Фрост приподнял веко.
День — по крайней мере, он предположил, что солнце уже спускается, — сделался облачным, серым, угрюмым. Правая сторона головы болела. Капитан попробовал шевельнуть губами, и едва не застонал. Грубый кляп — видимо, скомканная тряпка, — был затолкан чересчур глубоко. Чудо, что не задохнулся, подумал Фрост.
На затылок давил большой, туго затянутый узел. “Повязку сверху наложили: основательная публика”, — отметил капитан. И еще осознал, что стоит на коленях, неестественно выпрямив спину.
Кисти рук, почувствовал Фрост, связаны спереди, возле живота, а сквозь локтевые сгибы пропущена за спиною какая-то жердь, или палка, делавшая давление веревок почти нестерпимым.
Азия… Ничего иного ждать и не следовало…
Он очнулся окончательно и повел было головой, пытаясь оглядеться вокруг.
— Смотреть в землю! — заорал кто-то по-английски. Тот же голос, который звучал в громкоговорителе. Фрост не шелохнулся.
— В землю смотреть, капитан Фрост! — проскрежетал голос.
Наемника толкнули в темя. Фрост успел разглядеть сапоги: пару высоких — русского образца — хромовых, тщательно вычищенных сапог. Один из них дернулся и злобно пнул Фроста в висок — с той самой стороны, куда ранее угодил винтовочный приклад…
Целое ведро ледяной воды обрушилось на лицо наемника. Фроста бесцеремонно подняли, снова поставили на колени. Теперь поневоле пришлось уставиться в землю: при любой попытке шевельнуть головой в глазах темнело. Удобнее казалось опереться подбородком о грудь.
— Вот они, империалистические наймиты, задумавшие подлое покушение на мою жизнь, — прозвучал другой голос. — Поразительно, до чего глупы и неосмотрительны американские головорезы!
Фрост автоматически отметил: в данном отдельном случае критику надлежит признать справедливой.
Его ухватили за волосы, дернули, заставили поглядеть вверх. Желтая косоглазая физиономия. Старая, но решительная и воинственная. Физиономия немного приблизилась и прошипела:
— Я генерал Чен. А ты — капитан Фрост, главарь наемных убийц. Тебя отведут в город, некоторое время — весьма короткое — продержат под замком, а потом обезглавят. Ибо так поступает мой народ с убийцами! Женщина, правда, очень хороша собою… Но я не стану ею пользоваться. Есть некий араб, мой знакомый. Он содержит целый гарем похищенных европейских красавиц. И твоя подружка принесет нам не меньше двадцати пяти тысяч долларов! Придется, конечно, чуток помыть ее… Наложницу ждет восхитительная жизнь — разумеется, пока она молода, и покорна желаниям повелителя. Мой араб чрезвычайно требователен, однако и учитель прекрасный!
Чен засмеялся.
— Ведь мы с вами разумные люди, капитан. Веселее, не огорчайтесь! Я уверен: девочка будет примерной ученицей и не скоро пожалуется на скверное обращение.
Генерал еще сильнее запрокинул голову наемника.
— Когда вас казнят, черепа ваши послужат хорошим украшением городских ворот. Ну, а тела бросим собачкам. Вы, должно быть, любите животных? Значит, не станете возражать, если их сытно покормят.
Говорить, когда рот забили здоровенным кляпом, разумеется, немыслимо. Но во взоре Фроста, по-видимому, сверкнула такая ненависть, что Чен закатил наемнику сокрушительную оплеуху, плюнул ему в лицо и разжал пальцы.
Фрост встретил умоляющий взгляд Сандры. Девушку заталкивали в лендровер. “Спаси меня или убей!” — говорили ее глаза. Ни того, ни другого, с горечью подумал Фрост, уже не получится…
Посреди горной дороги изо рта Фроста вынули кляп, а на шею накинули веревочную петлю. Другой конец веревки обмотали вокруг бампера генеральской машины.
