— Ладно, ладно, ладно! Ты же понимаешь, маэстро, Я не могу хорошенько тебе воздать за нокаут в сосновом бору. Во всяком случае, не сейчас, когда кое-кто ни левой рукой, ни левой ногой работать по-настоящему не способен. Слушай, это же просто грязный закулисный прием: схлопотать пулю, чтобы отменить бой и спастись от заслуженной взбучки!
Прищуриваясь против солнечного света, Фрост поглядел на ирландца. Потом ухмыльнулся и сказал:
— Сделай милость, заткнись.
Подумал немного, и прибавил:
— А еще спасибо, что выручил… маэстро.
— Просто выполнил священный долг федерального агента, — ухмыльнулся О’Хара. — Но как тебе повезло тогда! Успели подстрелить. Я бы из тебя шницелей наделал прямо на берегу. Честное слово!
Он поскреб висок и продолжил:
— А ежели всерьез, ты сработал молодцом. Сейчас чувствуешь себя паршиво, согласен, да не беспокойся: это естественно. Ведь уйму кровищи потерял. А кости целы. Все важные органы тоже. Отлежишься — и встанешь как встрепанный. А вот уж после этого — держись…
Ирландец ухмыльнулся и погрозил Фросту сухим, закаленным в боях кулаком.
— Тебя, кстати, собрались навестить. На пару…
— Кто?
— Имей терпение.
Ирландец поднялся и отступил.
Только теперь Фрост окончательно понял, что лежит на сложенных вчетверо походных одеялах, что слева трещит костер, и в воздухе витает аромат свежезаваренного кофе. Элизабет поднялась с корточек, подошла к Кевину. Вместе с мальчиком они уселись на траву подле Фроста.
— Хэнк!
— Угу. Что, сынок?
Фрост легко и непринужденно вымолвил словечко, напрочь отсутствовавшее в повседневном его лексиконе, и даже не удивился этому.
— Я… Э-э-э…
— Э-э-э! Бэ-э-э! Хочешь сказать, как ты меня любишь и обожаешь? Так что ли?
Кевин вспыхнул и неловко потупился.
— Ежели так, сделай мне маленькое, но важное одолжение.
— Да, Хэнк?
— Вон, видишь, стоит дядюшка Майкл?
Кевин кивнул.
— Подойди к нему, и как можно сильнее двинь коленом по заднице…
Мальчик рассмеялся и отбежал прочь.
— Тебе хоть немножко лучше, Фрост?
В голосе Элизабет звучала искренняя, сдерживаемая тревога. Фрост мысленно расцеловал подругу.
— Мне бывало неизмеримо хуже, родная. Как видишь, до сих пор жив, и бью хвостом.
— Как я гордилась тобою прошлой ночью! Как невыносимо боялась за тебя — и как гордилась! Веришь?
Фрост покосился, увидел сияющие глаза молодой женщины и поверил.
По великому фростовскому счастью, обе пули прошли навылет — преимущество, получаемое человеком, если в него палят почти в упор из мощного, длинноствольного оружия. Угроза внутренних воспалений уменьшалась, таким образом, в десятки раз. А когда Бесс промыла и перевязала раны, оставалось лишь спокойно лежать и набираться сил.
Артерии уцелели, сообщила Элизабет. Кровотечение остановилось полностью. Требовались покой и сносное питание. Добывать последнее вызвался Майк О’Хара.
— Слушай, маэстро, — возразил Фрост. — Покой можно получить и лежа в удобной лодке. А ежели берешься откормить меня перед грядущим боксерским матчем, то лучше не олешков стреляй, а рыбешек лови. Тоже вкусно…
Встречные возражения, приведенные О’Харой, были столь оживленны и выразительны, что Элизабет зажала уши и поспешила увлечь Кевина в чащу леса.
Но доводы Фроста все же перевесили.
Уничтоженный отряд, безусловно, был только частью большой террористической группы. Не встретив похитителей в условленном месте, их приятели немедля пустятся на розыски, а отыскав главных виновников лесного сражения, не станут закатывать в их честь праздничного обеда.
К тому же, хоть израильтяне и были союзниками, но полностью сбрасывать со счетов семерых мужчин и одну женщину, готовых сперва стрелять, а уж после — рассуждать, не стоило. Равно как и связываться с ними.
