Эксперт № 43 (2013)

Эксперт Эксперт Журнал

 

Кризис еще можно остановить

Редакционная статья

Рисунок: Сергей Жегло

Развилка, на которой оказалась экономика России в 2013 году, пройдена. В стране начинается экономический кризис. Наихудший, но все-таки весьма вероятный сценарий этого кризиса выглядит так.

Детонатором становятся финансовые проблемы в субъектах федерации. Именно региональные власти первыми и в наибольшей степени столкнутся с последствиями умирания промышленности. Заводы если и не закрываются совсем (а многие уже закрываются, например Волгоградский алюминиевый), то временно останавливаются, распуская рабочих в неоплачиваемые отпуска. Целый ряд крупных машиностроительных предприятий — в предбанкротном состоянии, поступления по налогу на прибыль падают. При этом региональные финансы перенапряжены. За последние три года долги регионов выросли более чем на 50% — сегодня суммарный долг субъектов федерации составляет 1,4 трлн рублей (плюс еще 250 млрд — долги муниципальных образований). Серьезные проблемы с дефицитом бюджета (более 5% доходной части) имеет более двух десятков субъектов федерации. Среди них такие крупные, как Краснодарский и Красноярский края. На 2014 год предварительно уже запланирован суммарный дефицит региональных бюджетов в 220 млрд рублей. Поскольку политика федерального правительства направлена на перекладывание все большего числа расходов на региональные бюджеты, то ухудшение финансового положения регионов напрямую ударит, например, по системам здравоохранения и образования. Падение уровня жизни провоцирует в регионах волну массовых беспорядков.

Федеральное правительство испытывает сокращение налоговых поступлений и одновременно — необходимость спасать региональные бюджеты. Повысить доходы бюджетов невозможно. Ужесточение налогового администрирования в условиях перехода из затянувшейся стагнации в острую фазу кризиса помочь не может, а повышать налоги некуда: вопреки расхожему мнению налоговая нагрузка у нас высокая — около 40% ВВП, по этому показателю мы в одной группе с Испанией, Польшей и Канадой.

Нарастает и давление со стороны естественных монополий. Правительство решилось заморозить в 2014 году их тарифы (это снизит давление на рентабельность обрабатывающей промышленности), однако политической воли хватило на заморозку сроком на год. Будучи очень крупными работодателями, монополии могут эффективно шантажировать правительство угрозой массовых увольнений. Однако, уступая их давлению, правительство подписывает смертный приговор обрабатывающей промышленности, из которой рентабельность перекачивается к монополиям. По сравнению с 2007 годом цены на газ в России в долларовом выражении увеличились в два раза, а рост цен на электроэнергию составил 67%; электроэнергия и железнодорожные перевозки у нас сегодня дороже, чем в США. Промышленность постепенно умирает, имея, с одной стороны, такие базовые издержки, а с другой — ВТО, членство в которой уже начинает оказывать депрессивное воздействие на целый ряд трудозатратных отраслей — от сельского хозяйства до автопрома.

В качестве единственной возможности как-то вырваться из этих тисков начинает рассматриваться существенная девальвация, которая могла бы помочь и повысить в рублевом выражении бюджетные доходы от сырьевого экспорта и как-то защитить промышленность. В пользу этого решения говорит тот факт, что с 2007 года реальное укрепление рубля составило 20%. Однако за годы жесткой денежной политики российские банки и компании накопили огромный внешний долг — примерно 700 млрд долларов. Поэтому ослабление рубля приведет к столь значительному увеличению долговой нагрузки, что сведет на нет все плюсы девальвации. К тому же ослабление рубля уменьшит возможности российских компаний по закупке иностранного оборудования. Тем не менее в какой-то момент девальвация может оказаться неизбежной…

Конечно, в реальности наихудшие сценарии реализуются нечасто, однако в нынешнем положении рассчитывать на то, что пронесет, было бы слишком опрометчиво. Поэтому и потенциал для развития депрессии очень большой. Тем более если на самом входе в кризис его усугубить мерами бюджетной экономии. Противостоять же разворачиванию этого наихудшего сценария может сегодня, пожалуй, лишь сочетание активной инвестиционной политики государства (при сдерживании социальных расходов) и смягчения политики денежной. Процесс выбытия наименее эффективных компаний все равно уже запущен. Важно, чтобы высвобождающиеся ресурсы вовлекались в растущие проекты, а не усиливали депрессию. Попытки же затаиться в расчете на то, что пронесет, неизбежно закончатся скатыванием в глубокий и продолжительный обвал.   

 

Записки для Белого дома

Татьяна Гурова

Делая ставку на экономию и институциональные реформы, правительство лишь усугубляет экономическую рецессию. Экономисты видят выход в активном и безотлагательном наращивании инвестиций как со стороны государства, так и со стороны бизнеса. И утверждают, что деньги в стране для этого есть

Рисунок: Сергей Жегло

Стагнация в российской экономике продолжается. Более того, экономика рискует войти в новый затяжной спад с ростом безработицы (чего в России вообще никогда не было) и заметным падением реального уровня жизни населения (чего в России не было уже более десяти лет). Осень, от которой многие ждали позитива, позитива не принесла. Темпы роста ВВП в третьем квартале 2013 года оказались почти нулевыми. Теперь оценку роста по итогам года даже на 1,8% в Минэкономразвития называют оптимистичной. По словам заместителя министра экономического развития Андрея Клепача , экстраполяция дает только 1,5–1,6% роста ВВП в текущем году. Переход к столь низким темпам роста — принципиальный рубеж. Заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Вячеслав Панфилов говорит, что даже двух-трехпроцентный рост экономики для России не просто стагнация, а ухудшение уровня жизни людей. Это действительно так. Длительный период недоинвестирования в основной капитал нашей экономики привел к тому, что ресурсы, необходимые для продолжения функционирования основных фондов промышленности и инфраструктуры страны, при столь низком росте будут фактически финансироваться из доходов населения.

Физически ощутимые признаки радикального ухудшения ситуации уже видны. С февраля по октябрь 2013 года задолженность по зарплате (самый яркий признак кризиса) выросла в 1,37 раза. В ряде промышленных регионов (в частности, на Урале) многие предприятия начали отправлять работников в неоплачиваемые или частично оплачиваемые отпуска. Увеличивается число людей, работающих неполный рабочий день. Как заявил на совете по экономической политике Уральского федерального округа Игорь Холманских , полномочный представитель президента в УФО, сегодня едва ли не каждую неделю на Урале возникает новая горячая точка. Особенно неблагополучным может в плане сокращений стать 2014 год.

Крайне непростая ситуация с налоговыми поступлениями в бюджеты — и в федеральный, и в региональные. Стагнация экспорта и падение прибыли предприятий в этом году привели к стагнации налоговых сборов. За первые семь месяцев года план по доходам федерального бюджета исполнен на 57%. По данным Минфина, в него поступило 7,33 трлн рублей, на 84 млрд больше, чем за аналогичный период 2012 года. Однако видно, что доходы федерального бюджета отстают даже от ВВП, который растет очень медленно: за этот период доходы бюджета выросли на 1,16%, а ВВП — на 1,4%. Это говорит о том, что экономика, создающая добавленную стоимость, больше не может выдавливать из себя налоги, налоговая нагрузка слишком велика даже для крупных экспортных предприятий.

Это видно по основным налогам, наполняющим федеральный бюджет. Сборы НДС на товары, производимые внутри страны, за семь месяцев этого года снизились на 2%. Налицо провал с вывозными пошлинами: пошлин на вывозимую сырую нефть к концу июля удалось собрать лишь 1,32 трлн, а в прошлом году к этому моменту в казне было уже 1,46 трлн этих поступлений (–10%!). Упали доходы от вывозной пошлины на газ (247 млрд против 271 млрд, –9%).

Наконец, не лучшим образом обстоит дело с налогом на прибыль организаций. К 1 августа по этому виду налога было собрано 201,9 млрд рублей — на 6 млрд меньше, чем за аналогичный период 2012 года (–3%). Провальными по этому налогу были март, май и июнь.

Региональные бюджеты изо всех сил борются с растущим дефицитом. Череда обсуждений региональных бюджетов выявляет один тренд: на фоне необходимости поддерживать сносную жизнь в регионах региональные власти пытаются увеличить или не допустить падения сборов по налогу на доходы физических лиц, включая меры по борьбе с серыми зарплатами. Вряд ли это может принести долгосрочный результат: серые зарплаты и сокращение НДФЛ — запоздалая, но ожидаемая реакция на повышение ЕСН. Если в предыдущие годы, когда экономика хоть и не сильно, но росла, предприятия были в состоянии выдерживать увеличившееся налоговое бремя на зарплату, то с переходом в стагнацию это стало невозможно.

Укрепление в стагнации

Удивительно, но факт: правительство публично не обсуждает такие детали. Все комментарии чиновников лежат в плоскости концептуальных оценок или решений. Впрочем, решений в виде сознательных действий, направленных на преодоление негативных тенденций, нет. Правительство отдает власть над экономикой внешним факторам, региональным властям, новым реформам и просто судьбе.

Так, министр экономического развития Алексей Улюкаев признавался, что столь неблагоприятной обстановки в экономике страны не наблюдалось последние пять лет — со времен глобального финансового кризиса 2008 года. По его словам, причинами сложившейся ситуации стали очень серьезные глобальные факторы. Среди них — наблюдающаяся уже долгое время низкая конъюнктура мировых рынков, рецессия в еврозоне, а также спад физических объемов российского экспорта, на который наложилась отрицательная ценовая динамика. В итоге серьезно пострадали финансовые результаты деятельности отечественных предприятий. А это стало проблемой для формирования региональных бюджетов за счет налога на прибыль.

Министр финансов Антон Силуанов предлагает избежать скатывания в рецессию за счет макроэкономической стабильности, сокращения издержек. Следующие три года — это «трехлетка сокращения издержек», говорит он.

Ответственный за экономический рост первый вице-премьер Игорь Шувалов , в свою очередь, заявил, что инновационному развитию российской экономики мешают высокие цены на нефть. Как пояснил Шувалов, запрос на инновации появится тогда, когда исчезнут надежды на высокие цены на нефть, «на наш традиционный экспорт». При этом, отметил Шувалов, падение цен на нефть тоже будет невыгодно России: власти испытают серьезные трудности с социальными обязательствами. Таким образом, выхода из сложившейся парадоксальной ситуации, по версии вице-премьера, не существует. И то, что может идти во благо всей экономике, а именно все еще остающиеся высокими нефтяные доходы, для нашей страны оказывается «ресурсным проклятием».

Летом эксперты надеялись, что экономическим ростом в стране займется также Центробанк во главе с Эльвирой Набиуллиной . Но этим надеждам, судя по всему, сбыться не суждено. После нескольких первых выступлений Набиуллиной на посту главы ЦБ, где она говорила о возможном снижении ставки рефинансирования и помощи российской экономике, оказалось, что основная задача ЦБ, как и прежде, — недопущение роста инфляции.

Вмешаться в ситуацию с экономическим ростом решил и вице-премьер Аркадий Дворкович , отвечающий в правительстве за модернизацию и инновации. В конце сентября он предложил выровнять ставки по НДС и НДФЛ на уровне 15%. Но, когда заявление вызвало переполох не только в СМИ, но и в самом правительстве, чиновник заявил, что он пошутил.

Больно и обидно на это смотреть, так как если не все, то многие, кто занимается реальной экономикой, понимают, что у России есть колоссальные резервы для быстрого перехода к высоким темпам роста. «Хочу подчеркнуть, что стагнация в РФ своеобразна, она не экономическая, а скорее управленческо-монополистическая, — сказал недавно на конференции в России глава группы “Креон” Фарес  Кильзие . — Возможности развития внутреннего рынка колоссальны, и трудно представить, как можно было допустить его стагнацию». Многие российские экономисты тоже считают, что проблема внутренняя, внешних мировых шоков, по сути, нет. Вопрос в адекватности системы стратегического управления. По мнению Вячеслава Панфилова, потенциал экономического роста превосходит и то, что есть сейчас, и то, что было в лучшие годы до кризиса.

Что предлагают либералы

Критикующие правительство либеральные экономисты в ходе дискуссии о мерах по оживлению экономического роста предложили свой привычный набор.

В Высшей школе экономики утверждают, что без институциональных реформ сдвинуться с места будет невозможно, отмечая при этом, что осуществлять эти реформы некому. По мнению либералов, госинвестиции — пустая трата денег, поскольку низкоэффективные проекты, не дающие отдачи, мало способствуют росту. Вывод: ситуация безвыходная. «Мы не создали для инвесторов благоприятных условий... Для них экономика и климат должны быть понятными и прогнозируемыми. Этот процесс растянется на несколько лет, это уже очевидно», — заявил недавно экс-министр финансов Алексей Кудрин , предупредив о скором начале кризиса.

Альтернативой инвестиционным реформам либеральные экономисты, как и Минфин, видят так называемую жизнь по средствам. По словам главы Экономической экспертной группы Евсея Гурвича , «жить можно и при трех процентах. Хотя это будет достаточно болезненное состояние. Но при этом жить надо скромно, по средствам. То есть отказаться от траты триллионов на модернизацию вооружений, на решение проблем Дальнего Востока, на проведение олимпиад и чемпионатов мира по футболу».

Появились предложения радикально девальвировать рубль (они звучат как из либерального, так и из сугубо консервативного блока). Так, президент компании экономического консультирования «Неокон» Михаил Хазин заявил: для того чтобы стимулировать экономику и перевести ее в состояние роста, необходимо девальвировать рубль примерно до 45 рублей за доллар. Его фактически поддержал Михаил Дмитриев , президент Центра стратегических разработок, который тоже заявил о необходимости девальвации рубля. Не прибегая к мнению сторонних консультантов, скажем, что в нынешних условиях радикальная девальвация не нужна и вредна, она как раз срежет весь тот потенциал роста, о котором, в частности, говорит Панфилов. Девальвация была хороша, когда страна имела большой внешний долг и в то же время могла себе позволить объявить фактический дефолт (в 1998 году иного выхода не было, да и долг, большой для нее, для мировой экономики был ничтожным). Сегодня ситуация иная. Мы имеем большие внешние частные долги и долги государственных корпораций. Это во-первых. Во-вторых, мы имеем большие сбережения, которые в значительной степени уходят за границу. Девальвация только усугубит этот процесс — никто сегодня не будет инвестировать в страну с отсутствующей экономической стратегией, да еще и с падающей валютой.

В ряде промышленных регионов многие предприятия начали отправлять работников в неоплачиваемые отпуска

Фото: ИТАР-ТАСС

Разогреем экономику

По словам заместителя директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александра Широва, потенциал экономического развития недоиспользован на 30%. «Нам говорят, что загрузка мощностей близка к критической и нет потенциала для дальнейшего роста, нам говорят про демографический коллапс. Эти опасения сильно преувеличены и не отражают текущего положения дел», — подчеркивает он.

«Действительно, в этом году мы выйдем на 1,7–1,9 процента роста, в будущем году — на 2,5 процента из-за низкой базы. Но это неудовлетворительные показатели, — говорит директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН академик Виктор Ивантер . — Падение темпов роста — результат не внешних шоков и происков “мировой закулисы”, а сложившейся инвестиционной паузы. Мы завершили несколько крупных инвестиционных программ (в том числе подготовку к Олимпиаде в Сочи) и не начали новых. Мы уперлись в один фактор — инвестиционный. Нам нужна новая экономическая политика. И эта политика — инвестиционная. Мы встали на дурацкую позицию меньше тратить. Такая позиция не разгонит экономику».

По мнению Виктора Ивантера, одним из стратегических векторов развития и наиболее значимых факторов экономической динамики для России должно стать ускоренное развитие инфраструктурных отраслей. Это необходимо для ликвидации многочисленных узких мест, затрудняющих нормальное перемещение грузо- и пассажиропотоков по территории России, а также ограничивающих доступ предприятий к ресурсам и энергии. Кроме того, развитие инфраструктуры само по себе обеспечивает значительное увеличение масштабов внутреннего спроса, причем ориентированного в основном на продукцию отечественных производителей.

Другой стратегический вектор развития, считает академик Ивантер, связан с реиндустриализацией. Развитие национальной промышленности должно идти также по двум основным направлениям: во-первых, восстановление и развитие оборонно-промышленного комплекса (федеральная программа уже принята) и высоких технологий. Во-вторых, восстановление и развитие инвестиционного машиностроения (соответствующей программы пока нет), которое потянет за собой традиционное машиностроение — производство подшипников, электротехнических изделий, станков и т. д.

В качестве финансовых ресурсов для инвестиций и развития могут использоваться накопленные резервы государства, накопленные резервы энергосырьевого комплекса и расширение кредита. (Добавим к этому, что начало использования этих резервов приведет к немедленному возврату капиталов в Россию, что мультиплицирует инвестиционный процесс.) «Уникальность нынешней ситуации в России, — говорит Виктор Ивантер, — состоит в том, что сейчас нет актуальных финансовых ограничений на объем инвестиций. Долю накопления в ВВП страны можно увеличивать, не снижая уровня потребления, поскольку в государстве сложилась высокая норма сбережения. Например, в 2006–2012 годах норма сбережения составляла в среднем 30 процентов ВВП, тогда как норма накопления (инвестиции в основные средства и производственные запасы) — лишь около 20 процентов. Интенсификация всех возможностей наращивания инвестиций в основной капитал (за счет государственных, частных и иностранных источников) позволяет рассчитывать на достижение к 2020 году примерно 35-процентной нормы накопления основного капитала».

Нетрудно посчитать, что при норме накопления 20–25% темпы роста ВВП в развитых странах составляют 2–4%. В развивающихся норма накопления 40–50% дает темпы роста 8–12%. Поскольку процесс передачи энергии накопления капитала в рост особенно силен на фазе роста нормы накопления, то мы можем рассчитывать на рост 6–8% в очень скором времени после смены стратегии от стабильности к инвестиционному росту.

Значительный потенциал экономического роста также формируется в освоении и обустройстве российской территории. Россия еще очень далека от насыщения основных потребностей: уровень жилищной обеспеченности и обеспеченности легковыми автомобилями в три-четыре раза ниже, чем в экономически развитых странах, существенно ниже обеспеченность товарами длительного пользования, отставание в уровне развития транспортной инфраструктуры — многократное, значимым остается отставание в потреблении некоторых важнейших продуктов питания.

«Желательно было бы запустить не только госпроекты, но и средний и малый бизнес, — подчеркивает Виктор Ивантер. — Малому и среднему бизнесу нужны деньги. Но мы им их не даем. Для этого нужна система рефинансирования и соответствующие институты. Существующие институты развития предназначены для крупных инвестиционных проектов. Для среднего бизнеса нужны региональные банки развития, малые банки».

С академиком Ивантером согласен и главный научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Яков Паппэ , считающий, что сосредоточиться следует на тех мерах, которые может осуществлять и контролировать Центробанк. И прежде всего расширять и удешевлять кредитование, не очень страшась ускорения инфляции. «Можно осуществить кредитную экспансию, не разогнав инфляцию до критического уровня. Сейчас, на мой взгляд, для экономики не принципиально, если цены вырастут на два-три процентных пункта выше целевых показателей. Кстати, это приведет и к уменьшению фактического дефицита бюджета», — отмечает Паппэ.

«Тезис об отсутствии потенциала роста в российской экономике годен лишь в качестве слабого оправдания для сохранения пассивной экономической политики, — заключает Виктор Ивантер. — Тем более странно выглядят апелляции к темпам роста, которые демонстрируют развитые страны. Россия находится в принципиально другой ситуации, и перед ней стоят другие задачи».

Не надо резких движений

Что же касается улучшения бизнес-среды, то здесь, по мнению экономистов, основной принцип — не пугать предпринимателей и не менять сложившуюся практику ведения бизнеса. «Дело даже не в инвестиционном климате. Иностранных инвесторов наш инвестиционный климат устраивает. Подтверждение этого — 72 млрд долларов, объем прямых иностранных инвестиций. Дело в том, что своими заявлениями о рецессии и метаниями государство пугает бизнес», — говорит Ивантер. Он отмечает, что при том же состоянии институтов до кризиса 2008 года экономика активно росла.

Улучшить предпринимательский климат в стране (с вероятными положительными последствиями для инвестиций и экономического роста), по мнению Якова Паппэ, могли бы и некоторые административно-политические меры. Во-первых, следовало бы на самом высоком уровне подтвердить, что поглощение арбитражных судов судами общей юрисдикции ограничится лишь уровнем ВАС и Верховного суда. «Есть система арбитражных судов, которая создана в современной России для работы с бизнесом в условиях рынка, а ее вроде бы готовы подчинить другой системе, созданной с совсем другими целями и в другую эпоху. И видимо, руководствуясь отнюдь не экономическими целями», — говорит Паппэ. Улучшить бизнес-климат в стране также могло бы ограничение полномочий ФАС. «ФАС должна выступать тогда, когда есть заявление тех, кто считает себя потерпевшим. Но никакой инициативы от этой службы исходить не должно. Это административное давление на бизнес. Сегодня ФАС стала органом, который сам себе присваивает полномочия и считает возможным определять, какая конкуренция и какое структурирование рынков правильные, а какие — нет», — утверждает эксперт.

По его мнению, для экономики было бы крайне вредным ужесточение правил по отношению к трудовым мигрантам, если они приехали в Россию как временные рабочие. Их дешевый труд сегодня необходим России.

Бизнес, связанный с перевозкой грузов, отметил снижение объемов погрузки на железной дороге еще в первом полугодии

Фото: РИА Новости

Хотелось бы так же энергично

Лучшие компании среднего бизнеса с условиями стагнации справляются, однако по косвенным признакам замечают ухудшение ситуации. «Мы приложили экстраординарные усилия, которые достойны большого роста, а получили чуть-чуть, шесть процентов. Если бы рынок был прежним, то отдача была бы значительнее», — говорит генеральный директор обувной компании Ralf Ringer Андрей Бережной .

Очень чувствительны к ухудшению макроэкономической ситуации компании, работающие в секторе B2B. Не всегда речь идет о прямом сокращении спроса, но ряд косвенных признаков свидетельствует о такой возможности. «Госзаказчики размещаются менее уверенно, выбиваясь из привычных графиков, — говорит Алексей Ковальчук , генеральный директор компании Polair, выпускающей промышленно-торговое холодильное оборудование. — В последние два месяца складывается такая ситуация: у клиентов есть проекты, но проблемы с деньгами. Кроме того, мы наблюдаем демпинг среди дистрибуторов». На периодические всплески дебиторской задолженности в текущем году обратили внимание в компании ДКС, работающей на рынке кабельных систем. Ее генеральный директор Дмитрий Колпашников связывает это с приостановкой и задержкой бюджетных платежей и, как следствие, с нехваткой ликвидности у компаний-клиентов, работающих в госсекторе.

Бизнес, связанный с перевозкой грузов, отметил снижение объемов погрузки на железной дороге еще в первом полугодии. «Этот фактор, а также формирование профицита парка в конце 2012 года сказались на объеме спроса на грузовые вагоны», — отмечают в лизинговой компании «ТрансФин-М». Логистический оператор «ЛогЛаб», оказывающий в том числе услуги таможенного брокера, сообщает об отрицательной динамике своей выручки в текущем году. Это связано со снижением объема импорта и грузопотоков производственных компаний, объясняют в компании. О снижении оборачиваемости у клиентов — транснациональных производителей и дистрибуторов ТНП свидетельствуют и в логистической компании «Молком». При этом у самого «Молкома» выручка пока стабильная.

На изменение поведения реального сектора экономики указывают в компании ЛАНИТ, занимающейся системной интеграцией. «Во время последнего кризиса компании всех отраслей в первую очередь сокращали расходы на информационные технологии. В результате спад на ИТ-рынке оказался наиболее значительным. Потом компании вновь стали активно вкладывать в ИТ, как бы пытаясь исправить ситуацию», — рассказывает президент группы компаний ЛАНИТ  Георгий Генс . Однако, судя по всему, спрос так и не вернулся к докризисному уровню.

Впрочем, стагнация условно разделила большинство рынков, на которых работает средний бизнес, на два сегмента. Указанные выше признаки напряжения характерны для сегмента традиционных продуктов. Там, где речь идет об уникальности или инновационности продукта, вместо стагнации наблюдается бурный рост. Так, в компании «Пенетрон», выпускающей материалы для гидроизоляции, объясняют ежегодное удвоение продаж только качеством продукта: обычные материалы требуют ремонта каждые три—пять лет, а предлагаемые «Пенетроном» рассчитаны на 20–30 лет эксплуатации. «Желающих купить наш материал в этом году стало в четыре раза больше, чем я могу переварить, а продажи вырастут в два с половиной раза», — говорит генеральный директор компании Игорь Черноголов . В ДКС более скромный рост продаж по итогам девяти месяцев — 22–23% при стабильной рентабельности. Однако механизм роста тот же. «Постепенное снижение рентабельности — тенденция последних пяти лет в нашем секторе рынка. До сих пор мы довольно успешно противостоим этому процессу с помощью ввода в ассортимент высокотехнологичной продукции с большей долей добавленной стоимости», — рассказывает Дмитрий Колпашников.

Некоторые компании используют эту развилку — между старым и новым продуктом — внутри своего бизнеса. Например, в EKF Electrotechnica прогнозируют падение продаж традиционных электрических лампочек на 3–5%, и не столько из-за стагнации в экономике, сколько из-за ориентации потребителей на энергосбережение. При этом там замечают, что продажи новинок растут вопреки падению рынка, поэтому намерены сконцентрироваться на более производительных и ресурсосберегающих технологиях. В «ЛогЛабе» обращают внимание на то, что рентабельность традиционных услуг, таких как перевозки, находится под большим конкурентным давлением, но в то же время растет в более сложных услугах, например торговом агентировании, управлении складами. «Наши планы сегодня направлены на диверсификацию бизнеса», — сообщают в «ТрансФин-М». Компания собирается освоить такие сегменты рынка, как лизинг воздушных и водных судов, разрабатывает проекты в сфере добывающей промышленности и недвижимости. Так или иначе, средний бизнес активно ищет возможности для развития.

Что касается ожиданий среднего бизнеса от экономической политики, то они сводятся к одному. Правительство должно занять такую же наступательную позицию в отношении стагнации, как и сами компании.

В первую очередь требуется насытить экономику деньгами. «Нужно забирать деньги из госкорпораций и перераспределять их в частный сектор», — считает Алексей Ковальчук. По его мнению, госинвестиции неэффективны, лучше оставить несколько больших проектов, где возможно контролировать себестоимость. С ним согласен Дмитрий Колпашников, ратующий за увеличение денежной массы в частном секторе экономики и госинвестиции в инфраструктурные проекты при условии «жестких действий против казнокрадов».

К числу важнейших инфраструктурных проектов бизнес относит развитие транспортной сети. «Потенциал развития в части транзита очень большой», — уверен Михаил Малахов , управляющий партнер «ЛогЛаба».

Во вторую очередь нужны мероприятия по поддержке отечественных компаний. К ним относится стимулирование развития бизнеса через оптимизацию налогообложения. Так, в «Эваларе» предлагают предоставлять налоговые льготы или отменять таможенные пошлины на оборудование для компаний, вкладывающих прибыль в развитие. В ЛАНИТе полагают, что необходимо заменить налог на добавленную стоимость налогом с продаж, а также уменьшить социальный налог и расширить льготы по нему. «Один из основных аргументов Минфина против налога с продаж — выпадение доходов бюджета. Возьмем данные Росстата: в 2011 году поступления от НДС составили 3,25 триллиона рублей (5,8 процента ВВП), в 2012 году поступления НДС в бюджет — 3,546 триллиона рублей (5,7 процента ВВП). Суммы очень серьезные. Но оборот розничной торговли РФ в 2011 году — 19,1 триллиона рублей, в 2012-м — 21,3 триллиона. Из этих данных видно, что даже 15-процентный налог с продаж, который технически достаточно просто собирать и администрировать, принесет в бюджет сопоставимые суммы», — подсчитывает Генс.

Кроме того, компании ожидают защиты их интересов в глобальной конкуренции. «Необходима поддержка сельхозпроизводителей из-за вступления в ВТО», — уверены в АФГ «Националь». «А зачем я пошел в Казахстан и Белоруссию? — рассуждает Игорь Черноголов. — Все очень просто. В этих странах если вы отечественный производитель, то в тендерах ваша цена может быть на 50 процентов выше, чем у иностранных поставщиков, но вы выиграете. А в России такого нет. Вот это я бы изменил. Если вы отечественный производитель, вам должны предоставлять преференции». В EKF Electrotechnica напоминают, что нам нужны лучшие соотношения тарифов на энергоносители с конкурирующими странами.

В целом, как считает Дмитрий Колпашников, пока еще открывающиеся в России возможности с трудом, но перевешивают страновой риск ведения дел. Но необходимо не точечно, а системно работать над улучшением климата для предпринимателей. «Как это не раз случалось в истории нашей страны, для достижения успеха нам нужно сначала победить самих себя», — говорит он, имея в виду и тех, кто определяет экономическую политику.

Почему так происходит

Вопрос, почему возникает разрыв между тем, что очевидно всем, кто занимается созданием добавленной стоимости, и тем, как представляют себе сценарии выхода из кризиса в элите, требует ответа. Почему чиновники не слышат воплей по поводу высоких, часто запретительных для производства в России налогов, не замечают избыточного денежного сжатия, наличия собственных ресурсов для инвестиций, не видят страданий по поводу не используемого потенциала внутреннего спроса? Известный политолог Алексей Зудин утверждает, что ответ на этот вопрос лежит не в экономической, а в политической плоскости. Он говорит, что кризис почти наверняка должен пробудить политическую волю к использованию новых инструментов управления экономикой. Но поскольку все новое внедряется медленно и часто требует смены управленческих отношений, то мы должны набраться терпения и ждать. Почему нам приходится ждать, почему нельзя прямо сейчас пойти на прорыв? Зудин объясняет это следующим образом: «Та экономико-политическая модель, которая возникла у нас в 2000-е, опиралась на две вещи. Во-первых, на решимость части элиты сохранить суверенитет страны. Во-вторых, поскольку эта часть элиты была невелика, потребовался прямой контракт президента и народа. Была надежда, что за годы подъема большая часть элиты выйдет из своего партикулярного, эгоистичного состояния, когда интересы группы, сохранения статус-кво доминируют над интересами развития страны, и перейдет в более активное, ответственное по отношению к стране состояние. В начале нового президентского срока Путина была предпринята прямая попытка национализации элит. Если бы это произошло, то новые задачи воспринимались бы автоматически и включение новых инструментов управления было бы быстрым. Однако судя по тому, как пассивно элита реагирует на стагнацию в экономике, на широкие элиты сегодня опираться невозможно. Поэтому принципиальное изменение ситуации с экономическим управлением возникнет тогда, когда окажется под угрозой контракт президента и народа, контракт, который по-прежнему является единственным основанием сохранения суверенитета страны».           

 

О чрезмерной простоте

Александр Привалов

Александр Привалов

Ажитация, охватившая после бирюлёвских событий несметное множество людей, не миновала и законодателя. Помимо многого другого 15 октября был принят сразу во втором и третьем чтениях Думой, 16 октября одобрен Советом федерации, а 22 октября подписан президентом — закон, позволяющий уволить губернатора или мэра, если в зоне их ответственности происходят межнациональные конфликты, дискриминация по признаку вероисповедания или что-то ещё в подобном же роде. Случай чрезвычайно типичный. Когда происходит что-то важное или, по крайней мере, громкое, законодатель будто ни спать ни есть не может, пока не отметится — не выдаст какой-нибудь закон. Выдав же в экстренном порядке закон, он, похоже, ставит в какой-то воображаемой таблице галочку: «отреагировано!» — и успокаивается. Но закон, принимаемый в такой спешке, не может не быть предельно простым. Само по себе это и не плохо, одна беда: простые законы, которые и вправду нужны, с подавляющей вероятностью уже существуют — не первый год здесь живём. Вот и выходит, что у нового скоропалительного закона выбор обычно невелик: быть ему бесполезным — или вредным.

Упомянутый закон, пожалуй, скорее окажется вреден. Что пользы от него не будет, ясно. Авторы закона говорят: мол, региональные и муниципальные чиновники не принимали никого участия в работе по предупреждению межнациональных конфликтов, а теперь, мол, закон «не только наделяет их соответствующими обязанностями, но и вводит ответственность за их неисполнение». Вот и судите, много ли будет перемен к лучшему от того, что у людей в списке «обязанностей (полномочий)» (так их именует пояснительная записка) появится такая строчка: «создание условий для реализации мер, направленных на укрепление межнационального и межконфессионального согласия», — или от того, что в перечень требований к муниципальному служащему войдёт требование «способствовать межнациональному и межконфессиональному согласию». То-то они раньше думали, что должны способствовать розни, а реализации спускаемых сверху мер — препятствовать. А вот ощутимый вред от нового способа увольнения региональных и местных начальников случиться может. Устроить какую-нибудь провокацию с явными признаками межнациональной или межконфессиональной розни очень нехитро и вполне по плечу даже не самым влиятельным и богатым силам — мы, к сожалению, слишком часто такие вещи наблюдаем. Можно ли поручиться, что никому и никогда не придёт в голову устроить такую провокацию, чтобы, воспользовавшись остромодной темой, скинуть мешающего человека — например, в какой-нибудь московской управе? Очевидно, нет. А любая такая провокация очень способна привести, помимо или даже вместо желаемого результата, к чему-нибудь трудноизгладимому. Что ни одному депутату и ни одному сенатору не пришло в голову такое простое соображение, я не верю. Но — «хватай мешки, вокзал отходит»! Думать некогда, надо реагировать.

Конечно, не в этих пожарных законах суть — хоть их довольно много, они всё же составляют лишь малую часть работы законодателя. Но являемое в них безоглядное упрощение легко заметить и во множестве других, куда более важных случаев. Я не хочу сказать, что всегда принимаются слишком простые акты — скажем, в принимаемом депутатами бюджете хватает сложности. Чрезмерной простотой зато всё ярче блещет процедура обсуждения и принятия законопроектов. Далеко не ходить — достаточно вспомнить, как нынешней осенью практически без обсуждения был вотирован свалившийся как гром с ясного неба силуановский квазисеквестр бюджета. Согласование интересов, ради которого, собственно, и придуман парламент, из нашей парламентской практики в значительной мере испарилось. «За» больше, «против» меньше, те, кого меньше, идут лесом — только и всего. А попытки добиться хоть каких-то компромиссов, учёта в законе разных взглядов и интересов, если чуть более обычного упорны, быстро перетекают в скандал, в «итальянскую забастовку», как в ходе принятия законов о митингах или об образовании.

Результатом же оказывается малая вероятность появления законов, на самом деле несущих спокойствие и стабильность, поскольку они учитывают интересы всех основных сил. Взять ту же постбирюлёвскую страду. Только что стало известно о проекте «миграционной амнистии», подготовленном бизнес-омбудсменом при президенте Титовым. Проект предусматривает разовую единовременную легализацию мигрантов без применения к ним санкций, но при соблюдении ряда жёстких условий: желающий легализоваться мигрант должен будет иметь на руках трудовой контракт, зарегистрироваться в налоговой службе и так далее. Понятно, что проект задевает многие интересы: интересы ведомств, у которых прибавится работы и/или убавится полномочий; интересы работодателей, которым придётся не только платить мигрантам по-белому, но и вносить за каждого залог. Хорош титовский проект или нехорош, но он — в отличие от закона о наказании мэров — нацелен на реальные проблемы и предлагает общеполезный (по мнению автора) компромисс, в котором многим сторонам пришлось бы чем-то поступаться; он предполагает плюсы, но и связан с рисками. С ним предстоит сложная работа. Именно поэтому тот законопроект просвистел по всем ступеням законодательного процесса за неделю, а у этого шансов на принятие практически нет.

Когда говорят, что незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение, обычно имеют в виду законы, установленные людьми. Но та же беда — и даже менее объезжаемая — с законами мироздания. Можно не знать закона Эшби, но и это не позволит обойти его следствий. По закону Эшби, управляющая система не может быть менее сложной, чем система управляемая. Упрощая систему управления, вы усиливаете ограничения на сложность управляемой системы. На практике это означает, что управляемая система будет схлопываться, примитивизироваться — а возможно, ещё и распадаться, теряя особенно явно «недоуправляемые» куски. В столь кратком изложении такой вывод звучит вопиюще ненаучно, но это, в общем, чистая правда. Спросите любого специалиста по теории систем.     

 

Трезвое будущее начинается сегодня

Наталья Литвинова

Общественность инициировала создание дорожной карты по снижению потребления алкоголя в стране. Эксперты недовольны исполнением существующей антиалкогольной концепции — решения компетентных органов случайны, хаотичны, а иногда просто вредны.

Фото: Виктор Зажигин

Утверждение, что в России слишком много пьют, давно стало общим местом и практически не требует доказательств. Среднедушевой объем потребления алкоголя в стране, по официальным данным Минздравсоцразвития, составляет около 13 л чистого спирта в год. А безопасный годовой объем потребления, по подсчетам ВОЗ, не должен превышать 8 л на человека. Это означает, что взрослый человек может позволить себе в день около 30 мл спирта (стопка крепкого алкоголя, бокал вина или кружка пива), не больше. Превышение возовской нормы весьма негативно сказывается как на здоровье россиян, так и на экономике страны. Главный нарколог Минздрава Евгений Брюн оценивает потери экономики от чрезмерного потребления алкоголя в 3% ВВП. По его сведениям, 2% россиян страдают алкоголизмом и нуждаются в специализированной помощи врачей-наркологов; 10% соматических больных, обращающихся в лечебные учреждения, получили свои заболевания в результате злоупотребления алкоголем. Все это сказывается и на продолжительности жизни россиян, и на показателях смертности — так, до полумиллиона ежегодных смертей в стране эксперты называют алкогольными.

В 2009 году в стране была принята Концепция государственной политики по снижению масштабов злоупотребления алкопродукцией и профилактике алкоголизма. Концепция вполне внятная, адекватная, но, к сожалению, она до сих пор не стала руководством к действию и центром объединения тех, кто разрабатывает и реализует мероприятия антиалкогольной политики. Большая часть принципов и задач концепции не реализована, а некоторые решения властей прямо ей противоречат. Некоммерческая организация «Национальный центр мониторинга общественного здоровья и содействия здоровому образу жизни» решила взять дело в свои руки и собрать рабочую группу специалистов в области здравоохранения, экономики, социологии, а также чиновников и депутатов для разработки дорожной карты по снижению алкоголизации страны.

Ограничить и предложение, и спрос

Возглавит рабочую группу главный нарколог страны Евгений Брюн. На круглом столе, где было объявлено о запуске программы, он отметил, что усилия властей и общества должны быть сфокусированы на ограничении как предложения алкоголя (что худо-бедно, криво-косо, но все-таки происходит), так и спроса на него (на этом направлении работа практически не ведется). «По контролю над рынком сбыта был принят ряд разумных решений — ограничение времени продажи алкоголя, мест продажи, установление минимальной цены на водку, и эти ограничения нужно продолжать наращивать, — говорит Евгений Брюн. — Так, следующим шагом должен стать запрет продаж не только в палатках, но и в магазинах шаговой доступности, возрастной ценз для покупки алкоголя следует поднять до 21 года, запрет на рекламу и продвижение алкоголя тоже нужно расширять, потому что сегодня, например, в магазинах “Пятерочка” можно встретить объявление: в выходные алкоголь продается со скидкой до 30 процентов. Это просто диверсия — в самые “пьющие дни” стимулировать граждан к покупке алкоголя дополнительно. Но при этом нужно проводить и массу другой работы — модернизировать наркологическую службу, заниматься профилактикой пьянства, да просто рассказать людям, как и сколько нужно пить, с какой закуской, в каких случаях. Напечатать, в конце концов, на каждой бутылке “инструкцию по применению” и полный состав, чтобы человек знал, сколько там сивухи, какая будет реакция».

Александр Немцов , руководитель отдела в НИИ психиатрии и наркологии, отметил, что очень важно начать работу по раннему выявлению людей с риском заболевания алкоголизмом, и проводить эту работу могут даже участковые врачи. «Существует 17 внешних признаков, отличающих человека, у которого есть проблемы с алкоголем, — рассказывает Немцов. — Можно научить участкового терапевта распознавать эти признаки, выявлять проблемных больных в процессе разговора — и дальше уже работать с ними с привлечением специалистов-наркологов, психологов. Одновременно нужно “очеловечить” наркологические диспансеры, которые должны превратиться в некие клубы трезвости, помогающие людям справляться с алкогольными проблемами». Марианн Скар , генеральный секретарь Европейского альянса алкогольной политики, добавила, что одно из важнейших направлений — работа с семьями, молодыми семьями, поскольку дети, новое поколение, модель потребления алкоголя перенимают именно у родителей.

Эти и многие другие мероприятия, конкретные шаги по выполнению рекомендаций специалистов должны стать наполнением новой антиалкогольной дорожной карты. «Концепция, принятая в 2009 году, — слишком общий документ, в нем не прописаны конкретные действия, которые нужно предпринимать законодателям, чиновникам, в результате все, что делается, не имеет системного подхода, выглядит как случайные и хаотичные решения, — поясняет Татьяна Миронова , директор Центра мониторинга общественного здоровья. — Именно поэтому мы считаем, что стране необходима четкая и взвешенная антиалкогольная дорожная карта, которую и намереваемся создать в течение следующего года. Легитимность этому документу может придать формирующаяся рабочая группа, которая помимо специалистов привлечет и высоких чиновников от здравоохранения, силовых структур, законодательной, исполнительной власти. В дальнейшем этот документ будет выдвинут на общественные и парламентские слушания».

Антипивной идиотизм

Один из важнейших инструментов алкогольной политики — акциз, который может нести как фискальную, так и регулирующую функцию. Илья Соколов , завлабораторией бюджетной политики Института имени Гайдара, считает, что фискальные возможности алкогольных акцизов сегодня трудно расширить — здесь, в частности, следует учитывать особенности акцизной политики в странах Таможенного союза, где акцизы гораздо ниже российских. А вот регулирующую функцию нужно использовать по полной. Прежде всего с помощью акцизов можно решить задачу «понижения градуса».

