Ожидать от маленького городка Женевьевы отчаянного сопротивления было бы, по меньшей мере, неразумно. И все же, Фрост хотел заведомо исключить любые непредвиденные осложнения.

Женевьева…

Наемник припомнил женщину, работавшую в Париже на организацию неонацистов, предавшую Фроста, обрекшую на пытки, пытавшуюся выковырнуть ему оставшийся глаз — да только Фрост успел поломать Женевьеве шею ребром ладони…

В деревьях и кустах, окаймлявших песчаный пляж, притаилось уже не менее двухсот пятидесяти наемников, но высадка по-прежнему продолжалась. Капитан уселся на песке, подле собравшихся вместе младших командиров, с наслаждением закурил “Кэмел”, посмотрел в сторону моря. Шлюпки спешили к берегу, возвращаясь опять, с новым человеческим грузом.

Уставившись на фосфоресцирующий циферблат, наемник удостоверился: покуда все идет по расписанию. Даже семиминутное опережение наличествует. Фрост привычно проверил оружие, удовлетворенно вздохнул.

Миновал еще час — и все триста восемьдесят пять бойцов были готовы двинуться к обреченному городу. Двести человек тащили пустые рюкзаки, набитые для отвода глаз нестираным бельем и сухими ветвями. Фрост и восемьдесят четыре других несли на себе вещевые мешки с армейскими пайками, патронами, аптечками, взрывчаткой.

На двадцать шесть часов марша и предстоящий бой в пределах Нормандии должно было хватить.

За десять минут до выступления Фрост собрал всех командиров и учинил быстрый военный совет.

— Здесь присутствуют опытные люди, не новички зеленые. Излагать азы не собираюсь.

Офицеры ухмыльнулись в ответ.

— Мы врываемся в городскую черту, сламываем сопротивление, берем пленных, оставляем оккупационный гарнизон и тот же час, без малейшего промедления, устремляемся в джунгли. С разных сторон, понятно. Встречаемся в условленном месте — и мчимся ко второй цели. Повторяю: мчимся. Чем больше пройдем при дневном свете, тем меньше доведется бродить по сельве ночью. Это весьма неприятно, поверьте. Но все равно, доведется. Самая безумная часть нашей затеи, между прочим… Касаемо пленных. Я, в общем-то, не слишком в них заинтересован, однако, ежели начнут сдаваться — щадите. Всех оставим в городе, под охраной гарнизона. Вешать и расстреливать — а уж, тем паче, пытать, — воспрещаю.

— К чему разыгрывать странствующего рыцаря, капитан?

— Люблю спокойно спать по ночам, господин Крэстон, — серьезно промолвил Фрост. — В Африке нагляделся на субъектов, которые с ума сходили от восторга, истязая захваченных в плен. И, если упомянутые сукины дети служили в моем отряде, немедленно переводил их в чей-нибудь иной… Берегитесь, ежели кого-то застукаю за этим чудным развлечением. Здесь наемное войско, а не зондер-команда СС!

Фрост помолчал, покурил, осведомился:

— Вопросы есть? Вопросов не было.

— Великолепно.

Поглядев на циферблат “Омеги”, наемник распорядился:

— Выступаем через три минуты.

Он пожалел, что не смог взять в сухопутную операцию британца Тиммонса. И сделал мысленную заметку: относиться к лейтенанту Крэстону со всевозможной придирчивостью. Прирожденных палачей Фрост не жаловал.

Они достигли предместий Женевьевы примерно через час форсированного марша. Фрост отобрал себе ударную группу в двенадцать человек — самых надежных и спокойных, а остальным велел рассыпаться по окрестностям и ждать сигнала к общей атаке. Проверил часы. Если справочники не лгали, до восхода оставалось ровно пятьдесят восемь минут.

Пришлось объявить вынужденный, хотя и весьма полезный привал. Следовало дать людям отдых перед предстоящей беготней, стрельбой и рукопашной схваткой.

Фрост велел сызнова осмотреть оружие, категорически запретил курить, не чувствуя ни малейших угрызений совести, потому что самого изрядно сосало: хотелось крепко затянуться табачным дымом.

