Итак, обошлось без звонка о мифической бомбе, и вечером следующего дня наша компания добровольно высыпала из подъезда.

К выходу в свет я подготовилась на совесть. Купила новые духи. Перемерила все содержимое гардероба. Извлекла на свет божий запасы бижутерии и косметики. Три часа перед зеркалом не пропали даром – я стала такой красивой, что дух захватывало. Дольше всего я занималась волосами. Это самая выигрышная составляющая моего облика, так я считаю. Пепельные, но с искринкой, отсвечивающие на солнце золотом и медью, – короче, такого неповторимого оттенка, что я самой себе завидую. Чтобы они отсвечивали еще ярче, я минут пятнадцать простояла, согнувшись в три погибели и опустив голову в глубокую миску с настоем ромашки. А чтобы лежали безукоризненно, втерла в них целое облако воздушного, пахнущего апельсином мусса «сильная фиксация». О, как неповторимо они отсвечивали и как чудесно лежали!..

Чудесно было и на улице. Остро пахло тополями, солнце сверкало в окнах, от чириканья и воркованья звенело в ушах. Повсюду распускалась зелень, нежная, светлая, как салат в горшочке, который мама покупает в супермаркете. Словом, было так чудесно, что хотелось танцевать.

А что, это мысль! Совсем необязательно отправляться в центр, чтобы топтать мосты и бульвары. Вместо этого можно завернуть в ресторанчик неподалеку, где мы в последний раз отмечали мамин день рождения. Цены там демократичные и, главное, есть живая музыка. Какие-то разудалые ребята по выходным (а сегодня как раз суббота) приходят туда с гитарами, барабанами и звукоусилительной аппаратурой, оглушительно шпарят песни «Биттлз», «Дорз» и других известных групп. И под их громоподобную музыку танцуют все кому не лень.

Мы с Владом шли чуть впереди, Катя с Игорем – за нами. Я обернулась взглянуть на Игоря. В светлых летних брюках, белой рубашке с коротким рукавом, оттенявшей темные волосы, смуглый лоб и глаза чайного цвета, он смотрелся благородно. Нет, он был просто неотразим! В нем сквозило что-то рыцарское. Ой-ой-ой, как же мне захотелось, чтобы он пригласил меня потанцевать!..

Я когда-то где-то читала, что безотказный способ влюбить в себя человека – вызвать у него ревность. Нужно блистать остроумием и красотой, проявлять бездну обаяния под самым его носом и в то же время демонстрировать мнимый интерес к кому-нибудь другому. Объекту твоего истинного интереса становится чертовски досадно, что такая обаятельная, привлекательная и сногсшибательная особа обращает внимание на другого. Особенно если этот другой его здорово раздражает. Ход его мыслей приблизительно таков: «Почему, собственно, она сосредоточила внимание на нем, а не на мне? Чем я, черт побери, хуже?» И в пику тому, другому, делает все, дабы его оттеснить и занять его место.

Встряхнув волосами, чтобы они заблистали на солнце, я бросила через плечо, обращаясь к Кате с Игорем:

– Как насчет ресторанчика? С музыкой и танцами? В который мы ходили тем летом – помнишь, Кать? Может, зайдем туда? Будет весело! – Я обхватила Влада обеими руками за локоть и прислонилась к его плечу.

Сестра закусила губу и мельком глянула в мою сторону. Будто молнию метнула! Ей, видать, этот ресторанчик был не по нраву. Не любит она громкую музыку.

– Можно и туда, – процедила она сквозь зубы. И, копируя меня, схватила под руку Игоря. Так порывисто, что Игорь покосился на нее с удивлением. Даже, кажется, поморщился, как если бы она впилась ему в локоть ногтями.

Мы перешли через дорогу, миновали торговый центр со стеклянными дверями и проулками направились к скверику, где располагался ресторан с музыкой.

