Женщина должна уметь летать. В средние века умели обращаться с женщинами, а в наш — не летает. У женщины должен быть вертикальный взлет, без разгона. Женщине идет летать как ракета, но не как летающая тарелка. Женщина должна быть обязательно незамужем. Она не должна быть следователем по чужим, особо — важным, делам. Иначе она не взлетит. Женщина существо неземное, она не должна просить отдать всю зарплату.

Перед каждым серьезным писателем рано или поздно встает вопрос правописания слова «женщина», с какой писать? Если с маленькой, то, боюсь, писатель несерьезно относится к Женщине и перед ним не раскрылась еще ее высокое предназначение. Если же писатель пишет это слово с большой, или вообще всеми большими буквами: ЖЕНЩИНА, то это выглядит смешно, честное слово, Семен Трофимыч, и говорит, скорее, о его, писателя, почтенном возрасте и большой загруженности работой, нежели о глубоком проникновении в материал.

Так как же ее писать-то? Может, сама буква «Ж» не подходит на роль первой в этом слове? «ЖЭ»-енщина»! Кто это придумал только? Может, попробовать с буквы «П» — «пенщина», а? Сразу чудится Афродита пенорожденная, или с буквы «С» — «сенщина», пахнущая свежим сеном пенщина, или «М» — «менщина» — эмансипированная деловая сенщина. А лучше всего «Во!» — енщина, военщина, самая-самая обаятельная и привлекательная роковая менщина.

В создании реактивного двигателя неоценима заслуга церкви. Когда женщин жгли под тяжким гнетом инквизиции, они летали. Сегодня же заставить женщину летать, хотя бы тайком — невозможно. Почему? Вспомним историю воздухоплавания.

Начало эры. Приходит некто, мужчина, всех любит и — улетает.

Женщины хотят летать, но не время, и их жгут мужчины, сами летать не хотящие.

Мужчины в освободившееся от женщин время изобретают летающую телегу, чтобы и самим не летать, и женщин впустую не жечь.

Все вместе ждут того улетевшего мужчину, узнать наконец, надо было лететь за ним или все правильно делали, что посещали лекции в музее воздухоплавания.

Если писатель сам женщина, то о чем ему писать? Серьезный писатель Линдгрен, который был женщиной, писал о летающем демоне Карлсоне, искушающем детей озорничать и летать над шведом аки Маргарита над пораженной нечистым Москвой. Налицо подсознательная тяга писателя Линдгрен улететь, то есть тоска писателя-женщины по мужчине, который всех любит и улетает. Фантастическая, инфернальная, маргинальная, но новозаветная мечта.

М-да, но и в слове «мужчина» писатель должен для справедливости исправить одну букву. Какую? Первую? Ну нет. Тогда опять букву «Ж», третью из семи, о многом серьезному исследователю говорящую. Коль скоро женщина любит ушами, то важно, что именно мужчина говорит этой самой третьей буквой. Если мужчина, к примеру, урчит: «p-p-p…», то получится «мурчина» — ласковый, нежный зверь. Если мужчина зудит постоянно: «З-з-з», то это уже «музчина» — вдохновенный поэт и музыкант. Если это говорящий все время «Да», то — «мудачина», все выходные копающий грядки. А если смеющийся, вот так: «Х-х-х», то это «мухчина», ветренный, недостойный внимания порядочной пенщины, сенщины, менщины, а тем более военщины. Теперь вам будет легко классифицировать мужчин самостоятельно. Например, он говорит все время: «Хайль! Хайль!» Правильно, это «мухайльчина», разновидность мухчин, верить ему нельзя, если он и женится, то на следующий день отравит, да еще и собаку, и себя заодно, фашист.

Ну что вам еще про фашистов, Вам мало фашистов в кино, Как несколько антифашистов Ложили им бомбу в вино!?

Если серьезный писатель — мужчина, ну вот как я, то он не станет писать, что жить — значит любить и — улететь. Для него это кич, слишком поверхностная истина, как цветы. «Жить — это значит вскрывать и обрабатывать в темноте!» — вот что написано на щите с обратной стороны у настоящего писателя — мужчины. Прирожденный женский психолог, он пытается помочь женщине — жгет ее, строит ей самолеты, копается в женской анатомии, истории, литературе, сам становится женщиной, черт возьми, если он серьезный писатель.

Вот, мужчина все время «Дура! Дура!» говорит. Это — мудурачина, он же бывший «мудачина», который раньше сам же говорил только «да-да», а теперь превратился в рачительного хозяина, красного как рак, с выпученными глазами, но лучше чем фашист. Это так природа восстанавливает равновесие, кто много неоправданно уступает, тот много неоправданно затем оттяпывает. «Эге,» — скажет здесь расчетливый читатель, — «чтобы мне стать китайским мудрецом, или хотя бы даже мудрым чиновником, надо мне все время «Дp-дp-дp» говорить!»

Что ж, посмотрим, пусть попробует, а, девчонки?