По рекомендациям наркологов, оптимальная структура потребления алкоголя в северной стране — это 50% пива, 35% вина, 15% крепкого алкоголя. У нас же доля крепкого алкоголя по-прежнему составляет больше половины потребляемого. Доля вина практически не растет, а пива и вовсе падает после начала кампании против пивного алкоголизма, объявленной Геннадием Онищенко в середине 2000-х и рьяно поддержанной законодателями. За эти годы акцизные пошлины на крепкий алкоголь в сопоставимых ценах выросли на 17%, а на пиво — в 3,8 раза, в итоге сегодня соотношение акцизов «водка к пиву» в пересчете на чистый алкоголь составляет около единицы, тогда как в мире — в среднем 2–4 (оптимальной эксперты называют цифру 1,5–2). Пивоваренная отрасль терпит серьезные убытки, продажи пива падают ежегодно на 15–20%, международные холдинги вынуждены сокращать свои мощности, ряд заводов просто закрылся. Александр Немцов называет всю антипивную кампанию полным идиотизмом. «Сегодня, наоборот, для пива и особенно для вина нужно создать ряд преференций, всячески стимулировать их употребление. Из двух зол всегда выбирают меньшее, а пиво и тем более вино — это точно меньшее зло, чем водка», — уверен он. Тем временем депутаты начали новый этап атаки на пивной рынок — в Думу внесен проект поправок, запрещающих ПЭТ-упаковки для пива объемом больше литра. Если поправки будут приняты, пивовары прогнозируют очередное снижение рынка на 20%, поскольку в ПЭТ-упаковку разливается до половины всего пива в стране. Переход же на стекло и более мелкую упаковку приведет к очередному удорожанию продукта, а значит, и к сокращению спроса на него.

Выровнять акцизную диспропорцию можно двумя способами — поднять минимальную цену на водку или опустить акциз на пиво. Евгений Брюн уверен, что акциз вообще нужно брать не с напитка, а за градус, и тогда проблем с диспропорцией не будет. К тому же он считает, что нынешняя минимальная цена на водку 170 рублей низковата, в скандинавских странах минимальная цена в пересчете на нашу валюту составляет около 400 рублей, и нам надо стремиться к этой цифре. Но оба эти решения — повышение акциза для водки и снижение для пива — должны сопровождаться большой параллельной работой. Так, если говорить о водке, то прежде всего нужно очистить рынок от подпольной водки третьей смены, продаж самогона и других суррогатов, иначе смысла в повышении цены не будет. А в отношении пива нужно провести серьезную работу по повышению качества продукта.

За трезвость малыми шагами

У ВОЗ есть такое понятие, как «опасное потребление» алкоголя, которое оценивается по пятибалльной шкале: от 1 — умеренный — до 5 — тяжелый характер потребления. Россия имеет по этой шкале 4,7. В оценке в основном учитываются общий уровень потребления алкоголя на человека, структура потребления по крепости напитков, потребление алкоголя вне основных приемов пищи, на улице, единовременное употребление большого количества алкоголя. При нашей культуре потребления — водка в больших количествах или пиво на улице — мы и поднимаемся до тяжелого потребления. Характер и структура потребления очень сильно влияют на показатели смертности и продолжительность жизни, особенно у мужчин. Так, в Национальном центре мониторинга общественного здоровья и содействия здоровому образу жизни отмечают, что даже в сравнении со странами, близкими к нам по уровню потребления, например Ирландией или Чехией, средняя продолжительность жизни наших мужчин на 10–12 лет меньше — всего 63 года.

Изменить культуру потребления трудно — для этого понадобится жизнь одного или двух поколений, считает Евгений Брюн. Александр Немцов также уверен, что победа над пьянством в России — дело отдаленного будущего, отмечая, что у этого явления много социальных и ментальных причин: «Сегодня государство людей, по сути дела, бросило. А для русского человека патернализм является частью ментальности. Ситуация в стране нестабильна, люди живут в состоянии фрустрации, стресса — все это фундаментальные предпосылки для пьянства. Быстро изменить социальную ситуацию — поднять благосостояние, развить культуру — невозможно. Но это не значит, что нужно ждать прекрасного будущего сложа руки — оно может так и не наступить. В борьбе с алкоголем стоит использовать политику малых дел и делать все, что в наших силах».          

График

Доля крепкого алкоголя в общем объеме потребления не сокращается

 

ФАС уполномочен запретить

Петр Скоробогатый

Радикальное ужесточение антимонопольного законодательства вновь отложено. Бизнес настаивает на либерализации политики ФАС, однако к противникам добавились и силовые ведомства

Глава ФАС Игорь Артемьев получил четвертый шанс доработать 4-й АМП

Фото: ИТАР-ТАСС

Бизнес празднует локальную победу — четвертый антимонопольный пакет (АМП) в четвертый раз был отправлен из правительства обратно в Федеральную антимонопольную службу (ФАС) на доработку. При этом существовала серьезная опасность того, что проект поправок к закону «О защите конкуренции» уже в минувшую пятницу будет утвержден и поступит в Госдуму сразу для второго чтения. Предпринимательское сообщество продолжает критиковать документ в целом, отстаивая намерение убрать все ужесточающие положения и внести более десятка поправок в соответствии с дорожной картой по развитию конкуренции, утвержденной Дмитрием Медведевым .

Между молотом и наковальней

Отчаянное сопротивление деловых кругов инициативам ФАС продолжается весь 2013 год. Однако в конце прошлой недели бизнесу неожиданно пришлось временно занять сторону антимонопольщиков в споре с силовиками — МВД, СК и прокуратурой. В центре противостояния оказалась статья 178-я УК РФ «Недопущение, ограничение или устранение конкуренции», которая вместе с ранее утвержденными поправками грозит в несколько раз усложнить жизнь тысячам предпринимателей.

В действующей редакции 178-й статьи предусмотрена уголовная ответственность за участие в картелях и за неоднократное — более двух раз за три года — злоупотребление доминирующим положением на рынке. ФАС согласилась пойти на уступки бизнесу и убрать тюремный срок за «доминанту», а также поднять размер нанесенного ущерба и изъятого дохода, в случае которого предусмотрено уголовное наказание. Однако представители силовых ведомств не только не согласны с такой либерализацией норм, но и настаивают на возможности самостоятельно заводить дела по 178-й статье без обоснования ФАС, как это происходит сейчас.

Проблема усугубляется еще одной новацией образца 2013 года. В апреле ведомству Игоря Артемьева удалось добиться утверждения в правительстве поправки в УК РФ, согласно которой предприниматель может получить срок за любые письменные и устные договоренности о сговоре вне зависимости от того, привели они к негативным последствиям для конкуренции или нет. Поправка прошла первое чтение в Госдуме, однако впоследствии ФАС пошла на попятную. Тем не менее угроза сохраняется. В итоге силовые ведомства могут получить абсолютную «дубинку» против предпринимателей, даже не утруждаясь сбором доказательств, что открывает широчайшие возможности для коррупции и рейдерских захватов.

«Антимонопольные дела на порядок сложнее, чем даже налоговые, — утверждает управляющий партнер адвокатского бюро “Бартолиус” Юлий Тай . — Там очень тонкая грань между правомерными и противоправными действиями, чаще всего это результат сложнейших экономических экспертиз, сопоставления рынков, их границ. ФАС, к счастью, понимает, что любое неуклюжее вмешательство в антимонопольное регулирование только ухудшит конкуренцию. Мне непонятно, как без соответствующей экономической квалификации МВД может взять на себя подобные дела. Я поддерживаю взаимодействие ФАС и силовых ведомств, но только когда специальные подразделения, спецслужбы помогают ФАС в их работе, собирают доказательства. Это может улучшить работу антимонопольного органа».

Проблема в том, что российское антимонопольное законодательство и без уголовной составляющей имеет явный карательный и коррупциогенный уклон. Ежегодно ФАС возбуждает свыше 10 тыс. дел, из них 2600 — по злоупотреблению доминирующим положением и около 300 — по соглашениям и согласованным действиям (статистика ФАС 2012 года). Это на один-два порядка больше, чем в развитых странах.

При этом почти 60% преследований касаются малого и среднего бизнеса, а по данным антимонопольного экономиста Российской академии народного хозяйства и государственной службы Вадима Новикова , только в 1,9% дел, дошедших до суда, проведен элементарный анализ рынка. Причина этих проблем — в «палочной» системе оценки эффективности внутри ФАС и в недостатках законодательства, которые служба Игоря Артемьева в четвертом АМП либо игнорирует, либо тиражирует.

Опасность ряда положений антимонопольного пакета для отечественной бизнес-среды признают и в Государственной думе. Документ туда еще не внесен, однако его широкое общественное обсуждение, в том числе в рамках Либеральной платформы партии «Единая Россия», позволило депутатам уже сейчас проводить предварительное исследование антимонопольного законодательства и тщательно изучать обоснованность претензий предпринимателей. «Те замечания, которые были сделаны в рамках работы Либеральной платформы партии “Единая Россия” представителями бизнеса, несомненно, будут учтены при работе над законопроектом, когда он попадет в Государственную думу, — обещает Владимир Плигин , глава комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству. — Я знаю, что то обсуждение, которое имело место, получило продолжение в обсуждениях специалистов. Специалисты полагают, что те замечания, которые делались представителями бизнеса на Либеральной платформе, должны быть положены, в том случае, если внесение произойдет, в основу корректировки этих положений. И мы, несомненно, будем это отслеживать».

Монополисты на рынке батутов

Ядром любого антитрастового закона является борьба с монополизмом (злоупотребление доминирующим положением) и борьба с картелями (антиконкурентное согласование действий). Российский закон в обоих случаях демонстрирует рудиментарные нормы антимонопольного права.

Например, только в октябре ФАС согласилась установить в четвертом АМП планку доли на рынке в 35%, ниже которой компания не может считаться доминирующей. Тогда как сегодня теоретически любой бизнесмен может стать монополистом, имея лишь 1% доли рынка, если у ближайшего конкурента, скажем, 0,5%. Отсюда совершенно нелепые и комичные случаи зарегистрированных нарушений. Например, дело фермерского хозяйства из Пензенской области, установившего «Ашану» и Х5 Retail group недостаточные скидки. Или ставший уже нарицательным случай с выявлением картеля в Горно-Алтайске, когда два предпринимателя на одной площади выставили одинаковую цену на прокат батута — 50 рублей. При этом законодательство развитых стран давно считает доминирующими компании с долей рынка от 25 до 70%. Поскольку там антимонопольные органы уверены, что потребителям малые предприниматели вреда не принесут, кроме того, чиновники страхуются от собственных ошибок в случае колебания цен на рынке.

Еще одну проблему вызывает уникальная для мирового опыта приписка к статье 10 части 1 Закона о защите конкуренции: «Запрещаются действия, ведущие к ограничению и устранению допущения конкуренции и/или ущемления интересов третьих лиц...» Это означает, что ФАС может вмешаться в спор хозяйствующих субъектов на стороне одного из игроков, фактически отстаивать права одного из конкурентов. Это основа подавляющего количества возбуждаемых дел и еще одна возможность для коррупции.

Кроме того, ФАС внутренним указом сняла с себя ответственность при предъявлении обвинений проводить анализ рынка, доказывать устойчивость доли и высчитывать продуктовые границы. В итоге в судах, по данным ФАС, разваливается до 40% дел.

Еще менее обременительной работу сотрудников ФАС делает Реестр хозяйствующих субъектов, занимающих долю на рынке более 35%. Открыл первый в поселке комбинат детской одежды и если шьешь ее больше, чем есть в местных магазинах, то ты в реестре монополистов. Это обязывает предприятие вести отдельную статистику для ФАС, согласовывать все сделки свыше 250 млн рублей. А главное, против тебя могут по любому заявлению возбудить дело по упрощенной процедуре, то есть без необходимости доказывания доминирующего положения. При этом свыше 60% компаний в реестре — предприятия малого и среднего бизнеса, а многие крупные монополисты вовсе отсутствуют — например, ОСК, ФСК, УГМК и ОАК.

«Аргументация за сохранение реестра сводится к необходимости контроля за “локальными монополиями”. Однако при этом от 50 до 90% субъектов естественных монополий, внесенных в реестры ФСТ по тепловодогазоснабжению, отсутствуют в реестре ФАС России, — говорит Вадим Новиков. — Что же касается такой аргументации в пользу сохранения реестра в целях контроля экономической концентрации, то случаи, когда ФАС России отказала в согласовании сделки по ходатайству, представленному на основании наличия одной из компаний в реестре, чрезвычайно редки».

Эксперты «Деловой России», НСЗПП и РСПП предлагают внести в вышеперечисленные нормы существенные коррективы, соответствующие мировой практике, уже в четвертом АМП. К сожалению, ФАС пока что согласна на ограниченное количество уступок, которые не способны радикально повлиять на ситуацию в этой области. Антимонопольная история России крайне редко демонстрировала либеральные развороты по отношению к бизнесу.

Таблица:

Сравнение эффективности антимонопольных органов России и других стран, 2012 год

Антимонопольная история России

Антимонопольное законодательство появилось в России в 1992 году. Как и многие другие рыночные новации, оно было скопировано с практик развитых стран без учета уже сложившегося там экономического функционала. В те годы наблюдался бум антимонопольного законотворчества в Восточной Европе,  Латинской Америке, Азии и Африке. Однако затем большинство стран пошли по пути либерализации контроля за конкуренцией, в России же, напротив, последовательно закручивались гайки. Коррупционные риски накладывались на неразвитость предпринимательской среды в целом, поэтому закономерным результатом стало повышенное давление антимонопольных органов на компании малого и среднего бизнеса, в то время как крупные монополии договаривались об особых правилах игры.

В 2006-м году был принят фундаментальный закон «О защите конкуренции», впоследствии получивший неофициальное название «первый антимонопольный пакет». Тогда ФАС согласилась на некоторые уступки бизнесу, например, оптимизировав контроль сделок слияния, но при этом появились и ужесточающие меры, например «оборотные штрафы» — штрафы в процентах от оборота. Антимонопольный орган стал зубастее.

Жесткость второго пакета образца 2009-го года была впоследствии признана даже на уровне главы государства, тогда Дмитрия Медведева. Многие новации того периода остаются в практике до сих пор и серьезно осуждаются в бизнес-среде. Например, тогда возникла проблема, не решенная до сих пор, — ФАС может признать картелем фактически любой договор между продавцом и покупателем без учета долей компаний на рынке.

На волне либерализации законодательства в области предпринимательства и инвестиций в конце 2011 года принят третий антимонопольный пакет, сгладивший некоторые острые углы предшествующего. Бизнес-сообщество надеялось и на дальнейшие послабления в этой сфере, разработав совместно с правительством соответствующую дорожную карту. Однако ФАС, как оказалось, уступать позиции не собиралась.

События 2013 года вокруг четвертого антимонопольного пакета вполне могут лечь в основу политического водевиля. Во исполнение одного из пунктов дорожной карты ФАС разработала и внесла в Госдуму небольшой закон об отмене уведомлений, который позволяет компаниям, заключившим сделки в области малых и средних слияний, не ставить ФАС об этом в известность. Документ был всеми оценен крайне положительно и в марте принят депутатами в первом чтении.

Затем в апреле к этому документу ФАС цепляет «хвост» из десятка поправок, системно и радикально ужесточающих антимонопольное законодательство и не согласованных ни с профильными министерствами правительства, ни с деловыми организациями. Эту хитрость службы Игоря Артемьева эксперты даже не сразу заметили. В правительстве отправили пакет на доработку, однако ФАС в июне и сентябре вновь и вновь представляла на суд кабинету министров один и тот же документ практически в неизменном виде.

В правительстве рассматривали четвертый антимонопольный пакет в четвертый раз четвертого октября. Игорь Шувалов принял решение: в целом одобрить, но позицию бизнес-сообщества учесть. 15 октября на сайте ФАС появился измененный впервые с апреля документ, в котором значились два новых пункта из одиннадцати поручений Дмитрия Медведева: ввести нижний порог доминирования на рынке и отменить антимонопольный контроль за закупками частных компаний. Этого оказалось недостаточно — документ снова вернули в ФАС.

Надо выкидывать песню

Бизнес-сообщество по-прежнему настроено радикально — четвертый антимонопольный пакет в целом неприемлем, поскольку не учитывает ни либеральных положений пунктов дорожной карты, ни июльских поручений Дмитрия Медведева по итогам встречи с генсоветом «Деловой России», ни рекомендаций Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). В этом документе даже сложно выделить какие-то основные пункты — в цельном виде он окажет системно негативное влияние на предпринимательскую среду.

Так, например, ФАС хочет закрепить за собой право выдавать предписания компаниям о разработке, согласовании, публикации и соблюдении так называемых правил торговой практики. В тестовом режиме эта новация уже отрабатывается. Правила должны содержать характеристику товара, принципы определения цены и оплаты, объемы реализации, условия контрактов и типовые контракты: то есть под контролем ФАС окажется вся коммерческая деятельность компании — от закупок до продаж. Предписания выдадут не всем, а значит, возникают коррупционные риски. На тех рынках, где есть несколько игроков, опубликование торговой политики лишь способствует картельному сговору и недобросовестной конкуренции со стороны тех компаний, которым ФАС торговую политику пока не навязала.

Кажется, что торговые практики выгодны стопроцентным монополистам с крупными юротделами, поскольку аналитической возможности перепроверять объемные документы у ФАС нет, а значит, потребители теоретически могут столкнуться с недобросовестно составленными правилами. Но в долгосрочной перспективе проиграют и «гиганты», поскольку инициатива ФАС снимает с компании желание поиска оптимальных решений, поиска новаций в торговле. Такие же проблемы, только в краткосрочной перспективе, ожидают и мелких игроков. Потенциально ФАС может таким образом зарегулировать свыше 7000 российских компаний.

«Такая норма противоречит международному опыту и при оценке регулирующего воздействия получила больше всего отрицательных отзывов, в том числе экспертного совета при правительстве, — считает Николай Остарков , вице-президент “Деловой России”. — Это избыточное вмешательство государства в экономику. Оно затормозит введение новых коммерческих практик в компаниях».

Опасным нововведением является отмена «иммунитета» от антимонопольного преследования для обладателей интеллектуальной собственности. Для мировой практики это прецедент. Фактически любой новатор теряет возможность заработать на изобретении, поскольку лишается права быть временным монополистом на срок действия патента.

Жесткой критике бизнеса подверглось и намерение ввести обязательный порядок согласования с ФАС сделок по созданию совместных предприятий. Смысл этой новации вообще не очень понятен, ведь если в случае слияния конкуренция на рынке ограничивается, то любое СП — это новый игрок на рынке, а значит, его появление конкуренцию лишь усилит.

Также предлагается ликвидировать норму закона, позволяющую соглашения компаний о совместной деятельности (в том числе по ценам), если их результатом является совершенствование производства и получение покупателями выгод, соразмерных с выгодами участников соглашений.

«Задача привлечения инвестиций в высокотехнологичные отрасли российской экономики является приоритетной, поэтому исключение нормы о допустимости соглашений о совместной деятельности представляется нецелесообразным, — говорит Алексей  Ульянов , сопредседатель Национального союза защиты прав потребителей. — В этой части проект поправок может привести к сокращению притока иностранных инвестиций в высокотехнологичные отрасли, темпов экономического роста, затормозить модернизацию российской экономики».

Проектом поправок предлагается ввести дополнительное регулирование деятельности монополий. Правительство по представлению федерального антимонопольного органа будет вправе установить правила недискриминационного доступа к публичным товарам компаний. Речь идет, например, о такой ситуации, когда нефтяные компании продают всю партию вновь выработанного топлива нескольким избранным трейдерам. А другие несколько десятков вынуждены покупать только у имеющих право первого доступа компаний, что толкает цены вниз. Так вот, правительству предлагается своим указом устанавливать «правила игры» для каждой крупной компании. Правда, в проекте закона не приводится обоснование необходимости распространения регулирования, применяемого для субъектов естественных монополий, на компании, занимающие доминирующее положение. Также непонятно, почему ФАС России не может по заявлению пострадавших компаний повлиять на монополиста.

По всем этим позициям с ФАС продолжаются консультации, при этом даже не ясно, в каком из пунктов бизнес-сообществу можно пойти на уступки.     

Ключевые предложения бизнес-сообщества на основе поручения Д. Медведева и рекомендаций ОЭСР, не вошедшие в 4-й антимонопольный пакет

[?] Компания малого бизнеса не может быть признана монополистом (положение ст. 10 135-ФЗ не распространяется на субъект МСП, за исключением субъектов естественных монополий).

[?] Все соглашения субъектов МСП между собой допускаются (за исключением сговоров на торгах).

[?] Все соглашения компаний с маленькой долей рынка (до 20%) допускаются (за исключением сговора на торгах).

[?] Проведение и публикация анализа рынка становятся обязательными для каждого решения ФАС России.

[?] Исключается возможность возбуждения дела в интересах отдельных юридических лиц.

[?] Реестр хозяйствующих субъектов, имеющих на рынке определенного товара долю свыше 35%, отменяется.

[?] Согласование слияний, не влияющих на конкуренцию, отменяется (все без исключения сделки внутри группы лиц, покупка активов свыше 1 млрд руб., покупка незначительных российских активов крупными иностранными компаниями).

 

«Сейчас эпоха компромиссов»

Александр Ивантер

О том, почему тормозит корпоративное кредитование, как снизить процентные ставки и что изменилось в российской банковской системе за двадцать лет, рассуждает председатель правления Судостроительного банка Андрей Егоров

Председатель правления Судостроительного банка Андрей Егоров

Фото предоставлено Судостроительным банком

— Андрей Владимирович, в чем специфика бизнес- модели вашего банка? Для внешнего наблюдателя она кажется необычной: порядка двадцати процентов активов вложено в ценные бумаги — многовато по нынешним временам, — а вот модного розничного бизнеса нет почти совсем. Структура фондирования сильно диверсифицирована и не вполне типична для средних банков.

— Придется окунуться в историю. Бывали времена, еще до кризиса 2008 года, когда ценные бумаги в активах у нас доходили до 40 процентов и выше. Банк был «клубным». Мы кредитовали не клиентов с улицы, а только хороших знакомых, друзей, друзей друзей, бизнес-партнеров. Аналогично и с розницей. Мы делали зарплатные проекты нашим корпоративным клиентам, их менеджерам выдавали ипотечные и автокредиты. Кредитный портфель рос небыстро, а ценные бумаги тогда еще давали приличную доходность.

Сказался и личностный фактор: в 2001 году в «Судостроительный» пришла команда из Экспобанка, купленного МДМ. Это были сильные ценнобумажники, и в их числе был ваш покорный слуга. Ценнобумажники в широком смысле, включая дилинг, казначейство и близкий функционал. В общем, лет десять назад мы были скорее инвестиционной компанией, чем классическим банком.

— Но почему « Судостроительный»? Откуда пошло название?

— Нынешние владельцы банк приобрели в 1996 году. Покупался он под транспортный холдинг, который занимался грузовыми перевозками. Фактически была куплена лицензия с этим названием, и оно нас вполне устраивало, выгодно отличаясь от расплодившихся аббревиатур. Хотя к судостроению мы никогда не имели никакого отношения и никого из отрасли не кредитовали.

Так продолжалось до тех пор, пока мы не стали выходить на зарубежные рынки. Иностранцам очень сложно было объяснить, что такое Ship Building Bank, а слово Sudostroitelniy они могли произнести по слогам только с пятого раза. К тому же они искали отраслевую привязку, которой не было. Вот мы и сделали в 2006 году ребрендинг, укоротив название до СБ-банка.

— Честно сказать, мне оригинальное название нравится больше. Нынешнее какое- то безликое.

— На самом деле мы используем оба названия. Прежнее осталось во всех наших отчетных документах.

— Так когда же вы перестали быть « клубным» банком? Что произошло?

— Да ничего, собственно, не происходило, просто взгляд у менеджмента изменился на ведение бизнеса. Мы поняли, что это тупиковый путь.

— Но взгляды меняются под влиянием каких- то обстоятельств.

— Сыграло свою роль сразу несколько факторов. В начале 2005 года мы получали международный рейтинг. И рейтинговое агентство вкатило нам среди отрицательных черт бизнес-модели большую зависимость от рынка ценных бумаг и межбанковских кредитов и по активам, и по пассивам. Да и сам кризис доверия лета 2004 года, парализовавший в одночасье межбанк, стал довольно тревожным звоночком. Мы потихоньку стали пересматривать стратегию.

В корпоративном сегменте мы уже давно переехали на рыночные рельсы. Ну а проекту выхода в «уличную» розницу нет еще и года. С тех пор у нас портфель розничный вырос, наверное, раза в два, но, поскольку мы начинали на низкой базе, он в активах составляет пока очень незначительную долю, порядка одной тридцатой кредитного портфеля, по абсолютной величине это 1,7–1,8 миллиарда рублей.

При этом мы никогда не занимались распродажей портфеля ценных бумаг, мы просто стали наращивать опережающими темпами кредитование. Сегодня кредитный портфель СБ-банка составляет около 60 процентов активов, и для московских банков такое соотношение ценных бумаг и кредитов достаточно типично. У региональных банков доля кредитного портфеля доходит до 80 процентов активов, а остальное приходится на абсолютно ликвидные инструменты — корсчет, касса и так далее, ценных бумаг у них либо нет совсем, либо что-то совсем незначительное.

— Насколько комфортна для вас нынешняя структура активов?

— Грех жаловаться. Наличие значительной «подушки» ценных бумаг позволяет эффективно и доходно управлять ликвидностью. Ведь портфель бумаг у нас очень качественный — более 90 процентов представлено эмитентами, имеющими международные рейтинги. Их можно реповать в ЦБ и на рынке. Мы стараемся иметь достаточное количество ликвидных активов, потому что кризисы у нас случаются с завидным постоянством.

Если говорить о пассивах, то у нас миллиардов десять рублей приходится на векселя и облигации. И многие наблюдатели, включая рейтинговые агентства, пытаются вменить нам высокую, по их мнению, зависимость от рыночного фондирования.

— А вы так не считаете?

— Я не понимаю, если честно, чем плохо рыночное фондирование, ведь это понятные срочные деньги. Я имею полное право не учитывать досрочно векселя, а учитывать их по сроку. Я имею полное право не делать buy-back по облигациям, а гасить их по оферте или по погашению. Более того, это управляемый долг — банк при желании может откупать его сам, затем откупленные бумаги по ситуации размещать снова. А вот депозиты населения, на мой взгляд, гораздо более подвижная и менее управляемая штука. К тому же с 1 октября вступил в силу закон, дающий ЦБ право ограничивать банкам ставки по депозитам. Надо еще учесть разные издержки привлечения средств с рынка и от населения. В последнем случае косты неизмеримо выше — отделения, операционисты, сами понимаете.

— У СБ- банка почти три сотни банков- респондентов. Зачем нужна такая армия, объясните?

— Триста самих банков, а лоро-счетов аж больше пятисот, так как некоторые банки-респонденты имеют счета в разных валютах. Мало кто из российских банков может похвастаться такой «коллекцией». Зачем она нужна? Ну во-первых, это банальные остатки на счетах. Да, подвижные, да, как правило, не срочные. Хотя есть случаи размещения у нас межбанковских депозитов на год. Во-вторых, имея такое количество банков-респондентов, мы получаем дополнительные возможности размещения и управления собственным долгом, например. Это же наши клиенты, мы им говорим: «Давайте, ребята, вы купите, а мы, например, возьмем у вас это в залог, и вы сможете время от времени кредитоваться у нас под залог наших бумаг».

— Нет, все же тяга к « клубности» сидит в вас очень глубоко!

— Это не тяга, это неизбежно, потому что межбанковский бизнес носит ярко выраженный депрессивный характер. Количество банков-участников невелико и уменьшается. По большому счету, этот бизнес обречен.

— Сильное утверждение. Но давайте вернемся к вашей стратегии. Мне, например, кажется, что вы опоздали с выходом в « уличную» розницу. Этот сегмент быстро теряет обороты и маржинальность.

— Да, поздно, согласен.

— Какова же была мотивация?

— Все очень просто. У нас есть сеть отделений, порядка двух десятков, в основном в Москве, которая, по моему мнению, была не загружена. Надо было наполнить их бизнесом. Ну и попытка чуть-чуть повысить маржу банка, на корпоративном кредитовании много не заработаешь. Мы, с одной стороны, испытываем прессинг по кредитным ставкам со стороны госбанков — они кредитуют очень дешево, а мы как-то должны составлять им конкуренцию. С другой стороны, деньги по-прежнему достаточно дорогие. В последние месяцы они начали потихонечку дешеветь, но не слишком быстро.

— Но для розницы одних отделений мало. Нужны специфические компетенции по риск- менеджменту.

— Безусловно, мы все эти процедуры у себя внедрили. Просрочка по портфелю физических лиц у нас 0,63 процента, а доля одобрения кредитных заявок для «физиков» — 20–25 процентов. По-моему, цифры говорят сами за себя. Мы работаем очень аккуратно. Недовыполняем план «по валу», поскольку видим, что происходит на рынке, прежде всего значительную закредитованность населения. Мы вообще не занимаемся POS-кредитованием (кредитованием покупок в торговых центрах. — « Эксперт» ) и экспресс-кредитами «за двадцать минут».

— Какова процентная ставка по вашим потребительским кредитам?

— Базовый продукт у нас в этом сегменте — потребительский кредит «Доверительный», для людей с хорошей кредитной историей. Номинальная ставка по нему — 19,9 процента. Там есть кое-какие «прилипалки», которые могут принести банку дополнительный доход при определенных условиях. Реально у нас сейчас интегрированная ставка по продукту «потребительский кредит» в целом — примерно 24 процента годовых в рублях. В контексте сегодняшнего рынка, согласитесь, это очень скромно.

Андрей Егоров: «Третий свод базельских правил будет способствовать дальнейшему торможению кредитования»

Фото предоставлено Судостроительным банком

— А что происходит в корпоративном блоке?

— До недавнего времени менеджеры корпоративного сегмента были прежде всего заточены на обслуживание и на привлечение клиентов от клиентов. То есть работали по «теплой» базе. Год назад мы наняли параллельную команду. Это чистые колд-коллеры — они делают «холодные» звонки незнакомым компаниям и приводят клиентуру с улицы. Хотя принципы оценки бизнес-проектов и выдачи кредитов одинаковы для всех типов заемщиков.

— Кто ваш типичный корпоративный заемщик? Отраслевая принадлежность, средний или медианный оборот, размер кредита типичный? Можете набросать коллективный портрет?

— О, это сложно. Ведь мы абсолютно универсальный банк. На кредитном комитете мы обсуждаем кредиты и на 5 миллионов рублей, и на 500 миллионов. Я могу сказать, что я хочу видеть.

— Скажите…

— В идеале, для того чтобы снизить концентрацию портфеля, я бы хотел кредитовать заемщиков с «чеком» от 50 до 150 миллионов рублей. Для нас это было бы комфортно со всех точек зрения. Правда, существует мнение, что если не работать с крупными заемщиками, то и сам не будешь крупнее. Поэтому мы не отказываемся от кредитов крупнее, они просто не мотивируются. У нас есть регрессивная шкала по системе мотивации для клиентских менеджеров. Так вот, клиентщикам уже все равно, выдать кредит на 500 миллионов или на 200.

— Из ваших слов следует, что пока фактический уровень концентрации кредитного портфеля выше желаемого.

— На 20 крупнейших заемщиков у нас приходится порядка 18 процентов кредитного портфеля. Даже по международным подходам это приемлемо. Конечно, это не как у ведущих западных банков, у которых на 20 первых заемщиков приходится менее одного процента кредитного портфеля, но для российского банка вполне.

— Общероссийская динамика корпоративного кредитного портфеля чувствительно замедляется. По последним данным ЦБ, годовые темпы прироста опустились ниже 13 процентов годовых. В чем дело, по- вашему?

— Есть много причин, в том числе все ужесточающиеся регулятивные меры, которые связаны с формированием резервов и оценкой заемщиков. Хотя определенные резоны у ЦБ как регулятора для этого есть.

— Вроде бы основные гайки в пруденциальном регулировании закручивались в 2011 году. А выраженный эффект появился только сейчас. Такое пролонгированное влияние?

— Ни одной либеральной меры с тех пор принято не было. Все меры направлены исключительно на ужесточение регулирования. В частности, введение третьего «Базеля» тоже оказывает влияние на торможение роста кредитного портфеля по причине того, что банкам элементарно перестает хватать достаточности капитала. Хотя своя логика в третьем своде базельских правил, безусловно, есть. Это внедрение передовой мировой банковской практики в России. Но само собой разумеется и то, что это будет однозначно способствовать дальнейшему торможению кредитования. Тем более что все это накладывается на общий дефицит хороших заемщиков.

— Ну уж последний аргумент — точно лукавый. Мечты банкиров о хорошем заемщике напоминают мне разглагольствования завзятых холостяков об идеальных женах. Нет в природе идеальных жен! И слава богу — ведь мы, мужья, тоже далеко не идеальны. Вместо поиска идеала надо учиться работать с имеющимися заемщиками, искать компромиссы.

— Да мы только этим фактически и занимаемся! Финансовое положение большинства заемщиков в России весьма среднее, не все бенефициары раскрыты, масса еще всяких сложностей. Так и живем. Хотя я все-таки думаю, что в этом году у нас рост кредитного портфеля будет больше, чем по системе в среднем. Процентов на тридцать.

— Есть еще один загадочный для меня вопрос. Почему на фоне сильного торможения корпоративного кредитования и снижения спроса на кредиты не снижается их цена? Почему процентная ставка такой неэластичный параметр?

— Ничего загадочного в этом нет. Цена должна снижаться тогда, когда предложение превышает спрос. А мы только что с вами рассуждали о том, что банкам не так-то просто кредитовать в нынешних условиях. То есть в данном случае мы не видим растущего предложения, поскольку возможности банков находятся под давлением регулятивных мер и новых требований к достаточности капитала. А почему процентная ставка столь неэластична, я не знаю.

— У меня есть подсказка. Вы же инженер- строитель по первому образованию? Так вот, мы с коллегами из нашего рейтингового агентства « Эксперт РА» оцифровали составляющие разрыва в стоимости некоего типичного кредита заемщику сегмента малого и среднего бизнеса в России и Германии. Общий разрыв по итогам прошлого года составил 10 процентных пунктов — 3 процента годовых стоит кредит в Германии, 13 процентов, грубо, у нас. Самый большой разрыв — по стоимости привлеченки, мы его оценили в 4 пункта (5,5–6 процентов в России и 1,5 процента в Германии). Следующий разрыв — это операциональная эффективность. Тут разрыв небольшой, примерно половина процентного пункта. А дальше — маржа, которую мы разбили на две части. Одна часть — это премии за риски всех видов: страновые, отраслевые, индивидуальные, которые, на наш вкус, в России избыточны, — разрыв составляет 3–3,5 пункта. И наконец, разрыв в уровне безрисковой маржи, то есть ожидаемой или привычной доходности от банковского бизнеса в Германии и в России — еще 2–2,5 пункта.

Самое забавное в этой анатомии, что ни одна из этих составляющих не спущена сверху и навеки ни ЦБ, ни президентом или правительством. Все это в значительной степени рукотворные вещи. Каждый банк по отдельности, за исключением разве что Сбера, не в состоянии кардинально снизить среднюю стоимость кредита. А вот все вместе они — вполне.

— Не со всеми вашими цифрами я готов согласиться. Скажем, стоимость фондирования в нашем банке не 5,5–6, а примерно 8 процентов. Хотя, вероятно, на показатели в целом по банковской системе сильно влияет масштабная дешевая привлеченка Сбербанка. А все остальные ваши цифры вообще с трудом верифицируются, я затрудняюсь их комментировать. Можно порассуждать о достаточности маржи, но вопрос этот весьма дискуссионный…

Почему-то все считают, что банкиры — это такие жирные коты, которые дешево берут деньги у граждан…

— И жируют на народной беде…

— Если все же не пытаться искать резервы снижения ставки только за счет уменьшения банковской маржи, а нащупать другие рычаги для этого, то можно было, к примеру, заняться совершенствованием законодательной базы. Скажем, в связи с введением «Базеля III» вполне можно было бы нейтрализовать дополнительную нагрузку на капитал банков освобождением от налогов капитализируемой прибыли.

— Вы очень давно в отрасли — в этом банке уже двенадцать лет, в банковской сфере почти двадцать. Эволюция какая- то происходит в банковской системе как значимом куске хозяйственной жизни?

— На самом деле произошли принципиальные изменения. Пятнадцать лет назад регулятора вообще не было заметно, он занимался какими-то своими делами. Тот прогресс, который произошел в надзоре, я даже не знаю, каким словом это все охарактеризовать, — это уже космос, это совсем другой уровень.

А вообще, в очень неспокойное время мы живем. Все поменялось. У меня лично поменялась психология. В девяностые мы думали, как делать бизнес, все остальное было вторично. Можно картинку какую-нибудь нарисовать: банкир — цилиндр, вместо глаз — монеты. Конечная цель — деньги, мы видим их, выбираем кратчайший путь — и вперед, поехали. С течением времени путь наш стал более извилистым, да и мотивация изменилась. Сегодня я готов отказываться от сделок, не делать что-то, если это вызывает у меня разные подозрения с точки зрения рисков — репутационных, экономических, надзорных. Была эпоха первичного накопления капитала, а сейчас эпоха компромиссов. Вот и все. И я не знаю, хорошо это или плохо.

Судостроительный банк основан в Москве в 1994 году. В 1996 году был приобретен нынешними хозяевами. Основные бенефициары банка - Леонид Тюхтяев, Андрей Иванчихин (по 16,56%), Алексей Голубков, Андрей Вовченко и Ярослав Стешко (по 13,09%), Владимир Ардашев (8,28%). Доли остальных бенефициаров не превышают 5%. По состоянию на 1 октября 2013 года размер активов банка составляет 64,2 млрд рублей (входит в сотню крупнейших российских банков по этому показателю), капитал - 7,5 млрд рублей, кредитный портфель - 41,9 млрд рублей, депозиты физлиц - 14,8 млрд рублей. Банк располагает 22 офисами, в том числе 18 в Москве. Количество сотрудников - 600 человек.

 

Электронная слежка усиливается

Алексей Грамматчиков

Российские спецслужбы устанавливают более строгий контроль над сотовой связью и интернетом: они планируют сделать серьезный «апгрейд» существующей системы слежки за мобильными звонками и электронной перепиской. Причем за счет телеком-операторов

Фото: Jan Johannessen / Panos Pictures / Grinberg Agency

На прошлой неделе в прессу просочились данные о готовящемся приказе, в соответствии с которым к 1 июля 2014 года все телеком-провайдеры обязаны установить на свои сети оборудование для записи и хранения мобильного и интернет-трафика сроком не менее 12 часов и обеспечить спецслужбам прямой доступ к этим записям.

«ФСБ хочет накрыть колпаком весь интернет!» — начали бить тревогу пользователи. На самом деле слежка спецслужб в сети отнюдь не новость: интернет и сотовая связь в России уже давно под колпаком.

Речь идет о так называемом комплексе технических средств под названием СОРМ (Система технических средств для обеспечения функций оперативно-разыскных мероприятий). Система СОРМ-1, нацеленная на прослушивание телефонных разговоров, была разработана еще в 1996 году. Позже, в 2000-м, появилась система СОРМ-2, функция которой заключалась в «протоколировании обращений в сети интернет».

В 2005 году постановлением правительства всем российским телеком-операторам под страхом потери лицензии было предписано «согласовывать план мероприятий по внедрению СОРМ». В офисах телекоммуникационных компаний время от времени стали появляться сотрудники спецслужб, которым оператор обязан был передавать интересующий их трафик.

Но ездить в гости к операторам силовикам было неудобно. В 2008 году появился приказ Минкомсвязи, в соответствии с которым телеком-компании должны были за свой счет установить специальное оборудование, которое удаленно подключается и управляется органами ФСБ и передает им весь трафик оператора. Таким образом, сотрудники российских спецслужб вот уже пять лет, не выходя из своих кабинетов, могут видеть, кто, где и кому звонит, передает сообщение, электронное письмо. А также снимать любую информацию с этого канала связи, то есть все слушать и читать.

Понятно, что есть Конституция, и она гарантирует российским гражданам тайну личной жизни: содержание электронных писем и телефонных разговоров граждан может просматриваться и прослушиваться силовиками только после решения суда. Спецслужбы утверждают, что они полностью соблюдают закон: по их словам, использование данных СОРМ происходит в соответствии со всеми юридическими процедурами.

Однако правозащитники сомневаются, что работники спецслужб всегда работают в соответствии со строгой буквой закона: по сути, они сами себе должны предъявлять ордер на доступ к личным данным и сами решать, когда нажать кнопку записи, например, телефонных переговоров. А оператор в стороне — он не знает и не может контролировать, что ФСБ делает с передаваемой туда информацией.

Заглянуть в прошлое

Сейчас же спецслужбы намерены пойти еще дальше. Речь идет о том, чтобы телеком-оператор еще и записывал весь трафик и потом при необходимости передавал силовикам нужные «куски».

Для спецслужб это действительно важно: допустим, они узнали имя потенциального преступника. Но с помощью существующей системы они могут только слушать его переговоры в режиме онлайн. Записываемая же информация позволит силовикам узнавать, что преступник делал ранее. И хотя речь идет о том, чтобы хранить данные только за 12 часов, в силовых ведомствах говорят, что даже такой запас времени очень поможет им в раскрываемости и предотвращении преступлений.