…Я уже замучилась встряхивать волосами, сыпать остроумными репликами и виснуть на руке у Влада. Когда Игорь, наконец, уяснит, какое неотразимое существо щебечет у него под самым носом, встрепенется и начнет оттеснять соперника? Но Игорь и не думал перехватывать инициативу. Он в каменном молчании шагал под руку с Катей. Вернее, тащился, ссутулив плечи. Без всякого энтузиазма. Казалось даже, злился, что мы направляемся в ресторан, где можно потанцевать. Тоже, что ли, не в восторге от громкой музыки? И смотрел он совсем не туда, куда надо: не на мои волосы, а себе под ноги.

Если кто из нас всерьез досадовал, так это я. Наблюдать, как эта степенная парочка – Игорь с сестрой – вышагивает под ручку, стало для меня подлинным испытанием, а чувства, которые меня переполняли, иначе как ревностью не назовешь. И ревность эта росла с каждой минутой. Как и намерение растормошить Игоря, оказаться в фокусе его внимания и во что бы то ни стало вынудить его самого ревновать! Причем, как пишут в романах: отчаянно, безумно, до зубовного скрежета!

Так вот, когда мы заняли столик на четверых в уютном уголке у окна и заказали кто чай с рогаликом, кто кофе с пирожным, я уселась поближе к Владу, положила руку ему на плечо и начала веселиться: болтала как заведенная обо всем подряд. Остроумие просто било из меня фонтаном! Жаль, никто его не оценил. Катя почему-то выглядела мрачной и кусала себя за нижнюю губу, Игорь безмолвствовал как сфинкс, смотрел преимущественно в пол, только Влад изредка вставлял словечко-другое. В общем, веселья было маловато, а мне стало неловко за свою трескотню. Человек, который острословит в окружении молчунов, кусающих губы и прячущих глаза, кажется чересчур болтливым. И я невольно пустилась в рассуждения о молчунах и болтунах – наверное, чтобы оправдаться в собственных глазах. Сама не заметила, как с языка соскочило: молчат, дескать, те, кому нечего сказать, они готовы выслушивать что попало и надеются сойти за умных. Высказав эту глубокую мысль, я задним числом поняла, что меня завернуло не в ту степь, ведь Игорь как раз отличался умением слушать. Нужно было срочно сменить тему. И я заговорила о блондинах и брюнетах – кого в мире больше? Если натуральных, то брюнетов, заметил Влад, а если крашеных, то блондинов. Точнее, блондинок. Нет, сказала я, как ни крути, людей с карими глазами и темными волосами в миллионы раз больше, чем русых и светлоглазых. В таких густонаселенных странах света, например, как Азия и Африка, днем с огнем не сыщешь блондинов, если, конечно, не считать туристов. И если все население земного шара собрать в одном месте, светловолосые люди потеряются в море темноволосых. Их абсолютное меньшинство; они, можно сказать, редкость, в отличие от брюнетов, которых пруд пруди, разглагольствовала я вдохновенно. Игорь поерзал на стуле, и тут до меня дошло, что он не кто иной, как брюнет с карими глазами. Я чуть не захлебнулась кофе и принялась расхваливать брюнетов. Взять, к примеру, итальянцев: уж больно они мне нравятся, потому что живые, темпераментные, разговорчивые… Глаза у Игоря сделались страдальческими. Предавая анафеме свой язык, который зачем-то на меня ополчился и стал моим врагом, точь-в-точь как в известном изречении, я перекинулась на своих любимых актеров, сплошь американских. Распевая им дифирамбы, поздновато сообразила, что Игорь не в восторге от американского кино, и в очередной раз попробовала исправить положение: дескать, фильмов в Америке выпускают столько, что от них уже тошно и что пытаться их все пересмотреть – такое же безумие, как, к примеру, карабкаться на Джомолунгму. Теперь уже Игорь поперхнулся чаем, а я вспомнила, что в детстве он мечтал подняться на эту самую Джомолунгму, будь она трижды неладна. И заткнулась, мечтая оказаться в мрачной пустыне, о которой говорится в стихотворении Пушкина «Пророк», повстречать там шестикрылого серафима и упросить его вырвать с корнем мой грешный язык.

