Ирина Осипова

Русские оперные голоса продолжают активно завоевывать мировой музыкальный Олимп. На пятки уже признанным знаменитостям наступает молодое поколение

Юлии Лежневой говорят как об одной из самых перспективных молодых оперных певиц. Европейские критики единодушно хвалят голос ангельской красоты, безупречную технику и широкий диапазон. Юлии всего двадцать четыре года, по меркам вокального мира это возраст начала серьезного обучения, тем временем на ее счету уже немало больших выступлений и побед.

Юлия родилась в Южно-Сахалинске в семье потомственных геофизиков. Родители мечтали отправить дочь по своим стопам, но вовремя спохватились и отвели в музыкальную школу. В шестнадцать лет она уже дебютировала на сцене Большого зала консерватории, в семнадцать выиграла свой первый конкурс, в восемнадцать получила Гран-при на VI Конкурсе молодых оперных певцов Елены Образцовой. Потом были обучение в Академии вокала в британском Кардиффе у выдающегося тенора Денниса О’Нила, мастер-классы у звездных исполнителей — от Карло Рицци и Томаса Квастхоффа до Кири Те Канава и Чечилии Бартоли, выступления на Зальцбургском фестивале, победа на оперном конкурсе в Париже, сольные диски и бесконечные восторги прессы.

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

В паузе между двумя московскими концертами — на Декабрьских вечерах и на юбилейном вечере Елены Образцовой — Юлия Лежнева рассказала «Эксперту» о том, как выжить молодому таланту в западной музыкальной системе, зачем нужны конкурсы и каково это — выходить на одну сцену со звездами.

— Вы начинали учиться вокалу в Москве, но в последние годы вас проще услышать на европейских площадках. Что стало толчком для столь стремительной мировой карьеры?

— Так случилось, что после окончания колледжа при Московской консерватории я продолжила вокальное обучение в Кардиффе и первые мои значимые выступления были за границей. Тем не менее самым первым толчком была победа на конкурсе Елены Васильевны Образцовой в Петербурге в августе 2007 года, когда мне было семнадцать лет и я еще училась на третьем курсе колледжа. Благодаря этой победе я стала больше верить в себя. И именно там меня услышали великие современные певцы Тереза Берганца, Криста Людвиг, Бруно Пратико. Видео с моим выступлением в финале конкурса выложили в интернет, и его увидел выдающийся французский дирижер Марк Минковски, с которым впоследствии мы неоднократно сотрудничали. После конкурса Минковски пригласил меня записать мессу Баха, это был мой первый профессиональный опыт за границей. Потом был концерт с Хуаном Диего Флоресом на Россиниевском оперном фестивале. Это было совершенно фантастическое начало. Но я очень рада, что после этих событий мне удалось продолжить обучение и немного повременить с чрезмерно активной концертной деятельностью. Затем в 2010 году состоялось несколько очень важных для меня выступлений: Кири Те Канава пригласила меня спеть в лондонском Королевском Альберт-холле на церемонии Classical Brit Awards, главной британской премии в области классической музыки, и там меня услышали продюсеры крупных звукозаписывающих компаний. И очень важным оказался дебют на Зальцбургском фестивале, куда меня пригласил Марк Минковски исполнить два сольных концерта.

— Есть ли разница в работе с российскими и европейскими продюсерами, оперными театрами, режиссерами?

— В Европе все постановки и концертные сезоны планируются заблаговременно. К примеру, сейчас крупные театры планируют сезоны 2016/17-го и 2017/18 годов. В нашей стране нет такой системы, за исключением, наверное, Мариинского театра. С одной стороны, для молодого певца в этом очевидное преимущество, так как есть ясное осознание будущего и можно быть уверенным, что у тебя будет работа. С другой стороны, здесь много скрытых опасностей. Начинающему певцу, как правило, трудно отказаться от предложенной работы на Западе. При этом необходимо максимально точно определить, какой репертуар (а также какой театр, в разных театрах разная акустика и репертуарная политика) певцу наиболее подходит, какая музыка лучше ложится на его голос. Это очень тонкая работа, а молодые певцы иногда кидаются на все предложения и в результате исполняют не совсем подходящий им репертуар или просто поют слишком много, отчего начинаются проблемы с голосом. Сейчас эта тенденция развивается очень стремительно, но нужно стараться этому противостоять. Мне, наоборот, нравится планировать что-то в последний момент, ведь часто мысли, идеи меняются, а если у тебя подписан контракт, отменить его при всем желании практически невозможно. В целом получается какое-то противостояние театров и нуждающихся в заботе и спокойном развитии певцов. Театры стараются как можно дальше спланировать сезон и как можно дешевле нанять артистов, особенно молодых, а певцам нужно как можно больше спокойствия, выбора, свободы, возможности гибких отмен при наличии каких-то проблем, в том числе со здоровьем.

— Отличается ли репертуар, который востребован на Западе и в России?