«Современная СОРМ-2 позволяет перехватывать сообщения различных протоколов, только если заранее получено задание на перехват, заранее указано, кого слушать-читать-смотреть, — объясняет Николай Федотов , главный аналитик Infowatch, одной из ведущих российских компаний по информационной безопасности. — Заглянуть в прошлое нынешняя СОРМ не может. А в практике органов встречаются случаи, когда хотелось бы узнать содержимое сообщений или разговоров, которые состоялись некоторое время назад. Обычно речь идет о периоде не более пяти суток. Но современные технические возможности хранение такого объема информации не потянут. Даже выторгованные 12 часов — это многовато и, главное, дороговато для провайдеров. Но меньше 12 часов — это уже совсем курам на смех. Бюрократия спецслужб в принципе не может сработать быстрее чем за три-четыре часа, даже если игнорировать все формальные процедуры, предусмотренные процессуальным доказательством. А если их соблюдать, то и суток не хватит. Поэтому установленный лимит 12 часов — это компромисс».

«Появление новой системы, несомненно, поможет в расследовании таких инцидентов, как взрыв в Волгограде, — приводит доводы в пользу новой системы Аркадий Прокудин , заместитель руководителя центра компетенции информационной безопасности компании “АйТи”. — Имея подобный инструмент, можно поднять телефонные переговоры всех, кто находился в автобусе и в зоне действия этих сотовых вышек. Проследить историю и контакты этих людей хотя бы за последние 12 часов. Проанализировать их чаты, месседжеры, эсэмэски, звонки. Сразу составить список соучастников, идентифицировать их через операторов связи и услуг интернета и приступить к следственным мероприятиям».

Вообще, перехватывать интернет-трафик и телефонные переговоры — нормальная практика спецслужб всех развитых стран. В США, например, расширенные полномочия для прослушивания и отслеживания электронной переписки силовики получили после принятия так называемого «Патриотического акта» в 2001 году, вскоре после теракта 11 сентября. Да, разрешение на прослушку и чтение электронной почты должен давать суд. Но, как стало известно после разоблачения Эдварда Сноудена, ведущие разведки мира не всегда действуют строго в рамках закона, осуществляя электронную слежку, в том числе за гражданами других стран.

«Попытка спецслужб по закону получать доступ к информации, необходимой им в процессе оперативно-разыскной деятельности, — это нормально для любой страны, — говорит Илья Медведовский , генеральный директор компании Digital Security. — Поэтому любой человек, который пользуется в наш век средствами электронной коммуникации: электронной почтой, социальными сетями, мгновенной передачей данных и сообщений, должен отдавать себе отчет, что все эти данные при необходимости могут быть прочитаны, могут накапливаться и подлежать дальнейшему анализу».

Кто заплатит?

Несмотря на распространенность практики прослушивания граждан зарубежными спецслужбами новая российская система мониторинга систем связи должна стать одной из самых передовых в мире. «В настоящее время ни одна страна не обладает “машиной времени” мощностью целых 12 часов, — говорит Николай Федотов из Infowatch. — Двенадцатичасовой буфер — это последнее слово техники, такого даже в США нет. И стоить такая система будет дорого, очень дорого».

Пикантность ситуации заключается в том, что силовики хотят усовершенствовать систему мониторинга за счет операторов. А те, разумеется, резко протестуют. Да, они платили за СОРМ-2. Но если стоимость этих систем в 2008 году составляла несколько сотен тысяч долларов, то сейчас счет идет уже на сотни миллионов. «Это потребует примерно 30–40 петабайт данных на весь рунет каждые 12 часов. Стоимость одного только хранилища составит порядка 300–400 миллионов долларов», — оценивает возможные затраты участников рынка Владимир Габриелян , вице-президент и технический директор Mail.Ru Group.

Операторы говорят, что они не готовы столько платить. В гневном письме в адрес Минкомсвязи, которое на прошлой неделе попало в руки журналистам «Коммерсанта», компания «Вымпелком» говорит, что законом «Об оперативно-разыскной деятельности» не установлена обязанность операторов закупать и эксплуатировать специальные технические средства для оперативно-разыскной деятельности.

Интересно, что в беседе с корреспондентом «Эксперта» представители «Вымпелкома» отказались подтвердить или опровергнуть наличие этого письма и вообще дать какие-либо комментарии. Вероятно, опасаясь гнева регулятора, отказались поделиться с нами своим мнением о ситуации и другие компании из «большой тройки» — МТС и «Мегафон».

В Минкомсвязи считают, что участники телекоммуникационного рынка все же способны заплатить за усовершенствование системы СОРМ. В неформальных беседах представители ведомства говорят, что рентабельность телеком-бизнеса в стране все еще высока, и дескать, пусть операторы раскошеливаются и на оборудование для силовиков.

«Для рынка важно, чтобы затраты несли все операторы одновременно, — считает Николай Федотов из Infowatch. — В итоге никто из провайдеров не получит существенного преимущества в бизнесе. Опасения связаны с тем, что кто-то освободится от исполнения этой “почетной” обязанности. Тогда получится нехорошо».

Понятно, участников рынка и простых граждан интересует еще и вопрос, конституционно ли развивать систему мониторинга за трафиком и не пострадают ли от этого личные свободы граждан. «А только ли в случаях, предусмотренных законом, сотрудники ведомства будут анализировать мою информацию? Не получится ли утечек персональных данных в руки заинтересованных лиц — конкурентов, недоброжелателей или в открытые источники?» — восклицает Аркадий Прокудин из «АйТи».

Минкомсвязи призывает страсти не нагнетать. «Это делается в рамках защиты граждан — системы оперативно-разыскных мероприятий, которая направлена на преступников и террористов. Законопослушному гражданину система не только не грозит, а обеспечивает еще большую безопасность», — официально прокомментировала «Эксперту» пресс-служба Минкомсвязи России.

 

Помощь по стандарту

Лина Калянина

Масштабный приток инвестиций на рынок медицинских услуг начнется тогда, когда частные клиники будут включены в систему государственного страхования или будет введена система софинансирования медицинской помощи, считает президент клиники ОАО «Медицина» академик РАМН Григорий Ройтберг

Президент ОАО «Медицина» Григорий Ройтберг

Фото: Виктор Зажигин

Затеянная несколько лет назад Минздравом реформа здравоохранения привела к ожидаемому эффекту: частные медицинские клиники стали активнее развиваться и наращивать бизнес. Ведь реформа здравоохранения фактически вылилась в сокращение бесплатной медицинской помощи населению и увеличение объема платных услуг в госсекторе. Пациенты при выборе медицинского учреждения все чаще стали отдавать предпочтение частному медицинскому сектору, где уровень сервиса и физическая доступность медицинской помощи выше, чем в государственных лечебно-профилактических учреждениях. Сегодня на фоне общей стагнации на потребительском рынке рынок частных медицинских услуг динамично развивается — по данным компании BusinesStat, в среднем он растет на 15% в год.

Работающие на медицинском рынке компании отреагировали на растущий спрос. Например, в Москве каждый месяц открывается несколько новых клиник. Компании, которые работают по сетевой модели, расширяют число учреждений и географию своего присутствия на рынке. Компании, которые отказались от сетевой стратегии развития, наращивают компетенции внутри своих клиник, открывая новые лечебные корпуса, устанавливая дорогостоящее современное оборудование и привлекая квалифицированных специалистов. Сегодня такие медицинские центры, как ОАО «Медицина», Европейский медицинский центр, по уровню оснащения и квалификации персонала могут конкурировать с ведущими государственными медицинскими учреждениями. И уровень работы, проделанной за прошедшие годы, позволяет на это претендовать.

В частности, «Медицина» недавно открыла первую в стране частную онкологическую клинику Sofia, оснастив ее не только современным, но и уникальным оборудованием. Второй онкологический центр компания в ближайшее время начнет строить в Химках. Sofia располагается в новом стационаре клиники, палаты и операционные в котором оснащены по принципу «умного дома».

Амбициозность поставленных задач и необходимость возврата вложенных миллиардов заставляют руководство компании искать способы принципиального увеличения масштаба деятельности. И приток новых, даже низкоплатежеспособных клиентов из госсектора компании на руку. Однако низкий платежеспособный спрос в стране в целом не позволяет динамично развиваться медицинским компаниям, инвестирующим в высокотехнологичную медицинскую помощь. У президента «Медицины» Григория Ройтберга есть две мечты: вернуть российских граждан, предпочитающих лечиться за рубежом, в Россию и стать полноправным участником государственной системы медицинского страхования. По его мнению, включение частных клиник в систему государственного медицинского страхования приведет к резкому увеличению инвестиций в отрасль и позволит вытеснить с рынка неэффективные предприятия в государственном секторе. Об этих перспективах Григорий Ройтберг рассказал в интервью «Эксперту».

— Можем ли мы сегодня говорить, что некоторые частные медицинские центры в состоянии оказывать столь же квалифицированную медицинскую помощь, что и ведущие государственные учреждения?

— Я вообще этого деления не признаю. Какое имеет значение для вас как для потребителя, частное или государственное то учреждение, куда вы пришли? Вы должны знать, какая помощь вам будет обеспечена. У нас этот страх — что в частных клиниках что-то не так — остается. Например, частная медицина не имеет права вести психиатрию. Почему в Штатах это можно, в Швейцарии можно, а у нас нет? Почему у нас считают, что психиатры, работающие в частных клиниках, более «развращены», чем те, которые работают в госсекторе? Но ведь основные нарушения сегодня происходят не в частной, заметьте, медицине.

— Разница в том, что частные клиники оказывают только платные услуги населению.

— Это второй жупел, которым периодически всех пугают. Говорят, что медицина должна быть бесплатной. Но мы-то знаем, что сегодня это далеко не так. Россия — одна из немногих стран, где в государственных учреждениях предоставляются платные услуги. Более того, всю медицину можно считать платной для пациентов. Различаются только формы оплаты — например, в форме отчислений в ОМС или оплата напрямую медучреждению за оказанную медицинскую помощь. И для пациента не должно быть важно, частная клиника или государственная, главное — качество медицинской помощи.

— Хорошо, считается, что, например, в Центре имени Бакулева окажут более квалифицированную медицинскую помощь, чем это сделает кардиолог в какой- нибудь частной клинике.

— Я бы не хотел называть конкретные имена и клиники, потому что там работают уважаемые люди. В «какой-нибудь» — может быть, да. Но сегодня частная медицина — это большие деньги, желание у инвесторов в нее вкладывать колоссальное. И результат уже есть. Мы можем оказывать высокотехнологичную помощь так же, как и в ведущих государственных учреждениях. Другое дело, что государство пока не допускает нас к системе государственного медицинского страхования и не позволяет лечить больных по госзаказу — несмотря на то, что государство нас аттестовало и у нас есть лицензия на оказание высокотехнологичной медицинской помощи. Нам говорят: вот в 2015 году частные клиники включат в систему государственного медицинского страхования… Но почему не сейчас?

Мы открыли первый в стране частный онкологический центр, у нас стоит уникальное оборудование, которое мало где есть в мире, — ПЭТ-КТ (позитронный эмиссионный томограф, совмещенный с компьютерным томографом), который позволяет определить локализацию воспалительных и опухолевых процессов в тканях организма, ОФЭКТ, так называемая гамма-камера, на которой делают сцинтиграфию — исследование, позволяющее с помощью введения пациенту радиоизотопного препарата оценить функцию различных органов и увидеть новообразования в костях на ранней стадии. У нас установлены два линейных ускорителя фирмы Varian — самые современные на сегодня аппараты, с помощью которых можно за один сеанс облучения (метод Single Dose) разрушить опухоль. Это некая альтернатива хирургии — опухоль удаляется с помощью точно направленного луча с минимальным повреждением здоровых тканей. Данный метод используют чуть более двух десятков больниц в мире. Достаточно широко применяемое сегодня оборудование предыдущего поколения — такое, как гамма-нож, — не позволяет это делать столь же качественно и точно. Консультантом отделения лучевой терапии у нас является профессор Цви Фукс — один из лучших радиотерапевтов мира, он возглавлял отделение радиотерапии в клиниках в Израиле и США, он постоянно сюда приезжает. Врачи, работающие в онкологическом центре Sofia, — опытные радиотерапевты, которые прошли длительную практику под его руководством в Израиле и в Европе.

У нас в клинике точно лучшая в России среди медицинских учреждений и одна из лучших в Европе IT-система. У нас реализована система управления «Smart-клиника» с электронной системой передачи данных больших объемов. «Smart-клиника» предполагает централизованное управление инженерной и IT-инфраструктурой здания. В настоящее время аналогов у нее в России нет. В smart-операционных во время операции производится видеозапись операционного поля, фиксация показаний всех приборов, регистрация лекарственных препаратов, которые вводятся во время операции. Наиболее интересные операции могут транслироваться через интернет, при этом возможно удаленно проконсультироваться с ведущими российскими и зарубежными коллегами. Вся информация об операции доступна пациенту. Smart-палаты оборудованы системами дистанционного управления, действующими по принципу «умного дома».

Мы планируем через несколько лет построить еще один онкологический центр в Московской области, установить там циклотрон — мини «ядерную станцию» для производства радиоизотопных фармпрепаратов. Стыдно сказать, в нашей ядерной державе эти препараты не производятся, и сегодня их приходится ввозить, причем с большим трудом. Кстати, во многом из-за этого у нас плохо развивается радионуклидная диагностика.

Мы можем оказывать очень много разных видов высокотехнологичной помощи — от стентирования до экстракорпорального оплодотворения, от лучевой и химиотерапии до эндопротезирования суставов.

Какому уровню еще мы должны соответствовать, чтобы государство увидело в нас серьезного контрагента? Когда нас не допускают к высокотехнологичной помощи, а ее оказывают по распределению в разы хуже, меня это злит.

— А зачем вам государственный заказ? Вам не хватает клиентов?

— В старом корпусе мы загружены на 95 процентов, и это предел. Нашу поликлинику ежедневно посещают 2000 человек. С введением нового корпуса наши площади увеличились в два с половиной раза: с 13 тысяч квадратных метров до 34 тысяч. Конечно, пока он не заполнен. Работа по системе государственного финансирования позволила бы загрузить мощности и быстрее окупить инвестиции: у нас магнитно-резонансная томография работает 24 часа в сутки, и ночью мы делаем 8–10 исследований. А можем больше, 16–20. И эти дополнительные исследования можно было бы делать дешевле. Таких вещей много. Впрочем, дело отчасти сдвинулось с мертвой точки. Недавно мы заключили с московским департаментом здравоохранения первый контракт на проведение лучевой терапии 70 онкологических больных за счет бюджета города Москвы и уже начали их лечение. Наверное, это первый такой опыт частно-государственного партнерства на рынке. Посмотрим.

— А тарифы государственные вас устраивают? Ведь они весьма далеки от реальных затрат.

— По обязательному медицинскому страхованию это так. Мы готовы работать с государством именно по высокотехнологичной помощи, где тарифы близки к реальности. Например, за операцию по установке стента в сердечную артерию государство платит, допустим, 3500 евро. Сам стент стоит 2500, у нас еще остаются деньги, чтобы платить достойную заработную плату врачам.

Таблица 1:

Будучи несетевым проектом, клиника «Медицина» входит в тройку лидеров на рынке частных медицинских услуг по объему генерируемой выручки

Развитие компетенций

— Почему вы стали развивать такое сложное направление, как онкология?

— Этот вид медицинской помощи невероятно востребован. Онкологические заболевания занимают второе место среди причин преждевременной смертности. По данным Росстата, в 2012 году их удельный вес в структуре смертей составил 14,5 процента. В абсолютном выражении это почти 300 тысяч человеческих жизней — население крупного города. К сожалению, средняя продолжительность жизни больных раком в нашей стране в несколько раз ниже аналогичного показателя за рубежом. При этом меня очень удручает то, что наши более или менее состоятельные граждане повально уезжают лечиться за рубеж.

— Мне рассказывали, что в американских клиниках больной может во время прогулки покормить оленя с рук, погулять в саду в стиле дзен, чтобы восстановить душевную гармонию, помедитировать, а к нашему онкоцентру на Каширке и подъехать страшно.

— Возможности современной отечественной медицины в борьбе с раком очень невысоки. Безусловно, ведущие российские онкологические центры прекрасно оснащены и имеют самый большой на рынке опыт по лечению онкологических заболеваний. Но таких учреждений в стране единицы, и условия пребывания больных там зачастую оставляют желать лучшего.

По данным Минздрава времен министра Татьяны Голиковой, 80 процентов аппаратов лучевой терапии во всех онкологических клиниках страны выпущено до 1985 года. Это не материальное устаревание, а глубокое моральное устаревание. Тем, чем тогда лечили, уже даже в Африке не лечат. Потрясающая отсталость! Если в Европе средняя продолжительность жизни пациента после обнаружения ракового заболевания 12–14 лет, то у нас, согласно отчетам Минздрава, речь идет в лучшем случае о трех годах.

С другой стороны, то, что мы стали работать с онкологией, закономерно с точки зрения развития нашей компании. Мы начали свою деятельность 24 года назад с создания бригад скорой помощи. Услуга оказалась очень востребованной на рынке, мы стали расширяться, а когда появилась возможность арендовать здание бывшей поликлиники Союза театральных деятелей во 2-м Тверском-Ямском переулке, решили развивать многопрофильный медицинский центр. Сначала была поликлиника, потом появился стационар. Над нами тогда смеялись: многофункциональная клиника никогда не сможет себя окупить — что отчасти было правдой. Но прошло какое-то время, и стало понятно, что, если ты оказываешь качественную медицинскую помощь, люди к тебе идут. Ключевое стратегическое решение состояло и в том, что мы решили не идти по пути развития сети клиник, как делают многие частные медицинские компании, а решили углублять компетенции в одном месте, расширять масштаб деятельности, насколько позволяли площади. Каждый этап требовал не только дополнительных инвестиций, но и освоения новых технологий, методов управления, контроля качества. Например, кардиохирургией с шунтированием мы занимаемся одиннадцать лет, и у нас нулевая летальность. Со временем нам стало интересно развивать и некоторые узкие направления. Онкология — одно из них. По планам она будет составлять 15 процентов общего объема предоставления услуг.

— Какие задачи позволяет решить установленное вами современное оборудование?

— На более ранних стадиях диагностировать злокачественные процессы, точно определять их локализацию и проводить качественное лечение — облучение и химиотерапию. Химиотерапия в свое время совершила революцию в лечении онкобольных, потому что оказалось, что при введении препарата с сильной токсичностью происходит блокировка части метастатического процесса. Это открытие увеличило продолжительность жизни онкобольных во всех странах, отчасти и у нас. Но потом выяснилось, что опухоль размером два сантиметра и более создает вокруг себя так называемый онкодерматологический барьер, сквозь который не проникают препараты. Тот, кто сможет придумать лекарство, которое позволит этот барьер «пробить», получит Нобелевскую премию. Что пока делаем мы? Мы с помощью лучевого ускорителя разрушаем образование точечным ударом, то есть удаляем раковую опухоль, как хирурги. Когда опухоль разрушается, становится маленькой, повышается ее чувствительность к химиопрепаратам. Это направление — радиохимиотерапия — современный тренд в онкологии. Ее мы и используем. Сегодня это дает возможность сделать следующий шаг в сторону увеличения продолжительности жизни пациентов.

— Многие продвинутые частные клиники на рынке, в частности Европейский медицинский центр, сейчас тоже обратились к онкологии. Может, потому, что это выгодно? Лечение ведь очень дорогое.

— Да, многие объявляют, что вот скоро у них будет ПЭТ (позитронно-эмиссионный томограф), линейный ускоритель, циклотрон и так далее. Это замечательно. Конкуренции на рынке нет никакой, все это очень востребовано. Возможно, только лет через пять-восемь рынок насытится. Что касается дороговизны, то смотря с чем сравнивать. Например, у нас лучевая терапия стоит 10 тысяч евро. Понимаю, что это очень дорого для общей массы пациентов. В Швейцарии она стоит 30–40 тысяч евро. Не могу сравнивать свои расценки с теми затратами, которые пациент несет, проходя лечение в государственных учреждениях, но думаю, что они не меньше. Кроме того, каждый аппарат стоит по 6,5–7 миллионов долларов, обучение каждого сотрудника за рубежом — 50–70 тысяч долларов… Поэтому я бы не стал пока говорить, что это очень прибыльно. Возможно, второй онкологический центр, который мы построим в Химках, будет уже более прибыльным.

Таблица 2:

Сетевые клиники лидируют на рынке по числу обслуживаемых пациентов

— Наш Минздрав тратит большие деньги на томографы, аппараты УЗИ, но если в онкологии все так запущено, почему мы не слышим о больших государственных инвестициях в эту сферу?

— Я сразу хочу сказать: руководить министерством и руководить клиникой — абсолютно разные вещи. Поэтому давать советы, как руководить отраслью в стране, я бы не стал. Но ответ на ваш вопрос отнюдь не столь прост, как кажется. Вот у нас говорят: мы сделаем центр ядерной медицины, где будут линейные ускорители, ПЭТ-КТ, циклотроны, протонная пушка. На это потребуются колоссальные деньги. Но государство смотрит на социальный эффект своих вложений, и не всегда будет тратить миллионы, чтобы спасти, условно говоря, жизнь двух человек. Государства, которые кричат, что человеческий капитал для них — самый важный, лгут. Я вам приведу пример с Англией. В Англии существует совершенно четкое и всеми понимаемое решение, что препарат, который увеличивает продолжительность жизни меньше чем на год, не должен стоить более 30 тысяч долларов, иначе его не допустят на рынок. То есть их минздрав, люди, принимающие решения, решили, что увеличивать продолжительность жизни менее чем на год ценой выше 30 тысяч долларов они не будут. Знаю, что это звучит цинично, — мы все понимаем, что человеческая жизнь бесценна. Это так, но для государства она имеет свою цену. Поэтому в выборе направлений для инвестиций государство ориентируется на максимальный социальный эффект.

Когда вокруг не одни Эйнштейны

— Мало поставить оборудование, нужны еще и подготовленные специалисты. Где вы берете врачей, персонал в целом?

— Кадры — главная проблема в отрасли. Уровень подготовки медицинских кадров в стране нижайший. Такого никогда не было. Но парадокс в том, что они — и врачи, и медсестры, и управленцы — довольны своей отсталостью! А зачем себя совершенствовать, когда и так хорошо? Как мы решаем эту проблему: у нас 90 человек в год стажируются или так или иначе работают за рубежом. И часть из них — подолгу. Это очень для нас дорогое удовольствие, но у меня нет выбора. Перед тем как открыть онкологическую клинику, мы посылали врачей на несколько месяцев работать за границей. Кроме того, у нас есть группа иностранных специалистов, которых мы регулярно приглашаем работать, консультировать, оперировать.

— Все равно всех за границу не отправишь, не обучишь. Можно ли внутри как- то решать проблему качества медицинской помощи?

— Мы для себя эту проблему решили с введением в компании международных стандартов качества. ОАО «Медицина» — единственная в стране клиника, аккредитованная по международным стандартам Joint Commission International (JCI). Всего в мире около 440 клиник, работающих по этому стандарту, большая часть из них — в Америке, остальные в Европе. Стандарты JCI чем-то похожи на стандарты авиационной безопасности. По всему миру собираются и анализируются случаи врачебных ошибок и каких-то ситуаций, которые угрожают безопасности пациентов, в том числе связанных с электричеством, безопасностью здания, противопожарной безопасностью. В итоге создаются подробнейшие стандарты для больниц, некие превентивные меры, которые позволяют предотвратить ошибки и обеспечить качество медицинской помощи.

Таблица 3:

По уровню цен клиника «Медицина» позиционируется в средне-высоком рыночном сегменте

— То есть вы говорите врачу, что ему делать? Его должностные обязанности строго прописаны?

— Я не могу рассчитывать на то, что вокруг одни Эйнштейны. Стандарт — это то, что ты обязан делать. Поясню на примере. Больной поступил с подозрением на инфаркт миокарда. Если не прошло шести часов с момента приступа, мы должны поставить диагноз: ишемический инсульт или геморрагический инсульт. Их два, и лечение принципиально отличается. И есть только шесть часов для того, чтобы перевести больного на адекватную терапию. Дальше будет только лечение последствий — часть мозга уже отомрет.

И у нас есть стандарт, которого мы строго придерживаемся. Больной поступил — через два часа мы должны начать терапию. У нас еще не было опозданий больше чем на две-три минуты, и даже эти случаи мы потом разбирали. Потому что у врачей звоночек в компьютере, который их обязывает все делать. Или, например, по нашему стандарту врач обязан повторить ЭКГ через 12 часов после приступа, если он не поставил диагноз «инфаркт». Потому что иногда ЭКГ не показывает проблему сразу — часть сердца уже умерла, но этого еще не видно. И иногда слышишь от врачей: «Почему я должен это делать?» или «Мой опыт показывает…» и так далее. Если врач такое говорит, то это либо безграмотность, либо просто нежелание взять на себя ответственность.

Наши стандарты, которых нет ни в одной другой российской клинике, как бы они ни назывались — швейцарскими, немецкими или американскими, — другой уровень четкости в работе, другой уровень контроля. Компьютер будет фиксировать неисполнение технологии по времени, и если что-то произошло не так, то руководителю или эсэмэс придет, или он сам у себя увидит, что в таком-то блоке что-то произошло. Я сразу скажу, что стандарты были приняты в штыки. Медицинский персонал, особенно не самый квалифицированный, сначала очень тяжело и враждебно воспринимал жесткую систему контроля. Квалифицированный же персонал быстро понял, что это для него большая поддержка в работе.

— Мне в одной из уважаемых клиник управляющий сказал: « Как же я буду говорить врачу, что ему делать? Что это за врач такой? У нас статус врача совершенно другой». Хотя, насколько я знаю, руководители медицинских центров в основном поддерживают идею стандартов и контроля.

— Если врач делает все как положено — ну и молодец, ему не надо никуда смотреть. Квалифицированный врач на автомате все выполняет правильно. А другие не могут. Говорят: «Я вот подумал так…» Ты сделай анализ крови, мочи, выпиши что необходимо и думай дальше. Более того, любой доктор у нас имеет право написать: «Считаю, что больному необходимо дополнительно сделать то-то» и обосновать это. Его никто ведь не ограничивает. Поверьте, то же самое происходило в медицинской отрасли в Германии тридцать лет тому назад, а в Штатах сорок лет назад. Они ведь прописывали стандарты именно потому, что не могли рассчитывать на то, что кругом одни Эйнштейны.

Таблица 4:

По объему выручки «Медицина» входит в тройку лидеров

Медицина не может быть дешевой

— Ваша клиника в народе считается очень дорогой, да и страховые компании, работающие в системе ДМС, причисляют вас к самому высокому рыночному сегменту.

— К нам в день приходит две тысячи человек, которые платят деньги. Какие могут быть комментарии?

— Может, эти люди приходят по корпоративной страховке?

— Половина наших пациентов приходит по страховке, половина — за наличные. Во-первых, мы не самые дорогие. Во-вторых, мы используем оборудование, которое есть далеко не во всех лучших клиниках мира, это точно. Оборудование, которому пять-шесть лет, мы почти всегда меняем. Земля, стройка, электричество у нас в стране стоят дороже, чем за границей. У нас нет ничего дешевле, чем, например, в Нью-Йорке. Рабочая сила сегодня у нас стоит так же, как в Испании или Израиле. За счет чего у нас могут быть низкие цены? Единственное, за что спасибо государству, — инвестиции, которые идут на создание медицинских учреждений, не облагаются у нас налогом на прибыль.

— Вы планируете развиваться за счет страхового рынка или за счет розничного?

— Мы будем развивать розничное направление. Рынок добровольного медицинского страхования уже давно не растет — все, кто мог, уже застраховались. А наше оборудование и мощности предназначены для гораздо большего охвата населения, чем это может обеспечить страхование. Вот ПЭТ-КТ, например, рассчитан на миллион человек населения. Или кардиохирургия. Наша группа кардиохирургов с учетом заболеваемости может обслуживать 200–300 тысяч человек. Такого количества прикрепленных к нам больных у нас не будет.

— Каковы оборот и рентабельность вашего бизнеса?

— Оборот в этом году будет приблизительно 2,8 миллиарда рублей. Маржинальность высокая, но по акционерному соглашению я не имею права называть точную цифру.

— Вы развиваетесь на кредитные ресурсы?

— Мы стараемся не брать кредиты, хотя без них, конечно, не обходимся. В прошлом году на завершение строительства нового корпуса мы привлекли 35 миллионов долларов от продажи пакета наших акций компании IFC. Это международная финансовая компания, классический стратегический или портфельный инвестор. Я рад, что у нас появился такой партнер, потому что он дисциплинирует, заставляет жить по законам корпоративного управления. Благодаря IFC мы сейчас имеем действующий совет директоров, который перестал быть совещательным органом. Но на строительство онкологического центра в Химках мы будем привлекать заемные деньги — сами не потянем. В принципе предложения от банков уже есть: у нас хорошая кредитная история, чрезмерной долговой нагрузки никогда не бывает.

Оснащение онкологической клиники Sofia уникальным современным оборудованием позволяет ОАО «Медицина» существенно расширить клиентскую базу, в том числе за счет государственного заказа

Фото: Виктор Зажигин

Новый путь — софинансирование

— Как вы планируете наращивать продажи своих услуг?

— Понятно, что мы будем прилагать все маркетинговые усилия для того, чтобы привлекать пациентов. Но без введения практики софинансирования медицинских услуг в стране этот рынок, по большому счету, развиваться не будет. Настоящий инвестиционный подъем начнется, только если частные клиники попадут в систему государственного страхового финансирования либо будет узаконено софинансирование медицинских услуг.

Медицина сегодня во всем мире на распутье — никто не понимает, что делать дальше. Та бесплатная медицина, которой много лет гордились европейские страны, пришла в полный упадок. Она не может дальше развиваться. Вы знаете, например, что очередь на компьютерную томографию в Брюсселе — четыре месяца? А в Англии, чтобы сделать УЗИ, нужно ждать четыре-шесть месяцев? Но зато в соседнем здании тебе за 300 фунтов сделают УЗИ через пять минут. Чтоб попасть к стоматологу, нужно записываться, в очереди стоять. Безработные занимаются тем, что стоят в очереди, а потом место в ней перепродают. При всем этом на Западе намного лучше обстоят дела с медициной, чем у нас. Но они понимают, что тоже зашли в тупик.

— Что они будут делать?

— Во всем мире сейчас будут вводить софинансирование медицинской помощи. Это когда человек оплачивает медицинскую услугу из разных источников — например, часть денег платит государство, часть человек сам доплачивает или привлекает средства добровольного медицинского страхования. И я думаю, что Россия могла бы оказаться передовой в этом процессе, потому что де-факто у нас это уже произошло. Почему вы, имея полис, не можете прийти ко мне и получить услугу по ОМС, доплатив недостающие средства? Это был бы ваш выбор. Но нам это запрещено. Почему? Ясного ответа нет. В Москве 2–3 миллиона человек вообще не пользуются бесплатной медицинской помощью. И сегодня выгодно не вводить софинансирование, потому что эти 3 миллиона тогда придут за своей долей в фонд ОМС. В результате меньше денег останется на поликлиники и больницы, которые государство сегодня пытается тянуть. В Москве, кстати, пытаются какие-то элементы софинансирования вводить, посмотрим, что из этого выйдет. Но это сложный вопрос, тут нет единого мнения. Потому что трудящиеся очень плохо это встречают, что естественно. Например, немцы очень тяжело это восприняли: раньше, когда был подъем, денег было много, все «социальщики» приходили, ставили себе зубные протезы, получали любую помощь. А сегодня экстренную помощь вы получите любую, а далее в соответствии с принятым жестким стандартом на второй день вас выпишут. И дальше вы идете к своему терапевту, который определит план лечения и его финансирование. Это все вызывает социальное напряжение. Я как-то в Бельгии спросил одну важную медицинскую чиновницу: «Слушайте, компьютерную томографию нужно ждать четыре месяца. Почему бы не купить аппарат, поставить и делать ее платно?» Она мне говорит: «А мы не дадим лицензию». Я спрашиваю: «Почему?» — «Потому что норматив такой. Ведь что получится? Мы поставим, человек, у которого есть деньги, придет и сделает, а у кого их нет — будут ждать? Это расслоение общества».

ОАО "Медицина" образовано в 1990 году. Это многопрофильный медицинский центр, включающий в себя поликлинику, стационар, круглосуточную скорую медицинскую помощь, онкологический центр Sofia. В клинике работает более 300 врачей 44 врачебных специальностей. "Медицина" - единственная клиника в России, аккредитованная по международным стандартам JCI. Клиника сертифицирована по международным стандартам ISO 9001:2008, входит в ассоциацию Swiss Leading Hospitals. Основной акционер - президент ОАО "Медицина" Григорий Ройтберг

График

За 4 года рынок легальной медицины Москвы в сиомостном выражении вырос на 68%

 

Переезд на счет «раз»

Елена Николаева

Дайте совет: что, по-вашему, нужно, чтобы выйти на рынок? - Обращайтесь за господдержкой — субсидиями, грантами

сфера деятельности: переезд «под ключ»

стартовые вложения: 2009 год - 750 000 руб; на условиях софинансирования от департамента поддержки и развития малого и среднего предпринимательства города Москвы

«Моя новая домработница упаковала все вещи из моей квартиры в коробки за два дня! Переезд занял меньше недели», — хвастался пару лет назад мой знакомый. «Я дал ей двадцать тысяч», — добавил он. «Двадцать тысяч рублей? Ну нормально», — отвечаю. «Долларов…» — насторожился собеседник.

Переезд из квартиры и тем более офиса для многих может превратиться в кошмар. Руководствуясь идеей разделения труда, лучше доверить переезд профессионалам. Бригада в униформе упакует, перевезет, расставит вещи и уберет после себя любой оставшийся мусор — уходят на это всего сутки, а услуга называется «переезд “под ключ”».

Родиной мувинга, как часто называют услуги по переезду, наверное, можно считать США. За считаные часы бесследно исчезнуть и материализоваться по другому адресу — наподобие улыбки Чеширского Кота — там можно уже несколько десятилетий. Многие американцы совершают сезонный переезд дважды в год — например, с Западного побережья на Восточное, — с полным сохранением привычной обстановки.

В России компании, цивилизованно оказывающие подобную услугу, появились лет семь назад. Однако массовый спрос на нее наблюдается только пару лет. На московском рынке работает примерно 20–30 мувинговых компаний. У них схожие пакеты услуг, цены и даже история.

История

«Центр Переезд» начинался в 2007 году с небольшой бригады молодых ребят под руководством Александра Прокофьева . Собирались стихийно, под заказ — погрузить-разгрузить. Старались выполнить работы так, чтобы сохранить клиентов и приобрести по их совету новых. Заработанные деньги Александр не спускал на развлечения, а вкладывал в развитие. В 2009 году, с ростом спроса, стало понятно, что нужны надежные партнеры, желательно с определенными бизнес-компетенциями. Обстоятельства совпали: брат Роман Прокофьев остался без работы, а друг, бывший сокурсник Андрей Гриб , попал под сокращение офицерского состава. «Я из семьи военнослужащего, мы часто переезжали. Я постоянно видел, в какой кошмар превращается каждый переезд, и мог оценить всю важность идеи Александра»,— говорит Андрей.

Александр Прокофьев, 30; образование - Рязанский институт ВДВ им. генерала армии Маргелова

Так партнеров стало трое: Александр курирует блок, занимающийся непосредственно выполнением работ по переезду, то, что на практике знает лучше всего. Андрея назначили ответственным за маркетинг — продвижение компании. А Роман взял на себя оперативное управление компанией. Конечно, говорить об их большом бизнес-опыте или высокой компетентности не приходится, но зато — близкие люди.

«Мы развивались бы быстрее, если бы у нас было больше знаний, если бы исследовали рынок, больше общались, посещали тематические конференции», — вспоминает Роман. «В необходимость получать второе высшее образование я не верю. Стараюсь изучать книги по своей теме», — добавляет Андрей. Очень кстати начинающим бизнесменам в 2009 году пришлось участие в столичной программе поддержки начинающих «Ты — предприниматель» — удалось познакомиться с небольшим теоретическим разделом и примерами разбора кейсов. В том же 2009 году от департамента поддержки и развития малого и среднего предпринимательства города Москвы (ныне департамент науки, промышленной политики и предпринимательства) была получена и субсидия: 750 тыс. рублей на условиях софинансирования. Добавив свои 750 тыс. рублей, партнеры купили автофургон. Сейчас их парк состоит из десяти машин.

Развивается компания последовательно. «Мы подтягиваем затратную часть под объемы. Мы не закупаем технику и не нанимаем людей “наперед”, а плавно идем за спросом», — объясняет стратегию Роман. Помимо оказания услуг по переезду компания решила дополнительно заработать на продаже упаковочных материалов: коробки разных размеров, изолента, пленки, уголок, наполнители — все, что нужно для перевозки хрупких вещей, — продаются уже в четырех магазинах. В ближайшее время компания намерена также открыть собственное временное хранилище вещей. Изначально эту услугу начали оказывать, пользуясь складами партнеров.

Рабочий момент

Андрей Гриб, 30; образование - Рязанский институт ВДВ им. генерала армии Маргелова

Услуга переезда «под ключ», будь то офис или квартира, состоит из нескольких этапов. Сначала выезжает менеджер — оценщик работ; вместе с заказчиком он исследует «поле деятельности» и составляет подробный договор с точной фиксацией ответственности компании, плана, сроков выполнения работ и цены. В оговоренное время приезжает бригада в форменной одежде, пять-десять человек; используя профессиональную упаковку, они упакуют вещи, разберут мебель, снимут люстры, карнизы. Затем переместят скарб в машину, перевезут на новое место, распакуют, соберут, повесят, да еще и вывезут после себя мусор. Весь процесс займет от нескольких часов до пары дней. Заказчику остается лишь принять работы. Цена формируется в зависимости от метража помещения, его загруженности вещами, количества занятых в процессе людей, сроков переезда, наличия грузового лифта, габаритов требуемого транспорта, удаленности конечной точки назначения и ряда других услуг. Средняя стоимость квартирного переезда на рынке — 10 тыс. рублей; затраты при переезде офиса зависят от числа рабочих мест — перебазирование одного сотрудника обходится в сумму от 1,5 до 5 тыс. рублей.

«Квартирные переезды у нас составляют 80% всех заказов. Однако по деньгам выходит наоборот. Порядка 80% прибыли приходит от переездов юридических лиц», — говорит партнер компании «Центр Переезд» Роман Прокофьев.

Безопасность

На время пути, пока вещи находятся в машине, они застрахованы. Специальная профессиональная упаковка минимизирует риск получить в конечной точке маршрута осколки от вазы или отбитые элементы мебели. По идее, грузчики несут материальную ответственность за перемещаемое имущество, но тут стоит внимательнее смотреть на то, что указано в договоре. Ну и конечно, особо ценные вещи перевозчикам не стоит доверять.

Роман Прокофьев, 33; образование - Пензенский государственный университет

Вроде все предельно понятно. Однако не каждый решится легко впустить к себе в дом незнакомых людей, которые будут упаковывать личные вещи, узнают его адрес, увидят систему сигнализации и устройство квартиры. К примеру, всем известно, что большая часть угонов автомобилей случается после вынужденного визита в незнакомый сервис. Возможности завязать упаковщикам глаза черным платком, конечно, нет. «В жизни всегда чем-то рискуешь», — заявляет Андрей Гриб. Сложно не согласиться, но риски хотелось бы минимизировать. «Если позвонить по объявлению, сорванному со столба, шанс нарваться на недобросовестных людей несравнимо больше», — предупреждает Роман Прокофьев. «Стоит смотреть на качество сайта компании, кроме того, фирма-однодневка не будет тратиться на объявления в журналах. Обязательно нужно смотреть отзывы тех, с кем компания уже работала. Не надо стесняться звонить, если возникают сомнения. Стоит насторожиться, если в день переезда приехали люди “в штатском”, без корпоративной символики», — перечисляет Андрей. Хотя, по его словам, доля тех, кто звонит в крупную компанию, чтобы проверить качество работ упаковщиков, крайне мала.

Следует учитывать, что на рынке работают три категории перевозчиков:

— мелкие одиночные бригады грузчиков — «те, кто на столбах», как называет их Роман Прокофьев;

— организации, подобные «Центру Переезд», — таких операторов на московском рынке 20–30;

— иностранные компании, специализирующиеся в основном на международных перевозках.

Равным себе конкурентам компания «Центр Переезд» скорее рада: вместе они насыщают рынок, увеличивается критическая масса, услуга входит в привычку. А вот бригады-одиночки, несмотря на то, что история «Центра Переезд» тоже начиналась с такой деятельности, сильно мешают цивилизованному развитию рынка и репутации всех его игроков.

Калькулятор

В собственности компании — 10 автомобилей под разные объемы грузов, четыре бригады по 7–10 человек в каждой (бригадир и упаковщики). Также в штате водители, которые выполняют функции курьеров и доставляют заказы из магазина упаковки. Итого — 40 сотрудников. Средняя зарплата — 30–40 тыс. рублей. На ФОТ, суммарно составляющий около 1,7 млн рублей, приходится 60% всех расходов. В месяц на содержание компании уходит 3 млн рублей.

В год «Центр Переезд» выполняет 1,5 тыс. заказов и продает сотни наименований упаковочной продукции. Оборот, по словам Андрея Гриба, — до 6 млн рублей в месяц.

Мувинговый бизнес является сезонным. Пик офисных переездов приходится на декабрь — предприниматели связывают это с окончанием срока договоров аренды, обычно привязанных к календарному году. Массовые заказы на квартирные переезды предположительно связаны с доброй традицией — начинать новое с нового года. Следующие пики объема перевозок приходятся на апрель и конец августа.

Резюме

«Есть проблема — придумай решение» — это универсальный рецепт на все времена для открытия собственного дела. Чем чаще люди сталкиваются с проблемой, тем масштабнее будет ваш бизнес. Понятно, что ничего прорывного в усовершенствовании мувинговых услуг нет, и название компании не будет увековечено в Великой книге имен. Хотя — как знать.