Очень кстати грянула музыка – ребята с гитарами и барабанами настроили свою аппаратуру и врубили песню про Элис, которая «красиво одевается, красиво говорит и знает в совершенстве латинский алфавит». Оставив за столиком тех, кто смыслил в латинском алфавите не меньше, чем Элис, я потащила Влада танцевать. Отплясывала так, что пол ходил ходуном, а краем глаза видела, что Катя с Игорем сидят как пришитые, угрюмо и молча, будто шестикрылый серафим уже разобрался с их языками, и косятся на нас с Владом как-то затравленно.

С азартом, какого свет не видывал, я выдавала все, на что была способна, чтобы очаровать Игоря хотя бы своими танцевальными талантами, раз уж вариант с вызыванием ревности буксовал. Не зря же я в средних классах посещала кружок бальных танцев, где нахваталась эффектных приемчиков из самбы и румбы, ча-ча-ча и пасадобля. И теперь демонстрировала их во всей красе, вместо того чтобы переминаться с ноги на ногу, однообразно покачиваться и размахивать руками как придется, подобно окружавшим меня горе-танцорам. Которые даже зааплодировали мне, а Влад сообщил, что я его удивила, когда отгремела «Элис» и мы направились к своему столику. Я так усердствовала во время танца, что вся взмокла. И, рухнув на стул, объявила, что не встану с него в течение ближайших пятнадцати минут.

И тут уже Влад удивил меня: пригласил потанцевать сестру, как только музыканты перевели дух и врубили медленную композицию. Решил, что мне в самом деле нужно отдохнуть, смекнула я, а заодно немножко развлечь Катю, – просто так, ради приличия, – ведь она сидела как в воду опущенная. И ему это удалось! Сестра заулыбалась и разговорилась, когда они с Владом затесались в толпу парочек, изображавших то, что принято называть «медленным танцем». Прежде она танцы не уважала, но сегодня, похоже, во всем решила следовать моему примеру. Игорь тоже, наверное, относился к ним скептически – судя по тому, что не стал приглашать сестру на «Элис». Но я раскаивалась, что ляпнула про свою усталость. Вдруг бы ему в голову взбрело пригласить меня на медленный танец, раз уж мой кавалер танцует с его девушкой? Так просто, ради приличия?.. Я украдкой на него взглянула. Вид у него был ушибленный. Плечи опущены, глаза безнадежные. Страдает, что его девушка танцует с другим?.. М-да, рассчитывать, что он позовет меня танцевать, не стоило. Особенно после моих несуразных рассуждений о брюнетах, молчунах и Джомолунгме. Может, самой его пригласить? Я порывалась подняться с места, набирала воздуха, чтобы заговорить… но не могла произнести нужных слов – горло перехватывало, будто его стискивала чья-то невидимая рука, а стул примагнитил меня намертво. Я сидела как парализованная и мучилась.

Спас меня праздничного вида дядечка, пировавший за соседним столиком. Поправив галстук, он приблизился ко мне с ослепительной улыбкой и учтиво осведомился, обращаясь к Игорю, не будет ли тот против, если он пригласит его даму на танец. Не дожидаясь, пока Игорь ответит, что я вовсе не «его дама», я резво вскочила со стула, который чуть не грохнулся, и мы с дядечкой присоединились к толпе танцующих. Он был слегка навеселе и говорил мне глупые комплименты, от которых уши вянут и сворачиваются в трубочку, но я все равно смотрела на него с благодарностью и мысленно призывала на его лысеющую голову благословение небес – за то, что он окрестил меня «дамой» Игоря. О, если бы это было правдой!..