О’Хара отправился исследовать разгромленный бивуак и доложил:
— Дано: убитых израильтян — ноль целых, ноль десятых. Убитые террористы: на берегу — три целых, пять десятых. Еще три целых относим на счет кораблекрушения в речных порогах. Итого: семь целых. Поскольку даже здесь их заведомо было больше, резонно предположить: наши израильские приятели сосредоточенно преследуют и выводят в расход остальных. Решение задачи: капитан Фрост глаголет истину, следует уносить ноги.
— Что за дикая математика? — осведомился Фрост. — Во-первых, когда это шесть и пять десятых составляли в итоге сложения семь целых? А во-вторых, откуда вообще взялись десятые, и что означает вся эта чушь?
О’Хара покосился. Элизабет и Кевин стояли поодаль.
— Один из убитых террористов рухнул прямиком в горящий костер, — сообщил ирландец. — Осталось от бедняги примерно пять десятых… Но истинная сумма неприятельских потерь составляет, вопреки формальному исчислению, ровно семь единиц. Уразумел? И, между прочим, я имею степень магистра математики. Заруби себе на носу, филолог несчастный!..
Молодой врач, осмотревший, обработавший и заново перевязавший раны Фроста, подтвердил первоначальный диагноз Бесс:
— Переломов не наблюдается, артерии целы. Но полежать придется.
— Как долго? — осведомился Фрост.
Проведя целый день в мягко плывшей резиновой лодке, наемник изрядно воспрял духом и телом. Сейчас его интересовало одно: много ли доведется потерять времени, лежа в госпитале.
Доктор задумался.
— В идеале — не меньше недели.
— В оптимуме?
— М-м-м… Дней пять, не меньше.
— А минимум?
— Вы спятили?
Вмешался О’Хара. Он отозвал врача в сторону и несколько минут негромко втолковывал ему что-то.
— Минимум определяю в одни сутки, — произнес доктор, возвращаясь. — Нужно удостовериться, что нет никакой инфекции. Заражение крови после огнестрельных ранений унесло больше людских жизней, чем сами пули. Вы поняли меня, господин Фрост? Вот возьмем порядочный анализ крови — и будьте здоровы. В буквальном смысле…
Элизабет едва ли не со скандалом заставила наемника подчиниться. Но от успокаивающих и снотворных впрыскиваний Фрост отказался наотрез.
Луна стояла высоко, светила ярко, и Фрост, по доброй воле отвергший снотворное, никак не мог задремать. Часы, надетые теперь на правое запястье, показывали полночь. Наемник следил за бледными лучами, сочившимися сквозь тюлевые занавески, прислушивался к завывавшему снаружи ветру.
Бесс, как он помнил, осталась вместе с Кевином, в охотничьем домике неподалеку, а О’Хара — на пару с местным констеблем, — обосновался там же, объявив, что будет караулить до самого утра, пока не прибудет канадский отряд по борьбе с террористами.
Именно поэтому Фрост и беспокоился.
О’Хара, он хорошо знал это, не спал примерно сорок восемь часов. А местный констебль — что за констебли служат в маленьких провинциальных городках, капитан тоже знал, — сможет противостоять возможному нападению секунды три. От силы, четыре.
Фрост приподнялся на постели. С таким же успехом — а, возможно, и гораздо лучше, — он мог улечься в домике, подле Бесс. И к ребенку поближе…
— Сестра! — позвал капитан. — Дежурная сестра!
В крошечной, четырехместной клинике он был единственным пациентом.
Дверь отворилась, хлынул поток яркого света, возник темный женский силуэт.
— Я здесь, капитан Фрост. Что-нибудь случилось?
— Я ухожу.
Наемник тяжело вздохнул и свесил ноги на пол. Женщина приблизилась. Пряный запах духов насторожил капитана. Сестра, виденная им раньше, не пользовалась парфюмерией. Да и выглядела изящнее. И платье носила, не брюки…
— Никуда вы не уходите, — негромко сказала женщина.
Фрост увидел очертания пистолета, неуклюжий, точно исхудалая пивная банка, глушитель. И ухватил подушку.
Не ахти какое оружие, годное разве что для потасовки в детской спальне — да и то, шуточной потасовки. Удар подушкой пришелся по стволу одновременно с выстрелом. Пуля шлепнула в матрац, а Фрост кинулся на женщину.