 

Альтернативный атом

Александр Кокшаров

После долгих обсуждений в Британии вновь решили строить атомные электростанции. Однако стоимость электроэнергии, производимой на них, будет весьма высокой

В Британии вновь решили строить атомные электростанции

Фото: AP

Британское правительство подписало соглашение с французской энергетической компанией EDF и двумя китайскими государственными компаниями о строительстве атомной электростанции. Новая АЭС в Хинкли-Пойнт в двухстах километрах к западу от Лондона станет первой из построенных на британской земле за 20 лет. (Предыдущая атомная электростанция была введена в действие в 1995 году в Сайзвелле, в 140 км к северо-востоку от Лондона.)

Состоящая из двух новых реакторов АЭС обойдется в гигантскую сумму —22,6 млрд долларов и будет сдана в эксплуатацию в 2023 году. Предполагается, что станция проработает 60 лет и будет производить до 7% всей электроэнергии в Британии, что эквивалентно энергопотреблению 5 млн домохозяйств. Британский министр энергетики Эд Дэйви отметил, что от строительства выиграют прежде всего потребители, чьи счета за электроэнергию после введения в строй новой АЭС, по расчетам ведомства, сократятся на 120 долларов ежегодно. «Если бы мы не начали серьезные инвестиции сегодня, то в будущем нам грозили бы отключения электричества», — заявил министр.

Подписание соглашения откладывалось много месяцев, но в октябре правительству пришлось действовать оперативно. Осенью 2013 года четыре из шести крупнейших энергетических компаний страны повысили тарифы на электроэнергию почти на 10%. За повышением последовало заявление лидера оппозиционных лейбористов Эда Милибэнда о том, что в случае победы его партии на выборах 2015 года тарифы на электроэнергию для домохозяйств будут заморожены. Хотя консерваторы и пытались свести обещания лейбористов к дешевому популизму, Милибэнд получил неожиданную поддержку со стороны обычно нейтральной церкви Англии. Архиепископ Кентерберийский Джастин Уэлби отметил, что недавнее повышение тарифов выглядит необоснованным. Уэлби, до посвящения в сан сделавший карьеру в нефтяной компании, утверждал, что крупнейшие энергетические предприятия страны должны руководствоваться не только максимизацией прибыли, но и морально-этическими нормами. «Они имеют так много контроля, потому что они продают товар, который нужен абсолютно всем. У нас нет возможности не покупать электричество. Но такая власть над потребителями соседствует с огромной ответственностью, с идеей служения обществу», — отметил архиепископ.

Соглашение о возведении АЭС в Хинкли-Пойнт важно не только потому, что это первая атомная электростанция в Британии, которая появится после двадцатилетнего перерыва, но и потому, что это первая АЭС в Евросоюзе, о строительстве которой было объявлено после аварии на «Фукусиме» в 2011 году. Впрочем, пока Британия — единственная страна ЕС, планирующая серьезные инвестиции в ядерную энергетику.

Экономика под вопросом

Два новых реактора в Хинкли-Пойнт — часть плана нынешнего британского правительства по снижению доли газа и угля в энергобалансе страны. Сегодня на уголь приходится 25% выработки электроэнергии, на природный газ — 28%, а на ядерную энергетику — 18,6% (в начале 1990-х было 27,2%). В Лондоне надеются, что строительство новых АЭС позволит повысить долю ядерной энергетики в энергобалансе до 30% к середине 2030-х.

Британское минэнерго и EDF на протяжении нескольких лет обсуждали минимальный тариф, по которому французская энергокомпания может продавать вырабатываемую на новой АЭС электроэнергию. В итоге они сошлись на 150 долларах за мегаватт-час энергии, вырабатываемой на Хинкли-Пойнт. Эта «гарантированная цена» будет ежегодно индексироваться в соответствии с инфляцией в период строительства и в течение первых 35 лет работы станции. EDF заложила в технико-экономическое обоснование новой АЭС норму прибыли в 10% годовых. Если планы EDF построить новую электростанцию в Сайзвелле (рядом с ныне действующими энергоблоками 1995 года постройки) будут также реализованы, то гарантированный тариф снизится до 145 долларов за мегаватт-час.

Такой уровень одобренных тарифов вызвал в Британии массу вопросов. Ведь в 2013 году электроэнергия в стране в среднем стоит 78 долларов за мегаватт-час. Но такой уровень цен достигается в основном за счет того, что львиная доля электроэнергии вырабатывается за счет сжигания газа, угля и мазута. По цене энергия с новой АЭС будет сопоставима с той, что дают альтернативные источники.

Как и другие европейские страны, Британия к 2020 году должна повысить долю вырабатываемой из альтернативных источников электроэнергии до 20% от общего производства. Но эта энергия оказывается еще более дорогой. Так, производство одного мегаватт-часа на размещенных на суше ветряках сегодня обходится в 160 долларов. Если же ветровые электростанции размещены на прибрежном шельфе, то тариф составляет уже 250 долларов. Выработка электроэнергии от солнечных панелей обходится в 200 долларов за мегаватт-час, а на приливных и волновых электростанциях (несколько проектов были одобрены в этом году) — в 490 долларов.

Впрочем, британский минфин полагает, что со временем тарифы будут снижаться — для ветровой энергетики (на суше) до 145 долларов за мегаватт-час, а для солнечной — до 170 долларов. Использование метана, вырабатываемого в процессе очистки канализационных стоков, будет давать электроэнергию всего по 135 долларов за мегаватт-час, а метана, добываемого с полей захоронения отходов, — по 105 долларов. На таком фоне новая АЭС выглядит дорогой. При этом министр Эд Дэйви был вынужден признаться, что его обещание о снижении тарифов в будущем «не гарантировано».

По мнению Пола Дорфмана , научного сотрудника Энергетического института в Университетском колледже Лондона, тарифное соглашение с EDF фактически означает, что британские налогоплательщики будут субсидировать ядерную энергетику, несмотря на все заявления кабинета об обратном. «Фактически это субсидия в 1,3–1,6 миллиарда долларов в год со стороны налогоплательщиков и потребителей электроэнергии в Британии, которая будет перечисляться в глубокие карманы китайских и французских компаний, то есть фактически их правительств», — сказал «Эксперту» профессор Дорфман. (Китайские China General Nuclear Corporation и China National Nuclear Corporation, которые получат около 30% в доле новой АЭС каждая, — полностью государственные компании; французская EDF на 85% принадлежит правительству Франции.)

Несостоявшийся ренессанс

Дополнительные сомнения по поводу новой АЭС возникают у британцев и в связи с тем, что атомная энергетика переживает сегодня не лучшие времена. Так, в прошлом году выработка ядерной энергии в целом по миру резко упала — отрасль продолжала реагировать на последствия аварии на «Фукусиме». По данным МАГАТЭ, объем электроэнергии, производимой на АЭС, в 2012 году составил 2,4 тыс. тераватт-часов, что на 7% меньше уровня 2011 года и на 11% ниже показателя 2010-го, то есть до аварии на «Фукусиме». Пик мирового производства атомной энергии пришелся на 2006 год, когда ее было произведено 2,7 тыс. тераватт-часов.

Ядерная энергетика регулярно оказывалась под огнем общественной критики, особенно после аварий в Три-Майл-Айленд в США в 1979-м и на Чернобыльской АЭС в СССР в 1986-м. В 2000-х интерес к ядерной энергетике вновь вернулся (с ней связывали надежды на снижение выбросов парниковых газов), однако ненадолго.

Кратковременный ренессанс ядерной энергетики был остановлен событиями на «Фукусиме» в марте 2011-го, когда землетрясение и последовавшее за ним цунами нанесли серьезный ущерб станции, что привело к значительным многочисленным утечкам радиоактивных веществ. Сразу после этого в Японии были приостановлены все атомные электростанции. Германия — другой крупный производитель энергии на АЭС — решила закрыть оставшиеся в эксплуатации станции раньше срока. Швеция, Италия и Испания объявили мораторий на строительство новых атомных станций на своей территории.

«Очевидно, что авария на “Фукусиме” заставила многие страны пересмотреть свое отношение к ядерной энергетике. В 2000-х строительство АЭС, которые стали более безопасными из-за повышения требований к ним, давало надежду многим странам сократить свою зависимость от угля, газа и нефти. Теперь же, когда Япония вновь показала уязвимость АЭС, не все государства решаются сделать ставку на атом. Поэтому мы прогнозируем, что, несмотря на строительство новых реакторов, доля ядерной энергетики в мировом энергобалансе будет все же снижаться», — рассказала «Эксперту» глава Международного энергетического агентства Мария ван дер Хувен .

Из 48 ядерных реакторов в Японии в течение 2011–2013 годов были приостановлены все до единого, что снизило долю вырабатываемой на АЭС электроэнергии с 30% до нуля. В течение 2012 года на четырех атомных электростанциях в США происходило отключение реакторов, что также снизило долю выработки в этой стране.

Сегодня по всему миру возводится 66 новых ядерных реакторов, но работы ведутся неравномерно: основное строительство приходится на Китай. Всего в мире за прошлый год в эксплуатацию были введены лишь три новые ядерные станции — две в Южной Корее и одна в Китае. Китайская «Нингде-1» стала первым энергоблоком из четырех, которые должны появиться в провинции Фуцзянь на восточном побережье. В дополнение к ним в КНР строится 24 новых реактора — больше, чем где бы то ни было. Китай стремится быстро снизить зависимость своей электроэнергетики от традиционного каменного угля, масштабы использования которого в промышленных центрах страны давно привели к серьезным экологическим проблемам.

Российские планы развития ядерной энергетики вторые по масштабам: у нас сегодня строится 10 реакторов. Еще шесть возводится в Индии (новая АЭС «Кунданкулам» была введена в эксплуатацию 22 октября) — к 2032 году здесь планируют увеличить выработку ядерной энергии в 14 раз. Еще несколько АЭС строится в разных странах мира — от Франции и Финляндии до ЮАР и Бразилии. Заявление о строительстве атомной станции в Хинкли-Пойнт дает надежду на появление новых проектов. Например, японская Hitachi надеется получить контракт на возведение новых АЭС на севере и западе Британии — на тех площадках, где находятся закрытые в последние несколько лет станции. Так как Япония перестала быть рынком для Hitachi, компания ищет новых партнеров — от ОАЭ и Саудовской Аравии (где строительство АЭС позволит увеличить поставки нефти и газа на экспорт) до Британии, где отслужившие свой срок реакторы, по-видимому, будут заменяться на новые.

Лондон

График 1

Львиная доля мощностей ядерной энергетики приходится всего на несколько стран

График 2

Доля вырабатываемой на АЭС электроэнергии, 2012 год

График 3

Доля ядерной энергетики в мировом энергобалансе будет постепенно снижаться

 

Не по легкому пути

Павел Быков

Ужесточение норм регулирования в Европе приводит к тому, что для российских компаний выход на американский рынок капитала оказывается лишь немногим более сложным, чем на европейский. Американские биржевики спешат этим воспользоваться

Адам Костял из NASDAQ зовет российские компании в Америку

Московская биржа и NASDAQ при участии корпорации «Роснано» будут создавать совместные механизмы привлечения потенциальных высокотехнологичных эмитентов и международных инвесторов. Цель подписанного на днях соглашения — расширить доступ к рынку капитала инновационным компаниям через размещение акций на этих двух торговых площадках. Сегодня в технологическом сегменте Московской биржи торгуется уже 41 ценная бумага, партнерство с NASDAQ должно помочь расширить этот рынок. О том, какое место данное соглашение занимает в стратегии американской биржи, «Эксперту» рассказал Адам Костял , глава европейского листингового подразделения в NASDAQ OMX.

— В последние годы в США появилось несколько новых торговых площадок, например BATS и Direct Edge, которые сейчас находятся в процессе слияния. Насколько серьезно эти новые игроки поменяли структуру американского биржевого рынка?

— Важно понимать, что в США сегодня ни у одной компании акции не торгуются исключительно на той бирже, где они были размещены. Торговля разделена в первую очередь между NASDAQ, NYSE, BATS и Direct Edge. Но при этом биржи получают часть доходов от торгов, а часть — от листингов. И если рынок обслуживания торгов достаточно фрагментирован, то бизнес по проведению листингов, по размещению акций в США разделен между двумя площадками — NASDAQ и NYSE. Если есть компания с листингом на NASDAQ, нет ничего удивительного в том, что лишь 25 процентов ее акций торгуется собственно на NASDAQ, а остаток — на 13 других биржах США. Так же обстоит дело и с NYSE. Поэтому конкуренция в бизнесе по обслуживанию торгов очень сильна. Именно из-за этого сливаются Direct Edge и BATS.

— В предыдущие годы биржи активно объединялись и в Европе. Насколько вы ощущаете рост конкурентного давления с этой стороны?

— Компании все чаще смотрят на Запад, потому что пул капитала в США больше, чем в Европе, особенно если говорить о таких секторах, как биотехнологии или даже доставка грузов по морю. Вполне закономерно, что российские компании приходят именно в США, а не в Европу. Это происходит не потому, что они наращивают свое присутствие в США или ориентируются на американский рынок, а потому, что здесь больше капитала и лучшее понимание их бизнес-модели. В США более развита индустрия привлечения розничных инвесторов, здесь лучше развит рынок институциональных инвесторов, здесь сильнее аналитика по секторам. Неудивительно, что и аппетит на IPO в Америке намного выше. Все это позволяет рассчитывать на лучшую оценку компании при размещении акций и на большую ликвидность на вторичных торгах. Именно поэтому такие компании, как Qiwi и «Яндекс», которые не планируют увеличивать операционную деятельность в США, все равно хотят размещаться там. В Европе подобная поддержка для целого ряда технологичных секторов значительно слабее. Конечно, из-за кризиса финансовый рынок — и американский, и мировой — стал меньше. Но если сравнить США и Европу, то в США новые компании выходят на биржу более активно.

— А как вы оцениваете слияние ММВБ и RTS?

— Я думаю, что это хорошо. Продолжение конкуренции двух таких бирж мешало развивать рынок. Что до конкуренции, то со временем она здесь вновь появится. Впрочем, Московская биржа уже конкурирует с Лондонской биржей. Слияние ММВБ и RTS можно назвать реакцией на это.

— Каковы перспективы лондонской финансовой площадки? Ужесточение финансового регулирования, повышение налогов — не приведет ли это к тому, что Лондон станет терять свои позиции как финансовый центр, в том числе биржевой?

— Думаю, что Лондон останется мощным финансовым центром, но не считаю, что Лондонская биржа будет для российских компаний столь же удобна, как прежде. Если раньше процедура выхода на лондонскую площадку была значительно проще и это определяло выбор многих компаний, то теперь логика изменилась. Сегодня уровень и качество регулирования в США и Европе сопоставимы, что делает Америку более привлекательной для русского капитала. В компаниях понимают, что оценка их бизнеса в США значительно выше, и задаются вопросом: почему бы не сделать еще один шаг в пользу качества, а не просто пойти по легкому пути, разместившись в Лондоне?

— А азиатские биржевые площадки?

— Сегодня многие считают, что Гонконг и Сингапур удобнее и надежнее с точки зрения финансового менеджмента. Но что касается рынка капитала, например привлечения капитала через IPO, то эти рынки все еще заметно уступают США.

— Вы хорошо представляете, что происходит в Кремниевой долине. У вас нет ощущения, что в интернет- бизнесе все уже по большому счету сделано? Есть ли потенциал для развития отрасли?

— Потенциал сохраняется. Как ни странно, мы все еще страдаем от последствий кризиса доткомов. Финансовое сообщество куда менее охотно, чем до кризиса, поддерживает такие компании. При этом многие доткомы сами очень сильны в смысле коммерческих моделей, они востребованы, у них международные бренды. Поэтому развитие бизнеса на базе интернета (в частности, появление новых сегментов на основе онлайн-торговли) будет продолжаться.  

График

Число технологических компаний, прошедших листинг

 

Обеспечить рывок инвестициям

Шешеро Ирина, президент Национальной инвестиционной ассоциации, кандидат экономических наук

Многочисленные элементы поддержки инвестиций в России работают сегодня автономно, по своим правилам, без координации друг с другом — и не отвечают потребностям индустриальных стартапов. Мы знаем, как исправить дело

Рисунок: Игорь Шапошников

Статья Сергея Нарышкина , председателя Государственной думы Федерального собрания РФ, опубликованная в журнале «Эксперт» (см. «Право и инвестиции» в № 34 за 2013 г.), произвела большое и неоднозначное впечатление в инвестиционных кругах. По целому ряду важнейших вопросов, поднятых в этом материале, эксперты Национальной инвестиционной ассоциации подготовили ответную статью.

Конечно, привлечение инвестиций зависит от инвестиционного климата. Однако, постоянно общаясь с инвесторами по поводу конкретных инвестпроектов в России, мы заметили, что многие трактуют инвестиционный климат намного шире, чем принято в нашей действующей системе определений. В понятие «инвестиционный климат» наряду с такими известными факторами, как инфраструктура, стабильность законов, льготы по налогообложению, уровень коррупции и другие страновые и политические риски, инвесторы включают еще один важнейший фактор — возможности для национального бизнеса реализовывать собственные инвестиционные проекты в своей стране. Именно этому фактору уделяется незаслуженно мало внимания в общей системе координат улучшения инвестиционного климата

Вместе с тем за рубежом, как в развитых, так и в развивающихся странах, этот фактор является ядром национальной инвестиционной политики. Многоуровневые инвестиционные системы разных стран, состоящие из институтов развития, банков, инвестиционных фондов и компаний, нацелены на развитие национального бизнеса. Наряду с этим, безусловно, осуществляется привлечение и внешних инвестиций. Но именно наряду с развитием национального бизнеса, а не вместо него.

В России уже много сделано для поддержки инвестиций и стимулирования инноваций: созданы многочисленные институты развития, многоуровневая система государственных гарантий. Однако огромное количество проектов строительства и модернизации производства, внедрения инноваций и расширения бизнеса не могут быть профинансированы даже частично с использованием государственной поддержки.

Мы выделим несколько барьеров, тормозящих привлечение инвестиций в экономику России.

1. Разобщенность и автономность институтов развития, дублирование функций. Многие инвестиционные проекты строительства и модернизации производства не подходят под параметры ни одного института развития как по своим размерам, так и по качественным характеристикам.

2. Отсутствие возможностей для большинства индустриальных проектов малого и микробизнеса получить государственные гарантии. Система государственных гарантий распространяется в основном на действующий бизнес. Для большинства проектов малого и микробизнеса, владельцы которого хотят построить заводы и стать средним бизнесом, в настоящее время отсутствует возможность получения государственных гарантий.

3. Отсутствие заинтересованности отечественных банков в финансировании инноваций, нового строительства и модернизации производства. Нормативы ЦБ РФ ориентируют коммерческие банки в основном на кредитование действующего производства, а не на новое строительство и модернизацию.

4. Отсутствие ясной и четкой системы инвестирования, понятной любому представителю бизнеса, особенно в регионах. С участием государства на региональном уровне созданы многочисленные агентства поддержки инвестиций. Параллельно действуют похожие агентства и на коммерческой основе. Как правило, они не располагают ни квалифицированными кадрами, ни связями с инвесторами, а лишь вводят в заблуждение представителей бизнеса в регионах.

Таким образом, мы видим, что многочисленные элементы поддержки инвестиций действуют автономно, по своим правилам, без координации с другими институтами и не образуют системы. Ни одно ведомство не координирует их работу и персонально не отвечает за коммерциализацию инноваций и финансовую поддержку модернизации. Мы считаем необходимым создание целостной системы государственной поддержки инвестиционных проектов.

Теперь изложим наши конкретные предложения.

Государственные гарантии

В настоящее время для того, чтобы претендовать на получение госгарантий, полная стоимость проекта должна составлять не менее 5 млрд рублей, в области энергосбережения и повышения энергетической эффективности в сфере ЖКХ — не менее 500 млн рублей, а в промышленности — не менее 1 млрд рублей. Представляется целесообразным снизить порог рассмотрения проектов, попадающих под госгарантии, с 5 млрд до 2 млрд рублей, в ЖКХ — до 250 млн рублей, в промышленности — до 500 млн рублей.

Далее. Сегодня для проектов размером от 100 млн до 2 млрд рублей оператором гарантийного механизма выступает контролируемый Внешэкономбанком МСП-банк. Последний выдает гарантии на 50% общей суммы заемных средств. Гарантии предоставляются для среднего бизнеса, в пользу банков, осуществляющих кредитование инвестиционных проектов субъектов среднего предпринимательства. Мы считаем необходимым, чтобы гарантии предоставлялись для проектов размером 100 млн — 2 млрд рублей не только действующего среднего бизнеса, но и малого и микробизнеса в целях нового промышленного строительства.

В 79 субъектах РФ уже созданы гарантийные фонды для субъектов малого и среднего предпринимательства (МСП). Они предоставляют поручительства по обязательствам субъектов МСП, основанным на кредитных договорах и договорах о предоставлении банковской гарантии. Размеры региональных гарантийных фондов невелики, соответственно, выдаваемые ими гарантии по кредитам для МСП незначительны. Максимальный размер поручительства на одного заемщика составляет в зависимости от региона 50–70% от суммы кредита и равен в среднем 10–30 млн рублей. На наш взгляд, необходимо увеличить размеры существующих региональных гарантийных фондов поддержки МСП и максимальный размер поручительства на одного заемщика, чтобы гарантии могли предоставляться для проектов размером до 100 млн рублей включительно.

Институты развития

Рассмотрим действующие институты развития по основным стадиям жизненного цикла проекта.

Стадия I. НИОКР. Поддержка инноваций

— Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) — финансирование фундаментальных исследований, в виде грантов.

— Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (Фонд Бортника) — поддержка малых инновационных компаний на ранней стадии, в виде грантов, до 15 млн рублей в один проект.

— Фонд развития Центра разработки и коммерциализации новых технологий «Сколково» — финансирование НИОКР в виде грантов, до 300 млн рублей в один проект.

— Российский фонд технологического развития (РФТР) — финансирование НИОКР поздних стадий на условиях беспроцентного целевого займа, в размере 10–300 млн рублей в один проект (не больше суммы чистых активов заемщика).

Стадия II. Внедрение инноваций и индустриальные стартапы

— Региональные венчурные фонды отбирают небольшие высокорентабельные проекты, размер финансирования в среднем до 30 млн рублей в один проект.

— Венчурные фонды РВК отбирают высокорентабельные проекты на условиях приобретения доли в уставном капитале, по узкому перечню отраслей (биотехнологии, информационные технологии и другие высокотехнологичные отрасли).

— МСП-банк кредитует малых и средних предпринимателей через банки-партнеры, размер кредита до 60 млн рублей в один проект, а при наличии патентов у инициаторов проектов — до 150 млн рублей.

— «Роснано» финансирует коммерчески эффективные крупные инновационные проекты в сфере нанотехнологий на условиях приобретения доли в уставном капитале.

Стадия III. Поддержка модернизации и нового промышленного строительства

— Внешэкономбанк финансирует крупные стратегические проекты на условиях предоставления займов, участия в капитале. Рассматриваются проекты на сумму свыше 2 млрд рублей, причем доля ВЭБа должна составлять не менее 1 млрд рублей.

— Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ) также ориентирован на крупные инфраструктурные проекты (свыше 1,5 млрд рублей). Для участия в сделках совместно с РФПИ активы, рыночная капитализация или оборот соинвестора за предыдущий финансовый год должны составлять не менее 1 млрд долларов.

Итак, получается, что индустриальные стартапы малого бизнеса, то есть проекты размером от 150 млн до 1 млрд рублей, направленные на новое промышленное строительство, не могут быть профинансированы в настоящее время практически ни одним институтом развития. А ведь этот размер проекта соответствует смете строительства среднего завода, небольшого горнообогатительного или агропромышленного комбината. По своему характеру эти проекты являются венчурными, так как представляют собой новое производство. Но они не характеризуются сверхрентабельностью, которая может заинтересовать, к примеру, венчурные фонды РВК. В силу достаточно длительного срока окупаемости (3–6 лет) и отсутствия патентов эти проекты отвергаются венчурными фондами.

Зато в таких проектах меньше рисков, поскольку они предполагают при организации в России нового производства использование уже существующей за рубежом новейшей техники и технологий. Реализация этих проектов в России позволит сделать рывок в индустриальной сфере.

В целях повышения эффективности деятельности институтов развития и ликвидации разрыва в суммах, которые могут предоставить институты развития, мы предлагаем следующее.

1. Увеличить лимит кредитования МСП-банка до 400 млн рублей в один проект, без наличия патента.

2. Предусмотреть возможность для МСП-банка выдавать гарантии для кредитования индустриальных стартапов малого бизнеса.

3. Проанализировать институты развития на предмет эффективности их деятельности. Во всех странах, где действуют институты развития, их деятельность оценивается по объему профинансированных ими проектов с учетом средств, потраченных на содержание институтов развития.

4. Обеспечить координацию всех существующих элементов российской инвестиционной системы. Для этого целесообразно создать национальное инвестиционное агентство, главной задачей которого должна стать реализация национальной инвестиционной стратегии, координация всех существующих институтов развития.

Национальные инвестиционные агентства созданы и успешно действуют во многих странах мира. Это государственные или частно-государственные учреждения, созданные правительством вместе с министерством экономики (иногда и с министерством финансов) и работающие под их контролем.

Коммерческие банки

Нормативы ЦБ РФ ориентируют коммерческие банки в основном на кредитование действующего производства, а не нового строительства, поскольку при нем возникает большое количество рисков. Для организации проектного финансирования банки требуют в качестве обеспечения гарантии третьих лиц — финансово устойчивых компаний или залоги, значительно превышающие сумму предполагаемого финансирования.

На таких условиях подавляющее число инициаторов проектов (особенно представители малого и микробизнеса) не могут начать новое строительство. Если же проект все-таки начат, то нередки случаи, когда кабальные банковские условия ведут к банкротству инициатора проекта, и его активы переходят к банку. Неудивительно, что к настоящему времени банки сосредоточили у себя значительные непрофильные активы, перешедшие к ним в процессе банкротства инициаторов проектов представителей малого бизнеса.

Отсутствие финансовых инструментов, компенсирующих риск удорожания проекта, приводит к тому, что банки отказываются от кредитования экономически эффективных проектов (индустриальных стартапов), если у инициаторов нет запаса финансовой прочности в виде залогов. Поэтому инициаторы проектов и банки заинтересованы не столько в государственных гарантиях при проектном финансировании, сколько в финансовой поддержке на инвестиционной фазе. Для обеспечения государственной поддержки модернизации экономики России необходимо создание федерального гарантийного фонда поддержки инвестиционных проектов (ФГФ).

Предлагаем предусмотреть следующие направления работы фонда:

1. Первоначальное дофинансирование перспективных проектов в целях увеличения размера собственных средств проекта до 30% (путем вхождения в капитал). ФГФ мог бы софинансировать перспективные промышленные проекты, обеспечивая увеличение собственных средств до размера, необходимого для финансирования проекта банком или другими финансовыми структурами.

Интерес фонда состоит в недорогом вхождении в перспективный бизнес. Например, за 10–15% стоимости проекта фонд может получить 50% в капитале и более. После того как проект достигнет достаточного уровня развития, фонд выходит из него, фиксируя свою прибыль и вкладывая ее в новые проекты.

2. Выдача гарантий по проектам с возможностью использования этих гарантий на инвестиционной фазе без дефолта проектов.

В настоящее время государственные гарантии не всегда эффективны при проектном финансировании, поскольку могут быть задействованы лишь после банкротства проекта. Поэтому инициаторы проектов и банки заинтересованы не столько в государственных гарантиях, сколько в финансовой поддержке на инвестиционной фазе, позволяющей снизить риски дефолта проекта. ФГФ мог бы брать на себя обязательство дофинансировать перспективные проекты на инвестиционной фазе в случае наступления технического дефолта для предотвращения банкротства и для завершения проекта. Это должно осуществляться путем предоставления фондом недостающей суммы для обслуживания или выплаты кредита. Тем самым даже в случае реализации строительных или рыночных рисков проект можно довести до конца без дефолта.

Размер лимита фонда на один проект мог бы составлять 40–60% его стоимости. Такой механизм позволил бы решить главную задачу — помочь проекту пройти все стадии становления и заработать. Тогда, при наличии у инициатора проекта еще 20% собственных средств, банки могли бы структурировать проектное финансирование без дополнительных поручительств третьих лиц.

Целесообразно рассмотреть возможность использования широко применяемого в зарубежной практике инструмента проектного финансирования — предоставления гарантии завершения проекта (completion guarantee) или подписания соглашений о поддержке проекта (project support agreement), где фиксируется сумма, которую при необходимости фонд обязуется дополнительно инвестировать в проект в случае его удорожания или задержки ввода в эксплуатацию.

 

За «прослойку» не спрячешься

Водчиц Дмитрий, руководитель департамента налоговой практики консалтинговой компании «КСК групп»

Законодательство и судебная практика становятся все более непримиримыми к уклонению от налогов с использованием непрозрачных офшорных схем

Фото: picvario.com / Russian Look

Большинство международных схем по уклонению от уплаты налогов базируется на выводе части прибыли в низконалоговые юрисдикции. Сокрытие бенефициаров — непременный атрибут этих схем. В последнее время борьба с подобными схемами активизировалась как на национальном, так и на международном уровне.

Фактом раскрытия бенефициаров уже никого не удивишь. Например, по делу Магнитского американцам удалось получить информацию о бенефициарах от Британских Виргинских островов, одного из самых непрозрачных офшоров.

Для борьбы с международными схемами налогового планирования на законодательном уровне необходимо реализовать на практике несколько доктрин. Речь, в частности, идет о концепции приоритета существа над формой и концепции бенефициарного владельца.

Раскрытие информации, о которой по меньшей мере с 1998 года постоянно твердится в рамках ОЭСР, по сути лишь инструмент для выявления налоговых схем и получения данных о бенефициарных владельцах. Доктрина преимущества существа над формой направлена на выявление признаков наличия реальности в операциях между резидентами различных юрисдикций. Эта практика широко развита в США и в настоящее время все больше используется в Европе. Суть ее сводится к тому, что предоставление льгот по сделкам с организацией, не ведущей реальный бизнес (на сленге налоговиков, не обладающей substance) и являющейся по сути транзитной компанией, необоснованно. В этом случае выявляется реальный бенефициар и получатель дохода.

Начала складываться эта практика и в России. Так, по прецедентному делу «Нарьянмарнефтегаза» (№ А40-1164/2011) суд установил наличие транзитной компании и применил доктрину приоритета существа над формой. Российская компания получала займы от формально не аффилированной организации. В дальнейшем ФНС удалось доказать, что транзитная компания является номинальной «прослойкой», так что фактически группа предоставляла займы от контролируемых лиц. Это позволило налоговикам применить правила тонкой капитализации*.

Доктрина бенефициарного владельца в России получила свое законодательное закрепление лишь в законе 134-ФЗ от 28.06.2013. Под бенефициарным владельцем понимается физическое лицо, которое прямо или косвенно контролирует организацию. Более ничего в отношении бенефициарного владельца не раскрыто. В отсутствие воли законодателя доктрина бенефициарного владельца будет развиваться непосредственно в ходе судебной практики, и налогоплательщики почувствуют существенные изменения только через несколько лет.

Однако уже сейчас есть прецеденты, когда суды применяют эту доктрину. В решении по делу «Макси-групп» суд признал физическое лицо бенефициарным собственником должника и привлек к субсидиарной ответственности на сумму 6,4 млрд рублей (Определение ВАС РФ от 29 апреля 2013 года № ВАС-11134/12). В судебном решении отражено, что компания ООО «Уралснабкомплект» по распоряжению реального собственника заключала экономически невыгодные для общества сделки. Указанными действиями бенефициарный собственник причинил убытки обществу и кредиторам. Это стало основанием для привлечения реального владельца к субсидиарной ответственности по долгам общества. Доказательствами фактического владения организацией послужили показания номинальных директоров и косвенное участие в капитале.

Закон 134-ФЗ в рамках установил обязанность банков принимать меры для идентификации бенефициарных владельцев клиента. С момента принятия закона банки могут потребовать раскрыть данные о бенефициарах. Если банк не сможет идентифицировать клиента, он вправе отказать в открытии счета.

В настоящее время РФ активно подписывает соглашения об обмене информацией с другими государствами. Уже сейчас в целях выявления фактических бенефициаров и получения доказательств признания офшорной компании транзитной (компанией без substance) российские налоговые органы по своей инициативе запрашивают в рамках выездных налоговых проверок следующую информацию:

1. Выявление контракта, по которому выплачивались денежные средства на иностранную компанию.

2. Запрос в банке информации по паспорту сделки, данных, представленных при открытии счета.

3. Запросы компетентным органам государства местонахождения нерезидента (например, Службе внутренних доходов Великобритании) о предоставлении следующей информации:

— регистрационные данные;

— данные о пассивах и активах;

— данные о деятельности компании — декларирует ли доходы, кто руководитель, участники, сдает ли отчетность.

4. Изучается возможность реального осуществления операций.

5. Изучаются сайты компаний и данные о группе компаний.

6. Изучаются даты документов и подписанты (могли ли быть подписаны, противоречия в документах).

7. Проводятся допросы резидентов, фигурирующих в документах.

Таким образом, международные схемы с использованием офшоров и транзитных компаний уже сегодня несут массу рисков для налогоплательщиков. В ближайшие два-три года мы ожидаем активизации налоговых органов и формирования богатой судебной практики, даже если на законодательном уровне антиофшорные меры приняты не будут.

*Это правило налагает ограничения на размер расходов по выплате процентов за пользование заемными денежными средствами, привлеченными от компании-нерезидента, которые подлежат вычету из налогооблагаемой базы по налогу на прибыль в случае, если кредитор прямо или косвенно владеет более чем 20% капитала российской компании-заемщика.

 

Микрофинансисты строят пирамиды

Яковенко Дмитрий

Нелегальные игроки на рынке микрофинансирования все чаще привлекают деньги населения, выстраивая финансовые пирамиды. Крупные прозрачные компании настаивают на ужесточении регулирования.

Рисунок: Игорь Шапошников

По выходным на одной из улиц подмосковного Подольска паркуется минивэн с надписью «Деньги напрокат». Это мобильное отделение микрофинансовой организации. За пять минут можно взять микрозаем — не больше 50 тыс. рублей. Вернуть его надо будет через одну-три недели, заплатив по 2,5% в день (912% годовых). Рядом — «Ашан» и несколько магазинов, а также букмекерская контора.

Ростовщический по сути своей бизнес микрокредитов за последний год сделал огромный шаг вперед. Микрофинансовые организации фактически никем не контролируются (простое предоставление отчетности раз в квартал контролем не назовешь), а серые компании на этом рынке и вовсе чувствуют себя прекрасно и все активнее привлекают деньги населения. Это прямой путь к образованию финансовых пирамид. При этом постепенно забывается благая в общем-то цель, с которой все начиналось: дать доступ к кредитным средствам тем, кому путь в банки заказан. Речь идет о микробизнесе и о жителях небольших городов, получающих слишком скромную, на взгляд банкиров, зарплату. Сегодня есть считаное количество микрофинансовых организаций, которые ратуют за ужесточение регулирования, надеясь, что в результате рынок «побелеет» и перестанет быть маргинальным. А сами они заодно получат доступ к более дешевым финансовым ресурсам.

Микрокредиты наступают

Спустя два года после принятия закона «О микрофинансовой деятельности» рынок микрозаймов продолжает расти как на дрожжах. По прогнозам, совокупный портфель микрофинансовых организаций (МФО) и кредитных потребительских кооперативов (на них приходится чуть меньше половины рынка) в конце года составит порядка 85 млрд рублей против 48 млрд годом ранее (см. график 1). Двукратный рост продемонстрировало и количество микрофинансовых организаций: если год назад в реестре Федеральной службы по финансовым рынкам (ФСФР) было 2000 МФО, то сегодня уже 4100. И хотя большинство микрофинансистов в прошлом году прогнозировали сокращение числа игроков на рынке (см. «Микрофинансисты на гребне волны», «Эксперт» № 49 за 2012 год), получилось наоборот. Правда, участники рынка уверены, что далеко не все эти компании реально работают. «Судя по потребности рынка, количество компаний, занимающихся микрофинансированием, вряд ли превышает три тысячи, — считает Михаил Мамута , президент Национального партнерства участников микрофинансового рынка (НАУМИР). — По нашей оценке, примерно тысяча-полторы компаний или практически не ведут деятельность, или близки к тому, чтобы прекратить работать. То есть живых профессионалов как раз примерно две с половиной тысячи».

На российском рынке МФО сегодня выделяют три сегмента (см. схему). Первый — компании, работающие с малым и средним бизнесом. По сути это и есть классическое микрофинансирование — небольшие займы предпринимателям, у которых нет доступа к банковским кредитам. Существенную часть этого рынка занимают региональные и муниципальные фонды, а также МФО, получающие дешевое фондирование по программе МСП-банка. Это примерно половина всего рынка.

Второй сегмент — МФО, выдающие займы населению. Это своего рода микробанковский рынок, но ориентированный на менее обеспеченную часть населения или на жителей небольших городов. Соответственно, и ставки здесь выше, чем в банках: например, у компании «Домашние деньги» номинальная ставка по займу составляет 168% годовых. Этот сегмент занимает порядка 40% рынка, но работает здесь всего 15% всех микрофинансовых организаций. Большая же часть МФО, почти половина реестра, работает в третьем сегменте — Pay Day Loans (PDL), или кредитование до зарплаты. Обычно его включают в сегмент займов населению, но экономика здесь совсем другая: сумма займа не превышает нескольких тысяч, а проценты высчитывают не в годовых, а начисляют ежедневно — от 1 до 3%. К классическому микрофинансированию этот рынок имеет весьма опосредованное отношение, тем не менее он пользуется наибольшей популярностью у новоявленных отечественных микрофинансистов. По мнению Андрея Бахвалова , главного исполнительного директора компании «Домашние деньги», именно на PDL пришелся основной рост числа МФО в 2013 году. «Выйти на этот рынок просто: достаточно открыть одну-две точки и кредитовать население, — рассказывает Андрей Бахвалов. — Поэтому туда все чаще идут люди, которые мало что понимают в финансовой деятельности. Уровень просрочки в сегменте PDL достаточно высок. Чтобы получить нормальную бизнес-модель, необходимо вкладывать большие деньги в работу с рисками. Далеко не все готовы к этому». В результате многие из кредиторов «до зарплаты», проработав какое-то время, остаются существовать только в реестре или обслуживают крайне узкий круг знакомых заемщиков.

Немалая доля выдаваемых сегодня микрозаймов приходится на серый рынок. Его оценивают примерно в половину официального, клиентская база МФО, не входящих в реестр, составляет порядка 1,5 млн человек. Нередко займы выдают не юридические лица, а индивидуальные предприниматели. Оценить масштабы серого рынка можно хотя бы по объявлениям на столбах и остановках — ни одна из организаций, использующих такую рекламу, не состоит в реестре МФО.

Занять подешевле

По сравнению с банковской розницей микрофинансовый рынок — капля в море. Сегодня портфель необеспеченных кредитов превышает 5 трлн рублей, добавим к этому еще почти 5 трлн, выданных малому и среднему бизнесу, — портфель микрозаймов составляет не больше процента от этой суммы. Сравнение, конечно, не самое корректное, учитывая, что банкиры выдают займы на сотни тысяч, а микрофинансисты — только на десятки. Но в любом случае рынок микрофинансирования еще далек от насыщения. «Оборот рынка по итогам 2013 года составит, по нашим оценкам, 74–75 миллиардов рублей, и тем не менее этого недостаточно, — уверена Лора Файнзильберг , председатель правления компании “МигКредит”. — По данным ФАС, потребность россиян в микрозаймах оценивалась в 2012 году в 300–350 миллиардов рублей. Сейчас она еще больше». По оценкам НАУМИР, займы в МФО сегодня взяли 200 тыс. юридических лиц и индивидуальных предпринимателей и 1,5 млн физических лиц. Потенциальная клиентская база на порядок больше: 1,5 и 10 млн соответственно. Но чтобы реализовать этот потенциал, рынку необходимо снять ряд важных ограничений.

Одно из них — сложности с привлечением дешевых рыночных ресурсов. Кстати, именно это, а вовсе не жадность является причиной высоких ставок у микрофинансистов. Понятно, что арендовать точку в небольшом торговом центре и выдавать прохожим займы на несколько тысяч куда дешевле, чем нанять штат, отладить скоринговые модели и работать с бюро кредитных историй. При этом и те, кто идет по первому пути, и те, кто выбирает второй, находятся в одинаковых условиях. Основную долю в пассивах МФО занимают банковские кредиты (см. график 2). «МФО не имеют доступа к дешевому фондированию: ни к межбанку, ни к залоговым аукционам, — рассказывает Андрей Бахвалов. — Приходится довольствоваться банковскими кредитами, но и здесь есть свои ограничения. С одной стороны, залоговый портфель МФО банкирам не интересен: средний чек маленький, ресурсов для взыскания денег у банков нет, так что кредитовать микрофинансистов они могут только под высокий процент. С другой стороны, банки сами этого не любят: им после выдачи такого кредита приходится формировать большие резервы».

Выходить на публичный рынок МФО не с руки. Удалось это только «Домашним деньгам», и этот опыт пока что исключение: компания занимает больше трети сегмента займов населению и собирается выходить на зарубежные рынки. Но ей пришлось предложить инвесторам существенную премию: в прошлом году «Домашние деньги» выпустили облигации с доходностью 19% по первым четырем купонам. Сейчас готовится второй выпуск объемом 1 млрд рублей, стоимость которого едва ли будет сильно отличаться от первого. Но даже он не решает проблему с финансированием: в следующем году «Домашним деньгам» нужно найти еще 7 млрд фондирования. При этом если при размещении почти все бонды разобрали банки, то сейчас в составе инвесторов появились физлица и управляющие компании. А это уже открывает для МФО путь на другие рынки фондирования: через привлечение денег у населения.