«Медляк» закончился, и я, легкая, как беспечный ангел, порхнула обратно к нашему столику. Я не сомневалась, что свечусь как лампочка на сто ватт! Ни в сказке сказать, ни пером описать, как меня воодушевило, что кто-то в мире считает меня девушкой Игоря, пусть и ошибочно!.. Уж не знаю, что воодушевило Влада с Катей, но и они вернулись к столику оживленными, щебечущими, как весенние пташки; даже Игорь перестал смотреть в пол и присоединился к общему разговору. Можно подумать, все, что прежде находилось не там, где нужно, этот «медляк» расставил по местам. Причем буквально: после него мы расселись за столиком по-новому. В начале вечера я сидела напротив Игоря, а теперь оказалась с ним бок о бок. И на радостях заказала себе безалкогольный глинтвейн. Ждать его пришлось минут двадцать – посетители по случаю субботы прибывали как морская вода в час прилива, и официанты сбивались с ног. К тому моменту, когда я наконец заполучила тонкостенный бокал на толстой ножке, наполненный рубиновой жидкостью с кусочками оранжевых и желтых фруктов, ресторанчик заполнился под завязку.

Музыканты взяли тайм-аут; вокруг нас жужжало, как в улье. Люди громко смеялись и звонко чокались, и мне вздумалось произнести тост. Подняв бокал, я придумывала, что бы такое изречь, желательно оригинальное и неожиданное. И тут действительно случилось кое-что неожиданное. Тому самому лысеющему дядечке, что пировал неподалеку от нас, приспичило пробираться к выходу между столиков. За время, прошедшее после танцев, его состояние ухудшилось: он раскраснелся, пошатывался и с трудом рассчитывал движения. Животом выдающихся размеров он так мощно пихнул спинку моего стула, что я врезалась ребрами в край стола, а бокалом заехала Игорю в лицо. К счастью, не в глаз, а в бровь. Но бокал, к несчастью, разлетелся вдребезги, его содержимое живописно разбрызгалось по светлой рубашке и брюкам.

– Ай! – вскрикнули мы с сестрой в один голос.

Игорь растерянно стряхивал с себя дольки апельсина и яблока. На левой брови, рассеченной наискось, выступила кровь.

Влад грозно поднялся с места, намереваясь разобраться с виновником столь вопиющего безобразия, но тот неумолимо продвигался к выходу и не слышал, что его окликают. Катя звала на помощь «кого-нибудь», кто хотя бы соберет осколки и вытрет пол и стол, а я сосредоточила внимание на пострадавшей брови. Дула на ранку, заботливо прикладывала к ней салфетку, промокая кровь, с тревогой заглядывала Игорю в глаза и чувствовала себя героической сестрой милосердия на поле боя, которая готова спасать тяжелораненых ценой собственной жизни. Игорь уверял, что ему совершенно не больно и что испорченные брюки и рубашка его нисколечко не волнуют. Глаза его заблестели, он выпрямился и приободрился, словно произошло что-то приятное. А я вновь благословляла подвыпившего посетителя ресторана за то, что предоставил мне возможность суетиться вокруг Игоря, сочувственно притрагиваться к его руке и близко смотреть ему в глаза…

Виновник всей этой кутерьмы тем временем проталкивался назад к своему месту.

– Пусть хотя бы за бокал заплатит! – произнес Влад повышенным тоном, чтобы привлечь внимание дядечки.

– Да бог с ним, я сам заплачу, – махнул рукой Игорь, улыбаясь. – Он уже дошел до кондиции. Ничего не понимает, не замечает…

Но тут дядечка как раз заметил облитого и раненого Игоря. Пребывая в блаженном неведении, что это дело его рук, он остановился как вкопанный и уставился на нас. Он вообразил, что произошла пьяная драка, потому что выговорил, икая:

– Не стоит злоупотреблять, – ик! – крепкими напитками, молодые люди, – ик! Девушек надо делить, – ик! – мирно.

