кто что-либо видел в течение дня, торопились поделиться этим в городских тавернах.

— Сегодня, как он и извещал, они прибыли! — говорил человек в белом одеянии другому, который был облачён в одеяние городского чиновника. — Прибыли и обустроились до конца турнира, сняв помещение для своего проживания. Скажу тебе сразу, воины внушительного вида.

— Такого случая больше не представится. Нужно использовать его по максимуму. Готов ли наш воин? — отвечал чиновник. — Мы ждали этого слишком долго, чтобы потерпеть неудачу!

— Воин готов! Его обучали несколько мастеров! Причём, из разных народов! Но самое главное, его обучал один из старых пиратов. Он обучил его искусству грязного боя! Никому неведомы эти приёмы, но они очень действенны! Скоро мы все будем этому свидетелями. Я думаю, он преподнесет+ много сюрпризов до своего главного выхода.

— Пусть не сильно раскрывается, оставляя за собой элемент неожиданности для главного боя, к которому его и готовили!

— Хорошо, господин! Он будет следовать вашим указаниям!

— Как я узнаю нашего воина, — спросил тот, кого называли господином, — ведь воинов будет немало?

— У него на шлеме будет… — и второй собеседник сказал несколько слов на ухо своему господину.

— Хорошо. Я буду следить за ним и постараюсь убрать с его пути слишком сильных бойцов, чтоб он не раскрылся раньше времени. У него ещё есть три дня! Пусть готовится! Время настало.

— Время настало! — ответил человек в белом. Он встал и вышел из таверны.

Город погружался в сон перед завтрашними событиями…

 

Глава 25

Септемий шёл по ночному Риму, находясь в странном волнении от увиденного. Происшедшее с ним не укладывалось у него в голове. Что он видел? Фарс? Фальсификацию? Иллюзию? То, что он в начале находился в каком-то дурмане, это было ясно. Опьянение проходило под действием каких-то курительных дымов и ароматов. Но то, что произошло потом, не укладывалось в голове… Увидеть воочию присутствие бога! Нет, это была не зрительная иллюзия! Здесь было задействовано всё! Звуки, зрение, смысловое значение слов бога! И для этого они залезли так глубоко под землю. И что это за братья, которые не могут войти в наш мир? Значит, они приписаны не к пантеону Юпитера! Ведь ему официально поклоняется город со дня своего основания. Это какие-то другие боги и нужно им в конечном итоге другое! Септемия прошиб пот. «Что для них значит Рим или Римская республика? Он пригрозил, что есть другие города, которым они могут помочь возвыситься в случае нашего промедления! Какого промедления? Катон многого не договорил. И не скажет! Слишком многое поставлено на карту! И я в их игре должен сыграть какую-то роль? Какую? Почему они решились мне открыться? И сколько у них сторонников в Сенате? Наверно, немало!.. Им нужно возвышение Рима над всем миром! Покорение всех народов! Разве этого хотел Ромул? Что-то не верится. Ромул хотел укрепления Республики! Но не гегемонии над всем миром! Тут что-то не вяжется. Им нужна война. И война именно с Карфагеном! Именно Катон настаивал на ней. Не с Галлией, не с Этрурией, а именно с Карфагеном! Идёт война с галлами за рекой По, а мы, не дожидаясь её окончания, объявляем войну Карфагену! Вчерашнему нашему союзнику в борьбе с Пирром! Тут стоит поразмыслить…». Септемий набрал в лёгкие ночной воздух Рима, спустившись с Капитолия. Ночная прохлада подействовала на него успокаивающе. Септемий постарался привести свои мысли в логическую цепь. «Так, значит, Карфаген. Этим богам что-то нужно в Карфагене! Что? Постой, Катон имеет связь с Регулом. Значит, Регул с ними! Регул сидит в Сицилии. Если рассудить, то Регул должен спешить в Карфаген! А он сидит в Сицилии… Мало того, они заслали Вульсона под Лилибей!.. Регул во время последней нашей встречи сказал, что ждёт вестей о безвременной кончине Гамилькара. Почему это для него так важно? И Вульсон под Лилибеем охотился за Гамилькаром. Но потерпел несколько поражений от Молнии. И всё равно сидят там. По логике, шут с ним, с Гамилькаром! Главная кампания будет решаться в Африке! Но они оба в Сицилии. Или они специально убрали Вульсона, чтобы он не мешал? Да! Задача не из простых! Гамилькар для них очень важен. Чем? Да, ещё всплывшая информация о брате Гамилькара Карталоне. Почему советник ордена, только увидев флотилию Карталона, привёл эскадру для его перехвата из Кротона, оголив южное побережье Италии? Значит им было важно задержать или пленить Карталона. Да, Карталон великий морской стратег, я сам тому свидетель! Но они не видели его в морских сражениях, чтобы вот так броситься за ним в погоню, оголяя конвои…» Септемий перевёл дух от раздумий. Он вышел к побережью Тибра. Вдоль набережной горели ночные фонари. Вода тихо играла с берегом, облизывая его края. Септемий встал у опоры размашистого моста через реку. Там он простоял минуту-другую, залюбовавшись отражением месяца в Тибре. Вдруг он услышал шорох с той стороны, откуда сам пришёл на набережную. Септемий прижался к опоре моста, слившись с камнем… На набережную осторожно вышли две тени. Минуту они стояли, вслушиваясь в ночные звуки, потом осторожно проследовали к мосту. Но, взойдя на край моста, снова стали слушать ночь.

— Не пойму, куда он делся? Прямо как сквозь землю провалился! — проговорил один из них свистящим голосом.

— Уйти наверх по течению Тибра он не мог, — решил другой, с похожим голосом. — Понтифик сказал, чтобы мы проследили, куда он пойдёт!

— Идти он мог только через мост. Вверх по набережной тупик у храма Тривии.

— Пошли скорее, я знаю короткий путь. Он выведет к развилке у храма Венеры, мимо которой он никак не пройдёт!

И Септемий услышал звук удаляющихся шагов. Через минуту он выглянул из своего укрытия.

«Арканиты?! — подумал он. — Мне нужно было десять раз подумать, прежде чем соваться в это осиное гнездо! Они приоткрыли занавес слишком большой тайны, которая скрывалась в веках. В чём тайна, я ещё не разобрался, но приложу теперь к этому все усилия!» Септемий снова вышел к набережной. «Они думают, что я пересёк Тибр, а я пойду вниз по течению к паромной переправе! Ввиду вскрывшихся обстоятельств мне нужно посетить моего старого друга, проконсула Селинатора! Он занимался древностью нашего города, может, он прольёт свет на эту тайну. Он не может быть с ними, потому что голосовал против войны с Карфагеном!»

С этими мыслями Септемий ускорил шаг и вскоре скрылся в сумраке ночи…

Септемий подошёл к дому проконсула Селинатора и трижды стукнул в ворота тяжёлым бронзовым кольцом. Послышался лай собак, а потом голос из-за ворот:

— Кого носит в такую позднюю ночь, когда все горожане видят сны?

— Кудос, старина, мне нужно переговорить с твоим господином! А тебе не следует относиться ко всем прохожим с подозрением! Среди них есть и добропорядочные граждане, — ответил Септемий.

— О! Неужели я слышу голос нашего дорогого друга, Септемия Бибула! — обрадовался Кудос, старый привратник проконсула. — Проконсул и все мы, его домочадцы, всегда рады видеть квестора Республики Септемия Бибула! — дверь отворилась, впуская Бибула.

— Проконсул отдыхает, Септемий. Мне разбудить его? — Кудос ждал распоряжений.

— Нет, старина. Постели мне тоже постель. Наш разговор может подождать до утра, когда голова не заморочена ночными кошмарами. Да, и принеси немного вина, мне нужно уснуть покрепче!

Через короткий промежуток времени Септемий забылся крепким сном, каким спят, привыкшие к усталости, солдаты…

Утром Септемий открыл глаза и почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Вчерашние ночные сомнения и тайны отступили под солнечным светом, залившим комнату. Он вышел из комнаты, где провёл ночь, и отправился принимать утреннюю ванну, приготовленную Кудосом. Кудос передал ему, что после ванны проконсул ждёт его в своей библиотеке. После утренних процедур Септемий проследовал в библиотеку. Проконсул Гай Селинатор сидел в высоком кресле, обитом шкурами леопарда, в руке проконсула была какая-то книга.

— Я приветствую славного и великого проконсула Гая Селинатора! Мне очень приятно быть в этом доме в качестве гостя. — Септемий приветствовал Гая поднятием правой руки.

— Приветствую тебя, Септемий! Присаживайся рядом, — проконсул показал на соседнее кресло. — Ты же знаешь, что ты мне, как сын! Мой сын находится далеко — в далёкой Греции. Я отправил его туда постигать науки греческих стоиков. Твоё же сердце, как и твою верную руку мне довелось проверить не раз в сражениях с врагами! Что тебя привело ко мне вчера в такой поздний час?

— Я даже не знаю, с чего мне начать, Гай, — задумался Септемий.

— Начни с самого важного, Септемий, — с улыбкой ответил Гай.

— Хорошо. Я знаю, Гай, что ты любишь рыться в старых манускриптах и увлекаешься ранней историей Рима.

— Да! Эта моя привязанность, после того как мне стал тяжёл меч! Только книги не являются для меня ношей.

— Вот поэтому, Гай, я решил спросить у тебя! Скажи, имел ли Рем что-либо, что мог бы взять у него после его смерти Ромул?

Селинатор задумался на несколько минут, потом сказал:

— Книги говорят, что на похоронах Рема Ромул снял с него какой-то амулет, который висел у того на шее. А что, это важно? — Гай пристально взглянул на Септемия.

— Очень важно! А что ты знаешь о строительстве храма Двуликого Януса? — вопросом на вопрос ответил Бибул.

— Храм строил Ромул, — Гай задумался, — говорили, что он якобы встретил бога, — при этих словах Септемий вздрогнул, — или посланника бога, точно в книгах не указывается. После этого Ромул решил построить этот храм у Капитолия.

— А про амулет Ромула? Книги говорят, что Ромул носил его всегда?

— Нет. После постройки храма Ромула стали видеть без этого амулета. — Гай снова задумался и произнёс: — Самое главное, что Ромул вскоре вообще отказался посещать этот храм! Он будто забыл его.

При этих словах Септемий изменился в лице и погрузился в размышление.

Селинатор с большим интересом наблюдал за задумчивым лицом Бибула. Он хорошо знал его отца. Всю жизнь они были хорошими товарищами. И только внезапная смерть Публия Бибула положила конец этой дружбе. Но Селинатор тут же начал такие же доверительные и дружеские отношения с его сыном, Септемием Бибулом, которого, в свою бытность консулом, взял в свой поход против воинственного царя Самния Амвросия. Септемий, несмотря на свою молодость, оказался очень способным легатом и проявил себя не только как мужественный воин, но и как одарённый полководец. Поэтому Гай знал, раз Септемий думает над чем-то, не стоит мешать ходу его мыслей.

— А что было потом, после того, как Ромул перестал посещать храм Двуликого? — спросил Септемий.

— А потом он исчез на болотах Латиума, где проводились священные обряды авгурами. А возвратился в город уже богом Квирином. Ты можешь мне, наконец, объяснить внезапно возникший у тебя интерес к зарождению Республики? Что произошло, Септемий?

— Я был в храме Двуликого и видел бога! — сказал Септемий. Глаза его наполнились отрешённостью, видно, воспоминание об увиденном снова заполнило его разум…

— Ну вот, новость! — спокойно отреагировал Гай. — Ту статую в подвале видели многие! С вырезанным сердцем в ладони?! Орден кровожаден! Это у них с древних времён Рима. Каждый день они находят в своих рядах предателя. — Селинатор досадно махнул рукой.

— Нет, Гай! Ты не понял! Я видел живого бога! Катон проводил меня в какую-то тайную комнату, где путём каких-то обрядов они вызывают его на контакт. — Септемий говорил совершенно спокойно и серьёзно.

Гай внимательно следил за его лицом и отнёсся к его словам без капельки сомнения в произнесённом. Селинатор хорошо знал Бибула и знал его логику и холодный рассудок.

— Ты беседовал с ним? — спросил Он.

— Нет. Он меня как будто не заметил! Хотя я находился рядом с Катоном, с которым он вёл беседу.

— Поразительно! Об этом я слышу впервые! Ты можешь передать увиденное поподробней?!

Септемий рассказал проконсулу все свои ночные приключения.

— Значит, за тобой шли арканиты? Это псы ордена! Септемий, ты прикоснулся к тайне, постоянной спутницей которой является смерть. Теперь и твоё сердце может оказаться в ладони Двуликого. Я постараюсь покопаться в древних манускриптах о храме и ордене, может, что и найду о них… Какую-нибудь маленькую ниточку, которую ты сможешь использовать в своих рассуждениях. Пока же я в тупике! Особенно от внешности явившегося бога! Но постараюсь тебе помочь, друг мой! После оставления мной военной службы моими развлечениями стали разные тайны прошлых лет. — Гай был полон забот о Бибуле. — Когда ты отправляешься в армию?

— Завтра утром я получу письменные предписания Сената и отбываю с ними в Остию. Дорогой Гай, прошу тебя в первую очередь узнать всё, что можно, об амулете Рема, где он или куда пропал. Всю информацию, которую найдёшь, можешь передать через Клавдия Куриона, нашего с тобой друга! Он сейчас в Регии! И будь очень осторожен, Гай!

— Я буду нем, как рыба, но внимательным, как сова! — улыбнулся Гай.

Септемий покинул дом проконсула.

 

Глава 26

Идя по улицам города, Септемий погрузился в размышления о линии своего поведения на предстоящей встрече с Катоном. «Мне нельзя возбуждать в нём подозрений! Если я сейчас приму их предложение, это, несомненно, насторожит его. Отмолчаться тоже не получится. Значит, надо сыграть шаткое сомнение, которое он постарается перетянуть на свою сторону, открыв мне доступ к ещё какой-нибудь завуалированной информации…».

Так рассуждал Септемий, направляясь в свой родной дом, расположенный вблизи городских казарм. Почти вся эта часть Рима была построена за счёт казны Республики. Все находившиеся вокруг здания принадлежали военным ведомствам города. Везде поддерживался строгий порядок. Только по вечерам было немного шумно от солдатской переклички и топота конных всадников, находившихся в городских патрульных разъездах. Дом Бибулов стоял в стороне, но выходил на ту же площадь, что и казармы. Септемий хотел переместить родовое гнездо в какую-нибудь другую часть Рима. Туда, где больше развлечений и тишины, но смерть любимой жены и ребёнка изменили его, и он посвятил себя служению Республике и своему народу…

— Господин! Наконец-то вы вернулись в родной дом! — старая служанка Терция, которая знала Септемия с младенчества, радостно хлопотала вокруг него. — После весточки от вас, о вашем скором приезде, мы каждый день ждём этого счастливого момента! Сейчас подадим обед, господин, а пока нужно омыть руки от римской пыли…

Терция говорила без умолку, вспоминая прежние порядки в доме, когда отец, Публий Бибул, возвращался из похода или путешествия. Септемий отобедал с удовольствием. Родные стены напоминали ему о самых счастливых днях его жизни. Он вспомнил строгого отца, который учил сына быть сдержанным и неприхотливым во всём…

Публий Бибул был очень талантливым политиком и полководцем. Ярый сторонник республиканской государственности, он напрочь отвергал завоевания ради наживы. Республика должна расширяться только путем присоединения территорий вместе с населением, которым должны были предоставлять гражданские права. Многие сенаторы поддерживали Публия… Но внезапная кончина его огорчила весь Рим. Публий скончался от какой-то быстропротекающей неведомой болезни, внезапно поразившей его. Септемию было тогда двадцать пять лет…

Вечером Септемий направился на Капитолий. Войдя в храм Януса, Септемий передал через служащих храма, что ждёт понтифика в базилике храма Квиринна.

Он стоял возле изваяния Ромула, когда появился понтифик Катон.

— Приветствую тебя, Септемий! Я сразу откликнулся на твоё приглашение к разговору, — Катон пристально глядел на Бибула. — Как я понял, ты принял какое-то решение?

— Я никак не могу успокоиться от увиденного! — сказал Септемий. — После такого не сразу оправишься и соберёшься с мыслями!

— Да! Я понимаю тебя, — согласился Катон. — Тебе приоткрылась только часть нашей тайны! Но и от этой части можно пересмотреть видение римской истории. Но тебе надо принять правду такой, какой она есть!

— Если я соглашусь не противиться вашим действиям, что мне придётся делать? Ведь я нахожусь на службе Республики?

— На службе нашей Республики! Тебе, Септемий, пока не придётся делать ничего! Только наблюдать и анализировать, как ты умеешь!

— Наблюдать? Что наблюдать или за кем наблюдать? — уточнил Септемий.

— Ты всегда поражал меня ясностью своего мышления! — Катон расплылся в улыбке. — Тебе нужно будет проследить за действиями консула Регула. В последнее время он стал принимать какие-то невзвешенные, спонтанные решения в доверенной ему кампании. — Катон о чём-то задумался.

— Но, насколько я понимаю, не он виноват в задержке проведения операции в Африке? — Септемий вопросительно посмотрел на Катона.

— Регул очень патриотичен, до фанатизма. Вот это нас и пугает в нём. В нём бурлят страсти, которыми он управляет с трудом. Тебе будет нужно наблюдать за его психологией и в случае неукротимости его страстей оповестить нас об этом!

— Хорошо. Я исполню всё, о чём вы просите. И сделаю это ради возвышения Республики, — согласился Септемий.

— Ты даже не подозреваешь, какого возвышения! — Глаза Катона засверкали.

— Ну, я должен идти, мне ещё нужно зайти в казначейство, — Септемий заторопился. — Как мы будем связываться?

— Двуликий сам найдёт тебя, — многозначительно сказал Катон, кивнув головой Септемию в знак прощания.

Септемий спустился по ступеням на площадь храмов. «Они не доверяют Регулу, боясь его бунтарской натуры. Они боятся, что после победы в Африке он может вернуться в Рим диктатором и подвинуть от власти их орден. Интересно, они ему показывали то же, что и мне?» — рассуждал Бибул.

…Катон стоял и смотрел на удаляющегося Септемия. К нему подошёл человек в красном одеянии священного авгура и встал рядом:

— Что ты думаешь о нём, Марк? — спросил он Катона.

— Я стараюсь не думать о нём, Скрофа. Я думаю о пользе, которую он нам принесёт. Но с войны он не должен вернуться! Хватит нам его отца!

На лицах обоих играла усмешка. Глава 27

Здоровье Кассия Кара быстро шло на поправку. Молодая кровь спешила укрепить организм, разбегаясь по телу центуриона и неся с собой заряд бодрости и ещё какого-то странного чувства, обращённого к образу Иолы. Гречанка не выходила у него из головы. Кар засыпал с мыслями о ней и просыпался в скорой надежде её увидеть. Свои первые шаги по палубе корабля Кар сделал, опираясь на её плечо… И хоть ему было невыносимо тяжело делать эти первые шаги, её плечо, как ему показалось, излучало столько тепла и энергии, что слабость, подкашивающая ноги, вдруг куда-то исчезла, и Кар прошёл по палубе почти не качаясь. Последующие дни дали свои результаты. Крепость ног Кассия увеличивалась с каждым днём, но Кассий не спешил прохаживаться один, предпочитая чувствовать локоть Иолы и вдыхать аромат её волос. Иола старалась подольше оставаться с Кассием на палубе корабля. Они смотрели на вечерний закат солнца, которое утопало в морской пучине где-то на западе. Кассий, проживший своё детство и юность в деревне, в семье земледельца, никогда не был на корабле. Это было первое морское путешествие и знакомство с морем, не считая кратковременного плавания из Реггия при переброске легиона на Сицилию. Иола была уже знакома с морем. Она прожила свои годы в Акраганте, в семье крупного торговца, который продавал сицилийское зерно во многие греческие государства. Год назад она сама пошла в храм, чтобы стать жрицей Артемиды и была замечена Клариссой. Иола рассказывала Кассию о разнообразных ветрах, дующих в этих морях, о морских приметах, по которым корабелы отправляются в плавания или, наоборот, задерживают отправление грузов. Она уже не прятала свой взгляд от его глаз, которые, как ей казалось, принадлежали весёлому молодому человеку, а не опытному воину, видящему взгляд смерти во многих схватках. Кассий же забыл на это время свой долг римского воина и гражданина, стараясь не думать об этом. Через какое-то время они стали выводить на прогулку по палубе галеры окрепшего Массилия, держа его под руки с двух сторон и не отводя взгляда друг от друга. Беседы их продолжались до поздней ночи.

— Скажи, Кассий, а была ли у тебя на родине какая-нибудь девушка? — спросила как-то Иола, потупив взор.

— Нет, девушки у меня не было. Мне с раннего детства приходилось работать, чтобы держать хозяйство в надлежавшем состоянии, пока воевали старшие братья.

— И что, ни одна из римских девушек не положила глаз на такого юношу? — не унималась гречанка.

— Нет, почему. Взгляды некоторых я угадывал, — покраснел Кассий.

— Вот, вот! Расскажи! — Иола смеялась, хотя было видно, что тема её очень интересовала.

— На северной стороне от нашего надела жили две сестры, которые переглядывались друг с другом при встрече со мной, но я их как-то не замечал! А вот с южного надела на меня смотрела девушка Клодия…

— Она была красивой? — вдруг, перебив Кассия, насторожилась Иола.

— Да, — ещё сильнее покраснел Кассий, — но её красота совсем не похожа на твою красоту! — выпалил Кар, видя, что после его подтверждения Иола потупила свой взгляд. — Она была красивой для меня, пока я не увидел тебя, Иола!

Она подняла на него свой взгляд. Её глаза, горя голубым пламенем, обожгли сердце Кассия чувством, о котором он ещё не смел до сего момента говорить. Её губы горели алым пламенем, манящим Кассия своим притяжением чувственной нежности, с которым ему всё труднее и труднее становилось справляться. Её волосы пробуждали в нём необыкновенную чувственность своим золотым цветом, заставляя блекнуть весь свет…

— Я славлю великую Артемиду, которая привела меня к тебе в храм, чтобы представить моим глазам величайшее творение природы — твою красоту, Иола. И я уже совершенно не представляю себе свою жизнь без тебя, Иола! — Кассий взял её за руки. — Будь проклята эта война, которая хочет разлучить нас с тобой!

— Война творение рук человеческих, а любовь творение богов. Я чувствую к тебе, Кассий, какое-то притяжение! Кларисса говорит, что она чувствовала его к Гамилькару, когда впервые его увидела в храме. Кларисса любит Гамилькара, значит, я люблю тебя, Кассий! — просто сказала Иола.

— И я тебя, Иола! Моё сердце принадлежит тебе, Иола, как и моя жизнь! — Кассий прижал её к своей груди. — Я в отчаянии, Иола, что же нам делать? Мы принадлежим двум враждующим мирам, которые только готовятся к смертельной схватке. Как быть нам в этой безнадёжной действительности! — Глаза Кассия были наполнены невыносимой мукой…

— Нам нужно уповать на Артемиду, Кассий! — Иола смотрела ему в глаза. — Она нас соединила и она же постарается, чтобы мы были вместе!

Иола потянулась к Кассию. Их губы слились в долгом поцелуе…

 

Глава 28

Гамилькар прибыл на галеру с плохими известиями. Римский флот и армия Манлия Вульсона оставила окрестности Лилибея и отправилась на соединение с Регулом в Мессину. Угроза экспедиции в Африку нависла над городом торговли — Карфагеном. Гамилькар, прежде чем отправиться к Акраганту, встретился с Ганноном и предложил ему объединить флоты и ударить по римскому флоту Катулла, находящемуся недалеко от Сиракуз. Но осторожный Гамилькон отказался, сославшись на то, что флот Сиракуз может ударить им в тыл. Все доводы Гамилькара, что Сиракузы потеряли почти половину своих кораблей в непрерывных сражениях с флотом Баркидов, да ещё от налетевшей внезапно бури, потопившей уцелевшие в битве корабли Сиракуз, не принесли никаких результатов. Флот Ганнонов стоял у Гераклеи, опираясь на базу на острове Медуз…

— Если мы и потерпим поражение на море, то только от твоего упрямства, Гамилькон! — с горечью в сердце заключил Гамилькар и отбыл в Акрагант, куда, по данным осаждённых, подошёл ещё один легион римских войск. А значит, готовился новый штурм города…

…Гамилькар, сидя у себя в каюте, обсуждал этот вопрос с Клариссой.

— Тебе нельзя сейчас высаживаться у храму, Кларисса! — Гамилькар взглядом, не терпящим никаких возражений, подтвердил своё решение. — Нам надо решить, что делать с римскими воинами, гостящими у нас. Я пойду побеседую с ними!

Гамилькар поднялся. Кларисса спросила:

— Ты собираешься высадить их около Акраганта?

— Я думаю, им нельзя высаживаться во владениях Кавдика! Но пусть решают сами!

Гамилькар вышел. Он поднялся на корму, где находились Кассий, Иола и Массилий.

— Я приветствую славных воинов Республики и рад видеть их вновь окрепшими и здоровыми. Честно, я удивлён вашей такой хорошей формой! Когда я вас оставил, вы были больше похожи на мёртвых, чем на живых. Но Артемида не оставила своих спасителей без своей опеки и окружила вас заботой своих благодарных спасительниц!

— Спасибо, славный Гамилькар! Клянусь Эскулапом, если бы не твоя забота о нас, мы бы были уже точно во мраке космоса Плутона! — поблагодарил Барку Кассий. — Но твой меч и медицинские знания дали нам ещё один шанс остаться в этом мире! И благодаря этому я обрёл не только жизнь, но и любовь!

Гамилькар посмотрел на Кассия и Иолу и сердце его защемило от тоски, которую вызвали те новости, что он привёз с собой.

— К сожалению, у меня очень плохие новости! Для всех нас! — горько произнёс Гамилькар, тяжело вздохнув.

Брови Кассия нахмурились. Воинская выправка и долг взяли в нём верх. Он отстранился от Иолы и приготовился слушать…

Гамилькар рассказал о новостях, произошедших за последнее время…

— Зная военные законы вашей Республики, я совершенно уверен, что вы захотите вернуться под знамёна ваших частей. И это правильное решение. Я бы поступил аналогично. Иначе ваше имя заклеймят позором предательства, а это будет совсем незаслуженно для таких доблестных воинов, какими являетесь вы! Поэтому я вас высажу на берег в месте, где это будет предпочтительнее для вас. Иола, не надо слёз, — Гамилькар увидел слёзы на глазах Иолы, — Кассий и Массилий воины. У них есть свой воинский долг перед своей Родиной. Но я думаю, мы ещё увидимся! Иначе зачем Артемиде нужно было сводить нас всех вместе, в сражении против общего врага! Наш враг имеет определённые цели, о которых ты, Кассий, не знаешь! Но время, может быть, раскроет тебе их. Время является самым активным и непримиримым судьёй. Его ни подкупить, ни остановить нельзя. — Гамилькар помолчал минуту. — Мне не хочется думать о плохом. Может, так сложится, что мы встретимся в сражении. Пусть позаботится Артемида, чтобы этого не случилось!

Гамилькар замолчал. Лицо его выражало тревогу и печаль…

— Ну что же, я благодарю нить моей судьбы, что привела меня к тебе на корабль, Гамилькар Барка! Я много слышал о тебе в римском лагере! Но вижу, что слухи не стоят и пяди той доблести, отваги и талантов, данных тебе природой! Но выше всего твоё благородство! Исполнение данного тобой слова и долга. У меня только одна просьба — после высадки нас на берег пусть Иола будет с Клариссой! Тогда я буду спокоен за её судьбу, зная, что Гамилькар позаботится о них обеих! Что же касается нас с Массилием, то мы готовы высадиться на берег, где удобно тебе, Гамилькар!

— Ну, тогда давайте порассуждаем. Я думаю, высаживать вас к Кавдику чистое сумасшествие. Кавдик просто прикажет казнить вас, чтобы замести следы своего приказа, а заодно тёмных дел ордена.

— Да, это так. Ну, а если к Кавдику на помощь прислали мой легион? Тогда нам придётся что-то предпринять до нашего возвращения в лагерь!

Гамилькар задумался…

— Тогда есть другой выход! — Гамилькар нашёл решение. — Вас нужно высадить на территории союзников-сиракузцев, они точно знают, чей легион прибыл на помощь проконсулу. Тогда вам будет проще сориентироваться, куда направиться!

Кассий согласился с предложенным вариантом:

— Это дельное предложение. И, кажется, самое подходящее!

На этом предложении решили остановиться. Воинов Республики решили высадить в полночь у берега, занимаемого сиракузской пехотой, стоящей отдельным лагерем…

— Что же будет с нами? Сможем ли мы ещё раз найти друг друга? — Иола в слезах прижималась к груди Кассия, ветер играл её кудрями, вытирая глаза прядями волос.

— Нам остаётся надеяться только на свою судьбу! Но я приложу все усилия, чтобы отыскать тебя! Я найду тебя во что бы то ни стало! — Слова Кассия звучали убежденно, но это не приносило успокоения.

Кар продолжал:

— Война не может продолжаться вечно! Мир между нашими народами всё равно должен наступить. Я сниму знаки приимпелярия и найду тебя! Только будь рядом с Клариссой!

— Я буду с Клариссой! А что будет с тобой? Ведь это война! — Иола ломала руки от безысходности их положения. — Пообещай, Кассий, что не будешь рисковать без надобности своей жизнью!

— Иола, я не могу отсиживаться в сражении за спинами других! Но надеюсь, что боги сохранят мою жизнь для встречи с тобой…

Влюблённые ещё долго разговаривали о будущем, уединившись…

Между тем корабль лавировал между мелей и береговых островов, подходя к точке, выбранной для высадки. Наконец корабль остановился. С корабля была спущена лодка, в которую вошли Кассий и Массилий, а также гребная команда. Лодка отчалила от корабля и стала таять в черноте береговой полосы.

— Что с ними будет теперь? — Кларисса с беспокойством смотрела на удаляющуюся лодку. — Что ты ему сказал у себя в рубке при прощании?

— Кларисса! — Гамилькар улыбнулся жене. — То, что я ему пожелал, останется между нами. — Гамилькар обнял жену. — Что же касается того, что с ними произойдёт в ближайшем будущем… Это знает лишь их римская богиня Тривия, повелительница трёх дорог, по которой из них она проложит им путь! Пусть это будет дорога удачи и мира! Успокой девочку, Кларисса! Она совсем не в себе!

Гамилькар прошёл на корму, оттуда раздалось его распоряжение:

— По возвращению лодки отплываем к эскадре!

…Лодка пристала к берегу. Ночь не давала рассмотреть особенности берегового ландшафта, затемняя всё безликой чёрной полосой. Кассий и Массилий, оказавшись на берегу, старались распознать хоть какие-либо ориентиры для своего движения… Пройдя по береговым уступам, они вышли на вершину небольшого холма, с высоты которого просматривались очертания греческого военного лагеря… Лагерь стоял на следующем холме и расположился своими главными укреплениями к Акраганту. Сторона, смотрящая в сторону морского побережья, была обнесена только частоколом. Кассий и Массилий двинулись к лагерю.

— Великая Геката, стойте, где стоите, и скажите, кто вы и откуда идёте? — Из темноты раздался грубый голос и звон оружия.

— Я центурион Римской республики, со мной мой декан. Мы выполняем задание консула Римской республики Регула. — Кассий замолчал, ожидая ответа.

Из темноты послышался звук грузных шагов… Потом стали проступать два расплывчатых силуэта. При приближении они оказались очень крупными людьми, высокие фигуры которых дополнялись султанами их шлемов. Снаряжены они были, как и все гоплиты греческого войска, большим круглым щитом гоплоном и копьём в пять локтей.

— Я Прокл, начальник дозора с этой стороны лагеря! — назвал себя один из гоплитов, заметив на Кассии знаки центуриона.

— Скажи, Прокл, нам пришлось долго отсутствовать в лагере по заданию консула, какой легион прибыл под Акрагант недавно?

— Легион «Италика», — ответил грек через прорезь своего шлема.

— Хорошо. — Кассий задумался и продолжил, — Нам нужно побыстрей попасть в Сиракузы с важным известием! Как нам это сделать?

— Это просто! Как всегда это делают и все отправленные гонцы нашего лагеря! — Прокл указал рукой направление. — Вон за той ложбиной находится рыбацкий пирс, где стоят быстрые гемиолы. Как раз сегодня утром одна из них отправляется в Сиракузы.

— Спасибо, Прокл! — Кассий повернулся и сделал в заданном направлении несколько шагов, но, остановившись, спросил: — Ну, а как настроение перед предстоящим штурмом города?

— Что и говорить, люди плохо восприняли это известие! Прибывший легион не знает, что ждёт его здесь. Но послезавтра он узнает крепость стен Акраганта! — Прокл покачал головой.

— Ты что же, не веришь в исход штурма? — спросил Кар.

— Я сам был дважды под его стенами! Пуннийцы очень мужественны. Когда мы с осадными башнями подступали под их стены, они делали вылазку. Вместо того, чтобы лезть на стены, мы вынуждены были драться под ними. А там нас расстреливали со стен и башен! Сделавшие вылазку зажигали наши башни и отступали в город под прикрытием Священных отрядов, которых, поверь мне, невозможно сломить в лоб… — Прокл покачал головой ещё раз. — Многим этот штурм будет стоить головы.

— Ну, тогда пусть боги будут на вашей стороне! — Повернувшись Кассий, продолжил путь с Массилием.

Спустившись в ложбину между двух холмов, они увидели рыбацкий посёлок и пирс, о котором говорил Прокл. В это же утро корабль понёс их в древний город греческой цивилизации Сиракузы.

 

Глава 29

Утро начала состязаний в Дракосе выдалось необычайно солнечным. Светилу ничто не мешало заливать золотыми лучами весь город. Акрополис был заполнен народом, который предвкушал лицезреть в скором будущем интересные интригующие состязания. Торговля заполнила все ближайшие улицы. Отовсюду исходил запах ароматных блюд, готовившихся для собравшегося народа. Но торговали не только едой. Повсюду были видны повозки, груженые кувшинами. Но в большинстве своём не вином были наполнены кувшины. Предприимчивые торговцы развернули торговлю водой, которая в такой жаркий и ясный день становилась необходимым атрибутом нахождения на жаре. И действительно, люди, занявшие хорошие места, вдоль трибун, не хотели их терять и покупали воду у разносчиков небольших кувшинов прямо на трибунах. И торговля процветала…

Карталон и его спутники заняли места вблизи главной арены под навесом, спасавшим от необычайно активного солнца. Они заранее закупили несколько кувшинов с водой и приготовились к началу состязаний. Акрополис гудел в ожидании…

Наконец, на главную арену со стороны дворцовой площади въехало несколько колесниц, запряжённых шестёрками лошадей. Лошади были покрыты золотыми накидками, переливающимися в солнечных лучах тысячами отблесков. На головах лошадей были надеты разукрашенные кожевенные наглазники, на которых были закреплены высокие султаны из перьев павлина. Красочные перья при беге лошадей как бы моргали своими «глазами», расположенными на концах оперения. По легенде, глаза убитого великана Аргуса отпечатались на хвостах павлинов, украсив этим птиц. Это была очень торжественная и нарядная процессия. Проехав по арене круг, процессия остановилась напротив главной трибуны, на которой расположились несколько рядов зрительских мест. В центре трибуны стояло несколько высоких стульев, предназначенных для царя Акрона и его высоких гостей. С центральной колесницы сошёл человек в белом одеянии с красочной разноцветной отделкой по краям. Человек этот был солидного возраста, на его голове находился золотой греческий венок, символизирующий власть на острове. Он поднял руки в знак приветствия, и народ ответил ему дружными аплодисментами. Акрон, а это был он, поприветствовал всех, поворачиваясь во все стороны и направился к трибуне. За ним сошли с колесниц несколько десятков человек, состоящих из распорядителей состязаний, почётных гостей острова и судей. Заняв почётное место на трибуне и рассадив гостей, Акрон поднял правую руку. С разных сторон раздались звуки труб, возвещавшие о начале турнира. На середину главной арены вышел главный распорядитель турнира и поднял руку, прося тишины… Голоса вокруг стихли…

— Волею нашего правителя острова, могущественного Акрона, турнир воинской славы и умения, проходящий у нас раз в четыре года, объявляется открытым! — прокричал он.

Ему вторили трубы, аплодисменты и овации народа. Распорядитель снова поднял руку. Всё вокруг стихло…

— Мы провели жеребьёвку и я рад вам сообщить, что турнир начнут состязания копьеметателей. Все, кто хочет принять участие в турнире, но не успел ещё оформить заявку на соревнования, могут подойти к трибуне судейства и подать заявки на участие. А пока на смежные арены вызываются участники, уже подавшие свои заявки на турнир. Прошу к рубежам…

— Не хотел бы ты поучаствовать, Тоган? — предложил Карталон своему помощнику нубийцу. — Ведь в метании копья тебе среди нас нет равного! Заодно прославишь в далёких Ионических островах своих великих богов, которых ты так чтишь!

Тоган задумался. Потом отреагировал:

— А смогу ли я после этого поучаствовать в турнире копейщиков?

— Насколько я знаю правила турнира, никому не запрещается участие в разных параллельных состязаниях! — ответил Карталон.

— Тогда я готов выступить. — Тоган встал и пошёл к судейской трибуне.

Между тем на арене начались предварительные состязания. Участников сводили в десятки и они отправлялись на одну из арен для совершения предварительных бросков. Совершив промежуточные броски, участники ожидали вердикта судей, которые отсеивали промахнувшихся и пропускали во второй тур попавших. Вскоре из заявленных примерно двухсот участников осталось едва ли пять десятков… Объявили второй тур, усложнив задание. Теперь мишень отставили на десять шагов назад. Броски проводили также на прилегающих к главной арене площадках. Время проведения бросков увеличилось, так как воины готовились к броску довольно долго…

На третий круг соревнований вышло около трёх десятков соревнующихся.

— Смотри, Карталон, — Сибилла с интересом наблюдала за происходящим, — Тоган кидает копьё, почти не готовясь…

В этот момент Тоган, размахнувшись, пустил копьё, которое без труда пронзило соломенное чучело, служащее мишенью.

— То ли ты ещё увидишь, Сибилла! — прокомментировал Карталон.

На третьем кругу в цель попали только шестнадцать участников. Тогда цель отодвинули почти на край главной арены, а копьё утяжелили, заменив лёгкий дротик на метательное копьё с длинным лезвием.

Все приготовились к главному действию сегодняшних соревнований. Группу поделили пополам, оставив в каждой по восемь участников. Первая группа приступила к метанию…

Из этой группы зрители выделили и симпатизировали трём воинам, наиболее запомнившимся им в предыдущих бросках. Какова была их радость, когда все три участника поразили свою цель! Остальные из первой группы или не попали, или копьё упало, не долетев до мишени. Вышла вторая группа участников, в которой был Тоган. В группе был ещё один запомнившийся зрителям участник, спартанец Харикл. Участники приступили к броскам. Первые из троих бросивших не поразили цели, копьё не слушалось их — или потому что было слишком тяжёлым, или от недостатка умения обращения с тяжёлым копьём. Четвёртым бросал Харикл. Он поднял копьё, как бы пробуя его на вес, и пошёл вдоль границы главной арены к точке броска. Хариклу на вид было двадцать с небольшим лет. Лёгкая походка спартанца, так запомнившаяся зрителям, была как бы сигналом к их овациям в поддержку молодого Харикла. Спартанец подошёл к месту броска. Им служила жирная черта, просыпанная другим по цвету песком, чем вся главная арена. Если бросающий заступал за неё, то на ней оставался след ступни, говорящий сам за себя, что бросок не засчитан. Участник имел три попытки броска. Харикл подошёл к черте и посмотрел в сторону расположенной мишени, которая находилась на максимальном удалении. Он поднял левую руку, как бы просчитывая будущую траекторию полёта копья, вслед за рукой задрав и подбородок… Потом развернулся и сделал три шага от черты в противоположную сторону. В этом месте он воткнул лёгким движением копьё в мягкий песок так, чтобы оно неглубоко вошло в песок, но прочно стояло вертикально. Потом он сосчитал ещё пять шагов от воткнутого копья, развернулся и опустился на левое колено, склонив голову.

Зрители замерли в ожидании…

Харикл вдруг вскочил и мерными шагами в убыстряющемся темпе подбежал к копью… Секунда, и копьё в его руке принимает стартовое положение метательного снаряда… Доли секунды, и Харикл, сделав отсчитанные три шага, запускает копьё в цель… Копьё, запущенное с неистовой силой, играя на лету гибким концом, сверля воздух, летит сначала вверх, потом выравнивается и, ускоряясь, летит уже по наклонной. Секунда, и оно пронзает мишень и с шумом ударяет в бронзовый щит, поставленный позади мишени…

Звон бронзы возвещает Акрополису, что цель поражена! И весь Акрополис взрывается аплодисментами… Действие, которое разыграл спартанец, произвело неизгладимое впечатление на зрителей. Подход к черте, обмер шагов — всё это необычайно впечатлило наблюдающий за турниром народ. Аплодисменты продолжались, пока Харикл, поприветствовав всех, не ушёл с арены.

После спартанца бросали копья ещё трое воинов, но их попытки, как и у предыдущих участников, не увенчались успехом, и они выбыли из турнира.

Последним бросал Тоган. Чёрный нубиец выглядел контрастно на белом песке. Очень высокий, гигантскими шагами подошёл он к своему копью, приготовленному судейством. Он взял копьё, казавшееся в руках предыдущих участников непомерно тяжёлым, как невесомое пёрышко. Проследовав к черте броска, Тоган повернулся и сделал своих три шага от черты. Здесь он остановился и повернулся к мишени. Подкинув копьё в ладони, он как будто искал искомую точку середины копья… Потом пригнулся и замер, глядя на соломенное чучело. Всё это происходило какие-то доли секунды… Тоган резко распрямился, сделав прыжок к черте, и пустил копьё, которое, описав высокую дугу, вошло сверху вниз в соломенную фигуру и гром ударенной бронзы возвестил зрителям, что цель поражена…

Гром рукоплесканий раздался со всех сторон трибун. Необычайная лёгкость, с которой Тоган поразил цель, удивила не только болельщиков, но и судейство…

…Судьи стали совещаться. Утяжелять копьё уже не было смысла. Тоган имел явное преимущество перед всеми участниками своими физическими данными. И поэтому было решено изменить мишень, заменив соломенную фигуру на деревянный круг диаметром в полтора локтя.

Пока шли необходимые приготовления к следующему, последнему, как казалось туру, часть зрителей разошлась по прилегающим к Акрополису улочкам, чтобы перекусить и поделиться впечатлениями об увиденном.

— Харикл великолепен! — говорил один горожанин другому. — Его умение просто зачаровывает.

— Да! Ты прав! Но какой мощью обладает чёрный нубиец Тоган! Судьям что-то надо придумать, чтобы уравнять шансы претендентов.

Такие или примерно такие разговоры шли по всему Акрополису.

— Я только сейчас подумала, Карталон! — Глаза Сибиллы выказывали тревогу. — Тоган хочет выступать в турнире копейщиков. Но ведь если он победит в нём, ему придётся сражаться с победителем мечников! Ведь победители вправе вызвать друг друга на смертельную схватку? Тонге придётся биться не за славу, а за свою жизнь?!

Сибилла назвала Тогана настоящим именем, тревожась за его жизнь.

— Не драматизируй, Сибилла! Это бывает очень редко! И тревожиться ещё слишком рано! — успокаивал её Карталон.

Сибилла в ответ покачала головой…

Трубы возвестили о начале последнего тура состязаний. Все спешили занять свои места, чтобы не пропустить развязку сегодняшней необычайно захватывающей борьбы.

Судьи уже установили новую мишень и вызывали с представлениями последних участников. Вот в каком порядке должны были совершаться броски.

Первым бросал критянин Арикфан. Его возраст был примерно тридцать лет. Он участвовал уже в этих состязаниях четыре года назад, но покинул их после третьего тура… После четырёхлетних тренировок он решил ещё раз попытать счастья в турнире. Это был атлетично сложенный человек с пружинистыми ногами и руками.

Вторым бросал нубиец Тоган. Тогана объявили как гостя из далёкой страны в Африке. Сам Тоган не мог сказать, из какой он страны, потому что у его страны не было официального названия, так как страна находилась за пределами досягаемости тогдашних цивилизаций.

Третьим бросал выходец из Индии Мархал. Это был человек с крупными чертами лица. Волосы на его голове были уложены в замысловатую причёску, которая была скреплена многими заколками и гребешками. Его нельзя было назвать атлетичным человеком, фигура его имела полноватую конфигурацию. Но броском Мархал обладал отменным и точным.

Четвёртым бросал римский гражданин, выходец из Апулии Орест. Человек этот был среднего роста с очень крепкими ногами и мощным торсом. Копьё в его руке было убийственным оружием. Орест совсем недавно служил велитом в республиканской армии.

Пятым копьё бросал спартанец Харикл.

После оглашения участников и очерёдности совершения ими бросков четверо воинов покинули арену, оставив на ней только Арикфана. Трибуны и зрители затихли, стараясь не мешать участнику настроиться на бросок. Снаряд метания оставался тот же, но мишень была уменьшена почти вдвое. Круглый спил бревна кедра был выкрашен в красный цвет с белым пятном в центре. Арикфан отошёл от черты броска на четыре шага. Взял копьё наизготовку и замер, присев почти на корточки. Прошло несколько секунд… Вдруг он выпрямился и, пробежав короткими шагами к черте, запустил копьё с поворотом всего корпуса. Копьё засвистело в воздухе… Оно летело в цель… Вот оно стало снижаться к красному кругу с белым центром в середине, но дуга снижения копья немного не совпала с границей мишени и копьё вонзилось в песок в локте от щита… По рядам зрителей прошёл вздох разочарования, но через несколько секунд трибуны взорвались аплодисментами в поддержку Арикфана.

Сам Арикфан, схватившись за голову, сожалел о промахе, но потом, успокоившись, заулыбался и был награждён многократными овациями за своё мастерство.

Аплодисменты ещё продолжались, когда на арену вышел Тоган. Он не спеша шёл к точке броска. Сибилла, увидев Тогана, так разволновалась, что схватила Карталона за руку и сжала её, не отпуская. Карталон внимательно следил за своим помощником. Кто-то из воинов, окружавших Карталона, закричал, и крик этот был подхвачен другими:

— Тонга! Тонга! — звучало над Акрополисом.

Тоган подошёл к черте и пристально посмотрел на круг мишени. Развернувшись, он отсчитал пять шагов от точки броска. Посмотрев ещё раз на мишень, Тоган замер. Простояв ровно секунду, нубиец тремя прыжками преодолел расстояние до черты, и копьё полетело по высокой дуге к цели… Дуга броска была высока, так что для зрителей, смотревших непосредственно сбоку за броском, сложилось впечатление, что Тоган переусердствовал с силой своего броска, и копьё минует цель, оставив её далеко позади. Но летящее копьё, издавая гибким древком свистящий звук от вибрации его конца, изменило траекторию полёта и стало снижаться с ускорением… Секунда… и наконечник с мощью вошёл в толстый спил, древко завибрировало от внезапного упора. Копьё вонзилось почти в центр мишени.

Зрители взорвались непрерывными овациями. Бросок Тогана вызвал в них восторг. Точность броска поразила самых непримиримых скептиков. Сибилла, отпустив руку Карталона, встала и закричала:

— Тонга! — Трибуны подхватили её возглас. — Тонга! Тонга!

…А Тоган в это время исполнял какой-то свой ритуальный танец…

Пока зрители не могли успокоиться от столь невероятного броска Тогана, на арену вышел третий участник. Индиец Махарбал выглядел совершенно спокойным, будто не было перед ним триумфа нубийца. Он подошёл к черте броска. Встав около черты, он воткнул в песок копьё, а сам сел на песок, поджав под себя ноги. Так он просидел минуту, потом не спеша вытащил рукой одну из ног и завёл её за шею, демонстрируя гибкость тела. Он сделал ещё несколько невероятных поз и движений и только после этого приготовился к броску, вытащив копьё из песка. Вот он, быстро пробежав к черте, пустил копьё… Копьё, сразу пущенное с невероятной силой и с невероятной скоростью, летело траекторией, похожей на полёт стрелы, столь прямолинейной она была. Но уже на середине дистанции полёта стало ясно, что копьё не долетит до цели. Оно летело всё ниже и ниже и наконец зарылось наконечником в песок, не долетев около девяти локтей до цели.

Мархал отвесил поклоны во все стороны с ладонями, сложенными лодочкой у подбородка, и удалился с арены, провожаемый аплодисментами. Следующим на арену вышел апулиец Орест. Он шёл к месту своего броска с открытой улыбкой. Имея огромный опыт в военных действиях, он не сомневался в том, что поразит цель, даже столь отдалённую. Взяв копьё и поиграв им в руке, Орест приготовился к броску… Разбежавшись натренированными мерными шагами, он пустил копьё по траектории, подобной траектории нубийца. Копьё летело точно в цель, в пределы круга… Вот оно уже совсем близко от мишени… Но что это, копьё пролетело в четырёх пальцах от края мишени… Орест схватился за затылок, не веря в свой собственный промах… Он в отчаянии… Трибуны рукоплескают ему за его почти поражённую цель… Но Орест покидает арену в глубоком разочаровании от своего промаха… Трибуны ещё долго не могут успокоиться от переполняемых людей чувств…

На арену своей лёгкой походкой вышел Харикл. Весь Акрополис сразу затих. Зрители замерли в ожидании броска спартанца. Харикл подошёл к черте и произвёл те же действия, что и в предыдущем броске. Вот он замер на отмеренной им дистанции от черты… В воздухе повисла необычайная тишина…

…Спартанец тронулся резко и расчётливо, пробежав чуть вперёд копья, он как бы повернул за ним весь корпус своего тела и подхватил его, потом с тем же поступательным движением сделал ещё два шага к границе броска, довернул корпус по направлению броска и пустил копьё с невероятной силой и скоростью. Выброс руки и начальная скорость копья была подобной выстрелу из скорпиона. Копьё, свистя в воздухе, неслось к цели. Харикл сделав бросок, присел на правое колено и ждал результата. Копьё, миновав половину дистанции, не изменило траектории и только вблизи мишени стало отклоняться вниз, но круг мишени был уже достигнут. Наконечник копья вонзился чуть ниже центра мишени, войдя на половину наконечника в дерево. Воздух взорвался овациями во славу броска Харикла. Сам Харикл, увидев поражение цели, выпрямился и совершенно спокойно, без тени ликования, покинул арену. Акрополис ликовал. Последнее испытание не выявило победителя, и, значит, предстояло ещё одно состязание, которое должно было придумать судейство.

Сибилла была взволнована, она впервые присутствовала на таких состязаниях и не представляла себе такой накал страстей на трибунах среди зрителей. Столько переживаний за исход, казалось бы, простых состязаний она наблюдала впервые. И не только наблюдала, но и страстно болела, болела за Тогана. Карталон улыбался, он и его воины, следящие за турниром, получали огромное удовольствие от увиденного. А в это время судьи о чём-то совещались.

Один из судей отправился к трибуне Акрона с каким-то предложением. Он подошёл к царю и что-то объяснял ему, жестикулируя. После объяснений Акрон кивком головы поддержал решение судей.

Пока судьи делали необходимые приготовления для следующего тура, главный распорядитель турнира вышел в центр арены:

— Сегодня мы стали свидетелями очень редкого случая. Нашим глазам предстали два великолепных воина с редким владением метания копья. Оба имеют очень хорошую технику броска! У каждого свой стиль, совершенно не похожий на стиль соперника, своё владение снарядом. Но вы были свидетелями, турнир не выявил победителя. И мы решили провести очень редкий способ выявления сильнейшего! Этот способ лишь единожды применялся на турнире, но об этом оставлена запись в скрижалях турнира! Тогда так же было два победителя и только применение данного способа выявило сильнейшего! Участники будут метать копья с завязанными глазами, предварительно взглянув на расположение мишени. Надеюсь, что это выявит сегодняшнего победителя турнира.

Распорядитель дал сигнал и возглас труб начал отсчёт начала дополнительного состязания. Вышедшие на арену судьи убрали щит, а вместо него выставили опять соломенное чучело. Чучело поставили в самый центр арены, что сократило дистанцию броска вдвое. Но участникам это не упростило задачу. Судьи бросили жребий, и первым к черте броска должен был выйти Харикл. Он вышел к отмеренной черте и стал ждать судей. Появившиеся судьи развернули его к мишени и дали время сориентироваться. После того, как спартанец отставил ногу, приготовившись к броску, ему завязали глаза, и отошли… Харикл, с завязанными глазами стоял против соломенной мишени. Он поднял копьё и изготовился к броску. Мгновение, и копьё полетело в чучело. Рука спартанца не дрогнула, но немного сбила прицел и копьё пролетело всего на ширину ладони от «тела» чучела. Полёт копья продлился лишь мгновение, и выдох разочарования, вырвавшийся из уст поклонников Харикла, сказал ему о провале его попытки до того, как ему сняли повязку. Харикл сохранил самообладание, тем более что взрыв оваций, раздавшийся с трибун всего Акрополиса, смягчили его расстройство и разочарование. Харикл, поклонившись во все стороны, удалился.

Наступило время испытаний Тогана. Он не спешил и, подойдя к черте, начал исполнять один из своих ритуальных танцев, напевая, что-то на непонятном для всех языке. Через несколько минут он остановился и подал знак судьям о своей готовности к броску. Он отошёл от черты и закрыл глаза, подавая тем самым сигнал о готовности к наложению повязки на глаза. Когда судьи подошли, Тогану пришлось немного согнуться, чтобы те как следует выполнили свою миссию по завязыванию глаз. После того как судьи отошли от Тогана, он вдруг начал кружиться в небольшом танце. Акрополис взволновано загудел, ведь Тоган так потерял направление своего броска! Судьи тоже растерялись, и некоторые из них поскорее покинули пределы арены, дабы не быть поражёнными копьём… Тоган начал выкрикивать слова какой-то песни, непрерывно кружась, и вдруг вскинув руку и сделав примерно ещё пол-оборота, кинул копьё… Акрополис ахнул…

Копьё с невероятной силой и скоростью, пролетев дистанцию, вонзилось в соломенное чучело и громкий удар о бронзу возвестил вставшему на ноги Акрополису о новом триумфаторе турнира! Акрополис наполнился ликованием! Первый день состязаний подарил зрителям такой невероятный выброс адреналина, такую интригующую динамику хода соревнований, что даже старожилы турнира не могли вспомнить хоть что-то подобное!

Царь Акрон вызвался сам наградить победителя. Он вышел в сопровождении двух магистратов и самолично надел лавровый венок победителя турнира на голову нубийца Тогана. После этого он надел на него специальный приз — посеребрённый роскошный пояс с такой же перевязью, на которой бронзовыми вставками с позолотой были вделаны знаки города Дракоса — страшный дракон и вершины Керкелеаса. Эту награду делали почти целый год мастера города Дракоса. Закончив награждение, Акрон обратился к гостям и зрителям турнира:

— Сегодня мы наблюдали величайшее соревнование между двух таких же величайших мастеров воинского искусства! Как мне только что сказали, обоих мастеров мы увидим в состязаниях копейщиков, куда они оба подали заявки! Турнир продолжается, друзья! Я жду вас всех на завтрашних состязаниях!

Народ ликовал. Известие об участии обоих бойцов в следующих соревнованиях делал турнир ещё более интригующим. Тем не менее, имя Тогана было официально вписано в ряд победителей турнира в состязании копьеметателей на острове Самосе!

Карталон довольно улыбался в ожидании возвращения Тогана, а Сибилла по-детски радовалась за него, хлопая в ладоши…

На этом первый день состязаний закончился. Зрители покидали Акрополис полные впечатлений, обсуждая увиденное и пережитое.

К трибуне, на которой расположились его друзья, Тоган подошёл, сияя торжеством победы. Поздравления сыпались со всех сторон. Сибилла первая отреагировала на его появление:

— Дорогой Тоган, ты был великолепен, особенно в своем странном танце! — выпалила она, едва увидев его. Тогана засыпали вопросами.

— Скажи, как ты почувствовал направление мишени? Ведь, кружась, ты должен был потерять его!

— Моим телом управлял великий бог Талонга, которого я попросил вселиться в меня на время броска! — отвечал Тоган, сверкнув глазами…

В воздухе повисла тишина, связанная с ответом нубийца…

— Ну что же, Тоган, — отозвался на это один Карталон во время молчания и удивления присутствующих, — надеюсь, твой бог поможет тебе и в состязании копейщиков. Если ты всё же не передумаешь в них участвовать!

 

Глава 30

Септемий Бибул, проделав по Аппиевой дороге довольно длительное путешествие на сменных лошадях, прибыл в порт Реггия. Он проскакал всю Каламбрию, миновав города Тарент и Метапонт, проехал весь Брундузий, миновав Кротон и Локры, практически не отдыхая и не останавливаясь. В Реггии его встречал Клавдий Курион. Септемия окружили заботой и вниманием. Он омыл своё тело в специально приготовленной для него ванне. После омовений друзья отправились в триклиний для обеденной трапезы. Во время обеда друзья беседовали об итогах поездки в Рим.

— Сменные почтовые станции на Аппиевой дороге находятся в хорошем состоянии, — говорил Бибул, — ни на одной станции я не видел старых, немощных лошадей. Сама дорога находится под постоянным вниманием и ремонтом.

— Это стратегическая дорога в данное время, — согласился Курион, — поэтому в этом нет ничего удивительного. Какие вести из Рима?

— Сенат принял мои доводы и поддержал меня. У меня с собой решения Сената. По прибытию в Мессену я передам их консулу Регулу. Казна республики пустеет. Людские резервы почти истощены. Мы не можем затягивать войну!

— Но ты выяснил что-либо о стороне, которой выгодно затягивание войны? — Клавдий Курион с нескрываемым интересом смотрел в глаза Бибула.

Септемий замолчал, обдумывая свой ответ.

— Клавдий, я многое выяснил, но сейчас не могу говорить об этом! Ты прости, я молчу не из-за недоверия к тебе, а по причине непроверенности моих догадок. Когда мои догадки станут фактами, я расскажу тебе о них.

Септемий помолчал, видя задумчивость Клавдия.

— Кстати, разрешением моих догадок занимается наш общий друг проконсул Селинатор! — уточнил он.

— Селинатор? — сразу оживился Клавдий. — Как он поживает? Я не видел его уже более двух лет!

— Он сидит в своей библиотеке, которую собирал долгое время! Другие собирали сокровища и копили богатство, а наш Селинатор собирал богатейшую библиотеку, которая стала для него смыслом жизни. — Септемий задумался. — Я вот долго думал и рассуждал о двигателе и смысле наших поступков и подвигов. Жизнь ради собственного удовольствия или богатства не имеет никакого смысла. Жизнь ради собственного возвышения, получения какой-то власти имеет смысл, если от этого не страдают окружающие и дающие тебе эту власть. Жизнь ради подвига тоже имеет смысл, но подвиг твой должен иметь общечеловеческие цели, иначе твой подвиг — ради твоего народа — рассматривается другими народами как злодеяние. Для меня всегда примером была жизнь моего отца. Он был неустрашимым на войне и неустрашимым борцом в Сенате за гражданские права в Республике и процветании её самой. Его идеалом было расширение Республики с распространением гражданских прав на все присоединённые народы. В Сенате у него всегда были враги, которые хотели обогащаться за счёт порабощённых народов. Даже находясь у себя в доме, он не мог жить мирно и спокойно, благообразно своим идеалам. Враги не дремали. У нас в доме всегда находился отряд вооружённых людей, готовых отразить любое нападение! Но и это не помогло! Отец умер от скоротечной, страшной болезни, настигнувшей его внезапно, после одного из заседаний Сената. Мы с тобой, мой друг, в это время воевали в Самнии, во славу Республики. И я помню, как смерть отца подействовала на меня! Это было так неожиданно. И всё это после смерти моей Тертеллии и нашего ребёнка. — Глаза Септемия наполнились слезами…

— Прими, мой друг, ещё раз мои соболезнования и сожаления о происшедшем. Судьба отнеслась к тебе неблагосклонно. Я долго думал, почему именно тебе, сыну такого добропорядочного и благородного гражданина, каким был твой отец, она дала пережить такие испытания. Какой-то рок преследует Республику! Самые видные и благообразные её деятели умирают слишком рано, не успев как следует законодательно укрепить свои преобразования в Республике! — произнёс с сожалением Курион.

— Это так! — Септемий овладел собой. — Теперь проконсул Селинатор выступил с небольшими преобразованиями по расширению гражданских прав вновь созданных триб. Но наткнулся на непонимание высших слоёв аристократии в Сенате. С тех пор, как я покинул Рим, я очень тревожусь за него! Он согласился помочь мне навести кое-какие справки о начале республиканских времён. И это, решил я, может стать для него очень опасным! Ему для его охраны нужно отправить в дом вооружённых людей. Если, конечно, тебе это не слишком обременительно.

— Я понял, Септемий! Ты можешь положиться на меня! Я сегодня же пошлю восемь человек моей охраны в Рим, в дом Селинатора! У меня достаточно охраны, положенной мне как фуражиру армии. Пусть будут при проконсуле до нашего возвращения!

— Вот слова настоящего друга, который всегда готов подставить плечо! — Септемий был очень благодарен другу. Друзья продолжили обсуждать новости, привезённые Септемием, пока не подошло время отправляться в порт. Оттуда отходил конвой в Мессину, с которым Септемий, намеревался добраться до Сицилии.

«Очень многое будет зависеть от моего разговора по прибытию в лагерь Регула, — думал Септемий, стоя на борту галеры под ночными звёздами. — Надо будет постараться выведать у него побольше!» Глава 31

Марк Атиллий Регул проводил смотр своих легионов перед скорой отправкой на африканский континент. Консул в сопровождении свиты, состоящей из трибунов, легатов, различных спецов армии и личных ликторов, проезжал перед строем легионов в окрестностях Мессины.

Шесть легионов были выстроены для осмотра, блестя начищенным оружием.

— Что будет с нашим легионом, который мы отправили в распоряжение проконсула Кавдика? — спрашивал Регула военный трибун Сервилий Котта.

— После взятия Акраганта он присоединится к нам! — ответил Регул без капли сомнения в голосе.

— Ты уверен, Марк? Тогда почему ты не отдал ему его легион, который был пополнен в нашем лагере? Легион «Волчицы Ромула»?

— Сервилий, тебе ли задавать такие вопросы? — Регул был в недоумении. — Легион «Волчица Ромула» понёс большие потери при последнем штурме. Следовательно, его боевой дух кратковременно сломлен! Не навсегда, конечно, но в предстоящем штурме города он будет непригоден.

— Отчего же мне не задавать таких вопросов, если прошлый штурм города провалился? Что изменилось с тех пор? Сиракузцы воспылали отвагой? Или защитники Акраганта превратились в трусов? — не успокаивался Сервилий.

— Котта! — повысил голос консул. — Ты знаешь столько, сколько тебе положено знать! — подчёркивая субординацию, добавил он. — Какой легион следует за этим?

— Четвёртый легион имени Марса, — отозвался следующий позади легат Тит Бабрука.

— Хорошо, посмотрим на состояние оружия в твоём легионе, — Регул пустил коня быстрой рысью. За ним поспешила ускориться вся кавалькада…

Марк Атиллий издали увидел знак четвёртого легиона и их знамя первой когорты.

— Кто исполняет обязанности старшего центуриона первой когорты легиона? — не оборачиваясь, спросил консул, чуть придержав коня, чтобы легат поравнялся с ним.

— Что значит, кто исполняет? — не понял вопроса Тит. — Кто и исполнял её ранее, приимпелярий Кассий Кар!

Регул резко остановил коня. Вокруг него стали собираться растянувшиеся всадники. Легаты и трибуны окружили консула.

— Что? Кассий Кар вернулся?! — Регул изменился в лице, побледнев. Была видна его растерянность.

— А что, должно было быть иначе? — непонимание легата стало превращаться в раздражение. — Может, объяснишься, Марк?

— Что он сказал после возвращения? — Было видно, что Марк Атиллий находится в какой-то прострации. Чувствовалась дрожь в голосе Регула.

— Ничего. Я не расспрашивал его о твоём задании. По прибытию он приступил к исполнению своих обязанностей.

— Ладно. Потом, после смотра, поговорим об этом. — Регул поборол видимую растерянность.

Консул изменил своё решение, проскакав мимо легиона Кассия без осмотра…

После роспуска легионов по своим расположениям свита отправилась в лагерь. Войдя в ставку, Марк Атиллий, находясь в плохом расположении духа, вызвал к себе всех начальников хозяйственных частей армии. Он ожидал их в нетерпении, когда к нему вошёл дежурный ликтор и доложил:

— Консул, к тебе квестор Бибул! Он только что прибыл из Рима! При нём рекомендации Сената!

Регул, не ожидавший такого скорого приезда неприятного для его самолюбия человека, заёрзал в кресле. Он тут же отменил сбор начальников снабжения частей армии и попросил впустить квестора. Септемий вошёл в ставку консула и молча передал ему тубу с письменными рекомендациями Сената.

— Приветствую тебя, консул, — сказал Бибул после передачи тубы.

— Приветствую тебя, квестор, — сухо ответил Регул, вскрывая почту Сената. Он взялся просматривать почту, откладывая в сторону не самые важные письма для более позднего прочтения.

— Как поездка, квестор? — между прочим, просматривая письма, спросил консул.

— Спасибо, без приключений в дороге. Но вот в Риме я узнал очень много интересного! — Септемий повёл тонкую игру.

Регул оторвался от писем. На лице его застыла растерянность.

— Какие интересные новости? — Регул превратился вслух.

— Я был в храме у Катона! — Септемий продолжал плести паутину.

— Ты знаешь всё? — уставился на него Атиллий.

— Да. — Септемий внимательно наблюдал за Регулом.

— Они хотят невозможного! Нужно решать один вопрос, а не все сразу! — Регул решил тоже повести свою игру, не открывая своих замыслов.

— Вот поэтому я привёз тебе решение Сената о соединении с тобой Манлия!

— Значит, Гамилькара оставляем в покое? — усомнился Регул.

Септемия этот вопрос поставил в тупик. Он знал, что они оба заинтересованы в смерти Гамилькара. Но подоплёку всего он не знал. И поэтому решил изобразить сомнение:

— Он ещё не решил до конца этот вопрос. Но это не должно откладывать решение Сената, — ответил он, изобразив раздумье.

Регул внимательно наблюдал за Септемием. В его голове пронёсся вихрь мыслей… «Они мне многого не договаривают! Может, они решили поставить на Кавдика? — думал консул. — Но Кавдик более консервативен, чем я! Они могут ошибиться на этот счёт».

— От Кавдика нет никаких известий, — сказал Марк вслух и, взглянув на Бибула, понял, что выдал часть своих мыслей. — Я отправил к нему центуриона, впрочем, ты знаешь об этом… — Здесь Атиллий замешкался и растерялся…

Это не ускользнуло от глаз Септемия, почувствовавшего, что из этой темы можно вытянуть какую-либо информацию, которая поможет найти ниточку правды в клубке окружавших его тайн. Он тут же отреагировал вопросом:

— Он уже вернулся?

Регул почувствовал себя страшно неудобно. Уйти от ответа он не мог, но сказать правду… И всё же он попытался:

— Да, сегодня я узнал, что он вернулся… Хотя… — Регул замолчал, не зная, как вывернуться из неприятного положения. — …Ну, в общем… он не должен был вернуться…

«Наконец-то прорвало, — подумал Септемий, услышав эти слова, — так зачем же он туда ездил?» Но то, что он услышал, повергло его в шок…

— Ну, в общем… Он стал, наверно, догадываться о многом… и я написал Кавдику, чтобы убрал его руками арканитов! Ну, ты понимаешь, Септемий, раз Катон посвятил тебя во всё! Ну вот… А он вернулся… Что там произошло?..

Услышав эту ужасную новость, Септемий почувствовал нестерпимую неприязнь к этому человеку, но, не подавая вида, продолжал притворяться. «Мне нужно срочно встретиться с Кассием Каром!» — подумал он.

Консул молчал, о чём-то размышляя…

— Надо расспросить его, — сказал Септемий, — хочешь, этим займусь я? — Септемий увидел, как изменилось лицо консула при слове «расспросить».

— Да, да! Ты теперь понимаешь! Мне как-то неприятно встречаться с ним! А правда, что именно он спас тебя в Самнии? — Регул изобразил заботливость на своём лице.

— Да, Кассий мужественно отбивал меня от врагов, когда меня придавила лошадь.

— Ну, вот, ты теперь понимаешь, какое грязное занятие — политика, приходится жертвовать ради неё такими людьми! — Марк изобразил на лице раскаянье.

«Подлец! — подумал Септемий. — Выдаёт свою манию величия за интересы Родины!»

— Я, кстати, вызвал его к себе после сегодняшнего смотра, чтобы тихо избавиться от него! — продолжал Регул.

— Вначале предоставь мне с ним поговорить и выведать у него всё, о чём ему известно, — Септемий решил взять инициативу в свои руки. — А потом мы решим, что с ним делать!

— Хорошо, — согласился Регул, и действительно, у него не было выбора. Центурион был видной фигурой в легионе Бабруки. А Регулу нельзя было возбуждать подозрений у строптивого легата по поводу вдруг исчезнувшего приимпелярия.

Септемий, попрощавшись кивком головы, вышел из ставки консула, оставив Атиллия дочитывать послания Сената.

 

Глава 32

Бибул шёл к расположению легиона Марса, когда увидел шедшего ему навстречу Кассия Кара, который направлялся к консулу. Септемий остановился и стал ждать Кара. Кассий шёл с озабоченным и задумчивым лицом и прошёл бы мимо, не заметив Септемия, но окрик последнего заставил его оглянуться.

— Приветствую славного центуриона первой когорты легиона Марса! — Септемий улыбался, так как они не виделись уже более двух лет.

— Слава могучему Юпитеру! Я только что думал, где мой бывший легат Септемий Бибул? Мне так нужен его совет! — Кассий просветлел лицом от внезапной радости, вызванной встречей с его бывшим командиром.

Септемий крепко обнял своего центуриона, посмотрев ему в глаза. Ему сразу бросилось в глаза бледное лицо Кассия. Но глаза были такой же чистоты, как и прежде, будто в них отразилось небо.

— Нам лучше поговорить без свидетелей и шпионов! Поэтому поедем в мою палатку квестора армии. Там мы сможем говорить спокойно! — Септемий повёл Кара в расположение своей палатки.

— Ты очень бледен, Кассий! Такое бывает только после тяжёлого ранения или недавней опасной болезни. Что с тобой приключилось, центурион? — с неподдельным беспокойством спросил Септемий.

— Я совсем недавно находился между жизнью и смертью, легат, — ответил Кассий, назвав Септемия по старой привычке легатом.

— Ныне я квестор, друг Кассий! Позволь мне тебя называть другом, ибо ты уже не мой подчинённый, а я не твой командир!

— Постойте, — Кассий внезапно остановился, — мне же приказано явиться к консулу для разговора.

— Знаю. Но я отменяю приказ консула данной мне властью! — Септемий, видя недоумение на лице Кассия, громко засмеялся. — Мне известно, о чём с тобой должен был говорить консул. Более того, мне известно многое из того, что касается твоей жизни, центурион. Я думаю, что последние месяцы ты ходил по лезвию меча!

Кассий Кар внимательно слушал квестора, он знал, что этот человек обладает высокими интеллектуальными возможностями, но всё равно сказанное ошеломило его своей проницательностью. К этому времени они подошли к палатке квестора армии, которая всё это время пустовала, но охрана, полагающаяся квестору по должности, следила за порядком в её расположении. Дежурный декан отсалютовал квестору и приимпелярию, прошедшим в палатку.

— Проследи, чтобы нам никто не помешал во время нашего разговора, — приказал декану Септемий.

Тот отправился выполнять поручение.

Септемий рукой предложил присесть на одну из кушеток, стоящих у стола. Сам сел напротив.

— А теперь, Кассий, ты мне должен рассказать всё по порядку, с самого начала и ничего не утаивая, не упуская ни одной мелочи! — Септемий налил из кувшина в чашу вина, подвинул её Кассию и приготовился слушать…

Кассий начал излагать ему события, начиная с той промозглой ночи в дозоре на дороге в Мессину… Рассказ занял немало времени. Септемий часто задавал вопросы, выясняя ту или иную мелочь. Когда Кассий замолчал, поведав свой путь от Сиракуз в лагерь, Септемий улыбнулся:

— Я рад за тебя, мой друг, что твоё сердце наполнилось таким светлым чувством, каким является любовь! Этот чувство только возвышает человека, наполняя и украшая его жизнь. И пусть Артемида-Диана, так внезапно вошедшая в твою судьбу, покровительствует вашей любви всегда, где бы вы не были! Но мне интересны твои выводы из всего произошедшего с тобой.

Кассий задумался. Потом изложил свои мысли:

— Во-первых, Регул и Кавдик заодно. Я не знаю, кому они служат, но явно не Республике! Хотя прикрываются её интересами. Во-вторых, они что-то хотят получить от Гамилькара! Любыми путями, даже грязными методами, включая войну с детьми и женщинами. И в-третьих, орден арканитов является главным средством достижения поставленной цели, предмета их охоты! Не армия, а именно тайный орден! Мне кажется, именно для выполнения этой задачи он и создавался! В нём присутствуют близнецы со всего света, которых они отнимают у бедных матерей с самого раннего детства, чтобы воспитать орудия убийств! Значит, они не хотят огласки предмета своих поисков. Здесь что-то нечисто! Сенат остаётся в неведении операций ордена и тем самым превращается сам в инструмент для достижения целей, о которых не знает. В-четвёртых… — начал Кассий, но его перебил Септемий.

— Есть ещё и в-четвёртых?

— Да, есть! В-четвёртых, боюсь, что силы, стоящие за тёмным орденом, играя с Республикой, не являются её приверженцами и задушат её, как только цель будет достигнута! — закончил Кассий.

— Да!.. Кассий, ты меня убедил в том, что, чтобы быть очень прозорливым человеком, не обязательно родиться в семье с аристократическими корнями. Твои догадки полностью совпадают с моими, и это несмотря на то, что ты знал немного. Не зря Регул почувствовал в тебе опасность. Но он ошибся, ты им не просто опасен, ты им смертельно опасен! Но теперь, Кассий, тебе надо забыть всё, что произошло с тобой и сосредоточиться на исполнении своего воинского долга. Смерть ходит с этой минуты рядом и с тобой, и со мной! Не говори ни с кем об этом! Регул тебя больше не побеспокоит. Я об этом позабочусь! Будь нем как рыба. Ради себя и своей любви, ради Иолы. Мне ещё может понадобиться твоя помощь, тогда я тебя найду сам. — Септемий встал.

Кассий понял, что разговор окончен. Он молча поднялся. Септемий, подойдя к Кассию, взял его за локоть, положив другую руку на плечо центуриона:

— Я тебе благодарен, мой друг, за твой подвиг, когда ты, не щадя своей жизни, оборонял меня в той битве с царем Амвросием. Я тогда, потеряв интерес к жизни по причине утраты своих близких, искал смерти. Но я буду безмерно счастлив сохранить твою, когда ты нашёл интерес к своей жизни с появлением в ней Иолы!

Он обнял Кассия как брата, похлопав его по плечу. Кассий вышел из палатки. Септемий остался в палатке один. Он налил себе вина, отпил несколько глотков, задумавшись: «Да! Информация Кассия, безусловно, очень интересна! Значит, орден состоит из близнецов! Теперь мне нужно выяснить, какую роль исполняет Регул и каков его личный мотив участия в этом».

Септемий лёг на кушетку. Усталость, накопившаяся за всю дорогу, вылилась в его тело, сделав веки тяжёлыми и неподъёмными. Септемий закрыл глаза. Тело расслабилось, наполняясь истомой сна, разум оторвался от действительности, сон окутал, овладел им…

…Ему снилась Тертеллия… Весёлая… Смеющаяся… Улыбка не сходила с её светлого лица… Она шла мимо него, светясь своей красотой и радостью близкого материнства… Вот она останавливается в нескольких шагах от него, поворачивается к нему лицом… Объёмные тёмные волосы, вьющимися локонами спадают на её плечи, грудь… Она снова смеётся и скрывается за какими-то белыми занавесями… Он устремляется за ней… Но двигается очень медленно… Будто ноги его завязли в грязевой жиже… Но всё равно он дотягивается и распахивает одну занавесь… Другую… И вдруг натыкается на какую-то фигуру… Фигура проясняется, оказываясь его отцом, который поднимает ладонь, преграждая ему дальнейший путь… Отец смотрит требовательным взглядом… Потом медленно поворачивается и уходит… Септемий слышит голос отца: «Не полагайся и не доверяй Сенату!»… Отец говорит ещё что-то, но Септемий не может разобрать слов…

Наутро, отдохнувший и укреплённый духом, Септемий отправился к консулу…

 

Глава 33

На Самосе в городе Дракосе продолжался турнир воинского умения. После первого дня, в котором разыгралась интрига, закончившаяся триумфом Тогана, зрители два дня следили за соревнованиями лучников и пращников. Турнир лучников прошёл без особых интриг. Из тридцати состязающихся, допущенных в финал соревнований, разделённых на три этапа, сразу выделился один из критян по имени Ариссий. Он лидировал в каждом этапе. А в финале, с тридцати шагов пронзил стрелой яблоко, поставленное на верхушку кувшина с узким горлом. Его наградили красивейшим луком с орнаментом острова, записав его имя в книгу победителей турнира.

Намного интересней прошли соревнования пращников. Здесь соревновались в напряжённой борьбе, в основном, выходцы двух народов — болеары и родосцы. Но в конце всё же выявилось небольшое преимущество родосцев. В финал пробились Диомед и Критий. В личном первенстве победу добыл Диомед. Трибуны славили его победу как свою, так как остров принадлежал к островам Ионии, так же как и Родос.

Наступил четвёртый день турнира. День состязаний копейщиков. Этого дня ждал весь остров, как, впрочем, и состязаний мечников. Именно на этих турнирах народ получал самое большое удовольствие, сопряжённое с переживаниями за полюбившихся участников. Тем более, что состав участников, оглашённый распорядителем турнира, уже интриговал зрителей своими именами. В него вошли уже известные Харикл и Тоган. Кроме них, были афинянин Аристокл, египтянин Ахил, коринфянин Никандр, македонянин Демарат, герой Селевкиды Хилон, самосец Клеомений… Эти имена уже были известны в греческом мире своими ратными достижениями. Но было ещё большое количество неизвестных имен участников из многих стран мира, решивших показать своё умение побеждать.

Поединки решили проводить на трёх аренах одновременно, чтобы успеть выявить победителя до наступления вечера. Также было решено не сводить в начальных поединках сильнейших участников. Сделано это было только с одной целью — сохранить интригу турнира. Распорядители предпочли ставить их с неизвестными своими именами участниками. Зрители рукоплескали победителям. Победы достигались прямым ударом копья в туловище или бедро соперника. Также победой засчитывался соперник, поверженный на песок арены. Бои продолжались…

Тоган попал на первый бой в пару с неизвестным воином из Карии Кофом. В схватку Тогана провожал Карталон, который оставил трибуну и присутствовал у арены, как помогающий участнику.

— Советую не раскрываться раньше времени, Тоган! Веди бой, сохраняя силы. Противник наступает — выбирай позицию для отражения атаки как можно ниже! Противник остановился — вот твой момент для контратаки! Не делай длинных шагов при атаке! Короткие шаги, резкие развороты корпуса — вот твоя тактика! — напутствовал он, поправляя доспехи нубийца. Распорядитель выкрикнул несколько имён и три пары участников приготовились к поединкам. Удар в бронзовый щит возвестил о начале схватки.

Тоган имел большой круглый щит и двухметровое копьё. Для защиты тела имелись кожаные доспехи, скреплённые бронзовыми вставками. На ногах были поножи, защищающие голень, колено и часть бедра за счёт выступающего верха. На ноги были надеты греческие сандалии. Противник Тогана имел аналогичное снаряжение. Только шлемами отличались противники и орнаментами на хитонах и доспехах. На Тогане был испанский шлем из Гадеса, на его противнике конический шлем с пышным султаном наверху.

Противники изготовились. Высокий Тоган сложился пополам и ждал атаки Кофа. И тот не заставил себя долго ждать. Коф ударом от пояса попытался достать бедро нубийца, потом перевернув копьё другим концом, нанёс удар в шлем нубийца… Но головы Тогана там уже не оказалось. Тоган, без труда отбив атаку в бедро, сделал круговое движение корпусом, уходя с линии атаки… Продолжая двигаться по солнечному кругу, Тоган ударил со всего размаха древком копья по спине Кофа… Бедный кариец, так и не поняв, что произошло, растянулся на песке…

Судья поднял руку, присуждая безоговорочную победу Тогану. Трибуны, наблюдавшие за поединком полюбившегося им Тогана, взорвались овациями. Такой быстрой победы от нубийца никто не ожидал.

— Неплохо, Тоган! — коротко оценил поединок Карталон, принимая у нубийца щит и копьё. Поединки продолжались. После первого круга боёв участников стало вдвое меньше. Особых неожиданностей в них не произошло. Победы достались явным фаворитам. Во втором круге Тогану достался в соперники иллириец Гранимед. Это был очень мощный воин, ростом не уступавший Тогану. Сибилла, подошедшая к Карталону, пожелала посмотреть бой вблизи арены и осталась с Карталоном, пожелав Тогану удачи.

Гранимед вышел на поединок в экипировке цветов своего народа — с щитом тёмно-медового цвета в косую полосу золотом и таких же доспехах. Шлем с большими нащёчниками почти полностью закрывал его лицо. Тёмный султан возвышался над ним. Противники изготовились. Прозвучал сигнал к началу поединка. Гранимед не торопился, обходя Тогана, то с одной стороны, то с другой… Вдруг он обрушился на Тогана рядом выпадов своего копья, которые нубиец встречал щитом. При этом провести контратаку Тоган никак не мог, потому что Гранимед, во время своей атаки перемещался влево, стараясь не допустить контратаки и зайти за правый бок Тогана… Увидев тщетность своих действий, оба противника застыли на месте, обдумывая свою дальнейшею тактику… Но вот опять Гранимед бросился в атаку! Он разнообразил приёмы нападения и наносил свистящие удары в голову и по ногам нубийца. Дважды, резко сближаясь, он бил своим щитом о щит Тогана весом всего своего тела, пытаясь таким образом лишить равновесия своего противника или сместить его в сторону своего удара, но тщетно. Атаки иллирийца стали замедляться… Почувствовав, что Гранимед подустал, нубиец взорвался атаками. Он, делая прыжки и ложные замахи, вынудил Гранимеда пятиться по арене, но успеха особого не добился. Гранимед грамотно защищался. И тогда Тоган пошёл на очень рискованную атаку! Он, присев на колено, попытался достать Гранимеда в пах. На что Гранимед отреагировал мгновенно, опустив свой щит ниже, перекрывая доступ копья противника к своему телу. Но нубиец, прервав атаку, встал с колена и прыгнул вправо вверх, нанося удар в шею противника. Но сам в это время опустил свой щит вниз, открывая грудь и становясь уязвимым. Гранимед тут же решил воспользоваться этим и его копьё полетело снизу вверх, навстречу груди Тогана… Гранимед праздновал победу, когда почувствовал удар в свою шею. Тоган в прыжке успел достать своего противника, совершив точнейший удар в шею. Что означало бы в реальном бою смерть противника. Судья поднял руку. Зрители рукоплескали Тогану, он не переставал их удивлять в каждом из своих боёв. Удар, нанесённый им, не оставлял его противнику шансов… Трибуны провожали обоих бойцов, аплодируя стоя…

Сибилла была в восторге от атаки нубийца, его необычайная прыгучесть удивляла её. Карталон обнял её во время триумфа Тогана и сказал:

— Если даже Тоган и проиграет кому-либо в поединке этого турнира, вот эта замечательная атака, такая расчётливая и молниеносная, поставит его вровень со многими элитными воинами, которых я знаю. Такое увидишь редко!

В это время на соседней арене шёл поединок афинянина Аристокола и самосца Клемеония. Но замечательный удар на соседней арене заставил зрителей отвести взгляды от своего земляка и наградить Тогана аплодисментами за его красивую победу.

На арене меж тем шло настоящее представление. Аристокол, красивый и невероятно стройный молодой воин с очень длинными волнистыми волосами, показывал чудо перемещений, уходя от атак огромного Клеомения. Копьё самосца рассекало воздух, со свистом летело то в голову, то в пояс афинянина. Но тот к тому времени находился уже в другом месте, будто играя с островитянином. Зрители должны были испытывать симпатии к участнику турнира своего острова, но, видя безуспешность таких атак Клеомения, стали смеяться и симпатизировать афинянину. Почувствовав симпатию зрителей к сопернику, Клеомений, злясь, делал ошибку за ошибкой и, наконец, получил удар копьём в заднюю часть бедра, что ещё больше рассмешило и позабавило народ, который наградил победителя овациями. Своего атлета они тоже не оставили без аплодисментов, смягчив таким образом горечь поражения в турнире.

В этом кругу поединков победы добились спартанец Харикл, македонянин Демарат, селевкид Хилон, эпирот Даф, парфянин Дамиск и наботеец Телесфор. Также победили египтянин Ахил и коринфянин Никамандр, а победителями других пар были названы Пелей и перс Тисаферн. После этого была объявлена небольшая передышка для всех. Народ повалил в город перекусить и поделиться своими впечатлениями о ходе турнира.

— Ловкость афинянина поражает! — слышалось в одной стороне.

— Турнир выиграет Харикл, — утверждали в другом месте, раскупая всевозможную стряпню торговцев.

— А как же Аристокл? Все девушки Самоса влюблены в него! Его движения подобны движениям Аполлона! Но есть ещё Ахил, его скорость в атаке и техника владения копьём очень необычны, — не соглашались с ними имеющие своих фаворитов зрители.

Симпатии были разными. Но вот раздался условный знак начала соревнований и народ поспешил занять свои места. Распорядитель называл пары поединков, вот как были озвучены пары участников: Деморат с Ахилом, Дамиск — Никамандр, Даф — Аристокл, Харикл — Хилон, Тоган — Делесфор, Тисаферн — Пелей.

На главную арену вышли македонец Демарат и представитель фараона Ахил. Оба были примерно одного роста, оба принадлежали государствам Диадохов. У Ахила были подведены глаза и осыпаны золотой мишурой волосы, которые блестели под солнечными лучами. При надетом шлеме волосы Ахила стали как бы продолжением шлема. Доспехи его были отделаны золотой нитью, подчёркивая богатство фараона Птолемея. Македонянин же, наоборот, был в простом хитоне, который под доспехами ничем не выделялся. На щите было изображение открытого глаза. Шлем македонской работы имел двойной султан из разноцветных перьев и конского хвоста.

Соперники, отсалютовав друг другу, встали в позицию. Раздался звон бронзового щита. С первых минут стало понятно, что македонянин настроен решительно. Он атаковал, ведя поединок с постоянным притеснением противника. Ахил отбивался какой-то плавной техникой, не контратакуя. Он явно выжидал, когда усталость скуёт движения его противника. Дважды Демарат был в одном шаге от победы, но египтянину каким-то чудом удавалось отразить его выпады… Атаки македонянина стали медленней и тяжелее. Ахил заметил это, но не торопился, только чуть придал скорость своим движениям, заставляя Демарата двигаться быстрее, чтобы настичь египтянина… Вот Демарат совсем остановился, припав на левое колено. Это стало сигналом для Ахила. Он бросился в атаку. Теперь македонянин отступал под натиском воина фараона. Македонянин двигался всё медленнее… Ахил убедительно теснил Демарата, победа была близка. Вот Ахил проводит атаку и его копьё, описывая дугу, летит в ноги Демарата. Демарат успевает отступить на шаг, копьё Ахила проносится мимо, не найдя упора в месте, где только что стояли ноги македонянина. Ахилл, вложив в этот удар много сил, по инерции, смещается корпусом вслед копью. Но в это мгновение Демарат, сделав невероятно быстрые шаги к Ахилу, обрушивается на него! Тот, не успев закончить поворот, сталкивается с македонянином щитами и потеряв равновесие, падает на спину… А за ним, как удар молнии, летит копьё Демарата, направленное в грудь Ахила…

Зрители ошеломлены! Карталон, вскочив с места возле самой арены, произнёс:

— Вот это бой! Но каков Демарат?! Так запутать соперника и очень опытного воина!

Сибилла, стоящая рядом, переспросила его:

— Так что, это была не случайность?

— Конечно же, нет, Сибилла! Демарат великий воин!

Трибуны не сразу осознают произошедшее. Раздаются аплодисменты, переходящие в восторженные овации… Зрители видят, как один участник помогает подняться другому. Оба соперника дружески обнимаются и уходят с арены… И это заставляет весь Акрополис аплодировать соперникам стоя.

На арену выходят Дамиск и Никамандр. Греческий гоплит Никамандр одет в розовый хитон, отделанный красной тесьмой. Его доспехи тоже отделаны красными наплечниками, а на щите красуется молния Зевса. Шлем был украшен бело-красным султаном. Парфянский воин имел кольчугу из собранных медных пластин с обрамлением из железной проволоки. Щит его был меньшего размера, чем греческий. Шлем имел коническую форму с укороченными перьями павлина.

Соперники встали друг против друга. Прозвучал гонг. Поединок начался…

Сибилла повернулась к Карталону:

— Кому ты отдаёшь предпочтение в этом турнире, Карталон? — она взяла его за руку.

— Не хочу давать прогнозов, на турнире много очень хороших воинов. — Он улыбнулся, будто извиняясь. Он прижал её голову к своей груди, вдыхая аромат её волос.

— Пойдём прогуляемся по улицам города? — предложила она. — Мне что-то душно!

Они вышли из Акрополиса, миновали ряды торговцев, предлагающих различные блюда и прохладные вина. Потом, углубившись в прохладный сад, сели под ветви раскидистого дуба, освежаясь прохладой. В этот момент со стороны Акрополиса раздался восторженный гул, возвещающий о чьей-то победе…

— Скажи, — Сибилла посмотрела на Карталона, — мы здесь ради участия Тогана в турнире?

— Конечно же, нет! Сибилла, нам надо нанять хороших воинов для противостояния с Римом. Именно поэтому мы здесь. И по этой же причине мы заходили в Спарту.

— Неужели Карфаген с его огромным богатством не может нанять и обучить свою армию? — Сибилла не поняла смысла в ответе Карталона.

— Понимаешь, Сибилла, Карфаген может нанять огромную армию. Но качество этой армии должно соответствовать поставленной задаче. Воевать с Ливией и Нуммидией она в состоянии. А вот вести войну с Римом или с Великой Грецией — это дело другое! Здесь нужна другая выучка.

— Но ведь в Карфагене есть Священные отряды, разве они не обучены?

— Священные отряды очень хорошо обучены! В них служит элита города Карфагена. Но численность их всего двадцать тысяч. И они выполняют определённые функции: охраняют подступы к городу, дворцы суффетов и храмы Священной Касты. Карфаген многонациональный город, люди там селятся национальными кварталами. Сам город строился не как государственный полис, а как город торговли. Он был в числе сатрапий империи Ахеменидов, а до этого считался колонией Тира. Гибель Тира, разрушенного македонцами, подстегнула развитие города, в который переселилось большое количество жителей Тира. В том числе и царского рода. Но изменений в правлении города не произошло. Город оставил схему правления, заложенную царицей Дидоной. Город сам вербует рекрутов Священных отрядов в многонациональных районах города. Обучают их в цитадели Бирсы. Но данные отряды редко покидают город, а те, кого нанимают за чертой города, в большинстве своём не способны воевать с цивилизованными армиями.

— Не пойму, Карталон, зачем вам воевать с греками, ведь у вас с Гамилькаром мать была гречанкой? — спросила Сибилла.

— Баркиды никогда не воевали сами с греками. Да и греки живут в Карфагене, образуя целый квартал за холмом Бирсы!

— Тогда зачем Гамилькару и тебе своя армия? — Сибилла решила разобраться в непонятной для неё политике города.

— Хорошо! Я попытаюсь разъяснить тебе всё. Баркиды принадлежат одной из ветвей царского рода царицы Дидоны. Но мы никогда не претендовали на особые условия или своё особое положение в иерархии города. Напротив, царица доверила нашему роду щит города и наш род участвовал во всех войнах, угрожающих городу. Баркиды никогда не стремились к богатству и накопительству, как суффеты родов Ганнонов и Магонов, которые являются другими ветвями царского рода. Они, вступив друг с другом в незримую конкуренцию и противоборство, стремятся засыпать в закрома своих кладовых побольше серебра и золота, несмотря на вред, который они приносят в город своим противостоянием. В то же время, обвиняя нас в единовластии над армией, стремятся подстроить всякого рода козни, дабы отодвинуть нас от управления армией. Тогда наш дед, а потом отец стали нанимать свою армию, которая служит только Баркидам. Гамилькар пошёл дальше, построив ещё и флот. А сейчас, когда Рим готовит армию для высадки у Карфагена, нам необходима усиленная армия.

— Мне всё равно многое непонятно, но в одном я разобралась, — улыбнулась Сибилла.

— В чём же ты хорошо разобралась? — он провёл ладонью по её волосам.

— Я поняла и осознала ещё в Гадесе, что люблю и хочу быть рядом только с одним человеком, который носит звучное имя Карталон Барка! Хотя тогда я и слыхом не слыхивала ни о Баркидах, ни о Ганнонах и Магонах! — Сибилла положила свою голову на его плечо. — Скажи, Карталон, почему ты решил стать мореходом? Только из-за Антифоны?

— Не только. Моя мать часто рассказывала мне про подвиги легендарного Геракла. Один подвиг, рассказанный матерью, особенно взволновал моё воображение. Геракл из далёкой страны пригнал быков и пробил тем самым пролив Геракловы столпы. Я мечтал проплыть по тому же маршруту и достичь той таинственной страны на западе. Мать говорила, что там жили очень развитые и умные люди. Но какая-то страшная стихия раздробила эту страну, остатки же её могли сохраниться и мне хотелось поискать её. Отец Антифоны тоже стремился туда…

В это время со стороны Акрополиса вновь раздался гул трибун.

— Ну ладно, — улыбнулся Карталон, прикасаясь губами к волосам Сибиллы, — мы совсем забыли, что нашему Тогану нужна наша поддержка.

Они встали и направились к Акрополису. Пройдя шагов тридцать, Карталон вдруг резко обернулся.

— Что случилось? — испуганно спросила Сибилла.

— Нет, ничего, — успокоил её Карталон и они продолжили путь к Акрополису. Карталон выглядел задумчивым.

«Они выследили меня, — подумал Карталон. — Осталось узнать, с какими целями. Надо быть начеку и поберечь Сибиллу!» Они ускорили шаг и вскоре затерялись среди торгового люда.

Когда они подошли к арене, там царило возбуждение… Только что закончился бой эпириота Дафа и афинянина Аристокла. Со всех сторон звучало обсуждение особенных навыков обоих бойцов. И хоть бой закончился победой Аристокла, было много восторженных слов в адрес Дафа. Сибилла и Карталон заспешили к арене, так как начинался новый поединок. Поединок, который был особенно интересен Карталону.

 

Глава 34

Трибуны ещё гудели, когда на арене появились участники следующего поединка. Увидев их, трибуны сразу стихли. На арену вышли Харикл и воин из империи Селевкидов Хилон. Оба представляли известные военные школы. Спартанцы гордились своими прежними успехами и победами. Селевкиды — своими нынешними победами над многими восточными народами и дикими племенами варваров, которые приходили в империю с севера. Воины остановились в центре арены, друг против друга. Раздался сигнал к началу поединка. Воин селевкид был одет на греческий манер, но орнаменты, преобладающие на его одежде и доспехах, соответствовали восточным темам. Шлем Хилона был открытого типа с пышным султаном из конских грив, который заканчивался на спине бело-красным раздвоением. Щит был с орнаментом открытой львиной пасти, выбитой на бронзе. Кожаный доспех — тороск — без единого крепления прикрывал тело воина и надевался на тело целиком через голову. На перевязи крепилась большая сеточная защита, заканчивающаяся пластинами из меди.

Спартанец вышел в алых доспехах, со щитом из бронзы и в закрытом шлеме с плюмажем веерного типа. Объёмная форма плюмажа имела контрастную, бело-чёрную полоску. Форму этого плюмажа, но с меньшим объёмом, заимствовали римские центурионы в армиях Республики. Харикл чувствовал себя свободно и ожидал нападения Хилона в чисто спартанской позиции, положив копьё на край щита.

Поединок начался с пробной атаки Хилона. Он сблизился с Хариклом и провёл ряд колотых и секущих ударов на разных уровнях. Харикл не двинулся с места. Отразив все атаки, он сам перешёл к более активным действиям. Теперь Хилон отражал выпады спартанца. Зрители загудели. Поединок приобрёл зрелищность. Противники не застаивались, предпочитая открытый бескомпромиссный бой. Харикл и Хилон очень чётко выделялись на посыпанной белым песком арене. Оба, сверкая красочными доспехами, состязались в превосходстве своего боевого искусства, расчётливо выполняя каждый удар и каждое действие по отражению такового. Копья в их руках были как бы продолжением их самих, так виртуозно владели они ими. Щиты служили им непреодолимой преградой для противника, принимая и отражая удары, отклоняясь автоматически в нужный угол наклона, чтобы наконечник копья противника не упёрся в щит, а проскользнул по нему, мимо тела гоплита. Трибуны аплодировали после каждой грамотно отражённой атаки тому и другому воину поочерёдно. И тогда Харикл применил приём, доселе невиданный и поэтому ранее неприменяемый! Совершая очередную атаку, он вдруг выбросил руку с копьём, но копьё сорвалось с его руки и полетело, вращаясь по солнечному ходу, за левый бок противника. Хилон инстинктивно провожая полёт копья глазами, теряет на миг из поля своего внимания самого Харикла. И этого мига ему хватает, чтобы проиграть бой! Спартанец делает кувырок через голову в направлении полёта копья. Хилон, смотрящий в это мгновение на падающее за его левый бок копьё, не успевает среагировать на кувырок противника, а спартанец, вдруг оказавшийся у него слева, ловит после кувырка копьё и, вкладывая всю свою мощь в секущий удар, бьёт по ногам Хилона, одновременно разворачивая корпус против солнечного хода… Имперский воин не успевает среагировать и копьё спартанца срезает его на песок, как острая коса росистую траву. Хилон падает на спину.

Трибуны гремят овациями. Такое зрелище, подаренное блистательными воинами, никого не оставило равнодушными. Царь Акрон стоя аплодировал Хариклу.

— Такой зрелищный бой мог бы украсить финал турнира! Воины великолепны! — оценил он поединок, обращаясь к окружающим. Акрополис разделил мнение своего царя и овации продолжились…

— Сибилла, ты видела когда-нибудь такое? — восторженный Тоган не сводил глаз с Харикла.

— В Гадесе не проводят состязаний бойцов, — ответила испанка, — но зато проводят бой быков!

— Хорошо, ты мне расскажешь после, что это такое? — улыбнулся Тоган, поднимая щит и копьё, готовясь к бою.

Карталон, проверив крепление доспехов, хлопнул нубийца по плечу и Тоган направился на арену. С другой стороны на арену выходил набатеец Телесфор. Противники встали друг против друга, раздался гонг.

Телесфор был ниже Тогана на полголовы, но совершенно не уступал Тогану в мощи тела. Противники долго кружились по арене, прежде чем столкнулись в схватке. Тоган обрушил на Телесфора цепь взаимосвязанных атак. Но все они не смогли пробить защиту набатейца. Во время поединка трибуны затихали, следя за каждым движением соревнующихся. Солнце, как бы почувствовав напряжение, связанное с проводимыми состязаниями, скрылось за налетевшими с моря облаками, одарив всех освежающей прохладой.

Карталон не следил за боем, хотя в поединке участвовал его ученик. Он пристально обводил глазами окружающие его трибуны и народ… Он искал людей, которых почувствовал задолго до их появления. И идя по саду вместе с Сибиллой, он почувствовал их присутствие. И это чувство не обмануло его. Оглянувшись, он заметил человека, которого здесь никак не должно было быть! Это был один из ближайших помощников одного из верховных жрецов Священной Касты Отона, который был одним из самых одиозных исполнителей культа Молоха в храме. Он редко покидал Карфаген, сохраняя пугающее поклонение своего культа в тайне от других. Спутать его Карталон не мог, так как слишком хорошо запомнил его лицо. Карталон внимательно обводил взглядом окружающих, выискивая приспешников Молоха. В своё время Антифона обучила его этому искусству. Эти люди были фанатиками древнего учения и исполняли культ многие столетия. Когда-то этот культ был соединён воедино со многими другими, уже забытыми, и составлял одно единое целое, но время разъединило их и в Карфаген завезли именно этот, где он нашёл себе поклонников и пристанище в храме Молоха. Как он попал в город торговли, уже никто не помнил. Но страх перед неумолимым богом Молохом угнетал финикийцев и заставлял преклоняться перед ним! Карталон всматривался в лица, руки окружающих, стараясь обнаружить признаки фанатичных приспешников… В голове его всплыло воспоминание…

Ему отчетливо вспомнилось лицо жреца… Тогда ему было всего лишь двадцать пять лет. Он был направлен Советом суффетов, в котором заседал и его отец, патрулировать торговые и военные маршруты воюющей с Карфагеном Ливии. У Карталона под началом была небольшая флотилия, состоящая из десятка боевых галер. Всё лето он проявляя смекалку и изобретательность, перекрывал маршруты торговли Ливии, создавая таким образом торговую блокаду. Не помогло Ливии и то, что её союзником в этой войне выступил Египет, дав Ливии часть своего военного флота. В результате одного боя было взято в плен несколько десятков ливийских знатных вельмож. Пленных поместили в постройки, находящиеся недалеко от маяка мыса Крам. Ливийская сторона предложила богатый выкуп за пленников и Карталон согласился. Он мог за эти деньги построить пять своих галер и отец поддержал решение сына в Совете. Вот тогда-то они встретились! Когда Карталон вернулся в город за пленными, которые по всем законам принадлежали ему, оказалось, что их увели в свой храм верховные жрецы храма Молоха. На требование отдать пленных храм не отреагировал и отказался встречаться с кем-либо до заседания Совета суффетов по этому поводу. Когда же Совет дал разрешение забрать пленных, Карталон появился в цитадели у храма. Отон отказался впустить в цитадель всех людей Барки и пропустил с Карталоном едва ли два десятка людей. Оказалось, что не хватает десяти пленных… Отон, глядя в глаза Карталону, смеясь, ядовито сказал, что Молох забрал их жизни. Дорого же заплатил он за эти слова! Карталон, не сдерживая более свой молодой гнев, проломил рукояткой меча голову жреца! В храме началось сражение, но силы отряда Карталона явно уступали отрядам Священной Касты, охранявшим храм. Они были вытеснены из храма. Но Карталон и не думал сдаваться! Антифона ночью открыла потайной ход в храм. И Карталон со своими людьми проник в храм. В храме был произведён погром, в ходе которого нашли древний алтарь, на котором совершали человеческое жертвоприношение, с обгорелыми останками людей. Забрали всех оставшихся в живых пленных, заодно освободив много других выходцев из диких племён центра Африки. В это время к храму стали стекаться подкрепления отрядов Священной Касты. Забаррикадировав двери, отряд Карталона вышел из храма, ведомый Антифоной, которая вывела всех потайными подземельями к пристани, недалеко от маяка мыса Крам. При отходе отыскали в храме и беспамятного Отона, забрав его с собой. Погрузившись на галеры, флотилия отплыла из города, но утром вернулась. Карталон притащил на заседание Совета мерзавца Отона и рассказал о чудовищном культе, исполняемым храмом. Многие на Совете не знали о таких подробностях и встретили известия с испуганным удивлением… Тогда Карталон увидел главного жреца Молоха Киферона! И этот человек поразил его ещё больше, чем мерзавец Отон. Совет долго совещался по этому поводу, удалив из своих стен всех лишних. В итоге Совет вынес двоякое решение: храм обязали отчитываться о своих действиях, чтобы больше не всплывали такие подробности, а Карталона отстранили от ведения морских операций. Решение это, в основном, поддержали суффеты Ганнонов и Магонов, испытывающие вековую неприязнь к роду Баркидов. История эта наделала много шума. В городе произошли волнения в поддержку молодого Барки. Но того в городе уже не было. Ещё ночью, после разговора с отцом, который и дал ему этот совет, он самовольно отправился в своё первое морское путешествие во главе той же флотилии. На борту головной гептеры стояла, повернув лицо навстречу солёному ветру, жрица Антифона…

…Громкие возгласы раздались в Акрополисе! На арене происходила бескомпромиссная борьба. Карталон взглянул на ристалище, но мысли его не прервались…

…Пленных ливийцев вернули на родину, без каких — либо выплат. Ливийцы особенно были благодарны за это роду Баркидов и на переговорах о мире заявили, что будут разговаривать только с представителями этого рода. Карталон привёз из плавания много драгоценных камней и выкупил у Совета корабли, но это уже было потом, много позже…

…Овации повторились… Карталона из забытья воспоминаний вывела Сибилла:

— Карталон, ты вообще где?! Что с тобой? Тоган победил! — она трясла его за плечо. — Очнись, Карталон, о чём ты думаешь?

Карталон, вернувшись в действительность, смотрел на Тогана, идущего к нему с улыбкой во всё своё блестящее от пота лицо.

— Я верил в тебя, — встретил он нубийца, когда все остальные поздравили Тогана, и в этот момент он увидел его! Именно Отона! Он сидел среди гостей турнира на почётной трибуне. И это поразило Карталона. Жрецы культа не несут дипломатических миссий! «Может быть, он уже не жрец культа? — подумал Карталон. — И ведёт какое-то посольство?»

Меж тем бои продолжились. На арену вышли перс Тисаферн и киммериец Пелей. Карталон повернулся к Сибилле:

— Я сейчас приду, — сказал он ей. Она вопросительно взглянула на него. — Не беспокойся! — улыбнулся он.

Карталон стал протискиваться между рядами гостевой трибуны. Наконец он вышел к загороженной передвижными столбиками территории. Пройдя под ними, он двинулся к местам почётных гостей турнира. Но тут дорогу преградили стражники, охраняющие периметр её расположения.

— Стой, во имя Геры! — стражники подняли руки. — Куда направляешься?

— Хочу пройти к гостевой трибуне, навестить старого друга! — приветливо улыбаясь, ответил Карталон.

— А кто ты есть, чтоб идти туда? — Вперёд вышел старший стражи.

— Я Карталон Барка, суффет города Карфагена, — представился Карталон.

Было видно, что старый служака размышляет над услышанным.

— Хорошо, — переменил своё решение Карталон, — представь меня своему царю, уважаемому Акрону!

Старший грек, гремя оружием, пошёл к трибуне царя. Карталон стоял в ожидании. Наконец старший дозора возвратился. Но не один! Вместе с ним шёл человек в длинном восточном, расшитым на разный мотив одеянии.

— Карталон Барка? Почему же столь уважаемый в этих краях гость не заявил о своём прибытии сразу? — Человек поклоном приветствовал и пригласил Барку проследовать за ним к трибуне, где сидел сам царь. — Мы приносим извинения, если по незнанию не оказали почестей такому высокому гостю!

— Спасибо за уважительные слова в мой адрес, — признательно ответил Карталон, приняв приглашение. — Вы ни в чём не виноваты! Просто мы прибыли инкогнито для участия одного из моих друзей в турнире! И не хотели сразу поднимать шумиху по поводу нашего участия!

— Тогда всё ясно! — отреагировал человек и, подойдя к царю Акрону, громко представил Карталона царю и гостям, сидящим вокруг: — Представитель славного города Карфагена, суффет Совета Карталон Барка! Славный и неустрашимый мореплаватель!

Царь Акрон поднялся со своего места. Он оказался ещё крепким человеком около шестидесяти лет.

— Я и совет города приветствуем тебя, Карталон, потомок и представитель древнего и славного рода Баркидов! Почему же ты не записался в книгу почётных гостей нашего города по прибытию к нам?

— Уважаемый Карталон прибыл сюда инкогнито, чтобы в турнире поучаствовал один из его друзей! — отвечал за Карталона человек в золотом расшитом одеянии, соблюдая восточный этикет.

— Вот оно что! — заинтересовался Акрон. — Садись, пожалуйста, рядом, Карталон! — Царь пригласил Карталона, указав на высокий стул, находящийся рядом с ним. — А кто же это, если не секрет?

— Это не секрет. Тоган, — садясь, ответил Карталон.

— Тоган? Вы слышали, друзья! Мы должны были догадаться! Ведь его объявляли как прибывшего из далёкой страны в Африке. А с кем, если не со славным Карталоном, он мог прибыть?! — Акрон довольно улыбался, что смог построить и провести логическую цепь своих рассуждений, ведущую к столь очевидному ответу. — А что заставило уважаемого члена Совета суффетов раскрыть своё инкогнито?

— Я увидел в ложе гостей одного из городских жрецов храма Молоха, с которым знаком лично! И подумал, что уважаемый царь Акрон может быть оскорблён моим невниманием, если он вдруг невзначай проговорится о моем присутствии!

— Да? Действительно, нехорошо бы могло получиться! Но к нам никто не записывался как жрец храма Карфагена. Я бы об этом знал точно! — Царь вопросительно посмотрел на пришедшего с Карталоном своего помощника. — Где же этот жрец?

Оба, царь и помощник, в растерянности смотрели на трибуну гостей.

Карталон вслед за ними устремил свой взгляд на место, где до этого сидел Отон. Место пустовало… Отона и след простыл…

— Действительно! — Карталон засмеялся. — Я обознался!

Вслед за ним засмеялись все остальные, присутствующие на трибуне, гости.

— Ну, это очень хорошо, что наш гость обознался! Видно, мудрая Гера, покровительница острова, напустила тумана на глаза Карталона, дабы открыть его инкогнито и удостоить своим вниманием нас с вами! — Акрон был действительно рад своему внезапно открывшемуся гостю. — Сегодня я с нетерпением буду ждать тебя и твоих спутников у себя во дворце к ужину, где мы все соберёмся! И я не принимаю никаких отказов!

Карталон улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.

К этому времени закончился последний бой объявленных пар. Трибуны аплодировали победителю последнего поединка Пелею из далёкой Киммерии. Главный распорядитель назвал последние пары, которым предстояло сразиться: Демарат — Аристокл, Харикл — Тоган, Дамиск — Пелей.

— Уважаемый Акрон, — спросили царя с гостевой трибуны, — мы видим, что число пар нечётно, как же будет разыгрываться финал турнира, если не хватает одного финалиста?

— Такое случается, — спокойно отреагировал Акрон, — это происходит, когда один или несколько участников, получая во время турнира различные травмы, снимаются с соревнований. Но это может ещё повториться! Наши герои провели уже достаточно боёв, и, может, у кого-то уже есть какая-то травма, которая не даст ему выступить в финальных боях! Но если останутся три финалиста, тогда они будут тянуть жребий, а Гера выберет сильнейшего! Таковы правила. Давайте наберёмся терпения и посмотрим за самыми красочными боями.

После оглашения финальных пар был объявлен перерыв перед главными поединками дня.

 

Глава 35

Кассий вернулся в расположение своей когорты. Он шёл, обдумывая свой разговор с Септемием. Войдя в свою палатку, он увидел Массилия, спящего на кушетке декана. Рядом стояло его аккуратно сложенное оружие.

«Этот человек уже со мной не один год, а я о его прошлом почти ничего не знаю. Только то, что он родом из рыбацкой Остии, — подумал Кар. — Сам он ничего никогда не рассказывает, будто у него нет близких и прошлого, с ними связанного! Надо будет непременно расспросить его о родных и близких!»

Кассий лёг рядом на свою кушетку и сразу уснул.

Утром Кассий объявил младшим центурионам, что после обеда они должны построить личный состав и проследовать с ним на поле, находящееся рядом с лагерем, для строевой и тактической подготовки. Но через час он был вызван к легату. Кар без промедления, как требует армейская дисциплина, отправился к легату. Войдя в палатку легата, он увидел, что Бабрука не один. С ним находился военный трибун Сервилий Котта.

— А вот и наш герой, — трибун Котта, увидев вошедшего центуриона, приветливо улыбнулся, — как приятно осознавать, что в твоём распоряжении есть такие воины! Правда, Бабрука?

Видя недоумение на лице Кассия, легат пояснил:

— Мы получили отчёт о твоих заслугах во время следования обоза к Эрбессу! Почему ты ничего не рассказал, Кассий? Отчёт прислал Децим Тибул. Он высоко отозвался о твоих способностях как военного специалиста. Разгром отрядов сицилийских разбойников, которые доставляли столько хлопот, непременно должен быть вознаграждён!

— Да! — утвердительно подытожил Котта. — Я сегодня виделся с Септемием Бибулом, который тоже очень высокого мнения, особенно, за выполнение особого задания консула. И он, ещё не зная о твоих заслугах в пути следования обоза, порекомендовал нам отправить тебя в отпуск, к родным! Сколько ты уже не видел родных, Кассий?

— Более шести лет, трибун, — ответил Кассий, не веря в услышанное.

— Так вот, — продолжал Сервиллий Котта, — ты отправляешься в отпуск, на месяц. Отправляешься не один, твой декан Массилий едет с тобой! Но у тебя будет задание! Ты доставишь эти письма в Рим. Вот они! — Сервилий передал письма. — Оба письма Септемия Бибула. Для твоей подстраховки в дороге и едет с тобой Массилий. На этом тоже настоял квестор. Хорошо иметь такого покровителя! — Котта улыбнулся. — После передачи писем — домой!

— Поторопись, Кассий, сегодня из порта отправляется конвой в Реггий. Вы ещё успеете на него! — подсказал легат Бабрука. — В путь!

Кассий вылетел из палатки. Он находился в радостном возбуждении. «Домой! Я увижу отца, брата, сестёр! Буду вдыхать воздух родных полей и виноградников! И главное! Я расскажу отцу об Иоле!»

Кассий влетел в палатку центурии:

— Тиберий, принимай командование когортой! — заявил он прямо у входа в палатку центурионов. — Массилий, приготовься, мы отбываем в Рим! Тиберий, занимаешься плановыми занятиями когорты.

Увидев, что Массилий взялся за щит, он остановил его:

— Массилий, щит не понадобится нам! Мы отбываем в отпуск!

Все присутствующие с удивлением и завистью уставились на Кассия и декана.

— Это нам поощрение за путешествие к Эрбессу! Массилий, готов? В путь!

До порта они летели, словно на крыльях. Оба молчали, думая каждый о своём… Но оба сознавали — судьба, давшая им столько испытаний, наконец-то одарила их своей улыбкой…

Через два часа они были в порту Мессины. Подойдя к центуриону стражи порта, Кассий узнал, где разгружается конвой, уходящий сегодня в Реггий.

— Вон за той верфью, — центурион указал направление, — стоят корабли, которые вы ищете.

Подойдя к галерам и предъявив письма квестора, запечатанные печатью, они без труда попали на борт. С вечерней зарёй конвой покинул порт. На следующее утро, миновав мели, конвой вышел в прибрежную полосу Южной Италии.

Кассий и Массилий находились в кормовой части корабля, любуясь побережьем. Кар, вспомнив свои мысли в лагере, обратился к Массилию:

— Скажи, Массилий, ты никогда не рассказывал о своих родных и семье. Почему?

Массилий задумался, но потом ответил:

— Мне не о чем рассказывать, Кассий, Отец погиб на войне с галлами, когда я только начал выходить в море! Мать получила от Республики стипендию за отца, но её хватило только на год. Когда сестры повзрослели, она вышла замуж за рыбака артели и ушла из дома, как это бывает. Моё детство прошло возле рыболовных снастей. С десяти лет я стал выходить в море со взрослыми рыбаками, ловить скумбрию и сельдь. И всё равно мы с матерью еле сводили концы с концами. Мне такая жизнь опостылела. Я до сих пор не переношу рыбий запах! Когда случилась первая война с Самнием, меня рекрутировали и обещали после победы отспустить домой, но война следовала за войной! Одна из них свела нас вместе, Кассий. Вот и вся моя жизнь! О чём же здесь вспоминать?

— Но воин ты замечательный! — утвердительно сказал Кассий. — Если ты такой же рыбак, то тебе нет цены, Массилий!

— Рыбак я, может и хороший, только дело это мне не по душе! Мне всегда хотелось, с самого детства, стать хорошим плотником, корабелом! Строить лодки, корабли! Вот это занятие! Мне так понравилось на галере Гамилькара! Чувствовать дыхание ветра и моря, чувствовать безграничную свободу необъятного водного пространства! Ты видел, как они чинят свои корабли? Прямо в воде! Работают с деревом, как настоящие мастера! Вот это жизнь.

Кассий с интересом и удивлением слушал и наблюдал за рассуждениями Массилия. Провоевав с Массилием более шести лет, он и не предполагал, что в этом человеке живёт такая восторженная, одухотворённая, мечтательная душа, что он может испытывать такие высокие чувства благодарности и привязанности. Он всегда был стойким, молчаливым солдатом. Вино, вот слабость, которую он проявлял в бесчисленных походах. Но сегодняшний монолог Массилия перевернул представления Кассия об этом человеке. Кассий слушал Массилия, боясь спугнуть налетевшую на него откровенность, открывшую душу сурового декана.

— Понимаешь, Кассий, когда я смотрел в Остии на строящиеся корабли, мне щемило мою детскую душу, почему я рождён для ловли вонючей рыбы. Но выхода не было! Республика облагала налогом рыбаков, которые по её же вине не могли обеспечить себе достойную жизнь. Я никогда не понимал, зачем нам война с этрусками! Этруски покупали у нас рыбу, платя нам вдвое больше, чем ту же рыбу взяли бы у нас в Риме! Но война грянула! Рыбаки разорились. И кто от этого выиграл? Республика? А разве рыбаки не были частью этой Республики? И вот я увидел другую жизнь, другой мир! Я не знаю, как там, в Карфагене, но на флоте Гамилькара всё по-другому. Моряки едят за общим столом. Нет таких разграничений, как в нашей армии. Наблюдая за ними на галере, я не почувствовал страсти к золоту и наживе. Я слышал лишь разговоры о далёких неосвоенных землях, о свободе, о далёких плаваниях, совершённых братом Гамилькара, о скором мире! Ты слышал, Кассий, в нашем лагере, возле Мессины, разговоры о мире? Там думают только о противоположном! И я подумал, если всё же он наступит, этот мир, я с удовольствием наймусь на корабли брата Гамилькара, чтобы остаток жизни провести среди свободы! Свободы выбора! Свободы духа! Там, на корабле, я понял, что нашёл своё потерянное детство! Мечту, которую у меня украла война!

Массилий замолчал. Кассий понял, что они вместе с Массилием что-то приобрели на корабле Гамилькара. Каждый своё! Кассий — любовь, Массилий — мечту. И то и другое были неоспоримо бесценны для обоих. Перед глазами Кассия возник образ Иолы, он погрузился в воспоминания…, её улыбка…, светлые локоны волос…, лёгкая поступь…

«Где ты сейчас? О чём думаешь? — мысленно беседовал с ней Кассий. — Судьба соединила нас на короткое время, чтобы разлучить на долгое… Но знай, какие бы расстояния между нами ни пролегали, я преодолею их, разрушу все преграды, чтобы снова слышать твой смех, голос и быть рядом с тобой!»

Конвой двигался вдоль побережья «подошвы» Италии. Дул попутный ветер с Атлантики. Вечером следующего дня он прибыл в порт Реггия. Очутившись на берегу, наши путешественники отправились на военную почтовую станцию Аппиевой дороги, где по требованию и предъявлению бумаг взяли лошадей. Заночевав в таверне при станции, наутро они отправились в путь…

 

Глава 36

Акрополис в нетерпении ждал развязки сегодняшнего турнира копейщиков. В состязаниях остались лишь лучшие из лучших. Многие очень сильные участники покинули турнир по различным причинам. Кто-то совершил просчёт и не рассчитал своих сил. Кот-то совершил ошибку в своих действиях, кого-то перехитрил противник. Оставшиеся участники проявили чудеса выносливости, силы, умения. И теперь должны были доказать своё мастерство с такими же, равными им воинами. Главный распорядитель турнира вызвал на арену первую пару состязающихся — Демарата и Аристокла. Оба бойца появились одновременно с разных концов арены, приблизились друг к другу и остановились на середине арены. Прозвучал сигнал к началу поединка. Аристокл мгновенно ринулся на соперника. Демарат встретил его в готовности. Противники обменивались выпадами копий, отражая их щитами. Аристокл кружил вокруг македонца, грациозно двигаясь, стараясь во время атаки раскрыть противника своими неожиданными перемещениями. Демарат вынужден был защищаться, всё время разворачиваясь в правую сторону, но он успевал отражать все атаки афинянина и поэтому не торопился форсировать события. Но давление афинянина стало увеличиваться, он ускорился, подступая к противнику всё ближе и ближе и сталкиваясь с ним почти после каждой атаки щитами. Македонец был крепче противника, но уступал ему в быстроте. И каждый раз после столкновения копьё Демарата, нацеленно бьющее в афинянина, бесцельно резало воздух, Аристокла там уже не было. Демарат, видя бесцельность своих выпадов, решил встретить очередную атаку афинянина в другом ключе. После очередной головокружительной атаки афинянина он перевёл руку, держащую копьё, в боевое положение над головой, чтобы поразить афинянина в голову после столкновения щитами. Вот тут и прояснился весь замысел Аристокла. После очередной атаки противника македонец был готов встретить афинянина ударом сверху, но тот вместо сближения совершил прыжок влево, оголяя свою верхнюю часть тела. Демарат, видя прекрасную возможность для атаки, сделал шаг вперёд, чтобы достать копьём противника, но, увлёкшись прекрасной возможностью удара, не заметил, как Аристокл в прыжке нанёс удар в правую подмышечную часть Демарата. Копьё Демарата летело в грудь Аристокла, когда он почувствовал резкую боль в подмышечной области, заставившую его выронить копьё и сжаться от боли…

Трибуны ахнули от неожиданности, увидев рискованную атаку Аристокла. Но в следующее мгновение взорвались аплодисментами. Карталон, уже сошедший с трибуны Акрона под предлогом подготовки к бою Тогана, восторженно аплодировал:

— Аристокл великолепен! Демарат не должен огорчаться поражению. Он очень сильный копейщик, а проиграл он только благодаря гениальному замыслу Аристокла, который является совершенством в искусстве боя копьём! — прокомментировал он окружающим и Сибилле проигрыш македонца.

Весь Акрополис восторженно отзывался об умении Аристокла грациозно передвигаться и планировать атаки. Трибуны ещё бы долго гудели об этом, но на арене появились новые участники — Харикл и Тоган.

— Пусть помогут тебе в этом бою все твои боги, Тоган, — коротко пожелал Карталон перед выходом нубийца на арену.

— Удачи тебе, Тоган! — улыбнулась Сибилла.

Противники остановились друг против друга, поприветствовав судей и зрителей. Прозвучал сигнал о начале боя. Харикл опустил свой глухой шлем. Тоган поднял щит. Оба выжидали чего-то… Наконец Харикл двинулся вперёд. Лёгким прыжком он вдруг очутился в пределах досягаемости своим копьём Тогана и провёл ряд атак разных уровней, от ног до головы Тогана. Нубиец отражал удары, отступая в сторону, и широким шагом уходил с линии атаки. Проведя несколько атак, Харикл затаился, как бы приглашая к атаке Тогана… И Тоган не заставил себя долго ждать. Своими мощными шагами он сделал несколько шагов и атаковал Харикла, стараясь внести в свой удар копья и силу движения. Хариклу было сложно отразить удары такой силы, после каждого он делал шаг назад, стараясь сохранить равновесие. Это невероятно взбодрило Тогана и он усилил давление. Харикл отступал к краю арены. Тоган преследовал спартанца, посчитав, что, если он загонит Харикла на край арены, он поставит его в неудобное положение, связанное с ограничением пространства маневрирования… Так всё и произошло. Харикл отступил к краю арены и Тоган, видя неудобство его положения, бросился в атаку… Но спартанец каким-то немыслимым уклоном ускользнул в сторону и Тоган упёрся в арену… Харикл тут же атаковал его сбоку и только щит помог нубийцу выдержать натиск спартанца… Теперь всё изменилось прямо наоборот. Тоган испытывал неудобство в нехватке пространства маневрирования, а Харикл имел свободу перемещений… Стал ясен замысел воина Спарты. Тоган, имея внушительные размеры, не мог выскользнуть из ловушки, приготовленной для Харикла, в которую сам себя и загнал. Харикл же, увеличив скорость атак, дал всем понять, кто в этом бою будет победителем. Очередной выпад спартанца завершился ударом копья в бедро Тогана, и поединок был остановлен. Харикл праздновал победу.

Зрители, болевшие за нубийца, испытали огорчение и досаду, а болельщики спартиата рукоплескали ему и радовались его тактической победе. Победитель выглядел спокойно, его поступь совершенно не выдавала усталости, когда он покидал арену. Акрополис проводил обоих атлетов аплодисменты. Тоган вернулся к своим, тяжело дыша. На его лице читалось разочарование своими действиями.

— Ничего неожиданного не произошло, Тоган, — обратился к нему Карталон. — Просто Харикл намного превосходит тебя в единоборстве копьями, как ты его в их метании! Ты уже стал победителем в одном разряде турнира и дошёл довольно далеко в другом! Так что нечего расстраиваться. Ты уже выступил и представил свою страну достойно. Теперь наслаждайся поединками других! — Он одобряюще похлопал нубийца по плечу.

Со всех сторон посыпались такие же слова поддержки и одобрения. Слова Карталона, сказанные в спокойном, приветливом тоне, действительно успокоили Тогана, и он почувствовал себя окружённым заботой друзей.

Пока распорядитель оглашал что-то на арене, Карталон осматривался по сторонам. Он старался быть рядом с Сибиллой, зная, на что способны приспешники храма Молоха в слепом поклонении своему культу. Он вспомнил отца…

Уплывая, в ту ночь из Карфагена с флотилией, он прощался с отцом на пирсе Крама. Именно отец поддержал сына в его решении отправиться в море. Они стояли вместе с Гамилькаром, которому тогда было лишь восемнадцать зим. Обняв сына, отец сказал:

— Не возвращайся в город два года, за это время настроение Совета изменится, но проведи это время для пользы Карфагена и не во вред роду Баркидов! Сынок, я верю в тебя! Прощай! И до встречи!

В городе был распространён обычай провожать в путь мореходов со всеми близкими, так как многие не возвращались из таких путешествий. Отец не изменил этому обычаю и оказался прав! Только случилось всё наоборот! Вернувшись через три года, Карталон уже не застал живого отца. Он умер от отравленной нуммидийской стрелы за год до возвращения сына! В битве при Абидосе он разбил объединённые силы Нуммидии и Пустынных племён, но сам был легко ранен в ногу стрелой. На рану никто не обратил внимания, но, возвратившись в Карфаген, отец слёг в лихорадке. Проболев шесть дней, отец умер на руках Гамилькара. Гамилькару тогда минуло двадцать лет. Следующей зимой он прошёл всю Нуммидию с огнём и мечом, карая вождей, повинных в той войне. Тогда он впервые показал свою неукротимую натуру и волю. Все ближайшие племена увидели, что появившийся сын Барки не оставит без ответа ни один из их происков, которыми так славились неуловимые в песках нуммидийцы. Что он прекрасно ориентируется в песках, куда враги попытались заманить молодого полководца. Итоги проведённой войны для Нуммидии были горькими. В песках, куда, как им казалось, они заманили карфагенян, от обезвоживания погибла половина армии вождей Нуммидии, остальные сдались Гамилькару… Гамилькар вернулся в город с первой громкой победой! Все цари Нуммидии поторопились заключить мир с Карфагеном на условиях, продиктованных Гамилькаром. Противники рода Баркидов, живущие в городе, на время приутихли. И возвращение Карталона было встречено горожанами с воодушевлением. Но и он проплавал это время не зря! От имени Карфагена он заключил в Испании союз с одним из сильных племён! Несколько крупных городов, включая Гадес, вступили в торговый союз с Карфагеном! Тем самым Карталон расширил влияние своего города и открыл новые возможности для торговли. Совет суффетов с одобрением выслушал его и поддержал все его действия. Карталон недолго пробыл в городе, отправившись в новое путешествие…

Всё время, когда Карталон предавался воспоминаниям и осматривался, на арене происходили события, которых никто не ждал. На арене проходил поединок Пелея и Дамиска. Пелей, воин из далёкой Киммерии, нанёс несколько ударов копьём по поножам Дамиска, отчего тот стал прихрамывать. Но сам Пелей пропустил встречную атаку — сильный удар в руку, который не позволил ему продолжать поединок. Сам Дамиск присел на колено, испытывая сильную боль в левой ноге. Судьи, посовещавшись, решили прекратить поединок, так как оба участника получили травмы, которые не позволили им принимать дальнейшее участие в турнире… Зрители проводили обоих участников аплодисментами и благодарностью за мастерство и отвагу.

Остался один бой, который теперь превратился в финальный. И распорядитель вызвал самых полюбившихся островитянам воинов — афинянина Аристокла и спартанца Харикла. Их поединок должен был поставить точку в сегодняшнем турнире. Два воина представляли собой два полиса, воевавших друг с другом в древности. Полтора века прошло с тех времён. Афины разрослись и стали более значимым городом в Элладе, а Спарта, напротив, уменьшила своё значение, но противоборствующий дух остался прежним. Соперники появились на арене…

Харикл вышел своей лёгкой поступью и стал разминать ноги. Аристокл, грациозно перепрыгнув через край арены, направился в центр. Оба были примерно одного возраста и роста. Оба демонстрировали чудеса техники владения оружием. И вот они стоят один напротив другого. И сигнал к началу поединка был отдан. Харикл принял очень низкую оборонную стойку, положив копьё на край щита. Аристокл выжидательно застыл… Вдруг он взорвался цепью ударов, направленных в голову противника, но Харикл был очень хорошо защищён в своей низкой стойке и без труда отразил все выпады Аристокла. Афинянин отступил от него, обдумывая свои действия… Тогда спартанец медленно двинулся на него. За своим большим щитом он был почти неуязвим. Аристокл встал в защиту, принимая позицию, равную позиции спартанца. Вдруг они, словно по чьему-то сигналу, бросились друг на друга. Посыпался град ударов и выпадов. Противники, словно ужи, вились друг вокруг друга, показывая своё искусство… Зрители в восторге от схватки двух мастеров и беспрерывно аплодировали…

…На одном вираже атаки копьё Харикла задело плюмаж шлема афинянина и шлем соскочил с головы Аристокла, освободив длинные светлые волосы. Они рассыпались по плечам атлета. Но никаких повреждений копьё не нанесло. Афинянин отступил на несколько шагов, пытаясь поправить рассыпавшиеся волосы, которые временами закрывали ему глаза… Но спартанец не давал ему этого сделать, непрерывно атакуя. Для Аристокла сложилась критическая ситуация. Он с трудом оборонялся, каждый раз взмахом головы откидывая непослушные волосы назад… Но Харикл, поняв, что это его шанс добиться победы на турнире, не собирался упускать его! Он провёл несколько невероятно быстрых атак и одна из них завершилась успехом. Спартанец провёл одну из своих нижних атак, направленных в ноги противника. Афинянин слишком поздно отреагировал на эту атаку и, видя летящее снизу копьё, подпрыгнул, но копьё задело его ступни и воин упал на песок. Он, лёжа на песке, ещё отбил два удара Харикла, но третий достиг своей цели, уткнувшись тупым лезвием в плечо Аристокла…

Акрон знаком руки подал сигнал и все трубы Акрополиса возвестили о победе спартанца Харикла в разряде копейщиков. Зрители, получившие от этого поединка столько впечатлений, возбуждённо гудели, их шум был подобен волнующемуся в шторм морю. Церемония награждения проходила под громкое скандирование зрителей:

— Харикл! Харикл!

Спартанца наградили специально изготовленным серебряным копьём и позолоченным венком, вписав его имя в книгу победителей турнира. Акрон напомнил, что ждёт всех — и победителя и побеждённых последних десяти боёв, у себя на ужине.

Карталон объявил всем, что они все приглашены на ужин к царю во дворец и порекомендовал всем привести внешний вид в соответствие с приглашением:

— Акрон любит рассказы про увлекательные путешествия и плавания в неизведанные земли и страны. Так что и у вас есть о чём рассказать царю! Приготовьте для царя что-либо захватывающее! — напутствовал он их. — Но будьте учтивы во время разговора и постарайтесь не обмануть ожидания царя.

Как только группа людей Карталона зашла на территорию дворца царя острова, от тенистой улочки отделился человек и, постояв с минуту, скрылся в саду, прилегающем к территории дворца.

Карталон и его спутники подошли к расписным воротам дворца в сопровождении людей, которых специально оставил царь, чтобы провожать гостей до входа во дворец. Здесь они увидели того самого человека, который представлял Карталона царю:

— Вот и вы, дорогие гости, царь уже справлялся о вас! — человек, как оказалось, ожидал именно их. — Меня зовут Феофан! Я личный писарь Акрона и дворцовый распорядитель! — представился он, видя, что Карталон, не знает, как к нему обращаться. — Прошу во дворец!

Феофан знаком пригласил всех следовать за ним и сам повёл всех внутрь строения.

— Основной дворец царя здесь, — рассказывал он во время движения, — есть ещё два дворца, расположенных в разных городах острова Самоса. Царь иногда живёт в них в разное время года, а также останавливается в них во время поездок по острову… А вот это изваяния героев-победителей наших турниров разных лет! — продолжал рассказывать Феофан, когда увидел, что гости остановились около статуй воинов в различных позах. — Эти статуи изваяли мастера, которые бывали на острове в различное время. Царь щедро платил им за их работу… А вот этот фонтан возвёл знаменитый Мирон из Милета.

Гости подошли к необычайному фонтану, в котором струи били из ладоней нимф и сплетались в центре.

— Здесь обнаружили ключ и мастер так проложил полости, что внутри появилось давление, заставляющее воду ускоряться! Это любимое место для размышлений царя! Он часто задумывается о нашем бытие, глядя на озорную, бегущую воду! — объяснял и рассказывал Феофан.

Так, обходя различные стороны дворца, Феофан проводил экскурс в историю острова и дворца Акрона и его сооружений. Наконец, они вошли в просторный, с высоким сводом зал дворца, в котором были накрыты длинные скатерти с поставленными на них яствами. Рядом были приготовлены лежанки для гостей. В зале находилась большая группа людей в различных одеяниях. Как только Феофан зашёл с гостями в зал, все повернулись и знакомый голос, принадлежащий царю, громко возвестил:

— Ну вот, дорогие гости, теперь все в сборе, прошу, занимайте места! Вкушайте наши яства, дорогие гости!

Карталона и его спутницу Сибиллу усадили вблизи самого Акрона и его почётных гостей.

— Теперь мне понятно, почему уважаемый Барка прибыл сюда скрытно! Он не хотел, чтобы мы могли любоваться прекрасной испанской розой, свет которой освещает наш стол сегодня! Клянусь красотой Афродиты, мне давно не представлялась такая возможность наслаждаться лицезрением такой красоты. Среди женщин много цветов, но это самый красивый из виденных мной! — заключил Акрон, увидев Сибиллу. — В какой же части Испании цветут такие розы, свет которых рассеивает сумрак ночи и лишает сна? Как зовут твою прекрасную спутницу, Карталон?

— Зовут её Сибилла, она из города Гадеса, который расположен на границе Геракловых столпов, — ответил Карталон. Гости с интересом слушали и одновременно любовались красотой Сибиллы. — Она дочь одного правителя Испании, племени кельтиберов. Очень хорошая наездница!

— Вот как? Это очень интересно! Прекрасная Сибилла, а вы можете рассказать нам о вашем народе? — Акрон напрямую обратился к девушке.

— С удовольствием, славный царь, — улыбнулась Сибилла, — Мой народ живет родовыми племенами. Мы любим свободу и считаем её главным богатством. Нам не нужна чужая роскошь и чужие ценности. Среди моего народа мало земледельцев. Мои сородичи, в основном, разводят скот и скаковых лошадей.

— Неужели у вас не пьют вина и нет виноградников? — удивился Акрон.

— Виноградников у нас достаточно, — отвечала испанка, — но ими занимаются иберы. Это народ оседлый и занимается, в основном, земледелием. Гадес — их город. Мы продаём им скот и тяговых лошадей, а взамен берём зерно и вино. Гадес расположен на острове, недалеко от побережья. Там очень хороший порт, где происходит торг разными товарами Испании с прибывшими торговцами со всего пространства внутреннего моря.

— Это очень интересно! Мы живём и, имея корабли, не отваживаемся на такие рискованные, далёкие путешествия! Видно, женщины Испании очень отважны, раз такой цветок, как Сибилла, прибыла к нам на остров! Мне очень интересно, а что находится за Геракловыми столпами? Правда ли, что там проходит граница нашего мира?

Все гости, что находились в пределах досягаемости разговора Акрона и Сибиллы, очень заинтересовались темой разговора о неведомой границе мира и вслушивались в разговор царя.

— Как говорят старые легенды, граница нашего мира проходит не на земле. Но за столпами мы её не нашли! Там бескрайнее море! Согласно легендам, за столпами существовало сильное государство. Посейдон разгневался на его жителей и море поглотило их землю! Но часть земли осталась! В поисках тех земель пропало очень много мореходов, но местонахождение её будоражит головы многих отважных мореходов! Я сам несколько раз ходил по следам пропавшей экспедиции отца одного моего товарища. Мы тогда попали в море, полное водорослей, и шли на вёслах по причине полного безветрия, пока у нас не стала заканчиваться вода. Тогда мы повернули назад… — рассказывал, увлекшись воспоминаниями, Карталон. — Но я непременно вернусь туда! — закончил он с блеском в глазах.