Скрученные таким же манером, и тоже привязанные к лендроверу Лундиган и Густав стояли поблизости. На головы им натянули черные мешки. Солдаты приволокли два чурбана, имевших едва ли не по футу в поперечнике, подвесили их по обеим сторонам перекладины, пропущенной сквозь локтевые сгибы главного пленника.
Ослабевший, измученный Фрост опять повалился на колени, пригнетаемый к пыльной дороге увесистыми бревнами.
— Подымайся, американец. Или ты сам пойдешь за машиной генерала Чена, или тебя потащат на аркане… Можешь вползти в город на коленях — тут недалеко, всего километр.
Офицер засмеялся и сделал знак. Один из солдат приблизился, смачно плюнул Фросту в лицо. Гогоча, натянул на голову капитану черный мешок.
Фрост почувствовал, что вот-вот рухнет навеки. Плотная ткань облипала рот и ноздри при каждом новом вздохе. Он услыхал выкрик Густава: “Босс!” Потом раздался тупой, видимо, нанесенный прикладом, удар.
Громадный немец взвыл от непереносимой муки.
Заработал автомобильный мотор. Фрост попытался встать, но бревна тяжко висли по бокам и не давали распрямиться. Внезапно капитана дернуло, швырнуло вперед, шею пронизало адской болью. Несколько мгновений Фроста — полузадушенного, теряющего сознание, волокли по дороге, потом лендровер затормозил. Наемник смутно почувствовал, как чьи-то руки рывком подымают его.
— Не можешь идти — ползи на коленях, сволочь! Или удавись! А мы поедем очень медленно, чтоб не сразу подох!
Секунду-другую Фрост всерьез намеревался упасть и, стиснув зубы, дожидаться нелегкой, но, судя по всему, сравнительно милосердной гибели. Потом вспомнил о Сандре, опять попытался встать, снова услыхал рев двигателя…
Под xoxoт и улюлюканье китайской солдатни, капитан Генри Фрост начал передвигаться на коленях за тронувшимся лендровером, волоча два тяжелых чурбака.
— Шевелись, американец, — велел офицер. Новый взрыв гогота. Лендровер прибавил оборотов.
Фрост слыхал рассказы о подобных страданиях, однако не предполагал, что придется вытерпеть их самому. Штанины обратились в лохмотья через десять минут, а кожа на коленях и лодыжках — примерно через пятнадцать.
Пытки в Монте-Асуль, когда Фрост угодил в лапы вурдалаков, готовившихся вручить страну коммунистам, тоже были отнюдь не сеансом лечебного массажа. Но боль охватывала все тело, и благотворный шок притуплял ее. К тому же, Фрост с нетерпением ждал смерти, и это поддерживало его психологически. Но сейчас наемник исступленно желал уцелеть, а боль сосредоточивалась в определенном месте и делалась поистине страшной.
Фрост слышал собственные, заглушаемые мешком, вопли, слышал, как надрывают животы развеселившиеся китайцы, и все-таки продолжал ползти за машиной. Ощущение времени, расстояния, усталости пропало. Осталось лишь острое чувство боли. “Правой… Левой… Правой… Левой… Правой… Левой…”
— Правой… Левой… Правой… Левой… Пра-а-авой!.. Лево-о-о-ой!..
— Босс! Босс!..
Фрост приоткрыл глаз и увидел Густава. Руки немца по-прежнему были связаны, жердь, как и раньше, торчала по обе стороны спины, однако мешка на голове уже не было. Зато левую скулу украшали кровоподтек и большая опухоль.
— Хэнк!
Фрост попытался заговорить, не сумел, и некоторое время только молча кивал в ответ. Приступ невыносимой боли едва не отправил его назад, в темное забытье. Так лучше, вкрадчиво твердил внутренний голос, обморок сейчас благотворен…
Капитан с треском разлепил запекшиеся губы, шевельнул головой, выдавил:
— Черт побери… Похоже… я жив…
— Ноги, босс. Ноги никуда не годятся. Засохшая кровь да грязь, а больше ничего не видно. Как же тебе пособить?
