Дэвид Холден сидел за деревянным столом. Антонио Бернарделли расположился напротив него. Католическая монахиня принесла тарелку с хлебом, а девочка примерно лет двенадцати поставила на стол кувшин и две чашки.

Монахиня улыбнулась. Девочка сделала реверанс. Они обе вышли из комнаты через арочный вход.

— Отец Карлос Монтенегро уже приглашал меня сюда. Простая, но здоровая пища. И даже Ортеги де Васкес или сам Эрнандес не осмелятся напасть на католическую церковь.

Холден не очень-то полагался на уважение Ортеги де Васкеса или Эрнандеса к священному дому Божьему; не верил он и в то, что их может остановить один лишь страх перед общественным мнением. Мясо было вкусное, и хлеб тоже, Холден сделал себе громадный бутерброд; красное вино, слегка отдававшее сушеным виноградом, согревало до самой глубины.

Некоторое время они ели молча, Холден отдавал должное второму бутерброду; между очередным куском и глотком вина он спросил:

— Ну что, может, все же откроешь секрет? Что такой маститый журналист, как ты, делает в этой глуши?

— Ты имеешь в виду, что меня чуть не застрелили люди Эрнандеса? Они решили, что мне чересчур много известно об их контрабандных операциях. И знаешь что? — Антонио откинулся на спинку стула, закурил. — Они недалеки от истины. У меня есть магнитофонные записи, даты встреч, записи разговоров, фотографии. — В глазах у него появилось жесткое выражение, таким Холден его еще не видел. — Они убили моего оператора, Гарри. Сволочи, перерезали ему горло от уха до уха, — сказал Бернарделли, в голосе у него зазвучал металл.

— Жаль, — кивнул Холден, отхлебнул еще вина, пытаясь удержаться где-то посредине между удовольствием и опьянением. Он решил пить медленнее, прежде чем хмель одержит верх. — Итак, они начали охоту за тобой. Почему же ты не сбежал?

— Мне было мало, хотелось еще. Проблема всех журналистов — всегда хочется больше. Это как у алкоголика или азартного игрока — никогда не бывает достаточно. И вот, черт возьми, здесь, в этом забытом Богом месте, я встречаю объявленного вне закона лидера «Патриотов» профессора Дэвида Холдена. Итак, каким ветром занесло вас сюда, доктор? Только рассказывайте подробно и с расстановкой, я должен запомнить весь рассказ на память, иначе мне придется вставать за записной книжкой, а я чересчур устал для этого, — и он рассмеялся.

Холден откусил еще один кусок, от бутерброда почти ничего не осталось.

— Я приехал сюда не совсем по своей воле, Бернарделли. Это долгая история.

— Долгие истории повышают тираж газеты. Давайте вы выскажете мне свою точку зрения на борьбу между «Патриотами» и ФОСА, идет? Дадите мне эксклюзивное интервью.

— Что-то я не вижу здесь репортеров, дружище, — Холден доел бутерброд. У него появилось чувство, будто он ел чересчур быстро; скорее всего, он был недалек от истины.

— Нет, я хочу сказать, что как только я поведаю всему миру, где вы и что делаете, даже в общих чертах, все репортеры Соединенных Штатов бросятся разыскивать вас. Выдать вас Штатам не могут, так ведь? Что, в США стало слишком жарко, и вы решили бороться с ними из заграницы? Я имею ввиду, многие известные патриоты и лидеры так и делали, типа правительства в изгнании, понимаете? Скажем, генерал де Голль во время второй мировой войны, когда Францией управляло контролируемое нацистами правительство Виши. Вы задумали что-нибудь в этом роде?

— Нет. Дело обстояло совсем по-другому.

— Я нахожусь здесь уже три недели. Пропустил все события, связанные с покушением на президента…

— Он все еще жив? — перебил Холден, резко поставив чашку на стол, вино пролилось.

— Ну, если это можно назвать жизнью, тогда жив. Насколько я знаю. Но заправляет всем Роман Маковски. И, по-моему, и дальше будет заправлять. — Пока Бернарделли рассказывал, Холден закурил одну из своих трофейных сигарет. — Вам и вашим ребятам придется несладко. У Маковски своя собственная манера ведения дел, и все будет так, как хочет он, либо не будет вообще. Именно так он действовал в Палате представителей все эти годы. Не колеблясь проводил именно те реформы, которые считал нужными.

— Слово «реформы» предполагает, прежде всего, какие-то изменения, — вставил Холден.

— Я пропустил величайшую сенсацию века: здание телефонной компании разрушено ракетой, вице-президент убит, президент смертельно ранен. Вот поэтому мне так необходимо раскрутить это дело с наркотиками, иначе редактор сотрет меня в порошок. А теперь вы… Слушайте, этим делом займутся репортеры со всего мира. Но я буду первым.

— Вы хотите правду? Отлично. Нам сообщили, что недостающая батарея противотанковых ракет ФОСА находится на одной из авиабаз. Мы отправились на базу расследовать дело, и попали в ловушку. Меня взяли в плен, часть наших людей погибла; дальше я только помню, как этот русский, Борзой, пытал меня электрошоком, топил в ледяной воде, избивал до полусмерти… — при воспоминании о пытках его охватила дрожь, это было его собственное хождение по всем кругам ада, — …потом меня накачали наркотиками и я очнулся только здесь, в гостях у Ортеги де Васкеса. Доставил меня сюда Эрнандес. У него до сих пор осталась моя кобура. А я сбежал.

— Да вы, пожалуй, еще круче, чем о вас говорят. Эрнандес серьезный противник. Он работал на одно из пяти Семейств Нью-Йорка. В отряде боевиков. Говорят, именно он несет ответственность за резню в Олбани.

Холден задумался. Наконец он вспомнил.

— Это случилось примерно пять лет назад…

— В прошлом месяце исполнилось ровно семь лет. Один из врагов хозяина Эрнандеса приехал в Олбани на свадьбу дочери. Группа боевиков в лыжных масках ворвалась в церковь прямо во время богослужения; двадцать шесть человек были убиты, еще около десятка ранены. После этого Эрнандес перешел южную границу Штатов и скрылся в Мексике. Он стал слишком опасен даже для самих гангстеров. По слухам, хозяин Эрнандеса приказал своим людям: «Убрать его; как вы это сделаете, меня не интересует». Что-то в этом роде. Никогда не думал, что Эрнандес способен среди бела дня расстрелять столько людей, да еще прямо в церкви.

— Инносентио Эрнандес больше не сможет безнаказанно расстреливать людей. Ему недолго осталось ходить по земле, можете поверить мне на слово. Уж можете мне поверить, Бернарделли.

У журналиста загорелись глаза.

— Вы пойдете по его следу? Это будет вендетта?

— Слово «месть» подходит больше. «Вендетта» предполагает слепую, неконтролируемую ненависть к человеку за зло, которое он причинил, в то время как «месть» подразумевает тонкий расчет своих действий. Я назову это местью.