— А землю? Вы видели землю? — восторженным голосом от услышанного спросил Акрон.

— Нет, но мы видели чаек и альбатросов, и теперь никакие сомнения не поколеблют мою надежду найти её! Ведь известно, что эти птицы не улетают далеко от земли! И ещё, там очень много дельфинов, просто очень много! А дельфины дрейфуют вдоль побережья…

Ужин и беседы затянулись ещё не на один час. Мореходы, участники плаваний Карталона, поведали присутствующим свои рассказы о безграничном океане и мореплавателях, исчезнувших в широтах морей… Наступившая ночь прервала беседу, и гостей развели отдыхать по бесчисленным строениям дворца перед последним турниром мечников.

 

Глава 37

Гамилькар прибыл в Карфаген, после того как отправил в Лилибей Клариссу с детьми. Кларисса была беременна и Гамилькар отправил жену подальше от военных действий, так как армия Манлия, оставив Солунт, отправилась к Мессине, не добившись никаких успехов.

Выдавшееся затишье в войне с Республикой Гамилькар использовал с пользой для себя. Он собрал в кулак свою армию, пополняя её, где можно. Укрепил подступы к Лилибею, пополнил гарнизон города. Доплыв до Акраганта, оставил около него свой флот под началом Диархона ожидать прибытия Карталона, который в целях разведки курсировал вдоль побережья. В Гераклее стояла эскадра, прикрывающая базу флота. Сам флот Ганнонов двигался вдоль побережья, прикрывая пролив между Африкой и Сицилией. Гамилькар, устав спорить с Гамильконом о характере ведения войны на море, отправился за поддержкой в Совет суффетов, тайно оставив окрестности Акраганта. Три дня неслись две галеры к берегам Тунесса. К утру четвёртого дня появился маяк на мысе Крам, а чуть позже стал проглядываться город с возвышающимся над ним холмом Бирсы и основными храмами на нём. В порт вошли на малом ходу, убрав паруса и оставив лишь косой гафель для маневрирования в портовых водах. Дав необходимые распоряжения о пополнении провизией и водой, Гамилькар отправился в Совет суффетов.

Совет собрался к полудню. Гамилькар выступил на Совете, рассказав о непонимании Гамильконом сложившейся ситуации и разногласиях с ним по поводу военных действий. Он потребовал сместить Ганнона с поста командующего флотом и дать ему возможность осуществить морское сражение близ Тереннских мелей, где ветер вследствие географического положения, имея постоянную направленность, будет помогать ему и, наоборот, мешать Римскому флоту. Совет долго совещался, не принимая ничью сторону.

— Сколько галер насчитывает флот Катулла? — спросил Совет Гамилькара.

— Если к нему присоединятся конвойные эскадры, примерно триста пятьдесят пять галер различной вместимости, Но это число уже изменено, потому что Карталон в течение двух месяцев атаковал конвои Республики и отдельные эскадры, потопив более тридцати галер различной вместимости, не считая транспортных судов с провиантом и оружием. А флот Сиракуз после последнего столкновения понёс огромные потери и в битве, и вследствие внезапно налетевшей бури, посланной Нептуном!

— Ну, Римская республика давно пополнила урон, нанесённый ей Карталоном! Поэтому я не стал бы слишком надеяться на слова Гамилькара, — вставил свою реплику человек в жреческом одеянии, присутствующий на Совете.

Гамилькар повернулся к нему. Его лицо горело гневом:

— Я с удивлением замечаю, что верховный жрец разбирается в морском деле больше меня? Может быть жрец поведает о своих победах над флотами различных недругов города? Или он их видит, лишь находясь в экстазе при проведении ритуала возле своего кровавого алтаря?

Теперь лицо верховного жреца, имя которого было Киферон, покрылось пятнами негодования, а между тем Гамилькар продолжал:

— А вообще, весьма кстати наш жрец Киферон подал голос! Он напомнил мне, что я собирался попросить Совет оказать мне помощь в пехоте, которую он может оказать мне, послав десятитысячный отряд Священной Касты под моё начало в Сицилию! Хватит им уже бравировать мощью в Тунессе! Пора дать Риму бой в Сицилии!

Лицо Киферона вытянулось от неожиданной речи Барки. Он поспешил образумить Совет, который мог принять предложение Гамилькара:

— То, что сердце Гамилькара полно доблести и отваги, нам известно! Но его вера в невозможность прорыва Римского флота в Африку весьма неубедительна! Всегда присутствует возможность у Римского флота проскользнуть в Тунесс мимо флота Ганнона! Чем же здесь мы его встретим? Союзной конницей Нуммидии? Ополчением города? Или союзной пехотой, состоящей из ливийцев? Вы верите в их победу? — обратился он к Совету, обводя взором лица присутствующих. И, видя сомнение и растерянность в их глазах, подытожил: — Этого делать нельзя!

— Киферон прав, — выступил суффет Магонов. — Ливийцы ненадёжны! Нуммидии доверять можно, но кто знает, как она себя поведёт, когда лагерь Рима будет стоять в Тунессе? Тобой, Гамилькар, руководит гордыня и стремление к единоличной славе!

— Я с удовольствием уступлю её тебе, Массарбал! Пусть воины Республики увидят твою доблесть, подобную той, которую ты показал в сражении с той же Нуммидией, когда в самом её начале оставил поле битвы, сославшись на плохую позицию. И это при том, что битву мы даже без тебя выиграли! — заметил Гамилькар и, видя, что Массарбал в негодовании что-то хочет возразить, продолжил: — Да! Да! Я знаю, что ты сейчас сошлёшься на свою тогдашнюю молодость! Но я тоже был молод, как и мой брат Карталон, который десятью пентерами отправил в бегство флот могущественного фараона, втрое сильнее его! Если же ты пожелаешь доказать свою возросшую и неоценённую ещё доблесть, то тогда добро пожаловать в армию Сицилии! Тебе не придётся долго ждать случая, чтобы доказать и приумножить свою славу отважного воина, потому что война там намного, намного плотнее, чем кажется из зала Совета и цитадели Бирсы. Что же касается того, чем встретить врага в Африке, то вы забываете, что, если помочь армии Сицилии и дать возможность флоту атаковать римские эскадры в условиях, о которых я говорил, встречать врага в Африке не придётся! Я не прошу у Совета слонов, которые стоят в казармах Бирсы. Прошу лишь, чтобы вы прислушались к моему плану ведения военных действий. Но если вы не пожелаете разобраться в ситуации, то приготовьтесь встречать врага в Тунессе! Что же касается ненадёжности союзников, то хочу сказать, а не пора ли пересмотреть налоги, которыми вы обложили эти народы?

Гамилькар сел на своё место, ожидая решения Совета. Начались выступления присутствующих на Совете. Заседание продолжалось долго, выступления были как в поддержку плана Баркидов, так и против них. Многие высказались в поддержку Гамилькара, но этих многих не хватило для того, чтобы склонить Совет принять сторону Гамилькара. Большинство проголосовавших не поддержали Гамилькара, и это было обусловлено мнениями представителей суффетов Магонов и Ганнонов, застарелая вражда которых с родом Баркидов пересилила и заглушила голос разума Совета. Главную роль здесь сыграло чувство зависти и стремления не дать Баркидам того, что помогло бы им прославиться ещё больше. Большинство представителей Совета не представляли себе силу Римской республики и отождествляли её с армией высаживающегося ранее Агафокла. Но, чтобы сгладить остроту вопроса, Совет решил выделить Гамилькару тысячу всадников отряда Священной Касты и дать ему двадцать галер для перевозки всадников и усиления его эскадры.

Прослушав решение Совета, Гамилькар поднялся:

— Сегодня Карфаген совершил свою самую большую ошибку за всю свою историю. Вы не рассмотрели опасности, которая грозит городу! И дело не в римских легионах, намеревающихся высадиться в Тунессе по примеру Агафокла. Вы не смогли ради собственного народа унять гордыню и прислушаться к голосу своего разума! За этой войной в Риме стоят силы, которым не нужен мир. И эту войну можно остановить лишь в одном случае — нанести непоправимый урон силам Республики. Но в этом зале витают иные мотивы! Интересы родов здесь ставятся превыше интересов города! Каста жрецов, которую основала царица Дидона, имеет свои планы, но и эти планы не связаны с благосостоянием нашего народа. Поэтому ваше решение ставит под вопрос существование самого города! Война в Сицилии отдаляла её театр от города! Своим сегодняшним решением вы пригласили армию латинян под недостроенные стены города. — Гамилькар замолчал на короткое время, обдумывая что-то, потом продолжил: — Конечно, мы с братом сделаем всё от нас зависящее, чтобы отвести угрозу высадки! Но около ста тысяч римлян ждут прихода всех транспортных конвоев для своей погрузки! Вскоре вся эта армада, соединившись, двинется вдоль побережья Сицилии к берегам Тунесса. Остановить её флоту Гамилькона будет не по силам. Готовьте город к обороне! И ускорьте, насколько это возможно, постройку крепостных стен! Рим обратил свой взор на берег Африки!

Все, кто присутствовал на заседании, после слов Гамилькара находились в подавленном состоянии. До многих слова Барки дошли до тех потаённых уголков разума человеческого индивидуума, отвечающих за испуг и тревогу человека. Они вдруг испугались своего решения в отказе Гамилькару помощи в том объёме, что он просил. И многие сейчас, если бы председательствующий поставил вопрос на переголосование, распорядились бы своими голосами иначе! Совет засомневался в правильности выбранного решения…

…Почувствовав это, суффеты Ганнонов, имеющие главенство на этот год в Совете, поспешили распустить заседание и сами покинули зал. За ними, торопясь, зал покинули и Магоны…

Гамилькар вышел из здания Совета суффетов в смятении. Он впервые не смог склонить Совет на свою сторону! Пока Баркиды воевали, их противники очень сильно укрепили свои позиции в городе! Зависть и жадность затмили разум Совета. Теперь судьба города брошена на чашу весов истории…

Барка принял решение сегодня же покинуть берега Тунесса, забрав данные Советом галеры и всадников. Выйдя из коридоров дворца суффетов, он оказался на портике на ступенях, спускающихся к площади. На площади скопилось сотни две горожан, которые услышали о приезде на Совет Гамилькара. По Карфагену, городу торговли, слухи распространялись со скоростью голубиной почты. И народ, узнавший о созыве Совета, ожидал известий. Стража, охранявшая здание Совета, сдерживала гудящую толпу скрещёнными копьями. Толпа волновалась, что-то требовала…

Гамилькар понял, что ему не удаться миновать горожан незаметно, и решил пройти прямиком через площадь. Подойдя к горожанам, он громко поприветствовал их:

— Я рад поприветствовать свободных граждан торгового города Карфагена, где каждый может заниматься тем, чем сочтёт нужным, лишь бы его труд был востребован другими гражданами города или самим городом! Приветствую народ Бирсы, Мегары, Малги и Старого города, а также пирсов Саламбы! — Гамилькар перечислил районы торгового мегаполиса. — Мы с вами не виделись давно! И вы пришли, я понимаю, поприветствовать меня и задать некоторые вопросы?

Народ заволновался ещё больше. Приезд Баркидов означал лишь одно, происходит что-то важное! Посыпались вопросы о войне, о Сицилии, о политике Совета…

— Мы рады видеть тебя, славный Гамилькар, — вперёд вышел старейшина Старого города, — раз ты здесь, это означает одно — война приобретает угрожающий характер для нашего города. Скажи, Гамилькар, так ли страшны легионы Рима, как о них ходят слухи?

Гамилькар задумался, решая в каком ключе дать ответ горожанам…

— Граждане, — начал он, — если я вам скажу, что легионы не страшны, ибо мы не раз одерживали верх в сражениях с ними, это будет неправда! Легионы Рима — это оружие, данное Риму их богом Марсом! Сыны волчицы очень воинственны и доблестны! Если наш город не отождествлял себя с постоянной войной и захватами чужих территорий, то Рим строился, ставя перед собой именно эти цели! Каждый гражданин Республики, будь он земледелец, скотовод, ремесленник, рыбак — прежде всего воин! Легионы в бою — очень страшное оружие! Народы Италии испытали уже их силу и почти покорены ими! Грозный Пирр, приплывавший в Италию, испытал их выучку и отбыл обратно, не получив подкреплений от предателей греков! Не буду лукавить, в этом положении оказался и я, попросив помощи у Совета для войны в Сицилии! Это я сделал только с одной целью, как можно дальше отдалить границы войны от наших цветущих садов и колосящихся полей. Мне было отказано в просьбе! Поэтому скоро и вы увидите стройные ряды манипул римской пехоты в Тунессе или, ещё хуже, около города. Но пугаться и впадать в панику не следует! Ибо эти манипулы состоят из таких же людей, какими являемся и мы с вами! Они также состоят из плоти и крови и точно так же подвержены смерти, как любой из нас! И если напрячься до предела, отстаивая свой город и свою свободу, то победа будет достигнута несомненно! На этот раз отсидеться за морем не получится! Чтобы отразить врага, надо надеяться только на себя!

Толпа недовольно зашумела, выкрикивая проклятья в адрес Совета. Были слышны призывы созвать Совет тысячи одного или Совет магнатов.

— Скажи, Гамилькар, чем мотивировали свой отказ в Совете? — крикнул кто-то из толпы. Народ зашумел после этих слов, выкрикивая слова недоверия Совету.

— Тихо, граждане! Чем они мотивировали свой отказ, вы можете спросить у них сами! Я же должен исполнять свой долг перед городом!

Гамилькар в сопровождении трёх своих воинов стал спускаться по ступеням. Народ расступался перед ним, желая ему удачи в его действиях и действиях его брата Карталона. Пройдя площадь, Гамилькар повернул к цитадели Бирсы, где размещались царские казармы и конюшни. Это было самое укреплённое место в Карфагене. Холм был обнесён мощной крепостной стеной с такими же мощными башнями. Эти укрепления воздвигли ещё первые переселенцы вместе с царицей Дидоной. Внутри цитадели построили храм мудрой и благосклонной к городу богине Танит, покровительнице своего детища. Позже возвели также храмы Бааля и Милгарта, которые утопали теперь в раскиданных вокруг них садах. Отдельно был построен храм Молоха, впоследствии собравший все бразды церемониального правления в свои руки. Укрепления постоянно достраивали и обновляли. Говорили, что под холмом существует разветвлённая система подземелий…

Гамилькар вошёл в цитадель через окованные огромные ворота и свернул с храмовой дороги на дорогу, ведущую к постройкам царских казарм. Здесь размещались элитные подразделения карфагенской армии — отряды Священной Касты. Эти отряды были и пешими, и конными. Кроме них, в цитадели имелись и казармы слонов. Эти огромные помещения, находившиеся внутри холма, могли вмещать сто боевых слонов, имеющих своё снаряжение. Каждый боевой слон обучался более трёх лет. Этим занимались специально обученные этому люди. Плохо обученный слон мог принести своему войску вреда больше, чем пользы. Поэтому к этому подходили очень серьёзно. Кроме того, форма обучения слонов тщательно скрывалась и охранялась, дабы враги не смогли извлечь из неё свою выгоду. Прибыв в расположение тяжёлой конницы, Гамилькар потребовал у находящегося здесь стратега быстрой мобилизации отведённой ему тысячи всадников и поставил им задачу — к вечерней заре погрузиться на отведённые ему галеры. Стратег принял приказ Барки как безотлагательный и стал принимать меры к его исполнению. Приказы Баркидов исполнялись безоговорочно. Все помнили штурм храма Молоха, предпринятого Карталоном Баркой, когда ему попробовали учинить препятствия с выдачей его пленников. Репутация Гамилькара была ещё страшнее! Если неисполнение его приказа грозило городу каким-либо вредом, смерть часто настигала виновника, какой бы ранг он ни занимал. Но, с другой стороны, среди военных Бирсы ходили разговоры, что, если бы их переподчинили Баркидам, они бы с радостью восприняли это известие и пошли бы за ними в любую битву!

С холма Бирсы Гамилькар отправился на верфи мыса Крама, где его ожидали новые, только что построенные боевые галеры. Проверив состояние галер и крепёж тяжёлых онагров и баллист, он остался доволен и только после всех проверок и забот отправился в свой родовой дом, расположенный в Старом городе, дав указания, чтобы к его возвращению всё было готово к отплытию флотилии из Карфагена. Этот день прошёл в Карфагене для всех горожан, правительства и военных как знак грозных событий, появившихся на горизонте истории города…

 

Глава 38

Кассий прибыл в город Ромула к утру шестого дня со дня высадки его в порту Реггия. Они въехали в город через Келенские ворота и отправились первым делом на Палатин, в казначейство Республики. Именно туда было направлено одно из писем Септемия Бибула. Город поразил обоих друзей высотою крепостных стен и военными фортификациями. Мощь твердыни резала глаза любому из гостей Рима. Создавалось впечатление, что римляне только и думают об обороне города. Это впечатление не рассеивалось и после того, как человек попадал внутрь города, за крепостные стены. Архитектура Рима времён Республики была без заметной роскоши. По периметру всей площади города выделялись военные постройки, которые находились на содержании городских муниципий или в ведении Республики. Основные храмы римского пантеона богов были сконцентрированы на Капитолии и прилегающей к нему площади форума. Там чувствовалось влияние греческой культуры, в основном, в отделке портиков и храмов. Там же, около форума, возвышались храмы Марса и Юноны.

Кассий и Массилий после въезда в город двигались по просторной улице, впоследствии на месте которой будет возведён Большой Цирк. Но в тот момент там проходила дорога, ведущая к Палатину. Поплутав немного между построек Палатина, они отыскали наконец-то здание казначейства Республики и, предъявив письмо квестора, были пропущены внутрь. Отыскав нужного им магистрата и передав ему письмо, Кассий подождал его прочтения и спросил, будет ли ответ на него. На что магистрат ответил, что письмо разделено на два конверта. Один должен был прочитать он, а другой совет магистратов, который собирается по требованию. Что же касается первого письма, то там было распоряжение выдать Кассию и Массилию годовое жалование, положенное по должностному расписанию и положению.

— Мы выдадим вам положенную сумму в трессах и дупондиях, но это будут довольно тяжёлые мешки, — объяснил магистрат, — если у вас есть ещё какие-то дела в городе, то советую закончить с ними, а завтра в течение всего дня вы можете забрать ваше жалование, которое уже будет приготовлено и отсчитано.

Этот вариант подходил воинам, и они с радостью согласились, в надежде за сегодняшний день выполнить последнюю миссию своего пребывания в Риме. Выйдя из казначейства, они с благодарностью вспомнили Септемия, который позаботился о них, дав предписание о выдаче им жалования, и отправились по адресу второго письма. Адресатом этого письма значился проконсул Гай Селинатор. Отыскав дом проконсула, Кассий постучал в бронзовый щит и стал ждать. В открывшуюся дверь вышел вооружённый солдат, что весьма удивило спутников. Объяснив, зачем они здесь, Кассий передал письмо и было собирался уйти, но солдат попросил подождать. Солдат вернулся довольно быстро и попросил их войти и проследовать за ним. Пройдя по длинной базилике, они оказались в большом, просторном помещении, видимо, библиотеке. На высоком стуле сидел проконсул и читал только что доставленное Кассием и Массилием письмо. Оторвавшись от чтения, он пригласил вошедших сесть на одну из просторных скамей и продолжил чтение. Закончив, проконсул поднял голову и позвал:

— Кудос!

В комнату вошёл человек, видимо, служащий дома. Подойдя к проконсулу, он стал в ожидании.

— Кудос, будь добр! Накорми воинов Республики! Накорми, как высоких гостей этого дома! Они прибыли из Сицилии с вестями от Септемия Бибула.

— Всё ясно, Гай, — отвечал Кудос, — друзья Септемия — друзья дома Гая Селинатора!

— Вот и хорошо! — кивнул проконсул. — Вы долго скакали, центурион?

— Всю ночь, проконсул! — отвечал Кассий.

— Тогда после обеда вам необходим отдых! Кудос, отведёшь после обеда их отдыхать в гостевую. А впрочем, пусть сначала посетят бассейн, — отдал распоряжение Гай. — Они, наверно, мечтают о бане!

Кудос выполнил все слова проконсула. Кассий и Массилий давно так вкусно не обедали! Столько яств и блюд, предложенных им Кудосом, которые они запивали вином из Капуи, расположило их к отдыху, и после посещения бани они еле боролись с расслабляющей их тело негой сна. Устроившись в гостиной, друзья забылись ровным, здоровым сном. Проспали они до завтрашнего утра и утром встали очень рано, собираясь с благодарностью покинуть дом проконсула. Но вошедший Кудос чуть расстроил их планы:

— Проконсул ожидает центуриона для беседы, — сказал он, — а декан Массилий может пока позавтракать со мной, чтобы скоротать время! У меня к завтраку есть вино из Капуи, так понравившееся вам вчера.

Поняв, что Массилий скучать не будет, Кассий проследовал в библиотеку.

Проконсул сидел на том же самом месте и был погружён в свои размышления, потому как после входа Кара в библиотеку Селинатор не сразу заметил его.

— Прошу простить меня за вашу задержку, Кассий Кар! — обратился к Кассию проконсул, — Септемий в своём письме отрекомендовал тебя как человека с очень редким даром мышления. Такие в Республике сейчас редкость. Я знаю Септемия с юношеских лет, и наблюдал его в годы становления его характера. Я знаю, если он кого-то рекомендует или характеризует, он редко ошибается! И я решил расспросить тебя о некоторых подробностях и обстоятельствах, в которых тебе пришлось принимать участие! Я отношусь к тебе, как к своему соратнику по оружию, ведь ты принимал участие во многих моих сражениях! Поэтому не бойся открыть мне всё, о чём ты думаешь! Я даю тебе слово, всё, что здесь будет сказано, останется в этих стенах!

— Хорошо, проконсул, я отвечу на ваши вопросы. Задавайте! — Кассий превратился вслух.

— Называй меня Гай. Мы с тобой беседуем не в Сенате, а, как я уже сказал, как соратники. Скажи мне, Кассий, что арканиты хотели бы извлечь из похищения жены Гамилькара?

— Мне кажется, им нужна была Кларисса для шантажа Гамилькара. Цель шантажа мне неизвестна. Но это не военные цели. В этом я уверен!

— Септемий написал, что убитые адепты являлись близнецами. Меня это известие ошеломило! Мы, может быть, сейчас прикоснулись к самой тёмной страничке жизни Ромула. — Глаза проконсула смотрели отрешённым взглядом в пустоту, что показывало о напряжении его мыслительного процесса. — Эта страничка завешена плотным покровом тайны, которую, я уверен, хранит орден. Я покопался в старых рукописях и нашёл интересную информацию. На убитом Реме был амулет, который Ромул впоследствии носил на шее. По записям, он был похож на часть чего-то. После постройки алтаря храма Двуликого Януса амулет с шеи Ромула исчез. Так вот, покопавшись, я обнаружил, что последний царь Рима Тарквиний видел какой-то оберег или амулет в храме Януса и жертвенник с человеческими органами на нём. Эти жертвы были сделаны ради культа этого оберега. Тарквиний описывает его как часть какого-то диска, поделённого на дольки, наподобие разделённого апельсина. На нём выгравированы какие-то символы на неизвестном языке египетских фараонов. Но это не язык фараонов. — При этих озвученных сведениях лицо Кассия напряглось, будто он что-то вспомнил, но Гай, занятый своими рассуждениями, не заметил этого и продолжал: — И ещё, я обнаружил, что у Александра Великого был тоже какой-то амулет в форме части диска! Откуда он у него взялся, в рукописях не указано. И после смерти этот амулет никто не брал! То есть, этот амулет до сих пор должен находиться в гробнице Александра в Александрии. Диадохи, боровшиеся за его перстень власти, не обратили на него внимания, ведь он не нёс никакого престолонаследия. В отличие от кольца Кира, которое он снял с убитого Беса, который в свою очередь снял его с предательски умерщвлённого Дария. И вот тут меня внезапно осенила мысль! А не являются ли эти амулеты частями чего-то одного целого? Исходя из того, что Александр до своей неожиданной болезни, сведшей его в мир теней, говорил, что следующий свой поход он совершит в Африку, именно в Карфаген! Можно задать себе вопрос, а что же он хотел добыть себе в Карфагене? Славы? Навряд ли. Скорее всего он там хотел поискать то, что с таким упрямством искал и не нашёл в Тире! И не найдя там того, на что очень надеялся, в гневе разрушил его! Что, само собой, было для него не свойственно. Далее, говорил он, после Карфагена будет поход на Рим! Тут надо заметить, не в Италию, не на Этрурию, а именно на Рим! Что он мог найти в Риме, который находился тогда едва ли в границах Латиума? У меня сложилось впечатление, что великий полководец и царь хотел что-то найти и собрать вместе, чтобы стать ещё сильнее. Так ему казалось! Но смерть оборвала его планы! Внезапная смерть!.. Там внезапная смерть Александра! У нас внезапная смерть Ромула! — В этот момент лицо Селинатора оживилось и он продолжил ход своих мыслей: — И тут я вспомнил! Шесть лет назад, в год, когда мы с тобой, Кассий, воевали в Самнии, понтифик Катон совершил странную поездку в Египет. У него вдруг возникла необходимость встретиться с Птолемеем и он отбыл в Александрию. Миссия тогда закончилась успшно и Катон, с сияющим от удовольствия лицом, докладывал в Сенате о египетском дешёвом зерне и сукне, которые должны были пойти в Республику… Но хочу закончить свою мысль тем, что мне удалось выяснить через очень надёжных людей! При рождении Катона вместе с ним родился брат-близнец, который, как говорят, потом умер.

Селинатор вышел из своего состояния мысленного сосредоточения, и посмотрев в глаза Кассия, заметил:

— Эту информацию ты передашь Септемию слово в слово, как можно точнее! Пять лет назад Катон начал выступать за объявление войны Карфагену, причину он называл смешную — завоевание торговых рынков! Мне, старику, может так статься, не дожить и не добраться до истинных причин, но вам, надежде Республики, в ней надо разобраться! Но сдаётся мне, что ещё одна часть этого целого находится в Карфагене! Но вот что даёт это целое?

Селинатор замолчал. Кассий смотрел на старого консула Республики, принёсшего ей столько побед. Этот человек не имел загородных плантаций и вилл, земельных участков, виноградников. Он не награбил в завоёванных городах обозы серебра. Он не использовал свой пост в целях обогащения своей семьи и фамилии. Всё нажитое им состояние было в этой комнате.

— Я выполню всё, как ты сказал, почтенный Гай, — сказал Кар, — разгадка будет найдена!

— Очень хорошо, Кассий, — Селинатор встал. — Я распорядился собрать вам дорожные сумки с провизией! Не могу больше вас задерживать! Знаю, как тянет вас домой! В добрый путь! Пусть мудрая Тривия поможет вам в пути!

Кар вышел из библиотеки.

 

Глава 39

Наступил пятый день турнира на острове Самосе. Город Дракос готовился к нему заранее. Торговцы приложили все усилия, чтобы разнообразить уличные блюда и угощения к последнему дню турнира. С самого раннего утра к Акрополису спешили торговцы на своих повозках, сновали туда-сюда мальчишки, разносчики различной снеди, старающиеся подзаработать на празднике острова. Народ спешил занять места на трибунах и вокруг арены, с которых хорошо просматривается центральная арена Акрополиса. Город кипел от ожидания…

Карталон и его спутники ещё ранним утром покинули дворец царя Акрона, поблагодарив того за необычайное гостеприимство через распорядителя дворца Феофана, который уже с самого раннего утра приступил к своим обязанностям. Феофан проводил их до выхода и сказал:

— Царь просил передать, что ему будет очень приятно, если вы с Сибиллой составите ему компанию на трибуне, согласившись смотреть состязания вместе с ним!

— Хорошо, передай царю, что мы с благодарностью принимаем его приглашение. Мы присоединимся к нему позже, после того как разместим своих людей на трибуне, — объяснил Карталон.

— Отлично! Я передам царю ваше согласие! Клянусь нашей покровительницей Герой, я редко вижу Акрона в таком хорошем расположении духа, в каком он пребывал вчера, после беседы за ужином! — Феофан учтиво поклонился и возвратился во дворец.

Они вышли через фруктовый сад дворца по тропинке, которую учтиво показывал отправленный Феофаном проводник, сократив таким образом большое расстояние и выйдя непосредственно к Акрополису. Акрополис был полон народа, но люди всё прибывали, торопясь успеть найти место к началу турнира. Карталон и его спутники заняли места недалеко от трибуны царя. Здесь располагались в основном люди с финансовым достатком или помогающие участникам соревнований. Сами участники располагались непосредственно около арен. Наконец зазвучали трубы, возвестившие о прибытии царя, и почётные и гостевые трибуны стали заполняться… Зрительские трибуны загремели аплодисментами, приветствуя царя Акрона и его гостей. Акрон поднятием руки поприветствовал весь присутствующий народ и кивком головы, обращённым к главному распорядителю турнира, дал знак к началу турнира.

Трубы, зазвучавшие со всех сторон Акрополиса, потревожили тяжёлый, прохладный утренний воздух, а главный распорядитель, вышедший на арену, возвестил о начале пятого дня состязаний в разряде мечников. Общее количество заявленных воинов на турнир мечников перевалило за четыре десятка. Их начали делить на пары, получилось двадцать четыре пары состязающихся. Бои должны были проводиться на трёх аренах одновременно, чтобы ускорить предварительные поединки. Пока оглашали первые пары участвующих, Карталон и Сибилла, пожелав своим товарищам хороших впечатлений, отправились к трибуне Акрона.

— Вот, наконец, и вы. Акрон уже интересовался вашим приходом несколько раз, удручённый отсутствием столь интересных собеседников, — обрадовался Феофан, который стоял около трибуны, чтобы встретить их, — наш остров не так часто посещают столь знаменитые мореходы! Если честно признаться, я сам был вчера под огромным впечатлением от услышанного. Особенно мне было интересно узнать про туманную страну с проживающими в ней синелицыми людьми…

Феофан беспрерывно что-то говорил, вспоминая вчерашний ужин, пока они поднимались на трибуну.

— Вот и мои дорогие гости! Клянусь золотыми яблоками Гесперид, ваш приход мне как бальзам на сердце, а взгляд прекрасных глаз Сибиллы на целый десяток лет омолаживает мои душевные силы и не только их… — весело встретил их царь Акрон. — Садитесь, дорогие гости, надеюсь, вы сегодня получите удовольствие не меньше моего!

Между тем на трёх аренах проходили первые поединки. Зрители внимательно наблюдали за действами пар, следя за каждым взмахом мечей состязающихся. Судьи непрерывно следили за происходящим, присуждая победы и вызывая следующих участников. Бои продолжались…

На одном из почётных мест вместе со знатными гостями сидел вчерашний победитель турнира копейщиков, спартанец Харикл. Он находился в ложе не только как почётный гость. Ведь именно его мог вызвать на бой уже наточенным оружием сегодняшний победитель. В этом была изюминка этого турнира.

— Скажи, Харикл, ты родился в Спарте, а почему ты прибыл к нам на турнир как гость из Эфеса? — спросил его царь.

— Я вырос в Спарте и прожил там до пятнадцати лет, потом отец перевёз семью в Эфес, а сам отправился в Испанию. После возвращения отца мы не захотели возвращаться в Спарту, — ответил Харикл.

— В Испанию? — Акрон удивлённо поднял брови. — Что он делал в Испании?

— Он служил у наместника Хадашта! — Харикл взглянул исподлобья на Карталона.

Карталон ещё в начале разговора Акрона с Хариклом начал испытывать какое-то подозрение в отношении спартанца…

— Он руководил обороной Хадашта во время его осады Гамилькаром. И долгое время карфагеняне не могли добиться успеха, — продолжал Харикл.

— Вот как! Я ничего не знаю об этой войне! — Царь оживился от возникшего у него интереса. — Что это была за война?

— Сидящий с тобой Барка, царь, может рассказать о ней намного больше, чем я! Он участник тех событий! — Харикл ещё раз с нескрываемой злобой взглянул на Карталона

— Я чувствую себя полным незнайкой, — Акрон, видя, что происшедшие события каким-то образом связывают этих людей, постарался переменить тему, — но ладно, оставим прошлое в покое! — мудро закончил он.

— Тут нет ничего секретного, славный Акрон! — видя наполненный злобой взгляд Харикла, ответил Карталон. — Видимо, Харикл является сыном знаменитого воина Спарты Пехнелая. Он нанялся в войско наместника Хадашта по незнанию, что тот свергнул законного правителя города Оборисса, подло убив и его детей, с которым Баркиды заключили союз о совместной обороне.

— Воин должен служить тому, кто его нанял и кому он давал слово верности! — Харикл продолжал злобно глядеть на Карталона. — И жаль, что отец, а не я вышел на поединок в тот день на поле Асмола, где противостояли друг другу два войска! Но я обещаю тебе, Карталон, что буду следовать за тобой по пятам и выйду, при случае, на поединок с тобой, и результат будет иной! Я тебе дарить жизнь не буду! Твоя смерть смоет позор отца!

— Ну, что же, — спокойно отреагировал Карталон, — мне ясна твоя позиция и обида. Но отвечу тебе немного по другому! Воин должен знать, к кому он нанимается, к подлецу и детоубийце или правителю, достойному уважения! Золото не может быть самоцелью. Если жить по этому принципу, мир погрузится в самую тёмную полосу своего существования, где подлость и разбой узаконятся и перестанут быть таковыми, обретя нормы существования. Что же касается твоего отца, то я глубоко уважаю его умение и знание военного дела и считаю его величайшим бойцом. Он, скорее по незнанию, вступил в ряды наместника и привёл к нему ещё тысячу спартанцев. А убивать его у меня не было причины! Со временем ты, Харикл, поймёшь, что проявлять милосердие к поверженному врагу намного славнее, чем просто отнять его жизнь! Ты молод, и отец, будучи величайшим воином, подготовил тебя очень хорошо. Если ты будешь жить местью, то загубишь свою жизнь, при этом, погубив много чужих. Оружие нужно применять только по необходимости и только во благо чужих жизней и только потом — своей!

Слова Карталона, сказанные в полном спокойствии и почти в дружеском тоне, совершенно без какой-либо угрозы, пришлись по душе всем присутствующим, кто расслышал их, находясь поблизости. Стало заметно, что и Харикла они задели за живое и погрузили его в молчаливое раздумье.

— Прекрасно! Такие слова я привык слышать от своих философов и моего писца Феофана! А когда они звучат из уст таких людей, как Карталон Барка, напрашивается вывод, что и он обладает даром софиста. — Акрон был рад концу внезапной перепалки, возникшей на трибуне гостей. — Давайте понаблюдаем за поединками и постараемся распознать будущих фаворитов!

И все обратили взоры на арены Акрополиса. Внимательно следившие за поединками зрители уже выделили для себя среди участников своих претендентов на победу. Среди них были: галл Теодорих, ливиец Меннон, индиец Мапурту, афинянин Аристокл, заявивший себя и в этом разряде. Очень много участников выбывало из-за различных травм, полученных во время поединков. Оставшихся сводили в новые пары и бои продолжались.

Больше всех зрителям нравился афинянин Аристокл, который теперь завязал свои волосы тесёмкой, помня, какую неприятность они принесли ему в прошлом разряде турнира. Грациозный афинянин владел мечом не хуже копья. Он повергал своих противников столь неожиданными для них ходами, какими мог обладать только мастер меча. К тому же он пускал в ход и свой щит. В нескольких боях он сбивал противника с ног именно им и завершал бой ударом меча.

Также зрителям запомнился индиец Мапутру. Своим огромным мечом он творил чудеса. Он не пользовался щитом, но был одет в кольчугу, которая покрывала его почти до колен. Меч, специально затупленный для турнира, повергал противников, даже успевших заслониться щитом. Мощь удара проcчитывалась в замахе и скорости его нанесения. Заявленный ливиец Меннон был греком, но приехал, как он говорил, из Ливии. Карталон, зная много отличных мечников и следя за состязаниями, заметил Акрону, что многие из участников умеют намного больше, чем показывают. Самым неожиданным выступлением на турнире были бои Теодориха. Сам он прибыл из какой-то дальней северной страны, которая была никому не известна. Но так как все северные народы здесь стали по привычке называться галлатами или галлами, то и его здесь называли также.

После последнего круга остались только упомянутые выше воины. Главный распорядитель огласил пары, которые должны были выйти на центральную арену:

— Аристокл — Мапутру и Теодорих — Меннон. Но перед финальными боями объявили небольшой перерыв.

Зрители покинули свои места, чтобы запастись водой и провизией. Другие покидали свои места, чтобы обменяться мыслями о будущем победителе или заключить выгодное пари… В это время с моря налетела небольшая туча и быстрый грозовой дождь освежил арену перед финальными боями. Раскаты грома, прогремевшие над Дракосом, наполнили воздух Акрополиса свежестью, остудив разогретый песок и усилив его свежесть ароматами цветущего жасмина и мимозы. А покровительница острова богиня Гера, чтобы продлить свежесть подольше, заполнила небо облаками.

Трубы возвестили о начале поединков. Зрители двинулись в Акрополис, на свои места. Царь Акрон и его гости не покидали своих мест и беседовали всё это время, неспешно закусывая принесёнными яствами. Высокий наклонный навес спас их от налетевшей непогоды.

— Скажи, Карталон, — спросил царь Акрон, — где ты обучался воинскому искусству?

— Нас с Гамилькаром обучал отец. Он был отличным воином, каким его обязывало быть имя Барка. Отец в дни своей молодости долгое время путешествовал. О местах его путешествий мы с братом знаем очень мало! Но знаю, что он был в Египте, Сирии, Аравии… Вернувшись из путешествий, он привёз с собой девушку, отбитую им у пиратов Родоса. Её звали Аристида. Это была моя мать. По её просьбе отец нашёл и перевёз в Карфаген всех её родных, а потом взял её в жёны. Её семья поселилась в квартале Мегара, — предаваясь воспоминаниям, рассказал Карталон.

— Где сейчас твой отец? В Карфагене? — вдруг спросил молчавший до этого Харикл.

— Мой отец умер от отравленной стрелы, которую получил в сражении с ливийской коалицией при Абидосе. Враг был разбит наголову, но отца в город привезли раненым. Меня в это время не было! Я, подобно отцу, отправился в путешествие.

— За что же сейчас воюет Карфаген с Римской республикой? — поинтересовался Акрон. — Путешественники, приплывающие из Сицилии, рассказывают о страшных морских сражениях, происходящих на море, и кровопролитных битвах на суше.

— Война нужна лишь Риму. Именно в нём вся причина войны. Карфаген готов заключить мир в любое время! Мы ведь не завоеватели, а просто торговцы. Но, мне кажется, Рим будет воевать со всеми государствами для достижения полной гегемонии. Мы лишь можем отсрочить этот момент на некоторое время. Пока жив Гамилькар, им не победить мой город! Но будущее туманно…

— Скажи, Карталон, — спросил гость из Египта, — почему у тебя такая уверенность насчёт экспансии Римом территорий многих государств? У нас, например, с ним заключён союз взаимопомощи! Да и вообще, Рим это всего лишь один город!

— Италийцы тоже так думали, но все покорены. Этруски смеялись над Римом, но их города захвачены. Легионы стоят у реки По и уже не уходят оттуда, поставив там свои лагеря. В Мессину они вошли сравнительно недавно, но полностью перестроили её, сделав своим оплотом на острове, и теперь половина острова, которая раньше была под греческим влиянием, у них под контролем. Куда делось влияние древних Сиракуз?

— Мы не видели их легионов ни у нас в Египте, ни в Греции! Наши интересы никак не пересекаются с интересами Республики! — не соглашался представитель Египта.

— Когда Рим начал борьбу с Пирром, мы тоже были его союзником! И сами вступили в войну! Где благодарность сынов волчицы? Всему своё время! — Карталону был неприятен этот разговор. — Давайте понаблюдаем за турниром, на который мы все прибыли.

— Да, друзья! Мы совсем забыли за разговорами о начале финальных поединков! — Царь кивнул головой и главный распорядитель турнира объявил о начале первого поединка, вызвав на арену Аристокла и Мапурту.

Первым на арену вышел Аристокл. На его щите горела молния Зевса. Шлем с ярким красно-золотым плюмажем контрастировал с белым песком арены. Выйдя в центр арены, он присел на левое колено и стал ждать противника. Мапурту не заставил себя долго ждать и появился на арене, держа на плече свой огромный двуручный меч. Дойдя до центра, он снял его с плеча и опустил вниз, держа его двумя руками у своего живота. На голове его была кожевенная шапка, обвитая какой-то тёмной материей. При каждом движении индуса раздавался звон его длинной кольчуги. Мапурту снисходительно смотрел на высокого стройного грека, в его глазах читалась немая усмешка. В этот момент раздался гонг и индус, с удивительной для него скоростью, если учесть его массивность, преодолел расстояние до Аристокла и нанёс сокрушительный удар сверху. Вернее, он хотел нанести удар туда, где только что сидел афинянин, ибо и афинянин стремительно бросился вперёд и ударом ноги в корпус противника отправил его на несколько шагов назад. Индус, не ожидавший такой прыти от Аристокла, разъярился и подступил к Аристоклу ещё раз. На этот раз он нанёс косой удар, идущий по диагонали от правой ноги афинянина в сторону его левого плеча. Меч со свистом нёсся к цели, но Аристокл вновь оказался в стороне от дуги его удара. Он каким-то неуловимым для глаз индуса образом ушёл за левый бок того и опять ударил ногой в бок Мапурту. Индус с горящими от гнева глазами, после нескольких шагов в сторону, которые он вынужденно сделал после удара афинянина, развернулся и опять двинулся на Аристокла, только теперь уже только с одним намерением — окончательно покончить на этот раз с проворным греком! Афинянин двинулся вокруг индуса против хода солнца. Вот меч индуса, описав невероятную дугу, опускается на Аристокла с ужасающей скоростью и силой. Слышен звук удара меча о щит афинянина… Зрители с ужасом смотрят на дугу этого удара, ведь точно такие же удары повергали других участников наземь. Но Аристокл принимает удар, подставляя щит под таким углом, что сила, вложенная в удар, несколько меняет направленность и уходит по наклонной площади щита вниз, ведя вслед за собой и корпус самого индуса. В этот момент следует взмах меча Аристокла и он со всего маха опускается на голову индуса. Тот, выпучив на секунду глаза и следуя за инерцией движения своих рук с мечом, валится на песок.

Зрители ликуют. То, с какой зрелищностью Аристокл провёл бой, победил грозного индуса, сметавшего до этого своих противников с арены, приводит их в восторг. Победа статного афинянина напоминает им мифические предания о сражениях с огромными титанами, коих так напоминает Мапурту… Ему аплодируют стоя.

— Вот победитель сегодняшнего турнира! — вслух предполагает представитель Птолемея.

— Ещё рано говорить о победителе, — не соглашается гость с Родоса, — мы ещё не видели одну схватку!

В это время на трибуну выходят Теодорих и Меннон. Теодорих очень высокого роста, с большим щитом, подобным римскому скутому. Но для опытного глаза сразу видно, что его меч на ладонь длиннее меча римской пехоты. Одет он в кожаные доспехи своего народа, которые завязываются ремнями на спине воина. Шлем наглухо закрывает уши и щёки, оставляя открытыми только глаза и нос. Сверху шлем уходит на конус, заканчиваясь небольшим оперением. Он твёрдой поступью направляется в середину арены.

Меннон появляется, чуть прихрамывая на левую ногу. Одет он своеобразно. На нём глухой шлем без каких-либо украшений. Щит четырёхугольной формы, но меньше римского. Доспехи подобны карфагенским и греческим, с креплением из бронзовых полосных вставок, которые застёгиваются по бокам воина. Пояс и перевязь оснащены свисающей кольчужной бронёй против удара в пах. Меннон шёл не спеша, на лице его не читалось никаких эмоций. Он был на полголовы меньше Теодориха.

Раздался гонг, возвещающий о начале боя. Теодорих сразу пошёл на Меннона. Тот просто стоял и ждал подхода противника. Теодорих провёл атаку, попробовав нанести удары с разных сторон и плоскостей. Свистящий меч летел то в правый бок Меннона, то, смещаясь, летел в голову Меннона… Но меч Меннона перехватывал все эти свистящие дуги ударов Теодориха, отражая их. Тогда Теодорих разнообразил нападение, добавив атаки разных уровней и стараясь попасть по раненой ноге противника. Но и эти удары непременно парировались мечом Меннона, который довольствовался пока что только отражением несущихся на него ударов, не атакуя сам. Теодорих, видя свои неудачные атаки, добавил в атаки движения перемещений, надеясь, что это заставит испытывать противника какие-либо неудобства, если брать в расчёт раненую ногу противника. Но Меннон сам вдруг обрушился на Теодориха, заставляя того пятится по арене. Мечи в руках сражающихся выписывали невероятные всполохи, находя в полёте друг друга, и осыпались снопом искры при каждой встрече. Вдруг один из ударов Меннона достиг ноги Теодориха, и галл отскочил в сторону, прикрываясь щитом. Ему явно была нанесена травма. Он снова постарался сделать шаг в сторону Меннона, но всему Акрополису стало ясно, что это вызывает в ноге острую боль. Меннон же как ни в чём не бывало не усилил и не убыстрил свои атаки, как поступил бы тот же Теодорих, если бы такая ситуация возникла с Менноном. Он с тем же ритмом атаковал Теодориха, стараясь поразить его в голову, но тот неизменно отражал эти удары. Но тут Меннон, резко присев, нанёс удар ещё раз в то же самое место, куда нанёс травму перед этим! Теодорих с неестественно подогнувшейся ногой рухнул на землю, не в силах больше продолжать бой. Все поняли, что Теодориху просто переломили ногу, дважды поразив одно и то же место. Он схватился за ногу, скрипя от боли зубами…

Меннон не спеша пошёл с арены.

Трибуны аплодировали. Никому неизвестный ливиец оказался непростым и непредсказуемым. Он обладал скоростью и огромной силой удара, способной переломить ногу через поножи.

— Ну, что вы теперь скажете насчёт победителя турнира? — улыбаясь, обратился родосец, повернувшись к представителю фараона.

Тот молчал. Многим зрителям не понравилось, что Меннон не открылся в начале турнира и предпочёл быть серой мышью до финала турнира. Главный распорядитель объявил перерыв перед главным боем.

Вот тут Карталон вновь увидел Отона, встречавшего Меннона у арены.

— Скажи, уважаемый царь Акрон, — обратился он к правителю острова, — кто вон тот человек в белой одежде, который стоит около Меннона?

В это время Отон подошёл к Аристоклу и начал с ним о чём-то беседовать…

— Это один из представителей Киренаики, прибывший на турнир, — ответил Акрон, после того как понял, о ком спрашивает его Карталон.

«Вот как! Теперь он представитель Киренаики?! Значит, они что-то запланировали здесь. Но что? И кто ему Меннон? Или он просто подошёл к нему и пытается нанять его, переманить на службу в Касту! Каста выискивает своих приверженцев, но больше доверяет своим, подготовленным! А может, Меннон и есть их, подготовленный? Они что, решили проверять их готовность в турнирах? — Карталон не нашёл ответа на свои вопросы, но предчувствие чего-то плохого не покидало его. Он повернулся к Сибилле:

— Сибилла, ты не должна отходить от царя ни на шаг, если мне вдруг придётся отойти! Это очень важно! — Карталон посмотрел на неё ласково и требовательно.

— А что случилось? — Сибилла почувствовала напряжение в его голосе, как он его ни скрывал.

— Ничего не случилось и не случится, если ты будешь всё правильно делать! — Карталон опять обводил глазами окружающих. — Но я встретил одного старого знакомого, которого мне, может быть, придётся повидать. Именно поэтому я могу отлучиться! Ты должна оставаться на месте. Так ты сделаешь, как я сказал? — ещё раз переспросил её Карталон.

— Хорошо! Я буду с царём, как ты сказал! — уверила его Сибилла. — Но я же могу пойти с нашими людьми?

— Нет! — резко отреагировал Карталон. — Ни с кем! За тобой приду я! Только я! Или Тоган! Запомни, Сибилла! Кто бы ни пришёл от моего имени, ты остаёшься с царём! Теперь всё поняла?

— Да! Ты что, сейчас уходишь? — Сибилла была в недоумении.

— Нет, Сибилла. Но может статься, что я уйду внезапно, не предупредив тебя! Тогда делай всё так, как я тебе говорил!

Сибилла прижалась к нему головой. Сердце Карталона билось учащённо, как после бега. Не расспрашивая более, она оставила голову у него на груди…

Карталон чувствовал запах разнотравья от её волос. Сибилла чем-то напоминала ему его мать — такой же очень внимательный взгляд и тяга ко всему неизведанному.

В это время прозвучал сигнал труб, вызывающий на арену Акрополиса последних состязающихся финалистов. Через минуту Аристокл и Меннон стояли друг против друга, заняв центр арены. Раздался гонг.

Меннон стоял и смотрел на афинянина смеющимся взглядом.

— Афинянин, — обратился он к Аристоклу, — ты очень красив! Твой путь в искусстве воина только начинается. Не стой у меня на пути и я не буду ломать тебе конечности! — эти слова он произнёс голосом, чтобы его услышал только Аристокл.

— Не понимаю тебя, ливиец, ты мне предлагаешь сдаться? Это турнир воинов, а не торговцев! Придя сюда, я подсчитал свои убытки и даже рассмотрел случай обнищания! — с улыбкой отреагировал Аристокл.

— Ну, ты сделал свой выбор, Аристокл, — Меннон вытащил свой меч, — посмотрим твою прыть.

— Ливиец, береги голову, здесь дует не всегда тёплый ветер! — отреагировал афинянин.

Секунда, и они сошлись в невероятном танце, звеня мечами и пробуя друг на друге все уловки, приносящие им в других поединках победы. Аристокл, делая невероятные пируэты, атаковал ливийца то справа, то слева, вызывая гром аплодисментов своими грациозными перемещениями. Вот он теснит ливийца слева, вот он пытается достать его справа… Меннон защищается, отступая шаг за шагом. Через минуту они замирают, глядя в глаза друг другу.

— Неплохо, грек-ливиец, — говорит Атистокл, — с обороной у тебя всё в порядке. А как с атакой?

— Сейчас увидишь, — говорит Меннон и бросается на Аристокла.

Афинянин уворачивается от ударов и отражает те, от которых невозможно увернуться. Идёт какая-то завораживающая борьба, и перевеса ни на одной из сторон не наблюдается. В этот момент Меннон ускоряет свои атаки, стараясь, как и в предыдущем поединке, достать вперёд выставленную ногу Аристокла. Но афинянин без труда отражает атаки Меннона и даже задевает его шлем в одной из атак. Меннон оставляет попытки поразить ногу Аристокла и оба замирают в раздумье… Вдруг происходит неожиданное. Меннон меняет положение оружия в своих руках. Он берёт меч в левую руку, а щит в правую. Зрители в смятении. Такого они ещё не видели…

Поменяв стойку, Меннон идёт вперёд. Он обрушивает на Аристокла новую волну атак. Афинянин стойко отражает атаки Меннона, хотя заметно, что ему трудно привыкнуть к перемене положения меча в руках Меннона. Меннон опять проводит атаку в ноги афинянина, которому приходится отводить ногу на шаг назад, так как дистанция между мечом Меннона и его коленом сократилась вследствие перемены стойки ливийца. Складывается впечатление, что весь замысел с переменой оружия в руках ливийца произведена именно для этой цели… Вот тут происходит неожиданное! Ливиец, делая удар мечом в ногу афинянина и подсаживая того для отражения оного, вдруг размахивается и запускает в голову Аристокла свой четырёхугольный щит. Это был очень рискованный шаг, но по тому, как он был выполнен, стало ясно — это давно натренированный, убийственный приём… Щит, вращаясь в полёте, своими обитыми железными пластинами краями, сильно ударяет в лицо и шлем Аристокла и тот снопом падает на песок…

Акрополис находится в оцепенении… То, что произошло, не укладывается в голове… Раздаются аплодисменты…

На песке лежит Аристокл… К нему подбегают несколько судей… Они склоняются над ним… По растерянному виду судей зрители понимают, что произошло… Аристокл лежит в одной позе, вокруг его головы растеклось тёмное пятно, которое всё увеличивалось в размерах. Оно было очень хорошо заметно на белом песке. Аплодисменты прекращаются… Акрополис в замешательстве… Убийство, а это было именно оно, не даёт никому права чествовать победителя. Меннон применил заученный приём, он знал последствия этого удара, но это не остановило его! Впрочем, он мог искалечить этим приёмом любую часть тела афинянина, но он применил его именно в лицо юноши, бросил только с одной целью — убить!

Судьи уносят погибшего Аристокла на двух щитах, положенных на скрещённые копья стражников. Безжизненная рука афинянина спадает со щитов, как бы совершая прощальный и приветственный жест покидающего Акрополис героя, который вошёл в память всех своей юношеской улыбкой. Это вызывает у зрителей порыв чувствительности, и многие, вытирая с глаз слёзы, провожают отважного юношу прощальными аплодисментами. Несмотря на свою молодость, всем он запомнился как открытый и мужественный воин и скорбь по поводу его бесчеловечного убийства, переполняя сердца, выливается в презрение к убийце.

Меннон, подобрав свой щит и вытерев его о песок от крови несчастного юноши, ждал решения судейства. В его глазах ни капли сострадания к убитому.

Когда выяснилась страшная правда, Сибилла закрыла лицо ладонми. Её глаза наполнились слезами, она вопросительно, с недоумением смотрела на окружавших её мужчин…

Царь Акрон сидел с нахмуренными бровями, он понимал необратимость происшедшего. Но его положение обязывало его назвать победителя, как бы он ни относился к нему. Царь посмотрел на главного распорядителя, который о чём-то говорил с судьями. Судьи растерянно слушали и кивали головами… После этого главный распорядитель подошел к Меннону и громко произнёс:

— Славный царь и вы, дорогие гости города! А также горожане Дракоса! Турнир мечников, происходивший сегодня здесь, в Акрополисе, выиграл представитель из Ливии Меннон! В решающем бою он одержал победу над афинянином Аристоклом!..

При слове «победа» послышался недовольный ропот и выкрики: «Убийца!» Меннон стоял без каких-либо эмоций на лице, будто не слыша обвинений в свой адрес…

Царь встал с места и подал знак произвести награждение победителя. Судьи направились вручать награду победителю, но Меннон остановил их и обратился к царю:

— Славный царь! По правилам вашего турнира, я, являясь победителем, вправе вызвать на бой отточенным оружием победителя разряда копейщиков. Есть у меня такое право?

Акрон, поставленный в тупик этим вопросом, при гробовой тишине всего Акрополиса собрался с мыслями, прежде чем начал отвечать:

— Да, такое право у тебя есть! Но имеешь ли ты, победитель, убивший уже одного несчастного юношу, чувство меры, вызывая на поединок другого такого же юношу? За всю историю турниров это первая смерть в разрядных поединках!

— Он сам выбрал свою судьбу! Я предложил ему в начале поединка сдаться без боя!

При этих словах трибуны взорвались гулом негодования, зрители кричали:

— Убийца, он был ещё юношей! Тебе мало крови, подонок!

Меннон продолжал:

— И тем не менее я, Меннон, вызываю спартанца Харикла на открытый бой по принятой традиции турнира на острове Самосе! Принимаешь ли ты мой вызов, Харикл?

— Я принимаю твой вызов, Меннон! Моя честь и честь погибшего Аристокла зовёт меня! — ответил Харикл, поднявшись со своего места.

Сибилла сидела, онемев от ужаса происходящего, не веря в реальность событий, разворачивающихся на её глазах. Красивое, зрелищное представление, которым являлся турнир на острове, превращался в кровавую бойню… Рок, унёсший жизнь одного красивого, улыбающегося ещё сегодня юноши, подхватывал и тянул туда же другого, такого же юного и прекрасного…

Меннон, услышав эти слова, развернулся и пошёл к краю арены, где, нагнувшись, что-то подобрал. Потом он развернулся, держа в руке острый меч, сверкающий в лучах появившегося из-за туч солнца. Он сунул меч за пояс и взял тяжёлое копьё.

Харикл не спеша протискивался сквозь ряды почётных гостей. Карталон остановил его на одном из рядов, куда вышел специально для этого:

— Харикл, не бросайся вперёд, не теряй головы, будь собран, — посоветовал он, — он ещё не всё показал, на что способен.

— Отец научил меня встречать врага, смотря ему в лицо, и не слушать ничьих советов! — Он двинулся было вперёд, но остановился и, повернувшись, произнёс: — Но я учту твои замечания, Барка!

Харикл вышел на арену, неся своё острое спартанское копьё с длинным, похожим на лезвие наконечником. На его боку висел греческий меч. Спартанец надел свой шлем, потрясая вероподобным султаном.

— Я готов, Меннон, — сказал юноша. Он стоял в центре арены в своих великолепных доспехах. Его молодость и красота вдруг бросились всем в глаза. Как будто красота и смелость убитого Аристокла слилась воедино с его красотой и молодостью, озарив арену Акрополиса.

Зрители зааплодировали Хариклу. Весь Дракос сейчас болел за него.

Меннон, потрясая копьём, пошёл на него. Первое столкновение произошло в центре арены. Меннон, проявляя невероятную скорость, атаковал спартанца своим копьём. Противники беспрерывно обменивались ударами копий, отражая и защищаясь. Но после нескольких минут схватки Меннон не создал спартанцу никакой угрозы, напротив, ему самому пришлось пятиться после того как Харикл, отразив очередную атаку мнимого ливийца, обрушил на него своё тяжёлое копьё. Лицо Харикла не выражало никакого волнения. Впрочем, Меннон тоже не выделялся эмоциональностью в бою, лишь его глаза сверкали ядовитой усмешкой, как будто он выжидал чего-то… Вдруг спартанец резко перешёл в атаку, на ходу перестраивая цикличность выпадов и косящих ударов. Меннон был явно не готов к этому. Копьё Харикла свистело с ужасающей быстротой, и мнимому ливийцу ничего не оставалось, как пятиться по арене, чтобы избежать косящих ударов Харикла. И всё же одним ударом Харикл достал Меннона и прорезал ему плечевую защиту. Меннон отскочил в сторону, на его лице появилась растерянность…

Но кожаный доспех спас его, копьё лишь оцарапало его плечо. Но понимая, что продолжение боя в этом ключе не несёт никакой надежды на благополучный исход, он снова меняет стойку. Щит снова оказывается в правой руке Меннона, а копьё в левой. Харикл не спеша идёт на него. Меннон бросается вперёд, предлагая теперь противнику ближний бой. Харикл принимает его предложение, и противники бьются на самой короткой дистанции для боя с копьём. Спартанец не испытывает никакого неудобства в отражении левосторонних атак Меннона. Меннон явно раздосадован этим, но в одной из атак он выбрасывает руку со щитом с намерением ударить им по голове Харикла. Но Харикл уворачивается от удара и, разворачиваясь корпусом, бьёт сам своим щитом по глухому шлему ливийца. Меннон, зашатавшись, падает на песок вниз спиной, но, падая, подсекает своей ногой ногу Харикла. Харикл, стараясь сохранить равновесие, теряет на мгновение своё превосходство и не успевает добить врага. Меннон, воспользовавшись заминкой, перекатывается в сторону и, вскочив на ноги, бросает копьё, как бесполезный предмет, при этом обнажая меч. Харикл поворачивается к нему.

— Ну что же, спартанец, — говорит Меннон, — с копьём ты управляешься неплохо, посмотрим, как ты управляешься с мечом!

Спартанец смотрит на него, принимая решение.

— Только не бросай копья! — говорит вслух Карталон. Все находящиеся рядом с ним слышат его слова и смотрят на Харикла.

Харикл, естественно, не слышит слов Карталона, но сам принимает решение продолжать схватку копьём.

— Молодец! — облегчённо вздыхает Карталон. Сибилла держит его за руку, не сводя глаз с Харикла.

В это время Харикл снова атакует. Пока перевес в бою был на его стороне. Меннон пытается приблизиться к нему на расстояние меча, но вынужден отступить перед страшным наконечником копья спартанца. Харикл наступает, но вдруг на какой-то миг теряет бдительность. Меннон ловит копьё на щит с угловым наклоном и, пользуясь тем, что копьё скользит по щиту, сближается и рубит древко копья. Перерубленное древко с наконечником падают на песок. Сам Меннон, в это время получивший щитом Харикла по своему шлему, отступает. Но цель достигнута! Спартанец отбрасывает обломок и обнажает меч. Меннон, сориентировавшись после удара, бросается в атаку. Бой идёт на равных. Мечи со звоном встречают друг друга. Щиты трещат под ударами, но ни один из противников не отступает ни на шаг. Но вот противники расступаются и между ними образуется небольшая дистанция. Харикл занимает выжидательную позицию, но вдруг замечает на лице Меннона торжествующую усмешку. Он осматривается и видит кровь, сбегающую по локтю правой руки. Харикл понимает, что ливиец не мог достать его мечом, но рана на теле свидетельствует об обратном.

— Ну вот, спартанец, как и много десятков лет назад, прежде непобедимый копейщик и намного худший мечник! — произносит в адрес Харикла Меннон.

— Ты не мог достать меня! — Харикл не может понять обстоятельств нанесённой ему раны.

— Но достал! — Меннон глазами подтверждает свои слова.

Рука Харикла тяжелеет, рана нанесена глубоко. Харикл внимательно осматривает Меннона. И вдруг за краем щита усматривает торчащее лезвие ещё одного меча, который мнимый ливиец прячет в руке, держащей щит. В атаке Меннон выдвигает лезвие меча и, сходясь с противником на короткую дистанцию, старается нанести рану под видом отмашки щитом.

— Приготовься к худшему, спартанец! Может, ты скоро отправишься вдогонку афинянину? А может, обстоятельства пожалеют тебя? Но пора!

И Меннон бросается в атаку. Зрители не понимают ничего из происходящего. Воины говорили о чём-то и вновь бросились в бой. Но с удивлением замечают, что Харикл движется не так быстро, и его действия теперь сконцентрированы только на отражении атак Меннона. Через некоторое время становится ясно, что послужило причиной такой перемены. Рука Харикла, держащая меч, становится красной от крови, сбегающей по ней. Кровь разбрызгивается с руки при отражении ударов убийцы афинянина. Кровь в жилах застывает у всего Акрополиса. Убийца знает своё дело. И доведёт его до конца, в этом нет уже ни у кого сомнения…

…Ещё минута и у Харикла появляется ещё одна рана. Кровь сбегает уже по ноге спартанца. Харикл припадает на левую ногу, но ещё держится.

Сибилла закрыла ладонями глаза, каждую секунду ожидая худшего в этой кровавой схватке. На лице Карталона читается боль и скорбь, а на сердце давит безысходность. Царь Акрон вдруг стал намного старше, будто время мгновенно забрало с десяток лет его жизни, сделав его глубоким старцем. Над Акрополисом нависла зловещая тишина ожидания горького конца разворачивающейся на глазах трагедии.

Финал приходит неожиданно. Меннон проводит очередную атаку, и его меч вонзается в бок Харикла. Спартанец падает на песок. Меннон поднимает руку с мечом, бравируя победой.

Зрители всего Акрополиса застывают в ужасе от происходящего. Меннон занимает положение над лежащим спартанцем. Меч его направлен в грудь Харикла.

— Вот юноша, который возомнил себя вторым Гектором и осмелился принять мой вызов! Сейчас он лежит и ждёт своей участи отправиться вслед за Аристоклом, так неудачно пошутившим перед поединком! Но я обращаюсь к царю Акрону! Хочет ли он смерти этого молодого спартанца или желает, чтобы его жизнь продолжилась? — Меннон обращается лицом к царю.

— Сохрани жизнь этого юноши и мы оплатим тебе любую сумму, затребованную тобой! — незамедлительно отвечает царь Самоса.

— Мне не нужны деньги! Всё, что мне нужно, находится в непосредственной близости от тебя, царь! Спроси у Карталона Барки, сидящего с тобой рядом, хочет ли он спасти эту жизнь, едва теплящуюся в этом теле, — Меннон с презрением ткнул Харикла мечом. — Сразится со мной в завтрашнем поединке? Если я получу согласие вас обоих, жизнь этого юнца может ещё продолжиться! Но торопитесь с решением! Его жизнь вытекает из него слишком быстро!

Царь в ужасе посмотрел на Карталона. Тот незамедлительно кивнул Акрону в знак согласия и, повернувшись, улыбнулся Сибилле, которая потеряла дар речи от такого поворота событий…

— Карталон Барка дал своё согласие на поединок, чтобы сохранить жизнь юноши! Я не знаю, какие цели ты преследуешь, но и я данной мне властью на этом острове обещаю тебе неприкосновенность на острове до завтрашнего поединка и после него! Убери меч от груди юноши!

— Хорошо! Клянусь мечом Молоха, завтра на этом месте будет лежать один из Баркидов! — прокричал Меннон, уходя с арены.

Судьи бросились к истекающему кровью Хариклу первыми. Следом к нему бросились Карталон и Феофан. Карталон склонился над Хариклом, тот тяжело дышал, глаза его были открыты, он что-то силился сказать…

— Молчи, юноша, тебе нужно беречь силы. Мне нужны тесёмки перетянуть его раны! Давайте снимем с него доспехи, нужно хорошо рассмотреть рану в боку… — Карталон хлопотал возле Харикла. — Тоган, принеси твой бальзам для ран и обработай их!..

Тоган бросился выполнять просьбу Барки… Тем временем сняли доспехи, глазам присутствующих открылась рана в боку спартанца. Карталон внимательно осмотрел рану. Из неё, пенясь, текла кровь.

— Задето лёгкое, больше ничего сейчас сказать не могу. Ему нужен покой!

Пришёл лекарь царя и тут же занялся транспортировкой раненого во дворец, взяв бальзам, который принёс Тоган и сунул его ему силой.

Харикла унесли. Акрон стоял, погрузившись в мысли. Потом он повернулся и спросил:

— Почему он выбрал именно тебя, Карталон? Ведь ему был нужен именно ты.

— Я знаю не больше вас всех! Завтра, надеюсь, что-то разъяснится! — Карталон направился к Сибилле, но Акрон остановил его, сказав:

— Сегодня ты и твои спутники будете ночевать у меня во дворце! — Акрон о чём-то снова задумался. — Вы находитесь под защитой города!

…Зрители на трибунах не расходились, пока им не объявили о самочувствии Харикла и не попросили разойтись по домам и постоялым дворам. Никто ничего не понимал в происходящем, для всех это было загадкой. Предположения были разными — от мести до чьего-то предательства, но об истинных причинах и целях всего, что произошло на турнире, знали лишь несколько человек.

…Меннон скрылся с несколькими спутниками в толпе горожан. Он пересёк улицу и вошёл в высокий, богато украшенный дом. Поднявшись по ступеням, которые окружали кусты ярких роз, и, войдя в дом, он прошел довольно длинный коридор, прежде чем вошёл в просторное помещение, где за столом сидело с десяток человек.

— Всё выполнено, как вы и пожелали, светлейший! — сказал он, подойдя к столу.

— Я видел. Но ты дважды был на грани поражения! Это что, недостаток подготовки? — Суровый тон человека, которого Меннон назвал светлейшим, немного удивил его.

— Легко наблюдать поединок со стороны. Во-первых, кто-то мне сам запретил открываться. Во-вторых, афинянин оказался крепким орешком, и только хитрость принесла свои плоды. А спартанец со своим копьём вообще был как скала! Но вы все видели итог, что же вам не нравится?

— Карталон Барка не спартанец! Хотя ты подготовлен более чем! Запомни, тебе следует убить его и снять всё, что у него находится на шее! Всё! Посмотри также и в его сумках, если такие окажутся. Но, насколько мне известно, то, что нам нужно, находится у него на шее, и он её не снимает! До нас дошли сведения, что Гамилькар отдал её ему, чтобы он увёз её подальше. Действовать нужно быстро, не разговаривай, как в предыдущих поединках! Наша цель висит у него на шее! Остались ли у тебя хоть часть уловок, не раскрытых тобою, для завтрашней схватки?

— Светлейший Отон! Я раскрыл только маленькую часть того, что умею! Завтра его ждут удивительные сюрпризы!

— Хорошо! Пусть Молох побеспокоится о завтрашнем дне! — Отон кивком головы отпустил Меннона. Тот, хлопнув дверью, ушёл со своими людьми.

— Нам нужно подумать о запасном варианте на случай, если не сработает основной. — Отон задумался, сидевшие с ним рядом ждали его решения. — Эта испанка! Она дорога ему, как видно? Нужно, чтобы эта голубка оказалась в пределах этого дома. Что говорит нам человек из окружения Карталона по этому поводу…

И сидевшие по очереди стали докладывать Отону…

В это время Карталон прошёл во дворец Акрона. Воины Барки разместились в гостевых дворца. Сибилла и Карталон оказались одни, в комнате на одном уровне с комнатами царя.

— Объясни, Карталон, что случилось? — В голове Сибиллы не укладывалось происшедшее на острове. Она ждала объяснений.

Карталон подошёл к окну комнаты, которое выходило внутрь дворцовых построек, в роскошный реликтовый сад.

— Меня выследили враги, — он улыбнулся ей, как бы прося прощения, — кто-то среди наших работает на них!

— Кто? Римляне? — Сибилла смотрела на него непонимающим взглядом.

— Нет, римляне здесь ни при чём! Это наши внутренние враги, не внешние. Они мечтают завладеть одной древней вещью, часть которой хранится у нас. Это приспешники Молоха! Одного из них я узнал на турнире!

— Вот почему у тебя на турнире было такое озабоченное лицо! Но почему ты думаешь, что один из них в наших рядах?

— Ну, это довольно просто! Никто не знал о нашей поездке сюда! Даже Диархон! Они могли узнать об этом только в Афинах, где мы стояли какое-то время! Только там я озвучил следующую нашу цель. Враг рядом, и поэтому с сегодняшнего дня ты носишь вот это. — Карталон повернулся и снял с себя перевязь с небольшим мечом, застегнул всё это на поясе Сибиллы. — Ты не забыла наши уроки? — Он погладил её волосы, которые крупными локонами спадали на круглые плечи девушки.

— Хорошо! — Сибилла не услышала последних слов Карталона, — Завтра мы отплываем! Ты же не будешь драться с этим убийцей?

— Когда мы отплывём, я точно тебе не скажу. Но поединок состоится, Сибилла! — Карталон посмотрел ей в глаза и она увидела в них твёрдую уверенность в принятом решении.

— А если тебя убьют, что мне делать? — глаза Сибиллы выказывали безграничный, всецелопоглащающий страх. Страх за его жизнь, за их будущее…

— Умирать, когда твоей Родине грозит опасность, нелепо! — Он широко улыбнулся и это как-то успокоило Сибиллу.

— Тогда объясни, зачем приспешникам Молоха ваша смерть с Гамилькаром? Ведь вы — щит Карфагена! Они думают, что их бог разметает легионы Рима?

— Это не моя тайна Сибилла, но я скажу тебе. Они думают, что если раздобудут одну древнюю вещь, хранящуюся у Баркидов уже несколько веков, то приобретут могущество, способное сломить любое государство мира. То же самое хотят и римляне, вернее, не все римляне, а одна очень древняя структура этого города. Эти две силы, будто выбранные кем-то свыше, стремятся обрести право править миром! Наш род не должен допустить этого! Поэтому надо довершить дело здесь. И разобраться во всём! Но я очень прошу тебя, делай всё так, как мы обговорили до этого. Будь очень осторожна!

Сибилла положила ему руки на шею, со всей нежностью потянулась к нему своими губами и шепнула:

— Если только хорошо попросишь!..

 

Глава 40

Септемий шёл к консулу с мыслями о вчерашних сновидениях… Проснувшись, он какое-то время размышлял об увиденном ночью, но, вспомнив о сегодняшних планах на день, бодро поднялся…

Пройдя в центр огромного лагеря, он увидел стоящих у претории Сервилия Котту и Тита Бабруку. Бибул изменил свои планы и пошёл к ним.

— Приветствую военного трибуна Сервилия Котту и легата Тита Бабруку, мужей столь же храбрых, сколь и мудрых! — Септемий приветствовал их, подняв правую руку.

— Мы рады видеть квестора Септемия Бибула, — обрадовались они, — давно прибыл из Рима?

— Вчера. Но дорожная усталость свалила меня, и я отсыпался весь вечер и ночь. — Септемий приветливо улыбался друзьям. — Но я хотел попросить вас об одном одолжении, касающегося одного славного центуриона, служащего у тебя, Тит, Кассия Кара.

— Да, я уже наслышан сегодня об этом герое! Но с удовольствием послушаю тебя! — Тит приготовился слушать…

Друзья беседовали довольно долго. После этого они зашли в палатку Тита Бабруки для выполнения каких-то действий. Через четверть часа Септемий вышел из палатки и направился к ставке консула.

Войдя в палатку консула, он увидел его, сидевшего за столом и беседовавшего с каким-то незнакомым военным трибуном примерно сорока лет. Знаки отличия военного трибуната принадлежали легиону, не находящемуся в лагере Регула. Тем не менее у Септемия сложилось впечатление, что он уже видел этого человека, только в другом обличье!

Увидев Септемия, консул осёкся на полуслове, произнеся последние слова: «Это неразрешимо».

— Приветствую консула Римской республики и неизвестного мне трибуна! — отсалютовал рукой Септемий.

— Я только что вспоминал тебя, Септемий, и рад тебя так скоро видеть! Это Тиберий Скрофа, трибун проконсула Кавдика. Он принёс мне совсем неутешительные вести. Миссия в Акраганте провалена. Отряд, на который было возложено проведение операции, исчез бесследно! Но самое главное, Кассий Кар, которого Кавдик отправил умереть в ловушку, каким-то образом выжил и вернулся к нам!

— Я знаю об этом из беседы с Кассием, — спокойно, не выдавая никакой тревоги ответил Септемий. — Он мне рассказал всё!

— И вы ещё не схватили изменника?! — Скрофа удивлённо поднял брови.

Бибул сделал удивлённое лицо, пристально глядя в глаза трибуну. Выдержал достаточную паузу…

— Нет, и не буду, — Септемий пошёл ва-банк, — и вообще меня заинтересовало прозвучавшее здесь слово «изменник»! Вот мне интересно, трибун, где были вы, когда отряд отправился на задание? Прошу рассказать, желательно подробно!

— Я выполнял приказ Кавдика, сопроводил вашего приимпелярия до апельсиновой рощи, где находился отряд.

— И всё?

— Да, я тут же отправился назад, как мне и приказал проконсул, в лагерь.

— А ты видел, как к Кассию вышел кто-нибудь из так называемого отряда, который располагался в роще нимф?

Скрофа понял к чему клонит Септемий, у него по спине пробежал холодок.

— Нет, не видел! Но какое это имеет значение, если они там были накануне. — Скрофа покраснел от напряжения. — Вы что, хотите обвинить меня в измене? — Голос его заметно дрожал.

— Пока нет. Пока! И всё же мне непонятна ваша роль во всей этой истории! Но смотрите, как вы всё хорошо обставили. Вы, ничего не видев и даже не слышав голосов, обвиняете нашего славного старшего центуриона, не раз послужившего своей Республике со славой, в измене! А между прочим, хочу на это обратить внимание, центурион попал туда, совершенно не зная ни о чём! В отличие от вас!

— Септемий, — вступился за Скрофу Атиллий, — Скрофа служит Республике не меньше Кассия. Я могу за него поручиться. Хватит пустых обвинений! Что сказал Кар?

— Вот. — Септемий подал письмо Кавдика Атиллию. — Он прибыл в рощу, когда Скрофа неожиданно развернулся и оставил его, протрубив в рог. Я всё правильно излагаю, трибун? — Септемий требовательно посмотрел на Скрофу. Тот с испариной на лбу согласно кивнул головой. — Так вот! Он перешёл ручей и, не дождавшись никого, решил углубиться в рощу. Поднявшись на небольшой холм, он вдруг обнаружил одного убитого арканита, а чуть далее другого! Больше сколько он ни искал, никого не нашёл. Тогда он решил сам выполнить миссию, указанную в письме, и прочёл его. Поняв, что попал в западню к изменникам, он подумал, что возвращаться в лагерь к Кавдику сумасшествие, и пустился в путь вместе с деканом Массилием назад, в наш лагерь. Не без приключений, они всё же добрались до лагеря сиракузцев, а после и до нашего лагеря! А тебе, Скрофа, нужно быть немного дальновидней в выборе обвинений. Когда сам находишься под прессом подозрений намного худших и весомых, чем обвинений или клеветы, которые ты пытаешься возложить на других!

Скрофа стоял, полностью сбитый с толку. Единственной его мыслью была мысль поскорей убраться из этого неприветливого лагеря. Он с трудом размышлял, понимая всю глупость своего положения. Но после следующих слов только что защищавшего его консула ноги его стали «ватными».

— Что ты с ним собираешься делать? Может, допросить его с пристрастием? — Атиллий с недоверием смотрел на Скрофу.

— Со Скрофой? — При этих словах Септемия трибун побледнел. — Ничего. Пусть отправляется восвояси! В свой лагерь, к Кавдику! И выполняет свои обязанности! Желательно, с большим рвением! Идите, Скрофа! — Септемий полностью владел положением.

Скрофа с огромным облегчением выскочил из палатки и далее из расположения всего лагеря. Он тут же отправился выполнять маршрут, обрисованный Бибулом.

Регул сидел, опешивший от произошедшего. Скорость мышления Септемия ошеломляла, поражала его. «Как же я не смог рассмотреть шаткости положения самого Скрофы? Ведь действительно, где свидетельство невиновности его в провале миссии? Ведь он знал всё! Зря Септемий отпустил его, нужно было выведать у него о его знаниях о подвалах храма!»

— Где Кассий Кар? — произнёс наконец он, прочитав письмо Кавдика.

— В отпуске, — спокойно ответил Септемий.

— Что? В каком отпуске? — глаза Регула налились кровью.

— В который его отправил легат Тит Бабрука по ходатайству военного трибуна Сервилия Котты. — Септемий наслаждался моментом ступора консула. — Оказывается, наш славный центурион отличился во время движения обоза к Эрбессу. Он взял управление обозом в свои руки и уничтожил в двух сражениях армию сицилийских разбойников, в четыре раза превышающую численность собственных сил, охраняющих обоз. Эти разбойники долгое время были головной болью военного трибуна Тибула, коменданта гарнизона Эрбесса. Он и прислал отчёт об успехе Кассия Кара и ходатайство о поощрении нашего центуриона. И ты забываешь, Марк, что он выполнил и твоё поручение, доставив твоё письмо в срок.

У Марка Атиллия Регула шла кругом голова, а Септемий продолжал:

— И ты, Марк, собираешься избавиться от такого центуриона, отправляясь в Африку? С кем ты подступишься к холму Бирсы? Со Скрофой?

Регул молчал. Септемий решил, что добился желаемого результата, и решил переменить тему, перейдя к другой фазе их беседы.

— Ну ладно, Атиллий, все мы совершаем ошибки. Оставим это. У меня к тебе существуют другие вопросы, как к человеку и как к выдержанному, мудрому политику.

Регул, несколько успокоенный словами квестора, произнес:

— Я слушаю тебя, Септемий.

— Спрошу тебя прямо, Марк. Скажи, доверяешь ли ты словам Катона? Мне кажется, он многого не договаривает и говорит двояко!

Регул ожидал услышать всё, что угодно, но такого прямого вопроса он не ожидал. Консул, посмотрев на Септемия, погрузился в размышления…

— Я имел несколько бесед с Катоном, — начал он, — и каждый раз мне казалось, что это другой человек. И цели у него каждый раз разные, — Атиллий морщил лоб, силясь что-то вспомнить. — Мне они пригрозили неожиданной смертью, если я отступлюсь от цели. Глупцы! Пугать солдата смертью? Я всё отдам ради возвышения Рима! Моя заслуга в этом будет вписана историками в хроники города! Моё имя будут произносить вместе с именем Ромула! — Глаза консула горели огнём собственной веры в достижение того, о чём он сейчас говорил… Атиллий горел этой идеей, уставившись в одну точку.

— Постой, Атиллий! — перебил сентенцию Консула Септемий. — Что ты можешь сказать о слухах о рождении близнеца Катона?

Марк взглянул на Бибула и задумался. Потом спросил:

— Почему ты спросил об этом, Септемий?

— Кассий рассказал, что два убитых арканита оказались братьями-близнецами.

Глаза Регула загорелись неприкрытым изумлением, он произнёс:

— Значит, орден состоит из близнецов. Чудовищный замысел! Неужели это мысль самого Ромула?! Хотя… Ромул исчез на болотах Латиума, не доверяя олигархии и понтификам…

— Но подумай немного, Марк, если орден состоит из близнецов, то верховный понтифик…

— Клянусь мраком Плутона, я об этом не подумал! Отсюда и раздвоение личности Катона! Септемий, ты открыл мне глаза. А этого негодяя Скрофу они приставили ко мне и Кавдику, как шпиона и дирижёра! Как же я сразу не понял этого? Мы с тобой, Септемий, находимся под постоянной угрозой меча или ножа убийц ордена! Ещё Манлий. Но мне кажется, он ни о чём не догадывается. Сенат зачем-то посылает его со мной в Африку! Вот здесь, Септемий, ты смог бы мне помочь! С твоим острым умом легко выяснить его душевные устремления! Поговори с ним по его прибытию. Может, это прояснит детали его задачи? — Консул снова погрузился в размышления…

Бибул вышел от него с почти сложившейся картиной происходящего.

 

Глава 41

Кассий и Массилий покинули Рим. Оставив дом проконсула, они сначала посетили казначейство, чтобы получить оговоренное вчера жалование. Получив своё жалование в римских дуплонах, а это получалось два внушительных и довольно тяжёлых мешка, и погрузив их на крупы лошадей, они выехали из города, отправившись к Остии. Проехав часть дороги вместе, они расстались в месте развилки нескольких дорог. Массилий отправился в Остию, откуда был сам родом, а Кассий поехал в Латиум. В Латиуме у него оставались замужние сёстры и отец с остальной семьёй. Они не видели Кара несколько лет, получая только его годовое жалование, которое доставляло военное ведомство по поручению центуриона.

Дорога и местность располагали к воспоминаниям и Кассий, вертя головой, силился вспомнить тот или иной эпизод своей юности, связанный с этими местами. Первое, что бросилось в глаза центуриона, разросшиеся в округе богатые виллы патрициев. Дома патрициев имели роскошную утончённость в отделке фасадов и различных пристроек. Вокруг домов раскинулись виноградники и фруктовые сады. Всё это обрабатывалось большим количеством рабов…

Контрастом этим домам были ещё сохранившиеся угодья простых римских земледельцев. Здесь не было никаких изысков. Видно, войны, ведущиеся Республикой, отражались на благосостоянии только одного слоя римского общества — патрициев и ростовщиков. Именно эти слои извлекали максимум выгоды из сложившихся условий военного времени. Кассий с удивлением обнаружил отсутствие каких-либо перемен в жизни простых соседей. Наоборот, земля, на которой раньше были знакомые Кассию мелкие скотоводческие хозяйства, где они с отцом брали скот на племя, оказались разорёнными и скупленными патрициями. В общем, увиденная картина свидетельствовала о разорении, царившем в простых земледельческих селениях, и об обогащении хозяйств патрициев.

Наконец, Кассий увидел несколько небольших холмов, за которыми скрадывалась пологая балка, где и было родовое гнездо Каров. Кассий почувствовал, как биение его сердца участилось, ускоряясь от волнения, охватившего центуриона. Вид родных мест разбудил в бывалом воине ту волну чувственности, когда вдыхание ароматов воздуха, созерцание красот, окружающих родину, пробуждают в человеке прилив воспоминаний и детской сентиментальности, которые дарят человеку спокойствие и счастье. Он представил встречу с отцом, с сёстрами, с искалеченным братом… Особенно он хотел увидеть и обнять свою мать. Он помнил, как она провожала его на войну. В отличие от отца, сухого и сдержанного, она долго обнимала его и плакала… Кассий проехал небольшой каменный мостик через речку, бегущую у подножия холмов, и въехал в виноградники, которые располагались на склонах холмов. В виноградниках то тут, то там были заметны человеческие фигуры, занимающиеся обработкой лозы. Некоторые из них долго смотрели, провожая взглядами незнакомого центуриона.

— Кассий, ты ли это? Вот так неожиданность! — услышал вдруг он голос где-то сбоку. — Ба, да ты у нас настоящий герой! Клодия, иди посмотри, кого отпустил Марс из своих рядов! — Кассий увидел, как из кустов виноградника вышел человек. Улыбка на его лице могла затмить солнце. Такая улыбка была только у одного человека…

— Туллий! Брат! Я еду и представляю, как незаметно проберусь в дом, чтобы как раньше внезапно и неожиданно появиться, как только кто-либо меня помянёт! — Кассий спрыгнул с коня и бросился в объятья брата.

Они крепко, по-мужски обнялись, похлопывая друг друга по спине. Потом, улыбаясь, смотрели друг на друга, не веря в происходящее.

— Да, брат! С тех пор как ты перестал всех дома пугать своими неожиданными появлениями, минуло много времени. Ты возмужал и изменился, стал совсем не таким, каким тебя проводили в Самний! Если бы не твоя привычка ёрзать на крупе лошади и глядеть по сторонам, я бы тебя никогда не узнал. Посмотри, Клодия, наш Кассий не изменил себе и приехал именно тогда, когда его никто не ждал.

В этот момент из виноградника появилась молодая женщина, она шла на зов Туллия, и Кассий тут же узнал в ней ту самую соседскую девушку, с которой обменивался в юности взглядами. Она широко улыбалась, слыша слова Туллия.

— Это, Кассий, моя жена Клодия. Мы уже три года как вступили в союз, и у нас есть один шаловливый мальчишка, очень, кстати, похожий на тебя.

— Поздравляю, Туллий, пусть в вашей семье царит мир и спокойствие! А ваши дети скрепят счастьем ваш союз! — Кассий радовался за брата всем сердцем.

— Ну, пошли, Кассий, я знаю, как тебя сейчас тянет домой. Увидишь родителей! Они тебя очень ждут! Я знаю, сам возвращался домой с войны, правда, с другой наградой. — Туллий протянул свою искалеченную руку. — Клодия, сходи в дом сестры Тертулии, расскажи, какая радость ожидает их, пусть вечером приходят в дом.

Братья пошли вниз по склону холма, ведя на привязи за собой лошадь. Они шли меж зелёных, наливающихся соком лоз виноградников. Впереди виднелись постройки небольшого селения, принадлежащего нескольким семьям земледельцев.

— Война выкосила соседние селения, не оставив в некоторых кормильцев. Патриции этим пользуются, скупая наделы гражданской собственности. А если земледелец не хочет её продавать, то тогда он идёт к ростовщику, который ссужает ему сумму, беря надел в залог. Но сроки погашения долга ставят такие, что рассчитаться за них почти невозможно. И тогда ростовщик продаёт тот или другой надел тому же патрицию. Замкнутый круг. А недавно в Рим стали ввозить трофейный скот на забой, разоряя наших фермеров. В общем, Кассий, многие подаются в города и пытаются там найти занятия…

Туллий рассказывал Кассию перипетии жизни римских земледельцев и фермеров. Так за беседой они спустились в селение. Люди выходили навстречу, увидев Туллия и незнакомого центуриона. На их лицах читалась тревога и озабоченность. Послышались голоса:

— Туллий, кого ты привёл к нам в селение? Неужели новый набор рекрутов? У нас уже забрали всех, кто мог держать соху и плуг. Остались только мальчишки. Что уже и их время пришло?

— Сограждане, я не знаю, будет ли ещё одна рекрутизация, но сегодня вам незачем беспокоиться! Это мой брат Кассий, который ушёл на войну с Самнием более шести лет назад. Он прибыл в отпуск из Сицилии.

— Кассий? Помним такого! Он был юным и беспечным, а этот обладает железным взглядом, от которого мурашки идут по телу. Что же делает война с людьми — так меняет их внешность! — Люди качали головами.

Кассий, видя всю бедность этих людей, которые жили только своих трудом, понимал, что постоянными наборами в армию Республика разоряет римский народ, особенно работоспособное население на земле. «Самое главное, — думал Кассий, — что патриции, живя по соседству, знают о бедственном положении этих людей, но ни один из них даже не пытался поднять этот вопрос на заседаниях Сената, предпочитая пользоваться случаем для скупки земли и своего собственного обогащения». В молодости Кассий слышал народную поговорку, но не придавал ей значения и не вдумывался в её слова: «Кому война, а кому мать родная». Сейчас Кар понимал, кому она мать родная…

Наконец, Кассий увидел крышу своего родного дома. Далее виднелась ферма отца, где он занимался животноводством, скотоводством и пчеловодством. Всё, что производила ферма, было теперь основной ветвью их хозяйства. Земля была сдана в аренду патрицию Клавру. Туллий вёл жеребца Кассия под уздцы, Кассий же, увидев свой дом, прибавил шаг…

Возле дома стояло несколько человек. Кассий, как ни старался, не узнал никого из них. Он вопросительно посмотрел на Туллия и тот ответил:

— Это артельщики отца. Он собрал артель фермеров, потому что только так можно противостоять политике разорения простых фермеров. Собравшись вместе, им удаётся противостоять ценовой политике патрициев, использующих рабский труд. Теперь, объединившись, они сами договариваются о цене поставляемой ими продукции или находят новых клиентов в крупных городах или в самом Риме. Отец убедил всех, что только их объединение остановит беспредел патрициев и ростовщиков

Кассий чувствовал себя безмерно счастливым. Многие годы он мечтал попасть в родной дом, глотнуть родного воздуха Латиума. И вот он оказался в своих, дорогих сердцу местах. Все тревоги, переживания, лишения военной службы отошли на второй план, теперь все его мысли принадлежали его семье…

Он, торопясь, вбежал в двери родного дома и, пройдя по нему, нашёл мать. Она, как и в прежние годы, занималась своим обычным домашним ремеслом — шила одежду для всей семьи. Разложив на большом столе куски материи, кроила будущую одежду. Подняв голову, она вскрикнула и бросилась в объятия сына. Чувствуя беспредельное счастье, Кассий чувствовал материнское сердце, бьющееся с беззаветной любовью к своему взрослому сыну, но всегда остающемуся для неё ребёнком. Кассий обнял мать, и его сердце защемило от сыновьей любви к матери. Радость матери передалась домочадцам, которые высыпали посмотреть на вернувшегося героя.

— Вот, мама, ты совсем недавно вспоминала о нашем Кассии. Видно, твоё материнское сердце чувствовало скорую встречу! — улыбался Туллий, стоя рядом с ними.

— Мы так тебя ждали, Кассий! — мать теребила волосы сына. — Отец, сёстры, которые сегодня обязательно придут похвалиться своими детьми! Но проходил год годом, а ты не возвращался.

— Я приехал на месяц, мама! Меня ждёт экспедиция в Африку.

— Экспедиция? Я был в экспедиции! И будь проклято это слово! — Туллий зло выругался. — Что ждёт вас там, в той далёкой Африке, где никогда не была наша армия? Да и что ей делать там? Здесь, в Латиуме, уже некому работать! Зачем же нам ещё и Африка? А я скажу, зачем она нам! Вернее, не нам. Нам она ни к чему, а вот жадности патрициев уже тесно в Италии! Им нужны рабы и совсем не нужны свободные граждане Республики!

В этот момент в дом вошёл человек преклонных лет. Он опирался на красивую трость, сделанную из дуба. Одет он был в простой хитон, подвязанный поясом. Волосы на его голове практически отсутствовали. Посмотрев на Кассия, он произнёс:

— Я знал, что боги позволят мне увидеть тебя перед смертью. Накрывайте на стол! Сегодня у нас праздничный ужин по причине приезда моего сына!

Домочадцы удалились выполнять указание главы семьи. Отец, а это был он, подошёл к Кассию, и они обнялись.

— Сними свои доспехи и одежду, сын! Сёстры отстирают её до ужина. Ты должен выглядеть достойно! А сам иди и хорошо вымойся! С возвращением, сынок!..

…Вечером состоялся праздничный ужин, на который собрались, кроме членов и домочадцев семьи, и многие соседи. Во время ужина было задано много вопросов, касающихся не только армии и войны, но и вопросов о различных сторонах жизни Республики. Кассий узнал о том, что ценовая политика Республики направлена на закупку всего необходимого для нужд Республики, преимущественно обходя мелкие и средние хозяйства римских граждан, а именно, основная часть закупа происходит в крупных хозяйствах патрициев. А им, мелким хозяйственникам, чтобы выжить в этих условиях, приходится самим находить в соседних с Латиумом областях своих потребителей, не получая от Республики никакой помощи. Всё это делается, чтобы обанкротить как можно больше земледельцев и скупить их землю. Очень много семейств за последнее время, смирившись со своим положением, переселилось в город, для того, чтобы найти там лучшую долю. Республика, расширяясь, совсем не заботилась о торговых связях, разрушенных войнами! Реквизируя корма и скот побеждённых, они обрекали своих фермеров на разорение, лишая их возможности вести торговлю, и потому у них не оставалось средств на уплату налогов. Беседа затянулась далеко за полночь…

…После ужина и проводов гостей, Кассий вышел на воздух. Небо освещал невероятно светлый полный диск луны. Кар решил пройтись по ферме отца. Он не спеша пошёл к загону лошадей и с интересом рассматривал породу скаковых жеребцов, обходя загон. Так он оказался рядом с воротами конюшни, откуда раздавалось ржание и топот копыт. Открыв дверь, он вошёл внутрь. На него вдруг пахнуло давно забытым, принёсшимся из далёкого детства запахом прелого сена! Как будто его юность ждала, подстерегала его здесь всё это время… Кассий подошёл к большой карде, где стояли, тревожно тянув воздух, молодые жеребцы… Он прошёл за угол карды, где стоял стог свежего, пахнущего разнотравьем сена, и наклонился, чтобы взять охапку и бросить в кормушку молодняка…

— Сюда твой отец отделяет самых сильных и перспективных молодых жеребцов, чтобы потом выгодно продать их в какой-нибудь греческий город. Смотри, какие красавцы! Вот эти могут служить в коннице экстрординариев! — вдруг услышал он голос у себя за спиной…

— Клодия?! Что ты здесь делаешь? — Кассий невероятно удивился, увидев её здесь. — А где же Туллий?

— Туллий перебрал с вином по случаю твоего приезда! И скован сном Гипноса! А что, ты не рад видеть меня, Кассий? — Клодия приблизилась к нему на вытянутую руку. — Я ждала тебя! Три года! Ты снился мне по ночам! Снился мне тем юношей, с глазами, полными интересного блеска! Этими ночами ты приходил ко мне! И я не хотела просыпаться, хотелось забыться в объятиях этих ночей! Но приходило утро и грусть сковывала, давила мне грудь… Как сейчас она давит…

Клодия сбросила с плеч своё платье и бросилась на шею Кассию.

— Но ты стал ещё привлекательней, я видела сегодня, как смотрят на тебя сельские девушки… — шептала она, прижавшись своей грудью к Кару…

Кассий почувствовал головокружение… Выпитое вино ударило ему в голову… Тело Клодии, доступное и нежное, прижималось к нему сильнее и сильнее… Она впилась своими губами в его губы и Кассий почувствовал вкус спелого, готового лопнуть от налитого сока, винограда… Губы Клодии продолжали шептать ему что-то… Но он уже не слышал… не в силах больше сопротивляться этому вкусу спелых плодов у неё на губах, он растворился с ней в цветущем, благоухающем сене…

…Утром сестра Кассия, Тертулия, разбудила его, пригласив на завтрак. Обливая его во время умывания, она спросила:

— Скажи, Кассий, вчера на ужине, за столом, ты не почувствовал на себе ничьих призывных взглядов?

Кассий внимательно посмотрел на неё. В его голове пронеслось всё, что случилось в конюшне… Он вспомнил тугие бедра Клодии… Но вдруг в его мыслях, глазах возник образ золотоволосой девушки…,

горечь закралась в его сердце…, злоба по отношению к себе захлестнула его…

— Почему ты это спросила? — напрягся он.

— Просто вчера на ужине присутствовало большое количество римских девушек. Многие не сводили с тебя глаз. Но особенно на тебя смотрела девушка с очаровательным личиком, по имени Одрия! — при этих словах с плеч Кассия свалилась непомерная тяжесть прошлой ночи. — Хочешь, Кассий, я познакомлю тебя с ней?

Кассий выдержал паузу, как будто думал о чём-то своём, потом ответил:

— Спасибо, Тертулия, за твою заботу, но у меня уже есть девушка, которой принадлежит моё сердце и моя жизнь. Она сейчас далеко и нас разделяют многие ветры, но я непременно отыщу её после наступления мира!

— Кто же она? — Тертулия сгорала от нетерпения узнать первой о тайне Кассия. — Она в Италии? Кассий, я заметила, когда ты начал говорить о ней, в твоих глазах зажёгся свет! Это свет счастья! И он взаимен!

— Тертулия, — смутился Кассий, — тебе всегда было свойственно любопытство! Ты лучше думай сейчас больше о своих детях, чем о своём брате!

— Нет, нет, нет! Я о детях думаю и забочусь, но должна же я знать, кто покорил сердце моего брата? Ну, Кассий! — Тертулия умоляюще улыбнулась.

— Ну, хорошо! Только есть одно условие! — Тертулия закивала головой, заранее соглашаясь на него. Кассий, увидев это, заулыбался…

— Она жрица храма Артемиды! — При этих словах брови Тертулии взлетели. — И зовут её Иола! — Кассий поцеловал сестру в щёку, добавив: — У неё светлые золотые волосы.

Кассий взял полотенце из рук застывшей Тертулии и не спеша вытерся. Потом вложил ей в руки полотенце и сказал:

— Теперь ты можешь поделиться этой новостью со всеми остальными. Я знаю, тебе этого очень сильно хочется, — Кассий согласно улыбнулся.

Тертулия, услышав это, в ответ чмокнула его в щёку и растворилась в просторах дома. Ведь она обладала новостью, которая могла погрузить в печаль многие женские сердца этого селения…

Кассий, облачившись в простой деревенский хитон, приготовленный его матерью, вышел на террасу…

Запахи родных мест пьянили его, кружили голову, будто и не было никакой войны, тревог о будущем, опасностей, окружавших его жизнь…

 

Глава 42

Утро в Дракосе наступило с раскатистым громом и дождём. Несмотря на это, Акрополис быстро заполнялся народом. Трагические события вчерашнего дня не выходили ни у кого из головы. Интрига сегодняшнего дня гнала сюда народ. Тёмная грозовая туча, наползавшая с моря, усиливала озабоченность и тревогу за итоги сегодняшнего противостояния…

Карталон проснулся рано. Осторожно, чтобы не разбудить Сибиллу, он вышел в гостевую, где спали его воины. Подойдя к спящему Тогану, он растолкал его, пробуждая и стряхивая с него остатки сновидений. Увидев, что Тоган окончательно пришёл в себя, он знаком показал ему следовать за собой и вышел в коридор. Тоган проследовал за Карталоном.

— Сегодня, Тоган, ты не отходишь от Сибиллы ни на шаг! — коротко сказал Карталон. — Среди наших есть предатель.

Тоган молча кивнул Карталону. Его лицо выражало спокойствие и понимание.

— Сегодня с нами не было Эгиста, — сказал он, смотря в глаза Барке. Тот кивнул головой.

— Принеси мне два римских меча, а щит я подберу сам. — Карталон подошёл к сложенным в углу комнаты щитам. Беря в руки один за другим, он остановил свой выбор на щите среднего размера, иллирийской работы. Щит имел шип посередине и обод, покрытый железными пластинами. Тоган принёс два меча в римских ножнах. Карталон повесил их по бокам, закрепив на перевязи.

— Мне поискать предателя? — спросил Тоган.

— Тебе нужно быть с Сибиллой. — Карталон перекинул и замкнул на спине щит. — Я думаю, он сам объявится. Возьми с собой двух воинов, которым доверяешь полностью. Всё, я готов. — Карталон закончил крепить щит на спине. — Когда я уйду, буди людей. В Акрополисе от царя и Сибиллы ни на шаг.

— Ты не выбрал шлема, — заметил Тоган.

— Выберу у арены! — Карталон повернулся к Тогану. — Приспешники культа очень хитры, будь начеку, Тоган!

Карталон исчез в коридорах дворца. Тоган задумчиво стоял несколько минут, потом, развернувшись, пошёл будить людей…

Карталон шёл по коридорам дворца, когда его окликнул знакомый приветливый голос:

— Я приветствую доблестного воина Карфагена! Сегодня ночь выдалась тревожной! Зевс всю ночь метал молнии, разгоняя тёмные силы на небесах! И я подумал, может, он заряжает энергией доблестный меч Карталона Барки? — приветливо улыбался Феофан. — Но не за этим я окликнул тебя, доблестный Карталон! Сегодня я дежурил у постели несчастного Харикла. Он всю ночь боролся за свою жизнь, бледность и холод его тела говорили мне об этом! Но за ночь он трижды произносил твоё имя, Карталон! И я подумал, что бедный юноша хочет что-то сказать тебе, Барка. Сейчас Харикл пришёл в себя, может, ты зайдёшь к нему, чтобы поддержать юношу своим ободряющим словом, к которому он непременно прислушается! Не буду скрывать, у меня существует подозрение, что приход его в себя похож на тот, когда умирающий приходит в себя перед смертью. Поэтому юноша нуждается в слове такого человека, служащего для него примером!

Карталон молча повернулся и пошёл за Феофаном. Они вошли в круглую комнату, где находилась одна из спален царя, в которую положили раненого Харикла. Он лежал мертвенно-бледный, слабость его сразу бросалась в глаза. Над ним склонился лекарь Акрона, обрабатывая его раны.

При их входе юноша медленно перевёл на них взгляд. Узнав Карталона, он стал силиться что-то сказать, но Карталон сделал ему знак, положив на его пересохшие губы свою ладонь и одобрительно улыбнувшись:

— Не говори ничего, храбрый юноша! Ты вчера совершил подвиг, без страха сражаясь с безжалостным убийцей самого зловещего, самого безжалостного культа, существующего когда-либо на земле! Эти убийцы не знают жалости и вряд ли пощадят кого-то! Убийство для них как вдох и выдох. Они с удовольствием жгут детей и вырезают сердца своим врагам. Но на короткое время ты вогнал в его глаза страх, когда твое копьё резало воздух возле его плоти! Ты дрался великолепно! И если бы у тебя было больше опыта, то ты, несомненно, одолел бы его! Я знаю, ты проиграл из-за какой-нибудь подлой хитрости, на которую способны эти звери. Но сейчас ты должен взять себя в руки, собрать всю волю в кулак и выйти из тумана смерти на дорогу выздоровления, устремив все свои помыслы только в этом направлении! Я знаю, ты сможешь, и ухожу с верой в это! Не подведи меня!

Карталон одобряюще положил свою руку на волосы юноши и широко, успокаивающе улыбнулся ему.

Харикл что-то шептал губами… Феофан припал ухом к его губам и какое-то время слушал, потом выпрямился и произнёс:

— Он хочет, чтобы ты взял его шлем, как подарок! Он сказал: «Пусть он защищает тебя в твоём нелёгком пути всю жизнь. От всех врагов рода Баркидов!» — Феофан подал Карталону красочный шлем спартиата.

Карталон посмотрел на Харикла, тот моргнул, подтвердив слова Феофана. Карталон взял шлем в свои руки — это был крепкий шлем, несомненно, принадлежащий в древности одному из царей Спарты. Он защищал голову носившего его, наглухо закрывая её со всех сторон. В то же время, имея широкую глазную прорезь, он обладал хорошими прямым и боковыми обзорами.

— Спасибо, храбрый юноша! Я принимаю твой подарок, подаренный со столь хорошими пожеланиями! Обещаю не снимать его ни в одной из битв, предстоящих мне! Но мне пора!

Карталон вышел в главный коридор дворца и пошёл по нему к выходу из дворца, но, не доходя до него, нырнул в один из потайных ходов, показанный ему Феофаном накануне… Он выскользнул из дворца в заросли тенистых аллей…

«Так, — подумал он, — вчера они были здесь, посмотрим…»

…Народ, собравшийся в Акрополисе, прятался от дождя под натянутыми навесами. Гром, сопровождавший проливной дождь, должен был разогнать горожан и гостей хотя бы с улиц. Но люди не расходились, обсуждая вчерашние события и справляясь друг у друга о состоянии здоровья храброго спартанского юноши. Гости турнира и участники, проигравшие свои бои, не разъезжались с острова, ожидая финала драмы…

Царь Акрон прибыл на трибуны вместе с гостями. Тоган, бывший в их числе, рассадил своих воинов поближе к царской трибуне. Сам он вместе с двумя воинами сел рядом с Сибиллой. Акрон, ввиду отсутствия Карталона, взял на себя обязанности кавалера и посадил Сибиллу рядом с собой. Сибилла оглядывала присутствующих у арены в надежде увидеть Карталона, но не находила его. Около арены и везде, в доступных для глаз местах, его не было!

Прозвучали трубы, возвещающие о том, чтобы противники приблизились к центру арены. Из толпы, которая сновала у края трибун, вышел человек в длинном балахоне с закрытым капюшоном лицом. Следом за ним вышли два точно так же одетых пилигрима. Подойдя к арене, первый сбросил балахон и оказался Менноном. Под плащами его спутников угадывались перекинутые через плечи мечи.

Меннон вышел на арену. В это время Акрополис озарила ярко сверкнувшая молния, сопровождаемая почти одновременно громовым раскатом. Весь Акрополис в страхе вжал голову, люди давно не видели грозы такой силы. Зевс витает над облаками и островом, явно метя в кого-то своим копьём! Дождь припустил с новой силой, как бы смывая грязь с мишени Зевса для более точного попадания…

Трубы вновь вызывают второго противника.

Весь Акрополис крутит головами, но Карталона нигде не видно. Акрон вопросительно смотрит на Сибиллу. Сибилла на Акрона… Тоган, находясь сзади с определёнными обязанностями, тоже крутит головой, пытаясь найти кого-то…

— Царь! Это так ваше слово выполняется на деле? Я выполнил своё слово, подарив трижды ненужную жизнь этому спартанскому выскочке! А слово царя оказалось пустым звуком?! Вы не смогли обеспечить явку на поединок трусливого карфагенянина, носящего столь громкое имя!

После этих слов многие из воинов Карталона вскочили в ярости со своих мест, желая броситься в бой с хвастливым Менноном.

— Ну, где же ваш вождь? Эта жалкая трусливая собака, — Меннон чувствовал себя титаном на этой арене, — прячется в кустах мимоз!

Эта насмешка ещё больше разъярила воинов Карталона, теперь они почти все сбежали с трибун к арене, и только стража отделяла их от Меннона.

— Остановитесь, друзья! — обратился к ним Акрон. — У нас ещё есть время на ожидание. Успокойтесь. Я вас прошу как своих гостей, с которыми делил трапезу!

А Меннон стал ещё больше выкрикивать ругательства, обвиняя всех в трусости и обмане:

— Ваш турнир является сборищем неудачников и трусов! Давайте, выходите на арену! Пока ждём великого воина, я успею отправить к Харону пару его спутников! Мне надоело здесь мокнуть просто так!

Сердце Сибиллы было полно плохих предчувствий. «Где же он? Что с ним? Они ведь могли подкараулить его в тени аллей! И теперь этот, зная всё, бахвалится перед нами! Ведь он ушёл один! Зачем он ушёл один?» — засыпала она себя мучительными догадками.

Вдруг снова страшная молния озарила Акрополис. Её разряд, сопровождаемый страшным треском, у всех на виду ударил в высокий раскидистый дуб, что находился неподалёку на холме Акрополиса. Треск и шипение, сопровождавшие природную дугу, повторил раскат грома необычайной силы! Народ ожидал чего-то ужасного. Дуб разломился под страшным ударом, его отлетевшие щепки с разлома ствола попали даже на арену. Причём, одна из них с силой скользнула по шлему Меннона. Трибуны ахнули. Зевс обозначил свою жертву…

Дуб между тем вспыхнул ярким пламенем, но быстро потух под усилившимся ливнем… Воздух наполнился гарью…

— Вот, даже ваш Зевс устал ждать своего героя, у которого мать была греческой потаскухой! — Меннон совсем потерял голову в своих речах…

— Идёт, идёт! — вдруг послышались крики уличных мальчишек. Они вбежали в Акрополис почему-то со стороны города. Волнение, подобное шуму моря, заполнило воздух Акрополиса… Все встали, обратившись в указанную мальчишками сторону…

Меннон, перестав бахвалиться, повернулся на крики, обнажив меч… Там, где только что кричали мальчишки, почему-то расступался народ, явно давая кому-то дорогу…

К арене приближался Харикл, только на его плечи был накинут белый плащ. На плаще был нанесён рисунок купающегося в морских волнах месяца… Воин шёл не спеша, неся что-то в одной руке… Сам он с головы до ног был забрызган кровью, будто только что участвовал в страшном, жестоком сражении… Воин приближался к арене, а сзади него, в образовавшемся коридоре, среди народа слышался удивлённый, напуганный ропот… Дождь вдруг прекратился. Только далёкие раскаты грома продолжали звучать в тяжёлом, налитом влагой воздухе.

Послышались крики воинов, узнавших в воине в тяжёлом спартанском шлеме своего полководца. Вымпел Баркидов и его походка не оставили в них сомнений. Возглас радости и приветствия огласил Акрополис. Воин приближался к арене, неся в руке странный предмет… Это оказался мешок. Прошедший ливень основательно намочил его, но стекающая струйка из его угла наводила на странный вывод. Она была алой! И из мешка бежала кровь, разбавленная влагой Зевса. Подумав о предметах, лежащих в мешке, люди в страхе отстранялись в сторону… Шлем спартанца был густо забрызган кровью так, что белый плюмаж стал пятнисто-красным, а султан, налитый этим тяжёлым веществом, краями опустился на плечи воина. Плащ на спине воина имел множественные проколы и разрубы и ни у кого не было сомнений, что это сделали мечи противников… Воин остановился возле арены, повернул голову к своим соратникам и глухо, через шлем, голосом, от которого по телу пошли мурашки у стоящих поблизости людей, произнёс:

— Сядьте на места. — И вошёл в арену.

Все воины бросились на свои места. После этого ни у кого не осталось сомнений — это был Карталон Барка. В воздухе повисла тишина… Даже раскаты грома на время утихли…

Он не спеша шёл к Меннону, но, не дойдя до него пяти шагов, швырнул к его ногам мешок. Вид Меннона выражал сейчас совсем другие чувства. Он краем меча оголил то, что лежало в мешке, и в ужасе отпрянул назад.

— Потаскуха гречанка и Зевс выставили своего воина! — прогремел страшный голос из шлема. В этот момент порыв ветра пронёсся над Акрополисом, он подхватил край плаща Карталона и оттянул его в сторону, силясь сорвать… Все увидели укреплённый на спине щит. На нём был не один след от ударов, которые пытались ему нанести в спину неизвестные враги… Но вдруг яркая фибула блеснула в глаза всем, кто в этот момент смотрел на него! Она скрепляла концы плаща на его плече. Появившееся на миг из-за туч солнце собрало все свои лучи и бросило их в этот кусочек золота на плече воина. И эти лучи, отразившись в нём, разбежались тысячами отблесков в разные стороны! Отблеск фибулы совпал с секундой, когда Карталон обнажил свои мечи и бросился на Меннона… Что случилось в следующие несколько десятков мгновений на главной арене, жители острова будут рассказывать долгие века. Оба меча, словно два луча, забрав от солнца всю его мощь, заплясали над Менноном танец, в вихре солнечных отблесков опускаясь на мнимого ливийца. Карталон вдруг ударом ноги поверг Меннона на насыщенный влагой, мокрый песок. Тот, пролетев шага четыре, растянулся во весь рост, выронив щит, но, увидев Карталона, бегущего на него, быстро вскочил, приготовившись защищаться… Вот замелькали лучи мечей, и Карталон как бы пробежал на два шага дальше, сквозь Меннона. Он остановился и медленно повернулся к противнику, опустив мечи. То, что только что было Менноном, застыло в какой-то неестественной позе. Потом голова вместе с плечом откатилась в сторону, а всё остальное как-то неестественно сложилось на песке, только ногами напоминая человека…

Карталон повернулся в ту сторону, где только что стояли два человека мнимого ливийца, но их и след простыл… Он снял шлем и весь Акрополис увидел того Карталона, которого привыкли видеть все эти дни. Но черты его носили суровое выражение…

…Тоган, всё время следивший за ареной, увидел взгляд Карталона, направленный куда-то мимо него. Мгновенная мысль пришла в голову нубийца, он резко повернулся в ту сторону и увидел одного из людей Меннона, натягивающего тетиву лука в его сторону… Он по наитию прикрыл своим телом двух людей, сидевших спиной к стрелявшему. И летящая стрела, пробив кожаный доспех, вошла ему в спину…

…В последующие дни Дракос погрузился в пересказ событий, произошедших в то утро. Горожане передавали их на рынках, на площадях храмов. Не забывали отметить все мелочи происходившего в те ранние часы. Уличные мальчишки рассказывали, как услышали в доме на другой стороне улицы, почти напротив площади, которая лежит перед входом в Акрополис, странный шум… Самые смелые, преодолев высокий забор, проникли внутрь и, подойдя к дому, услышали громкий крик и звон мечей… В доме был страшный погром… Потом из дома выбежали два окровавленных человека и скрылись в толпе, собравшейся к тому времени возле дома. Шум схватки в доме меж тем не утихал… Потом всё стихло… Из дома вышел человек… Странно, но он был в шлеме поверженного вчера Менноном спартанца! Человек нёс в руке кровавый мешок… Мальчишки вошли в дом и увидели семь мёртвых тел. Все они были вооружены, и смерть настигала их поочерёдно, в непрекращавшейся борьбе… Два тела были обезглавлены…

Карталон два дня не отходил от Тогана, но тому лучше не становилось…

— Карталон, отвези меня на наш корабль, там моя земля и мои боги! Если я умру, то умру на родине! — шептал в горячке Тоган. И Карталон, несмотря на отговорки лекаря Акрона, решил отправиться в путь. На следующее утро отряд покидал город. Многие из участников турнира заявили своё согласие и примкнули к отряду Барки. Акрон со знатными горожанами вышли провожать уходящий отряд.

— Этот турнир, несмотря на весь его трагизм, станет украшением всей моей жизни! Я желаю скорейшего наступления мира в вашей жизни и на вашей земле! И с нетерпением жду вас в гости к нам, на наш остров!

Акрон долго провожал взглядом уходящий отряд… Когда тот совсем скрылся за холмами, продвигаясь к высотам Керкелеаса, Акрон вдруг повернулся к Феофану и с досадой произнёс:

— Самое главное я забыл спросить его, чьи головы лежали в том мешке, брошенном на арене?!

Феофан с улыбкой отреагировал на это замечание.

— Я спросил об этом, царь! Ведь я же хронист этого острова! — Лицо Феофана приобрело одухотворённое выражение летописца.

— И что же он ответил? — с нетерпением спросил царь. Знать острова, окружавшая царя, с вниманием смотрели на Феофана.

— Он задумался на минуту и произнёс: «В том мешке сплёл и оставил свои кровавые планы жрец Отон и его приспешник Эгист».

Царь снова повернулся в сторону ушедшего отряда:

— Пусть удача сопровождает в их нелёгком пути, который им ещё предстоит! — пожелал он ещё раз и повернулся к Феофану. — Феофан, надо переложить все события турнира в книгу, пока свежа наша память!

Феофан склонил свою голову в знак почтения и согласия…

 

Глава 43

Гамилькар прибыл к Акраганту, приведя с собой двадцать новых галер. Эскадра Диархона вышла навстречу своему стратегу, салютуя ему поднятыми вымпелами. Когда флоты соединились, образовав внушительную силу, Диархон перебрался на галеру Гамилькара, чтобы отчитаться за время отсутствия оного. Тот, выслушав доклад своего помощника, остался им доволен и спросил:

— Есть ли какие-нибудь известия от Карталона?

— Пока ничего.

— Уже пора бы. Что римляне?

— Их эскадры заполнили залив Сиракуз. Говорят, флот Манлия, прибывший от Солунта, заполнил все удобные бухты Мессины. Армия готовится к броску на Карфаген.

— А что Кавдик?

— Есть сведения, что он сильно болен. Штурм откладывается уже третий раз. Сиракузцы уже не рады этому штурму, поговаривают, что они хотят уйти к родному городу. Ну что, Гамилькар? Совет дал согласие на битву?

— Нет. Он оставил на посту Ганнона. Всё это очень плохо! Они сидят там и не получают никаких донесений от Гамилькона. А наши сведения они считают преувеличенными. Нам дали двадцать галер и тысячу всадников отряда Священной Касты — вот вся их помощь. Теперь нам осталось только ждать Карталона, и я молю Посейдона, чтобы он надул паруса его кораблей и развёл его с эскадрами Катулла!

Они какое-то время помолчали, думая каждый о своём… Потом Диархон спросил:

— Значит, надежда на усиление войны в Сицилии, чтобы отсрочить римскую высадку, растаяла как дым?

— Почему, Диархон! Война в Сицилии — наш самый сильный шанс свести войну в ничью! Нам надо активизироваться на суше, чтобы расколоть силы Рима! Тогда можно будет попытаться разбить их поодиночке! Я отплыву к Панорму и Солунту, чтобы вернуть их снова в наши руки! В Лилибее стоят мои гарнизоны, которые надо собрать все вместе! И этим я займусь незамедлительно! А ты, Диархон, дежурь у границ сиракузских вод, чтобы встретить армию, которую приведёт Карталон. Когда он прибудет, поставь меня в известность. Объединившись, мы станем грозной силой, и тогда вряд ли консулы решатся бросить Италию, имея под боком такую армию Карфагена. Надеюсь, Зевс будет на нашей стороне!

— Как собираешься взять Солунт, ведь для штурма у нас нет сил?

— Ошибаешься, Диархон. А зачем я привёз тысячу всадников? Пока мы плыли, я узнал командира всадников поближе. Это очень способный военачальник, несмотря на свою молодость. Его зовут Теоптолем, это грек из наших Мегар. Во время нашего кратковременного путешествия я поделился с ним планами и он предложил один неординарный ход. В Солунте гарнизон две тысячи человек, сил нам хватит! Чтобы реализовать задуманное, нужно собрать в кулак не только военные силы, но и заставить свою волю быть твёрже камня в своих устремлениях.

Гамилькар отплыл в Лилибей. Его путь лежал через Гераклею, которая считалась оплотом и базой морских сил Карфагена. Там же была ставка адмирала Гамилькона. На следующий день Гамилькар, со свойственной ему энергией приступивший к реализации своих планов, прибыл на пирсы Гераклеи. Адмиральская гексера стояла в порту, откуда Гамилькон осуществлял руководство действиями своего флота. Гамилькон находился в каюте и отдавал распоряжения своим офицерам о конвоировании грузовых галер с зерном к Карфагену. Гамилькар взошёл на галеру и прошёл в каюту адмирала.

— Приветствую командующего Гамилькона! — сказал Барка, войдя в каюту. — Что, отправляешь часть флота в Карфаген? В данный момент крайне неосмотрительно дробить свои силы на конвоирование. Римский флот сконцентрировался в заливах Сиракуз и Катаны. Моему флоту не удержать римские флоты, как бы мы ни старались!

— Мы выступим только тогда, когда будем уверены в загрузке армий Рима на корабли для экспедиции в Африку. Ты, Гамилькар, постоянно хочешь сдвинуть нас к восточной оконечности Сицилии, забывая, что наша задача прикрывать Тунесс. Вам, Баркидам, вечно не хватает славы! Но мы, Ганноны, не гонимся за славой, мы выполняем задачи, поставленные нам Советом. Мы вывозим из Сицилии излишки зерна, оливы, скота и сукна. Если мы этого не сделаем, это сделают римляне! — Ганнон был очень спокоен. Он считал себя правым и выполнял всё, что считал нужным и важным для своего города.

— Всё это очень хорошо, но если Рим высадит сто тысяч пехоты в Тунессе, то всё, о чём ты сказал, не будет иметь никакого значения! У нас в Карфагене нет силы, способной отразить и разбить эту армию. Поэтому, наша задача как можно больше сократить эту мощь здесь, в Сицилии, или в морских сражениях около неё! И эта задача не только Баркидов, но и Ганнонов с Магонами! Регул полон решимости и убеждённости в своей победе! Ведь такой силы Рим ещё ни разу не отправлял за море! — Гамилькар устал доказывать Гамилькону истинность своих выводов. — Я хотел, чтобы ты поддерживал с Диархоном связь, выделив для этого пару быстрых кораблей. Диархон продолжает тревожить Катулла, любое движение римских кораблей не проходит мимо его глаз! Римский флот поднял весла и Диархон уже об этом знает. У нас сеть рыбаков-осведомителей по всему берегу восточной оконечности Сицилии. Имея своих наблюдателей в нашем флоте, ты должен не хуже нас знать о передвижении флотов Рима! Армия Манлия уже у Мессины! Ты об этом знаешь?

Гамилькар пристально смотрел на командующего. Тот долго размышлял, обдумывая предложение Барки, наконец, ответил:

— Хорошо! Я сделаю, как ты говоришь! Что ты собираешься делать?

— Я отправляюсь в Лилибей, проведу операцию в северной части острова! Может, Рим вернёт армию Манлия обратно под Панорм.

— Я понимаю, это единственно правильное решение! — осмыслил план Барки Ганнон. — Это может связать римлян здесь.

На этом их встреча закончилась.

Гамилькар тут же отправился в Лилибей, куда прибыл уже на следующее утро. Здесь Гамилькар отдал ряд распоряжений. Во-первых, заменить на галерах, прибывших с ним из Карфагена, половину гребцов на более опытных. Во-вторых, усиленно подкормить прибывшую с ним конницу. Эти всадники ему были очень нужны в скорых военных операциях. В-третьих, собрать все пехотные отряды, находящиеся в разных городах, в один кулак. Для этого свести отряды Гимеры, Панорма, расположенные на севере острова, с отрядами Камарины и Трипелы, расположенными в южной части острова. Всем отрядам собраться на плато Геиркте и ждать его прибытия с конницей. Отдав все распоряжения, Гамилькар отправился к Клариссе, которая находилась вместе с детьми в городе в одном из домов, принадлежащих их роду. Сама Кларисса уже находилась на последних сроках беременности, и Барка ожидал пополнения семьи со дня на день. Прискакав к дому, Гамилькар вбежал внутрь и первым увидел дочь Саламбо, которая что-то связывала из разноцветной тесьмы…

— Что вяжет моя миленькая Саламбо? — с улыбкой обнял он дочь, которая бросилась к нему, как только увидела. — Где мама и твой брат? Я очень соскучился по вам!

Гамилькар поднял на руки Саламбо.

— Она в саду прогуливается с Иолой и сестрой Отией! — Саламбо довольно смеялась, когда отец поднял её над головой.

— Хорошо! Тогда, — Гимильеар поставил дочь на землю и взял её за руку, — пойдём туда, а по дороге ты мне расскажешь, чем вы занимались здесь всё это время!

Гамилькар с дочерью, весело беседуя, проследовали в сад, где меж зелёных аллей прохаживалось всё остальное его семейство. Пройдя по аллеям, они, наконец, нашли женщин, расположившихся на скамье под кипарисами.

— Гамилькар, когда же ты приехал? — радостно спросила его Кларисса, только увидев его меж деревьев. — Мы тебя ждём уже больше семи дней!

— Я был в Карфагене, нужно было посоветоваться с Советом. — По тому, как он это сказал, Клариссе стало ясно, что он сильно расстроен.

Гамилькар поочерёдно обнимал своих детей. Дочери прижимались к отцу, проявляя свою любовь и привязанность к нему. Обе были похожи на мать, взяв с неё не только внешнее сходство, но и многие черты характера. Сын Магон был похож на отца, унаследовав от него большинство черт.

— А где же наш маленький Магон? Где этот шалунишка?

— Он сидит на песке у пруда! С ним одна из нянек, он что-то чертит на белом песке!

Кларисса, видя, что Гамилькар о чём-то хочет поведать ей, попросила Иолу пойти с детьми и побеспокоится об обеде. Иола с улыбкой удалилась, взяв себе в помощники детей Клариссы.

Кларисса подошла к мужу. Глядя ему в глаза, она спросила:

— Совет отказал тебе? Это следовало ожидать. Они специально отправили тебя на войну в Сицилию, чтобы свести на нет влияние Баркидов. Ты всё ещё надеешься удержать Сицилию? После предательства Сиракуз?

— Нет, все мои помыслы сейчас направлены на то, чтобы заставить Рим заключить мир! Но для этого нужно нанести ему существенный урон! Но есть угроза высадки их армий в Африке! И она всё сильнее!

— Мир? Кто же, имея такую силу, захочет заключать мир? Я видела легионы при первом штурме Акраганта! Имея столько легионов, они никогда не пойдут ни на какие, даже самые выгодные для них условия мира! Если представить сто тысяч римлян в поле! Это немыслимо! Что же надо совершить, чтобы заставить такую силу подписать мир?

— Всего лишь проявить мужество! Другого не надо!

Кларисса смотрела в глаза мужа и видела в них твёрдость в принятом решении.

— Гамилькар, я так устала от всех этих тревог! И когда в храме мужчины резали друг друга, я еле держалась на ногах от вида крови. Но сейчас я уже не могу воспринимать всё как прежде! — Кларисса прижалась к груди Гамилькара. — Пока тебя нет, меня одолевают плохие предчувствия, которые я не могу прогнать из своей головы! Я понимаю, всё это суеверие, но ничего не могу с собой поделать, боги Олимпа насылают на меня эти тревоги и они угнетают меня!

— Кларисса, я понимаю, тебе сейчас очень тяжело одной, но с тобой сейчас Иола, которая тоже страдает от переживаний и предчувствий. Поддерживайте друг друга, сохраняйте веру в будущее, а я постараюсь его воплотить в настоящее, в реальность. Настолько, насколько это возможно, с позволения самих же богов. Мне тоже очень неспокойно за нас. Но на мне забота не только о нашей семье, но и о родном городе! Возложена эта миссия не на меня. Уже много веков наш род защищает город. И что же я скажу ему? Что Баркиды устали выполнять эту миссию и умывают руки? Многие мои предки сложили головы, защищая его от различных врагов, включая моего отца. Скажи, что мне делать? — Гамилькар смотрел ей в глаза.

— Прости. Это была минутная слабость. Я знаю, ты будешь выполнять свой долг до конца, как царь Леонид, защищая Фермопилы. И мы будем тебя всегда ждать победителем.

Кларисса оказалась в объятьях мужа. Гамилькар чувствовал биение новой жизни у неё в животе. «Может, уже он, — думал Гамилькар о своем не родившемся ещё ребёнке, — будет жить другой жизнью, без войн и походов, а спокойно и счастливо! Или как Карталон, посвятит себя поискам неизвестного».

— Я обещаю тебе, Кларисса, что мы после наступления мира отправимся с тобой в Испанию, куда меня давно уже зовёт Карталон. Там, среди диких ещё племён, мы заживём совсем другой жизнью! Не связанной ни с Карфагеном, ни с Римом! Я ОБЕЩАЮ!

Гамилькар страстно поцеловал Клариссу. Она знала — он всегда выполняет обещания!

 

Глава 44

Сибилла не отходила от Тогана уже две недели. Ему то становилось лучше, то он вновь проваливался в горячку. Рана оказалась очень болезненной и опасной, но всё же к середине второй недели здоровье помощника Карталона улучшилось. Лекарь Тиохий, ежедневно осматривавший рану Тогана, заметил улучшение. Горячка спала, нубиец стал спать спокойно и ровно. Но всё равно Сибилла несла вахту у постели раненого наравне с лекарем Тиохием. Флотилия Карталона прибыла в Спарту, где её ожидала нанятая армия во главе с Ксантиппом. Вместе с ним стояла флотилия родосских грузовых кораблей для перевозки двенадцати тысяч пехотинцев с Балкан.

Миновав острова Киклады, флотилия Карталона встретилась с флотом Родоса и грузившимися на неё пехотинцами. Карталон полностью ушёл в эти хлопоты. Закончив погрузку армии, флотилия, не мешкая, отплыла в Сицилию, следуя кратчайшим путём. Идти вдоль берегов Италии, не имея достаточного прикрытия боевыми галерами, было самоубийственно. Карталон, зная морское дело с раннего юношества, вёл корабли с присущей ему уверенностью и скоростью. Родосцы — бывалые моряки, но, видя, как Карталон обходит огромные волны-убийцы, прониклись к нему уважением, тем более что, собрав их всех у себя на галере, он пообещал им дополнительное вознаграждение при скором достижении цели путешествия. Так они, видя перед своими глазами золото, которое показал им карфагенянин, терпели свой страх и неуверенность от ожидаемой встречи с римскими эскадрами. Карталон, зная, что римляне боятся плавать далеко от берегов, повёл ведомый им флот к союзной Геле. Там он намеревался высадить армию и, расплатившись, отпустить родосцев. Он отправил две квинтиремы вперёд в разведку и ночью пошёл на сближение с Сицилией. Утро застигло их вдали от нужной точки высадки. Карталон вглядывался в горизонт, ища какой-то ориентир, известный только ему. Все присутствующие ждали от него какого-то знака…, но его пока не было.

…Вдруг смотрящий, который находился на самом верху мачты, подал ему знак… Карталон посмотрел в указанное им направление. Брови его сдвинулись. Впереди виднелись верхушки каких-то галер. Но чьих? Неужели римских?

— Передайте всем грузовым кораблям сместиться влево, а военным галерам собраться ко мне, — приказал Барка сигнальщикам. Грузовые суда стали отходить влево, а военные галеры вправо, к головной гептере Карталона… Но вот из тумана вынырнули две квинтиремы, отправленные вперёд… На их мачтах сигнальщики передавали сигнал к сражениию. Теперь стало понятно, кому принадлежат увиденные галеры. Это была одна из передовых эскадр Катулла. Вскоре уже можно было различить огромных орлов, нанесённых на паруса передовых квинтирем.

Это действительно была одна из эскадр Катулла, насчитывающая примерно пятьдесят галер. Сами римляне были сбиты с толку. Они увидели две своих римских квинтиремы и сначала подумали о своём невесть откуда взявшемся флоте. Но при сближении они увидели вражеские вымпелы. Это был их грозный враг, на вымпелах которых просматривался месяц, который не раз устраивал разгромы и сиракузцам, и римским эскадрам. Они подали сигнал об опасности и стали считать корабли. Но военных галер оказалось едва больше десяти и с головной квинтиремы прозвучал сигнал к атаке. Квинтиремы стали выстраиваться в боевой порядок.

— Они постараются охватить нас с флангов, — сказал Карталон, — но они не учитывают одного, у нас преимущество в скорости, ведь мы идём по ветру! Дадим им рассредоточиться и, как только они займут весь фронт, атакуем их правый фланг. Ветер нам в спину, ляжем на высокие волны, идущие по косой к берегу. Пока римляне будут разворачиваться, причём против ветра, мы протараним их галеры… Ну, а дальше, если повезёт, уйдём по ветру! Но, что самое главное, грузовые корабли уже будут к тому времени недосягаемы…

Составив план сражения, Карталон тут же стал воплощать его в жизнь. Галеры добавили парусов и стали смещаться влево… Но вдруг Карталон увидел, что левый фланг римлян разворачивается по ветру, показывая им спину… В этот момент, из-за спин римского флота раздался сигнал труб Карфагена — это пришёл Диархон! Римляне, попавшие между двух огней, в панике стали смещаться в сторону берега, поняв, что расклад сил изменился… Увидев это, Карталон тут же отменил атаку, давать морское сражение не входило в его планы. Основная задача была выполнена — армия достигла Сицилии!

К вечеру появились берега в окрестностях Гелы. Здесь Карталон выполнил своё обещание, отпустив после выгрузки армии родосцев с обещанным вознаграждением. Ксантипп, построив своё войско, обратился к нему с речью, разъяснив, с кем и как они будут воевать. Тут же разбили армию на отряды, назначив командиров. После этого двинулись к Акраганту. Флот двигался по морю. Карталон расспросил Диархона о положении дел в Сицилии.

— Гамилькар сейчас подступил к Солунту. Римляне подготовились к осаде, но у Гамилькара есть свой план по взятию флота. Как он собирается его взять, мне неизвестно, — рассказал последние новости Диархон.

— Раз Совет не дал нам весь флот Карфагена, нужно смириться с мыслью римской высадки в Африке. Как мы сегодня высадились у Гелы, так Регул высадится в Тунессе. Но есть одно обстоятельство! Если мы разобьём армию, осаждающую Акрагант, а Гамилькар возьмёт Солунт, одного консула Сенат отзовёт обратно.

— Почему ты в этом так уверен? То же самое, слово в слово, мне говорил Гамилькар!

— Потому что Республика своей политикой

тразорила или подвела к этой черте своих земледельцев и стала зависима от бесплатных раздач хлеба в Риме! Город заполнен разорившимся простым людом! Мужчины могут вступить в армию, а их семьи ждут раздач, чтобы не погибнуть от голода. А хлеб можно реквизировать для раздачи только в Сицилии. Вряд ли кто-то из олигархов и зажиточных патрициев изъявит желание кормить свой разорённый народ. И ещё, утрата подвоза хлеба в Италию скажется и на снабжении армии, которая высадится в Африке. Где эта армия будет брать продовольствие, если война затянется? Ты видел у нас большие поля зерновых? Их там немного! Ливийцы скорее спрячут свой провиант, чем дадут его другим. Где же им черпать ресурсы для войны?

— Да, Карталон. Вот в этом разница между вами, Баркидами, и Ганнонами с Магонами. Вы так можете логически рассуждать, что думаешь — всё так просто, но сам не заметишь видимых глазу простых доводов. Если бы в Совете победило ваше мнение, нам не пришлось бы сегодня защищаться.

— Видишь ли, мой друг, боги завезли в наш мир не только свет и добро, но и часть своих плохих сторон — таких как жажда обогащения и власти. Эти два качества ещё долго будут вершить власть над народами, пока люди не найдут пути избавиться от чумы богов, переродившись духовно…

После разговора с Диархоном Карталон спустился в жилой отсек галеры, где лежал под наблюдением Сибиллы и Тиохия нубиец Тоган. Спустившись по ступеням, он оказался в помещении, отделённом перегородками, за одной из которых и находился Тоган. Зайдя внутрь, Карталон увидел Тогана, лежащего у самого борта галеры. На звук шагов он повернул голову.

— Как чувствует себя победитель турнира копьеметателей? — весело спросил Карталон, стараясь выглядеть бодро.

— Чувствую себя как человек, получивший стрелу в спину, — сухо ответил Тоган, — но благодаря Сибилле моя спина крепнет очень быстро, сегодня мы пытались привстать с постели. Пустое! — Тоган зло сплюнул.

— Тоган, ты спешишь. Пусть организм окрепнет. Встать успеешь.

— Но лежать, когда за бортом плещется море, — пытка! Как мне хочется услышать вой канатов на ветру, скрип стапелей и рей, почувствовать солёную воду у себя на губах.

— Мне, кажется, ты не очень-то любил, когда мы нагружали мачты и такелаж в сильный ветер!

— Я сейчас бы всё отдал, чтобы вновь услышать пение нагруженных парусов, но вынужден валяться здесь.

— Тебе не нравится компания, в которую я тебя определил? Может, поменять кого-то? — Карталон сделал непонимающее лицо.

— Нет, нет! — быстро возразил Тоган. — Никого не надо менять! Просто я беспокоюсь за корабль.

— Что же тебя беспокоит, Тоган? — спросил Карталон, оживляясь.

— А ты забыл о зловещем бочонке у кормы? Барка, ты ещё не избавился от него? — с надеждой спросил Тоган.

— И не думал об этом! Он мне ещё может пригодиться! — сделал довольный и загадочный вид Карталон.

— Как?! Как может пригодиться бочонок со злом? Я его каждый вечер обкладывал тройным кольцом заклинаний! Но кто же это делает сейчас? — в голосе Тогана чувствовалась бесконечная тревога.

— Ты прав, Тоган. Я как-то не подумал об этом. Никто! — Карталон со спокойным, немного обескураженным лицом подытожил: — И поэтому я его перенёс себе в рубку.

— Что?! Ты, Барка, болен совершенным бесстрашием! Мужество, конечно, не самая слабая твоя черта, но ещё боги должны были тебя одарить хоть каплей разума!

— Они одарили меня тобой, Тоган! Выздоравливай скорее и у нас на корабле с колдовскими обрядами и оберегами станет опять всё в порядке! — Карталон хитро прищурился.

— Ты называешь мои обряды колдовством? Я только взываю к своим богам Талабионга, Исталабионга, Италанки… — здесь Тоган начал перечислять пантеоны злых и добрых богов своего племени, от которых Карталон наморщил лоб, но не стал прерывать нубийца, силясь выслушать его до конца. — …И к могучим богам Орастияка, и тогда они сами присматривают и заботятся о сохранности нашего корабля! — закончил, наконец, Тоган и лицо Карталона просветлело.

— Ну вот, я сейчас вижу, что дела твои пошли на поправку! Выздоравливай и начинай выходить на воздух! Меня какое-то время не будет на галере!

— Куда ты отправляешься? — насторожился Тоган.

— На сушу, совершу пешую прогулку по Сицилии, — ответил Барка.

— Последняя наша прогулка на сушу была не очень-то удачной! — поморщился Тоган. — И всё из-за того злополучного бочонка, что ты принёс на корабль.

