Пол Лундквист прибыл в пять минут шестого. Повесив светло-коричневое пальто от Берберри на крючок, он опустил на стул свои метр восемьдесят (плюс-минус пара сантиметров) с заметным брюшком и поинтересовался со снисходительной улыбочкой:

— Так что там у вас всплыло?

Пару секунд я тупо взирала на гостя, лихорадочно соображая, чем мотивировала своё желание вновь с ним встретиться. потом торопливо забормотала:

— Ах да! В свете полученной мной информации… понимаю, что вторгаюсь в вашу личную жизнь, но мне необходимо всё проверить, пусть даже сама я пока не знаю, какое отношение это может иметь к делу…

Лундквист решил прийти мне на помощь.

— Почему бы просто не спросить о том, что вас интересует? — учтиво предложил он.

— Ну что ж… Мне сообщили, что вы горите желанием вновь сойтись с женой… то есть с бывшей женой.

— С Барри? Уверяю вас, об этом нет и речи.

— Но мне так сказали. — Я даже нахохлилась, что было глупо, ведь мне ничего подобного не говорили.

— Это неправда, — спокойно ответил Лундквист.

— Боюсь, я не могу раскрыть свой источник, но, поверьте на слово, он очень достоверный, — гнула я своё.

— Вынужден вас разочаровать. Вас дезинформировали.

Сказать на это в общем-то было нечего.

— Ладно, вам виднее, — сдалась я. — Но я хотела поговорить кое о чём ещё.

— Слушаю.

— В прошлый раз вас заметно смутил мой вопрос, не было ли иных причин для развода, помимо вашего увлечения другой женщиной.

Он задумался.

— Не помню, чтоб меня особенно смутил этот вопрос. Если вам так показалось, то, наверное, потому, что меня начало раздражать ваше копание в моей личной жизни. — И поспешно добавил: — Я вас вовсе не виню. Это ваша работа. Но порой… хм, действует на нервы.

— Понимаю. Однако Тодд так упорно намекал, дескать, не всё чисто с вашим разводом, что я…

— Моего сына не назовёшь надёжным источником. — Лундквист невесело усмехнулся. — Если память мне не изменяет, я уже предостерегал вас, чтоб не слишком доверяли его словам.

— Да, но проверить я всё равно обязана. А он иногда говорит правду. Сами сказали.

— Конечно, говорит. Все иногда говорят правду. Но поверьте, это не тот случай.

Ничего я не добилась, как и ожидала. И всё же сочла нужным сделать последнюю попытку, прежде чем с чистой совестью отступить.

— Очень жаль. А я так рассчитывала найти подтверждение хотя бы чему-то из того, чем Тодд со мной поделился.

— Это что, так важно?

— Вам судить. Дело в том, что на днях я узнала кое-что очень неприятное. — Я рассказала ему о фотографиях Кэтрин. перечёркнутых красным маркером. — У вашего сына из-за этого могут быть большие неприятности.

— Почему? Он никогда не скрывал своей неприязни а Кэтрин.

— Знаю. Но это уже слишком. Складывается впечатление — вы уж меня простите, — что его ненависть к бедной девочке была чуть ли не патологической.

— А что сам Тодд сказал об испорченных фотографиях?

— Твердит, что его художества не имеют никакого отношения к смерти Кэтрин и якобы помогли ему избавиться от отрицательных эмоций.

— А знаете, здесь он прав. Уж лучше выплеснуть негативные чувства, чем носить в себе. Слушайте, я согласен, история крайне неприятная, но чем это может грозить мальчику? Ведь никто не убивал Кэтрин.

— Вот тут вы ошибаетесь, мистер Лундквист, — бесстрастно произнесла я. — Только что было установлено орудие убийства. И в скором времени наверняка будет сделано официальное заключение. — Что, в общем-то, правда. Вроде как. Первая часть, во всяком случае. Ведь я же не сказала, что орудие убийства обнаружила полиция.

Лундквист опешил. Недоверчиво уставился на меня, потом, запинаясь, дрожащим от ужаса голосом пролепетал:

— О господи, господи… но ведь вы не думаете, что Тодд… Ему же только двенадцать…

— Я знаю. Но и дети порой становятся убийцами.

— Ну посудите сами — зачем Тодду было уродовать фотографии, если он погубил саму Кэтрин? Да ещё и признаваться в этом!

