Темной ночью две едва различимые человеческие фигуры крадучись приблизились к забору, отгораживавшему жилые постройки от заливных лугов, сбегавших к самому берегу Лодыни.

— Там злая собака, — шепнул на ходу один из «злоумышленников». Это был поручик Левандовский.

— Знаю. Я уже две недели ношу этому псу то колбасу, то еще что-нибудь. Даже на сахарную кость пришлось раскошелиться. А перед этим не устоит самый свирепый пес. Надо надеяться, мы подружились. Я и теперь несу ему угощение.

— Вы, Хшановский, могли бы сделаться неплохим взломщиком.

— Дело есть дело. А в заборе, — похвалился сержант, — я оторвал снизу две доски. Их можно раздвинуть.

Они подошли к забору и с минуту постояли прислушиваясь. Рядом послышалось злое ворчанье.

— На ночь его спускают с цепи, — констатировал поручик, которого мало радовало близкое знакомство с огромной немецкой овчаркой. — Только бы он не поднял тревогу.

Сержант тихонько присвистнул и, отодвинув доску, вполголоса позвал:

— Неро, Неро…

Собака еще раз гавкнула, но, признав своего, умолкла. Ее массивная голова высунулась в дыру в заборе.

— Хорошая собачка, хорошая, — сержант подсунул псу внушительный кусок колбасы.

Лязгнув крепкими челюстями, пес проглотил колбасу.

— Вот тебе косточка, — сержант протянул овчарке огромную кость с остатками мяса.

Накануне Хшановский попросил жену сварить бульон из говяжьих мозговых костей и никому не разрешил притронуться к этим костям. Даже любимцу детей псу Азору пришлось довольствоваться остатками обеда.

Неро тщательно обнюхал кость, словно проверяя, нет ли тут подвоха, потом захватил ее зубами и, помахивая хвостом, направился в свою будку. С этой минуты его больше не интересовало, что происходит во дворе. «Взломщики» пролезли через отверстие в заборе и устремились к длинному, узкому строению со множеством дверей. У каждого обитателя дома имелась во дворе своя клетушка.

— Вот эта, — указал сержант.

Поручик наклонился над замком.

— Большой, но обыкновенный, — прошептал он, — без «собачки». Пожалуй, справлюсь.

Он извлек из кармана несколько стальных прутьев, напоминающих ключи для консервных банок, и неторопливо, осторожно принялся манипулировать отмычкой.

— Эта не подходит, — буркнул он и взял другую. Только четвертая отмычка подошла — замок поддался. Сержант приоткрыл дверь и посветил в образовавшуюся щель электрическим фонарем.

— Да, здесь, — сказал он, пролезая в каморку.

Поручик вошел следом. Они прикрыли за собой дверь.

— А тут электропроводка, — заметил офицер. — Я нащупал выключатель.

— Свет лучше не зажигать, слишком заметно, фонаря достаточно. На всякий случай я прихватил огарок свечи.

— Этот? — спросил Левандовский. Свет электрического фонарика озарил видавший виды мотоцикл «SHL», а рядом другой — венгерскую «паннонию».

— Венгерский — это хозяина дома, — пояснил сержант. — Он держит свою машину здесь, его сарай забит углем.

Поручик достал из кармана большой кусок обработанной специальным раствором бумаги, расстелил лист на земле и прокатил по нему заднее колесо мотоцикла.

— Готово, — сказал он, поднимая бумагу с отпечатками протекторов.— Гасите фонарь, пора смываться.

— Еще мунутку, — сержант вплотную подошел к мотоциклу и осветил машину. Его заинтересовала табличка с номером на заднем крыле. — Любопытно, — пробормотал он, — какое-то странное крепление.

Внимательно обследовав штурвал мотоцикла, сержант указал пальцем на один из рычагов.

— А это что такое? — спросил он. — В моем «эсхальзе» этого нет, — и нажал на рукоятку.

— Смотрите, смотрите, сержант! — поручик схватил товарища за плечо, указывая другой рукой на табличку с номером, — она была черной. Номер исчез.

— Как это произошло? — сержант не мог понять «чуда».

— Это ее оборотная сторона, — пояснил офицер.

Хшановский снова нажал рычаг. Табличка неслышно совершила поворот вокруг своей оси. Номер, белые цифры на черном фоне. Сержант еще раз надавил никелированную рукоять — номер пропал.

