Тигран Оганесян
12 марта исполнилось 150 лет со дня рождения Владимира Ивановича Вернадского, мыслителя-универсала, стоявшего у истоков десятка принципиально новых научных дисциплин в самых различных областях естествознания
Владимир Иванович Вернадский
Фото: ИТАР-ТАСС
Годом Вернадского объявило 2013 год ЮНЕСКО, не забыл о гениальном ученом и интернет-гигант Google, украсивший в памятный день свою стартовую поисковую страницу специальным логотипом.
Большое внимание уделили своему соотечественнику официальные власти Украины (Владимир Иванович был украинцем): премьер-министр Николай Азаров и министр образования и науки Дмитрий Табачник приняли участие в праздничном заседании по случаю 150-летия Вернадского, которое прошло в Национальной академии наук Украины, причем г-н Азаров в своем выступлении даже заявил, что «наследие академика Вернадского, без преувеличения, стало краеугольным камнем украинской государственности».
Правда, на самом деле Вернадский был весьма активным противником независимости Украины и ратовал лишь за ее культурно-национальную автономию; более того, он неоднократно публично высказывался в поддержку полного восстановления дореволюционных границ России (включая «возврат» Польши и Финляндии). И хотя при гетмане Скоропадском Вернадский стал основателем и первым президентом Украинской академии наук, его согласие возглавить ее во многом объяснялось тем, что гетман неоднократно заявлял: Украина снова войдет в состав России, после того как «закончится советская власть» (сам Скоропадский был генералом царской армии).
В России юбилей Вернадского почему-то остался на периферии общественного интереса большинства СМИ и политического истеблишмента, хотя для нашей страны общий кумулятивный эффект от проделанной им до и после революции научно-организационной работы был поистине колоссальным и, при всем уважении к «украинскому периоду» жизнедеятельности Владимира Ивановича, куда более значимым.
Биогеохимия, обогнавшая время
Из крупных российских политиков 12 марта дань уважения Владимиру Ивановичу отдал, по сути, лишь лидер КПРФ Геннадий Зюганов, выступивший перед началом очередного заседания Госдумы со специальным обращением, в котором, в частности, посетовал на недостаток внимания к Вернадскому со стороны государства: так и остался в проекте памятник Вернадскому, который торжественно обещали соорудить к юбилею в Москве, а из запланированного к изданию полного собрания его сочинений к настоящему времени вышел лишь первый том из двадцати четырех.
К слову, в России до сих пор нет не только ни одного памятника Вернадскому, но и даже его официального музея: здание, которое по предложению одного из главных вернадсковедов позднесоветского времени академика Александра Яншина планировалось использовать для этой цели в столице (полностью отреставрированный особняк Шаховских на Зубовском бульваре, в котором регулярно останавливался Владимир Иванович, когда приезжал из Питера в Москву), в начале 1990-х неожиданно перекупил какой-то арабский коммерсант, а дом на Арбате — двухэтажный конструктивистский особняк в Дурновском переулке, в котором Вернадский жил в последние годы, — просто снесли.
Увы, совсем немного не дожил до юбилейной даты один из крупнейших отечественных исследователей жизни и творчества Вернадского Владислав Павлович Волков, с которым автору этой статьи посчастливилось повстречаться летом 2011 года (большое интервью с Волковым легло в основу опубликованной в нашем журнале биографической статьи о Вернадском (см. «Геологическая сила разума» , № 30–31 за 2011 год).
Окончив в 1956 году геологический факультет МГУ, он более полувека работал в Институте геохимии и аналитический химии АН СССР (РАН) имени В. И. Вернадского. И на протяжении нескольких последних десятилетий главным делом его жизни была кропотливейшая работа по расшифровке и комментированию дневников и публицистических работ Вернадского (по словам Волкова, у Вернадского был удивительно неразборчивый «бисерный» почерк, и при работе в архиве над его дневниками ему приходилось постоянно пользоваться лупой). За эти годы под его редакцией вышли шесть томов дневников Вернадского, а последний, седьмой, том был полностью подготовлен Волковым к публикации незадолго до смерти.
В нашей беседе Владислав Павлович, в частности, высказал мнение, что, по большому счету, по масштабам и широте научного дарования рядом с Вернадским в истории российской науки можно поставить только Ломоносова и Менделеева.
Вернадский родился в очень счастливое для него время, когда комплекс естественных наук накопил огромное количество эмпирического материала, который требовал серьезного теоретического осмысления. Владимир Иванович всегда проповедовал верность эмпирическим наблюдениям. Факты для него были безусловным приоритетом, в методологии науки он ставил их выше гипотез. Сам он, конечно, гипотез не чуждался, но постоянно оговаривался, что гипотезы нужны прежде всего для пробуждения работы собственного мозга, чтобы через одно-два поколения эти гипотезы могли быть развиты на новом эмпирическом материале.