Хорошенькая — пожалуй, красивая, — но злобный оскал и сверкающие от злобы глаза делали ее чуть ли не отталкивающей. Она шипела, пыталась высвободить захваченное наемником запястье, а свободной рукой норовила ударить противника в пах.
Негромко хлопнул новый выстрел — то ли случайный, то ли преднамеренный, — и новая пуля вонзилась в стену.
Фрост рванул руку женщины вверх — особенно помогать себе левой наемник по-прежнему не мог, — и нанес круговой удар локтем по челюсти противницы. Женщина охнула, слегка обмякла. Выкрутив ей кисть, капитан заставил террористку выпустить оружие, а затем, вкладывая в замах все оставшиеся в теле силы, рубанул ребром ладони по горлу. И еще раз — уже по затылку, — когда мнимая сестра начала валиться на пол.
Фрост наклонился, выпрямился, раздался новый приглушенный хлопок. В груди женщины возникло аккуратное круглое отверстие, и по одежде начало стремительно расплываться багровое пятно.
Подобно бывшему конному полицейскому Каннингэму, нападающая оказалась обладательницей вальтера-ППК. “Уставное оружие у них, что ли?” — машинально подумал Фрост.
Быстро обшарив карманы убитой, наемник обнаружил запасную обойму, затолкал ее в рукоять пистолета. Потом вернулся к постели, насколько мог проворно облачился, засунул полурасстрелянный магазин в куртку, зашнуровал ботинки.
Фрост морщился при каждом движении, однако не охнул ни разу. Навряд ли милая особа, покоившаяся на полу, явилась в одиночку. Больница, почти наверняка кишела террористами. Привлекать их любопытство не стоило.
Стискивая взведенный вальтер, Фрост дохромал до коридора, выглянул.
Никого.
Но в регистраторской обнаружилась настоящая сестра милосердия — простертая неестественно, точно изломанная кукла. Под левой грудью на белом халате виднелись две алые дыры.
Фрост прошествовал в приемный зал.
И здесь ни души. В углу, на подставке, стоял черный мужской зонтик. Фрост прихватил его вместо трости, чтобы опираться при ходьбе. Открыл наружную дверь.
Вывалился на крыльцо, навстречу ветру, сырости, холоду.
“Спокойно”, — велел он себе, стиснув зубы и преднамеренно выжимая улыбку. — Спокойно. Эти скоты сейчас увидят, с кем они связались…”
Безлюдная улочка. Ни звука. Ни движения. Только ветер, и мельчайшая, секущая морось. Фрост резонно предположил, что бандиты еще не успели проникнуть в охотничий домик. О’Хара, Бесс, констебль — сколь угодно провинциальный…
Ведь нельзя же, черт побери, снять сразу троих способных постоять за себя людей без единого крика или выстрела!
Охотничий домик располагался в конце улицы — чуть ли не единственной во всем городке. Не менее резонно капитан решил: между ним и товарищами безусловно шатаются, либо затаились террористы. А поднять друзей по тревоге надо сейчас же. Пока не поздно.
Домик стоял справа. Слева, ярдах в пятидесяти, лениво текла темная грязная речка. При свете луны Фрост различил у пристани какую-то черную, внушительную массу. Пригляделся.
Баржа.
Пригляделся получше.
Даже скудное освещение позволило различить очертания металлических цистерн. На цистернах красовались надписи. Белые, видные издалека.
“ОГНЕОПАСНО!”
Горючее.
Будем надеяться, бензин, подумал наемник. Это всего лучше…
Еще раз обернувшись в сторону домика, Фрост поднял вальтер, даже не трудясь отвинтить глушитель. Нужды в этом не замечалось. Даже при пониженной точности выстрела, промахнуться, метя с пятидесяти ярдов в емкость размером с носорога, весьма затруднительно.
Фрост помедлил, и все-таки, для пущей верности, положил ствол на деревянные перила.
Оскалился.
Раскаленное белое пламя взвилось над рекой и обратило ночь в яркий день. Раздался грохот и долгий, низкий рев. Новый грохот, новый рев. И еще. И еще…
Переждав, покуда пронесется обжигающая воздушная волна, Фрост, помогая себе зонтиком, заторопился — верней, заковылял, захромал, — по улице. Пылающий бензин отбрасывал его длинную, дергающуюся тень едва ли не до самого входа в коттедж.