— Ловкач, — произнес он с уважением, — простой, но очень остроумный фокус. Достаточно на черной стороне табло мелом или белой краской написать какой-нибудь номер, и можно манипулировать даже во время движения. Выехать под собственным номером, а вернуться с фальшивым. Теперь ясно, почему после каждого налета наш «человек со шрамом» возвращался на мотоцикле с разными номерами. А к своему дому подъезжал, вероятно, уже с подлинным. Однако пора возвращаться: Неро, пожалуй, уже приканчивает кость.

— Питаю надежду, что он еще занят ею.

Закрыв сарай на замок, «взломщики» вернулись восвояси той же дорогой.

— Вы меня вызывали, поручик? — в комнату заглянула Эля.

— Прошу вас, входите, садитесь. Собственно, я обязан вас официально допросить, — объявил Левандовский. — Но по отношению к друзьям такие формальности, наверное, излишни? Мы побеседуем, и все останется в этих четырех стенах. Тем более что речь идет о совершеннейшем пустяке. Поэтому я и решил просто поговорить с вами в отсутствие майора и его заместителя.

— Вы меня пугаете, — в голосе секретарши, однако, не чувствовалось никакого испуга. — Что за тайны?

Левандовский извлек из ящика стола папку и достал оттуда исписанный лист бумаги.

— Дело в том, Эля, — произнес он, всматриваясь в лист, — что в милицию поступила жалоба. К счастью, она попала прямо ко мне. Необходимо как-нибудь потихоньку замять это дело.

— Жалоба на меня?

— На вас. Эля. Жалобу подал один из местных огородников. Он пишет, что его жена днем такого-то числа, — поручик назвал ту самую дату, когда с цехановской почты крестьянину в Сарновой Гуре послали перевод на сто злотых, отправителем которого значился поручик Анджей Левандовский, — подкараулила трех хулиганов, швырявших камнями в стекла ее парников. Она тут же позвонила в уездное отделение милиции. Трубку сняла особа, которая назвалась «секретаршей начальника милиции». Однако никаких мер не было принято. Хулиганы продолжали спокойно колотить стекла, ни один милиционер так и не явился. Огородник требует наказания виновных и возмещения убытков.

Эля явно смутилась:

— Я абсолютно не помню такого звонка. Все поступающие сообщения я тотчас передаю дежурному офицеру или же просто переключаю на него аппарат. Тут какое-то недоразумение…

— Я тоже так подумал, — сказал поручик, — однако для порядка сверился по книге донесений дежурного офицера, а кроме того, переговорил со своим коллегой, который дежурил в тот день. Увы, вы не передавали ему такого сообщения. Боюсь, если майор узнает, разразится скандал, и прежде всего нагорит вам, Эля. Знаете, расследование, дисциплинарное взыскание…

— Но такого телефонного звонка в самом деле не было! Может, эта женщина набрала не тот номер?

— Я разговаривал с ней. Она утверждает, будто ей ответили: «Уездное отделение милиции, секретарь начальника».

— Но я же никогда так не отвечаю. Я говорю просто: «Отделение милиции».

— Это очень важная деталь, Эля. Вспомните хорошенько, может быть, вы в тот день вышли на улицу и оставили кого-нибудь у телефона. Так бывает. Ничего дурного тут нет. Может, приходила ваша сестра? Я сам несколько раз видел, что она подменяла вас. Она ведь тоже работает в милиции.

Эля внезапно покраснела.

— Я должна рассказать одну вещь, — прошептала она.

— Рассказывайте. Вы же знаете, как я к вам отношусь. Мне хотелось бы уберечь вас от неприятностей, но для этого необходимо знать правду. А мы, как я уже говорил, беседуем с глазу на глаз.

— Видите ли, я припоминаю, что действительно вышла тогда из канцелярии. Но всего на четверть часа. Добежала до аптеки — и назад.

— Вы неважно себя чувствовали?

— Нет. Но в аптеке как раз продавали пергидроль.

— Пергидроль? Что это за штука?

— Это перекись водорода. Она нужна для осветления волос, — пояснила девушка.

— Что вы, Эля? У вас такие прелестные белокурые волосы, все цехановские девчата вам завидуют.

— Это я не для себя, меня попросили купить целый литр. В аптеке, естественно, продают маленькими флакончиками. Ну а я… Вы понимаете?

— Ясно. Секретарше начальника милиции не откажут в подобном пустяке.

— Мне обещали, что, если я достану этого пергидроля побольше, мне вне очереди сделают «трапецию». Вы знаете, это та прическа, описание которой сержант Хшановский получил из Парижа.

— Понимаю. Вы побежали в аптеку, а тем временем у телефона дежурил кто-то другой. Было это, вероятно, в тот день, когда Старик и его зам отправились на конференцию к председателю уездного народного Совета. Помнится, ни один из них не вернулся в отделение.