— В этом я с тобой полностью согласен, Тоган, — Карталон сжал ему руку, — зло, находящееся в этом бочонке, ни одному народу не даёт покоя! Злые боги рассыпали его по земле! — Карталон задумался. — Может, это произошло случайно, но с тех пор оно завладевает сердцами людей и превращает их в своих рабов! И даже стало мерилом всего на Гее — и хорошего, и плохого. Самое главное, человеческие поступки стали измеряться в нём тоже! Но мы с тобой не входим в число поклонников этого зла, а значит, найдутся люди, подобные нам, и есть надежда искоренить это зло в сердцах порочных людей на лице Геи, в странах, где оно воцарилось и правит их деяниями и поступками! — Карталон встал. — Но пора отправляться. Надеюсь, к своему возвращению увидеть тебя на ногах, ведь нам нужно ещё совершить много интересных мореплаваний.

Карталон улыбнулся ещё раз и вышел, оставив Тогана одного. Тоган, оставшись один, долго размышлял над словами, услышанными от Карталона…

По галерам разнесли приказ — к утру с каждой галеры собрать по полтора десятка самых отчаянных воинов из числа палубных команд. Утром следующего дня Карталон и чуть более тысячи воинов высадились на берег и соединились с высаженной накануне армией Ксантиппа. Диархон с флотом быстро двинулся к Акраганту. Туда же, только сухопутным путём, направилась высаженная армия.

 

Глава 45

Целый месяц в лагере близ Мессины римская армия поджидала последние конвои с провиантом и фуражом для африканской кампании. Марк Атиллий Регул, не отвлекаясь больше ни на какие тайные операции ордена, готовил легионы к броску через внутреннее море к Африке. Ситуацию осложнила прибывшая из-под Солунта армия Луция Манлия Вульсона, второго консула Римской республики. Потрёпанная в боевых столкновениях, она нуждалась хотя бы в кратковременном отдыхе и пополнении выбывших воинов по болезням, ранам и просто убитых. Регул и Луций Манлий не находили контакта в отношениях между собой, всегда возникали разногласия даже в простых вопросах. Регул упрекал Манлия в безуспешных действиях на севере Сицилии, Манлий убеждал его в том, что он всё же взял Солунт, а Акрагант до сих пор в руках пуннийцев. На что Атиллий возражал, что осадой города занимается не он, а проконсул Кавдик. Всё это дошло до такой степени разногласий, что консулы перестали встречаться, и Септемий Бибул, связанный вопросами квестуры обоих консулов, взял на себя роль дипломата и связного между консулами. И сегодня Септемий прибыл к консулу Луцию для передачи некоторых предложений Регула, касающихся проведения дальнейшей операции. Войдя в ставку Манлия, он обнаружил его за ежедневным докладом связных о передвижении сил противника. У стола, за которым сидел Луций, стояло несколько военных трибунов и легатов, которые поочерёдно докладывали сведения, пришедшие с северной части острова.

— …Таким образом, Гамилькар, — продолжал докладчик, один из военных трибунов по имени Лутаций Стибл, — не только укрепил свои позиции на плато Геиркте, но и выбил нас из Панорма, окружив Солунт с востока. Я думаю, штурм Солунта не за горами!

— Что ты предлагаешь? — Консул вопросительно посмотрел на Стибла, после того как кивком головы поприветствовал Септемия. — Мы не можем сейчас атаковать Гамилькара, у нас сейчас иные цели!

— Я помню, консул, — Стибл стоял с непроницаемым лицом, по которому нельзя было прочитать его чувства, — но раз мы не можем помочь осаждённым войскам, то мы можем вывезти из города гарнизон. Этим мы сохраним людей и ими же пополним свои легионы. Хочу заметить, пополним опытными воинами!

— Предложение само по себе очень разумное. Но что скажет Сенат? Сначала мы жертвуем людьми при штурме города и берём Солунт, а потом, заботясь о людях, эвакуируем расположенные там подразделения, сдавая таким образом город?! Регул тут же донесёт о бессмысленности наших действий. — Луций задумался.

— Да, но это наши люди, а не солдаты Регула. Солдаты Регула не встречались ещё с войском Гамилькара в открытом поле, а мы встречались и имеем опыт. Сохранив людей, мы поднимем дух наших легионов, укрепив их морально и духовно.

— Скажу тебе честно, что просто как человек, мне очень хочется сделать всё так, как ты говоришь, Лутаций, но, к сожалению, я ещё и военачальник. Это звание обязывает меня быть жестоким. Я не могу отдать город после стольких жертв! Этим мы дадим повод нашим врагам здесь, в этом лагере, обвинить нас в малодушии. И поэтому я, как военачальник, принимаю другое решение. Пусть держатся. Пусть вооружат местных секванов, но отбиваются. А если мы уступим, то уступим только силе. Сила пересилит силу! В этом ничего позорного нет! Смерть на поле боя не имеет позора, но зовёт к отмщению. — Луций окончательно принял решение. — Передайте приказ удерживать город! Что у нас с флотом?

— Тереннский флот в отличном состоянии, консул! — отвечал другой из присутствующих здесь военачальников Лукреций Фимбрия. — Мы пополнили свои гребные команды и готовы к плаванию в Африку.

— Что с фуражом для армии? — Луций всегда очень заботился о вопросах снабжения армии всем необходимым. — Мне нужно быть спокойным на этот счёт в походе.

— Последние конвои на подходе, консул, — ответил за всех, выйдя вперёд, Септемий, — у тебя будет всё необходимое в походе.

— Хорошо! Все свободны! — Луций подождал, пока военачальники покинули ставку. — Дежурный! — крикнул он и после входа дежурного центуриона, попросил: — Принеси нам с квестором что-либо перекусить!

Луций, повернувшись к Бибулу, спросил совершенно прямо:

— Что хочет Атиллий в этот раз?

— Он предлагает тебе не ждать пополнений из Италии, а пополнить легионы, взяв из того, который в настоящее время недоукомплектован. Потом ты оставишь этот легион здесь, в Мессине, для полного доукомплектования. Но это позволит отправиться нам в Африку по приходу последних конвоев с провиантом! Это хорошее предложение, Луций! Сейчас середина лета, самая хорошая пора для плавания! Перевес в людских резервах у нас огромный! Но есть одно обстоятельство, заставляющее поторопиться с отплытием. На севере Италии зашевелились цизальпинские галлы. Их цари объединяются, — Септемий излагал факты спокойно и обстоятельно. — А ты знаешь, Манлий, чем это пахнет для Республики!

Манлий знал. Галлы были самыми древними врагами Рима. Много веков они наводили страх на Италию, облагая данью народы Италии. Объединение галлов говорило само за себя. Галлы готовятся к походу.

— Хорошо. Передай ему моё согласие. Я сделаю всё, чтобы не задерживать отплытие. Хотя по мне — и не надо никакой экспедиции. У нас есть много врагов пострашней Карфагена!

От внимания Септемия не ускользнула мысль Манлия и он спросил:

— Ты считаешь войну затянувшейся?

— Я избран народом и обязан исполнять политику Республики. Но не понимаю выгоды Республики в Африке! Там нет плодородных полей, как в Египте, но Египет наш друг. И Карфаген был другом, когда слоны Пирра оглашали своим боевым рёвом поля Италии. И вдруг всё переменилось в одночасье.

— Похожее суждение я слышал в Риме от проконсула Гая Селинатора, — заметил Септемий, — он сетует, что Сенат принял сторону Катона.

— Этого безумца Катона! — уточнил Луций. — Значит, старый Гай так же мудр, как и прежде. Жаль, что с нашим поколением, Септемий, из Рима уходят здравые политики Республики! А такие шарлатаны, как Катон, будут туманить народу мозги исключительностью нашего города, который, по их мнению, выбран богами для возвышения над всем миром. Бред сумасшедшего! Всё это лопнет, как чрезмерный, раздутый мыльный пузырь! Я тебе расскажу, Септемий, но пусть это останется между нами. Твой характер закален воспитанием, данным тебе твоим отцом, а он был настоящим патриотом Рима! Так вот, — продолжал Луций, — я стар, Септемий, но в людях я разбираюсь намного лучше Регула. Этого безумца и хвастуна, который ведёт свою игру, подыгрывая Катону ровно столько, сколько это будет ему нужно. Но мы отклонились от темы, — Луций помолчал, собираясь с мыслями. — Когда-то я принимал участие в работе посольства в Карфагене, это было около сорока лет назад. Я видел их город и был поражён красотой и величием их архитектуры, изящных улиц, храмов и просто построек! Обилие храмов стоит у меня перед глазами и поныне! Это город торговцев, Септемий! Он строился как город торговли и принимал в свою общину все народы, занимающиеся этим ремеслом. С самого начала он был небольшим финикийским городом. Но по мере развития торговли и строительства дорог вокруг него он превращался в центр торговли! После наплыва в него разных народов он прирастал новыми городскими кварталами: греческим, ливийским, нуммидийским. Там же строились храмы различных пантеонов богов других народов. Правление осуществлялось по республиканскому принципу — Совет суффетов, Совет тысячи одного, Совет магнатов. Люди там живут ремёслами и торговлей. Не разбоем, как галлы, а торговлей. Там до сих пор не построили защитных стен, несмотря на то, что ливийские вожди, завидуя могуществу Карфагена, мечтают предать его огню. Говорят, что сейчас они их строят, и это правда. То же самое сделали бы и я, и ты, Септемий, зная, что на тебя готовится нападение. Но тогда в посольстве находился отец нынешнего Марка — Порций Катон. Человек, имеющий одновременно много хороших и много плохих качеств. Он слыл знатоком философии и, как приверженец философии, должен был быть противником бесчеловечных войн. Но одновременно в нём жил человек, считающий себя какой-то исключительной личностью. А такие люди рано или поздно становятся фанатами какой-либо одной идеей. Такой идеей стала у него идея возвышения Рима. Находясь в Карфагене, он всё пытался выторговать у жрецов Священной Касты какую-то вещицу, очень нужную, по его мнению, в Риме. Но натолкнулся на таких же фанатиков, которые живут в Карфагене с такой же безумной мыслью. Порций был страшно увлечён этой идеей и вот она рухнула! Гнев затмил разум Катона, и с тех пор род Катонов ярый враг города торговли. А сын его, став понтификом ордена храма Двуликого Януса, совсем взбесился, встав на защиту пиратов Мессины! Когда мы уезжали из Карфагена, на пирсе Крама я имел беседу с отцом нынешнего нашего врага Гамилькара. Он вышел проводить нас, будучи суффетом, и так получилось, заговорил со мной. Из той беседы я понял, что этому городу не нужно ни мировое господство, ни война! Как у любой республики, у Карфагена есть границы, которые он защищает, но тяга к завоеваниям у них отсутствует. По простой причине — с кем же они будут торговать, если у них будет много врагов. Но с тех пор Катоны и им подобные только и живут мыслью о сокрушении Карфагена! Хотя сам Карфаген в своё время был рад возвышению города Ромула и даже содействовал этому! Видя это как противодействие имперской политике греческих полисов по заселению Италии и Сицилии, он помогал нам всеми средствами и, даже, вступил в войну с Пирром. Но политика меняется с уходом старых сенаторов и возвышением новых. Теперь мы забываем своих старых врагов и заводим новых! Всё это плохо кончится для Римской республики. Республика не может быть бесконечно огромной, расширяясь до имперских пределов! Это кончится так же, как в Вавилоне, Ниневии, Персеполе! Септемий, ты и подобные тебе молодые сенаторы должны поменять приоритеты Республики, заменив символы — разящий меч на непробиваемый щит! Только с такой политикой можно двигаться к возможности расширения Отечества, приняв в своё политическое пространство соседствующие с нами народы! Именно так хотел двигаться твой отец, этого взгляда придерживались и мы с Гаем Селинатором. Но вынуждены вести армию в тревожную неизвестность…

В это время принесли завтрак. Луций молча пригласил квестора присоединиться к трапезе. Септемий обдумывал услышанное, когда вместе с консулом принялся утолятьутренний голод…

— Скажи, Септемий, — спросил вдруг молчавший какое-то время Луций, — что ты знаешь о кончине своего отца? — Луций посмотрел на Бибула, пригубив вина, и продолжил: — Ты ведь, кажется, был тогда в Самнии?

— Очень немного. Мне сказали, он заболел вечером, болезнь сломала его организм очень быстро — за два дня!

— Вот именно! Очень быстро! Вот что меня настораживает. Я, например, точно знаю, что накануне он был в храме Двуликого Януса! Он там беседовал с понтификом. — Луций закрыл глаза, припоминая подробности. — Он говорил, что понтифик использовал свою поездку в Египет не по назначению и дурачит Сенат обещаниями о поставке египетского хлеба и сукна, которого у нас в Республике достаточно своего. Твой отец сказал, что потребует отчёт от понтифика, а если не получит его, вызовет того в Сенат! А на заседании Сената на следующий день ему вдруг стало плохо и его унесли прямо из зала.

Септемий, услышав этот рассказ, замер от оцепенения. Он услышал ту информацию, которую искал давно и безуспешно! Он не верил никогда, что отец, будучи очень крепким, вдруг сдался болезни за поразительно короткий срок. И вот теперь ему удалось услышать подтверждение своим догадкам от человека, которого он знал только понаслышке, но оказавшегося человеком с похожими взглядами на сложившуюся ситуацию в Республике. Более того, человек этот вызывал к себе огромное доверие. Но открывался он не для всех, предпочитая быть всегда в тени! «Если такие люди, как Луций Манлий Вульсон, открывают своё сердце, значит, действительно в Республике происходят негативные, тревожные процессы, — подумал он. — Отец наверняка знал об истинной миссии Катона в Египет и искал ответы на свои вопросы, как я сейчас! Но Катон не обмолвился об этом ни словом!»

— Луций, откуда ты знаешь о посещении храма моим отцом? И насколько эта информация точна? — с горечью в голосе спросил Септемий.

— В тот вечер я был в гостях у Сульпиния Долабеллы, когда его привратник доложил о приходе Публия Бибула. Он вошёл и спросил Сульпиния, который был в Египте в составе той делегации, что он знает о работе Катона в том посольстве, кроме общеизвестных в Сенате. Долабелла отвечал, что Катон вообще не участвовал в работе посольства. Понтифик был там больше с частным визитом, чем с визитом, уполномоченным Республикой. Также Долабелла отметил необычайное оживление понтифика, особенно в конце работы посольства. Мы спросили Публия о причине возникшей озабоченности и внезапном интересе по поводу египетского вояжа Катона. Публий, подумав, ответил, что последнее время Катон проявляет неприкрытую заинтересованность к политике Сената Республики. Твой отец знал намного больше, мы это видели, но нам рассказать об этом пока не хотел. Видимо, у него были свои информаторы по этому вопросу, иначе как бы он заинтересовался поездкой Катона. Он знал много, но не всё! Мы спросили его, что теперь он собирается делать с информацией, полученной от Долабеллы. Публий засмеялся и произнёс, что отнесёт её по адресату в храм Януса, куда он отправляется сейчас же, чтобы пригласить понтифика на заседание Сената. Вот всё, что я знаю! Но когда вдруг здоровый человек скоропостижно умирает, это всегда вызывает вопросы и догадки. Я знаю ещё несколько таких же внезапных смертей, настигших сенаторов. И везде, в той или иной форме, в непосредственной близости к этим смертям возникает силуэт храма верховного понтифика. Отправляясь сюда, в Сицилиию, я тоже получил приглашение Катона на посещение храма для беседы, но проигнорировал его, сославшись на занятость. — Луций замолчал.

— Меня он тоже приглашал в храм, — открылся Септемий.

Лицо Луция загорелось интересом:

— И ты посетил его? Что ему было нужно?

— Я не могу сейчас раскрыть всю полноту нашей беседы. Пойми меня правильно, Луций! — ответил Бибул. — Мне ещё многое придётся осмыслить, чтобы замкнуть цепь логики вокруг его деятельности. Но мне стало совершенно ясно, что он не доверяет Марку Регулу и ждёт от него какого-либо подвоха или сюрприза! И мне совершенно не ясен смысл обрядов, происходящих в храме. Я видел на алтаре вырезанное человеческое сердце! В этом есть какая-то животная дикость!

— Культ храма принадлежит какой-то древней вере, совсем не связанной с пантеоном Юпитера и Юноны. Схожий культ исполняется в храме Молоха в Карфагене. Их что-то связывает. Мой отец говорил как-то, что культ этот пошёл от того телохранителя Ромула, которому он обязан за убийство Рема. Эта личность скрыта временем и покрыта мраком тайн. Известно, например, что он довольно долго жил, но когда он умер и где его могила, никто не знает! Ромул построил храм и стал его понтификом. Начались войны Ромула. Двери храма открывались, когда велась война, и закрывались, когда она прекращалась и наступал мир. Но мир почти не наступал! И Ромул, сложив с себя звание понтифика, занялся переобустройством власти в городе, замыслив провозглашение Республики. Но двери храма уже почти не закрывались, став частью политики города, и Ромул перестал посещать храм. Сенат тех времён не оставил по этому поводу никаких записей. Все, кто пытался разобраться в этом, на протяжении всей истории Рима не могут добраться до правды. Архивы документов скрыты в подвалах храма под присмотром верховного понтифика. Если ты был в храме, Септемий, значит, ты в поле зрения храма и чем-то интересуешь его. Храм Двуликого Януса — это тёмная сторона нашего города и нашего прошлого. Что-то там скрывается, пришедшее из глубины веков. Будь осторожен, Септемий, орден убийц сторожит его тайны!

— Луций, у меня возник к тебе ещё один вопрос! Может, ты что-либо слышал по этому поводу. Не было ли у Катона при рождении близнеца?

— Жена Порция Катона разрешилась двойней, но впоследствии один из близнецов умер. И Порций, чтобы сохранить жизнь второму, покрыл свою жизнь тайной. Он вёл жизнь затворника. В его дом попадал только избранный им круг граждан. А почему ты спрашиваешь об этом?

— У меня появилось сомнение в его смерти! Более того, я его видел! — Септемий внимательно следил за реакций Вульсона.

Глаза Манлия, вспыхнув, оживились:

— Кто знает об этом ещё? При каких обстоятельствах ты его видел?

— Я думаю, он всегда рядом с Катоном. Его адепты носят маски. Кто об этом знает ещё? Я думаю, их сторонники в Сенате знают об этом! И догадывающихся тоже немало. Тот же Регул заметил раздвоение личности Катона! Его вдруг возникающую разнополярность суждений! Его внезапно вспыхивающие совершенно различные порывы! Я же видел его по воле самого Катона! Только не знаю, по чьей воле из братьев? Но мне было представлено его появление как явление Двуликого Януса в его обличье! — В этот момент при произнесении этих слов лицо Луция изменилось, волнение стало ясно проскальзывать по нему. — Сказать правду, я был потрясён представленным! Я не знал, что мне думать и как реагировать! Но, узнав совсем недавно, что орден арканитов состоит из собранных по всему свету близнецов, натолкнулся на эту мысль!

За время повествования Септемия выражение лица Луция Манлия несколько раз менялось. Брови его сошлись от глубокого раздумья, собрав морщины на его высоком лбу.

— Ты мне поведал страшную тайну, дорогой Септемий! Интереснейшие факты! Если Катон скрывает своего близнеца, какие цели преследуют они этим? У меня идут мурашки по телу от мыслей об этих мрачных тайнах! Дело в том, что после смерти Рема Ромул менялся на глазах! У него тоже наблюдалось раздвоение личности. А если предположить, что Рем не был убит, а просто братья решили править вдвоём, поочерёдно? Или здесь кроется иная тайна, разгадку которой мы даже не можем предположить! Септемий, будь очень осторожен! Мы отправляемся на войну, где теперь тебе придётся смотреть не только вперёд, на врага, но, по большой вероятности, и назад! Убийцы могут быть везде. Всё, о чём я сегодня узнал, наводит меня на мысль, что тайны Капитолия скрыты неспроста! Я давно заметил, что победы Республики не приносят радости её народу. Наши земледельцы, опора Республики, разоряются, а земля скупается олигархией практически за бесценок. Не это ли плата за лояльность её в Сенате к ведению этих бесконечных войн Республикой? Присутствие какого-то злого рока ощущается в Республике. Смерть твоего отца, так протестующего против ввоза в Республику дешёвого египетского зерна, разоряющего наших земледельцев, — тому свидетельство!

— Я полностью согласен с тобой, Луций! Честно, когда я шёл сюда, мне и в голову не приходило, что наш разговор откроет для меня столько нового и что я встречу здесь своего союзника по взглядам на политику Республики. Спасибо за беседу и завтрак, Луций! — Септемий встал, очень тронутый откровенностью Луция. — Я постараюсь выполнить твои советы.

— Да, очень хорошо! Потеря твоей жизни не просто плохо скажется на предстоящей кампании, но, самое главное, плохо скажется на расстановке сил в Сенате Республики! И ещё, будь бдителен с Регулом, он может превратить поход в скрытую авантюру, чтобы выйти на первую роль в предстоящей победе, свободно жертвуя для этой цели множеством чужих жизней, — проводил Септемия консул Манлий.

На этом они простились. Бибул отбыл в ставку Регула.

 

Глава 46

Кассий Кар целый месяц за последние шесть лет предавался домашним заботам, стараясь не думать о предстоящей войне и событиях, связанных с ней. Отец несколько раз разговаривал с сыном о его планах на дальнейшую жизнь. Узнав, что Кассий намерен разыскивать после войны какую-то гречанку, он сильно разгневался и не разговаривал с ним несколько дней. Но чувство отцовской любви и привязанности к своим детям перебороло ревность и обиду к незнакомой девушке, и он перестал сердиться на сына. Они занимались стрижкой овец, выгоном скота на пастбища, объездкой лошадей перед продажей их в города Латиума. Месяц пронёсся, как это всегда бывает, очень быстро и Кассий засобирался обратно. Проводить Кассия вышло всё семейство. Кассий снова облачился в экипировку римского центуриона и выглядел совсем по-иному. В нём снова появилась железная дисциплина солдата, он поочерёдно обнял всех родных — мать, отца, сестёр и брата.

— Береги родовое гнездо, Туллий, — сказал Кассий, — ни в коем случае не продавай наш надел земли. Береги родителей, — шепнул он также ему на ухо, обнимая покрепче.

Кассий подошёл к матери и отцу. Мать вытерла глаза.

— Береги себя, центурион Кассий, — официально приказал отец, — носи военную славу Республики так же бережно, как мать носила тебя в чреве! Храни память о родных местах, где бы ты ни находился. Пусть Юпитер озарит твой путь, а Юнона укрепит в тебе дух! Когда решишь все свои личные вопросы, возвращайся! — Отец положил свою руку на плечо сына. — В путь, сынок!

Кассий вскочил на лошадь. Пустив её крупной рысью, Кассий заметил стоящих вдоль дороги людей, которые вышли проводить его в обратный путь, как провожали своих сыновей, рекрутированных наборами, вследствие разворачивающейся войны. Он с решимостью скакал вперёд, решив не оглядываться, как бы этого ни хотелось. Вот он поднялся на холм и скрылся в виноградниках…

Обратный путь он проделал, как это всегда бывает, намного быстрее, ведь он не имел груза, а для лошади это было ощутимое облегчение. Римские дуплонии делали из меди или железа и весили они прилично, если учесть вес самого Кассия. Не глядя по сторонам и не отвлекаясь на местность, он достиг развилки дорог и направил коня в порт Остии, на окраине которой они договорились встретиться с Массилием в одной из таверн под названием «Огузок Бахуса». Он без труда отыскал эту таверну, являющуюся в этой окрестности чем-то вроде достопримечательности для рыбаков, пропивающих свою выручку от улова, а также заезжих торговцев. Также, здесь часто собирались военные моряки, когда их корабли заходили в верфь для ремонта.

Оставив в конюшне таверны свою лошадь, Кассий осмотрелся вокруг… Он никогда не был в знаменитой кузнице римских флотов. Верфи, окружавшие город, поражали своей грандиозностью! Везде чинились галеры различной вместимости и разного размера остова корабля. Здесь были и торговые галеры, предназначенные для перевозки различных грузов, далее стояли галеры военного предназначения. Вытащенные на берег, они показывали свою подводную часть, которая была объёмом не меньше надводной. Вокруг них возилось много народа, в основном, плотников, а также мастеров по смоляной обработке бортов и днищ. У боевых галер нос и бока обивались медью для предохранения при таранной атаке. Тут же снималась вся оснастка корабля, начиная от парусов и до последнего каната. Также ремонту подвергались киль и корма с огромными подвесными рулевыми вёслами. Везде пахло дёгтем и смолой. Кассий восторженно наблюдал за всем происходящим на пирсах Остии. Но, почувствовав, что проголодался, вошёл внутрь таверны.

Несмотря на дневное время, в таверне находилось довольно много народа. За довольно длинными столами, расставленными поперёк зала, сидело достаточное количество народа. Между столами сновали мясистые девки не первой свежести, которых подвыпивший мужской народ старался ущипнуть за выпирающие выпуклости. В отдалении стояли бочки с вином разных сортов, от молодого и поэтому дешёвого, до выдержанного и дорогого. Для любителей было дешёвое пиво, но в то время оно пользовалось намного меньшим спросом, чем вино. В зале пахло букетом разных запахов, начиная с кислого винного и кончая запахами варёной пищи, которую рубили, тушили, варили тут же, в помещении таверны. Народ угощался разной едой, в зависимости от наличия ассов в своём кармане. Приоритетным питьём, как мы уже заметили, было вино, от кислого дешёвого, до довольно сносных вин местного производства.

Кассий выбрал себе место не в самом зале, а около расположенных по бокам ниш, которые были возведены, чтобы усилить крепость перекрытия. Внутри ниш тоже поставили столы для посетителей более приличных и зажиточных. Кассий сел и заказал местного вина с отварной курицей и лепешкой. Одна довольно молодая особа, увидев Кассия, подошла к нему:

— Не желает ли столь молодой, но заслуженный центурион отвлечься от долгой и утомительной дороги, которую он проделал до остановки в нашей таверне?

Кассий посмотрел на неё. Девица была, наверное, из местных рыбачек. Внешность её была довольно миловидной, но он с улыбкой отказался от предложения, пригласив, правда, за свой стол скоротать время и разделить с ним трапезу. Она не без удовольствия согласилась, может быть, надеясь на большее… Кассий спросил:

— Ты давно здесь находишься?

— Уже больше месяца, — ответила она, пригубив вина и отломив курицу, — отец уплыл за сельдью, мне надо помогать матери кормить маленьких братьев и сестёр!

— А не видела ты здесь римского декана с эмблемой, похожей на мою? — Кассий показал на знак на перевязи своего меча.

— Здесь много военных и я обычно вижу их, когда они снимают с себя всё и остаются без знаков! — посмеялась она, — но с такой эмблемой я здесь точно никого не видела. А сколько ему лет?

— Он старше меня лет на пятнадцать. Да! Он родом отсюда! Он когда-то жил здесь, его зовут Массилий, может, знаешь? — Кассий посмотрел на неё с надеждой.

Девица покачала головой.

Кассий начал осматривать зал, а она ему рассказывать про грязную жизнь рыбачек, которые должны подрабатывать умением ублажать мужчин. Один из посетителей заглянул в нишу, услышав мягкий, приятный молодой женский голос, но быстро отпрянул назад, увидев взгляд сурового центуриона, глаза которого совсем не были полны расположением от внезапного появления его в нише.

Кассий сидел и слушал монолог подвыпившей рыбачки, обводя глазами зал таверны. Вдруг он услышал знакомый голос, услышать который здесь ему бы никогда даже не представилось возможным! Он вслушался… Точно…, этот голос он уже слышал… Голос раздавался из соседней ниши…

Кассий, дав рыбачке три дуплония, послал её за более дорогим вином и какими-нибудь фруктами.

— Оставишь себе разницу! — сказал он ей и, увидев в её глазах радость, улыбнулся. — Иди!

Кассий придвинулся поближе к соседней нише и попытался вслушаться…

— …Мне довольно уже слышать об этом! — разобрал Кассий. — Вы мне говорите то, что я уже знаю без вас. Гемиола скоро будет готова и я отправлюсь в Мессину. Вы говорите, он встречался с Манлием, но о чём была их беседа, не знаете?! Охранная центурия подкуплена нами! Мы должны быть в курсе всех событий, происходящих у консула Манлия! С ним встречается Бибул, разговаривает более двух часов, а вы ничего не знаете о предмете их разговора?! — При этих словах Кассий вслушался сильнее, подвинувшись ещё ближе. Но следующие слова, которые он услышал, заставили его вздрогнуть. — А если вдруг возникнет ситуация, которая вынудит нас быстро убить обоих? Верховный понтифик дал нам на это все полномочия!

— Да, советник! Я сделаю всё, что вы скажете! Но что мне делать сейчас? Отправиться вместе со всеми моими людьми с вами? — услышал другой голос Кар, показавшийся ему тоже знакомым.

— Людей я твоих возьму. У нас сейчас не хватает опытных адептов. Последнее время мы теряем своих людей! Неудачи преследуют нас…

— Что с вами, советник?

— …Что-то почувствовал… Как началась операция с Баркидами, нас преследуют неудачи. Вот оно, действие той части, которая остаётся в их руках! Удача всегда с ними. Я сам лишился пальцев правой руки!

— Как же это произошло, советник! Ведь вы признанный лучший мечник ордена! — Голос, принадлежащий второму человеку, по тональности был крайне удивлён произошедшим.

— Мы думали, что это Гамилькар. Несколько дней мы, представившись свободными торговцами, предлагали ему амфоры с новым составом греческого огня. Условились, что он зайдёт в залив города Тигромены для совершения сделки. Он должен был быть с одним сопровождающим, а мы встретим его у себя на гемиоле с образцами амфор. Всё шло по плану. Их галера, отделившись от флота, зашла в залив и долго стояла на месте, видно они решали, можно ли нам доверять. Но вот с галеры отделилась лодка. На ней было два человека, один сидел на вёслах, другой стоял, на нём был белый, развевающийся на ветру плащ. Лодка приблизилась к гемиоле. Человек взобрался на борт. Два лучника с тяжёлыми критскими лукоами сидели в трюме и должны были насквозь поразить его снизу вверх, как только мы подведём его к трюмовым люкам. Вот тут всё пошло не так, как мы планировали. Взобравшийся человек оказался не Гамилькаром! Я видел Гамилькара и хорошо помню его черты, но этот был старше, а глаза его выражали пронизывающий холод, когда смотрели на тебя! Ужас! Я тогда ещё не знал, кто это. Но позже мне снова пришлось увидеть его и услышать многое, объясняющее то, что случилось тогда. — Голос затих, видимо, человек выпил вина и помолчал, погрузившись в воспоминания того дня. — Так вот, я уже думал, что всё уже сорвалось, но вдруг увидел её! Она сверкала на его плече золотой фибулой, скрепляющей плащ! Как мне и говорил мой брат, если она вдруг окажется рядом, ты почувствуешь жжение от той части, которую он мне дал, чтобы не ошибиться. И я почувствовал сначала вибрацию у себя на груди, а потом и жжение! Будто солнечный луч прожигает тебя своим лезвием. — Кассий покрылся холодным потом, услышав этот рассказ, а между тем советник продолжал: — Странно, но и сейчас, от моих воспоминаний, она вибрирует у меня на груди! Но вернёмся назад. Она сияла прямо у меня перед глазами! Казалось, протяни руку и просто возьми её! Вот она, удача Астарты!.. Одна из стрел отклонилась, пролетая клеть трюма и задев за неё своим оперением! Другая была сбита его плащом, который вдруг неожиданно был поднят сорвавшимся шквалом, а корабль накренился от этого! Я вовремя не обнажил свой меч, подавшись немного назад! Мой напарник первый совершил нападение, но был повергнут незнакомцем, который молниеносно отреагировал и пронзил его бок! Пришло моё время! Я бросился на него сбоку и был уверен в своём успехе! Но он успел отразить мой выпад и перешёл в атаку! Две его атаки я отразил, а вот третью… — Советник замолчал на несколько секунд и продолжил: — Я старый мечник и знаю многие техники владения этим оружием, но к этой я был не готов…, его меч дотянулся до моей ладони, смахнув с неё меч вместе с двумя пальцами… В этот момент из трюма стали выбегать мои люди, а он выпрыгнул за борт. Держась за край лодки, они поплыли к галере, которая тем временем уже шла на нас… Мы бросились к лодкам и поплыли к берегу! Кораблём пришлось пожертвовать, его разбили люди Гамилькара. — Голос затих, потом изрёк: — Странная вещь память, я тебе рассказываю о том деле, а часть Барата, висящая у меня на груди, жжёт мне грудь, и я совершенно точно ощущаю отрубленные кусочки плоти моей руки.

— Так кто же это был? Там, вместо Гамилькара? — спросил обладатель другого голоса.

— Это был его брат, Карталон. И она, видно, сейчас у него! Гамилькар постоянно путает нас, меняя её местонахождение! Но Карталон, как говорят о нём знающие его моряки, ещё страшнее Гамилькара. Одно время он плавал со старухой, жрицей храма Молоха, которая впитала в себя древние знания. Говорят, она могла менять голос и даже облик! И она научила его этому. То есть, он может предстать тебе в образе страшного монстра или чудовища, ломая твою волю, а сам в это время остаётся человеком. Во время плаваний они попытались захватить храм Молоха, но отряды, охранявшие его, воспрепятствовали им, окружив храм. Тогда ведьма сделала их невидимыми и они прошли мимо отрядов незамеченными.

— Да неужели мы, имея две части, не справимся с одной? — засомневался второй голос.

— Скоро в нашем распоряжении будет третья часть! Карфаген падёт! Я думаю, что тогда мы добьёмся своего. Рим будет править миром и старые боги, вернувшись на землю, помогут добыть нам её! — Голос с мечтательного тона снова вернулся в обыденный тон. — Но тебе нужно возвращаться в Рим. Следи за Селинатором. Бибул был у него, когда его потеряли наши адепты. Всё докладывай понтифику, кто к нему приходит, кто уходит.

— А что, если он пойдёт в Сенат со своими докладами, которые подсказал ему Бибул?

— Сенат состоит из подкупленных людей. В своём составе он похож на жирных свиней, которые ждут очередной порции вознаграждений, но есть среди них и другие, которые нам очень вредят. Но мы сводим с ними счёты! Так было с отцом Бибула, Публием Бибулом, которому поднесли яд белладонны. От этого яда он быстро спустился к Плутону! Скорее всего, туда же надо будет отправить и Селинатора. И вообще, пора умирать врагам Двуликого Януса.

Голоса стихли.

Кассия охватил озноб от услышанного. В это время зашла рыбачка. Она принесла вина и винограда, громко рассказывая, как её пытались затащить в стог сена подвыпившие моряки и как она убежала от них к Кассию. За этим шумным рассказом рыбачки Кассий ничего из соседней ниши больше не расслышал. Он решил выглянуть из ниши и заглянуть в соседнюю. Кассий осторожно посмотрел в нишу. Она была пуста… Тогда он повернулся и выбежал из таверны, но никого не увидел. Он стоял у таверны и крутил головой, когда его неожиданно хлопнули по плечу:

— Центурион, ты, оказывается, убежал из дома раньше меня?!

Перед ним стоял Массилий.

Кассий растерянно посмотрел на него.

— Ничего не говори в своё оправдание, — улыбнулся он. — Пойдём, у меня заказан стол. Да и ещё что-то, специально для тебя!

Кассий ещё раз покрутил головой и направился внутрь таверны, ведя с собой декана.

 

Глава 47

Аппий Кавдик проснулся с восходом солнца. Первые лучи робко пробились через горизонт и устремились в разные стороны, прогоняя мрак и ночные страхи. Аппий вышел из палатки и посмотрел на Акрагант. Город был в предрассветном мареве тумана. К полководцу подошёл дежурный центурион.

— Вывесить красный плащ, — сказал Аппий.

Центурион бросился исполнять приказ. К палатке подбежали трубачи-волторнисты. Они приготовились и по сигналу центуриона, прозвучала команда к оружию.

Из палаток всего лагеря стали выбегать люди. Они смотрели в направлении палатки проконсула. Там на воткнутых копьях висел колышущийся красный плащ полководца, означающий сигнал к сражению. У палатки проконсула появились легаты и трибуны. Они ждали распоряжений полководца. Между тем весь лагерь был на ногах. Пехота экипировалась, помогая друг другу застёгивать доспехи, разбирая тяжёлые и метательные дроты. Велиты уже выходили из лагеря. Они ровными рядами выстраивались вне укреплений. Их центурионы отдавали резкие и отчётливые команды. Часть велитов направилась к стоящим передвижным штурмовым башням. В это время из лагеря вышла конница, на ходу разбиваясь на туллы. Римские всадники, потрясая овальными щитами, подбадривали друг друга, стуча древками копий о щиты. Конница разделилась на две части, каждая из которых отправилась на фланги велитов. Вслед за конницей из лагеря появились обозы онагров и баллист. Это была артиллерия того времени. Впряжённые в них тяговые лошади двигались к городу. Возле города за широким валом земли и деревянной стеной стояли дежурные части войск, которые услышав сигнал, отвечали из своих траншей подбадривающими возгласами. Из стационарных мест на валу по городу заработали осадные машины. Они запускали в сторону города тяжёлые ядра. Но они не доставали до города, так как были оставлены только для отражения атак осаждённых. Наконец, в лагере зазвучали трубные призывы и из ворот показалась тяжело вооружённая пехота. Манипулы строго, с определёнными интервалами выходили из лагеря, располагаясь в шахматном порядке. Из города это действие можно было наблюдать, как хорошо спланированный зрелищный спектакль. Легионы занимали места для штурма, делясь на три направления. К этому времени показалась пехота сиракузцев, идущая стройными рядами в строю фаланг. Сзади сиракузских фаланг шла конница. Тридцать пять тысяч римских и сиракузских воинов приготовились к штурму города…

В городе тем временем вооружались и занимали свои места ополченцы. Артиллерия поджигала фитили зажигательных амфор, по стенам рассыпались лучники с тяжёлыми дальнобойными луками и зажигательными стрелами. На башнях готовились к стрельбе расчёты скорпионов. Они стреляли тяжёлыми копьями на очень большое расстояние. Тяжеловооружённая пехота построилась у ворот, приготовившись к вылазке. Баллисты, установленные в нишах стен, выцеливали пристрелянные места вне города. Предыдущие два штурма выработали у осаждённых определённую тактику действий, которой они придерживались и сейчас. Как только тяжёлые штурмовые башни приближались на доступное расстояние, тяжёлые онагры акраганцев начинали метать в них зажигательные амфоры. В то же время баллисты со стен вели прицельный огонь по пехоте, двигающейся к городу. В воздухе потянулись шлейфы от метательных зажигательных снарядов. Римская пехота укрывалась за воздвигнутыми валами и возведёнными на них частоколами, которые построили против летящих снарядов и вылазок акраганцев. Какое-то время продолжалась артдуэль двух ратоборствующих сил…

В это время в порту Акраганта высаживался морской контингент, прибывший с флота Баркидов во главе с Диархоном. Диархон высадил около трёх тысяч воинов, которые были в числе палубных абордажных команд флотилии. Воины пришли помочь городу отразить очередной штурм. Диархон свёл их в строгие отряды по триста человек в каждом и назначил командиров. Эти воины отлично дрались на кораблях, в одиночных схватках, но в крупных сражениях, где большую роль играли строевые перестроения и атака боевым порядком, их использовали редко, так как выучки для такого сражения у них было мало, хотя использовать их для общей свалки, когда сражающиеся уже перемешаются, в качестве боевого решающего резерва было очень целесообразно. Зная эту специфику, Диархон усилил ими отряды на стенах города, где его воины чувствовали себя практически в корабельных условиях — условиях ограниченного пространства. Поэтому он распределил их по башням и стенам наиболее опасного направления. По стенам были разнесены метательные кувшины с греческим огнём для поджога подползающих башен.

Аппий Кавдик в сопровождении легатов подъехал к осадным тяжёлым онаграм.

— Сегодня, — обратился он к расчётам и обслуге осадных установок, — вы должны сконцентрировать направление стрельбы по восточной стене, по стеновому пролёту между второй и третьей башнями! Постарайтесь с точностью попаданий! Всем остальным расчётам скорпионов обстреливать стены города.

Аппий повернулся к стоящему сзади него римскому легиону.

— Я обращаюсь к вам и вашему легату, легион «Италика»! Вы славный легион, начинающий свой путь в славной битве при Аскулуме против неукротимого Пирра. Консул Регул прислал вас сюда, полностью доверившись вашей доблести и надеясь на ваши традиции не покидать поле боя без победы! Ваши традиции заставляют не отступать, а давить врага дисциплиной и неустрашимой доблестью! Поэтому сегодня вам предстоит ворваться в город первыми, в качестве флагмана римской славы и силы его оружия! Вы совершаете прорыв, а два легиона довершают разгром защитников города! Пехота Сиракуз будет поддерживать вас и пойдёт рядом. Доберитесь до ворот и откройте их, чтобы наша доблестная конница смогла ворваться в город! С нами Юпитер и слава Рима! — крикнул Кавдик, обнажив меч и подняв его над головой.

— Виват, виват, виват! — троекратное эхо разнесло этот возглас по окрестностям города.

Осадные онагры начали исполнять план проконсула. Они отправляли тяжёлые камни из берегового разлома мраморной скалы в восточную стену города. Расположившись за валом, воздвигнутым осаждающими для безопасности от летательных снарядов, летящих с городских стен, они планомерно обстреливали одну точку восточной стены, находившуюся ближе всех. Дальнобойные баллисты, расположенные на крайнем выступе северной стороны города, сметали живую силу римлян. И поэтому была сооружена эта защитная фортификация. Одновременно она скрадывала замыслы осаждающих. Северная сторона города была самая протяжённая и, если исходить из тактического расчёта, являлась наиболее пригодной для штурма. Но она имела и более укрепленную фортификационную защиту. Её стены были сооружены угловатыми выступами, заканчивающимися на каждом выступе башней с баллистами и скорпионами на верху башен. И если баллисты старались расстреливать осадные машины противника, то скорпионы были направленны только против римской пехоты. Но против этой стены осаждающие могли бросить самое большое количество войск, не концентрируя их. Это римляне и делали, проведя два безуспешных штурма города, атакуя северную сторону города. Они подводили к стенам штурмовые башни и лезли на стены. Укрываясь за большими передвижными щитами, они пытались осыпать защитников стен ливнем стрел. Но оба штурма не принесли успеха римскому оружию. Башни штурмующих расстреливались горящими снарядами защитников города. Со стен и башен города вёлся перекрёстный огонь, от которого не было укрытия! Римляне несли большие потери. К тому же отчаянные защитники Акраганта выходили из города на вылазку! Бой разгорался у стен города и чтобы вести его, римлянам приходилось выходить из-за укрытий передвижных щитов и попадать под обстрел лучников, бьющих со стен города.

Помня всё это, Аппий изменил схему штурма, отправив легион «Италика» и пехоту Сиракуз против восточной стены, туда же сместив все тяжёлые онагры. Остальные два легиона развернулись против северной стены и должны были делать ложные манёвры, отвлекая внимание защитников от главного направления штурма — восточной стены города.

— Выведите против северной стены всех союзных лучников, пусть стреляют из-за частокола! — приказал Кавдик. — Осадные машины, расположенные в нишах защитного вала, пусть тоже стреляют в направлении стен. Надо создать впечатление, — он повернулся к легатам, — что мы будем штурмовать обе стены. Пусть держат людей на стенах, вдали от главного удара.

Кавдик говорил про две стены, а между тем в городе было три стены. Третья, западная стена была воздвигнута, на скальной неровной местности. Штурм там был невозможен из-за неровного ландшафта, который делал недоступным подвод осадных машин и приспособлений к этой стене, так как они не могли стоять и передвигаться по каменной неровной гряде, изобилующей буграми и косогорами. Поэтому Кавдик даже не рассматривал западную сторону как перспективную для штурма. И как он и приказал, каменные мраморные глыбы летели к пролёту стены, расположенной между вторым и третьим пролётами крепостных стен Акраганта. Не все они достигали стен, так как расчёты вели стрельбу вслепую, из-за навала, только по корректировке солдат, находящихся на частоколе. Но попадающие в цель сотрясали стену мощными ударами. Вибрация стены докатывалась до устойчивых, мощных башен, сооружённых из того же мрамора, что и летящие снаряды. Там вибрация гасилась, уступая более сильному, устойчивому сопротивлению сооружения. Но становилось ясно, если удары продлятся ещё час-два, стена не выстоит и рухнет!

Диархон, находящийся на северной стене города вместе со стратегом гарнизона Акраганта Бомилькаром, наблюдали за передвижением римских войск.

— Мне не совсем ясна картина штурма, — произнёс Бомилькар, — союзные лучники римской армии почти все здесь. Восемь штурмовых башен стоят против нас! Но никуда не двигаются, будто чего-то ждут!

Диархон молчал, хмуро взирая на передвижения римлян. Он не любил наземных сражений. Его стихией было море! Там он чувствовал себя свободней и сильней. Он всегда смотрел на Гамилькара с восхищением, тот чувствовал ход наземного сражения каким-то особым своим чутьём, зная, как расставить отряды и какой из них вовремя поддержать, чтобы добиться успеха! Он ещё не достиг такого качества, если оно вообще достижимо для него, и поэтому чувствовал себя на земле неуверенно и неуютно.

Бомилькар, не видя из-за соседних возвышающихся башен восточную окраину города, обратился к Диархону:

— Диархон, возьми тысячу своих и иди к третьей башне восточной стены. Если римляне бьют онаграми по восточной стене, пришли гонца за мной! — Бомилькар поторопил его. — Только побыстрей, Диархон!

Диархон бросился исполнять приказ.

В это время римляне добились определённого успеха в расшатывании стены, подвергающейся обстрелу. Вследствие непрерывной бомбардировки стена треснула, с её верха обвалилась часть с защитными зубцами.

Лицо проконсула просияло. Увидев это, он обратился к легату легиона «Италика» Клавдию Буру:

— Клавдий, когда стена рухнет, построишь своих «черепахой», сиракузцы будут прикрывать ваши бока. А ваша задача — проникнуть в пролом!

Обстрел продолжился. Онагры били по всему периметру города, кроме западной части. Защитники города, находящиеся на восточной стене, поняли замысел римского консула и стали отвечать с башен восточной стены выстрелами из баллист, направленных за вал, в место предполагаемого нахождения тяжёлых онагров римлян. Несколько точных выстрелов даже разрушили одну из стреляющих машин. Но время уже было упущено. В восточной части крепостной стены жители города вдруг услышали гул, сопровождаемый шумом осыпающейся стены. Шум заваливающегося пролёта разнёсся по округе, на месте разлома поднялось облако пыли. Облако закрыло обзор противоборствующим сторонам, которые на время прекратили артиллерийскую дуэль.

Аппий, услышав гул и обернувшись на него, увидел непроглядное облако пыли на месте, где ещё недавно возвышались непреодолимые бастионы.

— Вот место для доблести и отваги твоего легиона, Клавдий! Не мешкай!

Бур подал сигнал и трубный звук возвестил об атаке в строю «черепахи». Тяжёлая пехота первой линии легиона стала перестраиваться в правильный четырёхугольник, когда воины полностью перекрывают верх строя колонны своими щитами, наподобие черепицы, а крайние шеренги перекрывают себя и всю глубину строя своими щитами с боков. Причём, правая шеренга берёт щиты в правую руку. Восемь «черепах» скрылись в поднявшейся пыли. Они ушли совершенно никем не обстреливаемые ввиду полного отсутствия видимости.

Аппий вместе со свитой поднялся на возвышенность насыпи. Стена и башни города были скрыты поднявшейся пылью… Он повернул голову в обратном направлении, на холм, где стояли густыми цепями римские велиты. Сзади стояла италийская конница экстрординариев, блестя своими копьями и доспехами.

— Первую линию велитов к «черепахам»! — скомандовал он.

Через пару минут более тысячи велитов, красуясь волчьими головами, проследовали мимо, направляясь к пролому. В районе самого пролома ещё нельзя было что-то разобрать. Пыль, оседая, распространилась в объёмную ширину, достигнув даже позиций онагров. Все замерли, ожидая прояснения…

Диархон был на третьей башне, когда пролёт стены рухнул, заваливаясь на обе стороны. Поднявшаяся пыль ничего не давала понять… Он только успел отвести со стены людей и начать их спускать по лестнице башни вниз, когда пролёт стены рухнул от очередного удара глыбой. Как только разлом перестал сотрясаться от падений и новых осыпей, защитники города взобрались наверх, на осыпи стены… Римлян видно не было, хотя поднявшаяся пыль затрудняла обзор.

— Лучники, займите позиции на сохранившихся участках стены! — приказал Диархон.

Остальных он построил в строй наподобие греческой фаланги наверху разлома, от края до края.

Выстроившихся было чуть более тысячи. Раздались удары мощных баллист с сохранившихся башен стены. Все посмотрели вверх: «Значит, они уже увидели штурмующих!» — пронеслось в головах защитников пролома. Тревожная неизвестность закрадывалась в души защитников города, ожидающих атаки. Эта минутная слабость, появляющаяся в человеке перед столкновением, уходит в пылу самого боя, уступая место азарту и хорошей боевой злости, но в данный момент она присутствовала в сердцах даже самых стойких и выдержанных воинов. В это время послышался бой барабанов, топот многих сотен ног и две первые «черепахи» тяжёлой римской пехоты, выйдя из оседающей пыли, бросились на штурм. Не добежав до выстроившихся защитников Диархона локтей шестьдесят, они остановились, запустили лес тяжёлых дротов в выстроившихся противников и бросились врукопашную. Их тяжёлые дроты своими длинными, тяжёлыми концами полетели сначала вверх, а потом вниз, по дуге, в строй карфагенян. Но так как глубина строя «черепахи» была довольно большой, то дроты только первых шести рядов достигли цели — строя Диархона, остальные упали, не долетев до него. Но и эти долетевшие дроты нанесли ощутимый урон выстроившемуся строю, пробивая щиты и кожаные доспехи, раня и убивая его воинов. В ответ засвистели стрелы, с крепостных башен стали бить скорпионы, тяжёлые стрелы которых, пробивая щиты, выкашивали ряды римской пехоты. Римляне бросились врукопашную, обнажив мечи. Их встретили плотные ряды фаланги. Разгорелся бой. Крики, треск, удары о щиты и возгласы раненых и умирающих, всё это наполнило ограниченное пространство пролома.

…Легион оправдывал свою славу. Принципы, прижимаясь друг к другу щитами, создавали давление, стремясь отодвинуть защищающихся от пролома, чтобы можно было перестроиться в более широкую линию и попытаться захватить башни, и этим обезопасить подход подкреплений. Римские центурионы, находясь в передних рядах, показывали пример всем остальным, следующим за ними принципам. Выкрикивая короткие команды они шаг за шагом отодвигали шеренгу защитников города от пролома. Между тем к ним подходили подкрепления. Вот уже все восемь «черепах» сгруппировались у пролома. Борьба шла за каждый метр…

…Диархон, видя, что римляне теснят его воинов, приказал, чтобы со стен кидали обломки зубчатых укреплений. На сгрудившихся римлян полетели камни величиной с голову. Камни, ударяясь о щиты, отбивали руки, державшие щиты, и калечили людей. В это время к римлянам подошла помощь. Появившиеся велиты заполнили бока «черепах» и стали бросать в кидающих камни лёгкие метательные копья с можжевеловыми древками. Но защитники применили новую тактику. Они опускали тяжёлые, обмотанные пенькой стрелы скорпионов в сосуды с греческой смесью масла и смолы и зажигали их. Вспыхнувшей стрелой стреляли в римский строй и стрела с огромной скоростью и мощью вонзалась в строй римской пехоты. Смесь масла и смолы брызгами летела в разные стороны, обжигая руки, лица, глаза и все незащищённые места, в которые она могла попасть, и причиняла страшные мучения. Запах горящего человеческого мяса наполнил воздух, но римляне, проявляя невероятное мужество и героизм, упорно двигались вперёд.

Бомилькар, поняв суть всего плана проконсула, сделал необходимую перегруппировку своих сил. К пролому выдвинулись три тысячи опытных воинов Священных отрядов, переправленных, в своё время, сюда Гамилькаром, готовясь к обороне Акраганта. Эти воины уже не раз встречались с римскими легионами лицом к лицу. Кроме того, Бомилькар перегруппировал свои тяжёлые онагры, которые теперь вели огонь в восточном направлении по предполагаемому скоплению римских войск. И довольно точно… Несколько залпов горящими амфорами с греческим огнём накрыли римские манипулы, стоящие за частоколом насыпи. А между тем всё новые и новые залпы накрывали участки земли в непосредственной близости манипул тяжёлой пехоты двух легионов, стоящих в резерве.

Аппий, видя успех противника в артиллерийском поединке, отдал приказ:

— Все части легиона «Италика» вперёд, на штурм!

Зазвучали трубы и сам Клавдий Бур вместе с трибунами с обнажёнными мечами пошли впереди своих манипул. Третья линия, состоящая из тяжеловооружённых триариев, которые сами экипировали себя, покупая и заказывая свои доспехи, замыкала построение легиона. Одна лишь конница легиона не принимала участия в сражении…

Бомилькар, построив Священные отряды с пиками поперёк двух улиц, уходящих вглубь города, решил «взять в клещи» прорвавшиеся за пролом римские части манипул движением своих железных фаланг. Другая часть Священных отрядов стояла пока в резерве. Диархон, отодвинутый от пролома, отступил к башням, удерживая их. Священные отряды с пиками наперевес пошли вперёд, неся на своих наконечниках смерть. Первые шеренги римлян, бросившиеся на них, полегли очень быстро. Большинство были убиты ударами копий в лицо. Стена копий, направленная в сторону римлян, от которых не помогал большой щит, пронзала принципов в разные участки тела. Чтобы обезопасить голову, римские солдаты поднимали щит и тут же их поражали в пах и бедра. Римский строй отступил назад. Центурионы, бывшие в передней шеренге, погибли почти все. Дело усугублялось тем, что задние ряды манипул, входящие в пролом, не знали о происходящем впереди и толкали своих товарищей вперёд, насаживая тем самым их на пики карфагенян. За очень короткое время римская пехота понесла значительные потери. Но тут к месту сражения подошёл Бур. Оценив ситуацию, он сыграл сигнал отхода. Римляне отступили за пролом.

— Что он делает? — Аппий услышал сигнал отхода, затрубивший у пролома. — В какое-то время у нас наметился успех, а Бур хочет отступать? — Его трясло от негодования, но от пролома прозвучал новый сигнал, теперь призывающий к атаке стен.

— Бур знает своё дело, проконсул! Он выравнивает ряды! — прокомментировал действия легата один из трибунов.

Действительно, Бур, видя безуспешность действий своей пехоты против Священных отрядов, решил пустить вперёд пехоту сиракузцев, которая была вооружена копьями, надеясь, что ей удастся расстроить ряды непробиваемых отрядов, чтобы ввести в прорыв принципов, несущих на своих мечах смерть. Сиракузская тяжеловооружённая пехота подалась вперёд и бой разгорелся с новой силой…

Диархон отражал попытки римлян ворваться в башню, но странный шум сверху заставил его броситься наверх. Оказалось, что к башне римляне подтолкнули штурмовую башню на колёсах, обитую медью, чтобы она не загоралась, так как по ней беспрерывно стреляли горящими снарядами. Башня благополучно сблизилась с фортификацией города. Диархон, преодолевая подъём, схватил со стены горящий факел и приготовленный заранее кувшин с греческим огнём. Вместе с ним бросилось около двух десятков воинов. Он успел вовремя. С башни с грохотом опустился штурмовой мост и из внутренностей башни тут же бросились врукопашную принципы. Диархон заученным движением поджёг пеньковый фитиль кувшина и бросил его внутрь башни. Через его голову полетело ещё несколько зажжённых кувшинов. Раздался звук разбиваемого кувшина и вспыхнувший внутри башни огонь начал пожирать её внутренности вместе с людьми, находившимися в ней в этот момент. Люди метались в огне, кто ещё не горел, выбегали к своим уже сражающимся товарищам. Разгорелся бой… Римляне оказались в западне, назад пути не было. Оставалось только умереть или победить, захватив башню. Штурмовая башня вместе с лучниками, находящимися наверху, была объята пламенем… Около трёх десятков принципов схватились с воинами Диархона в смертельном противостоянии. В самом центре римлян выделялся статный центурион, который хитрым выбросом руки пронзил одного их защитников башни. Римляне бросились на расчёты баллистов и скорпионов, убивая их на месте. Диархон ринулся на выручку. Уйдя от взмаха меча, метившего ему в голову, он быстрым движением пронзил одного из принципов ударом меча в открытый в крике рот и через мгновение уже фехтовал с римским центурионом. Центурион, поняв, что против него выступил не простой воин, постарался укрыться своим скутумом от мечей соседних с Диархоном воинов и бросился вперёд, решив покончить с вражеским командиром. Диархон, отступая, вовлёк того в круговое движение и, резко поменяв направление, движением навстречу поразил того в подмышечную область. Он оглянулся вокруг. Его воины, являясь мастерами одиночных противостояний, одерживали верх. Ещё немного и башня была очищена от вражеского присутствия. Остатки расчётов баллистов и скорпионов продолжили стрельбу по вновь двигающимся штурмовым башням квиритов.

— Принесите новые кувшины с греческим огнём! Побыстрей! — скомандовал Диархон.

С башни открывался вид на дальние окрестности города. Везде вокруг города зеленели рощи. Правда, многие из них поредели от вырубки римскими войсками деревьев для сооружения лагеря, штурмовых башен и укреплений против города. Но дальше, к храму Артемиды и полосе, равной удалению храма, вокруг города виднелось зелёное море леса. Но лишь мгновение любовался Диархон красотами открывшегося ему вида, его взгляд скользнул по легионам, двигающимся к пролому. Кавдик бросил все легионы на штурм.

— Они стягивают сюда все силы, — произнёс Диархон стоявшим с ним рядом воинам. — Нам придётся очень туго сегодня.

В проломе меж тем вновь закипел равный бой. Сиракузцы, погибая, старались продвинуться вперёд, чтоб вклинится меж длинных пик «священников».

Вдруг протяжный сигнал труб прозвучал сзади двигающихся к пролому легионов. Через некоторое время сигнал повторился. Диархон с непониманием смотрел, как вражеская конница разворачивается и скачет назад к своему лагерю. Вслед за конницей, поднимающей в скачке клубы пыли, один из легионов перестроился и быстро двинулся в том же направлении. Диархон обводит взглядом окрестности Акраганта и замечает в районе лагеря сиракузцев густые цепи фаланг. Ярко-красные вымпелы горят над ними. Лицо Диархона светлеет. Он свисает над проломом и кричит вниз:

— Барка! Пришёл Барка! Он в лагере Сиракуз!

Его крик подхватывают на стенах и карфагеняне, получив такую, пусть пока только духовную, моральную поддержку, начинают крушить врага с необычайной храбростью.

В рядах римлян замешательство. Сиракузцы, услышав о захвате своего лагеря, падают духом и выходят из боя. Бур оглядывается назад и видит отступающие в лагерь легионы. Он трубит отступление. Его легион, понёсший значительные потери, но проявивший необычайное мужество и храбрость, медленно отступает от города. Римские велиты, как более легковооружённые и обладающие поэтому большей подвижностью, догоняют отступающие легионы. Из города через пролом выбегают массы воинов и зажигают так и не добравшиеся до стен брошенные штурмовые башни. Римляне входят в лагерь. Впереди на возвышенности появляются цепи воинов в красных плащах. К ним из-за холма прибывают всё новые и новые цепи, наполняя фалангу ударной мощью…

Диархон видит как последние поредевшие манипулы Бура входят в укреплённый лагерь. Третий штурм Акраганта не удался!

— Сожгите частокол и волчьи ямы, — командует он и спускается вниз…

 

Глава 48

Наутро Кассий, обдумав дальнейший путь, решил отправиться на пирсы Остии, с намерением узнать, нет ли каких-либо кораблей, отправляющихся в сторону Сицилии. Если таковые нашлись бы, то это намного ускорило бы их с Массилием возвращение в расположение легиона, исключив долгий путь по суше до Реггия. Он обошёл весь порт, расспрашивая у встречающихся военных патрулей и предъявляя им пропуск, который им дал квестор Бибул. В конце концов Кар решил зайти в магистратуру военного порта, осуществляющего управление верфями и всеми пирсами порта и навести справки там. Он поспешил осуществить задуманное с присущей ему энергией. Кассий отыскал военного трибуна и, предъявляя пропуск квестуры, расспросил его об интересующем его вопросе.

— Есть две галеры, отплывающие завтра в Реггий. Вы могли с ними отбыть в Реггий, а оттуда, пересев на любой корабль, с любым конвоем переправиться в Мессину, — ответил трибун, но потом добавил: — Постойте! Есть ещё гемиола, отправляющаяся сегодня. Пойдёмте! Я поговорю насчёт вас!

Кассий не стал возражать и отправился с ним. Они миновали весь порт и у одного из причалов Кассий увидел пришвартованную гемиолу. Трибун вместе с Кассием взошёл на борт гемиолы и спросил советника. Из кормы вышел высокий человек со светлыми волосами, он шёл к ним, отдавая какие-то распоряжения одному из членов команды. Советник был одет в серую походную тогу, только пояс выдавал в нём высокопоставленное лицо. Подойдя к ним, он внимательно выслушал трибуна, с интересом рассматривая Кассия. Услышав, что Кассий следует с пропуском квестуры, он спросил:

— Вы, центурион, везёте какие-то бумаги, подтверждающие ваше задание?

Кассий, услышав голос советника, опешил! Это был голос, который он слышал вчера в таверне и ещё раньше, в холодную ночь у Мессины. Кар взглянул в лицо советника. На него смотрели те же зелёные глаза.

— Нет. То, что я должен был доставить, я доставил! После этого у меня был месячный отпуск, который я провёл у родных.!

— Я вижу, вы заслуженный центурион, раз находились в отпуске в военное время! Да и ваши отличия на перевязи говорят об этом. Вы намерены отплыть один?

— Нет. Я убываю в армию вместе с деканом моего легиона. Он сопровождал меня с бумагами в Рим!

— Тогда ясно! Странно, но ваш голос знаком мне. Хотя, — советник задумался, — в последнее время мне пришлось встречаться со многими людьми, я могу ошибаться! Где ваш декан?

— Он в городе, сдаёт лошадей. — Кассий старался выглядеть непринуждённо, чтобы не быть узнанным. Он боялся взглянуть на руку советнику, на которой, он знал, не было двух пальцев, чтобы не возбудить вновь подозрений.

— Поторопитесь, центурион, мы скоро отправляемся! — советник потерял к нему интерес.

Кассий, склонив голову, развернулся и отправился в город. По дороге в город он мучительно размышлял, стоит ли возвращаться на гемиолу ордена. Ведь вероятность, что советник может вспомнить его, не пропала. С другой стороны, возможность неузнанным совершить плавание со своими противниками, давало какую-то интригу и возможность узнать что-то ещё! И Кар решил плыть на гемиоле. Он быстро отправился к таверне. Массилий сидел в зале, забывшись в каких-то своих мечтах, не заметив появления Кассия. Он только что отправил вчерашнюю рыбачку домой, у которой не получилось заработать своим «трудом» денег у Кассия, но прекрасно получилось это с Массилием. Массилий пребывал в прекрасном расположении духа, но, услышав новость, что их ждёт корабль, отправляющийся в нужную им точку, произнёс:

— Как жаль, малютка Курция просила одарить её ещё одной ночкой, но служба есть служба. Я оставлю ей денег через хозяйку таверны! Пусть помнит Массилия! Никто не знает, куда мы отправляемся и вернёмся ли.

Он встал и пошёл к стойке таверны, долго там объяснялся с толстой матроной, видно, являющейся хозяйкой таверны, и, наказав ей что-то, вернулся к Кассию.

— Мы можем отправляться, Кассий!

— Отлично! Мы действительно отправляемся и действительно не знаем куда! — улыбнулся Кассий.

Массилий вопросительно взглянул на него:

— Мы поплывём на гемиоле с одним из старших арканитов, встреченных нами в том зимнем дозоре у Мессины. Он меня не узнал. Но что-то почувствовал. Поэтому держи язык за зубами и не вздумай упомянуть хотя бы вскользь нашу с тобой прогулку к Акраганту. Мы будем в пасти у льва, которая может захлопнуться в любую секунду, прояви мы неосторожность.

— Тогда зачем нам этот путь Плутона? Может, отправимся к Реггию? — с надеждой спросил Массилий. — Вдруг он узнает, кто помог расправиться с заставой арканитов у храма Артемиды?

— Если мы откажемся, это станет подозрительно! Но, клянусь Тривией, не зря наш путь совпал с путём этого ордена и его советника. Боги хотят, чтобы мы отправились на этом корабле.

— Хорошо! — согласился Массилий. — Отправляемся на корабле ордена. На корабле Гамилькара я уже плавал, на корабле Сиракуз тоже, что нам мешает совершить прогулку с орденом убийц! Я и не думал, что после твоего поступления в легион жизнь станет такой интересной! В путь!

Они отправились в порт и после полудня гемиола отправилась в плавание, оставив гавань Остии. Корабль нёсся вдоль берегов Италии. Гемиола действительно оправдывала репутацию быстрого корабля. Имея очень узкий, оканчивающийся тараном нос, она разрезала волны, практически не создавая сопротивления движению. Благодаря длинному строению тела корабля и небольшому водоизмещению, а также рядам вёсел, расположенных на различных уровнях высоты, гемиола убыстрялась на волнах очень легко. Паруса добавляли скорости и удерживали её. На второй день плавания гемиола следовала вдоль берегов Компании, минуя Капую и Нумы.

Кассий наблюдал за командой гемиолы, думая сначала, что все они состоят из членов ордена. Но оказалось, что настоящие арканиты с советником редко выходят из кормы корабля. Центурион с деканом расположились в трюме, вместе с корабельной командой. Массилий пребывал в молчаливом расположении духа. Все попытки разговорить его не приводили ни к каким результатам. Кассий несколько раз пытался расспросить его о прошедшем отпуске, но Массилий отвечал коротко или вовсе отмалчивался. На третий вечер пути, ворочаясь в душном трюме, Кассий решил выйти и подышать свежим ветром и солёным воздухом. Подойдя к борту корабля в его носовой части, Кассий посмотрел на ночное небо, усеянное звёздами. Тёмное небо, мигая тысячами светящихся точек, располагало его к размышлениям. Кассий представил на фоне звёздного неба милый его сердцу образ Иолы, её статные плечи, высокую тонкую шею, золотые кудри… Перед глазами предстала её улыбка. «Где она сейчас? — подумал Кар. — Что делает? Смогу ли я отыскать её в этой будущей неизвестности? Если бы можно было вернуть то время, когда я мог держать её в своих объятиях, дышать запахом её волос, прикоснуться своими губами к её губам…» Размечтавшись Кассий закрыл глаза. «А что, если она исчезнет из моей жизни? — вдруг испугался он. — Ведь идёт война и может произойти всё что угодно. Если Гамилькар отвезёт её в Испанию и они затеряются там? Но это лучше, чем они будут оставаться в Сицилии, ведь во время войны может произойти всё что угодно! А что, если присутствующие с нами сейчас арканиты плывут, чтобы совершить снова своё гнусное, предательское нападение на Гамилькара и его семью? Жертвой этого нападения может стать и находящаяся с ними Иола! — вдруг застучало у него в висках. — Кто знает, куда направятся адепты после высадки их в Мессине?» — Кассий вспомнил, как Гамилькар проводил его в отплывающую от корабля лодку. Он отвёл Кара в сторону и сказал:

— Я долго думал и решил, что вот это сохранит тебе жизнь! — С этими словами он снял с себя какой-то золотой амулет и надел его на шею Кассия.

— Что это? — спросил Кассий.

— Этот оберег сохранит тебе жизнь! Он же поможет тебе встретиться с нами! Этот амулет принадлежит нам несколько веков, он постарается вернуться в руки хозяина и выведет тебя, даже если ты не догадываешься об этом, на дорогу, ведущую к нам! Если хочешь встретиться с Иолой, никогда не снимай его и не показывай другим. Всё остальное или поймёшь сам, или объясню при следующей встрече. Главное, не показывай его другим! Это важно! Я же обещаю со своей стороны сохранить Иолу!

Кассий слышал о слове Гамилькара, когда находился на корабле. Все присутствующие говорили, что для Гамилькара нет ничего дороже, чем выполнение его собственного слова.

Кассий продолжал размышлять: «Гамилькар выполнит своё слово. А адепты продолжат охотиться за ним и его близкими. Будь проклята эта война! Люди вместо того, чтобы растить детей, жить в мире, должны убивать друг друга, в угоду чьей-то политике, провозглашённой кем-то интересами Республики. Чьей Республики? Народ разорён и стремится в города, где положение не лучше. Республика чтит права только патрициев и разбогатевших на войне магистратов и ростовщиков. Им нужна гегемония над всем миром. Но сколько нужно пролить римской крови, чтобы эта гегемония осуществилась! И где место во всём этом нам с Иолой?» — Кассий не находил ответа на свои вопросы.

— Что, не спится, центурион? — услышал он голос Массилия.

— Нет, Массилий. Думаю об Иоле. Что с нами будет? — откровенно произнёс Кар.

— Я понимаю тебя, Кассий. Ты ещё молодой, тебе есть о чём беспокоиться. Ты ещё многое можешь успеть, не то что я. Моя жизнь прошла на войне. Ты меня всё спрашиваешь, о моем отпуске. Я не нашёл никого из родных! Мать умерла, а сёстры разъехались в поисках лучшей жизни. Где теперь их семьи? Никто не знает. Рыбацкая артель, где я был в юношестве, исчезла. Да и весь посёлок находится в собственности патриция Омилия. Я человек без Родины, Кассий! Как и мои сёстры. Всё это время я был в Остии. Моё жалование основательно пригодилось и помогло мне! — усмехнулся он. — Война сейчас моя Родина и если мне захочется куда-нибудь возвратиться, то возвращаться можно только в армию. Мы отнимаем Родину у других народов, но кто же отнимает Родину у нас самих? Мне скоро сорок лет, Кассий. У меня нет семьи, нет дома, нет даже родного селения. Что мне считать тогда Отчизной! Латиум? Рим? Где большая часть населения не относится к коренным жителям Латиума. Поэтому надо смотреть правде в глаза — пока мы воюем, наша Республика меняется и изменения эти не к лучшему. Мне патриций Амилий сказал, что после войны воинам раздадут новые земли в захваченных провинциях, чтобы расселение римлян способствовало умиротворению покорённых народов. Но нас никто не спросил, хочу ли я, например, переселяться в Сицилию или в Этрурию?

— Я слышу, вы не согласны с расселением римского плебса, граждане? — Они вдруг услышали вкрадчивый голос, от звука которого они вздрогнули от неожиданности. — А это ведь не прихоть сегодняшнего Сената и Республики, а политика Ромула и Рема! Именно они хотели возвышения их города над всеми городами мира. — Из темноты корабельной оснастки вышел советник. — Я понимаю, вам после стольких лет отсутствия на Родине изменения показались слишком радикальными. Но каждый из нас жертвует чем-то во имя светлой мечты братьев о правлении Рима над всем миром. Ведь слово Рим читается наоборот как мир! Мы несём народу не только войну, но и свои законы и ценности. — Советник замолчал, задумавшись. — Моей семье тоже пришлось пожертвовать ради этой идеи многим. Но они отнеслись к этому с пониманием и перенесли эту жертву стойко и хладнокровно. Поэтому нам нельзя предаваться маленьким мнимым ценностям: мой город, моё родное село — всё это мелочь, когда нам может принадлежать весь мир!

Советник замолчал.

— Какую же жертву принесла этой идее ваша семья, советник? — набрался храбрости задать вопрос Массилий.

— Это не моя тайна, а тайна моих родителей. Но я исполняю свой долг согласно воле моих родителей. Как и вы исполняете свой долг на поле брани. Так что идите спать, воины, по приезду в легион у вас будет очень много забот и только воспоминания об упущенной возможности выспаться будует угнетать вас больше, чем воспоминания об утраченной Родине.

Кассий не стал спорить и, увлекая за собой Массилия, проследовал в трюм. Они проворочались на постели остаток ночи, с беспокойством раздумывая об услышанном, и только под утро их сморил сон.

Кассий проснулся почти в обед. Массилий мирно посапывал рядом. Кар вышел на воздух. В лицо ударил горячий ветер. Гемиола неслась по волнам, брызги разлетались от носа корабля, попадая на нагретую палубу, где тут же испарялись от нагретой поверхности дерева, даже не успевая впитаться в древесину. На палубе три пары раздетых до пояса людей тренировались с мечами, поочерёдно вступая в поединок то с одним, то сразу с двумя противниками. По тому, что все пары были близнецами, Кассий сразу догадался о принадлежности людей к ордену. Все были оголены до пояса и держали по деревянному мечу в каждой руке. Кассий с интересом наблюдал за тренировкой адептов. Они с живостью нападали друг на друга, чередовались в защите. У всех на теле было по нескольку различных по глубине и длине шрамов и намного больше мелких, свидетельствующих о том, что это бывалые и опытные арканиты. Кассий, имевший на своём теле отметки от их мечей, отметил высокое мастерство этих адептов. Но когда на палубу вышел их вчерашний собеседник, Кар увидел то, чего не показывали адепты до него. Держа меч в левой руке, советник отражал удары трёх адептов одновременно, не отступив ни на шаг. Но самое главное Кассий увидел позже, когда на правую руку советника надели некое приспособление. Оно имело вид доспеха, но при резком встряхивании из него показывался меч в локоть длиной, который держался в руке без применения кисти. Советник тренировался пользоваться этим приспособлением, чтобы владеть им в совершенстве. На теле советника также имелось много следов от ранений различной тяжести.

Отбив несколько атак своих напарников по ордену, советник остановился отдышаться. Через минуту он повернулся в сторону Кассия, увидев того у края борта гемиолы:

— Не хотите ли, центурион, помериться мастерством владения меча? Вы, если судить по знакам отличий, опытный воин. — Советник прищурил глаза на солнце.

— Мне кажется, я не достиг того совершенства, какое чувствуется в ваших действиях, — попытался отказаться Кар.

— Но если это окажется так, мы поймём и никаких насмешек или придирок с нашей стороны не будет! Раздевайтесь, центурион, сегодня довольно жарко! Только брызги холодной морской воды радуют и освежают тела!

Кассий снял с себя атрибутику центуриона, оголяясь до пояса.

— О, — советник посмотрел на тело Кассия, — у вас, я вижу, совсем недавно было ранение, да не одно! Шрамы совсем свежи, налиты кровью.

— Да, мне пришлось участвовать в двух довольно кровопролитных столкновениях. На войне это не редкость! — Кассий с улыбкой на устах и тревогой в сердце ответил советнику.

— Ну что ж, с кем ты пожелаешь сразиться из нашей группы? — советник вопросительно посмотрел на Кассия.

— Ну, уж если мне выпала честь вступить в схватку со знаменитым орденом, я бы не отказался сразиться с самым опытным из вас! — состроумничал Кар.

— Хорошо, самый опытный, не считайте это бахвальством, здесь я! Эти братья-близнецы всего лишь моя охрана! — Советник вышел вперёд из окружавших его адептов. — Правда, и самый изувеченный! — блеснул остроумием теперь он. — Поэтому пользуюсь вот этим, — он показал надетое на руку приспособление, — Выбирайте себе меч по руке!

Кассий выбрал деревянный меч средней длины, махнув им из стороны в сторону, привыкая к его весу и становясь в позицию.

Советник провёл атаку с разнообразной амплитудой замахов и ударов, он постарался зайти за бок центуриона, но Кассий с присущей ему скоростью отбил все эти выпады и в свою очередь провёл атаку в ноги противнику, едва не добившись успеха. Советник вынужден был отступить на два шага, чтобы не быть задетым.

— Да, вы, я вижу, действительно знаток меча! — советник сказал это не без удивления. — Люди, ранившие вас, должны были обладать высоким мастерством и умением или значительным численным превосходством! Да! Четвёртому легиону Марса повезло иметь в своих рядах такого центуриона. — Говоря это, советник провёл ещё одну замысловатую атаку и добился успеха, задев локоть центуриона, но и сам был задет мечом в колено.

— Ну что же, мне было очень приятно обменяться ударами со столь славным центурионом! — Советник опустил меч, заканчивая схватку. — Обычно нам свойственно драться двумя мечами, но это, — советник поднял правую руку с приспособлением, — не натренированное оружие, и мы находились в равных условиях, имея по одному мечу.

Советник поприветствовал Кассия, приложив руку к сердцу. Кар ответил тем же. Они оделись. Советник подошёл к Кару.

— Скажите, центурион, а где вам пришлось вступить недавно в схватку? Мне кажется, четвёртый легион Марса находился всё это время в лагере Мессины?

Кассий был поражён осведомлённостью советника. Тревога не покидала его.

— Я сопровождал обоз к Эрбессу, где мы были дважды атакованы сицилийско-греческими отрядами разбойников, больше похожих на армию, чем на сборище грабителей, — ответил Кар.

Советник пронзал взглядом Кассия во время его ответа, как будто стремился прочесть ход мыслей центуриона.

— Итог сражений? — Взгляд его не сходил с глаз Кара.

— Разбойников больше не существует, по крайней мере тех, с кем мы сражались, — улыбнулся Кассий, пытаясь разрядить обстановку.

Советник мгновенно изменил свою подозрительную гримасу на просветлевшее приветливое лицо:

— Вот слова настоящего солдата Римской республики! Врага больше нет! Такие слова я хочу слышать и от вас, мои соратники! — повернулся он к стоящим рядом адептам. — Эти братья-близнецы принадлежат моей личной охране в память о близнецах Ромуле и Реме, основателях нашего города! — соврал об их предназначении советник.

Беседа стала смещаться во времена былых войн Кассия в Самнии, где он начинал свою службу. А тем временем корабль нёсся вдоль берегов Бруттия к Липарским островам, оставив позади порт Веллия. К вечеру следующего дня корабль достиг порта назначения Мессины. Кассий и Массилий с облегчением покинули борт гемиолы. На календаре значилось лето 256 года до нашей эры. Грозные события надвигались на весь мир…

 

Глава 49

Последний конвой с провиантом для двух армий, отправляющихся в неизвестную Африку, прибыл в Мессину. Два флота Римской республики стояли под загрузкой войсками. Атиллий Регул выдвинул свои легионы в Тиграменну, где стал проводить погрузку войск на корабли Катулла. Консул Манлий Вульсон грузился в бухтах Мессины, где стоял Тереннский флот.

Септемий Бибул находился при армии Регула, но у него была своя задача — загрузка грузовых судов всем необходимым для армии провиантом на первые два месяца боевых действий на незнакомом континенте. Рассматривать боевые действия на больший срок в Сенате никто не хотел. В Карфагене не было крепостных стен и армия, базировавшаяся в городе, по данным шпионов Республики, насчитывала не более тридцати тысяч воинов. Среди них опытных воинов было тысяч пятнадцать. Сколько стояло конницы и слонов в расположенных на холме Бирсы казармах, никто не знал, так как это в Карфагене держалось в строгом секрете. Поэтому была собрана огромная армия в сто тысяч римлян, сомневающихся в её победе в Риме не было.

Септемий осуществлял контроль и за погрузкой конницы легиона. Людей грузили на одни корабли, а лошадей на грузовые, с приготовленным фуражом. На море разыгрывался шторм, ветер усиливался, увлажняясь кратковременным дождем. Тёмные тучи заполнили небо, сумрачно наваливаясь на горизонт. Одинокие раскаты грома наводили на грузившиеся войска подавленное настроение. Септемий прибыл на адмиральскую гексеру, куда перенёс свою ставку Регул. Зайдя на галеру, борт которой ломился от старших офицеров и легатов грузившихся легионов, квестор двинулся в каюту адмирала. Галера медленно качалась на докатывавшихся до неё больших волнах, потерявших свою силу у входа в бухту. Но и это качание заставляло держаться людей за оснастку корабля, состоящую из натянутых в разные стороны канатов.

— А, Септемий, — Регул увидел вошедшего в адмиральскую каюту квестора, — мы как раз обсуждаем, в каком порядке будут двигаться грузовые суда с конницей на борту. Начальник конницы предлагает поставить её вперёд, к провианту. А что ты думаешь на этот счёт?

— Я приветствую доблестных офицеров Римской республики! — Септемий приложил руку к сердцу. — Я склоняюсь к тому, чтобы корабли с конницей были замыкающими в строю кораблей. Имея провиант в середине, мы сможем снабжать им переднюю и заднюю линии кораблей одинаково! То же самое правило работает на правый и левый фланги кораблей. А в случае прорыва кораблей Карфагена провиант останется под надёжным прикрытием.

— Вот, командиры! Септемий поддержал мою точку зрения! — Регул был доволен, что предложил это же самое решение. — Подождём конца шторма и подхода Манлия и, клянусь Зевсом, который уже грозит пуннийцам своими стрелами, Карфаген скоро узнает железную поступь наших легионов!

— А если Ганнон выйдет нам навстречу и не станет ждать нас у мыса Экном? — высказал своё сомнение Катулл. — Мы не знаем, соединился ли с ним Гамилькар.

— Они упустили время. Если бы они напали на твой флот у Катаны, то имели бы преимущество. Но теперь Теренский флот с нами. Да и Ганнон не Гамилькар! Перевес на нашей стороне! — Глаза Регула светились от счастья, наконец он может тронуться в экспедицию, начала которой так долго ждал!

— Мы недавно встретили грузовые суда пуннийцев, которые привезли какой-то контингент войск в Сицилию, — заметил один из офицеров флота Катулла.

— Да? Почему я об этом ничего не знаю? — Регул удивлённо поднял брови, посмотрев на Катулла.

— Скорее всего, это контингент из Карфагена, усиливающий армию Гамилькара в Акраганте, — отвечал покрасневший Катулл. — Мы на следующий день крупными силами сторожили этот участок моря, но суда больше не возвращались. Значит, путь у них был только один — в Карфаген.

Регул задумался.

— Ну что же, если они вывезли из Карфагена несколько тысяч пехоты, это только нам на руку. Они ослабили себя, — констатировал он. — Проконсул Кавдик остаётся в Сицилии, у него достаточно сил, чтобы удерживать Гамилькара. Всё, доблестные офицеры. Считаю, сегодняшний совет закончен! Попрошу всех приступить к исполнению своих должностных обязанностей. — Регул распустил совет.

Все военачальники покинули галеру консула. Септемий вышел вместе со всеми. Море взволнованно дышало, поднимая бугры волн, будто отдыхая после стремительного бега. Септемий покрутил головой, осматриваясь по сторонам.

— Септемий! — услышал он за спиной голос легата Бабруки. — Не желаешь пообедать со мной и с Сервилием Коттой? Есть повод поднять по чаше доброго эвбейского вина!

— С удовольствием! Что за повод? — Септемий был рад предложению, последнее время он не имел общения с интересными ему людьми из-за навалившихся забот квестуры.

— Котту в Регии жена осчастливила его первенцем — сыном!

— Вот это новость! — Септемий искренне радовался за трибуна. — Непременно принимаю приглашение!

— Тогда следуй за нами! Мы заказали в Мессине кое-что из забытых вкусных блюд! Их уже, наверное, доставили в мою палатку. Поторопимся, пока всё не остыло!

Друзья направились в сторону палаток легатов.

— Сколько уже погрузили пехоты, Тит? — спросил Септемий, шагая рядом с легатом.

— Всех триариев и лёгкую пехоту. Думали управиться быстрее, но шторм мешает погрузке.

— Манлий уже погрузился на корабли, стоит в заливах, ожидая окончания непогоды, — заметил Сервилий Котта.

— Друзья, только не говорите это при Регуле! Это может спровоцировать его на очень большие недовольства в адрес легатов! Он ведёт какое-то незримое противостояние-соревнование с Вульсоном, ревностно воспринимая каждый успех того! Известие, что старый Манлий обошёл его в скорости погрузки войск, выбьет его из колеи, и он лишит нас всех сна и отдыха! — с улыбкой попросил легат Бабрука.

— Это всё так, как ты говоришь, Тит! — серьёзно согласился Септемий. — Это совсем не смешная тема! Регул болен тщеславием и чем ближе Африка, тем сильнее пожар этого чувства в его груди!

— Но налетевшая буря всё равно не даст нам выполнить быстрее то, о чём мы с вами говорим! Но вы правы насчёт консула Регула, мне тоже внушает тревогу его стремление выделиться любым способом! — согласился со всеми Котта.

— Это время вообще очень благоприятно для плаваний, и налетевшая буря явление очень редкое. Будто предупреждение кому-то, — Тит произнёс это без тени улыбки.

— Чем нас встретит Африка, неизвестно, но на войне лучше думать о долге, чем о предзнаменованиях! Не мне напоминать тебе об этом, Тит! Мы знаем друг друга очень давно и свой долг исполним до конца! А вот наш друг Сервилий стал отцом и это событие наполняет сердце великой радостью! Ведь отцовство — это такое счастье! — отвлёк друзей от забот войны Септемий.

Тит согласно улыбнулся Септемию. Он знал, как в своё время Септемий ждал рождения ребёнка, от своей молодой жены. В каком счастливом состоянии находился он! Но как всё рухнуло в одночасье… Смерть жены и ребёнка, а потом ещё и отца.

— Да, кстати, из отпуска вернулся центурион Кассий Кар, — вспомнил Бабрука, — он хотел встретиться с тобой, чтобы что-то передать тебе на словах от Гая Селинатора.

— Вот неожиданность. Хорошо, я найду его после нашего дружеского обеда, — ответил Септемий.

Они вошли в палатку легатов. Туда же стали сходиться приглашённые на обед другие легаты и трибуны. Обед продолжался более двух часов…

…После обеда Септемий, выйдя из палатки легатов, спросил у дежурившего у палатки декана, где расположение первой когорты легиона. Получив ответ, он прошёл в ту часть расположения лагеря легиона, какую указал декан. Септемий ещё издали увидел Кассия, говорившего что-то перед строем когорты, и направился к нему. Центурион, увидев приближающего квестора армии, пошёл ему навстречу. Они дружески поприветствовали друг друга и Кассий предложил отойти для разговора в сторону. Они отошли к границе лагеря и Кассий передал как можно подробней весь монолог, услышанный в таверне Остии. Услышав, от чего умер его отец, Септемий испытал потрясение. Хотя он давно хотел докопаться до истинных причин смерти отца, но чтобы эта информация вскрылась вот так неожиданно — готов не был. Он долго молчал, обдумывая услышанное, потом сказал:

— Спасибо, Кассий, ты многое успел за свой отпуск. Значит, они стремятся завладеть Астартой, вернее, всеми её частями! Вот в чём причина всей этой войны. Отец случайно узнал о причине поездки Катона в Египет и это стоило ему жизни! Теперь они грозятся убрать с дороги всех, кто как-то им мешает. Ну что же, пусть попробуют. Эх, взглянуть бы мне в лицо этого советника! — Септемий зло прищурился. — Кассий, храни молчание обо всём, что слышал, до поры. Береги себя. Раз они следят за мной, наши встречи для них не тайна. Жаль, что мы не знаем, куда направились арканиты во главе с советником. Но если они в армии, я об этом узнаю от Регула. Они думают, что держат его за ниточки и управляют им. Но это далеко не так. Регул сам ведёт свою игру и не доверяет им. Но всё это очень шатко! Регул в любое время может склониться в ту или другую сторону. И доверять его сегодняшнему настрою нельзя! Арканиты ещё в этом убедятся. Но если они снова объявили охоту за семьёй Гамилькара, то мы здесь бессильны. Остаётся надеяться, что Гамилькар сам справится с этой угрозой, как справлялся с ней раньше! Кстати, ты видел часть Астарты на нём, Кассий? Можешь мне довериться, я не охочусь за Астартой и, более того, удалил бы, если бы смог, все её части из храма Януса.

Кассий задумался, потом произнёс:

— Одна находится у советника, он сам об этом сказал. Она нужна ему для того, чтобы почувствовать другую часть, когда она находится рядом. — Кассий снова замолчал, задумавшись, но, приняв решение, продолжил: — А что касается части самого Гамилькара, то, наверно, вот она.

С этими словами Кар отогнул край хитона, на кожаном ремне, висевшем на его шее, был закреплён кожаный чехол в виде круглого мешочка. Кассий выдвинул из него золотую пластину, напоминающую фибулу. Септемий всмотрелся в золотую дольку. На ней явно проступали какие-то надписи на незнакомом, таинственном языке. Показав предмет, о котором задал вопрос Септемий, Кар убрал его обратно, скрыв его снова под хитоном.

Септемий стоял, полностью выбитый из своего обычного спокойного, уравновешенного состояния. Похожие чувства он испытывал после демонстрации Катоном живого бога в подвале храма Януса. Его взволнованность сказалась и на его речи:

— …Как, как он у тебя оказался?

Кассий, оправив хитон и экипировку центуриона, ответил:

— Гамилькар сам повесил мне его на шею, когда прощался со мной. Я тогда не понял и половины его слов, которые он сказал мне! Но его фраза «О многом догадаешься сам!» становится понятной для меня! Когда он надел её мне на шею, он сказал, что этот амулет поможет мне выжить в предстоящей войне и как-то попасть обратно к нему. Как это произойдёт, я не знаю. Но думаю, что, отдав амулет мне, тем самым он хотел показать, что победу этот амулет не приносит, победу приносит только храбрость!

— Ты не боялся, что её мог обнаружить на корабле советник? Ведь как ты сказал, он мог её почувствовать!

— Я специально старался вести себя естественно, да и советник почему-то так и не вспомнил меня. Видно, сама Астарта сбивала его.

— Да! — Септемий наконец-то овладел собой. — Со мной не было такого потрясения со дня демонстрации самого бога, который, не выходя из дурманящего тумана там, оказался братом Катона в нашем общем расследовании! — Септемий положил руку на плечо Кассия. — Храни её, Кассий. Я тебе даю слово, что тайна, которую ты решил доверить мне, останется во мне, что бы ни случилось! Теперь мы отправляемся на войну, которую не мы начали, но должны быть её колёсиками! Это война не по сердцу ни мне, ни тебе, ни многим уважаемым людям Рима! Но правильно сказал Гамилькар, у нас есть воинский долг, который мы должны исполнить. Это уже находится выше нашей воли, это престиж Родины! Поэтому будь осторожен, Кассий, надеюсь, ещё встретимся!

С этими словами они простились и каждый отправился исполнять свой долг на дороге, имя которой Война. Для кого-то протяжённость этой дороги может оказаться очень короткой, для кого-то длинней, всё это ещё неизвестно.

 

Глава 50

Аппий Кавдик пребывал в прескверном настроении. Удача, позволившая ему сначала надеяться на свою благосклонность, вдруг повернулась рпять спиной и отдалилась на неопределённое расстояние. Все победы проконсула над пуннийцами, коих он добился прежде, бумерангом возвращались с обратным эффектом. Сражение за Акрагант теперь, после появления новой армии Гамилькара, становилось невыполнимой задачей. На военном совете все легаты высказались за отступление к Эрбессу. Они все в один голос говорили о плохом моральном духе легионов после неудачного штурма города. Легион «Италика», понёсший большие потери, и утраченная осадная техника, которую при отступлении пришлось бросить, — всё это вместе было объективными причинами отступления. Остатки сиракузской пехоты ушли к своему городу, вслед вперёд ускакавшей конницы. Поэтому мнение легатов было едино — отступление. Аппий понимал правильность их мнения, но ускользнувшая из рук победа и личные амбиции заставляли испытывать муки несбыточных надежд и разочарований. В своё время, когда судьба благоволила к нему, он мог войти в историю победителем, прими он после его побед разумное решение сложить полномочия командующего армии. Но хотелось большего и Кавдик остался. Мысли об этом просчёте не давали покоя проконсулу. Он тогда без труда победил пуннийцев под Мессиной. К тому же пуннийцы подхватили чуму и их армия растаяла, поражённая страшной болезнью. Кавдик двинулся вглубь Сицилии и отбросил вторую армию, прибывшую на помощь первой. Половина Сицилии оказалась под влиянием Кавдика. Но Кавдик, не ограничившийся этим успехом, осадил Акрагант. Город имел очень выгодную географическую точку. К тому же это была крепость и, захватив её, можно было контролировать всю южною Сицилию. Но здесь прибыл Гамилькар. Этот молодой пунниец сковал все действия Рима. Он появлялся в различных местах и выдавливал оттуда римлян. Война приобрела затяжной, позиционный характер. А удача совсем покинула Аппия.

— Силы пуннийцев возросли. Костяк их армии состоит из гоплитов, но самое главное, в ней имеются наши злейшие враги — галлы. Вступать в сражение сейчас мы просто не можем. Оставаться в лагере тоже нет смысла по причине отдалённости нашей дороги обеспечения. Силы врага, соединившись с гарнизоном Акраганта, будут равны по численности нам. Но моральный дух их намного выше! Остаётся только одно правильное решение — отступать к Эрбессу и, соединившись там с гарнизоном, противостоять врагу в позиционной войне, — высказался самым последним Клавдий Бур, чей легион понёс самые значительные потери при штурме.

Кавдик сидел неподвижно, задумавшись. Его мысли, казалось, были где-то далеко, на лице читалась некая прострация. Наконец, он медленно обвёл всех взглядом и произнёс:

— Уходим ночью. Третий легион «Квиринал» выступает первым. Замыкающим идёт легион «Италика» и вся конница. Движение плотное. Не растягиваться. — Кавдик замолчал, потом продолжил: — Проклятые греки сдали свой лагерь и ретировались! Надо увести за собой армию врага, чтобы она не мешала нашим планам в Африке. Усильте разведывательные разъезды. Нужно удостовериться в отсутствии засады! Все свободны!

Военачальники разошлись выполнять решения совета.

Аппий встал и начал прохаживаться по палатке полководца, о чём-то думая. В это время вошёл военный трибун Скрофа:

— Проконсул, прибыл советник понтифика!

Аппий удивлённо поднял голову. В это время из-за спины трибуна появился советник. Он был одет в алую форму арканита.

— Я приветствую проконсула! — советник приветствовал Аппия рукой. — Кавдик, Сенат будет недоволен твоими действиями как командующего. Мы опять потерпели неудачу!

— Сенат хотел бы, чтобы я положил всю армию у стен города, когда противник находился с фпрнта и тыла моих войск?

— Проконсул, ты промедлил со штурмом, хотя мог провести его месяц назад! — советник сверкнул зелёными глазами.

— Месяц назад я валялся в лихорадке, но всё равно контролировал построение штурмовых башен. И не вам обвинять меня в неудаче! Где блокада города с моря, которую мне обещали? И если уж на то пошло, где ваш прославленный отряд лучших адептов, который выполнял такую важную миссию? Он что, не потерпел неудачу? — Кавдик вышел из себя. — Если на то пошло, я могу сложить с себя обязанности полководца! Я достаточно послужил славе Рима!

— Хорошо! Не будем горячиться, проконсул! Действительно, груз, навалившийся на ваши плечи, вынес бы не каждый. Твои противники в Сенате, конечно, попытаются очернить твои поступки и действия. Но не волнуйся, Сенат примет нашу точку зрения! — советник попытался разрядить вспышку проконсула. — Я знаю о сложившейся обстановке! Скрофа ввёл меня в курс дела. Нам нужно посоветоваться о дальнейших действиях!

— О каких же? Армия Гамилькара усилилась и ищет боя! Приняв его, мы ставим под сомнение успех экспедиции в Африку. В том, что мы потерпим поражение, ни у кого в моей ставке нет сомнений! Наши действия могут заключаться лишь в необходимом на этом этапе отступлении. — Кавдик не сомневался в своих словах.

— Во-первых, это не Гамилькар! Гамилькар сейчас под Солунтом, сводит на нет успехи Манлия. Это его брат Карталон. Именно он был в Греции, где навербовал наёмников. Но нам сейчас интересен не младший брат Баркидов, а именно старший.

— Клянусь Юноной! Ваши дела меня уже не интересуют! То вам нужен младший брат, то старший! Может, обнаружится ещё и средний?

— Твоя ирония, проконсул, неуместна! Астарта сейчас находится у него!

Кавдик посмотрел на советника непонимающим взглядом. Ему за всё время осады надоела эта охота за частью этого диска, к тому же, всё время оказывающаяся безрезультатной!

— Тогда понятна причина исчезновения отряда арканитов. Вы просто передислоцировали их на другую мишень? А я из-за вас попал в положение судебного преследования по возвращению в Рим! Ведь ваши арканиты не выполнили МОЙ приказ, о котором меня попросил Атиллий.

— Какой приказ? — советник не понимал, о чём идёт речь.

— Об убийстве центуриона Кара, доставившего письмо!

— Как полное имя этого центуриона? И почему об этом просил Регул?

— Его зовут Кассий Кар! Твои люди не убили его, а Регул написал, что он много знает и его надо убрать!

— И он отправился в апельсиновую рощу? — советник что-то судорожно соображал.

— Да. Скрофа проводил его до ручья. — Кавдик непонимающе напомнил советнику. — А они проигнорировали мой приказ. Теперь письмо прочитано и я становлюсь обвиняемым по гражданскому кодексу.

— Потому что они все мертвы. Но, скорее всего, два адепта, которых тренировал лично я, убиты его мечом! Наверное, именно их оставили выполнить твой приказ.

Кавдик сделал пренебрежительную гримасу:

— Простой центурион справился с хвалёными убийцами ордена?

— Это не простой центурион, далеко не простой! — советник зло сверкал зелёными глазами. — И меч в его руках грозное оружие! Я убедился в этом сам.

— Где? — Кавдик снова ничего не понимал. — Кто же тогда убил остальных адептов и где тела?

— Я его встретил в Остии, он искал попутный корабль в Мессину после выполнения какого-то поручения Бибула. Проклятье Гекаты! Он был в наших руках! Если бы я знал, если бы я знал! — Советник убивался об упущенной возможности избавиться от Кара.

— Бибул не тот человек, с которым можно играть в загадки. — Кавдик покачал головой. — Его отец был самым ярым последователем идеи Республики!

— Его отец мёртв! — зло переполняло советника через маску. — Теперь будет мёртв и сын! Меня не это занимает сейчас!

Он начал ходить взад-вперёд, как до этого ходил Кавдик.

— Если он попал в храм, где мои адепты выполняли миссию, и помог жене пуннийца избавиться от плена, то это сам Марс в воплощении центуриона! Это не под силу двум Кассиям Карам! Справиться с четырьмя парами адептов во главе с самим Хроносом! — Советник уставился в одну точку. — Значит, ему помогли! Но кто? Какая сила вмешалась в борьбу за Астарту? Но это немыслимо! Много веков тайна хранилась, не попадая в свет! А если там появился Гамилькар? — Советник разрывался от появляющихся догадок. — Я почувствовал вибрацию своего диска на груди там, на корабле! Но откуда она могла взяться у центуриона? Ведь её не было даже у Гамилькара! Она была с Карталоном! Который сейчас здесь, совсем недалеко. А тогда она была с ним. Я сам это видел! Но я явно чувствовал её биение на груди… Постой! Центурион снял с груди кожаный ремешок? Неужели она была совсем близко? — Сомнения разрывали Советника на части, его пробил пот. — Но ведь там, у Тиграмены, я сам видел её! Она сверкала тысячами отблесков! Это, несомненно, была она!

Советник снова впал в раздумье.

— Баркиды перехитрили нас! — заключил он. — Мы потеряли след Астарты! Но есть способ проверить, где она. — Он посмотрел на консула.

— И что же это за способ? — спросил Кавдик.

— Дать сражение! — был ответ шипящим голосом.

— Ты сошёл с ума! — Аппий чуть не взорвался от негодования.

— Иного выхода нет, — сухо сказал советник.

— Тогда скажи это моим легатам сам! — Кавдик уже не сдерживал себя. — Спасибо! Сначала вы с безумцами Катоном и Регулом заставляете вступить с вами в какие-то игры, которые заставили меня отдать приказ об убийстве своего же римского центуриона. А он выжил! Ты слышишь, выжил! Меня ждут обвинения в Риме! А если моё письмо у Бибула? Теперь вы хотите, чтобы меня обвинили в умышленном уничтожении вверенной мне армии?! Ради одного куска золота? Или даже не куска, а его наличия в этом месте? Вы сумасшедшие!

— Армию тебе доверили мы! Насчёт центуриона можешь не беспокоиться, он доживает свои последние месяцы. А вот кусок золота, как ты его называешь, дороже нам тысячи римлян, как ни прискорбно мне это говорить! Поэтому, проконсул, надо исполнить свой долг до конца. — Советник был взбешён тоном Кавдика.

— Тогда жди нашего прибытия в Эрбесс, раньше я сражения не дам! — Нашла коса на камень в споре этих людей. — Дежурный, проводи советника Сената в его палатку! А если нет таковой, отведите его доблестному окружению. Они желают отдохнуть! — отдал он распоряжение вошедшему центуриону. — И никого не пускайте ко мне до нашего выступления из лагеря! Я буду отдыхать!

Дежурный взглядом пригласил советника проследовать за ним. Тот, взбешённый, вышел из ставки проконсула.

Проконсул лёг на кушетку, стараясь успокоиться и уснуть…

 

Глава 51

…Море… Горизонт белеет предрассветной дымкой. Ветер гонит странствующие волны, которые блуждают по беспредельным просторам моря и, не находя преград, стараются догнать друг друга в своём равномерном беге. Вдали, за серой дымкой тумана проглядывает полоса берега. Но с кораблей её не видно, только чайки видят его, высоко поднявшись по восходящим потокам воздуха. Они парят, наслаждаясь чувством высоты и полёта. Вдруг они начинают кричать, явно предупреждая о появлении на море чего-то…

…И вот появляется парус… Один… Два… Три… Море постепенно наполняется парусами, которые всё чётче видны в сером тумане. На парусах просматриваются римские орлы, и вскоре горизонт лопается от великого множества кораблей. Римская армада движется вдоль побережья Сицилии. Сто тысяч римлян, не считая матросов и гребцов, были загружены и распределены по эскадрам и грузовым бортам двух флотов Рима. Впереди двигался флот Катулла, сотни боевых квадрирем рассекали волны своими вздёрнутыми носами, за ними квинтиремы с боковыми дополнительными парусами и более высокими бортами повторяли манёвры передних эскадр. Далее следовали грузовые корабли, качаясь на волнах округлыми, вместительными бортами. В таком порядке проплывал флот Каттула. Следом в таком же порядке шёл Тереннский флот консула Манлия Вульсона. Всё это огромное число кораблей, миновав залив Сиракуз, следовало к Геле, далее к мысу Экном и, расположенному на нём, городу Фонтию. Именно от данного мыса флотилия должна была повернуть влево и следовать прямо до полуострова Тунесс.

К вечеру следующего дня флот римлян увидел ожидаемый мыс. Но за ним стал заметен лес мачт поджидающего их флота Гамилькона. Консул Регул собрал совет у себя на гексере. Адмиральская каюта наполнилась военачальниками флотов.

— Я предлагаю атаковать флот Ганнона сейчас же! — выступил на совете пребывающий в возбуждении от скорого сражения адмирал Катулл. — У нас численное преимущество и необычайное одушевление воинов!

— Как мы будем атаковать флот противника в наступающих сумерках? — вступил в прения Сервилий Котта. — Не надо забывать, что пуннийцы отличные мореходы, и первая же наша неудача вселит в сердца наших моряков и воинов сомнения в победе. Бой надо проводить утром! Когда Юпитер будет следить за нашими вымпелами и даст указания Нептуну раскачивать галеры пуннийцев во время стрельбы их баллист и онагров.

— А если мы отложим атаку на завтра, не усложнит ли это нам задачу? Ведь сейчас мы насчитали двести пятьдесят галер, но за ночь к ним может подойти подкрепление! — усомнился Атиллий Регул.

— Такое может быть, но ты забываешь, Марк, что здесь может быть скрыта засада! Пуннийцы хитроумны и способны заманить нас в ловушку. К тому же впереди, за мысом, есть система островов. А раз есть острова, значит, есть мели! Как же вслепую атаковать пуннийцев, зная о подводных скалах? Не стоит торопиться, Марк! Надо дождаться утра! — высказался Манлий Вульсон. — Я думаю, утром мыс Экном будет для нас не менее счастливым, чем и мыс Мил, где консул Дуилий одержал самую первую и значимую для нашей истории победу!

— Есть ещё высказывания? — спросил Регул.

— Всё-таки мысль, высказанная до меня, о переносе сражения на утро мне кажется наиболее взвешенной! Я лишь хочу дополнить это предложение! Нужно за ночь одну или две эскадры переместить левее мыса Экном. За ориентир взять маяк города Фонтия. Мне кажется, хватит ста галер. В разгар битвы эта часть атакует флот пуннийцев с фланга. Если же пуннийцы тоже захотят нас обойти, то данная сдвоенная эскадра послужит отличным заслоном против их замысла! — предложил молчавший до этого Септемий Бибул.

Все призадумались над словами квестора.

Луций Манлий Вульсон высказался в поддержку этого решения и многие военачальники, обладающие военным чутьём, проголосовали за него. Решили, что эту часть поведёт сам Септемий, потому как в бытность сопровождения конвоев из Реггия он имел немалый боевой опыт в отражении атак пуннийцев. Ночью сто галер, загруженных пехотой, устремились влево и, отойдя от флота стадий за шестьдесят, повернули вправо, держа в поле зрения слабый огонёк маяка Фонтия. На этой части флота, устремившийся во фланг флота карфагенян, был и легион Кассия Кара. Септемий попросил у Регула эскадры, загруженные четвёртым легионом Марса и пятым легионом Латиума.

Кассий Кар в волнении, ведь он впервые принимал участие в морском сражении, всматривался в ночную мглу. На галере, загруженной первой когортой, находился и Тит Бабрука. Галеры двигались в две линии, пропустив вперёд галеры, вооружённые баллистами и тяжёлыми онаграми. Сам Септемий находился на гексере, расположенной в центре построения. Вместе с ним находился и Сервилий Котта. Сдвоенная эскадра Септемия отплыла на нужное расстояние и легла в дрейф до утра. Море в эту ночь выдалось спокойным, а ночь звёздной… Септемий отдал распоряжение всем отдыхать, кроме дежурных команд, которые должны были нести вахту, чтобы не быть застигнутым врасплох появившимся вдруг врагом. На кораблях наступила тишина…

Летняя ночь коротка. Массилий, сменив дежурившего до него декана, обходил корабельную команду, проверяя наблюдателей на верхних мачтах и башнях лучников. Небо на востоке справа от галер начинало сереть и покрываться пеленой тумана, постепенно охватывая и изгоняя ночной мрак. Утренний туман, опустившийся к самой воде, стал рваться под действием свежего утреннего дыхания воздуха. Массилий поднял команду и пехоту, и прозвучавший сигнал, раздавшийся с гексеры в центре, означал начало движения к невидимому пока мысу. Всё ожило на кораблях, галеры стали выравнивать строй, готовясь к движению. Береговая линия значительно отдалилась за время ночного дрейфа и эскадры двинулись вперёд… Обрывки утреннего тумана проплывали мимо кораблей ночными призраками, открывая видимость впереди лежащей водной глади. Вдруг с передних римских галер послышался сигнал тревоги. Массилий, находившийся в носовой части галеры, поднялся на башню лучников, чтобы увидеть причину тревоги. Он пристально вгляделся в проплывающий впереди туман и увидел в промежутках между облаками тумана остовы и мачты вражеских кораблей. Гамилькон так же, как и римляне, решил обойти их флот, отправив одну эскадру во фланг римлянам. Ночной дрейф галер Септемия сыграл на руку римскому флоту! Галеры, отдалившись, развернулись к берегу и оказались во фланге обходящей эскадры карфагенян. Корабли карфагенян, увлечённые обходным манёвром, не заметили галер Септемия и те устремились в атаку. Римляне, увидев свою выгодную позицию, протрубили сигнал к атаке и бросились в бой. Первая линия римских галер продвинулась вперёд и применила все виды метательного оружия, засыпая противника зажигательными снарядами и тяжёлыми ядрами. Вторая линия галер бросилась в промежутки между кораблями в таранную атаку и на абордаж.

Эскадра карфагенян, поздно заметив римский строй, попыталась развернуться навстречу атаке римлян, но явно не успевала. Небо покрылось шлейфом летящих зажигалок. Следом летели тяжёлые ядра онагров и хотя в тумане видимость вражеских кораблей была затруднена, многие снаряды попадали по назначению ввиду фланговой протяжённости целей. Карфагеняне отвечали редко, так как были заняты разворотом на атаку противника. Но к этому времени вторая линия вырвалась из строя, хищно показывая носы таранов. Стремительное движение римских галер подталкивал попутный ветер, несущий волны к берегу мыса Экном.

Находясь на одной из атакующих галер Кассий Кар стоял у кронштейна «вороньего» моста, использующегося для абордажа.

— Держитесь за канаты, — кричал какой-то морской центурион, обращаясь к когорте Кара, — сейчас будет удар!

Лучники карфагенян прицельно били по квинтиреме. Одновременно сыпался град камней и метательных копий. Принципы и гастаты, чтобы обезопасить себя, подняли щиты. И тут страшный по силе удар выбил у многих из-под ног палубу! Все, кто в этот момент по какой-то причине не держались за канаты, попадали на палубу. Некоторых судьба вывалила за борт… В возникшей суматохе никто и не думал их спасать…

— Мост, мост! — морской центурион, прекрасно разбирающийся в тонкостях морского боя, навалился на канаты, передвигающие кронштейн и опускающие мост с крючьями на борт вражеской галеры.

— Массилий! — крикнул Кассий. — Помоги с канатом!

Он указал на канат, на который навалился морской центурион.

Массилий с дюжиной пехотинцев вцепились в канат. В это время Кассий строил пехоту у края борта для абордажа вражеского судна. Вот мост, сдвинувшись, переместился на борт галеры неприятеля. Мгновение, и он опускается, вцепляясь своими крючьями в деревянное тело галеры пуннийцев.

— Вперёд, вперёд! — закричал Кассий. — Движение на корабль!

Пехота повалила на галеру карфагенян. Кассий, заскочив на мост, перебежал на чужой борт. Там уже вовсю кипело сражение. С башни сражающуюся римскую пехоту поражали карфагенские лучники.

— Строй, встали в строй! — прокричал Кассий.

И вновь перебегающие принципы начали сплачиваться рядом с Кассием. Через несколько минут под началом приимпелярия собралось около половины центурии. Они двинулись на уже сражающихся с одиночными принципами, карфагенян. Римский строй, продвигаясь по галере, быстро очищая её от карфагенян, которые дрались рассыпанно по всей галере. У главной мачты вражеская пехота собралась в строй, подобный римскому. Противоборствующие построения сошлись. Но римская тактика одерживала верх. В строю римлян был закон: защищаешься от своего противника, а поражаешь соседнего. И римляне в плотном бою всегда с успехом пользовались ею. Принципы, прикрываясь своими большими щитами от противника, находящегося напротив их, правой рукой при возможности кололи противника, стоящего против своего соседа справа. Чтобы этого избежать, противнику нужно было вести бой, подобный римскому — плотным строем. Но такой пехотной выучки, как у римлян, они не имели и поэтому римляне теснили врага.

В это время несколько зажигалок ударилось в мачту галеры, на которой кипело сражение. Мачта вспыхнула, огонь быстро перекинулся на парус, пожирая его вместе с канатами оснастки корабля.

— Что они делают? — Один из пехотинцев Кассия сбивал с себя огонь упавшего на него горящего куска материи паруса. — Они нас сожгут!

Кассий зло оглянулся на своих. Первая линия продолжала бомбардировку. В эту секунду ещё один снаряд тяжёлого ядра ударил в рею! Мачта с грохотом, повалилась на палубу, так как огонь съел держащие её канаты. От сотрясения и по инерции движения она переломилась у основания, уходящего в трюм корабля. Несколько пехотинцев римлян и карфагенян были убиты толстым концом сломавшейся мачты. Очень многих он просто ударил и повалил на палубу, переломав кости. Люди перестали сражаться и смотрели на качающийся конец мачты, ожидая от него нового движения и убийства. В этот миг ожесточение и вражда затихли и уступили место общему единению перед лицом общей угрозы и опасности… А вокруг на море продолжалось сражение… Одна из карфагенских гептер с разгона врезалась в борт стоящей рядом с ними римской квинтиремы. Удар был такой силы, что римский корабль стал оседать на глазах, уходя под воду. С него прыгали за борт люди… Гептера, утопившая римский корабль, дала задний ход, освобождая свой нос для тарана так, что между бортом корабля, на котором сражался Кар, и кормой гептеры, таранившей и утопившей римский корабль, образовалось расстояние в три локтя. Карфагеняне, увидев это, бросились перепрыгивать на эту гептеру, покидая уже горящий и захваченный корабль. Кассий огляделся…

…Вокруг горело множество кораблей. В плену огня находились римские и карфагенские галеры.

— Спасать людей! — крикнул Кар. — Пехоте покинуть борт!

Принципы стали перебегать по мостику обратно на борт своей квинтиремы. Другие вылавливали людей утопающего корабля римлян. Но сражение выигрывали римские морские силы. Галеры карфагенян, принявшие таранные удары, уже были или потоплены, или взяты на абордаж и захвачены. Остальные повернули обратно. Оставив на захваченной гептере два десятка пехотинцев для спасения утопающих, Кассий приказал поднять мостик, и квинтирема, обретя вновь свободу, отвалила от борта гептеры. Прорвавшиеся сквозь строй неприятеля квинтиремы выстраивались впереди. Среди них в центре высилась гексера Бибула.

— Вперёд, вперёд, ребята! Движемся к линии атаки! — Бабрука отдавал приказы штурманам корабля. — Молодец, Кассий! Строй своих на носу корабля! — одобрил он центуриона за захват вражеской гептеры.

Из боя выходили освободившиеся квинтиремы, подстраиваясь к линии Бибула… Вот их собралось уже более семи десятков. С гексеры прозвучал сигнал вперёд и галеры, оторвавшись от места сражения, понеслись вперёд, на помощь основным силам римского флота, вступившим в сражение с главными силами Гамилькона…

…Кассий стоял на носу корабля, смотря на панораму морского противостояния двух великих флотов. Впереди кипело сражение. Гептеры карфагенян вклинились в строй римского флота. Кар никогда более в жизни не видел такого количества кораблей, одновременно вступивших в битву! Всё охватываемое взором море было забито кораблями. Многие горели и тонули. С обеих сторон в битве участвовало более трёхсот тысяч человек! Сражение шло без явного успеха какой-либо одной стороны. Воздух резали летевшие зажигалки с той и другой стороны. Море покрылось обломками кораблей, за которые хватались утопающие люди. Трубы ревели с обеих сторон, стараясь поднять дух сражающихся. И с той и с другой стороны ждали помощи!..

…И помощь пришла. Пришла римской стороне! На командной гексере Бибула зазвучали трубы, возвещая о победе и приходе его эскадры! Им вторили трубы основного флота. И рёв валторн заглушил на время шум сражения, разносясь по окрестностям и преодолевая преграды прибрежных и береговых скал! Он возвещал жителям греческого города Фонтия, которые, заполнив все прибрежные скалы и возвышенности, стали таким образом свидетелями столь значимого события истории — перелома в сражении между двумя флотами мегаполисов! Корабли Септемия, совершая фланговую атаку, набирали скорость. Они атаковали тяжёлые гептеры второй линии, которые совершали тяжёлую бомбардировку и не имели сильных корабельных команд. Карфагеняне, увидев это, попытались развернуться — часть флота стала поворачиваться к Бибулу. Но это сломало строй кораблей и усугубило их положение. Строй потерял непробиваемость…

Кассий, находившийся в носовой части галеры, всматривался в вымпелы вражеских галер, стараясь отыскать вымпелы флота Баркидов… Но в обозримом пространстве он не находил их. Корабли Карфагена приближались… На их вымпелах он заметил холмы Бирсы, которые заливало своим светом солнце. Передние из этих галер не успевали с разворотом к атакующим и квинтирема Бабруки, выбрав себе в жертву одну из них, устремила свой хищный нос ей в борт… Удар! И носовая часть галеры вошла в борт неприятельской гептере. Римляне уже слаженно и быстро перекинули Дуилин мост и битва переместилась на борт корабля противника. Римляне без труда справились с захватом гептеры, так как эти суда не имели палубных команд, главной задачей их была артиллерийская дуэль с противником. Римские галеры, не находя достойного сопротивления, захватывали корабли второй линии карфагенян, оставляя их таким образом без артиллерии…

Гамилькон, видя всю складывающуюся картину боя, понял неизбежность поражения. Он взял на себя смелость и принял решение выйти из сражения. С командной галеры прозвучал сигнал к прекращению действий и выходу из сражения. Эскадры карфагенян стали покидать место битвы. Римляне не преследовали их, так как сами понесли тяжёлые потери. Но и ещё потому, что выполнили основную задачу — прорыв на африканский континент. Выходившие из сражения галеры Карфагена брали курс на Акрагант… Но сражение ещё кипело. Корабли, сцепившиеся в абордаже, продолжали сражаться. Эти корабли почти все были захвачены римлянами. Итог битвы был неутешителен для Карфагена: шестьдесят четыре галеры были захвачены и около тридцати потоплены. Рим потерял тридцать две галеры, которые были сожжены метким огнём карфагенян или потоплены таранными ударами. Прорыв в Африку свершился…

 

Глава 52

Вытеснив римлян из Гимеры и Термы Гимеры, Гамилькар вплотную подошёл к Солунту. Местные племена секванов быстро переменили симпатии к римскому оружию и провозгласили нейтралитет к обеим воюющим сторонам. Римский гарнизон оказался в изоляции. Он послал гонцов за помощью к консулу Манлию Вульсону в римские лагеря, находящиеся в Мессине. Но тот, занятый погрузкой войск, ничем не поддержал гарнизон Солунта, кроме как призывом к храброму сопротивлению врагу, оставив их один на один с Баркой. Римляне, строго исполняя приказ, укрепились в городе, надеясь на помощь с моря. Но появившиеся вдруг галеры Барки полностью перекрыли доступ в город и разрушили их надежды. В довершение неудач был взят порт Панорм и римский гарнизон пал духом, поняв, что оставлен на произвол судьбы. А судьба в лице Гамилькара не обещала быть благосклонной…

Перебрав все варианты, гарнизон решил обороняться. Укрепления, созданные самими карфагенянами, теперь смотрели своими бойницами на своих же создателей. Гамилькар, объехав городские укрепления, построенные силами карфагенян, искал какой-нибудь недостаток в созданных укреплениях, но не находил их.

— Здесь очень высокий подъём! Штурм с этой стороны затруднён, — говорил ему высокий воин в тёмном шлеме и в такой же накидке на плечах. — Даже если наша пехота добьётся успеха и вклинится в город, поднявшаяся на подъём конница утратит свой порыв и понесёт потери! Нужно искать более пологий подход к городу!

Гамилькар молча выслушал это замечание. На его лице не выразилось никаких чувств, кроме имеющегося намерения взять город. Но взять с как можно меньшими потерями.

— С западной стороны очень глубокий ров и вал после него, который насыпал я сам, — сказал он, — но, кроме этого, там ещё есть волчьи ямы. Ты потеряешь там не меньше, чем здесь — скорость напора и самих воинов. Засыпать ров? У нас нет для этого времени, да и не хватает численности! Но надо найти решение!

Гамилькар снова задумался. Они выехали на возвышенность, с которой открывался вид на гавань Солунта и на сам город. Укрепления города были сделаны безупречно, не было ни одной стороны, где был бы какой-нибудь изъян в обороне. Он всматривался в городские фортификации и вдруг поймал себя на мысли, что вскоре один из консулов будет вот так же всматриваться и искать пути вторжения в его родной город. А там задача по захвату города намного проще, нет ни насыпных валов, ни стен. Тревога заполнила сердце Гамилькара. Он вспомнил улицы и главный проспект города, от которого шло деление по кварталам горожан различных национальностей. Он вспомнил всё, что было связано с его детством в городе. Верфи мыса Крам, где строились и спускались на воду галеры Карфагена. Отец часто водил его туда и они с интересом наблюдали за процессом рождения нового корабля. Именно рождения! Отец говорил, что каждый спущенный на воду корабль живёт своей жизнью, как человек. Какой-то корабль живёт долго, и история его странствий или подвигов в сражениях становится частью истории города, а другой, более несчастный, терпит крушение или тонет в сражении намного быстрее… Так рассуждал отец… Но морская тематика больше влекла старшего брата Карталона. Он постоянно пропадал на пирсах Крама и в порту, грезя морскими путешествиями и приключениями. Всё, что Гамилькар впоследствии узнал о морях и морском деле, для Карталона были только начальными знаниями и не более. Сам же Гамилькар тянулся к армии. Несколько раз вместе с отцом он ходил в различные походы на соседние, враждебные Карфагену, племена. Мать провожала их всегда до границы Мегары и долго стояла, махая рукой… А отец всегда находился в конных рядах войска, возглавляя конницу. Потом, возвращаясь, они всегда проходили сквозь священные рощи храма Милгарта, наполненные народом, который приветствовал победителей рукоплесканиями… Он вспомнил возвышавшийся над городом холм Бирсы и построенную цитадель вокруг него с главными храмами внутри её — Танит, Бааля и Милгарта. Позже построили храм Молоха. Это было тёмное пятно в истории города. Если говорить точнее, это было государство в государстве Карфаген. Со своими правителями, со своей, почему-то подчинённой храму, армией. Атрибутика государства прослеживалась во всём: свои тайны, шпионы, политика, правители и охрана. Верховный жрец формально должен был подчиняться Совету суффетов, но на самом деле этого не было. Храм имел тайную цель присоединить к своей части Астарты часть Баркидов и после этого диктовать свои условия городу. В городе насаждался страх о гневе страшного бога, который может разгневаться и погубить город, и только исполнение страшного культа жрецами храма останавливает этот гнев. Люди, в основном финикийского происхождения, верили в это и храм процветал на фундаменте религиозного фанатизма части населения Карфагена. Всё, что происходило в храме, происходило в тайне и под её покровом. Говорили, что в храме есть какая-то библиотека странных знаний, но она замурована в подвалах храма. Но не тайны и амулеты были главной ценностью города с холмом Бирсы! Его ценностью были люди! Столько мастеров и ремесленников собрал Карфаген в то время, что считался самым прогрессивным городом того времени. Кроме ремесленников в городе было сообщество морской торговли. Поэтому считалось, что, зарабатывая торговлей, город не имеет врагов. Это было большой ошибкой! Недалёкий Египет ревновал и завидовал влиянию Карфагена на мир! Несколько раз происходили войны, которые фараоны вели лениво и неумело, а посему и безуспешно. После ряда неудач фараоны стали пользоваться другой тактикой. Они натравливали на город такие государства, как Ливия и Нуммидия, но победы Карфагена заставили их платить дань Карфагену. Город не чувствовал угрозы и не укреплялся. И только высадка диктатора Сиракуз Агафокла натолкнула власти города на мысль о строительстве стен вокруг города. И вот появился Рим… Город, который сами карфагеняне поддерживали и снабжали финансами в его бесконечных войнах с соседями за господство в Италии. В Риме, в котором было очень много положительных сторон, победили тёмные, воинственные силы с далеко идущими планами! Гамилькар вдруг подумал, что они сами не знают, к чему приведёт их стремление, сколько горя и бедствий принесут они в другие дома! Идя к своей цели, они сожгут и разрушат многие города, истребят и уничтожат многие народы! Но тем самым они сожгут сердце своего народа, а на его пепле бездуховности и безнравственности разрушат свою мечту! Но сейчас ещё есть время оказать достойное сопротивление этой экспансии!

Гамилькар ещё раз осмотрел укрепления Солунта. Стены вплотную подходили к морю и волны лизали их подножия. От краёв стен отходило несколько мысов, которые уходили в бухту примерно на четыре стадия. Между ними был залив, подходивший к самой стене. Штурм с мысов был невозможен, и римляне, зная об этом, оставили там небольшой заслон, укрепив самые опасные направления предполагаемых мест штурма. И вдруг Гамилькар нашёл то, что он искал с самого утра! Его лицо просветлело.

— Сегодня мы займёмся подготовкой штурма, а завтра Солунт опять станет нашим! — с убеждённостью сказал он. — Готовь конницу, Теоптолем, завтра всё решится!

— Но как, Гамилькар? — только и смог сказать Теоптолем.

— Ты скоро всё узнаешь, — улыбнулся Гамилькар. — Нам надо к утру погрузить конницу на корабли!

— Конницу на корабли?

— Да. У нас очень мало времени, пора приступать к реализации наших с тобой планов!

И Гамилькар увлёк за собой Теоптолема.

 

Глава 53

Карталон ускоренным маршем двигался за ушедшими к Эрбессу римскими войсками. Римляне со свойственной им энергией и скоростью, выставив заслоны из конницы, двигались походной колонной, отражая нападки небольшой конницы Карталона, которую он смог сформировать, захватив лагерь Сиракуз. В лагере было захвачено около полутора тысяч лошадей, которые совсем недавно прибыли из Сиракуз для усиления понёсших потери конных отрядов. Отступающие сиракузцы многое оставили в лагере, в том числе и приготовленную конную сбрую, наличие которой и заставило задуматься о возможном формировании конных отрядов. Из всей численности войска были выбраны воины, знакомые с конным боем и управлением лошадьми. Таким образом, Карталон укрепил своё войско всадниками.

Первое столкновение с сиракузцами, когда прибывшая армия показала себя с очень хорошей, боеспособной стороны, придало Карталону уверенности и он старался вызвать проконсула к сражению. Проконсул боя не принимал, ища более благоприятного случая. Пройдя по холмистой местности южной Сицилии, оба войска вышли к Эрбессу. Здесь проконсул остановился, выбрав место для лагеря вершину холма, один из склонов которого выходил к реке, а к другому склону прилегал город. Карталон разбил свой лагерь на соседнем холме, обратив его в своё главное укрепление против Кавдика. Два последующих дня обе стороны возводили свои укрепления друг против друга. На третий день, когда Кавдик получил подкрепление из города, римские велиты вышли из города и подошли почти вплотную к частоколу лагеря Карталона, вызывая того на битву. Посовещавшись с Ксантиппом, Карталон вышел из лагеря, отогнав велитов Кавдика конными туллами. Войско карфагенян построилось. В центре сплошной линией поставили Священные отряды. Барка вывел их из Акраганта. Позади железных фаланг поставили лучников Крита, вооружённых тяжёлыми луками, которые уступали по скорострельности более лёгким, но наносили более серьёзные потери противнику. Справа и слева встала наёмная пехота греческих гоплитов, кроме спартиатов. Вместе со всеми пращниками конница была смещена влево, Всех лёгких копьеметателей отправили вперёд. Справа вместе с отрядом Диархона встали спартиаты.

Римская пехота построилась в свои привычные три линии, укреплённые по бокам конницей легионов. Увидев построение противника, проконсул бросил велитов вперёд и они, рассыпавшись, пошли в наступление. Сражение завязалось именно с противостояния лёгких копьеметателей карфагенян и римских велитов. Легковооружённая пехота стала засыпать друг друга копьями. В некоторых местах, где не осталось копьев, столкновения перерастали в рукопашную схватку. В это время подошли легионы Кавдика. Пельтасты карфагенян устремились к своему строю, за ними побежали велиты, но, приблизившись к вражеским линиям, они попали под обстрел поджидавших удобного случая критских лучников, стрелявших из-за спин Священных отрядов. Это был убийственный огонь для римских велитов! Их, не обладавших достаточными доспехами, выкашивали стрелы и, понеся тяжёлые потери, велиты по звуку трубы покинули первую линию. Вместо них вышли гастаты. Они двигались ровными рядами и, согласно разработанной тактике, подступали к Священным отрядам на расстояние броска своего метательного, тяжёлого дрота. Но попали под тот же ливень тяжёлых стрел. Стрелы вырывали из их рядов воинов, не успевших заслониться своим щитом, но, несмотря на это, гастаты всё же дошли до отрезка, с которого возможен точный и убийственный бросок римского пилума. Гастаты поредевшими рядами сделали залповый выброс дротов своих манипул. Дроты тучей устремились на ровные шеренги фаланг.

Но Священные отряды, имеющие железную выучку, не уступающую римской, применили хитрость. В момент полёта пилумов воины стали качать своими пиками, поднятыми над головами вертикально, из стороны в сторону, подобно маятнику часов. Пики, многократно перекрещиваясь, принимали и сбивали полёт пилумов, меняя их траекторию и сводя на нет их пробивную способность. Увидев бесполезность своих бросков и неся потери от стрел, летящих по более высокой траектории, гастаты под звуки флейт центурионов и труб легионов бросились вперёд. На правом и левом флангах римский строй добился большего успеха, нанеся серьёзные потери бросками своих пилумов. Увидев это, Кавдик направил в бой вторую линию принципов. Она слажено двинулась вперёд. Это были опытные, тяжеловооружённые пехотинцы, отличавшиеся от гастатов более тяжёлым вооружением. Стало ясно, левым и правым флангам придётся нелегко. Конница римлян прикрывала оба фланга своего войска, не вступая в сражение.

Но тут вступил в действие план сражения карфагенян! Стоявшие слева пока без дела пращники двинулись вперёд. Они разделились на две группы. Одна группа, обойдя фланг легиона Клавдия Бура, стала засыпать его метательными снарядами. Легион пополнили резервами когорт городского гарнизона Эрбесса, и вновь пополнившийся ударной силой легион вклинивался в оборону греческих гоплитов. Но вышедшие пращники свели на нет успехи легиона. Камни, летящие с убийственной энергией и силой, сеяли смерть и увечья в рядах принципов и гастатов, атакованных с фланга. Бур, видя бедственное положение своей пехоты, повёл конницу своего правого фланга в атаку, с намерением разогнать атакующих пращников. Но навстречу ему полетели камни другой группы пращников, которые специально были оставлены для этой цели. Камни слаженно и кучно сыпались с пращей родосцев, перебивая лошадям ноги, оглушая тяжёлыми ударами головы лошадей…. Конница Бура смешалась… Бур поменял решение и его всадники устремились на атакующую группу родосских пращников. Конница, неся потери, понеслась на цепи родосцев и выполнила бы поставленную задачу, но тут показалась конница Карталона, которая, обходя Бура справа, слаженно атаковала римлян. Римляне попали меж двух огней. Чтобы встретить конницу карфагенян, римлянам снова пришлось поворачиваться, теряя скорость и напор… Через какое-то мгновение завязалось конное сражение.

Кавдик, видя происходящее на правом фланге и возможное поражение конницы, послал триариев Бура на помощь своему легату. Триарии, будучи копейщиками легиона, бросились на выручку своей коннице, но были остановлены теми же пращниками Родоса. Чтобы не нести потери и выполнить задачу, триарии вынуждены были перестроиться в несколько «черепах» и двинуться к коннице намного медленнее, чем предполагалось… Кавдик, надеясь на победу опытнейшей пехоты триариев, обратился к своему левому флангу. Увидев, что на правом фланге карфагенян нет конного заслона, он решил воспользоваться этим, отправив конницу левого фланга в обходной манёвр для нанесения флангового удара. Две алы по пятьсот всадников в каждой, без окружения префектов, понеслись на одиноко стоящий отряд пехоты карфагенян, прикрывающего правый фланг неприятеля. Этим отрядом был отряд Диархона. Отряд выстроился в семь рядов, заняв часть лощины с небольшой речкой с правого бока. Римские алы тяжёлой поступью неслись на этот отряд. Казалось, тяжёлой коннице легионов не составит никакого труда опрокинуть строй пехотинцев, не имеющего в своём арсенале тяжёлых копий, так необходимых для отражения конного удара. И действительно, воины Диархона, снятые с кораблей и привыкшие к сражению на борту корабля, в большинстве своём, к одиночным схваткам, не были обучены сражению с конницей врага, и в этом явно просматривался просчёт командования карфагенян. Римляне уже предвкушали победу — до передней линии карфагенян оставалось не более ста локтей! Но вдруг строй карфагенян разбавился красным цветом плащей! Передняя линия неприятеля вся покраснела, наполнившись бронзовыми, круглыми щитами и остро оточенными копьями с длинным широким лезвием, которые в несколько рядов нацелились на приближающуюся конницу! Префекты ал поняли, на какую чудовищную хитрость пуннийцев они клюнули! Но поворачивать уже было поздно! И всё же первая линия всадников, увидев направленные на них страшные наконечники, инстинктивно натянули поводья. Задние ряды конницы, не успевшие среагировать, по инерции наскочили на передние. Ряды конницы смешались. В это время спартанцы, а это были они, бросились на конницу. Ксантипп применил хитрость. Он предугадал, что у римлян обязательно возникнет искушение опрокинуть корабельные отряды, не имеющие копий, и выйти во фланг основным силам карфагенян. Поэтому спартанцы легли на землю, растворившись в высокой траве между рядами воинов Диархона. При приближении конницы они должны были подняться и разгромить её. Так и случилось! Разгром двух ал был полнейшим. Спартанцы, вышколенные справляться с атакой конницы, без труда растерзали строй римских всадников. Подключившийся отряд Диархона, которому была уже не страшна потерявшая строй и натиск римская атака, сбивал и стаскивал с лошадей опешивших римских всадников. В короткий промежуток времени небольшой отряд в пару римских турм, вырвавшийся из точки поражения, бросился обратно к лагерю. Строй спартанцев снова собрался и, соединившись с отрядом Диархона, обрушился на фланг принципов и гастатов, уже теснивших к тому времени наёмных гоплитов. Принципы и гастаты дрогнули…

А на правом фланге римлян конница легиона сломалась под напором и натиском разогнавшейся конницы Карталона. Римские всадники, потеряв строй, оглядывались на триариев, но те не могли ускорить своё продвижение. Вот ещё один напор и римская конница в большинстве своём повернула к лагерю. Остальная часть оказалась зажатой в кольце численно превосходящей конницы карфагенян. В центре суматохи конного боя выделялся всадник с яркой фибулой на плаще, он врывался в кучу всадников римлян и сеял меж ними страх, нанося страшные по скорости и мастерству удары. От одного из таких склонил свою голову и сполз на землю храбрый легат Бур. После смерти легата сражающиеся римляне упали духом и стали искать спасения в бегстве. «Черепаха» триариев, подошедшая к границе конного сражения, поняла, что вступать в схватку уже нет смысла, потому что и пехота, не выдержав флангового обстрела, стала в беспорядке отступать от фронта противостояния с наёмными гоплитами. Строй тяжёлых принципов попятился и стал отступать…

…В одной из «черепах» находился советник. Стоя во втором ряду передней «черепахи», он всматривался в конную гущу врага, выискивая кого-то глазами. Вот взгляд его выхватил что-то, глаза блеснули надеждой, но бежавшая конница легиона в своём порыве бегства унесла и все проснувшиеся было в его глазах надежды. Взгляд его потух и наполнился повседневной ядовитой зеленью. Он приказал идущему с ним рядом старшему центуриону:

— Прикажи трубить отход!

Трубы легиона одна за другой подхватили этот сигнал. «Черепахи» триариев попятились назад, они стойко и мужественно преодолевали расстояние до своей линии. Аппий Кавдик, видя поражения на флангах, решил вывести остатки легионов в лагерь. Прозвучал сигнал, означающий общий отход. Но, к этому времени и центр сражения поддался под натиском Священных отрядов. Римляне пятились всё сильнее и сильнее, их отступление превратилось в бегство… Проконсул, проявив мужество и стойкость, повёл третью линию триариев в помощь отступающим. Карталон, увидев длинные копья шеренг триариев, вынужден был прекратить преследование бегущих. Римляне же быстро приводили в порядок потерявшие боеспособность манипулы, а после этого двинулись в сторону лагеря. Остатки римской конницы, которую префекты привели в порядок, достигнув лагеря, двинулась обратно, прикрывать отступление. Но самое главное поражение римляне понесли на своём левом фланге, где манипулы попали в окружение. Священные отряды, обратив в бегство сражавшийся против них легион, повернули вправо и, соединившись со спартиатами, окружили левый фланг проконсула. Бой здесь продолжался. Ожесточение сторон достигло своего апогея. Римляне, озверев от вида окруживших их врагов, яростно отбивались, надеясь на помощь извне. Спартанцы, видя, что враг не сломлен, ожесточились до предела. Бой приобрёл форму избиения. Греческие гоплиты, первыми выдержавшие яростный натиск врага и понёсшие ощутимые потери, решили рассчитаться с попавшими в окружение врагами сполна, отомстив за погибших. Зло и ненависть вырвались из человеческих сердец, окружив сражающихся, создав непреодолимую завесу для таких человеческих чувств, как жалость и сострадание. Звериный оскал смерти заслонил даже солнце… Бой прекратился только после того, как упал последний римлянин, сражённый многими мечами.

Итоги сражения были горестными для римлян. Пало более шести тысяч воинов, две алы всадников, включая двух префектов, но ко всему погиб легат Клавдий Бур. Аппий не принял по возвращению в лагерь пришедшего к нему советника. Потери угнетали его.

«Теперь они свалят ответственность за поражение только на меня, — рассуждал он, — а эта шипящая змея будет в стороне! Ну, ничего, если на меня будет возведено обвинение, я молчать не буду! Пусть Сенат в полном составе узнает правду о возне вокруг золотого чудодейственного диска!» — принял решение проконсул.

В палатку вошёл Скрофа.

— Советник отбыл вместе со своими людьми в Эрбесс! И далее в Сиракузы! — доложил трибун.

— Куда он бежит? В Рим? В Африку? Подлец! Он думает, что свалит всю вину на меня?! Ну, уж нет! Имя Аппия Кавдика не будет стоять рядом с подлецами! — Проконсул открыто и уверенно высказал свои намерения и чувства. — Хватит с меня этого бреда про диск!

Он зло сплюнул. От охватившего волнения и жары у него неожиданно пересохло в горле.

— Налей мне чего-нибудь, пересохло горло! — попросил Кавдик Скрофу.

— Выпейте, проконсул, — трибун Скрофа, налил из стоящего на столе кувшина чашу вина и подал её проконсулу. — Вам необходимо успокоится и, придя к внутреннему равновесию, мудро осмыслить все произошедшие события.

Проконсул, продолжая о чём-то рассуждать про себя, взял чашу и отпил несколько глотков. Потом остановился и, устремив взгляд в одну точку, впал в забытьё размышлений, время от времени поднося чашу с вином и отпивая по нескольку глотков.