Вообще, «физики» и сейчас могут одалживать микрофинансистам, но пока что такой способ вложения денег не пользуется популярностью. Минимальная сумма, которую можно принести в МФО, — 1,5 млн рублей, и, разумеется, никакое АСВ от ее потери не застрахует. Соответственно, и ставки здесь куда выше, чем по банковским вкладам: «Они колеблются в пределах от 15 до 50 процентов годовых, однако безопасные показатели ограничиваются 22–23 процентами в год — из-за специфики бизнеса такой уровень заработка вполне реален», — говорит генеральный директор МФО «Народная казна» Алексей Лебедев .

«Привлечение вкладов от населения — это по-прежнему некий эксклюзив, ориентированный не на массового вкладчика, а скорее, на частного инвестора, — уверен Михаил Мамута. — Таково ограничение закона. На 1 июля МФО привлекли от “физиков” 4 миллиарда рублей — это примерно две сотых процента всех банковских депозитов. МФО предоставляют средства, как правило, обеспеченные люди, которые хотят диверсифицировать свои активы. При этом доходность может быть меньше, чем на фондовом рынке, зато ее размер определен договором займа с МФО».

Кредитор не по правилам

Закон о микрофинансовой деятельности специально был написан так, чтобы МФО не могли привлекать деньги у пенсионеров и затем выдавать их как займы под большой процент. Тем не менее на рынке все чаще появляются компании, которые с этим не согласны и упорно пытаются обойти законодательные ограничения. Идея наиболее изящной схемы принадлежит казанскому центру микрофинансирования «КредиторЪ». В московском метро уже давно висят рекламные объявления, призывающие вкладывать в центр деньги, получая взамен баснословную доходность — 10% в месяц. При этом принести в «КредиторЪ» можно не только полтора миллиона, но и меньшие суммы, от нескольких десятков тысяч. Как такое возможно? Дело в том, что под именем «КредиторЪ» действуют две компании: «Каронд-Казань» и «Креатив-Инвест». Первая в реестре МФО состоит, вторая нет. «Креатив-Инвест» привлекает займы у населения, а «Каронд-Казань» их выдает под стандартные для PDL-рынка 1,5% в день. Сделано это, как говорится на сайте компании, для «удобства работы с клиентами — физическими лицами». Рассказать о своем бизнесе подробнее «КредиторЪ» не захотел: запрос «Эксперта» остался без ответа.

Изобретательность, с которой «КредиторЪ» ведет бизнес, не осталась без внимания регулятора. Еще в августе ФСФР заявила о желании провести проверку в «Каронд-Казани» и «Креатив-Инвесте», причем в последней — вместе с Генпрокуратурой. Однако с точки зрения законодательства центр микрофинансирования работает совершенно легально. «По гражданскому законодательству любой желающий может привлекать деньги, любой желающий может деньги давать, — объясняет Михаил Мамута. — Компания “КредиторЪ” привлекает займы как раз на основании гражданского законодательства, формально ее деятельность хоть и находится вне регулирования, но является легальной. Но к микрофинансированию это не имеет отношения. Организация, которая привлекает деньги в рамках компании, не является микрофинансовой. Куда она их отдает — для меня это вопрос, я совсем не уверен, что отправляются они именно в МФО». Лора Файнзильберг добавляет: «Доходная ставка 10 процентов в месяц заоблачно высока. В операционных схемах подобных организаций обнаруживается главный признак финансовой пирамиды — выплата доходов инвесторам осуществляется за счет средств новых привлеченных инвесторов». Помочь в борьбе с такими компаниями, по мнению участников рынка, может только закон о противодействии финансовым пирамидам.

Пример центра «КредиторЪ» не единичный. «Зафиксировано несколько схем, позволяющих обходить ограничение в 1,5 млн рублей на прием сбережений от населения, — рассказывает Лора Файнзильберг. — Некоторые компании продавали векселя, другие делали вкладчиков своими акционерами. Но самый распространенный — заключение договора на прием сбережений аффилированной МФО». По последней схеме работала, например, МФО «Вебтрансфер Финанс». Компания предлагала вкладчикам приобрести кредитный сертификат, обеспеченный выданными займами. Доходность по такому сертификату составляла 24–34,5% годовых, а его стоимость — порядка тысячи рублей. Эмитентом сертификата выступала материнская компания «Вебтрансфер», так что в «Вебтрансфер Финансе» полагали, что претензий к ним у регулятора возникнуть не должно. Но претензии возникли. В связи с нарушением законодательства (МФО не вправе выступать поручителем по обязательствам учредителей) в июле «Вебтрансфер Финанс» была исключена из реестра МФО — правда, найти ее на сайте Службы Банка России по финансовым рынкам можно и по сей день.

Ростовщики против ростовщиков

Опыт центра «КредиторЪ» и «Вебтрансфер Финанса» не единственный пример злоупотреблений на рынке МФО. Как правило, недобросовестные компании встречаются лишь в сегменте PDL, однако этого достаточно, чтобы в общественном мнении сформировался не самый приятный для микрофинансистов образ. К этому нужно добавить еще и впечатляющий своим объемом серый рынок. «Нерегулируемая деятельность мелких ростовщических контор, которые трудно назвать микрофинансовыми организациями, негативно отражается на отрасли, — считает Лора Файнзильберг. — Это и есть главные “конкуренты” МФО, ведущих прозрачный и ответственный бизнес».

Решить эту проблему можно только с помощью реформы регулирования — именно ее ожидали участники рынка, прогнозируя снижение числа МФО в 2013 году. Уже сейчас существует пакет предложений, которые должны перезапустить рынок микрофинансирования. Во-первых, это ужесточение контроля за деятельностью микрофинансистов. «Присоединение к СРО, обязательное резервирование, соблюдение нормативов достаточности капитала, уход от упрощенной системы налогообложения, обязательное раскрытие полной стоимости займа, работа с БКИ, — перечисляет Андрей Бахвалов. — Если появится такое понятное регулирование, оно уберет с рынка неочевидные компании, нередко вредящие имиджу всей отрасли».

Важная мера здесь — обязательное членство в СРО. Сегодня на ее роль претендует НП «Объединение МиР». «Мы надеемся, что реформа регулирования, в том числе обязательное участие в саморегулируемых организациях, позволит убрать с рынка всех недобросовестных игроков, а эффективные компании получат новые возможности для развития, — рассказывает Михаил Мамута. — Например, в кредитной кооперации до введения в силу обязательного членства в СРО было 3,5 тысячи кооперативов. После введения осталось полторы, зато они стали развиваться быстрее и более эффективно. Выяснилось, что остальные две тысячи — либо уже отсутствующие де-факто субъекты, либо они используются для неких целей, с кредитной кооперацией не связанных. И они в итоге попали под принудительную ликвидацию, что хорошо и для рынка, и для пайщиков, для которых снизился риск недобросовестного поведения со стороны руководства кооператива». Поможет новое регулирование и в борьбе с серым рынком. «Одна из инициатив, которую мы обсуждаем с регулятором, — запрет на рекламу для компаний, не входящих в реестр МФО, — рассказывает Андрей Бахвалов. — Это позволит нам убрать совершенно нереальное количество объявлений на столбах с обещанием дать заем и с номером телефона».

Взамен микрофинансисты хотят получить доступ к дешевым ресурсам. «С одной стороны, мы предлагаем ужесточить регулирование на рынке, — говорит Андрей Бахвалов. — С другой — мы считаем, что ответственные и прозрачные компании должны получить доступ к более дешевому фондированию. Речь, конечно, не о межбанке, но хотя бы о залоговых аукционах, о включении наших бумаг в ломбардный список. Это, в свою очередь, поможет снизить стоимость кредитов для конечных заемщиков». Участники рынка также рассчитывают на снижение номинала выпускаемых облигаций с нынешних 1,5 млн рублей и на возможность использовать инструменты секьюритизации для рефинансирования.

Пока что все эти инициативы микрофинансистов продвигаются со скрипом: большинство из них прошло первое чтение в Госдуме и должно быть окончательно принято осенью. Тем не менее у регулятора, Службы Банка России по финансовым рынкам, пока что достаточно и других проблем. Слияние ФСФР с ЦБ в самом разгаре, и хотя затеяно оно было не в последнюю очередь ради улучшения контроля над сектором МФО, участникам рынка, видимо, придется подождать, пока обитатели Неглинной и Ленинского проспекта окончательно утрясут все административные вопросы.           

Схема

Кто выдает микрозаймы

График 1

Рынок микрофинансирования стабильно растет

График 2

Бизнес МФО финансируют в основном банки

 

Что останется после блицкрига

Павел Минакир, академик РАН, директор Института экономических исследований ДВО РАН

Отдельные плюсы реформы РАН с лихвой перекрываются минусами. В результате принятия закона об Академии наук государство и общество делают стратегическую ошибку, исправить которую быстро не удастся

Рисунок: Константин Батынков

История с реформой РАН подобна иллюстрации к знаменитой резолюции Николая I «Уничтожить нельзя реформировать». Тут и неумелая имитация реформ самой академией, и лихая рейдерская атака сановных «реформаторов» из правительства, и общественное неприятие чиновного произвола. За неполные три месяца перед изумленным и шокированным не только российским, но и международным сообществом промелькнули трагедия, драма, трагикомедия; пожалуй, остался только фарс. Увидим ли мы и его? Ответ даст ближайшее будущее, а то, каков он будет, определяется компонентами того «лекарства», которое прописано Академии наук Думой в результате всех вышеуказанных перипетий. Что же получилось? И каковы уроки не только для РАН, но и для всего нашего общества из этой истории, в которой точку, конечно, поставит только История?

Урок первый. Мысль материальна. За долгими и яростными спорами вокруг отдельных и действительно важных и принципиальных положений закона как-то скрылось главное: а в чем идея, какова концепция закона, ради чего провозглашается реформа? Ни в самом тексте закона, ни в путаных обоснованиях правительства эта идея даже не просматривается. Конечно, два тезиса постоянно мусолились: а) академия неэффективна, потому что плохо цитируются статьи в зарубежных базах данных, и б) академия неэффективна, потому что погрязла в управлении своим имуществом и не занимается наукой. Разбирать эти два тезиса бессмысленно в силу их ложности и большого количества профессиональных деталей, наукометрических тонкостей и хозяйственно-административных технологий, которые совершенно неинтересны обществу — для него как раз важна идея. Да и в самом законе про первое ни слова, а второе выглядит как единственное. Поэтому и превалировала, очевидно, во всех дискуссиях идея «отъема» имущества. Но ведь это глупо — у академии и не было никакого имущества, все оно являлось собственностью Российской Федерации и контролировалось Росимуществом. Академия этим имуществом управляла по закону. Хочет государство отнять у академии это имущество — Росимущество это в состоянии сделать простым ведомственным актом «в целях оптимизации использования государственной собственности». Чего академии-то громить и являть всему миру очередной аттракцион? Может, идея заключалась в том, что на академии наук (РАН, РАСХН и РАМН) федеральный бюджет тратит слишком много денег, а настала пора экономить? Пора настала, это правда, но попытка экономить на статье, составляющей менее 0,7% в расходах федерального бюджета, выглядит уж слишком смешной. Может быть, идея заключалась в том, чтобы насильственным путем передать бразды правления в области фундаментальных исследований от РАН к вузам? Тоже трудно поверить — кто же в здравом уме закрывает эффективное предприятие ради переноса активности в заведомо убыточное (с точки зрения результативности научных результатов, в том числе индексов цитирования)? Наверное, все-таки идеи просто никакой и не было, кроме желания покончить с РАН. Правда, справедливости ради следует сказать, что и у самой РАН не было внятных идей, зато было желание такие идеи найти.

Павел Минакир

Урок второй. Время необратимо. Неиспользованные возможности всегда оборачиваются большими неприятностями, исправление которых портит много крови и отнимает массу энергии как раз у тех, кто в этом изначально не виноват. Последние десять-пятнадцать лет только отъявленные циники и карьеристы в самой РАН не говорили и не требовали реформы, которая учла бы реальности бытия и новую парадигму государственной внутренней и внешней политики. Конформистское большинство в РАН все эти годы успешно и вполне демократическими приемами сохраняло статус-кво, точнее, поддерживало потерявшее представление о степени адекватности собственных действий бывшее руководство РАН, которое действовало по принципу «реформировать нельзя терпеть», полагая, что, принципиально отказываясь расставить знаки препинания, оно «руководит процессом» и обеспечивает «стабильность». Как известно, обеспечивать стабильность — старинная российская политическая забава. Игнорировались многочисленные предупреждения о том, что если РАН не начнет реальных реформ сама, то за нее это сделают другие, не начнем изнутри, получим извне. И получили. Теперь уже пришлось исправлять ситуацию самой академии, то есть не чиновникам от академии, а ее «рядовым» — членам академии и научным сотрудникам без академических званий. Никто не чинился. Не время было разбираться с сановными виновниками — академию спасать надо было. Но вот спасли ли все-таки? Однозначно ответить пока нельзя. Есть аргументы и «за», и «против».

Аргументы «за»

1. Появился какой-никакой, но все-таки отдельный закон о Российской академии наук, что, возможно, будет гарантировать от непрерывных изменений статусов, правил, уставов, регистраций и прочей ерунды.

2. Быстренькая ликвидация, а точнее, рейдерский захват, пока не состоялась («пока» здесь ключевое слово, потому что эйфория по поводу «провала блицкрига» наивна, для агрессора блицкриг желателен, но главная цель — выигрыш войны, а провал блицкрига может оказаться для правительства только досадным проигрышем одной схватки).

3. Автоматической девальвации академических званий удалось в законе избежать, сохранив звание члена-корреспондента и «полуавтоматизм» в превращении членов-корреспондентов РАСХН и РАМН в членов-корреспондентов РАН, хотя ползучий процесс девальвации запущен, и он обязательно в течение сравнительно короткого времени приведет к негативным результатам.

4. РАН на законодательном уровне признана «главной по фундаментальной науке», что вполне может если и не положить конец, то значительно утихомирить многолетний конфликт с наиболее агрессивной частью неакадемической науки, которая не имела возможности на деле превзойти или хотя бы приблизиться к результатам академических институтов, но страстно желала этого.

5. В законе декларируется, что РАН является официальной экспертной площадкой для государства. Это важно не столько для самого государства или правительства, сколько для общества, которое все-таки должно понимать, каковы приоритеты в науке и технологиях у этого самого государства, столь упорно повторяющего год от года лозунги модернизации, перехода на инновационный путь развития, построения экономики знаний, новой индустриализации и проч.

6. В тексте закона все-таки упомянуто, что основная цель РАН — «проведение и развитие фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований, направленных на получение новых знаний о законах развития природы, общества, человека», то есть идея «клубной тусовки академиков» формально похоронена. Это должно бы иметь следствием признание того, что РАН — вовсе не несколько сотен членов академии (академиков и членкоров), но несколько десятков тысяч профессионалов высочайшего уровня, работающих по огромному спектру научных специальностей и направлений, это (самое главное) совокупность научных школ, многие из которых лидируют в европейской и мировой науке. Это должно было бы следовать, но, как выясняется, вовсе не следует, см. ниже.

Итак, аргументы «за» все-таки присутствуют. Но не будем спешить радоваться — дьявол кроется в деталях, а детали-то весьма крупны, и потому аргументы «против» с лихвой перекрывают все, что «за».

Ученые пытались помешать принятию закона Государственной думой

Фото: РИА Новости

Аргументы «против»

1. «Красной чертой» являлась принадлежность научных организаций, то есть тех самых уникальных творческих коллективов и научных школ — учреждений РАН, и эта «красная черта» пересечена: учреждения РАН и других госакадемий передаются в полное распоряжение «правительственного агентства» (ст. 18, п. 9); что это и кто это — загадка ненадолго, думаю, не мытьем, так катаньем оно быстро превратится в очередной департамент Минобрнауки. Тем самым отмеченное в пункте 6 аргументов «за» достижение сведено на нет. РАН оказывается все-таки клубом, ибо она вроде ведет фундаментальные исследования, но как, кто и какие, определяет не РАН, а агентство — или, может быть, те, кто будет из-за кулис это агентство «консультировать»? Да, конечно, в законе сказано, что директора институтов избираются из числа согласованных Президиумом РАН и Президентским советом кандидатур и только после этого назначаются агентством, но вертикаль агентство — директорский корпус — научные сотрудники — наука прописана предельно четко и весьма цинично, все, как у Иосифа Виссарионовича: кадры решают все, а точнее, те, от кого они зависят, — значит, все будет решать агентство. Одно только это перечеркивает все аргументы «за», и похоже, что все прочие «страшилки», заложенные в первой версии закона, которые исчезли в окончательной версии, были не более чем дымовой завесой, отвлекающим маневром, а направлением главного удара для терминаторов были как раз институты РАН, и этот удар достиг цели.

2. Инфраструктура, основные фонды и кадры РАН тоже оказываются в полном распоряжении агентства. Не следует строить иллюзии — это совсем не та ситуация, которая была до закона, когда собственность на имущество, которым пользовалась РАН, просто принадлежала государству, но была передана для оперативного руководства институтам. Теперь не только право собственности, но и право оперативного управления попадает в цепкие руки «агентов». Из ст. 3 (об уставе РАН) даже изъято упоминание о том, что в уставе определяются положения функционирования институтов, теперь этим будет заниматься агентство.

3. Провозглашение РАН главной по фундаментальным исследованиям в РФ перечеркивается де-факто п. 10 ст. 18 закона («Государственные задания на проведение фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований научными организациями… переданными в ведение федерального органа исполнительной власти… утверждаются данным… органом… с учетом предложений Российской академии наук»). Этот самый «учет предложений» не более чем отмашка от назойливых академиков — «да учтем мы, учтем». Все это уже было (вспоминаем знаменитое райкинское: «Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются»), и были в этом рациональные моменты, в частности инициирование государством крупных научно-технических проектов, реализация которых составила славу Академии наук, но никогда не создавалось «научного Госплана», который все планирует, все распределяет и все знает, а сейчас правительство вознамерилось именно его и создать, только назвать не Госпланом, а агентством (или «специально созданным органом государственного управления»). Как известно, Германия в 1930–1940-х годах уже провела эксперимент по «реформированию науки» — запретив любые исследования, которые не давали результата в течение шести месяцев, итог известен. С тех пор затраты на исследования во всех странах непрерывно наращиваются, а степень свободы творчества увеличивается, а Россия опять решила пойти своим путем, все делая ровно наоборот. Впрочем, и это уже было. Вспомним сталинско-бериевские «шарашки». Вот только захотят ли нынешние научные сотрудники, о благе коих столь ревностно пекутся «реформаторы», стать новыми «зэками» в неолиберальных «шарашках»?

4. П. 2 ст. 4 по сути разбивает РАН на два территориальных кластера — восточные отделения (Дальневосточное, Сибирское и Уральское) и все остальные учреждения РАН, так как «Российская академия наук является главным распорядителем средств федерального бюджета, предназначенных для финансового обеспечения деятельности ее региональных отделений». То есть восточное крыло РАН будет финансироваться через Президиум РАН, а все остальное — через агентство; эта же мысль вытекает из п. 9 ст. 18, согласно которому все учреждения РАН, РАСХН и РАМН, кроме учреждений трех восточных отделений РАН, передаются в полное распоряжение агентства; одна академия, но два режима финансирования, одна академия, но два типа подчиненности. Остается гадать, что это означает: коварный замысел фактической передачи региональных институтов «под руку» региональных властей; элементарный ляп законотворцев, не увидевших нестыковки; замаскированное эшелонирование во времени, чтобы не «подавиться» сразу всей массой академических учреждений? А может, это надежда на раскол внутри академии, одна часть которой сохраняет видимость внутриакадемической подчиненности, а вторая передается во внешнее управление?

5. Региональные отделения сохранили столь желанный для них статус юридических лиц, но перестали быть главными распорядителями бюджетных средств для своих институтов. А кем же они теперь будут для институтов? Деньги — прямо из Москвы, назначение директоров — в агентстве (тоже в Москве), определение государственных заданий вроде остается в рамках прежней схемы, то есть инициативно по предложениям самих институтов. Скорее всего, функционирование отделений практически останется прежним, приспособившись к нюансам, вытекающим из нового закона, а Президиум РАН станет неким финансовым оператором для своих региональных отделений. Похоже, что «прежняя РАН» в определенной степени теперь может сжаться до масштабов трех отделений, а общая структура де-факто будет выглядеть так: Президиум РАН — Президиумы региональных отделений — институты региональных отделений; ну а вся остальная (и основная часть) превратится в двухзвенную структуру: клуб членов РАН во главе с Президиумом и Общим собранием — госкорпорация в составе институтов РАН во главе с правительственным агентством.

6. Присоединение РАСХН и РАМН к РАН фактически является первым шагом на пути ликвидации этих академий, во всяком случае, большей части их институтов. Действительно, если институты передаются «органу исполнительной власти», который должен руководствоваться вновь принятым законом, а закон гласит, что РАН должна заниматься фундаментальными исследованиями (да и сама РАН на этом настаивает), то те институты, которые такими исследованиями не занимаются, должны быть ликвидированы, но это как раз и есть большая часть институтов РАСХН и РАМН. Изумительная логика.

7. Одним росчерком пера правительство и Дума аннулировали действующий устав РАН в его главнейшей и наиболее болезненной части — выборов членов РАН, тем самым де-факто ликвидировав РАН как самостоятельную творческую организацию. Согласно уставу РАН, действительные члены и члены-корреспонденты избираются Общим собранием членов РАН, но в п. 2 ст. 18 нового закона устанавливается, что академики РАМН и РАСХН становятся академиками РАН по умолчанию, безо всяких выборов, то есть Дума и правительство сами назначили почти 250 новых академиков РАН. А почему бы им и не продолжить эту практику, чтобы избавиться от строптивых академиков, которые мало того, что избирают кого хотят, но (а это уж совсем ни в какие ворота) и не избирают того, кого следует?

8. Закон вслед за действующим уставом РАН провозглашает Общее собрание РАН высшим руководящим органом. Очень хорошо, но что же это такое — Общее собрание РАН в версии закона? А это «члены Российской академии наук и иностранные члены Российской академии наук, избранные в соответствии с настоящим Федеральным законом и уставом Российской академии наук». Понятно? Конечно нет. Поясним: сейчас Общее собрание состоит из академиков РАН (одна треть), членов-корреспондентов РАН (одна треть) и представителей научных коллективов РАН (одна треть), то есть законом представители коллективов, наиболее активной части Общего собрания, исключены из состава Общего собрания; вероятно, это награда за активность и непримиримость в борьбе за сохранение РАН (очень демократично, свободолюбиво, креативно и т. д.). Далее, иностранные члены РАН ныне не являются членами Общего собрания, хотя могут на нем присутствовать, вообще-то они все люди почтенные, но для РАН — почетные, не более того; какое они имеют отношение к управлению РАН, совершенно непонятно. Впрочем, понятно: «высший орган управления» — это декоративная формула, ничем управлять Общее собрание и не будет, и сие отчетливо продемонстрировано этой нормой закона (вот беда, сколь ни маскируйся, а все никак не получается). Наконец, загадочная формула «члены РАН, избранные в соответствии с настоящим ФЗ». Что это означает, знают лишь авторы закона, возможно, они все же предполагают, что избрание членов РАН будет регулироваться ФЗ, а не уставом РАН. Может быть, тогда и выбирать членов РАН будут не академики, а чиновники Минобрнауки? Вот будет сладостный миг.

9. П. 4 ст. 8 (члены Российской академии наук участвуют в общем собрании членов Российской академии наук) наконец-то ставит все на свои места: все-таки это клуб. Опять нюанс, зато какой: сейчас РАН управляется Общим собранием РАН, а теперь возникает Общее собрание членов РАН, то есть междусобойчик академиков и членкоров, к академии как организации научного процесса сие отношения никакого не имеет.

Яд для академии

Итак, мы имеем несколько философических плюсов, которые хоронятся ворохом фундаментальных минусов. Но дело же не в арифметике, что толку считать количество минусов и плюсов. А в чем же дело? В реформе. Реформа ведь для того, чтобы решить нерешаемое, изменить форму ради раскрытия потенциала, ради рывка вперед. Что же, какие кричащие проблемы РАН решает закон посредством изменения организационно-правовой формы и подчиненности институтов, девальвации научных званий и создания новой бюрократический структуры? Попробуем разобраться.

1. Финансирование. Суммарные затраты на все три академии составляют менее 0,7% расходов федерального бюджета. Смехотворно, но смешно даже не это, а то, что примерно 75% этого финансирования уходит на зарплату, налоги и коммунальные платежи. То есть реальные затраты на приборы, реактивы, экспедиции, публикации, конференции, опыты, эксперименты — на все то, что и есть процесс научного поиска, в РАН + РАСХН + РАМН составляют около 0,2% федеральных расходов. Однако в законе тщетно искать что-либо относительно способов изменения этой ситуации (кстати, расходы на зарплату и налоги строго фиксируются также федеральными законами).

2. Кадры. Ах, как озабочены и правительство, и Дума утечкой мозгов, скудным притоком молодежи, старением академии, а и правильно озабочены; академия тоже озабочена, но повлиять на разрушительную реформу образования она не может, изменить творческий климат в стране тоже не может, предложить молодежи стабильную перспективу тоже не в состоянии. Зато она может хоть как-то восполнить провалы вузовского образования за счет академической аспирантуры, готовя кадры сама для себя, просто переучивая людей после вузов. Конечно, это преимущественно касается региональных отделений и центров, но и столиц тоже. Но вот незадача: с 1 сентября 2013 года новый закон об образовании просто отменил академическую аспирантуру как класс; одно это способно привести к медленному умиранию академии в следующие пятнадцать-двадцать лет. Наверное, для реформаторов это слишком долго; так вот в законе о реформе РАН тщетно искать хотя бы намек на решение и этой проблемы.

3. Инновации. Академия работает в вакууме, отраслевая наука разгромлена, вузовская наука слаба и барахтается в путах реформ образования, фундаментальные знания не имеют каналов выхода в практику — какая тут может быть инновационная экономика? Нужна мощная система стимулов и комфортный климат для формирования внедренческих поясов вокруг академических центров, малых инновационных предприятий, куда постоянно будут уходить молодые конструктивные исследователи, получившие новые знания, имеющие шанс дать старт новому бизнесу, не в зарубежные университеты утекать, а в отечественный бизнес. Но их там подстерегают драконовские законы, ворох немыслимых правил и ограничений, рэкетиры в погонах и без оных, алчные чиновники и прочее, и прочее; вот бы расчистить этот путь — нет, это сложно, лучше про это вообще промолчать.

4. РАН — огромная корпорация по производству, тестированию, распространению новых знаний о развитии природы, общества и человека, целая индустрия знаний, которая не может функционировать без современных основных фондов, инфраструктуры, системы подготовки кадров, регулярных инвестиций, ну и, конечно, без постоянного сопоставления затрат и результатов (нужно только понимать, что «результаты» измеряются не рублями и копейками, а знаниями, престижем страны и отечественной науки, обеспечением безопасности государства и общества). Эта индустрия должна эффективно функционировать в том числе в области финансов и имущества, это обязательно. Поэтому реальная задача — отладить взаимодействие гносеологического и имущественно-финансового компонентов функционирования этого сложнейшего комплекса. Что и говорить, труднейшая задача и деликатнейшая к тому же; ну да нашим реформаторам не до сантиментов, доложить бы успеть о действии.

Можно продолжать, но и этого достаточно, чтобы сделать главный вывод: РАН не реформируется этим законом, она умерщвляется. 27 июня была сделана попытка узаконить в качестве лекарства для РАН цианистый калий. Нынешний вариант — принудительное лечение медленно действующим ядом, от которого больной вряд ли умрет, но в вегетативное состояние, скорее всего, впадет. Собственно говоря, это, может быть, и хорошо для реформаторов: дескать, мы же говорили, что это скопище немощных старцев, теперь все видят, что так и есть, — скажут, возможно, через некоторое время отцы-спасители.

В 1940–1950-х годах Академия наук обеспечила не только спасение страны, но и ее лидерство в новом ядерно-космическом мире. Но это благодаря тому, что в 1913 году Российскую академию наук никто не «реформировал», хотя начиналась мировая война и в России все было импортное. В 2040–2050-х мир перейдет в новую технологическую эру, возникнет новая цивилизация. А в 2013 году Российскую академию наук «реформировали», несмотря на то что весь мир непрерывно наращивает свои усилия именно в области фундаментальных наук. И если все-таки Россия сумеет достойно войти в этот новый мир, даже не лидируя, но все же сохраняя достоинство, то случится это вопреки нынешним «околонаучным реформаторам» — благодаря самоотверженности и преданности науке и Отчизне тех, кого ныне клеймят «немощными старцами» и загоняют в «неошарашки».

 

Управленческий принцип Гейзенберга

Александр Механик

Полностью формализовать управление социально-экономическими системами и процессами пока невозможно. Современная теория управления предостерегает от упрощающих подходов

Заместитель директора Института проблем управления им. В. А. Трапезникова РАН член-корреспондент РАН Дмитрий Новиков

Фото: Мария Плешкова

Институт проблем управления им. В. А. Трапезникова РАН был создан в 1939 году, тогда он назывался Институтом телемеханики и автоматики. Перед ним были поставлены задачи разработки теории автоматического регулирования и создания элементов и систем управления, необходимых для авиации и других отраслей промышленности. Затем последовали разработки систем управления космическими кораблями, подводными лодками, атомными электростанциями. Кроме того, институт занимается «чистой» математикой, потому что это основа, которая необходима для управления системами любой природы.

В конце 1960-х в институте появилось направление, связанное с управлением экономическими и организационными, так называемыми активными, системами.

Последние десятилетия в институте начали активно заниматься экономическими, социальными, политическими и образовательными системами.

С перспектив создания теории управления ими мы и начали разговор с заместителем директора института членом-корреспондентом РАН Дмитрием Новиковым .

— Нужно ли математизировать социально- политические системы? Зачастую, читая математизированные статьи по экономике или социологии, думаешь, что те же проблемы и результаты можно изложить « человеческим» языком, понятным любому обывателю. В чем смысл этих математических изысков?

— Все зависит от того, что хотят получить в результате анализа. Если мы опираемся на математические методы, то получаем абсолютно точные результаты, но в рамках конкретных узких предположений. А если используются методы, характерные для гуманитарных наук, то при минимуме предположений можно делать очень общие выводы. Но обоснованность этих выводов обратно пропорциональна их «ширине». Это можно назвать гносеологическим аналогом принципа Гейзенберга: нельзя добиться одновременно точных и корректных результатов, которые были бы применимы для очень широкого класса объектов. Хотим точный результат — он будет применим в конкретном узком классе объектов. Хотим широкий класс объектов — значит, будет не очень обоснованный результат. Вся наука фактически живет в этих рамках: математика на одном полюсе, гуманитарные науки — на другом. Между ними еще находятся физика, экономика. Для каждой науки можно найти свою точку на этой плоскости.

Есть несколько вложенных функций науки. Первая — описательная, феноменологическая, она отвечает на вопрос, как устроен мир. Описание можно вести на языке количественном и на языке качественном, применяя математику, не применяя и так далее. Описали. Следующий этап — объясняем. Это объяснительная функция научного познания, которая отвечает на вопрос, почему мир устроен так, а не иначе. Здесь уже, если формулировать утверждение «мир устроен так, а не иначе, потому что…», вы должны это обосновать. Опять-таки, это обоснование может быть качественным, может быть математически формализованным. Формализованное описание проще идентифицировать, проще верифицировать и проще обосновать. Следующий уровень — прогностический: а что будет с миром (в широком смысле), если мы уже поняли, как он устроен и почему он именно так устроен? Делать прогнозы можно, конечно, и на экспертно-качественном уровне. Но желательно все-таки на основе количественных моделей. И наконец, четвертый уровень — нормативный. Мы поняли, как устроен мир, почему он так устроен, что может с ним произойти. А теперь надо понять, что сделать, чтобы произошло именно то, что нам надо. Это нормативная функция познания, моделирования. Это и есть управление. Как без математики убедительно обосновать, что для того, чтобы достичь тех целей, которые мы ставим, нужно делать именно так, а не иначе, честно говоря, я не знаю. Либо это должно быть такое экспертное суждение профессионала, которому все полностью доверяют, либо нужна модель, на которой мы проигрываем разные варианты и говорим, что такое управленческое воздействие лучше, потому что на модели оно ведет себя лучше. Идеальный вариант — оптимальное поведение. Идея оптимальности, которая традиционна для математической теории управления, сейчас проникает в другие сферы. Что значит «оптимальное решение»? Это наилучшее решение при заданных условиях, при заданных ограничениях. Оптимальное управление — это наилучшее управление. То есть допустимое воздействие, которое переводит систему в то состояние, которое мы хотим, или максимально близко к целевому состоянию наиболее выгодным способом.

Если же говорить об экономической науке, то на сегодня она все еще по большей части живет на уровне описаний и лишь отчасти — объяснений. Может быть, поэтому в экономике с  прогнозами очень плохо.

— Сейчас аналогичная ситуация складывается вокруг реформы Академии наук. Эта реформа, в частности, вызвала всплеск широкого общественного интереса к проблемам оценки научного труда — к наукометрии. Институт издал под вашей редакцией книгу « Наукометрия и экспертиза в управлении наукой». Насколько наукометрия может считаться строгой дисциплиной и насколько с ее помощью можно управлять наукой?

— Эти проблемы обсуждаются, как минимум, с 1960-х годов. За рубежом ими занимался Юджин Гарфилд, у нас — Василий Налимов. И то, что они говорили тогда, актуально до сих пор. Многое забыто, но, как всегда, через сорок лет мы все переоткрываем, и потом оказывается, что почти все до нас было сказано.

Раньше наукометрические показатели собирались и анализировались практически вручную — это было безумно трудоемко. Посмотреть, кто и где публиковался, кто на кого ссылается, всю эту информацию собрать и систематизировать — это был колоссальный труд. Сейчас все происходит само собой и преподносится на блюдечке, только анализируй: с развитием информационно-коммуникационных технологий появилась возможность автоматического накопления и обработки информации о научных публикациях. Сам бог велел проанализировать.

Есть три категории специалистов, которым интересно количественное описание процессов, происходящих в науке. Это специалисты по истории науки, по логике науки, по наукометрии; это сами ученые, и это чиновники, которые контролируют от имени государства научные учреждения. Первую группу обсуждать не будем, потому что для них это просто объект исследования.

Что мы можем сказать об ученых и о чиновниках? Если речь идет о какой-то группе ученых, специалистов в определенной предметной области, то им все эти показатели совершенно не нужны. Потому что каждый ученый знает специалистов в своей предметной области, знает, кто чего стоит, кто лидер, кто халтурщик и так далее. Им эта информация ничего не дает. Если мы говорим уже о более крупных группах ученых и организациях, условно говоря, научного обслуживания, таких как журналы, конференции или университеты, те же академические или отраслевые научные институты, то здесь уже отчасти возникает необходимость в каких-то количественных показателях. Как сказать, какой журнал лучше, какой хуже? Опять же, специалист в своей предметной области прекрасно представляет, чего стоит тот или иной журнал. Но ни один ученый вам не скажет, как соотносятся журналы из биологии и из физики. Хотелось бы иметь какую-то методику их ранжирования. Для этого придумали импакт-факторы — научились ранжировать журналы. Или проблема, которая возникает, когда вы объявили конкурс о приеме на работу и у вас двести человек в очереди стоит, — у нас такое редко бывает, а за рубежом иногда бывает. Первичный отбор можно провести на уровне формальных показателей. Но потом все равно с отобранными на первом этапе кандидатами должны общаться профессионалы, проводить экспертизу, для того чтобы выбрать лучшего. То есть на уровне коллективов, организаций, журналов возникает потребность осмысленного использования числовых показателей, но в комбинации с содержательной экспертизой.

Теперь посмотрим на чиновников, которые управляют наукой. Логика любого чиновника, логика любого государства: если мы вкладываем деньги, то должны измерить отдачу. Отдача, как экономисты нас учат, — это отношение эффекта к затратам, эффективность, то есть что получается на потраченный рубль. А как измерить, что получается на потраченный рубль в науке? Кстати, эти же проблемы существуют и для культуры, для медицины и так далее. Но до них еще не добрались, хотя со временем, наверное, тоже доберутся. Любая дурь имеет свои законы развития и всегда доходит до абсурда.

Но тем не менее, как сравнить между собой ученых Иванова и Петрова, получающих одинаковую зарплату? Работают они или нет? Чиновники от творчества далеки. А наука — это все-таки творчество. Особенно фундаментальная. Мы говорим с вами дальше только о фундаментальной науке, потому что в отраслевой есть своя специфика.

А как создается новое знание, это тайна за семью печатями. Конечно, можно причесать всех под одну гребенку и сказать: ребята, дело должно быть поставлено на поток. Вы должны в год выдавать по одному изобретению и раз в десять лет придумывать что-то гениальное, что осчастливит человечество. Тогда легко рассчитать эффективность и сказать, на уровне отдача или нет. Но ясно, что это глупость.

Тем не менее сильное государство как меценат вкладывает деньги в науку и не требует конкретной отдачи и быстрого конкретного результата. Когда министр финансов Англии спросил у Фарадея (а это конец первой трети девятнадцатого века), какова польза от вашего электричества, Фарадей ответил: когда-нибудь с него будут платить налоги. Он ответил понятно для министра финансов. Потом были Максвелл и другие, пока это все не ушло массово в промышленность. И платить налоги с электричества начали, наверное, лет через сорок. Что бы было, если бы мы тогда не изобрели электричество, как бы мы сейчас жили, где бы мы сейчас жили? То есть попытки измерения научной отдачи какими-нибудь количественными вещами радикально неправильны, если мы говорим в таких категориях. Ну выгнали бы Фарадея с работы, потому что он бы там что-нибудь вовремя не опубликовал, или оборудование не то купил, или не так оформил.

Но тем не менее вполне можно понять чиновников, которые хотят что-то померить. Поэтому использование библиометрических показателей типа индекса цитируемости, индекса Хирша и так далее в сочетании с экспертизой в каком-то варианте, естественно, необходимо, хотя бы для того, чтобы исключить вариант паразитизма. Представьте себе, что мы сделали заповедник для ученых: они такие яйцеголовые, умные, трогать их нельзя, они думают о судьбах человечества, мы деньги им будем давать и ничего с них спрашивать не будем. Туда в итоге набегут бездельники. Поэтому какой-то контроль за тем, что люди уж совсем не бездельничают, необходим. Но вряд ли более того. Точно не для того, чтобы судить о том, что кто-то лучше или хуже, потому что у него индекс больше или меньше.

— Тогда каков, на ваш взгляд, оптимальный подход к оценке труда ученых?

— Вывод один: нет корректного ответа на вопрос, какова оптимальная процедура оценки труда ученых. Все зависит от того, какие управленческие задачи мы решаем, какие цели перед собой ставим, кто мы, кого мы оцениваем и зачем. Представьте себе, что вы — заведующий лабораторией и хотите принять к себе нового сотрудника. Вы посмотрите на список его публикаций. И поговорите с ним. Вы не будете спрашивать с него в первую очередь индекс Хирша. И не будете смотреть на его цитируемость. Вы будете общаться с ним содержательно. Другая ситуация, когда речь идет об уровне государства, например об оценке институтов при разделении их на какие-то группы «чистых» и «нечистых». Последняя версия положения об оценке институтов, которую утвердило наше правительство, подразумевает, что нужно их разбивать на референтные группы и оценивать «хороший», «средний» или «плохой» в своей референтной группе. Казалось бы, хорошая идея: нельзя же всех, все отрасли науки, в одну кучу класть — все разные. Но при этом мы с вами забываем о возможности, что в какой-то группе могут оказаться все объективно хорошие. Представьте, что, например, в референтной группе трое. И все замечательные. А все остальные вне этой группы вообще ничего не делают. Тогда неизбежно, что один из трех окажется хороший, другой так себе, третий — плохой. Но этот плохой будет намного лучше самого лучшего соседа, не вошедшего в нашу группу. Об этом кто-нибудь думает? Любую процедуру надо тестировать на устойчивость в разных ситуациях, какие результаты она будет давать в тех или иных предельных случаях. Как тестируют компьютерные программы, тестируют любой прибор, так и любая процедура принятия управленческих решений, по аналогии, должна тестироваться.

Я бы сказал, что рациональной будет любая процедура, протестированная на устойчивость к различным крайним комбинациям входных данных и к манипулированию со стороны оцениваемых субъектов. Без этого исследования ни одна процедура не должна запускаться в жизнь.

Сейчас перед нами поставлена цель довести долю России в Web of Science до 2,44 процента. Вроде бы благая цель. Но, во-первых, почему Web of Science? Агентство Thomson Reuters, которое публикует эту базу, — коммерческая организация. Мы сейчас всех заставляем публиковаться в журналах, индексируемых Web of Science, и кормим коммерческую организацию. Это кто же пролоббировал у нас такой закон?

Доступ к этой базе данных стоит бешеных денег. Чтобы получить регулярный доступ к ней, организация платит вполне приличную сумму — порядка нескольких миллионов в год. Просто за доступ к информации. А почему не воспользоваться академией Google — Google Scholar, которая хоть и тоже принадлежит коммерческой организации, но абсолютно открыта, бесплатна, покрывает все остальные базы, потому что индексирует все. И прозрачна, а результаты верифицируемы.

Как повысить долю России в мировой науке? Есть база данных РИНЦ — российский индекс научного цитирования, — которую ведет электронная библиотека e-library. Хорошая она или плохая — можно спорить. Но информации там уже много. Почему бы нам эту информацию централизованно не влить в базу Thomson Reuters? Договориться с ними и централизованно залить. У нас бы тогда скачком выросла доля России в мировой науке, если бы мы учли русскоязычное цитирование, которого нет в Web of Science. Россия же — часть мировой науки, почему мы это не учитываем? Мы бы эти 2,44 процента в полтора раза перепрыгнули легко, одним централизованным действием.

