Вячеслав Суриков

Юрий Бутусов поставил в «Сатириконе» пьесу, которую считает самой страшной из всех написанных Шекспиром

Фото: Екатерина Цветкова

Режиссер привычно разговаривает со своим зрителем на языке метафор, и кажется, что пьесы великого барда для него всего лишь повод для очередной импровизации, для создания сценического сна наяву, действия, в котором нет никакой логики — одно проявление ничем не ограниченной творческой свободы.

Начав почти десять лет назад свою шекспировскую серию, насчитывающую сегодня шесть постановок, Бутусов остается верным принципу тотального разрушения зрительских стереотипов. Он создает немыслимый парк театральных аттракционов, где возможно все, даже вставки в плотно сбитый шекспировский текст узнаваемых пушкинских и ахматовских строк. А вот самой ожидаемой, цитируемой по поводу и без повода реплики мавра «Молилась ли ты на ночь…» в бутусовском «Отелло» нет, как нет и самого мавра. Актер Денис Суханов, прежде чем включиться в действие, на глазах у зрителей всего лишь наносит на лицо черную краску, и она меньше всего выглядит обозначением расовой принадлежности ключевого персонажа: этот ритуальный жест символизирует помутнение разума, допущение сил зла в свое сознание.

По версии Бутусова, Отелло — городской невротик, уничтожающий сам себя, как милость вымаливающий у Яго новую порцию яда ревности. Он ищет доказательства измены и находит их. Он падает в бездну отчаяния и увлекает за собой тех, кто оказался с ним рядом. Яго — такой же невольник судьбы, как и Отелло, всего лишь оказавшийся в ненужном месте в ненужное время. Так случилось, что все нити интриги сошлись на нем, и он вынужден управлять происходящим под давлением обстоятельств — и собственной корысти. Дездемона лишена каких-то устойчивых черт как внешних, так и внутренних. Она затевает в ходе спектакля одну ролевую игру за другой, превращаясь то в обольстительницу, способную соблазнить кого угодно, то во властную, не терпящую возражений стерву, то в глупую куклу, которая как заведенная повторяет просьбу о прощении Кассио и тем самым подписывает себе окончательный приговор. Внешне она слишком легко сливается с Бианкой и Эмилией, и только в финале, когда Отелло молча закрашивает лицо Дездемоны черной краской, надевает ей черный парик и черные очки, она становится сама собой — безликой и безжалостной смертью.

Юрий Бутусов сначала заставляет тяжелый слог пьесы, написанной четыре сотни лет назад, буквально врываться в уши зрителей, наполняя их леденящим душу смыслом, а потом вдруг внезапно останавливает действие, и эти несколько мгновений тишины на наших глазах превращаются в вечность, разделяющую прошлое и будущее, когда происходит непоправимое. Сверхнапряжение возникает и в тот момент, когда Отелло сталкивается с каким-то неведомым миром. Он мечется, пытаясь что-то найти в разбросанных по сцене похожих на гробы картонных коробках, произносит очередной душераздирающий монолог и вдруг обнаруживает детскую игрушку: тряпичная собачка проигрывает ему незамысловатую песенку, ритмично вскидывая длинные уши. Отелло слушает ее как завороженный, а затем заставляет игрушку проиграть песенку еще раз, силясь понять, какой таинственный смысл в ней заключен. «Если ты счастлив и знаешь об этом, хлопни в ладоши!» — всего-навсего поет собачка. Отелло вовсе не так доверчив (здесь с Пушкиным можно поспорить), он обречен — и знает об этом.