— Верно. Но кажется, ваш сын полагает, что ему может сойти с рук что угодно. Возможно, даже убийство. Я пообещала Донне, что не стану рассказывать полиции об инциденте с фотографиями, если это не связано с гибелью Кэтрин. Но теперь, когда точно установлено, что она была убита, эта история тревожит меня всё больше. Что, если Тодд счёл символичным замазать ей лицо — словно повторно изгонял ей из своей жизни? — По-моему, такое наблюдение достойно высокооплачиваемого психоаналитика.

Лундквист тотчас поставил меня на место:

— Что за ерунда! Вы же не психиатр! — Он не на шутку разозлился, от недавнего добродушия не осталось и следа. — Не спорю, Тодд изрядно разболтан, зачастую невыносим, но он не убийца. И кстати, может, я туповат, но что-то не пойму, как это всё связано с крушением моего брака.

— Да в принципе никак. Напрямую — никак. Суть в том, что пока у меня нет ни малейших оснований верить Тодду ни в чём. — И тут я разыграла козырную карту: — Послушайте, мистер Лундквист, мне даже думать страшно, что двенадцатилетний мальчик способен на такое. Я бы с радостью поверила Тодду, что его ненависть к Кэтрин не шла дальше порчи фотографий. Но откровенно говоря, у меня есть сомнения. И как вы сами сказали, я не психиатр. А коль скоро он врёт даже насчёт развода собственных родителей, я не в праве закрывать глаза на возможность того, что… прошу прощения, что он неуравновешен. Возможно, до опасных пределов.

Лундквист побагровел, открыл рот, потом спешно закрыл — и вдруг почти небрежно заметил:

— Почему у меня такое чувство, что вы мною манипулируете?

— Да я…

Жестом он велел мне умолкнуть и нехотя промолвил:

— Тодд сказал вам правду. Я не оставлял Барри ради другой женщины. Не было никакой другой женщины. Но больше я ничего не могу сказать. Единственное… причина нашего с Барри разрыва никоим образом не связана с тем, что случилось с Кэтрин.

Я была поражена до глубины души. Но ухитрилась этого не показать.

— Возможно, и так, — возразила я, — но не исключено, что вы просто не осознаёте важности данного обстоятельства. Вот почему я призываю вас к откровенности. Если выяснится, что это не имеет отношения к смерти Кэтрин, обещаю: всё останется между нами.

Лундквист покачал головой.

Нет, этот человек попросту вынуждает меня прибегнуть к шантажу! (Естественно, самому невинному.)

— Поверьте. мне совсем не хочется идти в полицию. Но поскольку речь идёт об убийстве, власти вправе рассчитывать, что я расскажу им всё, что знаю об этом деле. Всё, понимаете?

Лундквист и глазом не моргнул. Молча сидел как истукан, и я даже отдалённо не представляла, о чём он думает. Вот с горя выдала такой перл:

— Что может быть важнее, чем спасти вашего сына от неприятностей?

И тут, с наимрачнейшей гримасой, исказившей добродушное от природы лицо, Пол Лундквист произнёс то, о чём я так мечтала:

— Ну ладно, ваша взяла.

* * *

— Когда мы расстались, я продолжал любить Барри, — избегая моего взгляда, начал Лундквист. — Она была хорошей женой, да и вообще Барри — хороший человек. С тем, что случилось, ни она, ни я ничего не могли поделать. Правда, я не сразу с этим смирился, но теперь понимаю: развод был неизбежен.

— Значит Барри встретила другого мужчину?

— Нет. Сондру Кинг.

— Не понимаю.

— Она влюбилась в Сондру Кинг! — рявкнул Пол. Но хорошее воспитание тотчас взяло верх, и он пробормотал: — Извините.

А я сидела точно громом поражённая и чувствовала себя полнейшей идиоткой. Подобная мысль мне и в голову не приходила. А могла бы дотумкать, между прочим, как-никак в конце двадцатого века живу!

— Неудивительно, что вам не хотелось афишировать эту историю, но в то же время к чему было делать из этого такай большой секрет? — с авторитетным видом молвила я, усиленно стараясь казаться невозмутимой. Но надолго моего апломба не хватило. — В конце концов, отношения между… э-э… в смысле, отношения такого… э-э… рода теперь уже не столь редки, — заблеяла я. Дело даже не в том, что мне трудно принять женскую гомосексуальность, просто неудобно это обсуждать. Точно так же, как неловко говорить о чьей бы то ни было сексуальной жизни, включая свою собственную. (Ну ладно, убедили, я чересчур закомплексована.)

Лундквист вроде бы слегка оттаял.

— Согласен, — произнёс он, и мимолётная улыбка, безусловно вызванная моим смущением, тотчас преобразила его лицо.