— Сейчас все так быстро меняется, что разницы в репертуаре уже почти нет, а скоро совсем не будет. К примеру, если несколько лет назад барочная музыка исполнялась в России редко, то сейчас она звучит на музыкальных площадках Москвы, Петербурга, Казани, Перми и других городов.

— А вам какой репертуар близок?

— Меня с детства влекла барочная музыка: я часами слушала музыку Баха, Генделя, так что она стала частью моей жизни, моей души. Я благодарна моим учителям, которые дарили мне тогда редкие пластинки с ораториями Генделя в исполнении Джона Элиота Гардинера, «Страсти» Баха в исполнении Конрада Юнгхенеля и, конечно, вивальдиевский альбом Чечилии Бартоли, с которого, можно сказать, и началась моя страсть к вокальной барочной музыке.

— Когда это произошло?

— Мне тогда было одиннадцать лет. До этого я пела в хоре духовную музыку Бортнянского, Березовского, Гречанинова, и однажды мы с подружкой дурачились и передразнивали оперных певцов, которых видели по телевидению. Мне понравилось, я стала повторять то же «шоу» дома в ванной. Это услышала моя мама, которая сначала подумала, что это играет радио, а когда поняла, что это ее дочь, стало очевидно (и ей, и мне), что пора пробовать заниматься сольным пением. Так я попала в класс к моему первому педагогу по вокалу Тамаре Вячеславовне Черкасовой, которая преподавала в школе имени Гречанинова. И вот там я стала получать от моих педагогов пластинки с барочной музыкой, которую с тех пор беззаветно люблю.

— Я знаю, что в итоге вы встречались с Чечилией Бартоли лично…

— Да, мы встретились в Цюрихе в августе 2009 года. У мамы Чечилии, которая, собственно, и вырастила из нее певицу, был мастер-класс, который мне рекомендовали посетить, и я выслала ей свои записи. В ответ мне сообщили, что Чечилия хотела бы лично со мной познакомиться. Мы встретились и пели друг другу несколько часов. Чечилия много говорила мне об образе, о разнице между музыкой Моцарта и других композиторов (я пела ей арии разных эпох). Это было как-то очень по-домашнему. Она была абсолютно счастлива, потому что только что вышла замуж за своего давнего партнера Оливера Видмера. В общем, это была потрясающая встреча! У Марка Минковски была идея объединить нас в одной постановке, пока это не удалось, но, я надеюсь, мы еще выступим вместе.

— Что сейчас в вашем активном репертуаре?

— Я в большей мере сосредоточена на музыке восемнадцатого века — Бах, Вивальди, Гендель, Моцарт, а также раннеромантической — Беллини и Россини. Кроме того, я все больше исполняю песни — обожаю Шумана, Шуберта и вообще немецкую лирическую музыку. Для Декабрьских вечеров в Пушкинском музее я выбрала вокальные циклы Берлиоза и Дебюсси. Когда погружаешься в эту музыку, ощущаешь какую-то магию, как если ты попадаешь в музей д’Орсэ и разглядываешь часами картины Моне и Ренуара. Впечатление постоянно меняется от ракурса, расстояния до картины, и, мне кажется, та же гигантская палитра красок и чувств запечатлена этими композиторами.

— Вам приходилось сталкиваться с какими-то трудностями, ломать и переучивать себя, когда вы начали работать в Европе? Есть ли что-то, что в корне отличает западный оперный мир от российского?

— Я никогда не была привязана к одному театру, поэтому мне трудно сравнивать. Я училась в Европе, но для меня процесс образования был и остается невероятно естественным, без каких-либо потрясений. Мне никогда не навязывали определенную вокальную технику или репертуар ни в России, ни за рубежом. Иногда бывает, что в процессе выступлений или репетиций дирижер пытается на тебя давить, у меня пока был только один такой случай. Я исполняла партию Пьячере в оратории Генделя «Триумф времени и правды» в европейском концертном турне. Постановкой руководил Рене Якобс. Я была шокирована, когда на первой репетиции поняла, что он требует петь по специально подготовленным им нотам, в которых до мелочей прописаны все мелизмы и купюры. Я не была готова к этому, хотя, мне кажется, я мобильный человек. Понимаете, ведь певцу может что-то не подходить, и даже великий дирижер не всегда может сразу понять его возможности. Результат был хороший, но мне было психологически трудно справиться и донести до маэстро какие-то свои соображения. Мне кажется, что музыка вообще, а барочная особенно — это постоянное общение между музыкантами, духовная дискуссия и постоянная импровизация, совместный поиск. И если нет взаимопонимания или есть насилие или навязывание, подлинное общение состояться не может.

— Что из того, что уже случилось в вашей карьере, было для вас наиболее значимым и запоминающимся?