Казалось, Густав готов расплакаться.
— Эй, — прохрипел Фрост, — помоги усесться. Может, я тебя развяжу…
Он лежал на земляном полу хижины. Откуда-то сочился очень слабый серый свет. Фрост попытался двинуть ногами. Ничего не вышло…
Краем гаснущего сознания он услышал: “Босс!” И снова, с огромным трудом, открыл глаз.
— Ага…
— Ты умираешь, босс?
— Вроде бы… Усади, меня, ухвати зубами за лацкан и потащи… Ты же силен, как медведь, Густав! Потом пристройся спина к спине.
Десять минут спустя им кое-как удалось это сделать.
— Я попытаюсь распустить узлы…
— Выручай, босс, — выдавил Густав. — Попытайся. Ты же ловок, точно фокусник…
Фрост понятия не имел, сколько времени миновало, покуда льняная веревка подалась. Но за это время падавший сквозь окошко свет сделался желтым и ярким. Восходило солнце.
Внезапно Густав напрягся, шевельнулся, путы еле слышно зашуршали.
— Ты победил, босс!
Охая от боли в затекших мышцах, немец выпростал руки, растер окровавленные запястья, долго возился, развязывая узлы на щиколотках. Попытался встать, ноги подогнулись. Густав подобрался к Фросту ползком и лихорадочно взялся развязывать командира.
— Не трудись, — блекло ухмыльнулся Фрост. — Куда мне деваться в таком виде? Беги, спасайся…
— Сделай милость, заткнись и не мешай, — пропыхтел Густав. Работа отняла у него минут пять-шесть. Фрост начал понемногу, очень осторожно шевелить освободившимися конечностями и с тоской понял: если свершится чудо, и они уцелеют — предстоит новая операция на позвоночнике…
Впрочем, об этом, подумал наемник, можно уже не беспокоиться…
— Сумеешь отыскать и убить Сандру? — спросил он у Густава.
— Погоди, все еще может обернуться к лучшему. Нужно только очень постараться. Честное слово.
— Где Лундиган?
Густав помрачнел и отвернулся.
— Лундиган где?
— Кляпы-то нам вынули перед торжественным шествием… И, когда с Лундигана сдернули мешок, он возьми да и плюнь прямо в харю офицеру. Тому, который по-английски чирикает… Вот китаезы и трудились над парнем ночь напролет. Теперь, на рассвете, должны обезглавить. Густав поглядел на чудом уцелевшие часы.
— Минут через десять, пожалуй. Поскорей бы…
Дьявольщина, — сказал Фрост. — Что они с ним творили?
— Пытали, разумеется. А парень упрям и крепок. Разок-другой не выдержал, заорал благим матом, а больше — ни звука. Да только опытный человек не сдерживается, вопит во всю мочь… А еще эти ублюдки говорили…
— Что говорили?
— Что используют его… как женщину. У Лундигана светлые волосы, а косорылые, понимаешь, от блондинок без ума… Я сказал, ты слыхал — и довольно об этом!
Густав опять попытался подняться, и преуспел. Отошел в противоположный угол хижины, шумно всхлипнул. Фрост медленно, едва ли не со скрипом, перекатился по земляному полу. Опираясь на сравнительно целые ладони, подтянул плохо повинующееся тело к узенькой щелке в стене. Выглянул.
И увидал Лундигана. И убедился, что Густав говорил правду.
Больше всего Фросту хотелось отпрянуть, зажмуриться и выблевать, однако он продолжал смотреть, чтобы набраться животворящей, священной ненависти к генеральским выродкам.
Истерзанное, оскверненное тело протащили, наконец, по двору. Солдаты смачно харкали на пленника. Потом Лундигана положили на плаху, близ которой стояли генерал Чен и палач, вооруженный широким, чуть изогнутым клинком.
Голову срубили в два приема, на повторном ударе.
— Только не говори, что ты видишь, босс! — попросил Густав.
— Не скажу, — тихо отозвался Фрост. — Нужно выжить. Я должен убить эту сволочь. Должен!