Кое-как протиснулся мимо нас к компании за своим столиком и принялся шарить в недрах пиджака, висевшего на спинке стула. С третьего раза попал рукой во внутренний карман, откуда извлек тюбик с шарообразной завинчивающейся крышечкой. И размашистым жестом через мою голову вручил его Игорю:

– Прошу, молодые люди! Ик!

Тюбик оказался не чем иным, как пятновыводителем. Видно, обливать людей глинтвейном дядечке было не впервой, и хотя он вряд ли осознавал свою причастность к подобным инцидентам, закономерность все же усвоил. И руководствовался аксиомой: «В ресторан – с пятновыводителем!»

Поскольку хлопать крыльями вокруг раненой брови смысла не имело – она больше не кровила, – я немедленно отняла у Игоря тюбик и вызвалась собственноручно обработать рубашку с брюками. Мол, я в этом деле специалист, каких поискать. Пятновыводитель превратил темно-красные пятна в бледно-фиолетовые разводы. Зато я целых десять минут крутилась вокруг Игоря, ненароком касаясь его то волосами, то плечом, и пребывала от всего этого на седьмом небе…

Подвыпивший дядечка клевал носом, сидя за столиком; его компания, состоявшая из двух мужчин, тоже раскрасневшихся и лысоватых, и полной веселой дамочки, пыталась его растолкать и хором повторяла, что ресторан закрывается. Когда я поставила перед ним пятновыводитель, он на миг очнулся, проговорил:

– Хороший у тебя жених, девушка, дай бог тебе счастья!

И снова задремал.

Мы расплатились по счету и вышли на улицу. Настроение у меня просто зашкаливало! Уже в который раз за вечер вознося хвалы благодетелю, которого мне, видать, послало само небо, я полной грудью вдохнула вечерний воздух. Синий, прозрачный, пьянящий воздух надежды. На темнеющем небосводе сияла одна-единственная звезда. Наверное, это была планета. Скорее всего Венера, что появляется в небе до первой звезды. Планета любви…

Я машинально взяла Влада под руку. И Катя снова собезьянничала! Ухватила под руку Игоря. Это она зря. Мое настроение стремительно покатилось по наклонной. Теперь, после ресторана, в сто раз мучительней было видеть, как он идет под руку… не со мной. Внутри все сжалось, стало трудно дышать. В тот миг я его возненавидела – за то, что не могу сама взять его под руку, за убийственную ревность, что жгла меня каленым железом. Мы как раз шли мимо торгового центра, отражаясь в стеклянных дверях. Я на ходу развернулась к ним лицом, развернула и Влада, будто бы оценивая наше отражение, и пронзительным голосом, который сама не узнала, выговорила, почти выкрикнула:

– А мы неплохая пара. Правда, Игорь? – и посмотрела на него отчаянно и зло.

Сестра мою выходку явно сочла вульгарной: глаза у нее сделались такими, точно она увидела змею.

– Несомненно, – откликнулся Игорь бесцветным тоном.

Глядя сквозь меня, как незрячий, он добавил, что пройдет к метро напрямик, дворами, и, не прощаясь и не оборачиваясь, зашагал восвояси.

Звезда-Венера больше не сияла: то ли закатилась, то ли скрылась за высотками. Как будто ушла вместе с ним. Мне было горько, тошно… Отпустив руку Влада, я шла впереди, а они с сестрой как ни в чем не бывало снова защебетали о чем-то вполголоса. О чем – я не вслушивалась.

Влад дошел с нами до подъезда и стал прощаться. Я молчала как убитая.

– Ты чем-то расстроена? – спросил Влад беспечно.

– У меня болит зуб, – ответила я сердито.

И, представьте себе, когда я вошла в свою комнату, зуб вправду разболелся. Самый задний, где-то возле уха. Ломило половину челюсти и отдавало в висок. Это полез зуб мудрости.