А если мы понимаем, что с таким предложением владельцы Web of Science не согласятся, то зачем ставить такую стратегическую цель: кормить коммерческую организацию, понимая, что она ведет себя не совсем корректно? Давайте более благородные цели ставить.

— Какую бы вы как специалист по теории управления посоветовали создать систему управления наукой, чтобы она позволила и чиновникам как- то ориентироваться в пространстве науки, и ученым чувствовать себя не под пятой случайных оценок?

— Есть несколько видов управления. Есть институциональное управление, в переводе на отношения между чиновником и ученым — это предъявление квалификационных требований к ученому со стороны государства. Скажем, человек, занимающий должность старшего научного сотрудника, должен публиковать не менее такого-то количества статей за определенный период, иначе он не пройдет аттестацию. Существующие сейчас квалификационные требования в Академии наук, в принципе, достаточно жесткие. Если они выполняются, то это уже значит, что халтурщиков нет. То есть люди публикуются. Какого качества результаты, в каких журналах — это отдельный вопрос, здесь нужна экспертиза.

Есть мотивационное управление: ученых деньгами заинтересовывать тяжело, потому что приоритеты не те, но все-таки немножко можно. Была и есть такая неплохая вещь в Академии наук, как ПРНД — показатель результативности научной деятельности, который вычисляется как взвешенная сумма разных публикаций, а вес публикаций зависит от тех журналов, где что опубликовано. К сожалению, денег на эти надбавки выделяют не очень много. В 2007 году, когда начинался трехэтапный пилотный проект реформирования академии, какие-то деньги на это были. Сейчас почти нет. Сделайте так, чтобы за статью в солидном журнале платили в сто раз больше, чем в каком-нибудь местном региональном вестнике, который никто не читает. Тогда люди перестанут писать в «вестники» и будут стараться, кто может, писать в ведущие журналы.

Третий тип управления — информационное. Доступ к англоязычным журналам достаточно дорог и есть далеко не у всех, особенно в провинции. Доступ к Web of Science и прочим базам не для цитируемости, а просто для нормальной работы ученого, для проведения обзоров — он тоже очень дорог и не у всех есть. Обеспечьте людей информацией, и тогда многие проблемы решатся. Заодно подтянем наши научные школы в провинции, многие из которых сейчас оказались в ужасающей ситуации. Наука в СССР была фактически самодостаточной и полной по спектру. Люди имели возможность ездить по стране для обмена опытом, участия в конференциях, повышать квалификацию. С началом 1990-х такая возможность почти исчезла. Сейчас полегче стало, но все равно далеко от идеала. Произошла самоизоляция. За прошедшие двадцать лет многие провинциальные научные школы «окуклились». И они начинают самовоспроизводиться. Хотя там остались квалифицированные люди, скажем, хорошие математики. Им просто нужно дать возможность влиться в мировую науку, дать информацию и возможность контакта с коллегами из России и других стран.

— Проблема оценки труда ученых и реформа Академии наук тесно связаны. Сама идея реформы возникла и объяснялась в том числе тем, что у нас низкий уровень публикаций в ведущих журналах, что на статьи наших ученых мало ссылок. Ожидаете ли вы каких- то позитивных сдвигов от реформы, какая происходит сейчас? Как вы оцениваете все происходящее?

— Как человек, занимающийся локальной организацией науки, я могу высказать предположение, что большинство наших российских ученых сейчас работают, как могут. Ведь не то чтобы люди бездельничают и, если их запугать или простимулировать, они начнут работать в два раза лучше, в три раза лучше. Нет, это иллюзия. Следовательно, что бы ни делалось, даже системно, быстрых результатов не получить. И все реформы должны быть нацелены на такие системные изменения, которые, если мы хотим при той же численности обеспечить преемственность и отдачу, обеспечили бы приход в науку нового поколения людей с высокой мотивацией, научной эффективностью и продуктивностью. На это надо как минимум десятилетие. Чтобы написать первую самостоятельную статью в серьезный журнал, нужно в среднем от трех до семи лет после окончания вуза. А для этого таких людей нужно подготовить, отобрать, замотивировать, организовать их поток в научные организации с учетом возможного отсева. Это десятилетия! Разрушить науку легко, создать трудно.

Что касается текущей реформы, то ситуация же меняется каждый день. Сейчас в законе, который принят, слишком много неопределенностей, все зависит от того, как он будет реализован. Но быстрых изменений скорее не будет. А насколько улучшится или ухудшится ситуация? Ухудшения неизбежно будут, главное, чтобы не очень надолго. Потому что любая перестройка болезненна и требует времени, усилий и жертв. А насколько станет лучше и когда, с учетом неопределенности в реализации не берусь сказать. Вообще, неблагодарное это дело — в теперешней ситуации — что-то прогнозировать. Работать надо.       

Схема

Развитие науки об управлении

 

После войны

Геворг Мирзаян

Гражданская война в Сирии закончилась. Однако искусственно выращенный в ее процессе джихадистский центр еще долго будет оказывать свое тлетворное воздействие, в том числе на территориях своих бывших спонсоров

Фото: David Rose / Panos Pictures / Grinberg Agency

Тактическое окончание гражданской войны в Сирии, случившееся после того, как Запад перестал ее поддерживать, означает, что на самом деле это разрушительное противостояние набрало такую силу исключительно благодаря внешней поддержке. Совместный интерес целого ряда влиятельных игроков превратил локальное восстание против режима Башара Асада в масштабную гражданскую войну, которая разорила половину страны, унесла жизни ста тысяч человек и сделала каждого десятого жителя 22-миллионной страны беженцем. Европа, Турция, США и страны Залива хотели превратить сирийский внутренний конфликт в войну на периферии против Ирана, выбить Сирию из-под власти Исламской Республики и создать вдоль всей западной иранской границы санитарный кордон, который закроет от аятолл весь Ближний Восток.

Теперь сирийское противостояние стало тем, чем и было с самого начала, — террористическим восстанием джихадистов, финансируемых Саудовской Аравией и Катаром. Однако в процессе военных действий с обширной внешней поддержкой джихадисты сильно укрепились в Сирии, и теперь в западных СМИ пишут не о борцах за свободу, а о превращении Сирии в глобальное поле джихада, убежище и тренировочный полигон для экстремистов со всего региона.

Новый лик

По данным британских исследователей из журнала Jane’s, в Сирии против режима Асада воевало почти 100 тыс. боевиков, объединенных в тысячу банд. Из них 10 тыс. можно причислить к джихадистам и наемникам из-за рубежа, которые лояльны международным террористическим организациям. Наиболее известные из этих группировок — «Джабхат ан-Нусра» и «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ); оба эти движения уже успели отметиться рядом громких терактов и регулярными похищениями людей. Еще 30–35 тыс. бойцов сочувствуют их взглядам и являются, по мнению издания, радикальными исламистами, сконцентрированными именно на завоевании Сирии. 30 тыс. можно назвать умеренными исламистами, а оставшиеся 30 тыс. — светские националисты.

До тех пор пока Запад щедро финансировал и снабжал сирийскую гражданскую войну, а также пока существовала возможность американской интервенции, исламисты (их финансировали прежде всего страны Залива) вели себя более или менее тихо и уважали интересы западных клиентов в лице умеренных сирийских боевиков. Однако когда в США было принято политическое решение отказаться от войны в Сирии, «умеренные» исламистам стали уже не нужны. 24 сентября 13 группировок выступили с совместным заявлением, в котором они открестились от Сирийского национального совета, обязались руководствоваться шариатом и сделать его единственной возможной системой права в стране. И тут же развернули войну против умеренных. Причем ключевую роль в рядах исламистов играют не столько местные боевики, сколько иностранные джихадисты. Так, боями исламистов в городе Ракка командовал полевой командир из Ливии, перемирие в городе Азаз со стороны радикальных боевиков подписывали кувейтец и чеченец. Иностранные наблюдатели отмечают их высокие боевые качества, на порядок превосходящие возможности умеренной части сирийской оппозиции. На сегодня у нее нет достаточного количества денег, оружия и людей, чтобы вести войну на два фронта, и ее лидеры обсуждают возможность компромисса или даже капитуляции перед той силой, которая может им хотя бы гарантировать жизнь, — режимом Башара Асада.

Среди самого сирийского населения отношение к исламистам неоднозначное. «Не хочу говорить, что Асад лучше, но он все-таки не арестовывает и не убивает людей за то, что они курят», — говорит один из сирийских беженцев в турецкой Антакии. Однако часть жителей северных территорий Сирии рада приходу исламистов — как когда-то в Афганистане и Сомали, люди устали от гражданской войны и готовы поддержать любую силу, которая сможет обеспечить порядок. В свою очередь, исламисты тоже кое-чему научились за время джихада в других странах. «Они научились тому, что нужно налаживать связь с местными жителями, — поясняет эксперт по сирийским джихадистским группировкам брейн-центра «Ближневосточный форум» Аймен Джавад аль- Тамими . — Особенно с детьми». На подконтрольных территориях ИГИЛ не только открывает школы, организует подвоз и распределение продуктов питания, но и проводит соревнования по перетягиванию каната и поеданию мороженого. А заодно открывает лагеря, где дети учатся воевать.

В свою очередь, у бывших западных спонсоров боевиков и даже у некоторых восточных (прежде всего Турции) к боевикам отношение более единообразное — никому не нужно превращение Сирии в основной рассадник терроризма и джихадизма на Ближнем Востоке. Американцам и европейцам не нужен экспорт джихада в дружественную Западу Иорданию, не готовы они и к тому, что с сирийской «стажировки» на родину вернутся ливийские, тунисские и египетские джихадисты. Именно поэтому Запад сейчас готов поддержать Башара Асада или, в крайнем случае, придерживаться благожелательного нейтралитета: Вашингтон, Лондон и Брюссель не против, чтобы сирийская армия при поддержке иранских и ливанских подразделений перемолола максимальное число этих джихадистов.

В ожидании дивидендов

Несмотря на то что до окончательного отстрела исламистов и джихадистов в Сирии еще далеко, уже можно выделить основных внешних игроков, которые окажутся победителями в этой войне. И среди них не только те, кто изначально поддерживал Башара Асада.

Первым и однозначным победителем этой войны стала Россия. Политически мотивированное нежелание Нобелевского комитета вручить Владимиру Путину Нобелевскую премию мира не меняет ситуацию — именно Кремль, а не Организация по запрещению химического оружия, спас Ближний Восток от глобальной войны. Тем самым Россия впервые со времен косовского кризиса продемонстрировала, что она не региональная, а глобальная держава, способная проводить конструктивную политику и, самое главное, отстаивать ее, несмотря на колоссальное давление. Успех российской дипломатии придаст России авторитета как на глобальных переговорах с США по мировым проблемам, так и на Ближнем Востоке (не исключено, что в благодарность за помощь мы получим концессии в послевоенной Сирии и даже расширим нашу базу в Тартусе). С имиджем России в глазах западной общественности ситуация сложнее, однако и он, по всей видимости, будет меняться. Чем больше сирийские исламисты будут кричать о введении шариата, похищать людей и устраивать теракты против местного населения, тем быстрее в западных СМИ изменится образ России со страны, поддерживающей кровавого тирана Башара Асада, в страну, которая не дала Западу выступить на стороне «Аль-Каиды».

Второй безусловный победитель — Иран. Если Россия доказала свой статус глобальной державы, то Иран повторил то, что Москва сделала в 2008 году: продемонстрировал, что он является ключевой региональной державой, способной выполнять свои обязательства по отношению к союзникам. С самого начала кризиса Иран занял принципиальную позицию в отношении Сирии и, по всей видимости, готов был ради нее даже начать войну на периферии с Соединенными Штатами. При этом вовлечение Ирана было осторожным и дозированным, поскольку Тегеран не желал бросать никаких «вызовов» своим противникам, чем в свое время грешили тот же Муаммар Каддафи или представители северокорейской династии Ким. Никаких экспедиционных корпусов КСИР в Сирию отправлено не было, а степень поддержки Ираном сирийского режима была прямо пропорциональна степени угрозы для Дамаска. Так, Иран не вводил в Сирию подразделения «Хезболлы» до тех пор, пока Асаду не понадобились свежие силы для контрнаступления против боевиков в районе ливанской границы. В результате на сегодняшний день Иран не просто выиграл войну в Сирии, но и упрочил свои позиции в Леванте. Его влияние на процесс принятия решений в Дамаске, безусловно, возрастет, в частности, сепаратный мирный договор между Асадом и Израилем, который обсуждался до войны и с помощью которого Асад хотел избавиться от слишком сильного влияния Ирана, теперь может быть заключен только с согласия Тегерана. Кроме того, контроль над Сирией позволит Ирану взяться за вычищение из Северного Ливана спонсируемых странами Залива суннитских боевиков Саада Харири и тем самым передать весь Ливан в ведение его стопроцентной «дочки» «Хезболлы».

В список частично победивших можно записать администрацию Барака Обамы . Да, Соединенным Штатам не удалось добиться изначальных целей — свержения Башара Асада, выключения Сирии из сферы влияния Ирана и прихода к власти в Сирии умеренной части оппозиции. Однако Обама в этом кризисе продемонстрировал то, чего от него ждали эксперты с самого первого дня его президентства, — способность принимать сложные решения. Как только свержение Асада и уход Сирии из-под иранского контроля стали уже ненужными, приход к власти в этой стране умеренной оппозиции — невозможным, а приход исламистов — крайне опасным (в частности, они могли отправиться из Сирии в Иорданию, поднять палестинские лагеря беженцев и свергнуть союзника Вашингтона короля Абдаллу II ), Соединенные Штаты смогли оперативно изменить стратегию и под предлогом принятия российского предложения отказаться от войны. В итоге США не только не вышли из нее проигравшими, но и нащупали вариант стабилизации всего Ближнего Востока через заключение мирного договора с иранцами. Единственная ложка дегтя в этой ситуации — теперь Вашингтону нужно как-то успокаивать своих чересчур разошедшихся ближневосточных союзников.

Башар Асад

Фото: ЕРА

Не повезло

В рядах проигравших оказались Евросоюз, ООН, Турция, Израиль и страны Залива. И если для первых двух участников неудачное завершение сирийского кризиса означало лишь удар по их амбициям и статусу, то для других поражение в Леванте повлекло за собой серьезные проблемы с точки зрения национальной безопасности.

Не секрет, что с самого начала «арабской весны» Евросоюз пытается использовать перемены в арабском мире для того, чтобы переиграть Суэцкий кризис и снова попытаться доказать всему миру, что Европа — один из ключевых мировых центров силы, способных проводить серьезные боевые операции без контроля со стороны Соединенных Штатов. В Ливии это сделать не получилось — после выхода США из операции с фронтов шли не столько сводки о разгроме войск Каддафи, сколько жалобы европейцев на нехватку денег и боеприпасов, а также заявления ряда лидеров об отзыве своих пилотов, которые не хотят выполнять боевые задания. Частично сгладить эффект от поражения в Ливии удалось в Мали, однако та операция Франции была, по сути, войной на окраине мира и не имела ни особых противников, ни особого значения для мировой политики. Сирия должна была стать вторым подходом к снаряду — и, к сожалению для Европы, ее сирийская политика оказалась таким же провалом. Европа разделилась и по большей части самоустранилась: немцы сразу пошли в отказ, британский парламент публично проголосовал против участия в «чужой войне» без санкции ООН, и готовность воевать без участия США выразил лишь окрыленный малийскими успехами Франсуа Олланд , тут же осаженный собственными министрами. В результате неспособность даже выработать общий подход, не говоря уже о сепаратной военной операции, еще раз продемонстрировала всему миру, что Брюссель не готов играть роль ответственного центра силы в многополярном мире.

Для национальной безопасности Турции исход сирийского конфликта таит целых две угрозы. Прежде всего это сама радикализация боевиков. Турки изначально делали ставку на умеренную оппозицию, рассчитывали, что та сменит Башара Асада и приведет Сирию в объятия Турции, и ради этого даже пошли на большие финансовые потери (приняв сотни тысяч сирийских беженцев и подорвав экономику ряда юго-восточных провинций, занимавшихся в основном торговлей с Алеппо). В итоге их ставки оказались биты, жертвы напрасны и севером Сирии заправляют группировки, имеющие иных спонсоров и иные интересы — настолько отличные от интересов Турции, что, по некоторым данным, турецкие спецслужбы начали выборочный отстрел лидеров этих группировок.

Вторая угроза более существенная — взбаламутив ситуацию в Сирии, турки обострили курдский вопрос. До войны Анкара и Дамаск много лет совместно боролись с курдской угрозой и жестко контролировали собственное курдское население. Когда же война началась, Асад не только дал сирийским курдам «добро», оружие и деньги на военные операции в Турции, но и предоставил им де-факто автономию (это позволило ему вывести войска из курдских городов и отправить их на другие участки фронта). Курды выполняют свои условия сделки и активно борются с исламистами, свидетельством чему стало показательное убийство боевиками сотен женщин и детей в курдских деревнях. И сейчас, по словам бывшего высокопоставленного турецкого дипломата Яшара Якыза , «как бы ни развивался сирийский кризис, вряд ли курды согласятся на меньшее, чем они уже имеют сейчас». Если победит Асад, то они получат обещанную автономию. Если же верх все же одержат исламисты, то курды будут воевать за независимость — и в этом им уже помогут иракские соплеменники, лидеры которых заявили о готовности ввести свои боевые подразделения в сирийский Курдистан.

В рядах проигравших находится и Израиль. С объективной точки зрения, Тель-Авив — одна из сторон, наиболее заинтересованных в победе режима Башара Асада над боевиками: резкая радикализация Сирии, перенос джихада в Иорданию вкупе с дестабилизацией Египта создаст нестабильность на всех границах Израиля и нивелирует его многолетнюю стратегию по выключению из «палестинского дела» арабских национальных государств. Однако нынешнее руководство Израиля одержимо конфликтом с Ираном и продолжает рассматривать Сирию как поле для конфликта с Исламской Республикой. В результате, как и в случае с Турцией, любой исход сирийского конфликта окажется не в пользу Израиля. Победа исламистов поставит страну перед риском повторения 1973 года, а победа Асада будет означать, что северные границы Израиля попадут под контроль Ирана.

Однако самыми главными проигравшими оказались, естественно, монархии Залива. Они очень рассчитывали на то, что гражданская война в Сирии перерастет в войну на периферии между Западом и Ираном. Для них это был единственный способ остановить распространение влияния Исламской Республики по всему Ближнему Востоку. В результате огромные деньги спущены впустую, а Иран не только отбил Сирию у исламистов, но и в ближайшее время будет легитимирован Соединенными Штатами и, не исключено, получит статус основного американского союзника на Ближнем Востоке. И сегодня у государств Залива нет четкого понимания того, как можно сорвать этот процесс.          

Карта

Исламисты готовы начать экспорт сирийского джихада по всему арабскому миру

 

«В городе должен быть порядок»

Марк Завадский

Опыт Сингапура показывает, что точно спланировать развитие города практически невозможно, однако пытаться это делать совершенно необходимо

Бывшему главному планировщику Сингапура Лиу Тай Керу нравится город, который у него получился

Сингапур сегодня считается одним из наиболее динамично развивающихся, а также удобных для ведения бизнеса и для жизни городов. Во многом это заслуга доктора наук Лиу Тай Кера . C 1969-го по 1989 год он возглавлял совет по жилищному строительству и развитию Сингапура, а с 1989-го по 1992-й был главой и генеральным планировщиком департамента по перепланировке Сингапура, где отвечал за создание нового концептуального плана развития города и за работу по сохранению архитектурного и культурного наследия. Лиу Тай Кер, основатель и председатель сингапурского Centre for Liveable Cities, рассказал «Эксперту», по каким принципам создавался Сингапур, как можно избежать появления в городе национальных гетто и что делать с московскими пробками.

Как в больнице

— Довольны ли вы сами тем, что представляет собой Сингапур сегодня?

— Как бывший главный планировщик города я очень доволен. Главное, мы обеспечили какие-то базовые вещи. Окружающая среда в сохранности, богатые и бедные — все дышат одним и тем же воздухом. Почти отсутствуют пробки на дорогах. Люди, конечно, жалуются на пробки, но по азиатским меркам их практически нет. По городу легко передвигаться, все удобно и доступно. Кроме того, я думаю, что город хорошо выглядит, есть ощущение какого-то порядка.

— Кстати о порядке. Многие критики считают, что в Сингапуре не хватает души, какого- то хаоса, который делает город настоящим…

— Я бы не согласился с этим утверждением. Лично мне кажется, что нам нужно поддерживать чистоту и порядок в городе. Многие европейцы говорят, что нам нужно немного хаоса и тому подобных вещей, но я думаю, что это в какой-то степени лицемерие, так как их города все очень чистые и аккуратные. Так почему они ожидают, что азиатский город будет хаотичным? Я категорически не согласен с этим.

При этом в Сингапуре мы сохранили около семи тысяч исторических зданий, что обеспечивает городу яркий внешний вид, какой есть мало у какого другого азиатского города. Нужно помнить, что это молодой город, ведь современному Сингапуру всего сорок восемь лет. До 1985 года нас сильно критиковали, мои европейские друзья говорили, что Сингапур похож на больницу. Я тогда был молод, но сказал своим более молодым коллегам: «Не слушайте их, потому что если мы сейчас захотим быть особенными и увлекательными, то превратимся в “Диснейленд”». Я бы не хотел, чтобы Сингапур превратился в тематический парк развлечений. Сейчас никто не критикует Сингапур, сравнивая его с больницей.

— Что вы имеете в виду, когда говорите « похож на больницу»?

— Чересчур чистый, чересчур опрятный. Нас никто за это больше не критикует, потому что следующие двадцать пять лет после того, как нас сравнили с больницей, мы занимались улучшением города. В результате сегодня Сингапур ставят на второе место в мире по качеству и разнообразию ночной жизни. Со временем в городе сама по себе появляется интересная жизнь, но если стараться быть сумбурным ради сумбурности, если пытаться быть интересным просто ради каких-то внешних эффектов, то он становится неуправляемым. Сохраняя определенный порядок, можно развивать город, тогда он не будет хаотичным. Я бы хотел посоветовать другим новым городам: старайтесь не притворяться, не создавать искусственный интерес к себе, а вместо этого создавайте порядок.

«Если пытаться быть интересным просто ради каких-то внешних эффектов, то город становится неуправляемым. Сохраняя определенный порядок, можно развивать город, тогда он не будет хаотичным»

Фото: ИТАР-ТАСС

Консервация и квоты

— Многие города испытывают проблемы из- за того, что правительство не может эффективно сотрудничать с частным сектором. Зачастую попытки государства сохранить исторический центр города сталкиваются с сопротивлением владельцев земли и зданий. В чем секрет сотрудничества государственного и частного секторов в Сингапуре?

— В Сингапуре государство находится в гармонии с обществом. Мы принимаем меры еще до того, как проблема станет по-настоящему серьезной. Поэтому то, что у нас проходит довольно мало демонстраций, не означает, что мы не демократическое общество. Просто у нас нет больших проблем, с которыми нужно разбираться. Во времена, когда я занимался планированием государственного жилья, каждый раз, когда в парламенте проходили дебаты, мне приходилось оставаться в офисе допоздна — на всякий случай. Как-то раз после окончания дебатов я вернулся домой, и жена спросила: «Ты, наверное, очень расстроен?» Я удивился: «Почему?» А она в ответ: «Потому что они всю ночь обсуждали названия улиц в одном из районов». Я ответил, что, напротив, очень доволен и горд собой, ведь если вопросы, касающиеся государственного жилья, сузились до выбора названий улиц, то серьезных проблем нет.

— Как удалось добиться сохранения исторических памятников?

— Приблизительно в начале 1980-х правительство Сингапура осознало, что в попытках диверсифицировать нашу экономику мы должны развивать туризм. Но, чтобы превратить Сингапур в привлекательное туристическое направление, нам нужно обязательно сохранить исторические здания. До этого правительство не было уверено, что их нужно сохранять, хотя я и мои коллеги задавались этой целью. Конечно, если мы получали указание снести здание, то приходилось выполнять, но мы пытались как-то затормозить этот процесс. Поэтому, когда на государственном уровне было решено сохранять памятники, мы с удовольствием занялись их консервацией. Однако на тот момент старые здания считались ненужной нагрузкой для владельцев земли, потому что в них жили очень бедные люди. При этом был контроль над уровнем арендной платы, и жильцы не соглашались на ее повышение, а у хозяев не было достаточной прибыли, чтобы поддерживать здания в порядке. Тогда правительство решило, что эти дома имеют историческую ценность, и сняло контроль над арендной платой, но с одним условием: владелец земли должен за определенное время сделать ремонт. Если же владелец не мог его произвести, то должен был продать здание.

— И какова была реакция общества?

— Все были довольны. Старые исторические здания продавались приблизительно за 130 тысяч долларов, реконструкция обходилась в 300 тысяч долларов. После реконструкции здание можно было бы перепродать за 1,3 миллиона долларов. При этом хозяин дома не мог выселить жильцов без предоставления им государственного жилья, которое мы тогда активно строили. Мы разработали очень хорошую систему, позволяющую решить несколько проблем сразу.

— А при съеме государственных квартир предоставлялись скидки на арендную плату для малообеспеченных граждан?

— Там в целом были очень льготные условия. Самая низкая стоимость месячной аренды в конце 1960-х была 26 долларов. Плюс 14 долларов — расходы на техобслуживание. Как вы думаете, сколько стоит снять такую квартиру сегодня?

— Это квартира с одной спальней?

— Студия, однокомнатная.

— 500 долларов?

— 40 долларов. До сих пор та же самая цена, за исключением того, что она зависит от вашего дохода. Если вы прилично зарабатываете, то цена поднимается до 200 долларов.

— И сколько же нужно стоять в очереди на такую квартиру? В Гонконге, чтобы снять такое жилье, приходится ждать три года.

— Я не в курсе того, сколько нужно ждать сейчас, но в листе ожидания в основном молодые семьи, те, кто собирается жениться или только поженились. Для пожилых людей листа ожидания нет.

— Но заявление в принципе могут подать все желающие?

— Да. Я хочу сказать, что мы стараемся сделать так, чтобы для сингапурца стать бездомным было невозможно.

— То есть в Сингапуре нет бездомных?

— Нет. И я очень горжусь этим достижением правительства. У нас нет сквоттеров, бездомных, всех расселили к 1985 году. У нас нет бедных районов: когда мы строим государственное жилье, мы смешиваем людей с различным уровнем доходов в одном месте. Также отсутствуют этнические анклавы — у нас есть квоты по национальному признаку, мы всех селим вместе.

— Что вы имеете в виду под квотой?

— Есть нижний и высший уровень доли населения для малайцев, индусов, китайцев в соответствии с распределением населения.

— Как это измеряется? На уровне районов?

— Да, на уровне района и округа.

— То есть если я малаец и хочу купить квартиру в районе, где много малайцев...

— Если тем самым вы превысите квоту на долю малайского населения, покупка невозможна. Кроме того, если вы малаец и хотите продать жилье другому малайцу, а квота уже выбрана, то вы можете продать только индусу или китайцу.

— Квоты одинаковы для всех участков?

— Да.

— Почему было решено их ввести?

— Я разработал эту систему и представил членам правительства, они ее утвердили и поручили мне объявить об этом. Я сказал жене: «Будь осторожна — люди будут приходить к нашему дому и протестовать». Но ни одного протестного письма не было в газетах. Вообще, я всегда верил в то, что если правительство делает все как следует, рационально, то люди тоже ведут себя рационально и принимают решения властей.

— И чем же было обосновано введение этнических квот?

— В истории Сингапура хватает этнических волнений и конфликтов, которые возникали там, где начинали складываться этнически окрашенные районы. В конце 1970-х мы заметили: в восточной части Сингапура доля покупки жилья малайцами была очень высокой, что заставило нас задуматься о причинах. Это был новый жилой комплекс с невысокими ценами, но мы удивились, узнав, что цены все же были выше среднерыночного уровня, то есть малайцы просто хотели жить вместе. Правительству эта тенденция не показалась удачной, так как этот район просто превратился бы в этнический анклав, что не очень полезно для города. И тогда мы решили создать систему квот.

— И она до сих пор действует?

— Да, и никто не жалуется.

При подготовке плана развития города в 1991 году население Сингапура составляло 2,6 млн человек. Планировалось, что оно вырастет до 5,5 млн через сто лет, но уже сегодня его численность 5,3 млн

Фото: Александр Иванюк

Задачи на будущее

— Какие главные проблемы сейчас стоят перед Сингапуром?

— Если говорить о городском планировании, то самая серьезная проблема — рост населения. Когда я готовил концепцию плана развития города в 1991 году, население Сингапура составляло приблизительно 2,6 миллиона человек. С учетом того что Сингапур — островное государство, я и мои коллеги планировали увеличение до 5,5 миллиона через сто лет, то есть к 2091 году. Но уже сегодня, в 2013-м, численность населения составляет 5,3 миллиона человек. Значит, за последние двадцать лет оно практически удвоилось.

— Это случилось в основном из- за иммиграции?

— Да, благодаря иммиграции — из-за экономического роста сюда приехало огромное количество людей. Сингапуру, конечно, люди нужны. Правительство недавно объявило, что планирует увеличение населения Сингапура до 6,9 миллиона человек к 2030 году. Но я думаю, что такой прогноз чрезмерно консервативен и потому опасен. Я считаю, что лучше планировать сразу на 10 миллионов. Реальный рост зависит от того, как будет контролироваться рост населения, а также от структуры экономики. Если ориентировать экономику на отрасли с более высокой добавленной стоимостью, то, думаю, 10 миллионов должно быть нормально для нас через сто лет. Учитывая опыт последних десяти лет, мы теперь будем более аккуратными в миграционной политике.

— Но разве в Сингапуре есть место для 10 миллионов?

— Нужно увеличивать плотность населения. Если этого не сделать уже сейчас, если продолжать работать с той же плотностью, что и сейчас, то земля очень скоро закончится. Я надеюсь, что Сингапур будет существовать не одну тысячу лет, но земля закончится через несколько десятилетий, это очень опасно.

— Что- то подобное произошло с Гонконгом, где ситуация сейчас очень неблагополучная.

— Нет-нет, у Гонконга огромный запас земли.

— Да, но она не используется для строительства.

— Это искусственно созданная ситуация. У нас же просто нет земли.

— То есть по территории Сингапур меньше Гонконга?

— Намного меньше. Гонконг получил «новые территории» огромного размера. К счастью, у Сингапура есть в запасе еще порядка ста квадратных километров морской территории, которую можно осушить.

— Почему всего сто?

— Нам нужно сохранить береговую линию для порта, если мы хотим сохранить позиции Сингапура как торгового города.

Москва: блин или звезда?

— Знаете ли вы что- то о городском планировании в России? Можете ли что- то посоветовать?

— Я составлял мастер-план Иннополиса в Казани. Это современный город площадью 17 квадратных километров для 150 тысяч человек населения. Думаю, что они довольны этим планом. Меня также приглашали посмотреть на другие российские города для того, чтобы я помог с их планировкой. Я пока жду.

— То есть вы в ближайшее время можете поехать в Россию?

— Если эти проекты будут запущены, конечно, мне нужно будет поехать. В декабре я также буду выступать на Московском урбанистическом форуме. Буду говорить о моем взгляде на проблемы Москвы.

— Не могли бы вы поделиться какими- то советами уже сейчас?

— Я думаю, что если Москва не будет осторожна, то город постигнет та же участь, что и Пекин. Иначе говоря, вы будете «раскатывать блин все больше и больше» — есть такое китайское выражение. Я бы не хотел, чтобы Москва была распланирована как один большой город. Вместо этого нужно несколько городов с населением три—пять миллионов человек в каждом. С центром в каждом городе и всеми необходимыми людям удобствами, а города между собой должны соединяться железной дорогой.

— Есть ли в мире пример города, перепланированного таким образом?

— Нет, такого города нет. Но я могу привести в пример Сингапур, который создавался похожим образом. Несмотря на очень высокую плотность населения трафик все же поддается регулированию. Когда мы планировали, то разделили город на пять регионов: центральный и еще четыре. Население в каждом регионе составляет примерно миллион человек, как в небольшом городе. Мы обеспечили им все удобства, а также возможности для трудовой занятости внутри района. Единственное, о чем я жалею, — что не обеспечили больше выбора в том, что касается социальной жизни. Тогда люди могли бы удовлетворять все свои потребности внутри региона, без необходимости ездить в центр. Если развить эту идею в идею для мегагорода, она будет работать еще лучше.

Я надеюсь, что Москва задумается об этом. Я придумал оригинальное название, которое отражает эту концепцию: город-созвездие. Вы видите не одну большую звезду, а несколько, и каждая звезда создает вокруг себя инфраструктуру. В пространстве каждой звезды есть луны, планеты, другие элементы. Именно такая модель большого города функционирует наилучшим образом.

Сингапур—Гонконг

 

Секреты Паганини и Гварнери

Ирина Осипова

Страдивари, Амати, Гварнери — имена великих скрипичных мастеров на афише концерта притягивают слушателей не меньше, чем имя исполнителя. А для скрипача сыграть на инструменте такого мастера — как сдать экзамен на профессиональную состоятельность

Скрипач Дмитрий Коган

Фото: Мария Плешкова

«Пять великих скрипок» — так называется цикл концертов, которые ежегодно играет в Москве и регионах скрипач, продолжатель прославленной музыкальной династии, лауреат международной премии в области музыки Da Vinci, заслуженный артист России Дмитрий Коган . После очередного концерта цикла, прошедшего в день его 35-летия, музыкант рассказал «Эксперту» о выдающихся скрипичных мастерах, вкусах современной публики и инвестициях в музыкальные инструменты.

— Как возникла идея концертного цикла « Пять великих скрипок»?

— Исторически так сложилось, что в нашей стране не было первоклассных инструментов величайших мастеров, таких как Амати, Страдивари, Гварнери. Есть государственная коллекция старинных уникальных музыкальных инструментов — сейчас она относится к Музею музыкальной культуры имени Глинки, — которая в свое время создавалась путем экспроприации у аристократов. Но из-за смены собственников, а также из-за того, что у нас никогда не было хороших реставраторов, за годы советской и постсоветской власти инструменты пришли в то плачевное состояние, в котором такого уровня вещи находиться ни в коем случае не должны. Мало иметь «роллс-ройс», надо уметь за ним ухаживать, нужен такого же уровня сервис. Со скрипками примерно то же самое.

— На скрипках из госколлекции теперь нельзя играть?

— На них можно играть, и на них играют. Но они не выдерживают никакого сравнения с западными образцами, сохранившимися в превосходном состоянии. Исправить ситуацию, на мой взгляд, можно только одним способом — вывезти инструменты в Европу на реставрацию к первоклассным мастерам. Или же пригласить реставраторов сюда. На Западе такие мастера есть, у нас их нет — к этому нужно нормально относиться. Мы же приглашаем в футбольную сборную тренера-иностранца. А по поводу скрипок такое решение не принято. И у меня всегда была мечта, чтобы в России появился инструмент высочайшего международного класса. Но цены на хорошие инструменты исчисляются миллионами долларов, и для нашей страны такая покупка — огромная редкость. Нет у нас пока понимания, что это не только очень правильный жест с точки зрения поддержки культуры, это еще и выгодная финансовая инвестиция — такие инструменты хорошо растут в цене. В конце концов мне удалось найти инвестора — судьба свела меня с уральским бизнесменом Валерием Савельевым, вместе мы создали Фонд поддержки уникальных культурных проектов, для которого была куплена скрипка великого итальянского мастера Гварнери дель Джезу и передана мне в пользование. На этом фонд не остановился, и сейчас у него уже девять инструментов, в том числе уникальный квартет французского мастера Жана Батиста Вильома — две скрипки, альт и виолончель. Собрать вместе ансамбль инструментов одного мастера — большая редкость. Но мало просто купить инструмент, положить его в бронированный сейф и иногда в три часа ночи открывать и смотреть, все ли с ним в порядке. Инструмент создан, чтобы на нем играли. Наш фонд — единственный в России, который владеет такой коллекцией, и при этом все инструменты постоянно звучат в концертных залах по всей стране. Но это только первая часть истории.

— Вернемся к « Пяти великим скрипкам»…

— Когда мы начали заниматься фондом, параллельно возникла идея привезти в нашу страну и показать публике единовременно, на одном концерте, великие инструменты мира, лучшее из того, что создали Амати, Страдивари, Гварнери, Гваданини. Сначала мы думали, что будет пять великих инструментов и пять скрипачей. Потом рассудили, что у каждого исполнителя своя манера, и публика может не почувствовать разницы — где меняется манера исполнителя, а где сам инструмент. И я решился на такую, как мне тогда казалось, авантюру — сыграть на пяти разных скрипках. Сначала я сам не совсем представлял, как сыграю, — у инструментов разные мензура, звук, энергетика. Это как одновременно жениться на пяти женщинах. Но когда после первого концерта я увидел реакцию публики, осознал, как это здорово звучит и какое я сам от этого получаю наслаждение, я понял, что этот проект надо делать постоянным. И теперь третий год подряд я на полтора месяца в году арендую инструменты, привожу их в Россию и устраиваю тур по нескольким городам. Москву я включаю в тур всегда, остальные города меняются. В этом году я играл в Самаре, Челябинске, Красноярске, до этого были Владивосток, Екатеринбург. Думаю, что со временем, если проект будет продолжаться, я охвачу большинство крупных российских городов.

— Все пять скрипок принадлежат вашему фонду?

— Гварнери принадлежит фонду, остальные четыре мы берем из европейских частных и корпоративных коллекций, каждый раз это разный набор инструментов, поскольку скрипки ездят по выставкам, реставрируются согласно графику.

— Скрипки страхуются?

— Безусловно. Страховка, меры безопасности — все это четко прописано в договоре, и это стандартные, принятые во всем мире условия для такого уровня инструментов.

— На принадлежащей фонду скрипке Гварнери вы занимаетесь каждый день или получаете ее только на концерты?

— Музыкант обязательно должен репетировать на том инструменте, на котором будет играть на сцене. Если опять сравнивать с автомобилями, то это как готовиться к «Формуле-1» на «Жигулях», а перед гонками пересесть на болид. Поэтому уже два года Гварнери мой постоянный рабочий инструмент. Я отдаю его на хранение в банк, только если не могу взять в какую-то поездку. Например, я никогда не вожу его в жаркие страны, и на Северном полюсе для полярников я играл на другой скрипке.

— Технически игра на скрипке великого мастера отличается от игры на более простых инструментах?

— На Гварнери играть гораздо сложнее, это требует иного уровня мастерства. У меня был один показательный случай. Я готовился к концерту в одной из бывших республик Советского Союза, мы репетировали с местным оркестром, и концертмейстер оркестра никак не мог сыграть одно место, оно не получалось раз за разом. Примерно на десятый раз на мой вопрос, в чем же проблема, он сказал, что не может сыграть, потому что у него плохая скрипка. У меня в руках была тогда скрипка Страдивари, и я протянул инструмент ему, но тут он вообще ничего не смог исполнить. Эта скрипка предоставляет невероятный конгломерат возможностей, но только тому, кто может ими воспользоваться.

— В чем же секрет скрипок великих мастеров?

— Если б я знал! Я бы уже придумал, как этим секретом воспользоваться. Это поразительно: при современном структурном анализе все уже изучили — и дерево, и лаки, и все равно невозможно эти скрипки повторить. Это гениальный дар творца — подобрать именно то дерево, сделать именно тот лак. Талант слышать звук скрипки, еще только выбирая кусок дерева.

— Сейчас нет мастеров такого уровня?

— Сейчас много хороших мастеров. Но в один ряд с великими кремонцами поставить некого.

— Вы говорите, что у каждой скрипки свое звучание. Вы ориентируетесь на него, когда подбираете репертуар?

— Разумеется. Например, из тех инструментов, которые задействованы в проекте «Пять великих скрипок» в этом году, скрипка Амати не громкая и очень-очень нежная, и на ней я играю более мягкий репертуар — Баха или Чайковского, что-то нежно-трогательное. Для мощного инструмента Гваданини я выбираю что-нибудь суровое, мужское по энергетике вроде «Зимы» из «Времен года» Вивальди. Вильом — француз, и на его скрипке логично играть французскую музыку. На инструменте Страдивари я играю произведения, способные передать небесную возвышенность этой скрипки, — Моцарта, Брамса. Гварнери — инструмент невероятной энергетики и мощи, и для него я выбираю сонату «Трель дьявола» Джузеппе Тартини или каприсы Паганини.

— У каждой старинной скрипки, вероятно, интересная история?

— Я хорошо знаю историю скрипки Гварнери, которую приобрел наш фонд. Джузеппе Гварнери по прозвищу дель Джезу, самый известный мастер прославленной династии, изготовил ее в 1728 году. В конце восемнадцатого века она принадлежала великому итальянскому виртуозу, предшественнику Паганини Джованни Баттиста Виотти. По легенде, Виотти однажды играл на ней в Петербурге перед Екатериной II, и той так понравились и скрипка, и итальянец, что она хотела обоих оставить в России, но уговорить скрипача не удалось. Виотти завещал скрипку своему любимому ученику Андре Робрехту, основоположнику франко-бельгийской скрипичной школы, и от него-то скрипка и получила свое имя. Потом она находилась в коллекции шведского короля, и, сменив еще нескольких владельцев, наконец попала к нам.

«Скрипка Гварнери предоставляет невероятный конгломерат возможностей, но только тому, кто может ими воспользоваться»

Фото предоставлено пресс-службой

— Инструменты такого уровня часто меняют хозяев?

— Это непредсказуемо. Есть семьи, в которых скрипки хранятся с конца семнадцатого века. А кто-то покупает их как инвестицию, иногда краткосрочную, и через несколько лет с ней расстается.

— И на сколько вырастает цена за несколько лет?

— Смотря какие годы — цены растут неравномерно. Но те инструменты, которые стоили десять лет назад два с половиной миллиона долларов, сейчас стоят около шести.

— Вам доводилось играть на всех крупных мировых площадках, какой зал вам больше всего нравится по акустике и атмосфере?