В то же время, хотя Вернадский и был ярко выраженным ученым-эмпириком, он занимался активным синтезом накопленных научных знаний. И именно такой оригинальный научный склад ума позволил ему стать одним из родоначальников множества новых синтетических научных направлений (среди самых важных — радиобиология и радиогеология, геохимия и биогеохимия, метеоритика и мерзлотоведение). Но, безусловно, прежде всего Вернадский был крупнейшим геологом-минералогом. И в любой иностранной энциклопедии о нем говорится как о выдающемся российско-советском ученом геохимике, минералоге и кристаллографе.
В период с 1906-го по 1918 год были выпущены отдельные части фундаментального труда Вернадского «Опыт описательной минералогии». В то время эта наука ставила перед собой весьма ограниченные цели. Минералоги считали, что их задача должна сводиться в основном к всестороннему описанию минералов и их систематизации. Условиями образования минералов тогда интересовались мало. Вернадский подошел к минералогии с совершенно новой точки зрения: он выдвинул идею эволюции всех минералов. Главная цель минералогии, по Вернадскому, — изучение истории минералов в земной коре.
В декабре 1909 года он выступил на XII съезде естествоиспытателей и врачей с докладом «Парагенезис химических элементов в земной коре», положившим начало науке геохимии, которая, в понимании Вернадского, должна была стать историей «земных атомов». Ученый призывал воспользоваться новым методом исследования истории химических элементов с применением явления радиоактивности, предположил существование генетической связи химических элементов.
Наконец, биогеохимия — базовый объект научных изысканий Вернадского зрелого периода — получила официальный статус уже после его смерти благодаря усилиям его ближайшего ученика академика Александра Виноградова, создавшего в Москве Институт геохимии и аналитической химии им. В. И. Вернадского.
Как отмечает Владислав Волков, «у Вернадского была кардинальная идея — способствовать созданию и развитию новой науки, биогеохимии, науки об изучении живого вещества. Но с этой идеей он настолько сильно обогнал свое время, что проведенный им в середине 1920-х широкомасштабный зондаж отношения к ней западных коллег показал: новую науку там никто не понимает и не принимает (с 1922-го по 1926 год Владимир Иванович работал в “полуэмиграции” в Париже. — “ Эксперт” ). И после того как Вернадский перебрал все варианты на Западе и убедился в их бесперспективности, он наконец уступил активным настояниям своего давнего друга и коллеги Сергея Ольденбурга, сыгравшего огромную роль в сохранении Академии наук в начале двадцатых годов, и принял решение вернуться для продолжения своей научной работы на родину».
По словам Волкова, «сделав этот нелегкий выбор, Вернадский в дальнейшем ни разу не пожалел о нем. По крайней мере, об этом свидетельствуют его дневниковые записи последнего периода жизни». И хотя к большевистской партии в целом он относился, мягко говоря, критически, называя ее «партией малообразованных людей, в которой полно карьеристов и мошенников», внутри нее он специально выделял так называемую головку (по его собственному выражению), к которой он относил Сталина и Молотова. Более того, во всех дневниковых записях Вернадского Сталину дается очень высокая оценка как «государственно мыслящему человеку, проводящему в основном правильную политику».
И в самом конце своей жизни он написал: «По-моему, я сделал правильное решение… Да, я мог остаться профессором в Праге или в Сорбонне, но тогда я бы никогда не сделал того, что мне удалось потом сделать в Советском Союзе». Разумеется, несмотря на все усилия, огромный авторитет и умение «работать с властью», Вернадскому удалось реализовать далеко не все свои грандиозные научные планы, но благодаря еще одному его редкому дару — удивительному чутью на людей, способных продолжить его дело, — у него оказалось множество очень талантливых учеников, успешно развивавших все научные направления, у истоков которых он стоял.
От биосферы к ноосфере
К сожалению, наиболее новаторские идеи и подходы Вернадского в области взаимодействия человека и окружающей среды (биосферы и ноосферы), фактически заложившие основу современной энвайронменталистики, очень долгое время оставались практически незамеченными — как в Советском Союзе, так и за рубежом.
Достаточно, например, упомянуть, что в СССР при праздновании 100-летнего юбилея Вернадского в 1963 году ни о его учении о биосфере, ни тем более о теории перехода биосферы в ноосферу вообще не говорилось ни слова. Впрочем, что касается ноосферы, то здесь, конечно, немалую роль играли чисто идеологические соображения — эта идея никак не укладывалась в рамки марксистско-ленинской философии (у классиков марксизма-ленинизма нигде нет и намека на то, что деятельность человека является геологической силой, и уж тем более такую роль не может играть человеческая мысль).