— Тогда почему же…

— Попробуйте-ка убедить в этом свою клиентку. Если она узнает правду о нашем разводе, без колебаний лишит Барри наследства. Так что вы просто не имеете права никому об этом рассказывать.

— Не буду, клянусь. Но только если, как я уже сказала, это впрямую не связано с убийством.

Насколько я успела узнать Эвелину Корвин, у Лундквиста были основания для тревоги. Миссис Корвин чуть ли не с гордостью поведала мне, как вычеркнула сына из завещания, стоило тому жениться второй раз — на матери Кэтрин, — поскольку считала его выбор неудачным. А ещё, помнится, она обмолвилась, что, дескать, старомодна и не склонна поощрять то, что ей кажется неправильным.

— Уверен, именно из-за старой миссис Корвин Барри с Сондрой не живут вместе, — продолжал Лундквист. — Барри жутко переживала, что бабушка может узнать насчёт их отношений с Сондрой и вычеркнуть её из завещания. А деньги ей нужны — ради Тодда, чтобы обустроить для него приличное жильё. Мне бы тоже этого хотелось. Даже пусть вместе с Кинг — хотя, ей-богу, предпочёл бы, чтоб без неё. — Он протяжно вздохнул. — Эх, если б я сам мог побольше для мальчика сделать, в финансовом смысле, но — увы! — Он снова вздохнул, на сей раз ещё глубже. — Кроме того, для Барри — для нас обоих — очень важно обеспечить Тодду врачебную помощь, в которой он нуждается, а на это тоже требуются деньги. и немалые. Он и сейчас посещает психиатра, но реже, чем следовало бы. И потом, я даже не знаю, есть ли от этого типа толк. Но большего я позволить пока не могу. Короче, вот почему они с Сондрой — хотя, по-моему, главным образом Сондра — и придумали эту историю насчёт другой женщины.

— И заставили вас поддержать это враньё.

— Не заставили — слёзно упросили. По крайней мере Барри. И я решил, что должен это сделать — ради Тодда.

— Вероятно, непросто было смириться с таким раскладом… ваша жена и миссис Кинг…

— Очень непросто. Видели б вы меня, когда Барри призналась, что происходит. Я просто обезумел. Обзывал её последними словами, и ещё долго терзался. Не столько из-за своей разбитой жизни — боялся, как это скажется на Тодде. — Тут он впервые за всё время нашей беседы посмотрел мне в глаза. — А главное, всё это так неожиданно, точно гром средь ясного неба. Я даже не подозревал, что она… чёрт, выговорить не могу… лесбиянка. Знаете, когда я впервые это понял?

Я покачала головой.

— Когда она сама сказала. Представляете? Такого идиота, как я, ещё поискать. — Он презрительно усмехнулся.

Мне стало больно за него.

— Говорят, часто такие вещи вовсе не бросаются в глаза, — попробовала я его утешить, сама не ведая, правда это или нет.

— Что ж, одно могу сказать: мне ни черта не бросилось в глаза.

— А как насчёт Тодда? Когда, по-вашему, он обо всём узнал?

— Ума не приложу. Мы с Барри всегда были предельно осторожны, но Тодд очень проницательный — у него необыкновенно развита интуиция.

Значит, теперь это так называется?

Лундквист доверительно подался ко мне. Он был очень серьёзен и печален. Вся враждебность разом выветрилась, стоило ему облегчить душу.

— Знаете, миссис Шапиро, — признался он, — мне потребовалось немало времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что Барри любит Сондру Кинг, и до конца осознать: она не властна над своей сексуальной ориентацией, так же как я над своей. Но до сих пор не пойму, как она могла выбрать такую неприятную особу, как эта Кинг? Дамочка ещё та, — продолжал он с кривой ухмылкой (или это нервный тик?). — Чуть ли не каждый день добавляет новые красочные штрихи к той легенде, о которой мы договорились с Барри. Теперь, слышал, она твердит всем, что Барри стала злоупотреблять косметикой потому, дескать, что я был такой невнимательный муж. А по правде, моя бывшая жена всегда обожала краситься, еще до нашего знакомства. Ну да бог с ней, с этой Кинг, пускай врёт на здоровье. — И, помолчав, подытожил: — Хочу, чтоб вы поняли. Дело не в том, что я предубеждён против Сондры; может, она и ничего. Дело в том, что моя Барри была — и есть — чудесная, особенная. Она могла б себе получше пару найти.

Честное слово, мне стало жаль его до слёз.