— Их много — симфонический зал Бирмингема в Англии, Берлинская филармония, Центр искусств в Шанхае, Гевандхаус в Лейпциге.

— У нас в стране есть залы такого уровня?

— Безусловно. Большой зал консерватории, например.

— Он сохранил свои свойства после недавней реставрации?

— На мой взгляд, да.

— Среди скрипачей существует жесткая конкуренция?

— Наверное, существует, но я в этом не участвую. Я занимаюсь самосовершенствованием, стараюсь оттачивать свое мастерство и делать интересные проекты. И не трачу время на то, чтобы отследить, кто что и где сыграл, а я нет.

— Ваша профессиональная цель?

— Моя настоящая мечта, как бы высокопарно это ни звучало, увеличить аудиторию классической музыки, и скрипки в частности.

— Вам кажется, сейчас она недостаточна?

— Она потенциально достаточна — людей, которые хотят слушать классическую музыку, в нашей стране огромное количество, но им по разным причинам не дают этого делать. И в этом отношении Москва не показатель. Посмотрите для сравнения, сколько проходит концертов в Рязани, Смоленске или в Южно-Сахалинске. Об этом нельзя судить с позиций столичного жителя. Москва — это отдельный мир, в котором все есть, и даже с избытком. Например, такого количества симфонических оркестров нет ни в одной столице мира. В Париже три оркестра, в Лондоне — пять. А в Москве, я боюсь ошибиться с точной цифрой, но точно больше десяти. Они получают бюджетное финансирование, играют несколько концертов в год и при этом даже не все гастролируют по стране. Это такая роскошь, которую, я не знаю, можем ли мы себе позволить. При этом региональные оркестры влачат просто жалкое существование, там работают музыканты с унизительными нищенскими зарплатами, убогими инструментами и без каких-либо перспектив. Нужно ли Москве больше десятка симфонических оркестров или лучше, чтобы хороший оркестр был в Туле, Смоленске и других городах?

— Какой выход из этой ситуации?

— Обращать больше внимания на регионы. Создавать там не только оркестры, но и музыкальные школы, училища, консерватории. У нас на Дальнем Востоке на девять субъектов федерации нет ни одной консерватории. Ближайшая находится в Новосибирске. То есть у людей, которые учатся музыке и хотят профессионально совершенствоваться, есть два варианта — либо бросать, либо уезжать, потому что высшее образование им получить негде.

— Существует ли русская скрипичная школа?

— Она величайшая, но сейчас ее уже фактически нет. Границы открыты, педагоги уехали. И сейчас можно встретить китайцев, корейцев, которые играют в русской манере. Все смешалось.

— В чем отличие нашей, пусть и ставшей открытой школы?

— В качестве технического подхода и свободе исполнения. Русская скрипичная школа всегда была направлена на физиологическую правильность игры. Хотя на интерпретацию советские педагоги обращали меньше внимания.

— Вы считаете себя представителем русской скрипичной школы?

— Пожалуй, да. Хотя сейчас мне кажется, что это не главное. Важно найти свою манеру.

— Вы один из немногих скрипачей в мире, кто играет целиком цикл из 24 каприсов Паганини. Они действительно почти неисполнимы?

— Я сыграл их на сцене огромное количество раз, это правда, и даже перетрудил на них левую руку. Диск с ними я записал лет десять назад, последние годы их не играл, но думаю, что еще к ним вернусь. Я сам долго никак не мог к ним подобраться, но потом нашел секрет. Их бесполезно выучивать циклом — нужно учить по одному, шаг за шагом. Они так написаны, что один каприс вытекает из другого, и только сыграв один, ты можешь перейти к следующему — как в компьютерной игре, где нельзя перейти на новый уровень, пока не пройден предыдущий.

— А есть в скрипичном репертуаре своя terra incognita — никем еще не сыгранные произведения?

— Есть много произведений не то чтобы неизвестных, но редко исполняемых, которые я мечтаю сыграть. Это скрипичный концерт Карла Нильсена, замечательный концерт Роберта Шумана. И я обязательно до них доберусь. Но сейчас у нас сложилась ситуация, которая меня очень беспокоит, — людей, готовых воспринимать самую серьезную музыку, у нас очень мало. А привлекать неискушенную публику в концертные залы и играть для них концерт Нильсена — это безумие, так мы их к музыке не приобщим. Как это совместить, я сам пока не понял. Мало кто готов слушать Хорошо темперированный клавир Баха целиком в один вечер, хотя это гениальное произведение. Это все равно что пытаться заставить людей, которые едут утром в метро, читать Гегеля или Шопенгауэра. Это невозможно. Большинство будут читать легкие романы и журналы. Можно, конечно, сказать, что мы работаем только для одного процента понимающей публики, собираем профессоров консерватории и перед ними играем. Но тогда как сделать классическую музыку доступной для всех?

— А на что вообще люди идут в концертные залы — на имя, на программу?

— Люди идут на имя исполнителя, но они ждут от него определенную программу. Если я буду два отделения по часу играть сольный репертуар, что-нибудь вроде сонаты Бартока для скрипки-соло или фантазии Шенберга, то следующего моего приезда в этот город либо не будет вовсе, либо я увижу полупустой зал.

— И как вы для себя эту проблему решаете?

— Я стараюсь комбинировать программу. Я вообще понял, что не главное понимать музыку, главное — ее чувствовать. Я играю иногда для людей, которые первый раз пришли на концерт классической музыки, но тот эмоциональный порыв, который они мне возвращают и который я чувствую на сцене, — он потрясающий. Новой публики сейчас появляется очень много, я это вижу, и для меня это очень важно.

— Чем помимо музыки вы увлекаетесь и что вас вдохновляет?

— Я хожу в музеи, читаю книги, люблю кино и спорт — мне ничто не чуждо. Но что на самом деле важно для творчества — это личностная гармония. Раньше я думал, что важно страдание. Но в какой-то момент понял: только тебе самому кажется, что твои страдания оборачиваются сильными эмоциями в музыке, а на самом деле публика этого не чувствует. Только гармония дает основу для творчества.         

 

Hi-End

A. Lange & Söhne привезли в Москву свои выдающиеся новые часы Grand Lange 1 Lumen и не просто показали их, но устроили в бутике Cassaforte в Столешниковом переулке выставку своих главных шедевров. А мануфактура A. Lange & Söhne не просто умеет делать настоящие шедевры, сегодня это один из главных создателей этих самых шедевров на мировом рынке haute horlogerie.

Grand Lange 1 Lumen с полупрозрачным циферблатом, который позволяет рассмотреть механизм первого люминесцирующего большого указателя даты, — особая модель для A. Lange & Söhne. Тут надо понимать, что A. Lange & Söhne вообще-то не та мануфактура, которая занимается дизайнерскими экзерсисами. Их часы — это образцовая классика, где идеально все — от спирали и баланса до последнего винтика корпуса. На этом фоне Grand Lange 1 Lumen со своим полупрозрачным циферблатом, создающим глубину чуть ли не 3D-эффекта, выглядят невероятным модернизмом. Сделаны они с тем же маниакальным совершенством, которое отличает всю работу саксонской мануфактуры. Часть циферблата выполнена из полупрозрачной сапфировой пластины. Внешнее кольцо, дополнительный циферблат с часовой и минутной стрелками и циферблат маленькой секундной стрелки — из черненого серебра. Под полупрозрачной сапфировой пластиной проступают контуры механизма, вращающего диски первого большого указателя даты, который светится в темноте. Кроме даты в сумерках и ночью можно определить текущее время и увидеть указатель запаса хода. Часы выпущены ограниченной серией в 200 экземпляров в платиновом корпусе. А сходить на выставку в Столешниковом можно до 29 октября.

Клер Корриган некоторое время назад занималась дизайном линии предметов для дома Marc Jacobs, а сейчас сделала собственный проект, который только что был показан на Лондонской ярмарке дизайна Frieze и стал одним из ее хитов. Клер объединилась с командой Nusch Fleuriste — стеклодувами, мастерами по керамике, металлу и кремнию — и придумала коллекцию из посуды, текстиля и различных предметов для дома. Среди них есть как вполне традиционные — например, вазы и блюда из керамики, так и совершенно неожиданные — например, стеклянные шары с живыми цветами внутри. Все они связаны одной темой — это флора во всех ее проявлениях. Пустоцветы и полевые цветы, садовые кусты и клумбы, маргаритки и верба — все они, иногда в виде отпечатков на поверхности, иногда в обработанном, а иногда в натуральном виде, были использованы Корриган.

Сейчас эти вещи Nusch Fleuriste можно найти в универмаге Fortnum & Mason по цене от 2000 до 10 500 фунтов стерлингов.

Chanel выпустила новую коллекцию помад Rouge Double Intensité. Это стойкая жидкая помада с очень прогрессивной формулой с микропигментами и полимерами. И если обычно под стойкими помадами понимается что-то густое, намертво приклеивающееся к губам и намертво их высушивающее, то в Rouge Double Intensité ничего такого нет, а есть, напротив, несколько эфирных масел, благодаря которым она легко ложится и не растекается. С другой стороны тюбика — прозрачный блеск, который можно наносить в течение дня, чтобы добавить блеска и избежать всякого намека на сухость. Это, конечно, продукт для настоящих фанатов губной помады, но и всем прочим он способен сильно облегчить жизнь в ответственные моменты, когда нужно, чтобы цвет не стирался от первой же чашки кофе, и нет времени, чтобы все время смотреться в зеркало и подкрашивать губы. В линии десять оттенков, и среди них есть почти все необходимые — от идеального красного до максимально схожего с естественным ярким цветом губ.

В Москве открылся первый магазин Loft design by…, и это одна из лучших новостей октября. Потому что Loft design by… — это замечательная парижская марка, делающая идеальные базовые вещи вполне люксового качества. Марку сделал двадцать лет назад Патрик Фреш, и сегодня ею также владеет семья, а это значит, что все детали каждого предмета одежды, все мелочи в каждом магазине продумываются и выбираются с умом и большим вниманием. Они делают мужские и женские вещи в идеальной черно-серо-бежево-голубой гамме, для которых используют натуральные волокна и ткани — кашемир, шерсть, хлопок, сою, шелк. Все, что производят Loft design by… (а особенно они славятся своим трикотажем, хотя есть и отличные штаны, блузки, рубашки и пиджаки), — это вещи той самой обманчивой, очень рафинированной простоты, которой невероятно сложно добиться. Это такой настоящий парижский шик, более того, это самый утонченный его вариант, Марэ-шик, потому что именно так одеваются жители этого модного парижского района. При этом любая вещь Loft design by… легко встраивается в любой гардероб и никогда не создает ни малейшего дискомфорта своему владельцу. Теперь все это можно найти в «Атриуме», причем по вполне вменяемым ценам.

Замечательный французский парфюмер Франсис Куркджян, создатель Maison Francis Kurkdjian, человек, придумавший Rose Barbare для Guerlain, For Her Narciso Rodriguez и Iris Nobile для Acqua di Parma, сделал аромат в честь 120-летия ГУМа. Ciel de Gum назван в честь великолепного гумовского стеклянного купола, как раз над знаменитым фонтаном. Именно вокруг фонтана Франсис и выстроил свой перформанс во время представления аромата в ГУМе, парфюмировав его и наполнив все пространство под куполом ароматом. Сам Франсис говорит, что его не интересовали туристические ольфактивные стереотипы о России и что он хотел передать прежде всего эмоцию — то, что он называет «русской гордостью» и что, по его мнению, есть уникальное русское свойство, которого нет больше ни у кого. В результате получился темный, насыщенный, очень шлейфовый аромат с розовым перцем, пачулями, папирусом, ванилью, где очень мало цветов и много амбровых и смолистых нот. Аромат в лучших традициях классического французского парфюмерного стиля, который, как известно, все 120 лет существования ГУМа был очень близок всякой русской душе. Продается Ciel de Gum исключительно в Articoli ГУМ и стоит 16 тыс. рублей.

 

Экономику на новый уровень

Артем Коваленко

Развитие региона невозможно без жесткой конкуренции за инвесторов и человеческий капитал, считает губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев

Губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев

- Евгений Владимирович, 2013 год подходит к концу, можно начинать подводить итоги работы по привлечению инвестиций в экономику региона. Какую роль в формировании инвестклимата вы отводите налоговым льготам? Как выстроена инфраструктура сопровождения проектов?

— Минимальные требования к инвестклимату в регионах задает стандарт инвестиционной привлекательности. В прошлом году Свердловская область стала одним из 12 регионов, где он был внедрен. Стандарт — эффективный механизм улучшения условий для старта и ведения бизнеса. Работа по его внедрению на Среднем Урале получила высокую оценку на государственном уровне.

Безусловно, система налоговых преференций — один из мотивационных факторов при принятии инвестором экономических решений. Поэтому в нынешнем году мы утвердили ряд областных законов, предусматривающих длительные каникулы по налогу на прибыль для резидентов ОЭЗ «Титановая долина», а также определяющих понятие приоритетного инвестпроекта и устанавливающих льготы для таких проектов.

Но одними льготами инвестора не привлечешь, поэтому на Среднем Урале ведется работа по повышению качества и доступности производственной и транспортной инфраструктуры, развитию конкуренции, скорости регистрации предприятия, подключения к сетям, получения разрешений на строительство. Утвержден порядок сопровождения инвестпроектов в режиме «одного окна» — инвесторам надо обратиться в министерство экономики Свердловской области.

— Как вы оцениваете инвестиционную активность в муниципалитетах? Местные управленцы могут быть очень эффективными, но бизнес вряд ли пойдет в территории, где нет инфраструктуры и человеческих ресурсов.

— Для Свердловской области, к сожалению, пока характерна проблема низкой инвестпривлекательности муниципалитетов. При этом объем инвестиций в основной капитал региона растет: за первое полугодие 2013-го он составил 117 миллиардов рублей, на 3,1 процента превысив показатели прошлого года. Объем иностранных инвестиций увеличился практически вдвое — до 908,6 миллиона долларов. Для привлечения инвесторов создаются три индустриальных парка: «Богословский» в Краснотурьинске, в Екатеринбурге — в районе Новосвердловской ТЭЦ, а также на территории Новоуральского городского округа. Рассматриваются и другие перспективные площадки. Но важно понимать, что без активного участия местной власти привлечение инвестиций в муниципалитеты невозможно. Местные управленцы должны быть открыты для диалога с бизнес-сообществом, анализировать и устранять административные барьеры.

Масштабные проекты

— Как реализуются крупные инвестпроекты — создание Химического парка в Нижнем Тагиле, трубного кластера на площадке Синарского трубного завода, фармацевтического кластера, строительство прокатного комплекса по выпуску листа из алюминиевых сплавов на Каменск- Уральском металлургическом заводе, серийное производство электропоездов « Ласточка» на предприятии « Уральские локомотивы»?

— Все, что вы перечислили, — это масштабные проекты, реализация которых, я уверен, выведет экономику Свердловской области на новый уровень, приведет к созданию новых высокопроизводительных рабочих мест, повышению качества и уровня жизни уральцев. Остановлюсь подробнее на каждом. Химический парк «Тагил» — это уже действующая специализированная химическая площадка по производству пластмасс, продукции органической химии, конструкционных материалов. Химпарк на данный момент имеет 11 резидентов. На площадке Синарского трубного завода запущены два новых стана, шлифовальная машина, открыта первая очередь производства сварных нержавеющих труб, ведется строительство очистных сооружений производственных сточных вод, реконструкция водного хозяйства и ТЭЦ.

Проект, значение которого для Свердловской области невозможно переоценить, — создание Уральского биомедицинского кластера. На сегодня в составе организации 26 участников — это производственные фармацевтические предприятия, научно-исследовательские центры, медицинские организации. Среди проектов — производство генно-инженерного инсулина человека, медицинской стеклопродукции, готовых форм лекарственных средств. К 2020 году кластер позволит создать более 3,5 тысячи новых рабочих мест и довести объем произведенной продукции до 100 миллиардов рублей, что сопоставимо с показателями ведущих зарубежных фармацевтических компаний.

Строительство прокатного комплекса на КУМЗе — уникальный проект для России и Европы. Комплекс будет оснащен оборудованием, позволяющим производить инновационную продукцию — сверхширокие рулоны, листы и плиты. Сейчас идет строительство производственных корпусов: цеха холодного и горячего проката.

Еще один важный для региона проект — производство скоростных электропоездов «Ласточка», запущенное заводом «Уральские локомотивы». Этот проект позволит создать порядка 1,5 тысячи новых рабочих мест к 2017 году. Предприятие будет не только производить, но и обслуживать электропоезда в течение всего их жизненного цикла, это порядка сорока лет. Насколько мне известно, поставки Российским железным дорогам начнутся в 2015 году. За пять лет «Уральские локомотивы» должны поставить РЖД 1,2 тысячи вагонов, или 240 пятивагонных поездов нового типа.

— Как себя чувствуют региональные производители в условиях ВТО? В результате снижения торговых барьеров и уменьшения ввозных пошлин возрастет конкуренция на потребительском рынке, что может привести к сокращению в торговой сети доли отечественных товаров. Какие меры необходимо принять для повышения их конкурентоспособности?

— В Свердловской области идет адаптация промышленности к новым условиям. Большую роль играет информирование предпринимателей о предстоящих изменениях. Мы также рассчитываем провести корректировку существующих мер господдержки и разработку новых. Речь идет о поддержке отдельных отраслей, а также о мерах по стимулированию экспорта продукции предприятий малого бизнеса, субсидировании инновационной и инвестиционной деятельности, участии наших товаропроизводителей в выставках.

Социально ответственный бизнес

— Как решается кадровая проблема в ключевых отраслях? Каков спрос на трудовые ресурсы?

— Проблема дефицита кадров в Свердловской области действительно существует, особенно остро нехватка ощущается в промышленных центрах Среднего Урала. Мы ежегодно анализируем рынок труда и принимаем меры к изменению ситуации. Согласно плану, к 2020 году число высококвалифицированных работников на предприятиях увеличится на треть. Для этого в области работает система целевой подготовки специалистов в вузах, в рамках которой сейчас обучаются более 5,5 тысячи человек.

Кроме того, в области успешно применяется практика взаимодействия учреждений высшего профессионального образования с промышленными предприятиями — ПНТЗ, Уралвагонзаводом, «ВСМПО-Ависма», предприятиями ТМК, УГМК, холдинга «Евраз» и другими. Из 970 основных профессиональных образовательных программ более 700 разработаны с непосредственным участием работодателей. Разрабатываются профессиональные стандарты для металлургии и горнодобывающей промышленности, для строительной сферы. Более 170 предприятий и организаций региона имеют в своем составе учебные центры, осуществляющие подготовку специалистов-целевиков.

— Есть ли в Свердловской области примеры того, когда крупные промышленные холдинги успешно инвестируют в традиционные социальные отрасли — здравоохранение и образование, создают свои медицинские центры или корпоративные университеты?

— Есть такие примеры. Для УГМК традицией стали инвестиции в социальные отрасли: в 2009 году в Екатеринбурге был открыт медицинский центр «УГМК-Здоровье», а осенью этого года — Технический университет в Верхней Пышме, который создаст цепочку техникум — современный вуз — промышленные предприятия. ЗАО «Кортрос-Академическое» помогает развивать район в Екатеринбурге, строить соцучреждения, жилье. ПНТЗ проводит серьезную работу по подготовке специалистов на базе образовательного центра. Примеров много, и я рад, что в нашем регионе такой социально ответственный бизнес.

Новый драйвер развития

— На Среднем Урале прошла IX Международная выставка вооружений, военной техники и боеприпасов Russia Arms Expo. Каковы ее итоги? Оцените, пожалуйста, перспективы региона в проведении выставок в других сферах.

— Russia Arms Expo — крупнейшая международная выставка продукции военного назначения. В Нижнем Тагиле в этом году свою продукцию представили более 400 экспонентов из 50 стран мира, выставку посетили иностранные представители более чем из 70 стран и 43 официальные делегации. Для нас особенно значимо, что позитивную оценку Russia Arms Expo дали высокие гости — председатель правительства РФ Дмитрий Медведев и вице-премьер Дмитрий Рогозин . Мы считаем выставочную деятельность своеобразным драйвером развития экономики региона, инструментом, позволяющим стать еще более открытыми, демонстрировать наши возможности и потенциал, привлекать инвестиции. У региона есть перспективы проведения выставок в разных сферах. Мы работаем над тем, чтобы получить еще две якорные выставки, пока не скажу, какие именно.

— Насколько высоки шансы Екатеринбурга стать площадкой всемирной выставки « Экспо» в 2020 году? Каковы сильные стороны российской заявки? Сколько средств на организацию « Экспо» предполагается выделить из федерального бюджета и как они будут освоены?

— Уверен, что у нас самые серьезные конкурентные преимущества, а следовательно, и большие шансы на победу. Это не только моя личная убежденность, об этом говорят и эксперты, и политики, и общественность. Наши сильные стороны — уникальное географическое положение в центре Евразии, историко-культурное наследие Екатеринбурга, опыт в организации масштабных международных мероприятий, устойчивое финансовое положение региона, комфортные условия для ведения бизнеса. Важнейший плюс — развитая транспортная и коммуникационная инфраструктура Екатеринбурга с динамично развивающимися аэропортом Кольцово и Свердловской железной дорогой. Средства на подготовку и проведение выставки будут выделены из федерального и регионального бюджетов. Планируем привлечь и внебюджетные источники. Говорить о конкретных суммах пока рано, сначала нужно дождаться ноября, когда Международное бюро выставок назовет место проведения «Экспо-2020».

— Екатеринбург включен в список российских городов, где пройдут матчи чемпионата мира по футболу 2018 года. Как регион готовится к этому событию? Кто может быть заинтересован в распространении слухов о том, что якобы ЧМ в уральской столице проходить не будет?

— Что касается слухов. На сегодняшний день Екатеринбург планирует принять у себя матчи чемпионата мира по футболу в 2018 году наряду с другими определенными для этого мероприятия городами России. И это решение пока никто не отменял. Наша задача — подготовить инфраструктуру города таким образом, чтобы провести игры чемпионата в Екатеринбурге достойно, в соответствии со всеми международными требованиями, сделать так, чтобы участникам и гостям было комфортно. Предстоит реконструировать Центральный стадион в Екатеринбурге, построить четыре тренировочные базы. Общий объем финансовых вложений составит не менее 16,7 миллиарда рублей. Необходимо также создать полноценную транспортную инфраструктуру: подготовить удобные подъездные пути, разгрузить городские дороги, завершить строительство ЕКАД, реконструировать Срединное транспортное кольцо и многие другие участки автотрасс. В Кольцове будут реконструированы взлетно-посадочная полоса и пассажирский терминал.

Екатеринбург

 

Хозяйский подход

Глеб Жога

УГМК движется по пути повышения независимости: холдинг активизировал разработки собственной сырьевой базы, вкладывается в создание своей малой энергогенерации, развивает социальную сферу в подшефных моногородах

Генеральный директор и совладелец УГМК Андрей Козицын

Металлургия в Свердловской области — системообразующая отрасль. Бюджет региона и многих муниципалитетов держится на налогах с горно-обогатительных и металлургических предприятий. Большинство экономических агентов на Среднем Урале строят свою инвестиционную программу, опираясь на планы развития металлургов. Уральская горно-металлургическая компания — крупнейший в регионе представитель отрасли (оговоримся, однако, что УГМК — холдинг диверсифицированный и владеет активами далеко не только на Среднем Урале). О перспективах области и о направлениях развития одной из крупнейших интегрированных структур в стране мы беседуем с руководителем и совладельцем УГМК Андреем Козицыным .

— Андрей Анатольевич, каковы ваши общие ожидания от 2013 года, насколько успешно он складывается для УГМК?

— К сожалению, 2013 год складывается менее благоприятно, чем предыдущий. Цена реализации нашей продукции на мировых рынках стала ниже: медь потеряла в цене практически тысячу долларов, на треть в среднем снизились цены на драгметаллы и продукцию черной металлургии. При этом затраты выросли: поднялись цены на услуги естественных монополий, на все составляющие материально-технического снабжения. Но есть и нивелирующие факторы. Правительство отпустило курс национальной валюты: если раньше мы работали с курсом порядка 28–30 рублей за доллар, то теперь — 32–33, следовательно, в случае экспорта рублевая масса при конвертации получается больше. Кроме того, все, что связано с экспортом, мы хеджируем: медь, цинк и так далее. Так что изменения цены реализации частично демпфируются этими механизмами.

В итоге первое полугодие мы сработали с прибылью. Год мы тоже завершим с прибылью, хотя ее, видимо, будет меньше, чем в прошлом. И подчеркну, что все перечисленные изменения не дадут резких потерь платежей в бюджеты всех уровней с нашей стороны.

— Что будет с ценами на основную вашу продукцию — медь?

— Я предполагаю, что в ближайшей перспективе цены останутся ровными. Например, если сейчас даже через биржу покупать металл по спотовому контракту, то поставки придется ждать минимум два месяца. Так что, в моем понимании, медь — скорее дефицитный товар, чем профицитный. Соответственно, цена, я надеюсь, будет держаться на уровне семи тысяч долларов за тонну.

Такие цены позволяют нам заниматься промышленным строительством: реконструкцией предприятий, перевооружением производств, созданием новых промышленных подразделений. Хотя в 2013 году мы примерно на 10 процентов сократили затраты, связанные с инвестициями. Но это не коснулось промышленного строительства: ни горнодобывающей отрасли, ни металлургии.

Инвестиции в производство

— На какую перспективу верстается инвестиционный план?

— Инвестиционный процесс в наших отраслях длительный и инерционный. Особенно затратный по времени он в горных производствах. Например, чтобы построить на месторождении шахтный ствол диаметром девять метров на глубину в километр, потребуется примерно три года, с учетом сегодняшних возможностей. А у нас программа модернизации горных производств подразумевает строительство 16 стволов на разных ГОКах. Поэтому, как я выражаюсь, наше «сырьевое счастье» должно наступить примерно в 2017 году — до этого года детально просчитана масштабная программа модернизации горного дивизиона, при том что на реализацию проектов в этой отрасли требуется по семь-восемь лет и более.

Модернизация в металлургии тоже подробно рассчитана до 2017 года, хотя там средняя продолжительность проекта составляет три-пять лет.

— У металлургов, как « черных», так и « цветных», на Урале в последнее время остро стоит проблема исчерпания ресурсной базы…

— Верно, и никакого другого источника, кроме развития собственного горного производства, у нас нет. Более того, в связи с присоединением к ВТО с 1 августа 2016 года рынок вторичного сырья серьезно изменится: некогда заградительная экспортная пошлина на лом меди постепенно будет снижаться. Уже сегодня она сократилась с 50 до 40 процентов, а с 1 августа 2016 года станет 10 процентов. И тогда все будет зависеть только от логистики: в какую сторону, с учетом транспортных затрат, это сырье будет уезжать от нас. Пока в нашем сырьевом балансе на вторичку приходится довольно существенная доля — 25 процентов, но в перспективе она будет неминуемо падать, поэтому у нас нет другого выхода, кроме как восполнять ее собственным первичным сырьем.

Если речь идет об Урале, то это освоение месторождений Северной группы под Ивделем в Свердловской области. Всего три месторождения. Отработку Тарньерского мы завершим в 2014 году. В 2010 году мы приступили к освоению Шемурского месторождения медно-колчеданных руд, его планируем отработать к 2016 году. Горно-капитальные работы с попутной добычей руды на Ново-Шемурском месторождении (медные и медно-цинковые руды) начали в 2011 году. Сейчас добычу везде осуществляем открытым способом и пока руду возим в Красноуральск на «Святогор», но хотим поставить под Ивделем новую горно-обогатительную фабрику. Сейчас мы ее проектируем: предполагаемая мощность — два миллиона тонн руды в год, рассчитываем ее примерно на тридцать лет. Запустим через два с половиной — три года.

В результате освоения Северной группы и модернизации уже отрабатываемых месторождений в Свердловской области (Волковского под Красноуральском и Сафьяновского около Режа) этот район к 2017 году будет давать 40–45 тысяч тонн меди в концентрате в год — это около 12 процентов совокупной добычи холдинга.

— Каковы основные проекты модернизации металлургических предприятий УГМК в Свердловской области?

— Здесь мы также отталкиваемся от наших сырьевых возможностей. По планам горных работ к 2017 году компания будет производить 320 тысяч тонн меди в концентрате и 250 тысяч тонн цинка в концентрате, значит, переработку мы планируем, ориентируясь на эти объемы.

Большая тема: мы запустили в 2010 году обновленный Среднеуральский медеплавильный завод (СУМЗ) в Ревде — это одно из наших основных плавильных предприятий. По сути, мы превратили советский завод, построенный еще в сороковых годах, в производство, отвечающее экологическим требованиям европейского стандарта. Осталось до конца разобраться с аспирацией, и будет стандартное европредприятие.

За пять лет и 12 миллиардов рублей фактически возведен новый завод: построены новый кислородно-компрессорный цех, отделение очистки промышленных стоков, новый цех серной кислоты, проведено техническое перевооружение металлургического производства. В основе — две печи Ванюкова, которые, во-первых, отличаются высокой удельной производительностью и, во-вторых, позволяют отходящие при плавке газы утилизировать в сернокислотном производстве. В результате производительность завода возросла в полтора раза, до 150 тысяч тонн черновой меди в год, а степень преобразования диоксида серы в серную кислоту мы повысили до 99,7 процента, что практически исключает выбросы опасного соединения в атмосферу. Подобной утилизации на плавильных предприятиях в России нет.

В этом году рассматриваем проект коренной модернизации комбината «Святогор» в Красноуральске. Пока расчетный бюджет проекта — 5 миллиардов рублей. Если со следующего года начнем, то в 2016 году должны закончить, и «Святогор» тоже будет соответствовать евростандарту. Здесь за основу мы взяли передовую «зеленую» технологию автогенной плавки Ausmelt, которая обеспечивает высокую производительность при полной утилизации сернистых газов.

Я считаю большим делом процесс реконструкции на «Уралэлектромеди» (УЭМ) в Верхней Пышме — в прошлом году мы запустили первую очередь нового электролизного производства на безосновной технологии. В старом электролизном цехе медь осаждается на медные основы, а в новом применяются постоянные катоды из нержавеющей стали. Так мы из технологической цепочки исключаем целый передел по изготовлению медных матричных основ: производство становится и быстрее, и дешевле. Сейчас мы готовим продолжение этого проекта — документацию, площадку под создание второй очереди этого производства; со следующего года начнем стройку. А запустить планируем в конце 2015-го — начале 2016 года. Потом будет третья очередь — это должно случиться к 2018 году. И на этом реконструкция УЭМ, полагаю, завершится.

Инвестиции в энергобезопасность

— Широко известен ваш проект строительства объектов малой энергетики на предприятиях. Расскажите, пожалуйста, о нем подробнее.

— Да, это, прямо скажем, вынужденная мера. Мы решили заниматься собственной малой генерацией по двум причинам. Первая — энергобезопасность. Это же ЧП — обесточить медеплавильный завод, например наш СУМЗ, где огромный медеплавильный цех, сернокислотное производство, кислородная станция. Да, отключение может произойти всего на секунду, но все останавливается — срабатывает автоматика. А процесс ввода всего производства в рабочий режим может занять и пять минут, и несколько часов. Раз не стало электроэнергии — остановились циркуляционные насосы, обеспечивающие охлаждение печи. Если это продолжится какое-то время (никто вам никогда не скажет точно какое), то печь может взорваться.

Мы, конечно, после первого крупного прецедента приняли упреждающие меры, в частности поставили дизельные электростанции, поэтому если что-то произойдет, то мы хотя бы можем запустить насосы, иметь аварийное освещение и прочее. Но тем не менее перезапускать завод после остановки непросто, это выливается в огромные затраты, тем более зимой. И теперь на СУМЗе мы заканчиваем монтаж и запускаем собственную мини-ТЭЦ — она будет обеспечивать подачу минимально необходимой мощности на предприятие, его безаварийную и безостановочную работу в случае отключения электроэнергии по высокой стороне. Газопоршневые установки общей мощностью 21,5 мегаватта обеспечат нам безопасность производства, но, главное, безопасность людей.

— 21,5 мегаватта — это много.

— Так СУМЗ в рабочем режиме в среднем потребляет 70 мегаватт мощности — это большое градообразующее предприятие.

И вторая причина, сами понимаете, — рост тарифов. Они превысили тарифы в Америке и приближаются к европейским, а если рост продолжится, то не совсем понятно, как конкурировать на мировом рынке.

— Где еще предусмотрены станции?

— Четыре проекта по малой генерации мы должны запустить в строительство со следующего года. Точно будет своя генерация на «Уралэлектромеди», будет на Гайском ГОКе (Оренбургская область), там есть старая станция на 50 мегаватт с готовыми сетями, ее необходимо реконструировать. Это первоочередные. Хотим сделать свою станцию в Красноуральске. По четвертому проекту — пока решаем, где будем его реализовывать.

— А как быть с производимым теплом?

— Сейчас мы считаем баланс по городам. В Верхней Пышме тепло точно пойдет в город: для этого есть и возможности сетей, и спрос, особенно с учетом строительства новых микрорайонов. В  Гае тепло и так шло на город и на завод вместе — станция там уже существовала, так что там ничего нового придумывать не надо.

Инвестиции в будущее

— Большинство активов УГМК — якорные на своих монопрофильных территориях. Как холдинг себя чувствует там?

— Да, эта тема нас напрямую касается. Многие города, где располагаются предприятия нашего холдинга, — это города-заводы или города-ГОКи. Большущая проблема — отток населения. Как заинтересовать молодых людей, чтобы они оставались в городе, чтобы оставались их дети, внуки, — это наши постоянные вопросы. Поэтому у нас на этот счет есть обширная программа. Мы обеспечиваем хороший уровень дохода, предоставляем социальный пакет. Нам нужны специалисты на каждой конкретной территории — мы их обучаем, только чтобы они возвращались потом домой. Когда молодые люди создают семью, мы на определенных условиях обеспечиваем их жильем и работой. Кроме того, на предприятиях в моногородах мы сохранили социальную сферу. Конечно, это не совсем наша роль, кроме того, это огромные затраты, и мы их покрываем из своей чистой прибыли, но иначе совершенно непонятно, как удерживать людей.

— Но это, в общем, не новшества, а вот ваш музей военной техники « Боевая слава Урала» в Пышме — неочевидная инициатива.

— А вы знали, что 80 процентов гильз для снарядов и патронов Красной Армии во время Великой Отечественной войны были изготовлены из уральской меди в Верхней Пышме? Победа ведь не только на фронтах ковалась. Урал был центром оборонной промышленности. Подвиг наших заводчан — это наша великая история. Мы к ней, я лично, относимся с огромным почтением. Все началось в 2005 году. Это было наше совместное начинание с инициативной группой ветеранов. Тогда к нам попали две пушки, которые участвовали в освобождении от фашистов Советской Белоруссии, а 9 мая 2006 года мы уже открыли первую экспозицию из десяти экспонатов. Коллекция довольно быстро росла, поэтому на «Уралэлектромеди» было создано специальное подразделение — участок ремонта, реставрации военной техники и ретроавтомобилей. Некоторые из экспонатов были поставлены его специалистами «на ход» и ежегодно принимают участие в торжественном шествии 9 мая в Верхней Пышме. Большая часть музея находится под открытым небом, а в мае этого года мы открыли еще и выставочный центр — новое трехэтажное здание площадью семь тысяч квадратных метров. Коллекцию пополняем постоянно, сейчас экспонатов больше двухсот. Из последних — легендарный Т-34, найденный в ходе поисковых работ в окрестностях Синявинских болот (в местах боев за Ленинград) и истребитель Як-9У, ставший одиннадцатым в нашем собрании самолетов времен Великой Отечественной войны. А еще недавно в Верхнюю Пышму из Ямало-Ненецкого округа привезли паровоз марки «Ов» с легендарной 503-й сталинской стройки. Он более пятидесяти лет простоял в тундре. Сейчас его реставрируем и разместим на площадке музея. В общем, это процесс творческий и заниматься им можно и нужно постоянно.

Верхняя Пышма — Екатеринбург

 

Гибкость в теле

Глеб Жога

Массивный и по традиции почитаемый старопромышленным экономический комплекс Свердловской области в последние годы проявил недюжинную гибкость в динамике и внимание к сервисному сектору в структуре. Для полного счастья не хватает инвестиций

Фото: Legion-Media

Для понимания социально-экономических процессов, происходящих в Свердловской области, важно не забывать, казалось бы, простейшую его характеристику — это большой и весьма разнообразный регион. По численности населения он на пятом месте в стране, а по валовому продукту — на шестом. Регион по-прежнему один из самых индустриально ориентированных в России: производство промышленной продукции обрабатывающих производств на душу населения здесь составляет 270 тыс. рублей (в стране в среднем в полтора раза меньше — 176 тыс. рублей). Вообще, такое положение вещей отличает весь старопромышленный Урал: с соседними регионами у области много общего. Однако и в своем макрорегионе Свердловская область среди первых. Абсолютный же лидер в промориентированности на Урале — Пермский край.

Важно, что, хотя свердловская промышленность имеет явно выраженную отраслевую основу — металлургические производства, монопрофильной ее не назовешь. На производителей труб, алюминия, меди и черных металлов в последнее время здесь приходится около 45% промышленной отгрузки, причем эта доля постепенно снижается. Но такая динамика на Урале не общее место. Большинство губерний застыли в своем отраслевом профиле, а иные и вовсе скатываются к монопрофильности (например, Оренбуржье, которое в последнее время забросило свое машиностроение, вполглаза следит за развитием металлургии и всецело тяготеет к углеводородному центризму).

Важно и то, что индустриальный тип хозяйствования на Среднем Урале в последние годы сопровождается бурным ростом сервисного сектора. Эпицентр роста — агломерация Екатеринбурга. Номинально по размерам и численности она — четвертая в стране (после Московской, Санкт-Петербургской и Самаро-Тольяттинской). Но если считать по эффективности и диверсифицированности экономики, транспортно-логистическому потенциалу, средоточию центральных офисов компаний, представленности дипломатических миссий, да и просто по обороту розницы, то Екатеринбург конкурирует скорее с Новосибирском, а не с Самарой, а во-вторых, значительно отрывается от обоих преследователей в гонке за позицией третьего агломерационного центра в стране после Москвы и Санкт-Петербурга.

Динамика основы

В минувшую острую фазу финансово-экономического кризиса регион (вместе с родственной Челябинской областью) стал одним из основных пострадавших. Например, в первом квартале 2010 года сокращение объемов производства по стране в целом составило 14,9%, а в Свердловской области — 26,3% (в Челябинской — 28%). По итогам 2009 года ВРП Среднего Урала просел на 11,6%, в среднем по стране — на 7,8%. Такое падение всецело определяется структурой промышленности Среднего Урала. Во-первых, сразу сжались объемы продаж у экспорториентированных металлургов. Затем съежилось машиностроение: на волне прежнего роста среди машиностроителей лучше всего себя чувствовали те, кто обслуживал инвестиционный заказ добывающих отраслей, который с наступлением проблем на финансовых рынках тоже быстро иссяк.

Из кризисной ямы Свердловская область смогла выбраться быстро (чего Челябинская сделать не сумела). Уже в 2010 году регион восстановил позиции. А большую часть периода посткризисного умеренного роста Свердловская область и вовсе развивалась быстрее всех в макрорегионе. Последнее стало базой захватывающего противостояния двух местных лидеров в 2011–2012 годах: диверсифицированной Башкирии, долгое время твердо удерживавшей стабильные темпы развития и увереннее всех проходившей кризис, и прежде считавшейся громоздкой и инерционной Свердловской области, стремительно провалившейся на самое дно, но не менее стремительно оправившейся и вернувшейся к росту. Пиком торжества Среднего Урала стало начало осени 2013-го, после чего регион постепенно начал погружаться во всеобщее болото умеренного роста.

Урожайность 2012 года для Свердловской области, как и падение в острую фазу кризиса, в основном дали металлургия и машиностроение. Заметим, в посткризисное время территория выиграла от преобладания в структуре промышленности цветной металлургии (меди в первую очередь), а не черной, — восстановление спроса и цен на этих рынках серьезно различалось в пользу цветмета. Во многом от этого, казалось бы, похожая по структуре промышленности, но больше чернометаллургическая Челябинская область так и не оправилась.

С машиностроением ситуация и вовсе переменилась. Теперь в галопирующий рост пошла оборонная промышленность, питающаяся не сырьевым спросом, а щедрым госзаказом. Есть и пограничные проекты. Так, в 2010 году много внимания привлек запуск совместного предприятия группы «Синара» и концерна Siemens AG — «Уральские локомотивы». СП базируется на промплощадке Уральского завода железнодорожного машиностроения. Производство локомотивов и вагонов с ходу пошло в хороший рост — заказ, конечно, не оборонный, однако рыночной структурой главного потребителя — РЖД — точно не назовешь.

Динамика дополнения

В посткризисный период в Свердловской области серьезно заявили о себе еще как минимум две отрасли «второго эшелона»: АПК-пищевка и производство стройматериалов. Пищевая промышленность в кризисный провал держалась стабильнее и увереннее большинства секторов экономики. Эта тенденция характерна для многих территорий. Причина ее понятна: неэластичность спроса со стороны населения на продукты питания. Во многом это определило и уже упоминавшуюся стабильность Башкирии — агропром республика раскрутила, пожалуй, сильнее всех на Урале.

Однако и в агропроме Свердловской области не обошлось без металлургов. Один из самых успешных представителей уральской пищевки появился благодаря вложениям Уральской горно-металлургической компании. В результате молочное подразделение «УГМК-агро», чем очень гордятся в холдинге, демонстрирует самые высокие надои в регионе, а подразделение овощеводов уверенно завоевало свое место на полках местных гастрономов.