Скрофа стоял в ожидании приказов проконсула. Его замершая фигура отпечатывалась тенью на стенах ставки проконсула под действием зажжённых и дымящих факелов, прикреплённых к стенам. Тень соразмерно колыханию пламени в факелах плясала свой танец на стене палатки, принимая причудливые уродливые очертания…

Вдруг проконсул поперхнулся. Он с удивлением повернул голову и посмотрел на Скрофу, в углах губ которого играла усмешка…

— Вы действительно двуликие змеи… — с трудом произнёс он. — Как же я доверился тебе? Будь ты проклят!.. — Проконсул, как будто ему не хватало воздуха, открыл рот и пытался вдохнуть как можно глубже. Он попытался двинуться к выходу, но захрипел и осел на пол, весь скорчившись от боли…

В палатке беззвучно появился арканит. Скрофа повернулся к нему:

— Передай советнику, всё сделано! Возникшие проблемы преодолены.

— Очень хорошо! Советник высоко ценит тебя, трибун! Твоя карьера совершит качественный скачок по возвращению в Рим!

— Да, но есть одно препятствие! — заметил Скрофа. — Центурион, он жив! — Скрофа вопросительно посмотрел на адепта.

— О нём можешь забыть. У нас с ним личные счёты.

Скрофа подошёл к мёртвому проконсулу. Он долго смотрел на него, потом произнёс:

— Какая игра судьбы! Этот человек сделал столько во славу Рима, что сам стал препятствием этой славе! И даже смерть его хорошо впишется в спектакль о славной истории этого города! О нём скажут — сердце его не выдержало горестей, постигших его войско! — Скрофа ненадолго задумался и добавил: — Есть над чем поразмыслить и призадуматься тем, кто ищет известности и лидерства на пути возвышения Рима!

Скрофа склонился над проконсулом и закрыл ему глаза.

 

Глава 54

Карталон после победы над римской армией под Эрбессом послал гонцов к Гамилькару, в это время осаждавшему Солунт. Одновременно он окружил Эрбесс и отступившие в него остатки римской армии. Весть о внезапной смерти проконсула деморализовала армию и её изрядно поредевшие в последней битве ряды отступили под защиту городских стен. Война, изобилующая всякими казусами и сюрпризами, в очередной раз продемонстрировала всю переменчивость военного счастья, почти в одночасье превратив осаждающих в осаждаемых. Карфагеняне занимались постройкой и сооружением осадных валов и фортификаций, когда к Карталону прибыли гонцы из Акраганта. Их возглавлял глава города Протогон. Карталон, узнав об этом, понял, что такой человек не оставит город без причины и причина эта довольно веская! Он отправился навстречу, оставив вместо себя на сооружаемых валах Диархона.

Прискакав в лагерь, он застал Протогона у себя в ставке. По лицу последнего было видно, что того гнетёт тревога.

— Что-то пошло не так у Гамилькара? Или римляне двинулись на Карфаген?

— Была битва, Карталон! Флот Гамилькона встретил их у мыса Экном! Мы разбиты! Оба римских флота ушли на Тунесс! Гамилькон собрал остатки флота у берегов Африки в ожидании новой битвы! Он ждёт ваш флот, но мне кажется, что теперь он обвинит вас в поражении, так как вы не прибыли на место сражения! Твои прошлые и нынешние заслуги будут не в счёт, ведь под угрозой теперь весь город!

— Какие потери? — Карталон прокручивал что-то в мозгу.

— Три десятка тяжёлых галер, но захвачено Римом в два раза больше! К Гамилькару я отправил гонцов, но они ещё будут в пути несколько дней! Я тебя не поздравил со славной победой в свете горестных известий. Извини! Когда я отправлялся сюда, известий о сражении ещё не было. Это, несомненно, подвиг! Но что нам делать сейчас? Римлян, когда они узнают о поражении в Сицилии, ждёт, конечно, большая неожиданность. Но что ты собираешься делать?

— Отправляюсь в Африку! Защита Карфагена наша главная задача! Мне придётся ускоренным маршем двигаться к Акраганту, но ты с Диархоном должен будешь всё приготовить к погрузке войск на корабли к нашему приходу! — Карталон озвучил принятое им решение.

— Что я должен сделать? — спросил Протогон.

— Прежде всего обеспечить корабли пресной водой и необходимой пищей на время плавания! Также нужен фураж для конницы! Мы, прибыв, без промедления должны начать погрузку!

— Хорошо! Я сделаю всё, о чём здесь было сказано! Но через сколько дней тебя ждать?

— Вы с Диархоном отправляетесь сегодня! Армия завтра! Ещё мне понадобится десять грузовых галер для погрузки лошадей! Отыщи их!

Протогон молча кивнул. После разговора он остался дожидаться прибытия Диархона. Карталон же собрал совет, на который явились все командиры отрядов.

— Друзья, обстановка изменилась, — начал Карталон, — мы одержали победу и хочу заметить — славную победу! Но враг, вопреки нашим ожиданиям, устремился не на нас, а к нашему родному городу Карфагену! Поэтому нас снова ждёт морское путешествие, теперь в Тунесс. Приготовьте все отряды к выступлению. Выступаем на рассвете. Диархон, а ты отправляешься уже сегодня, вместе с Протогоном.

— Клянусь страшным Баалем! Я готов отправиться сию минуту! — искренне произнёс Диархон. — И готов сделать всё, что от меня требуется!

— От тебя требуется быстро подготовить флот к отплытию! Ты отправишься с конницей! К нашему приходу постарайся погрузить конницу на суда! У нас мало времени, поэтому попрошу всех отправиться в свои отряды и выполнять приказ. Ксантипп, возьми управление над всей пехотой!

— Я сделаю всё, что ты сказал, — Ксантипп утвердительно кивнул головой. — Какие силы будут нам противостоять?

Карталон посмотрел на спартиата своим спокойным и откровенным взглядом.

— Большие, Ксантипп. Их сто тысяч. Пусть в морской битве они потеряли какую-то часть, всё равно у них достаточно сил для выполнения возложенной на них задачи.

Ксантипп удивлённо поймал взгляд Барки. Победить такие силы римлян было фантастически невыполнимым. Их армия насчитывала пятнадцать тысяч человек. Сколько войск в Карфагене, он не знал.

— Ты рассчитываешь победить такую армию? — спросил он.

— Победить надеюсь. Боги что-нибудь придумают, чтобы уравнять наши силы! Вера в победу — половина успеха. Ты разве так не думаешь, Ксантипп?

— Я уже имел честь сражаться с тобой бок о бок, Барка. И знаю, когда Карталон так говорит, это значит, что мужество из его сердца вселится в сердца других, остальных воинов! Я верю в победу, Барка, даже если бы римлян было в два раза больше! Мои спартанцы уже воевали в Африке, у Птолемея в Набатее!

— Это очень хорошо! Они поделятся своими секретами войны в песках. Но пора готовить армию к завтрашнему маршу, Ксантипп.

Спартанец вышел из палатки. Карталон остался один. Он вспомнил о Сибилле, оставленной в бухте Акраганта у раненого Тогана.

«За что она меня любит? — подумал он. — Ей всё время приходится меня ждать! А она хочет быть рядом как можно больше! Я этого хочу тоже! Но, боюсь! Боюсь случайной стрелы! Или предательского удара, который будет нацелен в меня, а попадёт в неё! Что мне тогда делать? Как жить дальше? Наша с Гамилькаром жизнь наполнена постоянным риском. Но у Гамилькара есть уже дети! Даже сейчас Кларисса носит ребёнка последние дни, готовясь стать матерью в очередной раз! Гамилькар счастливей меня. А я своей осторожностью откладываю своё счастье на потом! Но всё, хватит! Отныне Сибилла будет рядом со мной везде! Хватит прятаться от судьбы! — Он вспомнил, как, уходя из дворца Акрона в день схватки с Менноном, оставил её мирно спящей во дворце, считая, что она в полной безопасности. — Да, я так думал! И оставил рядом с ней Тогана. Но всё обернулось совсем по-другому! И если бы не Тоган, Сибилла могла получить стрелу, пущенную не в сражении с врагом, а подло, издалека, коварным убийцей, способным убивать на расстоянии! — Он боялся, что они могут подкараулить её внезапно, из тени дворцовых аллей. Карталон вспомнил, как, заметив слежку ещё тогда, в Дракосе, он испугался за неё. В то утро, надев шлем Харикла, он вышел из дворца Акрона и решил использовать слежку в свою пользу! Пройдя по аллеям, он внезапно скрылся в тени зарослей мимоз и стал ждать… Долго ждать не пришлось. Следящие, видя выход израненного, по их мнению, Харикла, решили выяснить, в чём дело, и вышли из укрытия. Дорого им стоил этот промах! Один был убит, а другой ради спасения своей жизни был вынужден показать логово Отона… — И всё же моё тогдашнее решение не избавило её от опасности, — продолжал мысленно рассуждать Карталон, — с этого момента хватит прятаться от судьбы! Если нам отпущено счастье, то не стоит его откладывать!»

Приняв твёрдое решение в отношении себя и Сибиллы, Карталон вспомнил свою мать — гречанку из Мегары. В далёком детстве они посещали с ней рощу нимф. Мать старалась смягчить сердце сына, воспитанного отцом как воина, рассказывая ему много греческих легенд, связанных с нимфами и различными героями, старающимися добиться их любви. И ещё тогда, в той роще, мальчик из Карфагена решил непременно найти свою нимфу где-то за далёким морем! Он долго скитался, став взрослым, но нимфы не хотели встречаться с ним и обходили стороной его корабль. Но однажды, приплыв в испанскую колонию Тира — островной город Гадес, построенный по подобию самого Тира на острове, Карталон, путешествуя по его улицам, увидел девушку, которая так напоминала рассказы матери! Сердце взрослого Барки растаяло, он готов был смотреть на девушку так же бесконечно, как раньше мог слушать истории матери! Неистовая испанка сразила его умением проделывать верхом на лошади различные ловкие фокусы, которые не под силу многим мужчинам, проведшим не один год в седле. Её смех был звонче горного утреннего ручья, а улыбка её губ и свет глаз ярче Солнца! Всё в этой девушке было исключительным, и Карталон тогда понял, что эта девушка и есть та нимфа, о которой рассказывала его мать и которую он так долго искал. Карталон вздохнул от нахлынувших тёплых воспоминаний, огляделся и вышел из палатки. Небо серело отблесками вечерних сумерек, такой же серый туман был на их будущем и будущем его Родины…

 

Глава 55

…Утро… Утреннее небо ещё не наполнилось тем теплом солнечных лучей, которые пронизывают пространство и разогревают воздух, который в свою очередь окутывает, согревает и напитывает своими живительными лучами всё живое на нашей земле. Утренний ветер свеж, толкая и неся прохладные морские волны к не проснувшемуся ещё от ночи берегу и стремясь окатить его своими холодными, свежими волнами, чтобы разбудить и придать бодрости наступившему новому дню. Волны, приняв свой разбег, включаются в игру нового дня и, не рассчитав своих манёвров, разбиваются о крутые, скалистые берега залива Солунта. Другие, более расчётливые и везучие, прорываются в сам залив и несутся дальше к пирсам города и его гавани…

…Но вместе с утренними волнами также одна за другой стали появляться боевые галеры, несущиеся на этих же волнах в залив города… Но там их пути почему-то расходятся и галеры устремляются не к пирсам и гавани, а к уходящим глубоко в море, отрезанным заливом мысам. На этих мысах высятся замыкающие крепостную стену суровые башни… Галеры, войдя в залив, устремляются именно туда…

В это время на противоположной стороне города звучат, разрывая спокойствие утреннего воздуха, трубы. Они возвещают о начале штурма города. Вслед за сигналами труб ввысь поднялись шлейфы горящих зажигалок, запущенных тяжёлыми катапультами карфагенян, которые направлены в ворота города. По стенам бьют тяжёлые онагры, запуская тяжёлые каменные глыбы в пролёты возведённых укреплений.

Римский гарнизон, защищающий захваченный ими город, стал выполнять давно разработанные меры отражения подобных штурмов. Но действия карфагенян ставят их в тупик. Появившиеся в заливе галеры спутывают все их планы. Удары, раздающиеся об стены и ворота города, заставляют их броситься всё же на стены. В это время галеры Гамилькара высаживают пехотный десант на одном из упомянутых ранее мысов. Другие же начинают бить из своих тяжёлых онагров по краю стены, упирающейся в море. Гамилькар, разработав план захвата города, начал реализовывать свой план на деле. Удары онагров сотрясали стену, которая и так ослабла от постоянных и беспрерывных атак морских волн. Как минимум, десять галер вели прицельный огонь по краю стены. Другие галеры, войдя в залив, стали в ожидании. Римские силы, снаряженные для обороны гавани и пирса, устремились к мысу, чтобы занять башню и воспрепятствовать проникновению пуннийцев в город.

А между тем бомбардировка продолжалась. Уже были выбиты ворота и римляне были вынуждены держать там крупные силы, ожидая атаки. Но карфагеняне били теперь в край стены, следующей за башнями ворот. Ядра сотрясали стену, расшатывая её основание…

А в заливе на мысе галеры уже обрушили часть стены, уходящей в воду. Стена, рухнув так быстро от ослабленного морем основания, развалилась на части, образовав перешеек между мысом и внутренней частью города. Как только это произошло, туда бросился отряд пуннийцев. Римляне, увидев разрушение края стены, попытались воспрепятствовать войти в город неприятелю. Завязалось сражение. Галеры, бившие по стене, теперь подошли ближе и стали засыпать римлян стрелами с бортов. Бой разгорался, так как видя в каком положении оказался отряд, прикрывающий башню, из гавани ушли ему на помощь последние, прикрывающие гавань, силы.

Вот тут раскрылся замысел Гамилькара. Увидев, что римляне бросили свой резерв в помощь сражающимся у башни, стоящие в стороне галеры ринулись к пирсам. Карфагеняне были искусными моряками и гавань была им знакома. Они без задержек приставали к пустующим пирсам и тут же сбрасывали с галер сходные мостики. С кораблей стали съезжать тяжёлые всадники Священных отрядов. За короткое время более ста пятидесяти всадников оказалось на берегу. Они, выстроившись клином, ринулись в тыл сражающимся у башни римлянам. Удар тяжёлой конницы в спину строя расстроил ряды римской пехоты и нанёс им тяжёлые потери. Строй рассыпался и утратил римскую стойкость. Карфагеняне одержали верх.

В гавани меж тем высадилось уже пять сотен всадников, к которым подошла пехота, победившая у башни и пролома стены. Соединившись, эти отряды устремились на центральную площадь гавани и далее в город…

По городу быстро разнеслась весть о захвате и высадке отрядов Гамилькара в гавани. Римляне попытались перекрыть улочки, сняв часть сил со стен, но Теоптолем, собрав конницу в кулак, пробился к воротам города. Одновременно Гамилькар, увидев оголённые стены города, повёл на штурм все остальные отряды. Карфагеняне быстро забрались на стены, оставленные без присмотра. Римляне, ожидавшие штурма ворот, так и не дождались этого, но через некоторое время увидели, что полностью окружены врагом. Часть их была перебита, часть сложила оружие и была отправлена в Лилибей.

Гамилькар объезжал вновь отвоёванный Солунт. Ему навстречу выехал Теоптолем:

— Клянусь громовержцем Зевсом, ты великий стратег, Гамилькар! Это самый удачный план по захвату города. Римляне так и не догадались, где будет нанесён решающий удар штурма! Ты — великий стратег!

— Мы только отвоевали город, Теоптолем! К тому же, который сами потеряли. Поэтому хвалиться здесь нечем! — спокойно, без лишней радости, но глубоко удовлетворённый, заметил Гамилькар.

— Да. Но теперь вся часть Сицилии, находившаяся под нашим влиянием, находится опять у нас. Это большой успех! Ты свёл все успехи римлян к нулю. У них осталась только армия Кавдика в глубине острова, остальные около Мессины. Это может изменить их планы и армии, находящиеся около Мессины, вступят в войну здесь, а не в Африке! — высказал свои предположения Теоптолем.

— Хорошо, если твои слова сбудутся, мой друг! Мне донесли, что Рим ждёт войны с галлами. Но не мы командуем их легионами. Поэтому это лишь предположение и не более того!

— Что будем делать с пленными, Гамилькар?

— Идёт война и поэтому возможен обмен пленными. Переправим их в Лилибей.

— Неужели ты будешь заботиться о пленных врагах? — удивлённо спросил Теоптолем. Он привык, что пленных ливийцев и воинов различных племён Африки считали за скот.

— Да, — твёрдо ответил Гамилькар, — Рим был до этого цивилизованной республикой и твёрдо выполнял моральные нормы, принятые в отношении пленных. Пока у нас нет причин поступать иначе! Кстати, где командир гарнизона римлян? Кто он?

— Военный трибун Секст Сурций. Погиб у пролома в гавани, — ответил Теоптолем.

— Надо отправить тело трибуна к ближайшему военному разъезду римлян. Пусть проведут тризну, согласно их обычаям. Он умер, как солдат.

Теоптолем внимательно посмотрел на Гамилькара. Он служил в отрядах Священной Касты несколько лет. Репутация Баркидов в кругу солдат храма была двоякой. Каста жрецов открыто враждовала с Баркидами. Что стало отправной точкой их вражды, никто не знал. Скорее всего, она уходила в глубину веков. Но так как отряды только располагались на территории цитадели Бирсы, а фактически подчинялись Совету суффетов, им много раз приходилось выступать в походы во главе с Баркидами. Как военачальников их чтили и уважали, но в цитадели и вокруг храма упорно распространялись слухи, что Баркиды копят сокровища. В своё время, Карталон предпринял штурм храма, надеясь добраться до хранилища с золотом, но когда понял, что ему до них не добраться, захватил там заложников, чтобы выгодно продать их за выкуп. Такие рассказы распространялись в цитадели. Этим рассказам мало кто доверял, видя, как Ганноны действительно копят золото, но об этом разговора никто не вёл. Теоптолем, отправляясь в Сицилию, надеялся действительно увидеть сокровищницы Баркидов и он увидел их — в виде складов оружия для наёмных отрядов. Причём отряды содержал сам Гамилькар, не требуя из казны ни таланта. Проведя в армии Гамилькара месяц, Теоптолем ни разу не видел, чтобы Барка проявлял заинтересованность в дележе римского золота в захваченных или отбитых им городах. Так было в Гимере, Панорме и других… Теоптолем всё более убеждался, что всё, о чём говорили в цитадели, ложь. Этот человек, несмотря на свою молодость, высказывал мудрость и выдержанность во всём. Он был семейным человеком, уважительно относившимся к законам не только города Карфагена, но и других городов. В Сицилии Гамилькар пользовался непререкаемым авторитетом у местных племён секванов, так как никогда не чинил притеснений и беззакония. Поэтому армия Гамилькара никогда не испытывала в Сицилии проблем со снабжением всем необходимым. Отношение к пленённым военачальникам и стратегам, а также к погибшим врагам расположило Теоптолема к Барке.

В это время Гамилькар увидел несколько пар запылённых всадников. Они скакали по улице явно с какими-то вестями. Вид взмыленных лошадей и пыль, осевшая на их плащах, говорили, что они преодолели большое расстояние. Один из гонцов знал Гамилькара в лицо и, приблизившись, обратился к нему:

— Великий стратег, сегодняшняя победа добавила славы оружию Карфагена! Мы принесли тебе весть о победе твоего брата Карталона над армией Аппия Кавдика у Эрбесса, а до этого у Акраганта! Всё, что осталось от их армии, заперто в Эрбессе!

Гамилькар просиял:

— Сегодня действительно счастливый день. Спасибо, Аридон! Ты принёс радостную весть! Мой старший брат действует на суше не хуже, чем на море!

— Но это не все новости, Барка! — продолжил Аридон. — Когда мы двигались сюда, нас догнали следующие гонцы с вестями горестными, Гамилькар!

Гамилькар изменился в лице, ожидая худшего.

— Римский флот с двумя армиями на бортах атаковал флот Гамилькона! Была битва и римляне прорвались, рассеяв флот Гамилькона. Гамилькон собрался вновь у Тунесса, ожидая новой битвы. Твой брат принял решение отправиться с флотом в Карфаген. Он уже в пути. Тебе, стратег, придётся принять решение о своих дальнейших действиях. Оставаться вести войну здесь или отправиться к границе своего города! Ганнон в Совете обвинит вас в своём поражении. Скорее всего, он уже это сделал!

Гамилькар задумался. Здесь было над чем поразмыслить. Здесь, в северной Сицилии, нужно было закрепить достигнутый успех. В южной Сицилии бросать свои позиции тоже было крайне опрометчиво. Нужно было что-то предпринять…

— Собрать совет у меня в ставке! — отдал приказ Гамилькар одному из своих ординарцев. — Вот так, Теоптолем! — обернулся он к начальнику конницы. — Война приняла иной оборот!

Теоптолем вспомнил визит Гамилькара в Карфаген месяц назад…

 

Часть вторая. Петля Африки Глава 1

После победы в морском сражении римская армада развернула к Мессине корабли, которые пострадали в битве и требовали починки на верфях. Туда же отправили повреждённые захваченные галеры Карфагена. Остальная флотилия отправилась в дальнейшее плавание.

Впереди, совершая разведку, плыла эскадра Катулла. Остальной флот двигался за ней. Катулл передал консулам данные разведки — у Тунесса стоит вновь собравшийся флот Гамилькона, который усилился несколькими десятками галер, снятых с верфей Крама. Посовещавшись, консулы решили не вступать в новую битву. Решение это было принято по таким доводам: впереди флот Гамилькона, а сзади не вступивший в битву флот Гамилькара. Это могло быть хитроумной ловушкой пуннийцев. Манлий высказался за то, чтобы флотам отвернуть влево и высадить армии у союзного города Карфагена — Клупеи или, как его ещё называли ливийцы, Аспида. Флот развернулся и пошёл к Клупее и уже ночью подплыл к окрестностям города, пригодным для высадки войск. Высадкой занялись немедленно и уже к утру, вернее к рассвету, было высажено порядка двадцати тысяч пехоты, которые тут же начали и только к утру следующего дня были разгружены последние суда с провиантом. Дав отдых своим силам, консулы приступили к первой возникшей внеочередной цели своего похода — осаде Клупеи.

С присущей римлянам скоростью был возведён лагерь, направленный своими укреплениями против города и части тракта, уходящего вглубь материка, по которому могла подойти помощь городу. Римские конные разъезды собирали сведения о противнике и настроениях жителей Ливии. Сбором и обработкой сведений занимался Септемий Бибул. Каждый вечер он отправлялся на совет консулов, докладывая обстановку, складывающуюся вокруг лагеря. Совет проходил с привлечением всех чинов огромной армии, начиная с трибунов. Армия обживалась на континенте, привыкая к природе и окружению…

Септемий спешил на очередной совет, проходящий на этот раз в ставке Луция Манлия Вульсона. Консулы командовали армиями попеременно, как было принято в давно сложившейся римской практике военных действий.

— Побережье наше, консул! — обращаясь к Манлию, говорил Сервилий Котта. — Вожди Ливии поддержали нас!

— Тогда почему мы ещё не в Клупее? — спросил Луций. — Что, в городе мало ливийцев?

— В Клупее очень сильный гарнизон, консул, — ответил Котта, — да и сочувствующих Карфагену хватает. Но я уверен, штурмовать город не следует!

— Как чувствует себя армия? — Консул посмотрел на легатов.

— Войска на большом моральном подъёме, консул, — ответил Марк Меттелл, легат первого Капитолийского легиона, — все с нетерпением ждут битвы!

В ставке чувствовалось необыкновенное оживление. Экспедиция, казавшаяся столь трудной, теперь, после воодушевлённой поддержки ливийского населения, казалось почти завершённой. Септемий подошел к консулу.

— А, квестор Септемий Бибул! Мы ждали тебя и твой доклад не сегодня! — Луций внимательно посмотрел на Септемия. — Что нового?

— Сведения такие, консул! Народ Ливии поднял восстание, в городах, ранее поддерживающих пуннийцев, изгнаны гарнизоны присутствующих карфагенян! Нигде поблизости вражеского войска нет! Ливия открыта для нас. И поэтому я придерживаюсь того же мнения, что и трибун Котта. Штурм Клупеи не нужен. Город и так откроет нам ворота через некоторое время.

— Ты сказал, что поблизости нет врага и он не замечен. А дальше? — Спросил Луций.

— Разъезды, углубившиеся в материк, говорят, что местные ливийцы рассказывают, что около Адиса собирается армия пуннов. Численность армии пока неизвестна. Но известно, что к ней подходят подкрепления. — Септемий излагал все имеющиеся в его распоряжении сведения спокойно и обстоятельно, добавляя в некоторые факты своей весомой в ставке уверенности. — Я хотел сегодня отправить туда несколько наших ливийских лазутчиков, которые не возбудят подозрения у врага. Они могут выяснить всё! До Адиса три перехода! Сведения будут у нас уже через пять дней, если они очень поторопятся!

— Это очень долго, — подал голос Атиллий Регул. — Я бы пошёл навстречу! Пока мы здесь сидим и ждём сдачи Клупеи, враг усиливается!

— Что же, в этом предложении есть хорошие зёрна здравомыслия! — согласился Луций. — Ты можешь отобрать себе нужные легионы и выступать, Марк! Легионам не стоит застаиваться. Пусть Африка посмотрит на марш наших колонн.

— Спасибо, Луций! Не думал, что ты поддержишь моё предложение, — Регул растроганно благодарил Вульсона. Он рвался и бредил войной и ожидание у Мессины, а теперь у Клупеи, утомили его. — Я завтра же выступлю в поход!

— Отлично, возьми всю конницу. Легаты! Те легионы, которые сейчас назовёт Марк, должны будут готовы выступить завтра к Адису! — Луций оказал полную поддержку инициативе Регула.

Марк Атиллий Регул перечислил список своих легионов и обозначил время выступления. В этот список попал и четвёртый легион Марса легата Тита Бабруки. Общее число выступающих составило пятьдесят шесть тысяч пехоты и пять тысяч конницы. Около сорока тысяч римлян оставалось с консулом Манлием. С рассветом легионы вышли на тракт, построенный карфагенянами, и двинулись вглубь Тунесса.

Северная Африка. Тунесс. Местность, которой так долго пугали римских воинов, на вид оказалась не такой страшной. Климат мало чем отличался от климата южного побережья Сицилии. Горы Атласа встали непреодолимой преградой для смертельных песков Сахары, отделив Тунесс от их бескрайних владений. Эти же горы напитывали влагой сбегающие с их вершин реки и ручьи, смягчая африканский климат. Люди стали возделывать эти земли совсем недавно. Карфагеняне, жившие торговлей, мало занимались земледелием. Но, освоив Сицилию и присмотревшись к распространённому там земледелию, стали возделывать и земли Тунесса. Оливковые и цитрусовые угодья распространились вдоль трактов Карфагенской республики. Сразу за возделыванием полей и садов улучшили тракты и север Африки превратился в развитую инфраструктуру, где по дорогам постоянно тянулись обозы торговцев, направляющиеся в торговый город и его порты. Война внесла изменения и ливийские вожди, почуяв в высадившихся римских легионах своих союзников, с радостью потирали руки при мысли о возможности пограбить города и богатства ненавистного Карфагена. Тракт опустел и следовавшим по нему римским легионам открывался вид садов, раскинувшихся по обе стороны тракта. Цитрусовые сады, виноградники — всё это резало глаза римлянам, которые были уверены в том, что они прибудут в бескрайнюю пустыню. Местность изобиловала небольшими холмами с произрастающими на них виноградниками. Растительность мало чем отличалась от южно-сицилийской растительности. Но были и различия, так римлян поразило пробковое дерево. Эти деревья удивили римлян, привыкших к раскидистым кронам деревьев! И поэтому чувство чего-то нового и непознанного не покидало ряды легионов…

Римские колонны двигались по Тунессу, а ливийцы открыто приветствовали римлян. Восстание распространилось уже далеко вперёд. И в рядах легионеров возникло настроение, что нынешняя война будет просто лёгкой прогулкой! Ливия была у ног консулов и торжество момента пьянило головы наиболее эмоционально восприимчивых чинов римской армии.

В авангарде римской колонны шёл легион Тита Бабруки. Легион двигался сдвоенными манипулами. Впереди всего легиона, в семи стадиях от него, двигалась первая когорта легиона во главе с приимпелярием Кассием Каром. Кассий взошёл на один из небольших пригорков, чтобы всмотреться в местность, лежащую перед ним. Он внимательно всматривался меж холмов Тунесса, но пересечённая местность не выдавала своих секретов.

— Что ты там высматриваешь, Кассий? — К нему подошёл Массилий. — Если пуннийцы появятся, то нам об этом тут же расскажут местные ливийцы!

— Я выполняю свой долг, Массилий! — отвечал Кассий. — Мне положено выбирать самый безопасный маршрут легиона, чтобы не попасть в западню. Например, в какую мы могли попасть на берегах Сальсы!

— А я думаю, что, может быть, пуннийцы не хотят воевать? Может они сразу предложат мир консулам? Мы движемся второй день, а их армия не предпринимает шаги к сближению с нами.

— Если они предложат мир, то наш ястреб Регул не примет его ни под каким условием! Ему нужна победа! Для достижения состояния эйфории от своей собственной значимости! Поверь мне!

— Да. Ты встречался с ним, может, так и есть! Жалко, у меня была надежда! — горько заметил Массилий. — Но если так, то пусть будет сражение! Победа обеспечит наступление мира!

— Может, ты и прав, — согласился Кар, внимательно всматриваясь вперёд.

Его внимание привлёк какой-то отблеск у подножия одного из лежащих впереди холмов.

— Наш разъезд возвращается! — определил он.

— Консул Луций Манлий приказал не трогать местное население, — продолжал свои рассуждения Массилий. — А среди наших воинов уже идёт ропот! Не хватает провизии, обозы отстали!

— Консул Манлий хочет сохранить лояльность местных народов к нашему присутствию! Это верно! Но Регул, мне кажется, поступит по-иному, как только у него появится предлог! Восстания ливийцев никто не предполагал! Карфагеняне в условиях военного времени наложили на них слишком большой налог, это их возмутило. Ведь они ещё не выплатили контрибуцию за последнюю войну с Карфагеном. Мы для них спасители.

— Да. Может быть они и радуются нашему присутствию, но продовольствие прячут! Солдатам нужна нормальная пища, а не одни фрукты! А если мы дойдём до предгорий Атласа, не будет и этого! В Самнии и Этрурии мы не были столь благодушными. Хотя это была наша родная Италия! — Декан зло сплюнул.

— Я понимаю тебя и твои заботы, Массилий, — посмотрел на него Кар, — но не мы принимаем решение! Командование, думаю, сочтёт нужным остановиться и подождать прихода обозов! — согласился Кассий.

В это время стала видна поднимающаяся пыль от копыт лошадей приближающихся всадников разъезда. Вот она приблизилась к ближайшим виноградникам и растворилась в нём. Через несколько минут четыре всадника выскочили из рядов виноградников и, увидев на пригорке приимпелярия, повернули к нему.

— Кассий, вон за теми холмами, что заслоняют нам горизонт, видны окраины Адиса. — Воин указал направление. — Но справа и слева города видны расположения войск пуннов. Местные, встретившиеся нам, сказали, что заметили даже слонов. Их ведёт Масарбал Магон. Ливийцы высказались о нём, как о человеке очень высокого мнения о своих талантах, но в воинском искусстве он себя ещё никак не проявил. Но пехотой командует старый Форгон. Это закалённый в войнах стратег! Ливийцы ещё сказали, что боги благоволят нам, в войске нет Баркидов! Они все в Сицилии! Всего пуннов около сорока тысяч.

Кассий выслушил внимательно весь доклад, потом спросил:

— Как я понимаю, те холмы являются самой высокой точкой этой местности?

— Да. Далее следует низменность до самого Адиса, пересекающаяся небольшими ручьями, впадающими в реку Баграду.

— Тогда скачи в ставку консула и расскажи там всё, что поведал мне! Скажи также, что легион займёт высокие холмы и будет удерживать до его подхода! Скачи!

— Будет исполнено, центурион! — воин приложил руку к сердцу.

Через минуту разъезд скрылся в тылу римской когорты.

— Массилий, увеличим скорость передвижения! Пошли вестового к легату! Нам надо занять холмы до подхода карфагенян! Боги услышали твои мольбы о мире, Массилий! Будет битва! — улыбнулся Кассий.

— Да. И самое главное, что в их рядах нет Баркидов! — Массилий отправился ускорить когорту.

Вскоре ускорившиеся манипулы подошли к цели их движения — череде холмов, за которыми открывалась низменность, пересечённая несколькими ручьями. В разных местах выделялись островки кустарников, вся местность была идеальной для сражения. Но римляне не собирались спускаться с холмов, они стали перестраиваться в линию. Зазвучали римские сигналы, трубная перекличка на время заполнила воздушное пространство между холмов, далеко распространившись по низменности.

Легат Тит Бабрука, узнав о противнике и решении Кассия, ускорил движение легиона. И вскоре холмы наполнились манипулами легиона Марса. Бабрука искал Кассия, чтобы уточнить с ним свои действия. Увидев цепь велитов, которые шли вместе с манипулами Кассия, он понял где его местоположение. Подъехав к цепи, он увидел впереди несколько десятков трупов лошадей и пуннов, пронзённых копьями велитов.

— Что произошло, центурион? — Тит указал кивком головы на убитых.

— Конница пуннийцев попыталась атаковать нашу линию. Скорее это была разведка боем, — ответил Кассий.

— Молодец, Кар, принял решение о захвате холмов своевременно. Ты становишься полководцем. Я буду ходатайствовать в Риме, чтобы твою кандидатуру выдвинули на должность военного трибуна. Твой опыт должен быть востребован Республикой.

— Спасибо за похвалу, легат! — коротко ответил Кар.

Между тем низменность стала наполняться карфагенским войском. Блеск копий отсвечивал передвижение отрядов. Перед основными силами пехоты сновала конница. В это время прозвучал сигнал. Это подошёл третий легион Латиума. Манипулы Бабруки сдвинулись более плотным строем, уступая место прибывшему легиону. Уже два легиона удерживали холмы…

В ставке Масарбала шла дискуссия. Военачальники высказывались о предполагаемом ведении сражения. Многие высказывали мнение о необходимости отступления, ввиду того, что римляне захватили господствующие высоты этой местности. Они предлагали отступить к Адису и там ожидать сражения, дав римлянам спуститься с высот и перейти несколько небольших речек, что сковало бы движение их конницы. А они между тем имели бы за своей спиной онагры и баллисты обороны города. Это было очень дельное и умное предложение! Другие военачальники колебались и не высказывали никаких мнений. Сам Масарбал жаждал славы и, видя, что холмы защищают небольшие силы римлян, склонялся к сражению. В его поддержку высказался присутствующий в армии суффет Герт.

— Я не понимаю, почему ты медлишь, Масарбал? Все, кто здесь высказались против битвы — трусы и предатели! Они тянут время и затягивают войну только по одному поводу — они ждут одного из Баркидов! А эти предатели дали прорваться римскому флоту к Тунессу! Так что ж, отдадим им славу победы и звание единственных защитников города? Откладывая сражение, ты, Масарбал, откладываешь свою славу и известность! Совет суффетов доверил тебе армию Карфагена, а ты слушаешь советы и не доверяешь своему чутью! Вперёд! Холмы защищают небольшие силы латинян. Пока к ним подойдут основные силы, ты захватишь высоты. Клянусь могуществом Молоха, сегодня мы насладимся римской кровью!

Масарбал только этого и ждал, чтобы победить свои колебания. В его голове возник план:

— Выдвинуть вперёд слонов. За ними конницу. Пехота идёт позади. Атакуем высоты!

— Кто поведёт в атаку конницу? — спросил седой военачальник, соратник отца Гамилькара, Форгон.

— Я сам поведу конницу, — Масарбал был в восторге от этого мига, который обещал ему славу и почёт.

Войска двинулись навстречу легиону Бабруки. Легат, видя приготовление пуннийцев, созвал центурионов легиона:

— Кассий, выведи в первую линию триариев. Сзади них поставьте гастатов и за ними принципов. Кажется, они вперёд выдвигают слонов и конницу.

Кассий, сам наблюдая происходившее перестроение в рядах врага из первой линии когорты, предложил:

— В беседе с Гаем Селинатором я слышал, что слоны боятся громкого звука. Что, если мы соберём всех трубачей вместе и поставим их за первую линию в центре атаки для одновременного громкого трубного сигнала в момент приближения к линии слонов?

— Гай Селинатор опытный воин и его высказывания не пустой звук. Так и сделаем! — согласился Тит Бабрука.

Римляне перегруппировались. Триарии заняли первую линию, гастаты вторую. В это время пунийцы двинулись, громкие сигналы их труб возвестили об их атаке. Слоны гордо вышагивали, набирая скорость, к первой линии латинян. Лучники, сидевшие на слонах, сыпали стрелами. Возничие слонов прятались за прикреплённый щит, готовые в нужный момент уколоть в шею животного специально для этого приготовленным небольшим шилом, делающего его свирепым и убийственным.

Велиты, расположившись сзади триариев вместе с гастатами, обматывали пеньковой нитью наконечники своих копий, макали их в специальную смоляную смесь и зажигали, готовя снаряды для атаки слонов. Триарии готовились принять первый удар, опустив и выставив перед собой свои длинные копья. Первая шеренга триариев опустилась на левое колено, чтобы уплотнить лес копий. Все приготовились к отражению атаки. Сердца многих воинов учащённо бились при приближении гигантских животных. Это был не страх, а ожидание непознанной борьбы с животным…

Возничие специальным шилом укололи слонов в точку вблизи уха животного, те, в свою очередь, от боли бросились на выставленные копья триариев. В это время град горящих копий, выброшенных велитами, упал на слонов, обжигая их брызгами горящей смолы. Тут же грянули все трубы двух легионов, произведя в воздухе громкий акустический эффект. Больше десятка животных испугались. Они поднялись на задние ноги и сами громко закричали то ли от испуга, то ли от боли, возникшей от проникшей к коже горящей смолы.

Триарии тут же воспользовались этим, став колоть слонов в беззащитное брюхо. Ярость и испуг затмил разум животных. Многие из слонов повернули, не слушая своих возничих, и побежали в сторону своей конницы и пехоты, неся смерть и панику. Остальные слоны, а их было более двадцати, остановились. Исходящий спереди громкий невыносимый звук валторн пугал их. Несколько слонов было всё же убито длинными копьями триариев, проткнувших животы животных. Они повалились на бок, давя под собой десятки римлян. Другие, по какой-то причине не отреагировавшие на звук труб, ворвались в строй латинян… Но замысел был достигнут. Строй пуннийцев рассыпался. Прискакавшая конница бесполезно заметалась между слонами, пугаясь их бешенства.

Между тем бегущие слоны смешали пехоту пуннийцев, сметая всё перед собой. Бабрука, видя замешательство врага, обнажил меч и повёл гастатов и триариев в атаку. Завязался бой. Конница пунийцев несла большие потери. Прибывшая пехота не могла построиться и приняла бой в какой-то суматохе. Всё смешалось. Трубы уже звучали с обеих сторон, пугая и беся оставшихся и сражающихся слонов. Ожесточение сражения нарастало…

Десяток слонов, успокоенных своими возничими, вернулись в битву, неся на своих бивнях и ногах смерть и смятение. Строй римлян, и без того неровный, рассыпался, бой принял беспорядочный характер…

Вдруг справа и слева раздались сигналы римских труб. Подошли основные силы римлян. Союзная италийская конница экстрординариев, блестя доспехами, ударила во фланг пуннийцам. За ней послышался громоподобный рёв атакующих легионов:

— Барра!

Пунийцы, сохраняя боевой порядок, начали отступать. За ними, перегоняя их, вырвалась конница во главе с самим Масарбалом Магоном. Консул Регул, подойдя к месту сражения и оценив обстановку, принял правильное решение. Увидев, что два легиона заняли очень удобную позицию для обороны и могут вследствие этого долго сдерживать врага, решил охватить фланги пуннов и обошёл их, намереваясь уничтожить всю армию врага. Регул атаковал противника одновременно с двух сторон, намереваясь захлопнуть клещи. Его легионы, двигаясь в шахматном порядке, охватывали строй карфагенян… Бежавший Масарбал и не думал спасать своё войско. Конница и выжившие испуганные слоны удалились с поля боя…

Старый Форгон, видя бегство стратега и понимая неминуемость окружения, решил вывести армию из сражения. По сигналу труб Священные отряды начали собираться в каре. Десять тысяч воинов Священного отряда — элита Карфагена, встали непреодолимой преградой перед атакующими римлянами. Когда старый стратег увидел, что большинство из его воинов собралось, он приказал каре продвигаться к Адису. Двигаясь, каре вбирало в себя тех, кто смог вырваться и пробиться из окружения…

Римляне, ввиду того, что центр их был расстроен и дрался в страшном замесе, не смогли атаковать из центра отступающее каре. Таким образом, карфагеняне удалились с поля под прикрытие города, бросив часть своих войск в окружении, в которое они попали по вине их стратега Масарбала. День закончился для карфагенян неутешительно, их потери в сражении составили более пятнадцати тысяч убитыми, в том числе полторы тысячи всадников, были заколоты четырнадцать слонов. «Слава» Масарбала достигла города вперёд его самого! Римляне потеряли чуть более двух тысяч человек. Победа римского оружия заставила Совет суффетов по-иному взглянуть на сложившуюся ситуацию. Было решено послать к консулу Регулу посольство с миссией — просьбы о мире. На это решение Совета не повлияло даже пришедшее из Сицилии известие о победах армий Баркидов! Те существенные успехи, которых добились эти полководцы, повернули войну на острове в совершенно другое русло, это могло стать торгом в переговорах о мире! Но топот от марширующих по Африке легионов так затмил разум и сердце суффетов страхом и смятением, что о достигнутых победах было решено не упоминать, дабы не вызвать обратной реакции у консула. Посольство отбыло в ставку Регула.

 

Глава 2

Кассий стоял рядом с повозкой, увозящей Массилия в лагерь под Клупеей. Обоз раненых, после кровопролитной битвы у Адиса, отправлялся туда, где были развёрнуты основные госпитальные службы по уходу за ранеными. Друг Кассия лежал без сознания, его состояние было тяжёлым. Всю ночь Кар провёл у его изголовья. Массилий временами приходил в какое-то возбуждённое состояние, крича что-то неразборчивое. Кассий понимал, что он был ещё в сражении. Его сознание ещё не вышло из той битвы, которую он сам так желал, думая, что победа приведёт обе стороны к миру. Но случилось иначе. Массилий был тяжело ранен в плечо и бедро, но в придачу к этому, еще придавлен поверженным слоном. Кару стало не по себе от мысли, что теперь рядом не будет человека, к которому он так привык и всегда чувствовал его твёрдое, надежное плечо. Не будет славного служаки, на которого всегда и везде можно было положиться. Осознание вдруг наступившего одиночества легло холодным камнем на сердце Кара. Друг, соратник лежал теперь в повозке, ожидая перевозки в другой лагерь, где Кассий уже не сможет навестить его и посидеть у его постели. И скольких раненых не довезут до места, оставляя в пути на разложенных кострах! До обоняния Кассия дошёл дымный запах римских погребальных костров. Едкий дым, гонимый ветром, бросило в сторону лагеря. Он, клубясь и завиваясь, устремился за тронувшимся от лагеря обозом, как будто желая удержать свои жертвы от предполагаемого успокоения…

Кассий долго провожал обоз взглядом, а перед его глазами мелькали картинки прошедшего сражения…

…Кассий расположился позади рядов триариев. Слоны двигались с ужасающей быстротой. Когда взвыли трубы и полетели зажжённые дроты, часть слонов уже успела ворваться в стройную линию триариев. Защищённые с боков и спереди броневыми пластинами, они с напором, от которого ломались копья триариев, начали топтать и разбрасывать ряды латинян. Трубный звук, отпугнувший других слонов, этих возбудил ещё больше! Ведь они уже были разгорячены сражением! Они вставали на задние ноги, с силой опускаясь в гущу латинян, ревя и громко дыша. Триарии в ужасе расступались перед ними…

…Кассий выхватил копьё из рук стоящего рядом, оцепеневшего и казалось потерявшего рассудок, впавшего в ступор от вида огромных животных, триария:

— Колите в брюхо! — крикнул он, увидев, что живот животных не защищён бронёй.

Пробежав локтей двадцать, Кар, изловчившись, проскользнул к крупу животного и воткнул копьё под края свисающих броневых пластинок, явно попадая в живот животного… Тот взвыл от страшной боли и, повернув голову в сторону Кассия, махнул толстым хоботом, убив нескольких стоящих перед ним триариев. Кар, успев отклониться и отбежать от хобота и ног слона, огляделся, ища ещё одно копьё… В это время Массилий отважно пробежал мимо Кара и воткнул свой меч в ногу животного. Слон с пеной у рта топтал римских воинов! Массилий, с какой-то нечеловеческой ловкостью избегал его ног, сбивающих всех подряд…. Отважный декан вновь и вновь втыкал свой меч то в одну ногу ревущего от боли слона, то в другую! Кассий, подняв ещё одно копьё, бросился вперёд… Мимо него летели стрелы, которые пускали воины, сидящие в корзинах, закреплённых на спине гиганта. Кар, подбежав вплотную к животному, с разбегу воткнул в него копьё…

…Животное взвыло от боли, в его глазах было невероятное отчаяние и боль… Люди оказались ненавистнее и многократно злобнее всего его племени… Боль и обида захватили сущность четвероного существа… Слон почуял смерть и поэтому каждое своё движение посвятил убийству этих злобных, ненавистных двуногих…

…Кар отбежал в сторону. Массилий метнулся к нему, но в это время из корзины, расположенной на спине слона, лучник-пунниец выпустил стрелу, которая, пролетев короткое расстояние, вошла выше коленного изгиба в правое бедро Массилия… Декан громко вскрикнул, падая… Кассий метнулся к нему, но в это время огромный нуммидиец на своём скакуне со всей силы инерции движения лошади воткнул в щит Кассия своё копьё, сбив центуриона с ног… Кассий упал на спину и увидел, как нуммидиец выхватывает другое копьё из расположенной сбоку лузы, закреплённой на крупе лошади… Нуммидиец делает замах, собираясь довершить убийство центуриона… Но в этот момент его пронзает копьём один из оказавшихся рядом триариев… Кассий поднимается, осматриваясь… Кругом идёт страшная резня… Слоны, лошади, люди… всё перемешалось в этой страшной битве!.. Падая, Кассий ударился затылком, у него кружилась голова,… картина боя плывёт у него перед глазами… Не сразу окружающее его пространство принимает правильные геометрические формы и пропорции… Кассий взял свой щит и обнажил меч… Окружающая его картина сражения к этому времени приобрела отчётливые очертания… Вдруг в его голове пронеслась тревожная мысль, он, вспомнив что-то, закричал, озираясь:

— Массилий!

В десяти локтях от него лежит, моргая, слон… Под его крупом виднелось много человеческих тел, и Кар увидел бело-оранжевый плюмаж шлема Массилия…

…Слон лежал на боку… Ноги его холодели… Почему?.. За что?.. Эти двуногие, кормившие, мывшие и игравшие с ним, так жестоко убили его?.. Слон тяжело дышал… Он вспомнил свою молодость… Как он ходил со своей матерью на большую реку и с каким наслаждением они предавались купанию в реке под неусыпным надзором взрослых самцов его семейства… А потом двуногие изловили его… И он, ожидая худшего, в страхе за будущее, вспоминал свою большую маму… Но вместо этого он приобрёл друга, который долгое время кормил его и ухаживал за ним… Они с ним играли в какие-то странные, замысловатые игры, суть которых было понять трудно… Но он, полностью доверяя своему седоку и другу, не противился им… Слон повёл глазами… Седока тоже убили, он лежал рядом заколотый несколькими копьями, повернув к нему свою голову… Слон потянулся хоботом и, обняв мёртвого друга, притянул его к себе, будто желая заслонить его тело от страшной пляски смерти, которую продолжали плясать двуногие… «И всё же, что я сделал не так?» — думал слон… Он повёл своими глазами и везде, куда падал его взгляд, двуногие с остервенением убивали уже друг друга… На его глаза наплывала смертельная пелена… «Вот и хорошо!» — решил слон, уже не имеющий сил смотреть на пляску двуногих… Он закрыл глаза, прижав из последних сил тело своего мёртвого друга… Через минуту он громко выдохнул и затих… Но он продолжал видеть место своей гибели, только теперь почему-то сверху. Потом он повернулся к солнцу и устремился к свету, потеряв всякий интерес к происходящему внизу…

…Кассий встряхнул головой, пытаясь сбить свои воспоминания боя. Теперь он один. Совсем один! Он потрогал амулет, данный ему Гамилькаром…

«Может это он спас меня? — подумал Кассий. — Барка сказал, что он сохранит меня и выведет меня на него! Но каким образом? — Кассий отогнал от себя эти мысли, устремив взор на уходящий обоз. — Только выживи, старина! — подумал он. — Смерть не должна дотянуться до тебя и забрать твои мечты! Только выживи!»

Сзади послышались чьи-то шаги. Кассий обернулся. К нему подошёл Бабрука.

— Терять друзей очень тяжело! — сказал он. — Особенно таких, как Массилий!

Легат смотрел вслед уходящему обозу.

— Но заранее о плохом думать не следует! Клянусь целомудрием Весты, мы ещё увидим нашего декана! — закончил легат. Это последнее высказывание Бабруки очень взбодрило Кара.

— Есть какое-то задание? — спросил Кассий легата, готовый тут же броситься выполнять его.

— Да, подготовь списки на пополнение! Укажи в нём, сколько центурионов и деканов выбыло в последние дни. Ты знаешь воинов лучше меня! Нужно заменить выбывших на стойких и отличившихся солдат из других поредевших легионов.

— Скоро выступаем? — догадался Кар.

— По словам Регула, сразу после подхода отставших обозов! Хотя с мясом вопрос решён! Убитые слоны пойдут на него! Надо отдать почести убитым животным! — легат горько усмехнулся.

По равнине разнёсся запах горелой плоти — местные ливийцы собирали убитых карфагенян и зажигали огромные погребальные костры: оставлять убитых в Африке чревато страшной чумой! И местные давно знали это…

Кассий поморщился. Едкий дым проникал в его нос и лёгкие и ему казалось, что какая-то человеческая мёртвая сущность убитых людей проникает ему в сердце и впоследствии сможет в нём как-то проявиться. Он повязал лицо походным платком.

— Я принесу списки вновь назначенных центурионов и деканов уже сегодня вечером! — заверил он своего легата.

Бабрука кивнул и пошёл дальше. Кассий проследовал в расположение своей когорты.

 

Глава 3

Армия Карталона высаживалась в верфях мыса Крам. Его высадку прикрывал флот Гамилькона. Римские флоты каждодневно появлялись под Карфагеном, зная о своём численном превосходстве. Но появление у берегов Тунесса флота Баркидов со знакомыми Катуллу вымпелами поставило под вопрос преимущество римлян, и они предпочли не появляться перед городом, так как новое морское сражение не входило в их планы. Баланс сил восстановился.

Гамилькон, узнав о приближении Карталона, поспешил ему навстречу. Полководцы встретились на галере Карталона. Старший брат Гамилькара, смотря в лицо Гамилькона Ганнона, видел в нём уже совсем другого человека, не того, которого помнил до отправления в свои скитания. Морщины на высоком лбу этого человека говорили Карталону, что в последнее время ему приходилось много размышлять и размышления эти доставляют ему больше горестей, чем радостей. Гамилькону было чуть более сорока лет, он имел спокойный, уравновешенный характер. Пожалуй, это был всего лишь один из Ганнонов, не ведший никаких торговых дел, а посвятивший себя служению Отчизне. Он, как и Карталон, с детства грезил морем. В войне с Египтом он проявил себя как искусный полководец. Но время меняет людей и Гамилькон стал ревновать свою славу к славе Карталона и Гамилькара. Это занятие так втянуло его в череду интриг и подозрений, что вести с ним общие операции стало почти невозможно. В каждом предложении Баркидов он видел какой-то подвох или попытку манипулировать им. Поэтому Баркиды вели свои операции, практически не извещая о них Гамилькона. Он же всё время был уверен, что Баркиды следят за каждым его шагом. Сейчас, прибыв на галеру к Карталону, он попытался изменить отношения к лучшему.

— Я приветствую героя Эрбесса! — начал разговор Гамилькон. — Мне не было известно о твоей операции у Акраганта…

— И поэтому ты обвинил меня в своём поражении у мыса Экном, — договорил за него Карталон. — Забудь, Гамилькон, нет времени на обиды! У нас один общий враг!

— Я не обвинил тебя! Я сказал, что, если бы меня прикрыл флот Баркидов, итог сражения был бы иным! — поправил Карталона Гамилькон.

— Мы все совершаем ошибки! Главное, вовремя признаться в них, чтобы не совершить ещё более ужасных! Сейчас нам надо сплотиться как никогда! Я тоже не знал о движении римлян. Мы торопились с братом обострить войну в Сицилии, чтобы отодвинуть или вообще исключить перенос войны в Африку.

— Да, сейчас я это понял! И мне очень жаль, что я не послушал тогда Гамилькара и не атаковал флот Катулла в условиях, предложенных твоим братом.

Полководцы пожали руки в знак примирения перед общим врагом…

Армия Карталона ещё не закончила высадку на берег, когда Карталона вызвали в Совет суффетов. Карталон собрался быстро и вышел на пирс, когда его окликнула Сибилла:

— Ты опять покидаешь меня, Барка? — Она улыбалась, её взгляд сиял какой-то загадочностью. — А только вчера говорил мне, что больше никогда без меня никуда не отправишься!

— Да, Сибилла! Но я еду в Совет суффетов, не на какую-нибудь авантюру, которыми ты меня всегда коришь! — парировал он.

— Ну и что, разве я не твоя жена? Ты сам рассказывал, что твоя мать бывала на Советах! Я тоже мать твоего ребёнка! — подойдя к нему вплотную, сказала Сибилла.

У Карталона от слов Сибиллы пересохло горло. Он почувствовал какое-то головокружение от слов, произнесённых Сибиллой. Вдруг то, о чём совсем недавно он мечтал и что воспринималось им как мечта, оказывается явью! Он почувствовал себя счастливейшим человеком на свете и неизмеримая благодарность к Сибилле охватила его. Он подхватил её на руки, глядя ей в глаза.

— И ты скрывала это от меня? Когда? Когда ты это узнала?

— Ещё в Дракосе. Но решила не говорить тебе, пока не закончатся все несчастья, которые свалились на нас там, — смеялась она. Её лицо сияло от радости, видя реакцию Карталона, вызванную её словами. — Теперь ты возьмёшь меня в Совет?

— Бесспорно! Мы войдём в Совет, как в своё время мой отец ввёл туда гречанку из Мегар, объявив о своей женитьбе.

Карталон и Сибилла в сопровождении трёх воинов отправились в Совет суффетов. Совет суффетов находился в Старом городе, построенном первыми колонистами Карфагена. Старый город включал в себя торговый ряд и храм Иштар. Также в нём располагались несколько обрядных святилищ Бааля и Танит. Торговый ряд выполнял функцию, аналогичную римскому форуму, где вёлся торг всем товаром, имеющимся на складах торговцев. Старый город был полон садов и они отделяли его от остальных кварталов города. В нём было множество красивых зданий и портиков. В его архитектуре сказывалось влияние греческой культуры, но пытливый взгляд любующегося им выхватывал и финикийскую самобытность построек. Финикийцы, будучи интернациональным народом, брали в свою культуру всё, что казалось им полезным. Сибилла с интересом рассматривала красоты родного города Карталона.

Пройдя часть Старого города со стороны гавани, они попали в торговый ряд. Люди, давно не видевшие Карталона, не сразу узнали его. Видя, что идёт какой-то военачальник в сопровождении охраны и очень красивой женщины, они расступались в разные стороны, пропуская незнакомцев и провожая их вопросительными взглядами. Уже после прохода Карталона по ряду разнеслась весть о приезде Барки в город. Все были поражены красотой его спутницы с мечом на боку.

Войдя в базилику Совета, Карталон и Сибилла прошли в длинный коридор, ведущий в зал Совета. Наполовину пройдя его, они увидели вооружённых людей, стоящих на их пути.

— Мы рады приветствовать Карталона Барку, — обратился к ним начальник стражи. — Но дальше двигаться с охраной запрещено! Пусть твои воины останутся здесь!

Карталон кивнул головой своей охране, давая знак согласия, а сами продолжили свой путь одни. Войдя в предзальное помещение, которое обычно использовалось чиновниками города как место ожидания вызова в Совет, Карталон увидел двух жрецов Священной Касты, тоже, видимо, приглашённых в Совет. Они сидели за огромным столом в ожидании вызова. Напротив них стояли наполовину отпитые чаши с вином, которым жрецы скрашивали своё ожидание. На столе для ожидающих стояло несколько кувшинов с молодым вином и водой из подземного источника.

— С возвращением, Карталон, — обратился к нему старый жрец, — мы не виделись с тобой с того самого ночного штурма храма, что ты учинил много лет назад.

— Да, приспешники Молоха многих не досчитались после той ночи. Но после неё, насколько я знаю, у них поубавилось охоты мучить заложников! — припомнил Карталон.

Лицо старого жреца посерело от услышанных слов, но он сдержался от резких высказываний.

— Незачем вспоминать прошлое, Барка! Сейчас другие времена, другие задачи! — примирительно сказал жрец.

— Мне это как-то непривычно слышать от людей, всю жизнь охотящихся из-за угла за представителями моего рода! — подумав, сказал Карталон. — Но я рад, что в пору нависшей угрозы над нашей Родиной ты изменил отношение к пустой вражде.

— Обстоятельства нынешнего времени заставляют меня говорить так! Враг топчет нашу землю! Давай выпьем за победу над нашим врагом, осадившим Клупею! — жрец подвинул к Карталону один из стоящих на столе кувшинов с вином.

Карталон, взяв чашу, наполнил её вином из кувшина.

— А что твоя спутница не пьёт вина? — жрец вопросительно посмотрел на Сибиллу.

Карталон молча подвинул к себе стоящие недалеко кувшины с водой и наполнил Сибилле одну из чаш. В это время из зала послышался стук шагов. Они приближались, чётко отпечатывая каждый шаг по отполированному мраморному полу.

— Это идут за тобой, Барка, — заметил жрец, — ну, давай осушим наши чаши за победу и за помощь богов, благоволящих нашему городу, в достижении её! — Жрец припал к своей чаше губами.

Карталон, улыбнувшись Сибилле, залпом осушил свою чашу. Сибилла лишь прикоснулась к воде краями губ.

В эту минуту шаги стали громче, огромные ворота Совета суффетов отворились и из них вышел человек в ярко-красной одежде верховного жреца Священной Касты. Он остановился на пороге и произнёс:

— Карталон Барка, за все твои предательства, которые ты сотворил в этой жизни, за смерть моего брата, убитого тобой на Самосе, за все твои злодеяния, которые ты совершал вместе со своим мерзким родом нашему храму, защищающему город, ты приговариваешься Советом к смерти!

Эти слова были произнесены в торжественной, утверждающей форме. Сибилла от испуга и этой неожиданной тирады уронила свою чашу на пол. От резкого звука упавшей и разбившейся чаши Карталон повернул в её сторону голову.

«Что со мной?» — вдруг подумал он. В его глазах стояла двойная Сибилла. Он видел две Сибиллы, две разбитые чаши. Он не понимал, что происходит. В горле явно почувствовалась какая-то горечь. Он сделал шаг к Сибилле, но ноги не слушались его, они казались вросшими в пол… На его лице застыла улыбка…

…Гамилькон Ганнон высадился в порту Карфагена по срочному зову Совета суффетов. Он сошёл с галеры на берег, где его встречал представитель Совета Гидон Ганнон, брат Гамилькона. На лице брата была радостная улыбка и сияющие счастьем глаза.

— Ты сияешь радостью, как будто мы уже добились победы, — заметил Гамилькон. — Зачем я понадобился Совету?

— Как мне не радоваться, если умирают наши старые враги! — с той же улыбкой уточнил Гидон.

Гамилькон остановился и посмотрел на брата.

— Что, есть новости от Масарбала? Магон разбил римскую армию?

— Нет. От Магона нет никаких вестей! Он ушёл к Адису, — отвечал Гидон, продолжая сиять радостью.

Гамилькон разочарованно повернулся и пошёл вперёди своего брата.

— Тогда прекрати радоваться пока что нулевому успеху. Твоя чрезмерная улыбчивость заставляет меня усомниться в твоём здравомыслии! — Раздражение сквозило в его словах.

— Ты просто не знаешь предмета моей радости! Узнаешь его и я увижу такую же улыбку на твоём лице!

Гамилькон повернулся к Гидону.

— Не тяни, Гидон. Что произошло?

— Наш общий враг и недруг нашего рода, конкурент твоей славе великого адмирала, один из ненавистных нам Баркидов, Карталон, по обвинению Священной Касты в предательстве приговорён Советом суффетов узкого круга к смерти! Верховный жрец Агафон вызвался привести в исполнение приговор! Именно для этого его вызвали в Совет.

Гамилькон встал как вкопанный.

— Что?! — Его ум не мог принять и понять чудовищность происходящего. — Вы? Кучка жадных и завистливых подонков! Вы созвали Совет в неполном составе, не известив суффетов Баркидов и не дав им слова в свою защиту? Вы, кучка безмозглых и тупых скряг, приговорили к смерти человека, которого все вместе не стоите и пальца?!

Гамилькон схватил Гидона за грудки, его глаза налились гневом и яростью.

— Где Карталон? Если с ним что-либо случится, берегитесь! Ваша жизнь не стоит и ломаного греческого драхма!

Гидон, трясясь от ужаса и непонимания неожиданного гнева старшего брата, поспешил ответить:

— Направился в Совет. Но ты же сам всё время был против этих выскочек?

Гамилькон зло и с презрением отшвырнул от себя брата:

— Жажда славы, как ваша жажда богатств, туманила мне разум! Но война проветрила мои мозги! Теперь проветрит и ваши! Клянусь милостью Танит, я не буду препятствовать Гамилькару, когда он захочет выжечь Касту и её помощников в своём праведном, я подчёркиваю, в праведном гневе! Как когда-то и я, вы слепы! Злой рок поселился у нас в храме Молоха! Скоро легионы Рима будут здесь! Кто, я спрашиваю тебя, кто встанет на защиту города?

— Но мы все ожидаем вестей о победе! У Магона слоны и перевес в коннице!

— И, по-вашему, этого достаточно? Горе-стратеги! А перевес в уме, опыте и талантливости стратега у него есть? Ваш Магон жалкий трус! Я видел в битве римлян! Это далеко не ливийцы, от которых он позорно бежал! Быстрее в Совет! Может, успеем остановить это безумие! Лошадей, быстрее лошадей! — закричал Гамилькон.

Через минуту он уже нёсся по направлению к Совету…

…Верховный жрец Священной Касты посмотрел на Сибиллу, выронившую чашу:

— Смерть, которой ты так долго избегал, всё же нашла тебя! — Он снова повернул свой взгляд на Барку. — Вы все умрёте, сейчас ты и твоя шлюха! Потом я доберусь до Гамилькара! — При этих словах жрец мечтательно закатил глаза.

…Карталон, хотел что-то сказать, но почувствовал, что язык не слушается его. Он оперся на стол. Ноги его стали слабыми, и он опустился на скамью. Боль рвала желудок и внутренности. Его мысли, несмотря на нестерпимую боль, были ясны, и он ими был с Сибиллой. Он видел… Она стояла бледная и растерянная… Внезапность произошедшего совершенно выбила её из колеи и ввергла на какое-то время в оцепенение… Он видел её… Ещё видел… Зрение начало терять резкость… Он уже видел только смутные очертания её фигуры…

— Вы думаете, что город и храм погибнут без вас? — Жрец засмеялся. — Да? Глупцы! Забрав вашу часть амулета, мы станем недосягаемо могущественнее и удачливее! Любой из нас будет такой же талантливый полководец, как и вы! Что? Не можешь ничего возразить? Ха-ха-ха! Это яд Молоха! Он действует медленно, но очень верно! Сначала каменеет язык и тело, но разум будет ещё светлым! Так что мы ещё поговорим!.. Потом затуманивается зрение! Что, уже плохо видишь? Ха-ха! Так, первая стадия действия яда наступила! — засмеялся жрец. — Так вот, без вас, Баркидов, ничего не изменится. В Риме только одна часть диска, вторая в Египте! Мы все захватим! Осуществится то, чему ваш мерзкий род мешал несколько веков! Что вам мешало понять это? Часть, хранящаяся в храме, притягивает к городу золото! Откуда богатство Карфагена? Откуда такая мощная выгодная торговля? Город, начинающийся с маленькой колонии, купленной царицей Дидоной и накрытой одной воловьей шкурой у диких туземцев, вырос в огромный мегаполис! Что? Ты мне хочешь возразить? Знаю, что ты мне хочешь сказать! Что, мол, царица сама вам отдала эту часть на хранение. Да, отдала! Но она была всего лишь женщиной! Слабой бабой! Она не могла вынашивать планы выше своей природной сущности. А природная сущность любой бабы рожать детей! По простой бабьей слабости она не хотела, чтобы её потомки, рискуя своей жизнью, захватывали города, покоряли народы, подчиняли чужую волю своей! Но вы-то мужчины! Вы видели, что наша часть, хранящаяся в храме, работала! Даже не обрабатывая долгое время земельные угодья вокруг города, город не испытывал в чём-то недостатка! А всё почему? Потому что в храме мы, я повторяю, мы, продолжали проводить культ Молоха, принося в жертву никчёмные жизни некоторых членов диких племён, так плотно окружающих город! Это мы поддерживали могущество города! Это мы заботились о силе и славе города! Это мы обеспечивали богатство жителей города! Правда, мы не думали, что род, имеющий на хранении часть Астарты, не подчинится жажде стяжательства богатств и золота! Все роды находятся под нашим влиянием, поражённые этим недугом, помогающим нам управлять городом! Один ваш мерзкий род избежал этого! С того ночного штурма храма прошло уже больше десяти лет! Но я дал тогда обет, что твоё сердце мы сожжём на алтаре Молоха! И вот свершилось! Твой промах у мыса Экном помог нам! Прорыв врагов к городу помог мне добиться этого! Мы так долго готовили операцию на Самосе, учли вроде бы всё! Но Астарта вновь помогла тебе! А мой брат погиб. Погиб от твоей руки! Выжившие братья рассказали мне всё! Один из них стоит рядом с Агафоном! Но теперь смерть пришла за тобой! И ты уже слышишь её тяжёлую поступь по своему телу. Агафон, заберите у него Астарту! Он уже обездвижен!

К Карталону двинулись жрецы…

— Скоро, ты умрё… — не успел договорить верховный жрец. Что-то с боку, со стороны Сибиллы, просвистело, летя ему в шею. Он повернулся, уловив что-то взглядом, и то, что должно было попасть ему в шею чуть ниже уха, попало ему в открытый рот… Изо рта хлынула кровь. Тяжёлый метательный клинок перебил ему шейный позвонок. С застывшим на лице удивлением, жрец рухнул на мраморный пол.

— Захлебнись своей желчью, подонок! — произнесла Сибилла, обнажая меч.

Жрецы, двинувшиеся к Карталону и не видевшие броска, остановились. Произошедшее ошеломило их. Они, крутя головами, стали искать неизвестного метателя кинжала. Сибилла двинулась на них… Агафон отодвинулся, давая место молодому приспешнику…

— Жаль, корабельная потаскуха, моя стрела не достигла тебя на проклятом Молохом острове! Но теперь достанет меч! — Он выхватил меч и бросился на Сибиллу.

Сибилла была готова к нападению. Ею двигала жажда мести, но, вспомнив уроки Карталона, она взяла себя в руки и краем глаза посмотрела на него…

Приспешник начал нападение с мощных косых ударов, но с лёгкостью был отражён гибкой испанкой. Самодовольная мина исчезла с лица молодого жреца. Его ошибочная уверенность в скорой победе оказалась его промашкой. Первая атака приспешника и у него появляется первая кровь на правом плече…

— Сука, — зло сплёвывает приспешник. — Ты будешь долго мучиться, я убью тебя не сразу!

Он снова бросился в атаку…

…Карталон уже ничего не видел, но его слух улавливал всё. Ноги и тело стали застывать… Колики в животе совершенно прошли… или Карталон перестал чувствовать боль… «Она должна спастись… Она обязательно спасётся…» — лихорадочно повторял он про себя…

…Наблюдая за схваткой и видя, что его приспешник не достигает никакого успеха, жрец Агафон засомневался в успехе данного предприятия и немного запаниковал. Вначале он хотел выбежать в главный коридор и позвать охрану Священных отрядов. Но подумал, что Карталон пришёл сюда не один и ставить в известность его воинов о случившемся нет надобности, да и тогда он не сможет снять с Карталона то, ради чего всё это затевалось! Впрочем, и сама охрана, состоящая из Священных отрядов, могла повести себя не так, как он этого мог ожидать. Вследствие последних событий Баркиды стали пользоваться популярностью. Поэтому Агафон решил подойти к Карталону и сорвать с него заветный амулет, а затем просто скрыться… Он подбежал к Барке, тот не подавал признаков жизни…

— Готов! — прошептал Агафон. — Да нет! Ещё рано! Он ещё пролежит часов пять, пока его разум окаменеет.

Агафон, торопясь, распахнул плащ на груди Карталона, полез рукой под хитон Карталона, ища что-то на шее, груди. «Где же она? Куда он её спрятал?» Он торопился, его приспешник получил в этот момент другое ранение, громко при этом вскрикнув. «Эта ведьма убьёт его! — подумал Агафон. — Туда ему и дорога, сам виноват, не смог поразить её на Самосе! Но что же? Неужели он оставил её на корабле? Но по пророчеству они не могут снимать её! Только передавать. Только передавать?..»

Агафон вдруг повернул голову к сражающейся Сибилле. «Вот оно что! — подумал он. — Она у неё! Отсюда и такая её стойкость! Ну что же…»

Агафон достал из складок жреческой тоги метательный кинжал и повернулся к Сибилле…

Сибилла фехтовала, как раз стоя к нему спиной. Агафон стал поднимать кинжал для броска… Но вдруг почувствовал наложенную на запястье руку… Он в страхе повернулся лицом к Барке. Карталон, смотря в пустоту смеющимися глазами, своей рукой перехватил руку жреца. Агафон инстинктивно дёрнул руку… и взвыл от боли! Рука Карталона, словно стягивающаяся колодка, сжимала ему запястье… Агафон, корчась от боли, выронил кинжал. В этот момент яркая фибула блеснула ему в глаза солнечным лучом…

 

Глава 4

Септемий Бибул во время битвы находился рядом с Регулом. Регул решил не рисковать своим квестором и не отпустил его из своего окружения. Восторг и ликование после такой значительной победы наполнили римские сердца. Войска с воодушевлением осадили Адис. Рядом с городом был сооружён укреплённый лагерь и Регул дал армии небольшой отдых. Здесь снова развернулась деятельность квестора армии. Септемий занялся многими обязанностями — он провёл сбор необходимых лекарств, которые нужны для заживления различных ран, так как их запас иссяк после последней битвы. Ведя переговоры с местными кланами ливийцев, он без сражения и битв перетянул на свою сторону более двадцати городов вдоль побережья внутреннего моря. Заботам Бибула не было конца. Местные ливийские князья вступали с ним в переговоры, прося его разрешить их старинные претензии друг к другу. Но Септемий не просто ездил по Ливии, он знакомился с местностью, обращая внимание на неё как на будущее союзное Риму государство. В очередной раз ему пришлось ехать в Клупею, к тому времени уже сдавшуюся консулу Манлию. Поводом к поездке были слухи о плохих делах в Сицилии. Перед этим он был у Регула. Консул сидел в задумчивости, но, увидев Септемия, оживился.

— Клянусь союзом Юпитера и Юноны, мне не хватало тебя в эти дни! Столько новостей, свалившихся мне на голову, затуманили мне разум. Мне необходимо услышать обо всём твоё мнение.

— Я плохо знаю подробности, — подметил Бибул, — хотелось бы узнать всё по порядку!

— Во-первых, пришли вести из Сената. На севере Италии галлы все объединились в союз и перешли реку По. Сенат в тревоге. Манлия с армией отзывают в Италию для войны с галлами, но не только! Другие вести ещё хуже. Армия Гамилькара подчинила себе всю северную часть Сицилии, до Панорма. Другая его армия, которую вёл невесть откуда взявшийся брат Гамилькара, сняла осаду с Акраганта и разбила армию Кавдика в сражении при Эрбессе. Сам Кавдик умер после битвы, не выдержало сердце. Это для меня неожиданность! Бедный Аппий!

Септемий внимательно слушал Марка Регула. Новость о проконсуле удивила и его. Консул продолжал:

— Но есть ещё не менее важные новости. Прибыл советник ордена, он расспрашивал о тебе и о центурионе Каре. — Септемий при этих словах стал очень внимателен. — На вопрос, что его интересует, он сослался на то, что подвозил Кара из отпуска в Италии до Мессины. Но я не помню, чтобы советник так заботливо справлялся о жизни центурионов, которые в битве гибнут десятками, так как стоят в первой линии. — Регул был явно озабочен вопросом.

— А что ему нужно было от меня? — спросил Септемий.

— Он узнал, что Кар в Риме выполнял твои поручения по доставке каких-то писем или записок, и поэтому хотел справиться о них.

— Квестор не даёт отчёт о своих делах советнику ордена. Хотя я, как член Сената, хотел бы задать ему несколько вопросов! — заметил Септемий, в его голосе сквозил холод.

— Я сам не доверяю этому, как говорится, старшему арканиту. Он прибыл с целым отрядом своих адептов. Для чего? Он был в армии Кавдика во время сражения. Что он там делал? — Септемий заметил про себя, что Регул стал немного мудрее и прозорливее, замечая то, что раньше бы никогда не заметил. — Мне непонятно его нахождение здесь. Аппий Кавдик, я знаю точно, был не в восторге от всех этих рассказов про Астарту. И в его смерти много непонятного. — Регул снова задумался.

— Где он сейчас? — Септемий вспомнив рассказ Кассия, пролившего свет на смерть его отца, захотел увидеть этого человека.

Но Регул словно не слышал вопроса, его размышления переросли в мысли вслух:

— Сенат, или, вернее, не весь Сенат, а та его часть, что контролируется храмом Двуликого Януса, прислала этого советника, чтобы следить за мной. Они думают, что я нуждаюсь в их опеке! Это после того, как я разбил основные силы пуннийцев. Их потери невосполнимы. Моральный дух подорван. Ещё один бросок после Адиса и мы — в Карфагене. И всё это благодаря моим усилиям, и здесь, и в Мессине! Сейчас они отзывают Вульсона, полностью доверяя моим способностям полководца довести войну до победы! Но в то же время хотят дёргать меня за верёвочки. Ну уж нет! Кавдик никогда не жаловался на сердце! Его судьба — предупреждение мне! И поэтому советник прибыл сюда с целой армией убийц. Но Регул не Кавдик! И я это докажу! Ещё посмотрим, кто кому будет ставить условия! — Голос Регула приобрёл уверенный, жёсткий оттенок. — Я повергну славу Карфагена в пыль! Победа на море, потом на суше! А теперь последний шаг — захват города! Я впишу в историю Рима новые страницы славы его оружия и моё имя будет приравниваться к именам основателей города!..

Септемий с удивлением наблюдал перевоплощение консула, хотя это не было для него неожиданностью. Он давно подметил в характере Регула черты самолюбия и авторитарности. Баланс сохранялся только в присутствии консула Луция Манлия Вульсона.

— Ты спросил меня о советнике, Септемий. Он пребывает в расположении легиона «Волчицы Ромула». Я знаю, что у тебя к нему есть свой интерес. Не знаю какой, но он есть! Может быть, даже личный. — Септемий вздрогнул при этих словах. — Если честно, я бы упразднил этот орден или подписал бы декрет об упразднении его в правах. Слишком много им разрешается и, мне кажется, присутствие какого-то заговора чувствуется в сенате! — продолжал консул. — Мне кажется, присутствие этого REX SOCRURUM — главного жреца ордена в расположении нашей армии есть прямая угроза нам обоим! Ты всё ещё хочешь встретиться с ним?

— У меня достаточно полномочий в этой армии, вручённых Сенатом, Марк! И у меня действительно есть интерес к нему! И ты прав! Он личный! Это связано с гибелью моего отца!

— Я знал, что ты это скажешь! Что мне в тебе нравится, Септемий, так это твоя прямота и способность к логике! Поэтому и я скажу тебе прямо! И смерть твоего отца, и смерть Кавдика, и ещё очень много загадочных, неожиданных смертей в Риме за последнее время — это дело их рук! Но повременим сводить счёты до окончательного разгрома врага! Я бы сам выжег это осиное гнездо под храмом, но пока не имею для этого полномочий! Но после победы наше положение многократно усилится, мы будем популярны в народе! И тогда сможем настоять в Сенате о создании комиссии по расследованию преступлений ордена!

— И всё же я задам ему несколько вопросов! Мне важна его реакция. — Септемий был твёрд в принятом решении.

— Зная твою способность к рассуждениям и твою наблюдательность, я понимаю, ты многое извлечёшь из разговора! Но будь осторожен! Этот советник тоже незаурядная личность и у него достаточно средств, чтобы устранить тебя! Поэтому в сражении будь рядом со мной и нигде не ходи без личной охраны!

— Хорошо, Марк! — улыбнулся Септемий и вышел из ставки.

Он без труда нашёл расположение легиона «Волчица Ромула» и у дежурного центуриона справился о местонахождении советника. Тот указал на несколько палаток, расположенных с краю. У самих палаток возникли два арканита, нёсших негласную охрану своего расположения. После уточнения дежурный арканит отправился к советнику доложить о приходе квестора армии.

Войдя в палатку Септемий осмотрелся. Везде было много оружия, особенно метательного. Палатка делилась на несколько помещений, разделённых перегородками. Послышались шаги и из-за одной из перегородок вышел советник. Он был в обычной одежде, лицо скрыто маской.

— Я приветствую квестора армии! Что привело тебя в моё расположение?

— Консул рассказал мне, что ты расспрашивал обо мне, но и у меня возникли к тебе вопросы.

Глаза Советника блеснули светом неожиданного интереса.

— Дело в том, что один из моих людей случайно услышал разговор в таверне у верфей Остии. Разговор этот происходил между двумя людьми, к одному из которых обращались как к советнику!

Советник не изменился в лице и продолжал слушать рассказ Септемия совершенно хладнокровно.

— Так вот, разговор этот затронул тему убийства моего отца, вернее его отравления! Он даже сказал, чем именно отравили моего отца, назвав мне яд. Далее был разговор о моем убийстве и убийстве проконсула Гая Селинатора. — Септемий говорил открыто, глядя прямо в глаза Советнику. — Я не боюсь смерти и даже искал её одно время. Но сейчас планы мои изменились! Я докопаюсь до истинных убийц моего отца и месть моя будет неотвратима!

Как ни пытался сохранить своё спокойствие советник, его голос заметно изменился в тональности, выдавая растерянность:

— Я не совсем понимаю, о чём идёт здесь речь. Я действительно был в Остии, оттуда наш корабль отправился в Мессину. Если кому-либо я что-то говорил, а кто-то передаёт мои слова в искажённом виде, то хотел бы я видеть этого человека и посмотреть на его лживое лицо!

— Вот как! Тогда, мне кажется, сначала нужно открыть своё! Я этого человека знаю как достойного римского воина, не раз доказывающего свою храбрость и стойкость в схватках с врагом! Сомнений в его правдивости у меня не возникает! У меня возникают другие сомнения, советник! Чьи интересы отстаивает ваш орден в нашей армии? Ордена или Республики? Двуликий Янус не является главой пантеона римских богов и Республики! Верховные авгуры Юпитера осуществляют контроль за исполнением обрядов и мистерий! Но даже они не носят масок!

— Моё лицо сокрыто с детства. Это не моё решение. Но я не имею права отменить его. Сам Ромул сокрыл лица арканитов! И я, подчиняясь этому решению, ношу эту маску, как бы мне ни хотелось её снять! Но, надеюсь, наступит время и я сниму её, чтобы выйти из забвения, в которое меня ввергли в моем детстве! Что же касается твоих вопросов, квестор, заданных мне в таком вызывающем тоне, замечу — ты вправе их задавать только в Сенате! Если, конечно, доберёшься до него! — открыто усмехнулся Советник. — Идёт война и пуннийцы не сломлены!

— Война, которую развязали вы! И продолжаете обильно поливать её посевы римской кровью! — Септемия не вывела из себя прозвучавшая явная угроза. — А что до твоих предупреждений, то я, как член Сената и квестор армии, могу послать запрос о праве твоего нахождения в армии! Сейчас вы все находитесь в расположении армии! В армии! — уточнил Септемий. — Здесь не храм и не Рим! Консул здесь верховная власть! А он не в восторге от твоего приезда! Как мне кажется, всех вас нужно задержать на какое-то время до выяснения причин приезда сюда и интриг, творимых вами! К тому же консулу не вполне понятна смерть проконсула Кавдика! И он начинает беспокоиться за свою! Ведь одно дело умереть в сражении и совершенно другое от яда! — Септемий посмотрел в глаза собеседнику и увидел, как они налились необычайной зеленью.

— Вы не вправе прикасаться к нам! Мы выполняем задание понтифика, согласованное с Сенатом! — Rex sacrorum стал проявлять признаки беспокойства.

— Я вправе выполнить свой долг, — спокойно отрезал Септемий, — а мой долг говорит, что вы на время задерживаетесь в расположении этого легиона и не вправе без моего ведома покидать его по какому-либо поводу! Моя охрана предупредила уже об этом легата легиона, Оптимия Вара. До моего распоряжения вы будете находиться здесь. В совершенной безопасности, под моей личной опекой. — Септемий выдержал паузу, наблюдая, как бегают глаза советника. — Я отправляюсь к консулу Луцию Манлию Вульсону и по моему приезду будет принято решение в отношении вас!

Септемий направился к выходу.

— Мы пленники? — спросил советник.

— Нет. Вы временно задержанные. Особо охраняемые гости! — Септемий широко улыбнулся и вышел из палатки.

Септемий оказался на воздухе. Он глубоко, полной грудью вздохнул. Его мысли переключились на первостепенные задачи предстоящего путешествия в Клупею. Он дал необходимые распоряжения своему ординарцу и отправился в поездку.

 

Глава 5

…Сибилла своим последним ударом меча выбила из ослабевших рук приспешника его оружие. Жрец, обессиленный от ранений, опустился на колени:

— Ну, довершай своё дело, ведьма. — Он опустил голову.

Сибилла с гневом в глазах размахнулась, но вдруг вспомнила слова Карталона, что не обязательно убивать поверженного противника, её рука в полёте поменяла положения меча и удар по затылку приспешника пришёлся плоской стороной меча. Тот свалился в бесчувствии. Сибилла повернулась к Карталону…

В эту же минуту в зал вбежало с десяток вооружённых стражников. Они с удивлением осматривались, глядя на лежащего приспешника храма и стонущего Агафона. Вместе с ними вбежали воины Карталона. Увидев своего вождя лежащим на скамье, они обнажили свои мечи, заслонив Сибиллу. Охрана Священных отрядов медлила, но, увидев верховного жреца Касты, поражённого тяжёлым кинжалом, схватилась за мечи. Стороны приготовились к ещё одной смертельной схватке. Стража, пользуясь своим численным преимуществом, стала расходиться в стороны, пытаясь обойти воинов Карталона…

— Остановитесь! — громко и требовательно, властным голосом приказал вышедший из коридора человек. Послышались многочисленные шаги и вслед за ним в зал вошло большое количество людей. — Уберите свои мечи!

Стража повиновалась сразу. Приказ исходил от суффета Карфагена Гамилькона. По всему было видно, что они это сделали с большим облегчением для себя. Гамилькон и его брат Гиксон Ганнон склонились над Карталоном. В сторону отполз Агафон. Он присел, держась за свою руку. Гидон, ещё один из братьев Ганнонов, склонился над ним…

— Выпей! — Гидон с сочувствием протянул ему чашу с водой.

Агафон замотал головой.

— Это вода! — уточнил Гидон. Но Агафон не переменил своего решения…

— Карталон, очнись, Карталон! — тряс Барку за плечо Гамилькон.

К нему присоединилась Сибилла. Её лицо, ещё недавно раскрасневшееся от пыла схватки, побледнело, на нём проступила растерянность. Она привыкла видеть Карталона сильным и уверенным, непобедимым воином. Но теперь она не могла поверить, что по чьей-то злой, мстительной, низкой воле он умирал у неё на глазах, впав в оцепенение от сильного, убийственного яда. Глаза наполнились горечью слёз. Одна только мысль, что вот здесь, в его родном городе, она потеряет его навсегда, лишала её рассудка… Глядя, как медленно, мучительно угасает в нём жизнь, как искорки его могучей энергии меркнут в его глазах, Сибилла почувствовала омерзительное отвращение и ненависть к стонущему рядом Агафону. Жажда мести наполнила её сердце, она схватила лежащий на полу кинжал жреца и, потянувшись, схватила того за мантию, сделав замах…

— Нет, — тихо сказал Карталон. На большее у него не было сил.

Все удивлённо глядели на него. Чувства Сибиллы прорвались наружу. Слёзы залили её лицо, из груди вырвались рыдания. Она с омерзением отбросила кинжал жреца.

— Не умирай, Карталон, не умирай! — Она покрыла его лицо поцелуями. — Ради нашего ребёнка не умирай!

— Он борется! Он ещё борется! — Гамилькон приподнял Карталона. — Помогите снять с него плащ и расстегнуть хитон! Надо дать ему больше воздуха!

Воины стали помогать Гамилькону.

— Бесполезно, — лицо Агафона наполнила ядовитая усмешка, — это яд Молоха, он убивает слона. А с человеком он расправляется в два счёта! Я ещё удивляюсь, что он так долго сопротивляется ему. Видно, ведьма Антифона приучала его к этому яду малыми дозами! Умная была, гадина! Но эта её предосторожность не поможет! Верховный жрец сам травил вино, всыпав в него огромную дозу яда. — Агафон ядовито засмеялся. — И от этого яда нет противоядия!

— Ты не прав, Агафон! — вдруг неожиданно громко произнёс чей-то голос.

Все повернулись в сторону раздавшегося голоса. Из глубины коридора к ним шёл человек. Его поступь была величественна и тверда. Лицо его было скрыто тёмным капюшоном. Подойдя к ним, он откинул капюшон.

— Не надо снимать с него плащ! — твёрдо произнёс подошедший. Его величественные черты и манера говорить выдавали в нём человека, привыкшего к повелеванию. Ко всему прочему стало видно, что кожа на его лице загорелая и обветренная, что указывало на его долгие путешествия или странствия. Тем не менее оно выражало уверенность и оптимизм…

— Дидон? Ты здесь? — Гамилькон, неуверенно вглядываясь в подошедшего человека, выпрямился. — Мы считали, что тебя уже нет в живых!

За спиной Гамилькона послышался удивлённый шёпот воинов «священников».

— Мне не было безопасно в Карфагене благодаря вот этим выродкам! — Он поочерёдно посмотрел на застывшего от удивления Агафона и мёртвого верховного жреца. — И я вынужден был отправиться в скитания!

Дидон опустился на колени перед Карталоном, взял его правую руку.

— Всё это время ты сам носил своё спасение! — обратился он к Карталону. — Так вот, Агафон! — продолжал он. — Ты был не прав в своём утверждении, что яд Молоха не имеет противоядия! Вот оно! — Дидон показал на перстень, который только что снял с пальца Карталона. — Мои предки, разработав страшный яд, нашли и противоядие! Но о нём знали немногие. Воды. — Дидон требовательно поглядел на стражу. Те бросились к кувшинам с водой. — Нет! Эти все отравленные! Я знаю повадки этих приспешников! Вылейте всё!

Дидону принесли воду из караульной и он, открыв верх перстня, высыпал содержимое в чашу с водой.

— Помогите! — Ему помогли приподнять Карталона и, запрокинув тому голову, стали понемногу вливать содержимое чаши ему в рот. Таким образом они заставили выпить его всю чашу.

— Поднимите его! Его надо перенести отсюда в родной дом!

Воины бережно подняли Карталона.

— Нет! — подала голос Сибилла. — Мне кажется, что на корабле ему будет лучше!

— Ему будет нужен хороший уход! — посмотрел на Сибиллу Дидон. — Яд очень сильный и успел нанести организму существенный вред! Ну, хорошо! Пусть будет по-твоему! Несите! — согласился принц Дидон, видя убеждённость Сибиллы. — Но учти, его двигательная схема мышц парализована, улучшения могут наступить только через месяц! Если не случится чудо, конечно. Но будь терпелива, всё будет хорошо! — Дидон улыбнулся ей, в его голосе чувствовалось убеждение в правоте сказанных слов, и Сибилла прониклась доверием к этому незнакомому, но доброму человеку.

Ей было очень важно услышать слова ободрения и надежды в минуты беспокойства за жизнь Карталона. Видя его беспомощное состояние её глаза наполнились слезами, Она взяла его за руку и, поблагодарив принца Дидона наклоном головы, пошла рядом с носилками, которые соорудили воины Священных отрядов из двух скрещённых копий и положенного на них щита асписа.

Принц Дидон повернулся к трем Ганнонам.

— Пора созвать расширенный Совет суффетов и обновить его состав в свете произошедшего! — сказал принц, — Вы согласны со мной? Последние события требуют безотлагательных решений!

— Более чем, — отреагировал Гамилькон, посмотрев на Гиксона и Гидона. — Я согласен! Пора обновить состав суффетов, связанных с интригами верховной касты жрецов!

— Я благодарен тебе, Гамилькон! Твоя поддержка укрепляет мою веру в то, что ещё есть граждане в этом городе, предпочитающие богатству бессрочную во времени славу! — ответил Дидон.

Два брата Ганнонов промолчали… В коридоре послышался стук и звон оружия, нестройный топот многих ног. Все обернулись в ожидании…

Из коридора появились суффеты Магонов, вместе с ними были некоторые члены Совета магнатов. Среди них просматривались запылённые воины, которые, по всей видимости, совершили довольно длительное, утомительное путешествие. Скорее всего — гонцы…

— Что случилось? — застыл Гамилькон, почуяв недоброе.

— Армия Магона разбита. Конница спаслась бегством и уже в городе! — произнёс один из суффетов Магонов. — Катастрофа неизбежна!

Лицо Гамилькона застыло на несколько секунд, потом раздался громкий, нервный смех.

— И вы, трусы и бездари, отправляете навстречу латинянам армию со стратегом во главе, единственной заслугой которого было бегство с поля сражения с ливийцами, и ждёте другого, как раз намного способней первого, чтобы отравить его! Карталон разбил врага у Эрбесса и прибыл сюда, а вы, жалкие завистники, отравили его, полагаясь на военный талант Магона? — Нервный смех заставил потухнуть взоры многих суффетов.

— Злой рок и вправду поселился в нашем городе! — продолжал Гамилькон. — Жажда славы и зависть к заслужившим её умертвили разум правителей этого города.

Гамилькон замолчал, на его лице отразилось мучительное размышление о судьбе своего города.

— Погоди паниковать, Гамилькон! — вступил в разговор напыщенный Гиксон Ганнон. — Какова судьба пехоты? — обратился он к гонцу.

— Когда мы отбывали с вестями, о пехоте ничего известно не было. Римляне окружили её, и она, по всей видимости, погибла. Командующий Масарбал отступал с такой быстротой, что пехота осталась в битве без прикрытия!

— Надо срочно собирать Совет, — ещё раз предложил принц Дидон, — времени на размышления у нас нет!

Все согласились с ним. По городу разослали гонцов о срочном созыве расширенного Совета суффетов.

После того как по городу разнеслась весть о гибели армии Совет собрался быстро. Одна лишь ложа Священной Касты жрецов пустовала по неизвестной никому причине. Тем не менее Совет начал свою работу.

Первому предоставили слово гонцу разбитой армии. Он ещё раз обстоятельно рассказал о ходе сражения и бегстве Магона Масарбала. Узнав подробности сражения, поняв бесстыдство поведения командующего, Совет потребовал казнить стратега за трусость и бегство. Раздались голоса:

— А где стратег? Почему его нет на Совете?

— Он что, ранен?

— Как серьёзно он ранен, что не присутствует на Совете?

Голоса, задающие эти вопросы, не слышали ответов и от этого гнев их нарастал. Количество граждан, высказывающихся за казнь, увеличилось. Суффеты Магонов, к большому удивлению присутствующих, высказались за казнь своего родственника. Но была и другая сторона Совета, которая не оправдывала стратега, но высказывалась против его казни. Эта сторона мотивировала своё мнение тем, что сейчас не время казнить командующих.

— Казнью мы подорвём доверие и храбрость других стратегов! Они будут оглядываться на судьбу предыдущего и это будет связывать им руки! — говорили они.

Наконец слово взял принц Дидон.

— Люди свободного города Карфагена! — начал он своё выступление. — Все мы скорбим о погибших героях и негодуем по поводу выживших трусов! Но мы собрались здесь не для суда или оправдания беглецов! Мы должны решить, что нам делать в сложившейся ситуации. Необходимо выработать нашу линию поведения с победителями. Еще хочу заострить ваше внимание на отсутствие у нас командующего…

— У нас нет армии! — выкрикнул кто-то с трибуны и его поддержали многие голоса.

Дидон выждал время, когда зал затихнет.

— Вот здесь вы не правы! Армию привёз с собой Карталон, которого узкий Совет суффетов, поддавшись клевете касты жрецов, приговорил к смерти и едва не исполнил его. Я предлагаю спросить у них, кто будет разговаривать с армией, прибывшей из Сицилии?

— Где эти жрецы из Священной Касты? — послышались гневные голоса. — Сюда их всех! Они исказили информацию, использовав её в угоду себе! — кричали члены Совета, голосовавшие за смерть Барки.

— Пусть выпьют свой яд в нашем присутствии, — кричали одни, — они ненавидели Карталона со времени его молодости, когда он отбивал у них своих заложников!..

— Надо переподчинить Священные отряды храму Бааля, как это было раньше! — кричали другие. — Слишком многое стали позволять себе жрецы!

— А Баркиды? Они себе стали позволять меньше? — кричала сторона, оправдывающая себя в отравлении Карталона. — Один имеет свой флот, другой армию или даже несколько армий! Куда они их повернут после разгрома римлян? Не на нас ли? Они сразу же распустят наш Совет и свободного города больше не будет!

— Что же им мешало это сделать раньше? Очнитесь, сограждане! Их отец, разбив коалицию наших врагов, получил смертельное ранение отравленной стрелой! А теперь сына травят ядом! Жалкие завистники! Смерть проголосовавшим за приговор! Гамилькар, отомстив врагам за смерть отца, наполнил кладовые города трофейным золотом, не взяв себе и таланта. А он мог разогнать нас ещё тогда, что же он не сделал этого?

— Это было тогда, а сейчас они изменились и с лёгкостью захватят город! — парировали недруги Баркидов.

Атмосфера Совета накалилась до предела. Одна сторона явно желала поражения своему городу, чем попадание этого города под власть, как им казалось, Баркидов… Всё это могло вылится в открытую конфронтацию…

— Карталон не прибыл на битву при мысе Экном! Он мог отправить Диархона! — сыпали обвинениями Магоны и Ганноны.

— Не мог! — вдруг громогласно крикнул Гамилькон, отрезвив всех. Зал затих… — Он снял большинство корабельных команд для обороны города, а после увёл их под Эрбесс, вслед за римлянами! Вы, жалкие завистники его славе, оправдываете свою жестокость к нему своими подлыми подозрениями!

— А кто заявился в Совет и обвинил Карталона в перечисленных грехах? Не ты ли?

— Я совершил ошибку! И прямо говорю об этом! Я каюсь в этом, не зная всех тонкостей операции Карталона, я действительно обвинил его. Но меня не вызывали на Совет обвинения!

— Это сделал твой брат Гидон! Он проголосовал за всех, включая тебя! И верховный жрец Касты! Гидон, что же ты молчишь?

— Меня убедил в этом верховный жрец Касты! Он сказал, что обладает неопровержимой информацией, что Карталон собирает армию на Самосе, что, добывая эти сведения, погиб его ближайший соратник жрец алтаря Молоха Отон! — оправдывался Гидон.

— Оба верховных жреца мертвы! Сейчас можно всё валить на них! Хотя туда им и дорога за их бесконечную ложь! — кричали с трибун. — Все Ганноны скомпрометировали себя! Нужно вызывать из Сицилии Гамилькара!

Дидон внимательно слушал спор сторон, не вступая в полемику

— Гамилькар сейчас не может прибыть в Карфаген! Он один сражается за всех нас в Сицилии! Панорм, обе Гимеры взяты им! Пока мы с вами здесь дискутируем о предательстве Баркидов, скорее всего, он взял уже и Солунт! Для чего это делается! Для того, чтобы в свете обострившейся ситуации в Сицилии римляне отозвали одну из армий! Всё это сделали Карталон и Гамилькар! — доложил Совету обстановку Гамилькон. — Я не прошу пост командующего, но у меня есть кандидатура на него.

— И кто же он? Уж не брат ли твой Гиксон? — раздался в Совете громкий смех.

— Нет. В армии, нанятой Карталоном, есть опытный и отважный лакедемонянин Ксантипп. Карталон полностью доверял ему! — ответил Гамилькон.

— Доверить судьбу города наёмнику? Ты в своём уме, Гамилькон? — послышались раздражённые голоса Совета. — Неизвестно, с какой целью нанимали эту армию Баркиды?!

— А если и эту армию Рим разобьёт? Ведь даже и без армии Вульсона у Регула остаётся более пятидесяти тысяч пехоты! Просьба о мире будет тогда не актуальна. Рим — мстительный город и мира не примет! Надо посылать к консулу посольство и идти на все уступки, какие они у нас потребуют! Лишь бы армия латинян удалилась из Африки!

Когда дискуссия дошла до этого предложения, в спор, наконец-то, вступил Дидон:

— Сограждане! Вы правы! Необходимо направить к консулу Регулу посольство с предложением о мире! Только это посольство должно вести с римским консулом равный диалог, а не как просящий мира любой ценой! Да, мы проиграли сражение здесь! Но выиграли многие, благодаря Баркидам, на Сицилии! И если просить мира, то на равных условиях, не показывая свою слабость. Только таким образом можно надеяться на успех переговоров! Если вы мне доверите эту миссию, я постараюсь выполнить её!

— Нет! Долгое время находясь в скитаниях принц Дидон утратил реальность происходящего. Надо идти на все уступки Риму! Идти на все требования Рима, иначе мы лишимся независимости! — не согласились с Дидоном богатейшие аристократы Карфагена, так называемые магнаты. — Мы, если надо, купим мир, чем потратим наши деньги на наёмников, которые к тому же не дают полной уверенности в предстоящей победе!..

В это время в Совет вошёл проигравший битву Масарбал Магон. Он уже, в отличие от гонца, привел себя в порядок. На нём была чистая и свежая одежда. Лицо вымыто, взгляд горд и надменен. При виде его в зале Совета поднялся шум:

— И ты смеешь являться сюда? Трус, смотрите, трус! Где твоя армия, бахвальщик? Ты взял с собой самых лучших слонов, где они?

Со всех сторон сыпались обвинения в адрес Масарбала.

— Масарбал, — обратился к нему Гамилькон, — Совет поставил вопрос о твоей казни! Что ты можешь сказать в своё оправдание?

Масарбал изменился в лице, услышав эту новость. Его глаза забегали, а ум лихорадочно искал причину удалиться.

— Я сражался, как мне велела моя храбрость и совесть! Я в числе первых бросился в атаку, вместе со слонами! Мы почти смяли римлян, но фланги отступили и я был вынужден отступить, — оправдывался он.

— Ты называешь это отступлением? — не сдержался принц Дидон. — Оставив всю пехоту в западне?

— Форгон должен был позаботиться о пехоте. Я позаботился о коннице и слонах!

— И этого стратега Совет утвердил на должность командующего армией?! — Гамилькон обвел взглядом присутствующих. — Так какие потери в коннице и слонах?

— Тысячи полторы всадников и четырнадцать слонов! — Масарбал искал пути оправдаться. — В самом начале боя римляне выдвинули вперёд триариев-копейщиков. Я поскакал вперёд, чтобы предупредить, но не успел! Сражение уже началось. Лошади испугались рёва слонов, а слоны римских труб, заигравших вдруг рядом. Но вы не представляете себе выучки этих легионов. Это машина! Обученная только одному — громить противника! Стойкость римлян поражает…

— Хватит, хватит оправдываться! Ты жалкий и трусливый человек. Сядь, Масарбал! — закричали ему со всех сторон.

Масарбал быстро сел за спины двух суффетов.

— Так, что же мы решим, — продолжал Дидон, — ведём переговоры на равных или идём на уступки?

— Надо отзывать Гамилькара, — предложил Гиксон, — отдать Риму всю Сицилию и просить мира, заплатив контрибуцию.

Это предложение удовлетворило почти всех, и толстосумов, и патриотов. Совет принял его, несмотря на доводы Дидона. Посольство решил возглавить Гиксон.

После этого перешли к вопросу о Священной Касте. Было решено переподчинить Священные отряды храму Бааля. Не преследовать никого за убийство верховного жреца Касты. Агафона за искажение положения дел на Самосе перевести в низшие члены жрецов храма Молоха. На этом Совет суффетов закончил свою работу. Посольство отбыло в лагерь консула Регула.

 

Глава 6

Марк Регул принимал делегации и посольства перешедших на сторону Республики городов северной Африки, когда вдруг ему доложили о прибытии посольства Карфагена. Узнав, что посольство пуннийцев возглавляет один из суффитов Карфагена, Гиксон Ганнон, он распорядился принести ему знаки высшей консульской власти Республики. Надев и прикрепив атрибуты власти, консул приказал впустить пуннийцев, но посольство городов Ливии оставил в зале, решив, что это придаст ему значение в глазах Карфагена.

Посольство вошло в ставку. Впереди в белой мантии с отличиями суффетов Карфагена шёл Гиксон. Далее шли носильщики даров и подарков, несущие корзины с драгоценными камнями, изделиями из серебра и золота, разными золотыми украшениями. Также были привезены дорогие вышитые халаты и ценная сбруя боевых лошадей со всевозможными украшениями. Остальное посольство, состоящее из богатой аристократии Карфагена, шло следом.

Консул придал суровое выражение своему лицу, показывая тем, что не очень рад прибывшему посольству. Когда посольство приблизилось, Марк сделал знак своей охране и ликторы вышли вперёд, встав живой изгородью между посольством и сидевшим на высоком стуле Регулом.

— Да будет здравствовать Республика в лице её консулов и славы её оружия! — начал говорить Гиксон. — Вот дары нашего города, присланные верховной властью Рима в знак нашего уважения и смирения! Карфаген прислал меня сказать тебе, Марк Атиллий Регул, что желает мира и не видит причины продолжать борьбу с армией Республики и её славным консулом! Мы готовы возместить убытки Римской республике, нанесённые нашими вооружёнными силами, и затраченные Республикой средства на снаряжения армии, а также другие затраты, связанные с войной.

Гиксон замолчал на время, стараясь дать римской стороне возможность обдумать его слова.

— Мы готовы также пойти на уступки в Сицилии, ибо мир с Республикой сейчас для нас есть самая важная цель!.. — продолжал Гиксон.

— Что, иссякла энергия сопротивляться судьбе? — прервал его Регул. — Рим в моем лице приветствует вашу делегацию и находится в недоумении, что вас так долго задерживало? Мы истребили почти два десятка тысяч ваших воинов, больше десятка слонов и ждали вас раньше! Теперь же нас уже не интересует ваша задержка. — Регул специально говорил загадками, производя впечатление сразу на две стороны: на пуннийцев и на ливийцев. Речь его была высокомерна и полна раздражения. — Вы думаете, что, прибыв сюда, станете долгожданными гостями? А кто вернёт жизни убитых воинов? — Голос Регула обрёл властный тон. — Но я, будучи верховной властью Римской республики, готов выслушать ваши предложения и посулы и принять решение согласно своему статусу!

Регул принял позу победителя, его речь заставила Гиксона отклониться от заранее приготовленного выступления. Гиксон, обдумав слова консула, ответил:

— Карфаген не преследует в этом прошении мира никаких выгод. Мы готовы идти на уступки без компромиссов. Всё, что Рим не смог завоевать силой оружия в Сицилии, достанется ему по мирному договору между нами! — Гиксон говорил спокойно, делая паузы в нужных местах.

— Вы ещё смеете напоминать нам о наших поражениях в Сицилии?! — Регул избавился от всякого дипломатического тона, говоря с посольством Гиксона как хозяин с рабом. — У меня достаточно сил и возможностей сжечь ваш город и забрать всё, а не то, что вы мне предлагаете в надежде о мире! Я, представитель верховной власти Рима, консул города, который должен управлять такими городами, как ваш. Мой долг возвышать Рим и его народ, выбрав меня консулом, ждёт от меня всего, что можно завоевать силой оружия.

Лицо Регула выражало бурю эмоций. Все присутствующие военачальники римской армии смотрели на него с каким-то недоумением — предложение Карфагена, с их точки зрения, было более чем подходящим!

Гиксон же, выслушав речь консула с невероятным спокойствием, ответил:

— Я не вижу здесь другого консула Республики и поэтому мне трудно судить о надеждах римского народа! — При этих словах лицо Регула побагровело. Гиксон продолжал: — Но я хочу заметить, что Карфаген не сломлен, улицы и гавани его находятся в своём обычном состоянии, народ живет своей обычной жизнью. И поэтому нам непонятны твои угрозы, консул. В противовес твоей речи наш Совет предлагает тебе мир, который возвеличит тебя как политического деятеля! Ты привезёшь в свой город мир, итоги которого превосходят итоги многих военных кампаний. Ты добьёшься миром того, чего другие не смогли завоевать силой оружия, совершая простые переговоры и сберегая человеческие жизни! Не это ли является главным критерием действий для успешного, здравомыслящего политика? «И волки сыты и овцы целы», — говорят в народе! — Гиксон выглядел спокойным и от этого очень убедительным, его речь, проникнутая здравым смыслом, пришлась по душе всем римским военачальникам, присутствующим подле консула. Они стали переговариваться между собой и кивать головами в знак согласия с послом Карфагена.

Регул, заметив это, взбесился ещё больше. Напоминание об отсутствующем консуле Луции Манлии Вульсоне задело его ещё больше, и он взорвался, произнеся длинную речь:

— Если вы хотите вести переговоры с Вульсоном, то что вам надо здесь, в моем лагере? Отправляйтесь в Клупею! Но и здесь вы опоздали. Консул Манлий вызван в Италию и сможет вас принять только в Сенате! Но боюсь, что, пока вы доберётесь до Италии, Карфаген уже будет лежать в руинах! Если же вы хотите добиться мира, ведя переговоры со мной, то я могу озвучить условия, которые действительно возвеличат меня как римского деятеля и впишут моё имя в историю Рима. Во-первых: Карфаген больше не должен иметь ни с кем никаких договоров без нашего на то согласия! Во-вторых: весь флот передаётся Республике, но если говорить точнее — мне! Далее, я могу забрать в вашем городе всё, что пожелаю! В городе остаётся мой наместник и гарнизон! Ко всему прочему, я наберу из ваших семейств четыреста заложников, преимущественно детского возраста, и они уедут в Рим! Если вы не согласны на эти условия или они вам кажутся слишком тяжёлыми, мои легионы будут в Карфагене уже через неделю! Вся Ливия подчинилась мне с первого моего появления в Тунессе! Один только ваш город стоит на пути моей славы, — глаза Регула горели возбуждением, жестикуляция достигла своего апогея. Он взмахнул рукой, заканчивая свою речь. — Я повергну город-соперник в пыль и именно тогда моё имя войдёт в историю!

Тишина повисла в зале… Все присутствующие стали переглядываться. Сервилий Котта, стоя рядом с легатами, произнёс:

— Мы присутствуем с вами при рождении новой концепции в истории, когда высший магистрат Республики диктует свои условия не только врагу, но и своей же Родине! Теперь до меня дошли опасения Септемия Бибула, когда он, узнав об отзыве Вульсона в Италию, сказал: «Война приобретёт более ожесточённый характер!» Я тогда не понял его, а сейчас мне стал понятен смысл сказанных слов! Похоже, мы все приравниваемся Регулом к разряду мяса для сражений во имя его славы и почёта! Такие условия, что произнёс наш так называемый консул, не примет ни один даже сумасшедший человек!

Легаты переглянулись. Суждения Сервилия были вхожи в их сердца, будущее кампании опять стало заволакиваться туманом тревоги…

…Гиксон, прослушав речь консула, произнёс:

— Эти условия годятся для поверженного, растоптанного войсками врага города. Мы же являемся не побеждённой стороной, а всего лишь просящей мира на выгодных условиях только для вашей стороны! Но мудрость не живёт в твоей ставке, консул! Очень жаль! Люди теперь снова будут вынуждены убивать друг друга. Мы сделаем всё, что можем, при защите нашего города! Я передам Совету твои слова! Но заранее знаю его ответ: мы будем готовиться к сражению, консул!

Гиксон повернулся к выходу. За ним последовала вся делегация.

После выхода делегации Карфагена в ставке на некоторое время повисла тишина. Все, включая консула, задумались. Надежда на скорый мир рассеялась, избежав материализации! Воинственные настроения одного человека развеяли её, не оставив даже следа! Если даже в ставке и присутствовали люди, придерживающееся идеи продолжения войны, то после предложения Карфагена у них не оставалось повода оставаться на своей позиции! Война двух городов у них на глазах превращалась в войну на уничтожение, которая по накалу борьбы и способам её ведения не сулила никому ничего хорошего, ни одной из сторон! Тень новых сражений легла на лица всех присутствующих.

Регул обвел взглядом свою ставку. Он понимал, что такие условия мира пуннийцы не предлагали ни одному военачальнику Рима, но головокружение от собственной исключительности на время затмило его разум, а разыгравшиеся политические аппетиты и жажда ещё большей славы привели его к столь абсурдным требованиям, которым были подвергнуты в своё время поверженная Капуя и другие завоёванные города Италии! Но дело сделано и Регул со свойственной ему решительностью распорядился:

— Легаты, приготовьте вверенные вам легионы к походу! Под Адисом оставим небольшие силы для продолжения осады! Берём с собой средние машины! Обозы не ждём и не растягиваемся! О готовности доложить! Всё ясно? Выполнять!

Все разошлись выполнять приказ консула. К Регулу подошёл Сервилий Котта:

— Марк, мне кажется, ты сегодня совершил свою самую главную ошибку в жизни! Мир был так близок! И плоды войны, за которые так бились многие легионы в Сицилии, сами просились в твои руки и руки Республики! Но ты проявил какую-то несдержанность и излишнюю требовательность! Я или не понимаю чего-то, или, ещё хуже, не знаю! В последнем случае означает, что меня используют как инструмент в какой-то закулисной игре! Но твой поступок явно с чем-то связан! Во имя Юпитера, если это связано с твоей неуёмней гордыней, то прошу тебя — перемени своё решение! Этим ты спасёшь тысячи римских жизней!

Сервилий с надеждой смотрел на консула Республики. Но его ожидания не оправдались. Консул поднял на него свой тяжёлый взгляд.

— Сервилий, я сегодня совершил величайший из своих поступков! Он совершён во славу Рима! Другой на моем месте, конечно же, согласился бы на эти условия, но ради процветания Рима я отказался от своей славы в надежде получить её после окончательного разгрома врага, чтобы никто не мог противостоять главенству Рима в акватории внутреннего моря! Мы добьём врагов, Сервилий!

— Марк, если мы даже осадим Карфаген, ты забыл об армии Баркидов! Они перебросят, если уже не перебросили одну из армий Сицилии! Баркиды — это не Ганноны и, тем более, не Магоны. Это опытные, знающие военное дело люди. Ты видел, как прорвалась их пехота?! Её вёл старый Форгон! А что будет, если ею будет командовать один из Баркидов? Я хорошо знал Клавдия Бура, погибшего под Эрбессом! Знал проконсула Кавдика! Сколько ещё будет смертей, если здесь окажутся Баркиды!

Регул поморщился, мысль о Гамилькаре тоже тревожила его. Но победа была так близка и так манила его славой и почестями, что ему казалось — ничто не устоит перед его порывом к ней!

— Гамилькар не сможет так быстро появиться здесь! Что же касается его брата, то ливийские шпионы, наполнившие Карфаген по моему приказу, уже донесли мне, что его отравили сами пуннийцы, заподозрив в измене! Видишь, Сервилий, этих полугреков лишили разума римские боги! Нам нужно сделать всего лишь два перехода и мы возле самого главного города врага! А ты помнишь, Сервилий, как мы об этом мечтали, сидя там, в лагере Мессины! — засмеялся консул, пытаясь разрядить обстановку. Консул похлопал по плечу трибуна, ободряя его.

Сервилий вышел от консула в смятении… Это было одно из последних проявлений человеческих чувств у консула в свете будущих событий…

К вечеру в ставку стали поступать доклады легатов о готовности к походу всех им вверенных легионов.

 

Глава 7

Гамилькар был в Лилибее, когда его жена Кларисса родила ему ещё одну дочь. Гамилькар, ожидавший сына, нисколько не расстроился этим и посвятил эти дни своей жене, стараясь заботиться о ней и быть с ней как можно больше времени, отпущенного им самим в условиях цейтнота войны. Семья для Гамилькара была всем. Он мог быть на другом континенте, но если семья находилась с ним, он считал эту землю Родиной. Сейчас такой Родиной для него была Сицилия. Именно здесь родился и подрастал Магон, здесь росли его дочери Саламбо и Отия. Здесь Кларисса подарила ему ещё одну дочь, имя которой она должна была подобрать сама. Гамилькар называл сыновей, а Кларисса дочерей. Таков был уговор между собой. Рождение дочери совпало с победами на Сицилии в войне с Римом и Барка испытывал радость и удовлетворение от передышки в войне в связи с поражениями римских войск на Сицилии, благополучным исходом военной экспедиции в Африке. Там ожидалась полная победа. Римляне осели в своих гарнизонах, не производя никаких вылазок, ожидая скорого мира или полной победы, сохраняя таким образом жизни своих солдат. Гамилькар всё это понимал, но не показывал жене и вида о своих переживаниях по этому поводу. Кларисса же, чувствуя невысказанную тревогу мужа за положение в Карфагене, где разворачивались сейчас основные события кампании, старалась всячески отвлечь его от мыслей и переживаний, которые терзали его долгими ночами, не давая заснуть. Гамилька был очень благодарен ей за это и старался выглядеть счастливым и жизнерадостным. Он вместе с семьёй выходил на прогулки, гуляя по цитрусовым рощам, залитыми яркими солнечными лучами. Забавлялся, играл с детьми, стараясь не вспоминать тревоги и заботы текущего времени. Вместе с ними часто прогуливалась и гречанка Иола, которая ухаживала за Клариссой во время её беременности и теперь помогала ей справляться с домашними делами и детьми. В одну из таких прогулок вместе с семьёй Гамилькара находилась и Иола. Она шла вместе с Клариссой, держа за руку её дочь Саламбо. Кларисса несла новорождённую на руках.

— Скажи, Кларисса, а что чувствует женщина, становясь матерью? — вдруг спросила Иола.

— Иола, становясь матерью, женщина, прежде всего, испытывает радость. Когда носишь ребёнка — это одно чувство, но когда он рождается — это похоже на какое-то чудо. Боги, наделив женщин способностью рожать детей, наделили их и чувством огромной любви к своему ребёнку. Счастье рождения ребёнка невозможно передать словами, Иола! — Кларисса очень любила свою подругу — жрицу и часто разговаривала с ней на очень важные для себя темы. — Это как волшебство! Будто ты раздваиваешься! А когда рождения дитя ждёт с тобой и твой любимый мужчина, это чувство многократно усиливается! Ожидание скорого счастья переполняет тебя! И эти долгие месяцы вынашивания ребёнка проходят тогда намного легче!

— Я слушаю тебя Кларисса и мне становится очень тепло и приятно от твоих слов, как будто я нахожусь рядом с моим Кассием и мы строим общие планы на нашу будущую жизнь! А между тем я даже не знаю, где он сейчас находится! — Иола расстроенно вздохнула. Глаза девушки затуманились печалью.

Кларисса взглянула на взгрустнувшую гречанку.

— А ну-ка, прекрати грустить и думать о плохом, Иола. Твой Кассий произвёл впечатление серьёзного мужчины. Его глаза горели любовью! А когда вы расставались, печаль и отчаяние сквозило в его взгляде, когда лодка отплывала от галеры! Уж поверь мне, я в этом редко ошибаюсь! — Кларисса весело засмеялась. — Где бы он ни находился сейчас, его мысли всегда рядом с тобой!

— Я хочу в это верить, но всё равно сердце находится в постоянной тревоге, — Иола печально улыбнулась.

— Тревога — это наша сегодняшняя постоянная спутница. Идёт война, люди, начавшие её, до конца не понимают её целей. Многих из тех людей нет уже в живых. Но война не прекращается, в неё вступают уже совсем новые, не помнящие подоплёку этой войны, люди. Никто из них не хочет умирать. Но смерть, как невидимый охотник, ежедневно высматривает свою жертву или многие жертвы. Оплакивать погибших нам, женщинам, тревожиться за живых тоже нам! Это наш долг, как долг мужчин защищать Родину! Но самое главное, Иола, нужно думать о хорошем и надеяться на лучшее! Не давать себе впадать в панику, безнадёжность и безысходность. Только надеясь на лучшее, ты заманишь это лучшее из своего сердца в свою судьбу! — Кларисса обняла подругу. — А твой центурион, являясь примером подражания воинской доблести, дал тебе слово и непременно выполнит его! — резюмировала Кларисса.

Иола подняла на неё благодарный взгляд.

— Спасибо, Кларисса! Ты всегда найдёшь слова, которые успокаивают моё сердце! — Иола благодарно прижалась к Клариссе.

— Что ты, Иола! Это ты меня поддерживаешь в эти трудные времена моей жизни! — Кларисса и Иола, перед этим прослезившись от растрогавших их чувств и несдерживаемых женских эмоций, засмеялись.

В это время Гамилькар обучал сына Магона искусству обращения с пращей.

— Самое главное, Магон, нужно сделать хороший замах и пустить ремень тогда, когда тело совершит поворот корпусом за бросающей рукой, — назидал Гамилькар, — тогда получится самый дальний и сильный бросок!

Маленький Магон выполнил все подсказки отца и его бросок получился довольно дальним для его возраста.

— Молодец! — с удовлетворением сказал отец. — Когда научимся кидать далеко, поработаем над точностью!

— А когда я вырасту, ещё война будет? — спросил Магон.

Гамилькар пристально посмотрел на сына. Его мысли устремились к родному Карфагену, он прогнал их и произнёс:

— Лучше бы их не было совсем! Но человек так устроен, что стремится обладать даже тем, что ему совсем не нужно или ещё долго не пригодится! Жажда обладания этим, а также чужими ценностями и землями, заставляет его порабощать чужую свободу и жизнь!

— А что это такое, чем они хотят обладать? — не унимался Магон.

— Ну, у каждого это своё. У кого-то золото, у кого-то власть, у кого рабы! Но самое страшное, когда у кого-то всё перечисленное переплетается ещё и с завистью. Тогда война неизбежна, — со вздохом ответил Гамилькар.

— А нам, Баркидам, нужно всё это? — серьёзно спросил маленький Магон. — Мы ведь тоже воюем?

Гамилькар удивлённо посмотрел на сына.

— Баркиды дали обет защищать свой город одной царице, которая этот город основала — звали её Дидона! И с тех самых пор мы ведём войны только ради защиты нашего города, который ты ещё не видел! Царица, взяв обет с нашего рода, дала на хранение и один секретный амулет, чтобы мы не допустили его воссоединения богами!

— А что, Карфаген сейчас самый главный город? — спросил сын.

— Нет! Карфаген обычный торговый город, желающий выгодно торговать со всеми народами, живущими на берегах внутреннего и Тереннского морей! И в самом городе нет главного! Царица отреклась от власти, передав её Совету знатных родов, сопровождавших её в этом путешествии. Впоследствии, к Совету добавились многие известные семьи Карфагена, чтобы увеличить народоуправление городом.

— Расскажи мне о Карфагене. Когда мы туда уплывём? — Магон был не по возрасту любопытен.

— Это очень красивый город, — начал Гамилькар, — в нём очень много разных храмов, принадлежащих к различным культурам и религиям. В городе очень большой порт, имеющий возможность вместить до ста кораблей одновременно. Кроме него, есть верфь, строящая различные корабли. Расположенные на ней пирсы принадлежат как городским властям, так и частным лицам. Ближе к мысу Крама эта верфь строит военные галеры. Около города верфь принадлежит частным лицам и поэтому строит от военных до больших торговых кораблей, в зависимости от необходимости. В городе много кварталов, разделённых по национальным признакам народа, проживающего в нём. Среди них есть ливийский, греческий, финикийский и другие. Старый город принадлежит финикийской культуре, Мегары — греческой, в общем, наш город очень большой. Но на самой высокой точке города расположен холм Бирсы, на котором расположены самые первые храмы, построенные в городе, окружённые неприступной цитаделью. Вот такой наш город! Я думаю, что скоро все мы поплывём туда!

Гамилькар высоко поднял сына, потом поцеловал его в щёку.

— А пока ты должен потренироваться искусству обращения с пращей, как и все мальчишки Карфагена! Чтобы мой сын обладал не только любознательностью и умом, но и был неплохим защитником своего города!

Магон весело засмеялся, когда отец поднял его над головой.

— Что это мы так веселимся? — с улыбкой спросила Кларисса, подошедшая к этому времени вместе с Иолой.

— Папа сказал, что скоро мы поедем в его город, — весело смеясь, ответил Магон.

Кларисса посмотрела на Гамилькара.

— Когда? — коротко спросила она.

— По возвращении галер из Панорма, — ответил он.

Кларисса посмотрела на Иолу. Лицо гречанки выражало глубокий интерес к происходившему разговору.

— Мы едем на войну? — Кларисса всегда задавала прямые, недвусмысленные вопросы.

— Не знаю. Всё может быть. По приезду узнаем, — Гамилькар одобрительно улыбнулся своей жене.

— Иола едет с нами! — утвердительно решила Кларисса.

Гамилькар не стал возражать жене:

— Хорошо! Именно так я и думал!

— Через сколько дней прибудут корабли? — спросила Кларисса.

— Я думаю, дня через три! Тебе хватит времени собрать всё необходимое?..

Больше всех поездке обрадовалась Иола. Одна лишь мысль, что она приблизится к расположенным в Африке легионам, в которых должен быть Кассий, заставляла испытывать её какой-то душевный трепет и волнение.

 

Глава 8

Сибилла находилась у постели Карталона. После переноса его на галеру в прибывшем с ним войске поднялся ропот. Палубные команды и высадившаяся армия недоверчиво отнеслись к проходившим туда-сюда Священным отрядам. Они выставили караулы и перекрыли ближайшие улочки. Ксантипп пытался успокоить ропот его наёмников, но флот Баркидов, оставшийся без военачальника, выразил недоверие Совету суффетов. По городу поползли слухи о возможном выступлении наёмников и флота Баркидов, подогреваемые недругами тех…

Совет решил направить делегацию к военачальникам армии и Диархону для выяснения намерений прибывшей армии. Во главе делегации поставили Гамилькона. Именно он, по мнению Совета, мог разъяснить воинам сложившуюся обстановку и меры, принятые против происков служителей культа Молоха, из-за которых и сложилась эта ситуация. Совет тем самым полностью возложил вину за произошедшее отравление Барки на служителей храма, обеляя себя в этом грязном деле.

Гамилькон прибыл на пирсы Крама один, распустив всю делегацию, даже не взяв никакой охраны — этим самым он подчёркивал своё полное доверие к прибывшей армии. Он прошёл Старый город пешком, где его останавливали и расспрашивали о сложившейся обстановке горожане. Так он дошёл до караулов Диархона, которого вызвали дозорные. Диархон вышел к караулам, но по всему была видна его неприязнь к одному из Ганнонов, виновников принятого решения.

— Здравствуй, Диархон, — миролюбиво начал разговор Гамилькон, — давно мы не виделись! Кажется, мы не виделись с тобой с тех пор, как вместе отогнали эскадры Катулла от блокированного ими Акраганта?

— Да, почтенный Гамилькон. Тогда ты был в числе наших союзников в борьбе с общим врагом. Но, кажется, сейчас всё изменилось?!

— Ты думаешь, что я участвовал в том Совете, когда принималось решение отравить Карталона? Ты ошибаешься! Если бы я знал о том решении! — с горечью в голосе произнёс это Гамилькон. — Клянусь страшным Баалем, я сам бы снял со своих кораблей воинов и разогнал этот Совет! Но, к сожалению, я узнал об этом от моего младшего брата Гидона, жадного и завистливого и, оттого, бездарного и недалёкого! Я сразу бросился в Совет! Но не успел. Однако мудрый Бааль покарал виновных и сохранил жизнь истинному герою! Я не побоюсь назвать его таковым, так как сам когда-то долгое время завидовал ему. Видно, Карталон находится под неусыпной защитой какого-то бога! Значит, не всё он выполнил на этой земле, что ему приписывалось судьбой!

Диархон выслушал монолог Гамилькона, потом сказал:

— Если это так, то я буду содействовать выполнению твоей миссии, Гамилькон.

Оба военачальника направились к ставке высадившейся армии, которая располагалась на галере Карталона. Туда собрались все командиры — номархи всех отрядов. После долгих обсуждений и объяснений с помощью Диархона Гамилькону удалось вернуть доверие армии Совету города, но всё же командиры выдвинули требование о вызове Гамилькара с Сицилии, отказавшись подчиняться больше кому-либо.

После этого Гамилькон зашёл к Карталону, навестить его. Карталон лежал в забытье, его лицо было бледно, черты его осунулись и заострились. Гамилькон взял его за руку, рука была мертвенно холодна. Будто кровь Барки не совершала по его телу свой привычный, требуемый природой маршрут. Гамилькон наклонился к лицу Карталона, прислушался… Он уловил слабое, едва уловимое дыхание…

— Что говорит Дидон? — спросил он Сибиллу.

Сибилла посмотрела на Карталона, взяла его руку:

— Сказал, что улучшение его состояния будет зависеть от его сил! Это может произойти через месяц, а может раньше! Но окончательное выздоровление наступит по воле богов! — Из глаз Сибиллы скатились слёзы.

Гамилькон посмотрел на девушку. Ему припомнился приспешник храма, лежащий без чувств, а также верховный жрец, убитый чудовищно метким броском кинжала…

— Сибилла, ты очень мужественная женщина, способная быть не только нежной и красивой, но и твёрдой в своём решении отстоять своё счастье! Это может не каждая женщина! Но ты, кажущаяся такой слабой, хрупкой, совершила то, что не под силу многим мужчинам! Узнаю руку, подготовившую в тебе такое мастерство. Теперь, поверь мне, Сибилла, мне, нашему городу будет так не хватать этой руки в надвигающейся опасности! Карфаген — это не только город магнатов, испытывающих зависть друг к другу, копящих своё богатство и мечтающих о славе, но и торговый народ, ремесленники, моряки, служители всевозможных храмов, совсем недавно появившаяся гильдия земледельцев! Они не участвуют в интригах суффетов и не разделяют взглядов Совета! И мне, и народу Карфагена непонятны причины, заставляющие жреческую касту бороться за главенство своих приверженцев из родов суффетов в Совете. Скажу тебе больше, моего старшего брата Ганнона в самом начале войны также Каста и Совет обвинили в предательстве и, отозвав его в Карфаген, казнили его! Я ничем не смог помочь ему, потому как был с флотом и находился вне города! Поэтому я очень хорошо понимаю твои чувства! — Гамилькон вздохнул и улыбнулся. — Но Карталону повезло больше, чем моему брату, с ним рядом находился человек, горячо любивший его и сумевший перевесить его чашу судьбы от смерти к жизни!

Гамилькон ещё раз улыбнулся и покинул галеру. Сибилла вернулась к Карталону. Она снова погладила его пересохшие губы. Сзади, у входа в каюту, послышался стук. Сибилла повернулась:

— Тоган?! Ты уже можешь передвигаться по ступеням?! — обрадовалась Сибилла, увидев улыбающегося нубийца, который, опираясь на деревянное приспособление в виде костыля, медленно двигался к ней.

— Мне стало очень скучно и я подумал, что смогу добраться до постели Карталона. И это у меня получилось! — Тоган был явно очень рад своему открытию, позволяющему ему хоть медленно, но передвигаться по кораблю.

— После того как принесли Карталона, — продолжал он, — в его нынешнем состоянии, я только и думал, что мне надо навестить его, чтобы прочитать десять заговоров наших великих богов.

Тоган приблизился к Карталону и внимательно посмотрел на него.

— Вижу, его начинили злой отравой! Видно яд был очень силён, — Тоган попытался согнуть руку Карталона в локте, — что мышцы свело судорогой. У нас на Родине так похоже действует укус ядовитой змеи Цемкуту! Человек деревенеет и, если ему не дать вовремя сок дерева Акуру, за ним придут слуги богини смерти… — Тоган запнулся, посмотрев на Карталона. — Но нам лучше не произносить её имени при столь слабом человеке!

Сибилла смотрела на Тогана с интересом. Он опёрся о свой костыль и начал что-то напевать на непонятном ей языке. Лицо его обрело серьёзное выражение, глаза расширились. Голос приобрёл низкую тональность, с протяжными, длинными гласными окончаниями. Он снял со своей груди какой-то амулет и положил его на грудь Карталона, продолжая напевать всё громче и громче… На его лице выступил пот, а он сам всё ниже и ниже опускался к лицу Карталона, производя на Сибиллу пугающий эффект…

Вдруг Карталон закашлял, глаза его несколько раз моргнули, но так и не открылись. Зато он тихо произнес:

— Пить…

Сибилла, вне себя от восторга и испуга одновременно, бросилась к чаше с водой. Она приподняла голову Карталона и стала медленно, маленькими порциями вливать ему воду в рот. Карталон, с усилием делая глотательные движения, пил воду… Сибилла напоила его и осторожно положила его голову обратно на постель. Она оглянулась на Тогана…

…Его лицо вспотело, глаза приобрели своё обычное приветливое выражение, черты лица улыбались:

— С ним всё будет в порядке, Сибилла! Это был страшный яд! Но что-то задержало его действие, будто силой преградило путь его разрушительному воздействию на организм!

Сибилла обняла нубийца, поцеловав его вспотевший лоб:

— Спасибо тебе, Тоган! Ты так помог мне обрести уверенность в его выздоровлении! — Сибилла ещё раз поцеловала Тогана.

— Ладно, ладно. Я сам должен благодарить тебя за заботу обо мне все эти дни после возвращения из Самоса. Но и тебе в твоем положении нельзя предаваться унынию и печали! — Тоган широко улыбнулся.

— Как? Как ты узнал? — Сибилла потеряла дар речи от удивления.

— Ты забываешь, я разговариваю с великими богами, от которых ничто не скрыто! И они мне показали ваше дерево, на котором, кроме двух больших веток, отходит в сторону одна маленькая. Пора нашему Карталону стать отцом семейства! — Тоган засмеялся. — Но я об этом никому не скажу!

Тоган загадочно подмигнул Сибилле и медленно двинулся к выходу.

 

Глава 9

Гамилькон, покинув расположение армии Карталона, отправился обратно в Совет суффетов отчитаться об итогах своей делегации, как вдруг узнал о приходе к Карфагену стратега Форгона, приведшего уцелевшую часть войска, участвующего в битве у Адиса. Гамилькон сразу же изменил своё решение и направился на встречу со стратегом, чтобы узнать как можно больше о силах римлян.

Вместе с пехотой Форгона пришла большая часть легковооружённой пехоты, которая покинула битву раньше, ещё при отступлении конницы. Трое суток пехота без прикрытия конницы отступала к Карфагену. Не дойдя до Карфагена двух переходов, Форгон встретил посольство Гиксона, направляющегося в лагерь Регула.

Гиксон, видя впереди себя острия копий, блестевших под косыми лучами солнца, испускающие яркие блики, сначала подумал о быстром приходе римского консула. В его свите начался переполох. Все в один голос требовали послать гонца в город с предупреждением. Но Гиксон проявил мудрость и послал вперёд несколько всадников для окончательного выяснения обстоятельств возникшей тревоги. Когда окончательно выяснилась причина переполоха и вновь двинувшееся посольство поравнялось с отступающими воинами, Гиксон выехал навстречу Форгону:

— Я приветствую стратега, сохранившего свою жизнь и жизни многих! Мне даже боязно спросить тебя, доблестный Форгон, как тебе удалось сохранить вверенное тебе войско в проигранной битве?

— Прими и моё приветствие, Гиксон, один из многих Ганнонов, суффетов Карфагена, давшего нам такого славного полководца, бежавшего с поля боя, едва завидевшего на флангах римские силы, — холодно ответил Форгон. — Строю предположения, как далеко собралась ваша делегация? Уж не просить ли унизительного мира для своего Отечества отправили тебя жрецы и отцы города из Совета?

— Да! Совет назначил меня начать переговоры о мире. А жрецы Касты, упомянутые тобой, получили некоторое понижение в своих позициях на влияние в Совете! — ответил Гиксон. Он вдруг увидел повязку, на руке стратега, потёмневшую от крови и осевшей на неё пыли.

— Вот как! Видно происки верховного жреца затронули какую-то нить, не подвластную ему, — стратег удивлённо вскинул брови. — Кто же сейчас осуществляет командование армией?

— У армии нет командующего! Совет ждёт Гамилькара.

— А что же Карталон Барка, он должен был прибыть из Сицилии?

— Он отравлен по ложному доносу жреческой касты, за что они и поплатились, — Гиксон, явно что-то недоговаривал. Форгон это почувствовал.

— Совет отравил Карталона? Действительно! Карфаген заслуживает кары Астарты! Истреблять род защитников города?! Рок отнял разум у суффетов Карфагена. Почему же не наказан сам верховный жрец Священной Касты? — Суровое лицо Форгона налилось негодованием и гневом.

— Верховный жрец мёртв. Его настигла судьба! Как и его помощника, верховного жреца Молоха, убитого на Самосе! Твои отряды переподчинены храму Бааля!

— Отон мёртв? Вот это новости! Впрочем, уповать на судьбу не надо! Чтобы судьба не пересеклась с нитью смерти, не стоит строить козни другим! Уповать на судьбу хорошо, но не надо забывать о разуме! — Форгон смерил взглядом Гиксона, — Твой величественный вид не произведёт впечатления на римлян! Ты должен вести переговоры не как просящий, а как равный, если тебе дорог наш город, как и убитые его герои — твой брат Ганнон и Карталон, запомни это!

— Карталон не мёртв. Он выжил, несмотря на страшный яд, который дал ему Агафон. Видно, нить судьбы его ещё не достигла своего предела, — заметил Гиксон.

— Великая Астарта оберегает своих детей! — Форгон засветился радостью.

— Да, наш Молох не столь великодушен к нашим родам, — с искоркой злобы и зависти произнёс Гиксон. — Принц Дидон дал ему противоядие!

— Дидон жив! Вот чудеса! Одно это известие даёт надежду, что город выстоит в этой войне! — Удивление Форгона было равно его радости от этого известия. — Я желаю тебе удачи, Гиксон! Но на переговорах, имей в виду, что битву проиграли не воины, а их полководец, поведший слонов и конницу на высоты, желая захватить их, где уже стояли передовые части латинян.

На этом они простились. Форгон отправился к Карфагену, Гиксон навстречу римлянам…

…Услышав обо всём, что произошло за время пути отступающего войска, Гамилькон спросил мнение Форгона о мирной делегации Гиксона. Обменявшись мнениями по этому поводу, они условились отправиться в Совет с предложениями обороны города…

К этому времени на Карфаген опустилась ночь. Маяк мыса Крам светился своим ярким, огненным светом, освещая прилегающие к нему водную гладь и часть суши, на которой он был возведён. Его дублировали костры на высоких башнях цитадели холма Бирсы, освещающие своим светом город. Эти огни были видны за многие стадии в море, служа точным ориентиром города торговли. Народ, заполнявший улицы, центральный проспект города, его площади и рынки, растворился в своих домах, и по пустынным улицам ходила только ночная стража. Один порт продолжал жить своими постоянными заботами. Там ни на минуту не прекращалась работа, одни корабли разгружались, другие, напротив, загружались. Одни торопились поскорее отплыть с купленными товарами, другие выставить на утренний торг только что привезённые товары. Каждый имел свой интерес и в порту в ночное время слонявшихся без дела людей не было. Город к этому времени уже засыпал тихим, крепким сном, и только упомянутая выше стража, обходившая его окраины, не сдавалась на милость Гипноса, выполняя свой долг поддержки правопорядка города. Всё, что было покрыто мраком, она освещала своими зажжёнными факелами при обходе… Одни лишь звёзды, усыпав небосвод, помогали страже выполнять свой долг, мореходам — просчитать свой путь, ориентируясь на них, всем животным и зверям, одним высмотреть свою жертву, другим не стать жертвой…

 

Глава 10

Звёзды… Разные по яркости и цвету звёзды… Весь небосвод усыпан яркими, различными по цвету мигающими точками далёких небесных тел. Их рассеянный свет вкупе со светом матовой луны освещает неровную лесистую местность, в которой идёт невидимая глазу жизнь жителей этого уголка природы. Под покровом темноты кто-то прячется и отдыхает от утомительных дневных забот, а кто-то только вышел на охоту… В ночном мраке слышны рычание львов, завывания других диких зверей…

…На небольшой возвышенности горят несколько костров. Отблески языков пламени отражаются на зарослях диковинных растений, расположенных справа и слева. Огонь в кострах яростно съедает подбрасываемое горючее, щёлкает сухими ветками и трескающимися поленьями, бесшумно работая своими беззубыми челюстями и языками. У костров сидят воины, они не жмутся к кострам от холода, их просто притягивает освещённая безопасная территория, отпугивающая всё то, что скрывается в расположенных неподалёку и в округе кустах и зарослях Африки. Африка… Поначалу показавшаяся гостеприимной и мало чем отличавшейся от побережья Сицилии землёй. Но на самом деле всё это оказалось каким-то невероятным, заманивающим в свои сети обманом! Африка, как оказалось, припрятала для них много совсем неприятных сюрпризов! Во-первых, здесь оказалось очень много недружелюбных кровососущих, кусающих, жалящих пауков и неизвестных жуков. Они заползали солдатам в сандалии, под панцири, прятались в складках плащей, залезали в шлемы и жалили, впивались и снова жалили… Кроме этой пакости, здесь оказалось много змей. Они прятались между камней, в песке, в мокрой траве. Их укусы убивали сразу. Латиняне, увидев столько много ядовитых мелких змей, прозвали этот край змеиным царством и двигались с большой опаской, боясь ложиться спать… А кроме всего этого, здесь водились крупные хищники. Их нападения на отставших или отошедших в сторону солдат стали почти регулярными. Ко всему этому добавлялась вода. Вода здесь оказалась совсем не того качества, к какому привыкли европейцы. От этой воды у латинян начинались страшные рези в животе, их трясло, и многие, ослабев, отставали или ходили «по нужде», где и становились лёгкой добычей хищников… Ко всему этому букету добавлялись летающие и кусающие, кровососущие насекомые… В общем, Африка открыла латинянам своё истинное лицо…

Огонь был единственной стихией, отгоняющей все эти пакости, и даже вода, вскипячённая на нём, хоть и приобретала кисловатый привкус, уже обладала питьевыми качествами. Поэтому латиняне не скупились на разведение костров, прижимались и окружали их, как проверенные, безопасные острова.

