ЧТО ТАКОЕ ЯГОДИЦА?

Для греков — с чем бы они ее ни сравнивали, с шаром (gloutos) или бугорком (puge) — важны были плотность и размер. Римляне называли ягодицы словом nates— от санскритского nitambah, что означает «склон» или «гребень» горы. От латинского nates произошли слова naches и nages, существовавшие во французском языке до XVI века. Позже они вошли в лексикон кожевников (так называли часть шкуры от ноги до хвоста) и мясников. Со времен Поздней Римской империи с этими словами конкурировало слово вульгарной латыни fissa, давшее к 1200 году fesse, — от fissum (щель) на классической латыни. В словаре XIV века все еще присутствует слово naches— собственно полушария, а словом обозначается лишь щель между ними. В конце концов fesse взяло верх над остальными, и то, что с начала времен было мясистым и . округлым, стало называться словом, обозначающим пустоту.

Все это противоречило здравому смыслу, ведь ягодицы — самая крупная из мясистых частей тела. И все же ягодицы — такие весомые, такие материальные — присвоили себе слово fissa, за которым скрывается отрицательная величина, ничто. Загляните в словари. Какая неблагодарность: там нет ни слова о седалищной борозде. Фюретьер пишет о «мясистой части, находящейся на оборотной стороне человека», а недавнее издание «Тезауруса французского языка» — о «двух мясистых выступах, образованных мышечно-жировой тканью, расположенных ниже и сзади подвздошного гребня». Подведем итог: ягодицы появились на свет из расщелины, но сделали все, чтобы от нее отречься. Поскольку им это удалось, никто и не пикнул. Но неужели попа стыдится своего происхождения?

Совсем замолчать существование первородной щели было невозможно, потому-то в языке и появились насмешливые прозвища, вроде «ягодичного пробора» или «задней борозды». Обе метафоры доказывают, что рельеф задницы образуют холмы полушарий. А любые холмы и пригорки существуют лишь на фоне более низкого рельефа. Щель очерчивает ягодицы, без нее они были бы слепой, рыхлой массой. Щель — не складка местности, а основа географии ягодиц.

Принято считать, что все красивое в человеческом теле имеет пару. Это относится и к ягодицам. Встречаются, конечно, ужасные отклонения, например «сиамская» задница: один из китайских императоров влюбился в женщину, у которой было две головы, две пары грудей, два сердца, две пары рук и две пары ягодиц. Да, гармонично, но все равно ужасно. А вот человеческого существа с тремя ягодицами никто никогда не видел, да и вообще трудно сказать, куда можно было бы пристроить подобную аномалию, даже у Дали не получилось бы. Расхожее выражение «красивая пара ягодиц» не то чтобы неверно, но звучит как-то глупо. Очень редко — но такое тоже случается — одной ягодицы можно недосчитаться, и тогда кажется, что зад окривел. Ягодица исчезла, но мы знаем, что она когда- то существовала, ее призрак еще витает в воздухе. Ягодица-одиночка выглядит неприятно и вызывающе. Выражение n'у aller que d'une fesse — «ходить вползада» — имеет два значения: 1) хромать; 2) действовать вяло, неохотно. «Утехи бывают вялыми и томными, — писал Монтень. — Дамы могут обратить на нас внимание по тысяче разных причин, а вовсе не из-за душевной привязанности. Порой ими руководит коварство. Они принимают нас неохотно — ходят вползада».

Если же обе ягодицы на месте, хорошо видно, что они ничем не отличаются друг от друга. У них нет обратной симметрии — как у рук или ног. Ягодицы — близнецы, они одинаковые, эти выпуклости внушают ощущение порядка и равновесия. Ягодицы — это вам не своевольный отросток вроде пениса: тот скорее сродни рогу нарвала. Как и груди, ягодицы гордо являют себя миру, наперекор всем впадинам и равнинам тела, давая понять, что одна не сможет существовать без другой. Разделяющая ягодицы точно посередине щель (самая длинная из всех впадин) — это своего рода мост между двумя полушариями, позволяющий руке путешествовать с одного полюса планеты на другой.

