Девушки пошли приморским бульваром в сторону фонтанов. По другой стороне им навстречу шагал бывший студент-историк, потомок горцев Прикаспия, в шикарном костюме цвета слоновой кости и такого же цвета умопомрачительных туфлях. Рядом с ним в белой тенниске шёл Воробушкин, потомок поморов – жителей берегов Белого моря.

Внезапно Бур вздыбился, как испуганный, неопытный конь. Он чуть попятился, словно кто-то рванул его сзади. Увидев Катю, он вскинул брови, поднял плечи и руки – одним словом, вздыбился. Пусть так.

– Евгений Иванович… в романах такое состояние именуется – нет слов. К сожалению, я никогда не был героем благородного романа. Верите?

– Да.

– Эту девушку я встречаю не впервые. И всякий раз выгляжу идиотом или бульварным нахалом. Она это заметила, что меня серьёзно огорчает. Вы не знаете, кто она?

Воробушкин неопределенно улыбнулся. Он был знаком с Катей, но многого не знал. Не знал, что…

…В декабрьскую стужу 1942 года семь девушек-красавиц в серых шинелях, предводительствуемые младшим сержантом Клавдией Турбиной, прибыли в детский дом самых маленьких. Зачем? Поделиться праздничным солдатским пайком, убрать елку и повеселить ребят.

Папы малышей сражались далеко от Ломоносовска, а мамы… Неизвестно, живы ли мамы, ленинградки, новгородки, псковитянки, киевлянки.

Маленькие беженцы расположились в двухэтажном кряжистом доме, когда-то особняке купца-лесоторговца.

Фашисты не каждый день бомбили район детского дома. Не хватало самолетов и бомб – раз, стало опасней летать – два, наши всюду понатыкали зенитные батареи и стали подымать в воздух невиданные доселе «яки», «лаги», более проворные и более огневые, чем «мессеры».

Конечно, если бы фашистские летчики знали, что всего в трех километрах от судостроительного завода находится дом, в котором обитают трехлетние большевики. О! Они бы пошли на риск и сбросили бы на детдом пяток бомб, но фашисты не все знали. Далеко не всё.

Разве могли они знать, что Клавдия Турбина, в день, когда ей исполнилось двадцать лет, 14 декабря 1942 года, командуя артрасчетом, расстреляет «Юнкерс-88» и его ведомого «Юнкерс-87».

Кто бы поверил, что вот эта синеглазая поморка с бледной родинкой над губой хладнокровно рассчитает скорость и высоту налетчика и заставит его приземлиться на дне Белого моря.

Командир зенитного полка, пожилой майор, дважды искалеченный на западных фронтах, невпопад целовал Клавдию и всех семь красавиц артиллеристок, сбивших два «юнкерса» в полторы минуты.

Тридцать первого декабря на море резвился шторм, над землей и в поднебесье мятежная пурга, беломорская, с посвистами, завываниями и прочей не вполне симфонической музыкой.

Где там «юнкерсам» летать… Артиллеристов, свободных от дежурств, отпустили в гости к детям. Клавдия Турбина расставила силы – кто убирал елку, кто носил в дом дрова, кто топил печи, кто помогал на кухне. Военные моряки принесли детям несколько рыбин, печенье и шоколад из дополнительного пайка.

Клавдия нечаянно открыла дверь детской спальни. На табуретке, насупившись, сидела девочка лет двух, с чудесными каштановыми волосами, темноглазая, с гордым с заметной горбинкой носиком.

– А почему ты здесь? – спросила Клавдия.

– Я наказана.

– За что?

– Не слушалась. Залезла в сугроб и набрала снег в валеночки.

– Как тебя зовут?

– Катя.

Девочку звали Тамарой Мухиной. Её привезли из Ярославля, где лечили в больнице. Пассажирский поезд, в котором матери с детьми следовали из Харькова в Москву, а Тамара с мамой в Котельнич, был растерзан бомбами налетчиков фюрера, «беззаветно и смело» нападавших на любой, даже незащищённый поезд.

Тамаре неизвестно когда понравилось имя Катя, в она упорно твердила, что её зовут Катей.

– Ты моя мама? – спросила Катя-Тамара.

Ах, женщины, в том числе девушки-зенитчицы! Сержант, командир орудийного расчета, стреляет по смертоносным «юнкерсам» – и вдруг слезы…

– Да, я твоя мама, – не раздумывая ответила синеглазая командир-артиллерист.

– Тогда посиди со мной. Меня скоро простят. Пойдём в наш красный уголок и будем петь… Хочешь, спою?

– Хочу…

Катя спела веселую песенку, сержант с удовольствием поплакала.

Через несколько дней Катя увидела во дворе быстро идущую Клавдию и кинулась к ней:

– Пришла моя мама.

Бывший председатель городского совета Ломоносовска, командир пехотного батальона, отец Клавдии капитан Турбин погиб под Тулой зимой 1941 года.

Мать Клавдии, Наталья Мироновна, старшая медсестра морского госпиталя, два с половиной часа добиралась до дома маленьких беженцев, везла Кате и детям гостинцы от раненых моряков…

– Я твоя бабушка, – сказала Кате Наталья Мироновна.

Через полгода Наталья Мироновна привезла Катю в свою квартиру. Навсегда.

Клавдия утвердилась в правах мамы, Тамару удочерили под именем Екатерина Турбина.

В октябре 1945 года Клавдия Турбина вышла замуж. За одаренного дирижера и композитора, прибывшего в Ломоносовск из Ленинграда. Некоторые грани дирижерского характера невыносимо выпирали и не поддавались шлифовке. Дирижер непрестанно острил, неустанно лгал и непрерывно пил.

Последние две грани лишили его уважения, любви и прописки в квартире Турбиных.

Дирижер покинул берега Северной Двины в нетрезвом состоянии и очутился на Дальнем Востоке в качестве руководителя ансамбля музыкальных эксцентриков. Пригодилось его стремление острить. Номер эксцентриков длится девять минут, и не пить в это время может каждый.