Нельзя… Могут заметить огонек. Любопытно, какой будет грядущая встреча с Адольфо Коммачо? По словам Марины, повстанец полагал Фроста прямым убийцей своего дяди. Сам генерал, подумалось наемнику, — сильный, спокойный, прекрасно понимавший законы военной необходимости, не стал бы винить его в случившемся. Не пусти капитан под откос поезд, в котором ехал Коммачо, с рельс долой полетел бы состав Агилара-Гарсиа. Это было бы куда как хуже… Да, Коммачо, безусловно, понял бы и простил… Фрост опять посмотрел на часы. Восход близился.

Рядом с наемником растянулся на траве молодой человек в пятнистом комбинезоне.

— Как тебя звать? — осведомился Фрост, ибо всеобщее молчание становилось уже попросту невыносимым. — Расскажи о себе.

— Фрэнк Карр, сэр. Бывший капрал американской армии. Мне служить нравилось, хоть верьте, хоть пет. А вот армия — не нравилась.

— Не понимаю.

— Армейская жизнь — превосходно. Армейская дисциплина — брр-р! Надоело. Так я здесь и очутился.

— А чем ты живешь? В свободное от маршей и стрельбы время, разумеется?

Карр выглядел таким юным и свежим, что Фрост ощутил себя старой, потасканной развалиной.

— Видите ли, сэр, я довольно хороший механик. Так утверждают, — извиняющимся тоном прибавил Карр. — Чиню любые легковые автомобили, грузовики, мотоциклы, велосипеды. В армии, кстати, очень пригодилось.

— А знаешь, — безо всякой связи с предыдущими репликами спросил Фрост, — почему на свете сравнительно мало американских наемников? По какой причине?

Карр удивился и мотнул головой.

— Знаю только, что немного. А в самом деле, почему?

— Причина веская, и следует помнить о ней, сынок. Эта причина именуется гибелью.

— Но ведь вполне закономерно, что…

— Мне, — промолвил Фрост с изрядной расстановкой, — не требуются мертвые герои. Мне нужны живые и здоровые бойцы. Ты выглядишь сорвиголовой, и сам говоришь: любил армию. Наверняка из-за романтики, приключений и тому подобного. Предупреждаю и приказываю: драться — дерись. Для того сюда и прибыл. Но сознательно лезть на рожон и корчить непобедимого сверхчеловека не вздумай. Понятно?

— Да, сэр.

— Вернешься домой — рассказывай направо и налево, каким бравым оказался наемником. Только ты не сможешь похвастать перед своей девушкой, коль скоро погибнешь. Кстати, как ее зовут?

— Джилл, сэр.

— Очень славное имя.

— Простите, сэр…

— Да?

— Простите, если задам невежливый вопрос… Я не намерен грубить, честное слово… Но, если вы рассуждаете эдаким образом, — как можете сами браться за подобные дела?

— Чтобы пояснить вразумительно, — ухмыльнулся Фрост, — понадобится недель шесть — у нас их попросту нет. Излагаю вкратце. Я не люблю коммунистов. Здесь нету никакой личной неприязни: хочешь поклоняться изображению трех бородатых морд — поклоняйся на здоровье, дело хозяйское. Я ненавижу коммунистов за исступленное желание навязать свою дьявольскую веру остальному человечеству. И за скотские методы, которыми они при этом пользуются. За истребление инакомыслящих. За концентрационные лагеря. За международный терроризм. За погибель культуры в странах, где воцарился этот окаянный режим… Понимаешь?

Фрэнк Карр кивнул.

— Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи…

— Да, сэр…

— У тебя есть девушка. У меня — тоже.

— Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны…

— М-м-м… Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, — пообещал Фрост.

“Если вернемся”, — сделал он быструю мысленную поправку.

— Разрешите еще вопрос, сэр?

— Конечно.

Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.

— Опять прошу прощения за бестактность… Наглазная повязка… Мы часто гадали, где вас ранило? И как?

— Однажды, — задумчиво сказал Фрост, — еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.

— Большая белая? — спросил явно читавший роман “Челюсти” Карр.

— Малая черная! — расхохотался Фрост. — Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали… Меч-рыба.

— А-а-а! Как у Хемингуэя!

Из чего явствовало, что “Старик и море” тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.

— Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины — и прямо ко мне. Я влево — и она влево. Я вправо — и она вправо. Я — к берегу, она, подлюжища, — за мною следом.

Фрост выдержал театральную паузу и закончил:

— Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, — в отместку, наверное, — взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.

Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.

— Но в этом случае, сэр… Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать: подъем — и в атаку! — резко произнес наемник.

Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.

Капитан щелкнул предохранителем CAR—15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.

— За мной! — заорал он во весь голос. — Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..