Рамон Гомес де ла Серна рассказывал, как один богатый человек «искал пару грудей если не совершенно идентичных, то хотя бы очень похожих одна на другую». Знатоку показали бесконечное множество «самых разнообразных прелестей», но того все не устраивало. Потерявший терпение продавец грудей предложил «пригласить эксперта, чтобы тот произвел геометрические измерения и доказал, что они равны, как Божьи половинки». Писатель замечает: левая грудь ближе к сердцу, потому и характер у нее более живой, и ласкают ее чаще. С ягодицами все обстоит совершенно иначе. Левое полушарие (не говоря уже о правом) находится очень далеко от сердца, возможно даже, что сердце и попа никогда друг о друге не слышали. Левая половинка не пробуждает в нас никаких необычных чувств. Когда берешься за левую ягодицу, хочешь только одного — прихватить и правую. Человек любит, чтобы у него были заняты обе руки, а поскольку кисти находятся на одном уровне с попой, — ничего не стоит обхватить ее и даже забраться внутрь. Итак, если между полушариями ягодиц и существуют различия, то не естественного происхождения: может быть, у них просто по-разному сложилась жизнь.

Гоген, всегда любивший только женщин, признается в одной из глав автобиографической книги «Ноа Ноа» — он писал ее на Таити в 1891-1893 годах, — что однажды был совершенно потрясен красотой своего юного маорийского друга. Его слова звучат очень странно (пусть даже на Таити практически отсутствуют сексуальные различия между полами): «У меня словно бы появилось предчувствие преступления, желание неизведанного, я ощутил пробуждение зла». И еще: «Его тело — тело хрупкого гибкого животного — было так грациозно, он шел мимо меня, и у него не было пола...» Грудь, безусловно, олицетворяет женственность (увы — мы отмечаем рост числа подделок), а вот ягодицы ничего не значат. Напротив, их двусмысленность повергает в сомнения. Что они такое? Этот вопрос напрашивается сам собой при взгляде на роскошную плоть. Следует признать, что в ягодицах нет ничего специфического, кому бы они ни принадлежали — мужчине или женщине. Некоторые, в том числе маркиз де Сад, не делают особых различий между полом своих избранников, перебираясь от одного к другому (был бы зад!). Попа исключает жанровые предпочтения. Если заходишь с тыла, никогда не знаешь, на кого попадешь.

Очень часто груди и ягодицы меняются местами, как в знаменитой сцене из «Андалузского пса» (1928): слепец оглаживает груди обнаженной женщины, они превращаются в ягодицы, потом снова в груди, как будто статуя оживает под мужской лаской и все время пытается ускользнуть. Но никто до Пьера Молинье не создавал столь озадачивающих примеров симультанизма, невероятных химер в черных чулках, выставляющих напоказ ягодицы и груди одновременно. Они похожи на гаргулий или людей-лягушек Гранвиля — Молинье конструировал из фотографий (он и сам для них позировал) коллажи, собрал их, как пазл. Разрезав снимки двух разных женщин, он сложил из них картинку, поменяв местами грудь и зад. Приставив к верхней части женского тела нижнюю, фотограф вернул ему изначальную живость. Некоторые сочли это ужасно неприличным. Женщина Молинье прошла через пытку, но наконец-то стала цельной. Ее задница похожа на огромное набухшее сердце — пожалуй, можно сказать, что это одухотворенная задница. Художник назвал свой шедевр очень романтично: «Райский цветок».