— Да. Это было после трех часов дня. Почти все разошлись. Остались только дежурные. Я никак не могла найти кого-нибудь, кто бы подменил меня на несколько минут…

— Надо было оставить кого-нибудь из знакомых… — поручик старался облегчить девушке признание в ее невинном служебном проступке.

— Я так и сделала. Она сама предложила посидеть у телефона. Меня не было самое большее минут десять, ведь до аптеки отсюда рукой подать. А когда я вернулась, она сказала, что никто не звонил.

— Вероятно, забыла, обрадованная тем, что вам удалось достать пергидроль. Много вам отпустили?

— Я просила хотя бы литр, но фармацевт сказал, что не может. Обещал дать больше, когда они получат следующую партию. Но полбутылки я все-таки достала. А им бы и вовсе ничего не дали, — похвалилась Эля.

— Вот и хорошо, — поручик явно был доволен, — что вы так искренне рассказали мне все. Я поговорю с огородником и постараюсь убедить его взять назад свою дурацкую жалобу. Много ли он потерял? Несколько стекол стоимостью в каких-нибудь сто-двести злотых. Для него это пустяки. Да он за одни только гвоздики гребет по пятнадцать тысяч в месяц.

— Вы очень милы, поручик, и я вам страшно благодарна. Если бы это дело попало в руки другому офицеру, мне бы здорово влетело! Майор бы этого так не оставил.

— Ну, что новенького? — приветствовал начальник уездного отделения милиции двух своих сотрудников, которые явились по делу «человека со шрамом». — Как поживает ваш дедуктивный метод?

— С ним все кончено, гражданин майор, — сержант был таким службистом, что, если ему приходилось сидя давать отчет своему начальнику, казалось, даже сидит он по стойке «смирно».

— Как это кончено?

— Пан майор, — не без некоторой торжественности начал Левандовский, — мы как раз завершили следствие. Я должен откровенно признаться, что моя заслуга тут невелика. В основном дело довел до конца сержант Хшановский.

— Что? Вы нашли «человека со шрамом»?! И говорите об этом так спокойно?

— Так точно. Сержант знает об этом, по крайней мере, уже недели две, но он все искал необходимые доказательства. Теперь мы эти доказательства получили.

— Послушайте, Левандовский, перестаньте трепать мне нервы. Докладывайте!

— Пусть лучше докладывает старший сержант. Моя роль тут самая незначительная.

Чувствовалось, что терпение майора на исходе. Он метнул взгляд на Хшановского.

— Говори наконец!

— Слушаюсь, пан майор… Когда пан майор разрешил мне заняться этим делом, я сразу понял, что тут необходим богатый жизненный опыт, знание жизни и женщин.

— Женщин?

— Так точно, пан майор, женщины в этой истории сыграли главную роль. Я чувствовал, что сумею разгадать эту загадку. Я ведь человек бывалый. А двадцать с лишним лет работы в милиции тоже кое-чему научили. Со многим довелось сталкиваться за это время.

— Знаю, знаю, — согласился начальник милиции. — Вы, Хшановский, принадлежите к старой милицейской гвардии.

— …Большую поддержку оказал мне поручик Левандовский. Я думаю, он не обидится, если я скажу, что сначала он принялся за ведение следствия безо всякой охоты. Он слишком молод для этого дела, ему не хватало житейского опыта. Зато у него имеются профессиональные знания, которых недостает мне. А помимо всего этого мне помог счастливый случай. В театре благодаря любезности Генрика Летинского я узнал, что сделать шрам на лбу легче легкого. И тут краеугольный камень нашего следствия — поиски человека с особыми приметами — рухнул. Стало ясно, что бандитом может оказаться любой житель Цеханова при одном лишь условии.

— Каком же именно? — прервал майор, заинтригованный донельзя.

— При условии, что он великолепно знает обо всем, что происходит в нашем городе, не исключая сведений, поступающих из здания уездного отделения милиции. Когда я уяснил это, остальное оказалось детской задачкой.

— Вы, Хшановский, намерены довести меня до инфаркта.

— Так точно, пан майор! То есть нет… — запутался бедный сержант. — Я вовсе не хочу, чтобы вы, пан майор, заболели. Я только обращаю ваше внимание на то, что ключом к решению загадки оказался ответ на вопрос: как это «человек со шрамом» знает обо всех тайнах города и даже о секретах уездного отделения милиции?

— Да, действительно, — пробормотал майор.