— Что ни говорите, а война в Сицилии мне лично кажется намного безопасней, чем в этих кишащими разными тварями проклятых землях! — говорил у костра один из римских солдат. — Куда бы ты ни отошёл, жди какой-нибудь пакости! Видно, все эти твари так наелись туземцев, что наша плоть им кажется пиршеством!

— Да, это верно. Вчера центурион послал нас пополнить запасы воды, — рассказывал другой, — мы специально выбрали берег пустынный, без всяких зарослей. Хорошо осмотрелись! Ни змей, ни пауков! Ну, думаем, наберём побыстрее! Для этого зашли поглубже, чтобы воду набрать похолодней и почище! Стали набирать. Благодать! Жарко, а от воды прохлада! Орест из Апулии говорит: «Вода прозрачная, видно всё дно! Вон большой камень на дне и рыба, крутящаяся около него! Вон бревно, у высокой подводной травы! Ого, какая стая рыб!» И в этот момент что-то как забурлит в воде! Шум! Брызги! Крик Ореста! Мы к нему, а его уже нет! Глядь, и бревна того нет! А вместо Ореста, только красное кровавое пятно расплывается по поверхности! Вот! Вот тебе и мирные рыбки и красота! Больше мы его не видели! А у него осталась младшая сестра в Локрах, он сам мне об этом говорил!

— Тут всё наполнено мерзостью. Сами пуннийцы здесь чувствуют себя неуютно! Поэтому местные земли обрабатывают туземцы. А воду местную пить совсем нельзя, — вступил в разговор третий, — туземцы вроде нам рады, но не показывают свои питьевые колодцы!

В этот момент к костру подошёл молодой центурион в сопровождении нескольких воинов, сменившихся с дозорных постов.

— Скажи, Кассий, мы сегодня опять будем собирать все эти плоды вместо хлеба? Меня уже тошнит от всего этого! Хочется просто хлеба с чесноком и луком!

— Придётся потерпеть, обозы отстали, — ответил центурион, приободряя солдат, — к утру ливийцы обещали доставить мясо, но мне кажется, на них надеяться не стоит. Лучше самим отправить с десяток воинов, знакомых с ремеслом охоты, добыть какое-нибудь животное.

— Да, какое-нибудь крупное животное добыть бы хорошо. Но слишком опасно. Я лучше умру в сражении с пуннийцами, чем накормлю какую-нибудь змею или, того хуже, хищника! — Солдат поёжился при этой мысли.

— Тогда ешь плоды Африки и жди обоза! — Кассий пошёл дальше, к другому костру.

Две центурии под началом Кассия Кара шли в авангарде римского войска. Вместе с ними двигались две турмы союзных всадников. Кассий привычно прокладывал путь основным силам армии, обходя опасные места, где римская армия могла бы испытывать неудобства по причине отсутствия питьевой воды или её плохого качества. Центурии испытывали недостаток продовольствия, так как ливийцы, пообещавшие консулу обеспечить армию всем необходимым, свои обещания не выполняли, находя в оправдание тысячи причин. Римляне злились на туземцев, а между собой говорили, что после разгрома Карфагена неплохо бы отблагодарить союзников.

Кассий Кар, прошедший не одну войну, запретил своим воинам употреблять местное вино, так как при плохом качестве воды вино расслабляло печень и делало солдат лёгкой добычей для болезни. Сначала воины роптали на Кассия, но после нескольких случаев заболеваний ослушавшихся приказа центуриона солдат, стали прислушиваться к нему и доверять его опыту.

После того как Кар отправил в Клупею раненого Массилия, он всё время вспоминал его. Судьба декана тревожила его. Поредевшая когорта была заполнена новыми воинами, которых Кассий ещё плохо знал и поэтому часто искал уединения. В то же время ему очень не хватало старого товарища, не раз выручавшего его в разных ситуациях. Когда Кассий узнал, что в Клупею отправляется с заданием квестор Септемий Бибул, он попросил его выяснить что-либо о судьбе Массилия.

Каждый день Кар с небольшой конной заставой выезжал далеко вперёд, обматывая лошадям нижнюю часть ног дубильной кожей от укусов разных тварей. Он подолгу смотрел на горизонт. Его подчинённые не понимали, о чём так долго думает центурион, смотря вперёд, на раскинувшиеся впереди холмы. Кассий думал об Иоле…

Почему-то вдруг в одно из таких раздумий он явно ощутил, какую-то уверенность, что она в Африке или на пути к ней. Откуда пришла эта уверенность и что стояло за ней, Кассий понять не мог. Движение римского войска к родному городу Гамилькара не сулило Карфагену ничего хорошего. Во время штурма могло произойти всё что угодно! Кассий знал об этом не понаслышке. Солдаты, озверевшие от сопротивления при штурме, нередко вымещали свою злость на горожанах. Остановить такое проявление буйства толпы крайне трудно, практически невозможно! Солдаты при виде беззащитных «противников», становились неуправляемыми. Близость штурма города, так проявляющаяся в солдатах, в их разговорах, в поведении, настораживала его. В своей оторванности от родных мест и близких они ожесточались, видя в этом вину только пуннийцев. Войну, спровоцированную Римом, они по своему непониманию и незнанию считали начатой Карфагеном. Кассий усмехнулся… Откуда им было известно о договоре, который был заключён во времена войны с Пирром, оговаривавшем, что Рим и Карфаген обязывались не распространять свои влияния: Карфаген на Италию и италийские города, а Рим, на тех же условиях, на Сицилию! Поддерживая и беря под свою защиту мамертинцев Мессины, Рим заранее знал, что это путь к войне! Кассий не мог поверить, что всё это произошло из-за нескольких амулетов, один из которых висел у него на груди! «Если он такой важный, — думал Кар, — почему Гамилькар так легко расстался с ним, отдав его мне, как он говорил, только на время? Да нет! Всё это предрассудки!»…

…Кассий, встряхнув головой, пытаясь избавиться от нахлынувших размышлений, подошёл к следующему костру.

— Центурион, — обратился к нему один из деканов союзной конницы, — пора возвращаться к основным силам. Мы слишком оторвались!

— Так мы и сделаем! — Кассий улыбнулся своей широкой улыбкой, обнажив ряд белых, ровных зубов. — Завтра проведём последнюю утреннюю разведку и остановимся ждать остальных! Запасы провизии исчерпаны. Ложитесь спать. Подниматься рано.

Он приготовил себе постель у костра, постелив под себя кавалерийский плащ, и тут же забылся молодым, крепким, здоровым сном.

Кассий проспал часа четыре и проснулся совершенно бодрым. Обойдя дозоры, он в сопровождении десятка конных выехал на осмотр окрестностей. Они двигались по обширной долине, перемежающейся с небольшими лесистыми холмами. Кассий осматривал местность на предмет нахождения пресных источников и ручьев. Он не спеша переезжал от холма к холму, всматриваясь в недалёкие овраги и лески.

— … Так вот, мы в эту ночь не ложились спать, ожидая опять какого-либо подвоха от инсубров, — продолжил рассказ седеющий декан своим более молодым соратникам, двигаясь верхом позади Кара. — Ночь, надо сказать, выдалась тёмная, и блеклый месяц, висящий над лесом, не оказывал никакого осветительного эффекта. Командиры выставили дозоры, предупреждая всех быть начеку. И вот ночью, ближе к самой середине, кони начали проявлять беспокойство, будто чуя какую-то опасность. Все схватились за оружие, но сигнала тревоги ни от одного из дозоров не поступало. В полной тревоге мы провели остаток ночи, но ничего более в ту ночь не произошло. А утром центурионы обнаружили, что один из выставленных дозоров бесследно исчез! Просто пропал! Ни убитых, ни живых! Был и нет! Командиры не на шутку забеспокоились. Второй случай бесследного исчезновения дозора! Решили искать пропавших. Центурии разошлись по округе в надежде найти хоть какую-то зацепку. Но тщетно! Ни места схватки, ни крови! Но одна из центурий набрела на скрытое селение инсубров. Легат приказал окружить его. — Декан взял паузу в своём рассказе.

— Так куда же они делись? — На лицах молодых воинов отражалась искренняя заинтересованность.

Декан поправил на себе амуницию, при этом стала заметна его дрожь в руках. Он задумался ненадолго, будто припоминая что-то, и продолжил рассказ:

— Селение то было скрыто несколькими болотами и подойти к нему можно было только с одной стороны. Но и с этой стороны был сооружён высокий частокол и мощные ворота! Над воротами висел какой-то огромный череп неведомого зверя! Помню, он был больше черепа лошади раз в пять! На черепе присутствовали небольшие рога. В пасти же этого мёртвого зверя были зубы толщиной и длиной со средний палец руки взрослого мужчины! Эта страшная картина до сих пор в моей памяти и у меня перед глазами! — Декан снова погрузился в раздумье…

— Ну что, Рутилий? Не тяни! Что произошло? — посыпались со всех сторон вопросы. Солдаты были заинтригованы продолжением.

Декан, словно не слыша просьбы окружающих, снова собрался с мыслями и продолжил:

— Легат приказал выбить ворота! Немало нам пришлось приложить усилий, чтобы стволом лежащей неподалёку сосны сломить сопротивление тех ворот! И вот ворота распахнулись… Мы выстроившись «черепахой», входили в селение… За нами конные турмы!.. Врагов не видно. Воины разбегаются по селению… Но никого не находят… Вдруг слышим какой-то крик! Около самого берега болота находится какое-то странное строение, похоже, используемое для ритуалов! Под строением слышны крики… Находим спуск в какой-то грот… С дрожью в ногах и с зажжёнными факелами спускаемся мы во мрак грота… — Глаза старого Рутилия смотрели расширенными зрачками в никуда, видно, полностью воссоздав в памяти ту картину. — Внизу, в гроте, со связанными руками, по пояс в водяной, вонючей жиже, находится более полусотни людей. Они подвешены за связанные руки так, что по пояс погружены в жижу. Часть из них, уже мертвы, и исходящее от них зловоние одурманивает голову, наполняя своей нетерпимой тяжестью весь грот… Другие находятся в полуобморочном состоянии, совершенно потеряв волю и разум… Третьи испытывают крайнее возбуждение, крича и прося нас освободить их!.. Всё это зрелище так повлияло на всех нас, что мы не сразу даже собрались с духом, чтобы войти в эту жижу и приняться освобождать пленников… Но самое главное, что когда мы их освободили и вывели наружу, то не смогли от них добиться ничего определённого в объяснении увиденного! И только один из наших, оставшийся ещё в душевном равновесии, смог ответить на наши вопросы… Он рассказал, что из болота по ночам поднимается болотный бог в виде страшного чудовища и ест кого захочет из свежих людей! Так было съедено четверо наших из вчерашнего дозора! Насытившись, чудище уходит обратно в болото, медленно погружаясь среди тысяч болотных пузырей, вырывающихся на поверхность! И тогда в грот спускаются его служители и едят сами… Но они предпочитают не трогать живых, а прикладываются к уже повисевшим трупам… Когда он нам это поведал, мы его спросили: «Так скажи, где прячутся эти нелюди!» — на что он как-то странно посмотрел на нас и ответил: «Вы что, слепы? Они стоят вокруг вас!» — он обвёл нас своими глазами и лес услышал его безумный смех!.. Мы всё там предали огню… Селение выгорело полностью, наполнив воздух смрадом, напоминающим горелое мясо, режущим глаза. Выживших, а там были женщины и мужчины других племён инсубров, мы доставили в первую нам попавшуюся на пути деревню их народа. Старожилы того селения варваров поведали нам, что сами не приближаются к тем страшным болотам… Я помню, с какой скоростью мы покидали те места, которые сами светлые боги обходят стороной, но куда нас закинула злая воля войны!..

Декан замолчал. Молчали и другие. Кассий, прослушав почти весь рассказ, оглянулся, у многих молодых воинов на лицах застыл ужас…

— Рутилий, тебе надо было рассказать эту историю ночью у костра! — попытался пошутить Кар, чтобы разрядить обстановку. — Но в этом есть своя хорошая сторона! Пуннийцы не инсубры, среди них нет людоедов!

— Кто знает, центурион? Пуннийцы, конечно, народ образованный, но я слышал о человеческих жертвах, которые приносятся их страшному культу в храме Молоха! — заметил декан Рутилий.

— Тогда тебе надо учесть, что и в подвалах храма Двуликого Януса тоже проводят обряд человеческих жертвоприношений. Мы даже не знаем, с какой периодичностью! — отреагировал Кассий. — И не забывай весталок, которых закапывают живьём только по одному подозрению в прелюбодеянии!

— Да, об ужасах, творящихся под храмом, ходят смутные слухи, — согласился Рутилий, — храм Весты так хочет сохранить благопристойность! Хотя смерть бедных дев не является честью для храма! Но это древний обычай и мы должны ему следовать, несмотря на его дикость…

— Так же рассуждают и пуннийцы, следуя своим традициям! И другие народы, совершающие жертвенные культы с людьми! Нам что, не хватает смертей в битвах во славу Рима и Республики? — резонно заметил Кар и пустил коня в быструю рысь, прекращая тем самым разговор. За ним один за другим ускорились и другие всадники…

Кассий приметил один из нескольких холмов, находящийся немного ближе всех остальных. Всадники приблизились к нему. Склоны его были слишком круты и покрыты зарослями для того, чтобы передвигаться на лошади, и центурион спешился. Следом за ним спешились три воина.

— Рутилий, подождите нас здесь, — сказал Кассий и стал подниматься по склону холма. За ним последовали спешившиеся с ним воины.

Углубившись по склону, Кассий наткнулся на небольшой ручей, петляющий в зарослях. Кассий нагнулся и набрал в ладонь воды. Поднёс её к губам и попробовал, отпив глоток. Вода оказалась ключевого, родникового происхождения, совершенно холодной и без какого-либо привкуса. Центурион про себя заметил, что это не первый ручей, встреченный на этих холмах. «Значит, с водой дело здесь обстоит не так плохо!» — решил про себя он. Подъём на самый верх холма занял чуть более четверти часа. Наконец, они вышли на отлогий склон, усыпанный крупными бурыми камнями, ведущий к вершине. Преодолев последние сто шагов до вершины, они осмотрелись…

С самой вершины открывался очень красивый вид на прилегающие окрестности. Впереди, на открывающейся равнине, колосилась какая-то зерновая культура, скорее всего пшеница. Справа от равнины растительность, по-видимому, питающаяся только сбегающими с холмов ручьями и влагой небольшой реки, текущей со стороны вершин Атласа. Слева от равнины, вдалеке, в туманной дымке, угадывались воспетые в легендах горы Атласа. Равнина в той стороне была покрыта более плотной растительностью. Видимо, с гор сбегало большое количество ручьёв…

Кассий залюбовался видом открытого пространства, простирающегося почти до самого моря. Его мысли полетели куда-то вперёд, через море, к далёкому Акраганту и раскиданным вблизи него апельсиновым рощам. Там, между ними и морем, возвышался высокий мол, на котором стоял храм Артемиды, отсвечивая мраморным портиком и белизной колоннад своих базилик. Кар погрузился в воспоминания…

…Резкий взмах меча вывел Кассия из задумчивости. Внезапно выползшая змея была перерублена стоявшим рядом воином.

— Пора уходить, Кассий, эти твари выползают из своих нор греться на солнышке! — заметил воин.

— Спасибо, Виллий! — поблагодарил за устранение опасности Кар. — Спускайтесь, я вас догоню!

Кассий кивком головы подтвердил, что отпускает воинов вниз. Те повернулись и пошли вниз по склону к растущей на нём всевозможной зелени. Центурион остался один. Он не спеша подошёл к выступающим из холма каменным пластам высотой в восемь локтей. Пласты были бурого цвета, они как бы выдавливались из тела холма какой-то чудовищной силой. Кассий положил руку на шершавую поверхность холодного, ещё не разогретого африканским солнцем камня… Кассий вновь мысленно перенёсся в храм Акраганта. В его воспоминаниях вновь возникла Иола. Она стояла рядом с Клариссой. Лицо её почему-то выражало испуг… Кассий вспомнил, что этот испуг она выказывала, когда опасность грозила его жизни. Ему стало необыкновенно тепло от этой мысли. Он с улыбкой, по детскому наитию, сделал резкое движение, повторяя то же движение, которым тогда в храме он уходил от несущегося к нему меча, уводя корпус своего тела в сторону… И в этот момент в камень, где только что стоял центурион, высекая из него искры, с металлическим звоном, ударился пущенный кем-то кинжал! Центурион, обладая огромным опытом, тут же перевернулся через голову, на ходу обнажая меч… Во время кувырка он сориентировался, откуда мог быть совершён бросок, и бросился туда… Раздвигая кусты, Кассий пробежал расстояние в двенадцать локтей. Потом остановился и прислушался… Ничего необычного, кроме пения утренних птиц, он не услышал… Кассий вернулся к камню. Он подобрал кинжал и быстро направился к спуску, на ходу рассматривая клинок. Кинжал имел идеальный баланс между лезвием и рукояткой. Рука, метнувшая кинжал, обладала недюжинной силой, ибо кинжал, пролетев двадцать локтей, ударил в камень, где должен был находиться центурион, с невероятной силой, отколов куски породы. Во время войны кинжал мог принадлежать кому угодно, территория была враждебна и враг мог скрываться где угодно! Но на кинжале было то, что не оставляло вопросов о его принадлежности. На рукоятке было отчётливо выбито клеймо храма Двуликого Януса…

Кассий быстро спустился со склона к ожидающим его воинам.

— Ничего не заметили, когда спускались? — спросил он ушедших вперёд него воинов.

— Нет. А что? — спросили воины в недоумении.

— За нами была слежка, — ответил Кар и, повернувшись к Рутилию, приказал: — Декан, скачи к центуриям, веди их сюда! Здесь останемся ожидать армию!

Рутилий кивнув, пустил коня в галоп.

 

Глава 11

Неудавшееся посольство к консулу Регулу прибыло в Карфаген ускоренным маршем. Заранее приготовленные на пути сменные лошади способствовали этому. Весть о возвращении Гиксона и о его неудавшейся попытке заключить мир быстро распространилась по городу. Карфаген охватила тревога, на его улицах и площадях, рынках и пристанях стихийно собирался народ, обсуждая последнюю новость. Узнав о провале переговоров Гиксона, суффеты собрались на заседание. Принц Дидон, ещё с самого начала сомневавшийся в успехе переговоров, взял слово:

— Сограждане, над городом нависло бедствие. Это бедствие может вырасти до колоссальных размеров, истребив население и прекратив существование самого города. Что бы ни случилось, нам не следует опускать руки и прекращать борьбу. Враг силён, но силы его не беспредельны! Чтобы победить в этой борьбе, отстоять наш город, мы должны как можно скорее забыть наше поражение в предыдущей битве! Если мы ставим себя равным противником Рима, то и вести себя должны подобно им! Рим очень часто терпит поражения в битвах, но выигрывает войны! Почему? Потому что сила духа этого народа, собравшего в свою Республику очень много народностей и давшего им права и гражданство, непоколебима! Так и нам нужно — поверить в свою победу! И отбросить все сомнения на этот счёт! — Дидон замолчал, давая Совету время осознать его слова.

— Это хорошие слова! — раздались голоса с разных сторон.

— Вера в победу полдела, — согласились суффеты. — Но кого ты прочишь поставить на пост командующего армией? Неужели наёмника?

— В отсутствие Гамилькара это единственная кандидатура, — утверждал принц. — Я не военачальник, Гамилькон — главнокомандующий флотом! И он нужен на своём посту! Карталон пропускает битву, а может, и всю войну по вашей вине! — При этих словах многие правители города опустили голову. А те, кто совсем недавно гневно бросали обвинения в Баркидов, не решились подать голоса в этот раз.

— Если кто-то хочет взять на себя ответственность за ведение войны, пусть выйдет и выступит! Мы готовы послушать его! Есть такие? — Дидон обвёл взглядом зал Совета.

После этих слов в зале повисла тишина. Никто из присутствующих суффетов не изъявил желания становиться тем, на кого упадёт вся ответственность главенства армии.

— Горожане! — встал молчавший до сих пор Гамилькон. — Я поддерживаю слова принца! В сложившейся обстановке это необходимо сделать! Лакедемонянин Ксантипп опытный воин! Он участвовал во многих сражениях — в Сицилии и в Испании, в Греции и Египте! Не использовать его опыт нерасчётливо! И похоже на безумие. Вы же все прежде всего торговцы! И принимаете своё решение, строго следуя здравому расчёту будущей выгоды! Взвесив все за и против! Поэтому примените этот принцип и здесь, оценив возможности, и примите, наконец, правильное решение согласно своей логике торговцев!

Совет погрузился в раздумье. Через несколько минут председательствующий, видя, что больше по этому вопросу не поступает никаких предложений, поставил предложение принца Дидона на голосование. Почти все члены Совета согласились с кандидатурой лакедемонянина Ксантиппа. Все отряды карфагенской пехоты передавались в его подчинение, как и вся конница и слоны. Гамилькон и Дидон отправились в ставку армии известить об этом самого Ксантиппа. Карфаген, загнанный в угол, решил готовиться к решающей схватке.

Ксантипп, узнав о решении Совета, не выдал никаких эмоций по этому поводу. Он принял известие спокойно, без лишних амбиций, так как был воспитан поведению истинного лакедемонянина. Он сразу захотел осмотреть отряды, которые пойдут с ним в битву. В первую очередь он отправился к коннице и слонам, в казармы холмов Бирсы. Весь следующий день армию комплектовали оружием под руководством Ксантиппа. Форгон, находясь в лагере у города, принимал в лагерь укомплектованные и выдвигающиеся из города части. К вечеру все отряды пехоты собрались в лагере стратега. Ксантипп запланировал выступить с конницей и слонами утром. Авангард войска, состоящий из двух тысяч наёмных греческих гоплитов и двух тысяч лакедемонян, выступил из лагеря ещё вечером, взяв с собой всех пращников Родоса и лучников Крита. Ксантипп торопился занять широкую равнину Тунесса, о которой ему поведал Форгон. Ксантипп внимательно выслушал старого стратега и авангард выступил в поход. Вслед за быстро ушедшим авангардом потянулись отряды «священников». На следующий день, быстро скомплектовав стрелков для слонов вместе с конницей, Ксантипп бросился догонять армию.

Две армии сближались, двигаясь навстречу друг другу. Одна для отражения агрессии, другая, по воле Сената, ради славы и величия Рима или его консула… Глава 12

Септемий прибыл в Клупею вместе с одним из обозов, привёзшим в город воинов, укушенных и заболевших от плохой воды, неспособных нести службу. В городе полным ходом шла погрузка войск на галеры. Ставка консула находилась недалеко от порта, в месте, откуда с лёгкостью можно было руководить погрузкой войск. Септемий, двигаясь к ставке, с интересом рассматривал варварский город.

О карфагенском владычестве здесь сразу говорило качество портовых сооружений — верфей и пирсов. Сам город не производил никакого культурного впечатления. Постройки города носили хаотичный характер, улицы не имели прямолинейного расположения, а центр города не имел никакой планомерной застройки. Дом строился на доме. Беспорядочные строения были рассыпаны повсеместно. Ливийцы, состоящие из нескольких народностей-племён Африки, строили города, замешивая несколько культурных традиций одновременно. Всё, что напоминало о культуре, это, как уже было сказано выше, порт и крепостная стена города, построенные карфагенянами для обороны союзного города.

Вступив в порт, Септемий без труда отыскал ставку консула. Сам Луций в ставке отсутствовал, предпочитая находиться при погрузке войск на корабли. Септемий отправился в порт, чтобы отыскать консула, и без особого труда нашёл его у галер, увидев яркие атрибуты консулара. Луций отправлял в море разведывательную эскадру, чтобы выяснить о месте нахождения флота Карфагена. Командир эскадры Квинт Флавий получал точные указания консула:

— Самое главное, Квинт, не ввязывайся ни в какое сражение! Твоя задача узнать местоположение Гамилькона, только и всего. Если флот Карфагена отсутствует на мысе Тунесса, значит, мы сегодня трогаемся к Сицилии. Ты в этом случае шлёшь мне корабль с вестью, а сам ждёшь на мысе!

— Я всё сделаю, консул, — отвечал Квинт. — Уже сегодня доберусь до мыса Тунесса!

— Вот и хорошо, клянусь добропорядочностью Сатурна, наполняющего наши поля богатым, налитым, изобильным урожаем, ты мудрый и исполнительный военачальник, на которого всегда можно положиться! А! Вот так встреча! — Луций увидел подошедшего Септемия. — Не думал, что увижу тебя уже здесь, на земле Африки! Что привело тебя, дорогой квестор, в ставку старого консула? — удивился и одновременно обрадовался Луций.

— Когда узнал о твоём отъезде вместе с армией, захотел обсудить кое-что с уважаемым мной консулом! — Септемий с улыбкой приложил руку к сердцу.

— Что же, причина увидеться совсем не лишняя! Что тревожит тебя, мой молодой друг?

Луций, обладая от природы той степенью мудрости, которая с возрастом только усиливается, сразу разглядел во взгляде Бибула тревожные предпосылки.

— Регул просит, чтобы ты, Луций, оставил в Клупее некоторое число воинского контингента для поддержания порядка и базы нашего флота. Я знаю, что всё это ты сделал бы и без напоминания Регула, но я хотел бы тебя попросить, чтобы твоя армия оставила месячный провиант в складах порта. Он будет нам необходим в случае нашего внезапного отступления из Карфагена. Это моя просьба! Сам Регул ни о каком отступлении не думает.

— Регул сделает всё, чтобы закончить эту войну завоеванием Карфагена! И для этого у него, как он считает, всё есть! Но я знаю одну опасность, которую не учитывает, Марк! А эта опасность самая значимая в этой войне! — Луций задумался над чем-то…

— Я тоже беспокоюсь по поводу этой опасности, консул! И если мои мысли верны, мы думаем об одном и том же! О нём самом! Ты ведь это имел в виду, Луций! — Септемий попытался улыбнуться. — Об излишней самоуверенности Атиллия, его заносчивости и сверхвеликой жажды славы! Причём славы любой ценой! Я правильно изложил свои опасения, Луций?

— Всё точно, как всегда, Септемий! Действительно, Регул способен со славой закончить войну и он же способен её провалить! Последняя битва показала, что он не утратил своих полководческих способностей, обойдя противника с флангов. Легионы Марса и «Латиум» славно сдерживали противника, дав ему время совершить манёвр. Но что дальше? Карфаген предложит мир? Если так, то надо ставить условия о передаче нам Сицилии и принимать его! Этим мы сохраним жизни нашим воинам, ставшим ветеранами! Это очень важно для будущих побед! Покорение Италии не завершено! Войска надо распустить на отдых, по домам. Это поднимет уровень деторождения и чувство благодарности Республики победителям Африки! Ливия станет нашим союзником! Это создаст нам постоянный плацдарм для возвращения в Африку. Если он когда-либо пригодится. Но мне кажется, что в голове Марка существует другой план.

— Ты прав, Луций! В армию прибыл советник ордена, один из верховных жрецов Януса, который, мне кажется, и является магистром ордена. Он прибыл только с одной целью: получить доступ к храму Молоха, вернее к его подземельям, после или во время штурма! Я выяснил, Луций, что хотят объединить Катоны, а у понтифика действительно есть брат! Так вот, получив доступ к храму Молоха в Карфагене, — при этих словах на лице Луция Манлия Вульсона выразился интерес, — ои мечтает собрать древний амулет, о котором ты уже догадался. У нас в Риме есть две части так называемого древнего амулета Астарты! Он принадлежал каким-то иным богам до прихода пантеона олимпийцев! Эти боги каким-то образом установили контроль за нашей Геей! В чём он заключался, мне неизвестно. Но по какой-то причине Гее стала в тягость их власть и она разрушила башню, где хранился амулет Астарты. Башня рухнула, а амулет распался на части. Башня эта находилась в древнем Шумере. Части амулета за всё это время пребывали в разных руках! Многие хотели их собрать в единое целое, чтобы завладеть властью над миром! Но терпели фиаско. И вот одна часть, так называемая часть Барата, символизирующая величие и власть, оказалась в руках Рема! История с гибелью Рема туманна! Мне кажется, Рем не был убит, а просто стал править с Ромулом на равных, меняясь на престоле. Именно они создали орден и его правила! Полное сходство братьев помогало им в этом! Но разность характеров ставила многих в тупик. Отсюда столько историй, что Ромул после смерти Рема часто менял свой характер и цели! Ты правильно как-то обратил на это внимание, Луций! Для чего это сделали братья? Просто Рем решил таким образом уйти с политической арены и тайно вплотную посвятить себя созданию будущего ордена, на который и была возложена задача — достать все части амулета. Почему это произошло и кто дал толчок этим знаниям Рема? К сожалению, это мы не знаем, а если есть ответ на этот вопрос, то он находится в глубинах храма Двуликого! Храм стал ареной поисков частей амулета. Именно из его ворот выходили и выходят войска в свой следующий поход! И ворота храма не закроются, пока не достигнута полная победа над врагом или не решена задача о нахождении частей Астарты у того или иного народа! Под храмом в это время строился лабиринт, где орден копит силы по сей день! Я думаю, что близнецов они привозят, отбирая их у покорённых нами народов! Я был в лабиринте, Луций! Это грандиозное сооружение! Но мы отклонились от темы! Проходит время и Рем действительно умирает. Как он умер не знает никто. И орден должен был возглавить Ромул! И Ромул исчезает на болотах Латиума, а в городе появляется бог этрусков Квирин. Орден свято придерживается своей цели найти и собрать амулет, вновь сделав Рим величайшим городом Геи! Но все смертны, путь Ромула обрывается! Приходит время царей Рима! Орден должен поделиться властью, ибо царь есть верховный правитель, и так проходят несколько веков! Но, почувствовав опасность, исходящую от последнего царя Тарквиния, орден долго готовит и проводит переворот, в результате которого к власти в Риме приходит Республика, как и хотел в своё время Ромул! Сенат — это тот инструмент, которым можно управлять, находясь в подвале храма! Да! Это так Луций! И вдруг удача! Находится другая часть амулета, замыкающая цепочку власти, — так называемая часть Аретузы, символизирующая власть и могущество. Она, оказывается, давно была в Александрии, в гробнице Александра, владевшего ею! Наш член Сената, магистр ордена, отправляется туда якобы с дипломатическими и торговыми предложениями! Птолемей, не имеющий информации об Астарте, а может, видя какую-то другую цель, отдаёт её Катону! Что движет Птолемеем, мы не знаем! Может, он специально удалил её из своего царства, ведь Александру она не принесла успокоения! Катон получает то, что так страстно желает! Но там же, в Египте, Катон получает доступ к легенде о царице Тире, сбежавшей от своего брата-убийцы, Дидона! И вся картина поисков складывается у служителей подвалов храма, — обе недостающие части находятся в Карфагене! Мысль об этих частях диска не дают уже покоя Катону и его магистру! И орден, соединив цепь «величие — власть — могущество», жаждет большего! Силы, поддерживающие эту идею в Сенате, велики! Ради этого они готовы положить не одну армию! В Карфагене в храме Молоха лежит третья часть этого диска — амулет могущества и богатства, позволяющий замкнуть цепь «могущество», и это им кружит голову! А еще силы Сената думают, что это даёт неограниченный доступ к богатствам! А это — заветная мечта многих римских патрициев! Именно для этого им понадобился Регул! Но они просчитались в его оценке! Марк Атиллий Регул сделает всё ради славы Рима, но ради славы Марка Атиллия Регула он сделает намного больше! Захватив Карфаген, Регул хочет выставить Сенату свои условия! Мне кажется, в его планы входит восстановление царской власти! И царём он видит, конечно же, себя! Но власть в его понимании должна опираться на лояльный Сенат, чтобы сохранить видимость демократии! Главным упором для поддержания его власти будет, конечно же, армия! Отсюда его посулы и обещания всяческих выгод и постов своим военачальникам после победы. Я уверен, ни о каком мире Регул даже не будет слушать! Для осуществления его мечты ему нужна только победа, которая должна закончиться взятием Карфагена! Но Регул одновременно почувствовал и опасность со стороны ордена! Смерть проконсула Кавдика отрезвила его, и его доверие к Катонам пошатнулось. Ведь после взятия Карфагена, где в храме Молоха лежит часть Астарты, он становится не нужным! Ни Сенату, ни ордену! Поэтому может пасть во время штурма от случайной стрелы или метательного кинжала! А может, с его сердцем случится тот же казус, что и с сердцем Кавдика! Но советник человек неординарный и может какое-то время использовать его в своих целях! Поэтому я думаю как можно быстрее отправиться обратно, пока Регул ждёт обозов и стоит на месте! Я задержал в лагере всех арканитов до моего возвращения под предлогом уточнения их целей у Сената!

Луций какое-то время молчал, анализируя услышанное.

— Всё, о чём ты говорил, правда! Я давно замечаю в Республике связь между войной и наживой. Храм тонко играет на человеческих слабостях, осуществляя свою политику! Но то, что ты задержал в лагере арканитив и их советника, это, несомненно, открывает в тебе бескомпромиссного политика за истинные идеалы Республики! Ты правильно оценил Регула и его способности, но я не уверен, что ты обуздал советника! И может так статься, что на обратном пути у тебя будут неприятности! Будь осторожен! Я сделаю всё, о чём ты просил! Но ты, Септемий, не поведал мне, где четвёртая часть Астарты? И вообще сколько их?

— Последняя часть Астарты, символизирующая удачу и гармонию, или всё вместе — счастье, находится не в Карфагене! Я знаю, где она находилась, но там её уже нет! Это я знаю точно! Но если следовать логике, должны быть две части, а не одна! Вот в чём загадка! Это цепь звезды! Богатство — удача и гармония — величие! Но здесь кончаются мои догадки! Одна часть находится у Гамилькара Барки и отсюда такой интерес к нему у ордена! Эту часть подарила им царица Дидона, как говорят, для сохранения и невозможности собрать весь диск. Эту часть желают Катоны больше всего! Ведь без неё Рим будет разрушен варварами, как был разрушен Шумер!

— Но где же она? И где ещё одна часть, существование которой ты предполагаешь?

— Не знаю! Гамилькар постоянно передаёт её, путая следы! Ведь за ней охотятся не только арканиты, но и приспешники Молоха, являющиеся копией нашего ордена в Карфагене.

— Какой же выход видишь ты? — спросил консул.

— Выход только один. Не надо полагаться ни на какие диски и амулеты! Рим своим просвещением и примером республиканских законов должен возвышаться над варварскими городами и народами, демонстрируя им своё превосходство в духовных и моральных ценностях, одновременно демонстрируя экономический размах нашего государства и избирательного права! — Септемий выражал свои мысли чётко, открыто и сдержанно, Луций с интересом наблюдал и слушал его убедительные доводы.

— Септемий! Я рад, что сын Публия Бибула стал не менее проницательным политиком, чем его отец! Ты, несмотря на свою молодость, проявляешь способности зрелого, повидавшего всякое политика, который сможет снизить недовольство и неравенство наших граждан Республики! Сейчас тебе нужно сохранить себя для Республики на этой войне! Скажи честно, ты вынашиваешь планы мести за отца?

— Я об этом не думал. Теперь, когда я знаю, за что убит мой отец, за что он отдал свою жизнь, мечтая о Риме просвещённом и развитом, мне стали понятны поступки последних лет его жизни! Первая задача, как ты и сказал, Луций, в сохранении как можно больше жизней в этой войне как с одной, так и с другой стороны. — Септемий улыбнулся Манлию. — Да, я совсем забыл об одной просьбе, которую пообещал выполнить моему другу! Где-то здесь есть госпиталь раненых, которые прибывали сюда после битвы при Адисе. Сделай так, чтобы они ни в чём не нуждались, что непременно будет способствовать их быстрейшему выздоровлению, кто ещё может выздороветь!

— Хорошо, Септемий! Я сделаю всё, о чём ты просишь! Это самая легковыполнимая услуга, которую я могу тебе обещать! Когда отбываешь?

— Сейчас. — Септемий повернулся в сторону города, оттуда шёл какой-то шум.

Через минуту они увидели группу людей, проталкивающихся к ним сквозь ликторов консула.

— Мы приветствуем консулара и квестора армии! — обратился к ним подошедший человек. — Я отправлен трибуном Сервилием Коттой ввиду сложившихся обстоятельств в армии после твоего отъезда, квестор Септемий!

— Что случилось? — спросил консул Вульсон, не скрывая своей тревоги. Септемий тоже весь напрягся в ожидании услышать столь спешно доставленные новости, ради которых Сервилий отправил гонца за ним с такой скоростью.

— Регул отказался от мирного договора, который предложили пуннийцы с такой щедростью! Они просили мир, отдавая нам Сицилию, и предложили выплатить нам денежную контрибуцию! Но Регул, подкупленный советником ордена, отказался от договора, объявив войну на уничтожение! Гиксон Ганнон, отправляясь назад, напомнил Регулу, что его город проиграл только одну битву! Война вступила в новую фазу. Тебе нужно быть с армией, Септемий! — Гонец устало улыбнулся.

Септемий и Луций переглянулись.

 

Глава 13

Несмотря на наступивший вечер, воздух, разогретый дневными лучами светила, не спешил охлаждаться до приятной телу температуры, и только лёгкий ветерок, тянувшийся с моря, напоминал о скоро наступающей ночной прохладе. Экзотические птицы устроили свою перекличку, наполняя своим гамом окрестности равнин и лесистых холмов. Между холмами возвышаются причудливые деревья, назваными пробковыми за их мягкую древесину. Вокруг них копаются люди. Что они делают? Копают колодец? Ищут драгоценные камни? Добывают какие-то съедобные корнеплоды? Меж них ходит молодой человек, он очень подвижен, он заряжает других своей энергией, помогая то одним, то другим. Своим примером он заставляет окружающих закончить свои работы до захода солнца. При ближайщем рассмотрении молодой человек оказывается центурионом, а люди — воинами, занимающимися оборудованием волчьих ям.

— Давайте, ребята! Ещё немного, и закончим последнюю линию заграждений. Помните, какой переполох в наших рядах вызвали ворвавшиеся слоны? А сейчас мы приготовили им сюрприз! — говорил центурион солдатам, забивающим острые колья и заточенные брёвна в ямах.

— Кассий, всем известен твой боевой опыт и пыл! Но что помешает нам закончить его завтра? — говорит другой центурион, подходя к Кару. — Люди устали, работая весь день в такую жару, пора отдохнуть и перевести дух!

— Пенфей, это хорошо, что ты заботишься о своих людях. Но ещё лучше, если ты сохранишь их жизни в сражении. Закончим работу и отдохнём! — уже не упрашивает, а приказывает Кар.

Воины, услышав приказ своего приимпелярия, прикладывают все усилия, и вот уже последние ямы оборудуются колами и готовы к маскировке.

— Кассий, а что твоя последняя разведка, дала какие-то результаты? — спрашивает Пенфей, когда манипулы возвращались в лагерь. — Вчерашние дозоры никого не обнаружили.

— Никогда невозможно увидеть то, что хочет остаться невидимым, — ответил Кар, погружённый в свои мысли.

— О чём это ты? — не сдаётся Пенфей. — Говоришь какими-то загадками!

Кассий поворачивается к Пенфею, его взгляд полон задумчивости и тревоги. Он не спеша достаёт из-за полога плаща какой-то кинжал.

— Вот это метило в меня! Когда мы поднялись первый раз вон на тот центральный холм. — Кассий протягивает Пенфею кинжал и кивает головой в сторону холма, о котором говорит.

Тот берёт кинжал с опаской, будто дотрагивается до какого-то проклятья.

— Никогда не видел у пуннов таких! Это что, ливийский? Или какого-то дикаря?

Пенфей удивлён. Он долго рассматривает клинок, взвешивая его в руке.

— Я не знаток метательных ножей, но мне кажется, он не может быть таким изящным у туземцев, — заканчивает осмотр и оценку кинжала Пенфей.

— Ты прав, Пенфей! Если бы ты жил в Риме, тебе был бы известен вот этот герб и кому или чему он принадлежит! Но он может метить не только в меня! Многие достойные люди Рима ушли из жизни из-за таких ножей и лиц, ловко их бросающих!

— Как же тебе удалось спастись? Ты услышал бросок? — недоумевает Пенфей.

— Меня спасла моя личная нимфа Артемиды. Это она подала мне знак, я согнулся, и он, — Кар взял в руки кинжал, — ударился в камень, точно, где была моя голова.

— Нимфа?! У тебя есть собственная нимфа? — недоверчиво переспросил Пенфей. — Это здорово, когда тебя охраняет божество! Но, глядя на твои раны, Кассий, с трудом верится в её присутствие!

— Пенфей, я тоже так совсем недавно думал. Но для того и дана нам жизнь, чтобы направлять нас на правильный, истинный путь, который нам определяет судьба, через многие испытания. Я никогда не мечтал быть военным, но вынужден служить, чтобы помогать своим родным выжить в столь трудное для римских земледельцев время. Но сейчас, когда я увидел, что они справляются и без моей помощи, я решил оставить службу после наступления мира!

— Что-то мне не верится, что он когда-нибудь наступит! Я родился в этрусском городе Вольсиние. Мой отец после покорения Этрурии женился на коренной этруске, моей матери. Этруски потеряли независимость, но научили латинян многим ремёслам. Латиняне не противились нашим традициям, и поэтому моя мать мне многое рассказала о наших богах. Отец же рассказывал мне о богах Рима! Получается, что во мне течет половина крови латинской, а половина этрусской! После моего призыва в армию я не был дома. И совсем не знаю, когда туда попаду! Ты, Кассий, хоть совсем недавно был в отпуске! Видел своих родных, свой дом, свой очаг! Я лишь мечтаю об этом! Да и все, я уверен, были бы рады отправиться обратно, прими консул мир, который привезли пунны! Но ему нужна война! — Пенфей вздохнул и тут же нашёл этому объяснение: — Видно, на него тоже не влияет никакая нимфа! — горько усмехнулся Пенфей.

— На него влияют другие! Этот нож их произведение! — недобро заметил Кар.

Отряд к этому времени уже вошёл в небольшой укреплённый лагерь. Кассий и Пенфей вошли в свою палатку и легли на кушетки.

— Ты всё время говоришь загадками, Кассий! — Пенфей подложил под свою голову сложенный плащ. — Мне не были понятны твои слова в дороге.

В это время снаружи послышался топот коней и крики солдат. Через несколько мгновений в палатку вбежал дозорный:

— Центурион, огни на равнине! — отрапортовал он.

— Они приближаются? — быстро собираясь, спросил Кассий.

— Нет. Но их становится всё больше! — дозорный говорил торопливо. — Мне кажется, они становятся лагерем на той стороне равнины!

Кассий, уже надевший своё снаряжение, выбежал к лошадям.

— Пенфей, пошли гонца к легату Бабруке. Пусть снимается с лагеря. Я поведу когорту на холмы. Вот видите, как вовремя мы построили оборонительные линии меж холмов! — Кассий посмотрел на Пенфея и положил ему руку на плечо. — Вот и решающее сражение! Но мне кажется, что оно будет намного ожесточённее первого! Береги себя, Пенфей! Удачи, Рутилий! Всё, конница, вперёд!

Кар в сопровождении турм союзной конницы — экстрординариев поскакал к центральному холму, на котором на него было совершено покушение, дав пехоте приказ следовать за ним. Вскоре Кар снова забрался на смотровую вершину холма. На открывшейся взору ночной равнине, благодаря полной темноте, были заметны сотни огней. По их контуру Кассий определил постройку лагеря пуннийцев. Очень много огней двигалось по равнине и ещё больше со стороны гор Атласа. В сторону холмов, на которых собирался расположиться Кассий, движения не было. Исходя из всего увиденного, Кар сделал вывод, что пуннийцы не думают наступать к холмам. Холмы им явно были теперь не интересны, что для них было неестественным ввиду их численного превосходства над римским авангардом. Но пуннийцы остановились в самом начале равнины, оставив огромную ровную площадку меж их лагерем и холмами. Они с усердием принялись сооружать лагерь. Насмотревшись на движущиеся огни, Кассий спустился с холма. К этому времени подошла пехота. Кассий выставил дозоры и приказал пехоте укладываться на ночлег у костров.

— Вот видите, как пригодилась наша с вами расторопность в возведении заграждений и ежей! — улыбаясь, повторил он это солдатам. — Теперь даже ночью противник не сможет к нам приблизиться! Так что спите спокойно! Завтра всё решится!

Между тем ночь вступила в свои права, рассыпав плеяды звёзд по всему охватываемому взором небосводу. Звёзды и луна с интересом присматривались и изучали местность, на которой должны сойтись две силы в смертельном противоборстве — Европы и Африки…

 

Глава 14

Посланный Пенфеем гонец, миновав дозоры легиона, на всём скаку влетел в лагерь легиона Тита Бабруки после второй ночной стражи. Проследовав к претории лагеря, он попросил разбудить легата, который, как только услышал о прибытии гонца от своего авангарда, возглавляемого Кассием Каром, тут же принял его.

— Что случилось? — спросил легат.

— Я приветствую моего легата! Центурион Пенфей послал меня, чтобы передать, что приимпелярий Кассий Кар занял холмы, которые господствуют над простирающейся впереди и с боков равниной! Он попросил тебя, доблестный Тит, сняться с лагеря, так как пунны подошли к другой стороне равнины…

— Большие силы? — пребывая в тревоге, перебил его Тит.

— Они подошли после наступления сумерек, легат. Мы наблюдали только огни! Но огней много. Очевидно, они укрепляют лагерь. Но как только Гелиос-Солнце выедет на своей колеснице из-за горизонта и его помощница Эос-Заря рассыплет его лучи по окрестностям, пунны, оценив господствующие высоты над равниной, попытаются захватить их. Кассий надеется, что легион успеет поддержать его в удержании этих высот!

— А если мы не успеем дойти до рассвета? Пуннийцы первой же атакой сомнут манипулы Кара, окружив конницей холмы! Кару надо отходить! — Легата не покидала тревога за манипулы первой когорты.

— Вчера весь день, несмотря на африканскую жару, центурион Кар приказал возводить меж холмов цепь волчьих ям и ежей. Мы их уже закончили в сумерках! Если пунны вздумают окружить холмы, им придётся усеять своими трупами все отлоги!

— Узнаю Кассия! Чин приимпелярия он уже давно перерос! Молодец! Он имеет все задатки хорошего тактика! Вот, центурионы, с кого вам надо брать пример! — обратился к низшим офицерам легиона легат. Лицо легата преобразилось, тревога уступила место решимости и он отдал приказ: — Трубите сигнал к выступлению! Оставить два манипула для сбора матчасти легиона, после чего выдвигаться вслед за нами! Всем остальным — бросок ускоренным маршем! Выступаем через полчаса!

Несколькими мгновениями позже в лагере звучат трубы. Лагерь похож на всполошённый муравейник. Но проходит назначенное легатом время и на претории лагеря стоят двадцать пять манипул в полной боевой готовности!

— Трибуны, старшие центурионы, центурионы! — обращается легат. — Двадцать три манипула двигаются со мной! Два манипула остаются для сбора имущество легиона. Двигаемся ускоренным маршем! Конница в авангарде нашего движения! С рассветом мы должны быть с нашим авангардом Кара!

— Какие силы у пуннов? Что об этом передал Кассий? — спросил Тита трибун Сервилий Кота.

— Это мы узнаем только утром, Сервилий! — ответил Тит.

— Тогда я сейчас же отправляюсь к Регулу! И передам ему об этом сам! — вызвался Сервилий, освобождая тем самым легата от отправки к нему посыльного.

— Спасибо, Сервилий! Я думаю, ты найдёшь нужные слова в общении с консулом, — говорит Бабрука, — в последнее время наш Марк мало к кому прислушивается, доверяя только своему мнению!

— Соглашусь с тобой, Тит! Скажу честно, мне намного спокойней быть с тобой в авангарде, в твоём легионе, чем находиться среди лизоблюдов Марка в ставке консула! После сражения у Адиса его характер изменился в худшую сторону! Признаки диктатуры и тирании присутствуют в каждом его решении! Несколько городов ливийцев, которых он заподозрил в симпатиях к пуннийцам, он отдал на разграбление своим легионам! И это несмотря на то, что почти вся Ливия открыла нам свои ворота! В результате эти города превращены в пепелище! А другие ливийцы, ещё вчера радующиеся нашему присутствию, теперь уже не проявляют тех чувств, и это сразу же отразилось на снабжении армии хлебом и фуражом. Но это его совсем не расстроило. Мне кажется, что он этому только рад! Ведь у него теперь появился хороший повод приблизить к себе рядовой состав армии, отдавая на разграбление города, которые, по его мнению, заслуживают кары! Солдаты смотрят на него, как на единственного человека, кто о них заботится! Будучи деспотом и тираном, он ещё становится и демагогом. Всё это очень плохо!

— Это ты точно подметил! Регул делает всё, чтобы привязать к себе армию! Армия — это инструмент, который он выбрал для достижения дальнейших целей. Вот только цели он ещё не озвучил. Для этого ему нужна убедительная громкая победа! Как только Регул добьётся её, мы по-новому увидим его! — усмехнулся Бабрука. — Ибо Марк откроет нам своё истинное лицо! Сейчас оно сокрыто за маской консула.

— Я тебе хочу сказать более, — снизил свой голос Котта, — у него появилась склонность к интригам среди своих сподвижников в ставке! Септемий Бибул, пользующийся вроде бы у консула расположением, ведь консул прислушивается к его мнению и проявляет уважение к его взглядам на ведение войны, вдруг начал вызывать у Регула раздражение! Как только Септемий отправился в Клупею, он тут же отменил ограничение передвижения находящихся в лагере арканитов и их магистра. Магистр эти дни стал почти что тенью Регула! Хотя мне кажется, у него какая-то своя задача, скрытая даже от Регула. Но не это меня тревожит! Я еду в ставку, чтобы отправить весточку Септемию. Мне кажется, ему грозит опасность! И эта опасность исходит от обоих — и от консула, и от магистра арканитов. Уезжая сюда, я стал невольным свидетелем отрывка одного разговора! Этот разговор состоялся между Регулом и этим rex sacrorum. «Всё, что мне нужно, — сказал Регул, — это чтобы моё имя не было в числе подозреваемых! Именно поэтому я посоветовал ему везде ходить с охраной или быть возле меня!» «Тебе или, вернее, твоей репутации ничего не грозит, — ответил rex sacrorum, — это произойдет в месте, отдалённом от тебя. Он уже выполнил возложенные на него наши надежды. Больше пользы он нам не принесёт и поэтому в Риме он нам не нужен». «Какую же пользу мог принести этот змеёныш в моей армии? Я был вынужден терпеть его слишком умное лицо всё это время?» — Голос говорил с явным пренебрежением к этому человеку, о ком вёлся разговор. «Ты в Африке, Марк! Вот его заслуга!..» — Сервилий прервался, обдумывая что-то. — Далее я не расслышал, так как они, пройдя мимо меня, отдалились и слов было не разобрать. Я не сразу придал этому значения и не провёл аналогий, к кому могло относиться услышанное. И уже здесь я вдруг подумал о Септемии! Ведь только его одного нет сейчас в ставке! И если бы не его обходной манёвр кораблей у мыса Экном, наша там победа была бы под вопросом…

— Сервилий, мы не можем более говорить, когда нашему другу грозит опасность! Надо известить Септемия как можно быстрее!

Друзья простились и отправились каждый в свою сторону…

 

Глава 15

Между двух городов, а вернее всего того, что от них осталось, ибо города практически были превращены в руины, стоит римский военный лагерь. В утренних лучах он кажется огромным живым организмом. Окрестности лагеря вытоптаны и сожжены, и это несмотря на то, что лагерь почти не укреплён. Римляне давно уже не ведут себя в Африке как союзники ливийцев. Всё, что можно отнять, забрать, реквизировать для нужд армии, отнимается.

Ливийцы, встретившие римлян как союзников, теперь затаились и стараются не покидать своих поселений. Они прячут, угоняя в безлюдные места, свои стада скота и прячут муку и зерно. Римская тень, только двигающаяся в сторону Карфагена, уже накрыла своей тяжёлой, смертоносной дланью ту часть территории страны, по которой она двигалась.

С высоты птичьего полёта лагерь похож на огромный муравейник, из которого в разные стороны двигаются вереницы обозов и людей. Одновременно с ними им навстречу движется множество таких же обозов и конных разъездов, торопящихся в лагерь. Эти, как и труженики природы муравьи, ведут людей, несущих на своих головах корзины, нагруженные различной снедью. Также гонят и небольшие стада разного скота, реквизированного у туземцев, не успевших спрятать своё добро. Только одно отличие между лагерем и муравейником разительно бьёт в глаза. Как известно, муравейники очень боятся пожаров, так как по природе своей собраны из горючего материала. Вот в этом и состоит главное отличие нашего сравнения. Лагерь-муравейник сам является пожаро-разносящим центром, от которого в различные стороны распространяются всё новые и новые очаги. Новые столбы дыма появляются то там, то здесь, распространяясь всё далее и далее вокруг разграбленных селений около лагеря.

На холме возле одного из разрушенных городов видна группа людей в очень красивых, богатых доспехах с разными яркими султанами на шлемах. Среди них выделяются золотистые стяги расшитых золотом и парчой консульских атрибутов. Ликторы консула, встав в четырёхугольник вокруг холма, несут службу, не пропуская на холм никого без согласия самого консула. Сам консул выехал посмотреть окрестности вокруг разграбленного города, который отказался выдать запасы пшеницы после того, как их потребовали латиняне.

— Вот такой пример должен заставить туземцев задуматься, как отказывать нам в нашем требовании! Слово консула должно восприниматься туземцами буквально и мгновенно выполняться! — изрекает Регул, вполне удовлетворённый открывшимся видом на дымящиеся развалины города. — Сколько туземцев перебито? Сколько взято в плен?

— Больше трёх тысяч убито, консул, — отвечает один из легатов, Серидий Комин. — Туземцы слабо защищались, легион быстро сломал их сопротивление. В плен взято более полутора тысяч варваров, в основном женщины и дети! Что будем с ними делать? Может, отпустить их?

— Да ты что, Серидий?! Ливийцы часто воюют меж собой! Нужно найти город, недружественный этому, и продать их там! Нужно было думать, прежде чем отказывать нам в нашем требовании! Не везти же их в Италию! А отпускать их незачем! Мы же освободили их от пуннийцев! Где их благодарность?

— Сегодня прибыли посольства шести ливийских городов! Они просят, чтобы мы распределили наши требования между ними в равных долях! Они боятся, чтобы на кого-либо не упала тягота снабжения нашей армии больше, чем на другого! В подарок они привезли обоз с мукой и фруктами! — говорит другой легат.

— Вот. Ситуация меняется, — самодовольно замечает Регул.

— Они прислали крохи, чтобы скрыть мешки! — Из-за спин легатов появляется советник. — Мне хочется прослезиться, когда вы, — он обращается к легатам, — рассуждаете: «А не отпустить ли нам их?»! И это римские орлы, призванные завоевать мир? Завоёванным миром надо управлять так, чтобы он даже искоса побоялся посмотреть на Рим! Я смотрю, один лишь консул обладает твёрдостью духа и не проявляет слабости к местным бунтовщикам, какую, например, проявил умерший проконсул Кавдик! Он бесцельно простоял под Акрагантом более полугода, пока враг не усилился и не разбил его цивилизованную армию!

— Проконсул был храбрым командующим, нередко он проявлял к нам завышенные требования, но он воевал с врагом, который был с оружием в руках, а не с сохой и виноградной лозой! — ответил Советнику Серидий Комин. — Да, мы не вырубали апельсиновых рощ вокруг города! Не жгли храмов! Мы воевали с врагом! Но и враг был такой же цивилизованный! Наших раненых, оставшихся под городом, нам возвращали в лагерь, не причинив им никакого вреда! А местных сицилийцев война вообще не касалась! Они могли продавать пшеницу как нам, так и пуннам. Проконсул был настоящим республиканцем и лицо его было открыто для всех! И для врагов, и для друзей! — гордо закончил легат, заступившийся за своего бывшего командующего.

Глаза советника загорелись недобрым светом:

— Ты, легат, хочешь увидеть моё лицо? Ну что же, придёт время и ты увидишь его! Но оно откроется только тогда, когда вокруг Рима будут одни друзья и законы служителей храма изменятся! Для этого мы не щадим своих жизней! Наш орден, в отличие от вас, назначенных на должность только на время военных действий, ведёт схватку с врагом постоянно!

— Вот как? А может, храбрый служитель храма научит нас воевать? Или расскажет о своём славном участии в битве у Эрбесса? — вспыхнул Серидий. — Твои слова звучат как угроза? Так мне не страшно! Из-под стен Акраганта при втором штурме города меня унесли раненым! И отбил меня сам проконсул, поведший пехоту в контратаку! И ещё одна правда! Зная проконсула, мне совершенно непонятна причина вступления им в сражение после неудачного штурма! На него явно давили! Вопрос кто?..

При этих словах советник еле сдерживался от нахлынувшей на него ярости… Регул, наблюдавший за перепалкой как бы со стороны, не вмешивался в неё. Это был хитрый ход с его стороны. Он чувствовал правоту слов Серидия. Особенно тех, что поставили под сомнение принятие решения о сражении под Эрбессом. Но советник пока ещё был ему нужен. Не все действия и планы выполнил он и поэтому поспешил вступить в спор:

— Полно, полно! Право, вы оба ведёте себя несдержанно! Мы все служители Римской республики, все получаем раны и отдаём свои жизни ради неё! Серидий, не будь столь жёстким в своих обвинениях! Наш rex sacrorum тоже совсем недавно был в схватке с нашим общим врагом, одним из Баркидов, и получил увечье на своей правой кисти! — Регул извлёк максимум выгоды из своей примирительной речи, потому как при слове «увечье» советник удивлённо взглянул на Консула.

Об увечье никто не знал, ведь на руку была надета перчатка, полностью скрывающая этот дефект. Регул же, заметив удивление в глазах советника, решил произвести на всех эффект своей проницательностью и продолжил:

— Он об этом, конечно же, никому не сказал, движимый желанием вернуть врагу свой должок! Но мне, как человеку опытному в этом отношении, сразу стали заметны эти нюансы! Я ведь тоже солдат и привык видеть боль других и, особенно, их ранения!

После этих слов советник резко повернулся и сошёл с холма. Он в сопровождении двух арканитов быстро шёл к лошадям. «Я что-то не учёл! — размышлял советник. — Мне казалось, что я использую этого болвана! Но может статься, что болван я сам! Как он заметил?! Может, в моей свите кто-то его доносчик? Но этого не может быть! Всех их я растил сам! Вот тебе и Регул! Он играет с нами в свою игру! И ещё неизвестно, кто кого переиграет! Если он действительно такой сметливый, надо быть с ним начеку! А ещё лучше…» — советник отвлёкся.

По дороге от лагеря к холму, на котором находился консул, двигался Сервилий Котта в сопровождении своей охраны.

«А этому что надо?» — подумал магистр.

Сервилий поравнялся с арканитами. Плащ его был запылён, лошадь танцевала от быстрой скачки.

— Куда торопится наш военный трибун, который только позавчера добровольно отправился в авангард Тита Бабруки? — советник остановил коня напротив запылённого Сервилия и с интересом рассматривал его отряд.

— Мне очень приятно, что моя персона вызывает столь большой интерес у такого значимого человека для консула! — ответил Сервилий, улыбаясь. — Есть новости, которые я должен доложить консулу с глазу на глаз!

— Хорошо! Вон на том холме находится ваш консул! Поторопись! А новость я всё равно узнаю! — советник показал рукой на холм и пришпорил коня. Кивнув друг другу, встретившиеся на дороге всадники разъехались в разные стороны.

«И всё же Регул своими словами хотел меня унизить! — продолжал размышлять советник. — Унизить не в том, что я получил увечье, а в том, что он обо мне много знает, может быть, гораздо больше, чем мы думаем! Ну, ничего, Котта явно привёз весть о пуннах! Пусть он выполнит свою миссию! — Магистр усмехнулся. — Сейчас самое важное убрать Бибула и центуриона!» — Советник устремился к лагерю, пустив лошадь в галоп…

Сервилий услышал, как советник понёсся к лагерю. Он облегчённо вздохнул. Ведь три часа назад он отправил гонцов на перехват Септемия Бибула с предупреждением о грозящей ему опасности!.. «Теперь он будет предупреждён! — подумал Котта, смотря вслед ускакавшей команде. — И подготовится к встрече!..»

…Сервилий подъехал к холму. Спешившись, он стал подниматься наверх. Подойдя к ликторам и будучи узнан ими, он был пропущен наверх после подтверждения согласия на то консула. Поднявшись наверх, Сервилий нашёл консула в бодром расположении духа, беседовавшего с легатами.

— Сервилий! Вот уж кого не ожидал увидеть сегодня, так это тебя! Через пару дней, подождав обозы, я собирался двинуться дальше и перейти большую равнину Тунесса, где авангард должен ожидать меня!

— Приветствую консула Республики и всех её достойных граждан! Тебе, Марк, не придётся пересекать равнину! Туда пришла армия Карфагена. Я прибыл, чтобы известить тебя об этом.

Взор Регула наполнился торжеством от пришедшего известия. Он, обводя взглядом всех присутствующих, произнёс:

— Это упрощает нашу задачу. Истребив их на равнине, мы захватим город как лёгкую добычу! Пора показать пуннам всю мощь римской армии! Легаты, всем возвратиться в легионы. Вернуть всех в лагерь. Выступаем во второй половине дня! Нельзя упускать такого момента. Снимаемся с лагеря! Сервилий, остаёшься в ставке!

И римский механизм с присущей ему энергией и выучкой стал собираться обратно в лагерь, сжимаясь, словно пружина, перед быстрым броском в сторону противника.

 

Глава 16

Армия Карфагена вступила на равнину Тунесса. Лакедемоняне и греческая наёмная пехота быстрым маршем вошли в низменность с предгорий Атласа. Форгон тут же распорядился строить укреплённый лагерь. Наступившая ночь накрыла равнину. Подходившие новые отряды вливались в начавшуюся работу. Строительству способствовало то, что, снимаясь с лагеря у Карфагена, Форгон увёз часть частокола лагеря.

Разведка доложила Форгону, что впереди, в сорока стадиях, были замечены римские дозоры. Часть военачальников предложила Форгону захватить до наступления темноты возвышающиеся впереди холмы. Форгон колебался… Поразмыслив, он отверг это предложение и велел укреплять лагерь. Всю ночь кипела работа. Вновь прибывающие отряды меняли работавших до них, отправляя тех отдыхать. К утру лагерь был почти готов. Рассвет застал карфагенян на возведённых ими бастионах…

К этому времени прибыл Ксантипп, приведя девять тысяч конницы и пятьдесят слонов. Лакедемонянин тут же собрал совет, где попросил выступить всех, кто мог высказаться по поводу предстоящего сражения именно на этой равнине.

— Ксантипп, — выступил начальник нуммидийской конницы Аристобал, — римляне завладели господствующими высотами над равниной. Целый легион закрепился там. Наша разведка, совершая фланговый манёвр, попала в расставленные «ежи», а за ними наверняка есть и «волчьи ямы». Получается, римляне, не начав сражения, уже имеют позиционное преимущество перед нами. Поэтому я предлагаю отойти к предгорью. На более высокие позиции.

Услышав такое высказывание, некоторые военачальники начали согласно кивать головами.

— Соратники, — обратился к ним Форгон, — римляне пришли сюда первыми и холмы, находящиеся впереди, они заняли из тактических соображений обороны. Так начиналась прошлая битва! Мы атаковали примерно такие же высоты. Но я предлагаю другую тактику. Нам не надо нападать, а подождать, когда римляне сами спустятся с высот. Когда они спустятся с высот, их заграждения уже не будут иметь никакого тактического смысла! Ну, разве что при их отступлении.

Многие присутствующие не согласились с такой оценкой дислокации.

— Римляне могут опять обойти нас с флангов крупными силами, отдавая центр, — слышались голоса с разных сторон.

— Но ждать нападения, стоя на высотах предгорий, тоже не имеет смысла, — спорили с ними другие, — мы там не развернём нашу многочисленную конницу!

Спор разрастался. Обе стороны выдвигали вполне резонные доводы. Ксантипп внимательно вслушивался в доводы одной и другой стороны, стараясь уловить в них ту верную линию, которую необходимо выбрать в предстоящем столкновении с римлянами. Наконец, он встал:

— Форгон, — спросил он, — я небольшой знаток сражений с использованием слонов. Сколько нужно пространства для атаки пятидесяти слонов?

— Если поставить фронтом, то пять стадий! Если в два ряда, то вполовину меньше.

— Хорошо. Сколько слонов участвовало в прошлой битве?

— Тридцать слонов, стратег. Но это были самые обученные животные. Мы атаковали холмы с двух сторон. Хотя это, конечно, была глупость Магона!

— Скажу вам откровенно! Перед своим отбытием из города я был у Карталона Барки.

Все удивлённо переглянулись. Послышались вопросы разного характера:

— Он что-то сказал?

— Ему стало лучше, и он сможет присутствовать при сражении?

— Говорили, что он не приходит в себя?!

Ксантипп выдержал паузу, в это время он вспомнил разговор на галере Карталона…

…Ксантипп поднялся на галеру. Пройдя в каюты под кормой, он вошёл в одну из них. Сибилла встретила его у входа.

— Здравствуй, Ксантипп. Карталон спрашивал о тебе, отбыл ли ты к армии. Очень беспокоился, что ты не зашёл к нему!

Сибилла подвела лакедемонянина к постели Карталона. Ксантиппа поразила бледность его лица — страдания и слабость отразились на нём. Но глаза выражали крепнувшую силу духа в стремлении к выздоровлению. Карталон слегка приподнял руку. Их глаза встретились. Ксантипп тут же перехватил руку Барки и с улыбкой сказал:

— Дорогой Карталон, мне так приятно видеть, что ты уже начинаешь восстанавливать свои силы! Очень жаль, что тебя не будет с нами в сражении. Твои сила, умение, отвага очень пригодились бы в нём! Но мы будем чувствовать твою поддержку и сделаем всё, что от нас зависит и что в наших силах.

Карталон улыбнулся и тихо, с большим трудом произнёс:

— Слоны… — он сглотнул и продолжал: — Центр равнины…

— Что ты имеешь в виду? — Ксантипп нагнулся к Карталону.

— Поставь слонов… тараном в центре… и уши… закройте уши… — Карталону было очень тяжело говорить. Губы и язык ещё плохо слушались его.

— Я понял! Ты говоришь, чтобы мы заткнули уши слонам! — догадался Ксантипп. Карталон кивнул головой, попытавшись улыбнуться и тихо добавил:

— Расстроив центр… поверните на фланги… — Крупные капли пота выступили на его лбу. Невероятное усилие над собой, которое он предпринял, забрало почти все его силы. Сибилла вытерла ему лоб. Лакедемонянин поспешил успокоить Карталона:

— Я тебя понял, Карталон! Я спрошу совета у твоих военачальников, как прикрыть уши слонам, чтобы не потерять их управляемость! Собирайся с силой, Барка! Прошёл слух, что сюда едет Гамилькар! Так что скоро увидишься с братом. — Ксантипп, попрощавшись с Сибиллой, удалился…

Вспомнив сказанное Карталоном об использовании слонов, Ксантипп передал это совету. Первым нарушил молчание Бастарт, военачальник слоновой группы.

— Идея Карталона понятна, но слонов нужно прикрыть выученной пехотой, чтобы сковать пехоту врага…

Начался обмен мнениями… Совет продолжался долгое время, пока не было найдено общее решение о действиях в предстоящем сражении.

 

Глава 17

Кассий по приказу легата объезжал рубежи, на которых расположился легион. Армия занимала свои позиции не спеша, постепенно рассредоточиваясь по равнине. Кассий обходил манипулы, размышляя над словами Бабруки: «Консул намерен атаковать врага завтра. Строить лагерь армия не будет, дабы сохранить силы для сражения. Всё идёт как-то не так с тех пор, как мы высадились в Африке! Теперь уже и лагерь не надо строить! Скоро мы разучимся точить мечи! — легат зло сплюнул. — Кассий, объезжай манипулы! Вдохновляй солдат. Скорее всего, это последнее сражение в этой войне. Объясни это воинам, пусть наберутся отваги и не забывают дисциплину и выучку!..»

Кассий думал о словах легата про последнюю битву. Его терзали сомнения. Всю ночь он слышал рёв слонов на той стороне равнины.

«Если слоны пойдут на фланги и сломают конницу? Ведь наши лошади так боятся гигантов! Тогда последует удар по пехоте с фланга! В прошлом сражении их командующий совершил ошибку, бросив слонов на холмы, что будет сейчас?» — думал Кар.

Он подъехал к передней линии своего легиона. Принципы колотили доски, утыкая их железными шипами. Эти доски подбрасывались в ноги животному. Но не всегда это срабатывало. Слон мог просто переступить её или повернуть в сторону. А количество щитов было ограничено. К тому же никто не знал направление главного удара слонов. Но всё же эти нехитрые приспособления изготавливались в каждом легионе. Этим хитростям римлян обучили сами карфагеняне во время своего союза, когда оба мегаполиса боролись с владычеством Пирра. Карфагеняне, ведя войны с Птолемеями, имели опыт отражения атак слонов, которых с успехом использовали диадохи Александра. Сами же карфагеняне взяли в свою армию контингенты слонов после войн с Пирром и ливийским союзом, однако, большого опыта применения слонов в открытом сражении не имели.

— Приимпелярий, — обратились к Кассию несколько подошедших деканов, — что-то пунны не проявляют активности. Солдаты, готовившиеся к атаке, не видя её, перегорают и начинают колебаться, нервничать и проявлять неуверенность.

— Что же вы хотите, чтобы я дал команду нас атаковать? Подбадривайте людей своим примером! Объясните им, что впереди нас протекает небольшая речка, чтобы перейти её, слонам и пуннийцам понадобится какое-то время! Это даст нам время подготовиться и настроиться к отражению атаки! — Кассий говорил спокойно и громко, чтобы его слова расслышали как можно больше солдат, окружающих их. Он знал, что его слова будут передаваться ими дальше друг другу и так найдут место в их сердцах, укрепляя их изнутри.

Кар переезжал от одного манипула к другому, повторяя слова ободрения и напоминая о дисциплине:

— Ребята, не забывайте придерживаться строя! Выручайте друг друга в минуту опасности! Даже если слон пробил строй и углубился внутрь расположения линии легиона, первая линия поворачивается к противнику и замыкает строй. Слоном занимается вторая линия или если надо, то и третья! Строй — наша победа и наше спасение одновременно!

К Кассию подъехал центурион легиона кавалерии Пенфей. Его лицо выражало крайнее беспокойство:

— По мне бы лучше нам самим перейти эту речку, чем стоять вот так и ждать неизвестно чего! Когда ты летишь на врага в пылу атаки, мужество само наполняет тебя!

— Не торопись, Пенфей! Лучше держись поближе к пехоте. Если удар вражеских сил будет очень крепким, пехота поможет тебе, а твоя конница пехоте!

В этот момент из-за манипул появились тройные ряды велитов, а за ними левиев. Они, пройдя меж манипул легиона, направились вперёд, к расположенной впереди речке. На вопрос Кассия, куда они направились, ближайший центурион велитов ответил:

— Получили приказ отогнать легковооружённую пехоту от берега реки!

Кассий повернулся к Пенфею:

— Ну, вот теперь понятно. Будет атака! И в роли атакующих будем мы! Ты этого хотел!

Из тыла легиона прозвучала команда, переданная определённым звуком валторны. Её ступенями подхватывали сначала третья линия, а затем вторая и первая линии легионов. Команда валторн требовала сдвоить манипулы легиона, укорачивая расстояние, занимаемое легионом. Весь легион начал сдвигаться влево, уплотняя манипулы легиона. Сзади неспешным маршем двигался легион «Латиум». Он занимал освободившееся место, с которого сдвинулся легион Марса и стоящий слева легион Палатина. Римский строй уплотнялся. Конница легионов распределилась между отрядами союзной италийской конницей и кавалерией консула, стоящих, соответственно, слева и справа в строю римских войск.

Сзади послышался топот многих сотен копыт, конница заканчивала манёвр. К первой когорте приближалась группа всадников…

Кассий узнал легата Тита Бабруку. Легат приблизился.

— Кассий, в наш легион прибыли адепты ордена! Их пять, они в третьей линии, с триариями! Я не знаю почему, но Септемий Бибул как-то попросил меня предупредить тебя, если однажды это случится! — Тит внимательно посмотрел на Кассия. — Поэтому я предупреждаю тебя!

На лице Кассия не отразилось никаких эмоций. Кассий сдержал нахлынувшие на него чувства.

— Спасибо, легат. Я очень признателен тебе за предупреждение! — ответил он.

— Хорошо! Тогда будем считать, что то, что я сделал, поможет тебе! Кассий, мы движемся за центром! — уточнил Тит.

Только сейчас, оглянувшись, Кассий понял, что армия Регула, сместившись правее, оставила легионы Марса и Палатина и один из легионов «Латиум» на левом фланге. Далее к центру располагались второй и третий легионы Латиума, что было далее, Кассий не видел и не знал. Какие легионы поставил консул далее в центре из оставшихся шести, было известно разве что легату!

Армия совершила последние манёвры перед наступлением.

 

Глава 18

Септемий возвращался в лагерь консула Регула. Луций Манлий отплыл в Италию, квестор отправил вместе с ним отчётную документацию в Сенат о финансовых затратах армии. Отдохнув часов шесть, Септемий отправился обратно в расположение армии. Дорога до Адиса была переоборудована на римский лад. Это означало, что через определённые промежутки стоят римские дозоры, имеющие сменных лошадей. Такие посты назывались почтовыми. На таких постах была возможность обменять уставших, измученных лошадей на свежих и отдохнувших.

Двигаясь с максимальной для такой жары скоростью, чтобы не подорвать силы скакунов до следующего поста, Септемий обогнал несколько обозов, тянувшихся в попутном ему направлении. В основном, эти обозы были нагружены мукой, маслом и фуражом для остановившейся армии. Всадники Септемия быстрой рысью обгоняли обозы, которые, завидев квестора с армейскими отличиями и охраной, сразу старались посторониться и пропустить эскорт, не создавая ему помех. Отряд Бибула, обогнав и миновав очередную вереницу подвод и повозок, на одной из бесчисленных развилок африканских дорог, уходящих в разные стороны, остановился и стал ждать замыкающего всадника, который являлся следопытом и проводником одновременно.

— Ну, где же он? — нетерпеливо спросил Септемий.

— Наверно, опять отвечает на бесчисленные вопросы туземцев, — ответил один из его всадников.

— Да, клянусь Аполлоном и его сестрой Артемидой! Народа, говорливей местных варваров, я не встречал! — с улыбкой заметил другой всадник, седовласый ветеран с косым, рубленым шрамом на лице. — Выбегают почти под копыта лошадей, хватают поводья, куда-то показывают… Только один Марий способен разобрать их бред…

— Прошлый раз, когда они хватались за поводья, оказалось, что наша команда по заготовке провианта увела у них всех овец! А у их местного аристократа не взяли ни одной. Он откупился от них серебром! — разъяснил Септемий. — Но всё же куда нам поворачивать? Влево или вправо? Следы повозок ведут в обе стороны.

— Да вон он! — облегчённо сказал седовласый ветеран. — Но вы правы, он опять не один! Ба! Да с ним какой-то военный трибун?

К этому времени два всадника, вынырнувшие из-за поворота, приблизились — вместе с проводником Марием ехал молодой трибун лет двадцати пяти.

— Я приветствую квестора армии консула! Армии, которая должна сокрушить врага на его территории! Меня зовут Гай Сергий Гракх, разрешите мне быть вашим попутчиком!

— Мне очень приятно познакомиться с одним из представителей такого знаменитого рода, — отозвался Септемий, — а мы гадали здесь, куда запропастился наш проводник Марий? — засмеялся Септемий. — Куда направляется вновь испечённый военный трибун? Да, Марий, помоги определить, куда нам следует поворачивать на этой развилке?

Марий выехал вперёд и повернул на дорогу вправо, уходящую в холмистую местность. Вслед за ним последовали все всадники отряда.

— Куда можно направляться в военное время?! — ответил молодой Гракх, отвечая на вопрос квестора. — Меня приписали ко второму легиону Латиума. Кстати, в обозе, с которым я двигался, находилось несколько ветеранов, добирающихся до своих легионов после ранений. Большинство из них принадлежат к числу тех героев, которые не захотели долечиваться в Клупее и отправились опять к своим легионам! Я думал добраться до армии вместе с ними, но, увидев ваш эскорт, подумал, что с вами я прибуду в легион намного быстрее!

— Ну, что же, дорога намного короче, когда в ней присутствует хороший попутчик, с кем можно скоротать путь за интересной беседой! — Септемий был очень доволен встречей. — Расскажи, что нового происходит в Риме?

— Новостей не так уж и много. Но среди них есть действительно важные! — призадумавшись, ответил трибун. — На Янукуле закончили строительство базилик вокруг храма Сатурна. Сенатом было решено каждый год в это время праздновать OPIS-CONSIVA, посвящённые богатому урожаю, который выращивают благодаря заботам Сатурна и его жены Опс. В это время будут устраивать весёлые представления во вновь возведённых базиликах храма! На открытие базилик собралось немало ремесленного народа и городской бедноты. От власти магистратов города проводилась раздача хлеба и дешёвого вина, праздники продолжались целую неделю. Теперь святилище храма Януса не будет таким мрачным и печальным, ведь соседствующие базилики будут всегда полны народа! — Гай весело засмеялся.

— Да. Это неожиданная новость! Жрецы Януса не привыкли к такому соседству, через святилище в древности проходили только войска, уходящие на войну, — искренне удивился Бибул.

— Да, празднества прошли довольно весело, но что бросалось в глаза, так это нехватка в городе мужского населения! Ведение войн визуально указывает на одиночество римских женщин!

— Тогда зачем же ты, Гай, оставил родовое гнездо и подался в армию? Молодая жена ведь может утешиться в объятиях какого-нибудь дряхлеющего развратника, пока ты будешь совершать африканские подвиги во славу Республики! — подал голос седовласый ветеран.

— Я достиг того возраста, когда уже нужно заявить о себе на военном поприще. А в случае моей смерти у меня уже есть сын, он продолжит дело отца! — гордо сказал Гай Сергий. — А сколько наследников у тебя, Септемий?

Бибул изменился в лице. Было видно, что вопрос затронул давнюю, но не заживающую рану. Боль от этой душевной раны отразилась на лице квестора, затуманив печалью его взгляд. Он помолчал, давая затихнуть воспоминаниям, причиняющим такую муку, потом ответил:

— У меня нет никого. Моя жена умерла во время родов, когда я был на войне в Самнии. Через совсем короткое время отравили отца. Я один…

По лицу Семтемия было видно, что продолжение этой темы разговора очень тяжело для него, и Гракх поторопился изменить тему беседы:

— Прости, Септемий, я не хотел причинять тебе боль! А что наш консул? В Клупее говорят, он возвысил себя до ранга диктатора! Жжёт города варваров, конфискуя их добро? Все эти новости я узнал в Аспиде, который римляне почему-то называют Клупеей! Неужели это правда?

Септемий посмотрел на молодого Гракха. Род Гракхов всегда был ярым сторонником ценностей Республики. Их связь с плебсом была очень тесной, хотя они принадлежали к древнему роду аристократов. Но забота о римском народе и равенстве прав в Республике стала их главной задачей для многих поколений этой семьи. По всему было заметно, что Гай является ярким примером борьбы за преобладание в Сенате мирной половины.

— К сожалению, это правда, Гай. Об этом я тоже узнал в Аспиде! Мне об этом рассказал гонец, прибывший за мной!

— Но консул не может иметь столь большую власть, чтобы разрушать города не воюющей с нами страны! — удивился Гай.

— Ты прав и одновременно не прав, Гай! Дело в том, что консул на время войны наделяется исключительными полномочиями, особенно, если военные действия ведутся далеко от границы! Другое дело, что эти меры были приняты довольно поспешно и поэтому необдуманно. Нам сейчас нужно как можно больше располагать к себе местное население. Да, они к нам относятся с опаской, с недоверием, но они не враждебны. Со времени нашей высадки не было ни одного нападения на наши части, обозы! Например, в Сицилии местные князья живут разбоем, грабят как наши обозы, так и обозы греков и пуннийцев. Галлы, как бы ни клялись в заключённом с нами мире, не удержатся от грабежа, если обоз отправлен без должной охраны! Он просто канет в небытие! Так было в Самнии, когда после подписания соглашений и оставления в их городах наших гарнизонов, тут же произошли волнения! Они заставили обороняться наши гарнизоны и отдельно стоящие части до подхода основной армии! А ливийцы пока не отступили от своих намерений быть к нам лояльными. А вот наш консул отступил! Римское слово утратило свою твёрдость, это очень печально! — Септемий опустил голову от негодования и расстройства.

— Клянусь Минервой, я давно слышал от отца, что в Риме есть люди с таким ясным республиканским мышлением! «И один из них, говорил он, — Септемий Бибул!» И я теперь полностью удостоверился в этом. Мне очень повезло, что я пристал к вашему отряду! Я могу поучиться у тебя, Септемий, ясности выражения своих мыслей!

— Полно, Гай! В Риме полно людей, просвещённей меня, тот же проконсул Селинатор или консул Луций Вульсон!..

Так они продолжали беседовать, двигаясь к Адису. Дорога вела в пологий подъём, поднявшись на который, они увидели место предыдущего сражения с пуннийцами.

— Вот, Гай, место торжества римского оружия! Здесь мы отбросили армию пуннов, нанеся им тяжёлые потери. В центре кипело нешуточное сражение! Было повержено более десятка слонов и много конницы! Здесь же пало две тысячи римских воинов, самых храбрейших, которые сдерживали порыв животных! Честь им и слава! Они не посрамили Родину в отличие от консула, который в угоду своим амбициям отверг мир, с которым бы мы достойно закончили войну1

— Да, местность впечатляет! — Гай всматривался в склон, уходящий в сторону города. До сих пор поле было усеяно разбитыми щитами, обломками копий, разбросанными стрелами с пуннийским оперением. Но, как ни всматривался молодой трибун в траву, убитых он не увидел.

— А трупы? Кто убрал трупы пуннийцев? — с недоумением спросил Гракх.

— Горожане Адиса. Ведь если начнётся чума, а в такой жаре это происходит часто, первым пострадает их город!

Тут к Септемию подъехал седовласый ветеран со шрамом, он подождал, когда тот закончит фразу, и спросил:

— Ты ничего не заметил, Септемий? Марий опять отлучился! И это он делает уже третий раз за последний час!

Септемий и Гай обернулись, высматривая следопыта… Вот он появился из зарослей придорожных кустов и поехал к ним не спеша, о чём-то думая. Когда он приблизился, его лицо выдавало тревогу…

— Марий, что-то ты зачастил с прогулками то вперёд, то назад! Разве мы не туда повернули, ведь вот оно, поле сражения, а вон позади Адис? — забеспокоился Септемий.

— Дело в другом… — Марий что-то обдумывал.

— В другом — это что? — спросил ветеран со шрамом по имени Драмил.

— Боюсь ошибиться, но мне кажется, за нами кто-то следит…

Марий вновь стал обходить кустарники вдоль дороги…

— Вот! — Он вновь что-то обнаружил. — Вот опять, посмотрите! Здесь стоял десяток лошадей! Но одна крупнее других, видите, у неё копыто в полтора раза больше других! Так вот! Эта компания появляется то сзади нас, то впереди! Похоже, ливийцы не так уж и безобидны! — усомнился в последних словах Септемия Марий.

— Почему ты решил, что это ливийцы? — спросил молодой Гракх.

— Потому что десять лошадей ливийской породы и только одна карфагенская! На таких, я видел в битве, скачут Священные отряды!

— Тогда почему бы им не быть карфагенянами? — спросил другой всадник, Леонтий.

— Если бы это были пуннийцы, мы давно уже были бы предупреждены! Местные ливийцы предупредили бы римские разъезды! — Марий был уверен в своей правоте. — Или есть ещё одна версия того, что я наблюдаю. Кто-то устраивает на дороге засады, но работает под ливийцев!

Тревога отразилась на лицах всех присутствующих. Многие освободили плащи, чтобы открыть свободный доступ к оружию.

— Совсем скоро, в шести стадиях, будет располагаться наш дозор! Постараемся у них что-то узнать! — Марий повернул коня. — И всё же я предлагаю всем быть внимательными!

Отряд в восемь всадников продолжил путь. Слова Мария заставили всех насторожиться и бдительно наблюдать за дорогой, оборачиваясь и озираясь по сторонам. Так отряд миновал склон, на котором происходило сражение. Местность была более или менее открытой, и это ограничивало возможность неожиданного нападения. Все понимали, что если и будет приготовлена засада, то в более закрытом для обзора месте. Марий вывел отряд в расположенную впереди небольшую рощу, стоящую как бы отдельно от всех остальных зарослей. Именно там, по словам Мария, должен был располагаться дозор. Отряд неспешно въехал в рощу, озираясь по сторонам.

— Что-то уж больно тихо, может, дозор отсюда сняли? — сказал Драмил, осматривая вокруг кусты. Он поднял свой большой овальный щит в положение защиты. — Советую всем сделать то же самое! — обратился он к своим молодым товарищам.

Все, у кого щиты были прикреплены к крупу лошадей, взяли их в руки. Марий выехал на опушку.

— Клянусь пастью Цербера! Это ужас! — громко сказал он.

В следующее мгновение глазам присутствующих открылось страшное зрелище… На поляне в разных позах и в различных местах лежали убитые солдаты дозора. Кто-то был убит стрелой, очень многие заколоты. Но другим просто перерезали горло, напав на спящих…

— Убиты сегодня утром! — заметил Марий, но в этот момент свистящий шлейф вылетел из ближайших кустарников и только от того, что Марий в этот момент, тронув коня, проехал вперёд, стрела пролетела мимо и воткнулась в дерево.

— В круг! — скомандовал Септемий, обнажая меч.

Всадники сгруппировались, повернув коней в разные стороны. В этот момент свистнуло несколько стрел, которые воткнулись в поднятые вовремя щиты, и из леса с криками ободрения выбежала толпа чёрных ливийцев. Вооружены они были на разный лад и совершенно не походили на армейское подразделение…

За какие-то секунды вся эта разношёрстая толпа с разных сторон напала на отряд. Всадники Септемия, являясь закалённой в сражениях охраной квестора, по привычке подняли своих боевых скакунов на дыбы перед самым нападением врага. Кони, обученные кавалерийскому бою, не пугались нападающих и, опускаясь на передние ноги, били и повергали наземь нападавших, втаптывая их своими копытами в землю.

— Вперёд! — Септемий врубился в толпу врагов. Его меч разящим лезвием опускался на головы врагов. Схватка длилась каких-то несколько минут, и нападавшие, не выдержав натиска всадников, побежали.

— Лучники, — крикнул Септемий и бросился в кусты, откуда до этого велась стрельба. Он заскочил в кусты, бросив коня в высокий прыжок… Это спасло его, две стрелы пролетели мимо… Септемий увидел двух человек с боевыми луками. С размаху, двигаясь по инерции, Септемий достал одного мечом, а другого опрокинул оземь и растоптал его боевой конь. Конь, второй раз наступив на человеческое тело, вздыбился и заржал… Септемий окинул взглядом место схватки… Всадники преследовали бегущих разбойников. В центре поляны оборонялись два члена отряда. Один был пеший, его коня убило несколько стрел, когда он поднял его на дыбы. Другой, а это был Гай Гракх, ворвался в окружавших товарища врагов, пытаясь ему помочь… Септемий, оценив ситуацию, пустил коня в сторону оборонявшихся. Это же самое сделал и другой всадник, Драмил. Два всадника, Септемий и Драмил, ворвавшись одновременно в гущу врагов, решили исход противостояния… Нападавшие и здесь бросились бежать.

— Вперёд! Вдогонку! — Кровь ударила в голову молодого трибуна, выброс адреналина от победы и бегства противника, так неожиданно и предательски напавшего, спровоцировал жажду преследования врага. Молодой Гай бросился вдогонку…

— Драмил, скачи за Гаем! Он слишком молод и горяч и поэтому легко попадёт в новую западню! Заодно соберёшь остальных! — обратился к седовласому Драмилу Септемий, видя, как Гай скрывается в чащобе. — Я помогу Леонтию.

Драмил, кивнув головой, пустил коня в сторону исчезнувшего Гая.

Септемий спрыгнул с коня, подошёл к оперевшемуся на меч Леонтию. В пылу схватки он не заметил, что одна из стрел торчала в боку его соратника. Леонтий, полуобернувшись на правый бок, пытался извлечь стрелу,…

— Не трогай. Дай-ка я сейчас посмотрю! — Септемий увидел, что стрела вошла в бок, пробив кожаный доспех, и зашла вглубь тела на большой палец.

— Стрелу необходимо удалить. Будет очень больно! — сказал Септемий, оценив тяжесть ранения.

— Ничего, я потерплю! — Леонтий пытался быть терпеливым и сильным, хотя его лицо было очень бледным. Из раны вытекали кровяные сгустки…

— Держи в зубах, — Септемий дал Леонтию отломанную им ветку.

Квестор взялся за конец обломанной стрелы:

— Я скажу: «Леонтий будет жить» — и выдерну стрелу! Приготовься, мой друг! — Септемий ободряюще улыбнулся. — Живи, Леонтий! — выговорил квестор и быстрым, сильным рывком выдернул стрелу. Леонтий повалился на землю, потеряв сознание от шока, вызванного болью.

Септемий быстро, заученным движением снял доспехи с тела Леонтия, очистил рану от кусочков материи хитона, вошедшего в тело вместе с наконечником, и, удостоверившись, что больше в ней ничего нет, придавил её и наложил необходимую повязку. Леонтий тяжело дышал, не приходя в сознание…

Септемий огляделся ещё раз. Один из его всадников был убит сразу в начале схватки. Стрелы убили как его коня, так и его самого. Он поднял с земли наконечник извлечённой только что из тела Леонтия стрелы…

«Странно! Стрелы римские! — вдруг обнаружил он. — Действительно, какие-то интересные ливийцы! Вооружены, как попало! Кто их здесь собрал? И за кем они охотились? Неужели за мной?»

В этот момент Леонтий издал стон. Септемий склонился над ним. Леонтий дышал с хрипом. Септемий услышал приближающийся сзади стук копыт…

«Возвращаются, — спокойно решил он и не спеша придал телу раненого более удобное положение, ввиду его затруднённого дыхания».

Позади отчётливо были слышны копыта двух лошадей.

— Ну, где остальные… — успел только сказать Септемий, полуобернувшись к прибывшим… Свет померк в глазах Септемия. Удар, сильный и жестокий лишил его сознания. Темнота промелькнула в глазах Септемия, и в последние секунды он увидел свисающие с крупов лошадей чёрные плащи адептов храма…

…Очнулся он неожиданно, от сильной встряски и боли в затылке… Глаза не открывались от залитой и запёкшейся крови… Голова гудела… В ней раздавался какой-то гул… и обрывки голосов… Временами сознание проваливалось и гул наполнял голову снова, заглушая всё вокруг…

… — А ты не перестарался? …Что, что, он похож больше на мертвеца, чем на живого… Дай какую-нибудь тряпку… не довезём, истечёт кровью!.. Вот!.. Да всё равно, что плашмя… чересчур… приложился чересчур…

— Ничего страшного, это пёс римской стаи… они живучи… А rex… ловко организовал ловушку… Что ты сделал с тем римлянином?.. Да! Этот обхаживал его с нежностью и заботой…

…Септемий слышал громкий смех…

— …Добил… Всё равно бы не выжил… стрела попала в лёгкое… помучился бы с неделю и всё… Да, мне приятно убивать этих псов латинян… после того как нас оторвали… от… я до сих пор слышу крик нашей матери… я поклялся, что буду мстить им…

— …Нет, храм борется не столько с внешними… сколько с внутренними врагами… нет, rex sacrorum… он является потомком древнего рода… его тайна в глубине подземелий… но цель у них другая… Рим это повод…

— …Да… когда нам сделали надрезы на языке… голос изменился… дикция… я подумал, что убью верховного жреца… но потом осознал… я при них, убью больше псов латинян… этих собак… чем без них…

— …А откуда ты знаешь… кто верховный, а кто царь?.. Они постоянно путают следы… тихо… тихо… слышишь?.. вот опять… что-то хрустнуло… Сзади… заметил…

— Ну и что?..

— Нет… показалось… ты прав, что жрецы постоянно меняются, но теперь у царя травма… её не скроешь в Сенате… но они не доверяют никому…

— Это точно… поэтому мы все из других народов…

— Почём ты знаешь… может, кто и из латинян… хотя всех берут в детстве… и трудно матери забыть своих детей…

— Вот и подумай, дурень… как они отнимут детей у матери латинян…

…Септемий почувствовал нестерпимую жажду… Его везли на лошади, перевалив через круп…

— …Когда нас забирали от матери, нам было примерно четыре зимы! Помню кричавшую мать! Помню высокие деревья с высокими, широкими кронами! А что за народ, которому мы должны принадлежать, мы не узнаем никогда! А языки они надрезают в детстве, чтобы не разговаривали друг с другом и быстрее забыли родное наречие! Так забывается Родина и родной язык, а далее воспитание в подвале!..

— Да! Звери! Даже есть заставляли ножом! И теперь в нас остались только звериные чувства! И ещё! А этот царь rex, он воспитывался вместе с нами!.. Да… Так захотел его отец!.. И теперь один из них воспитан в подвале, а другой в свете… Но говорят, есть третий…

— Я тоже слышал про третьего… Он, говорят, глубоко внизу… И туда вхожи только эти двое… Жуть какая-то… Людей режут из-за него… и органы относят туда…

— Не знаю, что он с ними делает…

— Не вздумай, Эвсебий, даже намекнуть кому-то, что знаешь о третьем!.. Наши органы окажутся у него в подвале… Я вот что подумал! … если у нас там сидит… этот… Кто сидит в Карфагене в храме Молоха?.. Ты не слышал?.. там тоже совершаются убийства…

— Вот это и есть задача и миссия царя rex sacrorum? Он должен разобраться с этим, здесь. В Африке!.. Да подчистить после себя… убрав вот этих!.. И остальных… кто мог догадываться… время смертей… как и в любой войне!.. О, посмотри! А ты говорил, что я слишком сильно приложился к нему! Он шевелит губами… Глаза затекли кровью! Сейчас мы их приоткроем! О! Да у нас осмысленный взгляд! Это римская собака! Сколько её ни бей, всё равно залижет раны и выживет! Это будущие хозяева мира! Ха-ха! Так им кажется! Эй, волк! Слышишь меня?! Слышит!

— По мне, так даже если они всё же подчинят себе все окружающие народы, они станут грызться между собой и уничтожать друг друга! Такова их природа — природа волчицы!

— А не много ли мы здесь с тобой наболтали? Он наверняка слышал многое! Давай его прибьём и скажем, что я переусердствовал с ударом! Ты же знаешь мою руку!

— Да, рука у тебя тяжёлая! Как ты перерубил этого их следопыта! Хотя мне его жаль, он один был не латинянином!

— Скажи это царю! Он как-то сказал, что если увидит, как у кого-нибудь рука заколеблется на миг во время удара, внутренности того будут в руках Двуликого!

— Что скажем? Скольких убили?

— Скажем правду! Ушли двое! Остальные на дороге к Плутону!

— Хорошо! Так и сделаем! Тем более те двое нас не видели! Нас, должно быть, уже заждались!..

…Септемий окончательно пришёл в себя. В голове что-то жужжало и болело. В такт шагам лошади в ней пульсировала боль. Во рту всё пересохло. В ушах был шум, но слышать он мог и слышал многое…

— Вот та поляна… Пока что-то никого не видно! Видно, мы пришли слишком быстро!.. Давай снимем этого пса… вот так!.. Ты куда?.. Куда ты пошёл?.. Что?! Обернись! Это откуда!..

Септемий услышал какой-то неестественный горловой звук, как будто человек захлёбывается водой. Следом он услышал звук извлекаемого из ножен меча и удар, сопровождаемый протяжным стоном… Всё стихло…

Вдруг он отчётливо услышал осторожные шаги… Кто-то подошёл к Септемию. Осторожно поднял его голову, влил ему в рот несколько глотков воды. После этого протёр смоченным водой платком залитые запёкшейся кровью глаза квестора. Септемий с усилием, медленно открыл слипшиеся глаза… Сквозь нечёткую пелену зрения просматривался силуэт человека… Септемий несколько раз моргнул, чтобы восстановить и сфокусировать резкость своего зрения. Он силился рассмотреть человека, который занимался в данный момент его связанными за спиной руками. Пока он боролся со своей временной слепотой, человек разрезал верёвки и, закинув его руку себе за плечо, взял его за пояс, встал сам, подняв Септемия на ноги. Только сейчас этот молчаливый человек, обхватив Септемия покрепче, произнёс:

— А сейчас, квестор Бибул, нам уже надо идти! — Голос показался Септемию чрезвычайно знакомым и он удивлённо всмотрелся в лицо говорящего.

— Массилий?!

На него смотрело улыбающееся лицо декана…

 

Глава 19

Карфагеняне готовились к отражению военной экспансии, пришедшей со стороны их бывшего союзника Рима. Армия приводила военное снаряжение в порядок, ремонтируя или улучшая доспехи, занимаясь чисткой оружия. Вдоль расположения войск двигался конный эскорт военачальников, останавливающийся в различных местах для рекогносцировки места будущего построения войск и самого сражения.

— Здесь будет центр нашей диспозиции, — говорил лакедемонянин Ксантипп, — так как наше движение начнётся с момента перехода римлянами реки в центре равнины, то все легковооружённые воины должны находиться здесь. Гасдурбал, — обратился он к военачальнику легковооружённого крыла карфагенского войска, — твои копьеметатели должны занять берег реки, и не допускать римские силы на твой берег! Лучники и прашники — в резерве. Здесь будут стоять мои лакедемоняне. Между их строем должны стоять лучники, а пращники должны стоять впереди строя как более лёгкий и подвижный род войск. Когда твои копьеметатели встретят лёгкую пехоту врага, пусть вступают в перестрелку с ней! По мере подхода основной силы пехоты Рима, пусть отходят под прикрытие пращников, отдыхая в тылу…

Гасдурбал молча выслушал командующего и подтвердил принятие диспозиции:

— Я сделаю всё, как ты сказал, стратег!

Кавалькада двинулась дальше. Проехав примерно двенадцать стадий, она вновь остановилась.

— Здесь, Бастарт, ты поставишь двадцать слонов. Построй их в шахматном порядке. За тобой встанут фаланги греческого наёмного корпуса. Когда слоны пойдут в атаку, фаланги последуют за ними. Ещё левее, в пяти стадиях, построится конница, форма построения — ромб. Конницей на левом фланге командует Бомилькар.

Бомилькар Ганнон подъехал к Ксантиппу.

— У тебя, Бомилькар, будет четыре тысячи всадников. Они направлены против консульской конницы, которая всегда занимает правый фланг римских войск! Бросай её в бой не всю сразу! Половина пусть завяжет сражение, другая сделает обходной манёвр…

Среди военачальников войск находился и Диархон. Он ждал своей очереди в постановке своей задачи и обменивался мнениями со стоящими рядом военачальниками.

— Мы будем ждать атаки врага? А не отразится ли это на моральном состоянии армии? — спросил он Форгона.

— У воинов неопытных это может вызвать тревогу и нерешительность. Ты прав. Но мы не будем ждать римского натиска. Увидев переправу римлян через реку, наш фронт двинется на врага! — ответил стратег Диархону. Он посмотрел на молодого военачальника и хитро прищурился. — Скажи, Диархон, — спросил он, — когда Баркиды вербовали армию на Балканах, почему об этом не был извещён Совет?

— Гамилькар не хотел, чтобы информация об этом просочилась на римскую сторону! Ведь ни для кого не секрет, что в нашем Совете присутствуют римские шпионы. Многие секреты римляне узнают заранее! Но ты не прав, думая, что об этом никто не знал в городе. Принц Дидон был в курсе всех наших планов! Более того, он помог финансировать эту вербовку. Ксантипп набрал армию довольно быстро, но деньги ему доставил Карталон. Для этого ему пришлось прорваться с боем через римскую эскадру всего с десятью своими галерами. Причём, он увёл с собой ещё две римские галеры в качестве трофея! Всё это произошло у пролива Пелопонесса!

Форгон слушал рассказ внимательно и с большим интересом, ведь в Совете распространялось мнение, что Баркиды на Сицилии пекутся только о своих интересах…

— Кстати, те, кого Карталон завербовал сам, стояли со мной в первой линии при Эрбессе! Это те воины, которые участвовали в турнире на острове.

В этот момент Ксантипп обратился к Форгону:

— Стратег Форгон, ты построишь свои смертоносные фаланги позади центра и городского ополчения!

— Но, Ксантипп, мои отряды привыкли стоять в первой линии, лицом к врагу! — недоумевал старый стратег. — Городское ополчение неопытное и не простоит долго против легионов!

— Не забывай, Форгон, там ещё будут мои лакедемоняне! — напомнил стратегу диспозицию Ксантипп. — А для городского ополчения это будет очень хороший опыт! Такой получить непросто, но, получив, они закалятся душой! Твои фаланги будут нужны во второй фазе боя!

— Хорошо, стратег, какую глубину строя ставить в фаланге?

— Десять рядов! Этого достаточно! Но линия должна быть сплошной!

— Но как же? Строй без разрывов! А куда, при необходимости, будут отступать войска?

— А разве карфагеняне хотят отступать? Куда? — Ксантипп обвёл всех взглядом. — Думать об отступлении перед началом сражения — заранее обрекать себя на поражение!

Лакедемонянин замолчал. Молчали и все остальные.

— У нас перевес в коннице, у них в пехоте! — продолжил Ксантипп. — Нам нужно связать их центр в вязкое сражение. Для этого у нас есть слоны! И держаться! Держаться! Во что бы то ни стало, держаться! До ударов с флангов. Тогда придёт победа! А тебе, Форгон, уничтожать тех римлян, которые пробьют наш строй. А они пробьют! Но упрутся в твои копья! Вот твой момент битвы! Истребляй их!

Тут в разговор вступил, не совладав со своим молодым темпераментом, Диархон:

— А куда прикажешь встать моему отряду? В центр?

Ксантипп повернулся к молодому военачальнику и улыбнулся:

— Вот человек, рвущийся в бой за свой город и Родину! Нет, Диархон! Ты будешь прикрывать правый фланг. Если левый фланг римлян, а там всегда стоят самые опытные и боевые легионы, начнёт теснить греческий наёмный корпус, твоя задача выдвинуться и ударить им во фланг!

— Я понял, стратег! Мой отряд сделает всё, что потребуется для победы!

Военачальники продолжили согласовывать свои действия в той или иной могущей возникнуть в ходе сражения ситуации. Ксантипп, используя свой богатый опыт, подсказывал карфагенянам, как действовать, если в ходе боя изменится обстановка боя.

— Бастарт, как ты решил вопрос с боязнью слонов вражеских труб?

— Всё уже сделано, Ксантипп! Слоны уже два дня ходят с ушами, заткнутыми мягкой овечьей шерстью. Это сделано, чтобы они привыкли к ним!

— Хорошо! — Ксантипп остался доволен, что подсказка Карталона не осталась без внимания его соотечественников.

Лакедемонянин с интересом и удовлетворением наблюдал, как армия пуннов, с которой столько раз воевали греки Великой Греции, городов Сиракузы, Гелы, Гимер, теперь собираются отражать врага от своего собственного города! Ксантипп замечал, как изменились лица карфагенян. С унылых и растерянных после своего поражения у Адиса — до молчаливых, твёрдых, решительных лиц людей, готовых умереть за свой город, за свой народ, за свою Родину! Ксантипп вспомнил свою Спарту. Вспомнил Лаконию. Её ландшафт, небольшие реки, масленичные деревья, множество виноградников. Спарта сохраняла свой суверенитет в рамках своих границ. Он подумал, что если бы сейчас его Родине угрожала опасность, он бы не задумываясь отдал за неё жизнь! Того же он ожидал в завтрашнем сражении и от карфагенян…

 

Глава 20

… — Массилий?! — произнёс, бессильно опустив голову, Септемий.

— Да, квестор, это я! Только тише, тише! Нам нужно убираться отсюда! И как можно быстрее! — Массилий помог Септемию взобраться на круп лошади. — Держись, квестор, крепко держись! — Массилий, прихрамывая, повел коня. Они свернули с тропы. Септемий опустился на шею скакуна и конь, словно почуяв слабость седока, начал проявлять беспокойство. Массилий взял направление к протекающему по поляне довольно широкому ручью, противоположный берег которого был с крутым склоном, заросшим высоким кустарником. По всему было видно, что Массилий был здесь не единожды, потому как прошёл по ручью примерно пятьдесят локтей и, резко свернув, скрылся в чащобе вместе с конём Септемия.

Всё это произошло очень вовремя. На поляну с другой стороны вышел арканит… Он медленно скользнул взглядом по границе поляны… Не обнаружив ничего подозрительного, он пошёл по высокой траве в центр поляны, прежде подняв согнутую в локте правую руку. Когда он дошел до центра поляны, на поляне появился ещё десяток адептов, которые вели за собой своих лошадей… В это время первый адепт, пересекая поляну, вдруг остановился и резко обнажил меч, озираясь по сторонам…

— Сюда, здесь мёртвый Эвсебий! — позвал он остальных.

Все мгновенно обнажили мечи. Часть адептов стала расходиться полукругом, готовясь к схватке, трое подбежали к позвавшему товарищу. Один из адептов выделялся среди всех ростом, он подошёл к месту и склонился над убитым.

— Клянусь Гермесом, ловкий бросок! — он посмотрел на мёртвого адепта, пронзённого метким, убийственным броском пилума. — Ищем Тревия!

— Он здесь, Орест! — отозвался первый адепт, отошедший к этому времени к ручью. Он склонился над чем-то в высокой траве.

— Мрачная Геката встала у нас на пути! Откуда здесь римская пехота? — Высокий адепт осмотрел бездыханное тело Тревия. Третий лежал вниз головой. Из основания его шеи торчала заострённая часть метательного пилума. Тревий получил удар неожиданно и, падая, схватился за пилум, заливая траву хлещущей из основания шеи кровью. При падении тонкая часть пилума согнулась… Орест снова подошёл к убитому Эвсебию. Тот лежал с открытыми глазами. Пилум вошёл ему под сердце, пробив самнитскую защиту. Орест обвёл своим взглядом заросли и своих адептов. Все адепты суетливо осматривали поляну, что-то ища… Только отпущенные по какой-то непонятной причине лошади разбрелись по поляне и щипали высокую сочную траву…

— Вы что бросили лошадей! — взбесился Орест. — Я доверился этим глупцам и вот результат! Осмотрите поляну! Должны быть следы!

Адепты стали осматривать поляну, часть из них стала собирать лошадей.

— Вот след коня у ручья, Орест! Но, по всему, это лошадь Тривия! Вон она пьёт воду, — заметил один из адептов.

— Поверьте мне, их убила одна рука! Одна! Бросок, достойный приимпелярия! Два броска с различных рук не могут быть такими точными! Их здесь ждали или пришли раньше их! И тогда поджидали! — Орест схватился за голову. — Так хорошо расставить ловушку, почти уничтожить всю охрану! И потерпеть неудачу в самом конце! — убивался Орест.

— Что будем делать? — вывел его из оцепенения первый адепт, вернувшийся от ручья. — Может, поищем его?

— Кого?! — Ореста вдруг озарила мысль. — А действительно, нет ли среди нас предателя?! Мой брат пропал в том злополучном храме у Акраганта! А ведь вы тоже там были, но потом вас увёл Скрофа! Скрофа! Везде Скрофа! Он и здесь был с вами!

— Что ты хочешь сказать? — с угрозой в голосе отреагировал первый адепт. — Среди нас только ты одиночка! Остальные друг друга контролируют, как и присягали ордену! А ты один! И именно ты послал сюда бедного Эвсебия с Тривием! Вместо того, чтобы вместе, всем, покончить с квестором и всей его охраной! Вместо этого вы придумали этот спектакль с ливийцами! А могли покончить со всеми быстро и сразу!

— Молчать! — заорал Орест. — Всё, что я придумал с царём, всё сработало! Подвели только глупцы в конце операции! А что до твоих выдумок про всё сразу и быстро, так ты никогда не участвовал в конном бою! Это проверенные воины, и надо было разорвать их по-отдельности, чтобы справиться без потерь! И всё прошло с блеском! А этим двум уродам я говорил: «Войдёте на поляну после нас, только после нас!» Так? Я спрашиваю, так?

— Так, Орест! — ответил за первого другой адепт.

— Так. Вот именно так, — уточнил уже взявший себя в руки Орест. — Что теперь делать? — Он усиленно наморщил лоб, ища решение. — Дело в том, что мы уже находимся в армейской зоне! Здесь рыщут армейские разъезды! Нам нужно как можно быстрее уходить отсюда! Пусть царь решает, что теперь делать!

— Почему же ты не приказал Эвсебию просто убить его? Что этому мешало? Эвсебий бы покончил с ним без каких — либо угрызений совести! — настаивал первый адепт.

— Потому что царь попросил доставить его живого, чтобы он сам смог вырезать его сердце!

Орест сел на лошадь:

— Заберите Эвсебия и Тривия! И догоняйте! — И адепты один за другим стали скрываться в зарослях.

Оставшиеся быстро закинули трупы убитых адептов на крупы своих лошадей, так же, как они это сделали совсем недавно с Септемием, затянули их ремнями и, взяв под уздцы лошадей убитых, последовали вслед за всадниками…

На поляне не осталось никого. Ветер неслышно шевелил ветвями зарослей и так же бесшумно падала их тень на высокую траву, которая сгибала стебли в сторону бегущего ручья. Ручей, пробегая вдоль опушки, отражала в своей кристально чистой воде и ветви, свисающие над ней, и голубое небо с редкими, проплывающими белыми облаками, которые несли всю увиденную информацию куда-то далеко, за невидимые человеческому глазу грани божественного промысла…

…Вот послышался всплеск. Потом ещё один… Всплески участились и из ручья на пологий берег, где совсем недавно рыскали адепты, вышел человек. Человек вёл за собой пару лошадей различных пород. Одна лошадь была чистокровным италийским скакуном, на ней лежал человек, другая была крупной карфагенской лошадью. К её крупу был прикреплён щит-скутум, что давало предположение о принадлежности этого человека к военной службе. Человек с осторожностью поднялся на берег, всё время озираясь по сторонам, потом помог второму человеку слезть с лошади, по всему была заметна слабость этого человека…

— Сейчас мы промоем рану, благородный Септемий, и всё будет в порядке… — Массилий помог квестору сесть на траву у берега ручья. Он намочил чистую тряпку в ручье и стал прикладывать её к голове Септемия.

— Как ты здесь оказался, Массилий? Кассий просил меня узнать о твоей судьбе в Аспиде! Но мне пришлось уехать оттуда в экстренном порядке и я только попросил консула позаботиться о раненых в нём! — Септемий немного приходил в себя. Холодный компресс подействовал на состояние квестора.

— Когда меня привезли в Клупею, я пришёл в себя. Но мои внутренности были так отдавлены слоном, что я едва мог шевелиться. Но со мной находился один раненый солдат из Этрурии. Он оказался очень сведущим лекарем. Он занялся мной и каждый день обрабатывал мне раны на ноге и на плече. Заставлял пить какие-то свои снадобья из его походного мешочка. Боль внутри тела утихла, давая о себе знать только при вставании с постели, и нога ещё не совсем зажила, когда нам вдруг сказали, что нас отправляют ближайшим транспортом в Сицилию! Тогда я подумал, что же будет с приимпелярием Кассием, как он сможет там выжить, если постоянно попадает в какие-то интриги и западни? Я собрался и покинул госпиталь, со мной ушли также шесть раненых солдат, готовых долечиться в легионе. Мы пристали к обозу с продовольствием и двигались с ним…

…Септемий слушал рассказ декана не перебивая… «Вот так смотришь на человека и не знаешь, какова его душа! Какой силы могут быть его душевные порывы! Вот, простой рыбак Массилий, выросший в прибрежном селении, а не смог остаться и вернуться в безопасное место, в Сицилию! Потому что знал, что впереди его товарищей ожидает решающая битва! Вот какие они — простые воины, которые для некоторых наших военачальников просто сброд!»

… — Так вот, — продолжал рассказ Массилий, повязывая голову Септемия, — едем мы с обозом, и вдруг я вижу человека, проехавшего вдоль обоза. Он одет как ливиец, но беседует с другими такими же ливийцами через переводчика! Все эти приключения с моим товарищем Кассием научили меня не оставлять такие, с первого взгляда мелкие казусы, без внимания! Я, старый солдат, сразу смекнул, что здесь что-то нечисто! Вот с этого всё началось. Я стал присматривать за этим человеком, а он всё больше и больше стал напоминать мне кого-то. Он хорошо притворялс я ливийцем, но что-то мне говорило, что я уже видел этого человека! Я вдруг понял, что эти люди кого-то ждут. Хорошо, что в Аспиде я подумал о лошади! Мне довольно трудно сейчас среагировать на выброс какой-нибудь змеиной твари, зарывшейся в песке! А с лошади меня не так легко достать этим ползающим тварям. Так вот, лошадь очень сильно помогала мне в моем расследовании. Я стал присматривать за этой компанией. И выяснил, что вдоль дороги стоят наши старые с Кассием друзья, арканиты! Что лагерь их здесь, на этой поляне. А вчера к ним прискакал гонец и всё зашевелилось! Всю ночь они готовились к чему-то, но одна их часть ушла ещё вчера и не вернулась. Она ушла с тем моим «знакомым» ливийцем. Я поехал за ними и нашёл много мест, где они останавливались. Но, поняв, что я упускаю главное, решил вернуться к их месту сбора. Когда я выехал из соседнего леска, то увидел, как сюда едут три всадника! Причём, один, похоже, или раненый, или пленник… Ну, а дальше, квестор Септемий, вам всё известно.

— Как же ты решился напасть на двух здоровых арканитов за какого-то квестора, которого ты совсем мало знаешь?! — улыбнулся Септемий.

— Во-первых, для нас с Кассием очень значимого, — Массилий хитро прищурился, — ведь он ещё летом спас нас с Каром от предательства консула, о котором мы тогда не догадывались! Септемий Бибул, отправив нас в отпуск с поручениями, избавил нас от происков врагов в нашем лагере! К тому же я бы поступил точно так же, если бы на месте квестора, а ещё паче моего бывшего легата, оказался бы совершенно незнакомый мне римлянин! Этот орден есть воплощение зла для всех, к кому он проявит интерес! Когда дела доходят до того, чтобы навредить намерениям этого злобного ордена, я готов рискнуть ещё раз своей хромой ногой! — Массилий засмеялся.

— Спасибо, Массилий! Твоя рука не утратила твёрдости. Адепты были сражены мастерски и даже не догадывались, что войдя на поляну, они заступили за край своей злобной, мстительной жизни. — Септемий положил свою руку на руку Массилия. — Надеюсь, что твоя нога быстро восстановит былую ловкость и твёрдость!

Септемий благодарно посмотрел на декана.

— Помоги встать, — сказал Септемий, — пора двигаться!

Массилий подставил плечо Септемию и помог тому взобраться на лошадь. Септемий выпрямился в седле. Потом недоумённо взглянул на рядом стоящую лошадь:

— Как же ты заберёшься на неё с такой ногой?

— А это хитрый приём, — улыбнулся Массилий.

Он подошёл к крупу скакуна и достал из сумки, подвешенной к ремням сбруи, кусок хлебной лепёшки. Дав коню обнюхать лепёшку, Массилий потрепал его за шею, и конь послушно опустился вниз, согнув в коленях передние ноги. Массилий залез на круп лошади, снова потрепал коня, и конь встал. После этого декан отдал лепёшку скакуну. Конь сжевал лепёшку, благодарно поворачивая голову к своему седоку.

— Чудеса! — удивился Септемий.

— Этому приёму меня научил в Аспиде один карфагенский торговец рыбой. Мы с ним быстро нашли общий язык, ведь я родился в рыбацком селении. К тому же пунниец оказался доброго нрава и мы за чашей вина в таверне, стоящей в порту, провели достаточно времени в разносторонних беседах! Я, видя, какой богатый улов они привозят в порты, научил его паре хитрых приёмов свежей засолки рыбы прямо на корабле, о которых они не знали. Пунниец так был потрясён одной из этих идей, что, когда я собирался обратно в легион и искал подходящего коня, привёл мне его и сказал, что дарит мне его в благодарность за мои подсказки. Я сначала решил, что он смеётся надо мной! И это правда, как бы я взобрался на этого гиганта! Но он в ответ на мою обиду просто рассмеялся и показал мне этот фокус! «Это, — сказал он, — обычный способ, которым у нас пользуются всадники!» Вот так! Мы знаем хитрые способы засолки рыбы, а они приучают лошадей простому для них способу посадки. Из всего этого я думаю, что нам надо не уничтожать друг друга, а лучше учиться друг у друга всяким хитростям!

Септемий посмотрел на Массилия. «А ведь он прав! — подумал он. — Война не нужна ни им, ни нам — простым гражданам Республики!»

Они тронули коней, направляясь к месту гибели дозорной станции и отряда охраны. Стараясь не двигаться по открытой местности, они держались края высокого кустарника или деревьев. Вдруг Массилий остановил коня, показывая вперёд. Септемий взглянул в том направлении… В трёх стадиях от них поднималось облако пыли. Облако увеличивалось, видно, скачущие всадники двигались в их направлении. Они въехали в тень кустарников и оттуда стали наблюдать… Всадники приближались, теперь отчётливо было видно, что их пятеро… Массилий на всякий случай обнажил меч и отдал его Септемию, так как тот был безоружен. Сам Массилий достал из лузы, прикреплённой к крупу лошади, последний пилум и стал ожидать приближающихся.

Вот между ними уже полстадии… Пыль, клубившаяся из-под ног скакунов, не даёт рассмотреть всадников. И всё же сквозь пелену поднятой пыли просматриваются римские плащи… Септемий замечает римские шлемы, он трогается и выезжает из кустов, скрывающих их…

— Вот чудеса! Клянусь свитой Диониса! Это Септемий Бибул! Живой! — останавливает скачущую лошадь седовласый ветеран Драмил. — Мы встретили гонцов от трибуна Сервилия Котты! Они хотели предупредить нас о готовящемся нападении!

Из пыли, преследующей всадников, вырывается один, а затем и другие римские воины. Среди них, улыбаясь и светясь счастьем, заметен Гай Сергий Гракх.

— Друзья! Я так рад вас видеть! — говорит Септемий и картина, которую он видит, начинает плыть у него перед глазами. Голова его клонится, он, опустив поводья, медленно приваливается на вовремя подставленное плечо Массилия…

 

Глава 21

Ночь прошла спокойно. Войска расположились на ночлег, не снимая доспехов. Каждая из сторон строила свои планы. Римляне, укладываясь на ночлег прямо на месте построения, засыпали быстро и крепко. Завтрашняя битва если и тревожила их, то мысль, что завтра решится судьба всей кампании, грела душу большинству воинов. Почти двойной перевес численности их армии снимал вопрос об исходе сражения. Вопрос потерь в сражении был иного плана и меньше заботил простых воинов. Каждый верил в свою счастливую судьбу и если думал о потерях, то себя в них не включал.

В лагере карфагенян царила другая атмосфера. Сердца воинов были полны решимости отдать жизнь за свой светлый и любимый город, вгрызться в горло врага за его существование. Проигрыш первой битвы и слова лакедемонянина об ошибках их стратега облегчили сердца карфагенян и они жаждали реванша. Карфагеняне засыпали неспокойно, чаще только после приказа из ближайшего командира по десятку. Греческий наёмный корпус лёг спать сразу после приказа, так как это были люди с железной волей, опытные и стойкие. Не отставали и спартанцы. Эти люди могли спать, кажется, и стоя, если бы отдали такой приказ, до того натренированными и закалёнными показались они карфагенянам. Жара спала и прохлада усыпила оба войска…

…Заря вступила в свои права быстро и решительно, изгоняя остатки ночного мрака из всех затемнённых и труднодоступных для прямого света мест. Битва началась с перестрелки легковооружённых воинов, в это время главные силы наспех завтракали. Римляне ели свой обычный завтрак перед сражением — пшеничные лепёшки и по головке лука и чеснока. Запасы этих овощей хранились ещё с высадки у Клупеи и строго раздавались по римской традиции, только перед сражением. Позавтракав, легионы заняли позиции, уплотняя строй.

Верховные авгуры вынесли походный алтарь. Перед всем строем должно было произойти жертвоприношение. К алтарю подвели быка, овцу и принесли курицу. Жрецы окропили быка благовониями, украсили его лавровыми венками. К быку подошёл один из авгуров, он был высокого роста и мощного телосложения. Он взял переданный ему большой тесак. Ноги быка были стреножены толстыми верёвками, которые охватили удавками. С каждой стороны верёвки держали по три воина. Жрец взял быка одной рукой за рог, чуть помедлил и воткнул свой тесак в шею быка. Бык взревел, пытаясь оттолкнуть человека рогами. Жрец отошёл в сторону. Бык, сдерживаемый верёвками, как ни пытался, не смог достать своего обидчика, А между тем кровь убегала из его тела, натренированная рука жреца точным ударом перерезала ему основную артерию. Кровь хлестала из шеи животного. Бык слабеет, а ещё через минуту валится на бок. Строй римлян торжествует! Быстрая слабость быка знаменует слабость врага. Жрецы склоняются над быком и вынимают его внутренности. Они долго рассматривают их на алтаре. Наконец, жрец говорит, что боги требуют жертвоприношения овцы. Подводят овцу. Тот же мясник подходит к овце и с размаху отрубает овце голову. Жрецы собирают хлещущую кровь в таз жертвенника. Кровь пенится на жертвеннике. Жрецы опять о чём-то совещаются и приказывают принести им курицу. Пока идут за курицей, жрецы изучают печень овцы. Наконец, жрец берёт курицу и сам отрезает ей острым ножом голову. Жрецы опять колдуют над жертвенным алтарём. После этого весь алтарь усыпают благовониями и разжигают жертвенный огонь, куда по очереди бросают внутренности быка, овцы и курицы. Характерный дым и запах обожжённого мяса и внутренностей разносится вокруг алтаря. Жрецы оглашают волю богов: битва будет трудной, но победа достанется им. Воины, услышав обещания богов помочь им в битве, стучат мечами по своим щитам. Гром от этого разносится по всей равнине Тунесса. Войска готовы к атаке.

Между тем велиты сражаются в перестрелке с лёгкими копьеметателями Гасдурбала. Численное превосходство велитов сказывается на исходе столкновения. Карфагеняне несут потери и отходят от берега реки. Велиты следуют за ними, выбираются на другой берег и подают сигнал валторной. Консул, услышав этот сигнал, означающий очищение берега от лёгкой пехоты пуннов, шлёт к велитам союзных лучников.

Сам Регул, проезжая вдоль своих легионов, призывает:

— Граждане, перед нами всего лишь равнина, отделяющая славу Рима от нового витка могущества нашей Республики! Но я хочу заметить, эта граница — не горы, не непроходимые болота, не страшные дикие леса, а всего лишь равнина. Клянусь Юпитером! Боги сделали всё, чтобы упростить нашу задачу! Враг, стоящий на равнине, уже бит вами! Всего один напор и мы в Карфагене! У нас самая сильная, непобедимая пехота в мире! Раздавим этих змей, коих здесь так много в их собственном логове! И о нас в Риме будут говорить: «Они были в Африке! Они подняли знамя Рима над всей Африкой»! Так вот, от всего этого нас разделяет маленькая речка и двадцать стадий за ней! Так пройдём эти двадцать стадий, чтобы слово римского народа в этих землях стало законом! Вперёд!

— Виват! Виват! Виват! — ревут легионы.

Марк Регул отправил войска к реке. По всему фронту зазвучали трубы и линии, соблюдая дистанции, двинулись вперёд.

В это время карфагеняне построились в свой боевой порядок, который был принят на вчерашнем совете. Центр карфагенян был окрашен в алый цвет размещённых здесь спартанских гоплитов. Они в своих лёгких алых плащах и шлемах с алыми гребнями ярко выделялись на равнине Тунесса. За ними вплотную построились пять тысяч ополченцев города. Город мог выставить гораздо большее ополчение, но Ксантипп лично потребовал отправить с ним только тех, кто уже имел опыт в сражениях. Таких нашлось более десяти тысяч, но Совет отдал Ксантиппу только половину, оставив другую для обороны города. Ксантипп специально сдвинул фалангу своих спартиатов и городскую фалангу вместе, потому как спартанцы все эти дни подготавливали ополчение к битве. Они обучали их методу отражения пехоты противника в плотном, защищённом строю. Теперь, по замыслу Ксантиппа, они, смотря на пример спартиатов, будут более твёрдо обороняться, чем в любом другом месте. Также для усиления центра Ксантипп разместил между фалангами спартиатов и городского ополчения всех имеющихся критских лучников. Они должны были, после того, как фронт двинется вперёд, осыпать подходящие легионы своими тяжёлыми стрелами. Перед войском расположились пращники, набранные в Родосе и Балеарике. Но среди них были и карфагенские пращники, которых поставили вместе со всеми для более плотного огня и замены уставших. Между центром и флангами существовал промежуток и с правой, и с левой сторон. Оба фланга занимали греческие корпуса. Левый фланг занимал наёмный корпус, прибывший с Сицилии с Карталоном. Правый составляли греки, которые жили и служили в Карфагене в греческом районе Мегары. Для подстраховки ближе к левому флангу стоял отряд Диархона, который должен был осуществить поддержку любому из флангов, если таковая потребуется. Этот молодой военачальник хорошо зарекомендовал себя в морских сражениях и в битвах за Акрагант и Эрбесс. Кроме всего, в центре перед фалангами стояли двадцать слонов, защищённые свисающими пластинками брони и надетыми на голову животных кожевенными масками с бронзовыми вставками, защищающие животных от стрел и копий. Конница карфагенян виднелась несколько дальше от флангов. Определить её можно было по блистающим в лучах солнца доспехам. Светлые плюмажи шлемов её всадников и их белые плащи были хорошо видны на фоне зеленой равнины, а её стройные ряды должны были внушать тревогу тем, кто собирался принять её удар и напор.

Ксантипп выехал вперёд в сопровождении нескольких военачальников. Он остановился среди рядов пращников.

— Граждане Карфагена, не мне призывать вас к защите своего города! Я думаю, вы этот призыв уже слышите. Звук и силу этого призыва невозможно заглушить никаким стуком мечей о щиты, которым римляне привыкли пугать и сбивать с настроя на битву своего противника! Потому что этот призыв исходит из сердца каждого здесь присутствующего воина Карфагена! Он показывает всю силу любви к родному городу, укрепляет доблесть, внушает необыкновенную храбрость! Деритесь за свою Родину, за свой город, за свой народ, за свою семью! Карфаген смотрит на вас! Не посрамите его! И помните, что, кроме вас, ему надеяться не на кого!

Ксантипп закончил речь. Он спешился и занял место в первой шеренге своих спартиатов, прежде обратившись к Бастарту:

— Удар слонами должен быть сокрушительным! Мы идём следом! Гасдурбал, пращники рассыпаются в стороны при подходе римской пехоты и работают по флангам наступающей пехоты врага!

Уточнив задачи, Ксантипп занял своё место в фаланге. Между тем у фронта войск появились отступавшие копьеметатели. Следом за ними шли римские велиты и левисы. Они тут же были атакованы пращниками карфагенян. Перестрелка продолжалась более часа, пока римская тяжёлая пехота переправлялась через речку и строилась на берегу. Велиты и левисы храбро сражались, но дальность полёта снаряда пращи намного дальше метательного копья и поэтому римская лёгкая пехота несла потери. Ряды их заметно поредели. Подошедшие к ним на помощь союзные лучники, набранные, в основном, из Цизальпинской Галлии, вступили в сражение, ослабив ненадолго натиск легковооружённой пехоты пуннийцев. Плотность их огня только увеличивалась, а после того, как лучники Крита дали несколько залпов из своих тяжёлых луков, отступили и союзные лучники, оставив поле для своей тяжёлой пехоты.

Марк Регул давал последние приказы своим легатам:

— Главный удар наносим в центре! Пять легионов, собранных в кулак, должны будут совершить прорыв строя пуннов! Легаты центра, смотрим и надеемся на вас! Левый фланг: легионы Марса, Палатина и первый легион Латиума! Ваша задача оттеснить противника дальше линии центра, после этого легион «Латиум» разворачивается и ударяет во фланг пуннийцев! Остальные легионы, добившись победы, идут также в центр! Тит, надеюсь на тебя! Правый фланг: легионы «Волчица Ромула» и «Апулия», ваша задача связать боем конницу врага и часть слонов! Конница легионов распределена между алами союзной и консульской конницы! Есть вопросы?

— Консул, — обратился к Регулу трибун Сервилий Котта, — нам нужно оставить резерв для прикрытия и поддержки, вдруг возникшей по необходимости отступления или перегруппировки! У нас нет лагеря и оставаться без резерва крайне легкомысленно!

— Сервилий, когда-нибудь ты станешь консулом! И будешь командовать в битвах так, как тебе кажется нужным! Но сейчас ты не консул и должен слушать мои команды! Не забывай об этом! — Регул был явно уязвлён замечанием трибуна. — Нам сейчас нужно думать не об отступлении, а только о победе! Об отступлении в таких выгодных условиях думают только трусы! — самодовольно продолжил свой монолог консул. — И чтобы снять все мысли об отступлении у солдат, я и решил не возводить лагерь! А чтобы меня не обвинили в трусости, я пойду вместе с войсками центра! Это будет мой вклад в победу! Мы сломим волю врага вместе!

— Негоже военачальнику махать мечом! — Сервилию ещё больше не понравилась последняя мысль Регула. — Ты теряешь рассудок, Марк! Ты должен контролировать сражение, а не участвовать в нём!

— Ладно-ладно, даю слово! Я буду наблюдать за сражением издали! Но если потребуется, то меру своего участия в битве определю по её ходу!

Сервилий покачал головой, но не возразил, потому что Регул был не в себе от нахлынувшего на него выброса адреналина, который был обусловлен давно ожидаемым исходом сражения и войны.

Зазвучали трубы, центурионы, подхватывая команды своими флейтами и дудками, обеспечивали слаженное выполнение команд, передавая их своим манипулам. Фронт римской пехоты двинулся вперёд…

…Кассий Кар оказался на атакующем левом фланге. Будучи приимпелярием первой когорты легиона, несущей и контролирующей знамя легиона, он, услышав команду вперёд, дал знак своим подчинённым начать движение. Левофланговый четвёртый легион Марса, манипул за манипулом, соблюдая интервалы, стуча мечами об окованные щиты, двинулся на врага. Два легиона, и их два крыла, двигались правее, ровно и неспеша, равняясь в свою очередь на центр. Между манипулами прятались велиты и союзные лучники. Легионы шли натренированным шагом, в ногу. Это было грозное зрелище — стройные четырёхугольники сдвоенных манипул по пятьсот воинов в шахматном порядке двигались равномерно, как единый механизм. Кассий вглядывался вперёд в надежде рассмотреть противника, но неровность местности и кустарник мешали этому… Вдруг из рассыпанного впереди кустарника появились пращники пуннов. В римлян полетели тяжёлые снаряды. Сила удара была такова, что при попадании в шлем солдаты падали совершенно оглушённые и не могли прийти в себя несколько минут, о дальнейшем участии их в сражении можно было не говорить. Союзные лучники, прикрытые манипулами, стали отстреливаться, а велиты сближаться и поражать пращников копьями. Но сделать это всё в движении было очень сложно. Раненые оставались лежать в поле после прохождения манипул. Очень много было раненых в ноги. Снаряд из пращи разбивал коленные чашечки и отбивал ноги…

Тит Бабрука, увидев картину столкновения, приказал части конницы атаковать пращников. Примерно тысяча всадников, построенных двумя алами, отделилась от основного скопления конницы и направилась в сторону пращников. Они выехали за фланг пехоты и тут оказалось, что за пращниками прячутся критские лучники со своими тяжёлыми, дальнобойными луками. Конница ещё только брала разбег, как её стали осыпать тяжёлые стрелы. Потери конницы стали тревожить Тита…

Пока левый фланг приостановил своё движение вперёд, атакованный с фланга пращниками, центр ушёл вперёд, что при такой видимости усугубляло положение. Часть конницы, ушедшей вперёд за отхлынувшими в обе стороны пращниками, пропала из виду. Пехота двинулась дальше. Пройдя четыре стадии и достигнув кустарника, из-за которого высыпали пращники, глазам пехоты открылась картина конного боя. Оказалось, что конницу, атаковавшую пращников, поджидала конница врага, осуществляющая прикрытие легковооружённых воинов. Римляне были теснимы со всех сторон, то и дело меж двигающихся манипул пробегали испуганные лошади, лишившиеся всадников. Кони метались среди пехоты, кося обезумевшими глазами…

Тит Бабрука дал сигнал отхода всадников и, чтобы их отход не превратился в истребление, он послал всю прикрывающую его фланг конницу вперёд, к флангу противника. Карфагенская конница, более выученная, не стала преследовать римлян, а сама повернулась к наступающей коннице врага и, двинувшись на неё, протрубила сигнал к атаке. Завязался конный бой, причём теперь численное преимущество было на стороне Республики.

Пехота продолжала движение, перестроившись «черепахой». Это замедлило движение, но сократило потери. Римский механизм продолжал своё неотвратимое движение. Наконец, миновали основную неровность равнины, усыпанную кустарником. Римляне вдруг обнаружили, что численность действующих пращников уменьшилась почти вдвое. Куда ушла половина, было неизвестно и непонятно.

В этот момент впереди римские шеренги услышали громкий, страшный рёв слонов! Этот звук смещался к центру. Оказалось, что их край сместился левее, беря за ориентир столкновение конницы… И тут впереди, наконец, стали видны стройные, ровные фаланги греческого корпуса пуннийцев. Римляне тут же перестроились в атакующий строй, встав в традиционный для римских войск порядок. Они ускоренным маршем двинулись на врага, приготовив метательные пилумы… Вдруг слева возникло облако пыли… Из-за небольшого холма показалась несущаяся конница врага… Подумав, что конница намеревается атаковать фланг линии левого крыла, Тит Бабрука скомандовал третьей линии легиона развернуться к атакующей коннице. Пока триарии выполняли этот манёвр, готовясь своими длинными копьями встретить коварного врага, конница пуннов, блестя оружием, пронеслась мимо, куда-то в тыл…

— Они перехитрили нас! — Тит Бабрука повернулся к своим командирам. — Теперь наша конница будет зажата с двух сторон! Посылайте велитов на помощь нашей коннице! — Он снова повернулся к пехоте. — Теперь наша победа только в нашем напоре! Пехота врага не очень многочисленна, надо её смять и атаковать центр! Сломим врага! — призвал Тит и трубы сыграли атаку. Но атаковать пуннийцев не пришлось, так как сами греки, издав боевой клич, бросились на врага. Выброс пилумов в большинстве своём упал за линией врага. Оба войска врезались друг в друга… Послышался треск щитов, удары мечей и копий…

…Кассий находился в первой шеренге… Подчиняясь внутреннему подъёму моральных и душевных сил, веря в победу римского оружия, Кар руководил действиями первой когорты легиона, стараясь личным примером воодушевить воинов. Пунийцы не уступали римлянам в храбрости и стойкости и ожесточение боя нарастало. Римляне сражались своей обычной тактикой — прикрывая друг друга. Это давало им неизмеримое преимущество. Сражаясь плотным строем, где копейщики не могли использовать своё мастерство в полной мере, римские принципы, действуя на самой короткой дистанции, шли вперёд, надёжно укрываясь за своими щитами-скутумами. Принципы старались дотянуться и перерубить древки копий, действующих против них противников. И хотя они несли потери, потери карфагенян были больше. И вот медленно, шаг за шагом, греческий строй стал отступать. Кассий, увидев это, призвал воинов усилить напор. Но греки вдруг упёрлись, немного приподнявшись над римлянами. Позади них, за кустарником, оказался небольшой холм. Теперь потери римлян увеличились. Греки, стоя выше, поражали копьями второго ряда своей фаланги головы римских принципов…

Легат Тит Бабрука, видя неожиданное препятствие, так кстати помогшее карфагенянам, решил послать три когорты на помощь легиону «Палатин», чтобы там сломить врага, ударив с боку, и вытеснить врага с возвышения… Для этого он решил отвести первую когорту и дать ей в помощь два манипула триариев, не вступавших ещё в бой…

Трубы сыграли отзыв первой когорте и она не спеша поменялась со следующими за ней манипулами. К вышедшей когорте подскакал Бабрука:

— Как пунны, Кассий? — спросил легат. — Колеблются?

