Астропат Эмиль Йедда содрогнулся от шока. Его рот широко распахнулся, лицо скривилось. Мея Вогт, его писец, видела такое ежедневно, бесчисленное количество раз, и сама постоянно вздрагивала от сострадания. Как она могла бы чувствовать себя иначе, зная, какие повреждения причиняет Эмилю каждое принятое сообщение? Последнее словно пронзило череп астропата ледяным стилетом и разошлось по нервной системе, на время принятия захватывая контроль над всем телом. Его челюсть задвигалась, и Йедда начал петь. Вогт схватила стилус и попыталась записать слова. Звук, доносящийся из горла астропата, был скорбным, настойчивым, мучительным — атональным напевом, полным дыма далёкой войны.

Он также был, по большому счёту, неразборчивым.

Песнь оборвалась. Вогт посмотрела на то, что написала в блокноте.

Йедда вытер платком текущую из носа кровь.

— Что… — начал он, а затем умолк и потёр виски. Он попытался заговорить вновь. — Что было в сообщении?

— Приоритет экстремис… — неуверенно начала Мея.

— Я знаю о срочности, — астропат провёл рукой по затылку, стирая выступивший от боли пот. — Я почувствовал её.

Это, как знала Вогт, означало, что он выстрадал её. Йедда измерял срочность сообщения по силе причиняемой им физической боли.

— Но каким было содержание? — когда Вогт не ответила сразу, Эмиль продолжил. — Я не смог разобрать его сам. Слишком много помех.

— Я… сообщение кажется мне тревожным, — наконец, заговорила Мея. — Мне удалось разобрать лишь одно слово, но в нём не было смысла и…

— Прочти мне его.

Она прочла. Слово было неправильным. У него не было места в Империуме. Когда она произнесла их, звуки казались в её рту не просто чужими — нечистыми.

Йедда замер. Его кожа, белая как мрамор, посерела. Когда он встал, то встал осторожно и скованно, словно всё вокруг него покрыл тонкий лёд.

— Отведи меня к господину Галену. И возьми запись.

Вогт взяла руку Йедды и вывела его из камеры. Они прошли по коридорам, освещённых настолько тускло, что путь впереди едва был виден. По обеим сторонам стены покрывали мозаики, но их очертания терялись в полумраке. Хотя у неё и были глаза, Мее казалось, что в этом сумрачном мире слепа она, а не Йедда. Она записывала сообщения, которые пыталась понять, и шла через бесконечные тени на задания, о чьей важности ей не рассказывали. Мея не понимала природы и нынешнего события.

Но она чувствовала тревогу Йедды.

Она дошли до палаты обработки, глубоко в Городе Прозрения — огромного и лучше освещённого помещения. Однако люмосферы висели так высоко на сводчатом потолке, что их лучи слабели и тускнели, доходя до пола. Весь центр зала занимало хранилище посланий. Десятки тысяч сообщений складывались в сотни шкафов пяти-, десяти— и двадцатиметровой высоты. Вдоль стен тянулись галереи и балконы, от каждого из которых отходили выдвижные платформы. Писцы, администраторы и сервиторы использовали их, чтобы попасть в хранилище. Иногда из шкафов доставали сообщения, но каждую секунду туда клали десятки новых. С верхних ярусов зала падали, словно снежинки, записи на пергаментах и веленовой бумаге.

Прямо перед ними у основания хранилища сидел, сгорбившись за тяжёлым столом, Хельмар Гален, кривя лицо в вечной гримасе неодобрения, и просматривал одно сообщение за другим, передавая одни сервиторам, уносивших их к шкафам, а другие бросал в отверстие, ведущие к испепелителю.

— Йедда, что такое? — спросил он, не поднимая головы.

— Сообщение из системы Пандоракс. Думаю, вам следует его увидеть.

Гален вздохнул, отложил стилус и протянул руку. Вогт передала запись. Прочтя её, администратор холодно посмотрел сначала на неё, а затем на Йедду.

— И что мне полагается с этим сделать?

— Я хотел… — начал астропат.

— Подразнить меня архаичным словом? — перебил его Гален.

— Возможно, что оно обладает… большей важностью.

— Значит, я должен провозгласить крушение рациональных догматов Имперской Истины из-за одного сообщения?

Вогт вдохнула, намереваясь ответить, но, должно быть, Йедда ощутил напряжение в её руке — он положил ладонь ей на плечо. Гален не терпел забывающих своё место писцов.

— У этого сообщения приоритет экстремис, — спокойно произнёс астропат.

— Ну, разумеется, — горько усмехнулся Гален. — Война же идёт. У каждого сообщения приоритет экстремис, — он махнул усталой рукой, показывая на шкафы позади. — Взгляни на эти донесения. Большинство из них содержат точные данные или хотя бы полную картину для расшифровки. Ни в одном нет позабытых легенд.

— Отнеси это в хранилище, — приказал Гален подошедшему сервитору и повернулся обратно к Йедде. — Приоритет — единственная причина, по которой эта чепуха не отправилась в мусоросжигатель. Возвращайтесь к своей работе.

Йедда поклонился. Они пошли обратно.

Когда они подошли к выходу из зала, Вогт помедлила. Она гадала, почему же чувствует тревогу, почему её сердце сжимается в груди так, словно она потеряла что-то важное или кого-то близкого. В сообщении было лишь одно слово. Как это может быть важно?

— Ты ещё видишь его? — прошептал Йедда.

— Нет.

Но прежде, чем они вышли, Мея оглянулась в последний раз. Она пыталась разглядеть сервитора. Пыталась проследить за сообщением, падающим на полку. Она не смогла. Это была лишь одна снежинка, крохотная снежинка, падающая, упавшая — и погребённая. Она появилась из ночи и теперь вновь в ней исчезла, скрылась среди бесконечного шипения падающих друг на друга сообщений, в забвении белого шума.