Не стоит упускать из виду и такую деталь: в отличие от грудей ягодицы не увенчаны соском. Да в них нет молока, которое можно было бы сосать. Они сухие. Даже «уродливые соски», как их называл Руссо (то есть смотрящие в стороны или вогнутые), задерживают на себе взгляд. Ягодицам этого не дано. Они — просто гладкие склоны, приглашающие, так сказать, «перевалить» через них, и это вполне осуществимо благодаря срединному разлому, бреши, у которой, кстати, тоже есть «пара» в человеческом теле. Не влагалищная щель, нет — та больше похожа на рот, потому что отделяет то, что снаружи, от того, что внутри, — а ложбинка меж грудями. Седалищная борозда — это не совсем щель: скорее, коридор, проход, а в глубине ложбинки между грудями ничего нет, разве что кость. Ягодицы же укрывают подземный колодец, розу из плоти, напряженную, трепещущую. Как бы то ни было, груди или ягодицы, которые словно бы пытаются разбежаться в разные стороны, смешны и даже отвратительны, но как же они милы, когда трутся друг об друга, теснятся, чтобы получше спрятать свои секреты и подчеркнуть красоту.

И до чего же хороша эта щель между ними, когда она едва приоткрыта. Желобок в устье грудей или ягодиц, смущающая душу извилистая линия, изящная выемка на краю опасной бездны. Микеланджело принадлежал к тем, кто уделял внимание не только живому нраву ягодиц, но и бездне, разделяющей полушария щели, вход в которую отмечен темной тенью. А эти уходящие вниз склоны! Между холмами, нежными и плотными, гладкими, как щеки ребенка, пролегает гумус тенистой борозды, опушающей ягодицы. «Волосы, — говорил папа Григорий, — суть зримое доказательство телесных грехов, отягчающих душу». Да уж, судя по всему, у попы очень много грехов! Разве не греховна чернота ануса, черного, как зрачок глаза?

Почему мужчинам так нравятся женские ножки? Причина проста: они признаются себе по секрету, что их привлекает то место, где ножки сходятся вместе. Руки присоединяются к туловищу тем же способом, но они не вырастают, подобно ногам, из чего-то круглого и загадочного. Загадка кроется в плотно сомкнутых половинках круга. Попа — это предчувствие, но не знание. Ягодицы отчасти прикрывают и смягчают тайну. Какую тайну? Тайну происхождения мира. Так называлась знаменитая картина, которую Курбе написал в 1866 году для турецкого посла Халиль Бея, — тот потом приказал спрятать изображение за зимним пейзажем с церковью. Что мы видим на картине? Вульву. Безголовое животное. Великолепную промежность (она наверняка принадлежит прекрасной ирландке Джоанне), достаточно открытую для того, чтобы можно было разглядеть, как складка доходит до самого зада, совершает полный оборот. Скандальность картины заключается в той самой «ангельской расщелине», о которой говорил Мишель Лейрис. В единстве зада и вульвы. В бесконечности щели, которую Пикассо на своих рисунках, датируемых 1968-1972 годами, изображал в виде восклицательного знака, образованного прямой чертой и розочкой ануса.

В «Наблюдателе» Моравиа пишет, что вуайерист выслеживает не только запретное, но и неизвестное. То, как он подглядывает через щель или в приоткрытую дверь «в порыве жгучего любопытства и извращенного желания», очень похоже на научный поиск. Сравните, говорит он, термины «расщепление» и «щель». Опыт, ведущий к открытию ядерной энергии, подразумевает первоначальное «расщепление» — это слово применимо как к атому, так и к женскому половому органу. В обоих случаях происходит открытие (в прямом смысле этого слова, то есть открывание закрытого прежде предмета) важнейшей тайны природы. Эта тайна с незапамятных времен скрывала состав протовещества и происхождение жизни. Не случайно загадочность ягодиц (как и вульвы) связана именно с щелью, причем в случае задницы речь идет об извращенной, иллюзорной, дьявольской тайне, имеющей отношение не к началу, а к концу вещей. Аполлинер в поэме, посвященной Мадлен Паж, называл щель девятыми вратами, самыми таинственными из врат, «вратами колдовства, о котором никто не осмеливается говорить».