— Нет, легат! В лоб их не продавить! Нужен фланговый удар! Но слева подъём ещё больше! — произнес Кассий.

— Надо помочь палатинам и выдавить оттуда пуннов! Бери два сдвоенных манипула триариев, двигайся встык двум легионам и оттуда, продавив пехоту врага, повернёшь к нам! Торопись!

Кассий повернулся, чтобы выполнить приказ. Он повёл три когорты ускоренным маршем к стыку своего крыла и ушедшего в центр сражения, легиона «Латиум»…

…Между тем в центре разыгралась трагедия…

…Регул вёл легионы ускоренным маршем. Пращники, которые отхлынули влево и вправо, не мешали движению, досаждая флангам. Вскоре легионы увидели красные плащи и яркие алые плюмажи шлемов лакедемонян, стоящих в своём обычном строю. Между их фалангами стояли фаланги городского ополчения. Они выделялись гербами цехов, которым принадлежали, к тому же они были хорошо экипированы. Их щиты-асписы отличались от круглых щитов спартиатов формой, схожей с римскими щитами-скутумами. Но перед ними ещё стояли копьеметатели Гасдурбала, отдохнувшие от утреннего сражения на берегу речки.

Опытный глаз консула определил, что численность стоящих против него сил, втрое меньше его центра и Марк скомандовал сигнал к атаке. Громогласный крик «Барра!» прокричало двадцать пять тысяч глоток одновременно, клич докатился своим эхом до предгорий Атласа…

В тот самый момент, когда римская пехота с атакующим кличем бросилась на врага, между интервалов карфагенян стали появляться слоны. Они стояли в небольших зарослях дикой растительности, расположенных в интервалах между фалангами. Слоны, понукаемые возницами, двигались ускоренным шагом. Крик слонов повторился и с другой стороны расположения центра противника. Теперь слоны двигались с двух сторон… Марк вдруг увидел, что слоны двигались тараном: за первым слоном шла пара, следом три… последний ряд таранов насчитывал шесть слонов! Римляне остановились, стараясь сомкнуть свои ряды, но не успевали… Тогда по сигналу взревели все трубы легионов, а пехота в это время стала стучать в щиты своими мечами-гладиусами… Но это не сработало… Слоны ворвались в плотные римские массы, сея смерть и смятение… За первыми шли вторые, за вторыми третьи… Тактика врага была ошеломляющей… Слоны не останавливались, чтобы топтать и месить, они неслись дальше… Слоны, идущие следом, повторяли манёвр предыдущих… Вскоре всё смешалось… Ни о каком строевом порядке не могло идти и речи! Поднялась пыль, заслоняя сражающихся… Люди, смешавшись, потеряли свои манипулы и дрались, кто где придётся…

Марк Регул, видя, что произошло то, о чём он совсем не думал и не предполагал, стал проявлять крайнюю раздражительность и злость, которую вымещал на вестовых. Он носился в тылу, ругая и браня всех и вся. Но постепенно, видя численное преимущество своих войск, в его голове созрел план, который мог вернуть ускользающую победу…

— Протрубите сигнал, чтобы легионы прорывались вперёд, в тыл противника. Пусть пробьётся хотя бы пара легионов, а остальные связывают боем пуннов! В тылу пусть построятся и, развернувшись, пусть режут этих змей, которые сами себе захлопнули ловушку! — приказал он своим ординарцам и направил их в гущу боя…

…Через некоторое время впереди в кругу сражающихся стали звучать трубы, передавая нужные команды… Между тем победа, казавшаяся в начале сражения такой реальной, что многие римляне считали её почти свершившейся, стала ускользать от них.

…Форгон находился позади линии всего сражения… Его всё время терзали сомнения в правильности плана Ксантиппа. Впереди стояло облако пыли, которую подняли своей поступью бронированные животные… Форгон, видя сражение впереди себя, слыша крики, звон мечей, перекличку труб, рёв гигантов, сгорал от нетерпения. Он всматривался в край сражающихся, ожидая, что вот оттуда начнут показываться отступающие или, ещё хуже, бегущие части ополчения… Но время шло, резня продолжалась, отступающих не было. Это угнетало старого стратега. Несколько раз он ловил себя на мысли, что надо дать сигнал к атаке и повести своих «священников» на выручку в центр, где скопилась огромная часть латинян… Время тянулось, как и ожидание стратега, медленнее, чем обычно… Ополчение не бросало лакедемонян, сражаясь с ними бок о бок… Лакедемоняне проявили железную волю, вступив в бой рассыпным строем после прохождения слонов. Каждый воин мог блеснуть своим умением в одиночных схватках с рассыпавшимися римлянами…

…Но вот ряды лучников стали смещаться в стороны и на открытое пространство стала прорываться римская пехота… Только теперь Форгон окончательно осознал мысли и предвидение Ксантиппа, он понял, что настал его черёд. Фаланги, прикрывающие центр, двинулись вперёд. Стройные ряды блестящей пехоты Священных отрядов, опустив копья, атаковали прорвавшихся римлян. Те, в свою очередь, проявив невероятное мужество и усилия, вдруг увидели перед собой лучшие фаланги противника, которые не вступали в сражение до этого времени. Дух римлян заколебался…

А «священники», помня своё отступление под Адисом, с яростью давили врага, истребляя их, не давая им сгруппироваться и построиться…

…Справа от центра послышался рёв слонов… Регул с удивлением повернул голову… Десяток слонов шли ускоренным шагом в гущу боя с фланга. Стало понятно, что слоны прошли сквозь строй правого фланга римского войска… «Значит, и там уже никакого строя нет!» — подумал с горечью в сердце Атиллий. Он оглянулся — четыре манипула триариев, вот всё, чем он мог располагать, чтобы встретить прорвавшихся слонов.

— Все за мной! — крикнул он. — Свита тоже! — уточнил он, видя, что после его команды у некоторых военачальников посерели лица,…

…Так консул повёл в бой свой последний резерв…

…Кассий Кар быстрым маршем двигался вдоль тыла своего крыла. Вот осталось пройти небольшую ложбинку, и должен открыться центр сражения…, всего два стадия… Кар ускоряется и в числе первых поднимается наверх, достигая нужной заданной точки… Его глазам открывается вид… В центре идёт сражение… нет сражение — это не то слово, обозначающее это действо… Фронта, тыла, флангов не существует…, всё смешалось… пыль покрыла низину, где происходит бойня… и везде возвышаются слоны, будто сказочные исполины, бродящие в сизой дымке… В голове Кассия проносятся мысли одна за другой. «Центр разбит… — звучит в сознании Кассия. — Самонадеянность Регула сыграла с нами злую шутку!» …Воины, собравшиеся вокруг Кассия, с открытыми ртами, ошеломлённо смотрят, как среди этой неразберихи слоны, как передвижные живые башни, возвышаются над дымкой пыли и бьют бивнями, топчут, ревут…, неистово мстя за погибших соплеменников в прошлой битве.

В это время сзади центра, там, где должен быть глубокий тыл, поднимается вал пыли… Она приближается… вот она всё ближе и ближе к центру побоища… Из пыли вырываются всадники тяжёлой карфагенской конницы…

— Значит, наша конница на правом фланге разбита! — громко произносит Кар, высказывая свои мысли вслух. — И вообще, есть ли правый фланг!

Кассий, мучаясь сомнениями, старается принять решение, куда повести ему свою помощь — в центр или продолжить выполнять приказ Бабруки?! Но ведь Бабрука ничего не знает о происходящем в центре!..

— Кассий, где твой легион?… — вдруг слышит он знакомый голос, который никак не ожидал услышать среди этой суматохи. Он поворачивается на него и видит Септемия Бибула, у которого забинтована голова. Но самое главное, около Септемия он видит ставшее давно родным, улыбающееся даже в столь тревожную минуту лицо Массилия! Вместе с ними он замечает ещё нескольких всадников.

— Вы откуда?! Как вы прорвались?! — выпаливает он. — Видите, что делается?! Нас послали атаковать фланг греческого корпуса! А легион там! Мы тесним врага! И наш удар должен его опрокинуть!

— Ну, если у тебя приказ, выполняй, приимпелярий! — Септемий поворачивает коня в сторону легиона Бабруки. — Постой, а где Регул?

— Там!.. — Кассий показал в то место, где должен был быть консул… Там кипело сражение… Пыль, поднятая конницей Карфагена, застилала и до того плохую видимость…

— Удачи, Кассий! — коротко пожелал Септемий и поскакал в сторону ставки Бабруки. — Надеюсь, ещё увидимся! — услышал Кассий слова удаляющегося Септемия.

Кассий смотрел на Массилия, приближающегося к нему на крупном коне.

— Приветствую центуриона первой когорты! Я смотрю, дела у нас после моей неожиданной отлучки не добавили спокойствия приимпелярию?! Мне так не хватало твоих строгих команд и приказов, Кар, что я оставил койку Эскулапа и решил вернуться в легион! В дороге мне посчастливилось встретить квестора Бибула.

Массилий потрепал коня за гриву, конь послушно присел, и декан слез с лошади.

— Вот, благодаря той злополучной стреле, мне приходиться пользоваться пока услугами четвероного друга!

Друзья крепко обнялись.

— Массилий! Мне так тебя не хватало! — произнёс Кар.

— Массилий, старина! Ты жив, декан! С возвращением, Массилий!.. — слышалось со всех сторон, сослуживцы были рады возвращению своего товарища…

— Смотрите, центурион, пуннийцы вводят в сражение резервы! — Один их ближайших к Кассию воинов указал направление. — Они ещё не вводили в бой свои главные силы!

Кар повернул голову в сторону, указанную солдатом. В двух стадиях от них, блестя доспехами, двигалась фаланга «священников» Карфагена.

— Надо отходить, Кассий! Мы уже не сможем внести перелома в сражении! Надо сохранить людей! — Воины с надеждой смотрели на приимпелярия…

Кассий обдумывал слова своих воинов. Ему необходимо принять мучительное решение, от которого зависела жизнь стоящих рядом с ним воинов… Отвести когорты к Бабруке и вместе с ним продолжить отступление?! Это решение напрашивалось, стучало ему в сердце. Мысли же в голове продолжали спорить с долгом солдата Республики. Где-то в глубине души он чувствовал боль и бессилие от этого положения. Куда бы ни падал его взгляд, везде смерть праздновала свою победу! Сколько же человеческих жизней ей надо ещё, чтобы насладиться вволю! «Столько, сколько мы ей готовы принести сами! — вдруг озарило Кассия. — А приказ был двигаться вперёд! Ну, что же! Умрём со славой! Иначе всех нас ждёт позор и бесчестие!» — решил он и поднял свою дудку для отдачи команды вперёд…

…Но в момент, когда Кар подносил к губам флейту приимпелярия, раздался протяжный сигнал к отступлению. Все повернули свои головы в сторону, откуда он исходил. Сигнал шёл со стороны их прихода и это освобождало их от приказа, который явно вёл их к гибели… Кар продублировал на своей флейте отступление, и валторнисты подхватили и донесли этот приказ дальше по шеренгам. Кар увидел, как в глазах воинов промелькнуло облегчение.

— Строиться «черепахой»! — приказал Кар и, пока воины, выполняли его команду, к ним приблизились велиты, успешно ушедшие от конницы пуннийцев и избежавшие этим истребления.

— Велиты, занимайте места между «черепахами»! — командовал Кассий. — Знамя легиона ко мне! Это центр нашего построения!

Легион «Палатин» отступал. Часть его воинов в беспорядке побежала. За ним по пятам шла греческая пехота. В этой неразберихе Кассий пытался собрать воинов чужого легиона и это ему отчасти удалось. Массилий находился рядом, останавливая бегущих и приводя их в состояние и порядок, соответствующее воинскому званию.

Рядом Кар услышал топот копыт… Он обернулся, в его сторону приближалась римская кавалерия, вернее то, что от неё осталось. Среди всадников Кассий различил своего легата и Септемия Бибула. Бабрука приблизился:

— Кассий, выводи людей! Легат палатинов убит, также погибли все трибуны! Принимай командование и выводи людей!

— А вы куда? — не понимая сказанных слов, переспросил Кассий.

— Мы постараемся вывести консула! — ответил Тит.

— Тогда, легат, консула пойду выручать я! А ты — легат! У тебя больше опыта и полномочий! Командуй, легат! Вот наше знамя! Массилий, ты теперь старший центурион, вот твоя флейта! Веди манипулы! — Кассий сел на коня Массилия.

— Кассий прав, Тит! Твоё место с легионами! — поддержал решение Кара, Септемий.

Тит Бабрука раздумывал недолго.

— Массилий! С возвращением! Принимай команду! — Бабрука был удивлён, увидев Массилия, но остался удовлетворён присутствием такого ветерана. — Кассий, мы двигаемся в сторону Адиса!

Кассий, слыша последние слова легата, уже присоединился к коннице, командование которой взял на себя Септемий Бибул. Всего всадников было около пяти сотен, неполная ала.

— Массилий! Интервал между «черепахами» сорок локтей! Триарии в арьергарде!

Массилий тут же схватился за свою флейту.

Бабрука посмотрел вслед удаляющейся коннице…

…Конница Септемия приближалась к месту, где ещё два часа назад у римлян был глубокий тыл. Сейчас бой сместился уже сюда… Всюду лежали убитые римляне. Их было так много, что даже видавшие виды воины были подавлены увиденным… Часть римлян спаслась бегством, пока мышеловка не захлопнулась посредством ударов конницы карфагенян. Другие, попавшие в полное окружение, храбро сражались, не имея возможности вырваться. По иронии судьбы, повторилась ситуация предыдущей битвы. Только в роли окружённых оказались сами римляне…

…Септемий остановился на пригорке, чтобы оглядеться. Над местом, где кипело сражение, висела завеса пыли. То тут, то там пыль относило в сторону поднявшимся к полудню ветерком, и в открывшихся в ней окнах проглядывали могучие слоны, ревущие в своей ярости! По равнине передвигались массы неприятельской конницы, преследующие бегущих римлян… Септемию вдруг пришло на ум, что он это уже видел!.. Промелькнувшее в голове воспоминание, яркой молнией сверкнувшее в памяти, даже указало ему место, где эта картина пришла в его мысленный образ реальностью… «Клянусь глазами Аргуса! Ведь это я видел под воздействием курительных благовоний в подвале храма Двуликого, с Катоном! — пронеслось у него в голове, — Да! Боги пытались предупредить меня ещё в Риме! Как мы несовершенны! Как близоруки! Как бессильны! Что даже не можем избежать того, что боги по своему великодушию демонстрируют нам, дабы предупредить нас!»… Септемий не найдя в слоях пыли атрибутов консульской власти, пришпорил коня и повёл конницу внутрь облака пыли. Прозвучал сигнал, и римская конница на ходу перестроилась в ромб. В этот момент навстречу коннице вырвались пехотинцы второго легиона Латиума. Увидев свою конницу и квестора армии, они в нерешительности остановились…

— Куда вы, воители?! — бодро, с улыбкой спросил Септемий.

— Мы вырвались из окружения, — оправдывались солдаты, — всех центурионов убили!

— А вы не видели консула?! — Септемий разговаривал спокойно, что для солдат, привыкших к грубому обращению, было очень непривычно.

— Консул оборонялся вместе с триариями и ликторами в двух стадиях отсюда, окружённый конницей и пехотой врага!

Пока шёл разговор, из окружения выбивались всё новые и новые пехотинцы. Они останавливались, увидев стоящую конницу и квестора армии, не решаясь бежать дальше.

— Солдаты! — обратился к ним квестор. — Вы оставили там римского консула! Что скажут наши враги, узнав, что мы, римляне, бросили в беде своего консула! Это позор! Давайте отобьём консула! А потом организованно отступим! Левый фланг выходит из боя в полном порядке! Присоединимся к нему!

— Так некому командовать, всех убили! — Солдаты пребывали в нерешительности.

— А с нами есть приимпелярий первой когорты легиона Марса! Он не подойдёт? — с улыбкой предложил Септемий. И уже совершенно серьёзно продолжил: — Строимся в «черепахи»!

— Сохрани коня! — Кассий передал свои поводья одному из стоящих всадников. — Строимся здесь!

Кассий показал фронт построения. Принципы построились — собралось около двух когорт пехоты. Не ожидая более, Кассий повёл их в направлении предполагаемого нахождения консула. Конница шла по бокам когорт. По мере продвижения вперёд открывалась картина страшного побоища. Везде, куда ни падал взгляд, лежали мёртвые римские солдаты. Впереди кипел бой, где время от времени раздавался рёв слонов и гул кричавшего народа… Когорты прошли стадий по усеянной мёртвыми и умирающими людьми равнине и увидели флаг консула. Около него кипела жаркая схватка! Кассий обнажил меч и римская пехота с криком «Барра!» бросилась на врага… Карфагеняне, увидев вдруг пришедших на помощь консулу римлян, развернулись и бой закипел с новой силой…

Триарии и ликторы, услышав крик своих, ответили тем же и, пытаясь пробиться к своим, стали смещаться в их сторону. Кар со своими новыми когортами запер карфагенян, и теперь было непонятно, кто из обеих сражающихся сторон находиться в окружении. Усилие!.. И прорыв к дерущимся в окружении триариям состоялся… Конница проскользнула внутрь кольца… В этот момент Кассий услышал чёткий боевой клич с того направления, откуда они только что прорвались к консулу… Сзади появились воины в красных плащах. Они быстро строились, демонстрируя воинскую выучку не хуже римской! В центре выделялся статный воин в шлеме с пурпурно-оранжевым плюмажем. Римляне вынужденно поделились, повернув часть шеренг к строящейся пехоте врага. Гоплиты в алых плащах атаковали, римляне оказались меж врагов… Кассий увидел, что прорыв триариев к ним не открыл доступа к консулу. Вновь прибывшие враги, проявляя необычайную храбрость, вновь сомкнулись перед линией, в которой находился Кар. И всё же он не терял надежды прорваться к флагу консулата… И с невероятным усилием им это удалось… Кассий, увидев прореху в расступившихся рядах противника, бросился туда, а принципы создали сплошной коридор для выхода из окружения консула… Кассий краем взгляда увидел, что ликторы приближаются к ним. Теперь нужно было решать вопрос прорыва общими усилиями назад, из кольца врагов. Кассий оглянулся… Но впереди на их пути были лакедемоняне… Кассий впервые встретился с лакедемонянами в открытом бою, поэтому их тактики он совершенно не знал… Собрав вокруг себя достаточное число принципов, Кассий бросился вперёд… Лакедемоняне стояли фалангой…, первый ряд сошёлся с принципами в плотный колотый бой, но второй ряд лакедемонян, стоящий за теми, кто сошёлся с принципами, действовал копьями через головы первых. Эта тактика была убийственна… Спартанское копьё было длиннее обычного и к тому же имело длинный, широкий наконечник. Второй ряд гоплитов наносил удары римлянам в лица и шеи. Кроме этого, практиковались рубящие удары сверху саблеподобным наконечником. Эти свистящие удары повергали принципов в уныние, так как сделать ничего было нельзя, длинный наконечник лишал возможности перерубить древко копья. Кассий был поражён физическим состоянием лакедемонян, ведь они уже выдержали такой затяжной бой и всё равно атаковали его пехоту с такой энергией! Выучка и выносливость, отточенность движения до работающего механизма, необычайная стойкость и отвага — всё это было открытием для римлян!

…Триарии сгруппировались вокруг Кассия, создав стену щитов, и длинными копьями пытались достать лакедемонян… Эта тактика стала приносить небольшой, но ощутимый успех… Кассий оглянулся ища глазами конницу квестора… Конница сражалась правее, в беспрерывном водовороте скачущих и сталкивающихся лошадей и всадников… В этот момент Кар увидел консула. Он шёл, окружённый ликторами, за триариями легиона «Латиум», которых привёл Кар. Взгляд его был отрешённым и пустым. Потрясение, испытанное его самолюбивой, надменной, непомерно гордой и властной натурой, не считающейся ни с чьим мнением, растоптало его чувства, сделав его почти неадекватным к происходящему. Кассий проводил взглядом консула, заметив в его окружении и чёрные плащи арканитов… Но самое страшное Кар рассмотрел и расслышал позади них!.. Рёв слонов возвестил об их приходе на место финальной схватки!.. Лица римлян дрогнули, услышав за своими спинами звук, издаваемый животными… И уже через минуту первый из них прорвался через шеренги прикрывающих тылы принципов!.. Он ворвался в центр римской когорты, глаза ужасного животного горели каким-то неистовством!.. Слон по инерции сломал о свою бронированную голову выставленные против него копья триариев и обрушил на головы противостоящих ему римлян мощь своих бивней!.. Так как римляне были стиснуты со всех сторон и для того, чтобы отбежать в сторону, не было места, проход слона был особенно убийственным…

Кассий бросился назад от опасности, грозящей от слона, к триариям, вставшим там защитной стеной… Всё перемешалось в одну минуту… Римляне, карфагеняне, принципы, союзные галльские лучники, лакедемоняне, белые плащи Священных отрядов, все были перемешаны в круговорот сражающихся человеческих тел, который набирал свои обороты в последних горьких, наполненных драматизмом минутах сражения, происходившего вокруг знамени Римской республики…

— Кассий, — услышал Кар окрик сбоку. Он повернулся и увидел Септемия, прорвавшегося с частью конницы к консулу. Несколько подручных Септемия собрали и держали под уздцы с полтора десятка лошадей, которых достаточно бегало вокруг, как карфагенских, так и италийских скакунов.

— Прикрой лошадей! Я за консулом! — Септемий спрыгнул с коня и подбежал к Атиллию.

Марк Атиллий Регул сидел на небольшом бугре, безучастно наблюдая за происходящим вокруг него сражением.

— Марк, не время рассиживаться, на коня! Пробиваемся назад! — крикнул Септемий, нагнувшись к консулу.

Регул, находясь в глубокой прострации, вздрогнул от призыва квестора и поднял на него глаза:

— Ты жив, Бибул?! Видно, действительно Янус недостаточно проворен, чтобы отправлять таких выскочек к Плутону! Что тебе надо, Бибул? Тебе судьба оставила жизнь так же, как она оставила её вон тому молодому центуриону! — Регул скользнул взглядом по Кассию Кару. — Значит, у вас есть будущее. Значит, вы ещё можете что-то изменить или совершить в этом неблагодарном мире! Мне же жизнь теперь в тягость. И всё, что я могу сделать, так это умереть с честью. Возле города, который я выбрал своим орудием для достижения своих целей — славы, могущества, власти! Всё это исчезло! Испарилось, развеялось! Так для чего мне возвращаться в Рим? Чтобы стать посмешищем?! Уходи, Бибул, твоя жизнь в опасности, даже сейчас…

Септемий молча отвернулся от консула, не ответив ничего. Ему стало противно… Противно видеть человека, который обрёк на смерть столько людей, говоря им высокие слова о славе Рима, а на самом деле во имя только своей славы и власти!.. Септемий уходил, чувствуя себя замаранным… Замаранным чужой, глупой, грязной волей, по вине которой идёт война и гибнут люди…

— Септемий! Оглянись! — услышал он окрик Кассия Кара, который вернул его в реальность. Квестор оглянулся…

В месте, где только что сидел Регул, кипело сражение. Конница карфагенян ворвалась в круг ликторов консула… Септемий увидел, как брошенное кем-то копьё пронзило ликтора, поддерживающего знамя консульской власти. Ликтор согнулся, но не отпустил знамя, обводя глазами вокруг себя, как бы ища поддержки и помощи… Септемий бросился к ликтору, державшему знамя консулара. Он подбежал к нему и ликтор с благодарностью взглянул ему в лицо, будто испытывая огромное облегчение… После этого он разжал руку и упал к воткнутому в землю древку знамени Республики… Септемий, схватив знамя, бросился к Кассию…

Вскочив на лошадь и видя замешательство Кассия, он крикнул:

— Кассий, ну что же ты?!

Кассий озираясь вокруг на общую неразбериху, испытывал страшные муки.

— Я остаюсь, мне надо выводить людей! — Кассий бессильно огляделся. Везде, где только что был строй римлян, были карфагеняне…

Вдруг зазвучала труба… Она передала команду… Эта команда звучала очень редко… Звук валторны возвестил о капитуляции консула… Регул, видя неизбежность смерти многих его окружавших солдат и ликторов, приказал оставшейся армии сложить оружие, сам сдаваясь в плен…

— Ну что, приимпелярий? Ты с нами или предпочтёшь остаться с ними?! За кем последуешь? — Септемий требовательно взглянул на Кассия.

Кассий увидел, как многие солдаты бросают оружие… Решение напросилось само:

— Все на лошадей! — крикнул он воинам, окружавшим его. — Уходим с квестором в прорыв!

Чуть более десятка воинов сели на лошадей вместе с ним… Далее ждать не было смысла и отряд, с места взяв самую максимальную скорость, понёсся на прорыв…

…Массилий вёл манипулы двух легионов Марса и Палатина, строго выполняя распоряжение легата. Римская пехота левого крыла вышла из боя и отступала, отражая конницу врага, носящуюся вокруг них с копьями и метательным оружием. Самые большие потери понёс легион «Палатин», который хоть и краем, но всё же был атакован слонами противника. Но ещё до слонов его с фланга атаковала пехота Диархона. После удара нескольких слонов строй легиона рассыпался и понёс ощутимые потери… Здесь погиб легат легиона, пытаясь личным примером восстановить строй. В конце концов, всё могло сложиться и закончиться, как и в центре! Но легат Бабрука взял на себя ответственность и стал отводить фланг, после того как узнал о произошедших событиях в центре со слов Септемия Бибула! И сохранившиеся манипулы легиона «Палатин» примкнули к легиону Тита и сохранили тем самым боеспособность… Крыло отходило, вбирая в себя воинов разбитого легиона «Латиум», ближайшего соседа «Палатина», ушедшего к центру и попавшего под атаку слонов, вследствие чего было полностью разбито…

…Рядом с Массилием шли выжившие и примкнувшие к их крылу центурионы различных легионов… На их лицах читалась подавленность, некоторых ещё трясла горячка боя, невыплеснутая ярость на противника, жажда мести, всё это отражалось на их речах:

— Регул, самодовольный павлин, не дал возвести лагерь!

— Как такое могло произойти? Ведь нас было вдвое больше…

— Мы были слишком самонадеянны. Первые победы сыграли с нами злую шутку!..

— Да, своей глупостью мы позвали за собой преследующий глупцов и слепцов рок!

— Пунны оказались хитрее нас! А лакедемоняне, ударившие вслед слонам, расстроили весь центр, связав нас сражением!

— У вас, на левом фланге, было спокойно, тут не было слонов!.. А если и были, то не в таком количестве!

— Зато в прошлой битве все слоны достались нам! Но мы выстояли!

— Вы были на холмах! Там слонам сложнее передвигаться!

— А кто знает, что произошло с нашим правым флангом? Почему слоны с правого фланга третьим ударом протаранили наши тылы?

— Говорят, правый фланг вообще побежал! Конница пуннов истребляла их!..

Такие речи слышались в рядах отступающих воинов. Массилий не вступал в разговоры. Он уже давно понял, что на войне нет правдивой стороны. Всякая правда, взявшая в руки оружие и пришедшая в пределы чужого города, народа, дома, превращается в неприкрытое зло! Массилий зло сплюнул. Центурион, прибившийся к ним и шагающий рядом, увидев это, сказал:

— Ничего, декан! Мы сюда ещё вернёмся! — Глаза центуриона горели убеждением. — Вернёмся и отомстим за всех! Сожжём и разрушим здесь всё!

Массилий резко и зло повернул к нему голову:

— А пока ты, поджав хвост, плетёшься в обратном направлении, оставив позади себя десятки тысяч погибших соотечественников! За что ты собираешься мстить пуннам?! Наверно, это они жгли наши города и деревни? Или они продавали наших пленных в рабство? Это они высадили своё войско около нашего Рима и жгли предместья? Ты заработал чин центуриона, но это не заполнило твой разум здравым рассуждением, как не заполнило достаточной храбростью! В легионе Марса и Палатина погибло более половины центурионов, но легион боеспособен! А что же у тебя? Ты жив, а легиона нет! Мститель!

Глаза центуриона загорелись гневом, он было открыл рот, чтобы ответить, но был остановлен голосами, поддерживающими мнение Массилия.

— Массилий прав! Нам здесь совсем нечего было делать! Мы, кто прошёл две войны в Самнии, навоевались уже вдоволь! — провёл рукой по своей шее седой ветеран.

— Сенат только говорит, что прислушивается и думает о народе. На самом деле после захвата Самния ни один простой гражданин Республики не получил ни надела земли в захваченной провинции! А нас, кому была обещана земля, они тут же снарядили на другую войну, избежав этим выполнения своих обещаний! А там уже всё поделили между собой богатейшие сенаторы! — заметил другой.

— Просто они хотели нас расселить среди этих насекомых и змей! — зло высказал предположение другой декан, с рукой в кровавых тряпках, подвешенной к груди.

— Мы потерпели поражение не потому, что плохо сражались. Просто пуннийцы сражались лучше нас! Они защищали своё Отечество, свой дом, родные земли! А мы лишь в очередной раз окропили своей кровью чужой берег! — заметил ещё один центурион…

Легионы отходили, пуннийцы не преследовали, предпочтя закончить сражение в окружённой части центра.

— Куда мы будем отступать? Какое направление выберем? — обратился к легату Бабруке молодой центурион Гай Гракх, оставленный Септемием под присмотр Тита.

— Пока выйдем на дорогу, ведущую к Адису, но далее мы свернём с неё!

— Куда? — переполняла тревога Гракха.

— На Горзи! Эта дорога ведёт вдоль предгорий гор Атласа. Там меньше раздражения у ливийского населения, так как наши разъезды Регула туда не доезжали и не разорили там ещё местных варваров. И ещё это самый близкий к нам город, где мы сможем восстановиться и отдышаться после пережитого. Благодаря нашему консулу, у нас даже некуда отступить после битвы.

— Сколько народу погибло! Где все остальные легаты? — вздохнул один из военных трибунов легиона «Латиум» Децим Фулий Сура. — Теперь я понимаю опасения Вульсона! Он никогда не доверял Регулу! А мы, молодые глупцы, смеялись над ним, называя его нерешительным старцем…

— Какова судьба Сервилия Котты? Никто не слышал? — с беспокойством спросил Тит.

— Нет. Не слышали. Только зачем Септемий, раненый, вызвался вывести Регула из окружения. Я бы ни за что не пошёл бы в это пекло! Нет, вы меня неправильно поняли! Не пошёл бы спасать Регула, мне кажется, он этого не заслуживает! — высказался тот же Децим Сура. — Сейчас из-за него погибнут ещё люди!

— Да! А как Марк хорошо говорил перед битвой! — замечает молчавший до этого Цевий Сульпиний Фимбрия, легат первого легиона «Латиум». Он совсем недавно примкнул к колонне, пробившись с ветеранами — триариями. — Как будто перед ним был не противник, а стадо овец. Зря Септемий рискует своей головой за него!

— Это долг. Септемий человек долга. Поэтому его многие не любят! За его поступки, за правду, за бесхитростность суждений! Он пошёл туда не столько за Регулом, сколько за знаменем консулара! — ответил Тит.

— Действительно, друзья! Жаль, я отсутствовал, когда Септемий принял это решение! Я тоже бы составил ему компанию! Заодно бы взглянул в глаза консулу! — отреагировал Фимбрия.

— А куда делся советник храма? Ведь он был в начале нашего движения из лагеря! Но на равнине я его не видел! — спросил вдруг Корнелий Авила, трибун легиона Марса. — И куда исчезли из легиона арканиты?

Бабрука вспомнил, что действительно в его легион прибыли арканиты, но куда они исчезли?..

…Последняя конная группа Септемия в завершающем броске врезалась в гущу конных и пеших врагов. Опрокидывая, сбивая с ног пехоту врага, всадники, стараясь держаться вместе, пробились к краю сражения… Далее каждый пробившийся, как и говорил Септемий, брал курс на дорогу к Адису. Септемий и Кассий с последним десятком всадников приотстали от остальных, так как в последнем столкновении им пришлось схватиться с довольно многочисленной конной группой врага. Вырвавшись, они пустили своих коней в максимальный аллюр, сзади слышался топот копыт… Септемий обернулся. Вместе с ним осталось с десяток конных римлян. Септемий огляделся по сторонам…

«Неужели это все, кто смог прорваться? — задал он себе мысленный вопрос. — Да нет же, пока мы сражались, мимо проскочило достаточно много всадников! Куда же они направились? Но знамя с нами! Это главное!»

Септемий успокоился и направил коня к ближайшей опушке леса… Местность, куда они вырвались, была покрыта молодым, довольно частым лесом. Заросли орешника перемежались с более высокими деревьями разных пород. Септемий, успевший оглядеть своих товарищей, заметил, что трое нуждаются в срочной помощи. Будучи ранеными они с трудом держались в сёдлах. Септемий направил коня к одному из воинов, чтобы помочь ему удержаться в седле до места, где ему можно будет оказать помощь. Другого раненого опекал ветеран Драмил, третий раненый пока не нуждался в помощи, его рана носила не столь тяжёлый характер, но могла произойти большая потеря крови и вследствие этого появление слабости. Они отъехали от места сражения примерно на десять стадий, достигнув той опушки, которую заприметил Септемий. Здесь они решили остановиться и оказать помощь раненым…

— Кто-нибудь видел Кассия Кара? — оглядываясь, спросил Септемий.

— В последнем столкновении он был как будто с нами! — удивлённо озираясь по сторонам, произнёс Драмил.

Воины спешились, сняли с лошадей раненых. Септемий и ещё пара воинов стали снимать доспехи, чтобы осмотреть раны.

— Драмил, отправь на край опушки двух дозорных! Пусть посматривают, чтобы какой-нибудь отряд пуннийцев не появился здесь внезапно! — попросил Септемий. Два воина ушли в заросли орешника, следить за тылом.

Все остальные бросились помогать раненым…

…Кассий сшибся с двумя нуммидийцами. Один из них уклонился от меча Кара, проскакав по инерции мимо… Кассий повернулся ко второму, который скакал, выставив вперёд копьё… Карфагенский конь, резко подстёгнутый Кассием, взвился на дыбы, а всадник — нуммидиец, праздновавший уже победу, так как Кассий не успевал повернуть коня, вдруг пролетел вперёд, и римлянин, набирая скорость на своём карфагенском скакуне, оказался сзади в роли догоняющего… Конь Кассия, которого он взял у Массилия, оказался приученным к конному сражению и выполнял команды почти по наитию. Он стал преследовать нуммидийца, кусая его лёгкую кобылу за хвост… Нуммидиец попал в трудное положение… Он не мог и не имел достаточного времени для того, чтобы развернуться и схватиться с римлянином. Меч того уже был поднят и только ждал сокращения дистанции, чтобы дотянуться до него… В его голове проносился вихрь мыслей… Конь римлянина догонял его, видно, он не участвовал в битве столько, сколько его лошадь… Вот он почувствовал дыхание его коня уже за своей спиной… «Всё! — пронеслось в голове нуммидийца. — Жаль, не пришлось испытать чувство победы после битвы, и так обидно погибнуть в самом конце сражения!»… В этот момент он вдруг почувствовал хлёсткий удар по ширине всей спины! Боль была неимоверной! Он выпустил поводья и стал заваливаться на бок… Кобыла выскользнула из-под него… Но он почему-то не падал! Боль в спине утихла, притупив свои обжигающие грани. Его держали чьи-то руки… вернее одна, очень сильная рука… она медленно спустила его по крупу скакуна на более низкое расстояние к земле и отпустила… Нуммидиец, достигнув ногами земли, повалился на бок… Он удивлённо смотрел на римлянина. «Что он медлит? Ведь я враг! Он хлестнул меня мечом плашмя! Странный враг!»…

…Кассий смотрел на карфагенянина… «Совсем молод!» — подумал он… В это время на полёт метательного копья приблизился второй карфагенянин. Он остановился, боясь приближаться, чтобы не спровоцировать римлянина на убийство товарища… Кассий посмотрел на него и медленно перевёл взгляд на лежащего нуммидийца…

— Хватит на сегодня смертей! — громко сказал по-гречески римлянин и, повернув свою лошадь, поскакал по направлению удалившихся товарищей… К лежащему карфагенянину подскакал второй всадник. Они произнесли несколько непонятных фраз, обращаясь друг к другу на своём нуммидийском наречии, и проводили долгим взглядом удаляющегося всадника…

…Кассий заехал в заросли, его конь вдруг заупрямился, потянув его влево, Кассий отпустил поводья… Конь прошёл через орешник и вытянул шею, вдыхая ноздрями воздух… Теперь и Кассий почувствовал увлажнённый воздух. За орешником, около высоких пальм журчал ручей… Кассий спешился, подошёл к ручью, набрал в сложенные лодочкой руки холодную, ключевую воду и с наслаждением припал к ней… Он пил, и свежесть воды проникала в каждый усталый мускул его тела, наполняя их новой энергией… В голове прояснилось… Сердце, бешено колотящееся в сражении, стало замедляться и переходить на спокойный ритм… Его четвероногий друг пил воду, слегка тряся ушами, отгоняя назойливых насекомых, которые, учуяв запах пота, стали слетаться к месту их пребывания… Кассий слушал перекличку птиц. Он поймал себя на мысли, что за последние месяцы совсем мало наблюдал самое величественное, что окружает человека и что есть на земле, — её природу! Постоянно находясь в авангарде, он осматривал окрестности только исходя из военно-тактической задачи, поставленной перед ним. Но первозданность красоты природы берёт верх перед всеми достижениями человечества! Можно возвести удивительные здания, посадить около них реликтовые сады, но создавать горы, реки, острова, огромные чистейшие озера, столько разнообразных ландшафтов со столь изысканными, тонкими нюансами не под силу человечеству! Оказавшись среди зелени, так успокаивающе действующей на психику человека, Кассий вспомнил все вехи своей жизни. И везде, как он покинул дом своего отца, постоянной спутницей его оказывалась смерть! Он вспомнил лица погибших в его первой войне в Самнии… Потом других, погибших позже, в последующих походах. Ему припомнился умирающий слон, дышащий через ноздри кровью и медленно затихающий… Всё это человеческих рук дело! Его рук! Мысли Кассия стали путаться от столь горьких воспоминаний. Он ещё раз огляделся. Здесь, у прохладного ручья, совсем не ощущалось то зло, которое может быть спрятано уже вон за следующими деревьями! Из своих неполных тридцати лет семь он отдал войне. Он разбирался во всевозможных тонкостях службы и сердце его, от природы чистое и доброе, черствело, вбирая в себя кровь и хаос войны. Так происходит со всеми людьми, когда они перестают замечать и удивляться шуму моря, пению птиц, завыванию и свисту ветра, шуму ветвей деревьев под воздействием того же ветра, грохоту водопадов, журчанию ручьёв, раскатам грома и пьянящим ароматам цветущих растений и садов. И только с появлением в его жизни любви, Кассий стал замечать в отражении её глаз всё то, что делает человеческую природу чище. Общение с красотой природы делает человека духовно богаче, и это богатство заменяет все остальные земные блага. Но это не всем дано, как ни прискорбно это констатировать!.. Кассий мысленно заглянул в голубые глаза своей любви… Она помогла ему заново родиться и насладиться отражением всего прекрасного в зеркале её глаз!.. Кассий вздохнул. Грудь его кольнуло. Он прислушался…

«Что это?!» — подумал он… На его груди чувствовалось странное биение, исходящее от амулета Гамилькара. «Не может быть! Неужели они здесь? Септемий?! — пронеслось в голове Кара. Он, взяв лошадь под уздцы, осторожно двинулся вперёд…

Кассий шёл по орешнику, постоянно озираясь… Вдруг его конь заупрямился вновь, поднял голову и зафыркал… Кассий опустил голову и разглядел в зарослях несколько убитых тел, забросанных ветвями… Кар нагнулся и отодвинул одну из ветвей… Под ветвями лежали убитые карфагеняне… Не менее семи человек, определил Кар… Протискиваясь сквозь заросли, он вышел к краю опушки леса и увидел на ней римских солдат…

— Кассий, где ты был? Я уже не знал, что и думать! — поднял голову от раненых Септемий. — Ты нас искал?

— Когда вы успели убить семерых карфагенян? — не отвечая на вопрос Септемия, спросил Кар.

По его лицу Септемий понял что им грозит опасность. Его лицо сковала маска тревоги.

— Мы, никого здесь не убивали! — Септемий вместе с Кассием стал озираться вокруг.

— Мне кажется, мы здесь не одни! — тихо сказал Септемий и кивнул на оставленные щиты.

Кассий положил руку на рукоятку меча. Увидев это, видавший виды Драмил изменился в лице и, подняв свой щит, придвинулся к ним, прикрыв их своим щитом. В то же время он дважды протяжно свистнул, вызывая из дозора двух воинов. Остальные воины подняли щиты и встали в круг…

Время шло… Но воины дозора не появлялись…

— Кого мы ждём? — спросил Драмил. — Карфагенян?

Септемий не ответил… Он помог подняться раненым и опереться на подставленные щиты…

Вдруг кусты затрещали… По кустам шло довольно большое количество людей… Вот первый из них показался из зарослей, затем второй… Из орешника вышли адепты ордена арканитов и встали полукругом… Когда их число достигло одиннадцати, они полуобернулись, ожидая ещё кого-то, и двенадцатый не замедлил появиться… Советник ордена, магистр, rex sacrorum — вот кем был этот таинственный человек.

— Вот мы и свиделись! — произнёс он. — Если честно, я думал, что убью вас поодиночке, в разных местах. Но Двуликий Янус своей властью дал мне прекрасный случай свести с вами счёты вместе, разом!

Септемий обнажил меч, то же сделал и Кассий. Остальные воины сомневались, переглядываясь. Сомнения развеял один из адептов. Он достал из-за спины то, что скрывал до этого… Слегка размахнувшись, он бросил к ногам стоявшим то, что было у него в руке… У ног стоящих в нерешительности солдат оказалась голова одного из воинов, отправленных смотреть за тылом… Голова, прокатившись по траве, застыла на боку, глядя своими застывшими глазами на своих убийц…

— Клянусь царством Диса! Сегодня в его свите будет пополнение! Убьём этих собак! — Советник обнажил левой рукой меч и, встряхнув другой, продемонстрировал в ней короткий клинок. Остальные адепты, кто ещё не сделал этого, обнажили мечи.

— В круг, — сказал Септемий, — пусть раненые будут у нас посередине!

Глаза воинов не выказывали мужества. Только что вырвавшись из смертельной опасности, они вдруг оказались в новой переделке. С противником, не знающим пощады, который считался своим, но почему-то пожелавшим их смерти! Смятение в газах солдат не укрылось от Кара:

— У нас неплохие шансы, — громко, стараясь внести мужество в сердца своих товарищей по оружию, сказал Кассий, — в храме Артемиды нас было двое против восьми масок! И мы живы!

Слова странным образом повлияли на лица всех адептов. Они стали переглядываться, повременив с нападением.

— Что произошло с адептами? Там, в храме? — шипящим голосом произнёс высокий, мощный адепт.

— Они в свите Диса! Все! Включая и такого же, как и ты! Как сказал ваш Rex, свита Диса принимает всех!

— Приимпелярий, ты и прошлый раз помог нашему врагу. Но сегодня ты заплатишь за всё и за всех! Включая Эвсебия и Тривия!

Кассий совсем не знал ни Тривия, ни Эвсебия и, тем более, почему он должен был отвечать за них! Но внезапная злость охватила его, он вдруг понял, что перед ним стоит теневой вдохновитель этой войны. И у него зачесались руки. Теперь уже он желал схватки! Она влекла его своей возможностью выплеснуть накопившийся негатив…

В этот момент советник стал проявлять беспокойство. Он посмотрел на свою грудь и, озираясь по сторонам, произнёс:

— Я чувствую её! Она где-то здесь. Где-то здесь!

— Ты не там ищешь, rex sacrorum! — бросил ему Кар и потянул за свой ремешок, показывая кожаный мешочек. — Она тоже почувствовала тебя и тем выдала мне вас!

Глазам магистра открылся амулет, его лицо вытянулось от удивления… Несколько секунд он пребывал в ступоре от неожиданности:

— Она всё время была у него! Тогда почему? — бормотал он что-то про себя. — Тогда почему победа ускользнула от нас?

— Она не выигрывает сражений, не даёт преимущества в схватке, не делает человека неуязвимым! Но, если помыслы человека чисты и справедливы, она взаимодействует с ним, мобилизуя его жизненные силы, — сказал, улыбнувшись, Кассий. Ему вдруг стало легко, как будто кто-то снял с него тяжёлый груз. — Но твоему ордену она не будет служить и не пригодится! Так как ваши души черны, как ваши плащи! Мне её дали на время, и я её верну хозяевам!

— Но как, как она оказалась у тебя? Ведь я её видел у Эрбесса на Карталоне! — Царь rex был в тупике. — Но теперь есть случай решить сразу две задачи!

Кассий и Септемий не поняли всех слов в монологе советника, но когда он обозначил «задачи», все приготовились, и не зря. Один из адептов, что был выше и массивнее всех, ринулся на Кассия с криком:

— А теперь ты ответишь мне за брата! Смерть врагам ордена! — крикнул он и все адепты повторили этот клич.

Нападение началось с разных сторон. Адепты, имея численный перевес, не могли все сразу напасть на сторонников Септемия, и поэтому нападения происходили поочерёдно…

Кассий, бросив щит, взял у одного из раненых его меч, выскочил из круга. Адепт, бросившийся на него, последовал за ним. Схватка продолжалась всего несколько минут, и уже двое из отряда Септемия были пронзены мечами адептов. Сам Септемий отражал удары двух адептов, став спиной к спине Драмила. Двое других случайных сторонников квестора прикрывали их с боков.

Кассий фехтовал с лёгкостью и спокойствием. За всё это время перед ним были настоящие враги, к которым он не испытывал никакой жалости или симпатии. Отведя от своих товарищей трёх адептов, которые последовали за высоким адептом, он бросился в атаку… Его меч сверкал с быстротой вспышек света, ловя и отражая солнечные лучи, яркие блики которых вспыхивали солнечными зайчиками, ослепляя его врагов! Кассий провёл несколько излюбленных атак, итогом которых был завертевшийся на траве адепт, хватающийся за рану на своей шее… После этого Кассий напал на рослого адепта… Тот уже понял, что сболтнул лишнего и, имея все шансы встать в очередь за крутившимся на траве адептом, уже и не думал о нападении, уйдя в глухую защиту… Он отступал, постоянно меняя направления, а третий адепт пытался зайти за спину Кара. Вот он достал метательный кинжал… А Кассий прямо, спиной к нему атаковал рослого адепта. Арканит размахивается клинком…

— Кассий! — кричит Септемий, видя как арканит занёс руку над головой. — Нож!

Кинжал летел прямо в спину центуриона, но в момент, когда клинок должен был пронзить его, Кассий вдруг садится, и клинок, не находя цели, врезается в грудь рослого адепта… Кассий повернулся к третьему адепту, на его устах улыбка, глаза горят недобрым светом…

— Меня защищает нимфа! — говорит он.

Адепт в ужасе пятится, но Кассий проводит молниеносную атаку, и уже раненый адепт отступает к своим сражающимся адептам в надежде на спасение и помощь… Два адепта отделяются от сражающихся и спешат к нему, но не успевают! Меч приимпелярия вонзается в бедро арканита…

— Ещё один! — изрекает Кар и перешагивает через адепта, упавшего на траву.

В этот непростой для храмовиков момент раздаётся протяжный стон. Септемий поражает одного из врагов в бок. Удар настолько верен, что адепт умирает ещё на ногах, протяжно выдохнув воздух из лёгких… Адептов становится на четырёх человек меньше. Магистр, видя произошедшее, бросается на Септемия… Схватка продолжается с новой силой. Враги, увидев кровь, крайне ожесточились и, видя своё численное преимущество, решают форсировать события… Двое адептов достают метательные ножи для броска… Выжидая подходящий момент они отходят от сражающихся чуть назад, подняв над собой клинки. Но тут происходит иное!.. В головы обоих адептов вонзаются стрелы. Они валятся на траву, как снопы. Следующие две стрелы пронзают храмовиков, сражающихся с Драмилом… Адепты, видя убитых и слыша стоны раненых, начинают озираться, и это им дорого обходится… Кассий поражает ещё одного из своих противников, а в это время на опушке появляются всадники…

Храмовики бросают мечи. Примерно два десятка всадников, опустив копья, с интересом и удивлением смотрят на произошедшее. В числе их Кассий замечает и того молодого воина, которого он по дороге сюда сбил с лошади. У него и, у рядом с ним стоящего всадника, в руках были луки, которыми они, судя по точности выстрелов, владеют в совершенстве. Все замирают в тревожном ожидании…

Один из всадников спрыгивает с лошади и идёт к центуриону. Он не доходит до Кассия трёх шагов, озирается по сторонам, глядя на убитых арканитов.

— Центурион, — говорит он на греческом языке, и звук, раздающийся из глухого шлема, кажется низким и грубым, — у тебя что, личная неприязнь к чёрным плащам? — он снимает шлем.

— Диархон! — удивлённо и радостно улыбается Кассий Кар. На его лице совсем нет тревоги.

И все соратники центуриона, глядя на реакцию Кассия, опускают мечи, чувствуя с огромным облегчением спад напряжения, царящий последний час на этой поляне. Римляне, оказавшиеся здесь случайно, ничего не понимают! И в произошедшем, и в происходящем! Но инстинктивно, где-то внутри, глубоко в душе, они почувствовали облегчение при появлении врага, который прекратил их борьбу с врагом более таинственным и беспощадным! Врагом, действующим из скрытых от Республики побуждений и от этого очень опасного. Храм оправдал ходившие по Риму слухи о своей ужасной сущности, пытаясь покончить со случайными своими же солдатами в угоду политическим целям!

Диархон, подойдя к Кассию, протянул ему руку:

— Сегодня я призывал нашего Бааля, чтобы он исключил возможность встретиться с тобой на поле сражения! Но мудрый Бааль сделал всё, о чём я просил, только намного изощрённей! Я всё же встретился с тобой, но при совершенно иных обстоятельствах!

— Да, я благодарен Тривии, что она отправила вас именно этой дорогой! Не появись ваш разъезд, дела у нас могли пойти намного хуже!

— Это заслуга скорее твоя, а не наша! Узнаёшь вон того юнца? Ты оставил жизнь родственнику нуммидийского царя Сиккуве Гиарба! Он втайне от своего грозного дяди привёл свой отряд к нам на помощь и дрался с честью! Благородство, которое не позволило тебе его убить, он высоко оценил! Но сюда он привёл нас не за вами! Он сказал, что небольшая часть его людей проследовала сюда напоить коней!

— Они убиты, Диархон! Я их обнаружил вон за тем орешником, у ручья! — Кассий скользнул взглядом по магистру.

Взгляд центуриона не ускользнул от внимания Диархона, лицо его посерело:

— Что здесь произошло? Как оказывается, наши общие враги убивают выживших в битве соотечественников?!

Кассий хотел ответить, но тут в разговор вступил Септемий Бибул:

— Это долго объяснять! Но меня интересует другой вопрос! Мы пленники? — Септемий задал вопрос на греческом языке.

Диархон задумался на несколько секунд, но потом его глаза просветлели, и он ответил:

— Нет! Какие же вы пленники, если мы не брали вас в плен! Друзья Кассия неприкосновенны! Битва закончилась, и нам незачем жить местью! А вот эти нам нужны! — Диархон суровым взглядом скользнул по адептам.

Несколько воинов сошли с коней и подошли к храмовикам.

Септемий оценил достойный ответ карфагенянина, он удовлетворённо и с благородством кивнул головой и спросил:

— Мне тяжело задавать этот вопрос, как римлянину. Но всё же, консул мёртв?

— Нет. Консул пленён. Пленных очень много!

Септемий замолчал, обдумывая эту информацию. Регул сдался в плен, чтобы остановить истребление своих соотечественников. «Ну, что же, хоть что-то в нём проснулось человеческое!» — подумал квестор. Септемий взглянул на магистра и сказал:

— Карфагенянин! У нас тут есть незаконченный диалог с одним из «чёрных плащей», как ты их назвал! Видимо, и тебе удалось познакомиться с ними. Я бы просил, раз мы не пленные, мне бы хотелось договорить с одним из наших общих знакомых! Ты говоришь, что не живёшь местью?! А я вот хочу отомстить за убийство моего отца! Не мешайте нам!

Кассий услышав предложение Септемия Диархону, забеспокоился:

— Септемий, ты что? Хочешь устроить поединок? У тебя ранение! Ты даже не понимаешь, что тебе в любую минуту может стать плохо из-за головокружения! Я ведь именно этого боялся.

— Ничего, Кассий! Честь отца требует от меня действий! Да и в Риме мне до него не добраться! А убивать его, как действуют они, предательски… Нет, это не месть! Это единственное решение! Тебе меня не переубедить, Кассий!

Советник, услышав разговор, так как он хорошо понимал греческий язык, надменно спросил:

— А что за интерес мне вступать с тобой в поединок? Мне ты совершенно не интересен!

— Если убьёшь меня, будешь свободен! Тогда пусть в Риме всплывут дела ордена! Но здесь тебя никто не тронет! — Септемий посмотрел на Диархона и добавил: — Я последний в роду, мстить тебе будет некому!

Глаза советника загорелись зелёным светом:

— Пусть подтвердят твои слова пунны!

Септемий посмотрел на Диархона.

— Хорошо! Я говорю тебе, будет так, как говорит римлянин! Но если тебя мы возьмём второй раз… — Диархон развёл руками.

— Ну что, ты получил что хотел? — стал форсировать события Септемий. — Бери меч!

Септемий подтолкнул ногой меч советнику и отступил на два шага.

— Погоди, легат, — назвал Кассий по чину старой службы квестора. Он подошёл к нему и тихо сказал: — Возьми, легат, амулет! Это будет честно! У советника на шее висит один из них!

Кассий потянулся к ремешку у себя на шее, но Септемий остановил руку Кара.

— Спасибо, Кассий! Но этот амулет был дан тебе и ты его должен отдать в руки тому, кто его тебе доверил. А мне нужно победить зло без помощи сил, природы которых не знает никто! — Септемий улыбнулся. — Я думаю, что на моей стороне будут Юпитер и весь его пантеон! Пожелай мне удачи!

Кассий положил свою руку на плечо:

— Тогда возьми мой меч, у твоего противника два клинка.

Септемий принял меч Кара и повернулся к советнику. Лицо его утратило приветливое выражение.

— Так какой яд ты дал моему отцу? — крикнул Септемий, совершив нападение…

— Это старый яд, я не знаю точно его компонентов! Но его действие неотвратимо. — Советник отразил атаку квестора и сам совершил нападение, выполнив серию выпадов и ударов.

Услышав про яд, Диархон вопросительно посмотрел на Кассия. Но тот был сконцентрирован на бое…

— И это… вы называете… борьбой с врагами славы Рима? Трусы!

— Не я избирал пути борьбы с врагами!.. Это сделали другие люди, задолго до моего рождения… — Советник атаковал Септемия в ноги, но Бибул вовремя отскочил назад, и меч советника прорезал воздух, не попав по ноге.

— А кто это сделал? Третий? — Септемий специально сделал акцент на этом слове, чтобы увидеть реакцию советника на его слова, одновременно совершив прорыв через защиту советника-магитстра…

…Магистр ордена, действительно, услышав слова Септемия, напрягся, и его внимание несколько отвлеклось… Это предоставило возможность мечу квестора достать до его руки… Меч Септемия скользнул по самнитским пластинам, защищающим руку, не причинив никакого вреда…

— Что же ты не отвечаешь?.. Ведь именно ему носят вырезанные части тел? С какой целью? — Септемий отступил, видя, что меч не нанёс ожидаемых повреждений…

Магистр не отвечал… Он замолчал, замкнувшись в себе… Годы, проведённые в постоянных тренировках и упражнениях, дали свойство видеть слабые стороны любого противника, и он уже разглядел несколько ошибок в защите Бибула. При уходе магистра назад, Септемий, преследуя его, опускал левую руку с мечом, оставляя тем самым возможность для атаки… Магистр повторил это несколько раз, и Септемий повторял свою ошибку раз за разом. Сказывался небольшой опыт фехтования двумя мечами.

— Что мы всё выясняем дела былые?! — Магистр пошёл на хитрость. — Смерть твоего отца была предрешена из-за его любопытства. Любопытство свойственно глупцам, не понимающим простых вещей. Раз что-то скрывается, то ломиться в закрытые двери чревато осложнениями. Твой отец это не понял и поплатился! — В этот момент магистр стал отходить назад. — Как поплатился и Гай Селинатор!

Магистр вывел Септемия из себя…

— Что? — Голос Септемия наполнился гневом. Он бросился за магистром…

Это было то, чего ждал rex sacrorum, он резко остановился и, развернувшись через левое плечо, обрушился на Септемия слева. Магистр нанёс серию ударов… И не бесцельно. Он выбил из левой руки Септемия меч и вторым мечом ударил по голове квестора! Хоть удар и пришёлся по шлему, что явилось промашкой магистра, ведь он метил в лицо квестора, всё равно Септемий рухнул на землю…

— Вот и всё, Бибул, — коротко сказал магистр. Он подошёл к Септемию, отбросил ногой меч, выроненный квестором при падении, и поднял обе руки с мечами вверх, чтобы вонзить их в тело квестора…

Многие, кто стал свидетелем поединка, отвели взгляд, чтобы не видеть смерть квестора. Кассий Кар даже рванулся на помощь Септемию. Он видел и понимал замысел магистра… Но железная рука Диархона удержала его от этого…

…Магистр сделал сильнейший замах, чтобы пригвоздить Бибула к земле. «Умри же, змея, — подумал он, — тебе многое показали, но ты не воспользовался данным тебе шансом… Что это?!» — мысли магистра метнулись в другую сторону от неожиданной боли.

Магистр почувствовал страшную боль в печени. Боль была столь пронзительна, что у него померк свет в глазах, и он выронил меч из руки, мышцы тела перестали его слушаться из-за сильнейшего болевого шока… Он медленно повалился на бок…

Септемий поднялся, шатаясь, сделал несколько шагов, в его левой руке был острый трёхгранный кинжал. Кассий бросился к нему и вовремя подхватил его, не дав ему упасть. Ноги перестали служить квестору… Голова гудела… Сказался последний удар магистра… Бибул, опираясь на Кассия, смотрел на советника ордена…

…Магистр хватал ртом воздух… хватаясь за жизнь… Но смерть уже начала над ним свою пляску…

— Рок сыграл со мной злую шутку, — слабеющим голосом проговорил он, — если бы не моё увечье, то на этом месте должен был быть он… Но судьбу не обманешь! Я ведь мёртв давно!..

Магистр схватился рукой за траву, собрав её в кулак, и медленно разжал его…

Септемий наклонился над ним и снял с него маску адепта. Посмотрев, он с серьёзным лицом закрыл лицо убитого складкой плаща, задумавшись…

К своему квестору подошёл Драмил:

— Хороший удар, Септемий!

Септемий, словно очнувшись, посмотрел ещё раз на магистра и ответил:

— У меня не было шансов выстоять против него! Голова стала тяжёлой! Единственный шанс был поразить его хитростью!.. И я пошёл этим путём, повернув их оружие против них…

— Так ты это разыграл? Но это был риск! — оценил Драмил действия Септемия. — Давай помогу дойти до раненых! — Драмил подхватил Септемия за плечо и они пошли в сторону раненых…

Кассий повернулся к Диархону.

— Гамилькар здесь? Это он командовал армией? — спросил он вполголоса.

— Нет. Армией командовал не он! Он должен прибыть, но когда это будет, никто не знает! С ним Кларисса, родившая ему дочь! Но я догадываюсь, что тебя интересует? Она с ними! — ответил Диархон. — Что ты намерен делать?

— Провожу своих до Аспида. Потом? Ещё не знаю?! — сказал Кассий, по нему было видно, что решения он пока не принял. — Мне совершенно не хочется бороться за могущество Рима, а также за богатство отдельных членов Сената и его олигархата! Но мира они сейчас заключать не будут! А воевать дальше у меня больше нет сил!

Кассий тяжело вздохнул. Диархон ответил ему молчаливым рукопожатием…

Два отряда разъехались в разные стороны. Адептов увели с собой нуммидийцы, погрузив перед этим мёртвых товарищей на крупы лошадей.

 

Глава 22

Гамилькар прибыл в Карфаген накануне сражения на равнине Тунесса. Из Сицилии вместе с ним прибыла небольшая часть его армии, которая воевала с ним в Сицилии. Первой задачей для Гамилькара, как он вошёл в порт Карфагена, стало проведать своего брата. Гамилькар отыскал галеру Карталона и взошёл на её борт. Увидев Тогана, который к тому времени уже прохаживался по палубе, восстанавливая силы и следя за оставленным Карталоном бочонком, Гамилькар улыбнулся:

— Какая радость видеть старшего боцмана корабля брата! А мне сказали, что Тоган прикован стрелой к постели! Но вижу, что слухи не имеют ничего общего с действительностью. Победитель турнира на Самосе чувствует себя совсем не так плохо, как говорят! — Гамилькар по-дружески обнял и похлопал того по плечу.

— Клянусь вашими греческими и своими богами, я очень рад видеть несокрушимого полководца Гамилькара, освещённого лучами такой красоты, которые сопровождают его! — Тоган улыбался Клариссе и Иоле, сопровождавшим Гамилькара. — Нам, морским затворникам, недоступны такие нимфы, и только наша любимая Сибилла не даёт нам стать мужскими сухарями и спутаться с красотками в водорослях, которые манят нас ночами в свои холодные объятия! Сибилла напоминает нам своей красотой, что где-то за морем нас тоже ждут нимфы и прелестницы!

— Я смотрю, Тоган, что если тебе поплавать с Карталоном ещё один год, ты станешь настоящим философом! Но самое главное, боюсь, забудешь своих красоток, заменив их на написание любовных поэм! Уж больно хорошо это у тебя стало получаться! — засмеялся Гамилькар.

— Здравствуй, Тоган! — поздоровалась Кларисса. — Как твоя спина?

— Мне лучше, госпожа Кларисса! После того, как произошла беда с Карталоном, у меня открылись скрытые резервы, и выздоровление пошло быстрее! А это кто рядом с вами? Существо невиданной красоты! Я даже скажу так, сравнимой с девушками моего племени! Красота этого существа режет глаз и переносит меня на мои далёкие берега!

— Да, Тоган! После возвращения в твоё племя тебе в нём не будет равных в высказывании комплиментов женщинам и девушкам! Ты действительно прав, говоря о её красоте! Это Иола! Одна из верховных жриц храма Артемиды в Акраганте!..

…Пока Тоган и Кларисса с Иолой разговаривали на палубе, Гамилькар пошел к брату. Он вошёл в каюту под кормой и быстро спустился к брату. Войдя, он сразу увидел Сибиллу, которая что-то готовила на кормовой кухне…

Сибилла, услышав шаги, повернулась и вскрикнула от неожиданности:

— Гамилькар! Мы никак не ожидали тебя увидеть так быстро!

— Ты забыла, Сибилла, какое прозвище носит наш род! — Гамилькар обнял Сибиллу, как сестру. — Ты действительно похорошела! Ветер! Мужские упражнения! Всё это сделало тебя краше! Теперь в тебе не найти той избалованной, капризной испанской наездницы! Только твоё бесстрашие осталось в тебе нетронутым! Сейчас ты стала женщиной непременно больше, чем прежде!

— Спасибо, Гамилькар! Но что же мы стоим, пойдём быстрее! — Сиббилла пошла впереди Гамилькара.

Они зашли за ширму, слегка отодвинув её, и Гамилькар увидел брата… Он никогда не представлял и не думал, что человек может так измениться внешне за очень короткий срок! Лицо Карталона осунулось, глаза впали, с лица ещё не сошёл сине-блеклый след отравления… Гамилькар сжал кулаки…

— Кто принимал решение? — спросил он.

— Говорят, Совет в узком составе. Ещё верховный жрец и кардинал Агафон. Верховный жрец убит. — Сибилла опустила глаза на Карталона. — Мне разбудить его?

— Нет. Не надо. Пусть отдыхает. Я всё равно никуда не тороплюсь. Сейчас подойдут Кларисса и Иола. — Гамилькар положил свою руку на руку Карталона. Она была тёплой… «Брат, — воззвал про себя Гамилькар, — ты должен перебороть болезнь. Крепись!»

— Кто повёл войска после поражения? — спросил Гамилькар.

— Лакедемонянин Ксантипп, — ответила Сибилла.

— Как же Совет с этими жадными до славы и почестей родами согласился на это? — удивился Гамилькар.

— Гамилькон и принц Дидон выдвинули это предложение. Видно, не было никого, кто бы осмелился взвалить груз ответственности на свои плечи, — высказала предположение Сибилла.

— Почему же они не вызвали меня ещё до отправления Масарбала в победный поход, а теперь хотят, чтобы я заменил толкового стратега перед самой битвой? — недоумённо, разговаривая больше сам с собой, предположил Гамилькар.

— А ты не поедешь! — услышали они голос Карталона и взглянули на него. Гамилькар схватил брата за руку.

— Карталон, как я счастлив, что ты переборол смерть! Выздоравливай, брат!

— Мне уже лучше. Но внутри как будто всё испепелено. А к армии не приближайся! Ксантипп сделает всё, чтобы выиграть сражение. Лучше, чем он, войска никто не расставит. А два военачальника в армии хуже одного! Не мне тебе это объяснять. Лучше займись укреплением города. На всякий случай.

— Я рад, что наши взгляды столь схожи! — улыбнулся Гамилькар.

В это время вошли Кларисса, Иола и Тоган.

— Вот где наш великий воин Карталон! — с неподдельно счастливыми глазами и радостью сказала Кларисса. — Сибилла, ты, наверно, не отходишь от своего героя? — Кларисса поцеловала Сибиллу. — Мне кажется, Сибилла только своим присутствием вылечит любого мужчину! А наш Карталон может ещё и обнимать её! — смеялась своим лёгким смехом Кларисса.

— Да, это я подтверждаю, — сказал Тоган. — Если бы не Сибилла, то неизвестно, сколько бы ещё я провалялся в постели. Но её голос совершает чудеса, а мне каждый день посчастливилось присутствовать при его чудесном звучании! И Карталон обязан ей своей жизнью, она храбро защищала его от приспешников Молоха!

— Да? — удивилась Кларисса. — Так ты непременно должна всё рассказать! — Кларисса обняла Сибиллу. — Это надо же! С виду такая хрупкая, а отстояла своего героя!

Кларисса удивлялась подготовке Сибиллы.

— Вот, Гамилькар, а ты не научил меня даже стрелять из лука! — с укоризной сказала она мужу.

— Твоя рука не для оружия! И задача у тебя другая! — с улыбкой ответил Гамилькар.

— Это какая же у меня задача? — весело спросила Кларисса.

— А задача твоя растить детей! — говорит Гамилькар и целует жену.

— Иола, — говорит Кларисса, — когда появится твой Кассий, попроси его научить тебя военному искусству, а я потом обучусь у тебя!

— Хорошо, — отвечает Иола, — только где он? Неужели он в армии латинян, что стоит на равнине Тунесса?

— Не надо думать о плохом, Иола! — замечает Кларисса. — Надо ждать и верить! И всё будет как задумали!..

…Карталон слушал щебетание Клариссы и думал: «Вот же Кларисса! Совсем не меняется! А ведь уже мать четверых детей! Неужели и я скоро буду отцом? Странно, я столько лет не думал об этом. Гамилькар пошёл в отца! У него на всё свои планы! Он очень ответственен, как отец. Совершенно бесстрашный, но любит во всём тонкий расчёт. Я же взял больше от матери. Именно мать научила меня мечтать и любить приключения! Всевозможные тайны! Мать говорила: „Гамилькар будет суффетом, а Карталону это совершенно не нужно!“ И действительно, мне это не нужно. Мне не нужен этот город, который, съедаемый внутренними раздорами, хотел убить меня. Да, я люблю этот город, но чувства изменились! Я больше не чувствую в нём свой дом! Мой дом — корабль, море, шторм! Там всё честно! Там не жди удара в спину! Там только ты и стихия! Отрава сделала своё дело! Надо брать Сибиллу и уезжать в Испанию! Надоело воевать и иметь от этого одни беды! В Испании у меня родится ребёнок! Надеюсь, что это будет сын! А если будет дочь? Я всё равно буду благодарен Сибилле! Антифона как-то сказала: „Пройдёт время и тебя позовёт дорога!“ Я жду этого! Куда она меня позовёт? С каким удовольствием я бы сейчас отправился в далёкое путешествие! Увидеть новые земли, горы… И чтобы Сибилла и дети были рядом! Какое счастье! Как странно, что я раньше об этом не думал. Молодость манит самоутверждением, заставляя разум отступить на время, чтобы человек, совершив отведенное каждому своё количество ошибок, повзрослев, оглянулся назад и осознал истинные ценности нашего мира! Если этого не происходит, значит, этот человек погрузился в болото самоутверждения слишком глубоко и разрушил свою душу… И я всё время к чему-то стремился, но больше к славе и влиянию! А теперь понимаю, что всё это миф! Ничего не стоящий миф! А вот Сибилла и дети — это счастье! В это счастье входит и щебетание Клариссы, и её дети! Всё, хватит с меня войны! Больше не хочу никого убивать и ранить! Хочу жить в мире! А для этого нужно покинуть эти берега! Надо плыть в Испанию и ещё дальше, увезти нубийцев к их берегам!» Карталон почувствовал, что его сердце от этих мыслей стало биться ещё сильнее и учащённей. Всплеск адреналина произошел только от мысли о море… «Море… Эта бескрайняя, могущественная стихия! Она то приветлива, то насупит свой лик… Но именно в море чувствуешь свободу и ценность жизни! Надо плыть на поиски следов отца Антифоны! Я думаю, что должна быть какая-то подсказка от богов! Главное, не пропустить её! Я обещал ей, а обещания надо выполнять!» Карталон лежал и вспоминал те плавания, где они вместе со жрицей Молоха искали следы экспедиции её отца… От щебетавших около него женщин и от этих воспоминаний ему становилось тепло и уютно…

…Оставив возле брата трёх хлопочущих о его здоровье женщин, Гамилькар отбыл в Совет, куда он прибыл уже через час. К этому времени та часть армии, что прибыла с ним, расположилась на месте, где до этого располагалась армия Ксантиппа. Горожане, узнав о прибытии Баркида, толпились у пристани, с интересом наблюдая за расквартированием армии Сицилии. Из всей прибывшей армии только конница была карфагенской, вся остальная часть состояла из галлов, испанцев, греков, кельтов… Воины устраивались в лагере по национальному признаку и обустраивались с характерным колоритом, к которому привыкли…

Гамилькар, приветствуемый народом, прошёл по городу, ни с кем не вступая в разговор, и вошёл в здание Совета. В Совете собрались те, кто не отбыл с армией на равнину Тунесса. Суффеты Ганнонов и Магонов, старейшины ремесленных цехов, выборные старшины оружейных мастерских, выборная власть города — все ждали прихода Гамилькара. И как только он появился, председательствующий обратился к нему:

— Славный продолжатель рода Баркидов! Мы рады приветствовать тебя своим уважением и почтением. В связи с растущей тревогой по поводу войны и судьбы города Совет хотел бы узнать, когда твоя армия готова отправиться на равнину Тунесса? Совет понимает твою спешку, направленную на соединение армий, но всё же хотим заметить, что не возражали бы над главенством обеих армий!

Гамилькар выслушал председательствующего и, обдумав, его слова, ответил:

— Я хочу, чтобы меня поняли и не пытались превратно использовать слова, которые я скажу. Я сейчас был у постели своего брата, отравленного с вашего одобрения, и советовался с ним. Хочу, — Гамилькар возвысил свой голос, — чтобы вы осознали, что сделали ваши воспалённые тщеславием и завистью мозиг, когда поддерживали предложение Касты, испытывающей к моему брату внутриутробную ненависть! Что вами двигало! Одними равнодушие, а вот другими съедаемая зависть и, растущая на этой почве, злость! И не надо возмущаться! — Гамилькар обвёл своим взором площадь зала, занимаемую Ганнонами и Магонами, — своё несогласие, равно как и свою храбрость, надо показывать на равнине Тунесса! Что, некому принять пришедший на пирсы товар? Где проявление неиссякаемого героизма?

Гамилькар замолчал, окинув ещё раз взглядом притихший Совет…

— Карталон выжил! — громко продолжил он. — Но сейчас это уже другой человек! Я это понял, посмотрев в его глаза! В них погасли некоторые краски, хорошо знакомые мне с детства! В нём больше нет того юношеского восхищения и любви к этому городу! В его глазах читалась только боль и страшные душевные муки! Переборов смерть, он изменился! Как изменился бы любой из нас, переживи такое. В его душе не звучит та золотая кифара, катившая такие мощные волны любви к этому городу. Кифара умолкла! И, я боюсь, навсегда…

Гамилькар снова помолчал, обдумывая что-то…

— Вы лишились одного из самых сильных и твёрдых защитников этого города! Отныне его дети не будут наполнять этот город своим смехом, а позже своей доблестью! — закончил эту тему Карталон.

— Это Карталон сказал тебе сам? — спросил один из суффетов.

— Нет. Как я уже вам сказал, я это прочёл в его глазах, — ответил Гамилькар и продолжил свою речь: — А теперь о том, что вас так интересует. Прибывшая со мной армия немногочисленна! И она не отправится на равнину Тунесса по двум причинам. Причина первая. Армия Карталона, а эту армию нанимал он, не участвовала в операциях с армией, набранной мной. Многие из вас, занимаясь только торговыми операциями, не знают и не понимают, что это за наука, командование наёмной армией! Нанимая армию, мы стараемся не набирать в неё народы с разными культурными наклонностями. Например, мы никогда не нанимаем вместе египтян и ливийцев! Почему? Потому что эти народы большую часть истории находятся в непрерывной вражде по отношению друг к другу! Они могут объединиться на какое-то время, благодаря каким-то политическим замыслам, но этот союз будет хрупким и недолгим! И история это не раз подтверждала! Поэтому в общей армии эти народы не имеют той необходимой сплочённости, при которой достигается победа. Моя армия набрана в Испании и Сицилии. Это значит, что в её рядах находится много сицилийских греков, греков так называемой Великой Греции, которые заселили восток Сицилии и юг Италии. Эти греки всегда с прохладцей относились к грекам Эллады, более того — долгое время враждовали с ними! То же самое касается и кельтов. Кельты своими непрерывными вторжениями в Элладу возбудили к себе враждебность, особенно, после последнего вторжения Бренна! А армия Карталона вербовалась на Балканах! Причина вторая. Карталон, как и я, склоняется к недопустимости моего присутствия в сражении! Моё мнение и его совпали полностью! Ксантипп вступил в звание главнокомандующего армией и армия это приняла! Появление накануне сражения нового человека, хоть как-то претендующего на этот пост, подорвёт боевой дух, веру и настроение солдат армии! Ксантипп, а я с ним знаком, очень опытный, здравомыслящий военачальник. Особо тонкий тактик. Поэтому моё решение звучит так! Я не поеду к Тунессу, а займусь укреплением города! Для этого нужно форсировать строительство бастионов города!

Гамилькар замолчал. Суффеты тоже молчали, осмысливая слова Гамилькара.

— Если ты собираешься укреплять город, значит, ты тоже не веришь в успех битвы! — ядовито заметил Масарбал Магон.

— Итоги битвы заранее могут знать только боги, ибо они могут заглядывать в будущее. Сердцем я верю в победу, но мой разум говорит мне о необходимости укрепления города. В любом случае, это не помешает! В случае осады у Масарбала Магона будет возможность укрыться от врага! Бежать можно будет только на корабле! И ещё хочу добавить! Это касается именно тебя, Масарбал Магон. Я удивлён, что столь знаменитый отвагой полководец, избежавший смерти за свою трусость и бегство с поля сражения, сидит здесь и не пытается смыть позор своего бегства в чине простого всадника на равнине Тунесса!..

Совет не смог найти контраргументы высказываниям Гамилькара и поддержал его действия. Гамилькар в этот же день объехал недостроенные бастионы города для форсирования их строительства. Также он посетил казармы и оставшиеся в них части Священных отрядов, которых оставили для обороны города. Его деятельность прервала только наступившая ночь. После этого Барка отправился в родной дом, где братья не были больше года.

 

Глава 23

Сражение близилось к концу. Ксантипп отвёл лакедемонян от затухающей схватки, дав самим карфагенянам закончить сражение. Ксантипп, как и было принято у лакедемонян, сам участвовал в сражении и не знал всех тонкостей случившегося столкновения. В центр съехалось много военачальников, которых одержанная безукоризненная победа не могла не вдохновить на внутреннее ликование, готовое вот-вот выплеснуться наружу… Военачальники ждали Ксантиппа, чтобы с радостью поделиться пережитыми чувствами и чувствами, переполняющими их сейчас. Они делились ими друг с другом, громко комментируя тот или иной эпизод битвы. При появлении Ксантиппа все оживились и даже двинулись ему навстречу.

— Клянусь благосклонностью Милгарта, сегодня нет для меня человека, которого я так бы не хотел обнять и поблагодарить, как тебя, славный Ксантипп! Ты величайший полководец! Слава Ксантиппу! Слава! — прокричал слова, исходившие из его сердца, Бастарт.

Этот возглас был подхвачен всеми присутствующими и трижды повторен.

— Принесите воды! Полководцу надо омыться! — приказал Форгон. — Сегодня день, когда солнце заново выглянуло над нашим городом! Ибо тень, павшая на него, отступила и рассеялась!

Ксантипп снял алый плащ, который покрылся пылью в забрызганных кровью местах и оттого стал очень тяжёлым. Лицо его сияло радостью победы, но он был немногословен.

— Большие потери слонов? — только спросил он.

— Семь слонов. Как ты и предполагал, их удар был столь мощным, что римляне не смогли оправиться от него, и поэтому сражались растерянно, без былой твёрдости.

— Послали конницу преследовать отступающих? — Ксантипп принялся обмывать тело.

— Да. Но лошади устали! Ведь всё сражение конница была главной ударной силой! — пояснил Форгон. — Пешие отряды «священников» преследуют врага! И ещё пращники и отряд Диархона отправились по следам врага. Скажи, Ксантипп, тебе нужно было обязательно рисковать собственной жизнью и биться со всеми наравне?!

Ксантипп выпрямился, одеваясь.

— Для своих лакедемонян я всего лишь их выбранный начальник и как их командир должен участвовать в сражении. Наши традиции не освобождают от этого даже царей. Они должны участвовать в битве, как равные среди равных.

Форгон покачал головой:

— Это, конечно, очень славно и отважно, но слишком безрассудно!

Со всех сторон собирались войска, закончившие подавление отдельных очагов сопротивления римлян. Вели пленных, их скапливалось всё больше и больше. Наконец, привели консула. Регул шёл спокойно, вместе с ним шли его ликторы, с которыми он благодушно беседовал. Регула подвели к группе стоящих военачальников. Он подошёл с гордым видом, стараясь казаться спокойным и уравновешенным. Хотя человеку опытному сразу бросалось в глаза, что именно это показное спокойствие, несвойственное этому человеку, и есть свидетельство бушующего пожара в груди этого человека! И только душевное насилие над собой сдерживает порывы отчаяния консула…

— Граждане Карфагена приветствуют консула Римской республики! — поприветствовал Регула Форгон, ведя речь на греческом наречии Карфагена. — Будут ли у тебя какие-либо просьбы или требования по поводу содержания в плену человека твоего ранга?

— О каком ранге ты говоришь, карфагенянин! Я в плену и поэтому перестал пользоваться привилегиями власти Римской республики. Рассматривайте меня как простого пленного римского солдата! И отношение ко мне должно быть равным отношению к другим! — Регул высокомерно оглядел карфагенян.

— Не значит ли это, что мы вправе продать тебя в рабство, как ты продал наших пленных после битвы у Адиса? — Форгон внимательно посмотрел в забегавшие глаза консула.

Глаза Регула и вправду непроизвольно забегали после слов старого стратега. Стало очевидно, что такого оборота он никак не предполагал. Одна лишь мысль о рабстве, ещё вчера совершенно не рассматриваемая, сегодня становилась практически реальной. Речь консула изменилась, он попытался словами объяснить обратное.

— Я имел в виду, что как пленный я равный среди равных, но думаю, что продажа даже бывшего консула в рабство повлечёт последствия после мер, принятых Римской республикой!

— Каковы же могут быть меры? Если ты пленён практически у черты нашего города?! Но хватит беспредметных бесед! Ты хочешь быть равным другим? Пусть так и будет!

Форгон отвернулся от консула. Регул стоял как вкопанный. Мысли его путались… он вернулся в битву… Отчаяние и бессилие овладели им! Он проклинал себя за то, что пожалел своих соратников и сдался в плен! Сейчас он ненавидел всех, и этих пуннов, и своих, из-за которых его жизнь может принять совсем иной оборот. Нестерпимая боль за будущее пронзала его сердце… В былые временна, если бы этот человек попал в его руки, он был бы распят!.. Но сейчас… Ошейник раба приводил его в трепет…

— Так что будет со мной? — спросил Регул, уже забыв о своём достоинстве.

Форгон повернулся к нему. Долго смотрел на понуро стоящего консула, потом произнёс:

— Твою судьбу решит Совет! Уведите консула!

Консула увели. Ксантипп посмотрел ему вслед. Он не принимал участия в разговоре, потому что считал, что свою роль в разыгравшихся событиях уже сыграл.

— Какие будут распоряжения, стратег? — спросил Форгон Ксантиппа.

— Принимай командование, Форгон, — Ксантипп улыбнулся. — Ты самый опытный военачальник на театре войны в этих местах! Продолжай преследование врага, пока он не сядет опять на свой флот! Я снимаю с себя командование! Я брал его только на период сражения.

— Ну что же, я понимаю тебя, Ксантипп. Это наша война и нам её завершать. Куда ты теперь?

— Меня нанял Карталон, ему и решать. — Ксантипп говорил спокойно, без лишних эмоций в голосе.

Форгон изумлялся выдержке спартанца. Если вначале в нём проглядывались какие-то нотки чувств, вызванные только что законченным сражением, то сейчас Ксантипп полностью контролировал свои чувства, не выказывая эмоций.

— Хватит вам секретничать! Пора промочить горло за достижение великой победы над грозным врагом! Пойдёмте, друзья! — Бастарт взял обоих под руки. — Сегодня надо воздать богам наши похвалы и благодарность им за их поддержку и благосклонность к нам!

Бастарт повёл их к раскинутому неподалёку шатру.

 

Глава 24

В городе полноправно царствует ночь. На ночном небе ни облачка. Звёзды таинственно перемигиваются друг с другом, владея каким-то скрытным, непонятным для человека языком таинственных сигналов. Их перекличка явно о чём-то говорит, но об этом знают только небесные тела, например, ближайшее к нам — Луна. Но она повёрнута к нам только своей молчаливой улыбчивой стороной, которое тысячелетиями смотрит на Землю, ничего не говоря ей! Её рассеянный свет тускло освещает окрестности, на которых проглядываются тёмными пятнами сады и виноградники, и более светлыми — поля пшеницы, бахчей, риса. Также лунный свет освещает идущую к городу дорогу, которая сквозь темноту ночи кажется совершенно пустынной, что очень несвойственно этому городу. Город живёт торговлей и по дороге к нему и днём и ночью должны спешить обозы торговцев, везя в город тысячи различных товаров. Но дорога пустынна, это свидетельствует о сложных обстоятельствах и трудностях, испытываемых городом.

В ночном сумраке не видно архитектуры города, не видно его храмов и площадей. Их до утра завесил ночной сумрак. Вокруг города не достроены укрепления городских фортификаций. Не до конца возведены крепостные стены, не вырыт перед ними ров… Но направление, где просматривается тускло освещённая дорога, уже прикрыто рядом бастионов в виде высоких башен. На одной из них расположился дозор, осуществляющий контроль за подходами к городу. Одни воины отдыхают, другие несут вахту, всматриваясь и вслушиваясь в атрибуты ночи: мрак и тишину.

— Что твой брат, служащий во флоте Гамилькона, рассказал нового о войне на море? — спрашивает воин, сидящий на матрасе из соломы.

— Я с ним виделся мельком. Он забегает лишь на короткое время! Но рассказывал, что Гамилькон контролирует побережье Тунесса почти полностью. Эскадры дежурят поочерёдно, чтобы римлянам не пришло подкрепление без нашего ведома.

— А что Римский флот?

— Говорит, что базируется вокруг Аспида. Когда уплывала армия Вульсона, оба флота сопровождали её, не ввязываясь в сражение с нами! Но наш флот не отставал от них, не давая ей высадится ближе к Карфагену!

— Да, а мы тут сидим и ждём непонятно каких вестей, — продолжал разговор первый воин, — половина Священных отрядов, ушедших с лакедемонянами, может быть, сейчас ждут нашей помощи. А мы здесь охраняем недостроенные стены!

— Брось, город тоже ведь нельзя оголять! — отвечает ему второй. По голосу чувствуется, что этот собеседник постарше и поопытней. — Гамилькар бросил Сицилию и прибыл сюда, чтобы защитить город! А ты говоришь…

— Хотел я прошлый раз, когда уходила тысяча с Теоптолемом, тоже отправиться с отрядом! Просился! Но наш командир не пустил, говорит: «Ты ещё молод, Актих!» Ну, теперь обязательно попрошусь в Сицилию с Гамилькаром, — мечтательно говорит Актих, — надоело ходить только в дозоры и караулы.

— Да, действительно, ты ещё молод! — смеется второй. — Ты даже не представляешь, что это такое стоять в строю в сражении! Прошлую войну с Ливией я провёл в передовой фаланге… Уж я насмотрелся на прелести войны во всех её различных ликах! Участвовал и в сражениях, и в осадах!

— Ну, вот видишь! Ты прошёл уже войну, а меня отговариваешь. И я, может, тоже могу проявить себя на поле брани! Чтобы узнать, на что я способен. И какие я могу перенести лишения и трудности.

— Глупый ты! Но время излечит эту глупость. Тебе надо завести семью и детей, а потом стремиться на войну! Чтобы было кому продлить твой род, Актих!..

— Тихо, тихо! Слышишь… — вслушивается в тишину Актих.

— Что? Ничего не слышу!

— Вот опять… слышишь? — Актих уже всматривается в сумрак ночи.

— Актих, тебе показалось, нет ничего!..

— Да нет же! Скачут всадники! Я это отчётливо слышу! Вот подожди…

Оба вслушиваются в тишину ночи…

— Да! Теперь и я слышу! Вот ещё, ещё… Ну, у тебя и слух, Актих! В армии в дозоре тебе цены не будет! — смеётся собеседник Актиха.

Тем не менее топот скачущих всадников становится всё отчётливей. Вот уже на дороге заметно тёмное двигающееся пятно…

Актих спускается с башни к недостроенным воротам, там он будит спящий дозор и они высыпают за проём ворот, чтобы встретить скачущих… Тёмное пятно приближается… Вот уже видны очертания скачущих всадников… Охрана зажигает факелы, выстроившись через равные промежутки, пытаясь осветить как можно большее пространство у ворот…

— Стой, кто такие? Куда несётесь? Стойте, вам говорят, в воротах вас насадят на копья! Вы этого хотите?

На свет выезжают несколько всадников… Всего их шесть. По лошадям видно, что они долго не останавливались. Разгорячённые скачкой кони танцуют на месте, тяжело дыша…

— Мы вестовые, едем в Сенат! Пропускай! — На свет выезжает последний всадник. По всему видно, что он не простой воин. — Радуйтесь, граждане! Враг разбит! Римский консул пленён нами!

— Что?! — не верят воины. — Разбит? Вот это новость! Слава могучему Баалю! Хватит ждать плохих вестей! Победа! Слава Ксантиппу!

В дозоре меняется настроение. Все друг друга обнимают. Весть о победе, пришедшая так неожиданно, разбудила весь дозор. Воины лезут с расспросами к гонцам, привёзшим эту весть, но их командир отправляется дальше и отряд следует за ним. Дозор продолжает громко радоваться победе… Только один воин, отойдя в сторону, не разделяет общего ликования…

— Ты что, Актих? Не радуешься нашей победе? Почему такой кислый вид?

— А что радоваться? Враг разбит! А я опять не попал в армию, участвующую в сражении!

— Дурак ты, Актих! На твой век битв ещё хватит! Радуйся, город не увидит врага под своими стенами!

Актих отходит в сторону. «Нет! Решено! Попрошусь у самого Гамилькара! Может, в Сицилии мне удастся проявить свою храбрость!» — решает он и присоединяется к товарищам…

 

Глава 25

Двое суток остатки римских войск отступали к городу Горзи. Отступление задерживалось большим количеством раненых. Преодолевая невероятные трудности, армия вошла в город, где в полной мере занялась помощью всем, кому она была необходима. Но в городе выяснилось, что склады с продовольствием, заготовленным ранее для нужд армии, разграблены местными ливийскими вождями, мгновенно узнавшими о поражении римлян и потерявшими к ним всякое почтение. Дав армии кратковременный отдых, Тит Бабрука и Септемий Бибул повернули армию к Адису…

Септемий на совете военачальников Республики предложил назначить верховным главнокомандующим Тита Бабруку, единственного военачальника, который сумел в наступившем хаосе во время битвы сплотить два легиона и отступить в полном порядке, собрав большое количество солдат других частей. Тит выполнил эти действия грамотно и твёрдо, избежав тяжёлых потерь. Военачальники поддержали кандидатуру Тита, оставив в его попечении знамя консула. Как было сказано выше, к легионам примкнуло очень много разгромленных остатков частей других легионов, а также часть конницы правого фланга, которая, испуганная слонами и окружённая конницей врага, была разгромлена в самом начале сражения, После их присоединения у Бабруки оказалось около двух тысяч тяжёлых всадников, которых он тут же отправил в арьергард, создав заслон против тревоживших его передовых частей противника, оградив таким образом себя от неожиданного нападения. Тит усилил конницу, передав ей две тысячи принципов для нанесения более тяжёлых потерь при отражении атак врага. Таким образом, армия пришла в Адис. Что поразило римлян, так это быстрое изменение отношения к ним местных племён варваров. На римлян уже смотрели искоса, без особой приветливости… Септемий решил навестить в городе римский госпиталь, куда вперёд отправили сильно раненых солдат на реквизированных у варваров повозках. Он разыскал расположение госпиталя, находящегося в одной из бывших казарм городской стражи. При входе в закрытый двор бывших казарм в нос квестора ударил запах горелого мяса. На центральном дворе казарм горело несколько погребальных костров. Вокруг костров были выстроены когорты римской стражи, отдававшие почести погребальному ритуалу.

Квестор, подойдя к строю, припал на правое колено, прижав правый кулак к сердцу, склонив голову, в знак почести воинской доблести усопшим. К квестору, как только увидел его, подошёл приимпелярий стражи.

— Много умерших? — коротко спросил Септемий.

— Каждый день от двух до четырёх костров! По десятку усопших воинов! — ответил приимпелярий. — Много умерших от заражения. Жара и мухи этому способствуют!

Септемий молча кивнул. Он зашёл внутрь казарм, в нос ударил характерный луковый запах. Так пахнет септическая инфекция, которую позже врачи назовут гангреной.

— Здесь у нас, — говорил приимпелярий, — уже умирающие, у которых заражение необратимо. Мы их отделяем, чтобы было меньше заражений у остальных.

— Сколько ещё не заражённых? — Септемий смотрел на умирающих людей. Их взгляд уже не выражал никаких чувств.

— Сотни четыре! — ответил офицер. — Да, квестор, я забыл тебе сказать! Здесь, среди умирающих, один военный трибун.

Септемий остановился как вкопанный.

— Где? Кто? — спросил он.

— Пойдёмте, — приимпелярий пошёл впереди Септемия.

Он прошёл весь зал и вошёл в отдельную комнату. В ней лежал человек с бледным лицом и потрескавшимися до крови губами. Септемий сразу узнал его. Это был Сервилий Котта!

Бибул бросился к нему:

— Сервилий! Мы тебя искали! О тебе ничего не было известно!

Сервилий медленно перевёл взгляд на Бибула. Узнав его, он попытался изобразить потрескавшимися губами улыбку.

— Воды! — скомандовал Септемий.

Принесли тёплую воду. Септемий мягкой тряпкой увлажнил губы Сервилия, протёр его лицо. Вошёл военный санитар и, видя, что Септемий хочет дать попить Сервилию, покачал головой, давая понять, что не следует этого делать. На немой вопрос Септемия, санитар опять покачал головой и устремил глаза на живот Сервилия…

Сервилий видел всё манипуляции глаз Септемия и санитара.

— Да, — тихо сказал он, — да, Септемий, Морс стоит у меня за спиной, а за её спиной стоят Цепул и Видуус! Жаль! Столько было планов! Ты знаешь, Септемий, самое обидное, что стрела попала сразу, в начале сражения и атаки! В живот… — Он замолчал, отдыхая. — Но ничего уже не исправить, Септемий! Я прошу тебя! Расскажи моей семье, что я умер в сражении, а не от раны, в мучениях! Так им будет легче это принять…

Септемий вдруг почувствовал, как где-то в груди что-то задёргалось, перехватывая дыхание… В глаза ударило песком равнины Тунесса и из них, колясь иглами, проступили слёзы… К смерти его близких, мучившей совсем недавно его душу, добавилась смерть его близкого друга, с которым он сдружился ещё в Сицилии, в армии, но который стал для него одним из самых важных людей в этом походе. И вот уходит и он!..

Вдруг, что-то вспомнив, Бибул полез в дорожную сумку и достал оттуда какой-то предмет. Взяв руку Сервилия, он вложил это в неё.

— Что это? — спросил Сервилий, раскрыв ладонь и увидев какой-то амулет.

— Это то, что носил на себе магистр арканитов, rex sacrorum, одна из частей Астарты, — ответил Септемий. — То, из-за чего они почувствовали себя неуязвимыми! То, что заставило их развязать войну, в которой погибла масса людей. Один из этих амулетов, хранящийся в Карфагене, страстно желал раздобыть Регул и скорее всего для себя! Теперь он в плену, а магистр в свите Диса!

— Вот оно что! Я не знал подробностей… Получается, я умер вот за это?! — Сервилий усмехнулся от этого и стал ещё бледнее.

— Нет, друг! Ты сражался геройски и умираешь геройски! Если бы не эта грязная, никому не нужная война, все были бы живы!

Сервилий смотрел на амулет, потом перевёл взгляд на Септемия:

— Друг, — обратился он, — обещай мне, что сделаешь всё, чтобы закончить эту бойню. Чтобы в Республике хоть на короткое время воцарился мир! Я горжусь, что имел при жизни такого друга, как ты! Кстати, я послал к тебе вестовых, чтобы предупредить об опасности, исходящую от Регула и магистра-советника!

Септемий взял Сервилия за руку:

— Спасибо, друг! Я их встретил!

Сервилий облегчённо вздохнул:

— Я рад, что помог тебе… Знаешь, хочу тебе сказать, что когда служил Республике, для меня всегда слова — долг Республике, слава Республики, возвышение Республики много означали! А вот теперь, умирая, я больше думаю о своей семье, ребёнке, родных. И совершенно не вспоминаю Республику… Наверно, я не герой… Но моя семья мне сейчас намного дороже… Пожалуйста, Септемий, отвези мой прах в мой дом на Азентине! Пусть мой ребёнок держит его в своих руках…

Септемий подтвердил согласие молчаливым кивком головы.

— И спаси как можно больше римских граждан! — сказал Сервилий. — Странно, чувствую холод в ногах, а живот горит огнём… Сделай всё, как я прошу, друг! — Котта обессиленно вздохнул…

— Я сделаю всё, что в моих силах, Сервилий! Обещаю тебе! — Септемий отпустил руку друга.

— Иди, Септемий. Иди… Дела ждут тебя! Но, пожалуйста, присутствуй при моей кремации… — Котта вдруг скорчился от боли и потерял сознание…

…Выйдя из комнаты, Септемий обратился к приимпелярию:

— Отправляйте обоз с незаражёнными ранеными в Клупею! Я помогу с повозками! Держи меня в курсе о здоровье Сервилия!

Приимпелярий кивнул головой…

 

Глава 26

По приходу армии в Адис Тит Бабрука распорядился привести в порядок всю амуницию армии. Контроль за этим был возложен на центурионов армии. Центурионы для начала решили привести в порядок комплектацию шанцевого инструмента всех манипул и когорт. Для этого из города и близлежащих поселений были собраны и вывезены все лопаты, топоры, кирки. Всё это было распределено между центуриями, и только после этого армия занялась экипировкой. Городские ремесленные мастерские получили заказ на ремонт кожевенных доспехов и пластинчатых панцирей. Одновременно с ремонтом доспехов центурии приводили в порядок свой внешний вид, ремонтируя и, если надо, меняя одежду…

Кассий Кар в числе старших центурионов занимался теми же поставленными задачами, что и другие, но имел ещё одну нагрузку. Он, являясь приимпелярием первой когорты, обязан был знать любого декана своего легиона, а их появилось очень много новых, продвинувшихся по службе из-за смерти предыдущих после последнего сражения! Кар обходил манипулы и беседовал с вновь назначенными деканами. После того как произошли события, после которых стало возможным больше не опасаться удара из-за угла ножом или предательского выстрела стрелой арканита, Кар ходил по расположению легиона свободно, редко попадая в свою когорту. Массилий, произведённый Бабрукой в центурионы, следил за порядком в ней. Обедал и ужинал Кассий в тех же манипулах, где находился в это время. Таким образом, общими усилиями за два дня пребывания армии в городе она совершенно изменилась, что позволило ей поднять и свой моральный дух.

И результаты этого не замедлили сказаться! Арьергарду армии удалось с успехом отразить и победно завершить несколько стычек с преследующими их пуннийцами. И хотя до крупного столкновения не дошло, римская армия почувствовала уверенность в своих силах.

Для дальнейшего перехода к Клупее или Аспиду армии требовалось раздобыть провизию. Кассий находился в девятом манипуле, когда его разыскал вестовой квестора Септемия Бибула. Кассий прибыл на встречу с Септемием, когда тот объезжал с интендантами склады с продовольствием. Увидев Кассия, Септемий оставил своих собеседников и пошёл навстречу старшему центуриону.

— Клянусь быстротой Марса! Я не ожидал, что ты так быстро откликнешься на мой призыв!

— Вестовой произнёс слово «необходимо», и я решил, что это очень важно, — улыбнулся Кассий. Они приветствовали друг друга кивком головы и пожимая предплечья друг друга.

— Я позвал тебя по действительно важному делу. Сегодня вечером произойдёт кремация Сервилия Котты. Он умер вчера в госпитале, не приходя больше в сознание! Для меня это очень тяжёлая утрата. Я хотел, чтобы именно твоя первая когорта отдала почести ему и другим умершим вчера воинам!

— Когорта будет там, Септемий! Все приготовления беру на себя! — Кассий был краток и серьёзен.

— Вот и решили. — Септемий выглядел уставшим. — Тогда до вечера!..

Кассий вернулся в свою когорту. Войдя в палатку центурионов, он поискал глазами Массилия, но того в палатке не было. Справившись о его месте нахождения, Кассий направился на стрельбище, где Массилий проводил плановые занятия по метанию дротов. Войдя на площадку метания, Кассий увидел Массилия, показывающего приёмы точного броска.

— Основное в броске выработка техники! В чём она заключается! Главное при броске взять дрот точно за центр тяжести древка. Вы должны находить центр тяжести дрота автоматически, не пользуясь глазами. Ваши глаза устремлены на врага и, при вхождении того в зону поражения, нужно бросить дрот. При таком броске дрот будет ускоряться ровно по изогнутой траектории. Если же вы бросите дрот торопясь, не соблюдая центра тяжести, то бросок будет неудачным и недалёким!..

В этот момент Массилий увидел Кара и, дав необходимые рекомендации своим помощникам деканам, пошёл к приимпелярию.

— Что привело старшего центуриона к старому другу Массилию? — улыбаясь, спросил он. На его лице проступила радость от столь неожиданной встречи. Он подошёл к Кару и, увидев, что его чело чем-то омрачено, тут же спросил: — Что-то случилось?

Кассий передал ему разговор с Септемием и попросил подготовить когорту к вечерней тризне. Массилий заверил, что всё будет готово. Он, пристально взглянув Кассию в лицо, спросил:

— У тебя последнее время что-то происходит! Но ты не открываешь своих помыслов своему старому товарищу! Не делишься тревогами! Ты стал скрытен и немногословен! Но если ты будешь скрывать от старого друга мысли, терзающие тебя, и попытаешься решить их сам, то сие совсем не значит, что это приведёт тебя к правильному решению!

Кассий посмотрел на Массилия, опустил глаза. Помолчав, он сказал:

— Я видел Диархона. Он сказал, что они ждут Гамилькара, который приедет вместе с Клариссой. А если приедет Кларисса, то, значит, с ней Иола! Получается, что она едет сюда, а мы отсюда! И никто не знает, что будет дальше! Куда нас закинет продолжающаяся война, никто не знает. И сколько она будет продолжаться? В Сицилии война разгорится с новой силой! Но я, Массилий, воевать больше не хочу! Ради чего мы отдаём свои жизни? Ради укрепления Республики? А кто ей угрожает? Война продолжается ради алчности кучки олигархов! Именно она получает выгоду из любой войны! Всё уже могло кончиться, не будь Регул властолюбивым авантюристом! Но теперь всё окончательно запуталось!

Массилий внимательно слушал Кассия. После того как тот закончил говорить, спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Доведу манипулы до Аспида, но в Италию не поеду!

— Да ты что? Тебя обвинят в дезертирстве! Твою родню начнут преследовать! Ты об этом подумал? — Массилия удивило такое непродуманное решение Кассия. — Почему ты не сдался там, в сражении, в плен?

После этих слов глаза Кассия сверкнули гневом, посмотрев на Массилия.

— Вот! — спокойно продолжил Массилий. — Сдаться в сражении ты не мог! Гордость воина и ответственность за знамя не давали возобладать этому решению! Но сейчас! Стать дезертиром? Кому? Кассию Кару?! Ты сходишь с ума, Кассий!

— Да! Я схожу с ума! — тихо, блуждающим взглядом смотря на Массилия, ответил Кар. — Но что мне делать? Массилий, если мы уплывём отсюда, разлука может затянуться на годы! Если не потеряем друг друга на всю жизнь! Что делать?! — Кар взялся за голову. — Раньше, когда Септемий рассказывал мне, как искал смерти после потери жены и ребёнка, я не понимал его! Мне было его жаль, но я это не прочувствовал, не проникся! Теперь я понимаю, о чём он тогда говорил и что испытывал! И мне кажется, что я намного слабее его в этом вопросе… У меня голова идёт кругом, а решения я не нахожу! Легче умереть!

Массилий покачал головой. Он не видел таким Кассия ни разу. Это был бывалый воин, не терявший надежду в самых неблагоприятных обстоятельствах. И вот… Массилий положил свою руку на плечо Кассия:

— Успокойся, Кассий! Оставь всё как есть! Жизнь и Артемида, соединившие вас, сами найдут решение! Обязательно найдут или подскажут! Прояви терпение!

Кассий долго смотрел на Массилия.

— Ты прав, Массилий! Дезертирство не выход!

— Да, не выход, — твёрдо сказал Массилий. — Терпение, центурион, терпение! И не забывай, что старина Массилий тоже не светится охотой сражаться за благополучие патрициев!

Кассий вспомнил мечты, которые однажды озвучил Массилий. Он улыбнулся, взяв себя в руки.

— Ну ладно, значит, будем ждать перст судьбы! Надо нагрузить себя работой, чтобы не отвлекаться на думы.

— Это хорошая мысль, Кассий, служба очень дисциплинирует и собирает в кулак твою волю!

— До вечера, друг! — Кассий пошёл с площадки, но развернулся и сказал, улыбнувшись: — А знаешь, мне действительно стало легче после разговора с тобой! Спасибо! Жду у госпиталя.

Кассий ушёл в расположение легиона…

…Вечер… Солнце ушло за горизонт, пряча свои длинные руки-лучи до утренней зари. Жара ещё не спала, разогретый за день воздух обездвижен и ждёт ночной прохлады, которая вытеснит его в более высокие слои атмосферы. На центральной площадке бывших казарм городской стражи правильным четырёхугольником — каре построены когорты римского легиона. По углам каре располагаются знаменосцы легиона. Не только вечерний сумрак лёг на лица воинов, на их ликах лежит печать печали и скорби. Эта печально-торжественная процессия собрана для прощания с умершими от ран товарищами. В центре каре сложены три погребальных костра. Два больших и один между ними гораздо меньших размеров. На среднем костре, сложенном из сухих брёвен особым порядком — колодцем, лежит Сервилий Котта. Он одет в торжественную одежду и обёрнут красным плащом полководца. Голова его покрыта венком из лавра. На глаза положены две медные монеты — плата за переправу через реку Стикс души умершего старым Хароном. Рядом с выложенной дровницей стоят авгуры с зажжёнными факелами. На двух других выложенных дровницах лежат по десятку воинов, одетых в чистые одежды и также приготовленные к траурному действию.

На середину площадки выходит главнокомандующий отступающей армии Тит Бабрука. Он снимает шлем и держит его левой рукой, согнутой в локте, а сам, глядя на погребальные костры и на построенных товарищей, произносит речь:

— Сегодня мы, граждане Римской республики, провожаем своих товарищей! Они покинули наш мир, хотя у многих была впереди ещё вся жизнь! Много товарищей мы уже похоронили, ещё больше их осталось лежать на равнине Тунесса! Но теперь ушли и они! Ушли из-за нашей с вами слабости и неумения добиваться победы! Хотя война хоронит и победителей. Но победитель умирает с лёгкой душой, а побеждённый несёт за собой груз поражения. Но их души уже приближаются к царству Плутона, где клубят свои волны Коцит и Ахеронт! Где струится дающая забвение всему земному река Лета! Там же несётся во тьме и пламенный Пирифлегонт! Там в мрачном мареве по тёмным, мрачным полям Плутона, заросшим бледными цветами асфодела, носятся бесплотные тени умерших. Они жалуются на свою безрадостную жизнь без света и без желаний! Они тихо стонут едва уловимым шелестом увядших листьев на осеннем ветру! Но нет никому возврата из этого царства печали! Трёхглавый адский пёс Цербер, на шее которого движутся с грозным шипением змеи, сторожит выход! Не повезёт обратно через мрачные воды Ахеронта и Стикса на своём утлом челне суровый перевозчик душ Харон! На вечное безрадостное существование обречены души умерших в мрачном царстве Плутона! Сам Плутон сидит там на золотом троне со своей женой Прозерпиной! Им прислуживают неумолимые богини мщения Эринии. Грозные, с бичами и змеями, преследуют они души умерших! А у трона Плутона сидят судьи царства умерших — Минос и Радамант! Здесь же, у трона, находится ненавистный людям и богам, бог смерти Танат с мечом в руках, в неизменном своём чёрном плаще, с громадными чёрными крыльями, от которых веет могильным холодом! Рядом с Танатом сидят мрачные Керы, пьющие кровь людей во время сражений! Здесь же, у трона, сидит и прекрасный юный бог сна Гипнос! Его боятся даже боги, ибо власть его не имеет границ! Не могут ему противостоять ни люди, ни боги, ни даже сам Юпитер! Потому как и его грозные очи смыкаются и погружаются в глубокий сон под взглядом этого юного бога! Возле Гипноса сидят его младшие боги сновидений! Есть среди них и боги, дающие вещие и радостные сны, но есть и боги страшных, гнетущих сновидений, пугающих и мучающих людей. Есть боги тяжких кошмаров, от которых страдают только смертные, они грозят им горем и несчастьями! Также там присутствуют при Гипносе боги лживых снов, они вводят человека в заблуждение и часто ведут его к гибели! Так, для сравнения, вёл себя Регул, поверив своим видениям и приведя к гибели армию! Полно мрака и ужаса царство Плутона! Там бродит во тьме ужасное приведение Эмпуза с ослиными ногами, которое заманивает ночами людей в ночной мрак уединённого места и выпивает всю кровь его, пожирая затем трепещущее тело! Там же бродит и чудо вищная Ламия, она ночью пробирается в спальню счастливых матерей и крадёт у них детей, чтобы напиться их крови! Но над всеми приведениями и чудовищами властвует великая богиня Геката! Три тела и три головы у неё! Она безлунной ночью, в глухой тьме, блуждает по глухим дорогам и у могил со своей ужасной свитой, окружённая стигийскими собаками! Ужасно царство Плутона и ненавистно оно людям!.. Воины, я для того напомнил вам о прелестях царства Плутона, чтобы вы поняли, насколько этот свет лучше подземного! И, борясь в следующий раз с врагом, не забывайте, что вас ждёт в случае проигрыша! — Тит обвёл всех присутствующих своим жёстким, требовательным взглядом. — Но воздадим почести нашим усопшим героям! Они все были ранены в переднюю часть тела и ни один в спину! Они боролись с врагом за нас! За нас и умерли! Но, умирая, они завещали нам свой меч! Меч мщения! Вам решать, как им распорядиться! — Тит замолчал на минуту. — Так давайте зажжём костры погребения, чтобы лишить подземных чудовищ плоти наших товарищей! Слава Сервилию Котте! Слава всем воинам! Слава!

Возглас Бабруки подхватили ряды пехоты и ночь проснулась от трижды прокатившегося рёва:

— Слава! Слава! Слава!

Авгуры зажгли костры. И те запылали, поглощая плоть и сухие поленья жадными, голодными языками. Высокое пламя трёх костров скрутилось в один огненный вихрь, исторгая едкий, бьющий в нос запах горелой плоти…

 

Глава 27

…Утро… Восход озарил первыми золотыми лучами верхушку холма Бирсы. Храмы холма разукрашены по-праздничному. Всю ночь по краям базилик храмов горели алтари, город окуривался благовониями. Служители храмов Бааля, Танит, Милгарта наряжены в праздничные одежды так же, как наряжены и служители храмов греческих Мегар. Весь город приготовился чествовать победителей в битве при Тунессе. Несмотря на ранний час, улицы полны народа. Город преобразился, женщины надели свои самые красивые, яркие одежды. Наплели всевозможных венков, по традициям разных народов, для встречи победителей. На заре торговцы открыли свои лавки, ведя бойкую торговлю. По улицам шли многочисленные представления различных заклинателей змей, дрессировщиков слонов и обезьянок, различных шутовских групп. Город ждал колонны победителей…

Но вот по улицам живой цепью пронёсся слух: «Идут!» Простой народ повалил к краю города. Самые проворные оказались там очень быстро. И действительно, в золотых лучах восходящего солнца в двухстах стадиях отсвечивали и блестели верхушки копий возвращающегося войска. Из города народ повалил навстречу войскам. Жители Карфагена несли с собой множество кувшинов с вином и корзины со всевозможными яствами. Никогда до этого времени на город не доходило веянье смерти, как ныне. Огромная армия, высаженная Римом в Ливии, казалась непобедимой! И вот она повержена! Опасность отодвинута! Ликованию народа не было предела! Все ждали героев! И вот они идут! Победители легионов!

Первыми в колонне шли лакедемоняне, которые были легко узнаваемы по красным плащам и бронзовым щитам, ярко-красным плюмажам шлемов. Народ, увидев лакедемонян, взорвался приветственными возгласами:

— Спарта! Спарта! Спарта! — неслось навстречу алой колонне.

Спартанцы, увидев, что их приветствуют, подняли свои щиты и ударили по ним наконечниками своих копий. Люди добежали до передних рядов и стали угощать их съестным и вином, передавая по рядам холодные кувшины с вином. Лакедемоняне прикладывались к кувшинам и, утолив жажду, передавали их другим воинам. Так колонна продвигалась к городу. Возле недостроенной входной группы башен и ворот лакедемонян приветствовали городские магистраты. Они специально вышли для встречи стратега Ксантиппа. Он шёл в первой шеренге колонны, как и подобает спартанской дисциплине — пеший. Рядом с ним шли номархи фаланг, по виду мало чем отличавшиеся от самого стратега. И если бы не поднятые на затылок шлемы, магистраты бы столкнулись с трудностью определения главного лакедемонянина. Узнав стратега в лицо, городские власти, торжественно преподнесли ему расшитый золотом алый плащ, сделанный за эти дни в районе города Мегары греческими умельцами строго по спартанским обычаям. Также на шлемы всех номархов были одеты лавровые венки с серебряными лентами.

— Слава стратегу Ксантиппу! Слава всем лакедемонянам! — кричал народ. Когда колонна вошда в ворота на башне взревели трубы, возвещая всем остальным в городе о начале празднеств во всём городе в честь прибытия победителей.

А между тем за спартанцами шли слоны Карфагена — убийственная сила в прошедшем сражении. Со слонов сняли брони для быстрейшего марша и городской люд увидел многочисленные порезы на телах животных. Возничие слонов не ехали на них верхом, а шли с ними рядом. Городской люд стал передавать слонам кто лепёшки, кто фрукты, стараясь отблагодарить мирных животных за мужество, помогшее отстоять город. Возничих они угощали вином и всевозможными лакомствами. Бастарт, ведший отряд слонов, был принят громогласными возгласами ликования. В ответ он высоко поднял руки и крикнул:

— Пусть спокойно живёт и торгует наш любимый Карфаген!

В ответ раздалось приветствие:

— Слава Бастарту и его слонам! Слава!

Народ забрасывал слонов и воинов цветами и сплетёнными венками. Городская детвора, пробежавшая вперёд по колонне, вернувшись, уже кричала, что следом идут городские фаланги греческого ополчения Мегар и с ними легковооружённая пехота. И народ стал готовиться встречать следующих героев…

Гамилькар с самого утра был на ногах. Он готовился от имени Совета суффетов встречать и приветствовать главных героев битвы. Ещё до рассвета он прибыл на корабль Карталона, чтобы организовать присутствие брата на площади Совета, где должны были произойти главные торжества. Карталону стало уже лучше, хотя он был еще очень слаб. Но Барка с удовольствием согласился присутствовать на празднике. И Сибилла занялась приготовлениями к празднеству. Она одела Карталона в чистые одежды с символикой рода Баркидов. Карталон помогал ей как мог, и вскоре они были готовы к началу торжеств. Гамилькар и Сибилла помогли подняться Карталону на ноги. Карталон, встав, попытался пройти без посторонней помощи, но головокружение от слабости не позволило ему пока обходиться без поддержки, и он благодарно опёрся на плечо брата. Братья и Сибилла отбыли на площадь Совета. Вместе с ними отправился и Тоган. Чёрный нубиец уже достаточно окреп, но говорить об окончательном выздоровлении пока было рано.

Площадь Совета была заполнена народом. Здесь собрались все горожане, а также цеха ремесленников, торговцев, оружейников, ткачей, кузнецов и так далее. Каждый цех постарался изготовить свои дары возвращавшемуся войску. Кроме многочисленных представителей ремесленников, вокруг собралось много зажиточного люда. И у ступеней к зданию Совета стояли сами представители суффетов Карфагена.

Народ на площади был рассредоточен так, чтобы центр площади был свободным для возвращающихся войск. Гамилькар, посадивший брата на заранее приготовленное место и оставив его на попечение своей жены Клариссы и Сибиллы, отошёл к группе суффетов города. Народ же, увидев Карталона Барку, приветствовал его громкими рукоплесканиями и возгласами:

— Слава Карталону! Баркиды щит нашего города!

После этого многие из суффетов сочли нужным подойти к нему и справиться о его здоровье, а после пожелать скорейшего выздоровления. Карталону, так долго не покидавшему каюту своего корабля и ставшему пока центром внимания собравшегося народа, стало не по себе от неожиданно тёплого и благодарного приёма, оказанного ему городом. И в благодарность этому он с помощью Сибиллы поднялся и приветственно помахал собравшемуся народу Карфагена.

— Вот видишь, — сказала Кларисса, — тебя никто не забыл в городе и ты по-прежнему старший брат Гамилькара!

Она с любовью поправила ему волосы и положила свою руку на руку Сибиллы.

В это время раздались звуки труб, возвещающие о подходе победителей. Вся площадь развернулась в сторону прилегающих улиц к площади. С площади совета хорошо было слышно, как люди города приветствовали победителей. Восторженные крики и возгласы ликования приближались к площади. И вот на одной из улиц показались строгие ряды лакедемонян. Под восторженные возгласы народа, собравшегося на площади, лакедемоняне в строгом порядке проследовали на площадь, занимая один из расчерченных правильных четырёхугольников густыми рядами. Замечательное действие — построение грозной фаланги лакедемонян — завораживающе воздействовало на горожан. Быстрота и исключительная натренированность, с которой лакедемоняне проделали это действо, вызвало огромный восторг. Все движения лакедемонян были связаны строжайшей дисциплиной, и поэтому сама фаланга напоминала единый живой организм. Навстречу выстроенной фаланге шёл человек. Походка его была твёрдой и уверенной. Весь Карфаген сразу признал в нём Гамилькара Барку. Гамилькар подошёл к фаланге:

— Я приветствую славное племя лакедемонян, любимцев Ареса и Геры! Вы являетесь примером для подражания всем воинам мира, являя им несокрушимый боевой дух, дисциплину, отвагу, верность своему слову и мастерское владение оружием со времён афинянина Ксенофонта — стратега и историка, описавшего поход крохотного греческого войска в глубины Азии, костяком которого были лакедемоняне, двигавшегося в помощь царевичу Киру, убитому впоследствии, в сражении! Ваши соотечественники не изменили данному ими слову и не перешли на сторону царя Артаксеркса! Но с боями пробились из Азии к берегам родной Греции, хотя и были окружены полчищами персидского царя. Ваш царь Леонид, живущий в памяти потомков, не изменил своей доблести, оставшись против полчищ врагов с крохотным отрядом. Он погиб вместе со своими соотечественниками, оставив память о своём подвиге в столетиях. И в вас Карфаген был уверен! Ибо ваше слово, данное нам, мы не ставили ни капли под сомнение! И не ошиблись! Ваше слово, отвага и доблесть способствовали нашей общей победе, ибо в Карфагене живут разноплеменные народы, а греки в их числе составляют одну из самых больших общин! Слава лакедемонянам! Слава!

Площадь, наполненная народом, подхватила возглас Барки, наполняя площадь благодарностью победителям.

Гамилькар замолчал, обдумывая что-то… Потом продолжил:

— Этого не знает народ Карфагена! Да и Совет суффетов не информирован об этом! Но я должен сказать об этом. Однажды мы стояли друг против друга, готовые бросится в бой! Так распорядилась Гера! Вы — во имя данного тогда слова одному из диктаторов, мы — во имя союзного договора, по которому были обязаны их защитить! Вами командовал бесстрашный стратег и воин, непобедимый подёнщик славный Пехнелай. И не знаю, чем бы закончилось столкновение, но боги вмешались в эти события — среди нас нашёлся человек, который сохранил наши с вами жизни вот для этого триумфа! Вот для этой победы! Он решил рискнуть своей жизнью ради жизни всех нас! И вызвал на поединок Пехнелая, воина, не знавшего поражений и пощады к врагу. Их противостояние должно было решить судьбу схватки, чтобы, так сказать, малой кровью сберечь многие жизни! Скажу честно, когда он это объявил, кровь застыла в моих жилах, я с ужасом сопоставлял, с кем ему придётся сражаться и попытался его отговорить! Но он был непреклонен в своём намерении. Его имя было Карталон. Мой брат!

При этих словах гул удивления пошёл по собравшемуся на площади народу. Гамилькар подождал, когда гул поутихнет, и продолжил:

— И поединок состоялся! Это является самым ярчайшим воспоминанием моей жизни! Пехнелай вышел на поединок с одной целью — убить моего брата! И с необычайным рвением взялся за это действие! А Карталон всё время уходил от его ударов, постоянно меняя направление, и я никак не мог понять, что он делает? Но, оказывается, мой брат решил сохранить не только наши жизни, но и жизнь Пехнелая! Бой продолжался. Пехнелай, видя, что его атаки не приносят удачи, распалялся ещё сильнее! Гнев, в конце концов, сыграл с ним злую шутку. Карталон, изловчившись, нанёс ему оглушающий удар в затылочную часть головы. Пехнелай рухнул, как срубленное дерево! Его унесли с поля в беспамятстве, но совершенно целого! И благодаря этому два войска воздержались от уничтожения друг друга, а в будущем стал возможен сегодняшний счастливый день!

Гамилькар замолчал, народ продолжал громко рассуждать и удивляться этому неизвестному эпизоду жизни Карталона…

— А где произошли все эти события? — спросил кто-то из многолюдного состава суффетов.

— Это было во время противостояния у Хадашта в Испании, — ответил за Гамилькара вышедший ему навстречу Ксантипп. — Карталон показал себя отличным воином, а мы были освобождены от слова, данного так необдуманно одному из испанских тиранов! Жаль, что Карталон не может присутствовать здесь, ведь это и его победа!

— Почему же не может? Он присутствует! И не перестаёт славить твоё имя! — с улыбкой заметил Гамилькар.

Ксантипп стал обводить взглядом собравшихся и, заметив Сибиллу, тут же увидел и Карталона. Лакедемоняне, по знаку Ксантиппа, приветствовали Карталона, трижды ударив своими копьями по бронзовым щитам. Карталон им благодарно улыбнулся. Громкие рукоплескания раздались со всех сторон. Они были предназначены обеим сторонам приветствия…

…А в это время на площадь вошло непосредственно городское ополчение, проявившее твёрдость, какую в битве никто от них не ожидал. Следом вошёл наёмный греческий корпус с частью легковооружённой пехоты. Замыкали шествие Священные отряды, которые вернулись в город в малом количестве, ибо основные их отряды продолжали преследование врага вместе с основной частью легковооружённой пехоты. Замыкали шествие возничие слонов. Самих слонов к тому времени развели по казармам холма Бирсы, где им был приготовлен праздничный рацион питания…

…Торжества продолжались… Город не скупился в чествование победителей, одолевших столь явную угрозу для города, какая была в лице армии латинян… На площадь со всех сторон стали заносить приготовленные бесчисленные корзины с яствами и дорогим выдержанным вином для всех победителей и горожан…

Празднества продолжались весь день и всю ночь…

 

Глава 28

Отступающая армия Республики вышла из Адиса. Так как все оставленные вдоль дорог дозоры римлян были или перебиты местными варварами, которые, прослышав о поражении римлян, утратили к ним всякое почтение, или отступили сами, удалившись ближе к Клупее, армией были утрачены ориентиры, по которым велись сборы провизии. Войска двигались вдоль дорог, не решаясь отправлять малые силы на разведку или на другие надобности…

Кассий Кар, чтобы загрузить себя обязанностями, попросился в авангард движения, чтобы собирать какую-нибудь провизию для армии и отражать набеги диких ливийцев, не подчиняющихся ни одному их своих вождей. Кассий пускал вперёд пару турм конницы и пару таких же турм по бокам своего движения. Таким образом он собирал все сведения о находившемся рядом с авангардом противнике. Противником считали уже не только пуннийцев, но, главным образом, диких ливийцев, которые после разрушения городов Регулом, с которыми они вели торговлю, пылали мщением. Именно они вырезали слишком далеко отдалившиеся разъезды латинян. Поэтому Кар установил число всадников, находящихся в летучих отрядах, не менее турмы. С одним из таких отрядов он отправился сам — осмотреть окрестности и раздобыть какие-либо продукты…

Турма отклонилась от направления следования авангарда и скакала в западном направлении к гряде хребта Атласа. Вчера вечером один из таких отрядов издали заметил обоз цивилизованных ливийцев с охраной, что говорило о важности сопровождаемого груза. Обоз двигался в направлении гор. Именно это заинтересовало Кассия, ибо по сведениям в этом районе отсутствовал какой-либо город.

— Сколько было повозок? — спрашивал Кассий вчерашних разведчиков.

— Не меньше двух десятков! Охрана частью на лошадях, частью пешие! Повозки покрыты материей, как будто везут людей или товар, боящийся влаги или солнца! — отвечали разведчики.

— Ну, тогда стоит поторопиться! Обоз не мог уйти далеко! — Кассий подстегнул коня, за ним это сделала вся турма.

Так они, преодолевая кряжи камней и препятствий, скакали в течение двух часов. Поднявшись на одну из бесконечных высоток, покрытую редкой растительностью, Кассий остановил турму. Кони устали и Кассий дал команду спешиться, чтобы дать отдых лошадям. Он просматривал предгорный ландшафт, когда тот же разведчик вдруг свистнул от неожиданности и поднялся… Из-за видневшейся недалеко гряды различных по высоте холмов выезжал обоз повозок. Кассий с удивлением смотрел на это. Как бы то ни было, обоз двигался прямиком на римлян.

— Что это значит? — забеспокоился Кар. Все тут же сели верхом, выжидая момента для атаки. Чем ближе приближался обоз, тем больше вопросов возникало в головах римлян. Во-первых, обоз практически не охранялся, хотя повозок было более двух десятков. Наблюдающие воины насчитали не более десятка вооружённых людей, сопровождавших обоз. Что же он мог везти?

К Кассию подошёл вчерашний разведчик:

— Центурион! Мне кажется, это вчерашний обоз!

Кассий вопросительно поглядел на него:

— Тогда куда делась охрана и откуда он так быстро может возвращаться? — Кассий был сбит с толку. — Впрочем, есть только один способ выяснить всё до конца!

Кассий бросил коня вперёд. За ним устремилась вся турма. Завидев римлян, ливийцы остановились в нерешительности. Потом одна из повозок выехала вперёд и из неё вылез человек в сопровождении двух воинов. К этому времени турма уже достигла повозок.

— Что везёте? — спросил Кассий по-гречески, в надежде, что местные понимают этот язык. — Есть что-либо съестное?

Человек, вышедший из повозки, не спеша ответил:

— Клянусь нашей многострадальной землёй, стратег! Мы совершенно мирные люди и возили сезонные дары богу сумрачной долины! Повозки пусты! Можете проверить!

Кассий повёл взглядом, и десяток воинов разъехались по обозу для проверки слов чужака.

— А что вы везли вашему богу? — спросил Кассий.

— Это не наш бог, стратег! Это чудовище объявилось сто двенадцать лет назад! Но после его появления все здешние поселения пришли в упадок, ибо смерть поселилась по соседству с ними! Сначала стали пропадать скот и лошади, а потом и люди! Торговцы забыли сюда дорогу, потому как стало в правилах исчезновение на дорогах следующих в Артодафис обозов. Причём бесследно! Страшный бог, вдруг поселившийся здесь, захватил плодородную долину, выжив или уничтожив здешних людей. И тогда сход ливийских городов решил поставлять богу раз в какой-либо период года подношения или дары. Это постановили сорок шесть лет назад! И вот мы доставили оговорённое подаяние страшному богу!

Кассий слушал этот рассказ с долей недоверия к произнесённому повествованию.

— Что он говорит? — к Кару подъехал старый знакомый, центурион Пенфей.

Кассий не ответил… Он думал…

— А что на этот раз вы везли богу? — спросил он.

— Разное. Везли овец и молодых буйволиц. Везли муку и рис, вино, масло. К тому же раз в год для ублажения бога мы возим какую-нибудь ливийскую семью! — отвечал ливиец.

— Вы приносите в жертву богу людей? — Кассий был ошеломлён этим известием.

— Да! Иначе бог будет расширять свои владения! — Ливиец был убеждён в своей правоте.

— Ну, что же! Будешь нашим проводником, посмотрим на вашего бога! — Кассий принял решение. Он обернулся к Пенфею. — Он говорит, что отвезли целый обоз продовольствия какому-то страшному богу! Но это ещё не всё! Они отвезли ему живых людей и оставили их умирать, привязанными к столбам! Поедем поглядим?!

— Кассий, а вдруг это правда! И бог в действительности живёт там? Здесь довольно злые земли и ничего удивительного в том, что здесь поселился какой-нибудь выходец из царства Плутона!

— Ну что же, рассмотрим его! — засмеялся Кассий. — Отдели от обоза десять повозок, поедут с нами. Как тебя звать? — спросил он ливийца.

— Аристобал. Меня зовут Аристобал. Но неужели, стратег, ты не внял моим словам? Бог существует! Он разгневается и уничтожит нас! А потом все земли Ливии!

— Я не живу в Ливии, — отвечал Кассий. Этим поверг Аристобала в ужас. — Но успокойся! Мы просто посмотрим на бога и не более того! Ну, может, позаимствуем у этого жадного бога немного пшеницы, риса, масла! На месте решим! Вперёд! Веди!

Аристобал, понял, что попал к сумасшедшим иноземцам и упал духом. Ужас перед богом, распространённый в этих землях, заставлял говорить о нём вполголоса! «А эти варвары, не понимая, на что они идут, ещё и бахвалятся! Глупцы! Они погубят и себя, и наши города! Ну, ничего, пусть они тихо возьмут немного продовольствия! Там его достаточно! Авось он не проснётся! И мы покинем эти злобные места!» Так думал Аристобал, немного успокоившись и смирившись со своей участью.

Обоз разделился, половину повозок развернули за собой римляне.

— Как выглядит этот бог? — продолжал расспрос Кассий.

— Его мало кто видел! Но видевшие говорят, что лик его ужасен! Будто эта тварь из подземного царства! Одни говорят, что он похож на огромную змею. Другие на мифического дракона. Лично я видел скелет такого же божества. Его череп размером в половину лошади. А зубы его с хороший кинжал! — Аристобал испытывал страх только от одной мысли, что ему вторично придётся приближаться к логову бога сумрачной долины.

— Как же вы отвозите свои дары этому ужасному богу? Ведь вы выбираетесь целыми! — продолжал спрашивать Кассий.

— Раньше мы заносили всё, что привозили, в саму пещеру! Вот там я и увидел скелет такого же бога!.. Но однажды мы чем-то прогневали его. Из всех, кто находился в этот момент в пещере, спаслось пятеро. Остальные остались там навсегда! У тех, кто спасся, помутился рассудок. Но самое главное, они все его описывают по-разному! А кто, если не бог, может менять свои лики! Ты, римлянин, я вижу, бесстрашный воин, но здесь бесстрашие и сила бессильны! После описанных событий мы стали оставлять все дары около пещеры и уходить, пока бог не открыл глаза! Но это не всё! Говорят, что ночью он может летать и нападать с высоты!

Кассий внимательно слушал Аристобала, стараясь уловить вымысел и реальность.

— А кто же из вас придумал умащивать его человеческими жизнями? Что, он сам вам об этом сказал?

— Дело в том, что не мы одни возим ему подношения! Другие города и поселения ближайших к сумрачной долине окрестностей тоже возят ему дары! Но замечено, что кто ему жертвует человеческие жизни, их селения тиранятся меньше других!

— Так как же он тиранит окрестности, если постоянно сидит в пещере? — Кассий удивлённо посмотрел на Аристобала.

— Я не говорил, что он постоянно находится в пещере. В ночное время он выходит на свободу! И вот тогда его нападениям и подвергаются окрестности. Он приходит в ночи, когда мрак скрывает его черты!

— Ты, рассказываешь какие-то ужасы, Аристобал! Тогда это бог ваших подземных тварей, ползающих и шипящих, которыми изобилует ваша земля!

Аристобал не ответил ничего, а только покачал головой. Какое-то время они ехали молча, но ливиец нарушил молчание:

— Вот ты, иноземец, сказал, что это бог наших тварей. У нас есть легенды, что змеи и им подобные существа раньше были хозяевами этой земли! Жаркий климат очень подходил им. Но случилась война, и другие боги сотворили людей, а змей уничтожили! Древние писания, если говорить точно, говорят не о полном уничтожении, а изгнании их в другую реальность! Но они могут из этой реальности прорываться в наш мир! Это очень короткий период и он выпадает раз в столетие. — Аристобал замолчал.

Кассий задумался над его словами…

Между тем они въехали в какое-то ущелье с удивительными разрезами скал и горных пород преобладающего красно-коричневого оттенка. Нависающие скалы давили своей тяжестью на сердца римских воинов. Но приимпелярий Кассий своими разговорами и шутками старался вселить в их души мужество и бодрость.

— Пенфей, подумай, что ты можешь рассказать после прибытия в Италию?! Что ты смог увезти продовольствие из-под носа твари из царства Плутона! — смеялся Кар.

— Не знаю, как ты можешь шутить и не обращать внимания на эти рассказы? У меня не выходит из головы один из рассказов старого Рутилия! Там тоже присутствовала тварь, поедающая людей! А я не могу не верить Рутилию. Если он это рассказывает, значит, это было! Рутилий не тот человек, чтобы болтать небылицы, — удивился Пенфей. — У меня, например, до сих пор стынет в жилах кровь от его рассказа! А что, если здесь подобное? В Галатии болотный бог — здесь пещерный?!

— Не знаю, Пенфей. Я не был в Галатии и не могу ничего сказать о болотном боге! Но пещерного бога мы сегодня сможем увидеть! Тебе ли бояться какой-то твари из подземелья, Пенфей?! Выжившему при резне в Тунессе!

Пенфей недовольно поморщился, но ответил:

— Говорят, что известная опасность пугает меньше, чем неизвестная! Я этому верю!

— Вот и проверим! — Кассий пустил коня вдоль повозок обоза. — Подтянись!

Через час ущелье расширилось, и глазам отряда открылась большая долина с речкой посередине и постройками заброшенного города. Несмотря на пронёсшиеся века и растительность, захватившую весь город, было заметно могущество народа, некогда жившего здесь. Огромные диковинные здания возвышались в нём. Об их предназначении было трудно догадаться, ибо их архитектура отличалась от тех, которые видели римляне. Но высота и каменные монолиты, из которых они были сложены, впечатляли! По всему было видно, что жившие здесь когда-то люди не испытывали в чём-либо недостатка и неудобств! Но какая-то сила, пришедшая внезапно извне, заставила их бросить насиженные, обжитые места и уйти искать другие земли…

— Что это за город? — спросил Кассий Аристобала.

— Это Артодафис. В переводе с древнего языка — город упущенных возможностей. Здесь когда-то жило очень богатое и сильное племя! Этот народ был очень преуспевающим, знавшим много ремёсел и способов обработки металла. Здесь кругом изобилуют рудники добычи меди и железа. Город процветал и расширялся! Говорили, что правила в нём могущественная династия царей. Карфаген тогда был небольшим городком царицы Дидоны и считался с этим городом! Но случилось так, что у последнего царя остались два наследника, и началась братоубийственная война за власть в долине! Боги отвернулись от города! Ко всему, именно в это время и появилось чудовище! Борьба с чудовищем помирила братьев, но силы были неравны! Бог совершал ночные погромы города, и город стал пустеть, люди стали покидать его. Куда они отправились, никто не знает! Так опустел некогда богатый и славный Артодафис!

Аристобал замолчал на минуту, но потом продолжил:

— Но говорят, когда братья уходили, то городские сокровища были столь многочисленны, что их решили спрятать где-то здесь! Так и сделали!

— И что, никто не пытался их отыскать? — удивлённо спросил Пенфей.

Аристобал снисходительно посмотрел на Пенфея и Кассия.

— Вы наивны, иноземцы! Эта земля обагрена кровью сильнее, чем рисовое поле, политое земледельцем водой! За право обладания и поисков этих сокровищ столетиями сражались между собой ливийские племена! Побеждали то одни, то другие! Но как только победитель начинал поиски, его прогонял следующий! Приходили сюда и карфагеняне! Суффеты Ганнонов вели здесь изыскания, потом Магоны! Вместе с Магонами здесь были приспешники Молоха. Что эти здесь искали, никто не знает. Именно жрецы разбудили зверя бога заново! Они проникли внутрь пещер, как-то отодвинув огромные каменные глыбы у входа. Как они это сделали и зачем, ходит много разговоров. Говорят, старший из них даже говорил с этим богом! И тварь пускала их в пещеры, но потом что-то пошло не так! Однажды зверь бросился на приспешников. Многие тогда не вернулись в Карфаген! После этого он стал совершать уже и ночные вылазки… Может, он пришел охранять спрятанное сокровище?

Этим замечанием Аристобал закончил рассказ…

Они ехали по широкому, красивому когда-то проспекту у берега реки. Кассий огляделся и, повернувшись к ливийцу, сказал:

— Веди к пещерам!

Его вид был совершенно спокойным, будто он и не слушал на протяжении всего пути страшных рассказов о страшном боге. Аристобал и римские воины, которые уже испытывали к этому времени немалую растерянность, с удивлением посмотрели на Кассия. Аристобал покачал головой и повёл обоз по россыпи камней…

Кассий вдруг осознал, что они сейчас едут по какой-то древней дороге, которая оказалась вдвое шире, чем та, по которой они ехали до этого! Эта древняя дорога была засыпана какой-то крошкой и россыпью с отвисающих обветшавших строений и величественных зданий. Судя по ширине дороги, по ней могли ехать не менее пятидесяти колесниц одновременно… Это действительно говорило о богатстве и могуществе города, когда-то существовавшем в долине. По мере движения по долине угадывались границы самого города, его черты и размах строений. Многие здания напоминали развалины пирамид, окружённые дикими зарослями. По мере движения по берегу просматривался центр города и оборона сооружений, о существовании которых напоминали исполинские основания фундаментов и разломы отёсанных камней. Так, продвигаясь между рекой и развалинами, отряд вышел за пределы города… Далее, просматривалась благоприятная для земледелия и разбития садов долина реки. Сама долина могла быть орошаема самой рекой и сбегающими ручьями с ледников Атласа. Перейдя реку вброд, отряд взял курс к возвышавшимся вдалеке скалам.