В свою очередь, запоздалое признание заслуг Вернадского на Западе во многом объяснялось еще и языковым барьером: все основные его работы по биохимии, или, в современной трактовке, по проблемам окружающей среды, печатались на французском языке. Первый официальный перевод на английский ключевого произведения Вернадского «Биосфера Земли» был сделан лишь в 1988 году.
Как известно, термин «биосфера» был впервые употреблен еще в 1804 году французским ученым Жаном Батистом Ламарком, однако Вернадский вложил в него совершенно иной, гораздо более глубокий смысл. Для совокупности населяющих Землю организмов он ввел термин «живое вещество», а биосферой стал называть всю ту среду, в которой это живое вещество находится, то есть всю водную оболочку Земли, поскольку живые организмы существуют и на самых больших глубинах Мирового океана, нижнюю часть атмосферы, в которой обитают насекомые, птицы и люди, а также верхнюю часть твердой оболочки Земли — литосферы, в которой живые бактерии в подземных водах встречаются до глубины около двух километров.
В биосфере, согласно терминологии Вернадского, существует «пленка жизни», концентрация живого вещества в которой максимальна. Это поверхность суши, почвы и верхние слои вод Мирового океана. Выше и ниже нее количество живого вещества в биосфере Земли резко убывает.
Что же касается ноосферы, то этот термин Вернадский впервые публично использовал в 1937 году в докладе «О значении радиогеологии для современной геологии», который он прочитал на 17-й сессии Международного геологического конгресса (его обобщающая работа «Научная мысль как планетное явление», судя по дневникам и письмам Вернадского, в основном была написана в 1937–1938 годах). Как отметил в этом своем выступлении Владимир Иванович, «исторический процесс на наших глазах коренным образом меняется. Впервые в истории… человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. И перед ним, перед его мыслью и трудом, становится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого. Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся, и есть ноосфера».
Однако, по большому счету, коллег или учеников Вернадского, которые могли бы продолжить это важнейшее направление его научной деятельности после его смерти, не нашлось: практически никто из них в советское время эти идеи всерьез не понимал и не пытался развить (чуть ли не единственным исключением был его близкий друг Борис Личков, который позднее сам написал книгу о переходе биосферы в ноосферу, но этот его труд до сих пор так и не опубликован).
Философский скептик
Сам Вернадский неоднократно называл себя «философским скептиком». В одной из немногих своих прижизненных публикаций в советское время, в той или иной мере затрагивающих мировоззренческие вопросы, он более четко обозначил, что именно имел в виду под этим скепсисом: «Это значит, что я считаю, что ни одна философская система (в том числе наша официальная философия) не может достигнуть той общеобязательности, которой достигает (только в некоторых определенных частях) наука. Для меня ясно лишь одно — в научном изучении биосферы лежит корень многих не только научных, но и философских касающихся человека проблем; современный взрыв научного творчества, особенно интенсивный в области наук астрономических и наук об атомах, с которыми биогеохимия связывает науки о жизни, должен привести к новому расцвету философской мысли. “Кризис” заключается в том, что все старые философские построения не охватывают новое, быстро растущее научное описание реальности».
Однако будучи человеком мудрым и осторожным, после возвращения в 1926 году в СССР он принципиально воздерживался от речей или статей на идеологические темы и тем более от прямой критики марксистско-ленинских теорфилософствований. Единственное и притом весьма условное исключение — официальная публикация в начале 1930-х довольно жесткой полемики Вернадского с академиком Дебориным в журнале «Известия АН», которая закончилась для него благополучно, хотя, разумеется, могла привести к очень печальным последствиям.
Весьма язвительные комментарии к той же «Диалектике природы» Энгельса и к ленинскому «Материализму и эмпириокритицизму» можно обнаружить только в личных дневниках Вернадского и отчасти в его последней обобщающей работе «Научная мысль как планетное явление», заканчивая которую он прекрасно осознавал, что ее полная версия вряд ли когда-либо будет официально одобрена цензурой. В самом ее конце есть несколько четко прописанных параграфов, отражающих истинную позицию Владимира Ивановича по отношению к диамату. Так, в этой работе Вернадский пишет, что «официальный диалектический материализм… никогда не был систематически до конца философски выработан, полон неясностей и непродуманностей», и особо подчеркивает: «Философы-диалектики убеждены, что они своим диалектическим методом могут помогать текущей научной работе. Мне представляется это недоразумением. Никогда никакая философия такой роли в истории мысли не играла и не играет. В методике научной работы никакой философ не может указывать путь ученому, особенно в наше время».
В 1977 году эту книгу Вернадского все-таки выпустили, но антисоветские тезисы, разумеется, убрали. А вариант без купюр появился лишь в перестроечном 1989-м.