— Тогда я решил составить список таких людей. Какой-нибудь офицер из нашего отделения? Нет, ему трудно было бы получить сведения из банка, с сахарного завода, из отделений связи. Ксендз или кто-то из его викариев? Ерунда, потому что на исповедь ходят только практикующие католики, да и те к разным ксендзам. Я исключил поочередно: официантов, сотрудников сберкасс, почтальонов и других почтовых служащих, а также работников сахарного завода. Все эти люди могли собрать обширную информацию, однако только в одной какой-то узкой области, а наши бандиты располагали полной информацией. В конечном счете остались только две профессии.

— Какие же? Вы говорите сплошными загадками!

— Я показываю, пан майор, каким образом дедуктивный метод позволил найти преступника. Я пришел к выводу, что это может быть или продавец или кто-нибудь из персонала в этом громадном САМе.

— Почему?

— В САМ заглядывают почти все жители. Здесь производят закупки и работники милиции, и рабочие с сахарного завода, и с почты, и из сберкассы. САМ навещают и все приезжие. Всякий, кто выберется из деревни в Цеханов, обязательно завернет туда. По словам заведующей магазином, нельзя даже представить себе, чего только люди, посещающие магазин, не рассказывают ей самой и продавщицам.

— Это верно, — согласился начальник милиции.

— И все-таки САМ мне пришлось отвергнуть. И не только потому, что никто из его сотрудников, включая заведующую и кассиршу, внешне не походил на наших бандитов, а потому, что их сведения о делах милиции могли быть лишь случайными, отрывочными. Бандит же досконально знал, что происходит и что говорится в этом здании. Кроме того, никто из персонала САМа не мог войти сюда и заполнить бланк почтового перевода на машинке, стоящей в секретариате.

— Да. Это исключено.

— Осталась, таким образом, только одна профессия, представители которой всегда знают обо всем…

— Я вас… — рявкнул раздосадованный майор.

— Парикмахер, пан майор, — поспешно выпалил сержант, вытягиваясь на своем стуле.

— Парикмахер?! Кароль?

— Так точно, пан майор, — подтвердил сержант и продолжал: — Приходилось ли вам, пан начальник, сидя в парикмахерском салоне, слышать, о чем болтают женщины, когда их причесывают? Самые интимные секреты, о которых ни одна из них не рассказала бы ни мужу, ни матери, ни ксендзу на исповеди, она выложит тут же всего за каких-нибудь пять минут. А уж если сам парикмахер захочет что-нибудь специально узнать, ему ничего не стоит вытянуть из клиентки все нужные сведения. А ведь у Кароля причесывались все сотрудницы нашего отделения милиции и жены милицейских работников.

— Моя жена тоже, — майор был несколько смущен.

— И жена заместителя пана майора, — добавил не без некоторого удовлетворения Хшановский, — а также пани капитанша. И жена председателя уездного народного Совета, жена и дочь начальника отделения связи, сотрудницы сберкассы, жена…

— А вы, сержант, этой своей «трапецией» только увеличили Каролю число клиенток.

— Дело не только в клиентках. Прелестная Галинка стригла и брила мужчин. Не только женщины обладают длинным языком и с легкостью выбалтывают служебные секреты. Эта красотка, стреляя глазками, умела вытянуть из клиентов нужные сведения.

Поручик Левандовский вдруг так мучительно покраснел, что казалось, кровь вот-вот брызнет из его щек. К счастью для него, майор глядел на сержанта, продолжавшего излагать свои выводы.

— Стоило мне допустить, что Кароль и есть «человек со шрамом», как у меня все стало сходиться, как в удачном пасьянсе. Кароль часто похвалялся, что своему искусству он обучался в Варшаве на Театральной площади, у знаменитого Эвариста, который причесывал известных актрис. Такой мастер должен был до тонкостей знать гримерное дело. Впрочем, как сказал мне Летинский, Эварист начинал свою карьеру именно гримером в Народном театре. Ученик такого парикмахера, конечно же, зн|л, как делается шрам на лбу. И точь-в-точь такой, какой я видел в пьесе Александра Фредро «Два шрама». Парик для Кароля тоже не проблема.

— Это понятно.

— Однако необходимо было получить доказательства, которые подтвердили бы мою гипотезу. Кароль говорил мне, что собирается в недалеком будущем продать свою парикмахерскую и перебраться в Закопане, потому что наш климат ему вреден. У меня под Гевонтом живет старый друг. Когда-то мы вместе служили в милиции, а теперь он заведует там домом отдыха. Я написал ему, и он ответил, что на имя супругов Кароля и Галины Пшалковских в самом фешенебельном районе Закопане возводится великолепная вилла.

— Они супруги?