— Нам надо поторопиться, иначе наступивший вечер усложнит нашу задачу выхода из долины! — заметил Аристобал.

— Чем же вечер может нам помешать двигаться? — спросил Кассий.

— Ничем. Если знаешь, куда двигаться! — ответил Аристобал.

— Не понимаю! — Кассий посмотрел на ливийца.

— После наступления вечера сюда спустится туман, а вместе с туманом бесчисленное количество призраков убитых здесь людей. И не все из них дружелюбны! Но все они будут сбивать нас с пути! И не надо забывать о боге, который будет позади нас!

Кассий не отреагировал на это замечание. Он внимательно изучал ориентиры, находящиеся на пути следования…

 

Глава 29

Септемий проводил совещание своих помощников по снабжению отступающей армии всем необходимым. Многие из докладывавших заостряли внимание на необходимости реквизирования продовольствия у ливийских племён и городов, так как бывшие союзники отвернулись от них и свои, ранее взятые обещания, не выполняли. С каждым переходом становилось всё труднее и труднее проводить сборы продовольствия. Предполагалось создать передвижные отряды по сбору необходимой провизии, которые появлялись бы внезапно, пока местные варвары не узнали об их приближении и не спрятали своих припасов. Септемий пообещал всем, что поговорит с Титом Бабрукой о выделении необходимых сил для этих целей. На этом квестор распустил совет и хотел отправиться к Бабруке, когда вошедший центурион сказал, что к нему пришёл Кассий Кар. Очень удивившись этой вести, Септемий попросил впустить Кара.

Кассий вошёл и Септемий сразу обратил внимание на возбужденное состояние Кара. Он был полон какой-то идеей, которая захватила его полностью. Мысленно Кассий находился ещё где-то далеко, но именно это далёкое место и привело его к Септемию.

— Клянусь симпатией к тебе Минервы, я давно не видел тебя в таком возбуждении! Ты будто помолодел или заново родился! Что случилось?

— Приветствую квестора армии и моего друга Септемия Бибула! Хочу сказать тебе, Септемий, что нашёл продовольствие для армии! Продовольствие, которого хватит до самой Италии, если его всё забрать, конечно! — сказал Кар, но лицо его при произнесении последнего предложения не вызывало оптимизма.

Септемий непонимающе посмотрел в глаза Кассия Кара.

— Ты что? Захватил склады продовольствия варваров? Что значит — до самой Италии?

— Нет, Септемий! Но там больше, чем склады! Там есть всё! — голос Кара был возбуждён, внутри него что-то происходило. — Но есть определённый риск!

— Погоди, погоди! Я так ничего не пойму! Давай расскажи всё по порядку!

— Хорошо… — согласился Кар. Беседа их затянулась не на один час… Глава 30

…Через некоторое время Аристобал показал на тёмные проёмы пещер. Расположенные в теле красных скал, эти зловещие зевы вызвали в душах римлян некое опасение.

— Вот, вход в подземное царство власти тьмы! — произнёс Аристобал. Его голос дрожал.

Кассий и все присутствующие подняли свои взоры на тёмные проёмы в породе скал. Входы в пещеры были огромны, располагались они на высоте примерно двенадцати локтей от большой площадки, на которой стояли римляне. Кассий посмотрел на огромные глыбы, находящиеся на этой же площадке: «Если верить легенде, что раньше эти пещеры были запечатаны, то это, наверное, пробки!» — Кассий усмехнулся про себя. Аристобал величественно окинул взглядом воинов Рима, которые заворожённо смотрели на зияющие отверстия… Все… нет… не все!.. Центурион римского войска отважно ехал уже посреди огромного количества амфор с пшеницей и рисом, мешков с просом и овсом к самой ближней зияющей дыре в скале…

…Кассий сразу заметил связанных людей у входа в пещеру и направился к ним. Проезжая между рядами и горами навезённых сюда амфор, он мысленно прикидывал, сколько нужно повозок, чтобы вывезти отсюда всё…

Кассий, вспомнив о чём-то, повернулся и подал Пенфею знак, означающий начать загрузку повозок. Потом повернулся и поехал дальше… В нескольких местах Кар заметил разбросанные кости, принадлежащие, без сомнения, человеку, и не одному. Мысленно Кассий решил, что если собрать эти кости, то можно собрать несколько скелетов людей. В подтверждение его мыслей ему попались скелеты людей, но они были не целыми, а разобранными… «Хищники уже сюда приходят как на прикормленное место! Они и растаскивают их по округе!» — решил он. Действительно, кости были разбросаны по всей площади у входов в пещеры, обычно так растаскивают свои жертвы гиены, стараясь укрыть доставшийся им кусочек лакомства. Он ускорил шаг коня и скоро остановился около четырёх ливийцев. Кассий осмотрел их и решил, что это, скорее всего, семья, так как по возрасту они подходили под родителей и детей — десяти — двенадцати лет. Все были привязаны к небольшим столбам, изгрызенными зубами каких-то хищников… Таких столбиков было вкопано очень много…

…Ливийцы, услышав стук копыт за собой, стали крутить головами, пытаясь рассмотреть прибывшего. Кассий спрыгнул с лошади и привязал её к одному из столбиков. Кар подошёл к обречённым и поочерёдно разрезал их верёвки, первыми освободив детей — девочку и мальчика. После освобождения всей семьи ливийцы с жаром стали благодарить его на своём непонятном наречии, показывая знаками на зияющее отверстие пещеры. Кассий сделал знак Пенфею и тот подвёл к нему Аристобала. Аристобал, идя к Кассию, что-то говорил про себя…

— Что они говорят? — спросил Кар.

Аристобал начал что-то быстро говорить освобождённым людям, те отвечали так же быстро, при этом показывая на свои руки и на отверстия пещер, горестно жестикулируя. Аристобал посмотрел на пещеры, потом на Кассия и сказал:

— Они благодарят тебя за их освобождение, говорят, что не забудут тебя никогда! Но они слышали громкий шорох в глубине пещер и звук, похожий на тяжёлый топот. Стратег, — добавил от себя Аристобал, — надо убираться отсюда побыстрее! Нам ещё надо успеть выйти из ущелья до сумерек!

Кассий посмотрел на освобождённых. Они ничего не поняли из того, что сказал Аристобал, но согласно кивали головами.

— Сейчас догрузим повозки и поедем! Идите, помогите воинам, раз хотите побыстрее убраться отсюда! — заметил Кассий.

Кассий посмотрел вслед удаляющимся ливийцам. Он пошёл вдоль пещер, рассматривая следы, но на камнях ничего нельзя было увидеть. Кассий посмотрел на самый большой вход в пещеру, до него было локтей двенадцать… Тут он заметил небольшие выдолбленные в камне уступы, но они обрывались на высоте восьми локтей над землёй… Кассий пошёл дальше, к меньшему входу, который был правее основного. Здесь скала имела выбоины, достаточно крупные, чтобы без труда подняться наверх, к входу во вторую пещеру…

…Пенфей руководил загрузкой, распределив воинов по командам и дав каждой по три повозки. Он увидел, что ливийцы после разговора с Каром идут к нему, о чём-то беседуя…

— Аристобал, — спросил удивлённый Пенфей, когда они подошли к нему, — ты беседуешь с ними, будто не ты пригвоздил их к этим столбам, тем самым обрекая их быть растерзанными дикими зверями!

Аристобал удивлённо посмотрел на Пенфея.

— Я всего лишь выполнял волю моего города, народа и правителя! Меня назначили сопровождать этот обоз, и они это знают! В дороге я обращался с ними очень хорошо, понимая, что им предстоит!

— А за что их наделили такой честью? — недоумевал Пенфей.

— Отец семейства не сумел заплатить правителю налог со своего участка! Правитель решил, что его семейство лениво, и приговорил их!

— Да-а-а! — протяжно изрёк Пенфей. — Ну и порядки у вас!

— Наши порядки установлены уже несколько столетий, но что делает ваш стратег? — Аристобал с ужасом показал на Кассия Кара.

Пенфей поднял голову и устремил свой взгляд к пещерам… Он увидел, как Кассий преодолел последний подъём и медленно скрылся в пещере… Пенфей посмотрел на Аристобала. Вид того выражал обречённость и страх. Он взялся ладонями за лицо и шептал что-то про себя. Пенфей окинул взглядом площадку, многие из повозок уже были загружены.

— Хватит причитать! — оторвал Аристобала от горьких дум Пенфей. — Взялись за дело!

Все принялись с новой силой за погрузку амфор с пшеницей и рисом. Вскоре всё было погружено.

— Клодий, — обратился к одному из деканов Пенфей, — бери все повозки и всех ливийцев и с половиной турмы проследуйте к переправе у города! Нет, оставь мне десяток всадников, а сам переправляйся с обозом на ту сторону и жди нас на широком тракте! Мы подождём возвращения Кассия и догоним вас! Вперёд!

Пенфей посмотрел вслед уходящему обозу и тронул коня к входу в пещеру, в которой скрылся Кар…

…Кассий медленно поднялся на ровную площадку перед входом в пещеру. Первое, что бросилось в глаза центуриона, это ровные борозды — следы на камне у входа в пещеру. Кассий присел, погладив камень… Борозды шли ровно одна от другой. Полосами, будто кто-то процарапал цельный камень! Кассий вдруг вспомнил, как львы точат свои когти, вставая и опираясь о дерево. Эти следы были похожи, но ведь это не дерево, и что за когти тогда должны быть, оставляющие такие следы! Между бороздами было расстояние с локоть, а самих борозд шесть. «Если это лапа, то она принадлежит совсем не маленькой твари и к тому же шестипалой!» По спине Кассия пробежал холодок… Ширина лапы получалась больше шести локтей. «Да, — продолжал рассуждать про себя Кассий, — но бороздки могут быть нанесены и чем-то другим!» Он медленно вошёл в пещеру, её шурф уходил вглубь скалы. Кассий медленно пошёл вниз по спускающемуся с изгибом шурфу… Пещера повернула вправо, потом влево, затемняя дальнейший коридор. Кассий двигался на ощупь, так он прошёл минуты две, впереди забрезжил свет. Кассий двигался к нему, он шёл по голому камню, иногда задевая какие-то препятствия… Глаза, привыкшие к темноте, уловили ту малую величину освещённости, чтобы различать предметы, попадающиеся ему под ноги… Это оказались черепа буйволов и их спинные кости, разбросанные повсюду… Но среди них то там, то тут виднелись и человечьи черепа… «А вот это уже интересно! — подумал Кассий. — Значит, бог или какая-то тварь существует?! Ведь и буйволов, и людей затаскивают сюда! Но никакой хищник с буйволом на таком подъёме не справится! Даже лев не удержится и упадёт со скалы вместе с тушей! Тогда что же затащило их сюда? Или есть ещё один вход сюда!» — решил Кар. Он остановился оглядеться. «Что я делаю? Куда меня влечёт? — задавал себе вопросы Кассий. — Меня ведь ждёт Иола!» — думал Кассий, двигаясь вперёд… Но любознательность и стремление к разгадке продолжали двигать его ноги и сознание вперёд… Неожиданно возникшая тайна манила его… Возбуждение овладело им… Нет, это был не страх, хотя страх тоже присутствовал, но он как бы был подмят, подчинён более сильному чувству азарта первооткрывателя, осознание опасности заглушалось выбросом адреналина. Спина его похолодела, скулы сводило кратковременной судорогой… Он вышел к большому подземному гроту. Стоя под прикрытием темноты, он осмотрелся по сторонам грота… В грот откуда-то сверху проникало солнце, освещая внутреннюю часть грота с различной интенсивностью… Посреди грота, куда падала основная масса солнечных лучей, было небольшое озеро, глубина которого, несмотря на кристально чистую воду, не просматривалась. Само озеро освещалось неравномерно. Одна его часть была сокрыта темнотой, так как лучи, падая под углом, освещали ровно половину озера, другая была накрыта тенью багровых скал… Остальная часть грота не вызвала у Кассия никаких опасений и он вышел из темноты, подойдя к освещённой части грота… Кассий подошёл к берегу озера, встав прямо под падающие лучи солнца, и присел около воды… Посмотрев вверх, на место, откуда падают и пробиваются лучи солнца в этот наполненный костьми мир, он, набрав в ладони воды, омыл лицо… Вода оказалась необыкновенно холодной… Кассий посмотрел на воду… Лучи солнца, падая на воду, странным образом отражались и ложились ему на лицо солнечным зайчиком… Кассий чуть отклонился в сторону и присмотрелся… На мелководье, под слоем намытого песка, проглядывал край золотого кувшина… Далее виднелся ещё один кувшин… Везде, куда падал взгляд Кара, из слоя песка торчала золотая посуда… Кассий пригляделся, чуть дальше выглядывали бронзовые, чеканные, с какими-то надписями, ларцы. Кассий пригнулся, вновь рассматривая сокровища… «Вот оно что! Ловко придуманная история! — заработали снова мысли Кара. — Ну, конечно же! Кто пойдёт искать сокровища внутрь пещер, когда уже снаружи напущен такой леденящий душу страх! Хозяева сокровищ были хитрецами! Так запутать свои следы! А может, это были боги! Надписи на ларцах не соответствуют ни греческому языку, ни латыни!» На Кассия напало какое-то веселье… Веселье от решённой задачи! Оно неожиданно быстро заполнило его сердце. Он потянулся и вытащил один из золотых кувшинов. На его окружности чётко какими-то таинственными знаками была выгравирована надпись… Люди, сделавшие этот сосуд, и не гадали, что другие из-за своей жадности и скупости будут приводить сюда людей и оставлять их здесь связанными и обречёнными, чтобы они своими костьми стерегли эти злосчастные сокровища! А дикие звери, растащив кости по округе, дополняют картину ужаса! И всё это ради одного, ради сохранения тайны клада! Они нацарапали на скалах следы несуществующего животного, пугая и запутывая следы! — Кассий ещё раз оглядел сосуд. — А ведь этот сосуд был сделан для удобства людей и его пользы им! И золото в то время, когда жил этот народ, начертавший эти письмена, было не дороже меди!.. Но столетия изменили людей к худшему, изменяя их психику и заставляя поклоняться этому металлу! А может, это сделали боги? Может, именно им стал нужен этот металл, и ради своих целей они подменили психику человеческой расы, заставляя собирать его для них?! Всё это так изменило души людей, что тяга к стяжательству живёт уже в человеческом сознании тайно, не проявляясь до поры?! И у меня оно тоже есть?..» Кассий выпрямился и, размахнувшись, бросил кувшин в центр озера…

Сосуд, пролетев в воздухе большую дугу, с шумом плюхнулся, перелетев середину озера и упав в его затенённую часть. Кассий посмотрел на круги, расходившиеся из центра падения кувшина… Он повернулся, чтобы двинуться назад к выходу, но что-то заставило его остановиться — вибрация амулета, не дававшая знать о себе со времени схватки с магистром, вновь напомнила о себе слабыми покалываниями на груди… Он повернулся к озеру… Из центра озера поднимались пузыри. Видно, сосуд достиг дна озера… Количество пузырей увеличилось… Кассий с интересом смотрел на это… Вдруг вода вскипела… и на свет из озера поднялась странная фигура… Кассий застыл от неожиданности, он, будто изваяние, рассматривал вынырнувшее… Величина его была не меньше пятнадцати локтей, причём у него была очень длинная шея, похожая на змеиную… Голова его была схожа с головой ящерицы, но челюсти были полны острых зубов… Тварь издала ужасный крик, вытянула шею вверх, хватая ноздрями воздух…

«Оказывается, не все людские истории врут! — вихрем пронеслось в голове Кассия. — Но что теперь делать?»

…В это время голова чудовища, продолжая тянуть ноздрями воздух, двигалась в сторону Кассия… Он хотел бежать, но ноги не слушались его… Голова остановилась в метре от него… Глаза чудовища смотрели блеклыми зрачками… Сколько прошло времени, Кассий не помнил…, но пасть чудовища почему-то двинулась мимо него, в сторону… И он понял, она отклонилась от солнечных лучей…

«Оно меня не видит?! Солнце слепит тварь! Она, живущая в кромешной тьме, не видит на свету! Она пользуется зрением только ночью! Так летучая мышь охотится только ночью! — догадался он. — Отсюда и рассказы о её ночных выходах на охоту! Значит, легенды не врут! Вот тебе раз! Так, надо как можно быстрее отсюда уходить! Но как это сделать?» Кар медленно опустился и взял увесистый камень, сердце его билось, подобно барабану, отстукивая учащённую дробь. Кар выпрямился и снова замер… Дождавшись, когда блеклые глаза чудовища отвернулись в сторону, Кассий размахнулся и бросил камень на другой берег озера… Мгновенно шея твари повернулась в сторону шума падения камня… Кассий немедленно, не теряя ни секунды, нырнул в коридор… Что было дальше, он помнил плохо… Он нёсся по коридору, падая и вставая, пока снова не оказался на площадке с бороздами на гладком камне. Не мешкая ни секунды, он бросился к выходу из пещеры и стал спускаться с уступов. Спрыгнув с последнего, Кассий увидел воинов, державших его коня под уздцы, во главе с Пенфеем. Обоза не было…

— На коней, на коней! — кричал он, подбегая к ним с максимальной скоростью, на которую был способен. В это время где-то сзади, у края пещеры, повторился истошный крик, от которого кровь заледенела в жилах…

Кассий запрыгнул на лошадь, которая стала проявлять беспокойство…

— За мной, — скомандовал он, и в этот момент из второго хода пещеры появилась голова чудовища. Кассий оглянулся… Зверь был другим, вернее, самого зверя пока не было видно, но голова была другая! На её затылочной части был вздыбленный гребень. За головой также показалась длинная шея, а раскрытая пасть не сулила никому добра! В ней был рассыпан ряд огромных зубов…

— Чего ждёте, Пенфей?! — крикнул Кар застывшим от ужаса солдатам. — Нам здесь больше делать нечего!

Кассий послал коня в быстрый аллюр… За ним нёсся десяток всадников… Сзади слышался рёв зверя и мычание привязанных к столбам у входа в пещеры буйволиц. Видимо, пещерный бог занялся ими!.. Вскоре отряд скрылся в развалинах города…

 

Глава 31

…Септемий внимательно выслушал рассказ центуриона, не останавливая и не перебивая его.

— Значит, ужасный бог всё-таки существует! Интересно! Но что он там сторожит, неужели ненайденные сокровища? — Септемий был не проинформирован Каром о действительно существующем кладе. Эту тайну Кассий решил не открывать. Эта информация могла сыграть с римлянами злую шутку, и Кассий решил забыть о ней.

— Но если мы не проявим решимости забрать продовольствие, взять его нам будет неоткуда! — продолжал рассуждать Септемий. — Но если тварь вылезет, что она может сделать по обонянию!

Септемий задумался.

— Тварь днём слепа! Мы же выступим туда ещё ночью, чтобы прийти как можно раньше! Главное, не производить никакого шума! — Кассий был уверен в успехе. — Если бы я не полез по собственной глупости в пещеру, мы бы просто нагрузили обоз и ушли!

Септемий поднял на него свой пронзительный взгляд, от действия которого в своё время так нервничал консул Регул, но, глядя в глаза Кассия, Бибул вдруг улыбнулся и, положа руку на плечо Кассия, сказал:

— Ты, Кассий, самый мужественный человек, когда-либо встречавшийся в моей жизни! Ты не всё рассказал своему другу! — Кассий похолодел от этих слов. — Но, скорей всего, это ты сделал из лучших своих побуждений и принял правильное решение! Зло лучше оставить там, где оно лежит!

Кассий был ошеломлён:

— Я… просто не хотел… — начал он оправдываться, но Септемий перебил его.

— Не надо оправдываться, Кассий! Я знаю, почему ты это сделал! И поддерживаю твоё решение! Меня тревожит другое… — Он снова задумался. — Ты сказал, что части туш и человеческих тел зверь затаскивал в пещеры? А зачем? Если рассуждать здраво и подумать дальше, следуя логике в этом направлении, то так делают хищники, когда у них?..

— Гнездо?! — догадался Кар. Он удивился, почему такая простая вещь не пришла ему самому в голову!

— Вот! Это мы не обдумали! И та тварь, что ты видел у озера, совсем не означает, что она же вырвалась из пещеры! — высказал предположение Септемий.

— Очень похоже. Эта и крупнее, и имеет на голове гребень! Значит, их там, как минимум, пара. И отсюда мифы о её различных обличьях!

— Но самое главное, что могут быть ещё детёныши! А самка очень чувствительна к проявлению опасности! Надо подумать, как обезопасить себя во время погрузки!

— На этот счёт есть одна мысль, легат! — по старинке назвал Септемия Кассий.

— Так-так! — подвинулся к нему Септемий. — Излагай!..

…К утру всё было готово к отправке обоза. Чтобы не вызвать внезапной паники, было решено набрать только добровольцев, которым сначала объяснили специфику задачи. Многие задумывались после рассказа о пещерном боге… От таких отходили сразу. Но нашлось достаточное количество солдат, готовых рискнуть ради преодоления уже заметного голода армии…

— Отправляемся! — скомандовал Септемий. Он, несмотря на все уговоры Кассия, решил принять участие в приключении.

— Одного подвального бога я уже видел! Хочется посмотреть сумеречного, пещерного бога! Главное отличие их, как я понял со слов Кассия, в размерах! — шутил, собираясь, Септемий.

Отправились сорок повозок. Но и этого хватало из расчёта, что в Клупее стоят склады провизии, завезёнными действующими эскадрами флота. Все повозки были загружены сухими брёвнами и хворостом. Это было странное зрелище — выступление из римского лагеря такого длинного обоза, загруженного дровами…

Путешествие прошло без каких либо приключений, если не считать спасавшихся бегством ливийских отрядов, которые, увидев такое многочисленное окружение обоза, сразу ретировались… Вот обоз вошёл в ущелье. Септемий вместе с Кассием и Массилием ехал впереди обоза. Кассий, помнивший все ориентиры, прекрасно направлял движение обоза.

— И всё же мне как-то не по себе, — поёжился Массилий, — после того как мы боролись и одержали победу над сообществом арканитов во главе с rex sacrorum, я уже думал, что видел самое страшное! Но сейчас я узнал о каком-то подземном боге, который выполз наружу и которому не место в этом мире. Видно, плохо стерегут свои чертоги боги Плутона!

— Да, Массилий! Не всё известно нам об этом мире! Я предупреждал Кассия, но он не послушал меня и мы скакали оттуда, чуть не загнав лошадей! — отозвался Пенфей. — Эта тварь такая мерзкая! И голос у неё такой, что до сих пор стоит у меня в ушах! Мне кажется, что её пасть способна перекусить лошадь! Эту тварь не убьёшь ни копьём, ни мечом!

— Геркулес, в поисках яблок Гесперид, бродил тут, но и он, видимо, не решился вступить в схватку с этой тварью, живущей в горах Атласа! А мы хотим увезти у неё из-под носа дары, принадлежащие ей по праву! — Массилий вновь покачал головой.

— Ты что же, не веришь, что это возможно? — спросил Массилия Септемий.

— Почему? Я этого не говорил! — оправдывался Массилий. — Но мне кажется, что неспроста эту тварь заперли в пещере! У неё какая-то задача.

— Говорят, в долине спрятаны сокровища! — поведал тайну Массилию Пенфей. — Народ, что жил в городе, уходя, спрятал их где-то!

— Вот теперь всё ясно! — отреагировал на известие Массилий. — Только одно слово «сокровища» дало ответ! Богатство ничьим не бывает! Если люди не накладывают на него руку, то какие-нибудь твари становятся их хозяевами!..

Обоз въехал в забытый город Артодафис. Проезжая места, где раньше кипела жизнь, а теперь лежат груды камней, Септемий вдруг подумал, что и их армия высадилась только с одной целью — разрушить Карфаген. Именно это должно было случиться! И то, что и Регул, и советник не хотели слышать о мире, подтверждало эту версию. Септемий окинул взглядом город. Сравнивая площадь, занимаемую когда-то Артодафисом, с площадью Рима, он про себя отметил, что оба города по площади застройки были примерно равны.

«Что же здесь произошло на самом деле? — размышлял Септемий. — Город находился в очень удачном месте и с земледельческой, и с оборонной точки зрения! На город можно напасть только с одной стороны! Все остальные стороны для врага недоступны! Но после того, как город был оставлен, никто его не пытался восстановить. Почему? Какое-то зло долго хозяйничало в этих землях, отучив людей от этих мест?!» Септемий окинул взглядом окрестности. Для этих горных мест долина представляла очень благоприятное место для жизни людей. «В чём же смысл существования любой цивилизации? В накоплении богатства и славы? В подавлении более слабых соседних народов? Но тогда это означает беспрерывную войну! И то и другое утопично и неосуществимо! Жизнь ради богатств бессмысленна! Идея власти над соседствующими народами может осуществляться только до тех пор, пока этой идее не воспротивятся эти же народы! Что дальше? Утопить в крови свободолюбивые народы? Это неосуществимо! Ибо никакой народ не может существовать в рабстве! Бунт неизбежен! Но если всё же допустить тезис о подавлении воли народов, то получается колоссальный упадок в развитии человечества! Чтобы управлять другими, надо превратить их в стадо, которое будет бояться только кнут пастуха и смотреть на него с благоговением! Но тогда это уже не люди, а просто животный мир! А где же промысел богов? Ведь они создали людей разными, непохожими друг на друга! Или людей создавали разные боги? С различной душевной направленностью? В это не хочется верить, но это похоже на правду! Но тогда на земле прежде людских войн должны были происходить войны богов!..»

Септемий отвлёкся, увидев, что обоз выехал на очень широкий, устланный камнем, тракт.

«Республика была рождена с высокими помыслами о свободе и равенстве прав всех её граждан! — продолжал размышлять Септемий. — Но предмет, о который она споткнулась, неизменно один — властолюбие и стяжательство! Так не значит ли это, что любая человеческая идея о равенстве народов и людей споткнётся о жадность, корысть, тщеславие себе подобных!..»

Размышления Септемия были прерваны обращением к нему Кассия Кара:

— А вот и скалы, куда мы и стремимся! — Он указал на впереди стоящие стены гор красного оттенка.

Перейдя реку вброд, обоз направился к ним. Чтобы не терять времени, было заранее оговорено, кто и чем начинает загрузку подвод, но для начала нужно выгрузить дрова и сухой хворост… Обоз въехал на площадку перед пещерами. Глазам римлян предстал действительно большой склад продовольствия, которое было свезено сюда различными городами Ливии. Первым делом Кассий распорядился, чтобы к зияющим пещерам подъезжали по десять подвод и быстро разгружали дрова. Работа закипела. Связки хвороста вперемежку с сухими брёвнами складывали внизу у входов в пещеры. Закончив разгрузку, повозки тут же уходили на загрузку провизией к уже ожидавшим их командам… Слаженность, с которой римляне выполняли свой план, позволила им за короткое время разгрузить все повозки, выложив огромные дровницы у зловещих пещер. Погрузка освободившихся повозок шла своим чередом…

…Септемий стоял рядом с Массилием с зажжёнными факелами, оба были готовы в случае тревоги тут же разжечь сухой хворост. Когда три десятка повозок были загружены, Септемий успокоился, видя, что солдаты приступили к погрузке последнего десятка освободившегося обоза. Расчёт Кассия оправдывался, чудовища не заявляли о себе. Септемий поднял голову к поднимавшимся к краю пещеры уступам. Септемий подошёл к ним и решил подняться к краю пещеры, в которую входил Кар… Не торопясь, медленно, держа в одной руке зажжённый факел, другой опираясь о стену, Септемий становясь с уступа на уступ, стал подниматься на край площадки перед пещерой и, завершив подъём, высунул голову…

…Он осмотрелся и увидел борозды, о которых рассказывал Кассий. Септемий с интересом разглядывал их, так как их края подходили почти к уступам. Он решил подняться на площадку и, закинув ногу на край площадки, пристально вгляделся во мрак зияющего входа… Холод пробежал у него по спине… В глубине мрака он отчётливо увидел два блеклых, светящихся вековой злобой глаза… Они смотрели прямо на него, отчётливо проступая сквозь темноту пещеры. Септемия охватила какая-то дрожь, он не мог ни пошевелиться, ни оторваться от этих глаз… Какая-то сила подавляла его силу и разум… А между тем глаза увеличивались, приближаясь… Септемий, не понимая, что с ним происходит, но ещё способный говорить, полуобернув голову к Массилию, произнёс:

— Зажигай!

Массилий стоял и смотрел на другой вход пещеры и ничего не слышал.

— Зажигай! — Глаза приближались, из тёмноты появилась пасть твари с огромными зубами.

— Зажигай, Массилий! — Но Массилий был поглощён какой-то своей идеей и мыслями. Тогда Септемий потянул пылающий факел к своему боку. Хитон, высовывающийся из-под панциря, вспыхнул, и острая обжигающая боль вывела Септемия из оцепенения, под властью которого он находился. Вернувшееся сознание, вырвавшееся из-под влияния чужой воли, позволило ему крикнуть:

— Зажигай, Массилий! — Септемий бросил горящий факел на лежащий под ним хворост, другой рукой снял с себя свой шлем и бросил его в приближавшуюся к нему открытую пасть. Всё происходило мгновенно… Пасть с необычайной ловкостью поймала летящий в неё шлем, и он тут же заскрежетал у неё на зубах… Но это дало время Септемию оттолкнуться от уступа и упасть вслед за упавшим факелом во вспыхнувший, разложенный хворост… Это действие спасло Септемия… Чудовище, поймав шлем, тут же попыталось его сжевать и проглотить, что дало квестору несколько секунд и создало так называемою фору…

…Массилий, очнувшись, наконец-то услышал крик Септемия и, поняв, что наверху что-то произошло, бросился к дровнице и погрузил в хворост свой факел. Он повторил это несколько раз и, видя, что пламя набирает силу, бросился поджигать соседний вход…

Септемий, упав на охваченный пламенем хворост, перевернулся через голову и стал скатываться по огромной дровнице вниз, на площадку… И очень вовремя, ибо в месте падения, где только что было тело Септемия и пламя пустило уже свои мощные языки, звонко клацнула зубастая пасть чудовища. Пещерная тварь с быстротой, которую трудно было в ней предположить, выстрелила своей длинной шеей в место, где должен был упасть Септемий! Раздался страшный, истошный визг чудовища! Её пасть успела проглотить языки пламени, рвущиеся наверх под действием тёплого ветра. Страшная голова, издав беснующийся крик, исчезла, нырнув снова в темноту пещеры… Септемий вскочил, сбивая с себя пламя и отбегая в сторону…

Массилий, подпалив левый вход пещеры, бросился ещё раз к правому… Но в этот момент и из левой зияющей дыры в красной скале выбросилась голова чудовища, имеющая высокий гребень на своей голове… Она с лёгкостью схватила за круп одну из лошадей загружаемой рядом повозки и потянула её наверх, переворачивая повозку… Чудовище без труда перекусило лошадь и, вытекающая из животного кровь стала заливать загоревшийся хворост… Массилий, видя это, бросился к правой дровнице и, выхватив из неё полыхающею ветвь, бросил её к низу левой дровницы. Огонь, подхваченный порывом ветра, стал быстро разрастаться…

— Всё! Все назад, к переправе! — кричал Септемий.

В это время Кассий, руководящий погрузкой, прибежал к нему на помощь… Он сбил окончательно пламя с одежды Септемия и помог ему отойти в сторону. Огонь уже вступил в свои полные права и взялся грызть сухие брёвна, создавая неистовый жар, который опалял края обоих зияющих дыр пещер. За огнём, в глубине пещер, раздавался беснующийся визг бессильных против человеческого разума «богов сумрачной долины»!

Обоз, быстро погрузив последние повозки, уходил через заброшенный и забытый город. Продовольствие для отступающей армии было добыто…

 

Глава 32

После празднования победы в сражении на равнине Тунесса Совет суффетов Карфагена провёл заседание о дальнейших своих действиях в войне с Республикой. На заседании присутствовали все суффеты города, кроме Гамилькона, который заслонял город от эскадр Катулла. Зал Совета был празднично наряжен по случаю победы над неприятелем. Расшитые золотом ковровые дорожки были постелены между рядами родов суффетов города. В зале вывесили вымпелы-флаги с гербами суффетов. Флаги были различными по стилю исполнения и необычайно разукрашены золотыми и серебряными нитями. Всё было подготовлено для расширенного собрания городской власти и старост городских цехов.

Ещё утром в город прибыл гонец от Форгона и Диархона, осуществляющих преследование отступающего врага. Форгон докладывал, что ливийцы ищут контакта с ним, чтобы загладить предательство, которое они совершили со дня высадки латинян в Африке. Также Форгон докладывал, что латиняне отступают, не вступая в большие столкновения, отбиваясь от мелких набегов конницы Карфагена. По этому поводу первым слово взял принц Дидон, председательствующий на собрании:

— Сограждане, мы собрались здесь для того, чтобы решить, как нам вести политику в отношении Римской республики. Вести войну или предложить Римской республике мир! После того как тридцать тысяч римлян уничтожены и взяты в плен на полях Тунесса, Республика испытывает значительные трудности в ведении дальнейших боевых действий! Но все мы знаем характер этого народа! Мало кому придёт в голову мысль, что они предложат мир сами! Мы, устранив прямую угрозу городу, должны принять ряд мер, чтобы вести дальнейшие военные действия, должны профинансировать наёмную армию, так как наш город не приравнивает себя к военному полису, как, например, Сиракузы, где столетиями правят диктаторы! Вопрос, готовы ли мы дальше вести войну?

Дидон окинул взглядом собравшихся, приглашая к высказыванию своих мнений. В Совете раздались голоса спорящих с различными точками зрений по этому вопросу… Одни кричали, что пора завершить войну полной победой над врагом. Другие, что затянувшаяся война подрывает благосостояние города, ухудшая его торговлю. Третьи кричали, что надо бросить наземную войну, но вернуть могущество флота. Доминируя на море, говорили они, мы обезопасим себя от нового вторжения в Африку и подорвём торговые связи Республики латинян. В этом гуле к трибуне выступлений подошёл Гиксон, бывший посол в римский лагерь пленённого теперь консула:

— Свободные граждане Карфагена! Я возглавлял посольство в прошлом прошении мира и вот что скажу. В ответ на наши уступки для заключения мирного договора, сторона Регула выдвинула требование практически порабощения нашего города! Теперь Регул пленён и сам может скоро оценить плюсы порабощения! Но хочу вам сказать, что предложение нами мира будет расценено, как наша слабость! То есть, если мы предложим мирный договор, где гарантия, что на той стороне не окажется другой такой же, одержимый властью, государственный деятель Рима?! Поэтому я, в свете своего опыта, против предложения мира Риму первыми! Надо укрепить флот! Очень важно сейчас перехватить инициативу и ударить по флоту Катулла! Это нужно сделать в момент, когда разгромленная римская армия будет совершать обратное плавание к Сицилии! Что касается наземных операций, то, если мы будем преобладать на море, римляне просто не смогут угрожать нам своими армиями! Сицилия с её городами-портами, находящимися под влиянием Рима, окажется в изоляции, будучи блокирована нами с моря!

Гиксон сел, закончив выступление. С мест раздались голоса, поддерживающие его предложения по ведению войны. Карфагенские магнаты всегда с радостью рассматривали вопросы укрепления флота. Сильный флот давал уверенность в спокойной и защищённой торговле. Флот даже использовали для сопровождения особо ценных караванов с товарами.

— Мы хотели бы услышать мнение других! Что скажет Гамилькар? — высказал просьбу принц Дидон.

Гамилькар встал, собрался с мыслями.

— Здесь прозвучало мнение, что самый главный упор в ведении войны нужно сосредоточить на проведении морских операций у берегов Сицилии! Да, сильный флот — это важное направление, которому всегда нужно уделять внимание государству! Но давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны. Возможна ли была бы высадка латинян, если бы у нас была сильная армия на Сицилии? Нет! Латиняне никогда бы не решились отправить армию в Африку, если бы югу Италии угрожала опасность! Высадка нашей армии, например, у Кротона и Тарента, могла спровоцировать выступление захваченных греческих городов! А этого Рим очень опасается. А теперь давайте вспомним о мысе Мил. В той битве у нас было превосходство в количестве и в качестве кораблей! Итог битвы — разгромное поражение! Да, сейчас можно обвинять казнённого Ганнона в неправильном расположении кораблей в битве, в плохом, неблагоприятном для нас ветре, но итог сражения говорит сам за себя! Сто шестьдесят наших галер против девяноста римских! Вот вам и превосходство на море! Римская пехота решила исход сражения, взяв головную гексеру на абордаж! Гексеру, которую мы в своё время отбили у неукротимого Пирра! И гордились ею! Теперь ею гордятся латиняне. Сорок галер были взяты на абордаж и захвачены! При прорыве у мыса Экном тридцать галер захвачено врагом! Вы хотите строить флот врагу? О каком сильном флоте идёт речь? Чтобы победить в этой войне, нужна армия сильная и дисциплинированная, наподобие армии латинян! И только имея такую армию, можно надеяться на победу! Но победить в этой войне крайне тяжело — война требует средств на содержание такой армии! Рим, провозгласивший своей политикой политику военной экспансии, воспитал свой народ как воина! Он проводит набор за набором рекрутов, истощая свои людские ресурсы! Мы же содержим наёмные армии, истощая благосостояние города и государства! Вывод только один. При любом возможном случае надо заключать мир! Давайте не будем кривить душой, мы сами виноваты в своих бедах! Долгое время мы поддерживали Рим в Италии! Проводя такую политику, Совет думал, что возводит таким образом барьер против экспансии греческих полисов! Но на самом деле вырастил противника, способного проглотить всех вместе взятых его соседей! Рим, конечно же, сейчас активизирует свои действия на Сицилии! Это ему жизненно необходимо! Это остров, способный прокормить не одну его армию! Поэтому, хотите вы этого или нет, средства на содержание наёмных армий изыскивать придётся. Или забудьте о морском могуществе города, о котором вы так печётесь!

Гамилькар закончил выступление, сев на место.

После выступления Гамилькара в зале заседаний разгорелся спор. Одни кричали, что Баркиды требуют себе лишние финансы, чтобы вести свою политику и аннексировать Испанию. Другие, что если и осуществлять финансирование наземных армий, то командование над ними должно осуществляться не только одними Баркидами! Олигархические кланы Карфагена в свете победы на равнине Тунесса развернули новую волну борьбы за славу и могущество своих родов. Выступление других военачальников, таких как Бастарт, Бомилькар, Гасдурбал не внесло каких-либо новых предложений, и принц Дидон выставил на голосование предложения Гиксона и Гамилькара. Совет принял решение о продолжении войны. Решено было вести войну и на море, и на суше, но при удобном случае предложить мир. После этого вернулись к рассмотрению вопроса судьбы консула Регула. После продолжительного обсуждения было решено вынести этот вопрос на более широкое обсуждение. Этот вопрос должен был рассмотреть совет пентархий, а пока содержать его в плену под присмотром жреческой Священной Касты…

Ветер войны не утих после победы, а подул с новой силой…

 

Глава 33

Диархон продолжал со своим отрядом преследование отступающего врага. За ним шёл стратег Форгон с пехотой численностью в пятнадцать тысяч и конницей в шесть тысяч всадников. Главной задачей для преследующих было как можно сильнее усложнить сбор провизии для отступающей армии латинян. Этих сил вполне хватало, так как ливийцы, почувствовав снова зависимость от Карфагена, старались загладить свою прежнюю вину и для этого прятали и скрывали свои запасы от латинян. Диархон, находясь в разъезде, высматривал арьергард противника, когда к нему прибыл гонец от Гамилькара. Барка отдавал распоряжение номарху вернуться на корабли для отбытия снова на остров Сицилию. Диархон остановил отряд, чтобы дождаться подхода конницы Форгона. В это время один из возвратившихся дозоров привёл к Диархону ливийца, которого задержали близ римских разъездов. Ливиец выглядел напуганным и уставшим, он двигался с трудом, но видимых повреждений не имел.

Ливийца подвели к Диархону, который, внимательно посмотрев на него, спросил:

— Что ты делал у римского лагеря? Как тебя зовут?

— Меня зовут Аристобал. Я сам из города Нарзин. Но я не лазутчик, стратег! — пояснил Аристобал.

— А как же ты оказался близ римских постов? — Диархон насупил брови. — Давно ли ливийцы склоняли свои головы перед сынами волчицы?

— Он появился после того, как в лагерь римлян проследовал обоз, охраняемый двумя турмами экстрординариев! — пояснил доставивший его дозорный.

— Нет, нет, нет! Стратег! Я действительно вышел из римского лагеря! Но я там был не по своей воле! А по воле римского стратега, который повернул наш обоз после того, как мы отвезли свои дары, отпущенные нашим городом Нарзин, для умащения злой воли бога, который живёт в пещерах забытого города Артодафиса!

При его словах Диархон насторожился. О боге сумеречной долины, который наводил ужас на соседние ливийские города, слышали давно. Ходили слухи, что век назад туда отправлялись служители храма Молоха. Именно после этого храм стал возвеличиваться в городе. Что там они делали, никто не знал, но уже сто лет как в Карфагене забыли туда дорогу! Говорили, что сумеречный бог совершает ночные обходы своих владений, нападая на караваны торговцев, случайно оказавшихся там поблизости…

— Но глупые римляне не поверили моим словам, развернув десять повозок, и заставили меня совершить с ними обратное путешествие в качестве проводника к городу и пещерам.

— И что же вы там увидели? — Диархон весь превратился в слух.

— От того, что только мне довелось услышать, можно потерять рассудок! — Аристобал закрыл глаза, вспоминая картину ужаса. — Их стратег, будучи или сумасшедшим, или отчаянным храбрецом, решил загрузить подводы пшеницей и рисом из пожертвований ужасному богу! Пока его воины грузили обозы, этот сумасшедший залез в пещеры, — Аристобал закатил глаза от переполняющих его чувств, — и пробыл там довольно долго. Мы уже загрузили повозки, отъехали от пещер и ждали его возвращения. Но один из римлян в отсутствие первого распорядился следовать обозу к переправе, переправиться на тот берег и ждать их там. Мы так и сделали! Но через какое-то время мы услышали такой леденящий душу визг, что сердца у всех сжались в комок! Мы все повернулись и стали смотреть на пещеры. Через какое-то время из одной пещеры выскочил римлянин! Он запрыгнул на лошадь и отряд повернул лошадей в нашу сторону. Но вслед за римлянином из пещеры выскочил тот, о ком уже давно говорят легенды! Это было чудовище с гребнем на голове, подобным петушиному, размер его мы определили не менее чем в пятнадцать локтей! Выскочив, оно не стало преследовать удаляющихся римлян, а занялось привязанными нами буйволицами. Это спасло всех нас! Крик торжества и пиршества ещё долго раздавался в долине, пока наш обоз в спешке покидал забытый Артодафис. Но каково же было моё удивление, когда по пришествию в лагерь мы были задержаны, а наши повозки снова отобрали! На следующий день римляне совершили ещё один поход к пещерам. Вдохновителем этого был всё тот же стратег! Он же и повёл обоз, насчитывающий теперь сорок повозок. Я уж не знаю, что это за люди, но они вернулись, привезя полные повозки амфор пшеницы, риса, масла! Они рассказывали, я это слышал сам, что по хитроумной выдумке этого стратега они заложили входы пещер дровами и быстро разгорающимся хворостом, чтобы запереть горящим огнём в пещерах бога. И это им удалось! Но, как они говорили, там не один, а два чудовища бога! Горе нам! Горе! Это значит только одно! Боги разгневались на нас за непочтение и множат своих тёмных богов нам на погибель!..

— Ладно, хватит причитать! — перебил его Диархон, он повернулся к дозорному и произнёс: — Значит, римляне обеспечили себя запасами до Аспида! Извести об этом Форгона!

— Да! Пшеницы, риса и масла у них достаточно! — подтвердил Аристобал.

— Хорошо, можешь отправляться в свой город со своими повозками! — сказал ему Диархон.

Аристобала увели. Диархон, вызвав караульных, приказал возвестить всему отряду о готовности через час выступать к Карфагену. Через час, сделав необходимые приготовления, отряд ушел в обратный ускоренный марш к Карфагену. К вечеру отряд Диархона достиг лагеря Форгона. Диархон остановился на короткое время, чтобы дать передышку лошадям и переговорить с Форгоном. Встретившись со стратегом, Диархон вкратце рассказал стратегу обстановку в арьергарде противника:

— Конница союзников прикрывает отход латинян. Пехота движется быстро, совершая в день немалые переходы. И это несмотря на такую жару! В крупные столкновения они не ввязываются. Но провоцировать их не стоит! Главной задачей для них был сбор необходимой провизии. Но они решили её неожиданно быстро для нас, а также для себя, забрав продовольствие у Артодафиса! Те земли захвачены тварью из Аида! Проклятие, насланное на те забытые земли, действует и поныне! Но латинян это не остановило! Теперь они будут двигаться намного быстрей. Если Совет решит их атаковать на море? Мне нужно двигаться быстрее!

— Хорошо, мы будем сопровождать латинян до их посадки на галеры. Нас очень замедляют эти посольства ливийцев, которые заверяют нас в вечной преданности…

В действительности ливийские города, заглаживая свою вину, выдавали зачинщиков восстаний, чтобы избежать мести, неотвратимо надвигающейся в лице армии Форгона…

Отряд Диархона отправился в путь. Сумрак и ночная прохлада стали спутниками конного ночного марша… Вслед за отрядом к побережью Африки спешила поздняя осень, 256 год до нашей эры…

 

Глава 34

Карталон, несмотря на свою слабость, собирался совершить морскую переброску армии Гамилькара на Сицилию. Сам Гамилькар, добившись поддержки Совета, отправился по соседним союзническим городам Карфагена для найма определённого количества воинов из числа гарнизонов этих городов. В свете вечерних звёзд гавань Карфагена своими огнями казалась зеркальным отражением звёздного неба. Гавань, порт, пирсы Карфагена жили своим, не знающим отдыха, ритмом. Поэтому ночью неисчислимое количество огней горело по периметру и внутри самой гавани. В порту загружались и разгружались корабли. Одни, только что прибывшие и стремящиеся приготовить свой товар к утренней торговле, другие, наоборот, быстрей загрузиться нужными или обмененными товарами, чтобы с утренним отливом покинуть порт…

Но вокруг Карфагена стоял флот Баркидов, который ожидал отбытия на Сицилию. На одной из таких стройных и высоких галер тоже не затухал свет. В просторной каюте под кормой собралось несколько человек…

— …Таким образом, слово, данное мной когда-то, теперь заставляет меня его исполнить! — говорил человек крепкого телосложения, слова его звучали с интонацией сожаления. — Но я оставляю здесь часть греческого наёмного корпуса, чтобы вам опять не искать костяк армии!

— Ну что же, я понимаю тебя, — раздалось в ответ после минутного раздумья, — слово, данное когда-то, надо исполнять! Иначе какой смысл в его произношении! Спасибо, Ксантипп, что часть пути, отпущенного нам на этом свете, ты прошёл вместе со мной! Вёл ты себя геройски, заставляя других, если не сравниться с тобой, то хотя бы подражать тебе и стремиться приблизиться к твоему примеру быть столь умелым, отважным воином! Я горд, что участвовал с тобой в битве у Акраганта и Эрбесса! Жаль, что не удалось участвовать при Тунессе. Но самое главное, что беда, так хищнически протягивающая свои руки к Карфагену, лишилась своей мощи! И в этом часть твоей заслуги! И часть эта очень весома! — закончил свою речь второй собеседник.

— Спасибо, Карталон! Таких тёплых слов мне давно не приходилось слышать! Но ты слишком высоко оценил мои усилия! Мне очень жаль, что моё участие в этой войне так внезапно заканчивается! Но я думаю, что это не последняя наша встреча!

— И мне так хочется думать! Наша встреча состоится обязательно! И пусть встреча эта произойдёт не на поле сражения и не в годы военных лишений, а за дружеским столом, с доброй чашей вина в руке! — отреагировал на слова Ксантиппа Карталон.

Позади отворилась дверь. В каюту зашла женщина.

— Кто-то уезжает? — спросила она, расслышав последние слова беседовавших.

Ксантипп с улыбкой на устах повернулся к ней и произнёс:

— Я, уезжаю, Сибилла. Когда-то я дал слово Птолемею, который сам лично ухаживал за мной, тяжело раненым в одной предательской засаде, в которую я попал по своему собственному легкомыслию. Выздоровев, я произнёс клятву, что приду к нему на выручку или на помощь по первому его слову. Вчера прибыли гонцы из Александрии и передали мне просьбу царя оказать ему помощь в войне с Набатеей, коварно напавшей на его границы. Не суди, Сибилла, строго, но мне придётся вас покинуть! Данное слово обязывает меня отправиться к Птолемею!

Ксантипп умолк ненадолго, потупив взор, о чём-то задумавшись и загрустив… Но потом поднял глаза на Карталона и Сибиллу и сказал:

— Я давно хотел тебе сказать, Карталон! Я родился в военном полисе. Всю свою молодость мне пришлось отражать нападавших на мой город врагов. То нанимался в армии других, которые вели свои войны. Далее моя жизнь изменилась лишь в том, что я из простых воинов перешёл в разряд стратегов, набрав большой опыт в различных войнах. Но, скажу тебе честно, я всё время желал другого. Другой судьбы! Бывая в различных местах как воин, я ловил себя на мысли, что неплохо было бы закинуть меч и отправиться путешествовать, как это делали Геракл и Дионис! Путешествовать не с оружием в руках, а с интересом и любознательностью! Так вот, я хотел бы, когда закончу исполнение своего слова и закончатся эти злополучные годы войн, напроситься к тебе на галеру, Карталон, в качестве простого матроса! Мне так хочется отправиться с тобой в одно из твоих путешествий!

Ксантипп ожидающе смотрел на Барку…

— Ну, конечно же! — ответила за Карталона Сибилла. — Карталон с радостью возьмёт тебя, Ксантипп! И мне будет приятно видеть тебя на корабле в качестве товарища по путешествию, человека опытного и бесстрашного, к которому я так привыкла за всё это время!

Карталон улыбался, пока говорила Сибилла. Когда она закончила, он согласно кивнул.

— Только здесь есть одно но! — уточнил Ксантипп совершенно серьёзным голосом. — Надо сказать сразу! Я никудышный матрос и ничего не понимаю в морской науке! Но обещаю всё изучить очень быстро!

— Ну, это не беда! — опять отвечала Сибилла. — Год назад я тоже ничего не понимала в морском деле! Но с такими учителями, как Карталон и Тоган, быстро разберёшься в тонкостях галеры!

Сидящий рядом и не принимавший пока участия в разговоре Тоган довольно заулыбался, кивая головой…

— Тогда давайте закрепим наш договор дружеским рукопожатием! — Ксантипп подал обе руки поочерёдно всем троим присутствующим…

— Ну, а теперь нам надо рассчитаться с Ксантиппом и лакедемонянами. — Карталон обратился к Тогану: — Тоган, помнишь бочонок, который Ты опекал всё это время! Неси его сюда!

Глаза Тогана округлились. Захлестнувшее его негодование исказило его черты.

— Ты что, Карталон? Хочешь открыть это зло и окончательно погубить нас всех? Тебе мало того, что произошло со всеми нами за последнее время? Ксантипп совершенно не ждал от тебя такого подарка, когда сдерживал при Тунессе удар легионов!

— Неси, неси! Пора покончить с этим злом, напускающим на нас беды! Пустим его в нужное для нас русло! Пусть послужит людям! — Карталон строго посмотрел на Тогана.

Тот знал взгляд своего командира. Насупившись и что-то говоря про себя, Тоган вышел из каюты. Через несколько минут послышались шаги и в открывшуюся дверь вошёл нубиец, неся на плече бочонок средних размеров, который сказал о своей тяжести громким стуком, когда нубиец опустил его на пол.

— Осторожней, Тоган! Проломишь днище корабля! — заметил Карталон. — Вот мы и удостоверились в твоём почти полном выздоровлении! Этот бочонок на корабле мог поднять ты да ещё сириец Асир! Спасибо, Тоган, что всё это время, пока я лежал в небытие, присматривал за ним!

Тоган, услышав слова благодарности от своего командира, немного отошёл от обиды и, выпрямившись, произнёс:

— Вот то, что ты просил! Это всё зло Великой Греции! Оно собрано здесь. — Он посмотрел, на всех присутствующих. — Только мои заклинания сдерживали его на дне этого сосуда!

— Ну, пожалуй, это далеко не всё зло Великой Греции! А только то, что они согласились нам дать! Но то, что он сохранён, это полностью твоя заслуга. Это неоспоримо! — произнёс Карталон. — Твои ежедневные упражнения в заклинании его давали свой результат, это точно! Но теперь долой оболочку!

Карталон выхватил меч и с размаху ударил по боку бочонка. Раздался треск подрубленных и переломанных досок бочонка… и из его разлома посыпались серебряные и золотые тонкие слитки…

— Ну, теперь, Тоган, тебе воочию пришлось посмотреть на зло, которое ты охранял столько времени! Это и есть то, что, по промыслу наших богов, подначивает и проверяет на прочность нашу сущность. Злость, месть, жадность, мздоимство, зависть, предательство, власть, корысть, нажива… Можно перечислять и перечислять качества, которыми награждает человека это зло, если оно одерживает верх над человеческой природой! Человек рождается чистым, непорочным существом, но со дня своего рождения ему каждый день приходится сталкиваться со щупальцами первородного зла нашего мира. Это зло развращает душу и ставит подножку любому высокому человеческому помыслу и стремлению. К сожалению, во многих случаях оно побеждает. Во многих… Но не во всех! И это радует… — Карталон стоял над грудой тонких слитков, указывая на них мечом. — Вот, Ксантипп, отсчитывай долю лакедемонян! — улыбнулся Карталон, обернувшись к спартанцу.

— Мы возьмём только половину оговорённой с тобой суммы, так как не провоевали тот срок, о котором договаривались. Остальным распоряжайся сам! Долю греков Тимолеонта я отсчитывать не буду, они её пусть возьмут сами!

Тоган всё это время молчал, не реагируя на разговор Карталона с Ксантиппом. Теперь он подошёл к Карталону и обиженно произнёс:

— Так, значит, ты, всё это время дурачил меня, выставляя на посмешище всей команде?

— Да нет, Тоган! Просто мне нужен был человек, которому бы я полностью доверял, как себе! Зная, как этот металл меняет людей, я придумал историю с пойманным злом. Хотя это и не история! Зло оно ведь вот! — Карталон снова указал на слитки…

После расчётов с греческим корпусом и лакедемонянами Карталон предложил Ксантиппу доставить его в Александрию, до того как Гамилькар, закончит формирование армии. Ксантипп согласился…

 

Глава 35

После приключения с добычей провианта римская армия без особых остановок пришла в Клупею, по-ливийски называемой Аспидом. Тит Бабрука сразу же, не мешкая, начал погрузку войск на корабли, стараясь вперёд погрузить конницу. Он прибыл в порт Клупеи, чтобы лично обсудить с Катуллом детали предстоящего плавания.

— Клянусь родными Пенатами! Мне до сих пор непонятно, как ты, Тит, всё же умудрился вывести армию почти без потерь после столь разгромного поражения! Мне, как римлянину, было больно слышать о столь страшном поражении!

— Ещё больнее в нём было участвовать, Аппий! Столько жизней своих воинов в одном сражении ещё Республика не теряла! И отступление без потерь не обошлось. Много воинов погибло от различных укусов всевозможных тварей этой земли! Особенно от укусов ядозуба, песчаной эфы, гремучей змеи!

— Да, ты прав! Этого добра здесь чересчур. Вообще мерзкое место! И народы здесь мерзкие! Не чтят никаких договоров. Ну, а известно что-либо о судьбе Регула? Он попал в плен раненым?

— Нет! Он сдался, когда его окружили, чтобы спасти жизни своим окружённым воинам, — ответил Бабрука.

— Не очень-то это понравится Сенату! Там таких высоких помыслов и порывов не оценят! — Аппий задумался. — Но я всё приготовил для погрузки легионов. Можно начинать хоть сегодня!

— Сегодня и начнём! Первой грузим конницу! — И военачальники пошли рядом друг с другом, что-то обсуждая…

В этот день римская армия была разделена по галерам эскадр флота Катулла и начала погрузку на корабли…

…К полуночи погрузилась на выделенную галеру и центурия первой когорты, в которой находился и Кассий Кар. С приходом богини зари и с первыми лучами солнца флот двинулся к берегам Сицилии. По всему заливу Клупеи прозвучали трубные сигналы, и боевые галеры стали покидать залив. Корабли выстраивались в определённый порядок. Вперёд и по бокам вставали более быстроходные квадриремы, за ними квинтиремы, а центр и тыл строя занимали огромные гексеры, нагруженные конницей, онаграми и баллистами. К вышедшему флоту присоединились дежурные эскадры, которые охраняли акваторию Клупеи от посягательств флота Гамилькона Ганнона. Были ещё эскадры, выполняющие разведывательно-караульную функцию прилегающих заливов, чтобы там не скрылась какая-либо засада врага. Более двухсот галер собралось к полудню под вымпелами флота Аппия Катулла. Море было спокойно, небольшие волны только усиливали скорость движения галер. Флот покидал берега Африки, собрав на свои борта остатки армии, которая под знамёнами римских орлов пыталась окрасить эти земли кровью врагов и так щедро полила их своей… В целом моральный дух отплывающей армии был бодр и армия была готова преодолеть все последние трудности на пути к Сицилии. И вряд ли кому-либо из находившихся на бортах людей хотелось вернуться сюда с какими-либо целями. Эти земли они ассоциировали с ужасами, которые они испытали и вынесли, находясь здесь…

На одной из квинтирем на левом фланге флота у борта на носу корабля стоял немолодой центурион. Лицо его выражало какую-то тоску, замаскированную в его мысленных раздумьях. Его взгляд был устремлён в сторону покинутого берега, а глаза человека, которому перевалило за сорок, были полны воспоминаний… Мысли центуриона были далеки… Воин, более двадцати лет участвующий в различных войнах, припоминал события, давно прошедшие и редко, да можно сказать, почти не вспоминаемые… Но память человека живёт отдельной жизнью от его воли! И никто не может приказать ей вспоминать тот или иной эпизод его жизни. Память работает по своим, неизвестным человечеству законам, взаимодействуя с тонким миром материй и распространяя по своим каналам направленный поток нейронов, связывающийся с базой всемирного разума и выхватывая из него нужную или всплывшую информацию…

…Перед глазами человека вдруг пробежало раннее утро. Солнце, только что показавшееся над высокими холмами, залило светом небольшую бухту, в которой стояло несколько струг небогатой артели рыбаков, собиравшихся выйти в море…

— Массилий! Ты всё взял, что я тебя просил? — говорит один из рыбаков, поднявший голову на звук бегущих ног мальчишки лет девяти.

— Да, пап! Здесь всё! — Мальчишка с удовольствием демонстрирует две авоськи в своих руках с необходимыми предметами и провиантом.

— Ну, тогда всё! Давай, залезай в струг! Вот! — Отец, поддерживая сына, помог ему взобраться на борт высокого струга.

— Что, Фимбр, решил взять сынишку на первую ловлю скумбрии? Правильно, ему уже давно пора узнать вкус солёных волн моря! Как зовут-то? — подхватывая мальчишку из сильных рук отца, говорит один из находящихся на посудине рыбаков. Голова его повязана синим платком.

— Массилий! — бодро отвечает ему мальчишка, ища место, куда можно пристроить свои авоськи, чтобы они никому не мешали.

— Клади сюда! — показывает другой матрос, открывая один из ящиков под скамьями. Ящик обит выделанными воловьими шкурами, спасающими содержимое ящика от неизбежного попадания солёной влаги.

Массилий кидает всё в ящик и отходит к носу струга, стараясь не мешать взрослым заканчивать приготовления к отплытию… Матросы работают молча и слаженно, видно, что эту работу они привыкли совершать ежедневно, и скрупулёзность приготовлений позже воздастся необходимым богатым уловом… На каждом струге работают по шесть рыбаков, делая каждый своё дело, за что он непосредственно отвечает… Одни расправляют концы снастей, другие занимаются погрузкой соли, необходимой для засолки пойманной рыбы во избежание её порчи. Третьи возятся с небольшим треугольным парусом и канатами управления им…

Но вот все необходимые приготовления закончены, загружены пустые бочки для будущего улова, и небольшие суда выходят из бухты…

Для девятилетнего мальчишки всё ново, всё в диковинку!.. Он с восторгом располагается на носу струга и с интересом наблюдает за всем происходящим. Массилий не раз плавал с отцом по бухте на больших вёсельных лодках, преимущественно, с такими же мальчишками, помогая взрослым перевозить пойманную рыбу заказчикам, живущим по разные стороны берегов бухты. Но выйти в море! Из бухты! Для маленького Массилия это было огромным прорывом вперёд! Вперёд — к познанию моря, которое так волновало его в мечтах, во время ночных сновидений! Он засыпал с мечтами о море и просыпался в надежде, что вот сейчас отец позовёт его и они отправятся на настоящую ловлю в море! И вот свершилось! Он в море! Берег отступил и четыре струги взяли курс на север, подставляя паруса попутному ветру. Плаванье длилось более часа, и вот головной струг, ориентируясь на чуть заметный берег, повернул вправо, подавая всем какие-то сигналы. Струги стали выстраиваться в дугу. Массилий заворожённо наблюдал за работой взрослых. Рыбаки возились со снастями, выпуская края неводов по направлению к другим стругам… Слаженность работы артели воспринималась Массилием с восхищением и трепетом наивной детской души.

— Вон видишь, Массилий? Вон, возле тех скал? Скопление альбатросов! Они кружат над косяками скумбрии, которые сейчас движутся в нашу сторону от берега, куда они приплывают ночью… — рассказывал отец специфику будущей ловли. — Косяки столь огромны, что никак не минуют наших неводов!..

Рыбацкие струги легли в дрейф, ожидая подхода косяков скумбрии… Всё ближе и ближе альбатросы. Они, сложив крылья, ныряют в воду и, выныривая, что-то заглатывают, качаясь на волнах…

…Но вот рыбаки взялись за весла, и даже мальчишка почувствовал, как натянутый между двумя стругами невод потянул их друг к другу…

— Всё, — кричит отец, — правь парусом к ветру, Орест! Пора вытягивать невод!

Рыбаки начинают вытягивать шнур невода… Тем же занимаются и рыбаки с противоположного струга… Расстояние между стругами сокращается… Два струга почти стыкуются между собой… И вот показывается сетка невода, которая полна живой, бьющейся рыбой! Нет границ восторгу Массилия! Все рыбаки счастливы, улыбки не сходят с их лиц! Начинается работа по сохранению улова. Сначала улов большими сачками перекидывают на дно состыкованных друг с другом струг. Эта работа физически тяжела и довольно утомительна, рыбаки меняются время от времени, давая отдыхать друг другу. Другие тут же занимаются засолкой рыбы, а особенно крупные экземпляры откладывают в сторону, чтобы вычистить внутренности… Массилий не только наблюдает за работой, но и сам участвует в засолке рыбы, пересыпая крупной солью слои скумбрии, уложенные в бочки… На двух других стругах те же заботы… Работа занимает довольно долгое время, и только после полудня струги готовы отбыть в порт продажи улова. Рыбаки совещаются по этому поводу:

— Лучше и быстрее направиться в этрусский порт города Вольсиний! Этруски купят рыбу по самой выгодной цене и расчёт произведут серебром, пользующимся доверием у всех народов Италии! — предлагает рыболов в синем платке. Все соглашаются с его доводами и струги поворачиваются на север…

…Массилий наслаждается плаваньем! Находясь на носу посудины, он ловит сотни морских брызг, разлетающихся от режущего волны носа струга. Его внимания удостаиваются самые мелкие нюансы, происходившие вокруг струга во время плавания. Вот он замечает спины больших рыб, следующих за стругами и рядом с ними. Ему весело! Плавники этих рыб догоняют струги и идут в разные стороны. Так повторяется несколько раз. Он показывает на них своему отцу.

— Это дельфины! — кричит смеющийся отец. — Они тоже охотятся на скумбрию!..

Массилия захлёстывают чувства. Он горд, что от его взгляда не ускользает никакая мелочь, и продолжает исследовать море и горизонт… Вот ему на глаза попадается какой-то тёмный силуэт на фоне отдалённого берега. Массилий скользит по нему взглядом и понимает, что это силуэт какого-то корабля, который движется в противоположном им направлении, вдоль берега… Взгляд его идёт дальше, где он замечает скопление птиц над определённым участком моря. И он уже со знанием бывалого рыболова замечает про себя, что там находятся косяки скумбрии, которые мигрируют вдоль берегов Италии. В нём, как в старом рыболове, играет воображение и азарт возможности ещё одного удачного богатого улова. Но борта посудины полны уловом и остаётся только сожалеть об уходе столь ценных косяков превосходной рыбы мимо их снастей! Массилий вздыхает и переводит взгляд в направлении виденного им корабля… Но вместо силуэта корабля Массилий отчётливо видит парус тёмного цвета, наполненный ветром в их сторону… Массилий смотрит на него в течение нескольких минут и по тому, как парус увеличивается в размерах, начинает понимать, что корабль плывёт за ними и догоняет их…

— Пап? — говорит Массилий, показывая отцу на тёмный парус…

Лицо отца меняется с улыбчиво-приветливого выражения на серьёзно-тревожное. Он оборачивается к другим членам команды и говорит:

— Родосцы! Пираты!

Все одновременно поворачиваются в сторону паруса… Корабль уже хорошо заметен на волнах. Он то опускается вниз, будто уходя под толщу воды, то возвышается над морем, поднятый высокой волной.

— Берём правее к берегу, под защиту мелей и подводных скал! — кричит отец.

— С уловом не уйдём! Не успеем! Это гемиола! Она очень быстра! — возражает ему рыбак в синем платке. — Надо избавиться от улова!

Отец смотрит на него и ничего не говорит. На его лице растерянность и безысходность…

Массилий ничего не понимает, но по выражению отца и лиц рыбаков интуитивно, по-детски, пугается тёмного корабля… Он со страхом смотрит на приближающийся к ним корабль… Струги, как ни стараются уйти от быстроходного корабля, не могут оторваться от него. Опасность захвата и продажи всех в рабство, включая маленького мальчика, нависла над всеми… Массилий опускает голову, не в силах больше смотреть на отчаяние его отца, который обнял сына… Детские слёзы медленно, но верно начинают пробивать себе дорогу…

— Он бросает нас преследовать! Почему? — слышит он голос отца. — Мы спасены!

Массилий поднимает голову. Гемиола уже развернулась и плывёт в обратном направлении. Массилий поворачивает голову в сторону, куда смотрит его отец… И видит там другой корабль! Золотистый парус надут над ним! Корабль несётся им навстречу! Но ни отец, ни другие рыбаки не испытывают никакой тревоги, которая могла бы омрачить их лица. Наоборот, они обнимают друг друга и улыбаются. Массилий начинает испытывать искреннюю радость и доброту к приближающемуся кораблю…

— Пап, что это за корабль? — спрашивает Массилий, глаза его просыхают на солёном ветру и он, поймав лицом брызги, от разрезающего носа струга, омывает своё лицо…

— Это тригонарема, сынок! Караульный корабль здешних вод! Он защищает всех от происков разбойников и пиратов! Он принадлежит этрусской лиге!..

Корабль приближался. Массилий с интересом и совсем без опаски рассматривал его. Если пиратская гемиола была вытянутой и высокой, то тригонарема была невысокой, но ещё более удлинённой конструкции. На ней помещался большой отряд корабельной команды, способный взять на абордаж любой пиратский корабль. Три ряда вёсел и удлинённая конструкция позволяла при слаженной работе весельной команды развивать большую скорость, и не случайно пиратская гемиола, только заметив её, поспешила ретироваться! Один большой парус и несколько косых, закреплённых на длинном носу, разгоняли корабль до очень большой скорости, а таран, обитый медью, с бронзовой насадкой, угрожающе выглядывал из-под набегающих волн и не мог не испугать любого знающего морское дело врага. Корабль поравнялся с ними. На его борту стояло с полсотни воинов в боевом снаряжении, за ними находилось примерно столько же лучников и копьеметателей.

— Клянусь бородой Нептуна! Мы вовремя заметили этих негодяев, что хотели поживиться, напав на простых рыбаков! — крикнул им на чистой латыни один из воинов. — Я Савиний, номарх эскадры охраны здешних вод, базирующейся в нашем городе Вольсиние. Я вижу, вы плывёте с богатым уловом скумбрии в наш порт?

— Да, уважаемый Савиний! Мы хотели продать у вас наш улов, пока он совсем свеж! — отвечал отец Массилия.

— Ну, что же, мы как раз собирались поворачивать к порту, когда заметили гонку на горизонте! Мы будем рады сопроводить вас в наш гостеприимный город!

…Массилий встряхнул головой от нахлынувших воспоминаний. «Сколько лет прошло с тех пор? — думал он. — Как изменился окружающий мир! Исчезли этруски. Этим мы отблагодарили этот мирный народ за наше тогдашнее спасение! — Массилию стало горько от нахлынувшей на него обиды и злости. — Кто же нами управляет? Боги? Чем богам мешал народ этрусков? Нет, боги здесь ни при чём! Они мешали жадному до их золота и крови нашему Сенату! А народ? Что ему от этих завоеваний? Бесплатные раздачи хлеба и вина в Риме?! Но кому? Этим пьяницам, которые поддерживают выборы того или иного кандидата в консулы из числа нечистых на руку сенаторов-патрициев?! А война ложится на плечи земледельцев, скотоводов и городской цеховой бедноты. А эта городская голытьба, именующая себя плебсом, нужна только для того, чтобы совершить выборную политику муниципий…»

В это время что-то отвлекло Массилия от мыслей… Он оглянулся… По ходу римского флота ему на пути попадалось очень много различных посудин, перевозивших различные грузы. Завидев флот Рима, они старались ретироваться в сторону, но не всем это удавалось. Вот и сейчас одна из посудин, по-видимому, рыболовное судно, пыталась отплыть в сторону берега, но не успевала и находилась в пределах досягаемости стрел и бортовых машин. Находившиеся на борту союзные галльские лучники смеха ради расстреливали её горящими стрелами, соревнуясь в точности и мастерстве…

— Так, заряжай, — командовал рослый галл своими подчинёнными, — целься… нет, нет!.. Бери повыше… повыше… вот!.. Выстрел! — И лучники запустили залп горящей смерти в попавших в беду ливийцев. Но в это время порыв ветра сместил полёт стрел в сторону, и лишь несколько из них попало в судно, вызвав там сразу возгорание. Было видно как команда пытается сбить пламя…

— Так, берём поправку на ветер, — продолжал командовать галл, — туже натягиваем лук… ха-ха!.. Эта порция им придётся туда, куда…

Вдруг галл запнулся на полуслове и, закатив глаза, рухнул на палубу… Позади галла стоял центурион, он перешагнул лежащего галла и с горящими от гнева глазами, не сулящими ничего хорошего, двинулся к шеренге стреляющих. Руки чесались у Массилия, так ему хотелось пройтись плоской стороной меча по этим тупым, наполненным животной радостью лицам. Возбуждённость его лица подействовала на галлов, они опустили луки.

— Ты что, центурион?! Это же ливийцы! — начал было один, но тут же получил удар по голове и рухнул на палубу вслед за командиром…

— Ну и что? Это что, ставит их в разряд диких зверей, на которых объявлена охота? Или они пустили в вас стрелу или копьё? Это простые рыбаки или торговцы рыбой! Какой бы национальности они ни были, это просто люди! Это не военные! Это простые люди! — Массилий сделал ещё один шаг вперёд. Галлы попятились назад.

К этому времени к Массилию подбежало несколько воинов его центурии. Они не понимали, что произошло между их центурионом и союзными галлами, и поэтому заслонили собой галлов, дабы центурион не применил ещё раз меч. Глаза Массилия блуждали, не успокаиваясь…

— Что здесь произошло? — вдруг раздался грубый, надменный голос.

Из-за спин галлов вышел человек с отличиями морского военного трибуна.

— Я спрашиваю, что здесь произошло? — в его голосе звучали командные нотки.

— Этот центурион сошёл с ума! Он разбил голову нашему декану! А после сделал то же самое с другим, пытавшимся его успокоить! — подали голоса галлы.

— Что?! Убери свой меч, центурион! И отдай своё оружие! Я накладываю на тебя арест до выяснения всех обстоятельств произошедшего!

Услышав от своих принципов, что на носу галеры что-то произошло с Массилием, к месту подошёл и приимпелярий Кассий Кар. Он ускорил шаг, когда услышал часть речи трибуна…

— Массилий! Что с тобой? Убери меч! — Кассий взял за руку центуриона. — Что тут произошло?

— Они стреляли по рыбакам, приимпелярий! И Массилий вдруг без слов разбил двум из них головы! — ответил один из стоящих рядом с ним принципов.

— Арестовать центуриона! — крикнул трибун. Члены корабельной команды двинулись к Массилию.

— Стойте! — твёрдо сказал Кассий. — Это мой центурион, и я несу ответственность за его поступки!

— И понесёшь, — закипел трибун, — это мой корабль, и я своей властью могу арестовать и тебя, несмотря на твои заслуги, приимпелярий!

— Это мы посмотрим, кто кого арестует! — послышались голоса стоящих вокруг воинов центурии Кассия.

— Только попробуйте достать мечи! Клянусь глазами Аргуса! Вы останетесь без своих! — зло крикнул другой воин центурии Массилия.

Глаза трибуна забегали. Но принадлежность к древнему роду патрициев и привычка командовать брала в нём верх.

— Я приказал арестовать наглеца! — сказал он. — Или я объявлю всех вас изменниками и мятежниками! А вы знаете, что это значит! Вас всех казнят перед строем легиона!

— Постой, трибун! Ведь твои галлы стреляли по рыбакам! А Массилий сам из числа бывших рыбаков! Понимаешь?

— Ну и что? Я сам разрешил и даже дал указание стрелять своим стрелкам по всем целям, которые их заинтересуют! — с нотой бравады высказался трибун. — Мой род послал меня сюда сражаться с врагом любыми способами, чтобы торжество римского оружия преобладало над всем! Подчиняйся, центурион, или будешь казнён со всеми своими товарищами, которые попробуют мне воспрепятствовать!

У Кара пошла кругом голова от слов отпрыска какого-то рода патрициев, решившего, что на войне вправе устанавливать свои законы… Кассий схватился за рукоятку меча…

— Не надо, Кассий! — Массилий перехватил руку Кара. Он вдруг улыбнулся и, повернувшись к трибуну, бросил ему под ноги меч. — Прими, трибун, оружие, которое служило римской славе более двадцати лет. Надеюсь, что ты сможешь удержать его со славой! — Массилий отсоединил от перевязи флейту центуриона и бросил её также к ногам трибуна.

— Взять его! — трибун захлёбывался от ярости. — Ты будешь казнён! Я приложу к этому всё своё влияние на Катулле!

— Ну что же, — принял решение и Кассий, — тогда и я буду казнён вместе с ним. — Кассий бросил на ногу трибуну и свой меч. Рукоять меча, отскочив от палубы, больно ударила трибуна по большому пальцу его ноги. Тот согнулся, издав стон, и скривился от боли.

— Как же ты собираешься поднять славу Рима на новый уровень, если не в силах стерпеть боль от простого ушиба? — закончил Кассий.

Вокруг раздался громкий смех, что ещё больше взбесило отпрыска патриция. Этот приступ бессилия и боли окончательно выветрил из головы трибуна остатки разума.

— Измена, измена! — завопил он. — Это измена!

— Закрой рот, трибун! — послышались голоса вокруг. — Ты ещё не видел даже сотой доли того, что пережили эти воины!..

Атмосфера на квинтиреме накалилась до предела. Центурия Массилия, пережившая страшную битву при Тунессе, теряла терпение, видя бахвальство морского трибуна и его корабельной команды. Всё это могло привести к избиению приверженцев трибуна. Но если дело доходило до прямого столкновения между подразделениями, это грозило казнью, называемой декумацией, и той и другой стороне. Но трибун готов был пойти на это, только бы удовлетворить своё эго в принятом им решении. Тем более сам он по принадлежности к слою патрициев декумации избегал…

Вдруг вдали раздался трубный звук. Его повторил другой. И вот уже совсем близко прозвучал сигнал к оружию… На горизонте показались паруса флота Карфагена…

Эта команда застала всех врасплох. Трибун, услышав сигнал, понял, что сейчас самый удобный момент осуществить задуманное сумасшествие. По уставу римской армии власть в морском сражении передавалась морскому офицеру, и центурии, загруженные для сражения, формально подчинялись флотским офицерам.

— Арестовать обоих, — приказал он, — отвести их под палубу, на корму! После битвы пусть комиссия решает их судьбу! А вы, — он повернулся к воинам центурии Массилия, — или подчиняетесь мне, или объявляетесь мятежниками и подвергнетесь декумации! К оружию! Строиться на носу! — Трибун указал место построения.

Кассий кивнул своим воинам, давая знак выполнять слова трибуна, и, повернувшись, пошёл к корме. То же самое сделал и Массилий. Они спустились под палубу на корме корабля и были заперты в помещении для арестантов…

 

Глава 36

В вечерних сумерках флот Баркидов покидал Карфаген. Было решено, что после его соединения с флотом Гамилькона следовало предпринять операцию против отходящего флота Катулла. На бортах галер Карталона был размещён весь контингент отбывающих в Египет лакедемонян. Гамилькар продолжал формировать армию для новой войны на Сицилии.

При свете факелов последние галеры отчалили от пирсов мыса Крам. Они присоединились к ожидающей их эскадре, стоящей в заливе. На корме последней галеры стояли три человека. Они смотрели на исчезающий в сумраке ночи город. Несмотря на множество факелов, зажжённых провожающими эскадру людьми, очертания города скрылись под тёмными чернилами ночи…

— Как давно ты первый раз покинул свою Спарту, Ксантипп? — спросил молодой, статный карфагенянин. Он разительно отличался от своих собеседников высоким ростом, будучи выше их почти на голову.

— Это было в год первого набега кельтов, Диархон. Мне тогда исполнилось девятнадцать лет. К тому времени я уже участвовал в нескольких войнах по защите свободы Спарты, но никто не думал тогда, что, воюя между собой и участвуя в войнах Диадохов, мы так ослабим себя, что станем жертвой набегов диких варварских племён, которые будут легко разрушать культуру эллинизма, не боясь мести! Во время второго набега кельтов я потерял отца, который погиб в сражении на стороне царя Македонии Птолемея Керавна. В той битве погиб и сам царь. В третий же набег, когда полчища варваров возглавил Бренн, наши цари и эфоры отказались послать помощь армии Афин, возглавивших отражение врага, сославшись на плохие предзнаменования. Вот тогда я и несколько моих товарищей, потерявших так же, как и я, своих отцов в прошлом набеге, направились в Афины, чтобы вступить в отряды афинского стратега Калиппа. Мы выступили из Афин под другими именами, чтобы избежать в будущем порицания наших эфоров. Взойдя на афинские корабли, мы отправились к Фермопильскому перешейку, где и предполагали встретить полчища Бренна. Бренн к тому времени достиг города Магнессии. Окрестности города, как и всех других, были сожжены, всех, кого кельты заставали в полях — взрослых, малых — всех убивали! Эти общие соединившиеся варварские племена кельтов и галлов стали звать галатами. Общее число их достигло ста пятидесяти тысяч пехоты и не менее тридцати тысяч конных воинов. Это было моё первое сражение вне Спарты и с врагом, не знающим пощады! Тогда мы изведали всю тяжесть схватки с их армией, которая что-то ела перед сражением, дабы впадать в припадок ярости. Истинно говорю вам, это было! Эти галаты становились невосприимчивыми ни к боли, ни к усталости! Но мы выстояли, перекрыв перешеек, на котором погиб наш царь Леонид, а перелом в сражении наступил тогда, когда флот Афин вошёл в залив и стал поражать врагов с фланга, стреляя из баллист, скорпионов и засыпая их стрелами с кораблей. Это было славное сражение у Фермопил! Мы не пустили полчища варваров в Элладу! Хотя северные территории, включая родину Ахиллеса, они сожгли и разрушили…

Ксантипп минуту помолчал, потом продолжил:

— Тогда мы выстояли, стоя на камнях и прижимаясь к тем же самым камням, на которых стояли, погибая, триста моих соотечественников. Но в этот раз мы одержали победу, во главе с афинским стратегом Калиппом. Это был первый поход лакедемонянина Ксантиппа за пределы своей Лаконии. Дальше были двадцать три года различных войн и столкновений.

Все трое помолчали, каждый думая о своём.

— Да-а-а! — нарушил молчание Диархон. — А какова судьба Калиппа? Почему он не стал известным, как Леонид? Я был с Карталоном несколько раз в Элладе, но ни разу не слышал об этой победе!

Ксантипп задумался, потом ответил:

— Наверное, культура греческого мира изменилась. Исчезли поэты и философы-историки, способные восторженно передать этот подвиг потомкам. Великая эпоха сменилась враждой и жаждой власти Диадохов! Они ввергли греческий мир в бездну войн и междоусобиц. Культурная планка эллинистического мира сменилась восточным, бездуховным поклонением силе и власти, которого требовали к себе развращённые Диадохи, уничтожавшие друг друга, а заодно и мир, их создавший! Учения Аристотеля и Платона, трагедии Эсхила, Аристофана и Еврипида если не забыты, то уже не столько значат в нашей культуре. Свобода и равенство греческих полисов меняются на раболепие к роскоши и власти. Вот причины затухания нашей греческой культуры…

Ксантипп снова задумался над чем-то…

— Кто знает, Диархон, — спокойно сказал третий собеседник, — будут ли известны потомкам наши имена? К славе нужно относиться как к надетому на голову на время лавровому венку. Сегодня он благоухает, завтра завял и засох. Время стирает из памяти не только имена людей, но и города и государства. В этом мире зло и жестокость запоминаются намного легче, как и его носители! А любое доброе дело или слово можно оболгать, очернить и поэтому преподать его в ничтожном виде. Наш город поразила эта же болезнь! Жажда власти и богатства, как кольчатая сколопендра, источила сердца многих живущих в нём!

Диархон согласно кивнул и задумался.

Ксантипп, развеяв свои думы, поднял голову:

— Ну, а что ты собираешься делать, Карталон?

— Поддержу Гамилькара в Сицилии. А потом отправлюсь в Испанию. У нас с Гамилькаром возникли там планы. А потом… потом…

Карталон задумался на минуту.

— Потом постараюсь выполнить одно обещание, данное мной одному моему старому товарищу. Но перед этим надо отвезти домой Тонгу. Можно попробовать проплыть по его большой реке, вглубь его таинственной земли. До самого её начала!

— Я надеюсь, ты не забудешь наш с тобой уговор насчёт матроса Ксантиппа, — улыбаясь, напомнил спартанец.

— Освободившись, плыви в Гадес. Там спросишь род Кортуньи. Это род Сибиллы. Там мы и встретимся.

— Очень хорошо! Я с нетерпением буду ждать этого момента.

— А я? Что буду делать я? — спросил Диархон.

— Служить своему городу, Диархон! — ответил Карталон. — Ты подаёшь большие надежды, и отношение к тебе Совета доверительно и объективно! Ты на своём месте. И лучших помощников Гамилькару, чем ты и Теоптолем, желать очень трудно! Я передал тебе многое из того, что знал в морском деле! Но дай мне слово, что никогда не полезешь в политику! И ещё! Служи мечом народу, а не Совету!

— Хорошо, Карталон. Я учту твои замечания, — утвердительно ответил Диархон.

— Ты преобразился, Карталон! Вышел в море, и мне кажется, что твоя бледность сходит с лица. Море действительно действует на тебя оздоровляющее! — сказал Ксантипп.

Карталон не ответил. Вчера ему приснилась Антифона. Он помнил обещание, которое давал ей. И ему стало не по себе от того, что он ещё не выполнил его…

— Когда мы доплывём до Гамилькона? — спросил Ксантипп.

— Я думаю утром мы минуем мыс Бон, — видя задумчивость Карталона, за него ответил Диархон.

— Хорошо, пойду прилягу! Глаза слипаются! — Ксантипп направился к своим номархам.

— О чём ты думаешь, Карталон? — вывел своим вопросом из задумчивости Карталона Диархон.

Карталон поднял на него глаза.

— Я думаю, Диархон, что пора мне жениться! И заиметь детей! — улыбнулся Карталон.

Диархон удовлетворённо заулыбался. Это были первые слова, которые он слышал от Карталона о его личной жизни.

— Конечно же! Сибилла уже давно ждёт от тебя этого предложения, надеясь понянчить твоих детишек!

Карталон удовлетворённо улыбнулся:

— И я надеюсь. А теперь, Диархон, пойдём отдыхать! Думаю, к утру мы достигнем флота Гамилькона.

Собеседники пошли по местам своего ночлега на корабле. На галере всё затихло и только дежурная ночная вахта продолжала следить за морем, вслушиваясь в тишину ночи.

…Утром ветер усилился. Он был попутным и поэтому ускорил движение эскадры Карталона. Диархон проснулся от сильной качки корабля. Он вышел на палубу. Команда уже проснулась, а на башне лучников стояли Карталон и Ксантипп. Диархон направился к ним, перебегая от каната к канату. Галеру сильно качало на волнах, всё время поднимая её на гребень волны. Диархон, пробегая, увидел Тогана, который с тремя подручными матросами из команды полез на мачту зачехлять основной парус.

Диархон осмотрелся. На западе со стороны Геракловых столпов горизонт покрывался белой полосой…

— Диархон! — крикнул ему с мачты Тоган. — Надвигается шторм! Надо убедить Карталона зайти в какую-нибудь бухту!

— Да, согласен! Похоже на тайфун с грозой! Через час придёт сюда и начнётся! — прокричал в ответ Диархон.

— Иди и переговори с ним! — волновался Тоган. — Пока мы недалеко от берега.

Диархон добежал до башни лучников, где стоял Карталон. Глаза его блестели, по лицу текли капли начинающегося дождя. Волосы бросало на лицо, отчего он постоянно встряхивал головой.

— Карталон! За нами шторм! Надо прижаться к берегу, чтобы подыскать подходящую бухту, чтобы укрыться от ветра! — беспокойно крикнул Диархон.

Карталон взглянул на него, помолчав немного, прокричал:

— Нам надо, пока мы на хребте большой волны, преодолеть мыс Бон, потом успеем уйти к берегу, там буря будет спокойней.

Диархон отрицательно покачал головой, перед тем посмотрев на горизонт сзади себя:

— Не успеем! Больно быстро двигается фронт облаков, через полчаса начнётся!

— Через полчаса мы будем в безопасности. Эй, Тоган, хватит возиться с парусом! Давай добавляй по гафелю! Надо увеличить скорость. Распустить сегарсы! Отодвинуть шкаторины!

Диархон больше не стал спорить, решив, что лучше поучаствовать в быстроте выполнения команд Карталона. Он бросился к матросам, чтобы помочь им в оснастке гафельного паруса.

— Где же Гамилькон? — спросил Ксантипп Карталона.

— Мы уже проплыли то место, где должен был находиться его флот. Что-то случилось! Поэтому надо торопиться! — Карталон тревожно всматривался в горизонт.

Наконец, эскадра по примеру головной галеры Карталона переоснастилась на косой парус, зачехлив основной на мачте. Карталон взял курс движения эскадры вправо, ветер, дующий всё сильнее, теперь хорошо поддавался управлению, двигая корабль, надувая косой парус со скользящей оснасткой.

Вдруг впереди стали заметны мачты какого-то флота. Через несколько минут картина стала яснее. Впереди шли в сторону берега корабли Гамилькона. Только приблизившись к кораблям, эскадра Карталона поняла, что битва уже произошла. По тому, как разбросаны были корабли Карфагена, стало понятно, что флот Гамилькона отступил, а римляне, пробившись сквозь строй флота Гамилькона, ушли в море…

…Кое-где ещё кипело сражение, корабли, сцепившись, дрались в абордаже… Море было покрыто обломками кораблей и державшимися за них людьми… Всё смешалось. И утопающие галеры римлян, и кренящиеся на бок, протараненные галеры карфагенян… Взгляд Карталона упал на уходящий слева от его эскадры лес мачт. Это уходил основной флот Катулла…

В это время одна из повреждённых галер карфагенян поравнялась с галерой Карталона…

— Что произошло? — крикнул Карталон номарху корабля. — Почему не дождались нас?!

— Гиксон, брат Гамилькона, упросил брата отправить его вперёд на разведку, а вместо этого, увидев флот римлян, проиграл в трубы атаку! Нам ничего не оставалось, как броситься им на помощь! Мы построились фронтом и сражение выигрывали. Но поднявшийся ветер стал сбивать нас с боевого курса. Римлянам же он, наоборот, помогал, так как ветер разворачивал нас к ним бортами. Они, увидев это, атаковали нас, потопив много кораблей… Но Гамилькон, увидев это, ударил им во фланг! Битва закипела с новой силой. Гамилькон, демонстрируя мужество, прошёл сквозь их строй, топя корабли, встречающиеся ему на пути! Но две квинтиремы обошли его и взяли в клещи… Дальше я ничего не знаю, так как потерял две трети вёсел и не мог двигаться! Мне только и осталось, как маневрировать к берегу! Вон, видите скопление кораблей?! Там Гамилькон! — он указал на большую группу кораблей, продолжающих сражаться. Некоторые из них уже дымились…

— Правь к ветру! — крикнул Карталон вёсельным рулевым. — Труби атаку! Идём на выручку Гамилькону!

Трубы взревели на четырёх первых гептерах. На мачты выпустили боевые вымпелы Баркидов, которые с шумом стали стучать и хлопать на усилившемся ветру. Гептеры разгонялись для таранного удара…

…Гамилькон сражался бок о бок со своим братом. Галера Гиксона, получив таранный удар, уже затонула, но люди успели перейти на подоспевшую гексеру Гамилькона, которая в свою очередь утопила своим мощным тараном обидчика Гиксона, но потеряла скорость из-за эвакуации людей Гиксона…

Битва, так хорошо начавшаяся, когда фронт кораблей Карфагена, широко охватив флот Катулла, с успехом атаковал римлян, была проиграна из-за невесть откуда поднявшегося ветра, который, подув резко и сильно, расстроил порядок построения галер пуннийцев и свёл на нет весь их успех в осуществлённом манёвре! Из охотников они превратились в добычу, и римляне не преминули воспользоваться этим! Удар их таранов был сокрушающим, и только одна треть флота Гамилькона закончила манёвр вместе с ним. Они развернулись и ударили римлян с фланга. Теперь ветер не давал вовремя римлянам реагировать на эти удары. Сражение принимало кровопролитный характер. Но часть галер Катулла всё же обошла вклинившуюся в их строй группу кораблей Гамилькона и, окружив, пошла на абордаж…

Гексера Гамилькона высоко нависала над римскими квинтиремами, отбиваясь от штурма римской пехоты. На гексере было примерно пятьсот пехотинцев, которые сошлись с принципами врукопашную. Боевой задор с обеих сторон был таков, что всё перемешалось. Целая группа кораблей, сцепившись, не могла уже маневрировать. И поэтому только рукопашный бой мог выявить победителя… Гиксон с мечом в руке отбивался от наседавших на него принципов. Те, в свою очередь, почувствовав превосходство своей выучки, медленно, но уверенно, сдвигали оборонявшихся к середине гексеры. Две башни лучников усложняли задачу латинянам по захвату корабля. Лучники стреляли точно и быстро, поражая римлян сверху. Римские лучники тоже стреляли, но высота гексеры намного преобладала над квинтиремами римлян, и поэтому точность попаданий была низкой…

Гамилькон пробился к своему брату и заслонил его своим щитом, заметив кровь на его руке.

— Ты ранен?! — крикнул Гамилькон.

— Чепуха! — смеялся Гиксон, глаза его горели горячкой боя. Вокруг него уже лежало несколько принципов.

— Заслоните Гиксона! — крикнул Гамилькон своим воинам. — Он ранен!

Охрана Гамилькона, состоящая их опытных воинов, услышав приказ, оттеснила принципов от Гиксона.

— Гиксон, уйди в тыл! Надо перевязать рану! — Гамилькон, продолжая заслонять брата щитом, тянул его назад.

— Подожди, брат! Надо отбиться! — не соглашался Гиксон. Он вырвался от рук брата и бросился вперёд, крикнув призыв: — За мной Карфаген!

В это мгновение зазвучали трубные сигналы, через минуту они повторились, но уже совсем рядом. Гамилькон поднял голову. На его лице заиграла улыбка:

— Баркиды! Вовремя! Вперёд!

В следующее мгновение в стоящую рядом римскую галеру посыпались горящие стрелы. Римляне озадаченно оглянулись, их напор стал иссякать. Они группами стали перебегать обратно по мостику, который был перекинут на борт гексеры, на свою галеру. Но послышался треск ломаемых вёсел, а следом глухой удар где-то в подводную часть квинтиремы. Гептера с большой скоростью врезалась в квинтирему… Принципы, которых удар застал на мостике, посыпались в воду. С гептеры полетел дождь метательных копий и убийственный ливень стрел. Следом на борт стали прыгать воины, тут же строившиеся в небольшую фалангу… Теперь бой уже кипел на римских галерах!..

Но основной флот Катулла, выполнив задачу прорыва, уже покинул место сражения и уходил в сторону открытого моря… Квинтиремы, ещё имеющие возможность двигаться, пустились следом, бросая своих товарищей… Из двух квинтирем, сцепленных с гексерой Гамилькона, одна уже была протаранена, и на ней кипел бой. Другая, стоявшая на другой стороне гексеры, была заслонена массивным телом гексеры Гамилькона от атаки гептер Баркидов. Она не получила никакого ущерба и оттуда прозвучал призыв к отступлению. Римляне двинулись назад, к её мостику… Воины Гамилькона не преследовали их, обстреливая только из луков и пращ. Принципы, перебежав на свою галеру, перерубили канаты мостика и, отбросив его от своего борта, стали отплывать от адмиральской гексеры… Уже через минуту квинтерема, оттолкнувшись вёслами, стала удаляться по следу уходящего флота Катулла. Её не преследовали, так как бой шёл ещё на других кораблях и им нужна была помощь…

 

Глава 37

Массилий и Кассий были заперты в трюме нижней палубы. Кассий попытался выбить дверь, но его попытки были тщетны. Запоры были крепки и не поддавались…

— Брось, Кассий, это бесполезно! — говорил Массилий, видя попытки Кассия выбраться на волю. — Тит вытащит нас отсюда!

— Да! Если только мы не пойдём ко дну во время битвы!

— Об этом должна позаботиться Артемида-Диана! Ведь должен же я погулять у тебя на свадьбе! — спокойно говорил Массилий.

— Удивляюсь я тебе! Ты только что чуть не убил двух человек в гневе, который я впервые наблюдал у тебя за все годы службы со мной! Хотя мне понятна причина твоего взрыва, но сейчас на тебя напала какая-то апатия!.. — Кассий осёкся, прислушиваясь…

В это время корабль стал равномерно раскачиваться…

— Мы идём на вёслах, Кассий! — определил Массилий.

— Да! Точно на вёслах… — Кассий прислонился и вслушался в борт.

Послышались трубы различных сигналов… Корабль то двигался, то вставал в дрейф… Наверху слышался топот…

— Похоже, корабли выполняют какой-то манёвр! — Кассий не находил себе места. Им явно завладело какое-то возбуждение, будто что-то должно было произойти. Массилий молча наблюдал за Каром.

«Вот, что творит с человеком любовь! — рвал себе душу в своих мыслях Массилий. — Последние дни он не находил себе места, а теперь ещё вот это! Да! И надо же мне было тронуть этих олухов!.. Я заварил кашу!.. Но каков Кассий!.. Не бросил, не отказался… Да, надо что-то придумать и предпринять. Ведь с ума сойдёт!..»

Массилий встал, прошёлся по помещению, в котором они были заперты. Начал простукивать стены…

— Это внешняя перегородка, за ней вода… — стучал он по доскам. — А вот эта ведёт куда-то в соседнее помещение! Дай-ка свой жезл, Кассий! Если попотеть, можно будет через час-другой оторвать одну из досок перегородки, отделяющей соседнее помещение!..

Массилий принялся за дело… Наверху всё так же были слышны топот и звук труб, передающих то одну, то другую команду. Кассий вслушивался в происходившее наверху, стараясь понять, на чьей стороне счастье победы.

Вот они почувствовали несколько толчков в противоположный борт квинтиремы и услышали сигнал трубы, призывающий к абордажу…

— Дошло до абордажа, — заметил Кассий. Массилий в это время беспрерывно ковырял доску в выбранном им месте…

Топот стих. Видно, большая часть находящихся на галере переместилась на вражеский корабль… Где-то раздавались крики… какой-то шум…

Ожидание утомительно! Тем более, когда сидишь взаперти. И ничего не можешь предпринять… Кассий перебирал в голове все события последних месяцев…

«…Да! Можно, конечно, осуждать Массилия, — размышлял Кассий, — обвинять, что не сдержался и выплеснул свои эмоции, накопившиеся за последние полгода! Но это будет поверхностное мнение! На самом деле глубина случившегося события намного глубже кажущейся причины! Массилий за долгие годы службы перестал чувствовать чью-то боль, страх… Главной потребностью его стали только те чувства, которые помогали ему выживать в условиях беспрерывных войн… Эти чувства человек испытывает каждый день: сон, голод, потребность во сне… На войне всё это обостряется, заставляя замолчать другие, которые не относятся к физиологическим, а более относятся к душевным потребностям… Но, имея простую, чистую душу, он, вследствие последних событий нескольких месяцев, стал анализировать происходящее, что совершенно нормально для здравомыслящего человека, и это привело к взрыву против терпения фальши и несправедливости…»

…Раздался какой-то скрежет. Где-то наверху зазвучали трубы, не принадлежащие римским… И в течение минуты корабль дважды встряхнуло. Причём второй раз удар был столь сильным, что где-то в носовой части корабля послышался треск ломаемых бортов… Корабль накренился…

— Вот новость! Кажется, мы протаранены! — Массилий поднял голову. Он обвёл взглядом всё помещение, ища глазами, не открылась ли где какая-либо лазейка. Но ни одна стена не сдвинулась, не деформировалась, сохраняя свою конструктивную особенность построения корабля. Удар пришёлся в носовую часть и совершенно не затронул целостности перегородок кормовой части галеры. Наверху слышался торопливый топот ног… Видно, на борту корабля происходило сражение…

…Между тем по днищу корабля стала подниматься вода, прибывавшая откуда-то из-за перегородки…

— Что будем делать? — спросил Массилий, посмотрев на Кассия.

Тот пожал плечами:

— Ничего…

Массилий не стал уточнять и угадывать, что это значило, а с усилием взялся за жезл Кассия, пытаясь все-таки оторвать доски перегородки корабля.

— …Нет, — приговаривал он, всовывая жезл между досок. — Я не для этого выжил под слоном, чтобы захлебнуться солёной водой! Ничего… что значит ничего?!

Вода между тем достигла щиколоток…

— Если карфагеняне отплывут от корабля, оголяя таран, вода хлынет в пробоину намного быстрее! — Настроение Кассия резко поменялось. Вместо возбуждения, в котором он находился всё это время, на него вдруг напала апатия. Он сел на стоявшую рядом бочку.

Массилий, поглядев на него, покачал головой…

— Эх, меч бы сейчас! — он поглядел на щель между досками, расшатанными им немного. — Может, поможешь?

Кассий лишь усмехнулся… Массилий повернулся к перегородке, вновь пытаясь поддеть жезлом одну из досок.

— …А Иола надеется, что Кассий сделает всё, чтобы вернуться к ней! — сказал он с сожалением, принявшись вновь осуществлять свою задумку. Через несколько секунд он затылком почувствовал, что за ним стоит Кассий. — Отойди… — услышал он сзади.

Массилий, повернувшись, увидел Кассия, державшего опущенными руками бочку. Лицо Массилия просветлело. Кассий несколько раз попытался ударить торцом бочки по расшатанной доске перегородки.

— Давай вдвоём! — Массилий тоже схватился за бочку. Раскачав бочку, они как тараном несколько раз приложились ею в заданное место.

— Так, так, идёт… — Серия ударов продолжалась.

— А ну-ка, посильнее… — Они размахнулись с максимальной амплитудой и с силой ударили… Раздался треск! Бочка лопнула, и из неё посыпалась соль.

Но одновременно одна из досок перегородки тоже с треском проломилась.

— Отлично! — Массилий стал заглядывать в пролом. Вода меж тем была уже по колено.

— Ну, что там? — с нетерпением спросил Кассий, находящийся сзади.

— Ломаем вторую! — Массилий поднялся и вместе с Кассием, взявшись за вторую доску, стали её расшатывать. Через минуту вторая доска была сломана. Кассий, в нетерпении протиснулся в соседнее помещение. Это помещение оказалось трюмом для хранения припасов и из него был только один выход — наверх… Но этот выход был наглухо закрыт кованной бронзовой решёткой, которую сломать было ещё сложнее, чем перегородку…

— Да! Задача проще не стала! — услышал Кассий задумчивый голос Массилия. Он повернулся и увидел, что Массилий стоит рядом… Вода была уже по пояс… Между тем стало ясно, что корабль был покинут. Наверху через решётку не было слышно ничего… Квинтирема кренилась… Это было хорошо заметно по неравномерности уровня воды внутри, на дне галеры…

— Если корабль опрокинется? Всё! Через решётку хлынет вода! — сделал вывод Кассий. Массилий крутил головой, ища выход из создавшегося положения…

В подтверждение слов Кассия борт резко пошёл на крен. Нос корабля уже был под водой, а корма, как целая конструкция корабля, возвышалась над уровнем моря. Полость кормы была заполнена воздухом, который поднял её и держал на плаву… Через решётку стали захлёстывать волны, которые гнал ветер… На море был шторм. Кассий и Массилий переглянулись. На этот раз выхода не было. Везение, столько раз приходящее им на выручку, на этот раз отступило. Они отплыли к краю склада провианта, где ещё сохранялась воздушная подушка, всё ещё державшая корму на плаву над волнами.

— Прости меня, Кассий! — крикнул Массилий. — Это я виноват во всём, что произошло с нами! Мне очень жаль!

Кассий не ответил… Перед его глазами возникла Иола…

«Прости меня, моя любимая! Я не смог выполнить выполнить своих обещаний! — думал он. — Судьба против нас! А может это не судьба, а просто происки войны?!..»

Они плавали уже у перегородки, которую с таким трудом ломали и которая, ввиду изменившего положения корабля оказалась у них над головой. Рядом плавало с десяток пустых закрытых бочек…

— Всё, осталось минуты две! — крикнул Массилий. — Прости меня, Кассий! Прости за всё!

— И ты прости меня, Массилий! Может, я был строгим центурионом! Не держи зла!

— Да! — крикнул Массилий. — Я буду на…

В этот момент огромная волна захлестнула корму, выдавливая из неё воздух. Кассий и Массилий погрузились под воду. Под водой вдруг послышался какой-то треск и гром. Кассий, успевший набрать в лёгкие воздух, держался за бочку, которую прижала к перегородке подъёмная сила находившегося в ней воздуха. Подводный грохот сопроводился разломом противоположного борта корабля, из него вышел огромный кованый таран… Таран со страшной скоростью шёл под водой, сдвигая своей массой обломки корабля в сторону от своего движения. По инерции протаранившая тонущую корму галера раскидала её части в противоположные стороны, одновременно разворачивая их, открывая тем самым выход для оставшегося в корме воздуха… Воздух, скопившийся и погрузившийся вследствие удара под воду в частях кормы, громадным пузырём ринулся на поверхность, увлекая за собой мелкие обломки корабля, различный плавающий мусор и бочки, за которые держались Кассий и Массилий…

Вода взбурлила, как бы выплёвывая из себя мусор, доски, бочки… Вылетели и бочки, за которые держались люди. Бочки хлюпались в воду, стряхивая их с себя. Довольно проворные люди снова догнали их и зацепились вновь. Море гудело… Галера, протаранившая корму, оказалась огромной гексерой, которая уходила от них с большой скоростью…

Массилий огляделся… В стороне тонуло несколько галер, как римских, так и карфагенских… Флота Рима не было… Вернее, виднелось несколько галер с орлами на парусах, но они уходили куда-то в море… Море взбесилось… Волны захлёстывали друг друга. Они швыряли обломки кораблей. Массилий увидел, что только карфагенские галеры пытались спасти людей, хотя в такой ветер это сделать непросто.

— Кассий, схвати вон ту перекладину с канатом, который тянется за ней! Да-да! Держи её! Вот! Молодец! Сейчас я подплыву…

Массилий с усилием подплыл к Кассию, державшему кусок реи и обрывки каната. Вот тут Массилию пригодилась его рыбацкая сноровка… Он быстро канатом, который был достаточно длинным, закрепил на одном конце реи свою бочку, а на другом бочку Кассия. Сделал он всё это с особой быстротой, которая выказывала большую сноровку в обращении с канатами.

— Вот так-то лучше! — крикнул Массилий, пытаясь перекричать шум волн и ветра, радостно сплёвывая кровь с разбитой о край бочки губы, когда его выбросило из трюма корабля.

Друзья, расположились посередине реи, причём Массилий всё время что-то вылавливал из воды, подвязывая к своему плавучему средству.

— Я думаю, Кассий, что удача всё-таки не оставила нас! Море не захотело принимать наши тела, значит, наш путь ещё не окончен! — прокричал Кару улыбающийся Массилий.

— Я рад, Массилий, что судьба выбрала мне моим попутчиком именно тебя! — засмеялся Кассий. Он чувствовал какой-то прилив радости. И ветер, с таким остервенением гоняющий волны, совсем не пугал его, а наоборот, бодрил и веселил. — А ведь ловушка в корме была так хороша!

И оба, посмотрев друг на друга, засмеялись.

— Наш флот уплыл в Сицилию, Массилий! А куда плывём мы? — с улыбкой спросил Кассий.

— Я думаю, мы плывём обратно в сторону Клупеи. И всё же, если нас не убьют, то подберут пуннийцы! Но нам ведь не впервой быть в их стане, так ведь, Кассий? Я ведь тебе говорил об особом случае, который нам посылают боги!

И, несмотря на разыгравшуюся вокруг них бурю, оба снова засмеялись…

 

Глава 38

Сражение угасло. Остатки обоих флотов расходились в противоположные стороны. Гексера Гамилькона, освободившись от штурмовавших её квинтирем, медленно разворачивалась в сторону берега, в её борту зияли две пробоины от тяжёлых снарядов, выпущенных онаграми римлян. Корабль оставался на плаву только потому, что ветер не усилился ещё до такой силы, когда волны начнут захлёстывать пробоины…

Гамилькон, понимая это, торопился к берегу… Он, проплывая мимо гептеры Карталона, увидев того стоящим на корме, приложил руку к сердцу и склонил голову в знак признательности за оказанную помощь в освобождении. Карталон сделал то же, памятуя, что именно вмешательство Гамилькона в происходящее при его отравлении спасло его жизнь и жизни ещё многих людей в тот роковой день…

…Карталон провожал взглядом уплывающую гексеру. Огромный для тех времён корабль оставлял за собой след, не сразу поглощаемый волнами. Гексера протаранила выступающую часть какого-то римского корабля, разломив надвое его надводную часть, и уплывала к берегу.

К Карталону подошли Ксантипп и Диархон, они только что вернулись с абордажа римской галеры, которая совсем недавно штурмовала гексеру адмирала Карфагена.

— Оставшаяся часть римлян сдалась. Это те, кто не успел перебежать на целую галеру римлян, — сказал Ксантипп.

Карталон повернул голову. Квинтирема, применив носовой, косой гафель, уходила в сторону ушедшего флота Катулла.

— Пусть плывёт! Хватит на сегодня крови! Что с тобой, Диархон? — Карталон подхватил закачавшегося вдруг своего заместителя.

Они положили его на расстеленный плащ. Диархон, морщась, приподнял край кожевенного панциря. В боку торчала сломанная стрела.

— Так, быстро критянина Сапфона сюда! — сказал одному, из окружавших его солдат, Карталон.

— Вынимать нельзя, потеряет много крови, — заметил Ксантипп.

Карталон молча согласился с ним. Появившийся Сапфон склонился над Диархоном.

— Спасайте утопающих! — Карталон посмотрел за борт. — Пока волны не накрыли всех!

— И римлян? — спросил Тоган.

— И римлян, — ответил Карталон, — в Сицилии около восьми тысяч наших пленных, Гамилькар обменяет их! Да, Тоган, что, если я оставлю тебя с двенадцатью гептерами, на которых распределены лакедемоняне, а сам отправлюсь в Александрию?

— Ты хочешь отправиться сейчас же, без меня? — Для Тогана такая весть совсем была не по вкусу. — Ты забыл, что случилось с тобой, когда отправился в Совет без меня?

Карталон улыбнулся. Он привык, что этот нубиец всегда, как правая рука, находится при нём. Но что Тоган испытывает такую же привязанность, он не подумал.

— Но ведь Диархон ранен! Сапфон, что с ним? — Карталон повернулся к лекарю.

Сапфон молча продолжил врачебные действия над Диархоном. Ему помогал Ксантипп, тоже имеющий богатый опыт с подобными ранами. Наконец, Сапфон встал и, повернувшись к Карталону, оттирал свою ладонь от сгустков крови. В ней лежал обломок стрелы. Наконечник стрелы был очень широким, с зазубринами, напоминающим гарпун.

— Галльская! С ним всё будет в порядке! Может подняться уже завтра! Но ни бегать и ни скакать он пока не может!

— Этого и не надо! — вздохнул облегчённо Карталон. Он склонился над Диархоном. — Ты как себя чувствуешь?

— Нормально! Бок тянет, Сапфон обмазал его каким-то снадобьем.

— Вот и хорошо. Сапфон знает своё дело. Я переправлю тебя на галеру Гикета. Диархон, я отправляюсь в Александрию, через Киренаику! Ты, переждав шторм, иди в Карфаген! Ждите меня там!

— Хорошо, я сделаю всё, как ты сказал. — Диархон попытался улыбнуться. — Но возьми в плавание ещё с десяток кораблей!

— Нет! Множество кораблей может быть принято враждебно теми городами, куда нам придётся зайти! Мне хватит моих галер!

Через некоторое время двенадцать гептер Карталона, отделившись от всего флота Баркидов, взяли курс на восток. Ветер усиливался. По морю поползли пенящиеся борозды.

— Карталон, нужно искать укрытие! — Тоган смотрел на Барку с тревогой.

— Да, ты прав, поворачиваем к берегу! Ищем укрытие!

Тоган с облегчением, что на этот раз не пришлось тратить время на убеждения, приказал сигнальщикам на мачтах отдать команду, предупреждающую все гептеры о повороте к берегу.

Корабли медленно поворачивались и устремлялись к берегу, видневшемуся на горизонте.

— Слева, в открытом море, волны что-то тащат! — заметил Ксантипп. — Вон, посмотри, Карталон! — Он указал направление.

Карталон повернул голову и увидел какое-то плавучее средство, то появляющееся, то исчезающее в высоких волнах.

— Там, скорее всего, люди! Море не способно связывать так предметы! Тоган, возьми правее! Там какие-то люди! — определил Карталон.

Гептера устремилась к месту, где было замечено плавсредство. Карталон спустился с кормы и пошёл на нос гептеры. Он всмотрелся в борозды… Море на своих волнах то выбрасывало вверх, то уносило куда-то вниз несколько бочек, привязанных каким-то замысловатым образом к куску корабельной реи… Карталон пристально вглядывался… Ещё с кормы тот факт, что бочки держатся на одном расстоянии друг от друга, а не раскидываются в стороны, показался ему подозрительным.

«Может, уже и поздно, — подумал Карталон, — такие волны способны оторвать любого человека. Даже от бревна! Или утопить их, непрерывно накрывая… Да, несомненно, вязал этот плот человек, знакомый с буйством моря! Нет! Они ещё держатся!»

Он увидел, как после очередной волны из воды появились две головы…

— Приготовить кошки… правый борт втянуть весла… Так… подтягивайте их… — командовал он, когда его воины подцепили прикреплёнными к длинным баграм куски верёвок с согнутыми крючьями. Следом кинули верёвки и через минуту два римских центуриона были на борту галеры.

Гептера продолжила путь к берегу…

Карталон подошёл к римлянам. По всему было видно, что это опытные воины — по знакам отличий, висевшим у них на перевязях и по видневшимся под задравшимися мокрыми хитонами побелевшим от холода рубцам боевых ран. По всему было видно, что они прошли не одну войну… Но одно смущало в них Карталона. У обоих отсутствовали не только мечи, но и подвесные ножны!

— Принесите что-либо согреться им! — приказал он.

Матросы принесли несколько сшитых вместе овечьих шкур. Римляне обернулись ими, пытаясь согреться. Карталон стоял молча, рассматривая центурионов. Он вдруг почувствовал покалывание у себя на груди! Он прислушался к себе. Да! Он явно ощутил вибрацию у себя на груди! Обычно он её чувствовал при встрече с Гамилькаром! Что это?!.. Он вдруг вспомнил, что при последней встрече с Гамилькаром этой вибрации он не почуял и не ощутил! Но не обратил на это внимания. «А может, я был слишком слаб? Поэтому и не чувствовал? После отравления что-то происходит со мной», — решил про себя Карталон.

— Кто вы? Из какого легиона? — спросил Карталон, прислушиваясь к себе.

Ксантипп, подошедший к ним и стоящий рядом с Карталоном, смотря на римлян, громко произнёс:

— Молодого центуриона я видел на равнине! Это из тех, что пробились к консулу! Очень стойкий воин!

Молодой римлянин к этому времени встал и произнёс по-гречески:

— Я приимпелярий четвёртого легиона Марса, Кассий Кар, со мной центурион того же легиона Массилий Фимбр. Клянусь родными Пенатами, мы уже думали, что Тритон призовёт нас в свой хоровод с нереидами! Но другое божество послало нам корабль, которого мы уж точно не ожидали здесь встретить! Но мне очень приятно благодарить за наше спасение брата Гамилькара, Карталона Барку!

Речь римлянина поразила Карталона. Как выяснилось, римлянин знал его брата и догадался, кто он. Карталон не без удивления отреагировал:

— Не понимаю твоих речей, латинянин! Ты знаешь моего брата? Что-то не верится, что мой брат имел знакомство с людьми, которые, имея такие воинские отличия, способны бросить своё оружие! Вы что же, бросили даже свои перевязи ножен?

Кассий выслушал этот вопрос спокойно.

— Мы не выбрасывали своё оружие, мы его сдали, так как подверглись аресту. Когда наш корабль шёл ко дну, мы были запертыми в трюме под палубой. И только благодаря богам мы выбрались наружу.

— Что же, Нептун разбил своим трезубцем запоры трюма? — Карталон пристально наблюдал за молодым центурионом. Но тот не выказывая никаких эмоций, спокойно ответил:

— Нет, он сделал это совсем неожиданным способом! Он заставил вашу гексеру протаранить уже тонущую корму нашего корабля! Этим он дал нам выход из кормы, в которой мы уже захлёбывались!

В памяти Карталона возникла картина тарана гексерой Гамилькона тонущего корабля римлян…

— Ну что же, это понятно! Но за что же вас, таких опытных и заслуженных, о чём говорят ваши знаки отличий, заперли перед сражением под палубу?

— Это трудно понять человеку не нашей культуры! Но можно это объяснить очень коротко. Нас обвинили в мятеже.

Карталон задумался, потом спросил:

— При каких обстоятельствах вы встречались с Гамилькаром? Вы были в плену?

— Нет. Мы были гостями на его галере и гостили на ней какое-то время!

Брови Карталона удивлённо поднялись:

— Вот как! А мне об этом он ничего не говорил! При каких обстоятельствах вы стали его гостями?

— Это очень щекотливый вопрос. Если сам Гамилькар не захотел этого рассказать, то наш рассказ более чем нежелателен! Пойми нас правильно!

— Может ли кто подтвердить ваше присутствие на корабле в качестве гостей?

— Да вся команда Гамилькара! Ещё его первый помощник Диархон!

— Диархона, к сожалению, с нами нет! — Карталон задумался, потом повернулся к Тогану. — По-моему, с нами Гикет?

— Да, он на замыкающей галере, — ответил Тоган.

— Есть ещё одно доказательство! Но продемонстрировать я его могу где-нибудь в стороне от посторонних глаз! — произнёс Кассий Кар.

— Ты говоришь загадками, римлянин! Но тогда следуй за мной!

Карталон пошёл к лазу в палубное хранилище зарядов баллист и онагров. Они спустились в трюм. Карталон повернулся:

— Ну?

Кассий потянул за ремешок, видневшийся у него на шее. Вслед за шнурком показался кожаный мешочек. Сердце Карталона учащённо отстукивало удивление. Кассий потянул за ремешок и из мешочка в глаза Карталона блеснуло жёлтым ослепительным лучом! Карталон увидел вещь, никак не могущую попасть на шею римлянину без воли самого Гамилькара!

— Когда он отдал её тебе? — только спросил Карталон.

— Когда провожал в римский лагерь. Он сказал, что она поможет выжить мне в этой войне. И она это сделала.

Карталон с минуту размышлял.

— Я не знаю, что вы сделали для моего брата, но он не мог отдать её человеку, которому бы не доверился! А раз он так высоко оценил твою жизнь, я не могу в тебе сомневаться. Теперь мои сомнения рассеялись. Я знаю своего брата. Он не делает пустых поступков. Вот моя рука! Будьте вы и моими гостями!

Кассий пожал протянутую руку Карталона.

— У меня есть к тебе вопрос, Карталон. — обратился к нему Кассий. И Карталон прочёл в его глазах какое-то мучительное нетерпение.

— Да, слушаю. — Карталон посмотрел на Кассия, ожидая вопроса.

— Кларисса в Карфагене?

— Я не перестаю удивляться тебе, римлянин! Какое может быть у тебя дело до жены моего брата?

— Не до неё, но до другой женской особы, которая может быть рядом с ней! До одной золотоволосой девушке!

— Иолы?! — догадался Карталон. — А! Теперь я понимаю, почему этот цветок так холодно принимал ухаживания карфагенских ловеласов! Да, она вместе с Клариссой! И взгляд её печален, теперь мне понятно почему! Но я должен тебя опечалить, римлянин! Мы совершаем плавание в Египет, и только по его завершению вернёмся в Карфаген! Согласен ли ты ждать? Или пересядешь на попутный корабль?

— В последнее время всё, что происходит со мной, обусловлено каким-то путём, не мной выбранным! Раз судьба или боги закинули меня на корабль великого морехода Карталона Барки, значит, мне не следует сворачивать с этого пути, и я готов разделить с тобой опасности этого путешествия, если таковые окажутся и тебе не будет в тяжесть наша помощь с Массилием!

— Пара крепких духом сердец и две пары таких же рук никогда не были в тягость для этого корабля! Добро пожаловать в команду!

Карталон улыбнулся, но потом его лицо его изменилось, став серьёзным.

— Но как же ты решишь вопрос со своей службой в республиканском легионе?

— Для Республики мы с Массилием утонули! Нас даже не попытались отпереть! — ответил Кассий также совершенно серьёзно.

— Значит, договор с Республикой о принадлежности ей твоей воинской доблести ты считаешь выполненным?! Тогда прими это! Он может пригодиться тебе в пути!

Карталон снял с себя дорогой, тяжёлый испанский меч в великолепных ножнах, явно раньше принадлежавший какому-то древнему роду.

Кассий принял его со словами:

— В знак признательности за наше спасение я принима ю этот меч, чтобы своей службой, честной и верной, с чистыми помыслами оплатить тебе свой долг нашего спасения в этом путешествии. Но не требуй от меня вести войну с моим народом! В этом случае меч не покинет этих ножен!

Кассий повесил меч себе на перевязь. После этого он снял с себя амулет и протянул его Карталону.

— Это принадлежит не мне! — сказал Кассий.

Карталон, взяв его в руки, посмотрел на Кассия, потом улыбнулся и повесил его обратно на шею Кара.

— Его ты вернёшь сам! Гамилькар доверил его тебе. И я не вправе снимать с тебя его доверие! Пойдём наверх, Кассий! Нам нужно вооружить твоего друга! — пригласил Карталон Кара, впервые за весь разговор назвав его по имени.

Они вышли на палубу…

 

Глава 39

Небо покрыто низкими, тяжелыми облаками. Ветер свистит, мечась меж огромных волн, будто что-то потерял и от того, что не в силах найти, бесится ещё сильней! Вследствие его же действий эти волны выросли до огромных размеров. Мощь и сила стихии несоразмерна с человеческими усилиями, направленными на борьбу с этим природным грозным фактором! Но человек, сотворённый по образу божьему, имеет его же характер! Он перенял и тягу к преодолению трудностей, влечение к неизведанному, борьбу за своё собственное существование, в любых, даже, в крайне тяжёлых ситуациях. Пустившись впервые в плаванье, человек непрерывно усовершенствовал орудие, на котором он впервые вышел в море. Вначале это был плот, двигающийся с помощью палки… Потом было изобретено весло, затем лодка. Лодка уже могла резать своим носом пусть небольшие, но создающие определённые трудности в плавании волны. Человек всё время усовершенствовал лодку, увеличивая её в размерах… И вот разум человека изобрёл и построил первый корабль!.. Мысль человека не переставала работать, постоянно усовершенствуя изобретённое. Корабль преображался, в нём постоянно что-то менялось, перестраивалось… И вот корабль уже борется с огромными волнами, вызванными богами для устрашения человека, его подчинения, напоминания, что он слаб и бессилен, и силы, создавшие предпосылки к его появлению, всегда могут повернуть процесс обратно, вспять… Но они ошибаются! Можно убить человеческое тело, попытаться запрятать в веках его имя, но убить человеческую мысль нельзя! Человеческая мысль бессмертна, если она передаётся от одного человека к другому! Путь передачи мысли здесь не важен. Он может быть устным, письменным, по наитию, по цепочке логических размышлений… Важно другое. Мысль, рождённая в одном человеке, продолжает жить в другом! И эту цепочку не может прервать никакая сила, кроме самого человечества! Которое, пройдя извилистым путём от ошибок и лжи к вере и правде, само отмеряет предел жизни той или иной человеческой мысли…

…Небо насупилось, тяжело дыша… Септемий находился на одном корабле с Катуллом и Титом Бабрукой. Победа во встречном сражении с флотом Гамилькона бодрило душу. Потери флота были немногочисленными, около двадцати пяти галер. Пуннийцы потеряли больше… Главное, была выполнена основная задача — прорыв в воды внутреннего моря! И флот устремился к Сицилии… Но ещё во время битвы разыгрался ветер, который как бы говорил, что морские боги недовольны, что военные флоты двух враждебных друг другу государств пересекают море, подвластное им, с такой частотой! И в подтверждение этих мыслей людей с галер, наблюдающих за игрой Нептуна, ветер пригнал тяжёлые тёмные тучи с неистово свистящим ветром. А Нептун выпустил своих дочерей нереид и своего сына Тритона, которые своим хороводом вызвали грозную бурю…

— Правьте против волн! — кричит Аппий Катулл. — Держать курс!..

Галеры бросает на бушующих волнах, как щепки. Первая линия кораблей смешана со второй линией. Люди виснут на рулевых вёслах, стараясь, как могут, выправить курс. Но сделать это очень трудно. Волны подхватывают галеры и легко перебрасывают их друг к другу, стараясь свалить их на борт, и если им это не удаётся, они бросают их дальше…

Палубу залило огромной массой воды… Захлёстывающие нос волны стремились утопить, подмять под себя корабль… Но корабль упрямо поднимался, вода сбегала, уступая место следующим волнам… Всё повторялось, и вопрос о гибели корабля откладывался до другой огромной волны… Тогда хитроумный Нептун придумал другой способ проучить людей! Волны хватали корабли и старались столкнуть их друг с другом. Корабли, не успевшие отвернуть, сталкивались, и слуги Нептуна с радостью накрывали их, топя… Септемий видел, как две квинтиремы, следующие позади них, стали с каждой волной приближаться друг к другу. Потом в какой-то момент две волны, подхватив корабли, бросили их в одну точку… Один корабль, преодолев свою волну, стал опускаться вниз, на гребень другой, на которой плыла другая. Удар был столь силён, что галеры разломились, и через мгновение их обломки исчезли в бурунах и пене… Вскрылась самая главная опасность в шторм — близость кораблей. Но это уже нельзя было исправить. И волны, поняв слабость и ошибку человеческого расчёта, устремились воспользоваться этим…

…Из тех, кто наблюдал в эти мгновения за поведением людей, многие утверждают, что в такой момент теряют мужество даже храбрецы! Понимание того, что твоя жизнь уже не зависит от тебя, от твоего поведения, ввергает людей в отчаяние! Здесь правит свой бал господин случай, и храбрость или доблесть не помогут в достижении главной цели — выжить…

…Весь день шторм разбрасывал и топил корабли… И только к вечеру ветер стал утихать… Но море ещё долго продолжало волноваться вследствие природной инерции…

Всех, кто выжил в этой бесконечной битве с силами природы, управляемой богами, изнурённых физически и испытывающих психологическую усталость от перенесённых тревог, сон валил с ног. Бог Гипнос, спустившись на мачты оставшихся на плаву римских галер, погрузил всех в сон. Повинуясь его безграничной воле, сон сковал и силы Нептуна! И могучий бог вместе со своими дочерьми и сыном отправились в свои морские покои. На море опустилась ночь…

Утро было серое. Небо, затянутое облаками, как нашкодивший мальчишка, слезливо вглядывалось в остатки римского флота. Сам флот был раскидан стихией так, что никто не предполагал масштаб катастрофы. Люди проснулись отдохнувшими, взбодрившимися. С адмиральской галеры неслись трубные призывы, созывающие раскиданные корабли. Галеры, услышавшие призыв, дублировали его, передавая таким образом сигнал на более обширную территорию. И корабли, услышав сигнал, устремились на звук труб, собираясь в боевую единицу. К обеду собралось двадцать три галеры.

— Будем ждать до вечера! — убеждённо сказал Аппий Катулл, которого не покидала вера в лучший исход плавания. В его голове не укладывался промысел богов, которые в начале дня были на стороне Римской республики, отдав им победу в морском противостоянии, но впоследствии оставили их в борьбе с морской стихией.

Септемий стоял в раздумье, вглядываясь в серый горизонт. Он размышлял о незавидной судьбе этой экспедиции. Убеждённость в её успехе была столь высока, что Республика даже не рассматривала вариант своих действий при неблагополучном её исходе. Теперь, когда после понесённого страшного поражения и такого трагического финала, постигшего уже и флот, перевозившего остатки армии консула Регула, Республике придётся искать и принимать нелёгкие решения для продолжения войны с Карфагеном или же заключения с ним мирного договора.

«То, что определённые круги олигархического Сената будут выступать за продолжение войны, сомневаться не приходится, — думал Септемий, — пройдут новые выборы консулов, и шанс заработать себе голоса избирателей, играя на патриотических чувствах и мотивах нашего плебса, будут использовать многие кандидаты! Если сейчас кто-либо выйдет на выборы с идеей мира, он заранее обрекает себя на поражение. Для мира нужна победа! Хоть малая, но победа! И поэтому война будет продолжена! Люди, начиная конфликты, которые перерастают в войны, не осознают, что Марса легче не будить, чем вновь уложить спать! Даже после подписания мира найдутся те, кто будет играть на слабостях этого договора, поднимая свою значимость в глазах низших триб избирателей».

К Септемою подошёл Тит и отвлёк его от дум:

— Как думаешь, выжил ещё кто-либо?

— Моё сердце хочет, чтобы выжили все! Но, глядя на эти плачущие облака, вера уходит. Крепись, Тит, это не твоя вина и не моя! Боги наказали нас за самонадеянность. Регул, вовлёкший в свой поход стольких людей, имеет более благосклонную судьбу, чем они! Они навсегда погрузились в эти холодные, пенящиеся массы воды!

— И всё же подождём ещё! — Тит отошёл от Бибула.

К вечеру число собравшихся кораблей составило чуть более трёх десятков. Поняв, что ждать более не имеет смысла, Катулл отдал приказ трогаться к Мессине. Катастрофа, произошедшая в заключительной фазе похода, сделала всех замкнутыми и молчаливыми. Из трехсот кораблей возвращалась только десятая часть…

 

Глава 40

Неделя плавания на галере Карталона пронеслась для Массилия на одном дыхании. Наконец его мечта, тихо спящая в нём с того самого момента, когда он мальчишкой побывал на корабле этрусков, сбылась! Душевный восторг не от простого созерцания моря, а от приобщения его к морскому делу в качестве морехода, переполнял его чувства. Массилий с удовольствием брался за самые тяжёлые, по меркам матросов, дела. Это сразу бросилось в глаза простым морякам галеры, которые сначала подозрительно-холодно встретили двух латинян, помня все военные действия, ведущиеся между городами. Но простота в общении и доброжелательность вновь прибывших быстро растопили сердца даже самых непреклонных противников появления римлян в команде. К тому же, на галеру прибыл Гикет, который поведал всем, при каких обстоятельствах те в прошлый раз оказались на корабле Гамилькара. Это подтверждение совсем развеяло все сомнения в надёжности новых товарищей, и команда уже с явным интересом наблюдала за появлением в своих рядах новых членов. После пронёсшейся бури плавание проходило без каких-либо затруднений. Галеры неслись по волнам, миновав берега Тапсуса и Большого Лепсиса — городов, некогда союзников Карфагена. Оба эти города имели свои вооружённые силы, включая флот. Карталон, имея на своих кораблях контингент лакедемонян, не стал заходить в порты этих городов, чтобы те не заподозрили худого в отношении себя от прибывшей флотилии. Он послал в Большой Лепсис две галеры на закупку необходимого провианта и продолжил плавание к Киренаике.

До Киренаики оставался день пути, когда наблюдатели галеры Карталона, находившиеся на верху мачт, заметили парус корабля с гербом и цветами Птолемеев. Корабль двигался по встречному курсу по отношению к кораблям флотилии Карталона. Но самое главное, вслед за ним неслись два паруса, разделённые диагонально на два цвета — белый и чёрный. Увидев флотилию Баркидов, оба корабля развернулись и уплыли обратно, а галера Птолемея легла в дрейф. Карталон приказал править к ней. Корабли сблизились. На борту галеры Птолемеев стоял человек в голубом жреческом одеянии. По его жреческой хламиде от расшитого золотом пояса расходились в стороны золотые вышивки, символизирующие солнечные лучи, отчего становилась понятна его принадлежность к жреческому культу Амон-Ра.

— Я с радостью и счастьем приветствую флотилию свободного торгового Карфагена. Меня зовут Фазилис, я один из верховных жрецов храма Амона в Дендерах!

— Мы счастливы приветствовать столь значимого представителя Солнечного культа! Я Карталон Барка и следую в Александрию! Вы можете присоединиться к нашей флотилии ввиду погони, за которой мы могли наблюдать только что! Кто преследовал столь значимого жреца Амона?

— Мне неизвестна принадлежность этих пиратов, — уклончиво ответил Фазилис, — они выскользнули внезапно из одной из многочисленных береговых бухт побережья Киренаики. — По лицу жреца было заметно, что он знает намного больше, чем говорит.

Карталон не показал вида, что не поверил жрецу, и продолжил:

— Да, здесь довольно много пиратов! Промысел их заключается в нападении на конвои каких-либо торговых судов. Но чтобы пираты напали на жреческий корабль Амона? Это слишком необдуманное решение даже для них! Тем более, что паруса повернувших кораблей напомнили мне одну символику. Мне думается, что если вы решите плыть отдельно от нас, то, зная тех людей, полагаю, что опасность, от которой вы только что ушли, повторится!

Карталон внимательно посмотрел в лицо и глаза Фазилиса, а потом по сторонам. На лице египтянина читалось сомнение и метания в выборе правильного решения. Подумав, он ответил:

— Хорошо! Я принимаю ваше великодушное приглашение! Если можно, я бы желал перейти на вашу галеру для более спокойной беседы.

— Несомненно, — ответил Барка, — перебросить мостик! Тоган, прими гостя!

Нубиец помог перейти Фазилису на их галеру. Тот, сойдя с мостика, подошёл к Карталону и, стоящим рядом с ним, соратникам.

— Мне будет очень приятно путешествовать в таком представительном обществе! — осмотрев всех, сказал Фазилис, его взгляд остановился на лакедемонянине Ксантиппе, который стоял рядом с римским приимпелярием Кассием Каром. — Если не секрет, куда следует такая различная по государственной принадлежности группа людей?

— Цель путешествия уже была нами названа! Но я не делаю и не держу секретов! Мы совершаем частное плавание в столицу Египта к царю Птолемею. Цель поездки касается не нас, а лакедемонян, и я не могу сказать более! Ведь и ты, Фазилис, скрыл причину погони за вами жрецов Карнака!

Фазилис покрылся испариной. Он явно не ожидал, что на этом корабле, приютившем его, кто-либо знает символику культологий Верхнего и Нижнего Египта!

— Ну, раз вы так хорошо разбираетесь в вопросах символик, я готов рассказать о происходящем…

— Нет-нет, — перебил его Карталон, — для начала мы должны разместить дорогого гостя! Ну, а вечером, за трапезой, почтенный жрец расскажет нам о своих приключениях…

Так на борт галеры Карталона попал жрец из таинственного храма Дендер. Карталон попросил Тогана разместить гостя, чтобы тот не испытывал неудобств…

— Не знаю, откуда у тебя такая пробудившаяся любовь к жрецам, после того, что они сделали с тобой! — поворчал Тоган и покачал головой, отправляясь выполнять поручение…

…Вечером, в большой столовой на корме галеры, Карталон созвал всех на небольшой ужин, за которым собрались все, кого судьбой или иной причиной забросило на корабль Карталона. Беседа за столом касалась разных сторон жизни и культурных традиций разных народов. Фазилис здесь, за столом, узнал о поражении консула Регула в Тунессе. Он с большим интересом слушал о военных действиях на Сицилии и сам рассказывал о перипетиях царства Птолемея.

— Как я понял, Карталон очень хорошо разбирается в кастах верховных жрецов Египта. Но никто из вас не может понять границ тех разногласий, раздирающих царство фараона Птолемея! Дело в том, что Нижний Египет принял всех жрецов, которые не приняли изменений, произведённых царствующей династией в религиозных культах! Носители древних знаний скрылись в низовьях Нила и оттуда распространяют своё учение на египетский народ. Это очень изощрённые в божественном промысле люди, и фараону трудно вести с ними диалог. Культы Амон-Ра и Атон-Ра снова борются друг с другом! От этого страдает народ Египта, а масса религиозных фанатиков, подкреплённых тайными учениями жрецов, противостоят власти фараона.

— А в чём же разница в вышеупомянутых тобой культах? — спросила Сибилла. Она с интересом слушала Фазилиса.

Фазилис собрался с мыслями и начал своё рассуждение:

— Для того чтобы понять, в чём различие культов, надо заглянуть в очень далёкое прошлое! — он стал говорить медленно и твёрдо. — Древнее учение жрецов говорило, что жизнь на земле зародилась по трём причинам, состоящим из материала, знания и умения, по иному смыслу или толкованию — меры этого умения! Древние жрецы считали, что всё это вобрал в себя бог, олицетворяющий солнечный диск Атон-Ра! Именно Солнце, или Атон-Ра, является единым богом нашего мира, присутствующим одновременно везде! Таково было учение древних…

Фазилис замолчал, обдумывая дальнейший рассказ. Отпив глоток из своей чаши, он продолжил:

— Но со временем в наш мир стали проникать другие существа, или, можно сказать, дети бога, потому что они владели могуществом и умением, заставившим народы земли признать их за своих богов! Эти боги правили народами, давая им часть своих знаний и осуществляя божественный промысел. Но не все новые боги шли заветами своего отца, и многие правили народами, устанавливая свои собственные правила! Они курировали свои народы, но иногда сталкивали их в войнах по непонятным нам причинам! Боги даже воевали друг с другом! И этому тысячи свидетельств в наших храмах! Они скрыты, но добраться до них можно! Самой непонятной для нас войной была война с богами, прибывшими сюда, как говорят древние хроники, с намерением переделать наш мир под свой! Эти боги привезли с собой много всяких инструментов, помогающих им переустроить мир! Особая тяга у этих богов была к золоту! Хроники говорят, что золото их делало бессмертными! Они породили в нашем мире множество чудовищ, выполняющих различные функции, в том числе охраны золота, которое собирали для них по всей земле подчинённые им народы!.. Но они в чём-то просчитались и другие боги решили избавить наш мир от них! Была долгая война… Молодой бог Мардук возглавил последних и с помощью других богов, поддержавших в борьбе Мардука, была достигнута победа над золотыми богами! Новый пантеон богов стали звать везде по-разному, у нас — Амон-Ра, с верховным богом Амоном, в других пантеонах Мардука называют Зевсом и Юпитером! Но древнее учение о едином боге живёт в Египте и ещё в некоторых народах Севера и поныне! Культ Атон-Ра справляется тайно в жреческих кругах Египта!

Фазилис закончил свой рассказ. Все молчали, находясь под впечатлением от услышанного и обдумывая слова египтянина. Особенно, его рассказ внимательно слушал Кассий Кар и напоминание о чудовищах, стерегущих золото, очень заинтересовало его.

— А что случилось с низвергнутыми богами? — спросил он. — Куда они делись?