— О’Харa! — во всю глотку орал наемник, двигаясь неуклюжими скачками. — О’Хара-а-а! Террористы в городе!
Он продолжал ковылять. Без устали и без остановки.
С дальнего конца улочки долетел, наконец, первый выстрел. Дверь охотничьего пристанища распахнулась настежь.
Какой все-таки древний домик, отметил Фрост. Наверное, в прошлом веке соорудили…
Он продолжал ковылять.
Новый выстрел.
Теперь уже — несомненный грохот крупнокалиберного револьвера, которым был вооружен ирландец. О’Харa вступил в бой, подумал Фрост, О’Харa свое дело знает, О’Хару голыми руками не возьмешь. И со стволами в руках возьмешь не сразу, даже при большом численном перевесе… Держись, дружище! Я иду!
Рокот советских АК—47. Ах ты, сволочь!..
Сунув зонтик под мышку, почти позабыв об адской боли в ноге, стремясь вперед во всю прыть, Фрост на ходу отвинтил глушитель, разом увеличив собственную огневую мощь. Выстрелил наугад, туда, где, по его мнению, находились автоматчики. Опять выстрелил, отвлекая, хотя бы частично, внимание нападающих.
Револьвер ирландца умолк после четвертого выстрела. А перезаряжать его О’Харе было незачем — в барабане оставалось еще два заряда.
Значит, одолели, подумал Фрост.
Он был уже почти рядом.
Ирландец, боровшийся с двумя повисшими на нем людьми, возник в дверном проеме. Вывернулся, двинул одного локтем, застрелил второго. Еще выстрел в запасе, подумал Фрост. Ну, продержись полминутки!
О’Хара отмахнулся ребром ладони, прицелился, но откуда-то из темноты грянула короткая очередь, и оба дерущихся покатились вниз по ступеням. Ирландец еще сумел задержаться, еще умудрился встать на ноги, но одиночный выстрел сыскал свою цель и федеральный агент медленно, даже не сгибаясь, перекувыркнулся через перила.
Фрост палил из вальтера. Безостановочно, уже не считая патронов. Сменил опустошенный магазин, засунул в рукоять второй — полуистраченный в схватке с женщиной, будь она проклята, — женщина, разумеется, да и схватка впридачу, да и все вы, паскуды поганющие, будьте прокляты: вдвоем одного не уложили, третий помощник понадобился, издали метил, гадина, погодите, ублюдки-и-и!..
Из охотничьего домика раздался вопль.
Женский.
Элизабет.
Фрост увидел, как человек, облаченный в брюки да майку — местный блюститель порядка, возомнивший себя великим телохранителем, наверняка улегся почивать раздевшись до нижнего белья, — выскочил наружу. Затем взлетел, подброшенный целой очередью 7,62-мм советских пуль, проплыл над перилами, тяжко ударился оземь, покатился и замер.
Автоматчик бегом близился к старинному коттеджу. Фрост выстрелил дважды. Бандит запнулся, рухнул, остался лежать.
Что-то — может быть, знаменитое шестое чувство? — заставило Фроста оглянуться.
Он увидел нового автоматчика, разрядил магазин окончательно, услыхал беспомощный щелчок обессилевшего затвора. Пуля вышибла зонт из левой руки Фроста, наемник шлепнулся, вскрикнул. Поднялся почти молниеносно — чистое чудо, учитывая полученные накануне ранения. Сильнейший толчок.
Ожог в левой части головы. Накатывающая тьма. Фрост засеменил назад, опрокинулся вновь, прямо в окно ближайшей, лавчонки.
Лавчонка, по счастью, была крошечной и бедной. Владелец не мог позволить себе громадного сплошного стекла — да и ни к чему эдакие выкрутасы в заштатном городке. Частый переплет, мелкие стекла. Человек, пробивающий своим телом большую витрину, застекленную толстой прозрачной пластиной, как правило, гибнет, изрезанный насмерть. Иногда искромсанный на куски тяжеленными, падающими, будто ножи гильотины, осколками.
Фросту в этом отношении повезло. Но все равно, капитан тот же час потерял сознание.