— Мне дороги абсолютно все выступления. Иногда выступаешь в какой-нибудь отдаленной провинции, где люди приходят в зал с такими горящими глазами, с ожиданием — это очень приятно, и возникает почти магическая связь между исполнителем и публикой. Конечно, запоминающимся было выступление на Зальцбургском фестивале с Пласидо Доминго. Мы исполняли невероятно интересную оперу «Тамерлан» Генделя, где все действие разворачивалось как раз вокруг нас — плененного эмира Баязета, партию которого исполнял Доминго, и его дочери Астерии, которую посчастливилось исполнить мне. Доминго был в потрясающей форме. В жизни он оказался очень добрым, отзывчивым и внимательным человеком, а на репетициях вел себя как студент, а не звезда мирового масштаба. Еще одним важным событием для меня стала работа с итальянским дирижером Джованни Антонини и его легендарным барочным ансамблем Il Giardino Armonico. Мы записали вместе диск, состоящий из четырех виртуозных мотетов восемнадцатого века, который назвали Alleluia. С ансамблем мы познакомились в 2010 году, когда исполняли оперу Вивальди «Оттон на вилле». Джованни многому меня научил: он объяснял мне, как произносить речитатив, как дышать, фразировать с точки зрения той самой барочной импровизации. Мы сразу нашли общий язык и с тех пор очень дружим.

— Вы участвовали во многих конкурсах. Это важно для молодого исполнителя?

— Конкурсы — это очень сложный процесс. Сейчас их много, и надо быть осторожным в выборе. Они нужны прежде всего в качестве исполнительского опыта, так как у молодых артистов его бывает недостаточно. Я всегда их воспринимала именно так. Хотя на конкурсах всегда много политики и несправедливости. Некоторые конкурсы, такие как веронский Operalia или Конкурс имени Мирьям Хелин (а для пианистов и скрипачей — Конкурс Чайковского), важны, поскольку имя победителя узнает весь мир и это может положительно повлиять на его карьеру. Однако у певцов много своих нюансов, нужно быть начеку, чтобы не попасть в кабалу новых людей и предложений. Я считаю, что главное — самому продолжать учиться и совершенствоваться. Лучано Паваротти всю жизнь говорил, что он студент, а он, в свою очередь, еще в юности услышал это от Беньямино Джильи, а ведь это величайшие певцы.

— Вы ощущаете конкуренцию в вокальном мире?

— Она наверняка существует, как и во всех сферах, и так и должно быть! Но я ощущаю только поддержку со стороны моих коллег и партнеров.

— Существует ли российская вокальная школа и в чем ее особенности?              

— Безусловно, существует, и именно она лежит в основе моего образования. Другое дело, что само понятие «русская вокальная школа» неоднозначно. Обычно мы думаем, будто это что-то основанное на советских корнях, но на самом деле это та школа, которая базировалась на итальянском бельканто начала девятнадцатого века, привезенном к нам приглашенными из Италии певцами. Это была совсем другая техника пения, и в этом легко убедиться, послушав старые записи Шаляпина, Неждановой. В советское время школа сильно изменилась. Как раз недавно об этом говорил Дмитрий Хворостовский, и я разделяю его мысль, что в Советском Союзе упор пошел на слово, а не на пение. Хотя были и такие невероятные певицы, как Виктория Иванова, Зара Долуханова, с абсолютно «западными» традициями. Мне кажется, сейчас в Россию все больше возвращается та старая школа бельканто, поскольку многие западные педагоги приезжают сюда, а наши студенты стажируются в Европе. В этом плане мне было интересно учиться в Кардиффе, поскольку обучение там построено на том, что практически каждую неделю Деннис О’Нил приглашает известных певцов и аккомпаниаторов на мастер-классы и личные занятия, что дает студентам возможность совершенствоваться и упражняться в разных стилях.

— Вам не кажется, что сейчас появился некий феномен русских певцов на Западе, что-то вроде моды, сравнимой с той, которую ввел в свое время Дягилев на русский балет?

— Это не мода, а талант и профессионализм артистов из России и бывших стран СНГ. Это логично, ведь границы открыты, наши вокалисты прекрасно себя показывают на конкурсах, прослушиваниях и, наконец, на сцене. Они владеют языками, многие учатся за границей, а голоса как таковые у наших певцов практически во все времена были лучшими в мире. Могу сказать, что в одном только Татарстане (я по маме татарка) растут чудные голоса, фантастические таланты!

— У вас есть планы, связанные с Россией, вы видите для себя возможность вернуться сюда в каком-то качестве?

— Я больше выступаю в России в последнее время и очень стремлюсь здесь петь. Все самое дорогое, что у меня есть — друзья, родители, родная публика — все здесь, и я очень хочу привозить сюда что-то новое, может быть, редко исполняющееся. В Петербурге я каждый год выступаю в филармонии, и, надеюсь, вскоре получится выйти на сцену Мариинки — я слышала, что в новом здании Валерий Гергиев построил совершенное чудо акустики.