Фазилис посмотрел на Кассия и уверенно ответил:

— Они не все покинули наш мир! Многие ещё здесь, но они не могут долго находиться в нём и поэтому прячутся под землёй. Но их воздействие на людей проявляется и сейчас! Это происходит по-разному, в том числе и через свои тайные культы! Так в Карфагене существует культ Молоха, а в Риме культ Двуликого Януса! У нас Анубиса! Они не оставляют попыток вновь стать правителями нашего мира! Кстати, те два корабля, которые гнались за мной, принадлежали слугам Анубиса храма Карнака!

— Значит, легенды о чудовищах стерегущих золото, не лгут? — испуганно спросила Сибилла. — Дракон Керкелеаса оттуда?

— Нет, не врут! — ответил Фазилис. — В низовьях Нила видели несколько летающих чудовищ, охраняющих подходы к Долине мёртвых!

— У нас тоже, говорят, живёт такое в окрестностях города Артодафиса! — припомнил Карталон.

— Оно там не одно, — спокойно подал голос Кассий.

— Что это значит, Кассий? Почему ты так уверен? Ты был там? — посыпались вопросы карфагенян, сидящих за столом вместе с Кассием. — Ты что, видел его?

— Не его! Их! — ответил Кар. — И уверен, что там их гнездо. Чудовищ там два! Одно намного больше другого! Видно, самец или выполняющий функцию самца! Но я заметил одну особенность! Этот сумрачный бог, как его называют местные ливийцы, слеп на солнце, но хорошо ориентируется во тьме и по обонянию!..

Все присутствующие слушали рассказ Кара, замерев от интереса. Карталон, внимательно слушавший Кассия, спросил:

— Ты один видел тварь?

— В первый раз да! Во второй многие видели его! В том числе Массилий! Он присутствовал в момент, когда одно из этих чудовищ запросто перекусило пополам лошадь!

— При каких же обстоятельствах произошли и первая и вторая встречи с тварями Аида? — не удержался от вопроса всегда сдержанный Ксантипп.

— Мы дважды собирали обозы продовольствия у пещер Артодафиса во время отступления к Аспиду. Ливийцы прятали свой провиант, и только случай помог нам. Мы встретили обоз одного ливийского города, который отвёз дары этому чудовищу, как жертвоприношение. Кстати, они даже жертвовали этому чудовищу свои ливийские семьи! Одну из них мне посчастливилось освободить от этой злой и жестокой участи.

Кассий закончил свой рассказ. Многие находились под впечатлением от жуткой истории, которая имеет место совсем недалеко от их родного города. Фазилис, услышав всё, подал голос:

— Наши старые легенды гласят, что проигравшие боги произвели какие-то изменения и в людях, и в самом мире, которые будут просыпаться время от времени! Земля будет погружаться в войны! Эти изменения, коснувшиеся тех народов, которые они контролировали, будут провоцировать эти народы на захват других во имя своего величия или богатств!

Карталон, глядя в пустоту, сказал:

— В храме Молоха мы обнаружили ванны с человеческой кровью, которые принимали жрецы этого культа. Скажи мне, Фазилис, для чего они это делают? Что им это даёт?

— В наших храмах есть папирусы, рассказывающие о ваннах бессмертия, которые устраивали себе те боги. Эта была человеческая кровь, смешанная с вином и каким-то составом золота! Как она действовала, скрыто песками тысячелетий! Но известно, что купание в крови и её употребление тоже воздействует на тело человека, но только на того, кто подвергся изменениям! Вот это и есть то зло, которое оставили золотые боги! Солнце, сделав землю обитаемой, соблюло в ней все условия, которые обеспечат населяющим её народам бессмертную жизнь после достижения необходимых высоких знаний, определённого духовного развития и уровня сознания человечества! Материал нам дан богом, знания и умения мы должны добыть сами! В этом промысел божий! А при достижении этого промысла мы сами становимся теми детьми бога, какие проникали к нам на землю! Золотые боги искали другую дорогу к этому, испытывая на людях земли какое-то своё, враждебное богу Солнца, учение!

Фазилис замолчал. Карталон, положив руку на плечо жреца, заметил:

— Теперь понятна причина погони тех двух кораблей! Ты, являясь верховным жрецом культа Амон-Ра, испытываешь тягу к истине другого учения — Атон-Ра, что раздражает и заставляет преследовать тебя служителей иного учения!

— Именно так! Откровения, которые открылись мне однажды, заставили меня переосмыслить свою веру! Но есть ещё одно, что заставило меня задуматься над этим! Однажды в Нил вошли корабли, похожие на ваши, но с языками пламени на парусах!..

При этих словах лицо Карталона изменилось, и он сам превратился в слух.

— …Люди с этих кораблей рассказали, что где-то за Гелеспонтом и Понтом Эвксинским, на севере, лежит страна, где люди развиваются именно с этой истинной верой человечества. Духовная гармония, царствующая там, заставляет живущие там народы чувствовать себя счастливейшими из людей! А золотые боги не проникали туда из-за холодного климата, которого их тело и душа не переносят! Там царствует мир и спокойствие. После того разговора я испытываю только одно желание и мечту — увидеть эту страну! Страну, куда не пришли учения и изменения золотых богов!

Фазилис снова замолчал. Его глаза светились мечтой, переполняющей его воображение…

— Скажи, Фазилис, — спросил Карталон, — а те корабли, заходившие в Нил, куда они направились?

— Они купили у нас провиант и отбыли, как они сказали, за каким-то старцем, которого они оставили в туманной стране! Больше мне ничего неизвестно.

При этих словах по спине Карталона побежали мурашки…

— Я очень рад нашей встрече, Фазилис! — Карталон благодарно улыбнулся египтянину. — Что ты можешь сказать вот об этой вещи?

Он не спеша протянул ему какую-то золотую фибулу…

Фазилис взял в руки золотой предмет. Долго рассматривал его, вертя в руках…

— Это часть чего-то. Ух! От неё исходит какая-то энергия! Несомненно, это мощная вещь, когда-то она собиралась в целое! — Фазилис описывал свои чувства, закрыв глаза и зажав фибулу в кулаке. — Но одновременно эта вещь действует умиротворяюще… Это очень древняя вещь! Откуда она у тебя, Карталон?

Фазилис открыл глаза.

— Это долгая история и не моя тайна! Подожди! Есть ещё! Кассий, можно, твою часть? — протянул руку Карталон.

На Кассия всё это произвело ошеломляющий эффект. Оказалось, что у Карталона была другая часть амулета! Гамилькар, отдавая свою, знал, что другая остаётся у Карталона! Он действительно не действовал безрассудно, а отдавая её, знал, что она потянет Кассия к другой половине, сохранив таким образом ему жизнь! Действуя в целях безопасности Кара, Гамилькар не ослаблял и свою сторону… Амулет выполнил всё, что должен был сделать! Кассий снял с себя амулет и подал его Карталону. Тот, положив его на ладонь, протянул его египтянину.

Глаза Фазилиса загорелись радугой удивления.

— Потрясающе! — проговорил он через минуту изучения предметов. — Я думаю, что они должны соединяться! Вот!

Фазилис, покрутив в руке оба медальона, неожиданно соединил их в одном из положений, образовав твёрдую поверхность диска.

— Это, несомненно, одна из вещей богов! Она служила каким-то целям! Но вот в чём странность! Здесь присутствуют знаки новых богов и старых золотых богов! Боги Мардука поработали с этой частью! Но для чего? — продолжил исследования Фазилис. — Они добавили в неё что-то своё, изменив структуру направленности энергии! Знаете, у нас в глубинах Великих пирамид есть подобные вещи! Они сокрыты от глаз народов победившими богами! Для чего они это сделали? Я думаю, чтобы не сеять меж них раздора! А эта?.. Но я вижу, что есть ещё такие же! Эти могут работать по-иному… Но, соединившись, дополняют друг друга…

Фазилис внимательно рассматривал часть диска со всех сторон…

— Несомненно, эта вещь не принадлежит египетским реликвиям. Вот знак, говорящий о богине Инаке, или Иштар! Греки зовут её Астарта. Мне кажется, эта вещь из древнего Шумера!

Фазилис оторвал взгляд от диска, посмотрев на Карталона. Карталон улыбнулся и произнёс:

— Эти части были там. После разрушения Шумера они были в разных руках! И, как сейчас выяснилось, у богов, и у людей! От Ашурбаннипала до Александра Великого! Но именно эта часть хранится у нас со дня основания Карфагена! Но она была едина, когда нам её передавали на хранение. Нам её вручила наша царица Дидона! Она же и показала, как разъединяются эти части! Мы должны…

— Хранить её, не давая собрать весь диск?! — перебил его Фазилис, догадавшись об остальном. — Прятать и скрывать его от тех, кто замыслит собрать его вновь?!

Карталон молча кивнул головой. Фазилис покачал головой.

— Это очень тяжёлое бремя. Вы находитесь под чьим-то постоянным злым умыслом! Да! — Фазилис минуту размышлял. — И тем не менее ваша миссия очень важна! У нас в Египте тайные знания хранят за семью печатями. Под страхом смерти и страшных проклятий скрыты навыки богов. Но у нас за этим следит целое общество! Поэтому мне очень понятна ваша тяжелейшая задача! Дело в том, что такие вещи невозможно спрятать! Их можно лишь хранить! Хранить, имея сильную волю и веру в свою силу, которую поддерживает настоящий творец. А часть его находится не в каждом из нас! А только в тех, кто не подвергся изменениям, впустив внутрь себя рычаги управления золотых богов! Таков замысел творца!.. Замыслы людей порочных, алчных, тщеславных, нечистых… он не поддерживает, но и не прекращает! И они, как волнение воды на морях, понесут свою несдерживаемую энергию дальше, но неминуемо потонут в наделённой творцом истинной духовной чистоте человечества при его рождении! И когда это море человеческих чувств станет совершенно спокойным, а воды, вливающиеся в него, станут прозрачны и чисты, как и само море, произойдёт прорыв нашей цивилизации к подобию бога! Именно таковы замысел и воля творца!

Фазилис отдал амулет обратно в руки Карталона.

— Значит, боги, чтимые нами как боги, ими не являются? — спросила Сибилла.

— Это очень трудная для понимания тема. Понимаете, они тоже замысел творца! Одни исполняют роль искусителей и сбивают нас с праведного пути, думая, что они не зависят от него, но на самом деле являясь частью его промысла. Другие, наоборот, защищают и оберегают нас. Так было во время потопов и других бед человечества! Они тоже исполняют роль промысла божьего. А люди, как низшая пока ступень этого промысла, поклоняются и тем и другим… Вопрос! Надо ли их чтить? Ответ прост! Надо ли быть благодарным человеку, сделавшему вам добро или делающего его постоянно?! Они проникли в наш мир, как старшие братья! Я думаю, что таково должно быть отношение к ним! Но они не творцы, и, где-то помогая, они могут и навредить, ибо тоже имеют право на ошибку! На свете много всевозможных культов. Таких как, например, наш культ Амон-Ра, в котором мы оказываем почести, должное уважение и внимание богам культа! Но они не творцы! Творец один и он присутствует везде, даже в них! Но дорога к творцу очень коротка! Для беседы с ним совсем не обязательно идти в храм, достаточно заглянуть в себя!

Фазилис своими словами разжёг в сердцах слушающих огонь размышлений об истинности его слов. Каждому было что возразить Фазилису. Карталон, будто почуяв это, предупредил всех, встав из-за стола:

— Ну, достаточно споров. Пора спать. Пусть всем именно его боги принесут радостных и спокойных сновидений.

Все покидали столовую, размышляя над услышанными словами Фазилиса. Ночь к тому времени прокралась на палубу гептеры, окутав мраком борта и остов корабля и всё, что за ними происходит. Сумрак сковал и ветер, море стало спокойным и таинственным. Флотилия перешла на тихий вёсельный ход, меняя попеременно гребцов для отдыха…

 

Глава 41

Мессина приняла остаток уцелевшей экспедиции в Африку. Шок, сковавший разум от столь неожиданных итогов похода в Африку, полных несчастий и злого рока, постепенно сменился заполнившими сердца римлян чувствами скорби и безутешной печали. В Рим тут же были отправлены гонцы с вестями скорбными и безрадостными… Выжившие приходили в себя. Дни ожидания, что в порт прибудут какие-то остатки флота, раскиданные штормом, ничем не оправдались. Отставших и спасшихся более не было…

Септемий и Тит Бабрука привезли с собой чуть более двух тысяч человек, остальных, как и флот, поглотил рок…

Септемий, чтобы хоть как-то отвлечься от горестных мыслей, сел за составление отчёта обо всех расходах выделенных средств за время экспедиции. Он прекрасно понимал, что реакционные круги Сената будут взваливать вину за поражение на Регула и его квестора армии. Поэтому он в письменном виде составил все основные направления и суммы затраченных в них средств, выделенных Сенатом. За составлением этого документа его застал Тит, который вместе с молодым трибуном Гракхом пришли его проведать.

— Клянусь любовью к порядку и аккуратности Фетиды! Наш Септемий ушёл с головой в составление таблиц и совершенно перестал навещать старых товарищей, выживших в недавних злоключениях! — Бабрука приветствовал квестора армии.

— Да, я должен попросить прощения у моих друзей! Но порядок, установленный Республикой, заставляет сесть за финансовый отчёт о закупках для армии необходимого снаряжения.

— Мой отец всегда говорил мне, что ставит себе в пример Публия Бибула, отца нашего Септемия! — вступил в разговор Гракх. — Я никогда не задумывался над его словами. Но, познакомившись с Септемием при весьма таинственных обстоятельствах, понял, что быть порядочным человеком в нашей Республике весьма опасно!

— Это верно! Нам надо присутствовать на заседании Сената во время его отчёта! — отреагировал на слова Гая Гракха Тит. — Многие из сенаторов не преминут воспользоваться случаем поднять свой статус, играя на чувствах квиритов, нещадно критикуя погибшую армию в Африке!

— Это правильно. Я послал уже своего гонца к моему отцу, чтобы он подготовил своих сторонников к заседанию. — Молодой Гракх выказывал зачатки сильного политика.

— Спасибо, друзья, за вашу поддержку! Вся трудность нашей миссии заключается в том, что многие, а вернее почти все её участники, которые могли стать нашими союзниками, единомышленниками, свидетелями трагических событий, погибли или утонули! Этот факт и, одновременно, козырь наши противники будут использовать, ставя под сомнения наши с вами действия и выводы! Партия Катона, несомненно, обвинит нас в нерешительности, ошибочности наших действий, неумении принять правильное решение, в недостаточной твёрдости в оспаривании своей позиции в спорах с консулом Регулом и многих других! Тот же Катулл, несмотря на потерю флота, будет ратовать за продолжение войны, имея перед своими глазами прорыв своего флота через эскадру Гамилькона. Многие свидетели этой «победы Катулла» уже никогда не подтвердят и не опровергнут его слова. Но нам нужно быть вместе! В этой войне для меня вскрылось много непонятных прежде для моей логики вещей. Ясно лишь одно: нужно добиться в Сенате принятия решений не в закулисной борьбе, как это было в начале экспедиции, когда избирали консулом Регула, а в совещательной форме собрания всего Сената и его членов.

— Это верно. Но хватит о политике и войне. Мы, несмотря на все злоключения этого похода, живы! Скажи, Септемий, сколько уже прошло времени после безвременной кончины твоей жены? Не пора ли Септемию снять траур и завести семью, дабы не прервался благородный род Бибулов? Мне кажется, твоя умершая жена Тертеллия была бы не против этого! Ты в полной мере подтвердил свою скорбь о её безвременной кончине, как и о кончине вашего ребёнка. И у нас с Гаем есть одна кандидатура! — Тит весело подмигнул Гаю. Тот в свою очередь широко заулыбался, демонстрируя белоснежную улыбку.

Септемий улыбнулся.

— Право, друзья, я об этом совсем не думал, — смущённо ответил он.

— Вот-вот! Для этого и есть друзья, чтобы подумать о друге, когда он занят целую жизнь на службе Республики. Ну-ка, Гай, давай расскажи! — Тит с видом заговорщика подтолкнул Гракха вперёд.

— В общем, есть у моего отца знакомый патриций из Лукании. Так вот, у него есть дочь! Потрясающей красоты и прелести! Зовут её Корнелия Фисба… — начал рассказ Гай, и друзья, несмотря на отговорки Септемия, условились по прибытию в Рим заняться вопросами заключения брака Корнелии и Септемия… Глава 42

Плавание к берегам Египта для флотилии Карталона прошло без каких-либо препятствий, и в один из солнечных дней на горизонте появился знаменитый маяк Фароса. Он стоял на ближнем к материку одноимённом острове, выполняя роль ориентира для входа в восточную гавань. Напротив маяка располагался мыс Фариллон, в глубине которого был построен дворец и храм Исиды. Маяк был построен архитектором Состратом Книдским при втором Птолемее. А сам город Александр построил на месте египетского города Навкратиса в 332 году до нашей эры. За семьдесят семь лет своего существования город превратился в жемчужину тогдашнего мира. Архитектор Дейнократ, строивший город, не стал сносить старый египетский город, а внёс его в черту строящегося в виде городского квартала, только присвоив ему новое имя — Ракотис. Греческий новый город-квартал назвали Неаполем. Город имел два залива. Кроме внутреннего залива, был залив Эвност. С юга, у озера Мериотиса, имелся порт Кибот. На берегу главной гавани Брехейон была построена сокровищница мировой культуры — Александрийская библиотека. В городе было множество храмов, как греческих, так и египетских. К городу пристраивались новые районы — Некрополь, Никополь, Дельта… Александрия продолжала строиться и расширяться.

…Флотилия Карталона, как только стала различима с маяка, вызвала в порту тревогу, но после того, как вперёд выдвинулся корабль Фазилиса с символикой Птолемеев, тревога утихла, и навстречу флотилии из залива выплыла остроносая трирема. Она стремительно приближалась. Флотилия Карталона легла в дрейф, поджидая быструю трирему. И вот трирема поравнялась с гептерой Карталона и кораблём Фазилиса…

— Мы видим военный флот Карфагена в непосредственной близости к нашему городу. Что это значит? Как нам реагировать на это? — спросил молодой номарх, стоящий на носу триремы.

— Мы прибыли в ваш порт в частном порядке! По делу и интересу самого фараона Птолемея! — ответил Карталон.

— Я вижу корабль нашего жреца Фазилиса, который ходил на Киренаику с визитом! Я хотел бы задать ему вопрос!

Фазилис, услышав своё имя, вышел к Карталону.

— Да, я слушаю тебя, Сакратес!

Номарх заметил жреца и переменился в лице. На его лице промелькнула улыбка.

— Не причинили ли тебе, Фазилис, какое-либо насилие прибывшие карфагеняне? И можно ли доверять им?

— Мы плывём с ними с самой Киренаики, и они более чем дружелюбны! Их поездка носит форму оказания услуги нашему фараону! Они здесь не по своему интересу, а скорее по интересу фараона!

Молодой номарх, удовлетворившись ответом, произнёс:

— Тогда следуйте за мной, уважаемые гости! При входе в бухту будьте осторожны! Справа и слева натянуты цепи, поэтому следуйте при входе в гавань строго за моей триремой!

Трирема медленно отплыла назад и, развернувшись, пошла первой, показывая курс. Карфагеняне столпились у бортов, рассматривая грандиозное сооружение маяка. Он был построен из гранитных отколотых блоков и отделан мрамором. На разных уровнях строения, начиная с первого, стояли группы скульптур различных авторов. А спереди фасада строения стояло, обращённое лицом к городу, изваяние самого Птолемея. Маяк поражал видевших его своей грандиозностью и величественностью! Всё в этом сооружении подчёркивало мощь государства Птолемеев. За маяком глазам карфагенян открывалась сама гавань порта Александрии и слева, на мысе Фариллон, дворец самого фараона Птолемея! Надо сказать, и порт Александрии со всеми работающими и находившимися там людьми замер, наблюдая, как в порт входят галеры Карфагена…

…Корабли медленно занимали левую часть пирса, предназначенную для военных кораблей. Но удивление недолго сковывало жизнь порта, люди, утолив своё любопытство, вернулись к своим хлопотам и работе. Огромный живой организм порта и его гаваней продолжил решать свои повседневные заботы… А в порту, на площадях пристани, продолжились торги и обмен привезённых товаров…

Между тем от дворца Птолемея по выложенной мрамором дороге двигалась большая процессия. Состав её был различен. Впереди двигалась вооружённая охрана, состоящая из пехотинцев и хорошо вооружённых лучников. Позади них величественно двигался эскорт золотых колесниц, блистающих украшениями. Шествие приблизилось… Первыми на военную пристань стали выходить воины в длинных чешуйчатых бронях — это были отборные копейщики, личная охрана фараона. Следом шли воины с овальными щитами и длинными мечами. Это была наёмная галатская пехота, служившая в Александрии стражей. За ними двигались лучники с длинными мощными луками. Войска выстроились фронтом, обращённым лицом к порту и морю, оставив проезд для следующих позади колесниц.

На площадь военной гавани выехала самая большая из всех проследовавших от дворца колесница. В колесницу были запряжены четыре чёрных скакуна, украшенных лентами с золотым орнаментом. На их головах были закреплены расходящиеся в стороны наподобие павлиньих хвостов высокие золотые султаны. Сбруя была отделана красной материей с золотыми и серебряными нитями. Колесница была разделена на две половины. В первой половине находился возница и два воина охраны, а во второй стоял человек в одеянии верховного жреца культа Солнца. Отсюда и вся отделка колесницы, которая должна была символизировать появление и движение Солнца. Человек был высокого роста, с чёрными волосами. Взгляд выражал просвещённую мудрость, благожелательность и интерес. Он сошёл с колесницы и поднял вверх обе руки:

— Солнечный свет и тепло нашей столицы пусть осветит и согреет граждан великого Карфагена! Я вижу среди вас моего хорошего старого друга, лакедемонянина Ксантиппа, и теперь понимаю, что я вам обязан за помощь в прибытии ко мне лакедемонян, так необходимых в моем сегодняшнем положении! Я безгранично благодарен Карталону Барке и всем его соотечественникам, совершившим это плавание!

Речь Птолемея была произнесена спокойным, ровным голосом.

Карталон вышел вперёд и, приложив к сердцу открытую ладонь, ответил:

— Мы, граждане свободного Карфагена, счастливы приветствовать фараона Солнца, совершившего столько грандиозных дел по украшению своего государства и столицы! Птолемей Филадельф с достоинством продолжает дело своего отца, героя, царя Птолемея Лага! Клянусь садами Милгарта! Твой город затмевает красотой архитектуры и его ваяний лучшие столицы мира!

Птолемей захлопал в ладоши.

— Да, мне очень лестно слышать эти слова и сравнения из уст человека, о великих путешествиях которого ходят легенды! О Карталоне Барке теперь не знают лишь дикие племена или слишком удалённые от просторов внутреннего моря народы! Но я предполагаю, что великий путешественник Карталон Барка скоро доберётся и до их стоянок, чтобы удивить просвещённый мир широтой великих помыслов человека в достижении неизведанного! Я приглашаю вас в свой дворец! Мне очень приятно принимать у себя людей, которые знают то, что мне пока недоступно! Прошу, заходите в колесницы! Отбывая на встречу с вами, я распорядился накрыть столы для пира с моими дорогими гостями! Фазилис, присоединяйся к нам! Мы с тобой позже обсудим кое-какие новости!

Птолемей пригласил всех взойти на колесницы. Зазвучали трубы и процессия медленно двинулась в сторону дворца.

 

Глава 43

Этот день запомнился Сибилле на всю жизнь. День, когда фараон Птолемей и его гости, совершая поездку по Нилу, достигли Гизы. Перед этим они видели многое: храмы и происходящие в них тайные культы. Но когда глазам открылись Великие пирамиды, Сибилла не смогла сдержать восторг от увиденного! Грандиозные сооружения притягивали к себе, их таинственность манила, а когда Птолемей предложил совершить пешую прогулку к пирамидам и войти внутрь их, Сибиллу захлестнуло интересом и предвкушением чего-то особенного. Чем ближе к пирамидам приближалась процессия, тем больше восторга выплёскивалось у гостей Птолемея от открывающейся панорамы.

— Клянусь любознательностью Диониса, я не видел ничего подобного! С самого детства от отца я слышал о грандиозности этих сооружений! Но увиденное превзошло все мои ожидания! То, что мы видим, не укладывается в моем воображении! Как можно было двигать такие блоки?! — вслух восхищался Карталон, глядя на каменный известковый блок размером с колесницу. — Это не под силу человеку!

— Они не двигали их, — объяснил подошедший Фазилис. — Древние жрецы передали на тайных папирусах, что блоки двигались сами! По воздуху.

— Но, если пирамиды строили боги, почему строительство происходило здесь, в песках Гизы? Они ведь могли выбрать и более живописное место? — спросила поражённая увиденным чудом испанка Сибилла.

— В Египте есть много построек богов. И они находятся не только в песках! — подключился к разговору Птолемей. — Посмотри, прекрасная Сибилла, на Большого Сфинкса! Легенды говорят, что иногда он говорит с людьми. Глаза его оживают и светятся голубым светом, а в голове выбранного им для общения человека звучат слова!

Птолемей подошёл к передним лапам Сфинкса.

— И он говорил с фараоном Птолемеем? — спросила Сибилла.

— Нет. Со мной не говорил. А вот с моим отцом однажды беседовал, — ответил, задумавшись, Птолемей, он смотрел в лицо Сфинкса, через минуту продолжил: — Я подолгу стою иногда перед ним! Стою в одиночестве, смотря ему прямо в глаза. Иногда мне кажется, что я вижу, как его глаза оживают и наливаются жизнью, образуя живое око. Он смотрит на меня, но молчит! И его молчание угнетает меня. Легенды, если не врут, говорят, что он беседовал со многими фараонами Египта. А с кем не говорил, те быстро умирали, или лишались трона! Что я делаю не так?!..

Птолемей опять погрузился в раздумье.

— Не стоит над этим горевать, мой фараон! — попытался успокоить его Фазилис. — Он говорил с Сетом, но того убили заговорщики! Когда время придёт, он заговорит с тобой, мой фараон! Это бесспорно.

Сибилла медленно перевела взгляд на глаза Сфинкса. Его каменный взор не выражал ничего и был совершенно холоден. Сибилла, смотря на лик Сфинкса, опёрлась на каменные лапы изваяния. Но вдруг переключила своё внимание на прикосновение к лапам изваяния… Она почувствовала их холодность. Несмотря на полуденную жару, камень был совершенно холоден! Она обернулась, но Фазилис и Птолемей уже отошли от Сфинкса и о чём-то беседовали. В это время из-за возвышения одной из лап вышел Кассий Кар, оглядывая разрушения храмов, стоящих когда-то вокруг изваяния.

— Кассий, потрогай, солнце почему-то не прогревает этот камень! Почему? — позвала его Сибилла.

Кассий подошёл к лапам изваяния и положил на них руку.

— Действительно, совершенно холодные. — Кассий поднял глаза выше, на лик изваяния. Глаза Сфинкса смотрели холодными, безжизненными, каменными глазницами. Кассий потрогал находившиеся рядом развалины храмов, они были разогреты полуденным пеклом солнечных лучей.

— Очень странно! — заметил Кассий. — На вид камень изваяния не отличается от камней в округе! Но всё тепло от солнечных лучей уходит в песок.

Кассий обернулся на звук шагов.

— Говорящий Сфинкс?! Давно я слышал о тебе! Как-то Антифона рассказывала мне, что её отец был у пирамид и разговаривал с ним! — Карталон подошёл к этому времени к Сфинксу. — О чём они говорили, она не знала, но после этого её отец не стал спать по ночам, всё время размышляя о чём-то. И уже не находил себе места в поисках чего-то!

Карталон положил руку на боковой постамент Сфинкса, оглядывая огромное изваяние.

— А теперь переложи руку на находящуюся рядом лапу! — заметила Сибилла.

Карталон, прочитав удивление на лице Сибиллы, сделал так, как она просила. Он положил свою руку на оконечность лап у тела Сфинкса.

— Не может быть! Как будто лучи не греют статую! А если подняться выше? — Карталон полез выше, вверх по уступам, на спину изваяния. Это было сделать довольно трудно, но Карталон, стремившийся проверить, набрал ли он былую лёгкость движений, бесстрашно лез вверх. Он залез на спину Сфинкса и пошёл по ней к голове истукана. Кассий и Сибилла снизу наблюдали за перемещениями Барки, переживая за него при каждом его покачивании или скольжении. Карталон подошёл к гриве Сфинкса и дотронулся до неё.

— Камень совершенно холодный. Что это?.. — произнёс наверху Карталон.

То, что произошло следом, в памяти Сибиллы осталось навсегда… Карталон почему-то замер… Его лицо как бы окаменело… Сибилла что-то кричала ему снизу, но он не реагировал. Лицо его не выражало никаких эмоций… Сибилла в отчаянии посмотрела на Кассия, и её сковал ужас… Лицо Кассия выглядело аналогично! Глаза его застыли в одном направлении — он глядел в лицо Сфинкса… Сибилла не знала, что предпринять, она вдруг почувствовала, что время остановилось вокруг них, совсем пропало дуновение горячего ветра, и солнечные лучи как будто изменили своё спектральное свечение… Сибилла механически посмотрела в глаза Сфинкса, но ничего не заметила в них. Те же холодные, каменные глазницы…

— Да очнись же, наконец! — Сибилла стала толкать и трясти Кара за плечо и бок.

…Кассий, пошатнувшись, медленно повернул голову к Сибилле. Его глаза постепенно наполнялись осмыслением… Сибилла, видя, что Кассий приходит в себя, посмотрела на Карталона. Тот, отступив на шаг от гривы Сфинкса, держался за грудь…

— Карталон, спускайся к нам! — крикнула Сибилла и, увидев, что тот пошёл назад, к точке своего подъёма, побежала ему навстречу…

В этот момент к Сфинксу подошли и другие участники путешествия эскорта Птолемея. Только Птолемей и Фазилис, продолжали свой, о чём-то важный разговор… Карталон спускался вниз…

— Что случилось, Карталон?! — спросила подбежавшая Сибилла.

Карталон, спрыгнув на заднюю лапу изваяния и с неё на землю, посмотрел на Сибиллу, потом на Кассия и, о чём-то думая, ответил:

— Ничего.

Кассий смотрел на Барку с немым вопросом во взгляде…

Во время дальнейшей прогулки по периметру пирамидальных строений Карталон и Кассий молчали. Вся группа гостей вошла в самую высокую пирамиду и, следуя по узкому коридору, углубились в тёмные ходы её полостей…

…То тут, то там им встречались жрецы пирамид, исполняющие заветы тайных папирусов. Они молча сторонились процессии Птолемея, пропуская её.

— А почему жрецы пирамид не покажут нам её тайны? — спросила Сибилла Птолемея Филадельфа.

— Видишь ли, прекрасная Сибилла, жрецы тайной мистерии не подчиняются мне, как не подчинялись и в глубокой древности египетским фараонам! У правящей династии с ними как бы паритетное соглашение. И я не могу от них требовать чего-либо или диктовать что-то! — объяснил Птолемей.

— А мы не заблудимся в пирамиде? — продолжала тревожиться испанка, идя по едва освещённым факелами коридорам.

— Нет! Открытых ходов здесь совсем немного. Главные коридоры запечатаны печатями богов. Ключей к ним нет! Если, конечно, не врут жрецы!

— Скажи, о фараон Птолемей! А здесь всегда были пески? — не унималась Сибилла. — Мне кажется, боги проявили неразумно, построив пирамиды и Сфинкса страха в безводном месте!

Птолемей удивился уму этой гордой испанки. То, с какой любознательностью она всё выспрашивала, было царю в диковинку. Он давно привык, что женщины его двора, в Александрии, интересуются только украшениями и всевозможными интригами в окружении фараона.

— Я удивлён, Сибилла! Ты проявляешь мудрость под стать любому из жрецов! — Птолемей улыбнулся, искоса посмотрев на своё окружение. — Говорят, что раньше, много тысяч лет назад, здесь была пышная растительность! Но потом, после больших потрясений на Гее, сюда пришли пески! Они полностью засыпали Сфинкса, так, что была видна лишь его голова! Однажды фараон Тутмос возвращался с войском из одного из своих походов. Он решил подъехать к голове Сфинкса и между ними произошёл контакт. О чём они говорили, никто так и не узнал, но после этого Тутмос полностью раскопал Сфинкса и прилегающие к нему развалины храмов! Он что-то искал! Что именно, в памяти папирусов не осталось. Но жрецы мне говорили, что от Сфинкса в центр большой пирамиды идёт подземный ход. Он проложен самими богами. Ход ведёт в большой зал, в который не попадёшь изнутри пирамиды! Именно там хранятся тайные знания и сила египетских богов! Может, он искал это…

Сибилла и Птолемей беседовали, идя впереди всей процессии. Позади всех шёл Карталон. Дождавшись, когда все немного уйдут вперёд, он спросил Кассия, которого придержал за запястье:

— Он с тобой тоже говорил?

Кассий остановился и, посмотрев по сторонам, ответил:

— Это было какое-то наваждение. Я как будто растворился в воздухе и попал в совершенно другое место. Там было почему-то два солнца! Одно голубое, другое как наше, только краснее. И Сфинкс беседовал со мной, находясь там! Вначале я почувствовал жжение на груди от амулета Астарты. Потом услышал голос… Он сказал: «Надо сокрыть этот предмет, находящийся у тебя на шее! Этот предмет принадлежит не этому миру, и его хозяева ищут его! Как ищут и другие, которые хранятся здесь, в храме! Они надёжно сокрыты, но этот, на твоей груди, является основным, и, собрав все части вместе, хозяева получат ключ ко всем остальным…» В этот момент Сибилла растолкала меня и остальное я помню плохо. Потом нить разговора оборвалась… — Кассий замолчал, но потом сказал: — Странно, но глаза у него действительно голубые!

Кассий замолчал, силясь вспомнить что-то ещё…

— А тебе, что он сказал тебе? Он объяснил, куда надо сокрыть этот предмет?

Карталон задумался после вопроса Кассия.

— Я узнал многое. Об этом я расскажу на корабле! А пока у меня есть несколько вопросов к Фазилису.

И они бросились догонять ушедшую вперёд группу Птолемея…

Между тем процессия достигла развилки коридоров. Один уходил под углом вниз, другой вверх, к центру пирамиды.

— Эта развилка ведёт к двум, в общем-то, тайным залам, о предназначении которых нет сведений! А если они и есть, то сокрыты молчанием жрецов, — объяснил Птолемей. — Фазилис, расскажи гостям, куда ведут коридоры.

— Один из коридоров ведёт вниз, под пирамиду. Папирусы говорят, что он ведёт во вход лабиринта. «Исида наложила руку Гора на ту дверь и открыть её теперь нельзя!» Что это значит, толком никто не понимает. Там никто никогда не был. Боги запечатали его, покидая этот мир! Другой ведёт вверх, в большой грот, который египетские фараоны использовали для своих гробниц. Что было там во время присутствия богов, папирусы молчат… Эти гроты соединены отдельными каналами ходов с боками пирамиды, передвижение по которым крайне затруднительно! Но каналы выходят строго ориентировано, каждый на своё созвездие. Канал верхний Царский — на Орион, канал Царицы — на Сириус, но эти же гроты соединены другими каналами так же строго — к Дракону и Малой Медведице.

— А какова высота пирамиды? — снова спросила Сибилла.

— О прекрасная Сибилла. Высота её равна двумстам восьмидесяти локтям фараона! — ответил Птолемей. — На самом верху стоит камень, не менее таинственный, чем вся пирамида!

Птолемей взял за локоть Сибиллу и повёл её наверх, за ним тронулась вся процессия.

— Фазилис! — обратился к обернувшемуся жрецу Карталон. — Задержись ненадолго, возникли вопросы!

Фазилис пропустил процессию вперёд себя и спустился к Карталону.

— Скажи, Фазилис, здесь протекала вода? — спросил Карталон.

— Папирусы говорят, что боги могли, когда надо, менять русло течения Нила! И он мог подходить к самим пирамидам! Для чего это делалось, никто не знает! Я думаю, чтобы Нил принёс с собой живительный ил! И в те времена растительность вокруг пирамид была пышной! Кстати, отсюда и следы каналов, источенных водой, на статуе Сфинкса! Кстати, была и вторая статуя Сфинкса! Она стояла напротив сегодняшнего Сфинкса! Но, по тайным знаниям, её разрушили золотые боги ударом страшной молнии!

— Так, значит, о войне это вовсе не догадки? — Кассий напрягся от вдруг всплывших воспоминаний видений у Сфинкса…

— Да! Именно после этого пришли пески и Нил отступил в сторону. В древности, когда боги ещё посещали его берега, вокруг пирамид стояли готовые галеры! Они стояли в специально приготовленных для них нишах!

— Здесь есть скрытые хранилища с инструментами богов? Они находятся совсем недалеко от нас? Так?

Глаза Фазилиса выражали удивление.

— Откуда ты знаешь? Это знают только избранные!

— Мне сказал Сфинкс! — Карталон загадочно посмотрел на Фазилиса. — Здесь много, что сокрыто!

— Сфинкс говорил с тобой? — удивлению египтянина не было предела. — Только не говорите это при Птолемее! Он жаждет этого контакта! Особенно сейчас, когда враги Египта объединились и усилились, как никогда. Так что же он сказал?!

— Он говорил не только со мной! — Карталон посмотрел на Кассия.

— А! Я понимаю! Это связано с амулетами, которые вы храните?! И что он передал? — едва сдерживая нетерпение спросил Фазилис.

— Для того чтобы передать то, что он сказал и что показал, нужно много времени! Гораздо больше, чем мы здесь располагаем! Но, чтобы лучше осмыслить то, что мы видели и слышали, мне нужно задать тебе несколько вопросов! Я думаю, после моих вопросов, могут быть вопросы у Кассия! Но для этого давай условимся встретиться после возвращения в порт Александрии у меня на галере!

Фазилис явно огорчился от этих слов, но, обдумав слова Барки, согласился, так как место действительно было непригодно для такого важного разговора. Ибо пирамиды имели уши! И ему, как верховному жрецу культа Амон-Ра, это было хорошо известно.

— Хорошо. Я сделаю, как договорились! Но это немыслимо! Я был здесь сотни раз! И ни разу со мной никто не вышел на контакт! И всё же поостерегитесь говорить об этом Птолемею! У него слабое здоровье, но ярко выраженное тщеславие! Это очень сильно расстроит его! Особенно перед надвигающейся битвой! Пойдёмте, а то могут возникнуть какие-нибудь подозрения!

И Фазилис стал догонять ушедшую вперёд процессию…

 

Глава 44

Рим. Столица Латиума и Республики, получив известие о крахе армии в Африке, замерла от этого известия, испытав страшное потрясение, которое застигло город в тот момент, когда Республика и Сенат ожидал прихода известия о полной победе и триумфе, о баснословных, манящих изысканностью и богатством трофеях. И известие пришло. Но совсем противоположное тому, чего ожидали…

Семьи, члены которых отправились в поход, в тревожном ожидании ждали издания списков погибших. Это касалось всех сословий общества — в походе участвовали и члены всаднического сословия, и представители семей патрициев Городские семьи и провинции, ближайшие к городу, и вовсе охватил ужас ожидания, ведь основной костяк армии был набран в них. В противовес им, те семьи, чьи члены прибыли в Италию до этого вместе с армией Манлия Вульсона, славили и благодарили богов за сохранность их жизней.

Сенат, получив неблагоприятные известия, тут же собрался на заседание. Было высказано много предположений и догадок о крахе задуманного и о дальнейших действиях Республики в условиях сложившихся обстоятельств. Но ничего существенного никто из сенаторов не предлагал, поэтому решили дождаться отступающую армию и только тогда принимать решения, выслушав доклады вернувшихся военачальников.

Но новые беды, происходившие с африканской армией, не заставили себя долго ждать. Через неделю после первых гонцов в Рим прибыли другие гонцы, уже из Мессины. Известия, которые они доставили, повергли Сенат в уныние. Эскадра, перевозившая армию, попала в страшный шторм! Итог борьбы со стихией был ужасен — вернулось чуть более трёх десятков галер, а на них чуть более двух тысяч человек… Наконец, наступил день, когда в Рим прибыли оставшиеся военачальники несчастной армии. Сенат собрался на заседание. В знак скорби по погибшим гражданам сенаторы надели тёмные тоги, и поэтому весь Сенат выглядел совершенно по-иному, как будто тень накрыла город Ромула и его главный политический орган. Заседание началось с прений по ведению процедуры заседания. Председательствующий предложил для начала заслушать легата, командовавшим отступлением, Тита Бабруку.

Тит вошёл в зал в парадном одеянии легата. По рядам сенаторов послышались высказывания:

— Смотри, как вырядился! Мы в трауре, а он как будто на триумфе!

— Не надо напрасных обвинений! Тит дельный полководец! — возражали им другие.

Тит прошёл к месту докладчика и приветствовал Сенат привычным воинским приветствием — прижав правый кулак к сердцу и приклонив голову.

— Я готов, благородные сенаторы, ответить на все вопросы, которые могут возникнуть у вас.

Председательствующий в этот день Квинт Фабий Пиктор обратился к Титу:

— Сенат приветствует тебя, Тит! Сенат позвал тебя сюда, чтобы узнать истинные причины поражения столь блестяще начатой операции. Что, по-твоему, произошло с армией? И не было ли здесь предательства? В конце твоего доклада могут возникнуть у кого-то из сенаторов вопросы. Итак, что же произошло?

Тит собрался с мыслями и начал свой доклад:

— В гибели армии повинны две крупные причины и несколько меньших. Причина первая. Недооценка врага. Консул Регул был так уверен в успехе, что решил обращаться с союзными нам ливийцами как со скотом. В конце концов дело дошло до того, что были отданы на разграбление легионов два довольно крупных города. Причём, гонор консула дошёл до того, что возражать ему стало опасно. Лишь один человек имел на него влияние.

— Кто же это? — перебивая Бабруку, спросил верховный пантифик Катон.

Тит медленно повернул к нему голову. Выдержав достаточную паузу, он продолжил:

— Как я и говорил, до того как меня перебили, только один человек имел влияние на консула — Септемий Бибул. Только он, как человек беспредельной отваги и бескорыстного радения о благе Республики, разговаривал с Регулом на равных! И что удивительно, это приносило пользу, — здесь Тит сделал паузу в своей речи, — но с приездом советника ордена и Сената Септемий тоже стал раздражающим фактором. В конце концов квестора просто устранили из армии путём отправки его в Клупею для согласования каких-то вопросов с консулом Вульсоном, отплывающим в Италию. После его убытия события разворачивались стремительно. Мания величия у консула достигла своего апогея!..

— Постой, Тит! Ты сказал, что к вам в армию прибыл советник Сената? Но Сенат никого не отправлял с такими полномочиями?! — то ли спросил, то ли ответил председательствующий, поглядев на Катона.

— Вот как? — Тит, нахмурившись, посмотрел на Катона. — Но в армию прибыл магистр ордена арканитов, так называемый rex sacrorum. Он вместе со своими арканитами был в ставке консула во всей конечной фазе похода! С Регулом магистр беседовал как единомышленник, и нет никаких сомнений, что они имели связи во время похода за спиной Сената!..

В зале послышался недовольный гул, обращённый в сторону Катона. Сенаторы высказывали негодование по поводу подмены мнения Сената и направления каких-то послов во время военных действий!.. Катон, чувствуя в спине холод, решил подать голос.

— Мы отправили магистра, который был у Кавдика, после смерти последнего к Регулу только с одной целью — присматривать за консулом! — оправдывался Катон. — Он должен был следить за консулом, нрав которого все мы знаем, и вовремя нас извещать обо всём, что происходит в ставке!

— Вы меня не перестаёте удивлять, понтифик! — Бабрука удивлённо поднял глаза на Катона. — Но тогда ваш магистр делал обратное! Именно после его прибытия Регул стал меняться на глазах. А после победы при Адисе успех так вскружил ему голову, что чужое мнение для него перестало существовать! Что у нас происходило в ставке, вам расскажет любой военный трибун! Регул советовался только с магистром, перестав проводить военные советы всех войсковых соединений! Поставки продовольствия прекратились! Ливийцы стали прятать его от нас! А консул уже решил, что победа свершилась, и прилюдно унизил послов Карфагена, привёзших мир нашим народам…

— Позволь, Тит, перебить тебя, но хотелось бы остановиться на этом поподробнее! Какие условия мира озвучивали и предлагали пуннийцы? — спросил сенатор Гракх.

— Лучшие, чем мы могли предполагать! Они уступали нам Сицилию и соглашались выплатить контрибуцию военных расходов! Чего же более этого хотелось нам, когда мы начинали эту войну?! Мне кажется, что мы всё это время боролись за Сицилию? И вот она! Подана на блюдечке! И сохранены жизни латинян! Граждан Рима!

В зале Сената послышался ропот. Сенаторы высказывали своё возмущение сокрытием Регулом предложений Карфагена.

— Именно магистр, — продолжал Тит, — советовал Регулу обратное!

Тит повернулся к Катону, своими словами он прямо обвинил понтифика в конфронтации войны. Лицо Катона залило краской.

— Да, может быть, такое было! Может, rex sacrorum увидел, что мы можем получить больше от этой победы! Забрезжил свет полной победы с устранением врага с политической арены полностью! — Катон высокомерно смотрел на Бабруку. — Вам, простым легатам, может и непонятна высокая политика, проводимая верховными авгурами!

— Мне не ясна ваша политика ни как легату, ни как гражданину! Это ты верно заметил, Катон! В результате вашей политики пятьдесят тысяч римлян не вернулось на родные берега Италии. Они теперь лежат на равнинах Африки и пируют в пучине Нептуна! Льва можно поймать и посадить в клетку! Но просовывать свою руку к нему в клетку не следует, отгрызёт. Так случилось и с нами! Карфаген, поняв, что мира не добиться именно из-за такой высокой политики, стал бороться с нами, как дикий зверь, защищающий свою свободу и жизнь. Итог борьбы вам известен.

Тит замолчал на минуту и продолжил:

— Причина вторая. Долгое сидение в Сицилии. Что мы там высиживали, так никто не понял! В результате мы прибыли в Африку в самую жару, когда все членистоногие истинные граждане Африки, а также их братья — ядовитые змеи — испытывали сильное влечение к нашей европейской плоти и стали кусать нас, не имеющих никаких навыков борьбы с этими паразитами Африки. Вследствие этого очень много укушенных умерло, ещё больше отправились обратно в Клупею. Жара сделала этих тварей необыкновенно активными. Солдаты боялись ложиться спать, дабы какая-либо тварь не заползла к ним под плащ. Есть ещё несколько причин неудачного похода. Например, в ограничении консулов принимать решения от имени Республики. И причины, касающиеся управления армией, я думаю, что надо ограничивать консулов в принятии откровенно единоличных решений. Ну, в общем, я изложил всё, о чём хотел сказать!

Бабрука замолчал. Фабий Пиктор обвёл всех взглядом.

— Сенаторы, будут вопросы к легату?

Сенаторы молчали.

— Что ты можешь сказать о судьбе нашего магистра? — спросил Катон.

— Мне неизвестна его судьба. Быть может, он пленён пуннийцами. — При этих словах лицо Катона стало бледным. — Я даже не знаю, присутствовал ли он в сражении при Тунессе. В моем легионе было несколько арканитов, которые прибыли в него перед сражением. Но в битве они участие не приняли и куда-то исчезли. При отступлении их никто не видел.

Больше ни у кого вопросов к Титу не оказалось и он вышел из зала.

В следующие несколько часов Сенат заслушал несколько выживших военных трибунов, которые дали оценку примерно такую же, что и Бабрука. Последним сенат решил заслушать квестора армии, Септемия Бибула.

Септемий вошёл в зал Сената в такой же тёмной тоге, что и остальные сенаторы. Он прошёл к месту выступления и окинул своим открытым взором зал заседаний Сената.

— Септемий, мы были рады услышать, что сын Бибула выжил в этом полном несчастий походе! Но хотелось бы услышать твоё суждение о промахах экспедиции! — обратился к нему Фабий.

Септемий ещё раз окинул взглядом зал Сената.

— Сограждане, здесь уже без меня дали много верных оценок прошедшей экспедиции. Я не буду долго копаться в ошибках и недостатках консула! Хочу заметить, его выбрали мы сами! А значит, нам самим хотелось, чтобы этот человек повёл легионы в такую мясорубку! Нам самим хотелось богатых трофеев, тысяч рабов, а кое-кому хотелось ещё чего-то! — Септемий как бы вскользь, посмотрел на Катона.

Тот заёрзал на доске сенатора.

— …Разве мы не знали, что Регул бывает психически неуравновешенным? Разве мы не знали, что Регула съедает мысль о своей исключительности? Но, в погоне за личной выгодой и жаждой покорения других народов, для извлечения из этого необходимых богатств и ресурсов, именно ради этого мы закрыли на это глаза! И вот результат, пятьдесят тысяч жизней наших граждан отняты у этого мира. Их семьи остались без кормильцев. А многие вообще не имели ещё семей. Так кто в этом виноват? Пунны? Они сделали всё, чтобы сохранить жизни наших парней! Они предложили мир! Мир с выгодой для нас! За которую сейчас нужно снова бороться, отдавая в жертву новые жизни наших граждан! Так чем мы отличаемся от Регула? Ничем, — заключил Септемий при полнейшей тишине зала. Бибул, выдержав в выступлении паузу, продолжил: — Какие задачи стоят сейчас перед нами? В Африке я был сторонником заключения мира. И если бы я находился в ставке в тот момент, когда Гиксон привёз его, я бы сделал всё, чтобы он состоялся! Поехал бы сам в Сенат, если бы не убедил Регула. Но меня там не было. Когда мы плыли сюда, в Италию, я также был сторонником мира! «Хватит смертей! — думал я. — Хватит бессмысленной войны!» Но боги разубедили меня в этом, потопив почти всех моих товарищей во время обратной дороги в Италию! Даже участь консула Марка Атиллия Регула выглядит не такой ужасной перед их участью. И тысячи их жизней говорят нам, что мир в данных условиях невозможен. Столько жизней отдано Плутону! Сервилий Котта — военный трибун, Марк Автулон — легат, Квинт Сапрон — легат, Туллий Безавр — легат, Канидий Скавр — военный трибун… Этот список можно продолжать и продолжать! В этом списке тысячи самых отважных и умелых центурионов и деканов! Все они погибли в Африке или на пути из неё! Но продолжить войну мы должны не ради мщения! А ради наступления мира. На наших условиях! Мира, способного укрепить Республику! Иначе все наши жертвы будут просто неоправданно понесёнными ради нашего тщеславия.

Септемий сошёл вниз. Сенат аплодировал ему стоя. Все стороны Сената были более чем удовлетворёнными — Бибул сумел без прений примирить их! И не только примирить, но и объединить, вдохновив на стойкость, перед достижением поставленной задачи…

Сенат проголосовал за активизацию военных действий на Сицилии. Мир был опять отодвинут ради крепости Республики…

 

Глава 45

Флотилия Карталона собиралась утром оставить порт Александрии. Царь Птолемей со свитой и лакедемонянами отправлялся в поход на вторгнувшуюся в пределы его царства армию Набатеи. Жрецы храма в Карнаке провели расчёты, где предсказывался благоприятный для Египта период ведения военных действий. Птолемей не стал медлить и приказал собрать армию для похода…

Стоя на башнях и крепостных стенах, народ провожал войско в поход. Уходящая армия ещё долго блестела наконечниками своих копий…

Карталон и Сибилла, проводив армию, направились в гавань. В этот день команды галер занимались заготовкой провизии на обратный путь в Карфаген. На рынках Александрии закупались необходимые товары и грузы. Затем они переправлялись на корабли и крепились, чтобы исключить их смещение во время шторма. К вечеру, когда необходимые приготовления и такелаж груза был закончен, Карталон отпустил команды отдыхать…

Сам Карталон не ложился. Он отправил Сибиллу отдыхать, настояв на этом по причине её положения — ожидания ребёнка, а сам поднялся на корму…

Сегодня он ждал жреца культа Амон-Ра Фазилиса. К стоящему на корме Барке подошёл Кассий.

— Он обещал прибыть вечером, — ответил на немой вопрос Кассия Карталон.

— Я вот думаю, Карталон, если бы Сибилла не остановилась тогда у Сфинкса, мы бы не знали того, что теперь нам не даёт покоя! — Кассий набрал в лёгкие свежего вечернего воздуха. В нём чувствовался букет различных запахов гавани.

— Нет, Кассий. Так или иначе, но информация дошла бы до нас. Я, например, искал след пропавшего отца Антифоны в разных сторонах! Находил напоминания о нём то там, то в другом месте. Но последнее его плавание осталось для меня загадкой! И вдруг здесь Фазилис сообщил ещё одну ниточку его поисков, о которой мне не было известно! Сфинкс вскользь не только подтвердил это, но и показал видения!

— Да, я тоже видел многое! Понять бы, что это? Или догадываться, для чего были эти видения! — Кассий посмотрел на Карталона. Тот был погружён в раздумья. Его лицо выражало каменное спокойствие. На нем не было ни тени растерянности.

— Я всё думаю, Карталон, почему Гамилькар с такой лёгкостью расстался со своим амулетом? Ведь я принадлежал к вражеской стороне, — высказал свои мысли вслух Кассий.

— Мой брат почувствовал в тебе чистую, непорочную душу. Но я подозреваю и то, что этим он хотел продемонстрировать своим противникам, что его победы не зависят от этого амулета. Мой брат намного более твёрд в клятве обороны своего города, чем я! Но он знал, что Астарта будет притягиваться к своей второй половине! Так что наша с тобой встреча была предопределена им! Но что касается знаний, что мы с тобой получили у Сфинкса, он воспримет их спокойно, так как моему брату дела земные намного ближе божественных!

— Но тогда… — начал было Кассий.

— Это его выбор! — перебил его Карталон. — Что же касается всего остального, о чём нам поведал Сфинкс, мы выполним это! Для этого хватит одной части, которая висит у тебя на груди! А мою мы оставим моему брату!

Кассий понял смысл сказанных слов. Он посмотрел на Барку, тот улыбнулся ему, показав тем самым, что принял решение и настроился его исполнить.

— Я думаю, ты отправишься вместе со мной, Кассий! Это уже не только моё дело!

К корме подошёл Тоган:

— Жрец Фазилис пришёл к тебе, Карталон!

— Проводи его в мою рубку, Тоган! Мы сейчас спустимся!

Карталон повернулся к Кассию.

— Ну, что, осталось выяснить немного!

Через минуту они вошли в адмиральскую рубку под кормой галеры. В свете двух факелов они увидели египтянина.

— Итак, Карталон! Что ты хотел узнать у меня? Хочу сразу сказать, что мои знания ограничены! Но и те запечатаны клятвой молчания! Возможно, на все вопросы я дать ответов не смогу!

— Хорошо, — согласился Карталон, — мы постараемся обойти категоричные вопросы. Скажи, Фазилис, кому принадлежал диск Астарты до Шумера?

— Этого я точно не знаю. Может быть, до Шумера он был у какого-то другого народа, страны, цивилизации, сведения о которых не дошли до нас, затерявшись во времени. Но одно знаю точно, шумеры наблюдали войну богов! Диск им был дан золотыми богами для преобладания их над всеми народами. У нас в Египте есть подобные вещи, но они находятся под охраной жреческой касты, которые следят за тем, чтобы они не покинули своих захоронений до времени.

— Почему золотые боги не проникли во все широты? Сфинкс сказал, что их не было никогда за Понтом Эвксинским!

— Наши древние папирусы говорят, что холодные пояса Геи не подходили им. И они решили править теми народами, что жили поблизости. Но план их рухнул.

— Фазилис, а те корабли, что шли по Нилу с языками пламени на парусах, они что-то везли?

Глаза Фазилиса загорелись светом удивления. Он в испуге смотрел на обоих собеседников.

— Можешь не отвечать, — спокойно сказал Карталон, — Сфинкс сказал нам, чтобы мы отвезли часть диска вслед тем кораблям! Именно там ему место, среди народа, не отравленного действиями воюющих богов! Там, как и здесь, чтят бога Солнца! И мы вскоре собираемся отправиться туда.

Глаза Фазилиса загорелись светом.

— Вы хотите отвезти её по указу Сфинкса? Это верное решение! Я вам так завидую! Как бы мне хотелось отправиться вместе с вами!

Карталон с улыбкой посмотрел на Фазилиса.

— Именно для этого я и хотел встретиться с тобой, Фазилис. Предлагаю тебе, когда всё будет у нас готово, отправиться с нами!

Лицо Фазилиса засветилось от счастья и радости.

— Ну, конечно же, Карталон! Я принимаю твоё приглашение! Но мне надо сложить с себя статус верховного жреца! И ещё одно, Карталон. Как только я сложу с себя звание верховного жреца, я перестану пользоваться защитой и привилегиями в Египте! Поэтому весть о моем сложении полномочий будет воспринята, как предательство культа! Меня сразу же попытаются убить, — выразил свою тревогу жрец.

— Мы подумаем над этим… Я думаю, что нам надо будет отплывать не из главных портов Александрии, а, например, с порта Кибот. Мы придумаем, Фазилис, как тебе покинуть Александрию!

Фазилис кивнул головой в знак благодарности.

— Да. Это очень хороший вариант. Но когда мы отправимся? — спросил нетерпеливо египтянин.

— Это будет в этом году. Мы разыщем тебя. К этому времени, я думаю, освободится и Ксантипп. Передай ему наши замыслы, и пусть не покидает Александрии! Ждите нас здесь! Ну, вот и всё! До встречи, Фазилис!

— До встречи, я вас буду ждать с нетерпением!

Фазилис покинул галеру.

— Ты сказал ему не всё! — Кассий посмотрел на Карталона.

— Да. Остальная часть миссии касается только нас! И нам её нужно выполнить как можно быстрее!

Кассий молча согласился.

— Ну, Кассий, теперь встреча с Иолой совсем не за горами! — улыбнулся Карталон. — Завтра утром отправляемся обратно! Марш спать…

 

Глава 46

Септемий после заседания Сената вышел на площадь форума. Здесь было, как всегда, людно. Септемий глубоко вздохнул. Воздух родного города, заполнив лёгкие, ударил в голову родными римскими запахами, смешанным букетом курилен различных храмов и запахов многолюдного города. Опьянённый этими запахами, Септемий почувствовал какое-то душевное успокоение. Он ещё вчера собирался посетить старого проконсула Селинатора, который не мог посещать зал заседаний Сената из-за своей болезни. Септемий подошёл к подножию Палатина. Далее ему нужно было свернуть в одну из прилегающих улочек, как его окликнули сзади. Септемий обернулся. К нему спешили патриций Гракх и Тит Бабрука.

— За тобой не угнаться, Септемий! — улыбаясь, обратился к нему Гракх. — Тит рассказал мне уже о болезни моего сына, которая свалила его после того шторма и оставила его пока лечиться в Мессине! Но я хотел бы, чтобы ты, Септемий, рассказал мне о поведении моего отпрыска в Африке. Говорят, что он был с тобой? Я надеюсь, он не посрамил мои седины?

Септемий улыбнулся. Действительно, молодой Гракх сильно простудился в шторм и не смог совершить ещё одного морского путешествия.

— Нет, Луций! Тебе впору гордиться своим сыном! Я действительно был с ним при отступлении из Африки. И в схватках тоже участвовал. Поэтому знаю, что говорю! У тебя очень храбрый и достойный сын!

— Это очень приятно слышать! Я уже стар и скоро совершу свою поездку через Ахеронт! Но хочу знать, что и кого я оставляю после себя.

По лицу Луция было видно, что слова Септемия оказали благоговейное успокоение на патриция.

— А куда ты отправляешься? — поинтересовался Гракх.

— Хочу проведать своего старого друга, Гая Селинатора!

— Да-а-а! — протяжно сказал Гракх, — Гаю сейчас тяжело! Ну, пойдём, нам по пути!

Гракх, пригласив Септемия, повёл его под локоть.

— Болезнь свалилась на него неожиданно! Что сделаешь, годы! — Гракх вздохнул.

— А какие симптомы были у него? — тревожно спросил Септемий.

— Да, как у всех нас, стариков. Неожиданно стало плохо! Стал задыхаться. В этом возрасте особенно не обращаешь внимания на симптомы! Утром проснулся, ничего сильно не болит, и этому рад!

Септемий призадумался и спросил:

— А ему, случаем, стало плохо не после заседания Сената?

— Да, говорят, он пришёл в дом и упал в то время, когда омывал ноги.

Септемий после этих слов стал намного сумрачней. Гракх, видя, что его слова произвели такое действие, прибавил шагу, помогая таким образом Септемию побыстрее добраться до дома проконсула.

Какое-то время они шли молча…

— Скажи, Луций, тебе не кажется подозрительным в последнее время, что в городе увеличилась скоропостижная смертность видных деятелей Сената? — подал голос Септемий.

— Это подозрительно не только мне! Многие усматривают здесь определённую линию. Но, к сожалению, докопаться до истины довольно трудно!

— Но можно, — закончил Септемий. Они подошли к воротам дома проконсула. Септемий ударил несколько раз тяжёлым бронзовым обручем по обивке ворот. Ждали не более минуты.

— Кто не даёт покоя дому, в котором человек тяжело болен? — послышался знакомый голос Кудоса из-за ворот.

— Кудос, открывай ворота! К твоему хозяину пришли гости! — бодро сказал Септемий.

— Септемий Бибул! Вот это радость! Проконсул не далее как утром справлялся о твоём возвращении! — говорил Кудос, впуская гостей. — Вы можете проходить сразу к проконсулу! Он в саду, дышит воздухом!

Септемий остановился, посмотрев на Кудоса:

— Как он себя чувствует?

— Его состояние ухудшается! — ответил Кудос. — Но ваш приход может взбодрить его.

Они прошли в сад. Возле небольшого акведука с водой и, расположенным вокруг него зарослям реликтовых растений, сидел проконсул.

Септемий очень удивился, увидев, как выглядит проконсул. Внешние изменения заставили Септемия содрогнуться. Глаза Селинатора запали, осунувшееся лицо имело бледный цвет… Фигура когда-то сильного физически человека стала заострённой из-за худобы суставов. Проконсул как-то высох, будто бы его болезнь продолжалась очень долгое время…

— Проконсул Гай! К тебе пришли посетители и в числе их твой молодой друг, Септемий Бибул! — громко сказал Кудос.

Проконсул медленно повернул голову. На его истощённом лице проявилось что-то наподобие улыбки.

— Я ждал его! Очень ждал. И вот имею радость видеть его целым и здоровым. А, Луций! И ты пришёл проведать меня?! Здравствуй, Тит! Я рад видеть славного легата, которому пришлось вынести столько невзгод в этом несчастном походе! Спасибо, друзья, что не забыли старого Селинатора!

— Что ты, Гай! Нам тебя так не хватает в Сенате! Твоё мнение всегда считалось одним из самых весомых и мудрых! — приветливо обратился к проконсулу Гракх. — А с твоим исчезновением из зала заседаний умеренных политиков Сената стало значительно меньше!

— Здравствуй, дорогой, Гай! — Септемий подошёл к проконсулу и обнял его за плечи. — Как твоё здоровье?

— Здоровье ходит где-то по улочкам Рима. Ладно, что ещё ясность мышления не оставила меня и всё ещё присутствует вот здесь, — Селинатор приложил палец к своему лбу. — Ну, хватит обо мне. Септемий, расскажи, что нового в нашем с тобой расследовании?

Сетемий задумался на минуту. Потом полез в висевший у него под тогой кожаный кошель. Он достал оттуда какую-то золотую пластину с непонятными знаками на ней. Структура золота была необычной. Это была не просто пластина, в ней были какие-то полости и каналы, выступы, правильные неровности… Всех присутствующих удивило столь необычное украшение. Все придвинулись к Септемию, чтобы лучше рассмотреть то, что Септемий держал в раскрытой ладони. Септемий, держа в руке амулет, сказал:

— Вот то, зачем Катон ездил в Египет! Я не знаю, стоила ли другая часть, находящаяся в Карфагене, пятидесяти тысяч римских жизней! Но та часть Сената, что скрыто затеяла этот поход, считала, что да! Я думаю, и сейчас считает! Поэтому я поддержал ведение войны, так как они, всё равно бы не приняли мира! А так мы сможем повлиять на ведение войны и заключение мира.

— Но что это, Септемий? — спросил поражённый речью Бибула Гракх. Тит Бабрука был удивлён не меньше его, но сдержанность, присущая солдату, заставила наблюдать за происходящим молча.

— Это одна из частей диска Астарты! — объяснил Селинатор, протянув руку и взяв пластину с ладони Септемия. — Какая необычайная структура металла! По легенде, народ, собравший все части диска, будет править миром вечно! Но эту легенду создали одни боги, а другие её разрушили! И много веков эти части были разбросаны по всему свету. Но одна из них каким-то образом оказалась у Рема. Каким путём она попала к нему, сокрыто печатью тайны: Sub Rosa. Примерно в то же время такая же часть оказалась в Сардах. Вернее, вот эта часть! — Селинатор взял пластинку большим и указательным пальцами и повертел, чтобы все смогли рассмотреть её со всех сторон. — Она была в разных руках! В руках ассирийских царей, и они расширили свою империю до небывалых для тех времён границ! Потом она оказалась у Хаммурапи и ещё у многих сильных мира сего! Наконец, она оказалась в руках Александра. Она пришла к нему вместе с информацией обо всём диске. И он начал искать другие! Искал в различных странах! Но время распорядилось иначе, его короткой жизни не хватило на их поиски! Хотя в конце своих дней он напал на след остальных частей и понял, что искал не в той стороне! Время унесло его! Но помыслы его зародились в братьях, вскормленных волчицей на берегах Тибра! Для этого и был создан орден арканитов, и под тайной Sub Rosa была провозглашена конечная цель их помыслов. Не случайно был построен храм Двуликого Януса! Вот эта часть и есть часть, принадлежащая именно Двуликому! Только у нас он называется Янусом, а в древнем Шумере он имел имя Изимуд! Это бог-посланец! Бог-загадка! Орден, имея уже две части диска, сгорает от нетерпения захватить остальные. Одна из них, часть Молоха, находится в Карфагене, где страшный культ исполняет Священная Каста. Эта часть находится в храме, на огромном алтаре бога! Вот этот храм и стал конечной целью войны с Карфагеном. Где ты её взял? — Селинатор отвёл свой взгляд от золотой пластины.

— Взял у брата-близнеца понтифика Катона! — ответил Септемий.

— Так, значит, брат-близнец существует? — Селинатор воспринял эту новость спокойно в отличие от Гракха и Тита Бабруки.

— Существовал, — сухо ответил Септемий. — Но кто знает, сколько у него братьев? Ведь они все в масках!

Селинатор долго молчал, размышляя:

— Что собираешься делать с ней?

— Верну Катону вместе с одним с долгом, — таинственно ответил Септемий.

Селинатор улыбнулся своей мудрой улыбкой.

— Я знал, что ты докопаешься до многого. И смерть отца отмщена! Дай мне твою руку, Септемий, — проконсул пожал руку своего бывшего легата, — жаль, моё время уходит! Теперь вам, молодым, строить политику Республики! — Проконсул отпустил руку Септемия, оставив в ней амулет. Он положил свою голову на подушки кресла.

— А, как же мечта ордена о сборе всех частей Астарты? — Гай искоса глядел на Септемия.

— Она невыполнима! Одна из частей, по-моему, самая главная, ушла на дно внутреннего моря где-то между Африкой и Сицилией! И я думаю, если бы её не было тогда с нами, боги не подняли бы такой шторм, погубивший столько жизней латинян!

Селинатор снова опёрся головой о подушки:

— И очень хорошо!

Он прикрыл глаза, будто очень устал…

— Я ещё приду, проконсул! Не хочу утомлять тебя! Выздоравливай! А я попытаюсь пока отыскать твоё здоровье на улицах Рима!

Септемий одобряюще улыбнулся приоткрытому взгляду проконсула…

Они вышли на улицу.

— Септемий! — обиженно обратился к нему Тит. — Почему ты этого не рассказал нам там?

— Тит, я не знал всех подробностей! И только в конце этого несчастного похода, благодаря нескольким умным людям и нескольким обстоятельствам, у меня сложилась общая картина! Но сколько в этой картине мелких важных частностей, мы и сейчас не знаем! Я и сейчас, поверь мне, о многом не догадываюсь!

— Так, значит, Регул не принял мира, потому что в его планы он не входил?! Вот оно что! — догадался Тит.

— Да, Тит! Орден использовал его, как мы с тобой при необходимости используем меч! Они даже позволили ему мечтать о диктаторстве! И он, снедаемый гордыней, ждал возможности возвыситься, не понимая, что отряд арканитов, прибывший в армию, появился, чтобы замести следы и убрать всех информированных, включая его самого! Мы же были пешками в чужой игре! Сегодня я намерен посетить храм Двуликого Януса для окончательного объяснения.

— Разреши, друг, мне сопровождать тебя в этот рассадник убийц! — Тит, ни на секунду не задумавшись, решил идти с другом.

— Хорошо, Тит! Пойдём вместе. Мою охрану как квестора армии ещё никто не отменял! Возьмём и её!

— Мне непонятно, как эта часть, принадлежащая Двуликому, оказалась у тебя? — пожал плечами Гракх.

— Луций, дождись возвращения сына, он тебе расскажет это! Поэтому я и говорю, что у тебя очень храбрый сын! Наберись терпения!

На этом они расстались, условившись встретится у храма…

 

Глава 47

Гамилькар окончательно сформировал армию, с которой должен был переправиться на Сицилию. Он самолично набирал добровольцев, направив всю свою неуемную энергию на решение этой задачи. Наконец, набор был завершён. Армия поделена на необходимые соединения, командиров над которыми ставил сам Гамилькар. Благополучно закончившаяся война в Африке стала рассматриваться Советом суффетов как история, а армия, расположенная в городе, раздражать Совет. Другая армия, возглавляемая Бомилькаром, усмиряла предателей — ливийцев. А город, живущий торговлей, не мог думать только о войне. Поэтому Гамилькар чувствовал, что недовольство магнатов города давит на Совет суффетов. Каждое утро он выходил на мыс Крама в надежде увидеть паруса брата…

— Что, всё ещё не видно?

К одиноко стоящему на возвышенности мыса Гамилькару подошла поднявшаяся к нему Кларисса. Гамилькар повернул голову, слегка качнув головой из стороны в сторону. Ветер хлопал его плащом, заставляя отклоняться Барку при сильных порывах от края скалы, на которой он стоял. Сзади послышались ещё чьи-то шаги. Через несколько секунд из-за скалы появилась Иола, медленно пробираясь меж острых, рассыпанных ветром и влагой камней.

— Иола, осторожно, здесь сильный ветер! Подожди, я сейчас помогу тебе! — Кларисса пробралась по камням к гречанке. — Давай руку!

Молодые женщины, поддерживая друг друга, двигались вверх.

— Гамилькар! Ну, что ты стоишь?! Подай руку! — возмутилась Кларисса.

Гамилькар помог обеим женщинам подняться на самый верх скалы.

— Ой, какая красота! — У Клариссы захватило дух от открывшегося взгляду вида. — Вот, Иола! А мы с тобой думаем, что он сюда ходит и ходит. А тут такая красота!

Кларисса обводила взглядом открывшееся её глазам волнующееся море… Оно просматривалось на сотни стадий…

— А если подняться ещё выше?! На самый маяк! Что тогда можно увидеть?!

Кларисса восхищалась видом, не забывая при этом поддерживать подругу под руку, оберегая её от падения…

— Море. Везде море, Кларисса. Ну, ещё увидишь весь город. Особенно хорошо будет проглядываться цитадель Бирсы! — ответил Гамилькар.

— Да-а-а! Вот как! Я ещё ни разу не заглядывала за высокие стены Бирсы! Пойдём, Иола! Сейчас мы увидим, что прячут там суровые жрецы Молоха! Пойдём, Иола, там можно подняться по ступеням!

Кларисса повела подругу на маяк Крама.

Гамилькар остался один. Он смотрел на восток…

«Где же ты, брат? — думал он. — По расчётам, ты должен был вернуться ещё три дня назад!»

Гамилькар откинул мешающие, лезущие ему в глаза волосы назад. Ветер трепал их, как бы пробуя свою силу…

«Я могу отплыть с частью армии хоть завтра! Но хочется увидеть тебя! Ведь война у нас постоянно забирает кого-то! Так она забрала нашего отца… Мне его так не хватало!..» Гамилькар перешёл на другое место, где порывы ветра были не так сильны из-за выступающей скалы. «…В тот год ливийцы, почуяв слабость Карфагена после войны с Агафоклом, соединились с Нуммидией и вторглись в пределы окрестностей города. Они подошли к Баграде и встали там лагерем. Основной армии не было, и отец повёл в сражение ополчение и отряды, взятые из других городов… Он выиграл битву, но был ранен стрелой… Ну, что же! И Карталона они пытались отравить! Но им это дорого стоило! Киферон и Отон мертвы! Но так уж повелось, что Баркиды не чувствуют себя в безопасности в городе, хотя народ к нам благоговолит. Но, кроме них, есть несколько сил, желающих нам зла! Поэтому здесь оставаться опасно! Не столько мне, сколько моим близким! Кларисса готова ехать со мной хоть на край света! Да, мне порой кажется, что у неё энергии больше, чем у всех нас вместе взятых! Она совсем не устаёт…»

— Эй, Гамилькар! — услышал он крик сверху. — А мы видим дальше, чем ты! Иди к нам!

Гамилькар стал подниматься к маяку. Он вошёл в круглый каменный пояс башни и стал подниматься наверх по винтовой лестнице.

— Ну, где же ты?! — услышал он нетерпеливый голос Клариссы. — Скажи нам с Иолой, что там за корабль с нарисованной веткой оливы на парусах?

— Это корабль из Кипра. И скорее всего из города Саламис, — отвечал, поднимаясь по лестнице, Гамилькар.

Он услышал громкий смех… Женщины что-то обсуждали между собой… Гамилькар поднялся по последнему кругу и вышел на площадку маяка…

— Ну, наконец-то! Смотри, а вон тот? Чей это корабль? — Кларисса показала на другой корабль с высокими боками для перевозки амфор с пшеницей или оливкового масла…

— Это корабль торговый, он может принадлежать кому угодно. Но я склоняюсь к мысли, что он следует из Эллады! Потому что он полностью загружен! Смотрите, как он переваливается на волнах! Его трюм заполнен амфорами с оливковым маслом. Сейчас как раз время торговли им! — обняв жену за плечи, объяснял назначение и принадлежность корабля Гамилькар.

— А вот, посмотрите, вон появляется на самом горизонте ещё один! Цвет его паруса сейчас невозможно угадать… Ой, там ещё один!.. И ещё…

После этих слов Гамилькар оторвался от Клариссы и быстро повернулся в сторону, указанную Иолой. Действительно, на горизонте появлялись паруса…

— …Пять… шесть… семь… — продолжала считать Иола. Почему-то её сердце учащённо забилось, как будто эти паруса несли ей какую-то весть… Иола смогла различить цвет парусов.

— Мне кажется, цвет их парусов белый!

— Это Карталон! — радостно улыбаясь, произнёс Гамилькар.

— Ну вот, нам давно нужно было, Иола, прийти сюда! А то ходит один! Ждёт! А всё бесцельно! — Кларисса обняла Гамилькара за шею, прижавшись к его груди…

Они смотрели, как корабли, приближаясь, растут визуально, обретая чёткие пропорции. Флотилия шла в строгом порядке, распределяясь за шедшей впереди гептерой Карталона. На кораблях начали убирать основные паруса, оставляя только косые гафеля. Их вполне хватало для входа в бухту и порт города. Гептеры проходили в четырёх стадиях от маяка и мыса Крам.

— Они нас не видят? — спросила Кларисса, махая флотилии руками. — Карталон! Мы здесь!

— Кларисса! Они не могут услышать тебя! Шум ветра и волнующиеся и бьющиеся о борта корабля воды заглушают твой голос.

— Мне кажется, что я различаю даже Карталона, стоящего на этой, как её?.. вышке лучников! Он всегда там любит стоять! Так, Сибилла должна быть рядом! Не вижу! Наверно, ей уже нехорошо от этой качки из-за её положения!

— Что? — переспросил Гамилькар.

— Ничего! А, ты, конечно же, не знаешь об этом? — засмеялась Кларисса. — Вот так всегда! Я уверена, что если бы даже тебе это сказали, ты бы это забыл! Да, Сибилла ждёт ребёнка! Твой брат тоже скоро станет отцом!

Гамилькар молчал, о чём-то думая…

Тем временем флотилия остановилась, выстраиваясь в линию по две галеры для входа в порт города.

— Пойдёмте в порт! — позвал Гамилькар. — Мы подойдём туда как раз к их причаливанию!

Он повернулся к ступеням шедшим вниз…

— Странно, — сказала Иола своей подруге, — я не могу оторвать взгляда от корабля! Будто там есть что-то такое, что заставляет стучать моё сердце учащённо и находиться в каком-то ожидании!

— Скоро отплывём на Сицилию! Вот оно и стучит учащённо! Диархон видел Кассия, он тебе об этом рассказывал! Римляне направились в Сицилиию. Пойдём, девочка!

Кларисса взяла под руку подругу и повела к лестнице…

Гептеры остановились, поджидая отставшие, для входа в военную гавань города. На борту гептеры Карталона шли приготовления к причаливанию. Разматываются канаты для швартовки, которые укладываются в определённом порядке по бортам галеры. Гребцы заняли места в нишах корабля, выдвигая свои длинные весла. На палубе тоже наводится порядок, всё лишнее унесли по трюмам галеры…

Массилий сегодня был наблюдателем на вышке мачты. Он сам попросился туда. Но так как опыта у него ещё было совсем немного, Карталон поставил с ним одного из своих мореходов-ветеранов, который рассказывал и показывал все приёмы вахты наблюдателя корабля.

— Вон видишь? Это наш маяк на мысе Крам! — говорил, показывая, ветеран-мореход. — Сейчас, Массилий, он пуст! Но вечером там дежурит наряд охраны! В его обязанности входит поддерживать огонь маяка, который со всех сторон обложен начищенными до блеска бронзовыми щитами для многократного усиления отблеска огня маяка! Но мне почему-то кажется, что там кто-то есть!

Массилий пристально присмотрелся. Солнце било в глаза, многократно отражаясь своими бликами на волнах… Он вдруг что-то услышал… Массилий прислушался… В перерывах между дуновениями потоков морского воздуха он отчётливо расслышал:

— …он! — Кричала, несомненно, женщина. И её голос, был поразительно знакомым! Массилий напряжённо вгляделся…

— …он! …здесь! — На этот раз Массилий точно разобрал голос. Это действительно кричала женщина. Женщина, которая не отходила от него, когда он обескровленным попал на галеру Гамилькара. Эту женщину звали Кларисса…

Массилий стал быстро спускаться с мачты по связанной канатной паутине корабля, придуманной хитроумными финикийцами. Спрыгнув на палубу, он поискал глазами Кассия Кара и увидел его стоящим на носу гептеры. Массилий направился к нему.

— Кассий, посмотри на маяк, что слева от нас! — Массилий многозначительно улыбнулся.

Кар поднял взгляд на маяк, находящийся на высоком скалистом мысе.

— Что там, Массилий? — нетерпеливо спросил он.

— Мне кажется, там твоя Иола. — Массилий, улыбаясь, указал на площадку маяка.

Кассий, изменившись в лице, подошёл к борту гептеры. Наполненный надеждой, его взгляд устремился на маяк. Он долго всматривался, но солнце слепило глаза центуриона.

— С чего ты взял? — спросил Кассий.

— Я слышал крик Клариссы. А твоя Иола рядом. Всё очень просто!

Массилий подошёл к борту корабля и, сложив ладони лодочкой, что есть силы крикнул:

— Иола! Иола! Иола!

Все, кто находился на борту корабля, в удивлении повернули головы и посмотрели на бывшего римского декана. Никто из них и не предполагал, что у него такой мощный, громкий голос! Несмотря на шум воды и хлопанье носовых гафелей, в заливе отчётливо отдалось:

— …ла! …ла! …ла!

Кассий устремил взгляд в ту же точку на маяке. Вся команда, заинтересовнная происходящим, тоже устремила взгляд в том направлении. И вдруг с края площадки маяка стало различимо какое-то движение… Через край площадки кто-то вытащил свой плащ, который тут же надулся ветром наподобие паруса…

— Она там! — прошептал Кассий.

В этот момент по сигналу Карталона с башни лучников прозвучал трубный сигнал приветствия. Следом за ним этот же сигнал подхватили следующие гептеры флотилии Карталона. И весь залив наполнился звуком труб, который заставил всех людей, находящихся в этот момент в порту Карфагена, отвлечься от своих дел и обратить внимание в сторону залива. В залив входили гептеры с белыми косыми гафелями…

…Кларисса, взяв под руку Иолу, повела её вниз по лестнице. В это время по заливу вдруг пронеслось:

— …ла! …ла! …ла!

— Что это? — спросила остановившаяся Кларисса. — Гамилькар, постой, слышишь?

Все возвратились наверх.

— Что случилось! — спросил встревоженный Гамилькар, который успел уйти ниже и поэтому не слышал ничего.

— Я слышала, как кто-то зовёт Иолу! — Кларисса глядела на корабль.

— Почему ты думаешь, что именно Иолу? — удивился Гамилькар.

— Не спорь, Гамилькар! Я ясно слышала это! — Кларисса непреклонно стояла на своем. — Наверно, действительно, Кассий с ними! Что с тобой? Голова кружится?

При словах о Кассии у Иолы земля стала уходить из-под ног…

— Гамилькар, придумай что-нибудь! Нужно подать им знак! — Кларисса хлопотала около Иолы.

Гамилькар снял плащ и, подойдя к краю площадки балкона маяка, выставил его на ветер… Ветер подхватил его своими невидимыми руками, встряхивая им, как полотнищем! Он стал колыхаться, усиленно стараясь высвободиться из рук, крепко держащих его. Солнечные блики, отражённые его серебряными нашивками, заиграли тысячами отблесков…

В следующее мгновение с гептеры прозвучал сигнал трубы…

— Вот, я же говорила, он там! Кассий на корабле! — Уверенность Клариссы пугала Гамилькара. Он, качая головой, вернул плащ обратно.

— Ну, хорошо! Он там! — согласился он, чтобы усмирить пыл Клариссы. — Хотя откуда ему там взяться?! Ну, хорошо, хорошо! Это всё равно не избавляет нас от обратной дороги! Пойдёмте, а то не успеем к их швартовке!..

…Гептера Карталона подходила к пирсу военной гавани первой. На пирсе скопилось очень много разного люда. Так было всегда, когда флот Баркидов возвращался в город. Гептера замедлила ход, опустив все весла в толщу воды… Корабль остановился, с его борта бросили концы швартовочных канатов, и с помощью их подтягивания гептера пристала к пирсу…

Подойдя к борту, Карталон стал искать кого-либо из окружения Гамилькара. Но, в итоге, заметил Клариссу, стоящую вместе с Иолой, машу щих ему руками. К своему удивлению, позади их в числе встречающих он заметил и Гамилькона Ганнона…

— Кассий, — сказал он, обернувшись к Кару, который в волнении обводил взглядом заполненный народом пирс, — судьба действительно благоволит к тебе! Вон твоя роза! — И он указал на место, где в окружении разного люда стояли Кларисса и Иола.

Кассий и сам уже заметил её. Их взгляды встретились и не отрывались более друг от друга, а молодые сердца стали отстукивать учащённую дробь, какая бывает только при встрече влюблённых…

…Гамилькар прошёл вперёд, к самому пирсу. Люди расступались, пропуская его. Заполнившие военную гавань люди понимали, что приезд флотилии Карталона, мог означать только одно — скорое отправление армии на Сицилию. Гамилькар, всматриваясь в лица на галере брата, действительно заметил лицо Кассия Кара. Он обернулся, поискав взглядом Клариссу…

— Ну, что я тебе говорила, — прокричала Кларисса, ведя к нему Иолу.

В этот момент с борта галеры, не дождавшись подачи сходного мостика, спрыгнул римский центурион… Народ в ужасе отшатнулся от него. Но в то же мгновение следом за ним спрыгнул и Карталон Барка, который положил руку на плечо римлянина. Это движение сняло напряжение, охватившее пирс в первые мгновения появления центуриона. Карталон и Кассий проследовали к Гамилькару и стоящим рядом Клариссе и Иоле. Братья Баркиды обнялись…

Иола стояла, охваченная странным волнением, она не могла пошевелиться от переполняющих её эмоций… Он смотрел ей в глаза… В его взгляде она читала и невыносимую муку разлуки, которую он перенёс, и приступы отчаяния, захлёстывающие человека в минуты его слабости, и бесконечную храбрость и отвагу, какую он проявил, чтобы оказаться здесь, и опьяняющее чувство любви к ней, которое он сберёг и сохранил в этих выпавших на его долю испытаниях…

— Здравствуй, Кассий! Иола ждала тебя! Ждала все эти дни, месяцы, ни на минуту не забывая о тебе! — Кларисса подтолкнула гречанку в объятия латинянина. — Она верила твоему данному ей слову! И я видела, как она переживала все эти месяцы, не засыпая по ночам! Особенно, когда пришло известие о гибели вашей армии под Тунессом! Но она молила Артемиду, чтобы она провела дорогу, которая приведёт твою сохранённую жизнь к ней! И, как я вижу, Артемида сделала это!

— Она не только сохранила жизнь Кассию! Она позаботилась ещё и обо мне, — подошёл к ним улыбающийся Массилий. — Несколько раз мы были на волоске от смерти! Но всегда чувствовали какую-то силу, помогающую нам с Кассием.

— Массилий?! Вот неожиданность! Как же вы попали на борт корабля Карталона? — Клариссу мучило любопытство.

— Мы совершали с Кассием морскую прогулку в обществе кружащих вокруг нас нереид, когда нас великодушно подняли на борт галеры Карталона Барки. Всё это было сделано несмотря на то, что мы были противоборствующей стороной в этой войне! — ответил, улыбающийся Массилий.

— Они плыли на самодельном плоту, который, надо сказать, был совсем неплохо сконструирован! Ибо в такой шторм совсем неплохо держался на плаву и боролся с волнами! — объяснил обстоятельства встречи Карталон. — Я сначала не поверил в историю о вашем знакомстве, но Кассий предъявил мне доказательство, с которым спорить было трудно. Вот так мы заимели двух членов команды.

Кассий, оторвавшись от Иолы, повернулся к Гамилькару. Он снял с себя данный Баркой амулет и протянул его ему.

— Возвращаю тебе, Гамилькар, в сохранности то, что ты доверил мне! И что, безусловно, помогло пройти этот нелёгкий путь сюда! Благодарю тебя за это!

Гамилькар взял амулет и повесил себе на шею, спрятав золотую дольку под хитон.

— Она лишь должна была создать условия, когда мобилизуются все силы человека в опасных для него ситуациях для его выживания. Но она не помогла бы тебе, если бы у тебя не было чистой, неиспорченной души! Давая её тебе, я полностью верил твоей душе и знал, что она лишь поможет тебе укрепиться в выбранном тобой пути! Но что же мы стоим здесь? Пора бы нам вернуться хоть на время в родовой дом Баркидов! Там, за столом, обсудим всё остальное! Пойдёмте!

И Гамилькар пригласил всех следовать за ним.

 

Глава 48

Септемий подошёл на место встречи с Титом Бабрукой, где они условились встретиться перед визитом в храм Двуликого Януса. Септемий был в сопровождении своей охраны, данной Республикой для квестора. Тит тоже пришёл не один, взяв с собой несколько десятков ветеранов африканского похода.

— Спасибо, Тит, что вызвался сопровождать меня в место, где сконцентрированы самые реакционные силы Рима! — поблагодарил легата Септемий. — Не будем терять время! Вперёд!

Отряд в четыре десятка вооружённых людей проследовал к храму Януса. Многие, кто встречался с ними этим вечером, удивлённо останавливались и провожали его взглядами.

К храму они подошли уже в полностью наступивших сумерках. У храма стояла стража магистратов города. Когда они увидели приближающийся отряд, они забеспокоились и старший из них вышел к ним навстречу, спросив:

— Куда следует столь многочисленный отряд ветеранов в такой поздний час?

— Отряд уже пришёл по назначению, декан! Я Септемий Бибул, сенатор и квестор консульской армии! Пришёл на встречу с верховным понтификом храма. Дайте ему знать о моем визите! Мы же пока подождём у храма!

— Я не могу запретить заходить в храм вам, квестор, но хочу услышать слово римского гражданина, что вы не пришли учинить какого-либо насилия!

— Нет, декан! Мы не будем проявлять насилие, если нас не вынудят этого сделать! Поэтому посылай гонца и можешь сопроводить нас!

Декан послал одного из своих подчинённых к понтифику и прошёл вместе с отрядом через открытые двери храма к верхнему алтарному жертвеннику, который находился между двумя колоннадами в базилике храма. От него уходило два хода, один вниз, в лабиринт храма, другие в подсобные помещения. Здесь отряд остановился. Ожидание продолжалось достаточно долго. Наконец, двери подсобных помещений открылись и оттуда вышел привратник храма. Он медленно подошёл к вооружённым людям и сказал:

— Понтифик рад приветствовать столь значительных людей Республики! Он приглашает квестора Бибула к себе для беседы! Если вы готовы, то пойдёмте! Остальных он просит подождать квестора на месте.

Септемий кивнул Титу головой и пошёл вслед за привратником. К удивлению Септемия, привратник повёл его не в лабиринт храма, а в находящиеся на верхнем этаже храма подсобные комнаты, откуда и вышел сам привратник. Они прошли несколько комнат и помещений, двери которых открывали им другие служители храма, пока не оказались у большой двери. Дверь со скрипом отворилась внутрь, и Септемий по приглашению привратника вошёл внутрь.

Катон стоял около изваяния Двуликого Януса, которое в точности повторяло виденное Септемием в подвале лабиринта, только меньшего размера. Но было ещё одно различие с его двойником в лабиринте. Его лики. Там, в лабиринте, одна сторона была человеческой наружности, а другой лик имел вид кровожадного монстра. Здесь же человеческий лик оставался тот же, но другая сторона была выполнена в облике старого, дряхлеющего старца. В руке, а точнее на ладони изваяния лежала красная роза…

— Не ждал я сегодня посетителей, — начал разговор Катон, — но не смог отказать столь доблестному воину и блестящему политику!..

— Которого в своё время ты и твой брат приговорили к смерти! — прервал его слащавую тираду Септемий и увидел, как изменилось лицо Катона. — Да, я совсем недавно видел такой же ненавидящий взгляд, и улыбка была такой же! Но я пришёл по другому поводу, понтифик. Я принёс то, что принадлежит не тебе и не мне! А вот ему! — Септемий показал пальцем на статую.

Глаза верховного понтифика налились кровью.

— Хотелось бы увидеть его самого, а не тот фарс, который ты или твой брат показали мне прошлый раз! Но я знаю про третьего. — При этих словах Катон почувствовал тряску в руках и ногах, не от испуга, а от неожиданности и непонимания, как вести себя при этом. — Поэтому это следовало бы отдать в руки самого Изимуда, но я сделаю вот так!

Септемий подошёл к изваянию и, вытащив, что-то из-за пояса, положил её на ладонь.

— Это весточка от моего отца божеству, которого он никогда и не почитал! — Септемий обернулся к Катону.

У того на лбу выступил пот. Руки его лихорадочно тянулись к ладони изваяния.

— Нет, постой, я передумал! — Септемий забрал с ладони амулет Астарты.

Катона передёрнуло от этого действия. Глаза его горели нечеловеческой ненавистью. Он огляделся, несколько раз взглянув на спрятанную за ширмой дверь, находившуюся недалеко от него…

— Что, хочешь позвать подмогу?! Давай! Я жду этого! — Септемий сжал в кулаке кусочек золота. — Вот ради такого же куска погибло тридцать тысяч римлян! Ради сокрытия этого куска был убит мой отец! Но твой бог или кто там он есть не влияет на меня никаким образом, и я с удовольствием выжгу это гнездо, а завтра что-нибудь придумаю, почему я это сделал!

— Чтобы убить тебя, мне не нужна помощь! — зашипел другим голосом понтифик.

— Да? Я уже это слышал! И кто же мне это говорил? Не догадываешься? Rex sacrorum! Но сейчас он в свите DIS PATER! Куда отправлял многих, но на этот раз рок увлёк и его самого!

— Как, как он погиб? — Катон испытывал муки, сдерживая себя, чтобы не бросится на Бибула.

— Это была месть за моего отца! — Септемий стал ещё жёстче. — А теперь слушай меня! Умирает мой старый друг, проконсул Гай Селинатор, и у меня есть основание полагать, что это отравление! Отравление такое же, как и у моего отца! Мне нужно противоядие, или… — С этими словами он подошёл к жертвенному огню, с шипением горевшему у алтаря Двуликого Януса, — Или я расплавлю эту часть, как бы сильно ни была она вам дорога и значима.

Септемий поднял над огнём кулак.

На лице Катона бушевало море чувств. В нём шла борьба разных желаний, от умерщвления ненавистного для него человека до инстинкта самосохранения и выжидания более благоприятного случая для этого. Глаза его блуждали между ширмой и рукой Септемия над жертвенником. Он понимал, разожми Бибул кулак, и все планы ордена, которые строились веками, пойдут прахом!

— Ты не понимаешь, что своим упрямством ты и тебе подобные мешают возвышению Рима! А бог существует! Он здесь и ждёт от нас только одно — все части диска! И тогда он сделает Рим величайшим городом на земле! Самым великим из великих!

— Ради такого величия умирают тысячи людей! Бог должен создавать, а не убивать! Это не мой бог, и я вижу, что и ты не дорожишь этой частью! Жаль, твой брат отдал за эту идею жизнь!

Септемий разжал кулак, и из его руки вывалился амулет, который полетел в жертвенник, а он будто почуяв что-то, подбросил свои языки, чтобы лизнуть и попробовать на вкус летящее в его неуемное горло топливо…

— Нет, постой! — умоляюще крикнул понтифик. Его воля была подавлена, глаза выражали испуг и отчаяние.

Септемий сомкнул кулак и часть цепочки, оказавшаяся снова зажатой в руке, прекратила полёт Астарты к огню. Амулет закачался на ней.

— Мой брат! Мой бедный брат! — Катон шагнул в сторону Септемия с умоляющим жестом. — Не делай этого ради моего брата! Ты не понимаешь. Он вёл жизнь тайную и не свободную! Отец в раннем нашем младенчестве захотел, чтобы было так! Мы иногда менялись с ним местами. И он появлялся в Сенате под моим именем! Бедный Публий! Но он мечтал выйти из забвения. Зажить под своим именем! Для этого нужно было так мало! Просто собрать диск! Я говорил ему: «Не участвуй во всех этих событиях!» Но он смеялся надо мной, и вот ему отрубают пальцы! После этого он стал заметен, исчезла даже возможность нашей подмены. Это заставило его ускорить свои действия, чтобы добраться до всего диска! Бедный брат!

— Твой брат умер с мечом в руках! Так же умерли тридцать тысяч римлян! Хватит причитать! Я последний раз повторяю — противоядие!

— Сейчас получишь!

Катон вздохнул, смирившись. Он прошёл к низкому столу, стоящему напротив жертвенника, и порывшись в его нижних полках, достал какой-то мешочек. Он отсыпал из него в другой и подал второй Септемию.

— Разведёшь в воде. Пусть выпьет всё в течение дня.

Септемий взял его в руку.

— Послушай, Катон, если это не поможет, клянусь Юноной, я приду и выжгу этот лабиринт и всех, кого обнаружу в подвале!

— Поможет, Септемий! Можешь мне поверить. — Катон сказал это с убеждением, и это успокоило Бибула.

— Хорошо! — Септемий надел амулет на ладонь Двуликого.

— Я надеюсь, что всё сказанное здесь было сказано «под розой»! — Катон посмотрел на Септемия.

Тот молча повернулся и пошёл к выходу.

— Ты всё ещё не веришь в возвышение Рима? — остановил Септемия своим вопросом Катон.

— Теперь это уже не важно! — повернулся к нему Бибул.

— Что ты имеешь в виду? — почуяв недоброе, вздрогнул Катон.

— Полного диска уже никто никогда не соберёт! Одна из частей для человечества утеряна навсегда! — Септемий повернулся и пошёл к выходу…

Септемий вышел. За закрывшейся за ним дверью были слышны его удаляющиеся шаги. Катон всё это время простоял в оцепенении. Он, будто почувствовав сильнейшую усталость в ногах, опустился на одну из жреческих скамей. Сзади из-за ширмы вышел человек в одежде жреца…

— Зачем ты его отпустил? Мы были в силах умертвить их всех! — сказал он глухим голосом, раздававшимся из-под капюшона.

Катон не ответил. Он встал, прошёл к стене, которая тихо отодвинулась.

— Опусти меня к нему! — сказал он, повернувшись к жрецу.

— Но сейчас не время! — человек выразил недовольство решением, принятым Катоном.

— Время везде одинаково, — загадочно произнёс Катон уже каким-то не своим голосом.

Человек отшатнулся от него.

— Опусти! — прозвучало из стены, которая после захода в нишу Катона вернулась на место…

…Катон спускался вниз. Наконец, спуск прекратился и он вошел в какое-то тёмное помещение. Пройдя в полнейшей темноте по коридору, он вошёл в большой зал. В углах зала горели жертвенники, освещая вокруг себя определённую площадь, дающую представление о размерах зала. Чувствовалась, что над жертвенниками проведена система вентиляции, так как огонь издавал тяговые завывания, будто огонь в кузнечном горне… В зале было очень жарко, видно, огонь, горящий в углах, выполнял отопительную задачу… Катон, войдя, направился к затемнённому центру…

В центре стояло какое-то тёмное изваяние. Катон медленно продвигался вперёд, будто боясь чего-то…

— Что… Разве тебя звали? — вдруг раздался шипящий голос. — Опять неудача?

— О, Двуликий! Я побеспокоил тебя по причине странного известия, заставившего меня спуститься к тебе! — голос Катона поменялся, став грубо шипящим.

В ответ было молчание. Катон взял на ощупь один из приготовленных факелов и пошёл к одному из очагов, чтобы разжечь его… Через минуту он вернулся к изваянию…

— Что случилось? — повторил шипящий голос.

— Прибыл человек, который привёз известие, что одно из звеньев диска утрачено, и собрать его уже нельзя! И ещё одна причина привела меня к тебе. Этот человек убил моего брата! Публий умер, Двуликий! А это твоя часть, бог! Из-за неё мне пришлось отпустить его!

С этими словами Катон взял амулет и осветил факелом изваяние… Это было совершенно другое изваяние, чем в лабиринте и наверху в храмах. Голова была выполнена в виде рогатой ящерозмеи, другую же сторону скрывал мрак…

Катон, потянувшись, достал до висящей на груди изваяния золотой цепочки и, повозившись, присоединил амулет к другой части…

— Твой брат должен был погибнуть. Это знал твой отец. Поэтому он и сделал его жизнь призрачной! — Голос приобрёл довольно громкое звучание. — А насчёт утраты части Астарты, я не чувствую, чтобы что-то изменилось в фоне этого мира! А значит, наши планы не должны меняться! Дело в том, что эти инструменты создавались нами именно для этого мира. И каждый из них имеет со мной связь. Кроме последней части Астарты! Она создана обособленно. Дети Солнца вложили в неё солнечную энергию, не подвластную нам. Это борьба, Катон, жертвы в ней неизбежны! Будет ещё много смертей!

— Наш орден и так понёс страшные потери! Из адептов, уплывших в Африку, не вернулся никто!

— Ну, что же, — раздалось в ответ, — набери новых! Время для меня не имеет значения. А теперь иди!

Катон повернулся, изменив в руке положение факела. При этом осветилась верхняя часть изваяния. Глаза каменного истукана светились зелёным светом фосфора. Лик изваяния с ящеровидным образом застыл с раскрытой пастью, высунув раздвоенный змеиный язык рептилии. Катон замер на несколько секунд, всматриваясь в образ Двуликого…

— Катон, — снова послышался голос, — сбор всех частей даёт нам приблизиться к другому, более могущественному инструменту. Тот спрятан в Гизе, в лабиринте под одной из пирамид. Диск является ключом к печати, скрывающей тот тоннель… Более тебе знать не надо…

— Но как же возвышение Рима? Ведь отец меня учил, что это во благо нашего народа?!

— Это одно из средств достижения наших целей! Мир должен измениться под влиянием наших ценностей. Вам ещё не понятны наши цели и долгое время не будут ещё понятны. Но мир уже меняется! С Римом или без него…

Голос затих на какое-то время, но потом продолжил:

— Твой род должен продолжиться! Ибо он идёт от первого из наших последователей! И Рем, и Ромул находились под влиянием твоих предков. Хотя они оба не оправдали наших надежд! Но они всего лишь орудия достижения наших целей! И таких орудий у нас достаточно! Собери всех единомышленников. Для того чтобы править миром, не нужно находиться на вершине власти! Будь равным им или чуть ниже! Возвышай того, кто может принести нам пользу на каком-то участке нашего пути! Пользуйся человеческим тщеславием! Мы посеяли в этом мире страсть к золоту и богатству! Этот порок разъедают души людей и не даёт им приблизиться к вечному! Мы воспользовались ошибкой последователей творца, которые совершали культ творца вначале пути этой цивилизации с использованием золота! Отождествляя его с энергией солнца! Но эта энергия служит нам! Когда солнечные боги спохватились, было уже поздно! Тогда они бросились в другую часть этой планеты и создали там другую цивилизацию, пользуясь тем, что мы не можем проникнуть в пояс холода! Они даже заставили двигаться ледники, чтобы отодвинуть наше влияние. Но творец уже отвернулся от них, и единственный путь получить снова его доверие — вернуть цивилизацию в нужное ему русло! Тот народ, что они создавали на протяжении веков, силён внутренним посылом солнечного добра. И его костяк несёт эту веру другим народам. У нас есть только один путь — взять всё под свой контроль! Разбавить, размешать этот народ с другими, уменьшить его концентрацию в одном месте! Эти народы как противоядие от нас, они поклоняются Солнцу и несут его свет! Поэтому возвышение твоего государства — первая наша задача! Чтобы наши ценности, ценности мира, созданного нами, противостояли силе тех! И это возможно. Мы выдавили этрусков, которые несли здесь их учение…

Голос затих.

— Я сделаю всё возможное, Двуликий! Что мне делать с противоборствующими силами в Сенате?

— Ничего, затаитесь на время. Их единение только на время! Действуйте подкупом и соблазном. Всё скоро будет как прежде!

— Когда же ты снова посетишь наш храм, великий бог?!

— Сейчас не время. Хотя время везде одинаково! Но тебе этого не понять. Собирай новых адептов. Они вскоре нам понадобятся. Иди!

Глаза изваяния потухли.

Катон постоял ещё с полминуты. Он думал о ключе, который заключён в диске… Потом он повернулся и исчез в одной из потайных дверей…

 

Глава 49

Несколько дней, которые провели Баркиды в Карфагене перед отправкой на Сицилию, были очень разнообразными. Гамилькар устроил в родовом доме пышный приём по случаю их отъезда на Сицилию. Также провели осмотр набранной армии, прежде чем грузить её на корабли. Совет суффетов отстранился от экипировки этой армии. Гамилькар снарядил и вооружил её трофейным оружием с полей Тунесса. Наконец, всё было готово к отплытию. Отплытие назначили на вечернее время, чтобы сохранить секретность отплытия от шпионов Республики. В назначенный вечер сдвоенная эскадра Баркидов снялась с якорей и отплыла в море…

…Волнение на море было небольшим, на нём отражалось блеклое сияние звёзд, нет — нет да и затягивающихся туманной дымкой. Весь флот ушёл вперёд, кроме десятка галер, которые, пропуская остальные, дрейфовали вдоль невидимого берега Тунесса. Корабли, находясь на определённом расстоянии друг от друга, явно кого-то ждали. Но кого?… Море, словно вступивший вместе с ними в заговор соучастник, покрывалось время от времени опускавшимся сверху сизым туманом, скрывая в нём притаившиеся галеры. Галеры, окутанные сетями этого тумана, сами становились призрачными, кратковременным явлением на еле проглядывавшейся водной глади. Среди ночных морских божеств, большинство из которых погружено в сон юным Гипносом, один лишь старец Протей, вещий бог, знающий будущее, не спит, наблюдая за заговорщиками. Он может менять свой образ и превращаться в различных животных, подплыть к самому кораблю, чтобы выведать тайну… И несомненно, он где-то рядом, потому как среди моря во мраке раздаются какие-то хлюпающие звуки, как будто кто-то набирает воду в огромный резервуар…

На галерах не спят. Об этом говорит количество огней, горящих на них. Огни зажжены на мачтовых корзинах и вдоль бортов, а также развешены по реям в виде масляных ламп, так что издалека мачты и реи образуют горящие кресты, проглядывающие через туман. От этих огней и знаков любому попавшему сюда случайному человеку стало бы не по себе! Но люди, зажёгшие столько огней, преследуют только одну цель — не столкнуться с другим кораблём в таком плотном тумане! Так проходит почти вся ночь…

…Но вот в ночи раздаётся тихий свист какой-то флейты. Потом он становится громче… Люди на одной из галер оживают от дремоты и ночного оцепенения, зажигая на палубе ещё больше огней и факелов…

— Это они! — говорит человек, лица которого нельзя рассмотреть в таком сумраке. — Подай сигнал трубой! Машите факелами!

Человек подходит к корме, всматриваясь во мрак ночи. Он поворачивается лицом к стоящему рядом человеку с факелом, оказывающемуся Гамилькаром Баркой.

— Значит, ты говоришь, храм за это время не перестраивали?

— Нет, перестройки не коснулись цитадели. — Человек замолкает, всматриваясь за борт. — Я поддержал вашу затею, Гамилькар, потому что мне надоели эти ваши склоки с Кастой! Да и этот страшный культ надоел всем!

— Да, спасибо тебе, Гамилькон! Я не думал, что ты поддержишь это решение! Клянусь покровительницей Танит, я сам воспринял слова Карталона как безумие! Но у меня нет причин сомневаться в своём брате! Подумав, мы решили, что об этом должен знать кто-то из Ганнонов, и обратились к тебе. Если уж решать этот вопрос, то решать вместе!..

В это время из черноты моря появился остов галеры…

— Карталон! Они вернулись! — оживился Гамилькар.

Корабль, вынырнувший из темноты, медленно-медленно поворачиваясь, подходит к гептере своим бортом. Гамилькар и Гамилькон перепрыгивают на борт подплывшего корабля. Их встречают, подавая руки, воины в полном снаряжении. По их виду заметно, что они совсем недавно участвовали в каком-то сражении. Многие из них в крови или имеют ранения и порезы…

— Где Карталон? — спрашивает Гамилькон. Гамилькар озирается по сторонам.

— Он с ранеными! — звучит ответ. Из темноты выходит римский центурион, у него тоже перевязана рука чуть выше локтя.

— Как всё прошло? Успешно? — теряет терпение Гамилькар.

— Шестеро ранены тяжело копьями священников. Пойдёмте! — Кассий ведёт их вниз, в трюм галеры.

— Кто ранен? — на ходу спрашивает Гамилькар.

— Греки Теоптолем, Леонтий, Тимотеонт и наши Сапфон, Гикет и Асдурбал. — Кассий спускался вниз по крутой лестнице.

Они вошли в просторное помещение под палубой корабля. На полу лежали люди, над ними склонились другие…

— Карталон! — Гамилькар искал глазами брата.

От одной из групп поднялся человек. Он повернулся к вошедшим. Глаза его горели недобрым пламенем, зрачки были расширены и говорили о том, что он ещё не отошёл от произошедшего. Гамилькар окинул взглядом трюм и заметил в нём двух женщин с грудными детьми, завёрнутых в какое-то тряпье… Они сидели в стороне, трясясь и озираясь по сторонам.

— Ты не сдержался, Карталон! — Гамилькар покачал головой.

— Нет, всё прошло гладко. Теоптолем точно показал место. Вышли совсем рядом. Но когда уже пробирались назад, заглянули в жертвенный зал. А там… — Карталон кивком показал на женщин.

— Что там? — теперь уже не выдержал Гамилькон.

— Там ваши жрецы жгли малышек на глазах их матерей! — ответил за Карталона Кассий.

— Всё ясно. Как вырвались? — только спросил Гамилькар.

— Вырвались, — просто ответил Карталон. Он помолчал немного и сказал: — Она у меня. Теперь необходимо только исполнить задуманное!

— Что раненые? — Гамилькар нагнулся над Теоптолемом.

— Сейчас трудно сказать. Прорывались сквозь отряд Священной Касты. Твой Кассий очень хорош в бою! Его помощь в нашем прорыве неоценимая. Но я уверен, что приспешники Молоха полагают, что на них напали римские лазутчики! — Карталон выглядел уставшим, что-то угнетало его.

— Знаешь, иди положи её куда-нибудь, она явно действует на тебя! — Гамилькар не узнавал брата. — Это чуждая нам часть! Её не следует носить с собой!

Карталон взглянул на брата, его взгляд засветился мыслью.

— Ты верно говоришь! Надо её усмирить на время! Тоган! — позвал Карталон.

Из темного трюма вышел чёрный нубиец Тоган.

— Ты как-то говорил, что на нашем корабле спрятал своё дерево Акуру? Возьми вот это! Не заглядывай! Это действительно колдовской амулет, он меняет души людей! Отнеси его и положи под действие твоего дерева! Сможет оно справиться с этим настоящим злом? — Карталон спросил это с надеждой во взгляде и Тоган понял серьёзность вопроса.

— Да, Акуру вместе с моими силами усыпят действие злого металла! — Тоган взвесил мешочек в руке. — Не слишком-то тяжёлое зло!

Тоган повернулся и исчез в темноте…

Карталон повернулся к брату и Гамилькону.

— И всё же ты должен нам рассказать всё по порядку. Мне ведь ещё возвращаться в лагерь! — произнёс Гамилькон.

— Хорошо. Пойдёмте наверх!..

…Гептера тихо подошла к мысу Крама. Она остановилась в трёх стадиях от него. От неё отплыло две лодки, в которой находилось по двенадцать человек, которые поплыли к маяку. Лодки, управляемые опытными мореходами, быстро неслись по ночному спокойному морю. Вот они пристали к берегу у маяка, где их уже ждали какие-то люди… На берегу состоялось небольшое совещание, люди явно о чём-то договариваются…

И вот совещание окончено. Возле лодок остаются дежурить те, кто встречал приплывших. Остальные вошли в сооружение маяка. Впереди двигался Карталон. Вся группа людей, войдя в маяк, не пошли наверх, а стали спускаться в подвальное помещение…

— Кассий, подержи факел! — Карталон, передав в руки Кара свой факел, стал ощупывать стену. Он долго её осматривал, прощупывая поверхность. Наконец, он достал меч и его концом поддел один из камней, который вывалился наружу. Карталон засунул руку в открывшееся отверстие и, поднатужившись, отодвигает каменную плиту в сторону.

— Этим ходом не пользовались уже больше пятнадцати лет, — говорит Карталон. — Пойдёмте!

Он взял факел у Кассия и повел всех вниз. Люди один за другим ныряют за ним.

— Откуда ты знаешь этот ход, Карталон? — спрашивает его Теоптолем. — Я четыре года охранял храм, знаю все прилегающие к нему ходы и в храм, и из храма! Но про этот ничего не слышал!

— Это давняя история, Теоптолем. И не стоит её сейчас вспоминать! Лучше скажи, где нам лучше выйти, чтобы попасть к Молоху!

— Нам нужно миновать караульное помещение так, чтобы они остались у нас за спиной! И выйти хотя бы к третьему жертвеннику, — подумав, сказал Теоптолем.

— Ну, что же, о третьем жертвеннике я слышу впервые, но ко второму помню дорогу хорошо! Мы выйдем у второго, — сказал Карталон, посмотрев на Теоптолема.

— Хорошо. Я знаю там один обходной путь, он немного удлинит нам путь, но упростит общую задачу! Лишь бы он не охранялся.

Так они продвигались вперёд, пройдя уже несколько каких-то больших залов. Подземелье поразило всех своим размахом. Каким целям служили эти залы в древности, никто уже не помнил, так как забыли и про эти ходы.

— Кто построил все эти ходы, Карталон? — спросил Гикет, один из самых опытных воинов — карфагенян из окружения Карталона.

— Этим ходам много веков. Когда-то, при возвышении нашего города, лишь цитадель Бирсы имела укрепления. Вокруг города жило много диких племён, которые нет — нет да и нападали на город. Один из верховных жрецов храма Бааля был предком рода Антифоны, — начал рассказ Карталон.

— Это та жрица-колдунья, которую так боялись все жрецы Молоха?

— Она такая же колдунья, как мы с тобой римские лазутчики, Гикет! — ответил Карталон. — Знаниями она обладала очень большими. Она была вхожа в древнюю библиотеку Карфагена. В то время не была ещё учреждена Священная Каста, и пост верховного жреца был у служителей храма Бааля. Вот в это время и были проложены эти ходы, ведущие к маяку. После того как главенство жречества захватили приспешники Молоха и отгородились от города стеной и завесой тайн, служители Бааля не открыли им этих тайных ходов. Ну, а те сами нарыли своих ходов в достаточном количестве. Вход в библиотеку был закрыт. А в вырытых подвалах стал исполняться зловещий культ! — Карталон шёл впереди и его голос, раздающийся в подземелье, приводил в оцепенение идущих сзади воинов.

— Многие слышали об этом зловещем культе! Но откуда он пришёл? — спросил кто-то позади Карталона.

— Его привезли из Тира! Вместе со старшими жрецами! Что им не сиделось в Тире, никто уже не знает.

Несколько раз Карталон останавливался возле развилок. Наконец, они вышли к ступеням, идущим вверх.

— Итак, теперь, друзья, прошу соблюдать тишину! Мы уже рядом!

Остаток пути они провели молча. Они вышли к сужающемуся ходу, по которому можно было пробираться только на корточках. Протиснувшись в него, Карталон привстал и стал искать что-то наверху. Найдя то, что искал, он стал крутить какой-то механизм и над ним стал открываться проём… После того, как он полностью открылся, Карталон вставил в механизм что-то наподобие стопора, висевшего рядом на бронзовой цепи.

— Всё, действуем быстро! Теоптолем, вперёд!

Все опустили капюшоны своих плащей с прорезями для глаз и влезли в открывшееся окно. Оказалось, что они вылезли в боковой лаз колодца — внизу булькала вода. Поднявшись совсем немного, они оказались в тёмном коридоре. Теоптолем взяв в руки факел, пошёл вперёд. По тому, как он быстро двигался, было заметно, что ему всё здесь знакомо. Он не раз обходил коридоры в качестве командира стражи храма. Он то останавливался, прислушиваясь к чему-то, то поворачивал в смежный коридор, обходя что-то… Через несколько поворотов стали слышны какие-то стуки и шаги. Теоптолем, сделав ещё один поворот, оглянулся на Карталона:

— Сейчас будет главный жертвенник Молоха! Я в нём никогда не был, но знаю, как обойти его! К нему не подпускают стражу, но она держится рядом. То, что нам нужно, находится позади его, поэтому мы обойдём его слева. Двигаемся очень осторожно! — предупредил он всех.

Повернув влево, группа прошла этот последний коридор с особой осторожностью. Теоптолем подал знак, чтобы все затихли, и подошёл к какой-то арке. Он осторожно заглянул в него.

— Там три приспешника, — сказал он Карталону. — Нужно ворваться быстро, чтобы никто не успел из них поднять тревогу!

— Нет! Надо попытаться выманить хотя бы одного сюда! — предложил Карталон и, взяв камешек, кинул его в стоящий с противоположной стороны коридора глиняный сосуд с водой. Раздался громкий «бульк» упавшего в воду камня.

— Ты слышал? — раздалось из-за арки. — Вода булькнула!

— Ну и что? — послышался голос. В этот момент послышался новый «бульк».

— Ну, иди посмотри, что там! Скорее всего, осыпаются камушки из каменной кладки.

Карталон и Теоптолем встали по краям арки. Были слышны удаляющиеся шаги в коридоре.

— Ну что там? — В этот момент ударом мощного кулака Теоптолема приспешник был обездвижен и его оттащили вглубь коридора. — Ты куда отправился?

— Да куда ты пошёл? — Второй приспешник вышел в тёмный коридор.

Далее всё произошло очень быстро! Вышедшего приспешника обезвредили так же быстро и, бросившись в зал, заговорщики схватили и заткнули рот последнему из жрецов. Пока их связывали, Карталон осмотрелся…

В центре зала горел алтарь, располагавшийся у какого-то необычного символа, похожего на пятилистный цветок. Рядом с горящим алтарём стоял ларец из чёрного камня. Золотые ободы ларца тянулись к крышке и ручке на ней из чистого золота. Карталон открыл ларец… На его дне лежало то, что так манило и притягивало врагов Карфагена. Светящаяся долька блестела своими краями, вбирая в себя свет от горящего алтаря. Карталон потянулся и взял её в руку. Часть Молоха по размеру была равна другим, но выполнена была как-то иначе. Совсем по-другому по ней были расположены знаки и гравировки. Грудь Карталона почувствовала вибрацию и жжение. И в этот момент часть, которая находилась в руке Карталона, как-то странно потяжелела и стала намного большей по массе! Карталон убрал её в кожаный мешок, висевший у него на поясе…

— Уходим! — сказал он.

Они вышли в тёмный коридор. Последним шёл Кар. Выйдя в коридор, он вдруг услышал детский плач, а следом крик женщины. Казалось, что кричащая женщина обезумела от горя. Кар остановился, прислушавшись…

Карталон услышал голос, когда отошёл от арки шагов на двадцать. Остановившись и убедившись, что ему не показалось, он повернул обратно… Плач между тем становился невыносимым… Голос женщины продолжал раздаваться из тёмного конца коридора, куда не дошли заговорщики. Карталон подошёл к Кассию и посмотрел на него…

— И думать нечего! — отреагировал на взгляд Кассий и, обнажив меч, пошёл в глубину мрака…

— Что там, Теоптолем? — только спросил Карталон, когда они двинулись вперёд.

— Там старый жертвенный зал! Но он не действовал раньше!

— Значит, времена изменились! — отреагировал Карталон.

Времени раздумывать не было, к плачу женщины присоединился крик ребёнка. Кассий в доспехах римского центуриона появился в зале зловещего культа первым. То, что он увидел, повергло его сначала в ступор, а через секунду в ярость…

Старый жертвенный зал располагался в вырубленном гроте скалы. Посреди его стояло огромное изваяние Молоха. Статуя была выполнена из того же камня, что и ларец. Чернота изваяния повергала в ужас! Голова бога была головой быка с огромными рогами. Всё остальное тело было похоже на тело рептилии. Руки заканчивались огромными когтями, причём одна была с перевёрнутой ладонью, а согнутые пальцы с когтями напоминали собранную клетку… Под ладонью горел огонь, а в ладони лежал ребёнок… Тут же перед статуей два приспешника держали стоящую на коленях и бьющуюся в конвульсиях мать…

Кассий, пробегая мимо женщины, проткнул одного из приспешников и бросился к огню. Обжигая руки, он выхватил из пламени ребёнка, замотанного в какую-то ритуальную хламиду… Кассий подбежал к стоящему глиняному сосуду с водой и опустил туда дитя, остужая и его и свои руки… Он даже не смотрел по сторонам, сосредоточившись только на жизни ребенка… А вокруг кипело сражение… Карталон, пронзив второго приспешника, державшего мать ребёнка, бросился на других жрецов-детоубийц. В зале шла какая-то тайная церемония и по этой причине не было стражи. Но приспешников Молоха здесь оказалось предостаточно… Карталон ворвался в их скопище и ярость, накопившаяся в нём за годы противостояния Касте, выплеснулась из него неистовым свистом его меча. Он сразу заметил главного жреца, которого избрали тайно совсем недавно и его имени ещё никто не знал. Карталон стал прорываться к нему… Но приспешники встали живой стеной, защищая своего верховного жреца! На помощь Карталону пробился Гикет. Вдвоём они усилили давление. Но верховный жрец, выглядевший худым и очень высоким, а также несколько приспешников успели отступить к потайной двери и выскользнуть из жертвенного зала. Дверь закрылась. Несколько приспешников, не успевших выскользнуть, яростно сопротивлялись… Один выхватил кинжал для броска, но его кисть отделилась от локтевых костей и вместе с кинжалом отлетела в сторону. В следующее мгновение меч, отрубивший кисть, погрузился в грудь жреца…

— Отправляйся к Молоху, Агафон! — эти слова были произнесены из-под тёмного капюшона.

Агафон в изумлении поднял свой остекленевший взгляд и рухнул на каменный пол. Несколько минут ещё звенели мечи, но вот враги перестали сопротивляться, распластавшись на гранитном полу.

— Забирайте женщин! — сказал Карталон. — Надо уходить.

— Сейчас будут перекрывать коридоры! — подал голос Теоптолем. Он предложил новый маршрут. — Надо пройти назад к главному коридору, не входя в него, он уже явно перекрыт, а уйти вправо, через зал молчания! Пойдёмте!

— Веди, Теоптолем! — Карталон пропустил его вперёд.

Вся группа приготовилась к ускоренному движению. Теоптолем нырнул в коридор. Несколько минут бега они никого не встречали. Но, немного не добежав до главного коридора, они услышали топот многочисленных ног. Теоптолем нырнул вправо, и, пробежав с минуту, они оказались в тёмном небольшом зале, в котором с десяток приспешников, вооружённых полной экипировкой, заслонившись щитами — асписами, перекрыли нужный выход из зала молчания. Вперёд выступил Карталон, следом Гикет и Тимолеонт. В зале началась схватка. Узость места, где встали приспешники, не позволяла другим вступить в сражение и они были вынуждены наблюдать за ходом схватки сзади. А время шло…

Приспешники знали своё ремесло. Заслонившись щитами, они не отступали ни на шаг, а, наоборот, давили своих противников. Тогда Карталон, увидев на стене тускло горящую лампу, схватил её и с силой запустил в выставленные щиты приспешников Молоха. Лампа, разбившись, разбрызгала свою горючую смесь по щитам и доспехам жрецов. Следом в жрецов полетели факелы Теоптолема и Сапфона. Одежда и щиты приспешников вспыхнули, и они, защищаясь от пламени, побросали щиты и оружие, потеряв строй, они отступили. Через минуту всё было кончено, кто-то из них остался лежать на холодном полу, а кто-то, горящий, бежал по коридору, освещая путь заговорщикам…

Теоптолем ринулся вперёд.

— Мы почти на месте! — на бегу повернулся он к Карталону.

Он повернул в какой-то зал, из которого был только один выход, находящийся напротив того, из которого они попали сюда. Но в это мгновение из этого выхода раздался топот и в зал высыпали стражники Священной Касты. Увидев нападавших, они заученным движением встали в фалангу, ощетинившись иголками копий. Сражаться с фалангой без щитов было безумием! И всё же вперёд бросились Теоптолем, Гикет, Сапфон, Тимолеонт, Асдурбал… Остальные приготовились их заменять, но по всему было видно, что это бессмысленно. Копья, выставленные вперёд, держали их на расстоянии, а ряд, располагающийся позади первого, в любую минуту мог поразить стремящегося прорваться в строй… Нужно было искать решение! Карталон окинул взглядом зал…

— Берись, Карталон!

Карталон обернулся на голос. Кассий выдвигал массивный стол, стоящий у одной из стен.

— Кинем его из-за спин наших, чтобы это было для них неожиданностью! — Кассий объяснил свою идею.

Карталон тут же оценил идею латинянина. За стол схватилось несколько мощных рук. Подняв стол над собой, они разбежались и бросили стол через головы своих воинов. Стол, перелетев через головы заговорщиков, совершенно неожиданно пробил брешь в строю «священников» первого и второго рядов… А следом в брешь ворвались Кассий и Карталон… Произошла свалка… Но мечи Карталона и Кассия успели вырубить среди рядов «священников» большую брешь. Все остальные бросились на врага, и всё смешалось… «Священники» бросили бесполезные копья и кинулись к выходу, из которого пришли заговорщики… Их никто не преследовал…

Собрав своих раненых, отряд ушёл в подземелье…

 

Глава 50

Утром Септемий направился в дом проконсула Селинатора. Войдя в дом, он направился в библиотеку, где отдыхал проконсул. Проконсул сидел у террасы, чтобы солнечные лучи, как можно больше согревали его. Перед тем как пройти к проконсулу, Септемий отдал порошок привратнику Кудосу, объяснив, как это использовать. Кудос тут же принялся за дело.

Септемий вошёл в библиотеку с вопросом:

— Как чувствует себя мой друг Гай Селинатор?

Селинатор, увидев Септемия поднял руку в приветствии.

— Мой молодой друг! Как я рад тебя видеть опять! Сейчас только ушёл Кудос, приносивший мне какое-то снадобье. Но о твоём приходе он умолчал! Почему?

— Кудос, наверное, загружен заботами по дому и тревогами о твоём здоровье! Поэтому не будем осуждать его за это! То, что он принёс тебе снадобье, говорит само за себя! Кстати, ты выпил то, что он тебе принёс?

— Я пригубил! Это оказалось каким-то горьким настоем! — Проконсул напоминал в эту минуту маленького капризного ребёнка, которого заставляют выпить противное лекарство. Его лицо сморщилось и скривилось. — Он каждый день подсовывает мне что-то! Но облегчение не наступает! Всё уже перепробовал!

Селинатор обречённо вздохнул.

— Нет-нет, Гай! Это снадобье нужно выпить, несмотря на его горечь! Так уж действуют лекарства. Всё, что сладко и приятно — ведёт нас к болезням! А что жжёт и горит — закаляет нас, наши внутренности и укрепляет организм! — Септемий подал невыпитый кубок Гаю. — Выпей, Гай! Я настаиваю!

— Ну, раз ты настаиваешь! — Селинатор с усилием допил кубок до дна.

— Хорошо! — констатировал Септемий. Он поставил кубок на стол и повернулся к проконсулу.

— Ну, что? Был у Катона? — спросил Гай.

Септемий сел в поставленное для него кресло напротив старого Гая.

— Я вернул ему то, что было так дорого их ордену! Думаю, всё, что он услышал от меня, очень подействовало на его рассудок.

— Когда ты сказал мне, что одна из частей безвозвратно утеряна, что именно ты имел в виду?

— Одна из частей находилась во временном владении у известного тебе центуриона Кассия Кара! Он получил её от самого Гамилькара!

При этих словах на лице проконсула выразилось крайнее удивление.

— Да-да! Это не выдумка! Я сам её видел! Адепты ордена совершили подлый поступок. Они хотели выкрасть жену Гамилькара из храма Артемиды в Акраганте! Наш Кассий вступился за женщину. Произошла схватка, в которой все адепты были повержены, а раненых Кассия и Массилия отнесли на галеру Барки. Их выходили, и при расставании Гамилькар надел на шею Кассия какой-то амулет со словами, что он поможет ему выжить в этой войне. Но одновременно, я думаю, Гамилькар хотел показать нам, что не очень-то верит в помощь амулета! И зря другие так поклоняются ему! И, наверное, это так! Ведь кампанию в Сицилии он проводил без неё! А Кассий, к сожалению, утонул на обратном пути сюда!

Септемий помолчал.

— То, что корабль не вернулся, совершенно не значит, что наш Кассий ушёл на дно вместе с ним! — поразмыслив, отреагировал старый Гай. — Но то, что ты рассказал, очень интересно! Получается, что часть Астарты участвовала в битве при Тунессе на нашей стороне! И это не принесло нам успеха. Что же, получается, что пророчество является обманом? — Селинатор взглянул на Бибула.

— Я думал об этом, проконсул! Но действие этой части может не влиять на ход военной кампании! Вы забываете, что там была и часть магистра ордена! Эта часть, бывшая со мной после смерти близнеца Публия Катона, назовём, наконец, его по имени, постоянно воздействовала на меня! Я это чувствовал! Что чувствовал Кассий, я не знаю. А что касается того, жив Кассий или нет, то с того корабля не вернулся никто…

Септемий замолчал. Оба собеседника погрузились в размышления.

— Как ты собираешься решить проблему с рекрутами на новую военную кампанию? — спросил через какое-то время Селинатор. — Есть на этот счёт какие-либо мысли? Проводить ещё одну волну рекрутирования в обескровленной Республике нельзя!

— Нужно провести через Сенат закон, разрешающий получать римское гражданство через определённый срок службы в Республике. Это нам даст хороший резерв в новобранцах!

— Септемий, из тебя получился настоящий политик! Эта твоя мысль стоит половины сидящих в Сенате его членов! Но костяк армии должен быть римским!

— Да, для этого придётся отозвать из Цизальпинской Галлии часть расположенных там легионов. Войну надо вести осторожно, чтобы привести её к миру на тех условиях, которые упустил Регул!

Проконсул Гай покачал головой.

— Война, разгоревшись, не поддаётся дрессировке! Условия могут изменяться, как и аппетиты людей, их выдвигающих! Здесь мы с тобой бессильны!..

Беседа продолжалась ещё не один час. Собеседники обсудили ещё ряд политических вопросов Республики. Время подошло к обеду, и в библиотеку вошёл Кудос.

— Стол накрыт, проконсул! Можешь пригласить своего молодого друга Септемия Бибула к столу!

— Да, Септемий, мы заговорились с тобой, а между тем Кудос прав! Пора обедать! Я впервые за это время почувствовал голод! Кудос, твоё снадобье волшебно!

Септемий помог подняться старому проконсулу.

— Скажи, Септемий, а зачем Порций Катон скрыл жизнь своего сына-близнеца? Что по этому поводу сказал тебе сам Катон?

— Я думаю, Гай, Марк Катон сам многого не знал тогда! А может, не знает и сейчас! Публий, умирая, унёс с собой какую-то тайну! Он был намного больше информирован и посвящён в тайны амулета, чем понтифик! Но смерть наложила печать на эти тайны!

Собеседники медленно двинулись через атриум к триклинию.

 

Глава 51

Эскадра прибыла в порт Лилибея. Лилибей был цитаделью Карфагена в западной части острова Сицилии. Город был окружён с трёх сторон морем. Только перешеек длиною в два стадия соединял город с основным материковым островом. На этих двух стадиях были возведены неприступные стены, которые усиливались валами и всевозможными сюрпризами для осаждающих город. В своё время под этими стенами больше четырёх месяцев простоял неукротимый Пирр. Но не смог ничего добиться, а на море царь потерпел сокрушительное поражение, причём, карфагеняне захватили в качестве трофея его царскую гексеру, которая впоследствии участвовала в битве Карфагена и Рима у мыса Мил.

В Лилибее были возведены многочисленные казармы, а сам город осуществлял как бы две роли. Первая — морская база Карфагена. Вторая — лагерь сухопутных войск. Море вокруг Лилибея имело мелководный характер, и корабли, не знающие фарватера залива, просто садились на мель или разбивались о подводные скалы. В мирное время для проводки торговых кораблей у залива дежурили специально предназначенные для этого биремы. В военное время зайти сюда было невозможно. Поэтому эскадра Гамилькара не торопясь и поочерёдно высаживала армию в город.

Высаженная армия занимала казармы и ожидала начала военных действий. Гамилькар пока оставался на корабле. Что его задерживало, никто не понимал, а сам полководец никаких распоряжений не отдавал. Он находился в заливе, борт о борт с галерой своего брата. Они в окружении военачальников о чём-то беседовали.

— Ну, что же, желаю вам попутного ветра! Я бы хотел, чтобы с вами уплыла Кларисса, но она заупрямилась и настояла на своём присутствии в Лилибее. Но ей будет не хватать общения с тобой, Иола! Так что береги её, Кассий. Пусть у вас народятся маленькие дети, которые возьмут себе красоту и отвагу своих родителей! И всё же мне будет не хватать всех вас! — говорил Гамилькар, обращаясь ко всем поочерёдно.

— С тобой остаётся Диархон. Я научил его всему, что знал сам! Это очень хорошая поддержка до нашего возвращения! Но ты знаешь, наша задача очень важна!

— Я понимаю, брат, и не осуждаю тебя! Сколько кораблей тебе понадобится для выполнения этой цели?

— Если рассуждать здраво, то дорога туда не близка, а моря там совсем неспокойны. Сильные бури и туманы явление там вполне обыденное. Большой флот мне не нужен! Мне хватит моих десяти галер!

— Хорошо, брат! Клянусь лучезарным Гелиосом-Солнцем! Я буду ждать вашего возвращения, как рассвета каждого дня. Буду просить богов не оставлять вас без их помощи в решении возложенной вами на себя нелёгкой задачи.

— Спасибо, Гамилькар! Береги Клариссу и детей! Адепты Двуликого ослабили свою хватку только на время. В этом году переизбрание суффета Гамилькона. Кто придёт вместо него и с какими помыслами? Поэтому доверяй только себе!..

В этот момент подошла Кларисса, с её лица не сходила присущая только ей добрая, приветливая улыбка, глаза искрились светом и теплом.

— Я так боялась, что вы отправитесь без меня! И счастлива, что смогу вас всех обнять до отправления в неизвестное! Сибилла, мне так хочется покачать маленького Карталона! Обязательно навещу вас в Гадесе! Рождение ребёнка — почётнейшая природная миссия женщины! И сейчас с тобой Иола, которая тоже скоро станет матерью. Поддерживайте друг друга! Я буду просить за вас богиню Артемиду, чтобы она оберегала вас! А вы, мужчины, — обратилась она к Кассию и Карталону, — несмотря на вашу важную, сложную задачу, не забывайте, что вас ждут, и не рискуйте своими жизнями, не обдумав последствий! Я-то знаю вас! А где Массилий?

Кларисса стала отыскивать глазами бывшего декана. Массилий, услышав своё имя, вышел из группы мореходов.

— Массилий, тебе тоже стоит поберечься! На своём веку ты видел достаточно! — Кларисса обняла декана. Массилий, проживший большую часть своей жизни в армии, в походах и лагерях, почувствовал, что его глаза при этом увлажнились, а к горлу подступил ком горечи…

— Спасибо, Кларисса! После оставления моего родного дома я не чувствовал ничего подобного за все эти годы! И сердце старого воина обливается чувствами благодарности за проявленную вами к моей жизни доброту, заботу и тепло, которым вы окружили нас с Кассием, чуть живых, у себя на галере! Я, честно говоря, никогда не думал, что в моей жизни могут произойти такие изменения и мне будет суждено вновь прикоснуться к мечте моего детства — путешествиям по морям не в качестве солдата, а в качестве морехода! Теперь я уже благодарю богов за то, что свели Кассия со злобным орденом, и именно эта дорога привела меня на этот корабль! И сегодня я отправляюсь в своё первое путешествие, а если меня и ждут впереди опасности, то они произойдут по моему собственному выбору!..

Так происходило расставание с флотилией Карталона, которая отправлялась в испанский Гадес, а затем в какое-то неизвестное плавание. Посейдон, будто почуяв скорое отплытие кораблей, усилил волнение моря, которое понесло белые пенные гребни верхушек волн куда-то в сторону Атлантики, будто приглашая своих попутчиков присоединиться к своему бегу в сторону заката солнца…

…Гамилькар смотрел на удаляющиеся белые паруса… Ветер бросал его волосы вдогонку уплывшим кораблям. Но их длина была несоизмеримо короче расстояния, оделяющего их от уплывающей флотилии, и они, в бессилии своих попыток дотянуться до галер, закрывали глаза Гамилькара. Гамилькар не реагировал на них, его глаза пристально смотрели вслед уплывающим кораблям, но по выражению его глаз было понятно, что он о чём-то усиленно размышляет… Прошла минута… вторая… выражение на его лице не менялось…

…Гамилькар вдруг почувствовал толчки в свою поясницу. Он обернулся, рядом с ним стоял его старший сын Магон. Гамилькар подхватил его на руки, поцеловал его, высоко подняв над головой.

— Папа, а почему дядя Карталон уехал, а мы нет? — зажмурив глаза от высоты, спросил сын.

— Потому что дяде Карталону выпала такая судьба — быть мореходом! Он выполняет на море то, что твой отец выполнить не может!

— Но ведь дядя Карталон вернётся? — Магон махал уходящим кораблям рукой.

— Непременно вернётся, сынок! Или мы отправимся вслед за ним! В страну, где больше свободы и перспектив! А пока…

Гамилькар повернулся в противоположную сторону, к суше. Ветер дул им теперь в лица, бросая волосы всё так же вслед удаляющимся галерам. В этом завывании беснующегося ветра чувствовался дым пожарищ осаждённых городов и походных костров, доносились звуки трубных команд и барабанная дробь наступающих, развёрнутых легионов… Слышались стоны и крики людей, ржание раненых лошадей и рёв свирепых слонов…

— Слышишь, Магон? Твоему отцу и роду Баркидов ещё не время покидать этот остров! Арес и Марс сошлись в единоборстве и каждый призывает своих героев! Не все подвиги совершили мы на этих берегах, в этих долинах, на этих реках и в этих кряжестых горах! — Гамилькар продолжал держать своего сынишку высоко над своей головой. — Слышишь, Магон, как слава рода Баркидов идёт по этим землям, вопреки той, враждебной нам стороне, которая медленно, но верно начинает подчиняться эпидемии экспансии всего мира!..

Слова Гамилькара стали заглушаться усилившимися порывами ветра. Маленький Магон смотрел в сторону берега, и ему чудились за теми дальними холмами неисчислимые полчища врагов, которых непременно победит, отгонит, оттеснит его отец! Он в это верил без тени сомнений!..

…Война продолжалась ещё долгих пятнадцать лет. Была уничтожена ещё огромная масса народа. Обе стороны опустошили Сицилию, исчерпали все свои ресурсы, и людские, и экономические… И, наконец, полностью обескровленные стороны конфликта в 241 году до нашей эры заключили Лутациев мир…

…Но это уже другая история…

Конец первой книги

1 августа 2014 г.