— Уже три года, то есть с того момента, как Галинка появилась в Цеханове, — пояснил сержант. — Я проверял в Варшаве в Отделе записей актов гражданского состояния. Несмотря на высокие заработки — парикмахерская Кароля, как известно, процветает, — стоимость такой комфортабельной виллы намного превосходит доходы супругов Пшалковских. Тем не менее и это было только косвенной уликой, а не доказательством вины. Однако и такое доказательство мы вместе с поручиком Левандовским наконец получили.

— Какое именно?

— Минувшей ночью мы проникли в сарай Кароля, там, где он держит свой мотоцикл. Мы его тщательно обследовали. Все сходится.

— Я узнаю все более интригующие подробности, — начальник милиции заломил руки. — Мои люди в роли налетчиков!

Однако в этом восклицании сержант уловил шутливые нотки и поэтому продолжал свой рассказ.

— Поручик Левандовский оказался профессиональным взломщиком. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы открыть массивный замок. Мне бы пришлось, пожалуй, свернуть его ломом… В сарае Кароля мы обнаружили мотоцикл с той самой покрышкой, какая была на машине стрелявшего в меня человека. Кроме того, мотоцикл снабжен специальным рычагом, переворачивающим табличку с регистрационным номером. С одной стороны номер, с другой — черная поверхность, на которой можно написать мелом или краской все, что душе угодно. Одно движение передачи — и номер изменен, даже во время движения. Этих доказательств, пожалуй, достаточно. Остальное, надеюсь, даст обыск у бандитов.

— Да, это звучит убедительно, — согласился майор. — Однако вы не объяснили еще одну вещь: каким образом Кароль мог заполнить на моей машинке бланк перевода?

— О, это чепуха! — быстро вмешался Левандовский. — Печатал не он, а прелестная Галинка. Ведь она знает всех сотрудников милиции. Кто с нею не флиртовал… Она не раз под всякими предлогами появлялась в здании милиции. Я сам частенько видел ее здесь. Ей нетрудно было улучить момент хотя бы, когда секретарша понесет пану майору бумаги на подпись, а заполнение бланка почтового перевода — минутное дело. Даже если кто-нибудь и увидел бы ее за машинкой, он подумал бы, что Эля позволила ей что-нибудь напечатать.

— Вы правы, поручик. Я припоминаю, как-то, когда Галинка меня стригла, она обмолвилась, что ей требуется напечатать что-то на машинке. Возможно, я сам и посоветовал ей договориться с Элей и дать ей напечатать бумагу или же отстукать самой. Потом это начисто вылетело у меня из головы.

— Наверняка так и было, — поддакнул поручик, довольный, что ему удалось утаить маленький грешок симпатичной секретарши.

— Итак, — заключил майор, —приступайте к последнему акту драмы, к аресту преступников. Прошу, однако, выполнить это задание быстро и четко. Не забывайте, что у них оружие и терять им нечего, и все же… А почему, кстати, они убили Михаляк? Это ведь единственное убийство на их счету.

— Очень просто, — ответил сержант. — За неделю до ограбления Михаляк приезжала в Цеханов. Побывала в САМе, устроила свои служебные дела и заглянула к парикмахеру. Как раз к Каролю — он скорее всего от нее и узнал, что в магазине скопилась крупная сумма денег. У Михаляк был великолепный слух. Она много лет пела в хоре, исполняла сольные партии в костеле и на разных торжественных вечерах. Она была артисткой-любительницей с отличным слухом и голосом, но без всякого специального образования. Когда замаскированный бандит велел ей отдать деньги, она, очевидно, узнала его по голосу и не сумела этого скрыть. На ее лице появилось выражение крайнего удивления, когда она догадалась, что под маской «человека со шрамом» скрывается парикмахер Кароль. Кароль понял, что он разоблачен, и выстрелил.

* * *

Два часа спустя бандиты уже сидели под замком. При тщательном обыске у них нашли пистолеты, запас патронов и черную маску. Что касается черных чулок, то в гардеробе прелестной Галинки они имелись в избытке.

Поздним вечером мужчина в потертом милицейском мундире сидел за столом и вполголоса читал: «Равнобедренная трапеция имеет основания А и В, А больше В…»

— Кацперек! — прервав занятия, крикнул он.

На пороге появился капрал.

— Слушаю, начальник.

— Кацперек, мне попалась чертовски трудная задача. Ты уже однажды растолковал мне ее, но за последнее время я ее подзабыл. Объясни-ка мне еще раз, ведь экзамен на носу, а мне до зарезу надо его сдать. Майор сказал: получишь аттестат — обязательно направлю тебя в трехгодичную офицерскую школу в Щитно.