Производители строительных материалов в период экономического расцвета в начале первой декады 2000-х рассматривались в основном как придаток бурно растущего строительства (в первую очередь жилищного). В какой-то момент сектор набрал массу и стал рассматриваться как самостоятельный объект управления. Например, прежний губернатор Свердловской области Эдуард Россель в какой-то момент заявил, что Средний Урал в скором времени должен стать российским центром по производству цемента. Планам сбыться было не суждено: застой в российском строительстве (и, как следствие, в отрасли стройматериалов) начался еще до мирового кризисного обвала, и сектор на годы залег на дно.

Развитие строительной отрасли после кризиса в Свердловской области и правда не под стать мощному, самому большому на Урале индустриальному комплексу. Если в период посткризисного восстановления область еще могла претендовать на лидерство по объемам выполненных строительных работ среди соседей по макрорегиону (напомним, что все они еще и попросту меньше Свердловской области), то в 2012 году первенство по валу окончательно захватила Башкирия. Причем удерживать позиции Свердловская область может лишь с помощью промышленного строительства. С возведением жилья дела обстоят еще хуже: по вводу площадей на душу населения Средний Урал уступает и Башкирии (республика — давний недостижимый лидер в макрорегионе по строительству жилья), и Челябинской области, и среднероссийским показателям.

Уже в посткризисный период среднеуральские производители стройматериалов стали позиционироваться отдельно от местной строительной отрасли. Крупным источником спроса на их продукцию стало строительство в Югре и Ямало-Ненецком автономном округе. Ярче проявились транспортные проблемы. За рынок Югры свердловчане яростно сцепились с конкурентами из Западной Сибири, которые доставляют грузы на север реками. Но совсем недавно совместными усилиями разработан так называемый Уральский полярный транспортный коридор, по которому груз может доставляться из Свердловской области до Приобья и Надыма в сторону Салехарда. Он сокращает протяженность пути втрое. В результате оживление спроса в соседнем регионе и осознание общих проблем, решить которые оказалось возможно только сообща, привело к невиданной доселе кооперации игроков сектора. Сегодня Уральский строительный кластер — одно из самых активно упоминаемых в информационной среде отраслевых промышленных объединений.

Источники питания

Высокой финансовой отдачей от своего увесистого экономического комплекса Свердловская область похвастаться не может. Результат, в общем, неплох: доходы позволяют холдингам реализовывать инвестиционные программы, областная казна имеет более или менее стабильные поступления, в отличие, например, от все той же Челябинской области, с 2009 года непрерывно страдающей от недобора налога на прибыль. Но такой финансовый результат в 1,7 раза хуже, чем у давнего абсолютного лидера по удельной эффективности экономики. А таковым на Большом Урале является Пермский край, которому мощный нефтяной комплекс «ЛУКойла» и суперрентабельные предприятия объединенного «Уралкалия» обеспечивают высокие заработки.

Неоднозначна в Свердловской области и ситуация с инвестициями. Вообще, Свердловская область — хронически недоинвестированный регион. Суммарная отчетная стоимость ее фондов соответствует размеру экономики в целом, а вот покрытие учетной стоимости остаточной балансовой стоимостью фондов составляет менее половины. Это не очень хороший результат даже для старопромышленного Урала, не говоря уже об экономике страны в целом. Свердловская область если и может потягаться с российскими лидерами в текущем промышленном развитии, то от центров притяжения инвестиций Средний Урал отстает кратно. (Оговоримся, однако, что по этому показателю дифференциация предприятий в области даже внутри одной отрасли очень велика: успешные игроки в период сырьевого роста успели провернуть весь цикл модернизации, аутсайдеры продолжали деградировать.)

В 2011 году в регионе была предпринята попытка переломить накатанную траекторию инвестиционного процесса. Тогдашний губернатор Александр Мишарин решил опираться на привлечение в Свердловскую область создаваемой в рамках реформы РЖД Второй грузовой компании (однако не только на это — в регионе было сформировано благоприятствующее инвестиционное законодательство, созданы новые институции, зачата особая экономическая зона и т. п.). Этот шаг тут же отразился и на отчетности: по показателям инвестиций регион моментально взобрался выше уральских соседей, от которых в прежние годы не очень-то отличался. «Пробила» область и среднероссийский уровень. Однако искусственная составляющая принятой меры себя незамедлительно проявила: в следующие годы объем вложений в основной капитал все равно просел ниже среднего по стране, а отрыв от уральских соседей значительно сократился.

График 1

Свердловская область имеет выраженную отраслевую направленность, однако для монопрофильного региона она слишком диверсифицирована

График 2

Провалившись ниже среднего по стране в кризис, Средний Урал продемонстрировал довольно интенсивный отскок в последующий период

График 3

2012 год - пик торжества Свердловской области над соседями по Уралу

График 4

Машиностроение выстрелило после кризиса, но потом начало тормозить

График 5

Пищевая промышленность проходила кризис без сильных провалов

График 6

Строительная отрасль на Среднем Урале активного роста не демонстрирует

График 7

Башкортостан - давний уральский лидер по строительству жилья

График 8

Осень-2012 принесла падение прибылей для уральских компаний

График 9

Урал - хронически недоинвестированный регион

 

Падение металла

Полоус Мария

Плохая конъюнктура на мировых рынках металлов больно ударила по металлургической отрасли Свердловской области. Компании пересматривают стратегии развития, а администрация региона намерена изменить тренд бюджетными вливаниями

Фото: Legion-Media

В первом полугодии 2013 года мировой рынок металлов падал. По данным London Metal Exchange (LME), если в январе тонна алюминия стоила 2,1 тыс. долларов, то в середине октября уже — 1,8 тыс.; медь, соответственно, 8,2 и 7,1 тыс. долларов; никель — 1,7 и 1,4 тысячи. Свинец за это время подешевел с 2,3 тыс. до 2,1 тыс. долларов, цинк подешевел с 2 тыс. до 1,87 тыс. долларов. Это, конечно же, негативно сказалось на показателях металлургической отрасли Свердловской области, что вынудило компании искать способы выживания и новые пути развития.

Алюминий на консервацию

Сильнее всего падение цен отразилось на производителях алюминия. Еще в 2012 году подразделение холдинга СУАЛ (в Свердловской области в него входят Богословский и Уральский алюминиевые заводы), Объединенная компания «Русал», получила убыток 5,4 млрд рублей (против прибыли 1,2 млрд рублей годом ранее). «Русал» был вынужден приостанавливать деятельность на трех предприятиях в регионе.

На Уральском алюминиевом заводе в Каменске-Уральском летом 2013 года было законсервировано электролизное производство. В «Русале» это объясняют высокими тарифами на электроэнергию и негативной конъюнктурой рынка. «Средний тариф по электроэнергии за четыре месяца 2013 года составлял около 1,9 рубля за киловатт-час, доля затрат на электроэнергию в себестоимости продукции — около 41 процента», — объясняют в компании.

Консервация может быть введена и на Богословском алюминиевом заводе, однако окончательно решение еще не принято. О том, что электролизное подразделение несет убытки, стало известно еще в 2012 году. Чтобы сохранить производство, компания получила спецтариф для отдельных корпусов (3 цента за 1 кВт·час) и запланировала открытие производства катанки (мощность — 33 тыс. тонн в год, инвестиции должны составить 25 млн долларов). Но в 2013 году стало понятно, что новая линия не повысит рентабельность предприятия — чтобы строительство производства было экономически выгодным, цена алюминия должна стабилизироваться на отметке 2,3 тыс. долларов за тонну (сейчас — 1,75 тыс. долларов).

Также «Русал» намерен приостановить работу Полевского криолитового завода. «Предприятие построено в 1907 году и работает по устаревшей “мокрой” технологии с себестоимостью 1,75 тысячи долларов за тонну алюминия. Для повышения конкурентоспособности предприятия его необходимо модернизировать и перевести на “сухой” способ производства продукции с расчетной себестоимостью 1,1–1,2 тысячи долларов за тонну. Поэтому завод планируется приостановить для дальнейшей модернизации. Компания начинает выполнение НИОКР», — рассказали в «Русале». Ожидается, что до конца года с предприятия будет уволено 600 человек (всего работает 830).

Из-за негативной конъюнктуры рынка ухудшило показатели еще одно предприятие в регионе — Каменск-Уральский алюминиевый завод (управляющая компания — «Алюминиевые продукты»). За первое полугодие 2013 года компания получила чистую прибыль в 143 млн рублей (против 408 млн за аналогичный прошлогодний период). Завод рассчитывает повысить рентабельность после запуска нового прокатного комплекса (его общая стоимость — 23 млрд рублей). Предполагается, что реализация проекта увеличит объем производства авиационных плит и листов на 165 тыс. тонн. Продукция будет поставляться Boeing и Airbus. Объем ее реализации превысит 40 млрд рублей. По планам, первая очередь прокатного цеха начнет работать в 2014 году.

Стальные убытки

Объем производства «ВИЗ-Сталь» (входит в Новолипецкий металлургический комбинат) за первое полугодие составил 76,4 тыс. тонн электротехнической анизотропной стали (в прошлом году — 163,4 тыс. тонн), при том что цены на продукцию предприятия упали на 10%. «Стоимость продукции “ВИЗ-Стали” определяется рыночной ситуацией и характером контрактов. Сегодня на рынке высока конкуренция, в том числе со стороны китайских производителей», — сказали в пресс-службе «НЛМК-Урал». С 2012 года для повышения эффективности завод был вынужден выводить на аутсорсинг непрофильные подразделения — юридическое и бухгалтерское обслуживание, организацию упаковки и отгрузки продукции, питание, хозяйственные и пожарные службы, внедрение ИТ-технологий. Эти направления были выведены в отдельные юридические лица. Таким образом, из структуры «ВИЗ-Стали» были переведены на аутсорсинг 250 человек.

Снижение объемов производства отмечается и на Первоуральском новотрубном заводе (входит в Челябинский трубопрокатный завод). Компания снизила за второй квартал 2013 года объемы продаж труб с 216,5 тыс. тонн в аналогичный период прошлого года до 178 тыс. тонн. Показатели по итогам работы в первом полугодии 2013 года в компании не раскрывают, однако и в 2012-м финансовая отчетность предприятия ухудшалась: чистая прибыль сократилась на 730 млн рублей (с 871 млн до 140 млн рублей). Если в прошлом году компания сократила сотрудников (с 10,2 тыс. до 9,9 тыс.), то в этом году планирует урезать рабочую неделю. «Возможно сокращение рабочей недели для 80 процентов административного персонала. Речь идет о переходе на 32-часовую неделю. Пока для компании это, скорее, превентивная мера, которая позволит эффективнее управлять загрузкой рабочего времени в условиях нестабильности рынка», — отмечают в пресс-службе завода. Разные производственные мощности ПНТЗ имеют разную загрузку в зависимости от выпускаемого сортамента: одни полностью укомплектованы заказами, в том числе на отдаленную перспективу, другие больше зависимы от турбулентности рынка и переходят на график работы, позволяющий гибко реагировать на поступающие заказы. В целом на предприятии мощности загружены на 80%.

Сбросить руду со счетов

«Евраз Груп» из-за ухудшения показателей был вынужден отказаться от одного из активов в Свердловской области (в целом валовая прибыль по холдингу сократилась с 439 млн долларов в первом полугодии 2012 года до 183 млн в 2013-м). Компания продала Высокогорский горно-обогатительный комбинат (ВГОК). Новым собственником стало научно-производственное региональное объединение «Урал» из Челябинской области. Актив был продан за 20 млн долларов (в прошлом году убыток предприятия до вычета налогов составил 11 млн долларов). «Продажа ВГОКа соответствует стратегии “Евраза” в горнодобывающем сегменте, где мы концентрируем наши усилия на крупных проектах с низкой себестоимостью, обеспечивающих компании эффективную вертикальную интеграцию. В настоящее время ВГОК не является для “Евраза” профильным активом, так как потребности нашего Нижнетагильского металлургического комбината в железорудном сырье в полной мере и при меньших материальных затратах обеспечивает Качканарский ГОК», — пояснили в «Евразе».

Впрочем, уже в прошлом году Качканарский ГОК, обеспечивающий НТМК, по сравнению с 2011 годом снизил чистую прибыль с 21 млрд рублей до 8,4 миллиардов. «Из-за высокой себестоимости продукции наше предприятие остается в зоне убыточности. Сейчас для нас важно показать не столько рост производительности, сколько сокращение издержек», — сказал вице-президент «Евраза» по крупным проектам и руководитель дивизиона «Руда» Марат Атнашев . Компания намерена сократить издержки за счет энергетических проектов (цена электроэнергии составляет 30% себестоимости продукции). Электростанция ГОКа увеличит свои мощности почти в два раза — до 120 МВт.

Снижение показали также предприятия холдинга «Уральская горно-металлургическая компания». Так, Среднеуральский медеплавильный завод за второй квартал 2013 года получил убыток в 605 млн рублей (против прибыли в 635 млн за второй квартал 2012 года). «Святогор» снизил прибыль с 984 млн рублей за первое полугодие 2012 года до 365 млн рублей, Ревдинский завод по обработке цветных металлов — с 23,8 млн до 809 тыс. рублей, «Уралэлектромедь» — с 2,1 млрд до 421,3 млн рублей. Металлургический завод имени Серова увеличил убыток до 711 млн рублей (против 91 млн рублей в первом полугодии 2012 года).

Впрочем, это не мешает компании реализовывать инвестпроекты на своих предприятиях. В целом в техперевооружение за 2013 год суммарно будет вложено 50 млрд рублей. Например, на «Святогоре» начата реконструкция металлургического производства.

Отправила на простой свои подразделения и титановая корпорация «ВСМПО-Ависма». Хотя компания за январь-июнь 2013 года увеличила чистую прибыль до 3,7 млрд рублей, до 2014 года на заводе приостановлено производство ферротитана. «В нынешнем году ситуация для ферротитана на европейском рынке сложилась очень невыгодная — реализация практически остановилась. Поэтому руководство корпорации приняло решение приостановить выпуск ферротитана на четыре месяца. Это не означает ликвидацию и расформирование плавильно-литейного цеха», — сообщили в корпорации. Также в цехах №12 и №51 ВСМПО летом было объявлено сокращение 10% сотрудников в каждой дирекции.

Спасительная заморозка

Свердловское правительство намерено решить проблемы промышленников за счет Программы развития отрасли до 2020 года (она должна быть принята до ноября). Предполагается, что в рамках программы в отрасль будет инвестировано порядка 34 млрд рублей бюджетных и внебюджетных средств, сообщил министр промышленности Свердловской области Владислав Пинаев . «К 2020 году объемы продукции должны вырасти в 2,7 раза по сравнению с 2014 годом, инвестиций — в два раза», — отметил Пинаев. На развитие промышленности планируется выделить 4,2 млрд рублей из регионального бюджета, на научно-технические проекты — 871 миллион.

В свердловском отделении Горнометаллургического профсоюза России особо отмечают, что без заморозки тарифов естественных монополий (железнодорожные перевозки, электроэнергия, газ) для металлургических предприятий не обойтись. Данную инициативу поддерживает и директор института экономики УрО РАН Александр Татаркин . «Из-за удорожания электроносителей предприятия вынуждены снижать доходность компаний. Сторонам необходимо найти компромисс и договориться о сдерживании тарифов, чтобы это не повредило ни металлургам, ни энергетикам, которые также планируют собственные инвестпрограммы», — говорит Татаркин.

Екатеринбург

График

Оживление на рынках металлов началось лишь в последнее время

 

Гордость «Швабе»

Александр Чертков

Российские оборонно-промышленные предприятия не только производят высокотехнологичное оружие, но и поставляют на российский и мировые рынки уникальную гражданскую продукцию. Сегодня ее доля в холдинге «Швабе» достигает 35%

Генеральный директор «Швабе» Сергей Максин

В истории российского оборонно-промышленного комплекса был сложный период, когда лишенным государственного заказа предприятиям приходилось выживать за счет иностранных заказов. Эти компании выжили и, более того, сейчас успешно развиваются. Одно из таких предприятий — холдинг «Швабе», ведущий российский разработчик и производитель оптоэлектроники, входящий в госкорпорацию «Ростех». Холдинг — это 20 тыс. сотрудников, 37 компаний (НИИ и производственные объединения, конструкторские бюро и институты, занимающиеся проблемами оптики). Сегодня предприятия холдинга выпускают около 6 тыс. наименований военной и гражданской продукции, разрабатывают и производят высокотехнологичные оптико-электронные системы и комплексы, оптические материалы, медицинскую технику, энергосберегающую светотехнику. Продукция «Швабе» уже поставляется в 83 страны мира, и в ближайшие годы этот круг может быть значительно расширен.

О международном сотрудничестве и технологических достижениях холдинга рассказал генеральный директор «Швабе» Сергей Максин .

— Сергей Валерьевич, какие рынки приоритетны для холдинга сегодня и на какие планируется выйти?

— Каждый зарубежный рынок особенный, прежде всего по структуре спроса. Если говорить о наших оптико-электронных системах, то в первую очередь ими интересуется Юго-Восточная Азия. Российские оптические материалы по-прежнему очень востребованы в Европе и Америке. Для медицинской техники одним из приоритетных остается рынок СНГ, а перспективными выглядят европейский и азиатский рынки. Кроме того, сегодня у холдинга хорошие возможности побороться на глобальном рынке энергосберегающей светотехники. Здесь мы в ближайшие годы можем претендовать на лидерство не только в России и СНГ, но и, к примеру, в Германии.

— Все это пока планы, или уже есть реальные достижения?

— Мы говорим только о практике. Наша медицинская техника уже сейчас поставляется в 30 стран мира, в том числе на такие высококонкурентные рынки, как Швейцария, Германия, Голландия. Наше геодезическое, медицинское, светотехническое оборудование, приборы наблюдения пользуются спросом в Австрии, Великобритании, Германии, Израиле, Индонезии, Турции, Швейцарии. Это только те страны, которые я вспомнил сразу. И конечно же, практически на всем пространстве бывшего СССР. География экспорта «Швабе» постоянно расширяется — в этом году начались поставки в Кувейт и Бахрейн. Уже сформирован портфель заказов на пять лет более чем на 81 млрд рублей, то есть, когда мы говорим о перспективах, мы имеем в виду, что все они так или иначе уже подкреплены реальными контрактами и проектами.

— Насколько важно для вашей компании участие в международных выставках?

— Международные научно-технические шоу — это не только и не столько контракты здесь и сейчас, но и важный задел на будущее. Высокотехнологические компании в современном мире должны постоянно показывать, что они не буксуют, занимаются новыми разработками. В общем, не теряют потенциал. Поэтому ежегодно предприятия холдинга участвуют в десятках научно-технических выставок.

Посмотрите, с какой частотой компании представляют новинки в области бытовой электроники, — по два раза в год! Наши профильные рынки: медицинское оборудование, оптические системы, оборонный и космический комплексы, к счастью, более консервативны. Но только потому, что и глубина проработки каждого нового продукта у нас совсем другая, и служат они не год и не два, а десятилетиями.

Например, на международном авиационно-космическом салоне Paris Airshow 2013 и на Aero India 2013 Уральский оптико-механический завод (УОМЗ) продемонстрировал оптико-локационные станции для самолетов Су-27 и МиГ-29 и их модификаций, а также обзорно-поисковую систему для установки на вертолеты Ми-17. Эти системы полностью разработаны на современной элементной базе. Это техника, которая будет эффективно работать ближайшие двадцать лет. Там же мы показали и гражданские системы оптического наблюдения — оборудование для спасателей, энергетиков и дорожников.

Относительно новая линейка — системы для гражданских беспилотников, которые сейчас очень востребованы для мониторинга инфраструктурных объектов: автодорог, нефте- и газопроводов, линий электропередачи.

На крупнейшей арабской медицинской выставке Arab Health 2013 в Дубае в январе 2013 года УОМЗ провел переговоры с партнерами из 35 стран мира, в том числе из Алжира, Катара, Кувейта, Бахрейна, Ливии, Шри-Ланки, Бразилии и Индии. Новосибирский приборостроительный завод работал на оборонной выставке в регионе Ближнего Востока и Северной Африки IDEX-2013 в Абу-Даби. НИИ «Полюс» имени Стельмаха в мае участвовал в работе крупнейшей в мире выставки лазерной техники и ее комплектующих Laser World of Photonics 2013 в Мюнхене. И так далее.

— Вы постоянно перечисляете оборонную и гражданскую продукцию холдинга через запятую, но оборонка все- таки идет на первом месте. Это привычка или отражение реально существующих пропорций?

— В денежном выражении продукты специального назначения пока приносят нам 65 процентов прибыли, гражданского — порядка 35 процентов. У каждого отдельного предприятия этот показатель свой. И мы, безусловно, будем пытаться эту структуру прибыли менять — активно расширять выпуск и сбыт гражданской продукции, чтобы в ближайшее время выйти на соотношение 50 на 50. Особо подчеркну: гражданское направление мы развиваем очень быстрыми темпами, дополняя технологиями из спецпроизводства. В советские годы гражданская продукция выпускалась у нас по остаточному принципу. И именно здесь существует то отставание, которое сейчас можно и нужно наверстывать.

Ориентир 50 на 50 — это не просто наше желание. Мы внимательно анализировали рынки, структуру, динамику потенциальных заказов продукции специального назначения и на внутреннем, и на зарубежных рынках. Мы также смотрели, каково соотношение гражданской и военной продукции у наших основных зарубежных конкурентов. Словом, определили цель исходя из финансово-экономических рисков.

— Какую долю мировых рынков по основным видам продукции вы можете занять, скажем, к 2020 году?

— Поскольку, еще раз повторю, мы проводили соответствующий тщательный анализ, готов ответить конкретными цифрами. Наши оптико-электронные системы специального назначения получат 17,8 процента мирового рынка, объем продаж составит 40,8 млрд рублей. Доля холдинга увеличится в 1,9 раза. Наши оптические материалы, соответственно, 0,5 процента и 7,4 млрд рублей, увеличение в 3,6 раза. Медицинская техника — 0,3% и 11,8 млрд рублей, увеличение в три раза. Энергосберегающая светотехника — 0,3 процента и 7,5 млрд рублей. Доля холдинга увеличится в пять раз. Это те ориентиры, которые мы для себя определили исходя из уже имеющихся заделов.

— Планируете справляться своими силами, или без привлечения зарубежных технологий не обойтись?

— У нас, безусловно, есть собственные и вполне заслуженные достижения. Но есть и реальное понимание того, что без притока свежих идей и технологий, на одной только гордости, далеко не уедешь. Мы заинтересованы в импорте современных технологий и активно его развиваем. Например, 29 мая 2013 года на Вологодском оптико-механическом заводе (ВОМЗ) открылся центр лицензионного производства тепловизионных камер Catherine XP по технологии французской фирмы Thales. Эти камеры устанавливаются на модернизированные тепловизионные приборы, используемые в бронетанковой технике. Этот участок ВОМЗа выглядит сегодня как фрагмент европейского производства. Уже освоено производство тепловизионных камер гражданского назначения — для дистанционного контроля утечек тепла, проверки контактных сетей в энергетике. Камеры настолько чувствительны, что контролировать сети можно с вертолета.

В области гражданского приборостроения мы работаем в кооперации с иностранными прикладными институтами, направляем туда стажироваться молодых специалистов. Наша конечная цель — на основе уже имеющейся и, безусловно, уникальной инженерной, научной и производственной базы внедрить в отрасль самые современные технологии и стандарты.

— Есть ли планы расширения холдинга, в том числе путем приобретения зарубежных компаний?

— Отчасти это продолжение предыдущего вопроса. Да, в рамках нашей стратегии развития до 2020 года эти задачи поставлены, и мы их сегодня прорабатываем. Без интеграции в мировой научно-технический потенциал, в разделение труда ни одна уважающая себя и стремящаяся к лидерству фирма сегодня не выживет.

— Чем из нынешних разработок может гордиться холдинг « Швабе»?

— Наши предприятия освоили порядка 80 уникальных технологий. Например, Лыткаринский завод оптического стекла специализируется на крупноразмерной оптике для больших телескопов. Вес одной из заготовок — 75 тонн. Такое стекло должно год остывать, затем полтора года полируется с наноточностью. Продукция предприятия поставляется в страны Евросоюза, Индию, другим зарубежным заказчикам. Здесь нам пока не у кого учиться. Это наше ноу-хау мирового уровня.

Холдинг участвует в создании Международного экспериментального термоядерного реактора (International Thermonuclear Experimental Reactor, ITER). В рамах ITER мы разрабатываем систему оптической диагностики параметров плазмы. И здесь наши специалисты и технологии признаны лучшими в мире.

На наших предприятиях освоено производство около 300 видов стекла, в том числе самого сложного в изготовлении. Например, лейкосапфира или искусственного алмаза. Эта оптика используется в лазерной технике, прицельных комплексах, медицине. Такой технологической базой не могут похвастаться многие наши именитые конкуренты.

Или вот совсем свежий пример. Национальный центр лазерных систем и комплексов «Астрофизика», единственный в России государственный научный центр, специализирующийся на разработке лазерно-оптических технологий, с нуля разработал лазерный комплекс, который способен разрезать ледовый покров толщиной один-два метра. Таких разработок в мире нет ни у кого. Благодаря ей существенно расширяются возможности промышленного освоения полярных широт, шельфовых месторождений и морских путей. А это для России и ее конкурентов на глобальной арене является стратегическим вопросом номер один на ближайшие десятилетия. В этом году на международной выставке инноваций в Швейцарии наш проект «Судовой лазер» получил золотую медаль.

Еще одно наше предприятие, «Гранат», разрабатывает комплекс лазерных средств для защиты морских судов от пиратов. Это тоже проблема, к сожалению, крайне актуальная в мировом масштабе.

— А из мирной продукции?

— В апреле этого года на «правительственном часе» в Госдуме мы показали нашим министрам и депутатам инкубатор для выхаживания новорожденных, неонатальный обогреватель, аппарат поддержки дыхания новорожденных, наркозно-дыхательный аппарат, другие разработки в этой сфере. Ведь холдинг «Швабе», помимо всего прочего, — единственный в России производитель оборудования для новорожденных, их выхаживания. Инкубаторы мы поставляем в 30 стран мира, в том числе в государства Евросоюза.

В общем, у нас достаточно уникальных наработок, которые уже сегодня позволяют нам на равных конкурировать с мировыми лидерами. Но я еще раз хотел бы подчеркнуть, что холдинг «Швабе» не собирается почивать на лаврах и тешить себя мыслями о предыдущих заслугах. Мы ориентированы только на развитие.

 

Титан модернизируется

Александр Чертков

Модернизация производства и расширение ассортимента высокотехнологичной продукции позволит корпорации ВСМПО-АВИСМА эффективнее бороться за новые рынки сбыта

Генеральный директор ВСМПО-АВИСМА МихаилВоеводин

Корпорация ВСМПО-АВИСМА, единственная в мире титановая компания, имеющая полный технологический цикл от переработки сырья до выпуска готовых изделий, несмотря на продолжающуюся нестабильность на мировом рынке, в 2012 году увеличила объемы производства титановой продукции до 30 тыс. тонн, тем самым на 12% превысив свой исторический максимум 2007 года.

О современном состоянии крупнейшей титановой корпорации и перспективах ее развития рассказал генеральный директор ВСМПО-АВИСМА Михаил Воеводин .

— Во время кризиса 2008 года титановый рынок, как, впрочем, и другие рынки металлов, сильно просел. Следует ли трактовать рост производства на предприятиях корпорации как завершение кризиса?

— Чтобы более точно понимать ситуацию, следует титановый рынок разделить на два: авиакосмический и промышленный. Рынок промышленного титана своих докризисных значений все еще не достиг, и, похоже, роста в ближайшее время ждать не приходится. Причины — нестабильность мировой экономики и снижение темпов роста китайской экономики.

А вот на рынке авиакосмического титана, а это примерно 40 процентов потребления мирового титанового проката, наблюдается стабильный рост. Для корпорации этот рынок наиболее важен — доля авиастроения в производимой нами продукции превышает 50 процентов. Он-то и позволил нам даже в кризис чувствовать себя вполне уверенно. В прошлом году мы отгрузили зарубежным заказчикам на 4,6 процента больше продукции, чем годом ранее. Но наиболее быстро, и это очень важная тенденция, растет внутренний рынок России и СНГ. В прошлом году сразу на 57 процентов.

— С чем это связано?

— Россия выбрала инновационный путь развития, а без титана тут не обойтись. Например, в сфере, которая напрямую касается нашего производства, реализуется государственная программа «Развитие авиационной промышленности на 2013–2025 годы». Эта программа предполагает содействие отечественным производителям гражданской и военной авиационной техники, ракетостроению. На одно только двигателестроение, между прочим, сегодня приходится более половины титанового проката, потребляемого авиастроением в России и СНГ.

Даже российский рынок промышленного титана сегодня выглядит многообещающе. «Росатом» строит 11 энергоблоков общей мощностью около 10 гигаватт, а в ближайшие пятнадцать лет планирует построить еще 26 энергоблоков, на которые потребуется около 12 тыс. тонн титановой продукции. Растет спрос и со стороны судостроителей. Если оценивать в целом, то к концу 2018 года спрос на титан и сплавы на российском рынке может вырасти вдвое по сравнению с 2010 годом.

— В каком направлении движется сегодня корпорация? Какие цели вы перед ней видите?

— Прежде всего, естественно, мы намерены расширяться. Наша цель — 35 процентов мирового рынка титановой продукции. Цель весьма амбициозная — титановый рынок высококонкурентный. Здесь работают американские компании Timet (с конца 2012 года подразделение Precision Castpart Corp.), RTI, ATI, кузнечные предприятия в Европе и США, японские Toho Titanium и Osaka Titanium, а также китайские производители.

Чтобы достичь поставленной цели, мы расширяем ассортимент продукции, причем прежде всего высокотехнологичной, с глубокой степенью переработки. Поэтому все большее место в наших поставках занимают медицина, спорт, нефтегазодобыча, вооружение, транспорт, потребительские товары. Каждый из этих рынков пока невелик по объему, но стабильно растет. До 2010 года корпорация ничего не производила для медицины. В прошлом году наша доля мирового медицинского рынка титана достигла примерно 23 процентов.

В общем, доля продукции глубокой переработки постоянно растет и сегодня составляет у нас примерно 60 процентов.

Кроме того, корпорация развивает производственную кооперацию с партнерами. Поставщиком Airbus и ее материнской компании EADS мы являемся с 1990-х годов. Сегодня мы обеспечиваем около 60 процентов потребностей этих компаний в титане. В 2009 году Airbus/EADS подписали с ВСМПО-АВИСМА долгосрочный контракт стоимостью 4 млрд долларов на поставку плоского и круглого проката из титановых сплавов, а также штампованных изделий. А в ходе авиасалона МАКС-2013 в подмосковном Жуковском мы подписали меморандум о взаимопонимании: ВСМПО-АВИСМА и Airbus будут совместно разрабатывать новые титановые сплавы.

ВСМПО-АВИСМА является партнером американской авиастроительной компании Boeing и поставщиком заготовок и деталей из титановых сплавов по долгосрочным соглашениям на закупку с 1997 года, когда Boeing заключил свой первый контракт с российским производителем титана. В 2009 году корпорация Boeing и ВСМПО-АВИСМА открыли первое в России совместное производство по обработке титана Ural Boeing Manufacturing. Завод оснащен самым современным оборудованием и занимается механической обработкой титановых штамповок для одного из самых передовых самолетов современной гражданской авиации Boeing 787 Dreamliner.

— Примерно шесть лет ВСМПО- АВИСМА осуществляет большую инвестиционную программу...

— В этом году мы планируем инвестировать около 8 млрд рублей. Корпорация осуществляет масштабную реконструкцию и модернизацию производства, что необходимо для обеспечения ее рыночной устойчивости. Если до недавнего времени внимание в основном уделялось наращиванию мощностей, то теперь и в последующие несколько лет инвестиции будут идти во внедрение, в производство высоких технологий.

 

Генератор инноваций

Вадим Пономарев

«Уральские локомотивы» — совместное предприятие Группы Синара и концерна Siemens — за короткий срок стали одним из лидеров отечественного транспортного машиностроения

Генеральный директор СП «Уральские локомотивы» Александр Салтаев

Предприятие «Уральские локомотивы» было организовано три года назад. За это время, по мнению генерального директора завода Александра Салтаева , «Уральские локомотивы» стали единственной в России специализированной промышленной площадкой для организации производства современных высокоскоростных электропоездов.

— В сентябре этого года в рамках деловой программы IV Международного салона техники и технологий « Экспо-1520» ваша компания представила уже второй проект грузового магистрального электровоза.

— В 2010 году в рекордно короткие сроки мы разработали и произвели самый мощный грузовой электровоз постоянного тока «Гранит» последнего технологического поколения, аналогов которому на «пространстве 1520» нет.

Для этого же рынка был разработан и грузовой электровоз переменного тока с рабочим пока названием «Проект 11201». На наш взгляд, это очень перспективная машина. Она может эксплуатироваться по системе многих единиц с синхронным управлением сцепа из любой кабины машиниста и способна водить поезда массой до 9000 тонн. Успешное применение асинхронного тягового привода компании Siemens с поосным регулированием момента позволяет реализовывать высокую силу тяги. Расчетные показатели удельного расхода электроэнергии на тягу поездов на 15–20 процентов ниже, чем у последних отечественных моделей электровозов с коллекторным приводом, а межремонтные пробеги увеличены в пять раз. Жизненный цикл локомотива рассчитан на 40 лет.

— В этом году вы также начали изготавливать скоростные электропоезда « Ласточка». При этом первоначально  предполагалось, что уровень локализации производства составит 55 процентов и только потом, к 2017 году, будет доведен до 80 процентов. Вы же уже на первом поезде достигли уровня локализации 62 процента. За счет чего?

— Чтобы достичь заданного уровня локализации, необходимо было в кратчайшие сроки расширить номенклатуру выпускаемых в России комплектующих, в первую очередь ликвидировать дефицит высокотехнологичных компонентов — систем безопасности, тормозных систем, электроники. И сейчас в проекте участвуют порядка 60 компаний-поставщиков.

Но есть еще один важный момент, имеющий решающее значение в локализации, — наличие квалифицированного персонала, включая менеджеров. «Уральские локомотивы» начали подбирать и обучать персонал, в том числе на заводе концерна Siemens в Крефельде, за полтора года до запуска производства «Ласточек» на предприятии. К 2017 году численность коллектива, задействованного в производстве скоростных электропоездов на «Уральских локомотивах», составит 1500 человек. В целом же, по предварительным оценкам, в рамках процесса локализации электропоездов «Ласточка» в разных регионах России будет создано более 10 тысяч новых рабочих мест по производству компонентов. В кооперационных поставках комплектующих будет участвовать более 150 российских предприятий.

— Чем уральские « Ласточки» будут отличаться от немецких электропоездов, которые уже успели оценить жители и гости Казани и Сочи?

— Изменений довольно много. Внешний вид состава сохранился, но специалисты завода внесли от 20 до 40 процентов изменений, в зависимости от узлов, в конструкцию электропоезда, разработанную компанией Siemens для Олимпиады-2014 в Сочи. Уральская «Ласточка» будет работать на постоянном токе, кроме того, это более мощная машина, которая способна при частых остановках быстрее набирать скорость. Она адаптирована к российским климатическим условиям. Из-за сложных российских топографических условий предъявлены повышенные требования к системам автотормозного и тягового оборудования.

Параллельно с освоением базовой модели «Ласточки» и выполнением текущего заказа на поставку РЖД до 2020 года 1200 вагонов предприятие работает над созданием новых модификаций электропоездов. «Ласточка» потенциально может быть основой и других вариантов скоростного электропоезда: междугородного с плечом оборота до 200 километров, межрегионального с плечом оборота до 600 километров и формата, который мы условно назвали «евразийский экспресс» с вагонами разной классности для поездок на расстояние до 1000 километров.

— Каков будет эффект для национальной экономики и развития Свердловской области от ваших проектов?

— За первый же год эксплуатации грузовой электровоз «Гранит» установил три рекорда по повышению весовых норм. При стандартных весовых параметрах эта машина способна водить поезда весом до 9–10 тысяч тонн, что примерно на 40–50 процентов больше, чем могут водить электровозы серии ВЛ. Это пример того, насколько электровозы нашего производства удешевляют грузоперевозки.

Кроме того, производство новых локомотивов потребовало широкой кооперации. Мы на своей площадке делаем около половины узлов и функциональных модулей, остальные комплектующие получаем от других предприятий. Электровозы 2ЭС6 и 2ЭС10 инновационные, многие наши предприятия-партнеры, участвующие в поставках комплектующих, были вынуждены перестраивать и модернизировать свое производство.

В настоящее время «Уральские локомотивы» уже вышли на проектную мощность — 120 локомотивов в год. К концу 2013 года мы выйдем на уровень 145 локомотивов. Согласно перспективной стратегии предприятие поэтапно может выйти на производительность 200 двухсекционных локомотивов в год. 

 

Урок спецслужбам

Максим Соколов

Максим Соколов

Бирюлевское убийство, а затем много более громкое душегубство в волгоградском автобусе породили внезапное перемирие между официозом и либеральными общечеловеками. Не объявляя о том, что Океания всегда была союзником Востоказии, и те и другие стали вести себя как совоюющие стороны, дружно обрушившись на русских националистов, погромщиков, наследников Гитлера etc., причем погромная идеология понималась весьма широко.

И в официозных СМИ, и в совершенно не официозных пошло усиленное повторение: «Преступность не имеет национальности», и даже весьма робкие возражения против этого символа веры влекли за собой однозначную квалификацию: «Погромщик!» По крайней мере, субъект, сильно подозрительный в данном отношении. Говорящие, что Россия, в отличие от Запада, чужда политкорректности, были посрамлены.

Причем, как в случае хоть западной, хоть новейшей российской политкорректности, суть вопроса людей мало занимала. Главное — отвечать по уставу и не вдаваться в подробности. Потому что стоит начать задавать уточняющие вопросы, так сразу все делается значительно менее политкорректным. Социологи знают феномен, когда на вопрос «Ходите ли вы в театр по крайней мере раз в месяц?» человек бодро отвечает: «Да!», на предложение же назвать наиболее запомнившиеся ему за последний год спектакли отвечает: «Э-э-э». Но такая картина наблюдается не только с театром. Человек может бодро рапортовать, что преступность не имеет национальности (естественно, и религиозной принадлежности), но при вопросе, как он отреагирует на сидящую по соседству в автобусе фигуру в черном хиджабе, с вариантами: а) покинет автобус; б) потребует, чтобы фигура его покинула; в) останется сидеть рядом как ни в чем не бывало, ответ уже не будет таким однозначно бодрым. Если же настырный совопросник пойдет дальше и предложит представить, что человек в этой гипотетической ситуации находится не один (возможно, сам он храбрец, не кланяющийся пулям и осколкам), но с женой и детьми, ответ — при минимальной честности респондента — будет и вовсе не бодрым. А равно и не политкорректным.

Тем более что опрос de facto давно уже проведен. Люди, профессионально отвечающие за безопасность: полицейские, сотрудники спецслужб, сотрудники безопасности на транспорте (например, в аэропортах), пограничники, таможенники, прекрасно знают, что преступность очень даже имеет и национальную, и религиозную принадлежность. И внимательно смотрят на проверяемого — кто он и откуда. Причем не только отечественные полицейские etc. — положим, наши заражены дикими предрассудками, — но всякие, в том числе из самых цивилизованных стран. Потому что с них спрашивают в первую очередь за случившиеся прискорбные инциденты, недопущение которых есть первейшая задача, и только потом — за недостаточную политкорректность.

Довольно было бы и этого различия между ситуацией, когда благопотребное многоглаголание никого ни к чему не обязывает, и ситуацией, когда от правильного или неправильного взгляда на то, есть ли у преступности национальность, может зависеть жизнь многих людей. Но и без такого критического эксперимента есть сильные сомнения в истинности исходного тезиса. Будь он истинен, неясно, зачем было бы предписывать сокрытие этнической принадлежности правонарушителя в сообщениях для публики. «Группа молодежи», притом что из контекста очевидно, что молодых людей зовут не Жаками и Франсуа, а несколько по-другому. Равно как и вообще сокрытие правоохранительной статистики — кто что нарушил, кто что за это получил и какого происхождения были нарушившие и получившие. Если бы преступность не имела национальности, так что же было бы скрывать?

Столь упорное игнорирование очевидности объясняют тем, что понятие коллективной вины должно быть искореняемо любой ценой. Если факты недостаточно способствуют этому безусловному искоренению, тем хуже для фактов. Такая непримиримость необходима, поскольку даже самомалейшая уступка принципу коллективной ответственности — прямая дорога к холокосту и Аушвицу. «Люди, я любил вас, будьте бдительны», а равно «Блюдите, сколь опасно ходите».

Притом что разумная предосторожность никогда не помешает, но в равной степени не помешает и различение предметов, о которых идет речь. Принцип коллективной вины предполагает наказание (а в перспективе и прямое уничтожение) не только преступника, но и его соплеменников. Тогда как из тезиса о том, что преступление имеет национальность, вообще не следует никакой санкции — ни мягкой, ни безгранично суровой к соплеменникам преступника, — но только большая или меньшая осмотрительность при сношениях с представителями той или иной нации. Ибо статистика — упрямая вещь, и она недвусмысленно говорит, что наткнуться на удар ножом более вероятно при столкновении с лицом кавказской национальности, быть разорванным на куски — при соседстве с фигурой в хиджабе, а стать жертвой мелкого воровства — при контакте с вольнолюбивыми цыганами.

В практической жизни самый либеральный либерал, а равно и самый верноподданный сторонник В. В. Путина, как правило, это учитывает. Своя рубашка ближе к телу, да и кошелек тоже. Как дело-то до серьезного доходит, все очень даже понимают логику спецслужб — разное соседство дает разную степень риска. Но если службу безопасности аэропорта никто не обвиняет в желании учинить холокост, то имеет смысл вообще быть аккуратнее в давании уроков спецслужбам и не поминать холокост всуе. В смысле обережения себя и своих ближних все мы в какой-то мере спецслужбы. Иначе не обережешься.

Содержание